Дребезжание стекол. Легкая вибрация, перерастающая в шумящий гул и отдающаяся в ушных перепонках точечной болью. Как острые прикосновения тонких лапок черных мух, которые уже начали облеплять лицо. Они выползали из ушных раковин под это дребезжание. Карабкались по коже, щекоча пушистыми ворсинками своего тела, и кусали, словно готовились беспощадно разорвать на части.
Дребезжание стекол. Волнами накатывают прикосновения. Мухи сделали из моего лица взлетную площадку и по-очереди взлетают ввысь - к грязному потолку комнаты. Их крылышки создают порывы ветра. Сначала такие легкие, что ни один волосок на голове не пошевелится, но мух все больше. Их десятки, сотни созданий взлетают с меня, не нуждаясь в огнях и ровной взлетной дорожке: моя кожа вся вытоптана их лапками и покрыта рубцами от укусов.
Дребезжание стекол. Миллионный черный вихрь кружит по комнате, подхватывая белые, не исписанные листы бумаги и заставляя их летать вместе с собой. Два миллиона крылышек ударяются друг о друга и создают мелодию. Отрывчастую. Жужжащую. Бьющуюся в агонии, как и жизни несчастных мушек, которым суждено оборваться так скоро. Они играют звуками, то падая на самое дно шипения, то вздымаясь резко ввысь до самого ультразвукового аккорда.
Дребезжание стекол. Они танцуют под шелест падающих и взлетающих листов. Они танцуют не парами, а единым целым. Целым черным вихрем, перебирающим лапками по белоснежной бумаге. Они хлопают сами себе своими изящными крылышками так быстро, как только умеют. Они разгоняются по комнате в своем сумасшедшем ритме. Они создают гениальную, острую и пронзающую до глубин сердца музыку, от которой на коже выскакивают мурашки.
Дребезжание стекол. Окно разбивается со звонкой нотой. Холодная струйка ветра просачивается в комнату, показывая дорогу танцующим мухам. Вихрь скручивается в плотную, единую в своем великолепии змейку и выползает в открытую щель - к свободе, к ночному, бурлящему и вечно гуляющему городу. Хвостик образовавшейся змеи щелкает напоследок упавшей ручкой о деревянный пол. Белоснежные листы опускаются прямо передо мной на матрас.
Дребезжания стекол больше нет. Мушки улетели. А я поднимаю золотистую ручку и быстро исписываю чистые листы вязью нот. Я записываю вашу мелодию, мои дорогие. Я записываю ваш танец. Я записываю вашу жизнь.
Получилась гениальная музыка. Концерт собрал полный зал. Но в ворохе аплодисментов и восхищенных возгласов я прислушивался лишь к тихому дребезжанию крылышек последней залетевшей в зал мухи. Она была самой последней. Она держалась лишь чтобы услышать это.
Надеюсь, она осталась довольна.