Пересвет Александр Анатольевич. Тайный дневник фельдмаршала Кутузова

Тайный дневник фельдмаршала Кутузова

Когда в мае 2012 года я готовился освещать для ИТАР-ТАСС съезд потомков героев Отечественной войны 1812 года, решил в интересах дела заглянуть в Государственный архив Российской Федерации. Всю жизнь уважал свою профессию, да и по сию пору не хочу ничего общего иметь с обезьянами с телевидения, умеющими только какашками кидаться в цель, которую им укажут, да с блондинками обоего пола, кои готовиться к материалу не считают нужным. Стрелки осциллятора нейтронов и проч. - так нельзя.

Словом, интересно было в видах встречи с потомками генерала Коновницына ещё раз проверить свою оценку его как одного из виновников относительной неудачи Бородинского сражения. Точнее - совершенной неудачи Шевардинского сражения, которое, если бы Коновницын выдержал давление Мюрата, могло бы быть принято наутро 25 августа, на укреплённом кургане, и тем дать может быть и призрачный, но шанс окружить Наполеона при Бородине.

Впрочем, это уже частности. Главное, что в ГАРФе мне удалось наткнуться на дотоле не - судя по отметкам - читанные, как сейчас говорят, "файлы". Ящички, которые были доставлены по запросу "Коновницын". В коих были тетради XIX века с малоразборчивой вязью по-французски - из-за этого, видимо, они и не вызвали интереса.

Меня, однако, насторожило слово "Голенищев-Кутузов" на заднем обороте одной из тетрадей. Вот тут-то я и обнаружил, что держу в руках не известные ранее дневники фельдмаршала Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского!

А далее мне остаётся быть благодарным дилеру фирмы по продаже мобильных телефонов по имени Вадим, у которого недавно я приобрёл прекрасную китайскую версию айфона - абсолютно идентичную природной, разве что с более острыми краями. Зато, как и принято у китайцев, функций там было больше, чем у оригинала - например, телевизор, хотя лично мне он не нужен ни разу. Но главное - память была громадная, благодаря чему я смог, не привлекая внимания, переснять страницы документа, случайно оказавшегося у меня в руках.

Словом, я решил выложить тут часть страниц из не известных ранее дневников Кутузова, тоже пока не обработанных и не, что называется, "облитературенных". То есть я попытался переложить французскую скоропись Михаила Илларионовича на нынешний русский, что, естественно, не всегда получилось правильно.

Кроме того, я также не комментирую пока эти записи, полагая, что это найдётся кому сделать.

Ах да! Забыл: свожу эти записи, первоначально сделанные, естественно, тогда, когда Кутузов получал донесения, рапорты и прочую информацию о ходе боевых действий, к тем дням, когда эти события происходили. Чисто для удобства восприятия. Например, дошли до Кутузова известия о событии, случившемся в день "Д" через, скажем, 12 дней - то есть "Д+12". Ну, а я возвращаю его записи и мысли по этому поводу, также сделанные в день "Д+12", на день "Д". Ну, то есть, кутузовский курьер доставил весть о переходе Наполеоном границы России через несколько дней после фактического события, когда сам Кутузов был на пути к столице, но я привязываю сообщение именно к событию.

Кстати, после прибытия Кутузова к армии дневник его вёлся практически день в день, но при немногих исключениях я всё равно привязываю его сообщения к конкретным датам. В частности, запись о Бородинском сражении была сделана два дня после события - видно, что у полководца дел было, что называется по горло. Но я буду публиковать это под тем днём, когда сражение случилось.

Сделано это для удобства восприятия современным читателем. В тех же целях дни старого календаря, которым, естественно, помечал свои записи Кутузов, переведены на современный календарь, который опережает тогдашний на 12 дней. Однако в подлинных письмах и документах, которые цитируются в данном дневнике либо же попросту были приложены к нему в копиях (как, например, листы из "Журнала военных действий"), в употреблении остались прежние даты, ибо ни к чему было редактировать подлинники. Так что заранее прошу учитывать данное обстоятельство, чтобы не возникало путаницы.

Итак, начнём.

24 июня. Получилось известие о переходе Наполеоном наших границ возле Тильзита и Ковно.

Что же: сего следовало ожидать. После того как я обеспечил мир между Россиею и Турциею, противоречия между Империями должны были стать нестерпимыми. Бонапарту ясно, что Россия никогда не будет искренно придерживать континентальной блокады. И если приобретение Финляндии лишь немногое способно поменять в его намерении исполняю собственную идефикс - торговля через Каттегат и Скагеррак вдоль Германского побережья, им контролируемого, не в состоянии всерьёз изменить положение вещей, - то с приобретением Проливов Россия с её торговлею становится для французов неподконтрольною. Бонапарт покуда может быть доволен, что Порта не пошла пока на союзный с Россиею договор. Но, как было ещё нам в Бухаресте сказано, сие есть не намерение Дивана, а лишь обстоятельство, при коем делегация турецкая не имела полномочий для союзного договора. Однако он внятен в тех обстоятельствах, при коих я завлёк армию неприятельскую в ловушку, а затем спас её от полной гибели, желая не уничтожения оной, а толико достижения мира. Ибо что значит уничтожение армии? Только то, что держава теряет инструмент для защиты себя. Потеря армии, таким образом, означает потерю Отечества. Так оно и было, к примеру в Пруссии, где в ходе сражений при Йене и Ауэрштедте оная потеряла свою армию и была вынуждена смириться с волею завоевателя.

Мой добрый друг Ахмет тоже потерял свою армию. Но была ли она единственной? Нет. Порта могла выставлять войски в каждой провинции своей. Да, мы бы их побеждали. Но только при том условии, что над нами с запада не нависали бы армии того же Наполеона. Никто ведь не питал иллюзий, что в Эрфурте был заключён вечный мир, и что Бонапарт не обрушится на нас, стоит нам только пойти к Проливам.

Да и Англию тут исключить нельзя. Ибо после мира с Наполеоном Россия формально является врагом оной. А значит, ежели пойдём мы к Проливам, Англия может заявить то движение действием враждебным. И Европа тут будет с нею солидарной, включая Францию. Значит, что? Значит, что Россия имеет двух сильнейших врагов, один из которых царствует на континенте, а другой властвует морями. И при нападении любого из них на Россию с целью принудить оную отказаться от выхода к тёплым морям, второй - что любопытно, оба формальные наши союзники - Ивану Андреевичу Крылову бы на басню! - второй поддержит оного. Неявно, конечно, но действенно - как мы то видели в ходе предыдущих войн с Блистательною Портою. Хоть и расположение держав другим было - а только стоило обозначиться успехам Русским, как даже австрийские союзника на нас давление оказывали, дабы только успехи, оружием русским добытые, в дипломатические результаты не воплотились.

Но то теперь - воистину дела прошлые. Пусть нет формального союза - да и нужен ли он, лишь гусей дразнить? - а я верю: нет опасности нам со стороны Турции более. Османы - люди благородные, при всей нашей исторической вражде. Не европейцы, от коих, как тогда от австрияков, более подлости в спину ждёшь, нежели поддержки на поле брани. Так что армию оттуда можно оттянуть против Наполеона.

А там, с Божьей помощью, и победим его. Ежели бы не воля ... в 1805 году, то не пришлось бы испытать горечи Аустерлица. И вот перед кем иным бы и смириться - как смиряюсь я пред волею Господа нашего - а перед собою и рад бы, а не могу: знаю я, как довёл бы я Бонапарта до Галиции и там похоронил бы кости его. Ежели уж Багратион, генерал храбрый, но недалёкий, выучки линейной: "в штыки" - и вся недолга! - удерживал корпус его Мюрата сутки почти, то не так уж силён Бонапарт, как его малюют. Да ежели б ещё гг. генералы пораспорядительнее были. Хотя грех Дохтурова винить - австрийцы опять подвели его: войски в тыл Мортье не довели, как следовало. Но и опять! Перед собою я самый строгий судья - а ведь и сказать, что тогда я Бонапарту уступил, не могу. Когда он нас побил? Ни разу! А мы его? Кремс, Амштеттен, Шёнграбен! Разумеется, Бонапарт опишет эти столкновения как победные - мы же в итоге отступили. А то что за малым самого Мортье в плен не взяли? А то что семь тысяч Багратионовых героев против 40 тысяч Мюрата ни шагу не уступили?

Да и под Аустерлицем с героями солдатами нашими удержал бы я поле... Не победил бы - уж слишком много австрияки с правого фланга войск сняли. Но кабы не приказ высоты Праценские оставить - удержались бы мы. Слева-то нас, пожалуй, и прогнали - оно и поделом бы австриякам, коли бы там наших войск не было. Но более ничего Бонапарт бы и не сделал.

Так что, думаю, не необоримы французы те. А паче прочего - на Россию они покусились. Тут уж даже наш государь не осмелится мир похабный заключить.

Одного боюсь: о сию пору доблестью величайшей почитается у наших гг. генералов, когда войски наши под огнём неприятеля перестроения делают, как бы на плацу. А не того нам надобно, не мужества под огнём, этому солдаты наши изрядно способны. Надобны манёвры таковы делать, дабы неприятель без значимой потери нашей поражения терпел.

25 июня. Вчерась устал сильно: всё ж тяжело в возрасте моём едва не на перекладных в Петербург мчаться. А ведь надо - судя по направлениям войск Бонапартовых невдолге он в Вильну пожалует, а там и дальше тронется. Неладно будет, коли в такое время я от столицы отрезан буду. А кружным-то путём ехать - это ж сколь времени зря уйдёт! И то хорошо, что как чувствовал Бонапартова вторжение, заранее велел в дорогу укладываться. Теперича, коли Бог ласт, к завтрему уж дома буду, много в два дни. Хоть императора и нет, да в столице, надо полагать, из армии сведения вернее получать будут.

А то неясно покуда, каковы намерения Бонапартовы. По всему решить он должен на Петербург идти. Тут и местность остзейская, с иными нашими в сравнении европейская почти, и операционная линия близко к морю пролегает, армию снабжать легче, и фланг левой прикрыт морем же. Да и идти до Петербурга всего ничего.

Но надо отдать должное министру военному - умело он армии расположил. Не в том, конечно, смысле, как о том Пфуль розмысл делал - буде ударит Наполеон на первую армию, будет вторая ему в тыл устремляться, а коли и на вторую ему сил хватит, то третья на его тылы обрушится. Тут Барклай, похоже, идею взял, да содержание другое влил. Он вообще грамотный генерал, справедливо Государь его произвёл в генералы-от-инфантерии, хоть и обидел тем больше четырёх десятков ранее Барклая в генерал-лейтенантский чин произведённых. Ох, чует сердце, скажутся ещё обиды эти в армиях наших! Но по мнению моему, один из самых грамотных командиров наших Барклай. Багратион - герой, но рубака, его стихия - бой лицом к лицу. Стратег он слабый, в отличие от Барклая. Этот ведь именно в стратегических видах, чувствую, с таким расположением армий наших согласился. Багратион бы выстроил всё в линию, да стал бы и дожидаться, когда Наполеон на него нападёт. На поле брани чтобы победу обрести. Или пасть со славою. Его справедливо считают одним из лучших генералов наших, но таковой он отнюдь не в видах войны с Наполеоном. Этот корсиканец, надо отдать должное, хоть от сражений тоже не бегает, но сперва искусными манёврами стремится загнать армию неприятельскую в невыгодное или вовсе безвыходное положение. Вспомнить хоть несчастного Мака, коего он окружил в Баварии и к сдаче принудил, донеже я к нему не успел. Аустерлицкое поражение наше тож: говорил я австриякам, что не будет Бонапарт дожидаться окончания их передвижений, сам нападёт. Нет, что им старика русского слушать - они же сами полководцы европейской школы! Да ц... наш им в рот глядел. Вот оно и вышло-то по-моему, а вернее, по-бонапартову: как не хотел я Праценские высоты очищать, а куда ж от приказа государя-императора денешься! И только сошли мы, как вот они, французы!

А ведь хулил, хулил меня князь Пётр за отступление то Дуная вдоль! Да не обижаюсь я: внятно же, что суворовскому ученику, коим он себя считает, только наступать надобно! Армию врага встретить, разбить и со славою дальше жить! А не поймёт того, что ныне армию вражескую не молодецким ударом разбить надо, а движением искусным её туда завлечь, где она не разбитою быть не может! Батюшка Александр свет Васильевич тоже ведь не напролом ходил, а манёвром быстрым там оказывался, где не ждут его! Тако ж и Наполеона можно скорее учеником Суворова назвать, ибо похоже он действует.

А вот Барклай, видно, что понял сие. Одною расстановкою сил наших он Бонапартию как раз для манёвра ноги и связал. Пусть Пфуль и расписал уводить Первую армию в ловушку Дрисскую, где Наполеон осаждать её должен, дожидаючись, покуда армия князя Петра ему в спину ударит. А ну-т-ка, Наполеон не столь дурак окажется, да против Второй армии заслон многочисленный выставит? И будут наши армии в двух окружениях сидеть, как турки у меня под Слободзеей!

Ну да грамотных офицеров и возле Императора немало осталось, воспротивятся плану сему гибельному. И тогда как раз Наполеон в ловушке стратегической оказывается. На Петербург идти он не может, покуда на боку его правом армия Барклая висеть будет. Хоть и много сил у Бонапарта, да против ста тридцати тысяч Барклаевых простым заслоном не отгородишься. Как минимум равноценные силы выставить надо. А тогда на Петербург мало войск останется.

Значит, разбить надо Барклая допреже всего. Ан тут князь Пётр на боку правом повисает! И противу него корпус изрядный выделить надо! И вместо кулака одного у Бонапартия пятерня расставленная. Уже не по плану его война пойдёт.

Одного только не избежать никак - равнозначно войскам нашим отступать предстоит. А вот куда надумают вести армию в ставке нашей, про то, боюсь, там и сами ещё не ведают.

Тем паче торопиться надо. В ставку не зовут меня, да и ждать того от Ал... невместно. То-то вон знатно наградил меня за мир Бухарестский, хоть и объявил о том широковещательно! В рескрипте том стояло, что из армии меня отзывал: "Для награждения за все его знаменитые заслуги". А то не донесли уже мне другие слова его: "Кутузов не отнёсся с должным вниманием к весьма важному предмету"! Ну... не отнёсся. Ибо не сей предмет важен, Государь-батюшка! Посмотрел бы я, как любимец его Чичагов выколотил бы из турок границу по Серету, да союз антифранцузский, когда и слепому ясно, что вот-вот война между Россиею и Франциею случится! Что бы Туркам тогда осталось? Прервать переговоры и мире, столь им нелюбезном, да держать войски наши противу себя, даже не дерясь. Наполеон бы и так отблагодарил, покамест мы и против него с голою задницею стояли, и противу османов армию держали б...

Да не ему ведь и служу, то промеж нас ведь сразу ясно стало, ещё когда после того последнего ужина у Павла известие случилось, что убили его. А сколь бледен Александр на ужине том сидел! И внятно ему, что ведома мне роль его в смерти батюшки...

Но и в Петербурге можно будет на дело повлиять. Всё ж и отставной, а из первых я генералов российских ныне. Прислушаются к мнению моему...

26 июня. Слава Богу, к вечеру, но въехали мы в Санкт-Петербург. Так что пишу уже ввечеру, новых известий не ведя ещё.

Известий из Главной квартиры тут ещё не получилось. Но Высочайший ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Рескрипт на имя Председателя Государственного Совета и Комитета Министров Генерал-Фельдмаршала Графа Николая Ивановича Салтыкова доставлен. А поелику я за мир Бухарестский тоже введён - якобы! - членом Государственного совета, то оный рескрипт был доставлен на дом едва ли не через час после моего прибытия.

Что же, признаться должен, что несколько удивлён. От государя либерального нашего едва ли ожидать было жёстких столь слов. "Самое вероломное нападение было возмездием за строгое наблюдение союза. Я для сохранения мира истощил все средства, совместные с достоинством Престола и пользою МОЕГО народа... Император Наполеон в уме своем положил твёрдо разорить Россию. ... И потому не остается МНЕ иного, как поднять оружие и употребить все врученные МНЕ Провидением способы к отражению силы силою. ... Оборона Отечества, сохранение независимости и чести народной принудило НАС препоясаться на брань. Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве МОЕМ".

Не скажу ничего: сильно сказано. Обратно пути нет. Благословение Господу, обозначил Государь наш волю свою защищать Отечество. А то ведь многие и не чаяли уже. После того как Беннигсен бездарно сдал всю кампанию под Фридландом, ожидаемо было, что ангел наш на мир с Бонапартом пойдёт. Признать надобно, что мир достойный выторговал. Свободу рук в Финляндии и с Портою получил.

Иное дело, что воевали с турками не дельно. За крепости бились, армию по гарнизонам растолкали. При Матушке тако-то не воевали. Где находили, там и били османов. Буду честным перед собою - кабы не я, не победили бы сейчас турков. Ибо не с крепостями воевать надобно, и не территории захватывать. По временам нашим нынешним армии побеждать надобно.

Оно, конечно, и ранее, не победив армии, победы не одержишь.

Нет, не смогу далее. Устал. И глаз слезится сильно. Завтра продолжу.

27 июня. Точных известий из Главной квартиры ещё не поступало. Поэтому пока продолжу мысль вчерашнюю. А когда сведения придут, вставлю их на этот день дневника сего, дабы позднее не путаться.

Не победив армии, победы не одержишь. С другой же стороны, ежели забирать какие-то крепости, территории, то можно вынудить противника пойти на мир, хотя и не истребив его армии. Примером тому недавняя война со Швециею, когда ощутимо для шведов начали стягиваться войска наши к их столице. Война на собственную территорию Швеции приходила. Но что же заставило риксдаг шведский потребовать от короля своего мир с Россиею? Одна лишь угроза Стокгольму? Нет. А появилась там партия за мир, коя и одержала верх.

Да и Наполеон в Европе победы одерживал, подчас не разбивая окончательно армию противную, однако мир заключался. Следственно, вторая возможность выгодный для себя мир получить - проявив важную военную сил, вынудить чрез то изменения в политике державы-соперницы.

А на полях замечено будь, что и третий тип войны случается: когда несмотря на победу мирной партии остаются важные силы, что за продолжение действий воинских стоят. Как пример - испанские гверильясы. Эта сила, конечно, без поддержки собственной державы и двора, уже уступивших завоевателю, одна долго не продержится без припасов и помощи. Потому тут в рассуждение надо брать обязательность поддержки от сторонней державы - та же Англия в Испании, - либо же от значащих элементов в стране, с оным миром не согласных. Что означает на деле раскол сей державы с гражданскою войною вкупе. И также история тому подтверждения знает - Нидерланды Испанские в позапрошлом веке.

К Турции возвращаясь, спрошу: можно ли было иначе их принудить к миру, нежели армию их уничтожив? Не без вероятия, но долго бы это длилось, ибо мирная партия там была сама незначащая. Да и французская с австрийскою дипломатии с энергией султана на продолжение войны настраивали. Да и не только дипломатии - ведь привели же австрийцы войск своих до 3 тысяч и с артиллериею в Германштадт в апреле, особенно и не скрываясь, что под видом содержания границы намереваются войско это на валахскую сторону ввести. А коли ещё сумасбродства генералов наших вспомнить, того же князя Прозоровского... Так что воевать можно было долго, истощая силы наши, в то время как намерения Бонапарта в отношении России уже с конца 10 года прозрачны были...

Потому с таким важным вниманием отнёсся я к рескрипту Его Величества. Ибо словами своими император заранее мосты сжигает и тем сигнал подаёт - ни на какие успехи Бонапартовы невзирая, на мир он не пойдёт. И это поворачивает войну нынешнюю от политической стороны в национальную. А оную известными способами вести надобно: добиться не только того, чтобы поразить Наполеона, но чтобы и сам он то поражение признал. Сложно сие неимоверно! Войск ведь у него гораздо наших более, да и полководец он весьма изрядный; из наших генералов с ним и сравнить некого. А значит, на счастье сражения да на таланты военачальников наших не полагаясь, надобно систему создать, при коей войска французские сами собою в количестве уменьшаться будут. А наши, вбирая гарнизоны и депо воинские, соответственно, увеличиваться. По прикидке моей, и до 180 тысяч этак мы к Смоленску соберём, куда Бонапарт, слишком широким фронтом начавший, а потому, почитай, по всей Литве гарнизоны оставить должный, тоже не многим более того довести должен.

ВСТАВКА НА ПОЛЯХ. Спустя время известно стало, какими силами Наполеон на нас обрушился. В Первой армии было у нас 12 дивизий, да у князя Петра 6. А Бонапарт только в первой волен отправил на них соответственно 17 и 11. А войск у него было 4 сотни тысяч с лишком. И это против наших 153 тысяч тогда.

Крепко думать надобно, как сего добиться, но покамест два обстоятельства ясны уже мне. Во-первых, отступать надобно, дабы силы Наполеоновы растягивать, дабы на гарнизоны да охрану коммуникаций войски он оставлял, главную свою армию ослабляя. А во-вторых получается, что не зря я давеча гверильясов испанских вспомнил. Едва ли у нас таковые найдутся, но на место их корпуса наши стать должны, равномерно как армия главная для них на роль английской в Испании выступить сможет. Витгенштейн, что Петербургское направление прикрывает - суть одна такая партия, Тормасов же с юга - вторая. А там, даст Бог, и Молдавская армия с Чичаговым подтянется. Хоть и не верю я в таланты военные сего адмирала, а всё ж и он часть войск французских оттянуть должен.

И вот тут опять же могу только хвалы воздать Михайле Богданычу: по всему судя, он такую систему и проводит. Уж не ведаю, удастся ли ему отказаться от первоначального плана действовать наступательно и царя в том убедить за непомерным превосходством сил французских, а вот только расстановка войск их с Пфулем гораздо планомерному отступлению способствует, нежели действиям атакующим.

В обстоятельствах нынешних иного не остаётся ничего кроме как пожертвовать некоторыми нашими провинциями. Но из двух неизбежных зол надлежит избрать легчайшее, что значит - потерять на время часть территории, нежели потерять армию нашу и с нею - целое.

Тем временем получились известия о первых делах в армии.

Вчерась имели мы первые кровавые жертвы войны сей. Разъезд Ямбургского драгунского полка из 1 пехотного корпуса авангарда, под началом сильного генерала нашего Кульнева состоявшего наткнулся внезапно на французский кавалерийский отряд. Наших было 3 унтер-офицера и 32 драгуна под командою прапорщика полка того Болговского, французов, сказывают, вдвое больше. Обе партии проводили рекогносцировку по Ковенско-Вилькомирской дороге, столкновение было нежданным. Наши мужественно отражали врага, но положение, говорят, было безвыходным и в конце все наши, почти все сильно израненные, попали в плен.

Зато и первое отражение напуска французского тогда же случилось. Полковник Потёмкин из корпуса ген.-лейтенанта Багговута обстрелом егерей своих принудил отступить из дер.Литвинники возле речки Вилия.

Ныне же произошла стычка сама по себе мало бы значащая, но замечательная тем, что первая, где после прямого столкновения французы потеряли убитыми до 15 нижних чинов и пленными 2 унтер-офицера и 3 рядовых. Помечу себе обстоятельство небезважное: нападение французов случилось на казачий сторожевой пост лейб-гвардии Казачьего полка из арьергарда 8 пехотного корпуса ген.-лейт. Тучкова 1-го. Командующий арьергардом ген.-майор Шаховской отправил на помощь два полуэскадрона регулярной кавалерии - л.-гв.Уланского и Каргопольского драгунского. А успех решили всё же казаки, ударившие в дротики. Ох, чую, что для той войны, о коей писал только что, как раз казаки наиполезнейшей партией станут! С регулярными войсками боя они, без сомнения, не выиграют, а того им и не надо. Наскочил, отвлёк отряд вражеский, привёл линию его в беспорядок - и ускакал, чтобы в другом месте ударить. Полезно сие весьма мне видится.

Далее - у Кульнева перестрелка, у Тучкова перестрелка. А у Ямбургского полка снова неприятность, а вернее всего - и новые потери. Послан был отряд на выяснение судьбы вчерашнего - 25 нижних чинов во главе с поручиком Пословским, но тоже до конца дня не вернулся.

Главная квартира из Вильно уехала и направилась к Дриссе.

28 июня. Занятие французскими войсками гор. Вильно.

Да, хоть это было неизбежно, а с военной точки зрения даже и полезно - не армию же положить, защищая город? - но сердце как-то томится. Ах, Вильна, милая Вильна! Ведь из лучших годов там прошли, на посту генерал-губернаторском. Волею-неволею разделишь возмущение Александра Семёновича, секретаря государственного: "Как? В пять дней от начала войны потерять Вильну, предаться бегству, оставить столько городов и земель в добычу неприятелю и, при всем том, хвастать началом кампании! Да чего же недостает еще неприятелю? Разве только того, чтобы без всякой препоны приблизиться к обеим столицам нашим? Боже милосердный! Горючие слезы смывают слова мои!" Изрядно сказано, да и то подумать: преизрядный ведь Шишков и литератор, хоть и адмирал! Да и не тайна то, что им и проект того рескрипта государя императора подготовлен, и иные распоряжения государственные в связи с началом кампании сей.

А только о другом задумываюсь я: не помешает ли армии нашей риторика сия? Ведь отступление наше предопределено уже. И ежели Багратион ранее маршала Давуста в Минск не поспеет, так, значит, уже и у Витебска обе армии наши не встретятся (надеяться надобно, что всё же в Дриссе армия Первая не останется, хотя, сообщается, туда она движется). И не встретиться нельзя: ясно уже слабое место в целом верной войск расстановки; развернуть может Наполеон в помощью Давусту хотя бы и Мюрата корпус, от Барклая заслон изрядный выставив, и раздавят они князя Петра. Значит, Витебск. А это значит, что Литву мы всю потеряем. А с настроением таким, что Шишков создаёт, тяжело будет Михайле Богданычу на движениях отступательных настаивать. Тем паче что в свите императорской адмирал состоит, а я по себе помню, как тяжко с ангелом нашим над головою войсками командовать. Вроде не особо и приказывает, но свита же! Те как раз во всё вникают, а далее на ухо ему и нашёптывают. Даром, что ли, мне тогда, перед Аустерлицем, к Толстому обращаться пришлось, чтобы и он нашептал о гибельности решения на сражение! Жаль, отказался ... с лицом лисицы, сослался, что дело его - пулярки да вина, а ведь ход имел к императору прямой и в любое время дня и ночи!

А император наш - ангел, конечно. Вот только слабый и сам то знает. А потому слабость сию свою подчас ложною решительностью и упрямством скрыть пытается. Вот уж тогда - как вдруг прикажет! Как тогда - с Праценских высот уходить. А далее - кто виноват? После Аустерлица я оказался, ныне, вижу, Барклая шельмовать станут...

Между тем, оставил сегодня 1 корпус Витгенштейна город Вилькомир. Дело, хотя и арьергардное, довольно жарким было: силы наши, до шести полков простиравшиеся, - впрочем, егерских только, драгунских и казачьих, да Гродненских гусар 4 эскадрона, и с полуротою артиллерии при 6 пушках, - почти полному корпусу маршала Oudinot противостояли до 4 часов пополудни. Однако ж на 5 вёрст уступили.

В бою этом первые кавалеры орденские в войне сей появились: ротмистр Кемпферт - Св.Владимира 4 степени с бантом, да Св.Анну 3 класса получили капитан Коцебу 2-й, штабс-капитан Бистром да корнет Лизогуб.

Возле Гродно казаки летучего отряда атамана Платова, сообщают, весь день вели оживлённую перестрелку с 8 корпусом короля Вестфальского Иеронима. И хотя оставили город Гродно, не смея устоять перед постепенно усиливавшимся неприятелем, себя в общем хорошо проявили.

К вчерашней мысли возвращаясь, скажу, что они, конечно, от устава регулярного далеки, и в прямом бою положиться на них не всегда можно, а потому лучше и не полагаться, дабы в нежданный момент бой нежданным образом не пошёл. Да и мародёрствуют немало, что несовместно со званием солдатским. Однако же от правильного их использования и надёжность их зависит, и успех генерала, под чьим командованием они находятся. Как раз иррегулярность их, эту их манеру татарскую в ход пустить ежели - то как раз против регулярных войск вражеских изрядно пользы они принести могут. Движение армий регулярных отдельными колоннами возможность дают манёвренному войску такому, в рассыпном строю к тому же большею частью перемещающемуся, активно на флангах и в тылах противника. Отдельные отряды их будут, таким образом, всё время держать силы его под угрозой нападения, смешивать порядок в тылу и на марше. А при нужде соединить силы и применить на широком фронте лаву конных масс, пусть и плохо вооружённых, а именно массою своею способных весьма многих врагов на пути своём снести.

Управлять ими, конечно, тяжело генералу строевому. Пожалуй, что хорошо, что Платов больше к князю Багратиону тянется; там, при его отходе, от первой армии отдельном, казаки как раз на месте будут. А Барклай с ними едва ли верное обхождение найдёт.

Но нечто и озадачивает меня в бою этом - потери. На 65 убитых - 37 раненых. У драгун Нежинских вообще странно: 22 убитых и ни одного раненого. Не то что-то в рапорте, надо думать.

Первая армия отступает к Свенцянам. При отходе из Вильны, сообщают, уходили в полном порядке, вывезли все припасы армейские и сожгли магазины.

От князя Петра надёжных сведений нет ещё.

29 июня. Получились первые официальные известия о военных действиях
из главной квартиры. Привожу полностью.

"В Феврале месяце войска Французские перешли Эльбу и Одер, направляя движение свое к Висле. С того времени война казалась неизбежною. ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР решился предпринять только меры осторожности и наблюдения, в надежде достигнуть еще продолжения мира, почему и расположил войска свои согласно с сим намерением, не желая со своей стороны подать ни малейшего вида к нарушению тишины. Сие особливо принято было потому, что опыты прошедших браней и положение наших границ побуждают предпочесть оборонительную войну наступательной, по причинам великих средств приготовленных неприятелем на берегах Вислы.

В конце Апреля Французские силы были уже собраны. Не взирая однако ж на то, воинские действия открыты не прежде 12 Июня: доказательство уважения неприятеля к принятым нами против него мерам.

Корпуса под начальством Фельдмаршалов Нея, Даву, Удино, Магдональда, Князя Понятовского, и гвардия перешли Неман почти в одно время в Юрбурге, Ковне, Олите и Мерече. Как скоро ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО узнал о сем движении, то повелел войскам Своим соединиться. Пункты соединения должны быть в некотором расстоянии от границы, а особенно, когда оная имеет немалое протяжение. По сему расположению, все корпуса, бывшие впереди, должны обратиться к занятию назначенных заблаговременно им мест; и сие движение ныне совершается.

Действия начались и продолжаются уже пять дней; но ни который из разных корпусов наших не был еще атакован, а потому сия кампания показывает уже начало весьма различное от того, каким прочие войны Императора Наполеона означались.

Происходили некоторые сшибки, в которых гвардейские казаки себя отличили.

Нынешний день армия находится в следующем положении:

Корпус Графа Витгенштейна близ Вилькомира.

Корпус Генерала Багговута у Ширвинт между Вилькомиром и Вильною.

Корпуса Генерала Тучкова и Шувалова у Вильны.

Резерв, состоящий из гвардии, у Свенцян.

Армия Князя Багратиона идет от Слонима к Вилейке.

Обсервационная армия Генерала Тормасова в Луцке.

Сие соображение требует того, чтобы избегать главного сражения, доколе Князь Багратион не сблизится с первою армиею, и потому нужно было Вильну до времени оставить".

Ну, пока слава Богу: последние слова об избежании главного сражения до соединения сил дают повод надеяться, что нечто то же сказано будет при оставлении Дриссы, ибо не пробьётся к ней никогда князь Пётр. Рассчитывать надобно, что он в лучшем случае к Витебску выйдет. А это значит, что нарисовалось и главное оперативное направление в войне сей - на Смоленск. Что и обязывает вновь высоко оценить стратегический план военного министра, благодаря которому Наполеон, желая стряхнуть воски русские с плеч своих, будет устремляться не к Петербургу, а в просторы Российские, словно бы в воронку.

Пометить надобно: Луи-Николя Давуст, князь Экмюльский, названный герцогом Ауэрштедтским за блестящую, надобно признать, победу над пруссаками, - командир 1-го корпуса, Николя-Шарль Удинот, герцог Реджио, ведёт 2-й корпус, Мишель Ней, герцог Эльхингенский, командует 3 корпусом. Это первые из маршалов Бонапартовых, добавляя короля Неаполитанского. Командира 10 корпуса Макдональда знают мало. Юзеф Антоний Понятовский командует 5-м корпусом, где сплошь поляки, и с ними, чую, будет у нас наибольшая трудность - эти русских резать будут без крайности, невзирая на правила ведения войны современной.

С нашей стороны упомянут Витгенштейн Петр Христианович, он же Зейн-Витгенштейн-Берлебург Петер Людвиг Адольф, генерал-лейтенант. Командир 1-го пехотного корпуса, но генерал слабый, дарованиями не блещущий, но вижу, что ежели удастся ему добро удержать направление Петербургское - быть ему сильно обласканну и возвышенну. Хотя, опять же, по дарованиям его, и того оправдать не сумеет, так что едва высоко продвинется. Но, впрочем, направление его на деле второстепенным оказывается, так что лишь бы позиции удерживал свои, так тут и безопасно будет. Сам же Удино далеко от Наполеона отрываться не будет, тут, скорее, как у Тормасова, обсервационные действия ожидать надобно. В свою очередь, Макдональд далеко от Удино отходить не осмелится, да и пруссаки, в корпус его входящие, при первых успехах наших едва ли верность завоевателю своему хранить останутся.

Багговут Карл Федорович 2-м корпусом командует и генерал хороший, исполнительный и верный. Не полководец, впрочем, да и кто сейчас полководец, кроме князя Петра? Пожимаю плечами лишь, вспоминая истинное созвездие генералов Екатерининских! Себя не льщу похвалою, хотя, признаться честно, приятно вспомнить, как я турок обманул, на наш берег выманил и в ловушку посадил, где они за малым друг друга есть не стали. Но под кем делал я шаги свои первые воинские? - Румянцев, Суворов, Репнин, старый князь Долгоруков... Не все справедливы были ко мне, да и то сказать: кто из генералов важных справедлив к другому? Такова службы армейская: добро, покуда ты превосходишь, а ну когда тебя обносят милостью в пользу соперника твоего? Вон хоть на Барклая с Багратионом глянуть: война пять дней всего длится, а уже оба царю друг на друга доносят. Багратион в службе и выслуге первый, да то, вишь, военный министр и главнокомандующий официальный. Как им в согласие прийти?

ВСТАВКА НА ПОЛЯХ. Позднее узнал я уже о письме одном Барклаевом к императору, как раз от сего дня, где тот писал: "Государь, очень уже неприятно видеть, что князь Багратион, вместо того чтобы исполнять немедленно приказы вашего величества, теряет свое время на излишние рассуждения, да еще, сообщая их генералу Платову, запутывает голову этому генералу". Меж тем, всем троим внятно было, что приказы, подписанные царём, на деле Барклай сочиняет, а потому Багратиону ему и подчиняться невместно, хотя оного и дисциплина службы воинской требует. Однако и то в разумение взять надобно, что в те дни князь Пётр как заяц из силков от французов сигал; всю меру сложности положения его в Главной квартире понимать и не могли.

Однако же тут место и о положении армий сказать.

Из важного дня сего упомянуть можно лишь стычку близ городца Ошмяны, где арьергард 6-го пехотного корпуса ген. Дохтурова под командованием полковника барона Крейца напал врасплох на французский отряд, занимавший Ошмяны, и вытеснил его из города. Небольшое движение, но значимое в том, что первое наступательное, в коем город, французами занятый, вновь освобождён был. В этой связи менее важно, что в итоге всё равно французы отряд сей сбили, хотя, по тому судя, что доктора и лекаря Сибирского драгунского полка убитыми потеряли, - изрядно противник арьергард наш опрокинул.

Из второй же армии сведения недостаточные, но всё же показывающие, как искусно князь Пётр изворачивается, дабы в полное окружение не попасть. Но тем не менее пока его дальше к югу оттесняют, так что сомнительным мне кажется, что в Минск он сумеет ранее французов попасть.

30 июня. В действующей армии ничего важного не происходит. Арьергардные даже не бои, а так, стычки. Продвижение французов продолжается, дошли уже до Неменчина. Потери также небольшие.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Примечателен разве что в сей день начавшийся марш арьергардного отряда 4-го пехотного корпуса ген.-адъютанта графа Шувалова под командованием шефа Изюмского гусарского полка, ген.-майора Дорохова. Отряд, в составе 1-го и 18-го егерских, Изюмского гусарского, лёгкой артиллерийской роты и двух полков казачьих, судя по всему, увлёкся отбитием нападения французской конно-егерской бригады и был обойдён другими неприятельскими частями. В результате, не имея возможности возвратиться к 1-й армии своей из-за сильных неприятельских разъездов на всех дорогах, ген. Дорохов принял решение искать соединения со 2-ю Западной армиею князя Багратиона. Ариергард, двинувшись быстро, но, говорят, не особенно скрываясь, вошёл 5 июля в связь с летучим казачьим отрядом атамана Платова, отступавшим от местечка Щучина тоже на соединение со 2-й Западной армией. А 7 июля, когда ариергард Дорохова все считали уже погибшим, он присоединился в местечке Новом Свержене к передовым войскам князя Багратиона. Таким образом, свершился весьма блистательный переход русских войск среди французской армии.

Наполеон, сказывают, ещё в Вильне, и тому могут быть несколько толкований. С одной стороны, упорядоченное отступление наше не даёт ему больших поводов при действующей армии неотлучно пребывать - довольно и маршалов его. Тем паче, что Ней и Давуст полководцы весьма изрядные.

Это, кстати, очень интересная особенность наполеоновой организации войск. Он - главнокомандующий и как таковой твёрдо держит все нити в своей руке, пребывая в бесспорной единокомандной роли. Его приказы не обсуждаются, а исполняются. Не как у нас, где каждый командир едва ли не дивизии мнит себя величиною автономною, и приказ толкует подчас весьма и весьма широко. В то же время Наполеон весьма доверен своим маршалам и предоставляет им полную свободу действовать на своих участках в рамках основного приказа. Что они и делают подчас весьма блистательно. Опять же у нас, хотя внешне тот же принцип принимается, на деле это оборачивается подчас далее не искусными манёврами. Это если мягко сказать, а точно если - умеют наши генералы блистательно запутываться иной раз в простейших движениях. Получается вроде и похоже на французов, но с точностью до наоборот: там, где необходимо сугубое послушание единоначальственному приказу, г.г.генералы выбирают себе свободу действий, а там, где сия свобода от них требуется, необходимо командующему сугубо пристально следить за их действиями и подчас своею волею предотвращать хаотические их приказы.

Ох, вспомнился Ланжерон в Турецкую кампанию...

Вернусь к мысли. С другой же стороны то, что Наполеон в Вильне сидит, означать может явственный сигнал с его стороны к царю, что-де не хочет император французский дальнейшего развития конфликта. То есть готов принять прошение о мире и далее не идти.

Но тогда действует он неправильно. После того как Александр наш объявил, что не пойдёт на мир, доколе хоть один неприятель в его пределах оставаться будет, никакие успехи Наполеона не позволят царю отступить, не потеряв лица. А слабый ангел наш того пуще смерти боится, ибо жизнь свою до сих пор проводил в пустом позёрстве, а попытки его - или, вернее, Сперанского и "молодых" - сделать что-то путное заканчивались неизменно пшиком. Плац-парады - вот его дело и на большее он не способен. И главное, что все это видят, и он знает, что все о нём так думают, а потому необходимо взгромождается на котурны по случаю и без случая, с коих сойти тяжело. Упасть можно. Чего он и боится.

Так что, будь я на месте императора французского и мир восстановить желая, не только наступление остановил, но и вывел войска свои из пределов российских. А дальше уже о мире негоциировал бы.

Но сие, однако, уже Наполеону невместно. Как? - он собрал громадную армию, оная армия успешно совершает действия наступательные, русские пред нею отходят - как остановить сие движение? Да ещё не получив компенсации в виде хотя бы выигранного сражения и исполненной воли своей?

Так что, боюсь, сам рок увлекает Бонапарта в глубины пределов русских. А ну как Барклай ему и далее боя не даст? Да Багратион из рук его вырвется? Так и пойдёт он далее? До какой глубины? До Витебска (немного и осталось)? До Смоленска? До Москвы? Так и это, как Матушка говорила, ещё только волосы Империи Российской! А пятки её вон аж на Камчатке! До коей курьер даже полтора года скачет!

Оно, конечно, с точки зрения военной, ничего не значит: с потерею губерний важнейших утеряет армия способы к восполнению и вооружению своему. Но ведь и много хотя войск у Наполеона, а не бесконечно. От того же Смоленска немало направлений открывается, по коим линии операционные пролегать могут. Карл Шведский вон за Петром Великим по половине страны гонялся, покуда войска не разбросал и под Полтавою разгром своей армии не получил. Барклай, конечно, не Пётр, но пространства наши на него работают и против Наполеона.

Честно говоря, не знаю, что может сделать император французский, дабы извлечь себя из той ловушки, в которую вступил, перейдя Неман. Куда ни кинь - всё клин. Одна надежда у него - армию нашу в генеральном сражении разбить. С потерею армии не имеет государство силы воле завоевателя противостоять. Покуда армия существует и воевать способна, не потеряна ни война, ни Россия. Так это Барклай понимает прекрасно, полагаю. Михайло Богданыч к Дриссе шагает, ногою за ногу цепляясь, осознавая, видно, крепко, что там как раз гибель армии и уготовлена, такая же, коею я турецкую армию под Слободзеей похоронил. И настроения среди думающих офицеров в Главной квартире, по тому, что мои конфиденты говорят, самые решительные. Но разве ж убедишь ангела нашего, ежели он в голову себе принял, будто уступка авторитет его подорвёт?

Ох, не знаю, не знаю...

1 июля. Из Главной квартиры известия прибыли с курьером. Сообщают:

"Кажется, Французская армия разделилась на две части; одна последует нашему движению, а другая идет обойти с правой стороны.

Первая наша [Западная] армия идет по назначенному ей направлению; она соединилась уже со многими отделенными корпусами.

Неприятель для обозрения покушался в различных местах делать нападения, но всегда с потерею был прогоняем. В одном из сих легких сражений Граф Орлов-Денисов, Генерал-Адъютант ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, взял многих в полон, между которых находится Граф Октавий Сегюр.

18 числа [июня] корпус Графа Витгенштейна был между Вилькомиром и Колтинянами.

Корпуса Генерал-Лейтенанта Тучкова и Графа Шувалова подходят к Свенцянам.

Корпус Генерала Докторова на походе от Ошмян к Свенцянам.

Генерал Платов, оставя Белый-Сток, тянется к Вилейке.

Князь Багратион продолжает сближаться с первой армией".

Немного, прямо скажем. По всему судя, дела идут не авантажно, потому сообщение сие столь скупо.

Оперативные донесения сие подтверждают. К примеру, проспали немалое движение неприятеля, коий в составе 28 эскадронов и 6 конных орудий напал ночью врасплох на передовые посты отряда ген.-майора графа Палена. На постах сих стояло всего шесть эскадронов Мариупольского гусарского полка под начальством ген.-адъютанта барона Винценгероде.

Что за геройство, не понимаю? У нас так много генерал-адъютантов, что их на командование неполными полками ставят, или добрых полковников не хватает? Впрочем, и полковой командир полковник князь Вадбольский при сём присутствовал. Опасаюсь, что дело проще было: проглядели движение значительного отряда французского, по счёту нашему почти из 3 полков состоящего, а по французскому - так и вовсе из 7, неприятель ударил там, где не ждали, а в результате барон Винценгероде с двумя эскадронами мариупольцев и с командою 2-го Бугского казачьего полка были отброшены в сторону и только на третий день с большим трудом успели присоединиться к своим, а остальные четыре эскадрона Мариупольских гусар были смяты, рассеяны и преследуемы французами до тех пор, пока к ним на помощь не подоспел полковник барон Крейц со своим Сибирским драгунским полком и с бывшими у него двумя эскадронами Мариупольского полка.

Что же до Винценгероде, то, полагаю, при известной его храбрости и удачливости, мог он и сам залететь в арьергардное дело. А там уж и начальство принять ввиду старшинства в чине. По 5-му году помню ещё значительные услуги его, когда направленный мною на переговоры с Мюратом возмог он тому пыль в глаза пустить, чем для нас два перехода от оного выиграл. Сказывают, в немалой ярости Бонапарт был на Мюрата, что тот так глупо на перемирие пошёл, при коем, однако, забыл оговорить воспрепятствование нам далее следовать. Впрочем, на это условие я бы и не пошёл.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Добавлю тут анекдот, который характеризует Фердинанда Фёдоровича как храброго и хладнокровного генерала. После того как его и майора Нарышкина (между прочим, сына доброго друга семьи нашей Марии Алексеевны Нарышкиной) французы захватили в плен в Москве во время несчастной и, добавлю, весьма самонадеянной рекогносцировки, о коей писал я в осенней тетради журнала сего, оных двух офицеров довезли до Минска под усиленным конвоем. А там посчитали, что русские ещё очень далеко, и отправили далее под охраною трёх лишь жандармов. К тому времени, однако, оказался там отряд наш под командованием флигель-адъютанта полковника Алексея Ивановича Чернышёва, коего я отправил для обеспечения связи между армиею Чичагова и корпусом Витгенштейна, опасаясь - и как показали события, справедливо, - что в честолюбии и неумении своём не сумеют они соединиться, дабы дальнейшее отступление армии Наполеона пресечь. И вот уже за Минском Винценгероде вдруг увидел казака из партии Чернышёва и закричал: "Я русский генерал!" К счастью, казак услышал и понял правильно. Вскоре вернулся он с одиннадцатью своими товарищами и освободил пленных, заодно забрав с собою и трёх жандармов.

Словом, только полковник Крейц остановил натиск неприятеля и собрал рассеянные четыре эскадрона Мариупольского гусарского полка. Рассказывают, что на деле даже не полковник, а поручик по фамилии Фигнер спас мариупольцев от неминуемого поражения. Будучи выслан с эскадроном этого полка для рекогносцировки неприятеля, открыл его по ту сторону реки Дисны и упорно задерживал переправу его через эту реку. В том же бою был тяжело ранен, а всего выбыли из строя 40 нижних чинов.

Как бы то ни было, вижу я в сем происшествии неприятный признак растущего беспорядка в армии нашей, что, впрочем. Характерно для любой отступающей армии. О том же говорит и стычка между сторожевыми постами эскадрона Елизаветградского гусарского полка и казаками Татарского конного полка, коих приняли они за польских улан благодаря их обмундированию. Учесть то надобно, что не безобидно стычка закончилась, а был Елизаветградского гусарского полка унтер-офицер убит 1, и ранены 2 нижних чина.

Понятно, почему на сём фоне выделено удачное дело графа Василья Васильевича. Лейб-казаки его с самого начала войны являют чудеса храбрости, а сам он зарекомендовал себя весьма распорядительным командиром. Здесь же он со своим полком, а также с эскадроном л.-гв. Уланского полка и гвардейскою Черноморской сотнею был несколько раз атакован сильным неприятелем и, выдержав мужественно все атаки, прогонял его за пехотные колонны и батареи. Потом у переправы через топкую речку был также в превосходных силах неприятелем атакован, но, отразивши оного, нанёс ему вред значительный. А сие уже само по себе подвиг замечательный - преизрядно, значит, организовал переправу граф Орлов-Денисов, раз из сего беспомощного состояния, в коем все войски, чрез водную преграду переправляющиеся, смог не только защититься отлично, но и потом атаковал сам шесть французских эскадронов и, смешавши, гнал оные до второй линии пехотных колонн, сильно поражая, при чём взял более 100 человек в плен.

К вчерашнему возвращаясь. Понять не могу: каковы цели политические, что Наполеон преследует, в Россию вторгшись? С военными целями всё ясно - армию разбить и нужный себе мир вытребовать. А какой мир?

Война лишь продолжает политику, а армия - лишь инструмент государственной воли. Предположим, лишит Наполеон Россию этой самой воли государственной, сиречь армии. После чего возможет продиктовать России свои условия мира. Каковы они могут быть?

С вероятием большим допущу, что будут это: признание Польши, присоединение к блокаде Англии, давление на Швецию, дабы та порты свои для английской торговли также закрыла бы. Что далее? На Индию пойти? Да нет, не идиот Наполеон, чтобы на то всерьёз рассчитывать. На Англию нападение совместное? Без флота то - тоже обывателя лишь английского в газетках пугать, не более.

Но завтра к мыслям сим вернусь, что-то глаза устали ныне, а диктовать сии строки никому доверить не можно...

2 июля. Ничего существенного, перестрелки. Армии отходят. 1-й армии приказано отступать к Дрисскому укреплённому лагерю.

Таким образом, определились окончательно операционные направления текущей кампании и, можно сказать, предвидение моё оправдывается: вслед за русскою армиею, оказалась и французская принуждена разделить силы свои. 150 тысяч под водительством Мюрата двинуты за армией Барклая-де-Толли. Давуст же, с 40 тысячами, перенаправлен на Багратиона, к коему и устремился через Ольшаны на Минск, наперерез. Князя Петра же с фронта давит войско короля Иеронима, с лишком 80 тысяч.

Но уверен, что вывернется князь Пётр. Прошлая кампания, что в 7 году приключилась, показала, что как тактик арьергардный он незауряден весьма и весьма. Признать надобно: хотя и любит наступление Багратион (да и кто его не любит?), а в принудительных обстоятельствах отступить умеет славно. Кстати, и Барклай тогда же тоже себя изрядным мастером арьергардных манёвров показал. Нет, что ни говори, но на данном этапе войны на своих местах наилучшие для этих позиций командующие стоят.

Хотя и не без беспорядка, конечно. Получилось дополнительное известие, из-за чего отряд генерала Дорохова потеряли. Когда ариергард полковника Крейца столкнулся в Ошмянах с кавалерийской дивизией Пажоля, о чём тут ранее писано было, Дохтуров ускорил марш своего 6-го корпуса, сделав переход аж в 42 версты. От Давуста он так ушёл, но при этом Дорохов, стоявший в Оранах, приказание для отступления получил поздно, отчего и был отрезан.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Оказалось, за весь свой блестящий марш по тылам французским потерял он всего 60 человек. То есть весьма разрежены тылы французские, и порядка в них нет пока. Это к той мысли о партиях, кои могут весьма малыми силами много потрепать армию неприятеля.

Через пленных известен стал приказ на данную кампанию, коий Наполеон продиктовал в Вильковишках перед самым вторжение в пределы наши:

"Солдаты! Вторая война польская началась. Первая кончилась под Фридландом и Тильзитом. В Тильзите Россия поклялась на вечный союз с Францией и войну с Англией. Ныне нарушает она клятвы свои и не хочет дать никакого изъяснения о странном поведении своем, пока орлы французские не возвратятся за Рейн, предав во власть ее союзников наших. Россия увлекается роком! Судьба ее должна исполниться. Не почитает ли она нас изменившимися? Разве мы уже не воины Аустерлицкие? Россия поставляет нас между бесчестием и войной. Выбор не будет сомнителен. Пойдем же вперед! Перейдем Неман, внесем войну в русские пределы. Вторая польская война, подобно первой, прославит оружие французское; но мир, который мы заключим, будет прочен и положит конец пятидесятилетнему кичливому влиянию России на дела Европы".

Таким образом будто бы отвечает он на вопросы о целях своих в России. И как видно, отвечает маловразумительно. Если убрать демагогию о верности союзникам (это Австрии-то с Пруссиею со стороны Наполеона-то?), о чести и о клятвах, то останется основное: Бонапарт желает отбросить Россию в Азию, изгнать её из числа европейских стран, обернуть в окраину варварскую.

Для чего это надо ему?

Первое и очевидное: чтобы самому полностью владеть и управлять Европою, что невозможно, покуда сохраняется в Европе Россия.

Но тут вопрос второй встаёт, ответ на который куда менее очевиден: а чем Россия мешает Наполеону господствовать над Европою, особливо когда она связана условиями мира Тильзитского?

А тем, что есть у неё в Европе свои национальные интересы.

К чему рвётся Франция со времён Жанны дАрк? К отбрасыванию Англии. Как от дел европейских, так и в смысле соперничества колониального.

А к чему рвётся Россия со времён отторжения её от платёжеспособного потребителя Европы Польшею и Швециею? К возврату себе торговли европейской, чтобы вести оную торговлю напрямую и без посредников. Отсюда - необходимость выйти на Балтику, порты здесь построить. Отсюда же - необходимость заполучить Проливы черноморские, дабы не зависеть от воли Султана и Дивана турецкого.

Иными словами, Франция имеет национальным интересом отбрасывание Англии - здесь и по всему миру. Россия имеет национальной целью выход в мировую торговлю с собственной территории.

К чему пришли эти противоречия к 1812 году?

Франция слабее Англии на морях, а значит в условиях войны её контроль над колониями становится эфемерным. Единственный выход - отрезать Англию от поставщиков и потребителей в Европе, чтобы указать ей необходимость договариваться.

Россия отрезана от традиционных потребителей и поставщиков в Европе Франциею, чем её положение напоминает английское. Единственный выход - обеспечивать себе выход в мир поверх Франции. Что механически означает необходимость сохранения тесных торговых связей с Англиею, ибо более России вывозить свой товар некому. Франция же к покупкам у России не склонна, а стремится, напротив, побольше продать своего, нимало не заботясь о том, откуда покупателю взять на это денег. Точнее, заботясь о том, чтобы на следующий шаг после того, как за товары платить нечем станет, забрать себе в собственность промыслы российские.

Иная возможность - получать деньги для закупок французских от закупок французских же, сиречь повышать пошлины на ввоз товаров их. Но что мы видим? Наполеон начинает весьма горячиться и обвинять Петербург в нарушении тех самых клятв! Так что опять видим мы, что ежели демагогию Бонапартову в приказе его на язык понятий вещных перевести, то на войну с нами поднялся он, дабы обеспечить в стране нашей интересы торговцев и промышленников французских. И ради этого Наполеону отказывают глаза, и он не видит, что даже после захваченной Москвы перед ним будет расстилаться ещё девять десятых русской территории, с которой надо будет что-то делать. Ведь это ему уже неважно! - ему важно добиться такого мира, при коем Россия будет торговать только с Франциею, постепенно подпадая под её экономическое господство. То есть победою в войне он хочет обеспечить победу в политике, а ту использовать для подчинения экономического!

И вот тут встаёт вопрос о целях российских в сём раскладе карточном.

Не будем пока говорить о мелком - о той же русской Польше, кою отдать невозможно, да Наполеон, уверен я, забирать её не сильно стремится. Так, один из предметов для торга будущего. Герцогство Варшавское - максимум, что отдаст он полякам. Думаю, при известном великодушии он и Проливы отдаст, ибо что ему в них, ежели сама Россия в заморскую его территорию обратится, пусть и не за морем.

Не буду говорить и о необходимости торговлю с Англиею сохранять, Хотя формально и врагами мы с нею после Тильзита являлись, однако же на деле интересы взаимные сохранялись, а после вторжения бонапартова в Россию и паки сойдутся. Это - тоже интерес промежуточный.

Основной интерес России - обернуть нашествие Наполеоново на пользу укреплению своему в Европе. Прежде всего - в торговле с нею. А что это означает? А означает это, безусловно, победу над Наполеоном, дабы планы его в отношении подконтрольной ему России исполниться не могли. Но что также безусловно, победа эта должна его лишь ослабить серьёзно, дабы извлеклись из-под власти его державы европейские, но в то же время ни одна из них не усилилась так, чтобы новым гегемоном в Европе стать. Таким гегемоном Россия стать должна, чтобы вольно торговать со странами европейскими, даже и цены им диктуя на товары свои, а заодно задачи решая того мелкого уровня - Польша, Проливы, Балканы.

И вот тут более всего Англии боюсь я. Единственный, кто сегодня экспансию её сдержать способен - Наполеон с сильною Франциею своею. Без него Англия, оставаясь владычицей морей, Европу разобщённую скоро под руку свою возьмёт. И коль скоро это случится, немедля нам Наполеона нового ждать надобно будет - ибо уже новая держава заботиться будет отбрасыванием России от торговли и дел европейских.

А потому в наиболее непротиворечивой политической конфигурации после изгнания Наполеона за Вислу видится мне такая картина: Наполеон остаётся в Европе, не склонный к миру с Англией любой ценою и имеющий довольно сил ещё противостоять ей; Англия, не упокоившая Наполеона окончательно, вынуждена одновременно улещивать Россию продолжать поход; Россия, которая оставляет этих двух соперников разбираться между собою, а сама обеспечивает себя выгодной торговлею с ними обоими, а также их поддержкою в окончательном решении турецкой и прочих проблем.

3 июля. Новые известия из главной квартиры.

"В два дня не случилось никаких особливых приключений в войсках, сближающихся для соединения от Свенцян к Видзам. Сим движением сообщение между корпусом Генерала от Инфантерии Докторова приведено в совершенную безопасность. К нему же в свою очередь присоединился Граф Пален, который при открытии военных действий находился в Гродне. Таким образом различные корпуса по сие время остались неприкосновенны и не потеряли ни одного отряда. Вчера семь эскадронов кавалерии Французской с пушками были жарко отражены арьергардом первой армии".

Ну что же, эту краткость только похвалить надобно. Это означает, что корпуса наши воссоединились, и теперь армия Первая в совершенный порядок водворяться будет. Удачно: пока Наполеон корпуса свои рассеивает по пространствам нашим, русские корпуса в армию значимую сходятся.

Правда, сказывают, за время отхода-соединения корпус Дохтурова всё же потрепали изрядно: на него более всего и навалились французы. Даже почти до окружению дело дошло. Однако же Дмитрий Сергеевич генерал крепкий, в командовании твёрд, под Фридландом войска уже спасал, главные силы прикрывая при отходе за реку Алле. Под Аустерлицем половину дивизии своей потерял, в окружении почти оказался, но порядок сохранил и солдат своих к армии главной вывел. Конечно, под Кремсом несколько смазанными действия его оказались, припоздал он к совместному с Милорадовичем удару, не удалось нам полностью корпус Мортье рассеять, а с помощью Божьею его и самого в плен взять. Да ведь и тут не столь сам он виноват, сколь дурные советники и проводники австрийские, кои по собственным горам Богемским заплутали. Так что в рассуждении моём вполне он заслужил Святого Георгия 3-й степени, к коему представление я тогда подписал. Словом, как раз при ретираде и обороне из самых надёжных будет командующих.

Тем временем доставлены надёжные сведения о действиях князя Багратиона.

Как и водится у князя Петра, при вторжении неприятельском планировал он ответить ему приступом в Варшавское герцогство через Белосток и Остроленку, где рассчитывал разбить корпуса французские, в отдельности от армии главной стоящие. В случае неудачи он мог бы безопасно отступить в Брест-Литовск на соединение с Тормасовым, с коим вместе добывалось бы у них до 80 тысяч войск.

План смелый, однако ж, с князем Петром в исполнителях имел шанс на успех: не побил бы французов, но потрепал бы изрядно, и наступление главных сил Наполеона непременно задержал бы. Но на этот план, что Барклаю-де-Толли представлен был, он не получил вовсе ответа, что счёл оскорбительным, хотя, полагаю, понимать он должен был, что сие царь его план воинственный без внимания оставить высочайше соизволил...

Зато приказано было ему заступить неприятелю дороги, ведущие на Минск и Борисов. Будто бы мог он со своими 40 тысячами 80 тысячам короля Иеронима воспрепятствовать, не говоря уже о корпусе Давуста, в любой момент на голову ему пасть готовом. Что, впрочем, князь Экмюльский и сделал уже. Платову же, отдельным отрядом стоявшему у Гродно, завесу казачью вдоль границы образуя, приказано действовать по направлению к Лиде и Сморгони.

29 июня Багратион выступил из Волковыска на Слоним, чтобы оттуда на Минск направление принять. Платов же из Гродно потянулся к Лиде.

День спустя днями, в Зельве находясь, князь Пётр получил высочайший рескрипт о новом операционном плане. Согласно ему 2-я армия должна была идти на соединение с 1-й через Новогрудок. Сообщают, что оное приказание он ныне исполняет, направляясь туда под прикрытием казаков Платова.

Меж тем, король Иероним с 30 числа стоит в Гродно, подтягивая колонны и налаживая довольствие войск.

1-я Западная армия ведёт арьергардные бои в районе Свенцян. Ничем не примечательны, за исключением того, что в стычках сих появился первый наш Георгиевский кавалер - Польского уланского полка ротмистр с фамилиею замечательной: Галиоф (Галиоф 1-й, если точно). Отряжённый к местечку Михалишки для разведки о неприятеле и для связи с Московским драгунским полком, он с эскадроном своим следовал обратно к своему полку в Свенцяны. Увидев, что все дороги заняты уже неприятелем, ротмистр решился проложить силою себе путь и пробился со своим эскадроном через три французские кавалерийские полки. Правда, и потерю при этом понёс немалую: выбыли из строя 1 унтер-офицер и 46 рядовых. Почитай, треть эскадрона положил.

Летучий отряд Платова, по сообщениям, дерётся хорошо. Ежели правда то, что доносят (а знаем мы, каково точности в отчётах у казаков искать, то обменяли они у местечка Вороново 30 убитых и 12 пленных французов на двоих раненых своих.

Возвращаясь к причинам войны.

Очевидно было всем, что напряжение накапливается. Как бы грозовая туча всё чернела и чернела.

Но немало было и личного в этом набухании грозы военной.

С русской стороны многие не только хозяйственно пострадали от Тильзитского мира, сперва лишившись английской торговли из-за вступления в состояние войны с Англиею, а затем пережив падение курса денежного. Но ведь и без того: сам мир, заключённый при сохранённой (несмотря на все усилия бездарного Беннигсена, замечу) армии, полагали похабным. Как так? - рассуждали. Неприятель даже не ступил на землю Российскую, депо рекрутские в состоянии немедленно восполнить убыл в войсках, да и сам узурпатор не осмелился бы пойти на Отечество наше, ибо, на поражения наши невзирая, солдат русский внушил к себе должный трепет! И тут - мир в роли проигравшего?

Откровенно говоря, настроения такие никоим образом, пожалуй, фактические условия мира Тильзитского не отражали. Всё же Россия получила и приращение территориальное -- Белостокскую область, - и свободу рук в Финляндии и Бессарабии. Однако ж! Настроения масс подчас совершенным парадоксом оборачиваются, то любому офицеру известно, который хоть ротою когда командовал. Иной раз без причины, кажется, солдаты бегут, хотя и огонь не сильный, и противник не больно грозен. А иной раз наоборот. Как тогда, под Измаилом. Остановились когда солдатики мои, ни туда, ни сюда. Не бегут покуда, но и вперёд не лезут, хоть то для них же наилучший выход, ибо пока стоят, поражаемы они убийственно огнём турецким были. И сам ведь я подумал, что уже не слажу с ними, к графу Александру Васильичу уже за сикурсом послал. А он вместо помощи комендантом Измаила меня назначил. И что оказалось? Несколько слов сих, офицерами до солдат как-то донесённые, переломили настроение их - взлетели на валы, ровно птицы! А что оказалось, когда после боя уж разговоры пошли и разборы его? А подумали солдатики, что коли сам Суворов уже о коменданте заботится, то крепость уж и взята, почитай. Уже и страшно не так, и опоздавшими быть не хочется...

Словом, давеча я внешние, междержавные причины войны разбирал. А тут ещё общественные настроения не менее роль играют. Не так многие и пострадали от нарушения прямой торговли с Англиею, но ведь то вызвало сильное падение денежного курса. А то уж - множественные купцов разорения и общее хозяйству повреждение. Кому это понравится? А в благодарность за то должны были мы, по велению Бонапартову, с Австриею воевать, не говоря уж об Англии. Не то обидно, что корабли зазря теряли, как в июле 8 года в Балтийском море со "Всеволодом" и лодками 3 канонерскими, либо того ж августа в Лиссабоне, тем паче что Сенявин доброе соглашение заключил, и суда те после войны англичан вернуть обязал. Обидно, что по воле врага природного, к коему уж и привыкли как к врагу, от союзника доброго потери нести приходится. Хотя, отмечу с усмешкою, то ещё добёр "союзник": без всякой нужды экипаж "Всеволода" с канонерками перебили англичане. А что за нужда военная была рыбацкие деревни на Мурмане разорять?

А паки всего войне, думаю, мотивы человеческие правителей поспоспешествовали. Наполеон выговоры делает за нерешительность действий русских в войне с австрийцами (интересно, кстати, насколько те в годину нынешнюю решительны противу нас будут? - покамест, видно, серьёзных действий не ведут). А Александр присоединением Галиции к герцогству Варшавскому недоволен. Оно и государственные заботы - но и противостояние уже человеческое. И как символ такового - отказ выдать за Наполеона великую княжну Анну Павловну. На что тот ответил аннексией герцогства Ольденбургского...

По всему так и выходит, что при вполне выгоде условий мирных, ежели их корригировать в интересах обоюдных, что те самые экономические и политические причины войны исключить могло бы, на человеческом уровне путь иной избран был - давления и неуступчивости. И не по умышлению злому, а потому, что не лежало сердце у обоих владык и народов их к союзу обоюдному.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. О том раздражении взаимном может сказать хотя бы та реприза ангела нашего послу французскому Коленкуру в 11 году, о коей я уж позже извещён стал: "У меня нет таких генералов, как ваши; я сам не такой полководец и администратор, как Наполеон, но у меня хорошие солдаты, преданный мне народ, и мы скорее умрем с оружием в руках, нежели позволим поступить с нами, как с голландцами и гамбургцами. Но уверяю вас честью, что я не сделаю первого выстрела, я допущу вас перейти Неман и сам его не перейду; будьте уверены, что я не объявлю вам войны, я не хочу войны; мой народ хотя и оскорблен отношениями ко мне вашего императора, но так же, как и я, не желает войны, потому что он знаком с ее опасностями. Но если на него нападут, то он сумеет постоять за себя".

Я, конечно, генерал, а не дипломат, но ничего в этом, кроме как вызова лукавого, но явного, не вижу.

Меж тем, на взгляд мой, надо бы, напротив, затягивать было хоть и напряжённый, но мир с Бонапартом, ибо время на нас работало. Год бы ещё, чтобы армию укрепить. Да с турками дело довершить - хоть и не до союза, в коий не верю я, но хоть до устроения вновь армии нашей, установления постов обсервационных, восстановления потерь денежных от войны столь долгой. На Кавказе бы войну с Персиею завершить.

Кардинально положение наше политическое сломать также некому было: один у нас союзник - Швеция, да зато надёжный, покуда маршал Бернадотт так королём новым, ибо с Наполеоном ему никак не по пути ни при каких обстоятельствах.

Зато у Бонапарта как раз на живую нитку всё сшито. Что Австрия, что Пруссия - союзники не надёжные, силою, можно сказать, взятые, как Рогнеда князем Владимиром в жёны. В Испании у него плохо, англичане давят, и война с ними затратна весьма. Само положение хозяйства французского напряжено до крайности, войною живёт - и что с ним будет, когда миллион солдат репарации и рынки новые обеспечивать не станут, а кормить их по-прежнему надобно?

Словом, на нас время работало. Понятно, что не в одной фразе стратега нашего царствующего войны сей спусковой крючок искать надобно, и даже вовсе не в ней. Не те времена ныне, когда из-за одной фразы войны начинаются, не рыцари, чай, доблесть свою тешат, а большие интересы держав за всем стоят. Но слова эти ту политику отражают, коя и помудрее могла бы быть, похитрее и поосторожнее. В идеальном случае чтобы даже не самому воевать стать, а других к тому за себя подтолкнуть. Хоть бы у Англии своей поучился, всемилостивейший и кроткий император наш...

4 июля. Первые известия о внутренности армии французской, по показаниям пленных. Сказывают, уже первые переходы по земле нашей под проливными дождями оказались губительными для обозов французских. Обозы отстали. Войска, соображаясь, надо полагать, с максимой вождя своего, что война должна питать сама себя, и армия вправе кормиться от местного населения, начали грабить население и всё превращали в пустыню. Устрашённые жители спасаются в леса, угоняя с собою скот. Фуража сильно не хватает, в некоторых батареях, сказывают, пала треть лошадей.

Багратион достиг Новогрудка. К нему поспешает из Москвы 27-я дивизия Неверовского. Отправив Платова для занятия переправы через Неман возле Николаева, а лишние обозы и больных - в Бобруйск, Багратион сегодня же авангардом своим начал переправу в Николаеве, для дальнейшего движения на Вишнево и Воложин, где предупредить хочет Давуста.

По сведениям неверным, но вполне вероятным, Наполеон якобы выразил недовольство королю Иерониму, потребовал от него решительных действий. Тот немедленно выступил из Гродно с польским корпусом Понятовского впереди.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позже узналось, что в Николаеве князь Багратион получил известие, будто король Иероним зашёл ему в тыл, а Слоним занят Шварценбергом. Слева же показались разъезды вице-короля Евгения. Атаман же доносил ему, что казаки его повсюду встречают французов из корпуса Давуста в направлении к дороге на Минск. Князь Пётр справедливо рассудил себя находящимся в стратегическом окружении и въявь охваченным уже с трёх сторон. Но Минск остался целью его, только следовать он решил через Новосвержень и Кайданов, для прикрытия и демонстрации приказав Платову выслать сильные отряды к Вишневу и занять Воложин.

