Перекальский Вячеслав Геннадьевич : другие произведения.

Романсита Спешит На Помощь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это сказка про земного менеджера средней руки и о девушке из параллельного мира, где живут люди с более широкими физическими и духовными способностями, а следовательно, и иной культурой. В жизнь Павла ....., служащего аналитического отдела одного крупного предприятия, вторглось Нечто. И душит его. Периодически и регулярно. Хождение по врачам, знахаркам и священникам избавления не принесли. И вот в его квартире появляется еще одно существо. Опять же - Из Не откуда. Существо оказывается прелестной девушкой по имени Романсита. Она прибыла из другого мира. То ли с далёких звезд, то ли из параллельного мира. Городское фэнтези. Фэнтези Альтернативной реальности на основе пограничных гипотез достижений современной науки. Это книга о вселенской ответственности каждого.
  Меч лег на плечо. И зазвучали слова клятвы:
  - Клянусь плодородием своей земли...
  _ Клянусь плодородием своей земли. - Вторил эхом коленопреклоненный молодой человек.
  - Клянусь памятью своих предков...
  - Клянусь памятью своих предков.
  - Клянусь ... - и тут голос принимающего присягу взрослого мужа сорвался в кашель. - Нет. Не могу. Ни правильно всё это.
  - Перестань, дядя, ты делаешь всё правильно.
  _ Ты помнишь, сколько тебе лет? А я помню. Да, я сегодня напился. Твоими стараниями, заметь. Но я помню, сколько тебе лет. И я не уверен , что в конце этой лестницы на Перекрестке Всех Путей лежит амулет предназначенный тебе.
  - Он там лежит, поверь. И пусть его там положили не умудренные старцы, а вот эта рука. Да. И вот эти ноги уже не раз сбегали по этой дряхлой лестнице наверх и всё устроили. Продолжай, дядя.
  Дядя гулко прокашлялся, сотрясая стены глубоченного колодца в котором они находились. Они попали сюда долгим подземельем, хотя вот он - кратчайший ход сюда - лестница. Но её предназначение - Путь наверх только. И только для одного. Для принявшего присягу Пути.
  - Клянусь душою своею перед этой вечной бездной над головой и перед этой незыблемой твердью под ногами - не сойти и не усомнится с избранного мною пути...Кхм, а какого пути?
  - Пути Искателя За Гранью.
  - Нет такого пути!
  - Теперь - есть! Говори.
  - Пути искателя За Гранью. - На этих словах мужчина переложил меч с одного плеча молодого человека на другое.
  - Пути Искателя За Гранью - Вторил он.
  Мужчина, приподнял меч над головой клянущегося и треснул им того по лбу. Треснул плашмя, не сильно, но по всему колодцу прозвучал звон.
  - Да будет так!
  Крикнул мужчина и воздел меч.
  И пробежала молния по телу давшего клятву и обредшего свой Путь, ярко очертя контур коленопреклоненной фигуры .
  - Вот это да! А я до конца не верил, что получится! Значит, есть такой Путь! Ну что ж, иди,- и он указал на шаткую лестницу уходящую спиралью вдоль стенки колодца вверх,- начинай свой путь, Романсита. Неугомонная, ты, моя...
  .....................
  
  Павел ковырялся в рабочих бумажках - сводки данных, нудные резюме, прочая текучка и в какой-то момент ему это все надоело. Он тоскливо посмотрел в окно, и в экране ноутбука, словно сами собой отпечатались строки: " Две звезды сошлись в небосводе. И зажгли третью. В Неведомом мире, в Незримом небе..."
  Прочитав написанное, он отодвинул компьютер и окончательно повернулся к окну, где в поздно вечернем, тёмно-синем небе светом звезд прояснялась новая ночь.
  Сигарета как бы сама собой оказалась во рту и зажглась красным огоньком, добавляя еще одну звёздочку в отражении оконного стекла, скрадывавшего нюансы комнатной обстановки.
  " Если создать надлежащую систему зеркал, то можно складывать и вычитать звёзды", - ни с того, ни с сего подумалось Павлу. Он прислонил сигарету к высокой пепельнице огоньком вверх. И подвигал открытую половинку окна, пытаясь совместить отраженную звезду со звездой небесной. Под прямым взглядом не получалось. Тогда он открыл вторую половину окна, высунул голову и попытался уловить совмещение огоньков уже искоса. Но быстро поймал себя самого на дурацких упражнениях и представил вид со стороны: мужик в проёме окна, вертящий головой меж двух створок. Он усмехнулся над собой и вернулся к столу.
  " И неизвестно какие тени возникнут тогда, и протянут свои руки сквозь те отражения в наш мир. Сквозняком меж не совмещенных плотно Притяжений..."
  Вдруг свет ночной лампы слегка притух, как при падении напряжения в сети и по полу явственно потянуло сквозняком. Сквозняком необыкновенно холодным, промозглым для летней ночи. Павел зябко передёрнулся - ему стало отчего-то страшно неудобно. Он встал из-за стола и направился к выключателю на стене. Ему вдруг захотелось света, как можно больше и ярче. В тот момент, когда он встал, легким порывом ветра сдвинулись створки окна. И соединили звезду, два её отражения и огонёк сигареты, забытой у пепельнице. В этом четырехугольнике вспыхнула искорка и тут же погасла. Убежала посланием отсюда в нездешние миры. И тут же вернулась, неся неведомое, нездешнее, обратно.
  И уже коснувшись выключателя, он почувствовал спиной тяжелый пробирающий взгляд. Его пронзил леденящий ужас, и он рванул руку, спеша нажать выключатель, торопя свет лампочек. Стремясь к электрическому свету как к свету Спасителя.
  Грянул свет стоваттных лампочек из люстры. Павел резко повернулся и посмотрел в окно.
  Ходили ходуном неприкрытые створки, каталась по подоконнику потухшая сигарета. На дворе собиралась неожиданная гроза, скорая на пролитие влаги и смывание всех следов. Наваждение прошло, сменилось банальной озабоченностью: как бы ни нагрязнила в доме гроза. И он подошел к окну и закрыл его на задвижку. Задёрнул штору. Всё - словно ни чего и не было.
   А было ли что?
  ....................
  
  - Какая удача! Какая удача, сеньорита! Могло пройти десять лет, а не прошло и десяти дней! Какая удача!
  -Хватит тараторить! Дело говори.
  Разбуженная камушком в окошко и наскоро одетая в мужское платье Романсита, пребывала в плохом, с недосыпа, настроении.
  - Ну, как же?! Я и говорю... Какая удача!
  - Не зли меня, серый.- Это был намек и на цвет одеяния монашка, и на качество его души, и на его общественное положение - Говори, что случилось. Зачем разбудил?
  И был ответ. Обухом по голове.
  - Проход открылся!
  Пораженная этой новостью, Романсита прибавила шаг. В Старой Мельнице давно переоборудованной под исследовательские нужды семьи "Помогальцев" их ждали Серхио Копатель - арендатор мельницы - и страстотерпец Теодор. Они подхватили под руки Романситу, и потащив её наверх, заговорили о счастливом Происшествии. Каждый тараторил со своей стороны в ухо Романситы и у нее быстро закружилась голова. Наверху в главной лаборатории сеньорита сразу увидела необычно яркое свечение вокруг шара Виденья, а подойдя заметила внутри него красненькую искорку.
  - Это Проход.
  Ткнув в эту искорку, пояснил Серхио.
  -Ну что там? - нетерпеливо спросила девушка.
  - Где "там"?
  - Ну, как он, тот мир, куда открылся проход? Какие там небеса, есть ли там жизнь и дети Божьи?
  Синьор Серхио и пастырь Теодор явно смутились, даже обиделись где-то.
  - Мы этого ничего еще не знаем. Но уже отправили туда разведчика.
  - Как?! Без меня?! Кто он? Его имя!- возмутилась сеньорита. Её семья издревле финансировала этот оплот наук, называемую в обществе Старой Мельницей, и рассчитывала, что все шаги в Поисках Прохода в другие миры будут непременно согласовываться с ней.
  Первым догадался о причине возмущения Романситы умудрённый пастырь и смирённо поклонившись пояснил:
  - Мы не знаем его имени. Скорее всего его у него нет. Это Элементаль горных ущелий, плененный доблестным рыцарем Кольери. Как известно, эти Элементали обладают скрытным нравом и подлой натурой, и любят нападать на всё живое неосмотрительно прикорнувшее в его чертогах, и их проще истребить, обрызгав очистительным спреем, чем изловить живьём. Поэтому доблестный рыцарь Кольери решил поймать Элементаль на живца, приманкой сделав самого себя...
  - Хватит! Хватит повестей о доблестях посторонних. Что вы рассчитываете добиться, заслав туда Элементаля?
  - Во-первых: элементали очень живучи. Вдруг там нет воздуха пригодного для дыхания, или невыносимый жар, или нестерпимый холод? Ему то всё не почем. Во -вторых: он очень эластичен - пролезет в любую щель. А в третьих: он способен нести минимальную физическую нагрузку...
  -?
  - Вот мы и нагрузили его Нитью Виденья, которая должна передавать на шар Виденья изображения того мира.
  Романсита еще раз посмотрела на шар. Там была одинокая искорка и тьма.
  - Почему же в шаре ничего не видно?
  - Наверно там просто ночь.
  - Или Элементаль забился со страху в привычно темный и сырой угол. Вот он оклемается, акклиматизируется, выползет из укрытия. Вот тогда...
  ...................
  
  На следующий день у Павла, после работы, было много дел в городе. А вернувшись вечером домой, он увидел, что в квартире кто-то побывал. Кажется, все вещи были не на своих местах - пусть, чуть сдвинуты, но не на своих. А главное - листы аналитического отчёта за второй квартал аккуратной стопкой, лежавшие на столе были теперь рассыпаны по полу. Успокаивая себя бабкиными приговорами, типа: всё обойдется, всё более, кажется, чем есть на самом деле и может быть это все проклятый сквозняк.... И тут же мысль о сквозняке обдала холодом тело.
  Сквозняк.
  А ночью ему снились кошмары с мутными сюжетами. Он несколько раз просыпался, ему казалось, что по углам кто-то прячется. Холодный и липкий. Наконец Павел включил свет и это его успокоило. Он заснул.
  А во сне ему приснилось, что его душат.
  Тёмное Нечто уселось ему на грудь и сдавило огромными лапами горло.
  Зазвенел будильник. Чуть позже его поддержала мелодия мобильника. А он силился, неимоверно напрягался, но не то, что пошевелить рукой - не мог раскрыть веки. Он уже задыхался. Легкие готовы были лопнуть от напряжения. Неожиданно пришло осознание того, что нужно сделать. Он расслабился, размяк до состояния желе, а потом резко вскочил. Это ему удалось сделать, и он успел заметить, как нечто темное метнулось к стене и растворилось в ней.
  И тут испуг схлынул. Потому как его обескураженность происшедшим не оставила места другим чувствам. И он ту же списал всё на игры воображения.
  ................
  Собравшиеся вокруг шара Видения затаив дыхание, наблюдали за картинами иного мира. Открывшийся проход вел в мир живой, мир населенный разумными существами, очень похожими на людей, ну, разве что по одежде отличить можно. И этот мир развит! Обстановка кухни, прибор на столе, похожий на книгу со светящимся экраном вместо страниц, всё говорило - этот мир высоко развит, и хозяин дома куда попал элементаль - учёный! Это было понятно по разбросанным элементалем страницам научного труда сложенного стопкой рядом с научным прибором в виде книги.
  Это значит - есть с кем достойным установить контакт!
  ................
  
