Аннотация: Хранителя посещают гости. Много и незванные
...вы сможете посмотреть дальние страны, познакомиться с новыми, интересными людьми... и убить их
(из рекламного плаката на вербовочном пункте наемных бойцов)
Хранитель-7. Наемники
Густые черные тени окутывали комнату. Чуть теплящиеся источники света создавали фантасмагорическую картину, не давая взгляду привязки.
Сгусток мрака в правом углу внезапно приласкал тонкой рукой возникший из пустоты коньячный бокал. Создавалось впечатление, что крыса на запястье одобряет выбор напитка.
Исчезли звуки за окном, прекратил орать особо настойчивый кот (судя по противному тембру - старый сиам). Отблески луны испуганно отшатнулись в противоположный угол.
Но там их уже ждали.
Брызнувшая из кресла темнота поймала лунный свет, медленно, по лучику, лишила его существования. Свет пропал. Но тени остались.
И, похоже, надолго. Последний лунный отсвет, затаившийся под диваном, мерцал и подрагивал. Ему было страшно.
- Скажи, Учитель, время пришло? - Таким тоном спрашивают о первом поцелуе, глотке вина, самостоятельно сделанной работе...
Пауза затягивалась.
И когда одновременно со звоном хрусталя о дерево пришел ответ, лунный отсвет хотел его услышать не меньше, чем задавший вопрос.
- Время пришло.
- Я хочу убить Хранителя.
Свет невозможен без Тьмы. Тысячи лет Хранитель служил светлым щитом Города. Но все это время напротив стоял его Антипод.
Но если Хранитель своего преемника находил, то недруг - воспитывал.
Виктор, обведя взглядом кабак, опрокинул надцатую рюмку. Взгляд запутался в густых клубах табачного дыма. Пить было скучно. Не пить -- еще скучнее. Вспоминать не хотелось вовсе.
Все начиналось банально. Как любая ссора. Слово за слово. Х... Ну, в Ладином случае Борхесом (вторым томом, между прочим, любимым!) по столу... Милые браняться - только тешаться, говорите? Ну-ну, вам бы, козлам, такую потеху. В общем, разосрались по полной.
"Какого хрена я должен постоянно уступать? Шо за цирк с конями?"
Очередной "караван" отправился по пищеводу. Первой шевствовала Она. Затем глоток томатного сока и маринованный огурчик. Маленький. Хрустящий. Не особо отставая, внутрь поспешил кусочек селедки. Ложечка пышущей жаром солянки. Сочащийся соком шмат свининки завершал процессию.
Горе горем, но закусывать надобно правильно.
Уже не так чтобы мешали топоры, плотно развешанные вокруг, а лица окружающих девушек начали приобретать некую внутреннюю гармонию. И, не побоюсь этого слова, красоту.
Пора было завязывать. До "Тампля" не допились, и слава богу.
К сожалению, плавно закруглить вечер не удалось.
В зал ввалилась шумная компания во главе с некогда лучшим другом.
Выпили. Потом еще. В общем, выходил на улицу через пару часов Никитин изрядно нетрезвым. Да к чертям иносказания! Пьян он был, как сапожник.
Глоток свежего воздуха слегка отрезвил. Парень, достав сигарету, щелкнул зажигалкой.
Мобила подпрыгнула, давая знак. Рыжий приник к прицелу. Сработал рефлекс, посторонние мысли о будущем доме во Флориде, тяжелой беременности Лайлы и лейкемии Сильвии отпрыгнули на задний план. Братья не уставали твердить: завязывай. Еще после второго срыва у жены. "Завязывай, Сэмми, в нашем деле нельзя с такими хвостами. Весело надо, на кураже!" Он знал: пора на покой. Еще один клиент, и все! Финиш. Этот русский должен был быть последним. Тем более гонорар внушал уважение. После такого вполне можно на пенсию.
Пора работать.
В 200 метрах внизу щелкнул огонек зажигалки. Еще раз дернулась труба. Сэмюэль плавно выдохнул, вглядываясь в клиента. "Пьян... Плохо, шатает их вечно, как пальмы на ветру... по корпусу бить придется..."