При сём случилось, по казачьим донесениям судить ежели, дело жаркое: будто бы в столкновение разведочной их партии с французским передовым отрядом последний потерял с лишком 100 человек убитыми, и взято в плен 1 офицер, 1 унтер-офицер, 8 рядовых. Казаки же потеряли всего двоих убитыми, чрез что я в эту буффонаду верить не склонен. Тем паче что и Давуст на Платова внимания не обращал и продолжал двигаться на Минск, к тому же и Воложин был занят войсками французов.

В 1-й армии - дежурные стычки в арьергарде.

Появились более или менее точные данные об армии Наполеона, в видах её состава. Вот уж поистине право священство наше, говоря с амвонов о "нашествии двунадесяти языков"! Из числа свыше 600 тысяч, составляющих так называемую "Большую армию", итальянцев -- 42 тысячи, баварцев -- 30 тысяч, саксонцев -- 30 тысяч, поляков -- 60 тысяч, вестфальцев -- 30 тысяч, вюртембержцев -- 15 тысяч, баденцев -- 10 тысяч, германский контингент -- 23 тысячи, пруссаков -- 20 тысяч, австрийцев -- 30 тысяч; всего 290 тысяч. Воистину вся Европа к нам! И воистину - нового типа война!

В размышлениях о том, что это такое и откуда он получился, возвращаюсь я к начальным годам Бонапартовым. Думаю, неправы все те, кто вспоминая прошение его в русскую нашу службу, полагают, что напрасно в его случае не было обойдено то правило, по коему принятие возможно было только с понижением на чин. Тогда бы, дескать, не обиделся бы и не ушёл Наполеон, а ныне был бы в числе первых генералов Российских.

Что ж, не без вероятия, хотя бы и признать надобно, что время с тех пор немалое прошло, и за годы эти он многажды мог службу нашу и оставить. К тому ж неведомо и было, кто именно пред Иваном Александровичем Заборовским, генерал-поручиком, нанимателем нашим иностранных волонтёров на войну турецкую, стоял тогда. Поручишко оборванный, как ради такого указ императрицы нарушить?

Но паче этого думаю я, что ничего бы не поменялось в картине исторической. Как ныне видно, немало генералов дельных во Франции выросло за годы эти. Может, и нет среди них столько гениального, как Наполеон, однако ж почти любой маршал его - преизрядный полководец! Вон тот же Давуст сколь блестяще армию прусскую разгромил - а ведь одна из сильнейших она на континенте!

Хотя, признаюсь, забавно представить, как Давуст Наполеона к Ошмянам отталкивает...

Но не из-за генералов, уверен я, ничего бы существенного не изменилось ныне, будь Наполеон генералом русским. А по той самой причине новых войн появления, которые мы с именем Бонапарта связываем, но которые на деле из-за новых целей, в политике государственной обозначаемых ныне, возникли. И секрет побед Бонапартовых блистательных, мнится мне, не только в таланте его и Фортуне, ему благорасположенной, но в характере войн этих и, следовательно, армий его.

Ранее войны, в Европе особливо, не носили характера национальных столкновений. И то сказать: война герцога Бургундского против короля Французского колико национальной быть могла? А столкновение Гессена с, условно, Вюртембергом?

Обозначу пока, чтобы далее додумать: лишь у России войны её почти все национальный характер носили. Не когда, конечно же, Московское княжество и Тверским билось, а это постоянное отражение угроз самому существованию государства русского, народа русского. Татары, тевтоны, крымчаки, поляки - это всё были сражения не за ограниченные политические цели, как в Европе, а за спасение национальное. Оттого войны те не полководцами решались, а тем самым усилием народным, коим в 1612 году поляков одолели. Полагать надобно, что и нынешняя война в то ж превратится, ежели не найдёт в себе сил Наполеон остановиться и тем оставить эту войну европейскою, не взводя её для русских в степень отечественной.

Но далее. С времён Карла Великого европейские войны - предмет воинского и полководческого искусства, но не национального выживания. За исключением османского вторжения, когда под Веною судьба Европы спасена была. Сражались за наследство, за некую провинцию, за право на трон, но даже и в Столетней войне предметом династические права были, а не выживание нации французской.

А с приходом во Франции третьего сословия к власти оказалось, что цели у него уже не ограничены какими-то династическими или территориальными захватами. Теперь речь зашла о захвате территорий не ради водворения там брата или ставленника Бонапартова. Мюрат, король Неаполитанский, - лишь маска. Можно сказать, портрет на стене. Истинный король стал - банкир французский, промышленник французский, поставщик французский. Иным словом, не о занятии провинции речь идёт, после чего два владыки о новых границах договариваются, - о захвате страны всей.

А для того и армия другая потребна. Не на захват территорий и городов направленная, а на разгром силы, державу защищающей, сиречь, армии. Отсюда черты эти новые в военной стратегии французской, ибо война не на поражение противника ведётся отныне, а на разгром силы его - как живой, так и государственной. Нет армии, нет государства, а значит, и крепости с городами твои будут.

Вот чего у нас до сих пор не понимают! Пять лет в Валахии самым тоскливым образом с турками крепости друг у друга оспаривали. Что с того, что взял бы я тот Браилов, как Прозоровский хотел? Солдат бы только положил, а результат каков? Потому и не хотел я этого делать, потому и приступом испытательным ограничился. К чему людей зря терять? А сколь недоумения было, когда я после выигранного Рущукского сражения крепость Рущукскую взорвал и на левый берег Дуная отступил! За малым в сумасшествии меня не обвиняли, а уж от стона генеральского уши закладывало! А того в толк не брали, что не нужна нам крепость очередная. Нам быстрый мир нужен, а для того один путь: победа за полным разгромом армии неприятельской. Что и случилось.

И странно сие. Откуда воспроизводятся генералы такие? Ведь не первый я подход такой к войне открыл. Петра Александровича Румянцева вспомнить! Рябая Могила, Ларга, Кагул - везде он на сокрушение военной силы турецкой направлял войски свои. Александр Васильевич, генералиссимус незабвенный, - не тако ж действовал? За что с Светлейшим нелады у него были вечные? Не потому, что не одаривал Потёмкин Суворова. И слова те роковые: "Чем я могу вознаградить тебя?", на что тот ответил: "Меня императрица лишь наградить может!" - слова те уж после Измаила прозвучали. А Суворов уж и до того князя Григория изводил. Почему? Да потому, что тот опять же крепости осаждать приказывал, а не армию османскую в качестве силы государственной уничтожать, после чего крепости те сами в руки бы нам упали. Что, к примеру, с того Измаила нам досталось? Слава лишь! А крепость всё равно туркам по условиям мира Ясского вернули.

Так что военный гений Наполеона в том, в основном, проявился, что новые цели перед войсками своими он ставит: не занять, не отнять, не завоевать, - а разгромить и уничтожить армию неприятельскую как становой хребет государства его. Но тогда и меня в гении записать можно. Но я к себе строг, на сие звание не претендую. А значит, и он - генерал лишь, и не больше.

Сильный генерал, из великих даже, операционное планирование у него на высочайшем уровне. Тактик изрядный. Но стратегически, получается, даже Барклай его переиграл. Мню я, ожидал Бонапарт, что мы сами в Герцогство Варшавское вторгнемся, как Багратион, кстати, того хотел. Там бы он нас с удовольствием бы и разгромил на сходящихся направлениях. А вот не пошли мы туда - и что ему делать? Ему 600 тысяч кормить надо! А значит, либо распускать, либо на Россию идти. А уж тут, как он первый шаг за Неман сделал - то уже не сам воюет, а на движения Барклаевы откликается. И ежели Барклай - под давлением царя, скажем, - глупости какой не сделает вроде Аустерлицкой... То уже он Наполеона переиграл.

А я?

А я, всё с тою же строгостию в себя заглядывая, уверенность лишь нахожу: я бы и вовсе погрёб в России кости французские...

5 июля. Новая сводка известий из Главной квартиры, что ныне в местечке Замоше разместилась.

"Армии продолжают соединяться. По всем обстоятельствам и догадкам видно, что принятый нами план кампании принудил Французского Императора переменить первые свои расположения, которые не послужили ни к чему другому, как только к бесполезным переходам, поелику мы уклонились от места сражения, которое для него наиболее было выгодно. Таким образом мы отчасти достигли нашего намерения и надеемся впредь подобных же успехов".

Что же, значит, верно я чувствовал, что линия наша на отступление побеждать будет, и что эта линия планы Наполеоновы нарушит. Ему нужна была армия наша уничтоженная, он же взамен тел её получил пространства. На коих ему, собственно, делать нечего, ибо даже армии страны эти не в помощь при снабжении - ибо на размеры свои населены скудно, - а только в досаду. Дороги худы, равномерно что в дождь, что в сушь. Дорог мало. Овсов нет, да и поспеют где нескоро ещё. В итоге армия растягивается, части перепутываются, интендантские комиссары сходят с ума.

К давешним расчётам моим возвращаясь, на котором рубеже армии русская и французская в численности сравнять себя смогут - главные армии имею в виду, - то без учёта взаимного подкреплений - то к Смоленску, мнится мне, против 180 тысяч французских не более 140 наших будет. От Немана до Смоленска - с лихвою пять сотен вёрст будет. Отделив корпуса Шварценберга и Ренье (50 тысяч), что на левом нашем фланге Чичагову и Тормасову противостоят, и Удино (28 тысяч), противу Витгенштейна занятого, находим, что на 500 вёрстах оставит Наполеон от 150 до 180 тысяч. По 300 солдат на версту.

У нас же нимало не будет равного количества войск у Смоленска. Не более 140 тысяч, полагаю. И больших резервов не ожидается: слышно лишь про Неверовского с дивизиею его, да Милорадович близ Москвы до 15 тысяч рекрутов срочно натаскивает. Вкупе не более 25 тысяч это даст. Следовательно, предположить можно, что вновь не даст Барклай сражения генерального возле Смоленска. И отходить будет вновь. Куда? Одно лишь направление - к Москве: иначе он себя под фланговый удар французов подставляет.

Потому, возможных резервов не учитывая (да хоть бы и учитывать их - но наши войска тоже потери несут, в численности уменьшаются, так что особой ошибки не вижу я; да и оная извинительна для стратега кабинетного, коим я теперь являюсь), принять должно, что не ранее чем через 140 вёрст за Смоленском силы наши сравняются. Где-то Вязьма, Гжатск - там и сражение генеральное принять можно.

Эх, не знаю я там ни одной позиции - кто же думал, что там воевать придётся! Да, думаю, ни у кого нет ни карт, ни даже крок мест тех. Надо же, дожили! Сто лет на своей земле врага не видели! А теперь о том думаем, как бы Вязьму оборонить! Подумать только! - и это всего за 10 лет царствования просвещённейшего Ангела нашего. Отец-то его, помнится, в море Средиземное твёрдою ногою ступил, в Италии граф Суворов оных же французов бил, казаки на Индию шли...

Далее сообщают: "Нынешний день 1-я Западная армия наша находится в следующих местах:

Корпус Графа Витгенштейна в Римшанах.

Корпуса Генералов: Багговута, Тучкова и Шувалова соединены перед Видами.

Корпус Генерала Дохторова в Будне.

Резерв в местечке Замоше".

Корпуса, как видно, собрались вместе. Значит, по меньшей мере, опасность, что их по одному отловят быстрые маршалы французские, отпала. Хотя и то отметить надобно, что не показывают корпуса Наполеоновские той стремительности, с которую перемещаться ранее показывали. Причины, впрочем, указаны выше.

Далее пересказывается подвиг ротмистра Галеофа. Добавляют, что у неприятеля два эскадронных командира убито и немало нижних чинов. Не берусь судить, но как бы это не тот анекдот, что о графе Александре Васильевиче сказывают. Будто когда ему указали на безбожное завышение в рапортах его числа убитых турок, тот-де ответил: "Да чего их, супостатов, жалеть-то?" И тут: прорвался ротмистр из тылов французских, без трети людей оставшись, а трупы французские у них же и оставил. Кто их пересчитывал?

А ныне в Первой армии арьергарде дело довольно знатное произошло, в коем наших до 12 полков участвовало, с артиллериею. и не малое число уланов, гренадер и егерей. Выделяю его потому, что довольно умения было выказано в деле защиты переправы войск собственных. Начальник арьергарда ген.-майор барон Корф весьма умело переводил войски свои на левый берег реки Дисны, противостоя резервной кавалерии короля Неаполитанского Мюрата. Насколько из донесений судить можно, он сперва егерей два полка на левый берег переправил, на правом смело оставив кавалерию с конною артиллериею. Они задержали стремление неприятеля в нескольких вёрстах от реки. Затем была переправлена конная артиллерия, коей умело ген.-майор граф Кутайсов командовал. Оная прикрыла уже переправу кавалерии. Неприятель успеха нигде не имел, а переправа прошла в совершенном порядке.

В деле сём, при дер. Кочергишки, вновь особенно отличились примерною храбростью л.-гв. Казачий графа Орлова-Денисова и Польский уланский полковника Гурьева полки.

Помечу себе на будущее: продумать надо обстоятельство сие - не в первый раз уже конница лёгкая энергично поле отстаивает; но не обороною, а выскочкою быстрой, кои неприятеля в беспорядок приводят и атаки его срывают.

К давешнему дополняя: почему ещё время на Россию работало.

Наполеон не мог далее повышать налоги и подати: он и так взял по праву войны многое сверх того, что в просвещённый век наш дозволяется. Опять же и в состоянии Европейском не так просто сие сделать; надобно и обоснование какое привести. Да и лицо Императору французскому сохранить требовалось: время завоеваний его в Европе окончилось, настало время правления - и непременно просвещённого. Одним словом, ограничен он в доходах своих государственных.

С нашей же стороны вспомнить достаточно, как после мира Тильзитского удвоена была подушная подать с крестьян. Мещане же и втрое отдали. Налоги поднялись также - достаточно про соль вспомнить, на коей налог в два с половиною раз подняли. Не введён я в финансовые Империи нашей дела, не знаю, в коей мере это покрыло убытки её от соблюдения континентальной блокады. Но по тому о том судить можно, что в это же время на две войны средств хватило, да на зримое вооружение армии нашей. Притом - и это суть главная! - не было того ропота общественного, который показывает, что невмоготу новые тягости. Роптали на трудности денежные пожалуй что все, но все же и видели, что не последнее отдаётся, что при нужде и ещё денег выжать можно.

Так что вновь к той мысли возвращусь: не мальчишка вроде государь наш, да вот не выказал довольно выдержки и мудрости, дабы оттянуть войну - в расчёте, что каждый день мира Наполеона ослаблял, а нас, особенно после окончания войны с Турциею и связанных с нею затрат, усиливал.

6 июля. Примечательно в оценке важности вчерашнего войск наших соединения совпали мысли наши - отставного генерала, безвозможно на войну сию зрящего, и войсками руководящего военного министра, приказ коего, данный к Первой западной армии июня 24 числа, привожу здесь:

"С неожидаемым и даже наглым впадением неприятеля в границы наши, надеялся он расположенные более, нежели на 800 вёрст силы наши, как недостаточные к обороне столь значительного пространства, разрезать колоннами своими на малые части, и истребив каждую порознь, свершить алчное намерение своё одним, так сказать, приёмом. Сим единственно способом, сколько ни противен он правам народным, удалось уже ему победить разные армии и покорить Державы, обманутые надеждою на всеобщее уважение к сим священнейшим правам.

Но как ни стремительно было подобное предприятие его против армий наших; однако здесь не имело оно желаемого успеха. Все отряды войск искусным и быстрым движением приняли направление своё к общему соединению. Уже нет нам никакого к тому препятствия. Вскоре соберётесь вы, храбрые воины, вместе, и общими силами противопоставите врагу, дерзнувшему нарушить спокойствие наше; и ежели бы он, утомлённый тщетным стремлением на нас и бесчисленными нуждами в сем новом напряжении сил его, решился избегать битвы с нами, мы сами тогда устремимся на поражение его, мы сами, с помощью правосудного Бога, отмстим ему за себя и за всех, от насилий его потерпевших. Шаг к тому уже сделан. Вчера арьергард первой Западной армии, отражая стремление авангарда неприятельского, в три раза сильнейшего, заставил его скрыться и искать спасения в лесах с значительною в людях потерею. Храбрость подвизавшихся там вскоре вознаградится признательностью МОНАРХА. Да будет она примером к общему подражанию, и мы, конечно, восторжествуем".

Тем временем, сообщают, Багратион достиг Мира, откуда думал силой открыть себе вновь путь на Минск, но получил донесение, что от Вилейки и Воложина двигаются огромные силы французов, а также от Новогрудка войска Иеронима угрожают ему с тыла. Он снова меняет направление движения -- на Слуцк и Бобруйск, чтобы искать соединения с 1-й армией через Могилёв.

К вчерашнему же - об отступлении.

Известно сталось, что оное Барклай ещё в 1810 году задумал. В те поры он подал императору разработку о том, что в грядущей войне с Наполеоном надо будет отходить от границы в глубь страны, не принимая боя. Не гнушаясь и не стесняясь бесславием. Ибо противостоять ему в прямом бою мы не можем.

Вот тут я бы, невзирая на собственное убеждение, что прямого боя надобно избегать, поелику возможно, до той поры, когда ты твёрдо уверишься в победе своей, возражу всё же. И с Наполеоном принять прямой бой возможно. Беннигсен в Пруссии расставлял войска как попало, а далее и не руководил ими фактически никак, - а тем не менее даже и под Фридландом, в значимом поражении, солдаты наши выказали столь мужества, что тот же Наполеон с изряднейшею предупредительностью переговоры Тильзитские провёл.

Нет, бой в равных частей численностей, думаю, выиграем мы. Вопрос, как водится, в командовании. Ежели Надёжа наша и далее в Главной квартире пребывать будет, по обыкновению своему не беря командование над армиею в руки свои, но всячески командуя и волю генерала командующего связывая... Тогда зрелище Аустерлица пред глазами всякого восстанет.

А вот далее не согласен я с Барклаем. Он предлагает опустошать страну за собою, пока коммуникационные линии неприятеля не растянутся, а силы его не истощатся в опустошённой стране настолько, что продолжение войны окажется для него невозможным. Скажу, что плох тот генерал, который снабжением войск своих без опоры на неприятельское население не озабочивается. Наполеон, известно, армию призывает кормиться за счёт местного ресурса - во всех смыслах. Однако же и то заметить надобно, что николи он без обоза знатного в поход не выступал. Не знаю, верно ли сказывают, что говорил он: "Армия мужественна желудком" или около того. Но вижу, что внимателен он и к графа Александра Васильича заветам, коий скорость продвижения войска со скоростию продвижения обоза равнял. И летали мы, помнится, в полку Суздальском потому, что обозы наши он мало что не вперёд войск отсылал.

Словом, не думаю, что полководец сей изрядный, меру снабжения армии своей возможностями территории завоёванной измеряет. Тем паче не уверен я, что Бонапарт вообще всерьёз на большую кампанию нацеливается. По мнению моему, он как раз выпада нашего на прусскую Польшу ожидал, кою он Герцогством Варшавским ныне назвал. Когда же узнал - а уверен я, что донесли ему из Главной квартиры нашей, а то и из Дво... (а что? националист польский в роли иностранных дел министра, хоть бы и ранее бывший, не даёт о том размышления?) - что не вынашивает Россия планов наступательных, зато войски свои так нелепо расположила, что ни на наступление, ни на оборону не годны они стали, - тут и кинулся император французский в атаку, доколе войск русских расположение менее благоприятным для него не стало.

Вспоминая о первых дней войны моих заметках, надобность вижу противоречие устранить. Не сомневаюсь в том, что войск наших расположение в видах оборонительных лучшим быть не может. Превосходство сил неприятельских сковывает оно тем, что не даёт ему развиваться ни в одну сторону без того, чтобы войски русские на плечах у него повисли. Оно уже и сего дня видно, что не свободен в манёврах своих Бонапарт, что ведётся он за движениями корпусов наших, запаздывая, однако, за ними. Оттого и торжество наше нынешнее, что не дали просочиться корпусам его между наших, а собрали армию, с коею дело ему теперь иметь надобно. А для чего и войск ему хорошо в полтора, а лучше в два раза больше иметь надобно. Вот и получается, что 120 тысяч Барклаевых за собою 240 Наполеоновых устремляют. Да князь Пётр вон как аж два корпуса за слёзками своими увёл - Давуста и Иеронима. И оказалось, что нетути у Бонапарта сил более, даже в видах тылы свои обеспечить! Не случайность то, что рейд Дорохова столь славно прошёл по тылам неприятельским!

Но и то учесть надобно, что войска наши для обороны чистой тоже худо расставлены были. 800 вёрст по фронту - это ж каким умом обладать надобно было, чтобы 120 тысяч так расставить? Оттого в толк и взять я не могу: мы к движениям наступательным или к оборонительным готовились?

Нет, одно сказать должен: хорош Михайла Богданович! Пусть оно и мне странно - хотя не то слово пишу в видах ангела нашего: не странно то... То есть пусть не из генералов лучший военным министром назначен стал, но Барклай умён более других. Люблю князя Петра - хоть он меня и не любит, - но тот плох был бы на должности сей. Вот он точно расставил бы армии в видах натиска на Польшу, где его Бонапарт и охватил бы.

И тут противоречу сам себе, но вот это не в раз внятное построение войск наших войну нынешнюю, как ни странно, по нашим пока намёткам развиваться заставило. А потому, что - и тут я противоречие устраняю, - Барклай на всякий случай оборонительную операцию предусмотрел. Напасть на Наполеона в Польше с двух направлений - пожалуй. Но армии расставить лучше так, чтобы и при нападении нежданном все оперативные направления неприятелю заранее перекрыть. Что и удалось.

В видах таких полагать надобно, что Барклай и Пфуля в качестве полезного немца лишь использовал. Дал ему ландкарту, думай, как ворогу пути возможные перекрыть.

Немец, естественно, в Дриссу войски наши завести запланировал - что естественно для европейца, хотя и не понимаю я, как после 7 лет с конфуза Маккова можно рассуждать ещё о победительности пунктов оборонительных!

Но, с донесениями нынешними рассуждаясь, полагать надобно, что и сему плану Пфулеву Барклай место нужное отвёл. Иное дело, что с государем нашим насколько доверен он. Убедить ведь монарха нашего в чём-то, с убеждением его расходящимся, сложно неимоверно. В случаях он и не допускает до себя, как вон тогда меня перед Аустерлицем. Упрекают меня: отчего-де к гофмаршалу обратился, нежели к императору?

Смешно! Да оттого, что не допустили меня к императору! Ладно, меня: он знает, что я знаю, что он знал - далее все эти забавные французские словесные фокусы, но не в них суть, - суть в смерти... Многоточие тут оставлю.

Словом, утверждают, что Кутузов не исполнил всех действий, что главнокомандующему надлежит, дабы отговорить государя от гибельного плана. А то в рассуждение своё не берут, отчего главнокомандующий - главнокомандующий! - до государя не допущен был! Нет, ну просто: укажите мне место и время, где я мог донести до государя угрозы, мне представлявшиеся, но не сделал это! Я демонстративно отстранился от совета военного, где австрияки песни свои пели - даже сон изобразил, полагая, что хоть это внимания государя нашего удостоится. Как же: его собственный главнокомандующий - от его страны! его генерал! - спит на совете, никоим образом в делах его не участвуя! Вызови, спроси - отчего так ведёшь себя, Михайла Ларионович?

Нет!

Ладно, разгневался. Отставлю дело сие до завтра, покуда успокоюсь.

Нет, ну надо же! Ну хоть кто-то поинтересовался бы, отчего я к мало не повару обратился, дабы от позора завтрашнего предостеречь!

Прискакал же он ещё на Праценские, ...

"Но мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, покуда все не соберутся!", бл...

Именно поэтому, бл...! Тут война, щен...!

Вот этого боюсь. Тогда я, не имея сопротивляться указаниям высочайшим, ответственность за оные на автора и переложил. Барклай не столь... Ладно, про себя не буду. Но не полагаю, что сумеет он так же, как я, ответственность на царя переложить, кою он, собственно, и несть должен. Но теперь ведь, если смотреть твёрдо и без амбиций, то и ответственность совсем другая. Тут не за Австрию битва идёт, а за Россию началась! Тут уже без разницы, кто виноват в Аустерлице здешнем будет! Не изолировать ежели царя нашего от издания приказов по армии, то как бы, ей-Богу, на Камчатке, по умыслу его, воевать не пришлось...

7 июля. Новостей из Главной квартиры практически нет. Пересказывают дело, в котором отличились лейб-казаки и гвардии уланы. Оказалось, что они там даже царственную особу в плен взяли, если князя германского таковою считать, - подполковника Виртембергской службы Принца Гогенлое Кирхберга.

Из придворных новостей важное: генерал-лейтенант граф Шувалов в отставку ушёл - якобы "по приключившейся жестокой болезни". Что это означает, отсюда понять пока не могу. При этом ведь оставлен граф при особе царской, где и пребывает. Корпус же свой сдал генерал-лейтенанту графу Остерману-Толстому. Что же, неплохой генерал граф Александр Иванович, в войне нынешней явно себя покажет.

Ещё ко вчерашнему.

В прошлом году Александр всячески задирал Наполеона. Даже в Дунайской нашей армии о том судили и рядили генералы. Во всём императора французского обвиняли, конечно, но однако ж и активное участие царя в разогреве обстановки приметно было.

Это и Наполеону внятно было. Вряд ли пропустил он и то, что после Тильзита армию русскую почти удвоили по числу.

Что-то глаза слезятся, завтра продолжу.

8 июля. Багратион прибыл в Несвиж, где остановился, чтобы дать отдых своим войскам, сделавшим в течение 10 дней по дурным дорогам и глубоким пескам с лишком 240 вёрст.

Король Иероним дошёл до Новогрудка, а передовой его отряд -- до Карелиц, преодолев за четыре дня 120 верст. Таким образом, покуда армия наша пользовалась благами кратковременного своего отдыха, в это же время по дороге из гор. Новогрудка стала приближаться к ней кавалерия неприятельская. Сдерживая оную, летучий казачий отряд атамана Платова отступил по дороге к местечку Миру, куда и прибыл в ночь на 9 июля.

Между тем Даву занял Минск.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее известно стало, как бесился князь Пётр, получая противоречивые приказы или не получая никаких. Вот что писал он Аракчееву в сей день:

"Я ни в чем не виноват, растянули меня сперва, как кишку, пока неприятель ворвался к нам без выстрела, мы начали отходить неведомо за что. Никого не уверишь ни в армии, ни в России, чтобы мы не были проданы. Я один всю Россию защищать не могу. Первая армия тотчас должна идти к Вильне непременно, чего бояться? Я весь окружён и куда продерусь, заранее сказать не могу".

Князь Пётр, как сказано уже, хорош в бою, хорош на марше, хорош в манёвре. Но война для него - продолжение воинства, меж тем как она ныне продолжением политики является. Она и всегда таковым была - подкрепление силою воли государственной. Однако ж, как опять же сказано, одно дело, когда государство неким личным уделом государя его является, личным леном, если угодно. И война такого государства есть продолжение воли государя. А совсем иное дело, когда само государство становится сувереном, уже и над королями стоящим. И при нужде их даже и обезглавливая. Для такого государства - а таковых ныне вся передовая Европа, если вглядеться внимательно, - война уже не есть ристалище благородное, а инструмент, механизм для разгрома другого государства, для подчинения его и навязывания ему своей воли.

Багратион хороший солдат, но полководцу этого мало в странные времена наши. Вот он пишет: "Я вас прошу непременно наступать... а то худо будет и от неприятеля, а может быть, и дома шутить не должно. И русские не должны бежать. Это хуже пруссаков мы стали..."

Но вот ведь! Сам назвал пример, который лучшим ответом на эскапады его служит! Вот пруссаки и не отступили. Вот они бой приняли. И тоже бежать не хотели. И где теперь те пруссаки? В армии Наполеоновой за чужие интересы бьются и чужие приказы исполняют. Уверен ли князь Пётр во всеконечной победе наступления нашего? Да хоть бы и уверен был! Сообразился ли он с неизбежными на войне случайностями? А главное: сообразился ли он с ценою поражения возможного? Взял ли во внимание пример прусский? Мёртвые-то сраму, конечно, не имут. Но не все ведь и умирают. И не срам ли будет тем, кто жив останется после героической гибели князя Петра с армиею, потеряет державу свою и будет по воле Наполеоновой, к примеру, на Индию шагать?

Тем временем сего дня 8 июля император прибыл в Дриссу и принялся объезжать лагерь во всех направлениях. Сказывают, поначалу в весьма бодром расположении духа находился наш вождь. Изронил слово, что на месте этом первый, отступательный период война завершён, и здесь Наполеон найдёт погибель свою в штурмах напрасных укреплённого сего пункта. Стратег наш убеждён был, что Пфулев план блестяще исполняется, и неприятель столь знатно растянул и ослабил силы свои, что взять укрепление уже не сможет.

Тут даже и смеяться невместно: всем то ведомо, что царь наш от природы не в состоянии понимать дело воинское. Парады под прусский канон, балетные па, кои солдаты выделывать должны, экзерциции стройные - это его. От папаши доставшееся - помню, как во время визитов моих в Гатчину гордился Павел Петрович, сколь горазды сыновья его в науке солдатской. Поправку одну лишь, впрочем, внесть надобно: не в солдатской, а в парадной. А война на парад мало похожа.

И потому не видел император наш, что Дрисский лагерь никоим образом не даёт уверенности в отбитии приступа неприятельского. А болотистая местность и недостаточность переправ делает крайне затруднительным не только отвод войск наших при неудаче, но даже и сколько-нибудь полезное маневрирование ими в видах самим напасть на противника. Зато блокировать там целую армию относительно небольшим заслоном, несомненно, весьма просто.

Но и не это даже главное. Главное, что Дрисса не закрывает ни одного стратегического направления - ни на Петербург, ни на Москву. И преимущества плана Барклаева обращаются здесь в ничто: выставь Наполеон заслон - и иди, куда хочешь! Армия русская не на плечах у него висит, а сидит, фигурально, в подвале. И очень скоро начинает испытывать нужду в продовольствии и во всём прочем.

Да это то же самое, что я с турками в Слободзее сделал! Зажал редутами с обоих берегов - и всё остальное довершили пушки и голод!

Вот картина армии русской под водительством такового-то полководца! С тревогою жду известий из Главной квартиры: неужто не найдётся там никого, кто показал бы государю нашему всю гибельность плана его?

РЕМАРКА НА ПОЛЯХ. После известно сталось, что и в самом деле отдельные офицеры из свиты императорской деятельно указывали ему на недостатки позиции Дрисской. Очевидцы сказывают, Александр сначала хорохорился, но далее притих и склонился к тому, чтобы выслушивать слова Барклая, Мишо, Паулуччи, Шишкова и прочих. При том анекдот сказывают, будто некий из офицеров свитских в умолительных тонах упрашивал последнего в разговор не вмешиваться, а более и вовсе отойти подальше с глаз царёвых. Ибо-де русских царь слушать не склонен, и как бы дела не испортить, доверя лучше иностранцам защищать судьбу армии и дела русского...

Результата уговоров сих нет пока, или не сообщается о том, Но уже и то хорошо, что не как под Аустерлицем ведёт себя царь, не столь самоуверенно и в раздумчивости. Но и уступать, судя по всему, тяжело ему - уж больно истово поверил он в то, что армию французскую одним удачным делом победить можно, на теорию Пфуля опираясь. А Дрисса в теории сей - пункт опорный; не соблюдая его, всю теорию в мусор лишь обращаешь, даже желания того не имея. И останется от неё лишь дельное размещение войск, к тому, однако, только из-за положения своего стратегического годящихся, чтобы в движении отступательном силы Наполеоновы растягивать.

9 июля. Обстановка.

1-я русская армия Барклая, около 100 тысяч, отступает к Динабургу, преследуемая 100-тысячным войском Мюрата, главная квартира которого прибыла в Видзы.

2-я русская армия Багратиона, силой не свыше 40-45 тысяч, повернула на Бобруйск, преследуется 60-тысячным войском Иеронима, передовые войска которого заняли Новогрудок.

Колико судить можно по показаниям пленных, Наполеон всё ещё сидит в Вильне. Вероятнее всего, в видах той демонстрации миролюбия, о коей сказано ранее. При нём стоят 4-й и 6-й гвардейские корпуса Сен-Сира и вице-короля Евгения, силой свыше 100 тысяч, составлявшие стратегический резерв армии.

Сообщения армии французской прикрываются справа корпусом Шварценберга у Пружан и корпусом Ренье у Слонима, а слева -- корпусом Макдональда у Россиен.

Понимаю я эту расстановку так: Наполеон вот-вот решит, если уже не решил, двинуть свой стратегический резерв, с ним у Вильны и в двух-трёх переходах от неё обретающийся, на Витебск. Тем угрожать он будет одновременно Петербургу и Москве. А сам наблюдать станет, куда Барклай повернёт. Единовременно демонстрирует он в разных местах: Макдональда отправляет с переправой через Двину у Фридрихштадта и Якобштадта, Мюрат должен оставаться под Динабургом, демонстрируя давление на 1-ю армию, а Даву движением из Минска на Борисов и Оршу оттеснять Багратиона от пути к Двине, а при возможности вместе с королём Иеронимом, продолжающим преследовать 2-армию - и раздавить её.

Однако от Багратиона получились известия более радостные. Казаки Платова изрядно побили кавалеристов французских, а большею частию - польских. При этом замечательную засаду им устроили! Назвали оную "казачий вентерь".

Вот как, сообщают, было дело. Под личным начальством атамана участвовали в нём его летучего казачьего отряда Донского казачьего Атаманского полка пять сотен под командою подполковника Кирсанова, ген.-майора Краснова 1-го бригада, да Донские казачьи полки ген.-майора Иловайского 5-го, полковника Иловайского 10-го, полковника Иловайского 11-го, полковника Сысоева 3-го, Перекопский конно-татарский подполковника князя Хункалова и Ставропольский калмыкский капитана Диомидия полки.

Платов впереди местечка Мир, по дороге из него в Кареличи, выставил заставу из 100 казаков. Разъезд сей долженствовал быть для наблюдения за неприятелем, а главным образом, для заманивания его к Миру, где стоял в засаде полк Сысоева 3-го. Но засада не простая, а спрятанная вдоль дороги в два отряда из 100 отборных казаков каждая.

Три польские уланские полка дивизии ген. Рожнецкого, под командою ген. Турно, появились на рассвете перед Миром и тут же соблазнились лёгкою, с их точки зрения, жертвою. В авангарде их следовал 3-й уланский полк в три эскадрона по 220 сабель. Закономерно, что сотня казачья перед таким превосходством отступать начала, а как преследование за собою заметила, так и в бегство ударилась. Легковерные поляки азартно кинулись за нею. Первый эскадрон улан затем промчался через Мир, подгоняя себя распалением вот-вот догнать казачью сотню, коя и впрямь начала притворно сдавать. Поляки уже настигали казаков, но вдруг за минованием местечка, разъезд наш, дав уланам миновать засады, мгновенно развернулся. И теперь все три сотни ударили неожиданно со всех сторон в дротики. Уланы польские сразу же потеряли и тыл свой, и фланги и были опрокинуты и отогнаны к западной окраине местечка.

И тут начался вентерь нумер два. У окраины сей бежавшие уланы получили подкрепление в виде достигнутого ими полка своего о двух оставшихся эскадронах. Казакам снова пришлось отступать, и снова полякам это казалось столь естественным манёвром, что они ринулись в преследование. Сысоев вновь добежал до южной окраины Мира, где поляков встретил уде весь отряд Платова. Казачки наши вновь кинулись в дротики, уланы оказались окружены, рассеяны и остатки их прогнаны до д. Песочны севернее Мира.

Тут едва не дошло дело до вентеря нумер три. К этому времени два остальных полка бригады Турно, следуя опять же к местечку Мир и переходя речку Песчаны, увидели остатки бегущих трёх эскадронов, по-прежнему преследуемых казаками. Генерал Турно направил на помощь три эскадрона, каковое подкрепление остановило казаков. Однако, сообразясь, видимо, что на третий раз столь удачный фокус с засадами может не получиться, а также удостоверившись в слабости выставленных перед ним сил, атаман Платов кинул кавалерию свою в решительное наступление. После горячей сшибки и эти уланы были опрокинуты.

Тем временем Турно разместил остальную часть своих эскадронов за плотиной р. Песчаны. Отступающие уланы направились к плотине, но та, конечно, не могла вместить всех. Потому часть поляков была прижата казаками к заболоченному берегу, где лошади неприятельские завязли, и уланы вражеские были либо переколоты, либо взяты в плен.

Таким образом, неприятель, после нескольких часов упорного сопротивления, не только потерпел полное поражение, но и был преследуем казаками 15 вёрст от местечка Мир.

По рапорту Платова судя, кроме многих убитых и раненых, противник потерял пленными 6 офицеров и 242 нижних чинов. У нас же убиты и ранены 25 человек. Незначительность урона сего в таком упорном и кровопролитном деле атаман в рапорте своём объяснил тем, что "перестрелки с неприятелем не вели, а дружно бросились в дротики и тем скоро опрокинули, не дав им поддержаться стрельбою".

Особенно отличился и награжден орденом св. Георгия 4 класса подполковник Донского Атаманского полка Кирсанов. Ген.-майор Иловайский 5-й, получив три раны, остался после перевязок в строю. В сотню каждого из участвовавших в деле казачьих полков князь Багратион назначил по три георгиевских креста.

Светлое известие. Особливо на фоне туч, над Дрисским лагерем собираемых...

Известие из главной квартиры, между тем, прибыло. Там паки сказано о соединении армии, а также о том, что после сшибки при переходе через реку Дисну случившейся, наш арьергард не имел важного нападения.

Хвалят войски: "Трудности, с переходами сопряженные, войска наши перенесли с обыкновенною им неустрашимостью. Все усилия неприятеля отрезать который ни будь из корпусов, первую армию составляющих, равно как и покушения его обойти с правой стороны, были безуспешны".

Далее сообщают: "Теперь главные его силы направлены на наше левое крыло, чтобы расположиться между первой и второю армиями. Князь Багратион получил повеление атаковать неприятельские корпуса, против него находящиеся. Сообразно сему сделаны распоряжения и в первой армии".

Аки лакедемоняне составители рапортов сих!

Но заботит несказанно то, что сообщают, что 1-я армия уже подходит к Дриссе. Некоторые части уже втянулись в лагерь и занимают позиции.

Неужто не переубедят государя? Что-то у меня тяжело на душе. По разумению всякому, должны переубедить, но предчувствие всё равно тяжёлое. Мне ли не знать упрямство ангела нашего! Ещё когда к Павлу в Гатчину ездил, жаловался он на сынка. Даже он! В общем, тут Матушка-государыня перестаралась с восторгами воспитательными...

Думаю, у дневника сего читателя не будет, но сам перед собою я должен ответить на обвинение, что я к государю пристрастен и совсем не положительно.

Конечно, с самого начала хорошего меж нами был вряд ли могло. Император Павел уважал меня, несмотря на ласку, кою мне матушка его, им ненавидимая, оказывала. Не забыл он, что когда все чурались его, уже наследником и не считая, ибо Александра императрица на сию роль готовила, я в числе немногих в Гатчине его посещал. Не в видах карьерных, ибо это, скорее, повредить ей споспешествовало. Однако не при дворе я обретался, не при дворе кавалерии свои добыл, а на поле страды воинской. Потому и оказалось, что гол и бос оказался к полстолетию своему и надо было хоть через князя Зубова именьице какое испросить. Нет, просто Павел оригинален был и сам по себе, и судьбою своею шекспировой. Много он читал в уединении своём Гатчинском, а потому, хоть и пристрастен к прусскому порядку, наипаче в муштре, интереснее он был множества, при дворе Екатерининском обретавшихся, хоть и с ними умел я язык общий находить.

А вот Александр уже и тогда, когда в Гатчине встречал я его, с младых ногтей уже себя уже упрямцем и себялюбцем проявлял. И повзрослев, только ещё больше оным стал...

Опять невольно к опыту несчастному Аустерлицкому обращаюсь.

После сдачи австрийской армии Макка французам, я, который шёл ей на помощь, должен был развернуться и быстро спешить назад, чтобы Наполеон и меня не окружил. Отступление даже французы признали блестящим, о чём и в газетах европейских писано было. Тем более, что при этом русские им несколько раз хорошо сдачи давали.

Далее я планировал отступить до Галиции на соединение со второй русской армией, после чего нам и Наполеон не страшен был бы с таковым нашим превосходством численным. Но около Аустерлица к армии прибыли очень довольные её сохранением императоры российский и австрийский. Планы мои перечёркивают, от планирования сражения меня отстраняют, а вместо того, чтобы войска хотя бы обуть после изматывающего отступления, собирают, фигурально говоря, шапки, чтобы ими Наполеона закидать.

Не отстраняя меня формально от командования, они взяли стратегическое планирование в свои руки, а оперативное отдали австрийскому штабу. Тот создал диспозицию для битвы с Наполеоном, которая не учитывала много важных моментов, но главный - что армия Наполеона имеет подвижность и может оказаться не на тех позициях, которую предусматривали австрийцы.

Замечу постфактум: они и не оказалась...

Главный же недостаток был в том, что требовалось очистить центральные Праценские высоты, чтобы обрушиться всеми силами на правый фланг французов. Между тем, высоты эти держали позицию, и если свести с них войска, а рядом окажется хотя бы батальон французов, то фронт наш будет рассечён на две части.

И вновь постфактум отмечу: он там оказался. Даже куда больше, чем батальон. Корпус целый. И русско-австрийская армия потерпела жалчайшее поражение.

Виноват ли Кутузов? С точки зрения царя, хоть он ни разу мне то не высказал (но свет ведь не без добрых людей, всё мне передано было - и из сочувствия, и из злорадства), - да. Виноват я.

А кто же тогда убеждал его: "Ваше Величество, не надо давать боя. Лучше я заманю французов подальше в глубины Галиции и там погребу кости их" - "Да что ты, старый... хорошо, пердуном не назвал... понимаешь! Наполеон нас боится! Пойдём и разобьём!"

А далее меня с возражениями моими царь вовсе не принимал, обращения мои через свитских результата не имели, войскам приказы отдавались и то через голову мою. Что оставалось делать? Только сказать: "Ну, как хотите, Ваше Величество..." и демонстративно заснуть на военном совете: дескать, русского главнокомандующего не слушают, так я лучше посплю, чтобы времени с вами не терять, дураками, я же старенький, дряхленький... Может, хоть так упрямца, удила закусившего, в разум оборотить...

Обещал быть честным перед собою? Тогда добавь: да, и ради того, чтобы отмыться от грязи поражения грозящего - тоже. Да, умываю руки. Пусть проклят буду, как Понтий Пилат, но что ещё делать, коли синедрион в требовании своём самоубийственном твёрд и уступить не желает?

Но ведь на поле боя вновь командовал я. Тут уже не до демонстраций светских и свитских, тут сражение спасать надо. Тогда я вопреки прямым приказам царя пытался не уводить войска с Праценских высот. Довёл дело до того, что император лично прискакал и начал гневно вопрошать: "Отчего войска ещё не сведены с высот?!" А у меня они даже не в походной колонне стоят. "Жду, Ваше Величество, пока все подразделения подойдут", - ещё одна попытка хоть так время потянуть. Ну опомниться же он должен когда-нибудь! Уже ведь обозначилось обрушение плана австрийского, хоть по стрельбе послушай! Нет! "Ведь мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки!" - Молокосос, ты же ни разу в жизни роты в бой не водил! Ты ж только в Гатчине солдат вахтпарадами и мог изводить! Куда ты лезешь? Последняя попытка: "Потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу!" Ну, подумай только, почему генерал твой тебе так не верноподданнически возражает! Может, причина на то есть? Разберись, а пока подожди! "Впрочем, если прикажете..."

Словом, приказ последовал. После чего был разгром, а у сбежавшего царя началась "медвежья болезнь", и "друг" его, австрийский император Франц, даже вина ему не дал на лечение.

Да, получилось что и вдругорядь умыл я руки. А что ещё мне делать?

Спрошу строго, от себя самого отстраняясь: что оставалось Кутузову в обстоятельствах сих? Надо было ему славу свою воинскую, двумя ранами мало не смертельными, омытую, на поругание мальчишке самоуверенному бросить? Чтобы в него тыкали пальцами и говорили: "Ах, это тот Кутузов, что несчастное приказание очистить высоты Праценские дал и тем армию под Аустерлицем погубил?"

И то многие и тычут, кто по неразумению своему, кто из желания царю понравиться. Кутузов был фактически отстранён от командования - а вы возлагаете на него ответственность за оное. Ему даже не дают участвовать в разработке плана сражения, передоверив его полковникам-иностранцам, - а вы возлагаете на него ответственность за неудачу. Его царь не допускал до себя, стоя в одном лагере, и он не мог высказать свои возражения, - а вы возлагаете на него ответственность за то, что не пояснил царю гибельность решений его. Наконец, на поле боя Кутузов получил осколок в щёку, а царь обоср... - вы возлагаете на него ответственность ещё и за это?.

При том это всё происходит, что себя я всё же вытащил из-под надвигающегося позора - поскольку слова, широко разошедшиеся, всё же голос в обществе в мою пользу повернуло. А если бы я так явно неучастия своего во всём не демонстрировал?

Так что ответ один только вижу, который репутацию мою, сорокалетнею беспорочною службою завоёванную сохранил: только собственную честь спасать. Нет уж, Ваше Величество, такую славу, что вы для мену приуготовили, вы лучше себе забирайте. А мне уж оставьте мою, скромную измаильскую да мачинскую... А за свои решения приучайтесь сами ответ держать.

Ну уж что вышло, то вышло. Тем пока ограничусь, не имея достаточно слов, дабы написать о государе так, чтобы не ронять достоинство государства, коим он владеет.

10 июля. Новое поражение кавалерии короля Вестфальского от кавалерии атамана Платова. Ей-Богу, не исчезло ещё чутьё у меня, именно в не линейной тактике казачьих отрядов кроются изрядные возможности наносить неприятелю болезненные раны. Конечно, от вчерашнего разгрома кавалерии противника, как и от сегодняшнего, нашествие само собою не прекратится. Но вносить хаос, дезорганизацию и в конечном итоге страх в неприятельские ряды вот эта способность казаков малыми силами создать перевес в одном пункте весьма способствует.

Но к делу. Вновь у местечка Мир вновь поляки, вновь разбиты - дивизии Рожнецкого повержена конницею Платова, Кутейникова и Васильчикова.

Сильный неприятельский отряд из пехоты и 6 кавалерийских полков), желая, как предполагают, отомстить вчерашнее поражение, появился на том же месте, где прошла давешняя сшибка.

Их встретили те же наши полки казачьи, что давеча, с добавлением, однако, роты Донской конной артиллерии, а также два наших новых летучих отряда: ген.-майора Кутейникова 2-го в числе до 4 полков и ген.-майора Васильчикова с полками 5-м егерским полковника Гогеля 1-го, Киевским драгунским полковника Эмануэля, Литовским уланским полковника Лопатина, Ахтырским гусарским полковника Васильчикова.

Само столкновение произошло у деревни Симаково, южнее Мира. В полдень дивизии ген. Рожнецкого две бригады генералов Турно и Дзивановского, выступили из Мира на Несвиж, где пребывала армия Багратиона. Путь их пролегал через лес малый, на опушке коего 15-й их уланский полк обнаружил казачьи посты наши. Впечатлённый, а то и напуганный вчерашним, генерал Рожнецкий дивизию свою тут же остановил и послал гонца ускорить подход подкреплений; из-за той причины, что фланкеры его за казаками погнались, были опрокинуты, но успели выяснить, каково примерное количество сил наших.

Желая выманить противника, чтобы, беспременно, устроить ему новый вентерь, Платов организовывал атаку на выдвинувшийся несколько вперёд 7-й польский уланский полк. Он был обстрелян артиллерией, после чего атакован передовым полком казаков.

Однако казаки не для такого, почти регулярного, боя. Потому две атаки прошли для них безрезультатно, покуда в третью атаку с поддержкою им вступили два эскадрона Ахтырских гусар майора Давыдова. Последний пробился сквозь лес, в котором неприятель упорно и сильно защищался, ударил со своими эскадронами на неприятельские эскадроны, совершенно их опрокинул и, находясь во всё время сражения впереди своих эскадронов, во многом способствовал своей атакой выигрышу нами сражения, как то значится в донесении.

Тем временем сам Платов, увидевши, что никакое нападение его не может выманить противника, решился на общую атаку позиций трёх полков бригады Турно. Первая атака была отражена. Далее атаки следовали одна за другой, причём Платов усиливал войски эти, кроме Ахтырцев, полком Киевских драгун, а также егерей.

Хоть атаки казаков отражались, в их ходе 7-й уланский полк оказался израсходован почти полностью. Рожнецкий начал маневрировать своими резервами, но в это время, сочетанным с новою атакою на позиции Турно нападением на левый фланг Рожнецкого изъявил себя Кутейников. Тут оборона неприятеля надломилась, он побежал и в итоге был откинут обратно к Миру. Разгром Рожнецкого, доносит Платов, был полный: "Из 6 полков неприятельских едва ли останется одна душа, или, быть может, несколько спасётся...". Ну, тут атаман, конечно, взял излиха, но в его победительном состоянии оное извинительно. По крайней мере, как ранее, числа потерь неприятельских точного не привёл. Но оное и неважно. Важно, что бой сей двухдневный задержал стремление войск французских, чем дал князю Петру обеспечение отхода его армии к Слуцку.

О наших потерях тоже нет полных сведений. Впрочем, из имеющихся рапортов судить если, то они для столь крупного дела самые незначащие. К примеру, Донского Атаманского полка убиты - 1 урядник, 4 казака; Донского казачьего подполковника Грекова 18-го полка убит 1 казак; Донского казачьего ген.-майора Иловайского 5-го полка убитых нет, Донского казачьего полковника Иловайского 11-го полка убиты 7 казаков; Киевского драгунского полка убиты 3 рядовых, 12 лошадей; Ахтырского гусарского полка убиты 5 рядовых.

Майор Давыдов награжден при сём "за беспримерную храбрость" орденом св. Георгия 4 класса. Что-то слышал я про офицера сего храброго, вот не помню только...

Таким образом, вечером 10 июля 2-я Западная армия ген. князя Багратиона, остававшаяся до этого дня у Несвижа, выступила из этого города к Слуцку. Арьергардом её остался летучий казачий отряд атамана Платова, усиленный Сводной гренадёрской дивизией ген.-майора Воронцова.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее выявилось, что именно это двойное поражение привело в бешенство самого Бонапарта. Наполеон, крайне недовольный действиями своего брата, писал ему, по словам офицера штабного, в плен наш попавшего: "Невозможно маневрировать хуже! Вы будете причиной, что Багратион успеет уйти -- и я лишусь плода самых искусных соображений".

Следом он подчинил короля Иеронима Давусту. Тот, однако, сказался больным и обиженный, из армии возвратился в Вестфальское королевство своё...

Примечательное донесение: "Вооружённые крестьяне напали под местечком Голубичами (Дисненского уезда, Минской губернии) на следовавший в гор. Полоцк транспорт с войсковыми тяжестями и отбили повозки с казёнными вещами Рыльского пехотного, Каргопольского и Московского драгунских полков". Литва уверилась в поражении нашем и начала собственных гверильясов выпускать либо то грабительство обычное?

Тем временем худшее всё же произошло: Барклай с армией вступил в Дриссу сего числа окончательно.

Не хочу более писать, хоть и не мальчик уже переживать так...

11 июля. Официальные известия из армии - как всегда, с запозданием на 2 дня. "Вчерашнего числа армия вступила в лагерь при Дриссе.

Арьергард остановился расстоянием на один большой марш, для наблюдения за движениями неприятеля, коих до сего времени не было замечено, ни в рассуждении ускорения его маршей, ни для открытия нашей позиции".

Всё на том. Согласен: более ничего сообщать и не надобно. Армия русская сама себя завлекла в ловушку, и Наполеону никоим образом не выгодно раздражать её и внушать сомнения в якобы выгодности этой позиции. Полную имею уверенность, что ныне французы будут вести себя ниже травы, тише воды, дабы не спугнуть удачу свою.

И хоть криком кричи - а я в сии дни немалым людям смог описать гибельность позиции Дрисской, - а одно слышу: государю на месте виднее. Лишь, вижу, князь Горчаков понимает, но сделать нисколь не может. И то сказать: князь Алексей Иваныч и так-то права на личный доклад императору не имеет, да та растрата средств казённых висит над ним, хоть бы свершил он её, хоть нет. Эх, Россия! Вечно у нас так - легче всем в виновность человека поверить, нежели доверием его облечь. А тут и вовсе невиновность его следствие доказало в пропаже тех 30 тысячей из кладовой артиллерийского ведомства в Выборге - ан виноват! Император же повелел взыскать деньги с него! И хоть после воцарения Александра модно стало говорить про безумства отца его, а князь Алексей и очевидно доверием императорским облечён - однако ж идёт шепоток про него тот сквалыжный.

С иной стороны, и про Суворова говорили, будто он с кассою полковою нечист был, про меня то ж говорят. Да и про любого, с полкового начальника отправляясь, можно то сказать. Ибо в руках его касса, а само её наличие в руках чьих злоречие возбуждает.

Меж тем, Ея Императорского Высочества Государыни Великой Княгини Екатерины Павловны рескрипт к министру уделов, действительному тайному советнику, сенатору и кавалеру Гурьеву Дмитрию Александровичу воспоследовал. Выражается в рескрипте том желание некоторое деятельное участие в способах к умножению военных наших ополчений приять. В смыслах коих выставляет Великая Княгиня со всех имений, удел её составляющих, взять рекрутов из ста ревизских душ одного, коим воинам готова предоставить она особенные выгоды, и вооружа коих собственным иждивением, содержать будет во всё продолжение войны. Того более: во всё продолжение их жизни платёж государственных податей и оброчных денег на себя Великая Княгиня приемлет.

Что сказать? - хороши были дочери у императора Павла, таковыми и остаются. А Катеньку помню я, как и помню, как шутил государь: дескать, догнал, он меня, наконец, с дочерьми, а с сыновьями обогнал.

В сей же день и Императорский манифест вышел, в коем повеление значится в течение одного месяца произвести рекрутский набор с обеих Белорусских Губерний, с Подольской, Волынской, Лифляндской и Эстляндской, с 500 душ по пяти человек, а с Сибири заместо рекрута по 2 тыс. рублёв за него давать. На качество рекрутов нисхождение объявлено: "Кто поставит рекрута в первые две недели от начала набора, у того принимать позволяется, хотя бы он был полувершком ниже назначенной меры".

В манифесте сём одно меня смущает. Рекрутов в солдат хороших оборотить - не менее полугода нужно. То есть мера сия предусмотрительная, но вопросы создаёт. Неужто агенты наши вызнали что, будто Наполеон сильно воевать хочет? По сию пору он в Вильне сидит, явно наших жестов мирных дожидаючись. Явственно, не дождётся, но дальше-то идти ему - только хуже себе делать. Хоть и за Смоленском армии наши выровняться могут, но не осмелился бы я на месте его до Смоленска идти, в коренные губернии русские. В Литве оставаясь, имеет он хоть какие-то шансы на завершение войны, ему выгодное. До Смоленска дойдя, поднимет он против себя уже не государство лишь, а всё дворянство русское. Литве присоединению лет немного, потеря её лишь разуму болезненна. Об том и говорить можно, мир новый обсуждаючи. Но потеря Смоленска болезненна будет уже душе русской. А коли до того дойдёт, то уж тут обсуждать будет нечего, кроме как способы учинить окончательную гибель неприятелю...

12 июля.

В 1-й нашей армии стычка малая арьергардная была, но внимание обратила не самая она - ибо ключевого значения не имела, за тем, что не хочет Наполеон войски наши, в ловушку зашедшие зря раздражать, - а поступок вахмистра, неизвестным оставшегося, Изюмского гусарского полка. Оный, посланный майором полка своего Бедрягой с 6 гусарами для наблюдения за неприятелем и для воспрепятствования ему зайти лесом в тыл полка, напал на французский пехотный патруль из 30 человек и заставил его отступить, причём 2 француза убиты и 9 французов взяты в плен.

Оставляю дело сие на память в дневнике своём, ибо вижу проявление всё большее таких вот геройств сынов Отечества нашего, войну сию постепенно Отечественною осознающих. В рассуждение моё, немало мы подвигов ещё увидим этому вровень, а то и более.

Иное плохо: подвиги сии свершаются уже близ Динабурга. Город сей в осаду взят войсками маршала Удино, из-за чего тревога в Петербурге была большая. Сказывают, вдовствующая императрица Мария Федоровна уже собиралась, укладывалась, наводила справки о безопасных местах - вовсе в изгнание собралась. Не скажу ничего, зане дурно, но токмо вспоминая её в Гатчине, тому не удивлюсь.

Тем временем авангард Груши занял Борисов. Достойно отступил расположенный в Борисове для постройки укреплений под руководством полковника Грессера 2-го рабочий отряд из части 2-го пионерного полка, двух трёхротных запасных батальонов 1-го и 33-го егерских полков. Их всего было 420 человек, окружены бывши с трёх сторон значительными силами французского корпуса маршала Давуста. Однако ж не токмо вывернулись, но и заклепали находившиеся в Борисовском предмостном укреплении пушки, порох затопили, а мост через Березину, провиант и фураж сожгли. Вот уж верно: достойные сыны Отечества своего в годину испытаний великих!

13 июля. Основные бои занялись вокруг Динабурга. Это - на Петербургском направлении, поэтому в городе возникла большая тревога. Многие поспешили в свои имения, даже, как говорилось, и в Августейшей фамилии возникла некая паника.

Возможно, это подвигнет общество наше к более серьёзному взгляду на войну нынешнюю, ибо воистину судьба суверенности Российской в дни эти решается. Прелюбопытно, что многие понимают это, когда говоришь с ними частным образом и обрисовываешь всю тяжесть ситуации. Но стоит образоваться обществу, хотя б и небольшому, как тут же принимаются героические позы и звучат речи, кои считаются патриотическими, а на деле представляют собою глупости несусветные, но опасные. Потому опасные, что речами Наполеона не оборешь, а ведь вплоть до второго дня ничего для армии нашей общество не делало.

В Динабурге же тем временем было отбито нападение французское на мостовое укрепление. Как сообщают, оное укрепление не было окончено постройкою: фланги не были замкнуты. Сверх того, вследствие недоделки укрепления и крайнего недостатка артиллерийской прислуги, на всём укреплении были поставлены только 16 крепостных орудий. Сказывают, недостаток артиллерийской прислуги был до того ощутителен, что 2-го пионерного полка пионерная рота подполковника Латынина при подступлении к крепости Динабургу французских войск, была употреблена к действию из артиллерийских орудий.

Очевидным образом немногого ожидать возможно было от таковых стрелков. Однако же мужеству солдат наших воистину нет границ. В четыре часа пополудни часть французского корпуса маршала Удино начала штурмовать укрепление самым, доносят, жестоким образом. Однако, хотя у с упорством крайним покушались французы ворваться в укрепление, но нашим стрелкам запасных батальонов благодаря и огню артиллерии, пехотинцами направляемой, неприятель из укрепления был прогнан с уроном значимым. Второй штурм был тоже отбит. Бой длился 12 часов. Ружейная перестрелка с обеих сторон продолжалась затем всю ночь, до рассвета. Потери, впрочем, ничтожные: ранен корнет и пропал без вести поручик запасного батальона. Поэтому не знаю, верить ли: штабы наши изрядно грешат преувеличением истинной картины, особливо в делах подобных, оборонительных. Однако ж не впустили неприятеля на укрепления - того и довольно.

Из 2-й армии сообщение. Полученное ген. князем Багратионом 13 июля в гор. Слуцке известие о появлении французских передовых войск маршала Давуста в местечке Свислоче, в 40 вёрстах от крепости Бобруйска, вынудило Багратиона ускорить движение своей 2-й Западной армии к крепости Бобруйску, до которой от гор. Слуцка 120 вёрст.

В движении отступательном своём прикрылся князь Пётр вновь кавалериею казаков Платова.

14 июля. Бой кавалерии Платова и Васильчикова с французами при местечке Романове.

Вновь, однако, радуют известия из 2-й армии. Снова казаки отличились.

Покуда вся 2-я Западная армия ген. князя Багратиона, выступившая 10 июля из Несвижа, сосредоточилась 13 числа у Слуцка, отряд атамана Платова, составляя ариергард этой армии, находился у Несвижа по вчерашний день, а затем, оставя при Несвиже казачью бригаду ген.-майора Карпова 2-го, выступил к местечку Романову.

За неким временем - неясно, каким, ибо неясно, по чьему приказу свершилось сие - вослед общему отступательному движению пошла и бригада Карпова. Неприятель, заметив её отступление, стал преследовать тремя эскадронами польских улан. Тут снова сотворили казаки наши подобие их вентеря, который надо признать, стал модным понятием у публики Петербургской. Карпов 2-й, желая завлечь поляков подалее от Несвижа и там их, по его донесению, "уничтожить", велел своим казакам ускорить отступление. Он отошёл от Несвижа версты четыре и, повернувшись вдруг навстречу уланам, стремительно ударил на них в дротики, истребил один эскадрон, а два остальные преследовал до самого Несвижа. Впослед чему с многими пленными пошёл назад в местечко Романово для присоединения к летучему казачьему отряду. По рапортам судя, два лучшие кавалерийские полки короля Иеронима - 1-й конно-егерский и конно-гренадёрский - "были истреблены в прах".

Таким образом, Платов с казаками его вновь сделал дело, по состоянию армий нынешних наиважнейшее. Не разбив неприятеля (ибо про много пленных при движении отступательном можно говорить изрядно и с гордостию, но я в то не верю, зане сам отпускал их в пятом году, в рапорт, впрочем, вставив, против генеральских рапортов обычно в два раза менее пленными обильный), он, однако, вновь попустил спокойный манёвр армии нашей князя Петра. Это несколько задержало преследование и дало главным силам Багратиона возможность сравнительно более спокойно совершить свой отход.

Но тут опять в действие сие воинское вмешался ангел наш! Знающий только, как усы солдатам на плацу Гатчинском вырывать, да приказы, битвы на проигрыш обрекающие, отдавать. Тако Пётр наш князь Багратион, миновавши окружение, спасши армию, вывернувшись из-под двух армий Бонапартовых, получает вдруг выговор царский за то, что не двинулся на Минск. Который, заметить надобно, занять уже возможности никакой не было. Абы и была: к чему? - когда армия Первая западная к северу уклонилась, в лагерь Дрисский уходя, царёву безмысленну выдумку исполняя.

Тем временем в армии Багратиновой пребывющий 7-й пехотный корпус ген.-лейт. Раевского выступил уже к дер. Верхутино. То есть, не имея возможности пройти через Минск, князь Багратион пошёл усиленными переходами от Несвижа через Слуцк и Бобруйск к Старому Быкову, чтобы оттуда пройти через Могилёв на Оршу.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Под вечер уже дня того известие пришлось, что на основании соображений многих решено было покинуть Дрисский лагерь. Но неясно пока было, в каком направлении армия наша двинется.

15 июля.

Из главной квартиры особливых донесений нет: упоминают лишь блестящее дело Платова под Миром. Зато от Витгенштейна получено донесение и весьма приятным известием: что генерал-майор Кульнев, по переправе с отрядом кавалерии в ночь со 14-го на 15-е июля против Друи, напал на часть французской кавалерии и истребил два полка оной, взяв в плен более 100 человек, среди них 3 офицера, и бригадного генерала, барона de Saint-GeniХs. После чего Кульнев возвратился за Двину, произведя у противника страшный переполох.

Сказывают, дело протекало с полным нашим превосходством: Гродненские гусары, шефом которых как раз Кульнев состоит, и донцы атаковали неприятеля, обошли его с обоих флангов, опрокинули его, а затем подполковник Ридигер "в нескольких атаках, не давая неприятелю построиться, поражал его беспрестанно" до дер. Чернова, в 15 вёрстах от гор. Друи. Доносят также, что французами "за неимением подвод, на месте сражения оставлены более 100 человек тяжело раненых, кто были без всякой надежды к выздоровлению". Наши потери при этом весьма малы: у гусар 10 нижних чинов, да у казаков 2 убитых, да 52 раненых у тех и других.

Кульнев вообще гораздый генерал, как про него рассказывали по Финляндской кампании. Храбр, стремителен, но... гусар слишком. Через то опасаюсь я неприятностей с ним, как то и в Финляндии бывало. И уж слишком выпить любит Яков Петрович, из-за чего не раз и с войсками не хорошо распорядителен бывал.

Главные силы Наполеона, доносят, двигаясь двумя колоннами, головными эшелонами миновали Свенцяны и Вилейку.

Противник продолжает осаду Динабурга. Чрезвычайно хорошо войска наши себя ведут. Что говорить: вся крепость из плана лишь бумажного состоит, на земле только размечено место под укрепления, да кое-где работы земляные начались. Разве что хороший tete de pont, вокруг которого и идут бои. А защищают его так изрядно, что ничего пруссаки и французы с тем сделать не могут. Вчерась новый штурм, частью корпуса Удинота начатый на левом фланге, отбили изрядной перестрелкою.

Однако и у нас неприятность великая: в девять часов пополуночи последовал от неизвестной причины взрыв 370 боевых артиллерийских зарядов, сложенных близ батарей, устроенных по сю сторону Западной Двины для обороны крепости. До 20 человек убито.

Тем не менее, решимости держаться это у войск наших не умерило. По показаниям пленных, Макдональд даже принуждённым себя выказал выписать из Грожентали осадный парк, но когда он ещё из мест тех дойдёт...

Так коли бы не забота эта с лагерем Дрисским, можно было бы несколько дух перевесть. Но Дрисса, Дрисса! Неужто не переборет никто упрямство ангела нашего? Неужто из-за характера одного человека, хоть бы и государя, судьба России столь нелепо свершена будет? А ведь боюсь, боюсь я, что возможно сие с Александром. Человек он со странностями, всю жизнь свою колеблется между иллюзиями и разочарованиями в оных; что, впрочем, не привело его к осмотрительности, но так и остаётся он увлекающимся идеями разными до полного достижения полного вреда, коий только в идеях тех заложен быть может. Равновесия нет в государе нашем - то ли от воспитания Лагарпова в бессмысленно-ложных принципах, коим сама действительность сопротивляется и царя то признать вынуждает, то ли от характера его слабого, но вечно сильным казаться жаждущего.

Однако же это может и к завершению удовлетворительному Дрисской авантюры привесть. Ежели сыграет кто из свитских на слабостях Александровых, из той же непоследовательности проистекающих, то возможно и решение положительное. Опять же, не мною одним замечено: трусоват бывает государь наш, хотя и страстно то скрыть пытается. Я бы на этом сыграл: на кого-де, Ваше Величество страну оставите, коли Наполеон армию вашу со всех сторон окружит? Надобно ли нам унижение таковое, за возможным попадением царя русского в плен открывающееся?

Я, впрочем, тоже некоторые усилия здесь в Петербурге приложил, мнения своего не скрывая об опасности сидения Дрисского, хотя, конечно, про самого государя ни слова из здесь изложенного не произносил. Вообще не произносил о нём ни слова, что многим явственно показало куда больше, нежели самые разящие эпитеты. В ответ же голоса зазвучали, что надобно как-то и меня из небытия поднимать - негоже, де, генералу достоинств таких и опыта на печи сидеть, когда над страною опасность нешуточная стала...

Да вот ведь: опасаются опалы государевой, въявь не высказываются, хотя весь уже Государственный совет меня использовать желает.

16 июля. В известиях от Главной квартиры нынешних ничего нового нет, рассказывают о делах на Друе и возле Мира. В победном духе обставлены известия, но я, отдав должное весьма изрядным действиям нашим, сам себя в радостях сдерживаю мыслию, что всё это - не более чем арьергардные стычки, которые на нашей земле происходят.

Однако ж и воистину радостное событие дня сего свершилось: армия наша всё же оставила Дриссу! Не думал, что радоваться буду тому, что армия наша отступила из нашего же пункта - а вот ведь, с облегчение дух перевожу...

Но как бы то ни было, а в день этот, 16 июля, армия 1-я, в порядке полном, со всем обозом покинула Дрисский лагерь и пошла к Витебску. Это также положительно отметить надобно: хотя у Михаил Богданыча разумных вариантов для других направлений и не было, но вполне вероятно было, что царь настоит петербургское направление закрыть. Ибо ведь и тут по сю пору опасения раздаются, что Наполеон, от армии нашей заслоном, самым не значимым, закроется и со всею силою своею к столице пойдёт. Тем паче то будто бы возможно, что князя Петра французы как зайца ловят; тот из силков вырывается, но в итоге движений всех принуждён далеко на юг от первой армии отойти. В 300 вёрст, по карте судя, разрыв уже состоит. Так что Барклаю либо на Полоцк - Витебск, а далее - да, Смоленск идти, чтобы со 2-ю армией хоть там соединиться, либо бросить Багратиона на уничтожение корпусом Давуста, с войсками короля Вестфальского, домой уехавшего, соединённым с позавчерашнего дня.

Да, но... Император! Он прикажет - и пойдёт армия, куда он прикажет. Однако же то, что к Полоцку Барклай двинулся, показывает, что убедил он царя, злопамятность и обидчивость того игнорируя.