  Что делает цивилизованный человек, сталкиваясь с чем-то подобным, необъяснимым?
  Он считает, что заболел.
  И это правильно. И это в духе времени. Он торит дорогу к специалисту с гордым наименованием "Психотерапевт".
  Дородный пучеглазый психотерапевт, с англоязычным пейджиком на кармашке, но явно советского медицинского воспитания, выслушав довольно невнятный рассказ о несчастии пациента, первым делом поинтересовался:
  - Вы храпите?
  Павел после развода с женой жил один и поэтому честно ответил:
  - Не знаю.
  Психотерапевт, хмыкнув, пояснил:
  - Западение нёба - как пить дать. Курите? Попиваете, небось? Режим нарушаете?
  -Ну, ни без этого.
  - Так, не беспокойтесь: ваше недомогание науке известно. Еще, небось, ручками шалите? В вашем-то возрасте.
  Напоминание о возрасте, было чуть ли не в первые озвучено в его жизни, и кольнуло под сердце. А довольный врачеватель тем временем бойко навыписывал кучку медикаментов и сказал зайти через три дня.
  А вернувшись домой, Павел едва не утонул в ванной. Вернее его в ней утопили, почти.
  Когда он лежал и успокаивал нервы, отмокая в тёплой ванне, заискрилась и погасла лампочка. Он только попытался встать как его опять, в стиле прошедшей ночи, придавило Нечто. Но сейчас он не спал, он даже глаза не прикрыл, а вот уже отплевывался от воды втискиваемый вглубь ванной. Слава Богу, что до дна не далеко и выкрутив голову Павел уперся в него затылком, что позволяло вытянув трубочкой губы цепляться за спасительные куски воздуха. Нечто прижало руки к бортам ванной, уселось на грудь и вцепилось в глотку. С каждым выдохом объем легких становился всё меньше. И вот уже в темноте ванной заблистали круги перед глазами и помутилось в голове. Тогда Павел гимнастическим упражнением вздернул ноги прямо вверх, и метнул их тяжесть в бок, за борт ванного корыта. Там, ускоренная масса обрела рычаг и прямо-таки вывернула его из-под смертельного давления Нечто.
  На карачках, лбом тараня дверь, Павел выломился из ванной и по инерции на четырех конечностях зашлепал по линолеуму на кухню, где только и поднялся на ноги. Открыл холодильник и влил в себя полбутылки ледяной водки, расправляя горло. Потом, держа оружием на замахе недопитую бутылку, вбежал в спальню, где похватал одежду, деньги из-под постельного белья и портфель, и выбежал голый в подъезд. Где только и вздохнул свободно. А сообразив в каком он виде, быстро оделся и выбежал из подъезда. Сегодня он дома ночевать не будет. И это точно.
  ...........................
  Охи и вздохи в параллельном мире. Тварь ни за что не хочет выходить из дома и посмотреть мир, а только собирает пыль и влагу по углам. И мучает Учёного.
  Вот такой вот - нехороший оказался этот элементаль. В поисках инструкций - как дальше быть- Романсита залезла в книгу доблестного рыцаря Кольери под названием "Укротитель Злых Духов равнин, предгорий, гор и болот" и выяснила, что этот элементаль любит темноту и влагу. Что она уже и так поняла из своих наблюдений за страданиями ученого в шаре Видения. И еще она узнала - у элементаля всё-таки есть имя. Доблестный рыцарь называл его "Душман".
  .........................
  
  Что делает русский человек, сталкиваясь с чем-то тёмным, необъяснимым?
  Он считает, что его сглазили. И ищет компетентную гадалку.
  Накупив желтой прессы, Павел словно набрел на зарытый скотомогильник и едва не провалился в него, вчитываясь в пропитанные миазмами статьи и объявления. Чувствуя, что вот, вот утонет, выбрал побыстрее, что-то, по его некомпетентному мнению, более-менее вразумительное и внушающее доверие, и отправился по обозначенному в объявлении адресу.
  Возле необходимого по расчетам Павла подъезда заседал консилиум бабушек на двух скамейках. Подойдя к ним и не решаясь войти, он прокашлялся, обращая на себя внимание, - не помогло, прокашлялся второй раз - эффект тот же, прокашлялся на пределе возможностей, с подрыкиванием, что походило более на собачий лай, чем на кашель. И, когда старушечьи головы повернулись на сей звук, удивленные, что лицезреют опрятного мужчину среднего возраста, а не здоровенного пса, спросил:
  - Здравствуйте, не подскажете ли - здесь ли проживает бабушка Марфа. - В объявлении было указано: " бабка Марфа", но Павел решил интеллигентно сгладить. А зря.
  - Бабушки нонче на погосте одуванчики собирают. - Подала голос одна из заседающих и лузгающих семечек старушек. Совсем не такая что б и старая, чернявая волосом, хоть и с сединой.- А здесь бабка Марфа живет и страждущих принимает. Ты что ли к ней? Тоже, небось, падучей хворый? С наркомании этой проклятой?
  Павел покраснел:
  - Нет, нет. Я по другому делу. Я как бы сказать не хворый. Может быть...Не знаю... Я считаю что, типа, что-то со мной, типа: "сглазили"...
  - Ну, тогда пойдём,- сказала "чернявая" и поднялась с лавки в подъезд.
  Пока подымались на второй этаж, бабка жаловалась:
  - А то зачастили сердобольные мамаши своих отпрысков сбаламошенных водить. Наркомания, темные силы, болезнь! Иш, какие хворые! Ремня им, почаще, да потолще! Этих бесов не выгнать, не сманить, потому как эти детки - сами бесы во плоти!
  Зайдя в квартиру ведуньи - дверь была не заперта - бабка Марфа сразу провела посетителя в комнату и у показала где ему присесть.
  - Давай, рассказывай.
  Павел, смущаясь, поведал о двух случаях удушения. Не утаил и о своем посещении психотерапевта, о его диагнозе - "западение неба во сне", и тут же акцентировал внимание бабки Марфы, что при втором случае удушения, был абсолютно в полном сознании и "ни в одном глазу". Бабка задумчиво покрутила в пальцах какую-то веточку. И ни говоря не слова встала из-за стола и пошла на кухню. Вернулась не скоро - минут через десять, с литровой банкой мутной жидкости в руках и сказала.
  - Надо бы тебя "проявить". Сейчас окроплю тебя водой особой, заговорённой, может, какие следы и остались.
  Бабка побрызгала Павла жидкостью из банки, окуная туда веточку. Пошла к окну, задернула плотные шторы. Пошарившись рукой на комоде, достала от туда оплавок свечи, тоже наверно какой-то особой, "заговорённой", и зажгя его, поставила перед Павлом.
  И только поставила, только взглянула на него в неровном свете свечи как ойкнула и рухнула. Да не на стул, а мимо. И там, внизу, под столом запричитала:
  - Ой, изыди! Изыди, от меня! Отстань от меня! Сама знаю, что грешная!
  Что-то еще попричитала, подвывая, - верно, приговор какой-то, и опасливо подняла глаза над кромкой столешни. Потом глубоко и облегченно вздохнула, и села на стул:
  - Раскрой окно, убери шторы. - Сказала он обессилено.
  Павел подорвался исполнять, обеспокоенный. Бабка Марфа хлебнула жидкости из заговоренной банки и сказала.
  - Ой, лихо мне старой. Да ты весь слизью измазанный. Потусторонней. Да так сильно, что мне привиделось, что Он за спиной твоей стоит.
  - Кто: "Он"?
  - Да тот - "Он"! Что, дурак совсем или не учёный?! Мы такими именами не бросаемся!
  Повисла гнетущая, с примесью жути, тишина.
  - Ну и как же мне быть?!
  - А я почем знаю?! Не ко мне вопрос.
  - Да почему же?! Именно к вам. Сами в газете пропечатали: "снимаю сглаз, порчу..."
  - Перестань! Я сама знаю, что в газете прописано. Пойми, то, что тебя облапило, говоришь, что и придушило, и не раз - оно не из нашего мира.
  - ?
  - Оно с того света! И духом не наших смертных - покойных, да беспокойных! Ой, не знаю, что это. Но что-то мне не по себе.... Иди-ка ты отсель.
  - Куда?! - оторопело спросил Павел.
  - К батюшке.
  .........................
  Романсита собирается в поход. Собирает сумку, ставит на стол, внимательно смотрит на неё. Потом, что-то вспомнив, раздраженно вздыхает, снимает сумку со стала и высыпает её содержимое, что- убавляет из кучи, что-то докладывает. И опять собирает в сумку.
  Тяжелы сборы в неизвестное. Особенно для невинной девушки.
  Итак, еще раз: "спрей с очистительной жидкостью, для растворения элементаля, "фонарик возвращения", бабушкино кольцо от сглаза, маленькая бомба от Дядюшки Алехандро, губная помада, лак для ногтей, ножницы..."
  
  .......................
  
   Что делает русский атеистически воспитанный человек времен падения нравственности и проф.пригодности? Разуверившийся в компетенции докторов и не уверенный в психическом здоровии гадалок?
  Он плетется в церковь. Каяться.
  Павел в церковь не поплелся. Он помчался.
  Его суетливую, мечущуюся по храму фигуру сразу заприметили приходские служки. Окружили его, беспрестанно осеняя себя крестными знамениями, выслушали его сбивчивый рассказ и поминутно вставляемое: "мне бы к батюшке!". Ни чего не поняли, но, видя увеличенные зрачки и неумелое крещение захожанца направили Павла на церковный двор, в сопровождении молодого парня в темном одеянии схожем с рясой. Но Павел сильно не рассматривал сопроводителя,- был не в себе.
  Батюшка как раз собирался отъезжать со двора. Он уже занес одну ножку в салон черного с перламутром "Лексуса", как к нему подбежал с поклонами служка, держащий за руку Павла.
  Выслушав, поморщившись, объяснения, батюшка собрался было откреститься и отбыть, как Павел отчаянно выкрикнул:
  - Я от бабки Марфы!
  После чего был милостиво приглашен внутрь "святовоза".
  Там, в благодушной прохладе, под легкое блюзовое бренчание гитары из акустики, он переспросил:
  - Так что там, у бабки Марфы стряслось? Какой-нибудь очередной наркоман, с несчастными, но богатенькими предками?
  - Нет! Это она меня лично к вам отправила.
  - И где вы изволите служить? Какие доходы позволяют вам страдать сим недешевым недугом?
  - Вообще-то я не страдаю. Нет, конечно, страдаю! Но не этим. Курю, пью, по -маленьку развратничаю и сквернословлю. Но не колюсь! Ни в чем, то есть - ни чем. Не употребляю, в общем.
  - Ладно, понял.
  - А?
  - Хорошо, говорю, что понял, что грешник. Исповедальня завтра. С двух до шести.
  - Да при чем тут грехи! Да нет у меня грехов! Ну, есть,- ну, таких, что б за это душить! Не сплю, не под наркозом, абсолютно трезвый и с открытыми глазами лежу в ванной, а тут Некто, как сказала бабка Марфа, из Потустороннего Мира на меня накидывается и душит! Давит и топит! Говорит - это к Вам!
  - А почему: ко мне?
  - Ну, вы же специалист по Тому Свету! Бабка сказала, что она только с местными бесами разбирается. А те, что от Туда, это - к вам.
  Столь безумная беседа, ни сколько не смутила батюшку. Святой отец был с бородой, но достаточно молод, образован и любознателен, что б сразу просто не треснуть кадилом по башке взбесившегося любителя фэнтези на ночь, и, открыв дверь машины, не выпнуть того за борт. Он попросил успокоиться и рассказать о напастях по-порядку. Самого начала. Выслушал рассказ с интересом, как радиопередачу об аномальных явлениях природы, а по его окончанию спросил:
  - Вы крещенный?
  Павел порылся в памяти, вспоминая мелькнувший рассказ своей тетушки, что она якобы носила как-то в церковь прядь Павкиных волос. Но точно, зачем и почему, он не мог с уверенностью вспомнить. Поэтому честно ответил:
  - Не знаю. Может быть.
  - Ну, так вот. Надо крестится. Это для начала. Если получится, что по второму разу, так то лишь во благо. А потом начнем с исповеди и покаяния. Потом молитвы, пост. Эпитимия, если надо. В общем, займемся хворями вашими духовными. А там, глядишь и пройдет напасть. Так, что приходите в храм завтра. Пожертвуйте в кассу...
  - Батюшка! Дорогой! Я домой возвращаться боюсь! А вы говорите: "Завтра"!
  - Так и не ночуйте дома! Вот, примите крещение, исповедуетесь, помолитесь в церкви, а потом и мы к вам в дом - почистим его, святой водой окропим. Перекантуйтесь пока у друзей, родственников. Или нет никого?
  - Почему же,...есть... Ох-х...
  - Вот именно: "Ох"! А всё - грехи наши тяжкие.
  ........................
  В темноте комнаты, над помостом аппарата перемещения в иные миры светился день. В чужом окне, чужой день. А в проеме окна несколько светящихся точек, надо только подсветить их своим фонариком, но в строго правильном порядке.
  Раз точка, два точка...
  .......................
  
