Аннотация: Вот прода, глава 20, от 31 марта. Следующую ждите около 10 апреля, примерно сказать. Если повезет - раньше.
Глава 20
Это был не тот случай, когда молчание - золото. Откровенно говоря, замолчать диверсию подобного масштаба - вещь невозможная. Но сообщения о делах дальневосточных многословием не отличались: да, диверсия на Транссибирской магистрали; да, ведутся восстановительные работы; подробности не разглашаются в интересах следствия. Это было правдой, но не всей.
Расследование оказалось, как и предвиделось, непростым. Пограничники делали все, что в их силах. Три группы (самое меньшее) диверсантов ушли на сопредельную территорию. Прочие и не подумали сдаться, а вместо этого открыли огонь. В конечном счете живыми взять удалось лишь двоих диверсантов, да и то сказать: один из них прожил десять минут после захвата, второй - два с половиной часа. Оба умерли, не приходя в сознание.
Группу саперов доставили вертолетом к уцелевшему входу в Тарманчуканский тоннель. Работы длились не так уж долго: уже утром следующего дня (по московскому времени, конечно) поступил доклад.
На месте предполагаемого взрыва нашли аккуратно сделанные старые (чуть ли не годовой давности) шпуры с толом германского производства, к ним шел детонационный шнур от радиовзрывателя, который у самих шпуров разветвлялся. Собственно, от самого взрывателя ничего не осталось (он явно сработал штатно), но удалось разыскать куски антенны. Сам детонационный шнур был перебит, видимо, случайным ударом камня. Сопоставить недавнее слабенькое землетрясение и этот самый удар никто не додумался, но это было не так уж важно. Заряды тола находились на такой глубине, на которой слабосильный приемник принять радиосигнал, похоже, не мог. Все это было немецкого производства. Оружие и боеприпасы - тоже. Исключение составляли немногочисленные гранаты-лимонки - те были английского происхождения. На одной алюминиевой ложке различили выцарапанную полустертую надпись: 'Karl M... 15...' - ясно дело, писано предыдущим владельцем.
И все же кое-что удалось выяснить достоверно. Сработала хитроумная придумка коринженера. 'Эксперты' из этнических китайцев, разысканных в районах, где они сколько-то проживали под японской оккупацией, уверенно различили на фотографиях граждан японского и китайского происхождения. Но умные подчиненные товарища Судоплатова пошли еще дальше. Он подняли антропологические труды, большей частью немецкие, начиная с 19 века. Работа была проведена с тщательностью, сделавшей бы честь германским ученым. Измерения параметров черепов позволяли установить происхождение их владельцев - не с абсолютной достоверностью, конечно. Выводы были примерно следующими: 'образец номер 16 с вероятностью 70 % имеет японское происхождение...' Сбой возник, когда экспертам подвернулось лицо европейской наружности - по крайней мере, таковым оно показалось всем свидетелям. Но антропологи очень скоро заявили, что этот гражданин, вероятнее, всего, был полностью или частично айном, а те отличаются европеоидным расовым типом.
Подход с мозолями между пальцами ног также оправдал себя. Судмедэксперты констатировали: на всех исследованных фрагментах ног найдены те самые очень характерные мозоли. Контрольные образцы брались как от личного состава пограничных застав, так и от этнических китайцев. Результат оказался вполне однозначным. Именно он и был должен сначала наркому, а через него и самому Предсовнаркома. Решение по результатам доклада было чисто политическим. Но его результаты должны были коснуться и Странника.
Разговоры в обществе шли, и не только на кухнях, но и в курилках. Мы думаем, не стоит удивляться тому, что диверсию народ приписал исключительно японцам, причем к данному выводу пришли очень быстро. Отдельные высказывания вроде: 'А ведь китайцы тоже могли...' отметались. Ответ большей частью звучал так: 'Да эта железная дорога им и на хрен не сдалась.' И это было правдой. Заключение получалось однозначным: 'Это война.'