Тем временем Динабургский отряд ген.-майора Уланова можно поздравить с отражением штурма неприятельского. По сообщениям из Динабурга, в ночь сию с 15 на 16 июля противник прекратил свои покушения против мостового укрепления. Уже нынче на рассвете июля разъезды Сводного гусарского полка и команды Донского казачьего полковника Родионова 2-го полка имели перестрелку с отступающим уже французским арьергардом.

И от 3-й Резервной Обсервационной армии ген. Тормасова радостные известия поступают. Там ген.-адъютант граф Ламберт собрал авангард из 5 полков, из коих два егерских, и вчерашнего дня рекогносцировку в Варшавском герцогстве произвести решился находящихся против него неприятельских войск.

Главным пунктом рекогносцировки был намечен гор. Грубешов - его предполагалось окружить, захватить всех его чиновников и воспользоваться их показаниями, бумагами и перепиской канцелярии местной субпрефектуры для получения необходимых сведений.

Выделяю я событие сие не только потому, что поиск на территорию противника вёлся, но и по остроумию оперативному, что граф Ламберт показал. Часть войска своего выделил он для атаки на местечко Крылово. Одновременно Донской казачий войскового старшины Власова 2-го полк и эскадрон Александрийского гусарского полка под командой подполковника того же полка Мадатова, переправившись через Западный Буг при селении Стрыхов, напали на селение Городок.

Но действия сии лишь демонстративный порядок носили. Покуда происходили они, ген. Ламберт, всего с батальоном 14-го егерского полка, эскадроном Александрийского гусарского полка и с 50 охотниками Татарского уланского полка, перешел Западный Буг быстро направился к селению Гусинов, где к нему присоединились прибывшие из Городка части. Пока противник его в местах нападений людей его, отряд его дошёл до Грубешова, в котором находились 1.000 человек милиции Варшавского герцогства. Не смогши захватить всех милиционеров, предупрежденных о нашей переправе зажжёнными на сторожевых пикетах маяками и потому успевших спастись бегством, тем не менее сам Грубешов генерал Ламберт занял и 98 милиционер, захваченных на пикетах, пленил. А вскорости по занятии города, к отряду его присоединился и отряд, прибывший из местечка Крылова, и, таким образом, перед неприятелем из разрозненных партий вновь образовался корпус, с которым уже и регулярные войска считаться обязаны.

Далее граф Ламберт, по бумагам оставленным в городе, убедился, что в Варшавском герцогстве весьма мало неприятельских регулярных войск находились, и он с отрядом своим значащей силою на территориях тех становился. И потому предполагал затем направиться со всем своим авангардом к гор. Люблину. Но вследствие полученного повеления императора о переходе армии ген. Тормасова в наступление к гор. Брест-Литовску и Кобрину против саксонского корпуса ген. Ренье это предположение не было выполнено.

17 июля. Передают наверное: Наполеон оставил Вильну. Значит, он решился. Решился идти дальше, не встретив мирного предложения от русского императора. Посчитал: получается, он 19 дней пребывал в ожидании. Или в нерешительности. Конечно, корпуса двигались его, и стычки происходили, но ничего фатального французы не сделали. Не исключаю, что и по велению императора своего. То есть Багратиона в ловушку загнать и окружить - это стремление непременное: ибо что ещё так наверное заставит Петербург решиться на мирные переговоры как не потеря армии своей, в нынешних условиях ключевой. Но князь Пётр оправдал свою славу. Хотя его чаще сравнивают с львом, а в данном случае он петлял, как лисица, но это никоим образом его заслуг не умаляет. В условиях немыслимых он не только покамест уходит благополучно от втрое его сил превышающих, но вызвал знатный кризис в управлении армии Бонапартовой: сам брат императора оную оставил, не снеся укусов Багратионовых и издёвок за то со стороны маршалов императорских. Поглядим: что-то верю я, что и Давуста Багратион обведёт вокруг пальца.

В любом случае Наполеону ничего не стоило отозвать корпуса свои в любой момент, ибо сражения решительного не случилось, в губерниях собственно русских нога врага не ступала, а конфигурация корпусов пока что не давала ему значимого преимущества, кое потерять было бы жаль в видах уничтожения армий наших. Так что при сигнале из Петербурга о мире он, полагаю, готов был состояние военное прекратить.

Но Петербург, оказалось, на то готов не был. И хотя считаю я войну эту не нужной, а главное - преждевременной, всё же тут всецело на той же позиции стою: чтобы крепкий мир с Наполеоном иметь, надобно побить его. Либо, поскольку трудно сие неимоверно, нанесть ему потери неприемлемые, дабы не думал он более на самодеятельность России покушаться.

Вот только как сделать сие? Потерями Наполеона не сломить: хоть и дорожит он солдатом, однако же лишь постольку, поскольку тот важною машиною для войны является. Чем, кстати, выгодно отличается Бонапарт от многих генералов наших, для коих солдат русский просто скотиною бессловесною представляется, массою лишь и стойкостью своею успеха для полководца добивающийся. Но при крайности и Наполеон пред потерями не останавливался никогда. А уж как он армию свою в Египте бросил, то о нём весьма красноречиво рассказывает.

Вот и мыслю я: а что его заставило там армию свою на погибель бросить? Один ответ только: окружение стратегическое, в коем она к тому времени пребывала. Он в силе - и в руках его то было - войско своё в любую сторону направить и даже успеха добиться. Но это не решало основной его тягости: некуда ему армию было уводить без перспективы потери её конечной!

Вот и в России надобно бы ему что-либо подобное учинить. Разбить его войска наши едва ли возмогут, но вот обхитрить и в ловушку загнать...

Вот только некому, зрю я, сделать сие. Князь Пётр хорош, но... наступателен. Наполеон сам его в ловушку завлечёт. Барклай умён и предусмотрителен, но прямолинеен. Он будет отступать до сравнения сил своих с Бонапартовыми, а там даст сражение, столь же прямолинейное, как сам, и проиграет его. Беннигсен? Да, Пултуск и Пройсиш-Эйлау - за ним, и заслуженно красят его как генерала. Однако полководцем в этих сражениях он выступил слабым, опять же - прямолинейным, потому и битвы эти распорядительностью корпусных командиров - тех же Барклая с Багратионом - да стойкостью солдат наших выиграны были. А там Фридланд и вовсе итог подвёл доблестям полководческим Левина-Августа-Теофила...

Войски на поле расставлять, на большее не способен он.

И вот не вижу я генералов иных, способных самого Наполеона окрутить. Честным будучи, как обещался я себе самому, дневник сей начинаючи, скажу, что генерал такой есть. Да только в немилости он царской и в отставке фактически. Да, не льстя себе, могу сказать, что и опыт есть по окручиванию Наполеона самого, а уж маршалов его - любого обману. А всё же холодок в душе шевелится - это ж самого Наполеона обхитрить надобно! Сумею, не сумею, - а пробовать страшновато. Точнее, так: и страшновато, и хочется. Всё же получилось в 5-м годе... И силы его я растянул, и нашего превосходства численного добился, и далее отвёл бы его в Галицию - там и похоронил бы... Правда, здесь Россия, а не чужая земля, но кто ж в том виноват, что Наполеона сюда привели? А всё с Аустерлица этого проклятого началось! Да, не виновен я в поражении том, но... или виновен всё же? Может надо было молокососа-царя послать по-русски там, на Праценских? Что я терял-то? Да поставить корпуса в оборону? Много раз бой я тот разбирал. Смотрел и такой образ действий своих. Предположим, я не Кутузов, а Суворов, предположим, на месте царя Светлейший Потёмкин-Таврический стоит, предположим, что как тогда, у Очакова... А чего добился Суворов? Да ничего. Эпиграмму свою сочинил только лишь...

Так и там, при Аустерлице. Сколь раз я и так, и сяк позиции перекручивал! Вот задержи я Коловрата, оставь его на высотах. Левый-то фланг всё равно вслед за Давустом, ему то ли подающимся, то ли поддающимся, - уходит и отрывается! Сульт, на высоте меня видя, понизу проходит, стык нащупывает и всё равно в спину Дохтурову и Ланжерону, кои уж в болотах близь Тельница и Сокольница вязнут, вонзается! Бернадот на меня наваливается, Ланн - на Багратиона: сколь ни много нас, а боем мы связаны. И левому флангу нашему всё едино в окружение попадать, ибо всё едино к озеру Сачамскому прорывается и наших к нему приколачивает, как гвоздями к кресту! Всё в диспозиции Вейротеровской дела проигрыш заложен был. Я ж не просто так молчал на совете военном - я ж до того и прямо возражал, и с генералами нашими нарушение правила решительнейшего стратегии военной обсуждал - что нельзя в сражении линейном фронт разрывать! Царю хотел на то, как на курьёз указать: князя Петра на фланге правом забыли!

И что? Не допустили меня к царю. Он, вишь, советникам да стратегам австрийским доверяет, и план сражения менять не будет. Даже до Аракчеева не допустили! А что мне брат царёв Константин в лицо крикнул, когда я его об опасности построения австрийского? "Вы говорите вздор!" Будто я лакей его!

Да и то сказать: кто такой для них - русский командующий? Ему император собственный всего десять тысяч подъёмных да издевательских сто рублей в месяц столовых положил! Камердинеру больше платят! Уже о том не вспоминая, что в условиях схожих - на поход Итальянский - Суворову император столовых тысячу в месяц назначил, а подъёмных и вовсе 30 тысячей! И не в том дело, что Суворов Кутузову не чета - это само собою! Только ведь и не миловал Павел Петрович его куда как больше, чем наш ангел - меня; сей хотя и наружно, но хоть в ссылку не отправлял. Получается, к полководцу своему император Павел был щедрее, чем его милый сынок... А в естестве ежели глянуть - так и не к полководцу, а к державе своей. Ибо в воинах таких полководец царский - армии твоей лицо, а значит, страны своей и тебя самого. А ты перед австрияками битыми его на нищету обрекаешь... Курьёз, но токмо собственную твою армию унижающий!

Курьёз и то: план сражения с главнокомандующим заранее обсуждался! А ведь тоже - армии русской поношение! Не считаешь годным полководца своего: смести, в отставку отправь, замени хотя и на Вейротера, тобою столь высокочтимого! Нет, вы тут командуете, Михайла Ларионович! Вот только командовать вы тут не смеете!

Тут уж я понял всё. Славу победы завтрашней мне отдавать не хотели - ни австрияки, ни наши иностранцы придворные. Во главе с главным из них - царём русским...

Ну, хотите победы - вольно вам! Добивайтесь. Я уж мешаться ни во что не буду. Но только вот и поражение ваше на себя не возьму. Демонстративно спать буду на совете военном - может это проймёт их? Нет! Завтра австрияки, Бонапартом многажды битые, во главе с Вейротером репоголовым, Наполеона победят! Подумаешь, генерал русских от него с 200 тысячами со своими 50 ушёл, да так, что не токмо из окружения спас, самими австрияками ему же вдругорядь уготовленного столицы своей сдачею без боя, а и Наполеона с 70 тысячами всего оставил! У нас же теперь не русские лапотники-варвары, у нас теперь цвет воинства европейского в армии нашей общей - непобедимые беломундирники австрийские! Вынесем Буонапартия!

Вот и вынесли. А я, простите, - да, я чист останусь! Раз уж я всё равно вздор говорю - так я и промолчу... Разве что наутро не забыл ещё раз засвидетельствовать исправному немцу генералу Бергу 1-му, что ныне у Витгенштейна в восках направление Петербургское прикрывает: "Хорошенькое дело -- я должен командовать боем, которого, видит Бог, не хотел предпринимать". Не зря сказал: действительно исправный немец оказался Григорий Максимыч, не поосторожничал слова сии далее передать.

А кто из генералов, со мною вместе плечьми на план Вейротеровский пожимавшими, признался позднее в том? Ни единого! Молчал Кутузов, ни с кем не говорил! Тогда и я спросить у всех в праве полном: ладно, я спал на совете том. А вы-то где были? Отчего вы молчали?

Да, в общем, горько об том вспоминать. По разумению трезвому по времени тому уж всё равно было - оставлять или нет высоты Праценские. Разве что поболе французов мы на них положили б - но без левого фланга, уже потерянного наверное, поля бы мы не удержали. Той катастрофы, возможно, не случилось бы - отошли бы Коловрат с князем Петром в порядке относительном. Но зато левый фланг наш полностью бы лёг. Так что и под сим решением не хотелось бы мне подписываться. Что ж, хитрый, но недалёкий ангел наш и тут сам голову в нужник сей погрузил: "Отчего не велите войскам вперёд двигаться, Михайла Ларионович?" Добился лишь от него не увиливания гражданского, а прямого приказа, как в армии оно положено, - и пожалуйте на настоящую войну, Ваше Величество! Это вам не Гатчина, где можно батальон назад вернуть, дабы он заново прошёл перед вами, ещё выше ноги вскидывая...

Неужто и теперь всё то повторится? Неужто не возмогут его генералы дельные из армии убрать?

Отвлёкся сызнова.

Таким образом, ныне, 17 июля, Наполеон приказал войскам перейти в наступление. Значит ли это, что он узрел выход армии нашей из Дриссы и разочаровался в плане своём под видом спокойствия полного и сидения в Вильне тихо приблизить корпуса свои и окружить Барклая; либо же наступление сие общим его замыслом диктуется, - того сказать не берусь. Но ежели же тут второй вариант окажется, то значит сие, что Бог нам попустительствует: за день до катастрофы, получается, 1-я армия из западни своей добровольной выскочила!

Но тут новую опасность, из-за остановки сил наших в Дриссе Наполеон нам создаёт: оставив на левом фланге большой армии Макдональда и Удинота, центральные силы свои направил он на Витебск. Цель ясна: завернуть армию Барклая всё ж таки на север, преградив марш её на Полоцк и далее Оршу, куда и армия генерала Багратиона через Могилёв выйти шанс имеет. Либо... в Смоленск.

Впрочем, не надобно и быстроумием Бонапартовым обладать, чтобы узреть: ретирадою своею в Дрисский лагерь армия наша и без того Полоцк без прикрытия оставила. И ежели не успеет теперь Барклай, то и в Витебске французы его уже ожидать будут. Нет, и этот стратег хотел Наполеона у Аустерлица победить! - поставил одну армию в положение, где она ничего не защищает кроме самоея себя, открыл оперативное направление на Москву, подарил неприятелю армию Багратионову, ибо выставив заслон, хотя бы и значащий, против 1-й армии, может Наполеон со всеми силами на князя Петра навалиться. Ну внятно же это любому генералу, даже и глупому! Кадетам моим из Шляхетского корпуса то внятно бы было!

Ох, надобно прекращать письмо сие, что-то сильно волнение моё, и голова болеть начинает. Ночью, поди, опять не спать. Только ляжешь, а думы не улегаются, всё будто движения корпусов наших и вражеских пред взором мысленным крутятся. Ну так же просто всё, поручику штабному карту покажи - и он всё то заметит, что царь с советниками своими иностранными не замечает!

Впрочем, и стычки пока незначащие: Макдональда корпуса авангард выдавил наших на 3 версты к гор. Бауску; возле Пинска столь же мелкое дело против двух эскадронов, да некий поручик Изюмского гусарского полка от французского пехотного отряда будто бы 13 пленных выхватил.

Нет, верить буду, что Барклай не опоздает и вывернется, хотя и мимо Полоцка обойдя...

18 июля. Свершилось! Внял Господь молитвам моим!

Ночь не спал как есть всю. Посылал даже к Катиньке, нет у неё средства какого от бессонницы. Взвара травки некакой дала, сама принесла, милая супруга моя. Забылся под утро уже, день промаялся. Уже нешуточные дела начались: Наполеон наступление возобновил - следственно, вновь он на победу над воинством нашим нацеливается. Вижу, чувствую, что в недоумении он пребывает, и затея его самому ему сомнительна становится. Не знаю, как, а - чувствую я его. Всё же, кажется, мне, в методу проник я его. Оно, конечно, дело это неверное: полководец он великий, без сомнения, и идеи неожиданные весьма часто его посещают. А даже и граф Александр Васильевич попроще его воевал. Тоже быстро, неожиданно, но в движениях своих не столь хитёр. Да и вправду сказать, корпуса в армии нашей подобно французским так ловко двигаться не умеют, как бы пальцами были на руке полководца. В манёврах сложных слабы офицеры наши. Да и генералы тож. Только офицеров приказы двигают и останавливают, оттого нередко медлят войска наши передвижением и манёвром, в нежданную ситуацию угодивши. А генералы, напротив, вольницей страдают. Так иной раз приказ перевернут, что головою лишь покрутишь: да исполнить ли хотел он его? Как Ланжерон бесился тогда у Слободзеи, что не его, заслуженного, по званию старшего, за изрядное командование левым крылом нашим при Рущуке в генералы от инфантерии произведённого, а ген.-лейтенанта Маркова отправил я на берег Дуная правый, дабы лагерь турецкий захватить и тем армию их на нашем берегу окружить! Не сказал, конечно, ему, но хоть и хороший он генерал, а не мог я ему столь важное дело доверить, ибо положиться на его исполнительность никак нельзя было. А Евгений Иванович не только храбр и умён, но рассчитывать можно, что приказ он в точности выполнит.

А ведь это я не просто так пишу, сторонние мысли для памяти излагая. Это я длю моменты приятные, когда радость в мозгу и сердце стоит и будто бы гальванизирует их по опытам новейшим естествоиспытателей европейских. Но надобно привесть здесь облегчительное известие: не доходя Полоцка, император Александр оставил армию! Сказывают: через Смоленск в Москву направился!

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Рассказали мне позднее, что более всего Александр Семёнович Шишков в том преуспел, к убеждениям своим Аракчеева сперва склонив, а далее Балашова. И вот ведь снова всё, как пред Аустерлицем было: со многими Шишков об щекотливом том предмете заговаривал, и те с ними соглашались даже, да вот никто не решался к царю с предложением армию покинуть подойти. Слова их передают: боятся-де, что если кто сделает ему такое предложение, то он сочтёт его преступником и предателем. Не знаю уж, как, а, по соображению моему, должен был Аракчеев вспомнить конфузию Аустерлицкую, за кою он свою долю ответственности изрядно несёт. Может, то и подвигло графа сего худородного, коего отца 200 рублей не было, в корпус кадетский записать его, на усилия, от афронта нового, уже всепременно гибельного, императора нашего увлечь...

И вторая тревога тоже разрешилась благополучно: успел Барклай в Полоцк! Быстр Наполеон, однако же не успеет он главного ныне - охватить армию 1-ю. На худой конец прикроется Михайла Богданыч корпусом, задержит неприятеля.

Манифесты императорские привожу тут, хотя по слогу тут опять рука государственного секретаря явственна:

"Государя Императора воззвание к жителям Московской Столицы.

Первопрестольной Столице НАШЕЙ Москве.

Неприятель вошёл с великими силами в пределы России. Он идёт разорять любезное НАШЕ Отечество. Хотя пылающее мужеством ополчённое Российское воинство готово встретить и низложить дерзость его и зломыслие; однако ж, по отеческому сердолюбию и попечению НАШЕМУ о всех верных НАШИХ подданных, не можем МЫ оставить без предварения их о сей угрожающей им опасности: да не возникнет из неосторожности НАШЕЙ преимущество врагу. Того ради, имея в намерении, для надёжнейшей обороны, собрать новые внутренние силы, наиперве обращаемся МЫ к древней Столице Предков НАШИХ, Москве: она всегда была главою прочих городов Российских; она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу; по примеру её, из всех прочих окрестностей текли к ней, на подобие крови к сердцу, сыны Отечества для защиты оного. Никогда не настояло в том вящей надобности, как ныне. Спасение Веры, Престола, Царства того требуют. И так да распространится в сердцах знаменитого Дворянства НАШЕГО и во всех прочих Сословиях дух той праведной брани, какую благословляет Бог и православная наша Церковь; да составит и ныне сие общее рвение и усердие новые силы, и да умножатся оные, начиная с Москвы, во всей обширной России! МЫ не умедлим САМИ стать посреди народа СВОЕГО в сей Столице и в других Государства НАШЕГО местах для совещания и руководствования всеми НАШИМИ ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую мнит он низринуть нас, на главу его, и освобождённая от рабства Европа да возвеличит имя России!

На подлинном подписано собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою тако: Александр.

В лагере близ Полоцка, 6 Июля 1812 года".

"Манифест

о сборе внутри Государства земского ополчения.

Божиею милостью Мы, Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.

Неприятель вступил в пределы Наши и продолжает нести оружие своё внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие великой сей Державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу её и благоденствие. С лукавством в сердце и лестью в устах несёт он вечные для ней цепи и оковы. Мы, призвав на помощь Бога, поставляем ему в преграду войска Наши, кипящие мужеством попрать, опрокинуть его, и то, что останется неистреблённого, согнать с лица земли Нашей. Мы полагаем на силу и крепость их твердую надежду; но не можем и не должны скрывать от верных Наших подданных, что собранные им разнодержавные силы велики, и что отважность его требует неусыпного против неё бодрствования. Сего ради, при всей твёрдой надежде на храброе Наше воинство, полагаем Мы за небходимо-нужное: собрать внутри Государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой, и в защиту домов, жен и детей каждого и всех.

Мы уже воззвали к первопрестольному граду Нашему, Москве; а ныне взываем ко всем Нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским, приглашая их вместе с Нами единодушным и общим восстанием содействовать против всех вражеских замыслов и покушений. Да найдёт он на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина. Благородное дворянское сословие! ты во все времена во все времена было спасителем Отечества; Святейший Синод и Духовенство! вы всегда тёплыми молитвами своими призывали благодать на главу России; народ Русский! храброе потомство храбрых Славян! ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров; соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют.

Для первоначального составления предназначаемых сил, предоставляется во всех Губерниях дворянству сводить поставляемых ими для защиты отечества людей, избирая из среды самих себя Начальника над оными, и давая о числе их знать в Москву, где избран будет главный над всеми Предводитель".

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: В немногие дни правительством были утверждены штаты полков ополчения: пеший полк состоял из 62 офицеров, 175 урядников, 26 писарей и 2400 рядовых, конный полк - из 35 офицеров, 120 урядников, 14 писарей и 1200 воинов. Таков же состав образцом стал и для других губерний России.

ПРИМЕЧАНИЕ ВТОРОЕ: Дворянство Московское, воодушевясь, постановило по 10 ратников со 100 душ собрать, то есть с 305 246 всего поставить в ополчение свыше 30 тысяч ратников. Это в противность тому, что в губерниях I округа собирали: там по 5 со 100 душ. И то хорошо, да дело-то военное: где ж на них всех оружия да довольствия собрать? С едой ладно: деньгами и продуктами дворянство и купечество изрядно помогли. А что с оружием исправным да выучкой воинской делать, да где офицеров довольно взять, чтобы хоть как в сражении командовать умели? Офицерский состав принимался в ополчение в чине, в котором он состоял в отставке. Да много ль их, отставных, в здоровье пребывают? А гражданские, кои в армии не были и офицерских чинов не имевшие, то из оных коллежские советники шли в чине капитана, надворные советники и коллежские асессоры - штабс-капитана, титулярные советники - поручика, коллежские и губернские секретари - подпоручика, коллежские регистраторы - прапорщика. В бою нынешнем на офицеров таких, хотя и мужественных, положиться довольно трудно...

Вот и были ратники наши геройские в сражениях не топорами едва ли едиными вооружены часто...

Сего же дня закончилась официально несчастная война наша с Англиею. Подписан в Швеции русско-английский мирный договор. Поверить ли - с 1808 года воевали! Занесу тут на память дела воинские, в ходе её происшедшие.

В 1808 году мая 3 дня в Южной Африке англичане задержали российский шлюп "Диана", направлявшийся в Тихий океан для научных работ.

В июле того же года в Балтийском море потеряли мы корабль "Всеволод" и 3 канонерские лодки, причём экипажи их почти перебиты оказались.

В августе в Лиссабоне корабли российские, после шторма на ремонт зашедшие, принуждены были на время англичанам сдаться, с условием, что те их вернут после заключения мира.

В июне 9 года по пути опять на Балтике 14-пушечный катер наш "Опыт" принял бой против английского 44-пушечного фрегата. Экипаж наш был захвачен англичанами, но отпущен под честное слово не воевать более до конца войны.

Далее боевых действий не было.

Из армий наших больших известий нет. 3-я Обсервационная армия ген. Тормасова проводит демонстрации в видах наступления к Брест-Литовску и Кобрину, имеются кавалерийские сшибки. В арьергарде 1-й армии перестрелки близь гор. Дисны. У Витгенштейна стычки возле Друи. Сам корпус находится возле Дриссы, наблюдая неприятеля.

19 июля. По донесениям судя, наступление Наполеоново приобретает силу, но наши пока держат свою ретираду весьма удовлетворительно. Утром сего 19 июля направил он главные силы свои на Бешенковичи, с умыслом явственным не пустить 1-ю армию к Витебску.

Есть благоприятное для нас обстоятельство в движении том. Корпус Удинота от армии большой отделяется и остаётся в целом при Полоцке для прикрытия сообщений армии французской от Динабурга до пункта сего. Что закономерным образом сокращает главные силы Бонапартовы.

На крайнем правом фланге нашем усиливает давление корпус Макдональда. Произошёл тут бой у местечка Гросс-Экау. Отмечания требует первое после Семилетней войны боевое столкновение между русскими и прусскими войсками.

Видит Бог, ханжою в вопросах сих не был я никогда, но, однако же, как объяснить духу народному, на Отечество которого вся Европа ополчилась, вот такое сообщение: "19 июля ген. Граверт с пятью баталионами своей прусской дивизии, выступил из гор. Бауска, атаковал позицию отряда ген.-лейт. Левиза со стороны дер. Зорген, т.е. с фронта, и в то же время прусский генерал Клейст с тремя батальонами и с шестью эскадронами стал обходить левый фланг позиции отряда ген.-лейт. Левиза со стороны дер. Дракен".

Кто тут чей? Отсель и идут все те порядком громче ставшие уже разговоры, что "вокруг все немцы!" Уже вон, поговаривают, и в армиях наших ползут фразы сии. А уж послушать, как Маринка, горничная, рассказывает, что на площадях да рынках народ обсуждает - так хоть святых вон неси! И всё чаще на Барклая как на немца указывают, хотя совершенно в русских он интересах действует, пространства на армию французскую разменивая! А только кому что объяснишь? Глас народа, хотя б и ропот глухой - едино глас Божий остаётся, и не потому, что прав, а потому, что окончателен. Безапелляционен, аки решение Юпитера римского! Сперва поразит, а там уж и апелляций подавать некому.

А ведь между прочим тактика Барклаева в соединении с условиями климата и природа наших действительно уменьшению армии французской споспешествует. Как показания пленных гласят, зашед в Россию, полагались они на то, что смогут вволю они получать тут желательное. Так и говорили им офицеры, от грабежей обывателя немецкого отвращая: "Когда же мы будем, вы будете брать всё, что захотите..."

Уже, к слову, видное свидетельство того, как они к нам относиться собираются, наши новые "завоеватели"...

Однако ж, сказывают, уже у Ковно гроза их застала ужасная, будто бы предвещение Божественное, что ждёт их здесь. А буря была со снегом и градом, и, по показанию одному, пало лошадей в кавалерии Мюратовой только в ту ночь сверх десяти тысячей!

И далее - то ж. Мюрат кавалерию свою гнал, ищущи армию нашу настигнуть поскорее - король Неаполитанский всегда храбростию славился, но и умом весьма коротковатым. Потому марши делались ужасные: по целому дню, с остановками много на час или два, при том лошадей не разнуздывали, кормили скверно, едва не листьями деревьев.

И не только у Мюрата то было. В гвардейской артиллерии генерала Sorbier`а в первые же четыре дня похода более трети лошадей пало! Конечно, сколько-то их восстановят, особливо для гвардии, но с уверенностью офицера опытного сказать могу: не всех, не вовремя и не таких.

А один показал, что далее, когда жара получилась, и людям плохо весьма пришлось. Воды не хватало, или оной вовсе не было для частей многих; вот, по его словам, иные даже мочу лошадиную пили!

Сведения разрозненные пока, но пометил я себе при первой возможности сравнить потери неприятельские с предсказанием моим. Думаю, как бы не больше их оказалось, нежели рассчитал я.

Отряд же ген.-лейт. Левиза, будучи обойден с левого фланга, уступил превосходству сил прусского обходного отряда и ныне к Риге отходит. Итак, позиция прусская проходит по р. Миссе, посты их влево доходят до местечка Шлок, на низовье р. Аа, а вправо - к Западной Двине устремляются разъезды их. Весьма до Риги близко, что с беспокойством некоторым наблюдаю. Хотя 32 тысячи Макдональдовых мало для серьёзного натиска на Петербург, однако наших ещё меньше. А корпуса Финского нашего всё нетути...

Несколько подвигов описать следует. Капитан запасного батальона Копорского пехотного полка Толбузин - "находясь при батальоне, посланном для отражения многочисленного неприятеля, стремившегося атаковать наши войска, отражал оного и, когда были убиты командир батальона, майор Кузнецов, и старший капитан вступил в командование батальоном и защищался, наконец, будучи окружен со всех сторон многочисленным неприятелем, решительно бросился на пролом в штыки, пробился с батальоном сквозь неприятельский фронт и этим спас знамена батальона".

Командир запасного батальона Минского пехотного полка, майор Лугвенев - "заметя намерение неприятеля напасть на его батальон, не дал ему выполнить сего и, бросившись быстро с батальоном на неприятеля, расстроил его и обратил в бегство".

Командир запасного батальона 21-го егерского полка, майор Елистратов - "с батальоном своим наносил неприятелю величайший вред".

Не то что велики безмерно подвиги сии - сколь описаний подобных я читал в реляциях на награды, мною подписываемых! - однако ж в разумение взять надобно, что о запасных батальонах тут речь ведётся. Учебных, можно сказать. А что творят!

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Неделю спустя всего добавление к строкам сим пришлось. Вполне регулярная похвала войскам, в деле бывавшим, однако ж в свете разговоров о немцах всемерно в армии представленных - реляция, ныне весьма оным разговорам в резонанс звучащая: "Главнокомандующий войсками в Риге", ген.-лейт. Эссен 1-й, в своем приказе 11 (23) июля 1812 года, объявил благодарность за подвиги в этом сражении майорам запасных батальонов: Тобольского пехотного полка - Эмме, 4-го егерского полка - Лаппе, 20-го егерского полка - Феонасу, адъютанту ген.-лейт. Левиза, капитану Фрейманну, и состоявшим при ген. Левизе волонтерам - коллежскому асессору барону Ренне и отставному поручику Дроздовскому". Один Дроздовский - и тот поручик, да ещё и отставной! Отметить сие важно: хорошо немецкие офицеры воюют и в деле часто пораспорядительнее наших бывают. Однако ж и озлоблять народ такими вот едва не демонстративными реляциями тоже не дело. Особенно, когда средь убитых токмо запасного батальона Копорского пехотного полка майор Кузнецов и капитан Рудаков значатся...

ДОПОПОЛНЕНИЕ К ПРИМЕЧАНИЮ: Потери вообще значимые оказались в деле сём, по рассуждению здравому, вовсе не важному, в коем всего 7 эскадронов да 6 батальонов употреблено было. Офицеров убито 2, да без вести пропало 8, унтер-офицеров всего 20, а нижних чинов - 362. Какие уж тут благодарности! Полная картина поражения, коим, собственно, дело сие при Гросс-Экау и оказалось. Да сказать и нечего - невеликих дарований был всегда Иван Николаевич, хоть орденами и не обижен оказался...

Багратион же опять в затруднении оказался. Судя по появлению передовых частей авангарда корпуса маршала Давуста у местечка Княжицы, весьма близок оный к Моиглёву стал. Сызнова князю Петру выворачиваться надобно... В Оршу не прийти ему теперь, не говоря уже о совсем невероятном ныне Витебске.

20 июля. В 1-й армии получены донесения о марше неприятеля к Витебску, почему и она последовала туда же, через Горяны, Сиротино и Погорелицы, прикрываясь от неприятеля рекою Двиною. Однако же то ли мосты не были уничтожены, то ли броды хорошие французы использовали, но по очищении нами Полоцка кавалерийский корпус Монбреня переправился на правый берег же Двины и пошёл за армиею нашей. Впрочем, то авангардный отряд лишь, курьёзным образом левым флангом Наполеоновым заворачивающий.

В тот же день давешняя неприятность во всей тяжести разверзлась: случилось занятие Могилёва авангардом Давуста.

Сказывают, бой упорный тут случился меж французами и гарнизонным отрядом нашим под командою шефа 2-го пионерного полка, полковника Грессера 2-го. Всего было тут: запасные трёхротные батальоны 1-го егерского, 5-го, 33-го, 42-го егерских полков. Да Могилёвский внутренний гарнизонный батальон вкупе со 2-го пионерного полка минёрной ротою. Но и эти силы не полностью в строю состояли: более полутора сотен офицеров и нижних чинах к батальону не успели, когда французы скоро на приступ пошли. Все они пропали без вести - очевидно, пленены впоследствии.

Появились отряды французские в 4 часа утра, подошед к Виленской заставе; и после упорного дела с отрядом полковника Грессера 2-го отбросили последнего от городского вала. Едва выехать успел гражданский губернатор города Толстой; но неприятелю достались значительные магазины провиантские, за быстротою продвижения неприятельского не уничтоженные.

Отходить разрозненные уже команды русские стали по дороге к дер. Дашковке; французы же их на протяжении 8 вёрст ещё преследовали, покушаясь отрезать.

Сообщение примечательное из 1-й армии. Поручик Полоцкого пехотного полка Губанов следовал из Полоцка в Великие Луки с тяжестями Елецкого, Кексгольмского, Перновского, Полоцкого, Рыльского пехотных, Каргопольского, Московского драгунских, Польского уланского полков и 11-й артиллерийской бригады. На половине дороги из Полоцка в Невель на этот транспорт напали вооружённые крестьяне, отбили часть войсковых тяжестей и взяли в плен унтер-офицера, рядового и фурмана Польского уланского полка.

Не сопровождаю сообщение сие никакими замечаниями кроме того, что в годину военную к крестьянам изрядно догляд усилить необходимо. Наиболее же неспокойных в ополчение отдавать.

21 июля. Известия из армии передают официальное число пленных, взятых Платовым в бою при Романове: 2 полковника, 16 офицеров и 300 рядовых. При том, что атакован он был семью полками французскими, то очевиден изрядный разгром авангарда неприятельского. Понятен и гнев Бонапарта: хоть и брат, и король - а генерал, получивший две подряд пощёчины таких, наказан должен быть.

Из 1-ой армии известия более свежие. Согласно им, она прошед Полоцк идёт форсированными маршами к Витебску. Корпус Витгенштейна остаётся покуда при Дриссе, подкреплённый несколькими резервными батальонами, обеспечивая Псковскую дорогу.

2-я армия пробивается к Могилёву: Багратион, видно, предполагает, что в нём ещё только авангард французский, слабо укрепившийся, и надеется прошибить его армиею своею.

Не уверен я, что это рассуждение верное. Я бы, скорее, наоборот, отгородился от Давуста слева корпусом, а армию уводил бы к Новому Быхову. Тогда Давуст её уже не достанет, потеряв минимум день на ожидание нападения корпуса Багратионова. Примерно то же, что я сделал у Шёнграбена, где как раз князь Пётр столь важные услуги армии нашей оказал, быв начальником такого же корпуса прикрытия.

Конечно, это требует признания, что соединение армий в Витебске или в Орше уже произведено быть не может; единственным пунктом остаётся Смоленск. Об этом тяжело думать, но другого всё равно не остаётся ничего. Даже случись чудо, и прорвись Багратион через Могилёв, то далее предстоит ему совершать марш, обратившись флангом к фронту Давуста. А с севера, оставивши Барклая под давление одного-двух корпусов, так чтобы он не помышлял об ударе встречном, на Багратиона надвинется сам Бонапарт. Таким образом, 2-я армия принуждена будет сама зайти в ловушку, в кою французы не могли загнать князя Петра с самого начала войны.

Самое печальное при том, впрочем, то, что ему так или иначе придётся отходить через Новый Быхов, ибо не верю я, что столь опытный командир как маршал Давуст не сумеет нагнать князя Петра по прямой дороге за то время, покуда тот будет биться в ворота Могилёва против авангарда французского. Это если он вообще ещё не в городе, ибо снова будь сказано, что идёт Давуст по прямой дороге от Минска, и давления с флангов не испытывает: задержать его неому.

Но только солдат Багратион положит немало в атаках напрасных; да день, а то и два на том потеряет. И Давуста, напротив, на плечи себе посадит; так что как бы ради переправы своей не пришлось ему тем же самым корпусом жертвовать. Только оный уже не прикрывать армию, а закрывать будет собою, при чём с надёжностию поляжет мало не весь.

Опасаюсь, однако, я, что князь Пётр именно так и поступит - приступит он на Могилёв. Не потому токмо лишь, что науками воинскими не отягощён он, и суждения свои о движениях операционных из опытов собственных извлекает, да из разумения, хотя весьма изрядного и основательного. Опасение моё другое обстоятельство вызывает - он герой. И самое опасное, что сам себя таковым полагает. Не зря поговаривают, что, при характере его, до сих пор избыть стремится он позор плена своего, когда захвачен был в 1785 году горцами Мансура в неудачной вылазке отряда Пиери в Чечню. Даже не сам плен, а то, что выкупили его, царского рода потомка (хоть и побочной линии), как барана. Не знаю того наверное, но горячность его в бою - при полном хладнокровии к опасности - горячность в управлении, поправлюсь, - к мысли такой со вниманием относиться располагает. Хоть о том и не помнит никто почти случая того, и был он унтер-офицером тогда всего лишь, доросши ныне до генерала от инфантерии, - а самого-то верно жжёт. Вот как меня - Аустерлица позор, хоть и не повинен я в нём. Отсюда - симпатия моя к князю Петру; хоть и знаю я, что сам он нелестно в адрес мой отзывался.

Но беда в другом. Полагает-то героем себя он по справедливости, как и другие его справедливо таковым полагают; но самое это рассуждение заставляет его к славе своей излиха ревностно относиться. В ущерб и поношение другим качествам, полководцу более надлежащим, коему рубакой хорошим быть уж невместно. Ибо не саблею своею рубится он: люди теперь - его сабля. Чего князь Пётр забывается подчас. Отсюда и те глупости, что успел он на Дунае надеять за малый срок командования своего, уйдя в итоге метаний своих на левый берег и тем уничтожив все плоды прежних успехов русских.

Словом, по разумению моему: потому, что уже не может князь Пётр славою героя пользе стратегической пожертвовать, то и на цыпочках пройти мимо Давуста, солдат для решающих битв сберегая, не сможет он.

Между тем, в Петербурге общество уже весьма озабоченным предстаёт ходом войны. Отступление предвиделось; столь длительного отступления не предполагалось. Близится месяц с начала войны, но войски наши не сделали ни одного движения наступательного. Армии не соединились, и каждая слабее гораздо войск, им противостоящих. Сиречь, нет на ближайшее время и надежды, что отступление прекратится, и сражение генеральное покажет дерзкому неприятелю конец устремлений его. Ежедён визитируют меня лица в том числе и достаточно влиятельные, и высказываются с немалою озабоченностью о происходящем. Спрашивают мнения моего о генералитете, как и о том, что, по разумению моему, делать можно в ситуации нынешней.

К сожалению, ничего определённого ответить я не могу им; потому и изливаю мысли, не высказанные из-за вынужденного обета молчания моего, в журнале сём. В опале будучи у государя нашего, не возмогаю я планов его истинных знать, а потому и судить не могу, насколько движения армий наших замыслу командования соответствуют, а насколько плодами усилий французских являются и ответов вынужденных на оные. Оно и здесь, на страницах сих, - только ведь предполагаю я, что ретирада наша - суть следствие стратегии глубокой, кою я бы сам таковою замыслил. И потому, оставляя сие предположение в стороне, разбираю сведения из армии на уровне оперативном лишь, не более. А на таком уровне любой грамотный генерал разобрать их может. Хоть все и шепчут мне, что из всех самый грамотный в столице - я остался, но потому сие лишь, что из генералов действующих как бы не единственный я, кто не в армии ныне и вне действий воинских. И потому заслуги моей нет в том, что разъясняю я графу С. или князю К. смысл происходящего при армиях наших, как то понимаю, сидючи в дали такой от дел. Хоть дружину свою ополченскую формируй, ей-Богу! чтобы потребным себя видеть. Так ведь нет на то денег у меня, а жалованье царёво генералу заслуженному таково, что лишь прислугу содержать хватает, никак не отряд воинский...

22 июля. После дела при Гросс-Экау прусские войска расположились по р.Миссе, протянув свои посты влево до местечка Шлок, на низовье р.Аа, а вправо - до занятого ими ныне острова Даленгольма на Западной Двине. Вслед за сим прусские войска появились в 15 верстах от гор.Риги на правой стороне Западной Двины, у погоста Кирхольма. В Риге, сказывают, обыватели в страхе пребывают, по большей части после того как генерал Эссен приказал зажечь предместья.

Вчерашняя мысль моя верной оказалась: всё же решил Багратион продвигаться к Могилёву. Авангард его под начальством ген.-адъютанта Васильчикова и авангард 7-го пехотного корпуса ген.-лейт. Раевского, под начальством командира 6-го егерского полка, полковника Глебова 1-го оттеснил авангард французского корпуса маршала Давуста, расположенный на позиции при дер. Дашковке, и заставил его отступить на позицию за дер. Салтановкой.

Что до 1-й армии касаемо, то тут центр стычек возле Бешенковичей обозначился. Майором Сумского гусарского полка Самариным высланный разъезд обнаружил в 7 вёрстах от местечка сего эскадрон французских конно-егерей, к 4-му корпусу вице-короля итальянского принадлежащих. Далее происходили тут ряд стычек - как указывают, сбережения ради запасов продовольствия, что в магазинах города оставались, не успев быть вывезены. Итогом же стало выдвижение сюда ряда частей наших.

Динабургский отряд чудеса духа воинского показывает. С честию отбившись давеча от натиска французского, храбрые офицеры его сами неприятеля ищут и поражают. Сего дни комендант крепости Динабурга, ген.-майор Уланов, и начальник Динабургского отряда ген.-майор Гамен, узнав, что в 25 вёрстах от крепости Динабурга, около местечка Езеросы, находится французский отряд, выслали в ночь на 22 июля на левый берег Западной Двины под начальством корнета состоявшего в сводном гусарском полку 9-й кавалерийской дивизии запасного эскадрона Елизаветградского гусарского полка Васича отряд; в числе всего 7 унтер-офицеров, 2 трубачей, 28 гусар, и Донского казачьего полковника Родионова 2-го хорунжего Богачёва с 14 казаками "дабы узнать о положении неприятельских войск, и, если можно, то и снять означенный пост".

А вот далее не знаю: вновь ли Платова благодарить за вентерь тот под Миром, что примером по армии разошедшись, уже и регулярных кавалерийских офицеров подвигает к повторению оного; либо же казаки, при отряде бывшие, такой же приём свой и корнету показали. За красотою случая сего и выделяю его. А именно: корнет сей Васич заметил на заре в 11/2 вёрстах от местечка Езеросы неприятельский сторожевой ведет. Тот, со своей стороны увидя передовой разъезд корнета Васича, отступил поспешно к своему отряду, состоявшему, под командой подполковника, из 6 офицеров, 111 улан, 50 конных егерей и 50 пехотинцев.

В немалых силах сих затем неприятельский отряд, устроившись, бросился на передовую часть отряда Васича, - судя по нахождению под командой вахмистра, из казаков состоявшую. Опрокинув их, преследовали французы казаков до главных сил отряда корнета Васича, который манёвром ловким взял неприятеля в тыл, бросился на него и разбил совершенно. В рапорте указано, что по довольном сражении убито было у французов 2 офицера, 50 нижних чинов и захвачено в плен 60 нижних чинов. Прочие же спаслись бегством в лесу, и, как сообщают, лишь вследствие крайней усталости лошадей корнет Васич не мог преследовать неприятеля и возвратился с пленными обратно в крепость Динабург.

У нас убит гусар и ранено три.

При всей гордости за имя русское при таких-то баталиях, опыт мой, однако, - можно сказать, против воли моей, - несколько усмешку делает. Уговариваю его сентенциею, коя, пожалуй, должна будет успех возыметь в обществе: коли не баснословно сие сражение, то воистину достославно оно.

Между прочим, опять сообщают о стычках войск наших с вооружёнными крестьянами. Так, полковой квартирмейстер 40-го егерского полка, поручик Гнилокишков, следовал с обывательскими подводами, на которых везлись сухари и крупа, имея в конвое 7 унтер-офицеров и 18 рядовых этого полка. Возле Дриссенского уезда деревни Кацель на транспорт сей напали вооружённые крестьяне, захватили оный; при этом убили и взяли в плен 2 унтер-офицеров и 5 рядовых. Затем и французский разъезд обстрелял команду поручика, что к думам подвигает о том, не вместе ли оное нападение и произведено было.

Однако ж не первое уже сообщение о бесчинствах крестьян противу войск наших. Впрочем, показания пленных не раз указывали на то, с какою любовью встречали поляки с литовцами войска французские. Видно, что время немалое требуется для замирения окончательного провинций сих, чтобы равномерною частью империи стали они. А пока соотноситься надобно с тем, что в местах сих выделять партии из войск надобно лишь, сообразуясь с положением, что как бы на чужой территории они действуют.

Впрочем, тут одно ещё обстоятельство присутствует, по коего поводу не имею я ещё мнения сложившегося. Не знаю, была ли команда какая или то казаки по собственному разумению действуют, но известно, что опустошают они при отступлении жилища и поля, сжигают посевы и инако всячески делают, дабы, согласно официальному пояснению, затруднить снабжение неприятелю. О том же и пленные показывают, утверждая, что на протяжении 300 миль встречают они только безлюдные деревни и опустошённые поля. В полную опустошённость не верю я; но знаю наверное, что казачки арьергардные нимало не брезговали никогда имуществом обывателя, и не вижу, отчего они образ жизни своей переменить ныне захотеть должны. Для них и великоросс отнюдь не свой, а что уж говорить про их отношение к полякам или литвинам!

Но, так или иначе, вижу я два следствия из действий сих. Первое: действительное затруднение фуражировок и прочего продовольственного войск снабжения. О том довольно пленные показывают. По словам некоторых офицеров, многие части - а по то и вся армия - уменьшились на треть со времени перехода через Неман. Конечно, не все убиты, даже не большинство из этих; один итальянец показал, будто немало солдат запирается в покинутых усадьбах дворянских, где достаточно имеют припасов, чтобы жить в довольстве, выбирают себе начальника и охраняют себя по-военному! Этакие помещики новые появились - солдаты, вообразившие, что добились целей своей собственной маленькой войны! А в условиях хаоса управления, сопровождающего любой наступление, когда власти одних уже нет, а власти других ещё нет, таким шайкам практически ничего не грозит. Как ушла их собственная дивизия дальше, то уж всем другим отрядам армии своей могут они утверждать, что некий приказ начальства своего выполняют; кто это доподлинно выяснять будет, в ходе действий воинских!

И тем не менее от вопроса по поводу этому избавиться я не могу: насколько на самом деле действенно оно, оставление за собою выжженной земли в видах действительной боеспособности отрядов неприятельских? Того я, по крайней мере, в отставке нынешней пребывая, знать доподлинно не могу. Но трудно предположить мне, что Наполеон, при всей авантюрной жилке его в том, что касается желательности кормёжки армии за счёт покоряемого населения, не озаботился достаточно регулярным войсковым снабжением. Забыл кто, но не он ли и говорил что-то вроде того, что "армия движется на брюхе". Остроумно; да ведь и не видно, чтобы эпический этот падёж лошадей, к примеру, о котором столько рассказывают, значительно подорвал дерзость предприятий Мюратовых! А значит, восполняется убыль; так же должен и провиант восполняться, хотя, уверенным быть можно, недостаточно для полного удовлетворения желудков солдатских. Отсюда и стенания. Не видели они турков у Слободзеи! Вот где голод-то был! - даже у солдат наших сердца кровию обливались, когда вели они взятых на сохранение неприятелей своих в тыл свой!

Второе же последствие - всенепременное озлобление обывателя против войск наших. Лишиться дома и имущества по вине русских - что ещё нужно поляку или литвину, дабы выйти на дорогу грабить обозы войсковые, командами слабыми сопровождаемые! Хорошо ли оное - в видах войны отечественной озлоблять собственных подданных супротив того самого Отечества? Иными словами: покрывает ли польза военная издержки государственные от подобного рода действий?

Не знаю...

23 июля. Рига в осаде! Прусский корпус под командованием Макдональда осадил сей город. Это напрашивалось, но положительно уже то, что более пока ничего не происходит.

В 1-й армии опять бои при Бешенковичах. Главный результат - наши продовольственные запасы, сложенные в сём местечке, спасены, т.е. увезены заблаговременно от неприятеля.

Главные же события дня развернулись при 2-й армии, возле деревни Салтановки, где произошла атака корпусом Раевского войск Давуста. Неудачная, как и следовало ожидать.

Предупреждённый у Минска Давустом, Багратион принуждён был искать соединения с 1-й Западной армией через Могилёв и Оршу на Витебск. Потому он пошёл через Несвиж, через крепость Бобруйск к оному Могилёву.

Не нужно бы иметь большого разумения, дабы предположить, что французы будут стремиться предупредить его и в этом пункте; тем паче, что дорога у них прямая и хорошая, и давления противника, понуждавшего бы их совершать манёвры, занимающие время и силы, не оказывалось на них и не оказывается.

Тем не менее, князь Багратион, рассчитывал предупредить французов у Могилёва и пробиться силою, выслал ещё 18 июля из Бобруйска 7-й пехотный корпус ген. Раевского. Это было весьма дельное решение - если бы корпус сей отсылался для обсервации, а сама армия тем временем поспешала бы южнее к переправам через Днепр. Самое большее, что ей в этом случае угрожало, - осторожное преследование бывшего корпуса короля Иеронима, порядком наученного не лезть слишком настойчиво на арьергард Багратиона.

Позавчера 7-й пехотный корпус прибыл в Старый Быхов и тогда же казачий отряд полковника Сысоева 3-го и драгунская бригада ген.-майора Сиверса 1-го оттеснили французский передовой отряд от дер.Салтановки к Могилёву. При этом захватили более 200 пленных и командира егерского полка в том числе.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Позднее узналось, что Давуст ещё 20 июля сосредоточил в Могилёве 28 тысяч своих войск. Это поболе половины от всего того, чем располагал Багратион, потому уже в тот момент наступление на Могилёв стало несчастливым. На следующий день французы выдвинули свой авангард на позицию при дер.Дашковке, но к вечеру его оттеснили на главную позицию французов при Салтановке.

Конфигурация оной была не слишком затейлива, но обещала большие потери наступавшим - при полной непоколебимости защищавшихся. Левым флангом французская позиция упиралась в Днепр, правый же фланг и самый фронт прикрывались ручьем Салтановкой, текущим в глубокой болотистой долине. Перед фронтом стоят деревни Фатова и Салтановка. Возле них ручей перекрыт плотинами, так что образуется несколько запруд. Соответственно, переход через них возможен только по мосту у Салтановки, коий был французами заграждён, либо же по плотине у Фатовой, которая ими же была перекопана. На высотах за оврагом расположилась артиллерия, которая простреливала подходы к плотине и следственно одна уже способна была наносить ужасающие потери войскам нашим, в узости плотины сгущающимся.

Имея позицию столь сильную, сколь и необоримую, Давуст мог позволить себе поставить в оборону всего лишь пять батальонов из 4-й дивизии ген.Dessaix, коим ещё четыре придал в качестве резерва. У дер.Селец, в трёх вёрстах сзади, находились три пехотные полка дивизии ген.Компана и кирасирская дивизия, а на дороге к Могилёву стояла польская дивизия ген.Клапареда. Это расположение делало войски сии дополнительным резервом или же, по обстановке глядя, ударным кавалерийским соединением для нанесения окончательного поражения и преследования русских войск, буде они дрогнут от неминуючих сильных потерь.

Раевский два егерских полка поставил в авангард, они же находились в роли стрелковой завесы. Далее за ними напротив моста и дер.Салтановки расположилась 12-я пехотная дивизия ген.-майора Колюбакина стала на правом фланге против дер. Салтановки, а 26-я пехотная дивизия ген.-майора Паскевича расположилась левее, против дер. Фатова. Соединительным звеном между обеими дивизиями стал авангард полковника Глебова 1-го, в целом бесполезный для всего кроме перестрелки, ибо ручей перед ним был для войск линейных не проходим. Всего у Раевского было в строю до 15 тысяч. Как утверждают, Багратион не знал о реальной силе противостоящих ему войск неприятеля, а потому в дополнение ко всему отрядил противу Давуста столь мало солдат. Сие утверждение непонятно мне. Коли не знал, отчего не основными силами своими в атаку пошёл, кои держал вообще в полутора переходах от Салтановки? Коли опасался ввязаться в большой бой всеми силами, отчего тогда отрядил для авангардного, в целом, поиска целую треть войск своих? Ежели прикрыться ими хотел, то отчего дал Раевскому приказ атаковать, а не поменяться ролями с французами и, напротив, оборонять тот же мост с плотиною уже от их покушений? Об угрозе обходи его с левого его фланга я даже не мыслю: густой лес, овраги и всё тот же ручей никоим образом не разрешали этого движения.

К сожалению, в этом - весь Багратион. Хороший генерал-исполнитель, и не более. Хотя на взгляд человека внешнего для исполнителя как раз слишком смел, решителен и... Пожалуй, громогласен. Во всём - в речах, делах, в движениях. Отсюда и заблуждение общее рождается, что способен князь Пётр на большее, нежели командование авангардом или арьергардом.

Между тем, как раз на большее он и не способен. Я бы доверил ему самое большее - оборону фланга моего. При всём наступательном облике своём князь Пётр хорош именно лишь в отступлении и обороне, когда не надобно о материях сложных мыслить и движения свои организовывать, сообразуясь с неизвестными движениями и силами неприятеля.

Вот так и тут получилось: из трёх возможностей своих выбрал наихудшую, но зато атакующую.

Французы естественнейшим образом отбили первую нашу атаку на дер.Салтановку. Словно дождавшись результата сего, активность взяла 26-я пехотная дивизия, которая произвела атаку на дер.Фатова. Паскевич обещает стать изрядным военачальником. Он не только вытеснил французов из строений на нашем берегу ручья, но даже сумел частию сил прорваться на противоположный берег. Ежели бы атаки наши производили одновременно, координируясь через штаб корпуса, то, возможно, некий успех мог бы и проявиться. Но штаб Раевского работал явно вяло, усилия войск своих не организовывал. Показания одного из пленных красноречивы: он восхищается храбростию и стойкостию войск наших, особливо под огнём неприятельским; однако же удивляется при этом, отчего же командиры русские так легкомысленно храбрости этой повод проявиться дают, оставляя солдат своих под выстрелами врага стоять, бесполезною жертвою картечи их обращая. И предполагает, что происходит сие в силу дисциплины твёрдой в войсках русских и врождённому презрению к смерти у солдат русских; но одновременно и вследствие нераспорядительности начальников воинских, которые не позволяют офицерам на поле боя маневрировать самостоятельно, солдат своих сберегая, при этом сами не успевают или не умеют оными полками маневрировать с высоты своей.

По этой ли причине или ещё как, но генерал Паскевич самостоятельно попытался обойти правый фланг французов, и передовые части его дивизии уже пробрались к дер.Селец. Но неприятель предпринял контр-манёвр, и несколько французских батальонов, направленных в лес, нацелились разрезать растянутую дивизию надвое и отрезать передовые её части. Это заставило Паскевича движение своё отменить и отступить. Между тем, ген.Раевский, полагая по направлению гула выстрелов, что 26-я пехотная дивизия подаётся вперед, приказал 12-й пехотной дивизии снова атаковать мост у дер.Салтановки.

Вот такова координация! По гулу выстрелов начальник ищет расположение передовых полков своих!

Последней атакою и стало новое на мост нападение Смоленского пехотного полка. Однако вновь французы совершили противное движение, перешед ручей ниже моста. Смоленский полк должен был развернуться, чтобы броситься на колонную сию неприятельскую. Дело сие завершилось успехом, французы были опрокинуты в болото. Но в целом сражение было проиграно, ибо Раевский, наконец, получил донесение Паскевича о невозможности обойти правый фланг французов, а также узнал от пленных, что впереди стоят французские три пехотные и две кавалерийские дивизии, а за ними, в Могилёве, расположены остальные войска всего корпуса маршала Даву. На сём Раевский приказал своему корпусу отступать. Французы слабо преследовали его до дер.Новоселок, и 7-й пехотный корпус отступил к дер.Дашковке, куда к ночи стянулась и вся 2-я Западная армия.

Таким образом, ещё один критик мой имел возможность проявить свои таланты полководческие. Но отчего-то не смог этого сделать ген.Раевский: под Салтановкой он не сумел совершить обходное фланговое движение против Давуста - и тупо бился в лоб, теряя и деморализуя солдат до такой степени, что в конце концов храбрый и бодрый солдат русский остановился, и в атаку его пришлось поднимать едва ли не командиру корпуса лично.

Сами описания подвигов воинов наших показывают весьма слабое руководительство ими. К примеру, командир 12-й артиллерийской бригады, подполковник Саблин - "устроил из шести лёгких орудий батарею, командовал ею и верными выстрелами удержал стремление на эту батарею". Бригадир, если называть по старому екатерининскому уложению, лично командует ротою артиллерийскою! При этом рота теряет выбывшими из строя 54 нижних чина и 73 лошади, а артиллеристы, как оказалось, при сильном нападении неприятеля защищались прибойниками! Сие понятно было бы сражении оборонительном, когда прикрытие пехотное выбьют, либо стремление врага слишком быстрым оказывается - война, на ней всякое случается. Но каким образом в правильном сражении наступательном артиллеристы могут оказаться вынужденными обороняться банниками и тесаками своими... тоже представляю, но означает сие вину начальствующего состава и только.

Или вот. Полтавского пехотного полка: подпрапорщик Корней Жиян - "выручил своим штыком раненого шефа полка, полковника Либгарда, из плена". Подпрапорщик Григорий Трофимов - "спас двух офицеров из плена, заступил в стрелках раненого офицера, первый побежал к французской батарее и переранил ружейными выстрелами многих её артиллеристов; заставил напоследок эту батарею умолкнуть и облегчил этим атаку нашей колонны, во главе которой прежде всего бросился на неприятеля и два раза отнимал у него знамя, отбитое напоследок неприятелем".

Это не бой, это свалка. О том же и сия строка рапорта свидетельствует: "Ранены: Командир 7-го пехотного корпуса, ген.-лейт. Раевский; командир 12-й пехотной дивизии, ген.-майор Колюбакин".

Всего же в бою под Салтановкой у русских выбыло из строя 2504 человек, из них убитыми 564. Потери французов Багратион оценил как 5 тысяч; на деле, верно, не более трёх.

Однако же, храбрость солдат наших и хладнокровие их под огнём произвели, по всему судя, впечатление на французов. За окончанием боя не двинулся Давуст вперёд, за исключением того авангарда небольшого, коий за отходом корпуса Раевского наблюдал. По поведению его судить можно, что ожидает он назавтра нового приступа и позиции свои выгодные оставить не хочет. Меж тем Багратион ночью начал отход к Новому Быхову, где наводятся уже переправы через Днепр.

Тем временем, 23 июля Барклай-де-Толли достиг Витебска, пройдя 111 верст за трое суток.

24 июля. Одно надобно признать: вчерашнее упорство, с которым русские шли на непреодолимые позиции французские, произвело, судя по всему, большое на них впечатление. Как выразился один из пленных их, они убедились, что русские - это стена, которую можно только разрушить, но не повалить, и что их легче уничтожить, чем заставить отступить.

Как результат, Багратиону удалось запутать и сбить с толку Давуста. Он оставил корпус Раевского в Дашковке, и маршал французский ожидал нападения с минуты на минуту - причём после вчерашнего будто бы пробного натиска ждал генерального приступа всей армии Багратиона.

Последний же тем временем отвёл армию к Новому Быхову, где и начал переправлять её на левый берег Днепра. Свою роль в одурачении Давуста сыграли и казаки Платова, коих Барклай, наконец, выцарапал из цепких рук Багратиона, приказав идти к 1-й армии. Казаки пошли по левому берегу же, мимо Могилёва, так, чтобы французы видели их. В итоге Давуст Багратиона вовсе потерял.

Иными словами, князь Пётр сделал всё то, чего от него элементарная стратегия требовала с самого начала: выставил заслонный корпус, создал казачью завесу, а сам ушёл. Вот только сделал он всё после потери вящей для лишнего и людей многих, коих у нас и так мало.

В 1-й армии стычки малозначащие. Внимания заслуживает сообщение, что Барклай-де-Толли, известясь о наступлении французской армии по обоим берегам Западной Двины к Витебску, выслал, для задержания этой армии и для выигрыша времени, 4-й пехотный корпус ген.-лейт. графа Остермана-Толстого к местечку Островне. По пути авангардные кавалерийские полки его опрокинули французскую кавалерию и заняли Островно.

Прикрывается Барклай, дабы ранее Наполеона в Витебск ногою полною вступить, всею армией своею. Обороной своей у Бешенковичей, полагаю, он сие намерение своё уже исполнил. То движение к Бешенковичам было со стороны Наполеона попыткою предупредить русскую армию на пути в Витебск. Этот план очевидно неудачу претерпел, потому Мюрат наваливается на Островну, пытаясь снова принудить Барклая к сражению, потерею времени в каковом Наполеон хочет воспользоваться, дабы хоть так опередить русских в Витебске.

Что остаётся делать Михайле Богданычу? Ежели действовать в расчёте, что Багратион прийти может к Витебску, то надобно ему твёрдо на месте оставаться - разве что сам Витебск сдать и укрыться за р.Лечесою и Двиною. И здесь гибкой обороною сдерживать стремления французские. Но допрежь всего сомнительно, что сможет наша армия оборону гибкую держать, а Барклая этою обороною командовать - как в силу способностей его, так и в силу растущего к нему в армии недоверия. А далее сомнительно мне, что Багратион в Витебск хоть как-то добраться сможет. Хотя бы даже и в Оршу. Для сего надобно ему в видах всего корпуса Давуста фланговый марш совершать, с растянутою армией своею. При том, что Барклай, самого Бонапарта сдерживая, помочь ему никак не сможет. С Оршею же случай ещё хуже: теперь обе армии должны будут в виду у неприятеля фланговые марши совершать. Что с надёжностию означает в условиях наших, что вместо армии на это время будут две колонны войск марширующих.

Уверен, что не пойдёт Барклай на сие глупое решение. Да и Багратион из Нового Быхова явным образом на Смоленск лишь невозбранно пройти сможет, не иначе.

Из 3-й Резервной Обсервационной армии ген. Тормасова доносят об успешных для нас кавалерийских сшибках.

Ну, а теперь от дел военных - к делам политики. Сегодня император Александр прибыл в Москву. Сказывают, встречали его с восторгом, со слезами и с воодушевлением невиданным.

В сие же время и меня Отечество извлекло из небытия моего. Ныне был приглашён я на срочно созванное и, как особо подчёркивалось, секретное заседание Комитета министров. Председатель комитета граф Николай Иванович Салтыков обратился ко мне с просьбою взять на себя командование Нарвским корпусом и принять неотложные меры для защиты столицы нашей Петербурга.

Сие дорогого стоит! Граф Николай Иванович - царедворец большой, карьер сделал здесь великий чрез наперсничество Павлу Петровичу и участие в воспитании молодого императора нашего нынешнего! И хоть внутренно любит только себя и не всегда способен на настойчивость в поступках и твёрдость в правилах, однако же человек дельный и грамотен весьма в делах государственных. Коли при всем известной нелюбви ко мне государя граф на шаг такой пошёл, - значит, меняется немалое в обществе нашем. Дела в армиях худы - вроде бы и разгрома никакого не было, а Рига осаждена, на Псковской дороге разъезды неприятельские, Витебск вот-вот оставлен будет, хотя и не дошла даже ещё армия до него, и в лучшем случае в Смоленске ретирада сия остановится. Тут уж не до царедворства, если можно так выразиться; царь наш ангел, конечно, но надобно и качества иметь, войне отечественной потребные!

Меж тем, вторжению ровно месяц как прошёл! А регулярное сражение одно лишь дано и то - неудачное.

Со своей стороны, я только поддерживаю такое положение дело: любое сражение в нынешнем состоянии армий наших, и в особенности генералитета, и в особенности в рассуждении отношений между командующими, и в особенности после того, как соединятся армии и два командующих, ныне равномерных, должны будут сами определяться, кто из них старший по команде, ибо царь такового не назначил и назначать не собирается. А генералами от инфантерии оба произведены в один день, но в списке алфавитном Багратион ранее стоит Барклая; но Барклай при том - министр военный. И хотя министр - не главнокомандующий, а по должности вроде бы он в старшинстве над Багратионом находится.

Да, но обществу всего этого не объяснишь. Оно последовательно проходит через стадиусы удивления, недоумения, растерянности и уже подошло к недоверию. Волосы шевелятся, когда в обществе зачитывают письма, из армии приходящие! А от недоверия - один шаг до негодования, а сие опасно уже для самой державы нашей. Как сможет Барклай командовать, когда его уже едва не в открытую изменником называют!

Одним словом, что-то пора предпринимать, коли уж ангел наш в прострацию впал. В этом смысле и вижу я положительным шаг сей, в документе нижеприведённом оформленный:

ИЗ ЖУРНАЛА ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ЗАСЕДАНИЯ КОМИТЕТА МИНИСТРОВ О ПОРУЧЕНИИ М. И. КУТУЗОВУ КОМАНДОВАНИЯ ВОЙСКАМИ ДЛЯ ОБОРОНЫ ПЕТЕРБУРГА

Секретно

1812 г. июля 12 дня Комитет министров имел чрезвычайное заседание по случаю полученного от генерал-лейтенанта Ессена от 9-го числа сего месяца известия, что неприятель, после упорного сражения при селении Ека с генерал-лейтенантом Левизом, превосходными силами понудив его отступить к Риге, занял 8-го числа Митаву, а 9-го числа при Юнфергофе переправился через Двину, почему рижские форштадты зажигаются и частию сожжены, что коммуникация с Ригою пресекается и он донесения свои посылать будет уже морем через Пернов, куда все присутственные места вывезены и где и лифляндский гражданский губернатор будет иметь пребывание.

Комитет, не имея сведения, в каком числе неприятель в означенном месте перешел, а также приемлются ли какие меры от армии нашей к преграждению ему дальнейшего пути, и соображая, что движения его могут быть прямо на Петербург чрез Псков или Нарву, возложил именем Его Императорского Величества на генерала от инфантерии графа Михаила Ларионовича Голенищева-Кутузова, который приглашен был в сие заседание Комитета, чтобы в случае настояния нужды в защите столицы вне оной принял он в свое распоряжение войски, какие для того здесь соберутся, и вследствие того положено:

1. Отправить немедленно курьеров, сколько для разведания о движениях неприятеля, столько же и для узнания, приемлются ли какие от армии нашей против оных меры.

2. Из войск, в Финляндии и здесь находящихся, употребить, по прилагаемой у сего записке, в Нарве, или по другому пути, где нужным окажется.

Комитет рассуждал, что ежели бы войска наши из Гельсингфорса могли быть сюда истребованы, то по настоящему положению здешней столицы и по совершенному недостатку ее в защите были бы они весьма полезны, между тем как там без всякого действия находятся, но, не имея права без особого высочайшего повеления приступить к тому, ограничился только тем, чтобы о таковом рассуждении своем представить его императорскому величеству...

Граф Н. Салтыков, Сергей Вязмитинов, к. Лопухин, м. Траверсе, Д. Гурьев, князь Алексей Горчаков, гр. А. Салтыков, Иван Дмитриев, Осип Козодавлев, князь Александр Голицын, барон Кампенгаузен, статс-секретарь Молчанов.

Хотя, по совести, смешно генералу моих заслуг поручать формирование корпуса числом в 8 тысяч чинов! К тому ж явно лишнего покамест в тех видах, что противу ограниченных сил французских и прусских стоят корпуса Эссена и Витгенштейна, численностью общей под 50 тысяч, да корпус Штейнгеля в 20 тысяч из Финляндии подтягивается. Восемь тысяч на этом фоне - слёзки одни! Не токмо в силу численности своей, сколько по войск способности! Ведь что пришлось испрашивать для составления корпуса в Нарве! -

Кавалерия: Митавский драгунский полк из Кексгольма 5 эскадронов

Пехота: 31-го егерского полка 1 баталион с гренадерскою ротою из Роченсальма, 47-го егерского полка 1 баталион с гренадерскою ротою из селения Сало, что близ Ловизы, запасный баталион Воронежского пехотного полка с гренадерскою ротою из Выборга, Воронежского пехотного полка 2 баталиона, двух морских полков 4 баталиона.

Артиллерия:1 батарейная и 1 лёгкая рота, да в Нарве артиллерийская гарнизонная одна рота.

Генерал от инфантерии, в отставке официально не пребывающий, запасными батальонами да гарнизонными ротами командовать призван!

Того не знаю доподлинно, но исключить невозможно, что оное же и испытанием негласным для меня: дескать, не прогневается ли Голенищев-Кутузов о толиком унижении званию своему воинскому прознав! А тогда и сказать можно будет: видели! не желает Кутузов плечо своё подставить, когда Отечеству испытание пришло!