Что-то мешало, не давая спустить курок. Рыжий, передернувшись, резко обернулся. Никого. И не может никого быть. Здесь, на захламленном чердаке, в центре варварской страны, где едят бекон без мяса и пьют вонючий недовиски без содовой, он был Богом. Злым рыжим Богом. Пора было прекращать очередной жизненный путь. Сэмюэль уже не помнил, какой по счету. Если бы не одно "но". Кто-то смотрел ему в спину. Очень тяжело, недобро. Вот только смотреть было некому. Совсем. Сэм, оскалившись, прикоснулся к курку. Внезапно исказившаяся перспектива рывком приблизила глаза клиента, глядящего вверх. Ему в глаза. В глаза тому, кого он видеть никак не мог.
Дернулись стены, замыкая в смертельный круг, в котором исчез флоридский домик, укоризненный взгляд жены, улыбка дочери, вся жизнь Сэмюэля О"Нила, наемного убийцы, любящего отца и мужа.
Взбаломошно взвился с ожившего чердака голубь.
Все затихло.
Никитин, в очередной раз переживавший ссору с Ладой, брел домой, не отрывая взгяда от асфальта.
Очередной глоток кефира чуть смыл противный привкус во рту. Виконт с отваращением уставился в монитор, снова пожалев о неосмотрительно взятой работе. К вечеру материал надо было сдавать, никого не колбасили личные ментально-половые проблемы автора. Тема вязла в зубах, набатом отдаваясь в похмельном мозгу. "Если б хоть Серж вчера в кабак не приперся, я б часов на 5 раньше спать лег".
"Путь обычно начинается... -- бросилось в глаза. -- Ой, а че это я тут вчера по пьяни наваял?"
"...Каждый человек представляет собой конгломерат различных навязанных и личностных характеристик... -- шо за канцелярщина? -- ... воспитание закладывает базу личности. Путь каждого обычно начинается с учителя, старшего товарища, любимого героя. Сколько в нас нас самих, а сколько осколков других людей, идей, персонажей? Кто есть мы? Целостные личности или праздничный винегрет, приправленный нерафинированным маслом? Мы в ответе за тех, кого приручили. Но и они в ответе за то, что именно мы занимались их приручением. Очень часто ученик -- лишь калька со своего наставника...
"Да уж, воистину поток сознания, говорила мне мама, нефиг водку с коньяком мешать".
Рука автоматически набрала номер Лады. Не нажать "вызов" удалось с трудом.
Он спустился с трапа, как Колумб на берег еще не названной Америки. Как ступали его Братья на земли диких индейцев. И Свет горел в очах. Слепящий. Обжигающий. Безжалостный.
Они еще не знали, что их жизнь скоро изменится. Соседи по самолету, бортпроводницы, таможенники. Они еще пребывали во Тьме. Скоро все будет иначе. Нужно лишь устранить одного человека. Или не совсем человека. Впрочем, какая разница для слуги Света, чьим доспехом служит справедливость и благочестие? Да хоть совсем НЕ человека.
Страна, погруженная во Тьму. Жалкие потуги тех, кто посмел называть себя Его служителями, лишь нагоняли мрак. Но скоро все изменится...
Он не ведал сомнений. Его вел Свет. Вел к тому, кто, кощунственно прикрываясь Его именем, держал весь Город, один из ключевых центров вселенской борьбы со злом, во мраке язычества и своеволия. К тому, кто называл себя Хранителем.
Виктор оторвал взгляд от экрана. В Городе что-то происходило. Далеко, на самой окраине. Он пока не понял, что. А Киев реагировал весьма странно. Казалось, какая-то его часть рада этому чему-то. Другая же, наоборот, испытывала противоположные чувства.
Хранитель сорвался с места.
"...Холодно, холодно, чуть теплее. Да, давно я в детские игры не играл". Направление, в общем, было верным.
Солнце прошло зенит, когда парень увидел источник беспокойства.