Дипломатическое ведомство, видимо, состояло сплошь из товарищей, которые по курилкам не ходит, а то и вовсе из некурящих. Очень уж неторопливо действовали сотрудники наркомата иностранных дел. Иные горячие головы могли бы назвать эти действия даже нерешительными.
Как это и полагается, Советский Союз выкатил ноту, в которой потребовал объяснений неспровоцированной агрессии, а также извинений, возмещения убытков и всего прочего, что в таких случаях следует. Японский посол Сато Наотакэ старательно делал круглые глаза, трудолюбиво возмущался проведенной диверсией, после чего с тем же тщанием заявлял, что Японская империя тут, дескать ни при чем. Понятно, тут же Молотов получил заверения, что данная нота будет незамедлительно доведена до сведения императорского правительства.
Японский ответ на ноту был дан по всем правилам. Суть его состояла в том, что некие неизвестные силы стремятся вбить клин между соседними странами, которым на сегодняшний день совершенно нечего делить и которым поэтому нет никаких причин враждовать... короче, 'Ребята, давайте жить дружно.'
Хороший преферансист, имея на руках четыре туза при своем ходе и получив двух королей в прикупе, может спокойно разыграть шестерную. Товарищ Молотов обладал превосходным раскладом, каковой и был пущен в дело. Представителю Японии предъявили, наверное, килограмма два бумаг. Там были и фотографии входов в железнодорожные тоннели (точнее, того, что от них осталось), и анализ специалистов, расписывающий, как и куда была заложена взрывчатка, а главное - протоколы экспертиз, из которых, по мнению советской стороны, однозначно следовало, что в диверсии участвовали граждане Японии.
Все это было благополучно доведено до сведения японского министерства иностранных дел. Оно, в свою очередь, подготовило дипломатический ответ.
Следует отдать справедливость господину Сато: тот защищался старательно. Он вежливо ставил под вопрос результаты экспертизы в части национальности нападавших, указывая на то, что привлечение в качестве экспертов полуграмотных (это в лучшем случае), а то и вовсе неграмотных (что гораздо вероятнее) китайцев вряд ли служит показателем высокого уровня определения; что антропометрические показатели жителей Японии получены на недостаточно представительной выборке, что мозоли вполне могли принадлежать жителям французского Аннама...
Но Вячеслав Михайлович в международных отношениях был не новичком. Кроме того, у него были однозначные инструкции.
Конец беседы сопровождался многозначительными словами:
- Мы полагаем действия правительства Японии враждебными. Советский Союз оставляет за собой право принять те меры, которые сочтет нужным.
В переводе с дипломатического языка на обычный русский эти фразы означали:
- Мы не исключаем применения военной силы.
По правде говоря, бывший министр иностранных дел Сато Наотакэ ожидал чего-то в этом роде. Уж в решительности господина Сталина он не сомневался. Но, как уверяли военные, до этого должен был пройти, как минимум, год. За это время многое могло изменяться.
Подобное развитие Странник предвидел. Не представляя деталей, он видел общее состояние дел на Дальнем Востоке. Ему предстояло помогать в восстановлении тоннелей, при этом не выезжая на место происшествия. Но прежде того он предоставил Королеву целый набор оборудования. В него входил хороший цифровой фотоаппарат и средства передачи оцифрованных изображений по радиоканалу. Рославлев прекрасно осознавал, что возможности гражданской техники куда меньше, чем у той, которая изначально предназначена для съемки с орбиты. Но в той ситуации было намного важнее показать принципиальную возможность фотографирования земной поверхности с орбиты и, главное, передачи снимков через станции слежения.