  Павел провел ночь у сослуживца. Молодого и холостого. Заявился ничего не объясняя, сказал только твердо: "надо!" Выпил на двоих с хозяином семьсот граммов водки и завалился спать.
   С утра решил переехать на постой к маме, наврать ей, что затеял в своей квартире жуткий ремонт, что не может спать, глотая пыль и кушать макароны пополам с известкой.
  Но в квартире, по мимо вещей без которых можно было пока обойтись, как назло остались рабочие документы и там же ноутбук с электронными копиями. А не сданный во -время отчет грозил увольнением. По нынешним временам, это быстро.
  Так что надо было всему.
  Павел осторожно, воровски открыл дверь. Прислушался. Ни чего не услышал и переступил порог квартиры, закрывшись портфелем как щитом, и выставив вперед, словно меч, электрошокер. В доме царила тишина.
  Чуть позже оказалось, что, то была тишина перед боем. Вдруг грохот, крики, дикая толкотня огласили дом. Павел вжался в дверь, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом. Что-то мелькнуло в коридоре. Что-то несуразное - в ботфортах и шляпе. Шум из ванной переместился в спальню. Послышалось шипение аэрозоля и радостный хохот.
  Хохот показался совсем не страшным. Детским каким-то, ни сколько не опасным. Павел решился. И рванул в спальню. В Проеме дверей обо что-то треснулся. Да так, что отлетел назад в коридор и плюхнулся на задницу.
  На против него, в такой же позе расклячив ноги в ботфортах сидел удивленно испуганный юноша в наряде средневекового шевалье. Шляпа слетела с его головы. Волосы до плеч разметались на голове.
  Павел в таком нелепом положении не нашел ничего лучше как представится:
  - Павел Андреевич Лебедев, хозяин квартиры.- И вежливо кивнул, приглашая незнакомца сделать тоже самое:
  - Романсита,- испуганно звонко прозвучало в ответ.
  
  
   Глава Вторая.
  
  Это была девушка. Несомненно.
  Она вскочила с пола и бойко жестикулируя, приседая и подпрыгивая принялась что-то взволнованно объяснять Павлу. Речь была мелодичной, чем-то очень похожей на испанский или итальянский. Но он всё равно ничего не понимал. Девушка огорченно вздохнула и взмахнув руками подобрала с полу изящный флакон бордового цвета с пимпочкой пулевизатора. И пшикнув из него, запах был сладковатым, но резким, обвела руками воображаемый контур чего-то, а после обхватила себя руками и кряхтя изобразила удушение. После чего ткнула пальцем в Павла.
  Неясная догадка закрутилась в голове, но озарения не наступало. Мешал сам облик собеседницы. То ли сумасшедшей иностранки, отчего-то спрятавшейся в его квартире, то ли сбежавшей из театра комедиантки - травести, ради дурацкого розыгрыша. Но коллеги по работе, были для него чужими людьми, что бы так разыгрывать. "Чужими", это мягко сказано, переехав в этот город на должность пусть и среднего, но начальника, он наверняка занял кем-то вожделенное место, и если уж кто и проник бы в его квартиру, так не для глупой шутки, а что б подбросить наркотиков или подсыпать яду. За два месяца восемнадцать анонимок, директор недавно сам показал. Он видно подобрел, а как же - наконец-то, нашелся субъект, которого не любят на заводе больше чем его, сатрапа и ругальщика.
  Девушка же, отчаявшись объяснится, хлопнула себя по ногам и порывисто ушла на кухню. Когда Павел, поспешив за ней, вошел туда, там никого не было.
   И тишина.
  .......................................
  
  "Боже, что происходит с мной!?"
  Он присел на стул. Очумело оглядел кухню. Затем встал и зачем-то заглянул во все шкафчики. После чего открыл холодильник, обозрел все полки и закрыл его. Постояв немного в безмыслии, снова открыл холодильник и достал початую бутылку водки. Отхлебнул. Не почувствовал ни вкуса и запаха и поставил обратно. Опять присел на стул.
   Голова была пуста, но в желудке затеплилось. Он снова встал и обошел всю квартиру, оглядывая, но не куда особенно не всматриваясь. Вернулся на кухню и опять сел. Сколько он просидел в ступоре он не считал. Время замерло. Мысли, спутавшись однажды в клубок, так и остались. Лишь когда затекла спина, он в очередной раз встал и направился к холодильнику.
   Достал водку, поставил на стол, долго изучал этикетку. Не найдя на ней ничего нового, достал из буфета рюмку, но поставив на стол и посмотрев на нее скептически, вернул на место и достал стакан. Налил полный. И мазохистски, пытаясь пробудить чувства, стал цедить сорока процентный спиртовой раствор мелкими глотками.
  Вдруг в окне потемнел на миг день, и с подоконника спрыгнула давешняя гостья. Павел захлебнулся.
  Пока он корчился, прокашливаясь и разбрызгивая по кухне водку и слюни, девушка колотила его по спине и что-то обеспокоенно щебетала на своем языке. Когда он отдышался, девушка облегченно вздохнула и достала из сумки, плотной, военного цвета и формы, ожерелье в котором невзрачного цвета камни переплетались белым металлом и, не спрашивая его разрешения, одела ему на шею. И спросила:
  - Здравствуйте, сеньор. Вы меня слышите?
  Павел слышал. Мало того - он понимал.
  .............................
  Слова смещались в образы, чувства несказанным образом перетекали от рассказчицы к слушателю. И вот уже Павлу показалось, что он не слышит, не видит, а бытийствует там. В ином мире. В мире своей гостьи. Девушки по имени Романсита. В мире, именем которого она сама и названа: в мире Романс.
  Стучал редкими тяжелыми каплями дождь по бручаткой выложенному двору. Хмурое, но теплое утро, покрасив мир в серый цвет, не будило радостные чувства, а представало непреложным фактом необходимости жить. Жить, а значит действовать, трудится и чувствовать.
  Подстать серому утру во дворе стоял в серой рясе монашек, с бледно- серым, в том облачению, лицом, и нервно кусал губы.
  - Синьорита... Синьорита!
  Дрожащим голосом блеял он, боясь и прибавить голоса и боясь быть не услышанным. Романсита узнала его. Он жил когда-то в соседней деревне, пока не согрешил и не стал монахом. И вот недавно он появился на мельнице помощником учёного Херхио, серой незаметной тенью скользя по углам.
  - Чего тебе? Зачем беспокоишь?
  Обдала она его надменностью, хотя приказывала себе не поступать так. Ведь она знала его историю. Историю его грехопадения. Романсита знала что это по сути история болезни, благодушно преступно оставленной без внимания, и приведшей к нескольким смертям. И монашек не виноват, хотя убивал именно он.
  Романсите все равно было противно и не понятно и сам порок и его последствия. По молодости лет скорей всего.
  Он родился с врожденной трусостью. Он, вынутый из утробы, увидев свет, долгие дни жмурился и упорно не открывал глаза, долго потом привыкая к проблескам дня в сумраке задернутых штор.
   Он жался к стене и боялся сойти с кровати. А когда научился ползать, ползал только по центру, боясь темных углов. Ибо привыкнув к свету, начал боятся мрака.
  Кода он научился ходить, он беспрерывно дергал головой: то вглядывался себе в под ноги, то пронзал загоризонтную даль. Каждый угол он, обходил как можно дальше: то вытягивал шею, норовя заглянуть загодя за него прежде чем ступить, то в страхе вжимал голову обратно в плечи, боясь что-нибудь увидеть там.
  И конечно он постоянно плакал, но не рыдал, боясь своего громкого голоса, а поскуливал. Никогда ни кому не смотрел прямо в глаза, а елозил им по сторонам, по углам да по собственной одежонке. А передвигаясь вперед по чистой и прямой улице, постоянно оглядывался. Он постоянно ожидал удара, ругани, оскорбления, подножки, ямы снизу и кирпича сверху.
  А научившись думать он думал постоянно. И каждая мысль грозила новыми страхами, а новые знания открывали лишь новые бездны непознанного, а потому, изначально, ужасного. Родители его умерли и его постоянно шпиняла родная тетушка, он с дрожью ожидал её появления, всегда неожиданного. А все люди, по-доброму обходившиеся обращавшиеся с ним, таили еще большее зло чем всегда ворчливая всем недовольная тетушка, ибо предваряющая доброта для того лишь и предназначена что бы больнее сделать последующую неизбежную подлость.
  Страх был его сутью, так определили безумные звезды, и он очень уставал от собственного страха и покончил бы собой, если бы смерть не связывал с тьмой, а он так боялся тьмы.
  И вот в деревне начался падёж собак, сначала люди недоумевали пока скотный лекарь не сказал, что собак отравили. Потом умер бык - производитель - огромный и страшный. А потом в страшных мучениях после месяца неизвестной болезни умерла тетушка парня. И только после этого в деревню приехал следователь, не плохой провидец, и выяснилось - всё это дело рук паренька. Он уничтожал то, чего боле всего, боялся.
  Был суд. Но паренька не запихнули в подземелье на долгий срок, а определили в монахи, в приказном порядке. Потому как все в деревне знали о его болезни, но ничем не помогли ему. За что на всю деревню наложили большой штраф и к месячной отработке каждым жителем на общественных работах, в течение десяти лет....
  .......................
  - Круто у вас! - прервал поток образов от Романситы Павел. Прямо круговая порука! А заложников у вас скопом не берут, и семьями за проделки отцов не расстреливают?
  -Нет! Как можно! А это ты вообще к чему?
  - Ну, всю деревню штрафом и отработкой на десять лет! Просто крепостническое рабство!
  - Ну, какое рабство!- возмутилась девушка,- За равнодушие надо расплачиваться, тем более общественно опасное! Они же Видели!
  - Ну, что они такого видели? Ну, шугливый парнишка, ну от своей тени шарахается. Ну? Как им понять, что у него в башке твориться?
  - Как?! - вскрикнула Романсита и осеклась. Села на стул и уперев подбородок в ладонь, внимательно посмотрела на Павла. Потом сохмурила брови и спросила.- Ты что-нибудь видишь?
  Павел ухмыльнулся:
  - Я вижу вас, сударыня. Озабоченную лицом.
  - А еще что?
  - Так.. попытаюсь догадаться. Лет вам шестнадцать, семнадцать...
  - Пятнадцать! Я не это спрашиваю... Подожди, подожди. Вы что - совсем не видите ауры?
  - Какой "ауры"? Той, что вокруг каждого человека, якобы? Читал, вроде бы похоже на правду. И кто-то из исключительно одарённых её может и видит. Но у нормальных людей не принято о этом говорить.
  - Почему?
  - Да потому, что чушь это всё!
  - Что "чушь"?
  - Да "аура" эта ваша и прочая метафизика, эзотерика!
  - Так ты не видишь ауры?
  - Нет. Не вижу.
  Романсита о чем-то задумалась, склонив голову. А потом встала и подойдя к Павлу вплотную, положила кончики пальцев рук ему на виски:
  - А так?
  Павел, чрезвычайно раздраженный бестолковым разговором и уже хотел оттолкнуть её. Не так, что б сильно, но... Перед его глазами мир кухни вдруг поплыл разными цветами. Легким флером переливов. А Сама Романсита просто пылала цветами. Она обошла Павла, не отнимая пальцев от его висков и встав сзади, коленкой подтолкнула его к окну. За окном бушевал мир полный изумительных переливов красок. Сновали люди, окутанные легким газовой радужной тканью. Урчали машины подсвеченные красным фоном, но неживым, как люди и деревья вокруг а, во истину - "механическим". И какие-то еще слабо видимые, но присутствующие линии тянулись в небо от земли или спускались с него.
  - Вот таким мы видим мир, сеньор.
  Прозвучало далеким эхом. Это сказала Романсита, уже убравшая руки от его головы, а Павел все еще не мог опомнится от видения. И оно не ушло сразу, как отняла руки девушка. Видение угасало постепенно. Как будто само тело, само его существо отчаянно не хотело расставаться с этим даром - даром видеть и чувствовать большее, неописуемое и не сказуемое.
  -Так мир видят все у нас. Кто не болен. Есть такие. С рождения лишенные дара видеть. Они и становятся у нас монахами, кто добровольно, а кто и по решению суда. А вот жителей деревни наказали правильно - они же, тоже видели ауру мальчика. Но недосуг пахарям.... Вообще, жаль, что их пороть нынче нельзя, как раньше...
  