Высокий брюнет с явно европейской мордой пер прямо на него. Неторопливо, размеренно, неотвратимо. Виктор прищурился. Смотреть на пришельца было неприятно. "Слепящий свет, мать твою, кстати, где-то я про такое уже слыхал..."
Округлое лицо, породистое, брезгливо поджатые губы, отменная выправка (настоящий полковник). Отчетливая неприязнь во взгляде. Нет, не неприязнь. Ненависть.
Не было сказано ни слова. Да они и не нужны.
"Ты, -- молчал брюнет, -- ты зло. Будучи призван нести Свет, что ты сделал? Этот Город, бастион Добра, сейчас похож на рассадник всепрощения. Ты не справился. Тебе нет места среди живых"
"Во бред несет, -- думалось в ответ, -- паладин хренов в сияющих доспехах, наследник Торквемады, мать твою. Костров захотелось, рыцарь? Не будет тебе..."
Инквизитор ударил не дослушав. Чего у него не было, так это сомнений.
Крики ученых, еретиков, ведьм, сжигаемых на кострах, гимны послушников, так не похожие на благостные напевы "Эры", фанатичная вера паладинов Святого престола отравленной волной захлестнули горло, не давая дышать.
"Я еще живу? -- удивилось тело. - Крепкий же у меня скелет!" Красивое до невозможности женское лицо проявилось впереди, боль, навеки застывшая в глазах чьей-то подруги, жены, матери, вытолкнула из смертного круга.
Виконт, сплюнув, улыбнулся окровавленными губами.
- Расслабились вы там у себя в сытой Европе, болезные. Оборзели.
Те, кто встали рядом с Хранителем, не смеялись. Рядом поднимались века языческой Руси, прикрывая потомка от чуждой силы, давая возможность отолкнуться от самих корней этой земли.
"Какой же я тупой! Город-то многогранен!"
Дальше все было просто.
Выплести из атакующего потока посмертную энергию, взятую без согласия (сколько ж вы народу зазря положили, сволочи!), встретить фанатизм разумом, а свет Светом...
Хранитель подошел к ошарашенному Инквизитору, пытающемуся подняться с земли.
"Иш ты, самоуверенности-то поубавилось..."
- Ехай додому, болезный. Вечно у вас проблемы со славянами. Мой тебе совет: не забывай -фанатизм до добра не доводит.
Когда ученик Темного взрослел, ему оставалось справиться с последним заданием. Задача выбиралась ним самим. За тысячи лет жизни Города лишь раз было выбрано простое дело.
Бездник становился томным. Будь у Никитина все в порядке с личной жизнью, в эту компанию его бы слонами не затащили. Боевыми.
Но порядка не было. Уже к вечеру после встречи заморского гостя тоска навалилась по новой. Звонок Сержа, напомнившего о юбилее шапошного знакомца, был встречен с интересом.
Сперва пили. Много, со вкусом. По мере роста батареи пустых бутылок разговоры становились все более невнятными, а гости - обезьяноподобными.
"Я начинаю не любить людей. Сильно"
- Погоди, - нетрезво дышал на ухо Серж. - Сейчас герла должна нарисоваться, закачаешься!
И она таки нарисовалась.
Невысокого роста. Чуть раскосые глаза. Изящная фигурка. Легкий наклон головы. Лукавый прищур из-под пряди черных волос. Едва уловимый аромат мускуса и кориандра.
"Господи, как убоги слова", - Виктор подобрал упавшую челюсть. Это была Женщина. Ее невозможно было представить в обычной, умеренно потрепанной "хрущевке". Что Она тут делает?
Если Елена хоть на треть была так хороша, кто бы посмел обвинить Париса!
А потом она заговорила.
Парень с ужасом ждал этого момента. Если голос под стать внешности - пиши пропало.
Первые слова упали в ошарашенную мужскую, отразились от кипящей злостью женской части компании... наваждение удесятирилось.
"Похоже, я ненароком повстречал идеал". Исчез что-то бубнящий Серж, а вечер резко перестал быть томным.
До драки, как ни странно, не дошло.