Но сразу же после решения этой важной задачи появилась другая. Предвиденная. Очень важная. И более трудная, ибо требовала она высокую степень координации возможностей инженера-контрабандиста и специально созданной инженерной части РККА. Ее основной и чуть ли не единственной задачей было скорейшее восстановление движения поездов на Транссибирской магистрали. Возглавил же это подразделение никто иной, как Дмитрий Михайлович Карбышев, пребывавший на тот момент в звании генерал-лейтенанта. Особо наблюдательные из его коллег и подчиненных отметили - про себя, понятное дело - что ему явно благоволил Сам. На это указывал не один признак, а много, как то: огромные полномочия по привлечению ресурсов со стороны, необычность самих ресурсов, включавших в себя необычную технику. Самые же проницательные из окружения генерала взяли на заметку: при малейшей попытке кого бы то ни было со стороны партийного, хозяйственного, военного руководства задержать выполнение приказа, не говоря уж об оспаривании, Карбышев вызывал этого человека к себе, при нем набирал номер по телефону, просил соединить его с товарищем Петровым или с товарищем Смирновым, передавал трубку гостю, и после недолгого разговора сидевший на приеме у генерала преображался самым волшебным образом. Правда, Карбышеву приходилось и регулярно отчитываться, причем как раз перед Сталиным.
Однако мало кто знал, что еще до прибытия Дмитрия Михайловича к самому западному из подорванных тоннелей (с него собирались начинать восстановление) состоялось то, что организатор называл 'демонстрацией возможностей'. Происходило это действие на подмосковном полигоне, наблюдателями (или, если хотите зрителями) были сам генерал Карбышев и пятеро его заместителей, а еще там отметился тот, кто все это и устроил: мало кому знакомый коринженер.
К ознакомлению представлены были элементы дорожной техники: грейдеры, скреперы, катки, экскаваторы, а также самосвалы, причем все это было весьма малого размера. Карбышев ничему не удивился, поскольку еще до демонстрации имел разговор с а товарищем Александровым, а замы лишь поинтересовались причинами таких ограничений в габаритах, на что получили краткий ответ:
- Все это может влезть в транспортные средства.
Никаких уточнений насчет типа транспортных средств не последовало.
Впрочем, Дмитрий Михайлович спросил, что можно сделать с глыбами, вес которых явно превышает возможности крошек-экскаваторов. Коринженер ответил твердо:
- Дробить, товарищ генерал-лейтенант; других возможностей не вижу.
Про себя Рославлев подумал, что для всей этой машинерии понадобится как бы не рота водителей, операторов, не говоря уж о ремонтниках. Но кадровые вопросы были не на нем.
Попытка была с негодными средствами. Но никто не смог бы попрекнуть доктора Альберта Шпеера отсутствием старания. Он приложил все усилия, чтобы ввести в заблуждение собеседника, и неудачу не следовало ставить в вину министру промышленности.
Третий господин, присутствовавший в кабинете, молчал. Его, собственно, никто не представил, но сам этот факт для хорошего аналитика служил доказательством причастности этого молчаливого к разведывательным - или контрразведывательным? -структурам Рейха. К тому же и внешность у третьего оказалась абсолютно незапоминающейся.
- Дорогой Вернер, наша разведка сумела раздобыть у англичан то, что вас, возможно, заинтересует. Проглядите эти чертежи... а вот расчеты...
Любезное обращение не очень-то обмануло многоопытного визави. Справедливости ради заметим: сначала он поверил словам, но у этой доверчивости период полураспада составил не более десяти секунд. У доктора Гейзенберга имелись на то причины.
Чертежи - ладно, их можно состряпать, даже не имея хорошего понятия о сути вопроса. А вот расчеты...
Не прошло и минуты, как великий физик проникся убеждением: то, что якобы было украдено в Великобритании, на самом деле имело совсем другое происхождение. Очень уж детальными были сведения. США или СССР - других вариантов доктор не видел.
- Итак, - в голосе министра чуть заметно прозвучала настойчивость, - может ли эта информация быть полезной? Если да - то чем именно?
- На первый вопрос ответом будет 'Да', а на второй... если верить выводам вот отсюда, то возможно уменьшить размеры устройства. Но придется создать новый реактор. Впрочем, я бы хотел проглядеть эти бумаги более тщательно.