Токмо скажу я так: коли и была тут хитрость такая, но не со мною царю хитростью мериться! А что царь тут руку приложил, сомнения нет у меня: недаром от имени Его Императорского Величества комитет решение своё оформил. Да и о том же говорил мне в конфиденции князь Г. Хотя я бы и во всяком случае за сколачивание корпуса сего взялся. Извёлся весь дома, когда голова войною занята, а сам будто связанный - ни сделать ничего, ни предложить. Только и было, что в обществе осторожно мнение высказывать, положение дел излагая и тем пытаясь хоть так повлиять на принятие решений правильных. Потому считаю сие решение правильным и исполнять его буду со всем тем рвением, что годы мои позволяют. А так, даст Бог, и иное что воспоследует, отчего смогу более я помочь Отечеству своему любезному!

25 июля. Пребываю ныне в некотором затруднении, впрочем, приятном, зане дела нужные исполняю и занят безмерно, из ничего корпус формируя. Затруднение же того рода, что не знаю, отмечать ли тут первее дела, при армиях происходящие, либо же действия, кои здесь производятся. Впрочем, решился не менять уже сложившегося правила и буду, таким образом, повествовать изначала про военные действия наши, ибо то важнейшим полагаю.

Из донесений, из армий, поступающих, следует, что 25 числа сего месяца корпус ген.-лейтенанта графа Остермана (сменившего на корпусе генерал-адъютанта графа Павла Андреевича Шувалова, за болезнию своею армию покинувшего), идущий к местечку Островно, сошёлся с главною неприятельскою силою. В 6 часов утра началось между ними жаркое сражение, продолжавшееся до 11 часов пополудни. Граф Остерман остался в своей позиции.

Из второй армии единовременно сему князь Багратион изрядно украшенную версию событий при Салтановке депеширует. Согласно ей, передовой корпус его под командою генерал-лейтенанта Раевского прибыл 22 числа ночью к Дашковке, где на другой день по утру атакован был превосходными неприятельскими силами, состоящими из пяти дивизий под начальством маршалов Давуста и Мортье. Войска наши, не взирая на превосходство и упорность неприятельских сил, двукратно их опрокинули и преследовали до селения Новосёлки.

Неприятель остановился в сем от природы крепком и выгодном для него месте, и хотя покушался, составляя сильные колонны, принудить нас к отступлению с места сражения, но всегда прогоняем был с потерею, не смотря на то, что восьмой корпус наш, хотя пришел и заблаговременно, однако ж по тесноте места содействовать не мог, и что по той же причине кавалерия наша была в совершенном бездействии.

Сражение продолжалось от 9 часов утра до 6 часов вечера. Урон неприятельский, по единогласному показанию пленных и по соображению с оставленными во время преследования трупами, простирается убитыми и ранеными далее 5000 человек. Генерал Князь Багратион, похваляя беспримерную храбрость 7-го корпуса и всех вообще войск, уведомляет, что в след за сим кратким донесением не умедлит представить о потере с нашей стороны не более 600 человек и о подвигах каждого.

Об одном из подвигов говорят уже в салонах петербуржских. Рассказывают, что Раевский, увидя, что заколебались под огнём войска наши, сперва призвал их к атаке, а когда те не пошли без поддержки артиллерийской, то он будто бы сам пошёл на плотину, увлекая за собою сыновей своих 16 и 11-и лет. Солдаты устыдились и бросились вперёд.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Вот как несколько позднее описан был случай сей в "Северной почте" за нумером 61:

"Сколь ни известно общее врожденное во всех истинных сынах России пламенное усердие к Государю и отечеству, мы не можем однако умолчать перед публикою следующего происшествия, подтверждающего сие разительным образом. -- Пред одним бывшим в сию войну сражением, когда Генерал-Лейтенант Раевский готовился атаковать неприятеля, то будучи уверен, сколько личный пример Начальника одушевляет подчиненных ему воинов, вышел он пред колонну, не только сам, но поставил подле себя и двух юных сыновей своих, и закричал: -- "Вперед, ребята, за Царя и за отечество! Я и дети мои, коих приношу в жертву, откроем вам путь". -- Чувство геройской любви к отечеству в сем почтенном воине должно быть весьма сильно, когда оно и самый глас нежной любви родительской заставило умолкнуть".

Не знаю, правда ли сие, но если правда, то достославен подвиг сей, римлян достойный.

ПОМЕТКА НА ПОЛЯХ: При армии уже находясь, спросил я позднее Николая Николаевича, имел ли место поступок сей славный. Он отрицал то в таких примерно выражениях: "Солдаты пятились, я ободрял их. Со мною были адъютанты, ординарцы. По левую сторону всех перебило и переранило, на мне остановилась картечь. Но детей моих не было в эту минуту. Младший сын сбирал в лесу ягоды (он был тогда сущий ребёнок, и пуля ему прострелила панталоны); вот и всё тут, весь анекдот сочинен в Петербурге. Et voila` comme on e'crit l'histoire!"

Тем временем у села Новый Быхов армия Багратиона переправились через Днепр и двинулась к Смоленску. Но остаётся ещё угроза, что опередят его французы в Мстиславле.

О деле при Островно напишу подробнее.

О том, для чего выдвинул Барклай 4-й свой корпус ген.-лейтенанта Остермана-Толстого, извещают разно. Одни говорят, что, отдыхав в Витебске 2 дня, дождались французских разъездов в 3 вёрстах от города и выставили заслон от авангарда неприятельского, дабы армия в порядке отойти могла далее. Другие же уверяют, что Барклай-де-Толли стоял в Витебске, дожидаясь точных известий о 2-й Западной армии движении, из предположения исходя, что та всё же успеет продраться через Могилёв, и с целью задержать Наполеона 24 июля выдвинул 4-й пехотный корпус и Сводный кавалерийский отряд к Островно. Я больше склоняюсь ко второму, ибо по всем соображениям и должен был Барклай точных известий о Багратионовой армии ждать; однако же оно и первое не исключает: дожидался известий, а тем временем ведеты французские к нему на близко подошли.

При том основная часть армии встала на позиции за речкою Лучёсой, оставляя за собою дороги на Поречье и Смоленск.

25 сего числа со стороны французов подошли кавалерийский корпус ген. Нансути из дивизий генерала графа BruyХres и 1-й кирасирской генерала Сен-Жермена и пехотная дивизия генерала Дельзона. Начальствовал ими маршал Мюрат. Нападение их было неожиданным, несмотря на осторожности требующее пребывание корпуса Остермана в заслоне: на рассвете авангард неприятельский под начальством генерала графа PirИ в составе двух кавалерийских полков навалился на два эскадрона л.-гв. Гусарского полка и полуроту конной N5 роты и весьма быстро рассеял гусар, а орудия, в числе всех шести, захватил.

Далее, однако, французы не прошли, увидя пред собою весь корпус Остермана между Луковским озером и дер. Александрово, поперёк большой Витебской дороги. Позиция его была хороша: фланги прикрывались болотами и лесистой местностью, причём справа линия прикрывалась Двиною. Это сразу же лишало Мюрата преимуществ, кавалериею на флангам предоставляемых, и понуждало её в лоб ударяться в 11-ю нашу пехотную дивизию, в развёрнутом строе в первой линии находящуюся, имея к тому же впереди сильные батареи.

Дальше мне не очень ясно, почему, но вместо того чтобы находиться в оборонительной позиции, коя на деле весьма сильна оказалась, сражение начал Ингерманландский драгунский полк. Оный, выйдя из примыкавшего к нашему левому флангу леса, сразился с бывшими на правом фланге французов 6-м и 8-м уланскими полками, причём, "зайдя неприятелю в тыл и во фланг, атаковал два раза и опрокинул неприятеля вчетверо сильнее".

Не вижу в том заслуги особливой: опрокинул не значит разбил и уничтожил. Зато сражение, оборонительным быв, обещавшим тем самым знатные потери французам, конницею против пушек наступать долженствующим, сделалось общим. Далее оно с переменным успехом шло: французы не могли прорвать конницею строй пехоты, наши же атаки пресекались артиллерией противника. В результате, когда к месту сражения прошла сквозь лес и склонилась к левому флангу нашему пехотная ген.Дельзона дивизия, парировать её у Остермана оказалось нечем. Он принуждён был отойти ко второй своей линии, которую удержать помогла посланная Барклаем-де-Толли часть 1-го резервного кавалерийского корпуса генерала Уварова, которая позднее прикрывала ретираду Остермана к дер.Какувячина, в 8 вёрстах от Островны.

На тех позициях стояла уже 3-я пехотная дивизия ген. Коновницына, готовившись к отражению нового натиска неприятельского.

Таким образом, вместо обещавшего все выгоды оборонительного боя сражение осталось нерешительным. Но с отступлением нашей стороны.

И вновь, как и в деле Салтановском, не вижу я тут повода для настроений победных. Вместо уничтожения неприятеля, на позициях стоя, которые тот обойти не в силах, ходить начали в самопожертвенные атаки, в коих только убитыми и пропавшими без вести потеряли 12 штаб- и обер-офицеров, и даже целого генерала - шефа Рыльского пехотного полка ген.-майора Окулова. Так что либо донесения сии неполны, и чего-то значимого не зрю я, что заставило таким образом бой построить, либо видим перед собою новые примеры "героической" нераспорядительности генералов наших. Скорее - второе, по тому судя, что превозносят фразу графа Остермана, ответившего на вопрос, что заставило таким образом бой построить. По анекдоту сему, уже хождение получившему, тот на вопрос: "Что делать?" сей ответил: "Ничего: стоять и умирать!"

Фраза хороша, тако же римлян достойна. А взять если в разумение обстоятельства, при коих сказана она была? И выясняется тогда, по донесениям судя, что выставил он 2 батальона пехоты в кареи по обеим сторонам дороги, где они жестоко поражались артиллериею французской. Вырывала та, как передают, целые ряды - что неудивительно для скученного построения карейного. О чём и доложено было Остерману с присовокуплением соображения о напрасной - напрасной, подчеркну, - убыли и потере людей. На что граф и сказал свою фразу, под берёзою стоя и табак нюхая.

Зато радующее весьма событие случилось в 3-й армии ген. Тормасова. Отдельный передовой отряд ген.-майора князя Щербатова, прибыв в дер.Руду, в 20 верстах от гор. Брест-Литовска, узнал, что этот город занят только двумя эскадронами саксонской кавалерии. Тогда генерал сей поступил замечательно смело и распорядительно: оставив свою пехоту и артиллерию, кроме 2 орудий, сам двинулся быстро к городу с одними лишь Татарским уланским и Евпаторийским конно-татарским полками. В три часа пополудни 25 июля кавалерия сия ворвалась в город и совершенно уничтожила находившиеся в нём эскадроны неприятельские: 40 саксонцев были захвачены в плен, а прочие почти все были истреблены. Вслед за сим в Брест-Литовск прибыли отряд ген. графа Ламберта и остальные части отряда князя Щербатова.

Таким образом, отметить надобно, что хоть и на второстепенном направлении, но отбит нами город наш - впервые за войну сию.

Успех же сей немало обеспечила партия отдельного передового отряда ген.-майора Мелиссино - 32-й егерский и Серпуховский драгунский полки. Утвердившись на доставшейся нам саксонской позиции при селении Кужелиничах, тот стал деятельно производить демонстрации против саксонского корпуса генерала французского Reynier - и этим самым обеспечить действия отрядов ген.-адъютанта графа Ламберта и ген.-майора князя Щербатова, наступавших в это время к Брест-Литовску. В итоге Ренье до того был введён в заблуждение демонстрациями Мелиссиновыми, что двинулся главными силами своего саксонского корпуса из гор.Пружан к местечку Хомску, потерявши из-за этого всю операционную линию Брест-Литовска и гор.Кобрина.

У Витгенштейна - стычки партий.

У меня - пока бумаги и хлопоты с подбором штаба своего. Дельных офицеров тут осталось весьма мало, частью большею в действующую армию многие выспросились. Но уже начинаю собирать круг деятельный, хотя и с, как сказано, трудностями, поскольку нет ещё рескрипта государева, а без документа сего мало содействия получаю.

Узнал тем временем, что инициатива о назначении моём на пост командующего корпусом сим принадлежит дражайшему графу Николаю Иванычу, фельдмаршалу Салтыкову. Показал он мне копию письмо своего, им в качестве председателя Государственного совета и Комитета министров на Августейшее имя направленного:

"...Касательно до положения по военным действиям и о соображениях в письме Вашем, осмеливаюсь на Ваше благоусмотрение следующее мерорассуждение представить.

Сколь ни превосходны хотя неприятельские силы против наших, нельзя однако ж, кажется, предполагать, чтобы неприятель решился и значущим корпусом итти прямо на Петербурх, оставя за собою нашу действующую армию, хотя бы и удалось ему одержать и знатную победу, быв должен ожидать, что и в таком случае, конечно, предпримутся и от нашей армии нужные меры воспрепятствовать ему таковое предприятие свободно исполнить.

Но однако же почитаю нужным здесь тепериче ж собрать корпус войск из находящихся здесь в Финляндии и других по близости местах, коих по осведомлению моему с кн.Горчаковым может быть до двадцати тысяч с лишком, под предлогом, что оные нужны для подкрепления Риги, которая в опасности находится. И естли на сие ваше соизволение будет, то и дать о сем ваше повеление князю Горчакову. А как здесь теперь находится генерал Кутузов, то не угодно ли будет ему ж тот корпус и поручить в команду к защите здешней столицы и ему предписать на имя его рескриптом.

Я щитаю, что таковой корпус, естли не в состоянии будет совсем неприятеля удержать, по крайней мере замедлит ему приход сюда...".

Лестно мне участие таковое со стороны фельдмаршала, который воспрошенным Отечеством меня сделал. Видно, что согласие императора на сие также получено было, однако ж, как сказано, с рескриптом, официально меня в должность вводящего, задержка происходит. Надеюсь, не обыденная то пакость со стороны монарха нашего всемилостивейшего...

26 июля. В продолжение вчерашнего: известия из армии, полученные с курьером, следовавшим с донесением к Его Императорскому Величеству в Москву.

"Первая армия вступила в важную позицию у Витебска, и во время перехода оной с самого Полоцка, неприятель ни на единый из составляющих её корпусов нападать не покушался. Малые сшибки арьергарда вдоль по Двине, которую реку наша кавалерия часто переходила в плавь для снятия неприятельских пикетов, были все в нашу пользу. Прибыв в Витебск сильные открытия долженствовали решить дальнейшие движения наши, относительно соединения второй армии с первою.

В ночи с 13 на 14, Главнокомандующий быв извещен, что неприятельские разъезды показались по дороге к Бешенковичам, приказал Графу Остерману-Толстому направить корпус свой на то место. Граф Толстой едва отошел 3 версты, как встретил неприятельские ведеты. Два ведета были сняты, а третий успел встревожить Французский авангард. Сей тотчас отрядил полк на встречу двух эскадронов гвардейских гусар, которые находились впереди сей колонны.

Сии ударили на неприятеля и тотчас его опрокинули; но преследуя слишком горячо наскакали на всю неприятельскую конницу, которая их обратила до нашей пехоты. Граф Остерман продолжал потом свое движение и нашел неприятеля в боевом порядке, в небольшом расстоянии от Островны.

Дело началось пушечною пальбою, которая продолжалась несколько часов. Сражались с обеих сторон с величайшим упорством. Превосходство сил было на стороне Французской; но храбрость наших войск всё превозмогла.

Мы не только удержали место сражения, но преследовали ещё неприятеля около 4 верст за его позицию. Столь горячее дело не могло быть без урону. По словам пленных, неприятельская потеря была значительна. Они уверяют, что в сей день Король Неаполитанский лично командовал, и что Вице-Король Итальянский ранен".

Как проходило дело на месте, писывал я вчерась. Ныне же бой иной открылся, но одноверменно он же продолжал тот, что намедни случился.

Сводный ариергард под общим начальством ген.-лейт. Коновницына встретил на позициях, почти таких же, как накануне, действовавшие под начальством Мюрата вчерашние французские соединения: кавалерийский корпус ген.Нансути и пехотная дивизия ген. Дельзона, к коей присоединилась и дивизия генерала Broussier`а.

Скажу более: позиция наша даже лучше несколько была вчерашней, ибо прикрывалась ныне с фронта глубоким оврагом; правый фланг её упирался в Западную Двину (впрочем, имевшую в этом месте броды, которыми французы позднее и воспользовались); левый фланг обеспечивался густым болотистым лесом, коий и вчера затруднял манёвры обходные для французов.

Сражение началось в 8 часов утра артиллерийской канонадой и перестрелкой французского 8-го лёгкого полка, подошедшего к краю оврага, и вслед за сим неприятельская пехота атаковала оба наши фланга, а кавалерия, перейдя в брод через Западную Двину, направилась в обход нашей позиции. Атака нашего левого фланга (через лес) была отбита, на правом же нашем фланге французы сначала имели успех, но были под конец отброшены.

Вторая атака была тоже неудачна, но во время третьей атаки французы утвердились в лесу на нашем левом фланге и обошли наш отряд слева, вследствие чего он был вынужден отступать постепенно с позиции на позицию.

Французы, увидя стоявший сзади 4-й пехотный корпус ген. графа Остермана-Толстого, не отважились сначала преследовать нас далее, но Наполеон приказал продолжать наступление. При дер.Комарах снова начался ожесточённый бой. Здесь наши 9000 пехоты и 3000 кавалерии держались до 5 часов вечера против 20 000 французов. По крайней мере, таковым оценивается число их.

Под напором сим Коновницын стал медленно отступать к дер.Добрейке в 8 вёрстах от Витебска; на дороге он встретил высланные ему на помощь войска Уварова и 1-ю гренадёрскую дивизию 3-го пехотного корпуса ген. Тучкова 1-го; последний, как старший, вступил в командование. Однако Коновницын, негодуя, что команду над войсками принял генерал Тучков, не заботился о восстановлении порядка, ибо не его уже команда; сей же не внимал важности обстоятельств и потребной деятельности не оказывал, поелику, понять немудрено, к той же породе героев принадлежит, что Багратион и видная часть генералитета нашего. А вот когда не подвиг нужен, а разум, теряются генералы сии.

Словом, сражение с этого времени приняло, как видно, "свальный", по-солдатски говоря, характер. После упорного лесного боя войска наши отступили к Витебску; того более: отход едва не обратился в бегство из-за беспорядка в командовании: опрокинутые стрелки наши быстро отходили толпами.

Далее просто привожу строки реляций - с тем, однако, замыслом, чтобы не токмо подвиги армии нашей отметить, но и лукавость боя сего показать, который регулярным едва и назвать можно - настолько резко обстановка тут менялась, и части едва не по отдельности бились.

"В сражении при селениях Какувячине и Комарах особенно отличились:

Ген.-майор Чоглоков - "с Кексгольмским и с Перновским пехотными полками спас от покушений неприятельской кавалерии нашу батарею, стоявшую в центре позиции".

Командир батарейной N3 роты 3-й артиллерийской бригады, полковник Глухов - "командовал центральной батареей, слева при большой дороге устроенной, цельными картечными выстрелами смешал неприятельские колонны и остановил тем атаку их против нашего центра".

Полковой командир Черниговского пехотного полка, подполковник Ушаков - "очистил лес, занятый сильным неприятелем, и ударом в штыки отбил захваченную французами нашу трехорудийную батарею".

Майор 20-го егерского полка Иванов - "командуя первым батальоном полка на правом фланге позиции, три раза ружейным огнем и штыками сбивал неприятеля с высоты, которая по своему местоположению, могла быть для нас вредной".

Капитан Ревельского пехотного полка Миллер 1-й - "будучи отряжен с двумя ротами к берегу р. Двины, удерживал покушения неприятельской кавалерии". Л.-гв. Гусарского полка: полковник Мандрыка - "при открытии неприятеля состоя в авангарде, встретил неприятеля с двумя эскадронами этого полка и два раза атаковал превосходившую его неприятельскую кавалерию"; полковники Давыдов и Трощинский - "находясь на правом фланге, долгое время удерживали стремление превосходной числом неприятельской кавалерии на Ревельский пехотный полк и на стрелков 20-го егерского полка".

Ген.-майор Всеволжский - "при отступлении пехоты и кавалерии, соединя свой Елизаветградский гусарский полк с прочей кавалерией, успешно удерживал превосходного неприятеля, что исполнял и прежде того на левом фланге нашей линии".

Шеф Екатеринбургского пехотного полка, ген.-майор Гурьялов - "с пятью батальонами и с несколькими орудиями во время отступления пехоты и артиллерии оставался при кавалерии, мужественно подкрепляя оную, и весьма упорно удерживал неприятеля".

Л.-гв. Драгунский полк "14 июля при селе Какувачине под начальством ген.-лейт. Коновницына в действительном сражении находился на правом нашем фланге у самой реки в лесу и в болотах, принужденным был, спешиваясь, сражаться с пехотой, а к вечеру, по приказанию ген.-лейт. Коновницына, атаковал пешую колонну и, прогнав оную за лес, выдержал жестокий картечный огонь и прикрывал всю ретираду. Сие дело полка оставлено было без всякого награждения".

20-й егерский полк, под командой полковника Капустина - "с отменной храбростью находился 14 июля в деле после шести часов вечера во время ретирады через лес, один батальон в рассыпной по правую сторону дороги, а другой - для прикрытия пехотных стрелков с левой стороны, и до той поры находился в деле, пока удержал неприятельское стремление до самой темноты ночи, после чего, по смене другими полками, следовал к своей дивизии".

3-й батальон Копорского пехотного полка "в шесть часов вечера, в команде капитана Жадовского, по приказанию ген.-майора князя Гурьялова, прикрывал опушку леса в левой стороне Лепельской дороги, защищая ретираду ружейной пальбой. Из оного ж батальона, по приказанию ген.-майора князя Гурьялова, откомандированы были две роты, в команде штабс-капитана Пушкина, для закрытия того же леса впереди фронта в рассыпную и прикрывали ретираду до самой ночи".

Но снова: что привело к такой спутанности войск? Видит Бог, люблю я Коновницына, но и в нём всё то "иройство" сказалось, что для салонов хорошо, а на войне глупыми потерями часто оборачивается. Вот, казалось бы, всё у тебя хорошо идёт: занял позицию за оврагом, все атаки французов отбиты. Чего ещё надо? Стой и умирай, как распорядился давеча Остерман, - только теперь со смыслом. Но нет! Коновницын перешёл в наступление! А цель какова? В Париже он его закончить собрался или как? Для чего ему надобно было наступление, от сил главных армии своей его отрывавшее? Чего он добиться оным хотел?

Закономерный итог: всё едино оттеснён он, а потом прибыл Наполеон и повёл общую атаку, закончившуюся за малым не полным поражением арьергарда.

Хорошо, что ночь вовремя подошла. В ночи Тучков отвёл потрёпанные войска свои р.Лучосу. Здесь Барклай-де-Толли сформировал новый ариергард, составленный, под начальством ген.-майора графа Палена, большей частью из кавалерии и конной артиллерии, под прикрытием которого войска ген. Новый ариергард выдвинулся в ту же ночь вперёд на левый берег р.Лучосы и расположился на позиции, не доходя дер.Добрейки.

С присоединением отряда Тучкова 1-го к главным силам армия в ночь переменила свою позицию и расположилась на новой позиции почти параллельно Витебско-Бабиновичской дороге.

Главные же силы французские расположились при селении Какувячине; а авангард их, под начальством Мюрата по-прежнему, стал при дер.Добрейке.

Урон убитыми, ранеными и пленными с каждой стороны составил, по оценкам первым штабным, по 3 тысяч человек.

Во 2-й армии в тот же день 7-й корпус Раевского отошёл от Дашковки к переправе и последовал за основными силами Багратиона. Отступление было прикрыто густой сетью казачьих пикетов. В результате Даву не сразу узнал об отступлении, а когда узнал, не имел представления о направлении отступления. Таким образом время для преследования было упущено.

О моих же делах заметить, в общем, нечего. Работаю так, как любому офицеру штабному внятно при сколачивании корпуса нового. Стараюсь сильно, однако же без офицеров штабных многое движется медленно: иные бумаги сам составляю, рассчитывая снаряжение необходимое, даже сукна и кожи потребное количество, будто интендантский комиссар. Но работа сия именно такова, что день целый головы от неё не поднимаешь, а отметить даже и в сём дневнике доверительном решительно ничего из ряда выдающегося не могу.

27 июля. Начать бы надобно с событий военных, но сию новость почитаю наиважнейшей: сего дня, наконец, стал я уполномоченным государем корпуса Невского создателем. Доставлен именной ЕИВ рескрипт об организации корпуса для обороны Петербурга. Значится в нём следующее.

"Москва

Михайла Ларионович! Настоящие обстоятельства делают нужным составление корпуса для защиты Петербурга. Я вверяю оной вам. Воинские ваши достоинства и долговременная опытность ваша дают мне полную надежду, что вы совершенно оправдаете сей новой опыт моей доверенности к вам. В состав сего корпуса войдут все войска, находящиеся в Петербурге и окрестностях, равномерно и новое вооружение, которое я ожидаю от дворянства петербургского, одушевленного, конечно, тем же усердием, как и московское. Предписываю вам сообразить все нужные меры по сим предметам с фельдмаршалом графом Салтыковым, ген от инф Вязмитиновым и ген-лейт кн Горчаковым.

Пребываю навсегда вам доброжелательным

Александр"

Конечно, нимало не льстил я себя надеждою, что государь наш всемилостивейший до благожелательных ко мне слов снизойдёт. Но всё же к лицу ли монарху страны европейской столь явно раздражение своё выказывать? Ни "милостивый государь", ни "ваше сиятельство", ни другой общепринятой в обществе благородном формы обращения вежливого! "Совершенно оправдаете сей новый опыт"! "Моей доверенности"! И то, что лишь усмешку сардоническую вызывает: "Вверяю вам корпус"! Где же он? Ах, вот же: "Делают нужным составление оного"! Вверил то, чего нет!

Сколь же отмечательно сие: при толикой фанаберии так мало осмысленности в речах. И раньше так с ним было. Сколь мучительно приходилось в бытность мою генерал-губернатором Петербургским пытаться понять, чего он самом деле хочет, уловить смысл слов его. На то ещё батюшка его Павел Петрович внимание обращал: слова, говорит, понимаю, а что он говорит - нет. Государь на воспитание Лагарпово грешил, а я так думаю, что в том просто раздвоенность разума в царе нынешнем объявляется. Не в том даже дело, что на русском худо говорит он; но ведь и по-французски тёмен смысл слов его. Нет, поправлюсь: не всегда. Иной раз всё понятно. Но вслед за этим подчас оказывается, что опять не так понимал ты его...

Подумалось вот сейчас: а ведь вполне возможно, что несправедлив я к нему. Напрасно подозреваю его в причастности к убийству прежнего императора. В силу лукавства своего врождённого он просто не смог дать им недвусмысленно понять, что убийство исключено должно быть. Хотя... Принципиально важно другое: не смог - или не захотел? Насколько двуличие слов его есть продукт двуличия души, а насколько -двуличия мозга? Двоемыслия его? Насколько самая двусмысленность слов его, коя временами вот такую забавную форму принимает, как в рескрипте сём, - насколько она задуманной является, а насколько непроизвольно вырывается с уст или сходит с пера; потому непроизвольно, что отражает собою ту уже степень двуличности, когда она воистину в две уже личности обращается?

Действительно всё это объясняет. Как царь слабость свою имитацией силы прикрывает; но знает о слабости той и знает, что другие о ней знают, а оттого и сам в образ силы, себе присвоенной, не верит; но оттого только крепче навязывает оный себе и другим. Как он и в политике стержня не имеет; потому как для того - убеждения нужны, а сих нет у него, или меняются они, волнам, на берег накатывающимся, подобно. Как и отцеубийство позволил; ибо убийства, станет, и не хотел, но избавиться от императора желал и заговорщикам то разрешил. Либо же по двуязычию своему так им отказал, что они то за разрешение приняли, потому как было оно в душе его, разрешение то; боялся он просто, что откроется сие и потому прятал слабость таковую за очередной позою, кою сильной почитал, и тем в заблуждение фон Палена и прочих ввёл...

Да, что-то расписался я. Одна неловкая фраза на сколь рассуждений навела. Меня ведь тоже в двуличии обвиняют, хотя ничего дальше от истины не лежит. Я себе не лгу нисколько, потому с уверенностию сказать могу, что решения мои прямы и однозначны, когда продуманы они мною, и в правильности их убеждён я. Иное дело, что не хочу - да и должен ли кому? - показывать решения мои другим; тем паче - делиться ими. Граф Румянцов-Задунайский жестоко научил вообще язык за зубами держать; жизнь дальнейшая научила использовать слова для сокрытия мыслей своих. Ибо нет в мире сём у человека врага жесточее человека; но не потому, что убить может за мелочь мельчайшую, а потому, прежде всего, что через слова твои в душу тебе забраться пытается - дабы затем в орудие своё превратить. Неправы римляне были, утверждаючи, что человек человеку - волк. Не волк. Человек человеку - дьявол, ибо главным образом душой твоею завладеть хочет и пользоваться ею в интересах своих. Так зачем я буду позволять это делать с душою своей?

Но душа одна у меня; я скрываю её. У Александра же две души; и они обе наружу у него выглядывают...

Впрочем, хватит. Император - человек зрелых лет уже, его не переделать. Мне себя переделывать тоже нужды нету. Но Отечества ради действовать через него не раз ещё придётся, так что рассуждения сии дневнику лишь доверю. А сам с ним верноподданно работать постараюсь. Тем более, что в годину военную царь стержневою опорою является для страны нашей, ибо от его воли ключевые решения зависят. И наша, дворянская, честь и должность во время сие - на решения таковые елико возможно влиять. Ибо царь - он; но страна - наша. Ивана Грозного времена ушли, и сегодня царь - лишь дворянин первый...

Итак, армии. В армиях у нас новое отступление наметилось. Барклай, наконец, твёрдо уверился, что не подойти Багратиону к нему никоим образом; надобно армиям в Смоленске соединяться. Потому Витебск он оставляет сегодня или с надёжностию оставит завтра.

Меж тем, ариергард ген.-майора графа Палена, усиленный егерскими полками, расположился в ночь сию на позиции в 8 вёрстах от Витебска, на левом берегу речки Лучосы, не доходя дер.Добрейки. Позиция сия - примерно та же, что прежде занималась, разве что позади тех линий: правый фланг упирается в Западную Двину, левый - в лес. Впрочем, для того арьергарда, что граф Пален получил давеча, позиция сия велика весьма, потому точнее сказать будет, что фланг левый его в воздухе повисает. Либо же батальоны расставлять надобно с промежутками большими, что позицию ослабляет критическим образом.

В таком положении началось третье за трои дни сражение. Рассказывают, что несмотря на "сильное стремление неприятеля", Пален удержался против превосходивших его численно неприятельских сил почти до 5 часов пополудни. При этом главную честь удержания сражения несёт левый фланг наш, который открытость свою отличною храбростью своею компенсировал.

Однако ж около 4 часов пополудни были примечены четыре французские колонны, которые, следуя по правому берегу Западной Двины, приближались уже к Витебску в обход и "на отрез" нашего ариергарда. Тогда Пален приказал отступать за р.Лучосу, прикрывшись кавалериею своей, где на правом берегу и остановился на ночь.

Собственно, роль свою он выполнил исчерпывающе: пока происходило все описанное, 1-я Западная армия отступила тремя колоннами от Витебска по направлению к Поречью и Смоленску. Трудное это движение в ясный летний вечер, вблизи неприятеля, было исполнено в таком отличном порядке, что Наполеон принял его за построение армии к бою. Он также стал готовить к сражению свои огромные войска и послал Сен-Сиру и Груши предписание поспешить к Витебску. Выжидая их, Наполеон отложил решительное сражение до следующего дня, а это значительно облегчило задачу Барклая. Граф Пален держался на Лучосе до ночи, после чего ушёл изо города и последовал за армией, оставив аванпосты, которые ночью поддерживали огни.

В это же время Багратион последних солдат своих через Днепр перевёл и также к Смоленску устремился.

Продолжает радовать Тормасов. При Кобрине разгромил он 3-тысячный отряд Клингеля из корпуса Ренье. Подробности обещаются завтра, но уже ныне сказать можно: победа не горазда по численности войск разгромленных неприятельских, но важна тем, что не тихий фланг тут у Наполеона получился, и не может он отсюда ни батальона забрать для основных сил своих; напротив, вот-вот начнёт снабжать подкреплением эту в целом незначащую линию операционную.

28 июля. Изнова изменю порядку журнала сего. Ибо событие значащее произошло: дворянство московское командующим ополчения своего призвало меня!

Пощёчина ангелу нашему: не даёшь ты генералу боевому, османов и прочих победителю, армии нашей - так мы ему хотя и ополчение дадим!

Но по порядку.

Когда 24 июля в полночь император въехал в Москву, приезд его вызвал неописуемое воодушевление. Рассказывает один:

"Я был поражен тем впечатлением, которое произвело чтение манифеста. Сначала обнаружился гнев; но когда Шишков дошел до того места, где говорится, что враг идёт с лестью на устах, но с цепями в руке -- тогда негодование прорвалось наружу и достигло своего апогея: присутствующие ударяли себя по голове, рвали на себе волосы, ломали руки, видно было, как слёзы ярости текли по этим лицам, напоминающим лица древних. Я видел человека, скрежетавшего зубами. За шумом не слышно было, что говорили эти люди, но то были угрозы, крики ярости, стоны. Это было единственное, в своём роде, зрелище, потому что русский человек выражал свои чувства свободно и, забывая, что он раб, приходил в негодование, когда ему угрожали цепями, которые готовил чужеземец, и предпочитал смерть позору быть побеждённым".

Ещё более воодушевления вызвал призыв к формированию ополчения: дворянство Московской губернии определило выставить 80 тысяч ополченцев! Купечество и другие сословия делали огромные денежные пожертвования.

Люди таковые, известно, надёжность приложению капитала своего требуют; потому так лестно мне, что выбор их на меня пал, когда ныне московские дворяне вновь собрались, теперь для избрания командующего ополчением. Из 490 депутатов за меня проголосовали 243. Вторым был Ростопчин, генерал-губернатор - 225. Далее шёл старик Гудович -- 198. Остальные с заметным отставанием: Морков -- 58, Татищев -- 37 и так далее.

Вот ведь как, оказывается! Понятен бы Петербург был мне: здесь я нахожусь, здесь я с людьми говорю, здесь моё мнение и суждения мои значат нечто. А Москва? Там ничего, там даже и был я... Давно, давно там был я. Но вот: помнят заслуги мои! Не интригами, не подкупом, ни даже присутствием своим купил я голоса дворянства Московского - а максимум голосов собрал Голенищев-Кутузов!

Привожу достопамятный документ сей!

"1812 г. июля 16 дня московское благородное дворянство обще с губернскими и уездными предводителями, прибыв в дом благородного собрания, во исполнение высочайшего его императорского величества манифеста, занималось избранием из своего сословия по одобрительным голосам в главнокомандующие Московской военной силы, и старшинство голосов вышло генералу от инфантерии и кавалеру графу Михаилу Ларионовичу Голенищеву-Кутузову -- 243, генералу от инфантерии и кавалеру графу Федору Васильевичу Ростопчину -- 225, генерал-фельдмаршалу и кавалеру графу Ивану Васильевичу Гудовичу -- 198, с четырьмя им кандидатами, чем присутствие кончилось. Определили: означив в списке против каждого имени число одобрительных голосов, предоставить препроводить губернскому предводителю к его сиятельству господину московскому военному губернатору графу Федору Васильевичу Ростопчину при рапорте список Московской губернии благородного дворянства о избранных в главнокомандующие Московской военной силы июля 16 дня: генералу от инфантерии и кавалеру графу Михаилу Ларионовичу Голенищеву-Кутузову -- 243, генералу от инфантерии и кавалеру графу Федору Васильевичу Ростопчину -- 225, генерал-фельдмаршалу и кавалеру графу Ивану Васильевичу Гудовичу -- 198, графу Ираклию Ивановичу Маркову -- 58, графу Николаю Алексеевичу Татищеву -- 37, генералу от кавалерии и кавалеру Степану Степановичу Апраксину-- 17, графу Петру Александровичу Толстову -- 19.

Подписали: губернский предводитель

генерал-майор и кавалер Арсеньев,

предводитель граф Толстой,

предводитель Васильчиков,

предводитель Остафьев.".

Подчеркну паки: голосовавшие дворяне не могли не знать, что император меня не любит, но на их решение это не повлияло. Получается, что столбовой дворянин Михайла Голеницев-Кутузов выше в их глазах сего ангела мнения!

Далее опишу, что сказывают про собрание сие.

Там был немедленно составлен комитет по организации московского ополчения, состоявший из Аракчеева, Балашова и Шишкова. Иными словами, государственного уровня дело обозначили. Председательствовал же в нём генерал-губернатор Фёдор Васильевич Ростопчин. Человек не без способностей, но, на мой вкус, чрезмерно хватающий русофильством и тем барством, кое, всем пресытившись, в народничество уже упадает. При том, что - ежели, скажем, нас сравнить - знаю я: он с крестьянина своего втрое сбирает, нежели я. Потому беден я, не желая последнее исподнее с мужика своего стребовать, дыба он барщину избыл; потому и барщина моя посильная ему. Согласен, потакаю я, как в том, экономы некие меня убеждают: без того, чтобы непосильную работу делать, мужик и посильной пренебрегать начинает. А далее прежняя посильная ему уж непосильною представляется, и на том много хозяйств помещичьих в непорядок пришло - крестьяне разбаловались до того, что самая малая барщина уже к противлению их приводила; а в повиновение приводить мужиков - себе дороже. Солдаты имущество крестьян разорят; заводчиков на каторгу отправят; а останные больше вредить будут, нежели работать.

Вот так и получается у нас в России, от Европы просвещённой в отличие: барин и мужик в единении некоем парадоксальном пребывают - барин мужика за шкирку держит, так ведь мужик-то барина - аж за горло!

Оттоль и чудно мне: я, генерал, немало крови солдат своих проливший, жалею каждого из них; а оттого жалею и крестьянина своего, в Горошках тех же, имении моём. А иной - вот как сей фрукт партикулярный, коего государыня "сумасшедшим Федькою" называла и коий генералом от инфантерии стал, ничем больше батальона не командовав, да и тот лишь протекциею странного покровителя своего, князя Виктора-Амедея Ангальт-Бернберг-Шаумбургского получивши, - имение своё не до пота, а до самой крови выжимает, не готов жалеть никого же...

Но скажу о том, как придумано организование ополчения сего, раз уж командиром оного избрали меня.

Московская военная сила должна представлена быть конными и пешими полками - казацкими и егерскими. Изведывал я, что за казаки такие быть должны. Подразумевают, что коли из партикулярных лиц регулярную кавалерию создать если и удастся, то чрез время изрядное, то пускай они, на коня едва не охлюпкою севшие, иррегулярной конницею значатся. Сиречь, казаками. Ба, представить могу, как настоящие казаки с подобными встретятся...

Назначена особая форма одежды: русские серые кафтаны длиной до колена, длинные шаровары, рубашки с косым воротом, шейный платок, кушак, фуражка и смазные сапоги. Зимой под кафтан назначено надевать овчинный полушубок.

Сие понятно: сбережения ради, ибо одежда воинская дорога, да и, по мнению моему, во многом излишествами отягощена. Тут я полностью с графом Александр Васильичем: помене солдату побрякушек всяких да узорочья надо. Чтобы тепло было, да в грязи любой удобно - и весь мундир быть должен! Султаны к чему ему? Фалды? Гамаши - тож. Штаны простые, рейтузы у конников, чапчиры; сверху рубашка суконная просторная, да зимою шинель и полушубок, да фуражка на голове - довольно того. Зимою - шапку мехову, как у казаков, да башлык.

А что это я? Я ж ведь теперь командиром ополченцев избран! Коли утвердит государь - тут и настою на форме, условиям нашим подходящей. Согласен, что честь воинскую чернить нельзя мундиром некрасивым, - ан через ополчение, даст Бог, и введу, для полевых хотя бы нужд, одежду воинскую, более для сражений подходящую. Удалось же мне с егерями моими Бугскими когда-то на обмундирование новое, для них более полезное, указать!

Правда, то государыня великая была, да и при ней Светлейший...

Решением общим было предложено выставить одного ратника с десяти душ, обеспеченного продовольствием на три месяца. Граф Дмитриев-Мамонов и граф Салтыков выступили с решением своим сформировать два казачьих полка за свой счёт и из своих крестьян. Взял бы усмехнуться - всё об том же, какие казаки из крестьян, - но не удаётся: слеза искренняя на глаза наворачивается. Пусть и никакие войски из крестьян тех будут - но каковы люди! Тож и помещик Демидов и князь Гагарин взялись за собственные средства свои сформировать егерский и пехотный полки. Словом, результаты собрания превзошли ожидания: дворяне были готовы выставить 32 тысячи ополченцев, а купцы собрали 2 400 000 рублей.

Теперь о делах военных.

Сказывают, наутро сего дня французы были поражены исчезновением русской армии и два дня искали её по дороге в Петербург. Наполеон предполагал, что Барклай отступил к Петербургу, в направлении на Сураж, и двинул для преследования Мюрата, вице-короля Евгения и гвардию; только Ней отправился по Рудненской дороге, на Смоленск. В вечер Мюрат был у Гапоновой. Но сведений о русских не было.

Что же до Тормасова, то не нахожу иного, как привести донесение его собственноручное государю, известное, конечно, ставшее и в свете.

"ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ Генерал от Кавалерии Тормасов, от 16 Июля 1812 года, из города Кобрина доносит:

Имею щастие всеподданнейше поздравить ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО, с совершенным разбитием, и забранием в плен, сего Июля 15 числа, всего отряда Саксонских войск, занимавших город Кобрин, и с большим упорством девять часов оборонявших оный. Трофеи сей победы суть: четыре знамя, восемь пушек, и большое число разного оружия; в плен взяты: командовавший отрядом Генерал-Майор Клингель, Полковников 3, Штаб-Офицеров 6, Офицеров 57, унтер-офицеров и рядовых 2.234, убитых на месте более тысячи человек; потеря же с нашей стороны не весьма значительна.

Саксонский корпус под начальством Французского Фельдмаршала Ренье[3] следует из Слонима на перемену Австрийского корпуса здесь бывшего; Князь же Шварценберг пошел через Слуцк к Минску.

Повергая к стопам ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА четыре неприятельские знамя, с Адъютантом моим Гвардии Порутчиком Бибиковым, вслед за сим буду иметь щастие представить подробное донесение о сем щастливом поражении и о дальнейших движениях войск, Всемилостивейше мне вверенных".

Граф Reynier, впрочем, не фельдмаршал, и генерал лишь дивизионный, но подвига Тормасова то не умаляет: генералов в плен не получали ещё мы!

29 июля. В армиях не произошло ничего примечательного. Не то - со мною.

Но по порядку.

Армия Барклая достигла Рудни и Поречья. За колоннами русскими движутся: Мюрат - на Поречье, а вице-король -- на Сураж. Наполеон с гвардиею вернулся в Витебск. Здесь расположил он главную квартиру свою. Надобно понаблюдать за этим: ежели он сменить расположение своё, то, следовательно, решил продолжать войну; если останется в Витебске - значит, вновь подаёт сигнал Александру, что готов замириться.

На Петербургском направлении также затишье. Неприятель почти не тревожит войски наши.

Что же до меня касательно, то ныне ещё один день великий случился! Дня сего дворяне Санкт-Петербурга, собравшись в доме Ильи Андреевича Безбородко на Фонтанке, также призвали меня ополчения Петербургского начальником стать! Две столицы - за меня!

Александр, по видимости, кривится, будто лимон съел. Однако же прямо при нём московское дворянство меня избрало, а вот теперь - и столичное.

Того более: он ли, кто-то ли рядом с ним (Шишков?) решили, что неприлично уже победителя турок наградами обходить. Так что нонеча удостоили меня ещё и Светлейшего Князя достоинством!

Вот дворянства нашего постановление:

"1812 года июля в 17-й день по указу его императорского величества самодержца всероссийского с.-петербургское благородное дворянство и других губерний, в сей столице пребывающее, в общем собрании выслушав высочайший его императорского величества манифест, состоявшийся в 6-й день сего июля, коим его императорское величество взывает ко всем верноподданным, приглашая единодушным и общим восстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений, представя для первоначального составления предназначенных сил во всех губерниях дворянству сводить поставляемых для заќщиты отечества людей, избирая из среды самих себя начальника над оными и давая о числе их знать в Москву, где избран будет главный над всеми предводитель, и по сему всевысочайшему всеавгустейшего монарха воззванию, быв движимы духом патриотической ревности, все единодушно изъявили готовность свою за спасение всеавгустейшего императорского дома и отечества жертвовать своим достоянием по верноподданнической присяге, не щадя живота своего до последней капли крови, постановя для ополчения и составления внутри государства новых сил приступить немедленно к исполнению по нижеследующему:

1. Все единодушно с общего согласия избрали начальником сего ополчения г. генерала от инфантерии и кавалера графа Михаила Ларионовича Голенищева-Кутузова, который по предложению от лица благородного дворянства г.г. губернским и уездными дворянства предводителями, явясь в собрание, сию обязанность на себя с таковым же патриотическим рвением принял, а потому все собрание благородного дворянства предоставляет сие ополчение благоразумному и опытному его сиятельства устройству, принимая на себя готовность действовать по распоряжениям и правилам, какие к лучшему устройству сего ополчения его сиятельством в дополнение следующего будут начертаны.

2. На составление сего временного ополчения назначает благородное дворянство С.-Петербургской губернии поставить с числа ревизских душ от 25 одного человека, предоставляя всякому на волю усугубить число поставляемых людей и не отрицая ничьего в сем ополчении участия, так и по разным с другими условиям.

Люди, представляемые на ополчение, должны быть в той самой одежде, какая во всегдашнем употреблении, но чтобы имела надлежащую прочность и способность к служению, применяясь в том к бывшему в 1807 г. земскому войску. На первоначальное их содержание снабдить каждого трехмесячным провиантом и на жалованье деньгами по два рубли на месяц, а на три месяца по шести рублей, кроме особых добровольных награждений, приемля на себя назначенных каждым на ополчение своих людей обеспечить, что во все время их служения поля их будут обработаны и во всех хозяйственных частях помещики приемлют на себя не токмо ничего не упустить, но и вяще их поддержать и платить все следующие с них в казну обязанности, отнюдь не отягощая ничем их семейств. Места, где людей сих свести, и время, в которое они должны быть в готовности к сдаче, предоставляется назначить его сиятельству, избранному начальнику, как равно и о приеме их сделать распоряжение.

3. На устройство и содержание сего ополчения открыть добровольную под надзором уездных дворянства предводителей и депутатов подписку пожертвованиям. А сверх того всякой, имеющий дом в С.-Петербурге (исключая купечества и мещанства, сделавших о пожертвовании свое распоряжение), должен единовременно внести по 2 процента с оценки, Городскою думою сделанной. Дома, оцененные менее пяти тысяч рублей, от взноса сего освобождаются с тем однако же, ежели кто имеет два или более домов, таковой из того освобождения изъемлется и платит наравне с прочими, предоставляя, впрочем, усердию каждого, имеющего достаточное состояние, усугубить сие отечеству приношение, причем на господина губернского дворянства предводителя возложить, чтобы он сделал особенные вызовы на таковые пожертвования к имеющим из благородного сословия знатные капиталы, дабы и они в сем общем патриотическом усердии и рвении приняли живейшее участие; сбор, хранение и употребление сих сумм предоставить распоряжению господина избранного начальника, о чем, ежели нужно будет, войти в особенное соображение.

Сие первоначальное общего собрания положение, утвердив общим подписанием, предоставить господину губернскому дворянства предводителю довести о том до сведения правительства постановленным порядком, для дальнейших же соображений и постановлений назначается собранию завтрашний день, т.е. 18-е число сего месяца.

А как в сие собрание собственным присутствием г.г. обер-камергер и кавалер Александр Львович и обер-егермейстер и кавалер Дмитрий Львович Нарышкины вызвались сверх полагаемых общим собранием взносов жертвовать в приношение по двадцати тысяч рублей от каждого всякий год во время продолжения войны, то таковое их примерное усердие вносится в протокол сего первого собрания в ознаменование истинной им признательности от лица благородного общества.

Подлинный за подписанием г.г. губернского, уездных предводителей и сословия благородного дворянства

Губернский предводитель Жеребцов"

Принято единогласно, подчеркну сие!

Лукавить не буду, впрочем: знал я заранее о решении этом. Нет, не так: знал, что мою кандидатуру с наибольшею вероятностию предложат и утвердят затем. С немалым людей числом беседовал я, немалым людям войны обстоятельства разъяснял, и движений воинских тайны рассказывал. Один из генералов действующих я остался в обществе сём, и парадоксальность положения такового всем явственна - войну длительную совершенно выигравши, сидит Голеницев-Кутузов дома, покуда в армиях наших разброд и шатание из-за руководства неумного. Нет - умного, зане Барклая я одобряю весьма действия; но общество то знать не желает: для него каждое известие о движении Наполеоновом по стране нашей - пощёчина ровно.

Но хоть бы и одобряли Барклая - когда-то уже и останавливаться надобно. Армии к соединению идут: уже и они преградою Наполеону стать могут - таков общий глас. Но какова преграда? - коли гг.главнокомандующие грызутся между собою, а Багратион и вовсе взбесился; таковых выражений по поводу министра военного страны своей даже ожидать нельзя было.

Так что, полагаю, и в князья светлейшие меня с расчётом возвели: на пост главнокомандующего люди некоторые прочат меня; как об том и намекают иные.

Что ещё об ополчении сказать? В Петербурге оное созывалось уже: собрано с лишком 11 тысяч в мае 1806 года. Задачею было держать охрану побережья на случай нападения Наполеона на столицу. Не сильно боевитое было ополчение, надобно признать. Но в случае нынешнем полезен опыт тот: полегче, думаю, формирование пойдёт.

Но это покамест детали; дело будущей работы повседневной. Ныне же другое замечательно: царь меня выбросил на помойку после толико блестящей победы, как над турками, и мира наиполезнейшего, хоть и - признаю - не совершенного с ними. Однако общество указало самодержцу нашему границы самовластия его. Пожалуй, выше это стоит и призыва Павла Петровича к Суворову. Там хотя император отставил, он же и переменил решение своё; потому Суворову приятственно было видеть сколь нужен он царю. Тут же император решения своего не переменил, ненависть его тягуча ко мне и неотъёмна; однако же общество указало ему: "Верни Кутузова!"

Хотя и напоминает оно историю Эпаминонда, ставшего служить простым воином под начальством полководцев неопытных, но всё же...

Лестно сие сединам моим...

Спасибо вам, господа!

30 июля. Приступил к делам. Но об том позже. Покамест же надобно о победе упомянуть - не великой, но наиважнейшей, зане останавливает неприятеля на направлении Петербургском.

Военные известия из Главной Квартиры, от сего дня, повествуют следующее.

"Корпус Генерала Докторова, которому поручено было наблюдать движения неприятеля около Бешенковичей, видя часть войск его идущих на себя, начал со своей стороны оказывать движения, замедляющие ход его. Для сего надлежало допустить его перейти Двину, дабы соединиться с армиею, расположившеюся при Витебске, на левом берегу сей реки. Для исполнения сего, Главнокомандующий рассудил за весьма нужное удержать более неприятеля на том месте, где Граф Остерман 13 числа остановил его с меньшими против него силами. Генерал-Лейтенант Коновницын был для сего отряжен. Он заменил корпус Остерманов, и дивизия его весь день 14 числа была в сражении. Войска наши оказали столько же храбрости сколько и упорства. Неприятель не выиграл у них ни на шаг земли. Генерал-Лейтенант Коновницын отразил все их нападения, и не прежде отступил с места, как ночью, получа повеление занять положение избранное Главнокомандующим для генерального сражения. Генерал Докторов переправился между тем через Двину и пришел к тому же месту. Весь арьергард поступил под начальство Генерал-Майора Графа Палена. Он поставлен был в 16 верстах от главного расположения, и должен был наводить на оное неприятеля.

Между тем Главнокомандующий получил с курьером известие от Князя Багратиона. Он уведомлял его, что узнав о приближении первой армии, и нашед Могилев уже занятый неприятельскими силами, он переменил для сохранения войск своих направление свое на Оршу, и взял путь на Мстислав и Смоленск. Накануне авангард его имел дело, в котором Генерал-Лейтенант Раевский разбил передовые войска Маршала Даву и принудил их отступить 12 верст. Сии известия переменили первый план Главнокомандующего, и вместо, чтобы дать баталию в окрестностях Витебска, он решился идти к Смоленску, тем паче, что Маршал Даву мог бы следовать туда со всеми своими силами. Он предпринял сие смелое движение в тот самый час, когда арьергард был в жестоком сражении. Он маневрировал перед лицом неприятеля и потянулся тремя колоннами. Главнокомандующий приписывает главный успех сего предприятия искусным расположениям Графа Палена, который прикрывая всю армию, оказал в сем случае все то, что прозорливость и воинское искусство имеют в себе наиболее блистающего. Войска наши оказали удивительное мужество; каждым положением воспользовались; берега малой реки Лучессы защищаемы были с таким упорством, что у неприятеля побито множество людей. Граф Пален равномерно умел извлекать пользу из всякой малейшей дефилеи; и засада постановленная у места в окрестностях Гапоновщины истребила при походе 16 числа семь Французских эскадронов.

Сего дня вторая и третья колонны соединились в Поречье; первая, направляясь через Лезну и Рудню прикрывает их шествие. Генерал Платов, находящийся не далее как в расстоянии двух дневных переходов, получил повеление встать впереди Смоленска для прикрытия движений первой армии. Князь Багратион со своей стороны скорыми маршами идет к Смоленску.

По известиям, полученным от Генерал-Лейтенанта Графа Витгенштейна, он продолжает держаться у Дриссы, и доносит, что Генерал-Майор Кульнев, отправленный на другую сторону Двины, напал на Французов и взял у них семьсот человек в плен".

Вот каково происходило дело сие.

Удинот переправился через Двину в Полоцк и двинулся на Себеж, куда от Якобштадта должен был наступать также и Макдональд; обоим маршалам надлежало отрезать Витгенштейна от Петербурга. В это время Витгенштейн переправился на левый берег Двины в Друе и намеревался открыть действия в тыл неприятеля, но, узнав о намерениях противника, решил обратиться против корпуса Удинота, дабы разбить его до соединения с Макдональдом. Получив сведения о движении Удинота на Себеж, он пошёл ему наперерез к Клястицам. Столкновение Витгенштейна (23 тысячи солдат и 108 орудий) и Удинота (28 тысяч, 114 орудий) произошло у д.Якубово, близ Клястиц. Разбросанные войска корпуса Удино были разбиты по частям у Якубова и Клястиц; для преследования их выслан авангард Кульнева.

Что же до забот моих по ополчению, то покамест с бумагами больше работать приходится.

Первым делом надобно было императора оповестить о выборе дворянства Петербургского.

Подумал: государь ко мне обращается запросто - "Михайла Ларионович". Ни "милостивый государь", ни каких-то других общепринятых в обществе нашем форм вежливого обращения. Но я же ему не дружок, меж которым допустимы и отклонения от общепризнанных норм поведения вежливого! Так что верну тою же монетою: решил и вовсе обойтись без обращения. Надеюсь, намёк будет понят.

"С.-Петербург

17-го числа сего месяца Санкт-Петербургское дворянское общество призвало меня в свое собрание, где объявило всеобщее желание, дабы я принял начальство всеобщего ополчения Санкт-Петербургской губернии, от дворянства составляемого. Дабы отказом не замедлить ревностных действий дворянства, принял я сие предложение и вступил в действие по сей части, но с таким условием, что, будучи в действительной вашего императорского величества военной службе, ежели я вызван буду к другой комиссии или каким-либо образом сие мое упражнение вашему императорскому величеству будет неугодно, тогда я должность сию оставить должен буду другому по избранию дворянства.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший

граф Михайло Г.-Кутузов"

Мы кто? Мы слуги твои, государь. Однако же новое только назначение моё, тобою данное, сможет избавить меня от слова, дворянству мною данному...

Тем временем и император Манифест издал о составлении временного внутреннего ополчения, каковой документ основой для требований по снабжению являться должен. Говорится в нём: "По воззвании ко всем верноподданным Нашим о составлении внутренних сил для защиты отечества, и по прибытии Нашем в Москву, нашли Мы, к совершенному удовольствию Нашему, во всех сословиях и состояниях, такую ревность и усердие, что предлагаемые добровольно приношения далеко превосходят потребное к ополчению число людей; сего ради, приемля таковое рвение с отеческим умилением и признательностью, обращаем Мы попечение Наше на то, чтобы составя достойные силы из одних Губерний, не тревожить без нужды других. Для того учреждаем:

1). Округа, состоящая из Московской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калугской, Смоленской Губерний, примет самые скорые и деятельные меры к собранию, вооружению и устроению внутренних сил, долженствующих охранять первопрестольную Столицу Нашу Москву и пределы сего округа.

2). Округа, состоящая из Санктпетербургской и Новгородской Губерний, сделает тоже самое для охранения Санктпетербурга и приделов сего округа.

3). Округа, состоящая из Казанской, Нижегородской, Пензенской, Костромской, Симбирской, Вятской Губерний, приготовится расчислить и назначить людей, но до повеления не собирает их не отрывает от сельских работ.

4). Все прочие Губернии остаются без всякого по оным действия, доколе не будет надобности употребить их к равномерным отечеству жертвам и услугам.

Наконец, 5). Вся составляемая ныне внутренняя сила не есть милиция или рекрутский набор, но временное верных сынов России ополчение, устрояемое из предосторожности в подкрепление войскам и для надежнейшего охранения отечества. Каждый из Военноначальников и воинов при новом звании своем сохраняет прежнее, даже не принуждается к перемене одежды, и по прошествии надобности, то есть, по изгнании неприятеля из земли Нашей, всяк возвратится с честью и славою в первобытное свое состояние и к прежним своим обязанностям.

Государственные, экономические и удельные крестьяне в тех Губерниях, из коих составляется временное внутреннее ополчение, не участвуют в оном, но предоставляются для обыкновенного с них набора рекрут, по установленным правилам".

Хорошая, зрелая бумага, Шишков, видно, составлял. Но ещё до доставления её в столицу, весьма дельно фельдмаршал предложения сделал. Вот письмо его:

Милостивый государь мой Михаила Ларионович!

После того, как Комитет министров высочайшим его императорского величества именем возложил на ваше сиятельство в присутствии вашем 12-го числа сего месяца принять в ваше распоряжение войско, назначаемое для защиты здешней столицы, где то вне оной нужно будет, Комитет имел 13-го числа по сему предмету заседание и положил:

1) Чтобы главнокомандующий в С.-Петербурге предложил думе о избрании мещанами и цеховыми из среды себя на основании манифеста 6-го сего месяца людей на ополчение против врага России с тем, чтобы они бород, кто не пожелает, не брили, имели бы обыкновенное свое платье, только недолгополое, и оставались бы в домах при своих упражнениях впредь до востребования и чтобы определен был образ продовольствия их с того времени, как они к употреблению на службу поступят.

2) Чтобы предложил он также думе о приобретении оружия у купцов, торгующих оным, покупкою ли или образом пожертвования с их стороны.

3) Чтобы штатским чиновникам, при должностях находящимся, дозволено было вступать в ополчение, в котором должны они употреблены быть соответственно чинам их.

4) Как о мещанах и цеховых, которые на службу изберутся, так и о желающих вступить в ополчение штатских чиновниках предоставить вам сделать дальнейшее распределение при войске, вам поручаемом.

Я имею честь сообщить вашему сиятельству о сем положении Комитета с тем, что как вы и от здешнего дворянского сословия избраны между тем начальником ополчения оного, то не угодно ли вам, милостивый государь мой, с божиею помощию приступить к нужным распоряжениям по сему предмету, возлагаемому на вас доверенностию правительства и дворянства, и войти в сношение как с главнокомандующим в С.-Петербурге, так и с управляющим Военным министерством о удовлетворении требований ваших по части каждого из них.

Общая надежда на вас, милостивый государь мой, низзовет, конечно, благословение всевышнего на подвиг, вам предлежащий.

Имею честь быть с совершенным почтением, милостивый государь мой, вашего сиятельства покорнейший слуга

Гр. Н.Салтыков"

Вот: старой школы человек! Вежлив безупречно, при том деловит и продумал всё изумительно хорошо! И в помощь полезную, ибо на основании сего я обратился к главнокомандующему в Петербурге генералу Сергею Кузьмичу Вязмитинову с просьбою каждодневно держать меня в курсе относительно хода собора и вооружения ополченцев.

В наборе же ополченцев из крестьян крепостных мои предложения была дворянским собранием полностью признаны, о чём записано в журнале его:

"1812 г. июля в 18-й день по указу его императорского величества, самодержца всероссийского, санкт-петербургское благородное дворянство по назначению собрания в сей день, записанному в протоколе 17-го числа сего июля, при подписании оного изъявило совершенную свою признательность его сиятельству господину обер-гофмейстеру и кавалеру графу Юрию Помпеевичу Делатта, изъявившему желание, что он каждогодно в продолжение настоящей войны будет взносить на сие ополчение по пятидесяти тысяч рублей, и с таковою же признательностью принято назначение единовременно взнести господином сенатором и санкт-петербургским гражданским губернатором и кавалером Михаилом Михайловичем Бакуниным пять тысяч рублей, что и взносится с общего согласия в сей протокол, о прочих же, назначивших сего числа пожертвовании, приобщается у сего для общего сведения список с таковою же признательностию.

При начале рассуждения о предметах, входящих в состав сего ополчения, избранный оному начальник господин генерал от инфантерии и кавалер граф Михайло Ларионович Голенищев-Кутузов общему собранию предложил:

1-е. Людей, на ополчение поставляемых г.г. помещиками, должны представлять собственным своим попечением в С.-Петербург, где от его сиятельства учредится им прием таким образом, что ежели бы определенные приемщики кого из представляемых на ополчение людей нашли по каким ни есть причинам неспособными, то таковых бракуемых представлять лично его сиятельству, которых по собственном осмотре он будет удостаивать или по совершенной неспособности отсылать для обмена другими. Для представления сего его сиятельство назначил каждый день утра в 8 часов.

2-е. Лета поставляемых на ополчение людей полагаются не моложе семнадцати и не старее сорока пяти лет; рост не определяется, только должны быть люди здоровые и способные действовать оружием против неприятеля. Поставкою их всемерно поспешить, отнюдь не умедливая. Крайним сроком сей поставки назначается по окончании дворянских собраний две недели для дальных уездов.

3-е. Для образования сего ополчения во всех частях его сиятельство находит нужным учредить два комитета для действия под надзором его сиятельства, из коих первый будет иметь соображение о всякой надобности для сего ополчения, делать распоряжение о принятии представляемых людей, о распорядке их по начальствам, о приучении к воинскому искусству - и вооружении -- одним словом, обо всем том, что к лучшему устройству, и на случай движения сего ополчения будет нужно; второй займется исчислением потребного для сего ополчения провианта и денежных сумм на время, сколько ополчение сие будет существовать, и вести вернейший счет всем расходам; оба сии комитета распоряжении свои будут приводить в исполнение по утверждении его сиятельством.

4-е. Его сиятельство считает нужным, чтоб всем тем из благородного дворянства здешней губернии, которые пожелают вступить в сие ополчение, составлены были списки, что и возложить на г.г.уездных дворянских предводителей, а также сделать по уездам расчисление, сколько с которого по числу владельческих душ следует к поставке людей в сие ополчение, и от каждого уезда представить о том списки.

Его сиятельство присовокупил, что хотя он и изъявил всю готовность принять на себя образование и устройство сего ополчения, в чем и теперь с признательностию за доверие благородного дворянства не отрицается, но в первое присутствие общего собрания имел честь изъяснить, что он состоит в службе его императорского величества и в случае воспоследовать могущего высочайшего соизволения он должен будет приступить к исполнению тех обязанностей, которые высочайшею властию на него будут возложены, и чтоб о сем занесено было в протокол.

Все сии предложения его сиятельства общим собранием приняты и в то же время назначены для комитетов г.г. уездными дворянства предводителями кандидаты, явствующие в приобщаемом у сего списке, из коих по представлении господином губернским дворянства предводителем означенного списка его сиятельством к присутствованию в комитетах назначены, в 1-м для образования: господа генерал-лейтенанты князь Салагов, Буткевич, Сукин, Герард, генерал-майор Бегичев, во 2-м Экономическом: действительный тайный советник Голубцов, егермейстер Пашков, обер-прокурор Хитрово и действительные статские советники: Пасевьев и Игнатьев; в совещательный же комитет приглашаются г.г. гражданский губернатор и губернский предводитель. Все сие общим собранием рассуждено записать в протокол, присовокупя к назначению денежных взносов на содержание сего ополчения таковые же с дач, в окрестностях сей столицы лежащих, предоставя каждому владельцу назначить по совести цену своей дачи и с той цены взнести два процента, соответственно тому, как взнос сей назначен с домов, без всякого исключения. К подписанию сего протокола назначено 19-е число сего июля, о исполнении же по оному представлено распоряжению господина губернского дворянства предводителя.

Подлинной подписали: господа губернский, уездные предводители и сословие с.-петербургского дворянства.

Алексей Жеребцов"

Тако же предложил я графу Николаю Иванычу старослужащих солдат для организации ополчения призывать, что было принято к исполнению на местные начальства, от которых желательно было бы отделить на сие настоятельное время некоторое число нижних чинов, прежде находившихся в войсках. По предложению моему призвать таких можно от будочников, от почтамта с.-петербургского, в коем известно, что число почталионов весьма значительно; взять от госпиталей тех надзирателей, которые в состоянии нести оружие, заменив их вольнонаемными женщинами на счёт суммы, собираемой на ополчение. Не менее уповаю я на пользу, коя из того проистечь может, когда б отделить от здешней полиции все пешие и конные команды (сих последних с лошадьми и сбруею) такое число, без которого полиция крайне обойтиться может, и, наконец, от войск, составляющих здешней гарнизон и в Финляндии находящихся, непременно отделить 80 человек унтер-офицеров, кои послужат первоначальным основанием вооружаемого ополчения, полагая на каждые 100 человек одного.

А к управляющему военным министерством генерал-лейтенанту Алексею Иванычу Горчакову отнёсся я с просьбою орудия выделить, ибо желательно иметь при ополчение хотя две конные артиллерийские роты. Сие нетрудно: из объяснения с инспектором всей артиллерии известно мне, что при здешнем арсенале можно набрать 24 трёхфунтовых орудия. А лошадей под оные изыщет ополчение средство доставить собственным иждивением.

Вот так и пробегает день целый. Хотя и ополчение, а возни и забот не менее, как регулярную команду воинскую формировать. Устаю, но доволен; супруга Катинька говорит, что даже помолодел. Смеюсь тому: два дни ещё в заботах-то! Вот посмотрим, как выглядеть буду, когда команды формироваться начнут по-настоящему, и начнут непременные проблемы и огрехи вылезать. Там оружия не завезли, тут о пище забыли, где палаток нет и тому подобное! Эх, молодость бы вернуть мне ту... Крым, егерей моих...

31 июля. Сегодня продолжился бой вчерашний у Витгенштейна.

Теперь уже явнее стала препозиция.

Итак, 28 сего числа Удинот занял деревню Клястицы с 28 тысяч солдат и 114 пушками. При этом, однако, Удинот рассредоточил свои силы, имея в виду и дотянуться до Макдональда, и защитить переправы, и прогнать Витгенштейна. Оный же решил воспользоваться растянутостью французскою во главе с авангардом под командованием Кульнева (близ 3700 кавалерии при 12 пушках) надвинулся на неприятеля.

В этих условиях авангард наш столкнулся с французским возле Якубово, каковая стычка переросла во встречное сражение, закончившееся для нас успехом и французским отступлением.

Сего дня Витгенштейн настиг французов возле Клястиц в довольных силах, не давши противнику укрепиться на переправе через реку Нища. Несмотря на мощную батарею французскую на берегу и зажжённый неприятелем единственный мост, французов удалось опрокинуть. При этом, рассказывают, чудеса совершил Павловский гренадерский полк, атаковавший прямо через горящий мост. Кульнев с конным авангардом своим переправился через брод, ударил во фланг неприятеля. Чем вынудил того продолжить отступление.

Преследование продолжалось до реки Дриссы, за которую французы зацепились. Однако к вечеру наши имели на том берегу плацдарм возле села Боярщина, куда переправился Кульнев с авангардом своим в силах 2-х кавалерийских полков при поддержке казаков, с пехотным батальоном и артиллерийской батареею.

Всё это время Макдональд бездействовал. Удинот, таким образом, и ныне оказался лишь с третью сил своих, ибо целую треть отряда своего оказался отделить принуждённым для охраны мостов через Дриссу, а другая треть под командою генерала Verdier`а оставалась возле Себежа, ранее быв туда направленною.

Благодаря обстоятельствам сим, а в первую голову храбрости своей и таланту воинскому Кульнев и разбил Удинота, ибо не Витгенштейну, а ему единственно принадлежит успех дела сегодняшнего, в коем генерал сей не токмо пленных под тысячу взял, но и обоз маршала сего французского!

У меня же тем временем дела с ополчение продвигаются не худо.