Как-то особенно нервно бился в подошвы асфальт святошинских улиц, но звенящие колокольчики смеха в ответ на немудренную шутку глушили все вокруг.
"Где мои 16 лет? Да вот они, рядом идут!" Куда-то исчез умудренный годами мужчина, оставив влюбленного по уши юнца, до донышка раскрывающегося перед прекраснейшей женщиной на свете.
Лишь изредка на грани осознания то возникала, то исчезала некая заноза, не позволявшая считать эту ночь лучшей в жизни.
Дальше были незапертые ворота детского садика, низенькие скамеечки в некрашенной беседке и поцелуи, казалось, вытягивающие душу. Уже не имели никакого значения ни поднявшийся промозглый ветер, ни невнятные голоса, ни вдруг тоскливо сжавшееся сердце.
Рваный гитарный аккорд обрушился ушатом воды на голову. Темная тень у входа в беседку, отставив инструмент, с укоризной произнесла:
- Ну и кобель же ты, Хранитель, как я погляжу. Зеньки-то протри да мозги включи, а то весь на блядство изойдешь.
Разом приблизились предостерегающие голоса, черное грозовое небо, лицо той, которая дейтвительно была близка и дорога.
Змеиное шипение резануло по уху. Поворот.
Приземистая. Косит. Угловата. Хайр немытый. Глядит бешенно. Вонь эта. Картошки жаренной. С приправой. Тут она еще и рот открыла...
-- А я гляжу, все, спекся добрый молодец. Начисто. Да и не дивно. Я с такими бабами дело имел. Ежели мужик в печали, кранты. Окрутит в один присест. Ежели до постели дойдет - совсем плохо. Они после этого что хотят, с нашим братом делают. Захотят - с кручи прыгнешь. Захотят - мать убъешь...
- Да ты кто такой? - прохрипел ошарашенный Виконт.
- Ну... есть многое на свете друг Горацио... Обережник я твой, Князь. С дедов-прадедов обережник. Вы, хранители, народ мудреный, в эмпиреях витаете. А мы на тварной земле стоим. Крепко.
- Что ж ты раньше не объявлялся?
- Так раньше все нормально было.
- Фига себе нормально! Пару раз чудом выкарабкался!
- Так я ж тебе не мать. Прихожу, когда окромя меня помочь некому. А то все были цветочки, Князь. Тем паче ты ж пока живой? Вот и славненько.
Так вот ты какой, северный олень. Силен, красавец, не спорю. Подвязками со всех сторон обвешан, как новогодняя елка. Забавный у вас тут, как я погляжу, симбиоз. Ну а если это обрезать, а здесь надавить? Совсем другой коленкор может получиться! Ну, поехали.
Никитин опрокинул рюмку и огляделся. Устроители фуршета расстарались на славу. Изрядное количество положительных материалов им обеспечено.
Рядом прислонился к стене среднего роста мужик с легкой сединой в курчавых волосах.
- Умаялись, болезные, - кивнул он на накрытый стол, - знают, что акул кормить надо. Всеволод, "Контракты".
- Виктор, фриланс.
- Как тебе Шевино возвращение?
- Да как-то неоднозначно. Сезон они радостно провалили...
Общаться было ненапряжно. Давно Виконт не сходился с незнакомцами так запросто. Как в старые добрые времена. Прерывать разговор не хотелось. Единственное, что чуть напрягало, - легкий холодок в пронзительных глазах нового знакомца. Холодок, заставлявший поплотнее запахивать куртку.
Давно завершился фуршет, но не беседа, продолжившаяся в многочисленных киевских кабаках.