  Романсита вздохнула и продолжила свой образный рассказ - трансляцию.
  Много позже, того первого появления монашка под окном комнаты Романситы, они стали несколько ближе. По крайне мере Романсите перестала быть мерзкой его трусость. Состояние в её семье столь не привычное, даже противоестественное. Все её родственники - братья, дяди, отец и даже мать часто, а некоторые так беспрестанно, дрались на дуэлях, либо уходили в долгие опасные походы. Но не один не отпрыгнул от судьбы, не сошел с Пути, хотя и всё может быть видел.
  Паренёк признался Романсите, что больше всего он боится мыслей и одиночества особенно темноте. А рядом с людьми - боится людей. Романсита очень жалела его, но что поделаешь, раз он от рождения такой не видит в ком светится зло и агрессия, не видит света добра и участия, и не вина это его, а беда. Но таких нельзя держать свободно в обществе. Единственно, что делала Романсита, так таскала ему сладкие успокоительные микстуры. Он опивался ими до одури и придурковатости.
  Так вот, тем памятным утром он пришел первый раз под её окно, и, то и дело кланяясь и сильно заикаясь, сообщил что его наставник преучёнейший муж Серхио Доляррес просит сеньоритусрочно прибыть на мельницу, по одному секретному и важному делу, которое монашек не в праве поведать на открытом пространстве в голос, ибо уши злопыхателей могут торчать за каждым кустом.
  Как по дороге на мельницу не пытала его Романсита, так ни чего не добилась более того, что кто-то, таинственный и важный, пришел на мельницу. Видя, что её давление может закончиться обмороком монашка, но более ничего тот не скажет, Романсита оставила его в покое. А как же! Просто невообразимая для паренька выдержка, самоотверженная при его-то болезни.
  На площадку перед мельницей выбежал хозяин Серхио Доляррес - учёнейший муж. Как всегда растрепанный, взмахивая от нетерпения длинными руками. Подхватив её за плечи, прямо таки втащил по лестнице внутрь помещения. Там кто-то был. Неяркое освещение не давало разглядеть подробности, но вокруг фигуры незнакомца клубилась мощная, но странная аура в резком диссонансе алого и синего, красного и фиолетового цветов.
  Дон Серхио поклонился и с волнением в голосе торжественно представил незнакомца:
  - Святомученик и проучитель, архипастырь Ордена Неприрожденцев иеромонах падре Теодор.
  Из мглы выступила пухленькая фигура в бархатной рясе глубоко синего цвета. На шее у архипастыря висла золотая цепь, со звеньями похожими на ажурную решетку забора в их парке. Пальцы пухлых ручек, смиренно сложенных на округлом животике, украшали богатые перстни с разноцветными каменьями. Маленькие живые глазки посверкивали на широком лице, отсвечивала лысина в обрамлении белых кудряшек остатков шевелюры.
  Важный господин сначала достойно принял свое велиречание, обозначив благодарность кивком подбородка в сторону Серхзио. И вдруг плюхнулся с размаху на колени перед Романситой и, воздев руки, заголосил:
  - О, дева пречистая! Спаси наш мир. Не дай опустится тьме и поглотить народы твои, матушка!
  Пятнадцатилетняя "матушка" вздрогнула и попятилась от такого напора потоков звука и энергетики. А падре продолжал с тем же напором.
  - Я исходил сотни дорог, истоптал десятки сандалий...
  Романсита невольно посмотрела на край рясы из которой выглядывали добротные башмаки из дорогой кожи.
  - Я бился в мучениях сомнений до полного опустошения духа. Я сражался в беспощадных спорах с великими мыслителями, я бдил, голодая, у ног несравненных провидцев, ловя скупые крупицы откровений. И я уловил ответы на насущные вопросы! Я возрадовался и обратился к братии за помощью в решении насущного. Но нет! Они отвергли меня! Отвергли даруемые мной решения выхода из греха!- это уже пастырь вопил во весь голос, но опомнившись сжал рот и пробубнил,- козлы...
  Романсита воздела руку, останавливая этот бурный поток воплей:
  - Святомученик! Ты говоришь не понятно. Вернее - кричишь.
  - Да, падре,- поддержал Романситу учёный муж Серхио,- ты начал с середины, не давая нам увидеть начал. Так мы не сплетем гобелена ясности...
  - Вы правы, каюсь. Начну с того что в нашем монашеском мире бытует множество Путей спасения от греха. Во основном это различнейшая психотерапия и трудотерапия: через молитвы, бессонные бдения, копание бесполезных траншей или взращивание пользительных овощей и фруктов. Через перманентные покаяния, через мазохию исповедей, до истерического экстаза, до полного самовыворачивания в самообличении. Через самобичевание - и плотское, и духовное. Через беспрестанное мусоленье своих грехов, через громождение каждой малости, каждого дуновения Через различнейшие обеды и епитимии. И так далее и тому подобное.
  Есть медикаментозные пути от вдыхания дымка различнейших травок, до внутривенных инъекций эссенций этих же, и других травок. Есть даже очистительная хирургия: от лоботомии до оскопления.
  А есть путь перерождения, когда грешик бросается в грехи с головой и упивается ими, пока: или не сдохнет захлебнувшись ими, или нажрется их до омерзения, до брезгливости, до рвоты.
  Есть даже Путь Бессмыслия. Без-Мыслия, Бездействия и Бесчувствия. Когда садятся калачиком и, прикрыв глаза, тупо вглядываются в Ничто.
   Но наш Орден, сознательно встав на путь скептиков, сделал ставку на разум. Да, мы принимаем то, что видят здоровые люди - всякие ауры людей и поля космоса. Да - мы лишены это видения, да с рождения. И поэтому мы совершаем ошибки, постоянно сомневаемся и рискуем, там, где нормальные люди просто видят, и поступают сообразно истине видимой, явной, не впадая в объятия лжи. Мы верим, что с помощью усилий разума, через новейшие достижения наук и методик можно избежать греховности и встать на путь праведный. Вернуть себе видение. Мы - Неприрожденцы. Пусть космосом, плетением волн и диссонансом излучений нам дарован тяжкий груз Неведенья, мы, усилием воли и упорным трудом...
  - Постойте, падре. Вы куда-то в сторону углубились. Прошу вас, начните сначала. Расскажите не торопливо, что выделали и что конкретно, вы имеете сказать. Поведать о Новом и таком Важном,- прервал излияние иеромонаха Серхио. А Романсита добавила.
  - Да, да! Начните сначала. Но именно с самого начала. Расскажите о себе, своих родителях, о своей жизни. Мой дядюшка, дон Алехандро учит меня, что дабы понять мысли человека надо узнать, кто он. И сначала понять его, а уж потом и мысли его станут ясны...
  Падре притих. Он медленно поднялся с колен, и отчего-то краска стыда залила его лицо. Он отряхнул колени, и, в задумчивости теребя четки, принялся прохаживаться по залу.
  - Рассказывая о себе я вынужден буду рассказать и о своих грехах. А это я могу не делать. Закон защищает меня от откровенности перед гражданскими лицами. Мои одеяния - ряса и веревка вместо ремня, говорят о всем, что надо знать простым нормальным людям... но мне нужна ваша помощь. И я расскажу вам...Теодор родился в богатой семье. Семье благовоспитанной занятой изучением и препдодаванием искусств танца, пения и музыцирования. А главное - Теодор родился вполне здоровым ребёнком: он видел ауру. Ему быстро опративело его танцевально-певческое окружение, он с юных лет тянулся к более фундаментальным знаниям, и очень огорчался, что не обладает широким спектром видения провидцев. Он хотел знать, если не может видеть все о плетении небесных полей и лучений энергий. Он напрягался в мысли до помрачений и обмороков., в стремлении представить Непредставимое и Необъятное - Вселеннское. Он знал, что можно при определенной практике конечно, передавать и получать образы, и чем теснее контакт, тем явственней передача, через кончики пальцев к лобным долям, например. И он стал посещать великих провидцев, мечтая что кто-нибудь из них не только заговорит с ним , а прикоснется и даст своей силой увидеть узреть Невообразимое. Он упорно шел к ним, а ведь что бы посетить хотя бы одного из них надо самому, поднятся по узкой тропинке на гору или, не пользуясь лифтом, забраться по винтовой лестнице на высоченную башню. Именно в таких местах обитали Провидцы. Хотя, например, многие германские княжества были сплошь утыканы подобными башнями разной величины. Там чуть ли не каждый второй почитал себя провидцем, чьему подлинному величию мешают лишь наводки искажающие восприятия волнового мира идущие с земли, от общества. Вот и возвышались они часто над обществом. Да и вообще в немецких народах, находится долго среди людей, почиталось вредным для здоровья.
  Как-то позже, после многих посещений этим великих людей, он узнал, что самые великие и "крутые" из них, провидцев, обитали в далеких горах, на неприступных скалах. Их было семь. И обитали они в стране под названием Гималаи.
  Но вобщем провидцы были скучны, мало разговаривали, а если и говорили, то о всякой банальной земной ерунде, вспоминали молодость, проказы. А то заставляли паломников играть в азартные игры, да ладно бы в шахматы там или в нарды, а так в основном резались в карты, в "дурачка" или "очко". Но, все-таки, пару раз дали Теодору своих прикосновений и Теодор увидел, и, конечно, был очарован и покорён.
  Так вот Теодор, добившись неких успехах в науках решил заняться преподаванием. Там же в училище интернатского типа он продолжал свои научные изыскания, пытаясь с помощью технических придумок усилить своё видение до мощи провидцев. Но однажды, обратил внимание, что мир вокруг него начал тускнеть и вдруг однажды он потерял видение ауры. Полностью и окончательно. Он был в смятении, он был подавлен. Но вдруг он почувствовал, что вместо утерянного видения в, его организме, и в мозговых извилинах и по всему телу начали бродить какие-то неопознанные потоки, неопределенных энергий.
  И там, в училище, среди юных созданий, однажды он понял свою сущность. Как утром, после попойки самого с собой, он проснулся в кровати с парою интернатовских детишек в обнимку.
   Он в ужасе и страхе не мешкая сбежал в горы. Да, родители тех деток, его говорят до сих пор ищут, а встретив порвали бы не смотря на рясу и прочие иеромонахские регалии.
  Он стал монахом Ордена Страждущих, объединяющих помешанных на сексуальной почве. Педофилов, пидерастов и просто маньяков. Орден практиковался в изнуряющих молитвах, самобичевании, и в бессмысленно сизифовом труде. Но там он не прижился. Во-первых он не мог переносить сам дух того общества, тяжелый и мрачный. К тому же он сам стал объектом чего-то пристального хотения, и пережил парочку покушений в темную на свой зад.
  Он перешел в Орден Непредрешенцев, занимающихся серьёзными научно-медицинскими исследованиями по методикам избавления грешников от греховных страстей. Члены Ордена, будучи с рождения лишенными видения, полагали неверным предначертанность диссонансами волновых влияний из космоса своего ущербного состояния, и полагали возможным его исправление через медикаментозное лечение и правильное питание с физическими упражнениями. Но Теодор, в отличии от братии, в своё время обладал видением и дважды получал незабываемый опыт усиленного провидцами Великого Видения, расширенного до всекосмичности.
  Поэтому он вскоре оставил Обитель и прибился к другому Ордену, конкурентному покинутому, к Ордену Неприрожденцев. Те пытались изменить не физиологию человека, а в его волновой мир. Но и с новыми братьями он не смог полностью сойтись. Те были слишком зациклены и каждый на себе и на теории личной ауры, личной подавленности волновым мирором. Теодор же проповедовал избавление через поиск решений на небе в космосе, а не на земле. Хотя он отдавал должное усилиям братьев значительно продвинувшихся в своих разработках, не брезговавшие помощи монахов других орденов и участия учёных гражданских. Теодор радостно окунулся в труды. Были наработаны усилители и проекторы образов, телепатические передатчики чувств. На их основе были созданы коммерчески выгодные трансляторы лингво-имиджинговые переводчики и "обучатели" иностранным языкам.
  Но Теодор продолжал мечтать о создании излучателя снимающего диссонансы в космосе. Но не хватало знаний. Да и братия, категорически не хотела лезть в космос. А сам магистр как-то заявил ему, что настоящее спасение дело сугубо личное, и нечего спасать тех тонущих, что не кричат о том, что тонут.
  Он опять стал странствовать - ходить по Провидцам. И вот он, крутясь как-то возле одного из таких великих, вдруг застал момент впадения в экстаз, что случалось крайне редко. ИУ спокойного и даже чуть веселенького провидца во время игры в дурака, вдруг вывалились из рук карты, закатились глаза, Он весь затрясся и начал нести что-то путанное. О космосе, о прорыве ткани бытия, о источении Зла из иного мира, о грозящей гибели мира Романс, о вырождении всех людей в слепых скотов, и что-то еще о звездах, огнях, и опять о звездах, ну, и далее: что-то вообще бессвязное.
   Позже оТеодор принялся выспрашивать, уточнять у пришедшего в себя провидца возможно мелькнувшие перед его внутренним взором какие-либо цифры, векторы, направлений, наименования звезд и звездных скоплений. Его очень взволновало это неожиданное откровение о эманациях зла, Теодор был сведущ в астрономии и астрофизике, в то время как самому провидцу это и в голову не приходило, ведь он просто видит, зачем ему еще что-то знать и понимать. Глуповат был, в общем-то, тот провидец.