- С вашего позволения, герр доктор, я бы хотел внести уточнения, - вмешался тот самый третий господин. - разумеется, вы можете и должны прочитать материалы, но лишь в специально отведенном для этого помещении. Никаких выписок. Кроме того, вы должны представить эти материалы в качестве ваших личных выкладок. Переделайте их в любом порядке, но своей рукой. Повторяю: тот, кто прочитает их, должен быть уверен, что это вы лично выдали превосходные идеи.
На этот раз подозрение обратилось в уверенность: этот господин явно связан с контрразведкой. Что уж непонятного: если заметки прочитают недружественные глаза, то их обладатель должен подумать на внутренние ресурсы организации доктора Гейзенберга, а не на удачливость разведки Рейха.
Физик сделал так, как ему рекомендовали. У него была еще одна причина так поступить: прикидки людей из его группы показали, что результатом может стать создание изделия в более короткие сроки. Средств на это господин министр не пожалел.
Результату предстояло появиться на свет через десять месяцев. За это время расчетчики и экспериментаторы должны были подготовить все, чтобы к моменту накопления материала все остальное было уже в готовности.
Реактор с графитовым замедлителем для накопления оружейного плутония начал строиться. Но и тяжеловодный реактор не прекращал работу. И обогащение природного урана шло своим чередом.
Взрывы на Транссибе получили скудное освещение в прессе и радиовещании СССР. Но другим державам хватило и этого.
Самой краткой была реакция Германии. Правду сказать, немецкие газеты всего лишь перепечатали сообщение ТАСС и сопроводили его кратчайшим комментарием. Упор в этих газетах был сделан на то, что до сих пор неизвестно, кто был виновником этой аварии. Это было правдой. Догадки у Имперского управления безопасности были, но никто не спешил их опубликовать.
Куда более заметно всплеснула эмоциями французская пресса. Формально говоря, Франция была нейтральной стороной, но многие читатели из эмигрантских кругов имели старые счеты к Японии личного характера. Просочились обзорные статьи, в которых аргументированно доказывалось, что тут даже нечего искать виновных. Кандидат виделся лишь один.
Великобритания отреагировала более сдержанно. Средства массовой информации выдали сухие факты без дальнейших пояснений. Но Форин-оффис немедленно начал прощупывать позицию СССР. Как-никак, Англия находилась в состоянии войны с Японией, и союзник ей не помешал бы. Никто в британском правительстве не строил иллюзий относительно мощи тихоокеанского флота Советского Союза. Однако Адмиралтейство разумно полагало, что если даже этот флот не в состоянии победить, то уж верно может поклевать. Прямых фактов насчет причастности Японии было прискорбно мало, но косвенные признаки указывали на подобную возможность.
Самой сильной была реакция США. Это относилось и к возможным сухопутным действиям, и к вариантам войны на море. Уж кому-кому, а американским политикам не надо было объяснять, кто есть враг их врага.
Предложений в сторону СССР было... не сказать, что масса, но уж точно не одно. Сперва прозвучала настоятельная просьба открыть сухопутный фронт - и как раз примерно в том же районе, где поработали диверсанты. Предложение было отклонено. Во-первых, следствие по взрывам было не закончено. Иначе говоря, отсутствовали неоспоримые доказательства причастности Японской империи к этой диверсии.
- Но вы же не можете не понимать, что единственным выгодоприобретателем этого акта является японская армия в Китае, которая тем самым в некоторой степени создает себе зону безопасности, - гнул линию американский дипломат. Это был не посол, разумеется: не тот уровень.
- Не совсем так, - улыбался в ответ советский представитель. - Вы, в свою очередь, должны понимать, что в результате снижения пропускной способности Транссибирской магистрали китайской правительство также получает дополнительную свободу действий.
Но существовал и второй фактор. Вероятно, он и был главным. В отсутствие полноценного снабжения развязывать войну было бы, по меньшей мере, неосмотрительно. Такое было бы даже не тактической - стратегической ошибкой. Это и было доведено до сведения американского представителя.