Всеволод не любил религию:
- Прикинь, натуральный спецназ, только в рясах, жлобы по 2 метра, косая сажень, и кресты болтаются, как у епископов. Это что-то!.. Не забывай, когда ее делали, религию эту. В те времена, конечно: мораль, заповеди, не убий там, не укради, возлюби ближнего.... Только она застыла, как статуя Командора, изменения ничтожны. А веремена другие, обстоятельства иные, даже люди понемногу меняются. Но не попы - зажрались, танком не сдвинешь... Свобода, она такая. Встретит радостно у входа. С мечом, ага. Только где у них свобода, скажи на милость? Свобода быть рабом непознаваемой силы? Свобода влачить лямку тварного мира, отмучаться лет 60-70, и, если повезет, в райские кущи? А если нет?.. Какой, нафиг, выбор? Висит над тобой дамоклов меч небесной кары, шаг влево, шаг вправо - бац по кумполу! И что, человек осознанно по заповедям живет? Единицы! А остальные друг на друга смотрят волками: "Вынь у меня глаз, только у соседа оба!" Вот их выбор!
Думалось плохо, накатывались выпитые граммы, складываясь в литры, но азарт спора не отпускал. Иногда казалось, что слова липкими нитями опутали собеседников, превращая их в неведомое существо.
- Сам посуди, кто матери-истории более ценен: тот, кто создал, наградив болячками, болью, смертью, или Тот, кто человека человеком сделал?
- Погоди-ка, чего это ты дьявола приплел? - вскинулся Никитин.
- Я называю Его Светоносным.
- Ну, батенька, по этому поводу Андреева перечитайте, да, про то кто у нас Отец лжи, забывать не надо.
"Поздно, уважаемый, попался, ментал штука скользкая, вот и поскользи. Вниз. А отсюда мы тебя сейчас отрежем. Ну, рад был пообщатся..."
Ресторанная кошка с интересом пригляделась к двум застывшим за столиком двуногим, едящим вкусное мясо, но вдруг, как бы разглядев что-то невидимое глазу, с шипением метнулась на кухню.
За окном зависли первые капли начинающегося дождя.
Душно. Жарко. Пекло.
Безжалостное солнце обрушилось на голову, прижимая к песку. Пить. Очень хочется пить. Навеки застывшие бескрайние барханы. Ни единого дуновения. Ни единого шевеления. Только песок. И огонь с небес.
Лежащие тела. Откуда? Следы страшных ожогов. Переломанные пальцы, до крови впившиеся в спекшийся песок.
Как плевком в лицо - узнавание.
Мать. Отец. Лада. Вовчик.
И стена между вами. Невидимая, но непробиваемая. Остается лишь смотреть, как они умирают. Корчась от страшной боли. Как сползает плоть с еще подрагивающих тел. Как уходит последнее дыхание.
А через миг все сначала.
Что-то рвалось внутри. Как будто часть тебя уходила вместе с ними, не в силах просто смотреть, не имея возможности помочь.
Меняла цвет аура Города, встающего на горизонте. Чернота шла горлом, выплескиваясь на грудь, заливая все вокруг.
Никитин терял сознание. Как пятак скозь дырявый карман.
Лицо Лады.
Ее взгляд.
Как рука, протянутая утопающему.
Как крепкое плечо, подставленное рухнувшему от усталости.
Как страховка, брошенная падающему вниз.
Приблизились овальные камни Андреевского. Мягкие губы, доверчивое тепло ладони. Закат из-за Софиевской колокольни. Довольное кошачье урчание у ног. Ливень вокруг беседки на Владимирской горке. Шум Пущинских сосен. Любовь, понимание.
Хранитель, вдохнув полной грудью, наконец посмотрел на противника трезвым взглядом.
"Всем хорош, подлец, только тусклый какой-то. Ого, какая дырень напротив сердца. Вот откуда холодом-то тянет. Е-мое! Да у него души нет!"
- Углядел-таки, Соколиный Глаз. Ты крепче, чем на первый взгляд. Только что с того? Нашли панацею! Вцепились в душонку свою изо всех сил и трясетесь. А без нее такие просторы открываются! Закачаешся!
- Глупый ты. Хоть и старый. Польза - это еще не все. А без души ты не человек вовсе, а тварь паскудная!
Черная дыра внезапно приблизилась.
Увядание. Дряхление. Болезни. Смерть.
Зрелость. Мудрость. Крепость. Наследие.
Подлость. Измена. Потери. Гибель.
Верность. Дружба. Память. Расцвет.