  Иеромонах долго мучился, - как же, спасение мира - в его руках, а главное, быть может, излечение всех грешников, да и может быть поднятие в сане до Держателя Локтей магистра его ордена, впоследствии с перспективой после смерти старца, занять его место. Еще ему не хватало помощи практика и такого, что б на самых передовых рубежах науки, да еще на стыке с мистикой работал. Но главное - ему не хватало Знания. Более точного и конкретного.
   И он решился. Он отправился в дальнее паломничество. На Гималаи.
  Путь был долгим, покинув Средиземноморье, где торжествовала цивилизация мира Романс со свободным выбором Пути каждым, Теодор вступил на земли пророков - и мертвых, и живых. И у каждого были армии, беспощадно резавшие друг друга. Здесь не признавали других путей кроме собственных. Но монахов не трогали: то ли уважали, то ли боялись, кто суеверно, а кто как больных проказой - боялись заразится. Монахов обходили стороной, особенно если надеть вериги, а что бы зря не стучались в дома за подаянием, у дверей домов на проезжих улицах оставляли еду и питьё.
  Где-то посередине пути, в диких горах у реки Пяндж он был захвачен в плен дикими разбойниками, не боявшихся ни гнева Божьего, ни яда Искусителя. В каждом иностранце, даже самом ободранном они видели лишь источник заработка.
  И вот, сидя в яме, ожидая возможного явления миссионеров от какого-нибудь монашеского Ордена, бродящих по всяким диким углам, проповедующих Пути и выкупающих заблудших выходцев из мира Романс. А может вдруг случится болезнь в семье какого-либо из местных предводителей и тот выкупит бедного монаха из плена во искупление грехов - и такое бывало. Но именно здесь, в вонючей тюремной яме он познакомился с одним из величайших Провидцев. Спустившегося с преднебесных гималайских гор. Ему тоже было видение, но он, в отличие от знакомого Теодору провидца, был более всевидящ, вдумчив и кропотлив. И главное - не равнодушен к судьбам мира. Он покинул своё убежище и пошел туда куда велели ему звезды. Туда, где есть те, что поймут его и начнут действовать.
  Он предвидел, что попадет в бандитские руки. И уже месяц как сидел в соседней яме и, по словам стражников: дожидался какого-то "монаха из Кастилии", а узнав о соседстве Теодора напросился к нему.
  Провидец был воистину велик, сойдя с гор, он отныне видел не только ежесекундное плетение сфер, а видел будущие, и не вспышками, а постоянно. Но он был слаб, он был стар и смерть уже осенила его главу. Но он всё-таки дождался, того о ком предвидел и успел поведать Теодору, о том, что в космосе появляется всё больше и больше излучений, нарушающих баланс этого мира. И следствие: рождение всё большего числа лишенных виденья - потенциальных грешников. И о том что не долёк тот день когда не родится ни одного видящего и их потомки станут легкой добычей лже пророков, превратяться в стадо, посмешище на человеков, будут материалом для бойни - любимого развлечения властолюбцев и, слепые, окончательно потеряют Пути к богу. Вобщем - их мир ждет крах. А Источник этого Зла - в другом мире. Отчего-то случился прорыв ткани вселенной - и вот Зло рожденное в другом мире истекает в космос мира Романс и сбивает все предначертанности рождений.
  Меж Теодором и Провидцем даже возникла дискуссия об источниках "незамоленного зла", о силе черных мыслей и чувств, искажающей лини будущих рождений. Теодор поведал Провидцу, оторванному от цивилизованного общества о последних поветриях в учёных средах.
  До некоторых светлых голов начало доходить, что надо лечить и сам космос, преображать энергию и вне человека, хотя человек и есть главный источник всех тонких, "психических", энергий. Классическая наука Романса считала, что зло происходит от лжи, а ложь есть результат Невидения. Видение всегда же врожденное. Рождение же каждого человека, его характер склонности и дальнейший путь обусловлено тонкой игрой взаимодействия волн, излучений всей вселенной и вершится в космосе, соединяясь в ДНК.
   ДНК не архив, а ключ к проекции космоса. Весь архив - в космосе, он постоянно обновляется, а ДНК - код замка от этого архива. В космосе случаются диссонансы, порой очень сильные, от большинства диссонансов наложенных на рождение детей рождаются дети, лишенные видения ауры, у других наоборот - широчайшее видение. Но есть еще и агрессивная патогенная энергия, ее волны не просто диссонируют, а калечат напрямую - от этих микро катастроф и рождаются калеки, мутанты и уроды. Но их люди научились избегать давно, потому, что видели эти воздействия и изначально научились их избегать. Люди давно научились планировать сроки и места рождения, наиболее благоприятные для здоровья. Но диссонансные всплески, влияющие на видения всегда неожиданны, и тут уж воистину - как Бог на дорожку положит...
   Тонкая тёмная энергия шла в основном от людского зла, монахи молились, борясь со своими грехами и злом, купировали свою энергию. Лекари - провидцы чистили патогенную энергию почвы. Астромаги сбивали лазерами патогенные излучения и космические тела, а если не могли их уничтожить или изменить траекторию, составляли рекомендации для жителей. Путешественники миссионеры занимались тем, что искали племена со злобными культами и приводили их к истинной вере, увы, порой через пролитие крови. Все кажется при деле. И вот, вот наступит мир Прави и Яви.
  А тут Провидец говорит, что существует другой мир, параллельный их Миру. И темная энергия от туда валится на их головы!
   - Так вот, в мире Романс, в её научных кругах тоже есть похожая теория. - Сообщал Теодор Провидцу, сидя в яме.- Которая, зародилась в монашестве, а потому, приемлемая далеко не всеми. -Это он имел ввиду себя, но скромно, лишь намёком.- Теория о том, что мир Романс не единственный. Потому как Вселенная многомерна, и люди нормальные, которые видят ауры и волны, может быть тоже травмированы, но уже на другом уровне. Они - не видят Все измерения Вселенной. Но разные измерения - не есть нерушимые границы. Мы не видим, это не значит, что не влияем и не получаем воздействия от туда. Мы невидим, это не значит, что не присутствуем в том мире, хотя бы частью невидимого спектра своих волн, своего поля, своей ауры.
   - Тоже самое и с теми, другими людьми, из другого мира. -Поддержал Теодора Провидец.- Они не видят, не чувствуют не подозревают. О другом Мире и о своём пагубном влиянии. А может быть они настолько глубоко травмированы, что не подозревают о пагубном влиянии груза невысказанных мыслей, неосуществленных чувств у себя дома, на своих близких.... Может они настолько залгались, что не чувствуют, вернее не хотят чувствовать боль и страдания других...
  Теодор был поражен. Окаянный грешник, извращенец и соблазнитель, судорожно перебирал края своих ветхих одежд, за место любимых четок, отнятых разбойниками, а безнадежный взгляд бродил по тёмному краю ямы, а побелевшие губы бормотали:
   - И ведь не где-то там, они существуют, а в долях секунды с боку. Но как живут эти люди? Неужели они так часто предаются плохим, мутным, тяжким, а порой просто кошмарным мыслям и чувствам, что патогенный негатив, переполнив их мир, валится во все стороны, в иные миры?
  Старый провидец, сочувственно кивая головой, добавил:
  - Конечно, подавляющей частью они только чувствуют и мыслят, а не делают, ибо если бы делали, не всё, а хотя бы часть мыслимого и чувствуемого, то их бы мир давно рухнул. Они давно порвали друг друга как дикие звери.
  Тут Теодор вскочил и, пронзая указующим перстом свет неба, сжатого краями тюремной ямы, ожег яростным взглядом старика и возвестил:
  -А всё потому, что они лживы! Лживы и Неверующи!
  А возвестив, рухнул на колени, и, разведя руки, грешник изумленный бездную чужих грехов, зашептал:
  - Лживы, настолько, что больше лгут сами себе,- это ж надо! И Неверующи, настолько, что не верят даже, а порой и в первую очередь - себе!
  Провидец взял Теодора за плечи и встряхнул, опасаясь за его рассудок:
  - Поэтому их мысли и чувства не растворяются в делах, а копятся и копятся, вступают во взаимное напряжение, происходят мутации.- Провидец еще раз встряхнул монаха требуя внимания,- А главное - все это очень сильно отражается на Нашем мире, параллельном ихнему, лживому. Мы обречены на вырождение, если, не проникнем в тот мир и не поможем его обитателям. В крайнем случае...
  - Да, да! Надо попасть туда и помочь! ... А что - "в крайнем случае"?
  - В крайнем случае - уничтожить!... Но вряд ли найдется тот, кто возьмет такой грех на себя ...
  "Вот оно!", пронзило Теодора. Все грешники, эгоисты, и чужие грехи их интересуют лишь по стольку, поскольку умаляют собственные. Но провидец мало того, что сделал грехи Теодора, практически невесомыми, как показалось его растленной душенке, но открыл Путь истинного спасения:
  - Если так, то надо всё исправить. Надо помочь им. Но, главное, Помочь себе - Миру Романс. То есть, помогая им помочь себе.
   Именно такая формула: "помогая другому, помочь себе" больше всего пришлась по душе монаху.
  И тут провидец рассказал ему о своем предвидении будущего, о том, что далось ему во спасение мира. О том, что он, старец, должен спустится с гор, и отправится в долгий путь на запад. О том, что он не должен брать с собой богатств, дабы не избегнуть заточения в разбойничьей яме, где он должен дождаться монаха с запада и открытся ему. Дальше тот, должен будет пройти свою часть их общего пути и разыскать учёного из Кастилии обитающего на старой водяной мельнице под скалой похожей на клювастую голову орла. Учёный создаст аппарат для перехода в параллельный мир от куда исходят вредоносные излучения, и какое-то юное создание то ли мальчик, то ли девочка спасут мир.
  Сказав всё это старец тут же обессилено обмяк, будто из него выпустили воздух и дрожащей рукой сунул в ладонь Теодору клочок пергамента с астрономическими координатами излучения зла.
  На этих словах рассказчика, Романсита вскочила и возмутилась услышанной несуразицей:
  - Постойте! Сеньор, как же так? Вы сказали: "астрономические координаты"! Это же в космосе! А до этого вы вели речь о параллельном мире!
  Тут иеромонах развел руки и со скорбным выражением лица произнес:
  - Увы... Это всё, что я получил от этого великого человека. Он больше не произнес ни слова. Закрыл глаза, сложил руки на груди и умер почти тут же, как его рука вложила мне в ладонь тот клок с набором цифр и знаков. Только чувство долга, теплило огонек жизни в нем.
  Тут к рассказчику рванулся Серхио и схватив за плечо крикнул:
  - Где они?!
  - Что?
  - Те координаты!
  Испуганный монах засунул руку за пазуху и достал белый платок, осторожно развернул его и протянул ученому, дрожащему от нетерпения неприметный кусочек кожи. Серхио опустил со лба очки и впился взглядом в него. А потом как-то сразу расслабился. И посмотрел на Романситу. На его лице святилась блаженная улыбка:
   Не беспокойтесь, сеньорита! Всё правильно, и что бы выйти в другой мир, нужны именно точные астрономические координаты.
  Этот мир сдвинут в Торсионном поле и, во ткани времен другими нитями прошиты его пути. Нити наших миров сплетены плотно друг с другом, но это другие, чуждые друг другу нити. Как пространство между ядром и электронами водорода, пропорционально расстоянию от нашей земли до нашего солнца. Так и расстояния меж нашими мирами ближе этих пропорций, но это там, в микро-мире, в мире волн. Что бы попасть иголкой очень близко к соседней нити в общей ткани, нужно выдернуть иголку из ткани, и уже от туда, сверху, устремить её остриё. Помни, что космос и источник, и проекция. Порой, тыча в небо, пронзаешь землю...
  На этом клочке бумаги точнейшие каординаты. Теперь будем создавать ту "иголку", что проткнет две ткани соприложных пространств.
  И сказав это Серхио держа перед собой клочок с координатами устремился, к винтовой лестнице ведущей в обсерваторию.
  Но Романсита жестом остановила его:
  - Подождите, Серхио. Падре не закочил свой рассказ.
  Иеромонах был явно польщен таким вниманием:
  - О, сеньорита! Увы, более важного, чем эта встреча и та беседа со старцем более со мной ничего не произошло.
  Он умер. Я плачем и молитвою воздал должное его самоотверженной душе и позвал стражников вынуть тело усопшего. А вскорости случилось чудо: у вожака разбойников, в миру властительного и тщеславного хана родился наследник, и что бы мир, а более сопредельные народы, узнали о его счастье он распорядился освободить всех пленников в государстве и даже выдать им в дорогу толику пропитания. Освобожденный, пробираясь обратно к цивилизованному миру, я встретил большой и хорошо охраняемый караван из срединного царства и под его защитой добрел до самого средиземного моря. Где уже в представительстве нашего ордена братия помогла мне добраться до самой Кастилии. И у всех по дороге я выспрашивал, знакома ли им, встречалась ли в странствиях старая водяная мельница под горой в форме орлиной головы. Но никто ничем мне не мог помочь. И вот уже в Кастилии, в нашем монастыре, вот этот милый монашек - Теодор указал на стоящего в темном углу залы монаха - три дня крутился во круг меня, пока решился сказать, что похожее место есть недалеко у его деревни.
  И вот я здесь.
  