Очень быстро состав предложений США переменился. Теперь уже не ставился вопрос о прямом участии советских вооруженных сил в боевых действиях - о нет! Всего-навсего организация аэродрома или, еще лучше, аэродромов, откуда американские бомбардировщики получили бы возможность пройтись по целям непосредственно на Японских островах. Но и этот, куда более скромный вариант, был отвергнут:
- Предоставив вам аэродромы для ведения военных действий, СССР тем самым ввязался бы в вооруженное противостояние США и Японии. И в этом случае появился бы ненулевой риск налетов как японской авиации, так и диверсантов на эти аэродромы. Согласитесь, что в условиях ограниченного снабжения наша страна обязана проявить разумную осторожность.
Все эти уходы и уклоны сопровождались обязательными заклинаниями вроде: 'Надеюсь, вы понимаете, что это сейчас мы не можем себе позволить... но потом, в будущем...'
Не то, чтобы восстановительные работы шли медленно - наоборот, беспристрастный взгляд со стороны констатировал бы как хорошую их организацию (или, скажем, неплохую), так и порядочное количество необычной техники. Окрашенные в ярко-желтый цвет маленькие экскаваторы вгрызались в кучи битого камня у западного входа в Рачинский тоннель, зачерпывая пусть не всегда полные ковши, но уж точно без особых перекуров. Именно этот тоннель был самым восточным, так что начинать пришлось с него. Каменные обломки оперативно отвозились куда-то в сторону. Сначала это пытались делать железнодорожными платформами, но потом в дело пошли самосвалы. Они были невелики по размерам и грузоподъемности, зато отличались отличной поворотливостью. Временами работы прекращались, и тогда начинались труды взрывников. Крупные глыбы с грохотом и облаками пыли раскалывались, и желтые коробочки снова и с тем же упорством вгрызались в завал.
Наверняка кого-то заинтересовало происхождение красочной и эффективной техники, да вот беда: пропали все опознавательные знаки, то есть крупные надписи, шильдики на движках и отдельных узлах, да что говорить - даже упоминания об изготовителе начисто исчезли из русских переводов инструкций к технике. Даже ремонт был исключен: в случае отказов машину просто отправляли на вертолетную площадку, а оттуда она улетала в неизвестном направлении. Взамен прилетала такая же, но новехонькая.
Но этим восстановительные работу не ограничивались. Военные строители спешно доводили до ума грунтовую дорогу, которая ранее шла параллельно железной. А для некоторых участков было бы уместно сказать 'строили заново', поскольку именно так дело и обстояло. Мало того: генерал Апанасенко приказал строить так, чтобы 'эмка могла проехать без застреваний.' Так значилось на бумаге; тот же приказ в устной форме занесению на бумагу не поддавался по причине высокой концентрации матерных слов. По западному участку Транссиба к Хинганским тоннелям шли потоком эшелоны не только с песком, щебнем и цементом - нет, туда же отправили то, что дорожники обозвали 'передвижным асфальтобетонным заводиком'. Смесь привозилась, насыпалась кучами и раскатывалась. Также приказ включал в себя требование: дорога должна строиться не просто с двумя полосами движения - это требование было достаточно очевидным - но и широкими полосами, такими, что два тяжелых грузовика могли бы разъехаться без проблем, да еще надлежало предусмотреть по полтора метра обочин по обе стороны.
- Не дорога, а сплошное надругательство над нормами строительства, - ворчал кое-кто втихомолку. - Ну чисто шоссе Москва-Ленинград.
Последняя фраза означала, что к этой, существовавшей уже тогда трассе говоривший испытывал глубокое почтение. Правда, сей недовольный товарищ не видывал германские автострады, выстроенные в тридцатые по приказу тогдашнего канцлера господина Гитлера, не то бы замечание продолжилось фразой:
- Правда, в Неметчине еще получше строят.
Одновременно стройбаты споро решали еще одну задачу. Им надлежало устроить перевалочные пункты в начале участка с тоннелями и в его конце. С этой задачей справились в считанные пятнадцать дней.