Не наипервейшее дело, но, однако ж, важнейшим я его почитаю - о знамёнах ополчению нашему. Без оных, известно, подразделение воинское таковым и считаться не может; я же не желаю командовать крестьян и мастеровых сборищем, хоть бы его и ополчением прозывали.

Почему отписал я рапорт государю нашему, в коем истребовал "дать по два знамя, под коими бы новопоступающие воины приводились к присяге".

Знамя, как сим положено быть, белого цвета с красным крестом. Надпись предложил я такову: "Сим знамением победиши".

Зная, впрочем, неторопливость государя нашего в вопросах таковых, упомянул я, что, впрочем, оные знамёна уже делаются. И тем не оставил ему иного выбора, кроме как освятить символы сии чести воинской, присовокупив, что "дворянское сословие будет только иметь щастие ожидать высочайшего соизволения вашего императорского величества" на то.

Так и надобно с ним, так и буду: я командующий, и в делах воинских он - лицо частное. Ежели аудиенция высочайшая случится, о том и скажу ему: государь, вам империя в руки вдана, мне же войско - вот и будем исполнять долг свой на месте том, кое Бог нас занять попустил.

Далее - дела обыденные. Писал Вязмитинову Сергею Кузьмичу отношение о выделении казарм для сих новопоставляемых воинов, готовил обоснование для численности с структуры воинства моего. Постановили по предложению сему составить восемь дружин; каждая из них должна состоять: из одного полковника, трёх штаб-офицеров, двух адъютантов, двух им помощников, одного квартирмейстера, двух ему помощников, четырех капитанов, восьми поручиков, шестнадцати подпоручиков, четырех прапорщиков и шестидесяти урядников. Все сии чины разделяются на четыре роты.

То ж - с обмундированием, снаряжением и снабжении ополченцев, хотя первоначальном. А именно: провианта -- муки на 3 месяца, круп шесть гарнцов, соли один фунт и деньгами по два рубли в месяц, итого шесть рублей. Платья: кафтан должен быть серой или какого бы цвету ни был, хотя не новой, только и не старой и не длиннее вершка за колено, не узок и не широк; воротник пришить в палец красной; кушак какой бы ни был только крепкой; портков двое, одни на нём, другие в ранце; две рубашки неразорванные, а крепкие, одна на нём, другая в ранце; сапогов двое крепких и подбитых железными гвоздями; чулок двое; рукавицы небольшие кожаные чёрные, мягкие и крепкие маленькие варежки; шуба должна быть крепкая, короче кафтана, но не узкая; шляпа должна быть хотя не новая, но крепкая; ранец непременно должен быть для поклажи белья и прочего; к кушаку привязываться должна сумочка из кожи, где он сохраняет свои 80 патронов, к тому должно иметь топор.

Мелочным для главнокомандующего сие казаться не должно: в деле военном мелочей нет, а сам не досмотришь - столкнёшься затем с неприятностями. А виноват сам будешь, потому как командир ты, и на тебе ответ за всё лежит...

1 августа. Сегодня событие получилось прежестокое: пал герой наш клястицкий генерал Кульнев! Жаль его; для армии это большая потеря: воинские доблести, подвиги, даже причуды его носили на себе отпечаток духа высокого и предприимчивости необыкновенной.

И всего жальче, что обстоятельства предшествовавшие гибели сей никак не предвещали, коли бы не ошибка и самонадеянность Якова Петровича!

Отважусь на замечание сие, хоть не ловко оно, за убитым ошибки его подсчитывать; так ведь и не один убит генерал хороший, а многих за собою со света этого увлёк, наипаче же солдат добрых, коих у нас и так мало! И не в том дело, что солдат жалко - долг их умереть за Отечество; только ведь с толком умереть бы надобно, а в деле сём несчастливом многие напрасно легли. чего не состоя

Сколь отсюда судить о том ни затруднительно, но вот выбор позиции авангарда нашего предводителем вчера ещё обеспокоенность вызывал; впрочем, полагал я, что на месте командир корпуса всего Витгенштейн: он долженствовал был Кульнева ошибку, от безрассудной смелости его и порывистости происходящую, исправить.

Как уже сегодня ввечеру выяснилось, плацдарм, коий Кульнев занял на берегу, французами занятом, как-то так поместился, что крайне неудобные берега за лагерем нашим были. Местность низка и сыра, если не болотиста; окружена же она высотами господствующими, с которых французы и огонь открыли, увидевши малочисленность отряда нашего и то, что никак не поддерживает его основной наш корпус. Всё было неожиданно, едва ли не в ночи, а охранения с нашей стороны надёжного выстроено не было. Тут же двинувшиеся в атаку полки французские опрокинули наш авангард совершенно, а Кульнев был здесь же убит: ядром оторвало ему обе ноги выше колен. Отряд его потерял около 2 тысяч человек и восемь орудий.

Рассказывают о том очевидцы наши так: когда разбитый отряд уже отступал под огнем французских батарей, Кульнев "печально шёл в последних рядах своего арьергарда", подвергаясь опасности наибольшей. Тут уж я вижу основание для продолжения мысли давешней об ответственности генерала за жизни солдатские, кои нимало напрасно потрачены быть не должны; а потому командиру их всегда надлежит лагерь ли свой, манёвр ли так устраивать, дабы зря людей не класть. Равномерно, однако же и то, что и генералу, на мой взгляд, непростительно и своею жизнию напрасно рисковать. Ибо не хозяин он жизни своей: он хозяин жизней солдат своих. Уставом воинским дано ему право жизнь эту забирать у солдат своих ради исполнения задачи боевой; но то же право ответственнейшее требует и от него исполнения до последней крайности задачи своей начальственной. А для сего не храбрость личную показывать надобно, ибо оная на посту его в том состоит, чтобы задачу боевую выполнить. Это поручику юному можно отвагу свою показывать, солдат за собою в атаку увлекая; жизнь же генерала ему не принадлежит: она принадлежит отряду его. Ведь от команды его сохранность подразделения зависит, как и исполнение приказа; для чего командир беречь свою жизнь должен.

Вот и вышло тут, что после гибели Кульнева некому оказалось собрать остатки авангарда его и их устроить - а посему принёс он на плечах своих войско изрядное генерала Вердье прямо на силы наши главные. Хорошо, что весьма, как видим, недаровит Удинот, и то и прямо нерешителен маршал сей; и Макдональд, слухом, на баварцев своих не сильно полагается, а потому боится их в манёвренный бой посылать. А коли бы весь корпус Удинота на Витгенштейна навалился бы, тоне победу бы мы ныне отмечали, хотя и с потерею значимой, а поражение - с потерею, соответственно, напрасною.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Со слов же французских, кои впоследствии уже от пленных узнались, дело, возможно, обстояло ещё более неприятным образом. Авангард перешёл реку уже в ночи и раскинул бивак на левом, противником занятом берегу, в виду всего корпуса французского. Брод же он оставил за собою единственный; при случае отступления оный Кульнева 8 батальонов вместить не мог. Берега же реки там отвесны, с высотою до 15 и даже 20 футов, что даже для пехоты затруднительно спуститься и подняться по ним. Атака произошла в сумерках, французы, по словам их, успели подобраться к бивуаку нашему на наиближайшее расстояние. Быв уже в шагах от линии нашей открыты двумя казаками, французы бросились в галоп. Артиллеристы наши успели сделать один залп, изрядно проредив неприятеля, однако второго выстрела сделать уже не успели и были изрублены на месте. Пехота наша была отрезана от своих сложенных в козлы ружей и осталась беззащитною. Кульнев, между тем, всё же собрал до 2000 солдат и уже довёл их до брода; но здесь встретил он эскадрон французский, загодя туда брошенный, и принуждён был драться в окружении. Здесь его будто бы зарубил некий унтер-офицер Лежандр, который вонзил ему саблю в горло.

Не знаю, сколь рассказу сему доверять можно, но в обеих передачах - нашей и французской - присутствует то, что меня более всего в армии нашей тревожит: беспечность, напрасной храбростию затем исправляемая. И, конечно же, то, о чём уже писал я: слабое умение генералов наших находить позиции и далее маневрировать на них. Плацдарм сей не стоил бы потери и одного Кульнева, а тем паче с отрядом его. А ежели уж занял его, то немедля окопы возводить должен был; а войско основное переправляться, хоть бы и в ночи. Тогда бы Удинот, по показаниям пленных, явственно растерянный и предыдущим поражением деморализованный, на приступ сей не решился бы, а отступил далее.

Правда, и французы тут же повторили ошибку нашу. Всё тот же генерал Вердье, которому Удинот поручил преследовать наш авангард, наткнулся точно так же на главные силы Витгенштейна и был разбит наголову.

Как думаю я всё же, итог всех этих боёв надо подвести положительный. В результате Удинот ушёл на тот берег Двины и отступил к Полоцку. Тем самым ликвидирована до времени угроза наступления французского на Петербург. Важнее же сего и то, что Наполеон, видя тщету устремлений Удинотовых, направил ему в подкрепление корпус Сен-Сира, который, понятно, уже не поможет главным силам его в давлении на нас на основном участке боевых действий. Кроме того, назвал Витгенштейн потери французские в 13 тысяч, в том числе пленных в 3 тысячи.

ЗАМЕТКА НА ПОЛЯХ: Позднее получили мы данные французские, сколь всего войск значилось у них на данный день. Вот таблица сия.

Большая армия состоит из гвардии, 12 пехотных корпусов и 4 резервных кавалерийских корпусов.

Тыс. человек

Гвардия, под начальством маршалов Лефевра, Мортье и Бессиера

37,5

Пехотный корпус:

1-й маршала Даву (пять пехотных дивизий и две лёгкие кавалерийские бригады)

69,5

2-й Удино (три пехотные дивизии и две лёгкие кавалерийские бригады)

3-й Нея (три пехотные дивизии и две лёгкие кавалерийские бригады)

4-й вице-короля итальянского принца Евгения Богарне (три пехотные дивизии, итальянская гвардия и две лёгкие кавалерийские бригады)

5-й князя Понятовского (три пехотные дивизии и одна кавалерийская бригада)

34,5

6-й Гувион Сен-Сира (две пехотные дивизии и две лёгкие кавалерийские бригады)

23,5

7-й Ренье (две пехотные дивизии, одна кавалерийская дивизия и одна лёгкая кавалерийская бригада)

18,5

8-й Вандамма, а потом Жюно (две пехотные дивизии и одна лёгкая кавалерийская бригада)

9-й маршала ВиктСра (три пехотные дивизии и две лёгкие кавалерийские бригады)

10-й маршала Макдональда (одна пехотная дивизия и Прусский корпус)

11-й Ожеро (пять пехотных дивизий и сводный Драгунский полк)

Австрийский князя Шварценберга (четыре пехотные дивизии и одна кавалерийская дивизия)

Кавалерийский корпус:

1-й Нансути (две кирасирские дивизии и одна легкая кавалерийская дивизия)

2-й Монбреня (две кирасирские дивизии и одна лёгкая кавалерийская дивизия)

3-й Груши (одна драгунская дивизия и одна лёгкая кавалерийская дивизия)

4-й Латур-Мобура (одна дивизия тяжелой кавалерии и одна лёгкой кавалерии)

Обоз главной квартиры (13 обозных батальонов, лазареты)

Артиллерийские, инженерные и понтонные парки

1-я резервная дивизия

Датская дивизия

Итого в большой армии Наполеона (к 1 августа) было 540 654 человека и 155 929 строевых и обозных лошадей, до 100 тысяч разного рода нестроевых чинов и 1372 орудия.

Я же тем временем совсем в ворохе бумаг закопался - однако с радостию.

Сформулировал предписание о функциях и задачах комитетов Петербургского ополчения. По мнению моему, тако должно быть:

Устроительной комитет заниматься будет всем тем, что для составления ополчения нужно будет. Он принимает чиновников, избранных дворянством или добровольно записывающихся, составляет им списки и представляет оные ко мне для утверждения чиновников, распределенных мною в состав разных частей войска. Он занимается приёмом, формированием, вооружением и распределением воинов. Во всех тех случаях, в которых требоваться будут расходы на вооружение и продовольствие войск, сноситься с Экономическим комитетом. К его должности наипаче предлежит приём в офицерские должности и распределение оных.

Экономической комитет избирает двух казначеев, из коих один будет находиться при комитете, а другой при войсках; в ведение первого поступают все первоначальные суммы и вещи, от коего уже отпускаются требуемые комитетом в ведение последнего деньги на разные расходы по ополчению.

На комитете Экономическом лежит обязанность снабжения войск провиантом и всем тем, что нужно будет для удовлетворения требования Устроительного комитета в рассуждении формирования, вооружения и движения войск.

Затем войски, в Петербурге и окрестностях находящиеся, подбирал под себя по высочайшему Его Императорского Величества повелению. Не одними бородачами да асессорами коллежскими командовать мне!

Опять из мелочей, но необходимых для армии любой: князю Алексею Ивановичу отношение писал об отыскании барабанов, хотя и из старых, которые ополчение своим иждивением исправит.

И тут же к Горчакову же, но уже не из мелочи: просьба уведомить меня, какое бы число ружей военное ведомство снабдить могло в помощь сего вооружаемого ополчения.

Не так и плохо дела оказались, когда милейший князь Алексей Иванович ведомость сию показать изволил. Всего ружей всех сортов в Петербургском арсенале, Смоленском, Сестрорецком заводе, Киевском арсенале состояло с верхом 500 тысяч. Большею частью отпущены они были, однако ж до 25 тысяч оставалось ещё, не считая 3 с верхом тысяч, что с Ижевского завода прибыли.

Ныне же уже и призыв большой по городу здесь сделали, чтобы желающие из свободных людей, ремесленников и прочего состояния вступить на сию службу явились бы в Устроительной комитет ополчения, в доме графа Безбородко учреждённой, где и будут они записываться.

Опять вопрос решал с необходимыми для ополчения унтер-офицерами и старослужащими - что-то два дни уже заматывается оный. А важно сие - я им не ополчение, я войско настоящее сформирую в месяц!

Отвечено тут же было, что даны предписания о назначении в ополчение 80 унтер-офицеров и 15 барабанщиков из учебных гренадерских батальонов и о выдаче из арсенала 57 барабанов.

Ах да! Ещё и формирование обоза и снабжением шанцевым инструментом занимался! И организацией сбора и учёта средств денежных на содержание ополчения!

Голова кругом идёт, а усталости не чувствую! Права, права Катерина Ильинична - молодею я в заботах сих...

2 августа. В армиях решительно ничего не происходит, либо не происходит ничего, достойного донесения. Зато пришло донесение от Витгенштейна по предмету трёхдневного боя давешнего:

"По высочайшему повелению вверенный мне корпус определен действовать отделенно. В следствие чего оставался я на берегу Двины в фольварке Покаевцы для наблюдения неприятеля, против меня по ту сторону находившегося, и посылал кавалерию мою, наводя в ночное время мосты, делать много раз экспедиции, которые в течении восьми дней взяли в плен одного бригадного Генерала де-Сенженьес, 8 Офицеров и до тысячи человек нижних чинов и истребили почти совсем четыре кавалерийских неприятельских полка, 7 и 11 Французские конно-егерские, Польских 8 уланский и 10 егерский. Наконец 17 числа сего Июля, получил от отрядов моих известие: от Дисны, что Маршал Одино Герцог Регжио с корпусом перейдя там Двину, пошел к Себежу; а из Динабурга уведомили, что Магдональд, переправясь через реку в Якобштате, взял направление свое к Люцину, и по показанию одного пленного Французского Офицера по квартирмейстерской части, оные два корпуса назначены для отрезания мне Псковского тракта.

В сем положении, я решился идти на ближайшего неприятеля к Себежской дороге в село Клястицы, атаковать его. Почему 18 числа, приближаясь к упомянутому селу Клястицы, не доходя до деревни Якубова за пять верст, открыл я корпус Одино, который из Клястиц шел уже мне на встречу. Я атаковал его решительно и после упорнейших и кровопролитных сражений, продолжавшихся три дня беспрестанно от самого утра до ночи, наконец благодарение Всещедрому Богу и слава победоносным Российским войскам, победа над коварным и сильным врагом Отечества нашего нами одержана; корпус Маршала Одино, состоявший из трех лучших Французских пехотных дивизий, совершенно разбит, приведен в величайшее расстройство, ретировался в беспорядке и спасся только помощью лесных мест и переправою через маленькие речки, на которых жег и истреблял мосты, чем удерживал почти каждый шаг и останавливал быстроту нашего за ним преследования.

Дивизионные командиры Легран и Вердиер оба ранены. Я его преследую к Двине в Полоцк. Сии трехдневные сражения увенчали новыми лаврами Российское войско, и вверенный мне корпус мужеством и храбростью своею делал невероятные усилия, которые не могу довольно описать. Все, что ему противопоставлялось, батареи и сильные колонны, не смотря на жесточайшее и упорнейшее защищение неприятеля, опрокидывал и истреблял штыками и действием артиллерии; все селения и поля, через которые проходили, покрыты были трупами мертвых тел. В плен взято до 3.000 человек, в том числе 25 Офицеров, два орудия, пороховые ящики, обоз как казенный так и партикулярный почти весь остался в руках победителей, в числе оного находятся и Генеральские экипажи.

Когда же прогоню за Двину, то, оставя его по ту сторону, я намерен обратиться к корпусу Маршала Магдональда, его атаковать, и с помощью Божию и ободренных духом через сей успех наших войск, надеюсь также что-нибудь сделать и постараюсь от врага очистить назначенную мне операционную линию; и если сие случится, тогда неприятельские войска должны будут отступить от Риги. С нашей стороны урон также не мал, особливо потерею храброго Генерал-Майора Кульнева, которому вчерашнего числа ядром оторвало обе ноги и он на месте умер; я сам также ранен в щеку близ виска пулею, но рана совсем не опасна".

Известно сталось, что за бой сей Витгенштейн получил орден св.Георгия 2-й степени. Двое - генерал-майор Казачковский и полковник барон Дибич 2-й кдостоены его же 3-й степени, артиллерии полковник Штаден и капитан Павловского гренадерского полка Крылов награждены 4-ю степенью сего ордена.

Потери значимые довольно: убитых с пропавшими без вести - 1700 человек, ранеными - 2 с половиною тысячи. Так что сказать можно, что лгут пленные французские: не было убитых наших тысячей, равно как и пленных. Пострадал наиболее Тенгинский пехотный авангарда Кульневского полк - 250 убитых да 60 без вести пропавших, видимо, пленённых. Всего в три дни 504 без вести пропавших - это число наибольшее, коим французы похвастаться могут, о пленных наших говоря; и то - все ли они в плен угодили?

В Петербурге у нас новой работы не делалось сегодня, по воскресному дню.

3 августа. Свершилось событие, по всему одно из замечательнейших в истории кампании сей! Соединились наши армии в Смоленске!

Точнее, 1-й армии корпуса начальник генерал Дохтуров с корпусом своим и гвардиею, двинутый форсированным маршем, прибыл в Смоленск ещё третьего дни, а на следующий после него подтянулась туда и вся армия Барклая. Ещё назавтра прискакал в город Багратион, опередивши свою армию, а теперь вот пришла и она, проделавши 750 вёрст трудного пути под постоянной угрозою окружения. Нет, воистину, описания восхищённого достоин подвиг сей! и Багратион проявил себя с лучшей стороны, показав искусство главнокомандующего умного и манёвренного.

Умно же поступил он, когда, не чинясь чином и заслугами, отдал себя в подчинение Барклаю-де-Толли. Насколько искренне сие - не знаю, ибо так ему поступить бы и надобно было: Барклай доверием государя облечён, да и как военный министр хотя и не в команде главный, но извещён о планах царя и вообще о состоянии армии нашей, резервов её и запасов воинских.

Как сказывают, обе армии в полном порядке находятся. Но на правом берегу Днепра, где Барклай стоит, настроение в войсках, говорят, скучное; на левом же берегу, у Багратиона, солдаты бодры, будто бы не отступали, а наступали все 750 вёрст.

Теперь время стало вопросом задаться, отчего же Наполеону, при всём подавляющем превосходстве сил его, так и не удалось ни разбить армии русские по отдельности, ни хотя бы сильно потрепать их, чем облегчить себе дальнейшие задачи. Напротив: по показаниям пленных судя, потрёпана оказалась его армия. И тут им, думается, верить можно, ибо не о подвигах своих рассказывают, а о неудачах и расстройствах.

Первое, что представляется очевидным и о чём писал я тут: расставление войск наших на границе. Первый удар Наполеона под Ковно в пустоту пришёлся; Барклай прикрывать пространства пустые Литвы грудью своею не стал и сдвинулся - к тому же в самом неудобном для французов направлении: в никуда. Логика требовала от него ухода в сторону Багратиона - на соединение сил; тогда бы Бонапарт получал зато возможность охватить их обоих. Либо же к Петербургу должен был отходить Барклай, оставя Багратиона судьбе его: тем бы он столицу закрывал. Однако ж русские пошли к Дриссе, отчего, думаю, Наполеон в первый раз в этой кампании плечами пожал. История, известно, строится из парадоксов; неумелый и при известных обстоятельствах даже преступный план Пфуля сыграл роль изумительную, вверив армию нашу слепой вере царя в прусского Фемистокла. Но ушли из ловушки сей вовремя, ушли, наконец, куда должно. Но Наполеон уже повис на Барклае, а север оказался закрыт корпусом Витгенштейна; да и повернуть на оного, имея 1-ю армию нашу на фланге, Бонапарт позволить себе не мог.

Второе же обстоятельство в том заключается, что Наполеон слишком долго сидел в Вильне, на мир надеясь, а потому упустил манёвр Барклая к Полоцку и Витебску. Мюрат, пылкий, как Багратион наш, бросался на арьергард армии Барклаевой, давши ей самой отойти из-под охвата. А когда сам Наполеон, сражения генерального ожидаючи и войски свои для того собирая, к полю сражения задуманного прибыл, наша армия к тому времени ушла уже. Да так чисто, что он её отыскивать вынужден был.

Третье обстоятельство - что то же самое Давуст проделал, и Багратиона упустил, сражения генерального день лишний ожидаючи. Тем самым нашим армиям соединиться далось.

За время то метаний сих, безрезультатными в итоге оказавшимися, Наполеон растратил за пять недель почти треть армии. Это только дезертирами, отставшими и больными, не говоря уже о необходимости гарнизоны оставлять на обширном пространстве от Риги до Брест-Литовска и от Ковно до Смоленска. Как в донесении Сен-Сира от 28 июля, перехваченном, видно, одна только 19-я дивизия корпуса его на одном только переходе потеряла отставшими 465 человек. Такое, конечно, не каждый раз происходит, иначе мы бы уже армии вражеской перед собою не имели - однако ж наряду с показаниями пленных красноречиво свидетельствует о трудностях французов в быстром движении их по чужой стране.

Точные цифры по войскам Наполеона привесть невозможно. Но известно, что вторжение было осуществлено в силе 439 тысяч человек. Из них 30 тысяч оставлено было против Витгенштейна, а 34 тысячи - против Тормасова. Оставалось немало ещё: под командованием Наполеона - близко 300 тысячей, да у короля Иеронима под 80 тысяч. Последние, однако, из рассуждения сего исключить можно: гоняясь за Багратионом самым безуспешным образом, они силы свои, можно сказать, из армии Большой вырвали.

И тогда получается, что хотя противу главных сил Наполеона Барклаевой армии всего близко 100 тысячей было, однако ж это не та сила, коей пренебречь можно. Значит, поймать её надобно; чего, как внятно уже, Барклай сделать не позволил. И таким образом на пути своём Наполеон ещё больше 100 тысячей оставил; и ныне у него, по расчётам моим, с лишком 200 тысяч в непосредственном боевом соприкосновении с нашими главными армиями осталось. А у них, после соединения их, около 145 тысяч должно быть. И получается, что силу такую Наполеон тем более игнорировать не может, а потому обречён либо мира скорейшего искать - с очевидною потерею всего приобретённого, - либо армии наши объединённые уничтожить стремиться. Первое исключаю я - не захочет император французский посмешищем для всего мира становиться, а Александр, после всех слов своих, уступок сделать не сможет, даже под давлением маменьки своей, вдовствующей императрицы. Следовательно, будет Бонапарт сражения генерального искать.

И в этих видах никак не надобно нашим ему в том помогать, ибо время на нас работает. Снабжение у французов уже плохое, далее будет только хуже становиться, ибо разорена уже Литва ими же. Надобно позиции устраивать вокруг Смоленска, подкрепления собирать, да больных в строй возвращать.

Во всём этом радует, что расчёты мои, в первые дни войны сделанные, верными оказались. Надеюсь, что и далее они оправдываться будут.

Боёв ныне опять не было; стычки две или три - на уровне 4-5 казаков. И то - в полосе обсервационного корпуса Винценгероде, коий собою, по сути ещё одну фланговую партию представляет, каковою Витгенштейн является.

Между тем, проявляются подробности новые боя под Клястицами. Выяснилось наверное, что храброму Кульневу действительно ноги оторвало: скончался он на руках солдат своих, чего свидетели явились. Увидев, что русский генерал упал, французские кирасиры бросились на него, но гусары смогли отбить тело командира. Сказывают, умирая, Яков Петрович сорвал с груди ордена. "Пускай враги не порадуются, - сказал он солдатам, - видя в охладевшем трупе моём не генерала русского, но простого воина, положившего живот свой за Отечество".

Рад я, что лживы оказались показания французские; но, к сожалению великому, подтвердилось и то, что Кульнев действительно сам в ловушку себя с авангардом своим отправил, приказа командира своего непосредственного, генерала Витгенштейна, не послушавши отнюдь не вступать в бой решительный до подхода главных сил корпуса. Он действительно очертя голову реку перешёл, что и закончилось печальным таким образом. Впрочем, генерал Кульнев и ранее такое же сотворял - и в кампании 1807 года, и на турецкой войне недавней.

Что же, останется он образцом генерала, особливо для войн нынешних, романтических, если то сказать можно. Но в войнах будущих, черты которых видим мы в кампании нынешней, уже не храбростию личной и атакою смелою судьбы сражений определяются, но массами войск большими и занятием положения стратегически выгодного. Суворов чрез Альпы отступал, хотя мог бы со славою и погибнуть после измены австрийской. Да, с храбростию войск наших ничто сравниться не может, и заслоны французские на перевалах и у Чёртова моста сбивали они с изумительными ея проявлениями. Однакое же успех похода сего именно умелым манёвром решён был, а он был, объективно судить если, всё же именно искусным выходом из боя невыгодного.

Да и аз, грешный, в пятом годе тако же маневрировать должен был, армию свою из-под сражения, с гарантиею для нас потерянного, выводить. Тем горжусь я, ибо сумел сотворить сие, из-под силков, самим Бонапартом расставленных, выходя; да вновь измена австрийская планы смешала, когда они столицу свою без боя сдали и француза на берег сей Дуная впустили.

Бог любит большие батальоны, сказывают, выразился однажды Бонапарт. Что же, он прав; дело Кульнева - тому подтверждение. Блестящая храбрость генерала сего не уберегла от разгрома войско его, а его - от гибели напрасной. Добавлю только в мысль эту ещё одно понятие ключевое - манёвр. Для Наполеона оное очевидно - он блестящий мастер манёвра, вот и не говорит о том. Но даже и большое войско французское, идя в лоб на позиции Кульнева, лоб бы свой расшибло о пушки его. Как оно и случилось с тою кавалериею, что напрямки в атаку шла. Успех же дела решил манёвр, коим Удинот войски свои под прикрытием леса по флангам развёл, по коим у русских и ударил.

Понятно: то дело - тактическое. Однако же и в стратегии те же принципы применяемы быть должны.

Вот только, по мысли моей, нескоро ещё генералы тако думать начнут. В отступлении искусном мало славы; потому Барклай, искусно стратегические позиции перед войною выбравший и не менее умно войска отводящий, хулам всеобщим подвергается. Зато Багратиона превозносят, хотя, как видно, столь же искусно отступает он; так ведь он вроде бы против воли своей то делает, как в письмах его то звучит постоянно; Барклая нагоняет он. Догнал ныне - что делать учнут? Опасаюсь: наступать пойдут. Тем паче что Наполеон вновь остановился, в Витебске на сей раз: явственно вновь сигнал Александру отправляет, дабы миром разрешить конфликт сей. Корпуса разбросаны его: есть соблазн разбить их поодиночке.

Только вот не верю я в успех положительный наступления того. Корпуса французские разбросаны - но что из того? Любое движение наше к ним противный от нужного результат даёт: узкою колонною надобно широко расположившуюся силу атаковать - что с неизбежностью заводит войски наши в окружение стратегическое. Как ни забавно сие, но в самом отступлении нашем обеспечено было стратегическое окружение французов: хоть и сильны они были так, что распирали сеть армий наших, однако же сеть та была, и находился Бонапарт внутри оной. Ежели бы чудом некаким обнаружилась у нас армия сильная возле Смоленска того же, коя бы фронт Наполеону запирала надёжно, - то вот и можно было бы армию французскую с флангов от тылов его отрезать и в мешок её посадить. Возможным же движением против любого корпуса его ныне в сеть сию уже русская армия голову засунет; надеюсь, хватит у Барклая сил противостоять давлению прежде всего храбрецов наших - ума-то понять гибельность движения сего у него есть...

Что же до дел здешних, то нонеча императора из Москвы встречали. Радость была большая в людях, однако не принимал никого.

Я же с энергиею стараюсь корпус формировать далее - именно не ополченческий, а боевой почти. Дела снабжения воинского движутся, однако с финансами препятствия некие образовались. И хотят люди жертвовать на дело общественное, но надобно сие порядочно делать, а чрез финансовый департамент наш с задержками то выходит. Потому сего дня писал я письма по этому вопросу прежде всего.

В одном Дмитрия Александровича Гурьева информировал, что экономической наш комитет внутреннего ополчения получил отношение господина действительного тайного советника Василия Степановича Попова, в коем он предоставляет в пользу настоящего вооружения получаемые им из Государственного казначейства в жалованье четыре тысячи и столовые деньги двенадцать тысяч, всего же шестнадцать тысяч рублей, и просил, дабы он приказать изволил, чтоб означенная оная сумма была отпускаема Экономическому комитету внутреннего ополчения. Вот ведь как устроено у нас! - министру финансов отписывать надобно, дабы собственные деньги жертвователя до назначения дошли.

Дабы со своей стороны облегчить дело сие, разработал положение об установлении порядка приёма пожертвований таковых на ополчение. Да с просьбою здешнему главнокомандующему генералу от инфантерии Вязмитинову о обвещении в столице, чтобы желающие делать пожертвования в пользу ополчения являлись всякой день с 10 часов утра в Экономической комитет, где они сами могут вписывать в книгу и представлять, что пожелают.

К митрополиту писал тако же, хоть и не по финансовому делу; но с просьбою содействовать вступлению в ополчение лиц духовного звания, токмо что в служение церковное непостриженным.

Устроительный комитет ополчения наш окончательно утвердился в доме барона Раля, что на Мойке.

Более пока ничего примечательного не было, да и писать устала уже рука; а никому ведь не доверишь сего...

4 августа. Соединение 1-й и 2-й Западных армий под Смоленском положение наше улучшило и ухудшило одновременно. Улучшило тем, что обе вместе они представляют собою уже твёрдый орешек для Наполеона. Разгрызть его он, скажем, и возможет: сил у него более, чем у нас, и сегодня; однако же лёгкою задача сия никак не будет. А ежели командование русское ещё и действовать умно будет, то Бонапарт войну в кампанию нынешнюю не завершит. А зима в России для него, по мысли моей, гибельною станется: во всех случаях будут войски его сидеть на ограниченной и разорённой территории, хотя бы даже и взял он Смоленск.

Армия Наполеона уже сильно разбросана -- явственно для облегчения ея довольствия, которое трудно весьма по пленных их показаниям. Простирается она по фронту от Суража до Могилёва, что означает 200 вёрст почти. Растянута она и в глубину: Наполеон с гвардией и одной дивизией 1-го корпуса -- в Витебске, две другие дивизии 1-го корпуса -- в Половичах; вице-король на левом фланге в Сураже; Ней с 3-м корпусом -- в Лиозне; Мюрат с 1, 2-м и 3-м кавалерийскими корпусами в Рудне; Жюно с 8-м корпусом -- в Орше; Даву с остальной частью своего корпуса на -- Днепре, у Росасны; 5-й корпус Понятовского -- в Могилёве. Это не говоря уже о фланговых корпусах на Петербургском направлении и супротив Тормасова.

Мы же между тем усиливаться будем; особливо я фланги бы усиливал, кои нападениями своими концентрическими затрудняли бы снабжение армии французской, необходимо к всего нескольким дорогам привязанной.

Впрочем, есть и то, что ухудшило положение наше: несмотря на формальное принятие Багратионом подчинённого положения своего военному министру, ведёт он себя, по сообщениям, едва ли не презрительно по отношению к нему; в письмах же прямо бранит его, причём в выражениях подчас не сдержан весьма. Да и других генералов отношение к Барклаю холодно; того более: пишут, что сам так заведует войском и так себя ведёт, что возбудил к себе всеобщую ненависть. И по служебной части недовольны генералы многие: поставлен он выше не токмо Багратиона, коего младше по службе, хотя равны они в смыслах даты производства в чин нынешний, но и гораздого числа иных генералов.

Посмотрел я тут по бумагам, кто Барклая выше. Два фельдмаршала - граф Салтыков Николай Иванович и граф Гудович Иван Васильевич. Их, правда, в расчёт брать не можно: первый - председатель Государственного совета, второй же в отпуску по болезни. Но и генералов 22 выше главнокомандующего нашего. Тоже при должностях многие - как-то главнокомандующий в Санкт-Петербурге Вязмитинов Сергей Козмич, - но немало и тех, кто при армии без должности состоит. К примеру, Кнорринг Богдан Федорович или барон Спренгпортен. Соглашусь с тем, что не все из них командовать армиями хорошо смогут, а уж на уровне Барклаевого мышления стратегического и вовсе никто. Хотя Беннигсен не без способностей, однако черезчур высокомерием хватает своим и интриганством, по сравнению с которым моё, в коем меня обвиняют, и вовсе игрою мальчишескою встанет. Однако ж то положения не меняет: много старших Барклая генералов весьма недовольны порядком сим новым, отменившим старшинство по службе и всякое подчинение между генералами. Холодность же Барклая, неумение и нежелание убеждать в правильности действий своих, вносят дополнительное раздражение в отношения. Что приводит армию в недовольство и, следственно, в расстройство.

Не свои тут соображения одни лишь привожу: частью надиктованы они разговорами, которые тут у нас некие люди ведут, искоса на меня поглядывая - фигурально говоря, конечно. Давеча весьма приходилось смущение изображать, когда граф Г. прямо намекнул мне, что средь генералов дельных один я и по старшинству и по заслугам своим достоин командование главное над армиями принять. Что ж, так и есть оно: надо мною лишь князь Платон Зубов, шеф Кадетских корпусов, князь Григорий Волконский, но тот в Оренбурге военным губернатором, граф Воронцов Семён - тот послом в Лондоне англофильствует. Далее только Розенберг Андрей Григорьевич, да граф Николай Татищев - этот в отпуску по болезни. А воевавших хотя и с моё нет никого среди них, не говоря уже о заслугах моих неоспоримых военных. И то сказать: не про меня ли будь бронзой латинскою сформулировано: veni - vidi - vici? Шесть лет генералы все возможные с турками бились; призвали Кутузова - и тот немедленно армию их в болоте слободзейском прикончил и мир полезнейший подписал!

Впрочем, нескромным быть не хочу. Однако ж думаю ведь постоянно, что я бы сделал, командующим единым быв. И не нахожу в соображениях своих изъянов больших; а по журналу видно сему, сколь точен в расчётах своих бываю и предвидениях.

Вот и тут, в частности, беспокоят меня активные требования генералов наших в наступление переходить. То, что в Петербурге от партикулярных лиц слышу - ладно сие, но на то они и партикулярные. А чего князь Пётр хочет, требуя на Рудню идти? Да, пожалуй, что можно три корпуса Мюратовых здесь разбить - а ну-ка Наполеон из Витебска выйдет, да армии наши с севера охватит? А ну-ка Даву от Орши к Смоленску бросится? И не говоря уже о Нея корпусе, что в 20 всего вёрстах за Мюратом стоит и боем тяжёлым войски наши связать может. Кто тогда Смоленск оборонит, тылы наши?

Словом, опасаюсь я обхождения французского в случае наступления нашего. Но сможет ли Барклай, то же самое, думаю, понимающий, устоять перед давлением собственной же армии, наступления жаждущей?

В делах же армейских ничего существенного не происходит. Стычки и поиски лёгкие, несколько пленных.

Здесь у меня тоже работа текущая.

Отмечу разве что, что немало помещиков в Петербург съехало из имений своих; для того что крестьян их в рекруты да ополчение забирают. Мужики-то сами, говорят, не ропщут, напротив, готовы на врага идти; а вот бабы их вопят и воют страшно; от зрелища сего душераздирающего бегут дворяне. Но признать надобно, тоже средь них не ропщет никто, что столь частым по людям их призыв рекрутский проходится.

Ах, времена наши! Тяжёлые... но и величие России сулящие, коли побьём Бонапарта...

5 августа. Вчерась прервался, не сказав о делах своих. Собственно, оттого и прервался, что представлял на высочайшее усмотрение доклад, он же отчёт об организации Петербургского ополчения. Приведу его здесь, ибо в какой-то и для себя самого некий промежуточный итог подвёл.

"По получении состоявшегося в 6-й день сего месяца высочайшего манифеста с.-петербургское дворянство и все прочие сословия изъявили готовность и верноподданническое усердие свое к составлению внутренних сил для защиты отечества, и на сей конец положено со всяких 25 душ собрать по одному человеку в составление оных, что все вместе будет до 8000 человек.

Состав предполагаемой С.-Петербургской военной силы

Оная составляется из 8 пеших дружин. Каждая дружина состоять будет сколько можно из людей одного уезда и будет иметь свой номер или уезда своего название.

Каждая дружина из 4 сотен. В каждой сотне будет 200 человек воинов.

Об одежде

Простые воины сохраняют свое крестьянское платье, но не длиннее, как на вершок за колено. Прочие принадлежности к одежде по их состоянию. Фуражка должна быть так сделана, чтобы оную мог каждый во время холоду подвязывать сверх ушей под бородою.

О вооружении

Для вооружения предполагается ружье. Те, которые оное иметь будут со штыком, пик иметь не будут, а без штыка -- будут иметь пики длиннее полуаршином ружья со штыком, которая будет носиться на ремне за плечами.

Каждый воин будет иметь ранец через плечо на ремне, в которой бы можно было ему уложить свое белье, запасные сапоги и на три дни сухарей.

Будет иметь суму на патроны, хотя бы и другого образца, нежели комиссариатские.

Для наполнения чинов офицерских, вышних и нижних, сделаны выборы от дворянства и сверх того из отставных и штатских разного чина спешат стать в сие образуемое войско.

Для скорейшего обучения и прочного основания в дружинах намерен я употребить здешний баталион внутренней стражи, разделя его по всем сотням, равномерно и офицеров оного разделить по дружинам. Сельская С.-Петербургского уезда и градская полиция от сего не потерпит, ибо как скоро одна дружина составится, то и употреблять ее на сей предмет можно будет изобильно.

Предполагается сформировать одну конную и одну пешую артиллерийские роты.

К сему возьмутся из имеющихся в арсенале 3-фунтовые 24 пушки и малые единороги.

Лошадей под оные стараться приобресть как можно пожертвованием, остальные же искупятся на щет суммы сего войска.

Для основания сих рот не требуется из артиллерии ничего более, как только 30 старых нижних чинов.

Прежде получения в недавнем времени от вашего императорского величества повеления касательно конницы ничего по сему предмету сделано не было; ныне же всех представляемых воинов из городских, числом до 500 человек, намерен я, как людей более расторопных, употребить всех в казачью службу. Для образования их будут люди из запасных эскадронов, в С.-Петербурге оставшихся.

О обучении

Обучение воинов должно быть самое простое и состоять только в следующем.

Первый приступ к обучению есть тот, чтобы вперить в воина знание своего места в шеренге и в ряду, т. е., чтобы каждый знал человека, который стоит в ряду впереди и позади, и тех, которые в шеренге стоят у него по правую и левую сторону.

Надлежит вразумить его, что ни в каком случае он не должен отрываться от сих людей; ежели бы даже действовал и в россыпи, то и тогда не должен терять их из виду. Сие есть главное начало, связывающее всякое регулярное войско и дающее ему преимущество над необразованными толпами.

Ружьем учить только заряду и способности действовать штыком.

Маршировать фронтом, взводами и по отделениям; не искать в сем марше никакой красоты и тем только ограничиться, чтобы со временем достигнуть того, чтобы ступали в одну ногу, дабы не иметь во фронте волнования, которое приготовляет расстройку.

Баталионам в больших линиях равняться между собою посредством средних рядов, по принятому в российской службе способу.

О комитетах

Для скорейшего составления образования военной силы избрано два комитета: Устроительной и Экономической.

Устроительной заниматься будет всем тем, что для составления ополчения нужным предстоит.

Он занимается приемом, распределением, формированием, вооружением воинов и попечением о обозах, в предметах же, расходов требующих, сносится с Экономическим комитетом.

Экономической комитет имеет в ведении двух казначеев, главного и частных провиантмейстеров, всякого рода вступающие суммы и расходы оным.

На нем лежит обязанность снабжения войск провиантом, жалованьем и прочим.

Генерал от инфантерии граф Г.-Кутузов"

Тут сказать надобно, что с отчётом сим был всемилостивейше принят вчера всемилостивейшим монархом нашим.

Ну, что сказать?

"Михайла Ларионович, докладывали мне, сколь ревностно взялись вы за организацию ополчения нашего. От всех слышу я лишь превосходные отзывы об усилиях ваших, отчего благорасположение моё к вам ещё более возросло".

Я с таким ответным обожанием поглядел на государя, что он смутился. Надеюсь, промелькнула у него мысль, что лгать - мне - не следует, ибо это вот "ещё более" выходило за рамки той вежливости, коя в меж людьми благородными принята. А мне от тебя, государь, тепла не надобно. Мне надо лишь, чтобы твоя несправедливость по отношению ко мне молчала. Желательно, всегда.

"В меру сил, государь, - сказал я, - в меру сил". И слезу смахнул.

На сём прервался спектакль его личности одной; вторая роль свою взяла: распорядительного вождя народного, коего забота военная понуждает рачительно армию свою устроять.

Сказавши, как в Москве воодушевительно народ на его призыв об ополчении откликался, как жертвовали суммы немалые, как умиляло его рвение народное победам войск наших помогать поелику возможно, перешёл он к делу.

Поинтересовался, не слишком ли вольно будет сие для ополченцев, строю фрунтовому почти не учиться. Проглянул папенька в нём, Гатчина с экзерцициями фрунтовыми промелькнула.

Я же на своём в пункте этом настаивать готов был, ибо в сроки отпущенные хорошо бы воинов сих заряду правильно класть научить бы, да порох с полок не просыпать. Регулярный-то воин полгода с палкою марширует, чтобы едино строй держать уметь, да с ружьём пустым оружейные приёмы учит, дабы механически с оружием своим обращаться. А тут столь времени нет у нас; добиться бы, чтобы крестьянин или приказчик бывший от собственно выстрела на землю не валился.

Убедил; тогда государь формою одежды поинтересовался: не смешно ли, дескать, армия наша выглядеть будет, коли воины ополчения в мужицкой рванине на поле битвы выйдут.

Тут я токмо руками развесть был должен: и сам бы хотя простую, но единообразную одежду хотел бы видеть на ратниках - только где взять её? Суконные фабрики и так на всю армию работают, да и стоит форма воинская немало.

Сказал о том императору и добавил дипломатично, что ежели он повелит, то верные его подданные перевернутся из себя, дабы волю его исполнить; но однако же на день нынешний более насущные нужды ополчение наше донимают - с вооружением тягость большая. Точнее - без оного. Ибо затруднительно весьма, несмотря на полномочия, высочайше дарованные мне, добиться выдачи ружей ратникам моим. Опять же: армии они нужны. И не поспоришь, когда чиновники комиссариатские тако тебе отвечают, ибо армия ополчения гораздо важнее. Да токмо из-за того всё обучение воинское в ополчении отсутствует, а тогда для чего вся затея сия нужна? Куда ни кинь, всё клин.

К чести его сказать надобно, что вошёл государь в проблему сию. Сам отношения никакого писать, правда, не стал, но милостиво повелеть мне соизволил, дабы я у князя Горчакова 10 тысяч ружей истребовал, а тот их выдать распорядится.

Посему письмо я сразу же после аудиенции написал:

"Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!

Государь император высочайшее согласие свое изъявить соизволил, чтобы 10 000 ружьев из находящихся здесь в арсенале поступили в формируемое здесь ополчение; вследствие чего покорнейше прошу ваше сиятельство приказать распорядиться, чтобы оные ружья как скорее можно назначены были в отпуск чиновнику, который для приема оных от Экономического комитета ополчения имеет быть наряжен.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть вашего сиятельства всепокорный слуга

гр. Михайло Г.-Кутузов"

Ну, а далее в ловушку я императора поймал. Едва не до слёз довёл его рассказом, как великое множество состава начальствующего, в Петербурге обретающегося, делу вредит. Армии, хотя бы в виде ополчения формирующейся, единоначалие нужно, аки воздух; более даже, нежели вооружение. Ну, сгустил я тут, каюсь. Так ведь надобно оно и мне, единоначалие то. Усилия, старания - всё это тонет бесполезно, ежели нужда какая в чиновника департамента иного упрётся, или, вернее, он упрётся. И приходится письмами длительно обмениваться, чтобы уже его начальство указание дало ему, нужду ту исполнить. А особливо сложно всё становится, когда чиновники армейские тебя за начальника ополчения лишь считают, а потому взаимодействия никакого не оказывают. А дело ведь одно делаем!

"Не за себя прошу, государь, - сказал я. - Я стар и немощен и только ревностию моей Отечеству послужить исполняю волю вашу и дворянства петербургского! А завтра сменит меня более подходящий для должности сей генерал - а ему уже и прапорщик гарнизонный тоже указывать на дверь будет!"

"Вам на дверь указывали?" - разгневался царь. Или показал сие.

"Нет, Ваше Величество, - ответил я. - Помнят Кутузова в обществе, как и в армии, потому обращаться так со мною не смеют. Но ведь над последним чиновником провиантским своё начальство есть - как же он чужих ополченцев снабдить возьмётся? И ведь с оружием, о котором вы милостиво распорядиться соизволили, проблемы корни оттуда же растут. Не злая воля, а подчинённость приказам, из одного центра не исходящим, препятствует должному исполнению службы. А ежели в сражение идти?".

Выслушал слова сии государь, посуровел даже. Трудно было намёк на разногласия в армиях наших происходящие не понять. Внял он мне, пообещал рескрипт соответствующий издать, а пока велел именем его действовать, единоначалия достигая. Что же, того и надобно мне: именем его, а волею-то моею! Уж не знаю, понял ли он это, но с неохотою разрешение давал; да только исхода другого не дал ему я. Не под Голенищева-Кутузова просьба моя сказана, но под должность его. Так что, пришед в штаб мой, к первому письму второе князю Горчакову продиктовал я:

"Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!

Государь император сего числа всемилостивейше изъявить мне изволил, что войска как здесь, так и в окрестности находящиеся, должны поступить в мое начальство. Извещая ваше сиятельство, я покорно прошу, доложив о сем его императорскому величеству и оставляя войска при прежних их занятиях в рассуждении содержания караулов и прочего, приказать начальникам их ко мне явиться с рапортами.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть вашего сиятельства покорнейший слуга

гр. Михайло Г.-Кутузов

Не думаю, что по нраву ему сие придётся: всё же у него я некакие прерогативы отнимаю; да и появляется второй воинский начальник, который в обстоятельствах таковых начальником гарнизона становится. Но что иначе деять, когда вон к тому же Динабург уже оставлен, а Витгенштейн хотя и герой града Петрова, но инициативою слаб и давления французского на направлении сём снять не может. И воинов ему слать надобно, хотя и ополченцев, ибо каждый день люди из строя выходят - по ранению ли, по болезни...

На том и закончился "малый эрмитаж" сей - не такой весёлый, признать надобно, как у бабки императора нынешнего проходили. Отпускал меня государь милостиво: то ли не увидел, как обкрутил я его, то ли не понял сего; впрочем, полагаю, найдутся свитские его, кои на сие укажут ему.

Впрочем, не страдаю я о будущей холодности его непременной - истинно не для себя стараюсь, но дело делать хочу так, как то нужным считаю. И не для себя хочу, а для Отечества!

Из других же дел по ополчению всё текущие - списки чиновников, кои в ополчении служить восхотели, да набор мастеровых в него же. Разве что оставлю для памяти тут, каковой порядок приёма и выдачи денежных средств установлен, ибо чувствую я, опять, едва опасность вражеская сойдёт, будут искать злоупотребления мои, как тогда...

"1812 г. июля 23. - ЖУРНАЛ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КОМИТЕТА ОПОЛЧЕНИЯ О ПОРЯДКЕ ПРИЕМА И ВЫДАЧИ ДЕНЕЖНЫХ СРЕДСТВ

1812 г. июля 23 дня в Экономическом комитете народного ополчения Санкт-Петербургской губернии слушали: два предложения его сиятельства господина генерала от инфантерии Михайла Лариоиовича Голенищева-Кутузова. Первое, с тремя копиями постановлений благородного дворянского сословия Санкт-Петербургской губернии 17, 18 и 19-го числа сего июля в рассуждении составления и устройства народного ополчения по сей губернии и, второе, об учинении надлежащих сим комитетом распоряжений для приема приношений на народное ополчение от жертвователей, кои по сделанному обвещению будут являться в сей комитет всякий день с 10 часов утра, и по выслушании оных постановили:

П е р в о е. Копии с постановлений дворянского сословия принять к сведению.

В т о р о е. На основании предложения его сиятельства графа Михаила Ларионовича завести особую книгу для тех пожертвований, кои от здешних дворян и прочих лиц взносимы будут, в которую приносители будут сами вписывать имена свои и ту сумму или вещь, которую предлагают, по той форме, какая для' сего составится: Книгу же сию иметь всегда на столе членов, где и деньги приниматься будут. О тех же лицах, от коих деньги в пожертвование принимаемы будут, посылать еженедельный реестр к тайному советнику Осипу Петровичу Козодавлеву для припечатания в ведомостях.

Т р е т ь е. Деньги, принимаемые в пожертвование, отдавать казначею при ордере за подписанием члена, имеющего смотрение по денежной части, который по приеме оных должен подать рапорт или уведомление.

Ч е т в е р т о е. Книг для прихода и расхода и бухгалтерии полагается иметь следующее число: для казначея четыре -- одну по приходу, а другую по расходу о жалованной сумме, да одну по приходу всяких прочих сумм и другую по расходу оных; для провиантмейстера десять книг -- пять приходных для муки, круп, сена, овса и соли и пять расходных; по прочим статьям одну по денежной сумме по приходу, а другую по расходу; для бухгалтера шесть книг -- одну по приходу и расходу жалованья, одну по приходу всяких прочих сумм и по расходу оных, подробную для недоимок, одну по домам, другую по дачам и третью по пожертвованиям и главную приходную и расходную книгу, да по части провиантской одну книгу по приходам и расходам.

П я т о е. Порядок для приема и выдачи денег, также для приема и отпуска по части провиантской полагается таковой: на прием денег и на закупку по части провиантской, естли она будет, давать ордер, а на выдачу денег и на отпуск по части провиантской ассигнации по журналам, за подписанием тех членов, кои по сим частям имеют наблюдение. Казначей же и провиантмейстер о каждой выдаче или отпуске и о получении обязаны будут подавать рапорты, а чтоб они знали должности свои, снабдить их краткими для сего правилами, и наконец,

Ш е с т о е. Статского советника и кавалера Свиньина по изъявленному им согласию определить в комиссары. О чем приказали, записав в журнал и приготовя из оного по шестой статье выписку, представить оную чрез господина обер-прокурора Хитрово на утверждение его сиятельства графа Михаила Ларионовича.

Федор Голубцов

Василий Пашков

Алексей Хитрово

Петр Пасевьев"

На сём заканчиваю с делами вчерашними и к армиям нашим вдругорядь обращаюсь с вопрос о единоначалии. Ибо нет противников ему, да нет, однако же, ему и воплощения на деле.

Вот смотрим. На границе у нас в начале вторжения французского три армии стояло: 1-я Западная, 2-я Западная, 3-я Резервная Обсервационная генерала от кавалерии Тормасова. Да корпусов несколько. Да Чичагов позднее с юга с Дунайскою армиею двинулся.

Что из того следует? А то, что на основании "Учреждения для управления Большой действующей армией" от 27 января сего года, все армии эти главнокомандующими начальствуются, кои высшей властью в армии и в прилегающих к театру воинских действий губерниях наделяются. А поскольку властью сей командующих сам император наделяет, и приказы их исполняться должны как Высочайшие именные повеления, то на театре военном аж четыре императора ныне обретаются. Да один ещё, слава Богу, из армии отъехал, ибо воистину безумно положение сие: четыре императора, над коими ещё один главный император стоит; но сей не командует, дабы собственное "Учреждение" не дезавуировать.

Что же следует из того? А то, что и видим мы: растущая дрязга среди высшего командования и нарушение распоряжения армейского. И это ещё к театру боевых действий Чичагов не подошёл - то-то бы интриг его злобных прибавилось!

Нужен единый командующий. Который обладал бы доверенностью императора на воплощение воли его. Император же, в свою очередь, политическим главою страны оставаться должен, в дела военные нимало не вмешиваясь.

Кто в командующие таковые достоин введённым быть? Про Салтыкова фельдмаршала довольно известно: скорее, гофмаршал он, воевавший в последний раз сорок лет с лишком назад. Второй фельдмаршал Гудович болен вельми.

Далее полные генералы идут. Разбирал я уже то вчерась. Из тех, что армиями самоценными командовали, двое только опытных есть и с победами - Голенищев-Кутузов и Беннигсен. Хотя последнего победы едва ему принадлежат - скорее, командирам, под ним младшим бывшими. Да и Фридланд его - это не Аустерлиц мой: не австрияки помогли с царём вкупе, а сам армию под разгром поставил.

Теперь же о генералах действующих рассуждение моё. Оставя Тормасова, видим двоих только, из коих главнокомандующий назначен быть может - Барклай и Багратион. Старшинство Багратиона призрачное довольно: в один день в генералы от инфантерии оба произведены; этот разве что в рескрипте выше помещён был, в согласии с порядком алфавитным. Заслугами военным князь Пётр выше, конечно. Михайлы Богданыча, да зато тот министр военный. Об том тоже писал вчерась.

И что с того? А то, что не описано в документах уставных положение, когда на театре действий военных несколько армий оказывалось. И отсутствие назначение одного из "императоров" их малых главным над остальными механически делает то, что все равные они. И, скажем, тот же Барклай нимало не может приказов ни Багратиону, ни Тормасову отдать; а адмиралу сухопутному нашему лучше и не отдавать их вовсе - не исполнит, либо исполнит так худо, что лучше и не исполнял бы.

Багратион сделал шаг благородный, дабы снять недоразумение сие - отдался под начальство Барклая-де-Толли. Но то он отдался, сам, - а ближние его, кои доступ к ушам его имеют? Знаем, знаем, сколь управляем князь Пётр мнениями друзей своих!

Так что главнокомандует Барклай до тех только пор, покуда Багратион с его решениями согласен, да друзья его тако же. А едва тот иное что прикажет, что князю Петру не по нраву выйдет, то тут только на всё же большое чувство долга Багратиона надеяться можно лишь. На то, что дисциплину воинскую с младых ногтей впитал он.

Так что ненадёжно и сие соображение. Напомнит кто, что сам Суворов искру таланта воинского в Багратионе открыл, и доверием его своим одарил на склоне гениальной службы своей, - вот и задумается сперва сам князь Пётр, а за ним и армия, кто же на деле наследник суворовский, а кто - выскочка царский. И хотя Багратион в наследники Суворову по уму своему не вышел, а Барклай никак не выскочка, а умелый и порядочный офицер всегда был - прапорщику безусому не втолкуешь сие...

Так что по рассуждению моему, обречена армия наша на неудачи скорые, коли общего над двумя сими достойными генералами командующего не назначить.

А во время то - самому себе то сказать боязно, но честным же я в журнале этом быть хочу! - мыслишка же голову сверлит: во время то генерал опытнейший, а то и лучший из всех - ополчение в Петербурге сбирает, о длине кафтанов ратницких заботясь...

Что же до событий, на местах происходящих, то прежнее затишье наблюдается. Разве что ген.-лейтенант Эссен 1-й вылазку из Риги предпринял. Но поскольку дело то применением запасных батальонов ограничилось, то даже и подробностей не ведомо - столь мелочно, видно, всё там прошло.

Теперь о заботах моих с ополчением.

Подготовил тут я записку о штате и организации работы устроительного комитета ополчения сего. Ничего из ряда вон: работу штаба армейского перенёс, разве что с упрощением известным.

Далее образцы повозок, артельных котлов и шанцевого инструмента осматривал. Вполне удобными их нашёл.

Далее разговор с царём вчерашний действие своё оказывать продолжает. Содействие мне оказано в размещении ратников моих по казармам полков, в действующих армиях ныне пребывающих. Отвели нам Измайловские казармы.

Но то опять же дела текущие. А вот с бумажным дел ворохом задыхаться стало дело наше формировочное, потому издал я предписание, которое и для армии полезным нахожу, потому привожу его:

"Приемля во внимание, что формирование ополчения есть дело, выходящее из обыкновенного порядка, не терпящее ни малейшей медленности, и поелику потерянного времени ничем возвратить нельзя, я счел нужным, дабы дать более свободы и скорости действиям Устроительного комитета, предложить оному к исполнению следующее:

1-е. По положениям комитета в делах, особенной важности не заключающих, сноситься немедленно посредством первого своего члена г-на генерал-лейтенанта князя Салагова с местами и лицами и требовать от кого нужно будет содействия и помощи.

2-е. О делах, требующих моего разрешения, присылать ко мне с одним из чиновников или экзекутором краткие записки без всякого наблюдения форм, кои по подписании на них моей резолюции тотчас будут возвращаемы.

3-е. Чрез сих же чиновников доставлять мне ежедневно в 9 часов вечера сведения о числе принятых людей, количестве пожертвований и успехе вооружения, формирования и снабжения ополчения.

4-е. Ест ли чрез ненаблюдение какой-либо формы и отступление от обыкновенного приказного порядка не может произойти важных неудобств, а между тем сколько-нибудь выиграется времени, то таковые отступления при сформировании ополчения с общего согласия членов допущены быть могут, поелику успеху нужного дела споспешествуют.

5-е. Равным образом естли бы сбережение и большой суммы сопряжено было с промедлением времени, то в таком случае полезнее гораздо сберечь время, которое невознаградимо".

Вот, кажется, и всё. Конечно, в журнале не опишешь всего, что ежедень происходит тут. Кто потомку будущему поведает, как кручусь я с делами всякими, да от всей души ими занимаюсь? То при приёме ратников присутствуешь, с вооружением и обмундированием их разбираешься, делаешь им лично наставления и увещания. То в Казённой палате заседаешь, а также и в комитетах ополчения, и во все подробности там входишь. То с сильными мира сего словесные кружева плетёшь, для воинов бородатых чегось добиваючись...

Командир ополченский Голенищев-Кутузов!

6 августа. При армиях ничего решительного. Разве отметить малое дело при Рижском корпусе генерал-лейтенанта Эссена 1-го, коего отряд под командою генерал-лейтенанта Левиза атаковал местечко Шлок и вытеснил из него левый фланг пруссаков. Дело пустяшно, но для духа народного и столь малая победа хороша, покуда из Смоленска невнятные известия приходят.

Там же, по слухам, сильно спорят главнокомандущие наши. Спор идёт о наступлении желательном на француза: корпуса их стоят разобщены на расстояния переходов друг от друга; так что можно себя надеждою льстить разбить Мюрата в Рудне, покуда к нему Ней не добежит. Однако ж писал я уже, что пользы в движении сём никакой я не вижу. Даже побили Мюрата, даже убили у него тысяч пять, да в плен столько ж взяли; что с того? Мюрат отошёл к Нею, перегруппировались они, упёрлись в позицию какую: а остальные в это время корпуса французские что делать будут? Не по хвосту ли нашему ударят - тем паче, что Наполеон мастер манёвров таковых? И то, чего на границе не добился он, получит возле Орши - окружение всех сил наших!

Понимаю нежелание Барклаево действовать столь глупо - но и противиться даже и глупому движения генералитета своего не по силам ему. И так уже об измене шепчут его - что же скажет он, когда обвинения таковые же криком подымутся, откажись он от наступления? А гворить Барклай не умеет; убедительны слова его для умного человека, но всех прочих убеждать он не умеет.

Из дел других приведу одно, в авангарде генерала графа Ламберта между местечком Малеч и городом Пружаны Гродненской губернии произошедшее. Не потому что важно оно в войне нынешней, а для показа того, как умелым манёвром можно важного результата стратегического достигнуть. В данному случае, генерал Тормасов, выдвинув отряд лишь один, добился того, что два корпуса французских - саксонский генерала Ренье и австрийский генерала Шварценберга - не смогли, как намеревались, выступить для действий в тыл 2-й Западной армии генерала князя Багратиона, а принуждены были гоняться за Тормасовым между Слонимом и Пружанами.

Прелюбопытные французские признания передают - вероятно, от пленных полученные. Вот, например:

"Почти во всех местах, куда мы приходили, съестные припасы были вывезены или сожжены русскими, деревни были пусты, жителей не было: они убежали, унося с собой свою провизию, в большие окрестные леса. На нашем пути мы не встретили ничего, кроме жалких и безлюдных деревень, дома которых были скорее несчастными избами. Скот, обозы со съестными и боевыми припасами, предназначенными для нас, были по большей части захвачены и уничтожены казаками, которые проскальзывали мимо наших флангов. К тому же длинные переходы, которые приходилось совершать, чтобы преследовать и настигнуть неприятеля, частый дождь и рыхлая почва полей, а временами страшная жара, быстро меняющаяся погода, недоброкачественная пища или же полное отсутствие ее, а также и других необходимых предметов -- одним словом, голод и усталость истощали солдат и вызывали болезни. Уже армия понесла значительные потери. Госпитали, или, вернее, места, предназначенные для приема раненых и больных, были от нас слишком далеко, и обозы с этими несчастными чаще всего попадали в руки русских..."

Чудесно сие, просто чудесно!

Я же на посту своём малом продолжаю собирать войска, в Санкт-Петербурге и подле находящиеся. Затребовал у 2-го кадетского корпуса директора ген.-лейтенанта Клейнмихеля сведения о тех войсках, кои находятся в его команде. В ведении его некоторые учебные части находятся, о кроме того, с апреля ещё формирует он по поручению высочайшему 12 новых полков - так посмотреть надобно, что удалось из сего.

Через графа Салтыкова испросил 200 человек матросов, могущих обслуживать артиллерию - в интересах укрепления прислуги крепости Нарвы крепостной артиллерии и той, которая по распоряжению моему перевозится с устья реки Нарвы в крепость, вся на морских лафетах.

А боле пока и сказать нечего. Для размышлений же общих поздно уже, да и устал за сей день. Много ездил, и за заставы. Завтра день тоже тяжкий быть обещается - сводки составлять, да две крупных из них; бумаги писать да на заседание в три часа пополудни. Как и успею, не ведаю - а ведь ничего не отложишь на потом. Ох, доля моя! - да ведь сам и хотел...

7 августа. Так устал вчерась, что заснуть не мог. Ворочался, потом поднялся, стал читать бумаги. Где читать - там и писать. Тем паче, что надо было подготовить докладную царю по поводу организации волонтёрных казачьих полков для ополчения.

Потом, ожидая, что ныне армии наши предпримут всё же наступательное движение из Смоленска, взялся за карту, стал думать, как бы поступил я, будучи главнокомандующим. Мерил вёрсты, мыслию дороги торил, вместо того, чтобы спать. А ныне голова тяжёлая и соображается плохо.

А главное, что к тем же выводам пришёл и с точки зрения науки полководческой, которые мне ранее и розмыслом обыденным надиктованы были. А именно: безсмысленно движение сие наступательное. Это - движение в окружении и не более.

А как бы я поступил? Оставил бы войски наши у Смоленска и далее оперировал бы токмо корпусами фланговыми? Пожалуй, но... просто слишком. Наполеону оно также очевидно. А посему нет ничего проще для него, как армии наши к Смоленску привязать заслоном из корпуса Давустова, который силён вполне, дабы сдерживать их сколь угодно долго. И даже не обороною одною лишь, а постоянной угрозою обойти с юга через Красный и выйти за Смоленском на дорогу Московскую. Чем достигается заодно и отсечение армий наших от снабжения и пополнения, а Москву оставляет голою перед лицом даже и небольшой партии, вздумай Давуст послать её - ибо армии там уже не будет, а рекрутов Милорадовича и Лобанова-Ростовского разбить - дорого не встанет.

В то же самое время Наполеон может спокойно всеми силами своими оборотиться против корпуса Витгенштейна, который, натурально, никак не сможет удержаться противу такой мощи. А захоти Барклай и ударить в тыл ему - у него самого в тылу Давуст висит. Тот же наш план предвоенный, только в пользу французов.

Так и сяк размышлял в ночь сию - никак не выходит ничего. Не сдавши Смоленска, Наполеона не остановишь. Ежели он, конечно, сам не остановится, Ожидаючи мирного сигнала из Петербурга. И именно похоже, что в Витебске именно этим он и занимается - ждёт, корпуса свои без какой-либо системы расставивши, просто остановивши их, похоже, там, где застало их соединение армий наших.

Теперь же далее. Ежели почувствует Бонапарт наступательное движение наше, то два решения пред ним откроются. Первое - ждать, покуда армии наши в окружение втянутся. Тут риск есть для него, не спорю, хотя и не сильный; я об том вчерась писал - могут армии наши сильно потрепать Мюрата. Не победят, но помнут весьма. Надо ли то Наполеону, у коего конница и так сокращается быстро? Не думаю.

А второе его решение очевидно: охват через Красное и занятие Смоленска. Армии наши повисают благодаря движению такому у него между рук, как кутята беспомощные.

Думаю, Барклай зрит всё то. Но сделать мало может: давят на него генералы, да двор. Бросит кость им в виде движений хоть и наступательных, но недальних, дабы всегда успеть в Смоленск вернуться.

Я бы так содеял...

Да, так и случилось! Обе армии двинулись тремя колоннами к Рудне. Чают там Мюрата обрести и побить его. А для прикрытия Смоленска и дороги на Москву была выслана к Красному дивизия Неверовского с четырьмя эскадронами драгун и тремя казачьими полками.

Далее сообщено было, что нащупали противника. Сперва авангард под начальством генерал-майора Евгения Оленина Обсервационного корпуса генерала барона Винценгероде отправил "пальцы" свои в образе отряда Донского казачьего полковника Быхалова 1-го полка разведать о неприятеле около реки Днепра: по левой стороне при деревне Расасне, Романове и Фомине и по правой стороне реки - при деревнях Горки и Надве. Где оный полковник дело чудесное свершил: захватил французского офицера Генерального штаба с планами, присланного императором Наполеоном из города Витебска, а также состоявший при этом офицере конвой!

В тот же день 2-й Западной армии казачий отряд полковника Иловайского 10-го заметил французский разведочный отряд за рекой Березнёй, при деревне Березне же, и догнал его при деревне Будине, где и произошла стычка, во время которой партия сотника Неволина взяла в плен 2 рядовых баварской кавалерии.

Однако же и то в размышление принять надобно, что поиски сии и Наполеону данные о нас дают, особливо о намерениях наших. Попадётся какой поручик лихой в плен - и догадаться несложно будет о замыслах наших, хотя даже и по принадлежности полковой его.

Под Ригою же даве захваченный Шлок оставлен ныне.

Что нехорошо у нас - и по делам ополчения нашего вижу, и из армии получаю: очень плоха медицинская часть. Врачей мало, да и были плохи. Организация же помощи решительно отсутствует. Об том и Вилье, главный лекарь русской армии, сказывал: "Большая часть раненых офицеров и солдат остается после первой перевязки без подания дальнейшей помощи", - это он ещё в первые дни войны сей поведал. Будто не знал того ранее.

А ныне довели до меня несколько строк из донесения министра нашего внутренних дел Козодавлева на высочайшее имя - всё ж признают меня в канцеляриях высоких за одного из главных лиц города сего ныне! Пишет же Осип Петрович вот что: "Многие из раненых от самого Витебска привезены не перевязанные, ибо при них было только двое лекарей, а в лекарствах и перевязках -- совершенный недостаток, многих черви едят уже заживо". И ведь не поделаешь ничего с этим, командующим армией будучи! И без того забот полон рот у командира с армии организацией! А медики как-то вне той организации и дисциплину армейской пребывают, если честно говорить, хотя и есть и гошпитали военные, и команды медицинские. Но не управляемые они; да и заботы их, повторюсь, далеки от тех, что генералов подлинно заботят. И получается, что едва вышибла пуля солдата из рядов воинских - оказывается он вне армии, зато в руках лекарей, и без того-то дурно организованных в Империи нашей!

Скажу, что я не такой? Да и скажу! Вот, отнёсся к князю Горчакову с просьбою ратников моих в гошпитали военные размещать:

"Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!