  
   Глава Третья.
  
  Итак, мы приступили к работе. К работе в основном преступил учёный Серхио, монашек по имени .... Бегал, порой туда сюда посыльным, трудно доверить ему что-то ответственное подержать -постоянно роняя со страх и напряжения важные инструменты и детали будущего аппарата, подмастерьем была Романсита и даже важный собой Иеромонах опускался до помощие с Херхио часто затевая дискуссии. Позже монаху с его безукоризненным почерком доверили ведение научного журнала, Романсита наблюдала и раздавала указания уже своим дворовым по снабжала лаборатории. Ведь это их семья еще три столетия назад приютила на своей мельнице первого ученого изгнанного сообщество за сумасбродные идейки. С тех пор так и повелось, что на обеспечении каждого поколения Помогальцев был свой сумасбродный ученый, а то и несколько. Романсита сама себя назначила на эту должность с родня была вынуждена согласится.
  Аппаратура начала создаваться, падре ежечасно молился за успех дела, то и дело опрыскивая святой заговоренной водой углы изгоняя всяческих бесов: порчи, не лада, дисгармонии, сглаза, зависти и прочего, прочего, Верно он их сам постоянно придумывал. Молился и перебирал четки.
  Было лето. Каникулы в школе и Романсита торчала на мельнице допоздна, перемежая занятия наукой занятиями фехтованием на лужайке, партнером назначив пугливого монашка. И как-то нанося очередной выпад спросила у него, а что это за странные четки у страстотепрерпца Теодора: бусинка, бусинка а потом палочка, а потом опять... и главное - крутя в пальцах бусинку он молился беззвучно шевеля губами, а как доходил до "палочки", то сжимал её в кулаке и замирал минут на десять блаженно закатив глаза.
  На вопрос Романситы монашек очень смутился. Покраснел и опустил голову. Заинтригованная Романсита тогда строго в приказном порядке потребовала объяснить ей всё не скрывая. Монашек долго мычал, пока, наконец, не совладал с собой и, не подымая глаз от земли, заикаясь, объяснил.
  Легко становится слизью и вытекать из оков нравственности. Как сладко быть бессовестным и вслушиваться только в то, что похабненько ёкает под ложечкой в утробе.
  Всё существо Теодора замирало от мальчуковой открытости лиц и чистого света глаз, и порывы будущих характеров сквозь детскую нежность, и мечтательные всплески неиспорченных дум все сводило с ума преподавателя высоких искусств, и скручивало в своей запретности, подстёгивало желание еще более.
  Как вкусно сожрать доверившегося. Как дрожащее восхитительно запустить липкие от похоти пальцы во внутрь нежных девственных существ и впитать их невинность и чистоту, оставляя после себя лишь порушенье и смрад. Позже, уже в монашестве у него кружилась голова и сводило члены от тяжкого духа в кельях после бурной мужеложеской ночи. А как он любил смущенье личиках внезапно застуканных за прелюбодеянием! Но, увы пороть проказников доверялось другим пастырям.
  Каждое зернышко четок - молитва, вдумчивая, тугая, душу скручивающая. И так двенадцать зерен. И когда душа уже стянута молитвами в узел, когда и не продыхнуть - тут тебе на передых "палочка". Палочка - на палочка, а маленький членчик, искусно и с любовью вырезанный фаллос. Вот сжав его и можно передохнуть, расправляя душенку. Для новой череды молитв. Вот и замирал блаженно Теодор, ухватившись за очередную палочку на четках.
  Пастырь был безнодёжно болен, но самозабвенно лечил дух молитвой и рапорядком приписанным орденом. И конечно Теодор было его не гражданским, а воцерковленным именем. До сих пор довлел над ним страх быть пойманным родственниками совращенных им детишек. И не спас бы его ни какой закон, просто б не успел. Народ Романса задумываться не привык, видя зло - карал всеми подручными способами. А болезнь не освобождает от ответственности. Лишь закон, прописанный мудрецами и его блюстители верили в теорию возможного исцеления болезней духа и натуры через катакомбы и каторгу.
  И вот теперь, оторвавшись от трудов по созданию аппарата перемещения меж параллельными мирами, усталый пастырь покинув лабораторию выходил на лужайку и отдыхал созерцая упражнения Романситы во владении шпагой или рапирой, кто их, кроме аристократов разберет. Девчонка скакала и вертелась в мужской одежде, волосы её, стриженные по плечи без всяких женских завязок и заколок, свободно метались по лицу. Лицо ж е прелестной фехтовальщицы ярко пылало всеми порывами души, переживая перипетии игрушечного боя.
  И наблюдая это страстотерпец забывался. И представлялся ему на месте озверевшей девки, милый мальчёнка - попрыгунчик. И тянулись к нему руки. И вскакивал пастырь забывшись стремясь обнять его и приголубить отдать восхищение его порывистой грацией. Но Романсита пару раз походя отпихнувшись от "братских" объятий и стряхивая слизь неоднозначных поцелуев, как-то не вытерпела и уперев острие клинка вниз живота плешивого почитателя, строго его предупредила, для убедительности надавив на эфест так, что из под рясы закапало красненьким.
  Теодор не перестал приходить на лужайку, но стоило ему забытся, что верно как-то однозначно проявлялось на его физиономии, то он тут же ловил строгий взгляд Романситы, спохватывался и цеплялся за четки, бормоча охладительные молитвы.
  Провидец покойный не ошибся в способностях Серхио. Вскорости работы были закончены и на общем совете встал вопрос: что делать дальше. В совет помимо ученого Серхио, пастыря Теодора и Ромаситы вошел и монашек. Правда, голосом молчаливым, а потому всегда принимаемым за согласный, хотя порой бури возмущения на его физиономии говорили об обратном его мнении. Но такая уж планида всех робких и молчаливых - быть во всем согласными и за все ответственными. Если какой шуруп был ввернут не туда, подзатыльник всегда получал монашек.
  Совет ни к чему не прешол - погряз в рассуждениям каков открывшийся мир мог быть. Романстиа ушла спать. А ночью, без ведома девушки, открылся проход и в мир Земли был запущен разведчиком элементаль, некое энергетическое существо, оказывается невидимое для землян, но достаточно хорошо различимое для Романсцев - в виде прозрачного желеобразного сгустка различного цвета, в зависимости от характера. Надо сказать, что элементали не имея мозгов, имели нрав. У посланного в мир Земли элементаля, по странному прозвищу "душман" он оказался любопытным, но чрезвычайно пакостным. Романсите надоело наблюдать через спецальное устройство - Шар Видения - злоключения бедного землянина, да и к действиям преступить не терпелось. И вот тайком, в отместку за несанкционированные ею действия соратников она прыгула в Проход сама.
  Пока хозяина не было дома она выследила пакостника - элементаля и загнав его в угол растворила "очистительным" спреем. Ей сгоряча практически не подготовившейся пришлось вернуться в свой мир Романс и захватить всяких приборов, возможно полезных. Один из них, изобретенный Теодором с монашеской братией образно-лингвистический транслятор, с помощью которого Павел и воспринимает и слова и сопутствующие мысле-образы излучаемые Романситой. Кстати транслятор через некоторое время обучит мозг Павла и мозг Романситы языку друг друга. А пока придется носить эти "ожерелья" на голове.
   - Так что теперь я готова к подвигам.
  Радостно закончила Романсита свой долгий рассказ - передачу "кинофильма". Павел был под конец её обескураживающему порыву:
  - Каким?
  -Чистить Землю.
  И светящиеся энтузиазмом глаза.
  Павел тяжело вздохнул и сел на стул. Затекли ноги - оказывается, пока он слушал рассказ Романситы, он стоял. Отхлебнув водки из горла, произнес в никуда:
  - Еще одни реформаторы на наши головы... Что, тоже учить жить будете?
  - Что это значит: "учить жить"? Да и некогда уже - учить! Удалять надо срочно очаги болезнетворного излучения!
  - Как это: "удалять"? Вырезать, что ли, поголовно, вместе с соседями?
  - Ну, нет, зачем же так.... Можно и по-другому. Наверное... Давайте для начала попробуем установить возможно ли вообще определить месторасположение этих очагов, хотя бы приблизительно, но так что бы не мотаться по всему вашему миру. Он наверно большой?
  - Да уж - не маленький. В экваторе - сорок тысяч километров будет.
  - Да...- Романсита заметно приуныла, и, перестав ходить по кухне, уселась рядом с Павлом за стол.- А есть у вас какие-нибудь рисунки, картины, изображения, охватывающие ваш мир? Хотя бы приблизительно....
  Павел сразу представил географическую карту, но тут же усомнился, что это схематическое, и часто довольно не точное изображение может что-то дать в поиске "очагов", величиной с человека или даже с группу людей.
  Но Романсита, перехватив его мысли, тут же затребовала подать посмотреть - что это такое есть. Павел пошел рыться в остатках хлама от старых хозяев, где как он помнил были ученические карты. Нашел рваную географическую и такую же старую потрепанную карту - схему города.
  Выхватив у него из рук этот мусор, и рассмотрев его, Романсита просто расцвела радостно.
  - Ну, вот же! Очень похоже на наши изображения Романса, эти, по-вашему: "карты".
  - Ну, любуйся. Только что это даст ...
  Романсита назидательно воздела палец у Пашиного лица и произнесла:
  - Любой рисунок, даже неумелый, нанесенный рукой человека или машиной, будь кажется совсем не похожим на изображаемое, всегда несет отпечаток всего, что происходило и происходит с ним. И не важно - человек это и его лицо или лицо страны, с горами реками лесами городами и поселками.
  - У нас этого не знают и рисуют карты заново...
  Романсита отмахнулась, и, как не в чем ни бывало, шагнула на подоконник. Шагнула в проход в иной мир, просто как за порог в соседнюю комнату.
  И исчезла. Опять.
  ..........................
  
