Аннотация: Гватемала-сити встретил нас озлобленными взглядами местных, а мой "Вжик" смотрелся на грязных улицах окраины города, как бледнолицый пижон в черном квартале Нью-Йорка.
Гватемала-сити встретил нас озлобленными взглядами местных, а мой "Вжик"* смотрелся на грязных улицах окраины города, как бледнолицый пижон в черном квартале Нью-Йорка. Путь к "Шахте" мы с братом нашли быстро - от смрада яиц, сжарившихся от зноя прямо в скорлупе, не мог спасти ни один освежитель воздуха.
Закрывая носы, мы спустились в гниющее сердце Гватемалы. "Шахта" приветствовала нас переваривающимися в сточных водах насыпями мусора. Горы отходов высились, как небоскребы, и мы с отвращением ступали по истлевшим вещам, забродившим продуктам и строительному хламу.
- Добро пожаловать в задницу мира, - прошептал Джими и закашлялся.
Запахи тухлятины и гнили били в нос, но искателей металла не беспокоила вонь - худые оборванцы, измазанные в коричневой жиже, копошились в дерьме голыми руками и с алчным блеском в глазах выискивали гвозди и шурупы. Смуглую кожу покрывал белесый налет, а на паре лиц я увидел слой пузырящейся пены - это от сточных вод. На свалке "работала" куча детей - едва ли им было больше тринадцати.
- Антисанитария, - прошептал я, увидев черные ногти одного из местных. - Они, наверное, дохнут как мухи.
- Говори потише, - прошептал брат, вытирая пот с лица. - Они могут знать не только испанский. Между прочим, они зарабатывают получше нас с тобой.
Я покачал головой - уж лучше сдохнуть от голода, чем рыться в отходах ради пары железок. Отойдя в сторону, мы развернули потрепанную карту.
- Ты уверен, что они прячутся здесь?
- Уверен.
Закашлявшись от смрада, я сжал крестик на красной нитке и поцеловал его. Бог с нами.
Джими проверил пистолет.
Мою дочь убили семь лет назад.
Я помню те сутки до каждой мельчайшей подробности: сколько бутербродов съел на ужин, что крутили по ТВ, выла ли собака соседа за окном - хотелось бы мне забыть хоть что-то, но нет.
Ника слегла под вечер - температура тридцать восемь, кашель и забитый нос. Я дал ей жаропонижающее и хотел вызвать врача рано утром.
Ника спросила меня: "Па-а-ап, а можно не идти завтра в школу?", а я улыбнулся и сказал "конечно". Больше мы с ней не говорили.
Я ушел спать, а проснулся от звона разбитого стекла - не успел встать с кровати, как прогремел выстрел. Когда я вбежал в детскую, Ника уже лежала на полу и захлебывалась кровью, а у окна стояли ее убийцы. Двое. Одному за сорок, лысый, весь в обносках и с дробовиком, а второму едва ли стукнуло двадцать - он-то и заговорил со мной.
- Мне жаль. Мы не хотели...
Они сбежали, а Ника умерла.
Семь лет мы с братом искали их, и вот наши дороги пресеклись в Гватемале - кровавый след мертвых детей привел нас сюда. Джон Грин и Чарльз Ридкрофф - их мне не будет жаль.
В затхлом подвале полуразрушенного дома - неподалеку от "Шахты" - эти мрази держали девочку, совсем еще ребенка. Лишь издалека я успел увидеть серое от пыли круглое личико с курносым носом, но главное - большие испуганные глаза, в которых все еще теплилась надежда. Девочка увидела нас - она поверила, что мы ее спасем.
Джон Грин и Чарльз Ридкрофф оказались сатанистами или другой подобной швалью - когда мы с братом тихо забрались в подвал, на них красовались алые балахоны, а на столе лежал трактат в черной обложке. Даже издалека я разглядел рисунок Сатаны на раскрытых страницах. Воняло протухшими яйцами - будто вся Гватемала пропиталась этим запахом.
Смрад и липкий пот - вот с чем у меня ассоциировалась эта дыра.
Бедная девочка жалась к стене между железными ящиками, а над ее головой - на потолке - я увидел начертанную пентаграмму.
Джон Грин - тот, что постарше, с головой напоминающей баскетбольный мяч, зашептал:
"Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas,
omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica..."
Дослушивать я не стал и выстрелил. Кровь брызнула на каменный пол.
Меня не мучили сомнения, даже совесть говорила: "Так правильно. Детоубийцы не заслуживают жизни". Жаль было лишь девочку - ей пришлось увидеть этот ужас. Но она оказалась смелой - не закричала.
Чарльз обернулся - на мгновение наши взгляды встретились, и в его глазах мелькнула тень: он узнал меня.
- Стойте! - охрипшим голосом выкрикнул Чарльз. - Не подходите! Она не человек!
- Вот, значит, как ты относишься к своим жертвам! Нику ты тоже не считал человеком?! - прорычал я, сходя со ступенек в подвал. - Почему ты ее убил?!
- Мы не хотели! Мы целились в нее! - Чарльз показал рукой на сжавшуюся на полу девчонку. - Она убивала твою дочь! Она же убивает всех, кто работает в "Шахте"! Дети заболевают из-за нее!
Не выдержав, я вжал курок.
Секунда - и убийца моей дочери рухнул на пол, судорожно пытаясь зажать дрожащими пальцами рану в животе.
- Она... она... ачери.
Джими кинулся к сжавшейся в комок девочке и, подхватив ее под руки, потащил к ступенькам. Она едва стояла на ногах - исхудавшая, дрожащая всем телом - все указывало на то, что ее морили голодом.
- Не бойся. Все будет хорошо, - прошептал брат.
- А я и не боюсь, - с улыбкой заметила девочка, внезапно отстраняясь, а в следующий миг из ее горла вырвался нечеловеческий вой.
Меня пробила дрожь - так выла собака соседа в ночь смерти Ники - так воют дикие, оголодавшие волки. Джими рухнул на колени и закашлялся кровью.
- Не болей, - улыбнулась девочка и посмотрела на меня - точнее, на крестик на груди. - Красный. Тебя не трону.