По настоящему формированию внутреннего ополчения, буде бы кто из ратников оного заболел, я отношусь к вашему сиятельству с моею просьбою, дабы вы по начальству вашему кому следует приказать изволили приводимых в военные гошпитали ратников принимать; на каковую просьбу ожидая удовлетворительного вашего уведомления, с совершенным моим почтением и преданностию пребуду".

Такое ж письмо и морскому министру адмиралу Траверсе направил. Но что уж лекари наши там с людьми этими делать будут - то уж вне воли и контроля моего...

Но - к делам здешним. Доклад царю привесть надобно, хотя и ничего решительного не содержится в оном:

"Граф Д'Оливейра предполагает сформировать 500 человек казаков для здешнего ополчения на следующих началах:

1-е. Будет вербовать всякого состояния людей, имеющих право предложить себя на вербовку.

2-е. Для вооружения их требует от казны только пистолеты; сабли же, пики и одежду строить собственным иждивением.

3-е. Провиант, фураж и лошади будут от ополчения.

4-е. По окончании войны казаки сии возвратятся в свои домы.

5-е. В вознаграждение за сие Д'Оливейра назначен будет зауряд-полковником сего полка.

Отставной артиллерии штабс-капитан барон Боде предлагает также сформировать 5 эскадронов казаков на следующих началах:

1-е. Вербовка будет также из свободных людей.

2-е. Платье, вооружение, седлы, лошади будут на щот ополчения, равномерно провиант и фураж.

3-е. По окончании войны казаки возвратятся в свои домы.

4-е. Офицеры при увольнении будут иметь право носить общий кавалерийский мундир.

У графа Д'Оливейра и барона Боде есть уже много людей, приготовленных для сего с высочайшего вашего величества соизволения; я снесусь с кем следует об отводе им казарм и конюшен.

Экономической комитет ополчения распорядится как о жалованью некоторым офицерам и казакам, так и о снабжении провиантом и фуражем вербуемых казаков.

Ест ли на сие последует высочайшее вашего императорского величества соизволение, то я немедленно приступлю к формированию сей конницы и, вытребовав то оружие, которое от казны по сему следовать будет, надеюсь с помощию сих офицеров придать к здешнему ополчению довольное число конницы в самом скором времени.

На подлинном подписал:

генерал от инфантерии граф Голенище в-Кутузов

Верно: коллежский ассесор Ковалевский".

ПОМЕТКА НА ПОЛЯХ: "На подлинном написано собственною его императорского величества рукою: утверждается".

Ещё Ивану Ивановичу Траверсе отписал просьбу отправить 200 морских артиллеристов в Нарву:

"Милостивый государь мой маркиз Иван Иванович!

За вчерашним объяснением моим с вашим высокопревосходительством я приступаю теперь с покорнейшею моею просьбою, чтобы обещанные вами 200 человек морских артиллеристов были тотчас отправлены в Нарву для услуги при тамошней артиллерии.

Но за всеми теми мерами, которые приемлются ныне к обороне сей крепости, нам представилось желание и надобность образовать на реке Нарве некоторой род флотилии из судов, собираемых там от разного звания людей. Но намерение сие без помощи вашего высокопревосходительства никак не может быть приведено в исполнение, и для сего просил бы я вас, милостивого государя моего, приказав приискать расторопного морского офицера, отправить его в Нарву с некоторым числом людей для принятия в ведение всех тех судов, которые собираются на Нарве и на озере Пейбусе, который бы, придумав там на месте способность, каким бы образом те суда вооружить для употребления их в виде флотилии, представил нам с вами свое мнение, которого содействия не сомневаюсь я, чтобы ваше высокопревосходительство не преподали всех тех способов, которые к успеху сего клониться будут.

Ожидая на сие благосклонного ответа вашего, имею" честь быть с отличным почтением и пред. вашего высокопревосходительства.

Подписал: всепокорнейший слуга граф

Мих. Г.-Кутузов".

Весьма рад, что утверждено назначение отличного моего Паисия Сергеевича Кайсарова дежурным при командующем Нарвским корпусом. Теперь штаб мой уж точно в надёжнейших и усердных руках! Подчеркнул особливо: "Приказы, мною отдаваемые, с засвидетельствованием его и объявляемые, принимать как мои собственные и наряды, им по войскам делаемые, исполнять предписываю".

Далее копию с доклада Князя Горчакова императору переслали, в коем он извещал о количестве ружей, на кои наш корпус рассчитывать может:

"Ныне состоит ружей, за исключением подлежащего числа на снабжение 18 вновь формируемых полков:

В С.-Петербургском арсенале и Сестрорецком оружейном заводе:

Нового образца 9 391

в том числе привезенных из Ижевского завода . . 3 326

Французских 9 818

Английских 1 211

Прежнего образца совершенно годных 1 548

Итого . . . 21 968

В Ижевском заводе:

Нового образца 1 057

В рекрутских 2-й линии депо прежнего образца и цесарских:

Московском 7 000

Калужском 2 823

Тульском 3 500

Орловском 3 500

Курском 1 189

Итого ... 18012"

Всего же насчитано 52 617 ружей - весьма недурно!

Однако далее хитёр Алексей Иванович! Пишет: "По сим уважениям не благоугодно ли будет вашему императорскому величеству высочайше повелеть: на первой раз дать для формируемого здесь земского войска из С.-Петербургского арсенала ружей прежнего образца 1548, предоставив графу Голенищеву-Кутузову остальное затем число оружия приобресть у купцов, торгующих оным, покупкою ли или образом пожертвования с их стороны..." Покупай сам ружья, Михайла Ларионович! Будто я тут свою потешную армию строю, а не защитников Отечеству нашему вооружить хорошо хочу! Но и то хорошо, что хоть такую добавку делает: "Но ежели бы и за сим недоставало ружей на полное снабжение оным сего войска, в таком уже случае дополнить из состоящих здесь нового образца ружей или же из находящихся в упоминаемых 4 уничтоженных рекрутских депо".

Но вообще издевательство некое вижу я в том. Неужто снова за Кутузовым силу почуяли, что вот этаким выползом дела его расстраивать возжелали?

Поглядим...

8 августа. Итак, известия от армии о начале их движения:

"26-го числа 1-я и 2-я армии, снабдившись продовольствием, выступили из Смоленска, 1-я в Водро, 2-я в Катань.

27-го Авангард 1-й армии, под начальством Генерала Платова и Генерал-Майора Графа Палена, разбил корпус неприятельской кавалерии; большое число войск, оный составлявших, совершенно истреблено, и взято в плен нами около 1.000 человек, в числе коих 1 Полковник и много Штаб и Обер-Офицеров, также взят обоз командующего оным корпусом Генерала Монбрюна.

27-го же числа армии перешли, 1-я в Мощинки на Пореченскую дорогу, а 2-я в Водро".

Что ж, граф Пётр Петрович фон дер Пален 3-й - генерал крепкий. Потолок его, впрочем, едва ли выше корпусного командира, но тактически он по-немецки строг и тем хорош. А вот о том, что там происходило, говорят дополнительные донесения с места.

Итак, Платов продвигался к Рудне. Возле местечка Молевые болота им были обнаружены 2 французских гусарских полка. Казаки неожиданно ударили им во фланг и обратили в бегство.

Началось преследование. Близь Рудни французы получили сикурс конницей и пехотным полком. Благодаря этому, смогли оправиться и со своей стороны устроили натиск на передовые подразделения Платова, по необходимости слабые. Но пока сии держались, подошли основные силы Платова и с артиллериею). Тем не менее, натиск французский продолжался: они прогнули фронт наш так, что почти уже подошли к русским батареям на дистанцию 60 сажён.

Однако тут вновь сыграла роль свою казачья нелинейная манера кавалерийская. Платов обошёл фланг французов и атаковал их, частью даже забрав направление и с тыла. В результате французы бежали; граф Пален 3-й преследовал их. Но далее он, в свою очередь, упёрся в сильную батарею французскую и на том преследование остановил.

Подробности же передают таковые.

Участвовали в деле донские казачьи полки: Атаманский, подполковника Грекова 18-го, генерал-майора Денисова 7-го, генерал-майора Иловайского 5-го, подполковника Мельникова 3-го (войскового старшины Жирова), подполковника Харитонова 7-го; Симферопольский конно-татарский полк (подполковника князя Балатукова); 1-й Башкирский конно-казачий полк; 2-я рота (войскового старшины Суворова 2-го) Донской конной артиллерии (12 орудий).

В составе отдельного кавалерийского отряда генерал-майора графа Палена состояли Изюмский, Мариупольский, Сумской гусарские полки, конная N 2 рота (подполковника Геринга) 1-й резервной артиллерийской бригады.

Залогом успешного дела и провозвестником его стала изрядная, не признать то невозможно, разведка, организованная казаками. Уже в 4 часа пополуночи отряда атамана Платова генерал-майор Денисов 7-й донёс, что французский отряд в составе 5 кавалерийских и одного пехотного полков, имея впереди себя в авангарде еще 4 кавалерийских полка, двигается из деревни Лешни по дороге в деревню Зарубенку.

Платов, приказав удерживать авангард французов всеми силами, двинулся поспешно с главными силами своими на поддержку. Дойдя до деревни Молево Болото он усилил авангард генерал-майора Денисова 7-го и приказал ему "ударить" на неприятельский авангард. Тот был опрокинут и преследуем на протяжении двух вёрст до пункта, где находились французов 5 кавалерийских и один пехотный полки. Отсюда уже противник стал "сильно наступать" всеми своими силами на авангард наш и даже опрокинул его.

Тем не менее, как раз в это время и свершился обход наш французов, как о том сам Платов доносит: "Видя сильное неприятельское наступление, пустил с правого моего фланга в его левой полки Атаманский, Харитонова 7-го, Симферопольский татарский под командою генерал-майора Кутейникова 2-го, который только что освободился в течение месяца от полученной им в руку в сражении при местечке Мире слабой раны, сам я с Донской конной артиллерией и находящимся при мне конвоем в центре, где мне способствовал генерал-майор Иловайский 5-й, также освобождающийся только от полученной им в сражении при Мире в правую ногу пулею раны. Тут вышло упорное сражение, продолжавшееся более часу так, что неприятельский кавалерийский полк под командою полковника с подкреплением батальона пехоты их сражался против картечных выстрелов наших и даже приближался к пушкам, не более как на шестьдесят сажен от оных, кои были в опасности, чему доказательством служит то, что артиллеристы и артиллерийские лошади были ранены неприятельскими пулями; а особливо если бы не подоспели два казачьих полка; Мельникова 3-го - на пехоту, а Харитонова 7-го - на кавалерию во фланг неприятеля, где отличившийся во многих случаях неустрашимою храбростию подполковник Мельников 3-й, к сожалению, убит, но полк имени его не остановился; Харитонов же остановил поражением оный кавалерийский полк и командовавший им полковник с некоторыми подчиненными своими взят в плен".

Далее: "Тогда с нашей стороны со всех пунктов сделана на неприятеля сильная атака, простиравшаяся с фланга на фланг не менее полуторы версты, и неприятель с Божиею помощию храбростию российских войск совершенно опрокинут и преследован с большим поражением на двухверстное расстояние, а между тем по данному от меня известию подоспел ко мне в сикурс находившийся не в близком от меня расстоянии генерал-майор граф фон дер Пален с тремя гусарскими полками: Изюмским, Сумским и Мариупольским, которому препоручил я дальнейшее преследование и поражение неприятеля, а сам, по нездоровью моему, остался на месте. Он его преследовал еще кроме прежнего до восьми верст. Неприятель ретировался бегством к стороне местечка Рудни до находящейся по дороге к оному местечку довольного числа пехоты и пушек его, пока шедший оттоль на защиту остатков своих неприятель начал палить из пушек, чем и кончилось сражение".

Ну, относительно болезни его - то оная известна: опять, видно, пьян был атаман, как о том многажды из армии до меня доносилось. Однако успех дела извиняет в сей раз пагубную страсть сию; но в дальнейшем поостерёгся бы я держать храброго сего Платова в авангарде, равномерно как и в арьергарде на должностях командующих. Донцами своими руководить - это как раз возможно; в вольнице сей даже польза своя есть - однако армии регулярной на командующего такого положиться не возможно.

Сколь долго же знакомы мы с ним? С Измаила - точно. А не раньше? Нет, не помню. Помню, что всегда он был именно что казаком - этаким дикарём, хотя и не Кандидом никаким. Напротив: именно что хитрый такой сильно на уме себе мужик. Только не наш мужик, хитроватый в простоте своей, а именно так по-зверьи хитроватый. Хищно так хитроватый... Нет! Хищно так простоватый!

Говорят, недолюбливаю я его с тех пор. Неверно! Он просто чужд мне. Ну, вот как тунгус. Понимаю, что свой он, российский, но... чужд. И в чём польза его военная - не внятно мне было. Сейчас вот под руками у тебя и полезны казаки, и подвиги величавы свершают - а разом нет их, и не сыщешь. А сыщешь - так ещё убеди их приказ твой исполнить. Хорош ли был тот же Платов под Измаилом? Да нет! Ничего сделать не могла колонна его, лишь только турок некое число на себя оттягивала. Валы мы взяли - пехота русская. Я взял! Даже, помню, самому пришлось шпагою от спагов отмахиваться, даром что генерал был уже...

Зато как ворота открыли - весьма полезны казаки стали! Ибо никто так в огонь не бросался, как сии воины - ибо там добыча для них не взятая была. Мудр был батюшка Александр Васильич: посулил на разграбление город отдать. Вот и спасся из гарнизона тамошнего один всего осман...

Признать, впрочем, и то надобно, что с началом войны нынешней увидел я, где и как казаки с наивящей пользою использованы быть могут. Ни в коем разе нельзя во фрунт их включать - в самый неподходящий момент сами сдадут, и фрунт поломают, за собою в бегство утянут. А вот в отдельной партии, в арьергарде подвижном, летучем, даже, скажу, вольном - там им место. Строй неприятеля и не сломают даже - да оглядываться заставят. Того паче - командиру вражескому самому строй свой прореживать, дабы налёты на тылы и фланги свои отражать. А тут на него строевая конница регулярная навалится - вот и побежал супротивник!

Я потому так и дело сие при Молевом Болоте выделяю, и про Палена 3-го память тут оставляю - что наивернейшее в нём средство тактическое вижу, для победы над кавалериею неприятельской. А именно - сочетание этой... не знаю, как сказать, ухо режет - chienment? chienempressement? chien-agressivitИ? В общем говоря, этой атаки казачьей Ю la собачья стая массы... нет, не так! казачьей - Ю la собачья - стаи! в сочетании с разящим ударом монолитного строя воинского регулярной конницы. Казаки с гусарами - славное сочетание! С кирасирами не годится: собаки с быками - скверный союз! А вот собаки с... Господи, вразуми! с конями - да! Хоть казаки и сами конные, но именно так: собачья стая с конским табуном!

Итак, вот оно! Партии, в которых казаки дерутся совместно с гусарами, - совместно, но не вместе. Изрядно для арьергарда и партий наступательных, противукавалерийских. А ежели ещё и артиллерию конную им - так и пехоту, в кареи построенную, сковырнуть могут. При ея скученности - ядрами ряды расстраиваются, а распустить их не можно, зане казаки стаею собачьей вокруг вьются; таким образом расстраивается пехота и так, и сяк - а гусары ударом стройным довершают разгром её!

Нет, не открытие сие - под тем же Романовым так действовали. Но там всё ж некое взаимодействие - скажем, союзное - получалось. Вдвоём, да не вместе! А вот ежели партию какую из двух таких частей разнородных, да под единым командованием создать - много может она зла супротивнику натворить! Ежели попустит Господь командовать мне войсками значимыми - испробую сие непременно. И в деле сём у Молева Болота Платов истинно ещё одну услугу оказал, опричь победы своей: получив под команду свою казаков и кавалерию регулярную, нащупал, пусть хоть и спьяну, великолепный приём воинский! Да и партии те - они же могут и большими быть! Кто устоит тогда пред противником таким, коего часть строй твой растаскивает, а вторая уже рассеянное войско добивает?

Да пусть пьёт атаман, коли так и далее воевать будет!

Что далее? Далее барона Винценгероде отдельный корпус. Тот же принцип: соединены в оном Казанский драгунский да 4 казачьих полка. Только воюют покуда каждый за сё, а надо бы в одной операции совместно. Хотя, мню, нащупается вид сей операций невдале по времени: отдельность корпуса тому способствует паки.

Так вот сей барон удачно очень обнаружил город Велиж французским отрядом занятый; отчего вскрыл Барклай де Толли вероятность великую сосредоточения значительных сил неприятеля у города Поречья, а это делает бессмысленным и опасным продолжение наступления его. В результате отказался Барклай от оного, чем, полагаю, армию уже спас, хотя бы и бесился Багратион.

Приведу рапорт о том:

"Главнокомандующий армиями Военный Министр Барклай де Толли доносит ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, что Генерал-Адъютант Барон Винценгероде рапортует ему следующее:

Долгом поставляю донести Вашему Высокопревосходительству, что я принудил неприятеля оставить Велиж, Усвят и Суражское предместье. Сильные разъезды посланы уже мною к Невелю; и так Великие Луки и Петербургский тракт ныне находятся в безопасности.

Слухи, рассеянные о вторжении неприятеля на сей край большими силами, были ложны.

Все его соединенные силы находятся в Витебске; а до сего времени посылал лишь он сюда сильные кавалерийские отряды для нанесения страха, а более еще для отыскания продовольствия своей армии, в котором она имеет крайний недостаток.

Ежедневно мне приводят пленных".

Остальное - мелочь: стычка в устье реки Друйки, нападение на французский транспорт... Хотя укорю себя: последнее весьма памяти на будущее достойно. Ибо всего один из города Дриссы высланный летучий разъезд из 12 гусар Гродненского гусарского полка под командой поручика того же полка Цытлядзева, истребил весь французский транспорт и взял в плен всё прикрытие транспорта, состоявшее из 2 офицеров и 198 нижних чинов.

Так-то воевать - замечательно хорошо! По праву поручик сей Св. Георгия 4-й степени получил!

Отмечу, пожалуй, ещё неуспех Чаплица в 3-й армии, хотя и значения ему не придаю. Удачные доселе действия войск наших привели к ожидаемому следствию - французы повернули силы к докуке сей, кою ранее и в серьёз не принимали. Так что упорный бой при местечке Сегневичи Гродненской губернии отступление отряда генерал-майора Чаплица закончился, но нет беды в том, ибо не территории на театре том важны, а силы, от главной армии Наполеона отвлечённые, - пусть он и поставил авангард генерала графа Ламберта у города Пружан в опасное положение.

У меня же текущие вопросы: зачисление в ополчение присланных из учебных гренадерских баталионов унтеров и барабанщиков.

Забавно сие на фоне дел на театре военном. Что-то не по себе мне. Радостно, что воспрошен я; однако ж дело ли то для генерала боевого - бородатых ополченцев учить?

9 августа. Как выяснилось, план движения армий наших к Рудне предложил Карлуша Толь, один из любимых учеников моих в Шляхетском корпусе. Он сейчас полковник, генерал-квартирмейстер 1-й армии. На совете военном обосновал он нужность движения сего теми доводами, что, всеми силами на Рудню обрушась, разорвём мы непременно ligne intИrieur французскую. После этого можно будет повернуть либо против левого фланга неприятеля, опрокидывая его на Витгенштейна и ставя, таким образом, между молотом и наковальней, либо, что лучше, против правого его фланга, отбрасывая Давуста от Могилёва и загоняя его в болота Полесские.

План сей был с горячностью одобрен князем Багратионом и Цесаревичем, чему я не удивлён никак - от обоих то ожидать можно было, а Цесаревич, по уму его, и вовсе не понял ничего. Удивляюсь я Карлуше - он же из лучших был кадетов в корпусе!

Нет, сам по себе план неплох. С точки зрения военной теории он как раз близок к идеальному. Внутренние пути неприятеля разрываются, и пока он судорожно маневрирует, стремясь вернуть взаимодействие между корпусами своими, один из флангов его смять и принудить к отступлению; после чего и другой фланг к ретираде принужден будет. И конечно же, такой план должен был понравиться князю Петру с его слабою теоретической подготовкою: для сего генерала это - образец стратегии.
Однако что оказывается на деле - в условиях войны нынешней, войны с Наполеоном? А оказывается, много возникает вопросов, из-за которых план сей авантюрою попахивает.

Во-первых, Давуст силён. Багратион не смог две дивизии его от Салтановки отбросить - с чего бы верить, что все 60 тысяч его мы отбросить сможем? И тут у Наполеона уже появляется целый веер возможностей. Во-первых, ударить нам во фланг правый и тыл, покуда мы с Давустом на кулачках бьёмся. Значит, надобен заслон мощный; а каков же должен быть заслон противу хотя бы и одного Наполеона с гвардиею его да дивизиею из корпуса Давустова? Тысяч не менее 20 - ибо у Бонапарта столь и будет. А это уже сильно ослабляет нашу армию, значит, ей дольше будет с Давустом драться - а там ведь ещё и Понятовский радом! - значит, у Наполеона будет больше времени корпуса остальные собрать, значит против него надобно заслон ещё больший выставить... Чёртов круг и только!

Во-вторых, Наполеон может не нападать, а пойти на Смоленск - вообще практически не встречая сопротивления. И будет далее спокойно стоять в тылу нашем, ожидая покуда мы обернёмся к нему лицом - оказавшись закономерно спиною к тем, на кого наступали только что.

В третьих, он может даже с двух сторон обтекать силы наши. Ибо этих самых сил у нас меньше, нежели у него. Повторюсь, что писал здесь уже: это ему вольно было между армиями нашими встревать, ибо при количестве войск его попросту распирал он силы наши. А как мы будем распирать силы его в той же ситуации, когда войск наших по-прежнему меньше, нежели у Наполеона? Наоборот, нас он захлопнуть по всему должен!
Паки скажу: не удивляюсь Багратиону с великим князем. Но Карлуша огорчил меня, огорчил, да...

Зато Барклай понимает всё. Потому, поддавшись наружно давлению совета своего военного, на деле, как мне кажется, не собирался он далеко отходить от Смоленска. И потому едва узнав давеча, что французы стоят меж Поречьем и Витебском, он оттянул 5-й корпус вправо, к селу Стабне, на дороге Пореченской; равномерно остальные корпуса потянулись за ним, имея центр у Приказ-Выдры. Багратион же принуждён был остановиться при Катании. Это уже сделало опасность; ибо авангард Платовский продолжал к Рудне двигаться, где столь успешно и разбил Себастиани. Разрыв значительный, отчего Платов, и хотя далее прорваться или даже не встреть позицию артиллерийскую неприятельскую, всё едино не мог уходить далее Молева Болота.
В общем, разиня растяпе в рот заехал.

А ныне Барклай далее вправо тянется - через Шеломец к Мощинкам. Багратион равномерно за ним идёт - теперь он уж в Приказ-Выдре. Платов после боя блестящего, сам отошёл к Городцу. В общем, не только бессмысленно всё получилось, но и француза спугнули, и наступление на Давуста само собою отменилось, и слева дорогу на Смоленск через Красный открыли. Стоит ли там охранение хоть? - не ведаю.

Более ничего существенного не произошло.

У меня, в целом, - тоже. В основном, подписывал отношения и просьбы - к командиру Финляндского корпуса Штейнгелю об откомандировании опытных казаков для обучения казачьих полков ополчения, к князю Горчакову об отпуске пистолетов для них же, и к нему же об отпуске патронов для них же; к предводителю дворянства Жеребцову о содействии пожертвованиям лошадей для них же; даже о приёмке 54 барабанов распорядился.

Однако есть кое-что и менее обременительно-текущее. Убедил я императора в деле важном: в том, чтобы более полномочий комитеты ополчения имели в сношениях с местным начальством и лицами на местах же - ибо к чему того же князя Алексея Ивановича обременять сим, через него просьбы и требования мелкие и мельчайшие передавая! А на деле, вновь я полномочия нужные под себя подобрал. Рад, конечно, что князь Алексей Иванович сам о том просил, и с начинанием таким сам за меня пред государем просил; однако же хоть и ценою отношений добрых с ним, а сделать сие необходимо было. Армия, хоть бы и ополченческая, на единоначалии стоит. И я стою на том. Будет так - или никак! вот принцип командира правильного. И невместно то будет, когда в самом снабжении армии полнота воплощения принципа сего от сторонних партикулярных лиц зависеть будет. И ежели попустит Бог свершиться замыслам моим, то и в армии я сего же требовать буду - хотя бы и от царя...

10 августа. Ныне тяжёлый день был для Тормасова. Точнее, для отряда генерала его Ламберта.

Для меня день сей был... курьёзным. Стал я ныне светлейшим князем Российской Империи. Выше меня - только великие князья да августейшая фамилия. Вроде бы радоваться должен - хотя поздравления принимаю, конечно, с превеликою радостию изображения, - а как-то пусто. Что в титле мне этом?

Но по порядку.

Ген. Шварценберг, воспользовавшись, как и следовало ожидать, отсту плетем отрядов ген. Чаплица и ген. князя Хованскаго к местечку Хомску, решил обойти правый фланг авангарда ген. графа Ламберта и двинулся с этою целью к гор.Пружанам. Одновременно саксонский корпус ген. Ренье должен был направиться со стороны гор. Волковиска в обход левого фланга Ламберта.

Бой начался в шестом часу пополуночи и продолжался до глубокой ночи. При этом отмечается, что бой сей был почти исключительно кавалерийским, и шёл одновременно по правую (восточную) и левую (западную) окраины городка сего Пружан - т.е. на правом и на левом флангах авангарда графа Ламберта. Вскоре отряд его был почти совершенно окружён превосходными численно силами австрийцев (с востока) и саксонцев (с запада), да так, что в непродолжительное время не имел, в сущности, уже не только флангов, но даже и тыла. И тем не менее генерал Ламберт вышел с честью из такого в высшей степени критического положения только благодаря своей энергии, выдающейся храбрости своих войск и распорядительности их начальников.

Но в результате Ламберту пришлось прорываться. И хотя прорыв видно, что блестящий (и казаки Донского Власова 2-го полка, что в хвосте шли, чудеса творили), - тем не менее дотоле весьма успешной 3-й армии пришлось познать горечь отступления.

Впрочем, повторю давешнее: на театре действий боевых сём не так и важно, отступают или наступают войски наши. Важно, сколько они войск вражеских на себя утянут из сил Наполеоновых. Пусть таскают саксонцев и австрийцев на себе, как медведь собак - меньше неприятелей противу главных сил наших останется.

У Витгенштейна тоже дело произошло, но малое. Вокруг Клястиц дерутся.

От французов через пленных доносится, что много отсталых. Настолько, что даже сам император Наполеон озабочен был вельми. Якобы говорил он так: "Господа, служба у вас идет плохо; у вас слишком много отсталых. Офицеры останавливаются на походе и проводят время у помещиков. Биваки их утомляют, тогда как храбрость не берёт в расчёт дурную погоду. И в грязи сохраняется честь. Солдаты нарушают дисциплину; под предлогом искания припасов не возвращаются к своим корпусам и бродят в беспорядке. В окрестностях возникают жалобы на их насилия".

И главное: "В случае встречи с неприятелем полки наши недосчитались бы своих людей; наличный состав войска такой, каким он мог бы оказаться после сражения, тогда как мы ещё не видели неприятеля".

Это - дорогого стоит! Ибо показывает, что и в самом деле можем мы победить Бонапарта, буквально обыграть его на резервах. У него растягиваются пути, у нас - сокращаются. У него задействованы почти все войска, что он собрать мог; у нас ещё рекрутские депо разворачиваются во всю мочь. У него снабжение рухнувшее, взять припасы негде; у нас - ещё страна почти вся нетронутая. Одни южные губернии наши сколь всего дадут осенью!

Только не подставить лоб по-дурному, в ловушку хитроумную не попасть, на кои столь умел император французский!

Много думал я тут о себе - ибо идут разговоры важные; и много людей прощупывают меня на предмет взялся бы я за армиями главное командование нашими. И думал я так: а ведь, пожалуй, смог бы ловушек избегать сих. За новые не скажу - хорош полководец Бонапарт, есть в нём гений, коему многие позавидовали бы; но не я. Потому что многое время посвятил я изучению приёмов его. Восхитительны многие; но и то признать надобно, что подчас прямолинейно действует он. По совести, Ваграм не был его победою; эрцгерцог Карл сам дал приказ к отступлению, когда судьба боя не решена была ещё. Будь я на его месте - продолжал бы стоять. Пусть Наполеон и загнул бы мне левый фланг - но на правом у меня продвижение, а в центре он ничтоже успел, несмотря на массирование огня аж из 100 пушек! И это ведь австрийцы выстояли, эти слабые австрийцы, коих кто только не трепал, коих вон Тормасов в меньших гораздо против них силах треплет и города отбирает.

А почему? А действует Наполеон прямолинейно! Нет, переправы навёл замечательно, и армию перевёл через них и развернул - тактически это восхитительно. С учётом, впрочем, того, что Карл позволил ему сделать сие по известной австрийской оглядчивости и нерешительности. А далее Бонапарт просто упрямо гнал солдат своих в лоб, неся потери громадные, и ничего при том не добиваясь. Такого Наполеона я если не разобью, то обхитрю точно. Уверен - проверял себя тщательно, честно до исподнего, как сей журнал многажды свидетелем был, - побил бы я его при Ваграме!

Он, конечно, баловень Фортуны, Бонапарт. Но она - дама капризная. Взять вот хоть Арколе. Ведь явно берегла судьба Наполеона для его будущей великой роли. Лично возглавил атаку кительную через мост! Вокруг него перебиты все! Солдаты его едва не за фалды из боя вытаскивают. В болоте он сидит, австрийцы вокруг. Убит мог быть многажды!

Нет, дело геройское, не спорю! Но глупое. Опять бездарностью австрийцев выигранное; ту же пассивность Давидовича ничем я объяснить не могу. Разумным, имеется в виду. Ибо морально французы подавили австрияков тем самым героизмом своим.

Эх, молодость! Вот ведь и сам дурачком таким же был. Хоть там, под Алуштою. Но то простительно: офицер в званиях малых обязан солдат за собою поднимать. Но не генерал же!

Хотя... А Очаков? А сам-то? Ведь уже ген.-майором был! А ведь тоже смертельную пулю поймал! Нет, хорошо, что прав оказался тогда Массо, хирург главный армии нашей, сказавши: "Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам науки медицинской". А коли бы не прав он был? Или бы судьба не подмигнула мне тогда, и в самом деле ради чего-то важнейшего сберёгши?

А для чего, кстати? Для руководства ополчением Петербургским? Сегодня вон, кстати, в Москве, за немочностью моею стать их командующим, хоть и избрали меня, граф Морков главою ополчения стал. Так у него ещё и поважнее роль будет, потому как ясно уже: не пойдёт Бонапарт на Петербург!

Хотя не буду гневить Фортуну, которая всё же, несмотря ни на что, меня любила. Видела, должно быть, как неложно я пред полом её преклонялся всю жизнь. Ведь не столь и утехи плотские влекут меня к ним; то дело минутное. Но вот смотреть на них, на эти изгибы их, на кои руку немедля положить хочется - уже счастие! Перси трепетные тронуть нежно - это же как в мир иной заглянуть. Да-да! Заглянуть через прикосновение!

А разговаривать с ними! Плести кружева эти слов на рубеже самом яви и фантазий, сплетая сеть свою, которой сплетение чувствует она, но приятно ей, как плетут вокруг неё сии сети; и настороже она, ровно лань лесная, дрожит, выскочить из тенет готовая, но промедливает, и с каждым мгновение промедление сие для неё всё фатальнее становится; но с тем же мгновением сего плетения охотничьего всё менее свободы её хочется, а всё более - присоединиться к плетению сему... И самое замечательное: поддаваясь и отдаваясь охотнику, он сама в это время сеть невидимую вокруг него ткёт; и если в начале она въявь размышляла, что дороже ей - свобода или сии сети сладкие, данным именно охотником сплетаемые, - то как только решается она в золотую паутину завлечь его, то немедленно самого его своею серебряною паутиною связывать! Есть в этом хтоническое нечто, от Вселенной дикой природы, от силы ея; когда вступаешь в поединок такой - словно в титаномахии участие принимаешь, на гулких струнах мироздания играешь!

Так что благодарен я Фортуне. Счастлива судьба моя: участвовал я немало и в битвах хтонических с полом прекрасным, и в битвах земных с врагами Отечества. И опасности холодок, и растопляющая радость победы - всего прикоснуться попустила меня дама сия капризная! Так что, госпожа моя, ловлю я вновь усмешку твою пред ликом моим, потому не буду гневить тебя, вызывая гримасу, - возблагодарю и за то, что уже дала ты мне в жизни моей! А чудя по событиям нынешним - и паки ты мне новое испытание готовишь, сладостное и ужасное одновременно! По всему чую: ведёшь дело к тому, чтобы сразиться мне в Буонапартием!

Се о рескрипте высочайшем я нынешнем.

"С.-Петербург

Указ Нашему Сенату.

Во изъявление особливого Нашего благоволения к усердной службе и ревностным трудам Нашего генерала от инфантерии графа Голенищева-Кутузова, способствовавшего к окончанию с Отоманскою Портою войны и к заключению полезного мира, пределы Нашей империи распространившего, возводим Мы его с потомством его в княжеское Всероссийской империи достоинство, присоединяя к оному титул светлости. Повелеваем Сенату заготовить на княжеское достоинство диплом и поднести к Нашему подписанию.

Александр"

Милый, милый ангел! Дошло, наконец, сколь мир тот полезен был! Долго ж думал! Лишь когда враг мало до Смоленска не домаршировал, понял, что в условиях предвоенных любой мир лучше войны на два фронта! А тут мир вполне почётен и выгоден был - что за дело тебе до куска пыльных степей валашских, который туркам остался!

А сколь милости в этом: "с потомством"! Всплакнуть, что ли? Знает ведь, подлец, что лишь дочери у меня остались! Какое титло они унаследуют? "С потомством!"

Да ништо! Ныне ты в руках у меня! Растёт ведь глас народный, что Кутузова в главнокомандующие ставить надобно! Внятны заслуги мои перед Отечеством, видят люди, дворянство видит, кто ещё тогда пределы нашей - НАШЕЙ - империи распространял, когда ты ещё либеральные пузыри у Лагарпа глотал! Кто на фоне генералов твоих прочих скалою мощною высится, о подножие которой зависть твоя и низость свиты твоей разбиваются. Ибо именно что прирастил я даве пределы Империи нашей - когда твои любимцы-выдвиженцы сократили её до Смоленска почти!

Разошёлся... Ухмылка, впрочем, сама на лицо слетает: надобно было отступление сие; и сам я тако же поступал бы. И буду, ежели пойдёт всё так, как двинуто голосами теми и не без моего участия. Кстати, и указ твой, мальчишка злобный, оттого и появился, что сам ты уже всё понял насчёт меня, и к людям ухо своё склонил - то, которое слышит хорошо, а не другое, как прежде.

Что же до отступления нынешнего, то глас народный всё же не обманешь. Ибо чувствуют люди: Кутузов если и отступает, то лишь заманивая противника, дабы разить его окончательно. Ныне же идёт отступление ради отступления, а в последние дни - того хуже: наступление ради наступления. Без цели стратегической, без смысла, без думы. Так что наступление сие, хоть наружно и радостные настроения вызвало, однако же в людях раздумчивых окончательный выбор продиктовало. Ибо война без цели, чтобы постреляться, - слишком серьёзная опасность, особливо, когда война эта отечественная и на территории Отечества проходит. Война - это политика, это политика, диктуемая штыками; потому в каждом движении воинском политика быть должна. А у Барклая, при всей правильности стратегии его военной - какова цель политическая ретирады его? Я вот, скажем, действительно хотел, действительно мог и потому и говорил, что похороню кости французские, Наполеона в Галицию завлёкши. А Барклай? Ладно, что не говорун он, говорить не умеет, да и цели свои полководец скрывать должен. Но вот не видно цели его! Он, волю дай, до Нижнего Новгорода француза доведёт, ибо только в растягивании сил его цель и видит. А цель - в другом. Цель - на самом деле всегда в мире. Почему я Ахметку, друга моего, из Слободзеи выпустил? Да потому, что без него, визиря, никакого разговора о мире турки вести не могли, права не имели! Почему армию их не пленил я попросту, а на сохранение взял? Ибо с армиею, хотя и в наших руках, они как раз на мир пойти должны были, а не джихад нам всеобщий объявить. Лишь умникам нашим петербургским непонятно сие было, отчего приходилось тогда чуть ли оправдываться в том, что это за новая форма действий боевых - развести армию вражескую по деревням для прокормления! Не по уму им было понять, что тот же плен сие - только почётный, к миру ворота открывающий. Да и средство давления - ведь в итоге и взяли мы тех турок уже в полный плен, когда затягивать стали переговоры они...

Словом, не стал я и не стану никаким образом присвоение титла не праздновать. Намекали на приём хоть малый - сделал вид, что не понял. Напротив, с демонстрациею за работу принялся.

Писал Петербургскому гражданскому губернатору Михайле Михайловичу Бакунину с просьбою давать офицерам моим квартирмейстерским открытое повеление, предписать оным означенным чиновникам делать все возможное в сем случае вспоможение, яко в предмете, до общей пользы касающемся. Да с требование крестьян на сии работы. От Горчакова стребовал тако же войск для усиления обороны - на повеление царя же опираясь, каковые повеления он по представлениям моим ныне все утверждает, ангел милый! Распоряжался ружья для ополчения принять и ездил принимает оные, досматривая придирчиво - хотелось мне чиновников прижать, буде они плохонькое оружие мне поставлять вздумают. Но нет, на сей раз всё в порядке было.

Вновь с финансовым министром Гурьевым пререкался - не хочет, каналья, vaurien, нам пожертвованное нам же отдавать. Понять его немудрено: казна в дырах, а тут вон только от купцов два миллиона пожертвовано; однако ж не с тем и связался он, чтобы в игры свои чиновные играть. Так что прибил его, как таракана, волею высочайшей: "Поелику пожертвованные от с.-петербургского купечества два миллиона рублей от здешнего главнокомандующего препровождены в ведение вашего высокопревосходительства, то я долгом поставляю уведомить вас, милостивый государь мой, что его императорское величество высочайше указать изволил, чтобы все суммы, приносимые и отдаваемые от дворянства и прочих лиц, не исключая и двух миллионов, пожертвованных от купечества, предоставлены были в полное ведение Экономического комитета, из которых все отпуски и платежи производить по предписаниям моим, не ограничивая количества суммы, дабы по краткости времени к приготовлению всего нужного для здешнего ополчения миновать всякие канцелярские обряды; отчет же, который со временем от комитета представлен будет, покажет в свое время, на что оные употреблены".

А то пошли триксы: а как вы их используете? а всю ли сумму сразу? а куда отдадите? Знаем мы вас, казначеев! Отдашь в Экономически комитета наш, а уж по тратам я перед царём отвечу, не тебе.

Но, у на закуску губернатора Новгородского Сумарокова несколько во фрунт взять. Отписал ему: "Его императорское величество высочайше указать соизволил, чтобы Новгородское воинское ополчение состояло в моем ведении.

Сообщая таковую монаршую волю вашему превосходительству, прошу покорнейше уведомить об оной кого следует, а мне доставить сведение как о предполагаемом количестве воинов, так и о числе действительно собранных, о чиновниках, командующих в ополчении, и о успехе вооружением и формирования оного".

На войне ибо командующий армией и над губернаторами властен; а корпус наш, то ли Нарвский, то ли ополченческий, - всё равно армия здесь. И таковой будет. Ибо генерал Голенищев-Кутузов ополчением командовать не может. Оно ополчение в армию превращает!

11 августа. Сегодня случился изрядный бой при Свольне между корпусом Удино и Сен-Сира и русскими войсками под командой ген.-майора Довре 1-го Отдельного корпуса генерал-лейтенанта графа Витгенштейна.

Командуя войсками корпуса за болезнью Витгенштейна, генерал Довре, видя, что французы не помышляют о наступлении и руководствуясь данной ему генералом графом Витгенштейном инструкцией, решился сам атаковать передовые французские войска и оттеснить их за реку Свольну. Сражение оказалось быстрое и в целом удачное, хотя и французы довольно-таки мужественно атаковали наши позиции. Войска обеих сторон вообще покушались несколько раз переправиться через реку Свольну, но каждый раз были отражаемы огнём артиллерии занимавшей весьма выгодные позиции как с нашей, так и с французской стороны. Это обстоятельство заставило генерала Довре ограничиться одержанными успехами. Но успехи оказались даже несколько более ожидаемых: французы вообще отступили.

Было ещё несколько кавалерийских стычек, в ходе одной истреблён эскадрон прусских чёрных гусар; но о том я писать не буду, ибо ничего важного в них не было. У меня же важного было, что получил я именной рескрипт государя нашего, где оный указывает мне оборонять Петербург. Что ж, сил стоило пробить издание сего рескрипта, но зато даёт он мне немалые полномочия для организации дела. Вот он:

"Единомысленное движение корпусов под командою маршалов Удино и Макдональда, намерение коих генерал-лейтенант граф Витгенштейн умел опровергнуть столь блистательным образом, равномерно также и левый фланг французской армии занятием позиции в окружностях Поречья обнаруживают ясно виды неприятеля на Ингрию через Псков, дабы приближением к столице легкими войсками, кои могут быть посланы через Великие Луки и Порхов, посеять в ней тревогу. Посему необходимо нужно прикрыть Петербург как для воспрепятствования неприятелю приближаться к оному, так и для обеспечения выступления из оного в случае крайней нужды.

Для достижения сей цели я нахожу полезным учредить в окружностях Нарвы лагерь, дабы собрать и соединить в нем часть войск, под командою вашею находящихся, и часть тех, которые формируются в С.-Петербургской и Новгородской губерниях. Другой такой же лагерь на дороге от Луги к Порхову, который также бы мог прикрывать и дорогу к Нову-городу.

Цель сих лагерей не есть та, чтобы сделать из них места сражений, но чтобы служить: 1) пунктами собрания для новых войск, кои притом могут несколько быть наставлены в знании порядка военной службы; 2) лагери сии будут пунктами подкрепления и соединения для войск, находящихся еще на границах Лифляндии и губернии Псковской; 3) соединенные в них войска в состоянии будут следовать с поспешностию к тем местам, где неприятель осмелится показаться с малым" отрядами, и 4) сии два лагеря могут быть также пунктами соединения для новой армии, если мы будем иметь счастие остановить движения неприятеля на центр наш или заставить его отступить.

Ежели вы апробуете сей план, то немедленно примите все меры, коими заблагорассудите привесть оный в исполнение. Я предоставляю вам всю власть к переменам, какие найдете выгодными. Если же вы для обороны столицы почитаете лучшим какой-либо иной способ, то как наискорее меня об оном уведомьте, дабы я во время еще пребывания моего здесь мог лично с вами объясниться; ибо хотя нет никакой для нас опасности, однакож осторожность требует, чтобы ни малейшего не было упущения времени".

Отправил также графу Салтыкову просьбу помещиков наших о том, чтобы при отдаче людей в ополчение принимать от них крепостных дворовых людей их, приписанных к деревням, в других губерниях находящимся. Другие же просят о принятии от них людей, здесь в зачет следующих, с имений их, кои состоят в других губерниях.

Не моё дело сие, пусть Комитет г.г. министров рассматривает.

12 августа. Ныне буду краток. Утро было занято: ездил к Нарве смотреть, как экипированы первые наши казаки ополченческие. Пригласил с собою графиню Юлию К. и с дочкою - ах, юная проказница, и умна не по годам! Про казаков, французов рассуждала вполне зрело. Позвал также князя С.Ф. - весьма нравится он мне как разумными суждениями своими, так и манерою высказывать их остроумно, с изрядным belle esprit. Однако же и язва он великая. Впрочем, к мнению его в свете прислушиваются, что весьма полезно при направлении мыслей его, с моим сходном.

По делам военным нашим.

Пришло донесение от Витгенштейна, рассказывает о деле давешнем.

"Известясь от передовых моих постов, что неприятель усилясь, от Полоцка начал сбивать оные, и по показанию дезертиров и пленных, корпус его быв умножен от главной их армии Баварскими и Виртембергскими войсками, а вместе с тем получив повеление от Военного Министра, извещающее о соединении обеих армий, и о предначинании действовать наступательно, в котором он также требует, чтобы и я с корпусом, мне вверенным, не упуская ни мало времени действовал им во фланг. Согласно тому поручив 4 эскадронам, под командою Майора Бедряги состоящим, наблюдать и извещать меня о движениях Магдональда, немедленно обратился на корпус Одино, который 29 числа ввечеру встречен был в 4 верстах за местечком Коханова. Сделав немедленно надлежащее распоряжение, вчерашнего числа с Божьею помощью атаковал его стремительно. Сражение продолжалось восемь часов, где неприятель храбрыми войсками ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА опрокинут и преследуем был до самого вечера. В сем деле взято в плен 3 Офицера и до 250 рядовых. Ущерб их велик убитыми и ранеными; а особливо потерпели их кирасиры, покушавшиеся завладеть нашими батареями, которыми они были приняты, и атакованы Гродненским гусарским полком, особенно в сем деле отличившимся. С нашей стороны урон простирается хотя не более 400 человек убитыми и ранеными, но чувствителен лишением храброго Шефа 25 егерского полка, Полковника Денисьева, который убит ядром. Намерение мое есть преследовать неприятеля до реки Двины".

У Барклая становится всё более странной ситуация. Для меня-то - журнал сей запомнил строки мои - ожидаемая вполне. Думаю, и для Барклая, ибо странность движений его объясняется именно этим: боится он обхода французского, а потому просто тянет время в маршах, кои движение ходиков у часов напоминают. Не найдя неприятеля на Пореченской дороге. Барклай решил снова перенести действия на Рудненское направление.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позже известилось, что Наполеон едва ли не с самого начала известен был о движениях наших из перехвата письма одного нашего офицера к матери. Он уже тогда принял решение переправить армию на левый берег Днепра, к Расасне, и тем обойти наши армии и войти в Смоленск. Удачное сражение наше у Молева Болота лишь помогло ему в осуществлении плана сего, известив о начале и пути наступления нашего.

Жаркое дело произошло у Тормасова

Тормасов с 25 тысячами солдат занял сильную позицию у Городечны, на которой и был атакован с фронта Шварценбергом, а с левого фланга Ренье, и хотя в течение целого дня успешно отбивал все атаки противника, но ввиду угрозы его сообщениям решил отступить по дороге к Луцку, за р. Стырь, чтобы сблизиться с Дунайской армией Чичагова, шедшей на соединение с ним.

Шварценберг и Ренье ограничились слабым преследованием Тормасова только до левого берега Стыри, а дальше -- лишь наблюдением.

По заботам здешним. Начинаю формировать четыре эскадрона из эскадронов дворянского и учебного да из резервных гвардейских команд, в ведении полковника Лагоды находящихся, да два - из команд резервных гвардейских кавалерийских полков.

Ополчение у меня боевое будет.

Далее, ровно Кузьма Минин, сбором хозяев местных обложил налогом во имя Отечества: предписал сбор с домов двухпроцентной суммы посредством полиции организовать - для скорейшего окончания оного.

Ну, и под конец - самое важное, хотя супруга Катенька смеётся над тем. Выдан царём рескрипт такой:

"С.-Петербург

По назначении вас командующим формируемого в С.-Петербурге корпуса нахожу нужным поручить главному начальству вашему все войски, находящиеся в С.-Петербурге, Кронштадте и Финляндии, не исключая и морских, дабы вы, имея оные в единственной своей команде, могли в случае надобности употреблять и соединять оные, имея в то же время наблюдение, дабы распоряжения ваши, о морских войсках делаемые, были не иначе, как по сношению с морским министром, дабы предписании ваши не были вопреки делаемых им распоряжений по флоту, вследствие данных мною морскому министру предписаний.

На подлинном собственною его императорского величества рукою написано

Александр

13 августа. При армиях, как и следовало ожидать, события происходят угрожающие. Сего дня Барклай вторично двинулся к Рудне. Но Наполеон, судя по всему, просчитал, как он говаривал как-то, "ходы на шахматной доске". По разведочным данным, он уже собрал на левом берегу Днепра, между Росасной и Лядами, все корпуса свои: Понятовского, Жюно, Давуста, Нея, Мюрата, Лотар-Мобура. Сам же он, после стычки при Молевом Болоте получив сведения о русских, узнаёт, что русская армия стоит на Рудненской дороге. А значит, естественным образом угрожает Мюрату. Полагая столь же естественным, что русские будут в любом случае прикрывать свой правый фланг от удара самим Наполеоном от Витебска, он неизбежно примет очевидно напрашивающийся в данной обстановке план: обойти русских в районе Красного. Я бы, во всяком случае, так и сделал бы.

У меня же ничего особенного. Занимался определением нашивок на фуражках воинам нашим. Кто делом столь важнейшим распорядится? Командующий, не менее!

Адъютанта, однако, взял себе. Из семьи Михайловских-Данилевских. Сам попросился. Обещает изрядным писателем стать, а меня умолил дозволить ему описание дел моих вести, для Отечества-де полезно сие, дабы потомки наши знали, каково отцы их его спасали.

Более пока не было ничего. Жду завтрева. Завтра обещается важное свидетельство из дворца императорского прийтить...

14 августа. День сегодня - беспримерный во многих смыслах!

Первое - благодаря распорядительности всего одного дивизионного командира и мужеству солдат его, едва обученных, токмо что из рекрутов, избежалось окружение русских армий, взятие Смоленска и решение судьбы войны в пользу французов!

Нет, всё же и Барклай заигрался! Вот что значит - нет характера! Давно ведь видел он опасность наступления своего бессмысленного! Но - давление генералитета, общества, свиты царской - вот и давай делать марши вокруг селения Шеломец вместо того, чтобы сидеть в Смоленске и укреплять линию оборонительную вокруг города сего!

Чего и надо-то было?! Взять Смоленск за центр обороны, за ключ её. Разбить позиции вдоль Днепра - южнее и севернее, на правом берегу. Держать в этом смысле основные дороги, которые споспешествовали бы обходу города, - не так их и много! При атаке Наполеона на Московскую дорогу с севера - линия держится, из Смоленска через Петербургское предместье сикурс прибывает. Мало, давит неприятель? Того прикрытия достаточно, чтобы на дорогу Московскую отойти и тем устремления его ничтожными сделать.

Тако же и с юга. У Красного заслон сильный - бейся об него, Наполеон! Позиция Смоленская в сих смыслах великолепная! действительно, он есть ключ-город к доступу во внутренние пределы русские. Не обойти его!

Но вот умудрились наши герои - во главе своей имея умного, но, кажется, совершенно деморализованного уже Барклая - довести дело до того, что Наполеон мало не обошёл их и города не отнял. Их тем самым обрекая на отступление по местам диким и болотистым между Витебском и Смоленском в направлении неведомом. Неужто а Велиж смещаться, куда и дорог-то нет? А далее куда - на Великие Луки? Что прикрывать-то там?

Нет, я положительно в отчаянии! Нет, не так. Не отчаяние то... хотя и отчаяние: ну как можно было так-то заманеврироваться? То ест то самое худшее, что предполагала я давеча, - оно и произошло! И ежели бы не подвиг одного дивизионного командира Неверовского - решена судьба войны!

Нет, кажется, нельзя мне далее в качестве нынешнем пребывать. И так уж общество меня в главнокомандующие требует - но ныне из игры честолюбия, интриги в свете, да и - будем честными - ещё одной возможности показать дулю царю нашему низменному... да, Господи, дошло ведь до потери Отечества неминуючей, коли и далее в армиях наших "герои" противостоять будут "немцам", а явственно растерявшийся Барклай продолжать будет армией руководить. Признаться надобно: хотя и вёл я дело к тому, что нет более подходящего генерала для командования общего, нежели я, но то были игры, если можно так сказать, разума. Содеять из ополченческого корпуса настоящую регулярную армию, например. И рассуждать о стратегии должной, сидя с гостями в кабинете либо же в кабинете таком же у вельможи важного - веле-можного. А вот сей час холодок по спине проходит - не заигрались ли м все? На волоске ведь вся война висела, на рекрутах Неверовского!

Но надобно описать бой сей достославный, ибо спас он Отечество наше!

Итак, Наполеон получает известие о столкновении у Молева Болота. Он немедля собирает корпуса, имея целью сдержать поползновения Барклаевы, а с обеих рук своих сохранять свободу манёвра для обхода армий с русских сзади, с общим центром оперативного устремления своего на Смоленск. Посему: вице-король - в Лиозне, Давуст и Мюрат на Ляды направлены, туда же - Ней; на Романово - Понятовский, Жюно, Лотар-Мобур -Романово, Себастиани - на дороге на Рудню.

Наши же непонятным образом разбросаны от Гавриков через Приказ-Выдру до Холма и Красного.

Что происходит далее?

Неверовский обнаруживает через казаков, что к Лядам подходит, где стоял казачий отряд, подходит неприятель. Неверовский выдвигает полки между Лядами и Красным, но обоз на всякий случай отправляет в Смоленск. Чему наверняка далее сильно радуется, ибо казаки доносят, что неприятель валом валит: перед Неверовским с его дивизиею образуется весь корпус Мюрата.

Неверовский, поняв, что в этой ситуации его позиция перед Красным не надёжна, решил отойти за овраг за городом, оставя впереди только батальон егерей и 2 орудия. На усиление левого фланга своего он ставит драгун, коих полк был у него, и орудия. На правом фланге - казаки. И - воистину спасительное решение! - отправил он часть войск с двумя орудиями на 12 вёрст назад к Смоленску, дабы прикрыть переправу свою возможную.

Последовала первая атака Мюрата. Удачная: егеря вынуждены были отойти к основным силам, оставя орудия, зане лошади были все перебиты.

Вторая атака последовала на левый фланг русских, коий Мюрат и стал обходить с 15 тысячами конницы и пехоты.

Изнова удачная атака: драгуны опрокинуты, 5 пушек захвачены французами. На правом фланге казаки тоже рассеяны.

Впору растеряться! Но отличный командир Неверовский строит полки в каре и начинает отступление к Смоленску. И тут атаки Мюрата становятся безуспешными. Дорога окружена старыми, ещё Екатерининской эпохи, деревьями, а холмистая местность препятствует правильному развёртыванию как кавалерии, так и артиллерии. В результате конница французская наскакивает на кареи русские, но с уроном отступает. Говорят, что до той небольшой речки, где стояло прикрытие с двумя орудиями, то есть на протяжении 12 верст, дивизия Неверовского выдержала 40 конных атак!

Но далее огонь из пушек, установленных за речкою, отогнал французов и, судя по всему, внушил Мюрату мысль о большом воске нашем, что тут стояло. И то! - я бы на его месте так же решил бы - ибо можно ли представить легкомыслие большее, нежели показано с нашей стороны! - уйти всею армиею в поиск бессмысленный, на прикрытие ключевого города одну дивизию оставимши!

Но - хватит о том. Не то клокочу весь. Вольно было на страницах журнала сего рассуждать об опасностях возможных от движения войск наших! А каково увидеть ныне, что всё, чего опасался, да и с излихом ещё! - в жизни воочию воплотилось! И то ещё у судьбы спросить надобно - а успеют ли армии русские теперь возвернуться? Сколь по карте вижу, им до Смоленска два перехода ещё, не меньше. Представляю себе, сколь велики должны быть потери у Неверовского, несмотря на доблесть бессмертную его, - удержит ли он Смоленск сам? Горько, но признать надобно: нет, не удержит.

Признаюсь, страшно мне...

В здешних делах моих, впрочем, идёт всё положительным порядком. Вот указ царя пришёл о назначении моём членом Государственного совета. Это то ещё, за чем меня отозвали из Дунайской армии. Чтобы любимчику царскому, Чичагову лавры достижителя мира с турками вручить. Забавно сие! Ибо знаю, что за милостями всеми этими, в последние дни на меня нисходящими, кроется.

"Генералу от инфантерии князю Голенищеву-Кутузову всемилостивейшее повелеваем присутствовать в Государственном Совете".

Это оттого, что не ходил я туда. А и с чего бы? - не было ведь повеления Всемилостивейшего!

Далее мне пока написать здесь нечего. Разве что приведу длинное и не всегда внятное донесение Тормасова о делах на южном фланге нашем. Не из чего-то там особенного происходящего, но чтобы было здесь и свидетельство того, что на том театре действий боевых деется, коий заслонён совершенно событиями при Западных наших армиях.

"Генерал от Кавалерии Тормасов, от 2 Августа, 1812 года, на марше из селения Новоселки доносит ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ следующее:

Высочайшее ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА повеление, объявленное мне Господином Военным Министром, чтобы решительно действовать во фланг и тыл неприятельских сил, устремленных противу 2-й западной армии, достигло ко мне 5 числа минувшего Июля месяца, по получении коего я тотчас дал направление вверенным мне войскам, состоявшим сосредоточенными при Луцке, к городу Ковлю, оставя для строгого надзора за границами Княжества Варшавского два иррегулярных полка и одну конную бригаду драгун, под командою Генерал-Майора Хрущева; поруча ему охранение границы, назначил расположить Арзамасский драгунский полк при Владимире, а Житомирский в Ковле, содержа от сего полка один эскадрон в Любомле в подкрепление кордонной цепи.

Партии посыланные от Устилуга и Влодавы за реку Буг и от постов из Ратно и Любашова за реку Припять, к стороне Бреста, Кобрина и Пинска, подтвердили приводом пленных из Австрийских войск, что корпус под командою Князя Шварценберга действительно расположен был в Пружанах и занимал сильными отрядами Брест, Кобрин, Янов и Пинск.

Прибыв в Ковель, удостоверясь совершенно в таковом расположении неприятельских сил, противу коих действовать должен, и кои обязывали меня для выполнения воли ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА очистить первоначально сии пункты, и по щастливом успехе обратить силы в тыл неприятелю. К атаке сих пунктов составил я три отряда: 1 под командою Генерал-Майора Графа Ламберта назначено идти дорогою по реке Бугу, лежащею к Бресту, имея небольшие партии легкой кавалерии по ту сторону реки. 2 отряд под командою Генерал-Майора Князя Щербатова из Ратно через Мокраны к Бресту же и по данной диспозиции должны были 13 числа соединясь атаковать неприятеля, и по занятии города в два марша обратиться к Кобрину, к коему с главными силами выступя из Ратно 11 числа, подступил я через местечко Дивин и положил 15 числа атаковать оный. 3 не столь сильному отряду под командою Генерал-Майора Мелиссино поручено было действовать партиями за реку Пину к Янову и разными покушениями подавать вид, что главные силы наши стремятся к Пинску и в сем пункте находятся.

Предположения сии увенчаны были совершенным успехом.

Австрийский корпус, за несколько перед сим дней получа повеление, двинулся через Слоним для присоединения к армии Фельдмаршала Даву, на смену коего поступал Саксонский 20.000 корпус под начальством Французского Генерала Графа Ренье от Слонима через Холмск и Бердеж к Янову, в убеждении, что силы наши устремлены к оному, авангард его под командою Генерал-Майора Габлинца находился уже близ Янова для смены постов по реке Пине; Кобрин занят был 11 по извещению пленных 8.000 отрядом под командою Генерал-Майора Клингеля, а Брест 12 числа двумя эскадронами улан.

Генерал-Майор Князь Щербатов выступя 12 числа с вечера из села Руды к Бресту, повстречал в 8 верстах от оного разъезд Саксонской кавалерии, который схватив, узнал, что на 13 число ожидают в Брест отряд войск пехоты, кавалерии и артиллерии; по сим известиям решился Генерал-Майор Князь Щербатов предупредить неприятеля занятием города, взял с собою 6 эскадронов Татарского уланского полка, Евпаторийский Татарский полк и два орудия конной артиллерии, пошел спешно к городу, атаковал неприятельские эскадроны, разбил совершенно и город занял. При сем случае взят Ротмистр 1 и Поручик 1, нижних чинов 32 человека, убито на месте Офицер 1 и рядовых 19 человек; с нашей стороны легко раненых Ротмистр Соболевский и улан 10. Генерал-Майор Князь Щербатов весьма похваляет смелость и рвение Евпаторийского полка Татар и двух эскадронов Татарского уланского полка, бывших в деле, и отдает должную справедливость мужеству и деятельной расторопности Полковника Кноринга, который взял лично сам в плен Ротмистра; начальников эскадронов Майора Фитингофа и командовавшего Евпаторийским полком Майора Романовича, Ротмистров Соболевского 5 и Барановского 5.

Генерал-Майор Мелиссино, когда Австрийские посты в ночь на 12 число, воспользовавшись бурею, сопровождаемою градом и дождем, оставили поспешно свои посты, устроя разломанный через реку Пину мост, отправил для поиска неприятеля и занятия местечка Янова, небольшой отряд под командою Серпуховского драгунского полка Полковника Князя Жевахова, по прибытии его к оному был встречен 3 эскадронами из авангарда Генерала Габлинца.

Полковник Князь Жевахов разбил неприятельские эскадроны и, положа до 50 человек на месте, взял 32 человека и 1 Штаб-Офицера Майора Зейдлица в плен, который от тяжких ран помер. С нашей стороны потеряно 15 человек драгун и несколько тяжело раненых.

Генерал-Майор Мелиссино узнав от пленных, что весь авангард Генерал-Майора Габлинца следует к Янову, приказал князю Жевахову присоединиться к себе в селение Залужье.

По разбитии сих эскадронов, неприятельский авангард, считая встретить превосходившие силы и видя отдаленным себя от корпуса войск, обратился поспешно 13 числа через Драгочин для присоединения к оному, в преследование коего послан был от Генерал-Майора Мелиссино новый отряд под командою Майора Вильбана к Янову, куда и сам с остальною частью последовал, оставя для прикрытия моста при селении Залужье одну роту гренадер и 20 драгун при Офицере, а Полковника Князя Жевахова отрядил с двумя эскадронами драгун и 1 ротою егерей в Пинск, где по разбитии неприятеля захвачено в плен 28 человек и 1 пушка.

14 числа Граф Ламберт прибыл в Булькову, получа сведение, что город Кобрин занят только одною кавалериею, а потому взяв из отряда своего кавалерию и половину роты конной артиллерии Подполковника Быковского, поспешил с оными к городу, приказав пехоте, прибывшей весьма поздно и требовавшей отдохновения, выступить с рассветом под командою Генерал-Майора Князя Щербатова. Я с авангардом главного корпуса, под командою Генерал-Майора Чаплица, в 6 часов утра подошел к Кобрину по Дивинецкой дороге; в тоже самое время и кавалерия Графа Ламберта приблизилась по дороге от Бреста, по которой ожидал неприятель наших войск и нападения.

Неприятельская кавалерия, подкрепленная пехотою и рассыпанными стрелками по хлебам и рытвинам, ожидала отряд сей в 2 верстах от города; на Дивинецкую же дорогу вышло из города несколько эскадронов кавалерии, которые увидя и с сей стороны кавалерию, остановились при дворе Фольварка, занятой их пехотою; по некотором рекогносцировании места и неприятельской позиции, приказал я Графу Ламберту атаковать неприятеля казачьими полками Власова 2, Евпаторийским Татарским и 2 Башкирским и стараться выманить его из сей позиции, где он находился под прикрытием пушечных выстрелов в открытом поле; а Генерал-Майору Чаплицу, оставя несколько кавалерии и казаков для занятия стоявших при Новом дворе неприятельских эскадронов, со всем его авангардом и 13 егерским полком взять вправо и на Антопольскую дорогу и атаковать с сей стороны город.

Генерал-Майор Граф Ламберт видя, что по многих его покушениях неприятель из занятой им позиции не выходит, приказал подвинуть орудия конной роты; а Генерал-Майору Бердяеву, командовавшему всею его кавалериею, чтобы все иррегулярные полки, 1 эскадрон Татарского уланского и 1 эскадрон Александрийского гусарского полка приняли вправо, дабы миновать не выгодную для атаки позицию, и в то время, как неприятельская кавалерия встревожена будет выстрелами из орудий, ударить эскадронам на кавалерию, а казакам на стрелков. Распоряжение сие столь успешно произведено было в действие, что неприятель тотчас был сбит и преследуем с большим уроном; но паки при самом городе под закрытием пушечных выстрелов и засевшей в домах пехоты, неприятельские эскадроны устроились. Майор Остроградский Павлоградского гусарского полка, поставленный для защиты от неприятельской кавалерии по Дивинской дороге, в то же время атаковал стоявшие эскадроны близ Фольварка, сбил их и опрокинул.

С сей стороны города производили разные на неприятеля нападения, дабы отвлечь силы и внимание его от правого фланга, откуда Генерал-Майор Чаплиц произвесть должен был атаку на самый город; тем временем подходили и колонны наши: как скоро дорога к местечку Антополю была пресечена и город 13 егерским полком атакован, Генерал-Майор Граф Ламберт отрядил тотчас Подполковника Князя Мадатова с эскадроном Александрийского гусарского полка и казачьими полками Власова и Башкирцами через реку Муховец, чтобы отрезать дорогу к Пружанам, по коей неприятель несколько раз покушался открыть себе путь, но каждый раз обращен был в город с большим уроном убитыми и пленными, то самое происходило и по Антопольской дороге от Генерал-Майора Чаплица авангарда; причем 13 егерский полк вступя и преследуя неприятеля на плечах его вошел в город, а от главного корпуса, ставшего уже в боевой порядок, отрядил я в то самое время под командою Генерал-Лейтенанта Маркова полки Ряжский и Апшеронский пехотные, поруча ему начальство в городе и приказав атаковать укрепленную неприятельскую пехоту. Неприятель защищался отчаянно как в укреплениях своих, так и за каменною монастырскою оградою и на подъемном мосту, находящемся в самом городе на реке Муховце; но отличною храбростью и решительным действием войск ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА после кровопролитного сражения, продолжавшегося девять часов, был везде поражен. Четыре знамя, кои я имел щастие повергнуть к стопам ВАШИМ, 8 пушек, из коих 13 егерским полком под командою Майора Избаша взято 5, Ряжским полком 2, и Татарским уланским полком 1, и множество оружия сделались трофеями сей победы. В плен взяты командующий корпусом Генерал-Майор Клингель, Полковников 3, Штаб-Офицеров 6, Офицеров 57, унтер-офицеров и рядовых 2.234; убито на месте, как после дела открылось, более 2.000 человек. С нашей стороны убито: Обер-Офицер 1, унтер-офицер 1, рядовых 75, ранено Обер-Офицеров 9, унтер-офицеров 14, музыкант 1, рядовых 157 человек.

Генерал Граф Ренье, находясь со вверенным ему войском в местечке Хомске, поспешал на помощь и находился уже в Антополе, но осведомившись от бегущих своих о нанесенном отдельному его корпусу поражении, начал немедленно отступать, и собирая все обывательские подводы отошел в тот же день до местечка Холмска, где остановясь несколько часов, продолжал отступление на Селец, Пружаны к Слониму. Отряженные от меня в тот же день с легкой кавалериею Генерал-Майоры Граф Ламберт и Чаплиц беспрестанно его тревожили, взяли много пленных и истребили большую часть их обозов.

Донеся всеподданнейше ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, долгом поставляю изъявить перед лицом ВАШИМ достойную хвалы отличную ревность и мужество предводимых мною войск и поднести список отличившимся в сем деле Генералам, Штаб и Обер-Офицерам, заслуживающим Монаршее ВАШЕ благоволение".

15 августа. Поступили некоторые подробности давешнего сражения под Красным.

Выяснилось, что корпусов французских было два - Мюрата и Нея. За ними же двигалась вся армия Наполеона: левая колонна, имевшая в авангарде Мюрата с тремя кавалерийскими корпусами (Нансути, Монбреня и Груши) и корпус Нея, в главных силах имела корпуса Давуста, вице-короля и гвардию; в правой колонне, по дороге из Могилёва, двигались Понятовский, Жюно и Латур-Мобур.

В это самое время наша 1-я Западная армия была на Рудненской дороге в 35 вёрстах от Смоленска, а 2-я Западная армия - близ Надвы, тоже в 35 вёрстах от города, но, по счастию, корпус Раевского находился в одном переходе сзади .

В Красном стоял отряд Неверовского, наблюдавший дороги на Оршу и их и смог кинуться в Смоленск, едва узнавши об обходном неприятеля движении.

27-я дивизия Неверовского была из молодых солдат, не бывавших в бою.

Неверовский, получив известие о наступлении неприятеля, выдвинул свой отряд перед Красным, по дороге к Лядам, обозы отправил в Смоленск, но вскоре прискакавшие казаки донесли, что силы противника большие. Оставаться перед Красным, имея сзади город, плотину и глубокий овраг, было неразумно, поэтому Неверовский решил оставить для занятия Красного один батальон 49-го егерского полка с двумя орудиями, а весь отряд увести на позицию за оврагом. Там он поставил пехоту в центре, драгун с десятью орудиями на левом фланге, а казаков -- на правом; для обеспечения отступления через мост в 12 вёрстах в тылу он отправил туда 50-й егерский полк с двумя конными орудиями.

Около трёх часов пополудни показался неприятель, развернувшийся широким фронтом по дороге и полям; кавалерия шла в обход Красного, а пехота Нея -- на сам город, осыпая градом пуль егерей и их орудия, под которыми были перебиты все лошади. Егеря были вынуждены отступить с потерей орудий.