  А Павел просидел на кухне рядом с бутылкой водки до средины ночи. Плавая в фантазиях, где по мощеным мостовым городов цокали подковками сапоги сеньоров в шляпах с перьями и со шпагами в ножнах, где прекрасные сеньориты бросали из-за вееров горячие взгляды, а монахи завистливо пускали слюни, пялясь из темных углов.
  Ближе к донышку бутылки все представления перемешались и вот уже сам Павел обряженный в костюм эдакого идальго в "БМВ" кабриолете с поднятым верхом раскатывает по улочкам средневекового города и отвешивает поклоны синьорам и сеньоритам...
  После бессонной ночи Павел поехал на работу. Добросовестно пытался трудиться, но получалось неважно. Мечтались чужие страны - с чужими берегами под чужим небом. И от того рабочее место в кабинете на полдюжины столов имело привкус клетки зоопарка, и ты - в ней, но посетители на тебя не пялятся потому как ты изрядно всем надоел. Ни кто из коллег не хотел знать его тайн? Так нет же - узнали б, так с радостью сопроводил бы в дурдом. Но вглядываться вчувствоваться, что с соседом не так - всем просто лень. Проще уж написать, что от Лебедева П. А. опять с утра пахло водкой.
  Вернувшись домой, прихлёбывая пивко, расслабленный и мечтательный Павел уже в прихожей услышал ритмичное позвякивание из кухни. Зайдя в нее хозяин увидел давешнюю гостью, которая не обращая на него внимание хряпала как ни в чем ни бывало яичницу прямо из сковороды. Его это даже смутило, он воображал политесы, а тут банальная коммуналка в средневековом прикиде. По-всему похоже девушка быстро освоилась с газовой плитой и холодильником.
  Закинув последний кусок в рот гостья тут же накинула на голову Павлу "ожерелье переговоров".
  - Извините сеньор Павел. Но я ни ела два дня.
  Павел покраснел, он плохо подумал о её манерах, а сам вчера даже куска колбасы не предложил гостье. А водку жрал сам. Романсита тем временем продолжила говорить и показывать одновременно. Павел уже привык к этому, как телепередаче новостей с комментариями специалиста.
  ....................
  
  Вернувшись на старую мельницу Романсита прямо вывалилась из аппарата в руки соратников. Пришлось им объяснять своё нетерпение. И в доказательство своих первых побед бросить им карты из мира Земли. Надежды на науку мира Романс оправдались: Серхио замочил карты в каком-то растворе и высушил под лампами какого-то невидимого излучения, Романсита в подробности не вдавалась её главное был бы результат.
   Результат был: по географической карте мира как и по карте - схеме города пошли разводы разных цветов, Серхио поцокал языком и заново еще чем-то облучил листки. Остались только темные разводы разной интенсивности , а в центре этих неровных колец, все темнее и темнее наложенных друг на друга белели точки. Это и были источники темного излучения. На вопрос Романситы поему они белые, подскочивший Теодор ответил, что человек источник излучения выбрасывает излучением зло из себя сам очищаясь, его зло ему не наносит никакого вреда. Это как находится в центре смерча - вокруг все трещит и ломается, а тебе тишь и благодать. Серхио на этакое объяснение поморщился, но согласился.
  - А у нас считают, что зло будет наказано.
  Прервал повествование Романситы Павел:
  - То есть типа само себя накажет. Это если не выплескивать - оно тебя же и сожрет, а если выплеснешь, твое зло вернется к тебе если отразится от чего-то сильного и конкретно на тебя. А если тебя не увидели, не поймали на злобном взгляде, так и у нас далеко не каждый вычислит от кого пришла напасть - бессилия, хворей и неудач.
  - Значит, гадьте друг другу, люди добрые, но только исподтишка.
  - Но у нас на такой случай есть специальные следователи. Но а вот вам наверно тяжко приходится.
  - Нет, у нас тоже есть, типа: "сниму сглаз, порчу, подправлю карму...", но в основном шарлатаны.
  - Да, вот и говорю - тяжеловато вам. Никакого контроля качества. В духовной сфере.
  Романсита убрала сковороду на плиту, оказывается она стояла на картах, тех, что вчера он передал сеньорите.
  -Вот, Паша, ваши карты. С наложенными волнами, исходящими из точек излучения Зла.
  Карты оказались те и не те, покрылись кляксами разводов, будто от пролитого и неоднократно кофе. Павел сначала взял в руки географическую карту мира местами кажется просто вымазанную дегтем, представляя из себя произведение некоего художника абстракциониста в плохом настроении. Он только молвил:
  - Н-да...
  И взялся за карту - схему города. Прежней густоты темный цветов наводящую тоску не было и можно было разобрать улицы, кварталы и даже дома. Кляксики, кляксы и перекрывающие их кляксища.
  -Вот вижу маленькие, вот побольше... Это всё индивидуумы - людишки злые...
  - Ну да.
  - А это что за линии?
  - Это, ну, О-очень большое Зло, но идёт она не из вашего города.
  - Да? Ну, так я знаю даже адрес!
  - Ты такой Великий Провидец? - доверчивость Романситы поражала. - Ты видишь ауру? А говорил же, что нет!
  - Дорогая Романсита, в нашей стране каждый маленький мальчик знает, не говоря уж о взрослых дяденьках, что всё зло идет из Москвы.
  - И где этот место? И что за Маракки там свили гнездо?
  - Это место - огромадный город в центре страны. А гнезда там свили звери-олигархи и прочая депутатская шелупонь.
  - Так в осаду тот город! Голодом его заморить, пока жители своих зверей-олигархов и депутатов сами не перевешают!
  -Эх, с твоими-то словами, да на улицу. Ладно, не бери в голову. Не думай об этом. Пока у нас с тобой и здесь дела найдутся. Так?
  - Так! Вот видишь, самый большой на карте клубок, вот его и будем гасить.... Для начала.
  Павел вспомнил, что дал Романсите старую карту города, на которой и названия улиц еще были прежние, "советские". И решил еще раз поиграть в "Великого Провидца".
  - Романсита, не глядя на карту, диктую адрес этой нечисти. Перекресток улицы Ленина и улицы Советской.
  Он назвал место расположения бывшего обкома партии, нынешней мэрии и городской думы в одном стакане.
  - Так, так - смотрим. О, Павел, ты велик!
  - А хочешь, я еще и номер дома назову? - разошелся Павел,- дом под номером "Сто".
  - А вот и нет! Совсем другой дом!
  Павел рванулся к карте и увидел, что круги излучения смыкаются в точку рядом с указанным им перекрестком, но совсем на другом здании. Может у метода вычисления источника излучения в мире Романситы есть какая-то доля погрешности?
  Только потом много позже, спасая мир, побывав в паре с Романситой, да и без неё, в различнейших переделках, Павел понял закономерности - каким бы злым и подлым не был человек в этом мире, если он при деле, если он действует, то он напрямую или косвенно но уже воплощает Зло. Зло остаётся в нашем и только в нашем мире, и не пробивает преграды уходя поганить ауры мира Романситы и других миров. Чиновники и депутаты, были воплощенное действие, даже не производя реальных дел, все их эманации уходили на составление и проталкивание проектов, инструкций и записок, а главное - интриги, интриги и еще раз интриги. Поэтому здание, где они размещались хоть и изрядно фонило патологией, но это были осадочные изучения невысказанных обид не оправдавшихся надежд и обманутых чаяний народных. Депутаты и чиновники не пылали злом, они его творили походя.
  Павел долго вглядывался в номер дома и как ни силился, не мог вспомнить, что в этом доме было такого.
  Надо было ехать, проверять на месте. Взгляд его скользнул по Романсите и до него дошло, что в таком виде он в городе не покажется. Что бы выйти в люди, Романсите надо было переодеться, не в в наряде же средневекового гвардейца: в шляпе ботфортах и при шпаге ей появляться на улицах Вронска! Он был не готов сидеть в одной машине с ряженым травести из погорелого театра. А город маленький, каждый пятый в нем работал на предприятии Павла, а остальные были их родственниками. Да и вообще - чем он занят? Мелькнуло у него в голове, когда он на автомате поплелся к шкафу с одеждой и принялся перебирать шмотки. Женского ничего не было, да и не должно было быть. Он выбрал спортивный костюм и, вернувшись на кухню, сунул его Романсите:
  - Вам, сеньорита, нужно переодеться. Замаскироваться так, сказать под местную особь.
  Развернув куртку и штаны, девушка спросила недоумённо:
  - И в этом ходят ваши женщины?
  Павел ответил тактично, почти не соврав:
  - Ходят. Некоторые...
  Он тешил себя надеждой, что и так сойдет. Девчонка сойдет за двенадцатилетнего мальчишку стриженного под модное каре. Но не прокатил его иезуитский план. И он услышал знакомое, до боли:
  - Я ни "Некоторая". Нужно пройтись по портняжным лавкам. Жизненно необходимо!
  Тут Павел запоздало вспомнил, что как он получает вместе со словами образы, возникающие в голове Романситы, так и Романсита получает образы из его головы. По всему видно образы, мелькнувшие в его голове, ей очень не понравились. А ведь в голове его мелькнули образы девчёнок, сестер, из соседней квартиры предпочитавших как раз спортивные костюмы как домашнее и выходное платье. Он вспомнил их молодые поутру мятые с похмелья личики, их полные безнадеги глаза. И как Павел, играя на опережение, участливо спрашивал: "Что, полный крах?" и добавлял сокрушенно: "Вот веришь, сам бы... а ни копейки нет!" и с легкой душой спешил на автобусную остановку. И всё это увидела Романсита! И что она подумает о нашем мире!?
  "Да что уж тут. Какие есть", мысленно махнул рукой Павел, и пошел выгребать деньги из тайника, для похода гостьи из иного мира по местным магазинам. О каком-то возмещении ........он как-то пока не думал. Вообще, со вчерашнего дня он многое делал на автомате, того, что раньше бы не делал ни при каком случае.
  Вернувшись с пачкой денег в руке, он сказал:
  - Все-таки, прошу вас, переоденьтесь пока в это. Хотя бы до первого магазина, прошу вас!
  Романсита фыркуна, но ушла в его комнату переодеваться. А Павел тем временем развивал план мероприятия вслух громко:
  - Продавщицам я скажу, что девушка ненароком облилась краской, что у меня дома ремонт. А ты глухонемая. Улыбайся больше. Ничего не болтай. Твой язык очень похож на испанский. Но у нас не Москва, то, что какие-то испанцы в нашем городе к вечеру будет знать каждая собака. А это мне не надо. Это - нам не надо. Конец всякой конспирации, за нами толпы ходить будут. Еще и в мэрию пригласят... будь она не ладна.
  Из комнаты вышел пацаненок лет двенадцати, в большом не по росту спортивном костюме, точно из бедной цыганской семьи. Но Павел тут же спохватился и унял мелькающие образы и аналогии. А то девчонка совсем обидится.
  ........................
  