"Тоже мне Фелагунд выискался - рано отвлекаться, рано!"
Время. Забвение. Утраты. Ничто.
Вечность. Осознание. Рождение. Свобода.
Никитин, с трудом поднявшись, оглядел пустой зал. Первые капли дождя обрушились на мостовые.
Виконт шел по пустому Городу. Шел к той, которая спасла его из Пекла.
"Господи, какой же я дурак! Из-за херни, мужского самомнения, я не видел свою женщину уже четыре дня. Не, харе тупить. Так, сперва на Лукьяновку за цветами...
"Да что же сегодня за день такой? - думал парень, мрачно глядя на фигуру, стоящую посреди дороги. - Чего вам, козлам, не спится-то?"
- Я Хасан ибн Талиб. Я бросаю тебе вызов, Хранитель. Пора исправить глупость вашего светлого Хакана.
"Молод. И серп. Ретив. Аж ноздри дрожат. А эта хрень у него, пожалуй, ятаган. М-да. Он как лох, с ножом на перестрелку. А я тогда кто?"
Ничего не хотелось. Не было азарта. Не было злости. Адреналина тоже... днем с огнем. Жаль только, закроются цветочные ларьки возле метро.
Тело отреагировало само.
Плавный уход влево, и дамасскую сталь Востока встретил славянский булат.
"Ух, ты! А это у меня откуда?"
Восточник атаковал со всем нерастраченным пылом юности. Хранитель не стал мешать Мечу и своему неведомому умению.
"Никогда не любил читать про поединки. Неубедительно. Еще дождь этот".
Что-то зашевелилось в глубинах подсознания.
Юный русоволосый скиф с акинаком. Ты любил вороных жеребцов, не признавал защитного боя.
Подрезана нога на 2 пальца выше колена. Больно. Противник зажимает бок.
Хромой боярин с прямым полуторником. 8 лет не один степняк не переступал границу княжества. Ты не любил древлян, но обожал жену-древлянку.
Хреново действует левая рука. Куртку придется выбросить. Напротив хромают уже на обе ноги.
Файний козак з корабелкою, взятою пiд Берестечком. Ти полюбляв полтавську горiлку з медом, а потай кохав Марусю-попiвну. А коли брав чорта за бороду, схвально колихали чубами завзятi характерники з усiєї Сiчi.
Ну, извини Хасан ибн как-то там. Ты тоже извини, ятаган, помнящий взятие Кабира. Я вас не звал.
- Уходи, - выдохнул Хранитель, убирая пустую ладонь от горла лежащего Восточника. - Что же вам всем неймется-то.
- Спасибо, - донеслось вослед. - Спасибо, Мастер.
"Да какой я к хренам Мастер". Хватило сил гордо уйти за угол.
- Та у меня ж тут краля обитает. Эй, да у тебя кровь на рукаве!
- Да вот понимаешь, упала со шкафа. Да вот понимаешь, хреново упала. Ты вызови таксишку, сделай милость.
- Да не вопрос, счас.
Никитин прикрыл глаза, опершись на искривленный клен. Состояние оказалось хуже, чем он думал.
Дальнейшее запомнилось как один непрерывный миг.
Звякнул о мостовую выпавший Кинжал, весь сегодняшний день мирно продремавший под мышкой. Наклон за ножом.
Свист рассекаемого воздуха, резкая боль в многострадальной левой руке. Боль, по сравнению с которой все раны, нанесенные неистовым ятаганом, показались комариными укусами. Боль, выворачивающая наизнанку. Боль, вынимающая душу.
"Ух, ты! - отстраненно воскликнул мозг. - Чем это меня? И главное, кто?"
Второй вопрос разрешился довольно быстро.
Ответ тускло блеснул в руке человека, заносящего клинок для повторного удара. В руке некогда лучшего друга.
В лице Сержа, правда, сейчас не было ничего дружеского. Это было лицо ненавидящего. Ненавидящего давно, неистово.
"Ты чего Серж? - молчал Виктор, поднимая с земли Разящего. - Белены объелся?"