Удивляться скорости строительства и его оснащенности, право же, не стоило. Не только высшее военное руководство - сам товарищ Сталин требовал раз в три дня докладывать о состоянии дел. Знающий специалист не поразился бы и тому факту, что по темпам продвижения вперед автомобильная дорога заметно опережала железную. Не прошло и двух недель, как стало возможно приняться за расчистку восточного входа в Рачинский тоннель. Такие успехи автодорожников легко можно было объяснить тем, что изыскательские работы, конечно, полностью исключались за ненадобностью; также можно было применять более мощную технику, чем маленькие экскаваторы, используемые железнодорожниками. Взрывные работы не требовались, а ведь необходимость в них сильно тормозила продвижение в расчистке. Правда, тоннели прорезали горные хребты насквозь, а автомобильная дорога вынужденно петляла, накручивая тем самым километраж работ.
Но существовала еще одна особенность работ по восстановлению. На ней были приняты прямо драконовские меры безопасности. Пограничники получили приказ при обнаружении нарушителя открывать огонь без предупреждения, причем на их усмотрение оставлялось: стрелять сразу на поражение или стараться брать живым. Кое-кого все же взяли. Немало маралов и изюбрей пало жертвой бдительности личного состава погранзастав. Продовольственные нормы получили серьезное дополнение. Неофициальное, конечно.
Результат проявился, но на первых порах он стал известен далеко не всем - только лицам, получавшим сводки происшествий в силу должности. Однако 'несуны' с сопредельной стороны очень быстро сообразили, что именно этот участок границы является 'источником повышенной опасности'. В результате государственная граница на протяжении почти трехсот километров стала зоной благолепия и умиротворения. При этом и нарушители с советской стороны поубавились в числе.
Результат оказался весьма значимым в глазах японских спецслужб. Изничтожить разведсеть Японской империи на территории СССР было, понятно, нереальным делом. Зато уменьшить поток информации о делах вблизи государственной границы в районе Хинганских тоннелей стало вполне возможным.
По мнению начальника разведуправления штаба Квантунской армии полковника Асада, картина состояния дел на Транссибе складывалась, пусть и не во всех подробностях.
Русские ведут восстановительные работы на Рачинском тоннеле - но это и предполагалось. Также они ремонтируют автомобильную дорогу, проходившую вдоль железнодорожной линии - тоже понятно. Эта дорога будет готова к использованию раньше, чем восстановят железнодорожное сообщение - это видно из наблюдений, пусть даже они отрывочны и произведены с громадной дистанции. Но аналитики такое предсказывали.
Могут ли грузовики заменить железнодорожные эшелоны? Если поезд перевозит за раз пять тысяч тонн груза - эта цифра выглядит преувеличенной, но пусть так - то заменить ее может тысяча пятитонных тяжелых грузовиков. Перевозить груз с той же скоростью они не в состоянии: предельная скорость рядового советского грузовика - тридцать километров в час, да и то по превосходному шоссе, а такое русские не сделают. Но допустим именно такую скорость. А вот для железнодорожного состава и пятьдесят километров в час не предел.
Длину будущей автодороги японская разведка могла лишь примерно представить, но не дать точные данные. Ясно, что таковая должна быть длиннее железнодорожного пути, ведь ей обходить горные образования. Полковник подумал и счел, что коэффициент полтора будет в самый раз.
Тогда выходило, что заменить один эшелон могут заменить около двух тысяч грузовиков. Нет, полноценное снабжение таким образом не организовать. Вот только если...
Полковник подумал и отдал распоряжение подчиненным. Те лишь подтвердили то, до чего начальник разведотдела и сам догадался: снабжение может быть достаточным для войск, сидящих в глухой обороне, но не для полноценного наступления. Уже хорошо, но некая мысль не давала повода для полного успокоения. Это было существование Владивостока. Крупный порт по русским меркам, хотя с японскими не равнять. Снабжение может идти и морем. На данный момент это не было проблемой, но в перспективе...
И на листы хорошей рисовой бумаги начал ложиться проект очень важного документа.