Мюрат с 15-тысячной конницей и дивизией пехоты повел затем атаку на нашу главную позицию. Драгуны на левом нашем фланге были опрокинуты, и противник успел захватить пять наших орудий; казаки на правом фланге тоже были сбиты. Неверовский остался с одной пехотой!

Далее он, решив отступить по Смоленской дороге, приказал батальонам построить каре и, объезжая их, говорил: "Ребята, помните же, чему вас учили; поступайте так, и никакая кавалерия не победит вас: не торопитесь в пальбе, стреляйте метко во фронт неприятеля, третья шеренга передавай ружья, не суетясь, и никто не смей начинать без моей команды!"

Первая атака неприятеля была ураганною, но дружный батальный огонь посеял смерть в рядах атакующих; некоторые кавалеристы всё же доскакали до карей, но нашли тут смерть на штыках наших.

После того, как атака отхлынула, Неверовский отправил дивизию свою побатальонно двинулись к Смоленску. Неприятель ежеминутно производил атаки; наши останавливались и отбивали их. Был один критический момент, когда вёрст через пять наши всё же смешались; но у французов не достало уже сил и духа довершить натиск; наши оправились, перестроились в одну колонну уже без различия полков и продолжили отход свой беспримерны.

Оставалось пройти ещё 7 вёрст до расположения 50-го полка, занявшего позицию за мостами у деревни. Но здесь для Неверовского встретилось наибольшее затруднение: дорога шла по открытому месту, без деревьев по сторонам. Французская конница окружила наших со всех сторон, но им удалось продержаться и тут, а в одной версте от деревни по противнику был открыт огонь из двух орудий, бывших за мостом. Судя по всему, французы приняли это за большой рубеж обороны, либо за сильное подкрепление; но атаки свои они прекратили и дали путь остаткам дивизии Неверовского.

За деревней он дал отдохнуть своим героям, а затем, уже невозбранно, быстро двинулся к Смоленску и, преодолев за ночь 40 верст, к утру стоял на позиции в 6 вёрстах от города.

Конечно, невозможно было бы рассчитывать на такой успех; так что не только героизм солдат Неверовского, но и большая мера слепого счастия спасла армии наши. Да и Мюрату надобно отдельное спасибо сказать: как часто, король Неаполитанский зарвался, не подтянул артиллерии, а единственная батарея его, бывшая на месте, всё отставала от места боя и ни разу не была развёрнута. Возблагодарим же досаду Мюратову, коя застила мозг ему!

Как уже сказано, ближе всего к Смоленску оказался корпус Раевского, коего выступление попросту задержали впереди него двигавшаяся дивизия. Потому находился он всего в 12 вёрстах от Смоленска. Получивши в усиление 2-ю кирасирскую дивизию, он по приказу Багратиона двинулся на помощь Неверовскому - чрезвычайно неумное приказание в данном случае дал князь Пётр. Даже сообразуясь с тем, что всей обстановки не знал он, очевидно и для него должно было быть, что даже и для спасения Неверовского лучше всего было оборудовать позиции оборонительные невдале от Смоленска, кои преградою бы послужили дальнейшим устремлениям неприятеля.

Но так оно и вышло. Ген.-майор Паскевич с восьмью батальонами будучи в авангарде корпуса Раевского, сам осмотрел стены города и окружающую местность на случай возможного там боя, отдал приказания соответствующие. В 6 вёрстах от города встретивши Неверовского, он вступил в командование и встал с войсками своими за оврагом. Раевский встал в трёх вёрстах за Паскевичем.

Только к 4 часам пополудни появились разъезды перед позицией Паскевича, но до ночи противник ничего не предпринимал; многочисленные же костры показывали, что перед нашими сосредоточиваются громадные силы неприятеля.

Ночью Раевский собрал своих генералов на военный совет; все высказывались за то, чтобы дать бой на месте расположения корпуса, но прибывший после всех Паскевич оспаривал это мнение, обосновывая свою точку зрения тем, что левый фланг позиции совершенно оторван и что он будет также обойден, как в данный момент уже обойдён левый фланг его авангарда; поэтому очень скоро придется отступать. При доблести войск можно пробиться в Смоленск штыками, но артиллерию через овраг, бывший в тылу, будет провезти трудно, и ее придется потерять. "Поэтому лучше обороняться в Смоленске, -- сказал он. -- Может быть, мы там удержимся. При несчастье потеряем артиллерию, но сохраним корпус. Во всяком случае выиграем время и дадим возможность армии прийти к нам на помощь".

За слова его вступался сам город. Он сам представлял собою выгодный центр позиции, ограждён будучи высокой каменной стеной с валгангом, бойницами и 30 башнями; впереди стены -- неглубокий ров с прикрытым путём, а с западной стороны, между предместьями Красненским и Мстиславским, правильная, сомкнутая крепостца, называемая Королевским бастионом.

Осмотрев местность, Раевский склонился на предложение Паскевича и немедленно приказал пехоте отходить к Смоленску, а коннице оставаться на месте и поддерживать огни на покинутых пехотой местах.

Позиция для боя была занята следующим образом: на правом крыле, где вероятнее всего было ожидать атаку, стал Паскевич; он расположил шесть батальонов 26-й дивизии в прикрытии, два орудия для обстреливания Красненской дороги и 18 орудий поставил в Королевский бастион; по стене был разбросан Виленский полк. Бригада Ставицкого (27-й дивизии) с 24 орудиями заняла кладбище впереди Мстиславльского предместья, а восемь батальонов с 24 орудиями 12-й пехотной дивизии остались в самом предместье. На левом крыле, около Рославльской дороги, стали два батальона с четырьмя орудиями, а за ними, в Никольском предместье, -- остальная бригада 27-й дивизии. Несколько сотен выздоравливавших из госпиталей были вооружены и рассыпаны для обороны городской стены. Коннице приказано было разведывать и действовать на левом фланге. Ночью прибыли на подкрепление Раевского Новороссийский драгунский и Литовский уланский полки.

На том всё застыло в ожидании нападения Наполеонова.

Между тем, какое-то дело было у Витгенштейна, но неважное; да и недосуг писать о том.

Здесь в Петербурге некая лихорадочность нарастает. С царём я теперь едва ли не на короткой ноге; все мои отношения он немедленно адоптирует. Что тут роль главную играет - не знаю; то ли опасность, всё же Петербургу угрожающая, то ли разговоры о моей персоне, вокруг него усиленно ведущиеся. Но я теперь отношения мои часто прямо именем императорским предваряю. Вот как предписание генералу Штейнгелю:

"Высочайшего его императорского величества повеления, от 31-го минувшего июля на имя мое последовавшего, о принятии между прочим и войск, в Финляндии находящихся, в мою команду, препровождаю у сего копию 2 в ожидании ко мне с сим посланным о состоянии войск, в команде вашего превосходительства имеющихся, рапортов с тем, что уже впредь о всем том, что касаться будет до оных, мне представляли".

В делах же ополчения моего царит обыденная спешка - не легко из неподготовленных людей войско создать полноценное. Потому офицеров сгребаю откуда только возможно; уже Бакунину писал с просьбою отобрать из дворян С.-Петербургской губернии сколько можно кандидатов в должности штаб-офицеров.

Вот и ныне занимался распределением офицеров баталиона здешней внутренней стражи по дружинам. Соответственно, командиру оного батальона полковнику Мейбауму распоряжение дал о назначении унтер-офицеров и солдат из мещан - но не для восполнения сил его а опять-таки для дружин моих. Скажут, конечно: Кутузов мещан в рекрутчину обратил! Да! По совести, именно рекрутировал. А что делать в годину такую? Выживут, даст Бог, вернутся по домам своим.

Далее - всё то же: обмундирование, вооружение, пропитание - тысячи забот командирских! Вот, оставлю на память документ один только:

"В Устроительном комитете народного ополчения докладывая его светлости господину главному начальнику народного ополчения князю Михаиле Ларионовичу Голенищеву-Кутузову рапорт отставного конной артиллерии штабс-капитана барона Боде, с приложением: 1-е, счетов, что будет стоить окопировка вербуемого им казачьего полка; 2-е, записка о потребных для полка вещах.

По выслушании оного рапорта его светлость изволил объявить: 1-е, чтоб по просьбе барона Боде на первой случай 50 человек обмундировать; 2-е, ежели из желающих определиться в конной полк вольных людей будут такие, кои должны хозяевам своим не более 10 руб., то таковым хозяевам объявлять, что долг сей могут они получить от Экономического комитета, а потому и положили: объявить о сем барону Боде. Для надлежащего ж действия передать с сего положения в Экономический комитет копию, как и оригинальной рапорт г. Боде для удовлетворения его надлежащим.

Генерал-лейтенант князь Салагов

Генерал-лейтенант Буткевич

Генерал-лейтенант Сукин

Генерал-лейтенант Герард

Генерал-майор Бегичев"

В главном же... жду.

16 августа. ЗАМЕТКА НА ПОЛЯХ. Тут надобно отметить, чтобы позже перепутать. В теи дни события ускорились в Петербурге. Одновременно важные дела происходили при армиях. О последних я узнавал, конечно же, позже, хотя от того система моя получения сведений из армий наших не страдала. Однако тут я применяю тот же принцип, что и прежде: события, случившиеся в день оный, но до меня дошедшие позднее, я, хотя и отмечавши их позже в заметках сих, далее прикладывал листы те к дням, в кои события те имели место.

В день же сей состоялось событие знаменательное: достославная весьма, храбрая и умела оборона Смоленска корпусом Раевского и войсками, при нём находившимися.

Перечислю войски сии геройские.

7-й пехотный корпус: 12-я пехотная дивизия (командовал ей временно шеф 41-го егерского полка генерал-майор Палицын) - Нарвский, Смоленский, Алексопольский, Новоингерманландский пехотные, 6-й и 41-й егерские полки; 12-я артиллерийская бригада - батарейная N 12, легкие N 22 и N 23 роты; 26-я пехотная дивизия (генерал-майора Паскевича) - Ладожский, Полтавский, Нижегородский, Орловский пехотные, 5-й и 42-й егерские полки; 26-я артиллерийская бригада - батарейная N 26, легкие N 47 и N 48 роты.

Не причисленная ни к одному корпусу 27-я пехотная дивизия (генерал-майора Неверовского) - Виленский, Симбирский, Одесский, Тарнопольский пехотные, 49-й и 50-й егерские полки.

Отдельный кавалерийский отряд под начальством командира 4-го кавалерийского корпуса генерал-майора графа Сиверса 1-го - Новороссийский, Харьковский драгунские, Литовский уланский полки, два орудия конной N 10 роты (подполковника Семанжа) 3-й резервной артиллерийской бригады под командой поручика Свечина; два орудия конной N 1 роты (войскового старшины Петра Тацына) Донской артиллерии под командой хорунжего Калашникова.

Отдельный казачий отряд полковника Сысоева 3-го - Донские казачьи полки полковника Быхалова 1-го, войскового старшины Грекова 21-го, войскового старшины Коммиссарова 1-го, Симферопольский конно-татарский полк (командир - подполковник князь Кирилл Балатуков 1-й).

Отдельный казачий отряд генерал-майора графа Орлова- Денисова - лейб-гвардии Казачий полк и гвардейская Черноморская сотня.

Не состоявшие в дивизиях и в отрядах: Смоленский внутренний гарнизонный батальон, конная сотня Смоленского ополчения под командой поручика этого ополчения Лесли, конвойная команда 3-го Бугского казачьего полка под начальством сотника Белоградина (состояла при дежурстве, т. е. при штабе 7-го пехотного корпуса), команда хлебопеков (7 обер-офицеров и 300 нижних чинов) 1-й Западной армии под начальством майора Белозерского пехотного полка Самсонова 1-го.

Судя по всему, Наполеон был убеждён, что Смоленск обороняет только дивизия Неверовского и что остальные наши войска ещё далеко, а потому отдал Нею приказ начинать не очень подготовленное наступление на город.

Однако в ночь на день сей Раевский с 15 тысячами занял предместья Смоленска, ибо за стенами обороняться было неудобно ему. Стены сии изрядны весьма - до 9 сажён в высоту и толщиной с 2 сажени, однако сии не имели необходимых сооружений фортификационных, равномерно как и бастионы, впрочем, полуразрушенные. Пушки установить было положительно негде.

В 8 пополуночи со стороны Красного заметились 3 колонны французов. Они с ходу бросились на штурм, ожидая, видимо, слабого сопротивления одного лишь Неверовского. Однако, не овладевши даже Краснинским, Мстиславльским и Рославльским предместьями или "форштадтом" города Смоленска, они оказались связаны кавалерийским боем в открытом поле впереди этих предместий. Кавалерийский бой начался аванпостными стычками, перешёл вскоре в схватки с французскими стрелками и фланкерами и затем выразился обоюдными кавалерийскими атаками. Этот бой отличался продолжительностью и упорством.

Затем конница наша отошла за ряды пехоты и далее французы натолкнулись на слаженный огонь наш и действия войск наших, коими и были отбиты с большим своим уроном. Три сильные пехотные колонны неприятеля: одна из них шла на Королевский бастион, другая правее -- на кладбище, третья -- левее, вдоль Днепра, на Красненское предместье. Наши 70 орудий открыли огонь. Французы шли в атаку, неся огромные потери от наших ядер и картечи, дошли до рва и уже поднялись было на гласис. Но тут Орловский полк своим огнем удержал противника и заставил его скрыться в овраге. Неоднократные попытки французов возобновить удар были отбиваемы, как и первая.

Сказывают, некие ухари наши артиллеристы наладились стрелять не прямо перед собою, а несколько вбок, из-за чего ядром одним клали целые ряды неприятелей, а картечью выбивали едва не роты одним выстрелом. Преувеличивают, конечно, но метода полезна сия. Хотя и того исключить нельзя, что придумал всё некий поручик артиллерийский; однако ж признать и дозволить приём новый, воинским артикулом не предусмотренный, - сие беспременно заслуга командира его. Надобно приглядеться будет к Паскевичу: он, видно, далеко пойдёт по разумности его, в дни сии проявленной столь очевидно.

После того как боевой пыл врага увял под картечами нашими, Паскевич приказал Орловскому полку ударить в штыки; вместе с ним пошли в атаку Ладожский и Нижегородский полки; неприятель был выбит из рва и отброшен далеко назад.

Затем была произведена неприятелем новая атака, но слабая - скорее, демонстрация: французы дошли до гребня оврага, но не двигались дальше, ограничиваясь одной перестрелкой. На Никольское предместье атаки не было.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Приведу здесь рапорт самого командующего всем отрядом, генерала Раевского, зане документ это значительный.

"Второго числа истекшего августа следовал я со вверенным мне корпусом по правую сторону Днепра от Смоленска по дороге к Рудне за 2-ю армией, как получил повеление от главнокомандующего оною армиею остановиться на том месте, где приказание его меня застанет, что случилось в 10 верстах от Смоленска, по той причине, что получено было известие от генерал-майора Неверовского, находящегося в городе Красном, расстоянием от Смоленска в 45 верстах на левом берегу реки Днепра, что неприятель в превосходных силах на него наступает. В самую полночь получил я второе повеление от его сиятельства князя Багратиона, чтобы следовать обратно чрез Смоленск до почты Корытно, находящейся на половине дороги к Красному, для сикурсирования генерал-майора Неверовского, к исполнению чего я немедленно приступил, но, подходя к Смоленску в пять часов утра, узнал, что генерал-майор Неверовский, потерпев большую потерю, в расстройке отретировался и находится в семи верстах от Смоленска и что неприятель, переправясь со всеми своими силами, следует к Смоленску. 1-я и 2-я армии тогда находились около 40 верст от оного, все парки и транспорты - на Московской дороге по близости Смоленска. Я рассудил, что ежели неприятель успеет занять Смоленск и перейти в нем на правый берег реки Днепра, то отрежет обеим армиям продовольствие и сообщение с городом Москвою, удержать же мне переправу весьма было ненадежно, потому что не имел 10 000 человек под ружьем, почему и решился, хотя и поставлял себя сам в отчаянное положение, переправиться через Днепр и удерживать неприятеля под стенами города. Едва успел я осмотреть положение места и придвинуть к себе остатки отряда Неверовского, как уже неприятель начал показываться в шести верстах от города. Силы его состояли из корпусов короля Неаполитанского, фельдмаршалов Нея и Дауста. Не стану описывать пространно атаки неприятельской, которую он произвел на меня 4-го числа в шесть часов утром, а донесу, что он чрез целый день делал на всех пунктах покушение завладеть городом, штурмовал мои батареи, но везде был отбит с великим уроном. Сей невероятный успех противу многочисленного неприятеля под личным предводительством самого императора французского единственно приписать должно к необыкновенной храбрости чиновников и войска Его императорского величества, которые чрез 13 часов сражения, несмотря на большую потерю и упрямство атакующего неприятеля, ни на минуту не ослабевали".

Близ 5 часов пополудни к Смоленску подоспела армия Багратиона - скорость сию нельзя замечательною не признать! Раевский получил подкрепления в количестве двух дивизий. К вечеру к городу подошли и войска Барклая.

Последний, явственно обхода опасаясь, приказал Багратиону отправиться к Валутину, где тот должен был обсервировать движения неприятельские. По донесениям верным, Багратион тут буквально взбеленился и на главнокомандующего едва не с кулаками пойти вознамерился. Но сдержал всё же порыв свой.

Сего же дня столкновение знатное случилось у Витгенштейна. Здесь авангарды 1-го Отдельного корпуса неотступно преследовали французов и прибыли в окрестности города Полоцка. Генерал-майор Гельфрейх, прибыв в окрестности погоста Ропны, получил приказание Витгенштейна очистить от французов лесное дефиле, начинавшееся от корчмы Ропны до мызы Присменицы в окрестностях города Полоцка, и для исполнения этой задачи выслал из своего авангарда 25-й и 26-й егерские полки, для поддержки которых направилась затем 2-я бригада 5-й пехотной дивизии под начальством генерал-майора князя Сибирского, из Пермского и Могилевского пехотных полков.

Жаркая перестрелка и лесной бой егерей продолжались около трех часов, после чего высланные генерал-майором Гельфрейхом полки ударили в штыки.

Тако же арьергардные бои были у 3-й Резервной Обсервационной армии генерала от кавалерии Тормасова. Здесь утром 16 августа австро-саксонский авангард возобновил свои боевые действия против расположенного на позиции при селе Дивине арьергарда генерал-майора Чаплица, "но отражаем был с столь великою потерею, что более уже не покушался беспокоить нас", а арьергард генерал-майора Чаплица удержал за собой свою позицию при селе Дивине.

Знатное дело было у Тормасова же при местечке Устилуг и при деревне Выдранка на реке Западном Буге на Волыни.

В пятом часу утра генерал-майор Хрущов переправил на пароме в местечке Устилуге через реку Западный Буг 10 казаков под командой хорунжего Котова "дабы выманить неприятеля, имевшего свои ведеты" и в подкрепление этим казакам выслал ещё 10 казаков под командой хорунжего Решетовскова. Польские ведеты тотчас же удалились в деревню, в которой скрытно был расположен польский отряд из пехоты и из кавалерии, силой до 400 человек, почему генерал-майор Хрущов и не велел своим казакам следовать далее - "а стараться только их выманивать". Последствием произведенного казаками выманивания явилась высылка неприятелем 30 улан, затеявших перестрелку с нашими 20 казаками, ввиду чего генерал-майор Хрущов приказал войсковому старшине Чикилёву 1-му переправиться ещё с 30 казаками и, при возможности, сбить польских улан и захватить кого-либо из них в плен.

Во время переправы войскового старшины Чикилёва 1-го со своими казаками польские уланы были усилены ещё 40 уланами и из деревни вышли 50 польских пехотинцев для подкрепления своей кавалерии, но войсковой старшина Чикилёв 1-й, не дав им времени соединиться, ударил со своими 50 казаками в дротики и опрокинул польскую пехоту, причём взял в плен 1 офицера и 20 нижних чинов - остальные были убиты. Удар войскового старшины Чикилёва 1-го поддержали со своими казаками хорунжий Котов, под которым была убита лошадь, и хорунжий Решетовсков, который был при этом ранен. Польские уланы, увидев гибель своей пехоты, стали отступать, но войсковой старшина Чикилёв 1-й тотчас бросился на них в атаку и, опрокинув, убил 15 человек и взял в плен 7 человек.

В это самое время генерал-майор Хрущов получил рапорт от майора Аршукова о переправе сильного польского отряда по мосту через реку Западный Буг под местечком Гродло. Две польские колонны, каждая из 500 человек, переправившись под прикрытием огня своей артиллерии но устроенному ими мосту через реку Западный Буг под местечком Гродло, направились для атаки отряда майора Аршукова - одна колонна двинулась прямо на него, а другая пошла влево, в обход. Майор Аршуков, "предвидя сие" и имея невыгодную позицию, отступил заблаговременно на три версты лесом по берегу реки Западного Буга к деревне Выдранке, где, "заняв выгодную позицию на открытом месте, остановил тем самым движение неприятеля".

Генерал-майор Хрущов вынужден был вернуть отряд войскового старшины Чикилёва 1-го с польского берега реки Западного Буга в местечко Устилуг и сейчас же послал из этого отряда 100 человек пехоты, полуэскадрон Арзамасских драгун и 25 казаков на подкрепление майора Аршукова, положение дел в отряде которого осталось без перемены и после прибытия к нему подкрепления - оба противника простояли в виду друг друга "до самой ночи", когда польский отряд отступил по мосту обратно в местечко Гродло, оставив свой пикет из 100 чел. на правом берегу у моста. Но этот пикет при приближении к нему отряда майора Аршукова тоже отступил за реку в местечко Гродло.

Небольшое дело было и в Рижском корпусе генерала Эссена 1-го при деревне Санкт-Олай. При местечке же Любавичи отличились казаки генерал-майора Денисова 7-го из 1-й Западной армии Отдельного казачьего корпуса генерала Платова казачьего отряда. Здесь оный "напав на последнюю часть французской армии, переходящей на левую сторону Днепра, сильную сделал в ней тревогу, будучи в тылу по ее направлению, истребил множество обозов и с зарядами ящиков, при чем взято в плен до 700 человек; оттуда обратно к городу Смоленску".

У меня здесь тоже день довольно напряжённый.

Направил днесь императору рапорт об организации и штатном составе Петербургского ополчения:

Имею щастие всеподданнейше поднести вашему императорскому величеству на высочайшее благорассмотрение учиненный в Устроительном комитете состав Санкт-Петербургской военной силе и двум вербуемым полкам конных казачьих волонтеров.

Лошади для сих полков будут от города, а обоз построится из организации сумм, в пожертвование приносимых.

Имею щастие представить на благоусмотрение вашего императорского величества равномерно и списки чиновникам, назначенным в дружинные начальники, испрашивая им всемилостивейшего в сем звании утверждения

Состав Санкт-Петербургской военной силы

Оная составляется из конных казаков и пеших воинов.

Конница будет состоять из двух казачьих полков, каковые и вербуются уже: первый из 500 человек казаков графом Д'Оливейром, а второй из 5-ти эскадронов, в 500 человеках же состоящих, отставным артиллерии штабс-капитаном бароном Боде.

Сии полки казачьи имеют состоять в команде по высочайшему утверждению: первый у графа Д'Оливейра, а другой до сформирования оных эскадронов у штабс-капитана барона Боде.

Сколько ж они полагают в каждом полку иметь штаб- и обер-офицеров и прочих чинов, равно и обоза, у сего подносятся в оригинале за их подписанием донесении.

Пешие воины делятся на дружины, а дружины на сотни; в каждой дружине 4 сотни; в каждой сотне 200 человек воинов.

Сотня делится на 8 десятков, в каждом десятке по 25 человек.

Дружина имеет состоять в команде начальника дружины, сотня у сотенного начальника. А в оной 4-м офицерам поручается каждому по 2 десятка с их урядниками.

Все дружины разделены будут на некоторое число бригад.

По сему исчислению имеет состоять в дружине: дружинный начальник, 3 штаб-офицера, 2 адъютанта, 1 квартермистр, он же исправляет и должность казначея, 1 дружинной барабанщик, 1 лекарь, 1 фельдшер; писарей: 2 адъютантских, 2 при квартермистре. Сотенных чинов: сотенный начальник, 2 порутчика, 2 подпорутчика, 13 урядников, из коих старший один, 200 воинов (ежели ж люди будут оставаться, то предполагается прибавить еще в каждую сотню по 12 человек), 2 барабанщика, 1 урядник для приема и присмотра аммуниции, 1 урядник для приема провианта, 1 писарь.

По сему ращету имеет в дружине состоять: 1 дружинной начальник, 3 штаб-офицера, 4 сотенных начальника, 23 обер-офицера, 60 урядников, 800 воинов, 9 барабанщиков, 1 лекарь, 1 фельдшер, 8 писарей.

Нестроевых при обозе: 4 при патронных ящиках, 16 при хлебных полуфурках, 1 при лазаретной телеге, 1 при аптечном ящике, которых имеет быть при двух дружинах один. Сверх сего в каждую сотню по две артельные повозки.

Окроме вышеписанного, войдет в состав каждой дружины:

1) из здешнего баталиона внутренней стражи по нескольку обер- и унтер-офицеров и рядовых;

2) инвалиды, годные к службе, в Санкт-Петербургской губернии имеющиеся, в том числе несколько из Александровской фабрики будут также распределены по дружинам и сотням.

Полковнику Мейбауму, который назначен командовать дружиною санкт-петербургского мещанства, поручится размещение по мере вступления старых унтер-офицеров и рядовых в дружины и сотни.

Об одежде

В коннице по рисунку, высочайше утвержденному. В пехоте ж всем служащим при ополчении штаб- и обер-офицерам иметь мундиры общеармейские. Те же, кои имеют мундиры при отставке, могут носить и оные. Пешие воины сохраняют свое крестьянское платье, но не длиннее иметь кафтаны одного вершка за колено. Прочие принадлежности к одежде по их состоянию. Фуражку на голове суконную. Сапоги черные с такими голенищами, чтобы в осеннюю и холодную погоду сверх шаровар оные надевать могли, и должны быть так просторны, чтоб каждой в зимнее время мог обвертывать ноги в суконные онучи. Кафтаны должны быть такой ширины, дабы под оной мог надевать каждый человек овчинной полушубок. Кушак иметь какой кто может. Фуражка должна быть так, чтоб оную мог каждой во время холоду подвязывать сверху ушей под бородою. Форма фуражек полагается всем одинаковая, но на каждой из них иметь выбитой из медной латуни крест с изображением на оном вензелевого его императорского величества имени и с надписью "За веру и царя". Каждый пеший воин должен иметь ранец, и в оном одну рубаху, холстинные портки, рукавицы с теплыми варежками, двое портянок, суконные онучи и запасные сапоги. Сверх оного должно оставаться в ранце столько места, дабы оной мог иметь сухарей на трое суток.

К ранцам в дружинах приделывать ремни для носки оных по примеру регулярных войск.

О вооружении

Для вооружения предполагается ружье. Суму для патронов кожаную чрез плечо такой формы, какую иметь могут.

Патронов с пулями на каждого человека в суме 40, а в ящике 35. Сабель и тесаков пешим воинам не иметь. Не позволяется у кафтанов делать особые какие воротники или переменять покрой и форму мещанского и крестьянского кафтана. Позволяется дружинным начальникам иметь номер дружины на людях своих, вышитой сукном или тесьмою на верхней поле кафтана на груди.

О жалованье

Дружинным начальникам жалованья никакого не полагается по важности звания, в коем они по особой доверенности государя императора служат из усердия к отечеству.

Равно штаб- и обер-офицерам на сих же правилах жалованья не полагается; но как могут из всех оных случиться недостаточные люди, то в пособие таковым, по назначению командующего военною Санкт-Петербургскою силою, полагается выдавать из сумм, пожертвованных на сие ополчение; а сотенным чиновникам определяется по 30 руб. в месяц; им же, когда потребуют, отпускать провиант и порцию, положенную нижним чинам.

Урядникам, дружинным барабанщикам, фельдшерам и писарям полагается жалованья в месяц по 1 р. 50 к. и провиант.

Всем прочим воинам по 1 р. 20 к., а нестроевым по 1 руб. и провиант. Жалованье выдавать всем чинам помесячно, а провиант, смотря по обстоятельствам, мукою или сухарями. Мясные и винные порции выдавать по назначению командующего военною Санкт-Петербургскою силою.

О наградах

Все штаб- и обер-офицеры получают награды за храбрость и мужество противу неприятеля точно такие же, какие определены в армиях действующих.

Увечные на службе офицеры, имеющие свое достаточное состояние, получат от государя чин или орден. Недостаточным же из них санкт-петербургские сословии уповательно не отрекутся назначить и приличную по смерть пенсию.

Все урядники, казаки и воины получают за храбрость медаль, для сего случая от государя императора установленную; получившим же таковые медали предоставляется дворянству впредь назначить пенсию.

Всякой урядник, казак и воин, сделавшийся неспособным от ран, получает по смерть содержание.

О денщиках

Денщиков всем штаб- и обер-офицерам, не имеющим своих людей, не полагается, а предоставляется, по дозволению дружинных начальников, употреблять во время свободное людей, в их сотнях находящихся.

Прочим же штаб- и обер-офицерам, имеющим своих людей, позволяется иметь оных: дружинные начальники не более 4 человек, штаб- и [обер]~офицерам не более 2, а прочим не более одного.

О обозах

Дружинному начальнику позволяется иметь две повозки, штаб-офицерам по одной повозке. Да в каждой сотне иметь одну повозку парою для офицерских екипажей. Дружинным адъютантам и квартермистрам иметь в каждой дружине одну повозку.

О определении и комплектовании штаб- и обер-офицерами С. -Петербургской военной силы

Дружинные начальники утверждаются государем императором. При убыли дружинного начальника замещает другим его место командующий генерал и представляет на утверждение государю. Дружинные начальники могут быть: подполковники, полковники и генерал-майоры. Штаб-офицеры назначаются и при убыли замещаются дружинными начальниками, а утверждаются командующим генералом. Штаб-офицеры могут быть: майоры, подполковники и даже полковники. Сотенные начальники назначаются и при убыли замещаются и утверждаются дружинным начальником с донесением по команде командующему генералу. Сотенные начальники в дружинах могут быть: порутчики, штабс-капитаны и капитаны. Прочие все офицеры определяются и при убыли замещаются дружинными начальниками с донесением по команде к сведению командующему генералу. Сии офицеры должны быть: прапорщики, подпорутчики и порутчики. Адъютанты и квартермистры дружинные назначаются дружинным начальником, о которых также представляется командующему генералу, но утверждаются дружинным.

О урядниках

Урядники назначаются первоначально и при убыли замещаются сотенными начальниками, а утверждаются дружинными начальниками; переменяются же другими не иначе, как с дозволения дружинных начальников.

О чинах штаб- и обер-офицерских

Все отставные из военной службы помещаются в С.-Петербургскую военную силу теми же чинами, какими они состояли в отставке.

Если в военной службе бывшие состоят ныне по какому-либо случаю переименованы из военных статскими чинами без повышения, то оное не отнимает вышеписанного правила.

Из статских чинов, не служившие в обер-офицерских чинах, в военную службу помещаются на следующих правилах:

Коллежские советники -- капитанами.

Надворные советники и коллежские ассесоры -- штабс-капитанами.

Титулярные советники -- порутчиками.

Коллежские и губернские секретари -- подпорутчиками.

Коллежские регистраторы -- прапорщиками.

Служившие же в военной службе штабс-капитанами и капитанами и, дослужившись по статской службе в коллежские и надворные советники, принимаются майорами.

Чины статские остаются при них.

О производстве

Производство делается не по линии, а только за оказанную храбрость или по особому представлению командующего генерала.

При убыли дружинного начальника командующий генерал может определить начальником предпочтительнее из штаб-офицеров, то есть из полковников или подполковников, и представляет на утверждение государю императору.

Равным образом может и из майоров назначать дружинным и представлять государю о производстве оного в подполковники, изъясняя в представлении своем ясные причины, по коим он удостоивает к сему производству.

Прочие чины при убыли не иначе пополняются, как принятыми из отставных, несмотря на то, что сколько в дружине будет порутчиков, подпорутчиков или прапорщиков.

О обучении

Обучение воинов должно быть самое простое и состоять только в следующем:

Первый приступ к обучению есть тот, чтобы вперить в воина знание своего места в шеренге и в ряду, то есть чтобы каждый знал человека, который стоит впереди и позади, и тех, которые в шеренге стоят у него по правую и левую сторону.

Надлежит вразумить его, что ни в каком случае он не должен отрываться от сих людей; если бы даже действовал и в россыпи, то и тогда не должен терять их из виду. Сие есть главное начало, связывающее всякое регулярное войско и дающее ему преимущество над необразованными толпами.

Ружьем учить только на плече нести оное правильно, заряжать, стрелять и действовать штыком; на караул же делать не учить.

Учить поворотам и маршировать фронтом, изводами и по отделениям. Не искать в сем марше никакой красоты и тем только ограничиться, чтобы со временем достигнуть того, чтобы ступали в одну ногу, дабы не иметь во фронте волнования, которое приготовляет расстройку. Обучать также нужным деплоядам.

Дружинам в больших линиях равняться между собою посредством средних рядов, также построения и ращет в дружинах производить по принятому в российской службе способу.

Генерал от инфантерии князь Г.-Кутузов

Генерал-лейтенант князь Салагов

Генерал-лейтенант Буткевич

Генерал-лейтенант Сукин 2-й

Генерал-лейтенант Герард

Генерал-майор Бегичев

Коллежский асессор Ковалевский

Резолюция Александра I: "Быть по сему.

Александр" 1.

К сему приложил список предлагаемых мною дружинных начальников, который список сразу же высочайше апробован был:

1. Полковник Мейбаум.

2. Генерал-майор Ададуров.

3. Полковник Дубенский.

4. Генерал-майор Кошелев.

5. Камергер Мордвинов.

6. Статский советник Бестужев.

7. Полковник Шем йот.

8. Генерал-майор Карпов.

9. Бригадир Скворцов.

10. Статский советник Воеводский.

11. Полковник Сычевский.

12. Статский советник Николев.

13. Генерал-майор князь Мышецкий.

14. Полковник Чернов.

15. Генерал-майор Великолольский.

Тако вот отчитался я за сделанное на посту начальника ополчения Петербургского. Из рапорта сего любой офицер увидит, что хотя и в стеснённых условиях и по времени недостатку, но содеял я регулярное войско из мужичков и мещан. Что будет далее с ним - не ведаю, но почву я ему заложил крепкую.

С чего же и для чего же рапорт сей понадобился - о том умолчу хотя до завтрева, ибо сглазить не хочу, но обещаются мне перемены некие некакими устами важными...

Далее - вновь бумаги. Уже не столь важные.

17 августа. Желается весьма нарушить правило моё ведения журнала сего. Однако ж удержусь, как то положено военачальнику, который своею волею прежде всего управлять должен, чтобы право волями других людей управлять иметь.

Итак, сегодня продолжилась оборона Смоленска. Всё же потрёпанный в известной степени корпус Раевского заменил 6-й пехотный корпус, коим командует генерал от инфантерии Дохтуров. Генерал он хороший, хотя и не изрядный. Верный и надёжный исполнитель, но не более. И что в настоящих условиях крайне важно - не из "героев". Для обороны, особливо в таким пункте сложном как Смоленск, - самый подходящий генерал.

Так же, как и вчерась, отмечу тут войски, кои в деле сём славном участие принимали.

6-й пехотный корпус: 7-я пехотная дивизия ген.- лейтенанта Капцевича - Московский, Псковский, Либавский, Софийский пехотные, 11-й и 36-й егерские полки, 7-я артиллерийская бригада - батарейная N 7, лёгкие N 12 и N 13 роты; 24-я пехотная дивизия ген.-майора Лихачева - Уфимский, Ширванский, Бутырский, Томский пехотные, 19-й и 40-й егерские полки, 24-я артиллерийская бригада - батарейная N 24 (подполковника Веселицкого 2-го), лёгкие N 45 и N 46 роты.

Кроме них: 3-я пехотная дивизия ген.-лейтенанта Коновницына 3-го пехотного корпуса ген.-лейтенанта Тучкова 1-го - Муромский, Ревельский, Черниговский, Селенгинский пехотные, 20-й и 21-й егерские полки, 3-я артиллерийская бригада - батарейная N 1 (полковника Глухова), лёгкие N 5 и N 6 роты; 4-я пехотная дивизия генерал-майора принца Евгения Виртембергского 2-го пехотного корпуса ген.-лейтенанта Багговута) - Тобольский, Волынский, Кременчугский, Минский пехотные, 4-й и 34-й егерские полки, 4-я артиллерийская бригада - батарейная N 4, лёгкие N 7 и N 8 роты.

Далее непонятно мне, почему, но отчего-то изнова оставили в обороне совсем уже истрёпанную 27-ю пехотную дивизию ген.-майора Неверовского - Виленский, Симбирский, Одесский, Тарнопольский пехотные, 49-й и 50-й егерские полки. Это ж, почитай, четвёртый день она из огня не выходит! То ли её палочкой-выручалочкою считать начали, то ли, что вернее, никто её, за малым с прибытия к армиям действующим временем к своим не причислил. Вот и стала она своего рода отдельною дивизиею!

Далее идут егерская бригада 17-й пехотной дивизии ген.-лейтенанта Олсуфьева (2-го пехотного корпуса ген.-лейтенанта Багговута) - 30-й и 48-й егерские полки; отдельный отряд полковника Бистрома (командира лейб-гвардии Егерского полка) - лейб-гвардии Егерский, 33-й егерский (11-й пехотной дивизии 4-го пехотного корпуса) полки, 3-й батальон Таврического гренадерского полка, батарейная N 30 рота (подполковника Нилуса) 2-й резервной артиллерийской бригады, 4 орудия конной N 1 роты Донской артиллерии (войскового старшины Петра Тацына); отдельный отряд полковника Глебова 1-го (командира 6-го егерского полка) - 6-й егерский полк, 4 орудия конной N 5 роты 2-й резервной артиллерийской бригады, 2 орудия конной N 1 роты Донской артиллерии (войскового старшины Петра Тацына); отдельный казачий отряд генерал-майора Карпова 2-го - Симферопольский конно-татарский полк (командир подполковник князь Кирилл Балатуков 1-й), Донские казачьи полки полковника Быхалова 1-го, войскового старшины Грекова 21-го, генерал-майора Карпова 2-го, войскового старшины Коммиссарова 1-го; отдельный кавалерийский отряд генерал-майора Скалона - Иркутский, Оренбургский, Сибирский драгунские полки; отдельный кавалерийский отряд генерал-майора графа Сиверса 1-го - Новороссийский драгунский и Литовский уланский полки; отдельный кавалерийский отряд генерал-майора графа Орлова-Денисова - лейб-гвардии Казачий, Изюмский гусарский полки, гвардейская Черноморская сотня; Смоленский пехотный полк (12-й пехотной дивизии 7-го пехотного корпуса); батарейная N 31 рота (подполковника Апушкина) 3-й резервной артиллерийской бригады.

Дело протекало так.

Весь вечер вчера и в ночь на 17-е подходили французские корпуса, и к утру 17-го обнаружилось развёртывание всей армии Наполеона. На левом крыле был 3-й корпус Нея; правее его 1-й корпус Даву; далее вправо -- 5-й корпус Понятовского, а на самом правом крыле -- кавалерия Мюрата. Гвардия составляла резерв за корпусом Даву. 4-й корпус вице-короля Евгения остался на Красненской дороге, между Корытней и Любной, на случай попытки русских переправиться через Днепр и атаковать французскую армию с тыла.

Таким образом, армия французская развернулась полукружьем, упершись обоими флангами в Днепр.

К ночи подошли к городу и обе наши армии. Они собрались с севера, на той стороне Днепра, у Петербургского предместья.

Теперь вновь предстояло решить: дать ли сражение или же продолжать отступление внутрь страны. Барклай призывал отступить: по его мнению, Наполеон просто заблокировал город, чтобы далее опередить нас в окрестностях Дорогобужа и тем завладеть Московской дорогою. Тот же обход, иными словами, что от Красного, только ещё восточнее.

Не скажу, что мысль неразумная - Наполеон вполне мог так поступить. Более того: и поступил бы, только обнаруживши, что Смоленск хорошо обороняется, а русские армии его оборонять ценою генерального сражения не намерены. По второму пункту Бонапарту достаточно было просто обозреть массы наши, на северном берегу реки стоящие и двигаться в город не собирающиеся. По первому пункту достаточно было прощупать обороноспособность города. Для чего надобен был один день всего.

То есть размышление было разумным; плохим было исполнение. Своё приказание Багратиону отступить к Соловьёвой переправе, оставив под Смоленском, за р. Колодней, арьергард князя Горчакова, он сопроводил обещанием не покидать города без нужды, под которою подразумевалось обходительное движение Наполеонов; однако ж когда Барклай оставил в городе лишь один корпус явно для прикрытия отхода общего - тут князь Пётр обиделся. И обиды, как водится у него, держать в себе не стал, а взбеленил всю армию. А заодно и приятеля своего Ростопчина, а также и двор весь через Аракчеева, коему прислал гневное и отчаянное письмо. Это при том, что Багратион предварил действия свои интригою ещё и к государю, доложив ему: "Надеюсь, что военный министр, имея перед Смоленском всю 1-ю армию, удержит Смоленск, а я, в случае покушения неприятеля пройти далее, на Московскую дорогу, буду отражать его".

Таким образом, разрыв между командующими стал нетерпимым и далее непереносимым.

Хорошо, впрочем, что корпус Дохтурова ничего того не знал ещё и спокойно занимал позиции свои. 24-я дивизия Лихачева стала на правом; 7-я Капцевича, на левом крыле; 3-я Коновницына в резерве; 27-я Неверовского в Раченском предместье. На правом берегу Днепра были выставлены сильные батареи для обстреливания во фланг неприятеля, когда он будет штурмовать город.

С восьми часов утра послышались первые выстрелы, а к десяти слились в общую канонаду по всему фронту; передовая пехотная линия противника завязала живой стрелковый бой, и некоторые части даже врывались в предместья, но были опрокинуты назад; к двум часам неприятель даже отошел на пушечный выстрел; огонь затих.

Чем была продиктована пауза, непонятно. Возможно, Наполеон увидел отход войск наших, и затребовалось время, дабы направить, в свою очередь, войска некие на перехват Багратиона.

Как бы то ни было, в 4 часа пополудни все колонны одновременно двинулись в атаку: Ней -- на Красненское предместье, Давуст -- на Мстиславское и Молоховские ворота, Понятовский атаковал Раченку и выставил батареи для обстреливания моста через Днепр.

Два часа Дохтуров выдерживал натиск втрое сильнейшего противника в предместьях, но наконец был вынужден отойти в город; пехота заняла стены, артиллерия -- бастионы; вне стены оставалось небольшое число стрелков. Батареи, выставленные нами на правом берегу Днепра, энергично обстреливали атакующего противника, который нёс огромные потери. Наши, прикрытые стенами, несли меньший урон.

Главный натиск вел корпус Давуста на Молоховские ворота, защищаемые дивизией Коновницына. Четырежды пришлось заменять наши четыре орудия, стоявшие у ворот. Сам Коновницын, раненный в руку, не перевязав раны, не выходил из боя. Барклай-де-Толли, следивший с противоположного берега за ходом сражения, послал на подкрепление сражавшимся 2-ю дивизию принца Евгения Виртембергского. Это было вовремя свершено, ибо уже подались войски наши: передовые части, бывшие впереди стены, в большом расстройстве отступали в город.

Дохтуров, чтобы облегчить отступление, приказал принцу произвести вылазку и прогнать неприятеля, засевшего в ближайших к стене домах. Принц повел тотчас же 4-й егерский полк. Встреченный жестоким огнем, полк было заколебался, но увлечённый примером своего начальника, бросившегося вперёд, ворвался в прикрытый путь и сильным батальным огнем остановил покушения неприятеля на ворота. На левом фланге, у Раченки, Неверовский блестяще отбил все атаки поляков Понятовского. Ему много содействовала артиллерия 1-й армии, под управлением графа Кутайсова, и присланные на поддержку гвардейские егеря. Неоднократно кидались поляки к стенам, даже врывались в ворота небольшими группами, но уже не возвращались назад.

Видя бесполезность усилий трех корпусов овладеть городом, Наполеон решил произвести последний удар. Батарея из 100 орудий была выдвинута вперёд и начала обстрел. Масса ядер, гранат и картечи посыпалась в город. Во многих местах вспыхнули пожары; все улицы были загромождены повозками с имуществом убегающего населения, войсками.

Ближе к вечеру, когда началось всенощное служение накануне праздника Преображения Господня, отдано было распоряжение оставить город. Из Благовещенской церкви вынесли чудотворный образ Смоленской Божьей Матери с хоругвями и в благоговейно торжественном шествии направились за город, чтобы передать святыню под охрану русской армии.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Вот эта история, рассказанная мне уже в бытность мою главнокомандующим, перед Бородинским сражением.

На рассвете 17 августа 1812 года батарейная N 1 рота 3-й артиллерийской бригады под командой полковника Василья Глухова расположилась совместно с полками 3-й пехотной дивизии близ Молоховских ворот, а днем заняла позицию с прочими артиллерийскими ротами на террасе Молоховских ворот. Во время отбития штурма французских войск рота полковника Глухова понесла довольно значительные потери и в ней, между прочим, был взорван французами зарядный ящик, от которого уцелел только один передний ход, явившийся "артиллерийским экипажем" для св. иконы Одигитрии.

Св. икона Одигитрии в дни смоленских боёв пребывала временно в Смоленской приходской Благовещенской церкви, так как служившая постоянным местопребыванием этой иконы церковь над Днепровскими воротами смоленской стены тогда ремонтировалась. Вечером 17 августа, при оставлении нами Смоленска, св. икона Одигитрии, по распоряжению генерал-лейтенанта Коновницына, основанному на приказании генерала Барклая-де-Толли, была взята из Благовещенской церкви двумя офицерами и в сопровождении духовенства и почетного эскорта от 3-й пехотной дивизии была перенесена к 1-й Западной армии на Покровскую гору и помещена в кладбищенской церкви Св. Георгия, где находилась всю ночь и где всю эту ночь пред св. иконой совершались молебствия. Утром св. икона Одигитрии Смоленской была препоручена для хранения батарейной N 1 роте 3-й артиллерийской бригады.

Итак, сражение при вторичной обороне Смоленска продолжалось 13 часов и было весьма кровопролитно. О напряжённости его можно судить уже по количеству израсходованных нашими войсками боевых патронов, артиллерийских снарядов и зарядов. Например, выпустили боевых патронов: Псковский пехотный полк - 21 000, Московский пехотный полк - 64 010. Либавский пехотный полк - 64 000, Софийский пехотный полк - 35 220, 11-й егерский полк - 65 800 ружейных и 4200 штуцерных, 36-й егерский полк - 61 740, Бутырский пехотный полк - 52 470, Уфимский пехотный полк - 62 760, Томский пехотный полк - 26 190.

В час ночи Дохтуров, согласно данному ему приказанию, очистил Смоленск, заградив входы в город, вывез по возможности раненых и разрушил Днепровский мост.

Между тем, началось важное сражение при Полоцке в полосе 1-го Отдельного корпуса ген.-лейтенанта Витгенштейна.

Завязкой или началом сражения сего послужили бои авангардов генерал-майора Гельфрейха и полковника Властова 16 августа при погосте и корчме Ропне и при фольварке Боровке, находящихся в ближайших окрестностях города Полоцка, к северу от него.

Нынешнее сражение августа открыл авангард полковника Властова, встреченный немедленно после выхода своего из леса (фольварка Боровка) на открытую местность впереди города Полоцка сильным огнем французской артиллерии. Для поддержки авангарда полковника Властова, а также и авангарда генерал - майора Гельфрейха, выдвинулись из леса главные силы корпуса генерал а графа Витгенштейна, и сражение сделалось общим.

Главным пунктом атаки с нашей стороны было избрано село (мыза) Спас или Спасский монастырь, в недалеком расстоянии к северу от города Полоцка; в семь часов утра августа авангард полковника Властова и бригада генерал-майора князя Сибирского (Пермский и Могилёвский пехотные полки) направились для атаки этого пункта. Стрелки 24-го егерского и Пермского пехотного полков выбили французов из нескольких строений и отбросили неприятеля за овраг, но маршал Удинот успел сосредоточить за селом Спасом часть своих сил и в то же время несколько подоспевших французских батарей открыли сильный огонь в левый фланг наших войск, атаковавших село Спас. Это и задержало дальнейшее наше наступление.

Витгенштейн направил тогда из центра помощь авангарду полковника Властова. Ослабление нашего центра не ускользнуло от внимания маршала Удинота, и он атаковал этот центр дивизией генерала Леграна, но две последовательные атаки её были отбиты генерал-майором Гаменом, принявшим после генерал- майора Берга командование над войсками центра.

Тем временем левый фланг был наш несколько потеснён, но затем отброшен нашими назад с выигрышем пространства; после чего тут линия соприкосновения войск установилась вдоль Спасского оврага, где дальнейший бой ограничивался перестрелкою.

Неоднократные же натиски французов против центра нашей боевой линии не увенчались успехом. Наши войска, находившиеся на правом фланге нашей боевой линии, почти не участвовали в сражении, и здесь все ограничилось огнём французской артиллерии против 23-го егерского полка.

В общем, сражение было нерешительное и войска обеих сторон остались на тех же местах, которые они занимали в начале сражения, кроме войск нашего левого фланга, удержавших за собой завоеванную ими сторону Спасского оврага.

Продолжилось вчерашнего дня дело при местечке Устилуг на реке Западном Буге на Волыни, где на 3-й армии генерала от кавалерии Тормасова отряд генерал-майора Хрущова начали наступать поляки с пятью орудиями из местечка Гродло по левому берегу реки Западного Буга к местечку Устилуг.

Сражение продолжалось два часа. Обоюдная ружейная перестрелка была очень сильная. Артиллерийский огонь неприятеля не причинил нам особого вреда и "неприятель, но выгодной нашей позиции, не мог нам вредить много, а сам потерял довольное число, почему и не мог выполнить своего намерения и принужден был отступить".

Теперь для меня наиважнейшее. Чрезвычайный комитет под председательством графа Салтыкова единогласно принял постановление, в котором Александру I предложено "назначить общим Главнокомандующим всеми действующими армиями генерала от инфантерии князя Кутузова"!

Свершилось! В том, что Александр милостивое - ах, да! - всемилостивейшее своё согласие даст, я нисколько не сомневаюсь. В данном случае, это уже не мнение кого-то, кем и пренебречь можно, - это глас народа. Немалых трудов стоило сие мнение создать - о необходимости сперва единого командующего, далее - единого русского командующего, а далее уже и - наиболее подходящего, с заслугами и умением, способности свои из ничего войско регулярное создать за три недели показавшего, воплощающего собою самый дух великих побед Екатерининских; сиречь, Голенищева-Кутузова. Но оно создано, мнение сие, - и даже царю самодержавному с ним считаться приходится. А то напомнят ему Лагарпа с идеалами его...

Сказывали мне, как дело протекало. Собрались в доме фельдмаршала, в зале его приёмной. Были петербургский главнокомандующий Вязмитинов, тайные советники князь Лопухин и граф Кочубей, министр полиции Балашёв. Изъявили чрезвычайность статуса своего, предмет собрания и обсуждения. Далее в кабинет графа удалились, дабы в тайне разногласия возможные оставить, ибо мнение единое вынести императору обязались.

Впрочем, разногласий особо и не было, хотя и всем внятна была ненависть царя ко мне. Прошли по пути осторожному, но неотвратимому. После обстоятельного обсуждения положения в армии к единозначному мнению пришли, что далее нетерпимо оно, ибо ведёт к неудаче во всей войне. Кто и симпатизировал Барклаю, и тот убедился, что генерал сей может и умеет воевать по системе, но сам создавать систему повседневных действий военных, к зримой цели ведущей, не способен. Система Барклая - отступление простое, без прикрас - ныне о том уже и сторонники его говорят. Вывод: Барклай утратил, языком римлян говоря, легитимность. Теми же образами римскими зря, мало того, что у нас две консульских армии, так ещё главного из консулов таковым признавать более не хотят обе!

Второй вывод, следующий с неизбежностию из первого: одной из первейших причин военных неудач является отсутствие единого главнокомандующего. Формально он имеется, но в его приказы не верят. И приказы второй армии может он отдавать только через второго "консула". А в Багратионе видим мы образ Семпрония Лонга, который рвётся в бой, громогласно осуждает Барклая-Сципиона, да и общественное мнение, как и в пору перед битвой при Треббии, на его стороне. А потому армии, действующие к тому же в фактическом отрыве друг от друга на значительном пространстве, не согласовывают свои движения. А значит, рано или поздно "Ганнибал" выманит "Семпрония Лонга" на открытый бой, а "Сципион" будет отчасти беспомощен, ибо далеко окажется, частью безучастен, чтобы правоту свою показать. И станет просто наблюдать за разгромом второй армии.

Отсюда вывод, вновь неизбежный и неодолимый: армиям потребно единоначалие. А значит, единоначальник. Каковой вывод комитетом и был сделан; а решением дальнейшим обращён уже в директиву.

Далее перешли к вопросу о том самом единоначальнике. Улыбнулся не раз я, когда рассказывали ход обсуждения кандидатур. Хотя справедливости ради сказать должно, что было то данью формальности. Ибо вновь обсуждение обставлено было непреоборимыми истинами логическими, их коих исходить следовало. Сформулировали тако: главнокомандование должно основываться "на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, на доверии общем, а равно и на самом старшинстве".

После этого никого, кроме меня, на роль такую и не осталось. Старшинство моё, победы мои, опыты мои в строительстве войска из мещан и горожан - сего достаточно. Да и царь наружно столько в последнее время опытов доверия ко мне показывал, что и по этому пункту сомнений не было. Зря я, что ли, так долго ангела нашего к решениям, мною предложенным подводил? Все же видели, что все последние рескрипты, распоряжения, самые просьбы мои высочайшею волею освящаются! Так что хоть и знают все про ненависть его, ан формально-то он не то что милостив ко мне; я - это он! Вельми нескромно звучит, но не честолюбия сего свидетельством фраза сия; давно уже не тщусь я сею безделкою, а уж царём стать даже и в кошмаре не чаю. Просто не нашёл я более ёмко сказать про то, что видели все: за решениями моими его апробация стоит, а значит я его волею действую; при том, что мы-то с ним и ещё несколько лиц известных знаем, что это он мою волю апробует.

Но и тут мудро отцы города нашего поступили. Долго - вот уж не знаю, умели ли улыбки они при том прятать свои! - обсуждали кандидатуры Тормасова - хороший генерал, но опытов командования крупными войсками не имеет; - Дохтурова - о том выше сказано: незаменимый исполнитель, но не вождь; Беннигсена - этот, пожалуй, мог бы, но сух, немец и не умён; даже Багратиона - тот вообще всем хорош, но - Семпроний Лонг. Что всем очевидно уже. Как только атамана Платова не предложили!

Словом, все облегчённо вздохнули, когда после всех этих политесов перед двором царским было названо имя Кутузова...

Что я буду делать теперь?

Ожидать аудиенции у императора. Готовиться к разговору с ним. Поелику, как видно уже из опытов войны текущей, с генералитетом нашим разбить Наполеона рассчитывать затруднительно, то надобна мне свобода рук, единоначалие полное и полное доверие со стороны государя и двора его к действиям моим. Должен я, аки при римлянах древних, не консульские, а диктаторские полномочия получить. Должен я Квинтом Фабием против Ганнибала стать, который завоевателя хоти и до Рима доведёт, но по системе своей действуя, коя в конечном итоге Ганнибала ошибаться принудит, проигрывать в малом, отступать, оттого вновь ошибаться - и приведёт его неизбежно к Заме его гибельной. Барклая вы Фабием называете? Нет, Барклай - чиновник всего лишь не без способностей и умений замечательных, но, как видим, не полководец. Дара у него нет; он Канн не допустит, но и Ганнибала не обманет; он просто будет отступать перед ним до тех пор, пока овый Ганнибал либо же офицеры собственные, в измене обвиняющие, не принудят его бой принять - причём именно что у Канн, ибо может Барклай оскорблённый избрать абы какую позицию и там пасть, как Луций Эмилий Павел, доказывая, что не трус и не изменник!

Вот только насладиться торжеством своим не сможет он даже с небес на врагов своих взирающи: ибо и те должное правоте его отдать уже не смогут, поелику с ним вместе с того света наблюдать будут за пиром победителей на костях их...

Так что не Фабий он. Вы ещё Фабия увидите...

18 августа. Сего дни войски наши оставили Смоленск. Судьба его решена была вчера ещё, но всё же эта потеря - весьма болезненная. Хотя и то сказать надобно, что судьба его решена была ранее - когда Барклай, под генералов своих давлением, наступление бессмысленное и безмысленное приказал, вместо того, чтобы выгодную линию обороны возле Смоленска выстраивать. Порыв Бонапарта на обход нас при малейшем удалении нашем от города сего легко измыслить было; Барклай его и измыслил, но уступил генералам своим, коим всё Фермопилы миру показать льстится. Вот только забывают о том, что пушки - довод более веский, нежели меч. И никакая храбрость, и никакой героизм не поможет против картечи, не разбирающей храбрецов и трусов. Остерман-Толстой - хоть и родич мне через Катиньку, коя ему тёткою приходится, однако ж правды избегать в журнале сём не хочу - довольно это показал, поставив кареи батальонные под пушки неприятеля, - и чего ради? Храбрец, не спорю; но и людей зря положил, и позиции не удержал.

Но как бы то ни было, время для укрепления линий оборонительных было упущено; Наполеон же пустился в манёвр, даже мною тут, в отдалении от театра действий боевых, ожидаемый. И грех ему был бы как полководцу не воспользоваться случаем и не попытаться вновь в мешок взять войски наши, обойдя их далее к Соловьёвой.

Разве что сообщение с Петербургом было бы по дорогам лучшим, нежели из-под Рудни. Хотя знаю я те дороги смоленские - лошади по уши в них увязнут...

Так или иначе - отступление решилось. На заре 18 августа французские аванпосты заметили, что Смоленск пуст, и вошли в него. За ними вступил авангард.

Наши позиции сохранялись за рекою: они должны были закрывать переправу на Петербургский пригород, то есть мешать французам в бок наш вцепиться, покуда не вся армия по-над Днепром мимо Смоленска прошла. Но по действиям войск наших судя, армии наши весьма деморализованы оказалась оставлением Смоленска: всего 6 пушек обстрела достаточно было, чтобы наши начали отходить из предместья.

Это к вопросу о Феромопилах, кстати. И, кстати, о том, как обратить в спартанцев солдат наших, зрящих, что лишь по неустроению начальственному зазря убивают их.

При виде нашего отступления неприятель переправился вброд около моста, оттеснил остатки егерей и выступил из форштадта на равнину по Пореченской дороге, в трёх верстах от позиции 1-й армии.

Начался бой - довольно странный, на взгляд мой. На поддержку отступившего сего отряда Корфа был послан с дивизиею своею Коновницын; отчего ранее было не оставить его на позициях? С егерской бригадой князя Шаховского и отступившим отрядом Корфа Коновницын атаковал французов и отбросил их за Днепр; правильно сие, но снова: зачем это, раз уже отвели Коновницына и оставили слабого Корфа? А если нужно было тут оставаться - а оно нужно было, - зачем отвели Коновницына?

Уж не впал ли в прострацию Михайла Богданович? Деморализованный главнокомандующий - большая угроза собственной армии...

В итоге Корф снова занял предместье, а егеря, рассыпавшись по берегу Днепра, целый день перестреливались с неприятелем, находившимся на противоположной стороне. По временам обменивались пушечными выстрелами. Во всё утро неприятель не предпринимал ничего важного.

После полудня было замечено движение французов вверх по Днепру, что заставило опасаться, как бы Наполеон не вышел на Московскую дорогу и не прервал сообщение между 1-й армией и 2-й, находившейся на марше к Соловьёвой переправе. Барклай-де-Толли решил поспешить выйти на Московскую дорогу, двинув армию двумя колоннами.

Тем временем продолжилось сражение у Полоцка.

Французы под водительством маршалов Gouvion-Saint-Cyr и Удинота атаковали, наши дрались храбро, но в целом по очереди подавались назад. Сражение окончилось общим отступлением корпуса ген. Витгенштейна: войска ген.-майоров Берга и Гамена отступили к мызе Ропне, у которой и расположились под прикрытием арьергарда ген.-мaйopa Гельфрейха, а отряд полковника Властова остался на занятой им в конце сражения позиции у опушки леса, близ Полоцко-Невельской дороги.

Тут нам помог весьма Макдональд, коий перейдя из Якобштадта в Динабург, оставался в бездействии и ничего не предпринимал. Если бы он двинулся на Люцин, то Витгенштейн должен был бы отойти к Острову, и тогда французы прочно бы утвердились в Полоцке. Но теперь состояние равновесное сие утвердилось - хотя, парадоксальным образом, равновесие сие неравновесное. Неустойчиво оно.

Но что мне приятственно особливо - доброе рассказывают про ополчение моё, коего отрядов несколько было уже направлено к Витгенштейну.

Сказывают: ополченцы нисколько не уступали регулярным войскам в храбрости, упорстве, ненависти к врагу. Вот анекдот, к примеру, - со слов очевидца. Витгенштейн приказывает пехоте отступить. Регулярные войска тотчас же повиновались, но ополчение никак не хотело на то согласиться. "Нас привели сюда драться, -- говорили ратники, -- а не для того, чтоб отступать!" Сие приказание было повторено вторым и даже третьим адъютантом, но ополчение не хотело и слышать этого. Храбрые ратники, незнакомые ещё с воинской подчинённостью, горели только желанием поразить нечестивого врага, пришедшего разорять любезную их родину".

Насчёт незнакомства с подчинённостью - не соглашусь. Всё они знают прекрасно. Вот только сам я внушал им: на поле боя и каждый солдат мыслить должен. В рамках приказа, конечно, но мыслить - о том, как приказ наилучше исполнить. Потому, мыслю, тут приказ был либо не однозначно сформулирован, либо обстановке реальной не соответствовал.

Но далее дело дошло до того, что сам командующий северным фронтом должен был примчаться уговаривать ополченцев. Наконец, приезжает и сам генерал. "Ребята, -- говорит он, -- не одним вам драться с неприятелем! Вчера мы его гнали, а сегодня моя очередь отступить. Позади вас поставлены пушки; если вы не отойдёте, то нельзя будет стрелять". "Изволь, батюшка, -- отвечали они, -- что нам заслонять пушки, а от неприятеля не отступим!"

В конце концов Витгенштейн кое-как уломал их. Ополченцы же отошли с досадой, говоря генералу: ты велел -- ты и отвечай.

Ах, мужички мои, отколь и напитались-то только! Я и разговаривал-то с ними раз токмо! А как науку суворовскую впитали, о коей рассказывал я им, - что каждый воин должен знать манёвр свой!

Далее, как сказывают, после артиллерийского огня двинули и ополчение на французов. "Ратники подобно разъяренным львам бросились на неприятелей и не замедлили нанести им знатную потерю", - докладывает очевидец. И снова рад я. Это вам не мужички с пиками и топорами, как, сказывают, в Москве ополчение вооружено. Моим есть чем нанести значимую неприятелю потерю - сколь я за ружья для них старался!

Несколько рад.

Мне бы армию вот так же организовать...

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Тем временем, разложение армии французской продолжалось. Вот что, позднее уж, рассказывали анекдотом, на допросы пленных опираясь.

Во сражение сие происходило. Генералы французские заявили маршалу своему, что они не выдержат всей тяжести сражения, если оно, подобно предыдущему, будет продолжаться целый день. Тогда он предложил им занять сражением только полдня, но они отвечали, что им невозможно будет продержать своих солдат на ногах в течение шести часов: наконец, он предложил им покончить дело в четыре часа, и они подтвердили, что это все, чего можно ожидать от столь истощённых людей. Таким образом, было решено, что на следующий день, 18 августа, если только русские не опередят их, 2-й и 6-й корпуса дадут им сражение, которое будет продолжаться четыре часа, а чтобы по мере возможности быть уверенными, что оно удержится в этих границах, было решено ввести войско в дело в четыре часа пополудни, чтобы наступившая ночь дала возможность закончить его. Генералы разошлись, ознакомившись с общей диспозицией и, в частности, с тем, что касалось каждого из них.

Это кажется баснословным, но тут уж вписываю то, что докладывали мне.

Прелюбопытно, что согласно реляции Витгенштейновой и в самом деле до пяти часов пополудни на поле сражения было всё спокойно. В пять часов пополудни французская артиллерия открыла огонь и французско-баварские войска маршала Удинота двинулись в атаку против нашего левого фланга.

У меня же здесь продолжаются дела организационные. Один документ приведу лишь, показывающий, что уже и в комитете министров полною поддержкою предложения мои пользуются. Это из журнала заседания Комитета министров:

"1812 года августа 6 дня председатель Комитета министров предложил оному полученные от генерала князя Михаила Ларионовича Голенищева-Кутузова две записки, в которых изъясняет он. В 1-й, что для усиления крепости Нарвы предположено некоторые верки вновь сделать, а многие исправить; по недостатку там гарнизона и жителей городских нужно по примеру, как приводились в оборонительное состояние Рига и Киев, работы и в Нарве произвесть мастеровыми и рабочими, с частию подвод наряжаемыми из городских и сельских жителей из губерний С.-Петербургской и Эстляндской, для каковых работ, по исчислению генерал-майора Шванебаха, потребно ежедневно до 400 человек с плотничьим и шанцевым инструментом и до 35 конных подвод для перевозки материалов. Во 2-й, что нужно предписать эстляндскому гражданскому губернатору, чтобы все обывательские суда, могущие найтиться на том берегу Наровы и Чудского озера, был" по примеру, как здесь сделано, отобраны и отданы под присмотр нарвского коменданта, дабы неприятель при случае ими не воспользовался.

Комитет положил, чтоб главнокомандующий в С.-Петербурге учинил немедленно распоряжения и предписания об исполнении без отлагательства и со всею точностию означенных требований.

Гр. Н. Салтыков, Сергей Вязмитинов, к. Лопухин, м. Траверсе, Д. Гурьев, князь Алексей Горчаков, гр. А. Салтыков, Иван Дмитриев, Осип Козодавлев, князь Александр Голицын, барон Кампенгаузен, статс-секретарь Молчанов

19 августа. Ну, что же... Вот оно и случилось. Утверждён и назначен я новым главнокомандующим русской армиею.

Думал, будет радость. А нет её. Холод в душе. И отупение.

И даже страх.

Нет, не тот подленький, человечий. Слава Богу, и опыты мои военные, и раны мои, на службе Отечеству понесённый залог тому, что не страшусь я смерти. Даже и желал бы ея именно что на поле брани принять. Никогда я от пуль не бегал, и не кланялся им.

Нет, другой страх тут. Вот: добился, чего хотел. Стремился к сему. Желал и готовился. Вёл журнал сей и для той цели, в том числе, чтобы разбирать ход войны сей и думать над тем, как поступил бы сам в ситуациях различных. Оно, конечно, со стороны, да postfactum судить легче, чем на поле. Там ведь не все движения неприятеля видишь, численности его не ведаешь, замыслы менее понятны, чем даже одну мину спустя после боя. Всё так. Но для того ведь и изучают военное искусство, чтобы узнавать ситуации типические и действовать в них наилучшим образом, сообразуясь с опытом историческим.

Так что правильно сие. А со дня нынешнего должен буду я уже сам воплощать мысли свои в движения воинские. Вот сего и боюсь. Удастся ли мне сие с успехом надлежащим? Смогу ли я хоть не победить - обмануть Наполеона? Получится ли замысел тот стратегический, что зрел все дни сии в голове и коий я даже журналу это не доверил, - получится ли воплотить в жизнь его, замысел сей великий, который Отечество наше на высоты небывалые возведёт и Царьград нам подарит?

Вот чего боюсь я - безмерности задачи моей...

Впрочем, по порядку.

О том, что с утра желает меня принять государь по известному вопросу, извещён я был князем Горчаковым, хотя и не лично. Потому я тоже адъютанта его не принял, сказался спящим.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Комаровский позднее рассказывал, как доложилось императору решение комиссии обо мне. "Однажды я был дежурным при государе на Каменном острове. Князь Горчаков, бывший ко мне всегда чрезвычайно хорошо расположен, приезжает с докладом к императору и говорит мне:

- Ах, любезный друг, какую я имею ужасную комиссию к государю! Я избран ходатаем от всего Комитета господ министров, чтобы просить его величество переменить главнокомандующего армиею и вместо Барклая назначить Кутузова. Ты знаешь, как государь жалует Барклая, и что сие -- собственный выбор его величества.

Я с нетерпением ожидал, когда князь Горчаков выйдет из кабинета императора. Действительно, случай был редкий, чтобы какое-либо место, хотя составленное, впрочем, из первейших государственных чинов, -- предложило государю нашему, противу воли его, переменить лицо, и какое же? -- главнокомандующего армиею, тем более, что император, как известно было, не весьма благоволил тогда к генералу Кутузову.

Наконец, я увидел князя Горчакова, выходящего из кабинета государева; видно, что у них был продолжительный и жаркий разговор, ибо князь имел лицо, как пламя. Он мне сказал:

-- Слава Богу, я успел. Нельзя не дивиться кротости и милосердию государя; представь себе, что я осмелился, наконец, сказать его величеству, что вся Россия желает назначения генерала Кутузова, что в отечественную войну приличнее быть настоящему русскому главнокомандующим".