  То, что Романсита босиком, до Павла дошло лишь в автомобиле. Но ведь она же ни слова ему не сказала, оправдал себя мысленно Павел.
  В магазин готового платья она впорхнула как к в свою кладовку, Павел едва успел за захлопывающимися дверьми. Его комментарии, скучающие продавщицы и не выслушали до конца - подхватили девчонку под руки и утащили в проход между стоек с одеждой. От туда долго продолжался женский щебет и шорох одежд. Все это нестерпимо напоминало о первой пашиной жене, любительнице шопингов, и все это продолжалось так долго, что Павел пару раз сходил покурить на улицу. И вот когда он уже в третий раз докуривал сигарету, двери магазина открылись, из них вышла девушка в изящном платье, в туфлях на каблуке, в сопровождении двух продавщиц с весомыми пакетами в руках.
  Он Романситу не узнал. Конечно, разум диктовал - это она, его гостья. Но чувства норовили обмануть интеллект.
  Он почувствовал запахи. Которых забыл. Он увидел краски. Которых не подозревал. Он почувствовал, нечто, что казалось, ушло навсегда. Он живой. Он - мужчина.
  И он просто влюбился в это воздушное и элегантное создание.
  ........................
  
  Павел не помнил, как расплатился с продавщицами. Он не осознавал, что, постоянно что-то говорит. Он притормозил у продуктового магазинчика и зачем-то купил полусладкого вина. Он кружил бездумно по городу и говорил, говорил. Он внутренне поражался сколько он знает о этом городе, провинциально, по-своему милом, но такому чужому для него. Оказалось, что в этом не большом промышленном городе, где вопреки расхожему представлению о моногородах, как мрачных полуразрушенных, попахивающих смертной сыростью обиталищах, было полно зелени, да так, что не замечалось порой, как улица переходила в лесную просеку. Урал, знаете ли. Тут так. И таких городов множество. И народ здешний показался Павлу таким родным, и то, что его представители то и дело стучат на него, отныне лишь указывало на приятное не безразличие к его персоне.
  Он бы так и кружил бы по городу, пока не кончился бы бензин, но Романсита решительно ткнула в карту и они поехали по адресу: ул. Ленина, дом 102.
  Лишь приехав на место, Павел больно треснул себя по лбу. Ну как же он забыл об этом доме!
  Целый подъезд старого каменного четырехэтажного дома для бывшей партноменклатуры с высоченными потолками выкупила в своё время одна мадам. Госпожа Мадай Ирэна Маутовна, местная олигархша. Огородила пол двора, рассадила сад из голубых елей и запустила туда волкодавов уже не раз кусавших любопытную детвору чуть ли не до смерти местную.
  И то, что источник излучения зла исходит от нее, вполне можно было догадаться.
  
   Глава Четвертая.
  
  Был уже вечер. Не долго посовещавшись решили начинать завтра с утра. Надо все прояснить? надо поставить все точки над "И". Романсита сказала также надо будет снабдить "слушилками" и "гляделками" - такие слова мелькнули в голове Павла. "Это она о микрофонах и видеокамерах", - осознал он с некоторой задержкой.
  А так как от прыганий по мирам у неё очень кружиться голова и двоится в глазах, ночевать она будет тут. То есть - на Земле. То есть - на жилплощади Павла. А кровать у него одна. Он лихорадочно начал перебирать в уме различные варианты ночевки и вдруг резко ударил по тормозам. Он не мог точно вспомнить когда менял простыни. А те, что в шкафу, те что постираны - не глажены. После развода гладить простыни было некому. Значит надо купить новые.
   Он рванул к магазину и успел до закрытия. Купил гостье дорогой, красного шелка, набор постельного белья.
  А дома, усадил гостью поражаться блеском его мира облучаясь телевизионным ящиком, а сам заперся на кухне готовя, ужин потрясающей изысканности. Но лихорадочно работающий мозг ничего более изысканного чем икра и форель в возможностях этого города не находил, а приготовить настоящие и безопасные пельмени - это надо было совершить целую революцию на его холостятской кухне и во всем стиле жизни. Павел уже был готов к ней, но только не сегодня. Он был совершенно не готов к тем действиям, о которых прочитал в книге о здоровой пище. Тут еще Романсита пожаловалась, что она почти ничего не понимает, в мелькающих по ящику картинках и у неё разболелась голова. Павел поставил ей видео диск с итальянской эстрадой и побежал в ночной магазин, пришлось довольствоваться триадой пицца, рыба, фрукты, плюс вино, конечно. Вернувшись с продуктами и пока нарезал и раскладывал их по тарелкам, из комнаты брызгали беспрестанные всплески хохота. Павел был доволен, что так потрафил гостье, только вот чем? Над чем так можно ржать, созерцая невинных итальянцев?
  Когда он торжественно водрузил тарелки со снедью на журнальный столик в комнате, то как и ожидал ничем не поразил гостью. Он без реверансов накинулась на еду все приготовленные тосты пропали за зря - Романсита сама плескала себе вино в бокал одной рукой, когда другой проворно запихивала кусок пиццы в рот. Он уже с тоской представлял мир Романситы выжженной пустыней с голыми скалами над ней, где большая нехватка продуктов питания. Все оказалось проще: Романсита призналась, что привыкла отдаваться делу без остатка, забывая об еде, а юный организм с повышенным метаболизмом требовал пищи. Например, за последние пять дней она ела третий раз, это считая яичницу на Пашиной кухне и пригоршню абрикосов с куском лепешки на мельнице в мире Романс. Когда она нахватавшись утолила позывы желудка и отвалилась на спинку дивана с бокалом в руке, Павел спросил: что так развеселило её в телевизоре? Романсита опять заржала что-то вспомнив и транслировала в пашин мозг обрывки концерта итальянской эстрады со своими комментариями. Оказывается, многие итальянские слова были очень похожи на слова её языка ......(название!), но имели порой совсем другое значение: як хохлы зробыли писню на жапанской мове в пропердаче украиньскаго телебаченья: "О-о, сами, сука, нэ рой яма. О-о, сами, сука!"
  Они совсем не плохо повеселились за просмотром музыкальных номеров. Павел пьянился от каждого глотка легкого вина, когда считал, что и спирт его не берет, в лучшем случае срубает в сон. Он почувствовал, как похоть последнее время все реже и реже забредающая вниз живота, вернулась преображенная в воздушное желание Быть и Творить. Для Неё.
   Но вот смех гостьи стал слабеть, а заметив, что она уже клюёт носомм, Павел вручив постельное бельё раскланялся, удалившись на кухню к старой скрипящей раскладушке.
  Павел улегся на раскладушку, но сна не
  было - вместе со всеми этими новыми чистыми чувствами в нем поселился ужас. Он был взрослый человек, он был старше Романситы. Много старше. Он вспомнил, как девятнадцатилетние подружки его, тогда еще тридцатилетнего уже называли "папиком" и считали безнадежно устаревшим. Да и он сам так считал:, слушая их бездумную музыку, по тупости несравнимую даже самым тупым хард энд хеви, он вспомнил их плоский язык, где святая троица: "креатив, позитив, пафос" было уже нечто из религиозной терминологии, а обиходное, например восторженное: "Класс!" и "Супер!", ну, никак, ни чем не разбавлялось, разве что их производными. Испуг и удивление выражались одинаково: "Я в шоке!", а выражение отчаянья, депрессии, возбуждения или истерики: "Полный П...!", что Павел издевательски переделал в: "Полный Крах!".
   Уралец в "-надцатом" поколении, Павел получил высшее образование в крупном городе - областном центре, где и женился на сокурснице. Но жизнь в большом городе никогда по-настоящему ему не нравилась. Началась Ельциновская пора. Его как многих закрутило и понесло в коммерческие и прочие авантюры. В этой кутерьме он потерял жену, ребёнка, умерли родители сожженные неприятием нового мира цепкого в мерзости, так же облетели листочки доверчивости и восторженности. Истрепало нашего героя. Подставы и кидки партнёров и правительств, дефолты и обвалы, не дали ему стать миллионером, и скопить приличных сумм. Да он уже и не слишком к тому стремился.
  И вот прибило его в тихую заводь этого промышленного городка, так похожего на тот, мираж из далёкого детства. Назначенец из головного предприятия он пользовался предупредительностью начальства и служащих. И конечно все только и ждали когда и где он споткнется. Директор как-то выпив и прочитав его доклад в головной московский офис, который Павел показал ему, хоть был и не обязан, в "благодарность" выложил перед ним докладные записки и просто анонимки, и всё про Павла. "15ть - 18ть штук. Итак каждый месяц" И что же такое, он совершал, удивился Павел, и так часто?
  Оказывается "доброжелателям" постоянно мерещился запах спиртного, яко бы исходящий от него. И оттопыренные карманы, в которых он, возможно, выносил имущество завода через проходную. Полный бред! Павел понял - он здесь чужой. "А ты поймай кого-нибудь на воровстве или недостаче. - посоветовал директор,- У тебя такие полномочия есть. Любого. А они все здесь повязаны. Посмотришь, что дальше будет!"
  И как не противно ему было это, Павел пошел по складам и тут же, с первого же захода, поймал на неучтенке: списанный материал, стоял целехонький в загашнике и ждал своего покупателя. Павел уже готов был продолжить наступление, хотя и не понимал зачем. Да - это жизнь, это разгонит кровь. Борьба, даже такая мелкая и бесцельная придаёт смысл существованию. Он всё понимал, и предвидел, скорое подобострастие и неожиданные приглашения на всякие празднества запуганного и образумившегося коллектива воришек и интриганов, но ему то было противно.
  И вот, в его жизни, в апофеозе одиночества и противостояния миру, появилась Романсита.
  То, что он увидел на выходе из магазина, сгубило его навеки. Павел безнадежно и навсегда влюбился. В это воздушное и сияющее создание. Безнадежно - потому как считал себя старым, а рядом с ней представил себя испускающим слюни педофилом и его едва не стошнило. Он был в шок е - как ему быть? Как с ней вести ему? Как с ней держаться ? Братом, отцом, дядюшкой. Ну, уж не дядюшкой влюбленным? Может, учителем, профессором, наставником? Может шефом и секретаршей? Но не бывает таких юных и прелестных секретарш! Наверно не бывает.
  
  Ныне, когда его возрожденная душа затрепетала, он почувствовал вдруг на себе тяжь бесчисленного числа оков. Он просыпался ночью в холодном поту и сдавливал руками бедра, вслушиваясь в ночь.
  Он до леденящего ужаса боялся стать Педофилом.
   Он спал на кухне.
   Романсита в его кровати. На новых суматошно купленных, для неё покрывалах.
  Из комнаты послышался стук, потом невнятное бормотание. Павел в который уж раз, приказал себе спать. Но когда череда считанных баранов перевалила за сотню, опять послышался стук. Павел решился заглянуть в комнату. Романсита одетая в его белую рубашку за место ночнушки, с закрытыми глазами вставала с пола и взбиралась на его кровать. Павел даже не понял сначала. А приглядевшись в тусклом свете ночника заметил, что тело гостьи только кажется вновь устроившейся на кровати, начало движение к краю кровати, едва заметное, но неуклонное.
   И очередное падение будет неизбежным. А всему виной шелковые простыни. Ну не предназначена узкая холостяцкая кровать для шелковых простыней.
  Но подойти, разбудить ее и что-нибудь предпринять Павел не решился. А вернулся на кухню принял успокоительных сто грамм и забив уши ватой рухнул на раскладушку.
  Утром, заглянув тайком в спальню, Павел увидел, что Романсита спала вытянувшись на животе поперек кровати, вцепившись руками в ребра батареи центрального отопления. И тут его скудный ум осенила идея. Он достал утюг и тщательно прогладил свои старые, стираные, но не глаженные простыни, главное, что из хлопка. Аккуратно сложил и даже украсил стопку белья бантиком из завалявшейся цветной ленточки от торта.
  Она проснулась ровно в восемь. Проснулась хмурая, но ничего ему не сказала. А умывшись и одевшись, была встречена свежим горячим кофе, варёными яйцами и булочками с маслом. Она оделась к утреннему столу в другое платье небесной легкости. И едва она закончила с завтраком и еще не встала из-за стола, как он торжественно вручил ей презент, девушка расцвела так, будто он одарил ее бриллиантовым колье.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"