Аудиенция у царя была назначена на 7 часов пополуночи; однако же, царь, по мнению моему, должен был усвоить, что это он теперь во мне нуждается, а не милость мне оказывает. Сие важно было в дальнейших видах моих на достижение полного единоначалия над армиями и партикулярными чиновниками, без коего не собирался я ответственность за дело принимать на себя: не хочу повторения Аустерлица; а что такое может и должно было задумываться ангелом нашим, я нисколь не сомневался.

Посему отправился я с утра не к Александру, а отправился в церковь на молебен, сделав вид, что известия от Горчакова до меня не дошли.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Слушал я после не без удовольствия, как беспокоился мальчишка наш царственный. Сие Комаровский рассказал Бутурлину - ну и до меня дошло. "Назначенный час пробил, а Кутузова нет. Проходит еще минут пять и более. Государь несколько раз спрашивает, приехал ли он? А Кутузова все еще нет. Рассылаются фельдъегеря во все концы города, чтобы отыскать его. Наконец получается сведение, что он в Казанском соборе слушает заказанный им молебен.

Кутузов приезжает. Государь принимает его в кабинете и остается с ним наедине около часа".

Вот как в общих чертах проходила аудиенция сия.

Походивши несколько по кабинету, царь обратился ко мне:

"Михайла Ларионович! Ведомо мне, что пользуетесь вы большой любовью у широких кругов населения здесь и в Москве. Мои превосходные чувства к вам также неизменны остаются".

Я поклонился. Прозвучало довольно двусмысленно: в неизменности чувств твоих, государь, я и не сомневался - вот превосходность их в какой стороне лежит? Впрочем, в этом тоже сомневаться не приходилось.

Меж тем, Александр продолжал, снова походивши, правда, перед тем по кабинету:

"Вы сами знаете, князь, что настроение здесь в отношении военного министра очень плохое: сильное озлобление против военного министра, который, нужно сознаться, сам тому способствует своим нерешительным образом действий и беспорядочностью, с которой ведёт своё дело. Не скрою также, что хотя здесь настроение и хуже, чем в Москве и провинции, но там тоже все весьма против министра настроены. Думаю, вы знаете л том, что ссора его с Багратионом до того усилилась и разрослась, что это уже угрожает самому существованию армии нашей".

Тут я прервал его довольно невежливо, но после прежнего обмена заверениями о ведении разговора откровенном, нашёл то разрешительным:

"Государь, только в общих чертах. Лишь по письмам Багратиона, кои тут в списках покуда ещё и не ходят, но по салонам пересказываются; я нахожу это весьма неправильным, ибо столь же доступны они становятся и шпионам французским".

"Что, и письмо его последнее известно?" - живо прервал меня государь.

"Нет, о том не ведаю, - отвечал я. - Но переписка его с Ростопчиным решительно известна; хотя и не представляю я, коим образом она из Москвы и из армии здесь в столице известна получается".

На самом деле оба мы знали, откуда известия сии приходят: от царских же порученцев при штабе главном армии. В частности, от генерала графа Шувалова. Совершенно верный выбор! В армии его уважают: храбрец и дельный командир; как я уже отмечал в этом журнале, весьма недурно провёл арьергардные бои в начале сей кампании, покуда не был взят с корпуса в императорскую свиту. И все, в общем, знают, что Шувалов после отъезда царя из армии остался при главной квартире в качестве глаза и уха его; но никому это не мешало, ему доверяли, через него же проводили "утечки", долженствующие достичь императора.

Разумеется, есть при армии и другие доглядчики; не исключено, что и Шувалов вовсе не главный из них, а как раз некая фигура прикрытия для подлинного доносчика (и я даже, кажется, догадываюсь, кто он); но правила игры необходимо соблюдать, и потому мы с царём молчаливо согласились, что подразумеваем именно его. Тем более что он и в действительности оказался в данной ситуации проводником до царя настроений генеральских, прямо приводящих к генеральскому бунту, чего, разумеется, допустить нельзя было никак.

Государь задумался. Потом решительно подошёл к секретеру своему и взял оттуда бумагу.

"Вот письмо графа Шувалова ко мне, - молвил он. - Прочтите и примите это доказательством полнейшем моей к вам доверенности".

Я поклонился. После сего прочёл буквально отчаянное письмо Шувалова к императору. Списка с него я, конечно, не взял, но на память взял его довольно близко:

"Если ваше величество не даст обеим армиям одного начальника, то я удостоверяю своей честью и совестью, что все может быть потеряно безнадежно... Армия недовольна до того, что и солдат ропщет, армия не питает никакого доверия к начальнику, который ею командует... Генерал Барклай и князь Багратион очень плохо уживаются, последний справедливо недоволен. Грабеж производится с величайшей наглостью... Нужен другой начальник, один над обеими армиями, и нужно, чтобы ваше величество назначили его, не теряя ни минуты, иначе Россия погибла".

Практически это был ультиматум...

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Позднее довелось видеть мне и письмо Багратиона к Аракчееву, аккурат в день сей написанное. Не подлинник, конечно, список, так что за полную верность его ручаться не могу; но обороты речи князя Петра узнаются легко:

"Милостивый государь, граф Алексей Андреевич!

Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец, и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моей честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он мог бы потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 часов и бил их, но он не хотел остаться и 14 часов. Это стыдно, и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, -- неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет; хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну...

Что стоило еще оставаться два дня? По крайней мере, они бы сами ушли, ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву.

Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, Боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений -- мириться; вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уж так пошло -- надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах...

Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества... Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, что тот не любит государя и желает его гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армией министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собой гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель-адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, -- повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашей ретирадой мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите, ради Бога, что наша Россия -- мать наша -- скажет, что так страшимся, и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление? Чего трусить и кого бояться? Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно, и ругают его насмерть..."

"Как видите, Махала Ларионович, промедление с назначением главнокомандующего далее нетерпимо", - проговорил государь, увидя, что я прочёл письмо Шувалова.

Ну, вот! Лжец, лжец и опять лжец! Мы же знаем, что собрание комитета ещё второго дня состоялось. И там меня выдвинули. Ты же, ангел наш, ещё два дни думал и ненависть свою ко мне душил, дабы уж не о делах ополчения переговорить, а прерогативы вручить мне важнейшие в тревожную минуту сию!

Меж тем, Александр продолжал:

"Комитет из лиц доверенных и разумных решил, что назначение общего главнокомандующего армиями должно быть основано: во-первых, на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, на доверии общем, а равно и на самом старшинстве. Более ответствующей всем этим качествам фигуры, чем вы, Михайла Ларионович, даже и не искалось или искалось формально, потому как заслуги ваши неоспоримы и велики весьма".

Хм, сведения верные ты получил, будто сам там был.

"Это прямо соответствовало моем мнению и желанию, - снова солгал Александр. - Потому... - он сделал паузу и едва не сглотнул, двинув кадыком, - я назначаю вас главнокомандующим армиями моими и рассчитываю на то, что вы оправдаете высочайшее доверие не моё даже, а всего многострадального Отечества нашего!"

Такой он во всём: ложь и пафос одновременно!

Очень хотелось мне напомнить ему 1802 год, когда он из-за повода ничтожного, по навету, не выслушав даже слов моих, оставил меня тогда со всех постов, заявив что утратил ко мне всякое доверие и как царь, и как дворянин. За последнее надобно было бы взывать на дуэль его, или же самому стреляться: нельзя же царя на дуэль вызвать! Но с чего бы мне стреляться из-за утраты ко мне доверия со стороны глупого избалованного мальчишки, у коего ещё ветры либеральные в голове гуляют, и который разумным советам разумных людей следовать не желает.

А ведь по-моему всё обернулось! И порядка больше не стало, и в управлении государственном хаос, а Сперанского всё равно пришлось отправить подальше. И любимчик его тогдашний Чарторыйский, из-за которого всё и произошло, - где он? Не в числе ли тайных врагов Отечества нашего обретается, только и дожидаючись, когда Наполеон восстановит чаемую им Польшу?

Впрочем, теперь неважно сие. Важно, что, хоть ненависти Александра и не преодолел - чего я, впрочем, нимало не тщился сделать, зная, что при нужде снова он ко мне обратится, как в 5-м году или в 11-м, - но волю злую сломал его. Не сам, но дела мои за себя говорят. Теперь одного хочу: пусть себе царствует; а полномочия императора я у него заберу. В римском духе, конечно, - как водителя войск, все в их пользу и гражданские управления осуществляя. В годину военную в стране один вождь военный и гражданский быть должен. Царь - политика государственная; политика военная и гражданская за мною будет. Или же откажусь.

По сему вопросу и развернулась битва между нами основная.

Экивоки и намёки, коими обрамлялся сей пункт главный, оставлю в стороне, хотя и немало удовольствия получил я, в сей игре участвуя, где нехитрые манёвры его заранее разгадывал, а далее подводил его к подтверждению того, чего мне нужно было.

Но смысл разговора нашего примерно таков:

"Значит ли это, что я обладаю полною вашей доверенностью, государь?"

"Да, полнейшей, но я должен знать о решениях ваших заранее".

"Непременно, но ведь курьер до Петербурга летит три-четыре дни, а обстановка меняется военная подчас весьма быстро. Могу и я действовать в таких случаях самостоятельно?"

"Разумеется".

"Но обладать при этом всею вашей доверенностью?"

"Да".

""То есть, как и при формировании ополчения здешнего, повелевать вашим именем?"

Тут он сильно замялся. Вопрос ключевой. Но что иначе ответить ему, глядя на опыты сбирания силы воинской в губернии сей? - сам он видел, сколь много вопросов разных с различными ведомствами, военными и партикулярными улаживать приходится.

"М-м... Да".

"Но ведь с апробацией успеть невозможно, значит, я буду действовать вашим именем без оной?"

"Но с докладом обязательным о том".

"О, да! Командующих в армии я могу передвигать на новые посты, смещать и назначать?"

Тут пошла у нас торговля. Страшно ему было полностью армию из рук своих упускать, потому навязал он мне всё же Беннигсена в качестве начальника штаба. Тут я возразить не мог, лица не теряв: формально он генерал заслуженный, а личное моё предопасение его роли играть не может.

Впрочем, и выбирать ведь особо не из кого.

И соглядатаев своих он также не дал тронуть. Тоже тут битва меж нами велась упоительная, я большое удовольствие получил, выявив по ходу разговора ещё пару доносителей его.

Но если исключить эту деталь, в остальном добился того, чего хотел: единоначалие моё полное; военных и партикулярных ведомств касающееся, а также ополчений, гарнизонных и вспомогательных войск.

Даже не думал, что месть - за Аустерлиц, только за него! - столь сладка бывает! Каюсь, некоторое честолюбие даже взыграло: надо же, царём русским управляю я! Даже Светлейший, фаворит и даже вроде бы тайный муж Императрицы нашей великой того удовольствия не имел. А я вот, получается, при всей ненависти царя, выше фаворита стал! Боже, что история позднее скажет! какими такими чарами опутал Кутузов государя, коли и Аракчеев любимый его столько власти не имеет?

Ещё одним важным пунктом договорённостей наших было то, - и тут государь был твёрд и требователен - что полномочия мои никоим образом не простираются до того, чтобы вступил я с Наполеоном в переговоры о мире. Все полномочия, каких хочу, - но кроме этого.

Требование законное, хотя и впечатлила меня та категоричность, с коею высказано было. Я, разумеется, твёрдо пообещал сие; но признать надобно, что неким мыслям моим оно противоречит. Ведь результатом войны всё равно является мир. Важно - какой. Ежели упорство Александра приведёт к тому, что получим мы не мир, нам выгодный, а длительную разорительную войну до уничтожения Наполеона, то, боюсь не правильно то будет по отношению к Отечеству нашему. Наполеон враг сейчас; есть враги вечные. Разбить Наполеона и дать ему мир почётный, чтобы заняться ими, - вот цель мира для войны сей. Упорство императора тут несколько... Нас самих оно ограничивает, вот что скажу.

Впрочем, до этого далеко ещё. Надобно сперва Наполеона побить, да так, чтобы на мир, нами продиктованный, решился он, и его почётным считал. Время ещё есть для того.

Далее - детали. Когда выезжать, как документы потребные выписать и проч.

Единственно, что в конце проглянуло в нём нечто... нечто из души смятенной. Он притронулся к плечу моему и спросил:

"Михайла Ларионович, но точно ли вы Бонапарта побьёте?"

"Побью, - уверил я его твёрдо. - Или обхитрю. В любом случае обещаю вам, что будет он у меня конину жрать, как турок под Слободзеей!"

Он долго смотрел мне в глаза затем явственно перевёл дух.

И тут же снова надел маску свою, столь мне ненавистную:

"Ну что же, тогда повелеваю вам, князь, выехать к армиям моим и принять командование ими во славу Отечества и трона нашего".

Что ж, тут поклонился я. Но каверзу задумал. Уже в приёмную выйдя, сделал вид, что вспомнил и вернулся со словами: "Mon maitre, je n'ai pas un sou d'argent".

Оно и вправду: Катинька привыкла жить на широкую ногу, а ведь доходи с Горошек наших в этом году уж не поступят из-за действий воинских. Да ведь и за унижение 1805 года отблагодарить надобно было.

Александр, надо сказать, фамильярность сию выдержал мою: сделал вид, что готов с доброю душою войти в нужды мои и тут же пожаловал 10 тысяч рублей. А поскольку надобно было договорённости наши закрепить во мнении общественном - при то, что не мог я оглашать их открыто, то сыграл я сцену, долженствующую дать понять обществу, сколь доверены мы теперь с государем. Выйдя от него, поведал я графу Комаровскому, что был в тот день дежурными офицером при императоре: "Дело решено, я назначен главнокомандующим армиями, но, затворяя дверь кабинета, я вспомнил, что у меня ни полушки нет денег на дорогу. Я воротился и сказал о том. И государь пожаловал мне 10 тысяч рублей. Сколь счастлив я преданно служить таковому монарху!"

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Уж после узнал я, что Александр попытался отнять впечатление то. Тому же Комаровскому сразу же объявил он: "Не я, не я, а публика хотела его назначения, я его назначил. Что касается меня, то я умываю руки".

Ну, чего-то подобного от него и следовало ожидать. Но это уже ничего не меняет.

И всё же странный человек он. Как можно управлять такой страной как наша, держа на сердце идею, о которой проговорился однажды: говоря о русских вообще, он сказал, что каждый из них либо мошенник, либо дурак.

Теперь о делах военных.

Была сего дни битва из крупных самых в войну сию - при Лубине, во время отступлений армий наших. Не чаю, успею ли передать всё, потому изложу сперва кратко.

Началось всё с того, что при отступлении от Смоленска расчёт движения левой колонны Тучкова 1-го был сделан ошибочно: допускали, что к утру вся колонна вытянется по дороге и уйдёт из-под города; но этого не могло случиться, так как в колонне было три пехотных и один кавалерийский корпус, что в глубину должно было составить около 40 вёрст.

Поэтому к утру, когда французские войска уже выходили из предместья, 2-й корпус Багговута, назначенный следовать в хвосте колонны, ещё не трогался с места в ожидании, когда очистится дорога. Тогда его двинули небольшими частями через лес, по бездорожью, где он сбился с направления и, проплутав несколько часов, на рассвете очутился у д. Гедеоновой, всего в полутора верстах от Петербургского предместья.

Необходимо было часа три-четыре, чтобы привести корпус в порядок, и на это время во что бы то ни стало удерживать д. Гедеонову. Барклай-де-Толли, по счастью, бывший при 2-м корпусе, возложил оборону д. Гедеоновой на принца Евгения Вюртембергского (3 пехотных и один кавалерийский полк и четыре орудия), выбившего из неё передовые французские войска.

В итоге Тучков 3-ий, выполняя предписание Барклая-де-Толли об отступлении через Бредихино, увидел, что русские войска не успевают выполнить маневр и могут быть отрезаны Наполеоном от 2-ой армии Багратиона, которая вышла в путь гораздо ранее. Тогда распорядительный генерал сей принял решение не идти на Бредихино, а занять позицию между Лубино и Валутиной Горой на возвышении и речки Строгани. Казаки были отправлены в разъезды.

В 11 часов пополуночи завязалась перестрелка с отрядами неприятеля. Она становилась всё сильнее с подходами частей Нея от Гедеонова. Ней открыл пушечную стрельбу и атаковал кавалерией нашу артиллерию. Тем не менее русский слабый в сравнении с ним отряд держался до 3 часов пополудни. После этого Тучков 3-ий отошел за Строгань и разобрал мост через неё.

В 3 часа пополудни Барклай-де-Толли послал на помощь Тучкову 3-му корпус Коновницина, а 1-й кавалерийский корпус графа Орлова-Денисова - к Заболотью на наш левый фланг, чтобы отразить предполагаемые атаки Мюрата и Жюно.

На Московской дороге тем временем Тучков 3-ий вёл упорный бой с Неем. Благодаря артиллерии нашей противник был постоянно опрокидываем.

К четырём часам пополудни за р. Страганью у Тучкова 3-го успело собраться около 8 тысяч человек с 16 орудиями, но положение его было тяжёлым: с фронта ему угрожали атакой 20-тысячные войска Нея, а с левого фланга -- охватом 12 пехотных и кавалерийских полков Мюрата и Жюно. В особенности же было опасно обходное движение 14 тысяч Жюно, уже переправившихся через Днепр и стоявших у дер. Тебеньковой.

Граф Орлов-Денисов поставил свой корпус на высотах так, чтобы неприятель не мог понять, сколько тут стоит войск. Он приказал спешиться кавалеристам и выстроил их в несколько линий. На правый фланг Орлов-Денисов поставил 4 орудия, левый фланг обеспечивали казаки и 2 гусарских эскадрона.

Когда из кустарника показались 2 полка пехоты, завязалась перестрелка. Орлов-Денисов приказал отходить 1-ой линии на место 2-ой, 2-ой на место - 3-ей и т.д. Когда неприятель решил, что русские отступают и втянулся в преследование, граф дал приказ атаковать 1-ой линии, затем 2-ой и т.д. В результате пехота французская была опрокинута и изрублена полностью. А 1-я и 2-я линии, ободрённые своей удачею, налетели на неприятельскую кавалерию, которая выходила из кустарника строиться, и опрокинула и её тоже. Затем все линии были отозваны назад на свои позиции. Так продолжалось около двух часов.

Между тем конница Мюрата обошла русские войска и ударила по левому флангу. Граф Орлов-Денисов приказал завернуть левое крыло, сократив линию наших позиций, что дало возможность составить дополнительный резерв.

Затем к графу Орлов-Денисову подошло подкрепление: 12 орудий и 2 пехотных полка. Один из пехотных полков поставили в каре в центре русских позиций, а второй - на пригорке на правом фланге, куда поставили и 12 пришедших орудий.

Мюрат, не справляясь один, посылал за Жюно, просил помощи. Но Жюно, который только что переправился, отказался двинуться с позиций. Если бы Жюно двинулся вперед, то Тучков должен был бы отступить; но он, невзирая на просьбы Мюрата поддержать его, отговаривался неполучением приказаний.

К тому времени Багговут и Корф, которые шли от Смоленска через Пореченскую дорогу, усилили правое крыло русских. Кроме того, и Барклай постоянно укреплял правое крыло русских другими пехотными полками, подходивших от Бредихина.

Весь оставшийся день Мюрат и Ней продолжали атаковать наши позиции в плоть до 9 часов пополудни. Но Орлов-Денисов своими искусными действиями отразил все попытки Мюрата дебушировать из леса в обход левого фланга Тучкова. Начался упорный фронтальный бой. В 17 часов Ней, получив в подкрепление дивизию Гюденя из корпуса Даву, четырьмя дивизиями повел атаку, но был отбит.

К этому времени прибыли на поле сражения Барклай и направленные им туда же полки 3-го пехотного корпуса. В 18 часов последовала вторая атака французов на центр и правый фланг Тучкова, которая была также отбита. Через час, когда уже начали выходить на Московскую дорогу войска Багговута и Корфа, французы повели третью атаку, кончившуюся для них так же неудачно, как и две первые.

Наконец в 21 час французы в четвертый раз сделали последнее отчаянное усилие захватить нашу позицию. Атака эта была ведена дивизией Гюденя под начальством Жерара. Тучков 3-й бросился навстречу в штыки, но был опрокинут и сам, исколотый штыками, взят в плен. Гюден же был убит.

Дальнейшее наступление французов остановлено генералом Олсуфьевым с Рязанским и Брестскими полками. Это был последний акт кровопролитного боя у Лубина, стоившего нам 5-6 тысяч человек, а французам -- около 9 тысяч. Потери были велики, но цель достигнута: к ночи все войска левой колонны вышли на Московскую дорогу.

Как показали пленные, известие о сражении при Валутиной горе произвело на французов чрезвычайно дурное впечатление. Никто не думал, чтобы русские, тотчас после потери Смоленска, решились сопротивляться.

20 августа. Сегодня Александр подписал рескрипт о назначении моём главнокомандующим.

И боле не скажу пока ничего. Только что исписал две страницы, в рассуждениях, что видел до сих пор игры двух мальчишек в палки, а отныне пора есть куда большие услуги Отечеству нашему содеять, нежели Наполеона победить, - но несколько пафосно оно вышло. А поскольку с некоими друзьями шампанское выпито было, то пафос сей я безжалостно выдрал.

Завтра запишу трезво, что надумалось.

Хотя смешно и сейчас: ангел наш ещё сутки ждал невесть чего - смерти моей разве? - чтобы, наконец, подписать рескрипт, вчерашнее наши прелиминарии утверждающий.

Снова фальшь и зубов скрежетание скрытое:

"Нахожу нужным назначение над всеми действующими армиями одного общего главнокомандующего, которого избрание, сверх воинских дарований, основывалось бы и на самом старшинстве. Известные достоинства ваши, любовь к отечеству и неоднократные опыты отличных подвигов приобретают вам истинное право на сию мою доверенность".

Ладно, это всё - завтра. Обозначу лишь для завтрева: война - не поединок рыцарский. Война - навязывание политических требований насильственным способом.

Что в этом смысле искал Наполеон, начиная войну против России? - об том завтра.
Что ему мог бы ответить Александр? - тоже завтра.

Чего хочу добиться я, ежели попустит Бог разнять этих мальчишек? - и это завтра.

Но сегодня видел я нисхождение Духа - не дерзаю сказать Святаго, но от Него - на меня.

Исполню, Боже, волю Твою!

21 августа. Опять не до дел армейских - ей-же-ей! Лихорадка настоящая наступила: сбираться надо. При том, что - никому не говорю, но в душе ту фразу графа незабвенного Александра Васильича держу: "Пустое, друг мой! Суворов знает Кутузова, а Кутузов знает Суворова! Ежели б мы не взяли Измаил, Суворов лёг под его стенами, и Кутузов тоже!"

И по сию пору лестно мне то доверие фельдмаршала нашего драгоценного - хоть о ту пору фельдмаршалом не стал он, а жизнь свою вовсе генералиссимусом свершил; однако армия вся помнит его фельдмаршалом и на всю его службу звание то распространяет.

Однакое же не про то мысль моя. А о том она, что сбираться мне в поход - вроде как и надобно всё предусмотреть. Вплоть до смерти своей - ан смешно, как знает любой старый солдат: до того, как умереть тебе на поле брани - столь всем обеспечить себя надобно, что и умирать вроде как расточительно становится!

Словом, из всего ценного Маняшку возьму. Не столь уж пылких искусств, думаю, изъявит мне она, зане не итальянка; но, однако ж, и скрасит немощь мою старческую хотя и гибкостию стана своего, и этими не насыщающими и... ненасытными вишенками сосцов своих, и этою тайною неизбывною, когда и знаешь ты это тело женское - а каждый раз открытием оно вселенной целой становится, как только ты руку на него возлагаешь...

О прочем недосуг же.

Восстановлю журнал, пока в дороге буду к армиям действующим.

Хотя... допишу уж... Двое дни не до журнала сего. Приём, собрание или, как ныне, заседание по ополчению - и все поздравить хотят. К вечеру уже еле держишься...

Про армии тоже откладываю пока. Было дело на Соловьиной переправе, но по сути, с точки зрения искусства воинского, поминать там нечего.

22 августа. Наши армии продолжают отходить. Багратион идёт первым и вчерась был у Дорогобужа. Барклаева же 1-я армия остановилась в восьми вёрстах от него, у Умолья, где и стоит поныне.

Там, передают, жара стоит ужасная, засуха тож, высохли болота. Во время иное сказал бы, как это плохо, а уж что урожай пропадает - вовсе непереносимо: и без того задавленное налогами и военными сборами население беспременно в голод впадёт. Однако же сей день время иное, военное, и то и хорошо, что французу, да ещё и после прохода наших армий, фуража не достанет. Тем более что наши свои магазины по пути своём получает и опустошает, а неприятелю их заново устраивать придётся - а на чём?

Население наше тоже уходит, сказывают. Как только исконно русские земли начались - впусте всё лежит.

Прелюбопытно донесение министра, которое он отправил царю из Умолья. Интересны его изложения происшествий последних, столь весьма важных.

Я же теперь донесения сии по высочайшему соизволению читаю: Александр подписал рескрипт соответствующий:

"С.-Петербург

Князь Михайло Ларионович!

Встречаемых вами едущих из армии курьеров позволяю вам останавливать и все следуемые на имя мое донесения, распечатав, прочитывать и потом уже за своею печатью отправлять оные ко мне.

Пребываю вам всегда благосклонный

Александр".

Итак, рапорт Барклая:

"Генерал от Инфантерии Барклай де Толли из лагеря при Умольи, от 9 Августа доносит следующее:

После всеподданнейшего последнего моего донесения ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, последовали происшествия весьма важные, относительно до положения армий. 3 числа Августа получено донесение от Генерал-Майора Неверовского, что неприятель, в больших силах наступающий против Красного, вытеснил авангард его из Ляды; а между тем получены были сведения, что Наполеон, оставя даже Витебск, сосредоточил против нас около Бабиновичей, Орши и Дубровны все свои силы.

В следствие сего тотчас положено было, чтобы вторая армия пошла в Смоленск, и по соединении всех ее корпусов, остановилась на левом берегу Днепра; первая же армия была в готовности приблизиться к Смоленску, или же действовать наступательно, если бы неприятель раздробил свои силы.

Того же дня ночью рапортовал Генерал-Лейтенант Раевский, что Генерал-Майор Неверовский, будучи атакован превосходными силами, принужден был отступить с немалою потерею, и находился уже в 7 верстах от Смоленска; все же прочие известия утверждали, что неприятель переходит всеми силами своими на левый берег Днепра.

Я после сего не теряя времени, тотчас выступил со всею армиею, и прибыл к Смоленску 4 числа в ночи, в самое то время, когда неприятель учинил сильную свою атаку на корпус Генерал-Лейтенанта Раевского. Обстоятельства сего дела ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ конечно уже известны из донесений Главнокомандующего 2 армиею, и служат новым доказательством непоколебимой храбрости войск ВАШИХ.

Удостоверясь совершенно, что неприятель все свои силы на одном месте сосредоточил, и даже присоединил к себе корпус Князя Понятовского, непременно должно было полагать, что настоящее его намерение состоит в предупреждении нас в Дорогобуже или на другом каком либо пункте, через который может овладеть Московскою дорогою. Взяв сие в рассуждение, положили мы обще с Князем Багратионом, чтобы первой армии занять Смоленск и оставаться на правом берегу Днепра, прикрывая марш второй армии к Дорогобужу. Ночью между 4 и 5 числа сие предложение приведено было в исполнение. 6 корпус, коему на подкрепление я дал 3 пехотную дивизию, занял Смоленск и все наружные посты. Вторая армия, выступая в туже ночь, взяла в 15 верстах от Смоленска позицию и отправила иррегулярные войска свои для наблюдения неприятеля к стороне Ельни и Рославля.

Неприятель между тем стянув на одно место все свои силы, поставил их против Смоленска, в числе около 150.000 человек. 5-го числа пополудни в час атаковал он наши войска, на Красновской дороге и в других окрестностях Смоленска расставленные; но после сражения, сряду три часа продолжавшегося, везде был опрокинут. В 5 часов сдвинув со всех сторон сильные массы своих сил и необычайно многочисленную артиллерию, начал приступать к городу по всем направлениям; однако же все яростные его усилия и многократные покушения были тщетны, хотя и сбил он передовые наши войска до самых развалин древних стен Смоленска, и даже намерился ворваться приступом в город. Храбрые наши войска не токмо везде его опрокидывали, но даже прогнали на такое расстояние, что на ночь могли мы расставлять передовые посты впереди города. Приступы неприятеля были самые жесточайшие и отважные, но в возмездие того и потеря его столь чрезвычайна, что наш урон ни мало не может войти в сравнение против неприятельского, хотя оный простирается до 4.000 убитыми и ранеными.

Цель наша при защищении развалин Смоленских стен состояла в том, чтобы занимая там неприятеля, приостановить исполнение намерения его достигнуть Ельни и Дорогобужа, и тем предоставить Князю Багратиону нужное время прибыть беспрепятственно в последний город. Дальнейшее однако ж удерживание Смоленска не могло иметь пользы, и напротив того могло бы навлечь за собою напрасное жертвование храбрых солдат; почему решился я после удачного отражения приступа неприятельского, ночью с 5 на 6 число оставить город Смоленск, удерживая только Петербургский форштадт, и со всею армиею взять позицию на высотах против Смоленска, давая вид, что ожидаю его атаки.

Неприятель заняв город, перестреливался целый день с егерями, поставленными в форштадте, который к вечеру решительно хотел он занять, но всегда был прогоняем. Ночью однако ж удалось ему выше форштадта навести мост и поправить старый в самом форштадте. В 7 часов пополудни, когда уже никакой атаки со стороны неприятеля не можно было ожидать, выступила часть армии, составляющая вторую колонну, и состоявшая из 2 и 3 кавалерийских, 5 и 6 пехотных корпусов, и части отряда Генерал-Майора Неверовского, под начальством Генерала от Инфантерии Дохтурова, и следовала через Закалину, Поисклову, Маршулки и Сущево в Прудище. В 9 часов пополудни выступила и первая колонна, из 2, 3, 4 пехотных и 1 резервного кавалерийского корпусов, состоящая под командою Генерал-Лейтенанта Тучкова, через Крахотчино, Гедеоново, Карелье, Посарцы, Ступино и Бредихино, на большую Дорогобужскую дорогу, а войска, занимающие форштадт Петербургский под начальством Генерал-Майора Барона Корфа, выступили 7 числа по полуночи во 2 часу, и составили арьергард первой колонны.

Генерал Платов, отделяя часть легких своих войск к сему арьергарду, составил цепь отрядов от Смоленска к Поречью и Духовщине, с тем, чтобы по приближении обеих колонн армии к месту переправы через Днепр, все сии отряды сближаясь составляли массу, которую можно бы свободно употребить по всем сторонам.

При отступлении Генерал-Майора Корфа, в 3 часа по полуночи неприятель стал его преследовать, и между тем большую часть войск своих отправил по большой Московской дороге, по правому берегу Днепра идущей, и только что успел 2 корпус пройти деревню Гедеоново, где разделяются дороги: одна идет на Москву, а другая проселочная на Бредихино, куда пошла первая колонна; то неприятель сбил форпосты, стоящие на большой Московской дороге, и быстро пошел занять пункт, где должен был проходить арьергард Генерал-Майора Барона Корфа.

Дабы не подвергнуть опасности отряд сего Генерала, прикрывающего отступление армии проселочною дорогою, и находящемуся еще от 2 корпуса верстах в 6, я приказал Генерал-Майору Принцу Евгению Виртембергскому с несколькими полками 4 дивизии и с нужным числом артиллерии, удерживать непременно сей пункт до тех пор, пока не придет Генерал-Майор Корф со своим отрядом. Не смотря на превосходство сил неприятельских, Принц Виртембергский удержал сие место с желаемым успехом; между тем Генерал-Майор Корф примкнул со своим отрядом к отряду Принца Евгения Виртембергского, и прикрывал ретираду нашу.

Неприятель не успев в сем своем предприятии, стал теснить отряд Генерал-Майора Карпова, стоящий по берегу на большой Московской дороге, и выше его переправляться с левого на правый берег Днепра в значительном числе войск, дабы овладеть прежде прибытия 2 корпуса тем пунктом, где должно выходить на большую дорогу. 3 и 4 корпуса на сем месте уже были поставлены в боевой порядок; но дабы удержать неприятеля в сем его намерении, был послан на встречу ему по большой Московской дороге авангард под начальством Генерал-Майора Тучкова 3, который уже был в 4 верстах от той дороги, где надобно было выходить 2 корпусу и отряду Генерал-Майора Корфа.

Не долго после сего Генерал-Майор Тучков 3-й крепко стесненный неприятелем, усилен был частью войск от 3 и 4 корпусов, для удержания стремления оного, не смотря на его превосходство; но в вечеру в 6 часов неприятель всеми силами, а именно, корпусами Маршалов Даву, Нея, частью Вице-Короля Итальянского Принца Евгения, и всею кавалериею Короля Неаполитанского, стал форсировать Генерал-Майора Тучкова, стараясь сбить его с позиции.

Между тем прибыл 2 корпус и отряд Генерал-Майора Корфа на большую дорогу, от коих также часть войск была послана мною в подкрепление Генерал-Майора Тучкова. Сражение было жаркое и кровопролитное, продолжавшееся с 1 по 10 час пополудни. Войска ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА дрались храбро, и не смотря на превосходные силы неприятельские, удержали сию важную для нас позицию. Потеря в сей день с нашей стороны довольно значительна, но неприятельская превосходнее нашей. На левом же нашем фланге поставлена была кавалерия, которая не смотря на превосходство неприятельской кавалерии, отразила несколько сильных ее атак.

8 числа в час по полуночи армия выступила и следовала к Соловьеву, где часть войск вчерашнего, а остальная сего числа, переправилась на левый берег Днепра, и вся армия возьмет позицию на половине дороги к Дорогобужу, куда вторая армия прибыла вчерашнего числа. Большая часть иррегулярных войск, с подкреплением нескольких регулярных, остается на правом берегу Днепра, и содержит сообщение с отрядом Генерал-Адъютанта Барона Винценгероде, которому приказано взять свое направление к стороне Духовщины. В разных сих делах взято в плен у неприятеля Штаб и Обер-Офицеров и нижних чинов до 500, да иррегулярными войсками в сии три дня 800 человек".

По слухам, до меня доходящим, атаман Платов не раз уже замечаем нерадиво исполняющим свои обязанности. Прямо говоря, пьянствует атаман - так про него передают. Странно сие, в Петербурге только и трубят о победах казаков, чего, согласиться надобно, без твёрдого руководства свершить нельзя. Однако же и то в рассуждение взять надобно, что казаки суть конница иррегулярная, так что и без атамана своего действовать способны.

С другой стороны, он просто не на своём месте оказался, быть может, став начальником арьергарда; командовать казаками - насколько-то ими можно командовать - совсем не то, что командовать регулярными войсками. А ежели надобно не просто командовать; а соединять воедино усилия регулярных частей с вольницею донскою - тут потребна деятельность чрезвычайная, коей не замечал я никогда за атаманом нашим, который к числу людей умных и проницательных никак отнесён быть не может.

Одновременно сообщается, что при том же Семлёве атаман Платов доставил взятого в плен французского полковника, посланного вице-королем италиянским к неаполитанскому королю Мюрату в село Семлёво, из которого намеревался он вытеснить наш ариергард. Сие, однако, французам не удалось; неприятель с большим уроном оставил село в наших руках. Это, конечно, не очень важно в видах тех, что его всё равно оставить придётся; однако важная в селе сём развилка дорог имеется, кою всегда желательно противнику оставить поелику возможно поздно.

Словом, не всё ясно мне с историею сей. По приезде моём в армию присмотрюсь я к сему; Платова давно знаю, ничему не удивлюсь; но надобно понять, что на деле там происходит с ним и казаками.

Между тем, сегодня в арьергарде Донские казачьи полки удерживали неприятеля и наводили его к занятой арьергардом ген. барона Розена позиции. Из-за этого получился довольно изрядный бой при дер. Михалёвка - не потому, что жарким был, а тем интересен, что казаки тут в роли приманки выступали, неприятеля под огонь наш подводя.

На высотах при этой деревне были расставлены 22 орудия; два орудия расположились отдельно для обороны переправы у разрушенного моста через ручей у большой дороги.

В три часа пополудни подошёл атаман Платов с своими казаками и, осмотрев позицию нашёл "её весьма выгодною к отражении стремления неприятельского".

К этому времени бригады казачьего корпуса атамана Платова, состоявшие под непосредственною командою ген.-мaйopa Иловайского 5-го, вели бой цепями своих спешенных стрелков (или фланкёров в регулярной армии) и, медленно отступая по Смоленскому большаку, задерживали на каждом шагу находившуюся в французском авангарде короля Неаполитанского 5-ю пехотную дивизию генерала Компана и лёгкую кавалерийскую дивизию генерала Брюйера. "Не было часу свободнаго весь день, чтобы неприятель не наступал на арьергард самым наглым образом", - как написал атаман Платов о бое своих казаков в этот день.

Это и сыграло свою роль в дальнейшем сражении.

Казачьи стрелки подвели неприятеля к лесу, где французская кавалерия, следовавшая по пятам за казачьими фланкерами, была неожиданно для неё встречена огнём двух донских орудий, поставленных у разрушенного моста.

Неприятель был вынужден остановиться.

Далее бой был оживлённый, упорный, но интереса военного не представляет. Французов удержали, не отступив до ночи, но это и всё.

Во время своего отступления с боем от дер. Соловьёво к дер. Михалёвка части иррегулярного арьергарда сослужили ещё и другого рода великую службу: подобрали и посадили на своих лошадей оставленных по дороге войсками 1-й Западной армии слабых, больных и раненых нижних чинов. Между прочим, весь 1-й Башкирский конно-казачий полк, не пользовавшийся по своим боевым качествам расположением атамана Платова, был употреблён исключительно для перевозки на своих лошадях брошенных по дороге нижних чинов.

Таким образом, в расположении главных сил ныне не произошло никаких перемен: обеспеченные вполне арьергардами атамана Платова и барона Розена, обе эти армии простояли спокойно весь день на своих местах.

В корпусе Витгенштейна также небольшое дело было.

После сражения 18 августа при городе Полоцке, главные силы Отдельного корпуса ген. графа Витгенштейна начали отступать по Полоцко-Себежской дороге за р. Дриссу, к дер. Сивошино, где и стали на позицию, которую стали укреплять. Арьергард полковника Властова 21 августа расположился на довольно выгодной позиции, у выхода из лесистого дефиле, при селе Белое и получил приказание удерживаться как можно долее на этой позиции, а потом отступать к дер. Боярщине.

Сего дни баварская дивизия ген. Вреде начала теснить арьергард полковника Властова. Баварцы, следуя за ним, были, однако, остановлены огнём взвода батарейной роты.

Далее следовали атаки с контратаками вокруг села Белое; они не интересны. Но то, что даже арьергард наш позиции здесь не уступил, показывает, что на этом участке французы выдохлись - хоть бы и воевали они баварцами. И тут вырисовываются постепенно перспективы контрнаступления.

Я же покуда передаю дела по ополчению. Вчерась известил Экономический комитет его о назначении моим преемником достойного артиллерии генерал-лейтенанта барона Меллера-Закомельского. Он же и Новгородским ополчением командовать будет. О нём я имел счастие докладывать государю и удостоился получить высочайшее соизволение, что и написал в письме. Сказать честно, я знаю его с весьма хорошей стороны. Ещё при Очакове получил он Георгия за храбрость, был и на Аустерлицком поле. Опять же окончил Артиллерийский и Инженерный Шляхетский корпус, так что однокашн6ики мы с ним, хотя он выпущен был в 1769 году, на восемь лет меня позже. А всё ж - наш. Весьма неплохо зарекомендовал себя управляющим Артиллерийской экспедицией, а позднее и генерал-инспектором всей артиллерии. Немало для оной доброго сделал.

Правда, пришлось отставить от поста начальника Новгородского ополчения генерала Свечина - тоже человека немалого: был даже одно время он петербургским генерал-губернатором, заместо Палена, когда государь Павел того отставил. Правда, всего несколько месяцев, ибо Павел Петрович Палена на посту восстановил - себе на гибель, надобно заметить, - но всё ж Николай Сергеевич начальник был бы достойный. Впрочем, удалось мне от этой неприятной чести увернуться, переложил всё на царя в письме к Павлу Ивановичу Сумарокову:

"Милостивый государь мой Павел Иванович!

Представление мое о выборе начальником Новгородского ополчения государь император хотя и изволил принять с удовольствием, но по встретившимся здесь обстоятельствам утвердить господина генерал от инфантерии Свечииа не соизволил, ибо на место меня главнокомандующим назначен генерал младший его старшинством, о чем имею честь известить ваше превосходительство. Считаю нужным присовокупить, что присутствующий здесь в Устроительном господин генерал-майор Бегичев, так как дворянин Новгородской губернии, мог бы, по мнению моему, по известной его похвальной службе с пользою занять место начальника Новгородского ополчения, каковое его помещение я уверен будет приятно и его императорскому величеству, о чем прошу вас, милостивый государь мой, известить и господина новгородского губернского предводителя.

Впротчем с совершенным моим почтением пребуду навсегда".

Ну и выложу для памяти бумаги, связанные с назначением моим главнокомандующим. Ежели попустит Бог побить Наполеона, станут они реликвиею исторической!

"ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО КОМИТЕТА

Комитет, составленный по высочайшему повелению из председателя Государственного совета генерал-фельдмаршала графа Салтыкова, главнокомандующего в С.-Петербурге генерала от инфантерии Вязмитинова, из председателей Государственного совета действительных тайных советников князя Лопухина и графа Кочубея и министра полиции Балашева, имел в доме председательствующего сего августа 5-го дня пополудни с 7 до 2 часов собрание.

По высочайшему повелению предложены были сему комитету генералом от артиллерии графом Аракчеевым получаемые на имя его императорского величества от главнокомандующих армиями рапорты: от военного министра генерала Барклая-де-Толли с отбытия государя императора из армии по 30-е прошедшего июля, а от генерала князя Багратиона со дня атаки его под Могилевым до вышеписанного же числа; равным образом предложены были и полученные партикулярные письма: князя Багратиона, генерал-адъютантов графа Шувалова, графа Сент-Приеста и барона Винценгероде и исправляющего при 1-й Западной армии должность генерал-квартирмейстера полковника Толя.

По выслушании всех оных бумаг все единогласно признали, что бывшая доселе не деятельность в военных операциях происходит от того, что не было над всеми действующими армиями положительной единоначальной власти, и сколь в настоящее время невыгодно сие власти раздробление, столь, напротив того, необходимо общее оной соединение.

Истина сего основывается как на положении вообще нынешних обстоятельств, так и на том, что по действию разных армий на столь значительном пространстве армии сии обязаны всегда соглашать все свои движения и действия одна с другой; а посему члены комитета и находят необходимо нужным назначение над всеми действующими армиями одного общего главнокомандующего, основывая сие равным образом и на следующих примечаниях.

Нынешний главнокомандующий 1-ю Западною армиею, соединяя вместе с сим постом и звание военного министра, имеет по сему случаю распорядительное влияние на действия протчих главнокомандующих; но как он, будучи в чине моложе их, то может быть, и сие самое стесняет его в решительных им предписаниях. Притом же, заметив и из последних его донесений сделанные им перемены касательно предложенной Военным советом (и им самим утвержденной) атаки на неприятеля утвердительно находят, что звание военного министра, соединенное с постом главнокомандующего, производит различные неудобства в достижении желаемой пользы.

После сего, рассуждая, что назначение общего главнокомандующего армиями должно быть основано, во-первых, на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, на доверии общем, а равно и на caivioM старшинстве, посему единогласно убеждаются предложить к сему избранию генерала от инфантерии князя Кутузова. Военному же министру Барклаю-де-Толли полагают предоставить на волю остаться при действующих армиях под командой князя Кутузова; но в таком уже случае сложить ему звание и управление Военного министерства. В противном же случае предоставить его же воле сдать командование 1-ю Западною армиею кому от князя Кутузова приказано будет, а ему возвратиться по должности военного министра в С.-Петербург.

Генералу князю Кутузову полагают предоставить на волю употребить под своим начальством в действующих армиях генерала от кавалерии барона Беннигсена по собственному его усмотрению.

Постановленную власть положением полевого военного уложения большой действующей армии надлежит при соединении армий предоставить уже одному общему главнокомандующему князю Кутузову.

Звание командующего внутренним ополчением в С.-Петербурге члены комитета полагают препоручить, вместо князя Кутузова, генерал-лейтенанту князю Горчакову, потому более, что и самые регулярные войски входят в состав сего ополчения.

Заметив из разных донесений государю императору, что главнокомандующие армиями между протчими причинами, удерживающими их от наступательных действий, поставляют себе правилом выиграть время для приуготовления внутреннего ополчения, то члены комитета полагают нужным дать предписание во все губернии, где образуются сии ополчения, дабы начальники оных доносили главнокомандующему князю Кутузову о успехе сего вооружения с означением мест, где собраны уже силы.

Наконец, заключают тем, что в обоих случаях, естли бы военной министр Барклай-де-Толли согласился остаться в действующей армии или возвратился бы в С.-Петербург, то все следует уволить его от звания военного министра, предоставя в обоих случаях полное управление сим министерством управляющему уже и ныне департаментами оного генерал-лейтенанту князю Горчакову.

Гр. Н. Салтыков

Сергей Вязмитинов

К. Лопухин

Гр. Аракчеев

Граф В. Кочубей

А. Балашев"

"РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I

С.-Петербург

Михайло Ларионович!

Настоящее положение военных обстоятельств наших действующих армий хотя и предшествуемо было начальными успехами, но последствия оных не открывают мне той быстрой деятельности, с каковою бы надлежало действовать на поражение неприятеля.

Соображая сии последствия и извлекая истинные тому причины, нахожу нужным назначение над всеми действующими армиями одного общего главнокомандующего, которого избрание, сверх воинских дарований, основывалось бы и на самом старшинстве.

Известные военные достоинства ваши, любовь к отечеству и неоднократные опыты отличных подвигов приобретают вам истинное право на сию мою доверенность.

Избирая вас для сего важного дела, я прошу всемогущего Бога, да благословит деяния ваши к славе российского оружия и да оправдаются тем щастливые надежды, которые отечество на вас возлагает.

Пребываю вам всегда благосклонный

Александр".

"ПИСЬМО А. И. ГОРЧАКОВУ

Высочайший рескрипт на имя вашего высокопревосходительства, у сего влагаемый, укажет вам, милостивый государь мой, всемилостивейшее назначение меня главнокомандующим действующими армиями. Поспешая туда завтрашнего числа отправиться чрез Торжок до Смоленска, я буду в той надежде, что вы не оставите меня извещениями своими о всем, до армии касающемся".

"ПИСЬМО ПЕТЕРБУРГСКОМУ ГУБЕРНСКОМУ ПРЕДВОДИТЕЛЮ ДВОРЯНСТВА А. А. ЖЕРЕБЦОВУ

Милостивый государь мой Алексей Алексеевич!

По высочайшему повелению отъезжая командовать армиями, за долг считаю изъявить мою благодарность вначале вам, милостивый государь мой, как достойному предводителю почтенного дворянства санкт-петербургского, а через вас и оному.

С большою чувствительностию видел я рвение, какое употребляло почтенное сие сословие, дабы поспешно устроить ополчение, предназначенное. С горестию оставлял бы я начальство над оным, ежели б не был уверен, что краткое пребывание мое между ими оправдало во мыслях их хотя несколько выбор, которым они меня почтили, и что тяжкий путь, мне предлежащий, будет сопровожден молитвами их обо мне Богу, который один может устроить его. Память пребывания моего между почтенным дворянством с.-петербургским пребудет со мною навсегда, и, ежели Бог благословит меня успехами, сладостно сердцу моему будет извещать об оных особенно тех, которыми избран был единомысленно к начальству над ними.

Имею честь быть с истинным и совершенным почтением вашего превосходительства всепокорный слуга.

Подлинное подписал:

князь Михаила Г.-Кутузов".

Ну, а засим несколько текущих писем отправил, хотя и с назначением новым связанных: Предписание командующему 2-м резервным корпусом генерал-лейтенанту Эртелю о присылке сообщений о положении его корпуса, равномерно такое же письмо отправлено главнокомандующему 3-й Западной армией генералу от кавалерии Тормасову.

Затем - вновь Горчакову с просьбою к отпущенным вчера мне на экстраординарные случаи 1500 руб приказать ещё отпустить под расписку титулярного советника Хвостова; а также прислать мне еще трёх фельдъегерей вдобавок к двум, ранее от него присланным.

Затем ему же - о сдаче командования войсками в Санкт-Петербурге и Финляндии.

В военное министерство - напоминание о том, что нужны мне как можно скорее сведения: 1-е, о рекрутских депо; где оные и в каком состоянии и вооружении находятся; 2-е, о войсках регулярных, внутри империи формирующихся; 3-е, нет ли сведения об успехе Московского, Смоленского и прочих ополчениях.

И последнее: предписание Тверскому гражданскому губернатору Кологривову приказать заготовить для проезда моего по 45 лошадей.

Уф, вроде всё. Уже прямо-таки рвусь в путь, чтобы вал дел сих схлынул...

23 августа. Ну, свершилось! Выехал к армиям.

Провожали так, что едва сдерживал слёзы. А порой и не сдерживал - столь растроган был! Впрочем, в такую минуту слёз не стыдно, ибо провожали меня как некоего античного героя. Так римляне, должно быть, призывали вождей своих: "Иди, спасай!" Уже в 9 часов утра, когда садился в карету, около дома моего уже стояли толпы. Столь тесно стояли, что кони пройти не могли; еле-еле пробирались шагом - и всё под крики с пожеланиями счастливого пути и победы. Многие утирали слёзы, и сам я несколько раз смахивал оные.

После остановились у Казанского собора, где снова слёзы лились из глаз моих, когда возложил на себя образ Казанской Божьей Матери. Молебствие было даже сладостно, как только в детстве бывало; и один аз даже ощутил я нечто руки невидимой, что легла на голову мою, гладя ласково и единовременно пригибая её долу, как бы в жесте, повествующем ответственности тяжесть громадную. Так и сказал я, выходя изъ церкви, священникам здешним: "Молитесь обо мне, ибо посылают меня на великое дело, не сделать коего нельзя мне".

И вот далее размышлял весь день в дороге: явственно чувствовал я руку Божию н челе моём; но что было то? - обещание, предупреждение, благословение? И что-то вроде холода коснулось при том сердца моего: удастся ли вернуться сюда? Ведь ежели разобьёт меня Наполеон, то видит Бог! - не отступлюсь я ни на шаг. Лучше лягу на поле среди воинов русских, ибо жить после того, как не справился с защитою Отечества, среди стонов и проклятий, невозможно мне. Для меня отныне одна только жизнь оставлена - та, которую мать лакедемонянина сыну своему желала: "Со щитом или на щите!" Не того ли и мне сказать хотел Тот, кто длань Свою на главу мне возложил?

Словом, под этим впечатлением и ехал до Ижоры. Там опять дела земные о себе напомнили.

Там же, на станции, воспользовался я правом вскрывать бумаги, царю адресованные. Так и узналось от курьера, что Смоленск пал. Не пасть не мог он; однако и мне, в роли моей нынешней, подобало сказать слова величественные по этому поводу. Я отметил: "Ключ к Москве взят!" А что ещё сказать можно было? Бонапарт явно в Москву стремится, а на пути у него ни одного города крупного нет более, который мог бы впитать в себя стремление его. Явственно видно уже, что Наполеон достичь мира выгодного уже отчаялся; посему прежней предупредительности от него, что в Вильне да Витебске показывал, ждать более не можно. Чем, должен он рассуждать, сумею я принудить к миру русского царя? Только столицу древнюю отняв у него. Ибо и сдача Смоленска, как видно, уже не заставила остановиться Наполеона - а значит, уверен он, что потеря ещё одного губернского города не склонит голову Александра.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. И верно то. Как позднее узналось у одного из офицеров штабных, в плен попавших, Наполеон действительно рассчитывал быстротой движения не дать русской армии времени устроиться, при возможности обойти её, занять Москву и тем принудить императора Александра к миру. "Нас ожидает мир, через неделю мы заключим его. Быв так близко к цели, не о чем рассуждать. Пойдём в Москву!" - так, по словам офицера того, говорил Наполеон.

А что можем мы противопоставить Наполеону? Только сражение удачное. И не просто удачное, а окружительное, которое если не уничтожением армии закончится, то деморализацией духа её. Канны должен я ему устроить. Смогу ли? Да почем нет, ежели позиция позволит? Ганнибал с меньшими противу римлян силами победил, а у нас с французами силы вот-вот сравняются.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее аккурат на этот день попались мне ведомости французские относительно войск их. Вот что они показали:

Численность четырех корпусов большой армии Наполеона при вторжении в Россию (25 июня) и в конце августа

Корпус	Тыс. человек
Корпус		к 25 июня	к 23 августа
1-й Даву	69,5	40
2-й Удино	40	22,5
3-й Нея	34	15
4-й вице-короля Евгения	45	31,5
5-й князя Понятовского	34,5	26
6-й Сен-Сира	24	15
7-й Ренье	18,5	12
8-й Жюно	17	12
Австрийский корпус Шварценберга	35	31
1-й кавалерийский Нансути	12	5,5
2-й кавалерийский Монбреня	9	4
3-й кавалерийский Груши	7	4,5
4-й кавалерийский Латур-Мобура	7	4
Императорская гвардия	37,5	25
Итого	354	248

От сего отнять надобно 60 тысяч, что у Гувьона Сен-Сира, да Шварценберга с Ренье остались. Да к тому 22 тысячи Удинотовых. Увидим тотчас, что у Наполеона с армиею его главною несколько больше 160 тысяч осталось. Ежели же к нам подойдут обещанные 25 тысяч Милорадовича, хотя бы 20 - Лобанова-Ростовского, да Ростопчин пусть не 100 тысяч обещанных им, но хотя бы вполовину меньше ополчения Московского выставит... Кстати, написать ему не забыть, чтобы отправлял их поскорее к армиям действующим. Словом, тогда мы даже превзойдём именитого визави моего по численности войск наших. Пусть из них многие опыта не имеют, полурекруты ещё, да ополченцы всё же воины слабые, как бы духом ни пылали, - а ведь и русский солдат хорошо! Стоек, храбр, начальникам послушен. Это должно уравнять нас с французами. Далее от искусства генералов всё зависеть будет; а от моего - в первую голову.

СНОСКА: Позднее сделался известным отзыв Наполеона на моё назначение главнокомандующим, в коем он назвал меня "le vieux renard du Nord". Что же, постараюсь доказать великому полководцу, что он прав.

Так что вижу я все возможности оборонить Москву. А ежели нет?

А на нет и ответа нет. Значит, придётся Москву оставить, ибо при любых условиях армия всего важнее. Покуда есть армия - ничто не потеряно. Победа в войне нынешней не от счастию сражения одного зависит, а от того кто дольше армию сохранит в размерах и состоянии, способствующих поражению противника. Правильнее даже: от того, кто с помощью сохранённой армии своей повит противника в условия неизбежности поражения его. Потеря городов в такой борьбе уже не так и важна - разве что как магазинов для войск, да мест для их зимних квартир.

А вечером уже встретили мы на пути в Петербург великого князя Константина. Оказалось, что не прав я был, когда о слабости характера Барклаева рассуждал. Выставить из армии царёва брата в ранге командира корпуса - сие мужественного характера требует. Видать, совсем уже допёк командующего великий князь, коль скоро он столь вызывающим образом его прочь удалил. А ведь не знает ещё Барклай, что не главнокомандующий он более - не спишешь уже на желание громко хлопнуть дверью.

Ну, да мне то и лучше. Откровенно говоря, если Александр - человек позы, но хотя и временами, но дела, то братец его - личность просто вздорная и пустая. Притом интриган знатный. Не удали его Барклай - я бы удалить его принуждён был бы.

Чтобы уже не возвращаться к теме дел моих и распоряжений, завершу здесь заметки о них. Несмотря на условия дорожные, канцелярией занимался не менее плотно, нежели в Петербурге. Отсылал различные запросы, приказы и указания в управление Военного Министра, князю Горчакову, графу Ростопчину, генералу Милорадовичу и другим лицам. Как обычно всё: о положении дел, о рекрутских депо, о наличии припасов и так далее.

Ну, а теперь о положении на театре действий армий наших.

Донесение Барклая о том звучит тако:

"11-го арьергард, останавливавший неприятеля почти на каждом шагу, приблизился к I армии. Неприятель вскоре за ним последовал. Вечером он явился со всей силой в виду армии и завел сильную канонаду. Князь Багратион беспокоился о левом своем крыле, подверженном обходу, и утверждал, что в самом городе Дорогобуже позиция была выгоднее. Я должен был сомневаться в сем последнем предположении, ибо офицеры, посланные мною еще от Смоленска для осмотра всего края, упоминали только о позициях при Ужей и Цареве-Займище, но по донесениям Винцингероде и Краснова вице-король Италии наступал со своим корпусом по правому берегу Днепра от Духовщины к Дорогобужу и я решил отступить к сему последнему месту".

К утру войска сохраняли расположение, принятое ими ещё вчера. Барклай то ли всерьёз намеревается дать здесь сражение, то ли вновь умасливает князя Петра наружною своею решительностью, но 2-я армия подтягивается к 1-й и занимает левый фланг, несколько сзади.

Французы с утра теснят арьергард Платова. Местность между деревней Михалёвка и селом Усвятье представляет открытое и ровное пространство, удобное для действий кавалерии, но невыгодное для действий пехоты; ввиду этого Платов отдаёт приказ генералу барону Розену, собрать весь свой отряд, отступить с ним к селу Усвятье. Сам же он с кавалериею держится, давая пехоте Розена отойти к Усвятью и стать там на позиции. Вечером туда же отходит Платов, удержав, согласно формулярам, "неприятеля в превосходных его силах, перенося всю жестокость огня".

На его плечах французы достигают наших позиций, где их встречает отряд ген.-адъютанта Васильчикова, выдвиутого Багратионом несколько вперёд. Сражение становится общим после того как Васильчикова поддерживает корпус Раевского, но к вечеру сражение стихает.

После этого Барклай, опасаясь движения обходного к Дорогобужу итальянского корпуса с северо-запада, окончательно отказывается дать сражение на реке Уже. Войски наши начали отход к Вязьме.

Под Витебском - стычка у отдельного кавалерийского отряда генерал-адъютанта барона Винценгероде. Подробностей не передают, значит, дело ничтожное.

У Тормасова арьергардный бой при деревне Крымно. Тоже ничего сверхординарного.

Стоит привесть здесь нынешний рапорт Витгенштейна о делах недавних:

"Генерал-Лейтенант Граф Витгенштейн от 11 Августа из мызы Соколищи, доносит ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ следующее:

От 7 сего Августа всеподданнейше доносил я ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ о жесточайшем и самокровопролитнейшем сражении, бывшем 6 числа при городе Полоцке, где неприятель потерял несравненно более, чем во всех прежних его делах, и приведен был снова в большое расстройство, после чего он действительно оставил меня три дня в покое; но вчерашнего числа пополудни в 4 часа вознамерился атаковать мой авангард, находящийся по ту сторону селения Белого, с целою дивизиею Баварцев, и сбив аванпосты пошел наступательно.

Командующий авангардом Полковник Властов, отступя к Белому, взяв позицию и наждав его, встретил своими орудиями и стрелками; сначала бой был упорный, но наконец неприятель опрокинут и Полковник Властов авангардом нашим занял самые те места, где был прежде, взяв в плен 3 Офицеров и 155 нижних чинов, по показанию коих начальник их дивизии Генерал Де Руа, 6 числа в сражении у Полоцка был тяжело ранен в бок пулею на вылет, и вчерашнего числа вместо него командовал оною Генерал Сибеим, который тут также ранен и один Полковник убит.

Я опять остаюсь с корпусом и авангардом по прежнему на том же месте.

Изюмского гусарского полка Майор Бедряга от 2 сего августа доносит, что он прошлого месяца 30 числа взяв эскадрона имени его 80 человек гусар и Майора Чурсова 30, да казаков с урядником 20, пошел из мызы Нидер по утру в 4 часа через мызу Дубну к Динабургу, услышал влево к вышкам на посту его выстрелы, переменил свое направление и пройдя несколько верст, встретился с эскадроном Прусских черных гусар, которых совершенно истребил, более 50 человек легло на месте; в плен взял он эскадронного командира Ротмистра Майера, Поручика одного, который ранен тяжело пикою в бок, унтер-офицеров 6, в том числе трубач один, рядовых 48. Майор Бедряга с самого начала войны сей, со своим сводным полком, уже многие таковые отличные дела делал, и в течении всего времени взял в плен до 700 человек и несколько Офицеров.

После дела, которое авангард мой имел с неприятелем 10 сего Августа, неприятель оставил меня до сих пор в покое, имея свои аванпосты против моих, делает окопы и укрепляется около Полоцка, посылает ежедневно партии для рекогносцировки и грабежа, которые почти всегда попадаются к нам в руки по 60 и по 80 человек с их Офицерами".

24 августа. Боже мой, я и не думал, что в толикой мере популярен! Не знаю, как что до народа доходит - газеты меня не сильно жалуют вниманием своим, - но поразительно, как в каждом почти городе, едва не на каждой станции толпы людей встречают наш поезд. Причём одинаково радостно приветствуют все 45 наших экипажей, но мне иногда и выйти тяжело - так тянутся люди пожелать успеха и победы над "проклятым корсиканцем"!

Я же тем временем целодневно рассылаю и получаю депеши, читаю, диктую, распоряжаюсь. Потихоньку штаб свой личный на подвижную стезю перевожу, чтобы на самом быстром ходу работа велась, ровно в кабинетах.

Направил вот Ростопчину требование дать обстоятельные сведения о резервах, отдал приказ Милорадовичу двинуться к Дорогобужу для усиления главных сил. Ежели выполнят они то, что обещали громогласно - в особенности Ростопчин; Милорадович просто ведёт к армии свежие полки, - то ежели и не "вторая стена", как московский генерал-губернатор хвастает, то хотя бы знатное подспорье для выравнивания численности войск наших с Наполеоновыми получилось бы, чая. Но поскольку надёжных сведений о резервах сих нет, то пока не приказываю ничего Чичагову и Витгенштейну.

Последнего, впрочем, поощрил к дальнейшим трудам оборонительным, ибо и впрямь хорош генерал сей в обороне оказался: цепок и упрям. Блеска в движениях войсковых не показывает, зато ворочается близ Полоцка так славно, что целых два корпуса Бонапартовых перед собою крутит, не давая их противу нас направить. Так что написал ему: "На сей раз не имею я ничего поставить вашему сиятельству в дальнейшем предмете, как продолжением похвальных действий ваших защиту Псковской дороги к С.-Петербургу". Но присовокупил, что сие - лишь до прибытия моего к армия, каковое "может дать другое направление действиям вашим, о чём я в своё время не оставлю вас известить..." Заодно подчинил ему Меллера-Закомельского: "В сей столице постановленной мной г. генерал-лейтенант Меллер-Закомельской начальствует ополчением С.-Петербургских сил и средствами, к защите его клонящимися, следовательно, и сношения ваши прямые с ним быть должны". Витгенштейн - герой ныне во мнении общественном, полезно чрез подарок сей малый отношения наши с ним добрыми иметь стать.

При армиях наших западных дела идут порядком прежним. Противник наступает, они пятятся. Барклай по исполнении марша ночью и частью рано утром остановился у Дорогобужа, Багратион, несколько уступом назад,-- у Бражино. Барклай весьма предусмотрительно выдвинул на правый берег Днепра и превесьма предусмотрительно противу итальянского корпуса вице-короля.

Радует весьма, что оба независимых арьергарда наших - Платова и Васильчикова - вполне удачно держатся в прежнем расположении на линии р. Ужи и обороняют главным образом переправы. Хотя и плохо, что арьергарды сии друг от друга командующими своими отделены: последнее дело сие, когда войски смежные от разных командиров приказания получают.

Вот, к примеру, что вышло в конце дня. Когда иррегулярный арьергард атамана Платова находился уже "в полном отступлении", арьергард генерала Васильчикова оставался ещё на прежнем своём месте, у правого берега реки Ужи; только когда часть французского авангарда в составе пехоты, кавалерии и артиллерии, переправилась через Ужу и начала огнем своих стрелков и артиллерии сбивать части казачьего отряда генерал-майора Карпова 2-го, что произошло в исходе пятого часа пополудни, тогда арьергард генерала Васильчикова стал отступать по старой Смоленской дороге.

Французы, по донесениям, стягиваются на противном берегу; пытались прощупывать оборону нашу фланкёрами, но до 5 часов пополудни ничтоже смогли. Впрочем, замечена была ведетами нашими их подготовка к обходу обоих флангов арьергарда. Успеют ли они что в этом отношении предпринять сего дни - неясно; но, во всяком случае, день отдыха для армий арьергарды наши обеспечили. В то же время кто-то разумно дал приказ к вечеру отводить пеший арьергард Розена от р. Ужи и стать, не доходя семи вёрст до Дорогобужа, чем обеспечивал бы связь между армиями и арьергардом, в состоянии будучи прикрыть первых и принять в себя вторых. Однако иррегулярная кавалерия наша столь удачно отражала покушения неприятельские, что тот, едва дошед до сильных позиций Розена, уже не пробовал даже атаковать их. Из реляции барона явствует, что в этот день "Донские казачьи полки останавливали и отражали смелыми атаками и действием донских орудий сильное неприятельское наступление" и что под конец "неприятель, сильно отражаемый донскою артиллериею и донскими полками, остановился".

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Впрочем, Барклай в Дорогобуже решил не останавливаться. Как следовало из письма его Витгенштейну от сего дни, он "решился на выбранной позиции дать генеральное сражение неприятелю; но он, не желая в оное вступать, послал сильную свою кавалерию обходить мои фланги с тем, чтобы прибыть в Вязьму прежде моего туда прибытия и совершенно мне отрезать Московскую дорогу". Как сообщает далее Михайло Богданович, "дабы предупредить сие злое неприятельское намерение, я решился сего числа ночью из Дорогобужа выступить и следовать к Вязьме, где, выбрав позицию, которую велю укрепить полевыми укреплениями, буду ожидать там атаки неприятельской".

Я нахожу соображения сии основательными; но представляю, как вновь бесится князь Пётр!

Кроме сего, прошли арьергардные бои войск 3-й Обсервационной армии при Крымно, Любомле и Выжве. Отряд под командой генерал-майора Чаплица отразил австрийские войска генерала от кавалерии князя Шварценберга при деревне Крымно, а отряд графа Ламберта выгнал саксонский авангард из Любомля.

Ничего примечательного; разве что отметить вновь хитрость казачью Донских полков. В 6 вёрстах от местечка Любомль, у находившейся при дороге "Каменной корчмы" казаки встретили неприятельский наблюдательный пикет и после перестрелки бросились на него в атаку, всячески стараясь "привести в действие" стоявшие за пикетом два неприятельских эскадрона - "чтоб подвести их под засаду, за лесом находящуюся, но оные эскадроны с места не трогались".

Тогда в спектакль сей включился граф Ламберт: двинул вперёд свою кавалерию, Донской казачий войскового старшины Власова 2-го полк послал скрытно по лощине во фланг этих эскадронов, а 75 охотников Татарского уланского полка направил в атаку по дороге.

Этот манёвр был исполнен хорошо и, как доносят, "большая часть оных эскадронов захвачена была в полон".

Сего австрийцы не снесли: из Любомля прибыли 4 австрийских эскадрона с 4 конными орудиями. Они направились против правого фланга отряда генерала графа Ламберта, немедленно открыли по нём огонь и начали было уже теснить его, но генерал граф Ламберт, невзирая на это, подвинул вперёд всю кавалерию с левого своего фланга. Обнаруживши австрийскую пехоту, залёгшую в кустах, выбили её огнём пушек конной N12 роты.

Сие позволило податься вперёд всей нашей кавалерии, коя в версте от Любомля обнаружила неприятельские силы в силе 2 батальонов пехотных, 8 эскадронов саксонских гусар, 4 эскадрона австрийского легкоконного полка и 8-орудийную батарею. Хотя та открыла немедленно огонь, отряд Ламберта навалился на противника и вынудил его отступить. По показаниям пленных, генерал Ренье находился при этом отряде и предполагал произвести под своим личным руководством рекогносцировку нашего расположения; но отряд генерала графа Ламберта не дал ему привести в исполнение это намерение.

Таким образом, невинная почти ребячливость пикета казачьего привела к последствиям положительным.

В Минской губернии 2-й резервный корпус генерал-лейтенанта Эртеля захватил город Слуцк. Хотя это тоже мелочь тактическая чисто, вновь отмечу уж не раз отмечавшееся: всё это удерживает лишние силы неприятельские для обороны флангов и тыла своего, а посему служит облегчению положения на главном театре действий воинских.

Сего же дни удачно действовал и рижский военный губернатор Иван Николаевич Эссен - либо же тако изобразить хочет, обеляя себя за несвоевременное и неумело сожжение предместий рижских, что обрекло столь многих горожан - и столь напрасно! - остаться без крова. Я о сём ничего не знаю, кроме собственного донесения сего генерала, кое привожу здесь без комментариев:

"Генерал-Лейтенант Эссен 1-й доносит ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, от 12 Августа 1812 года, из Риги следующее:

Я получил известие, что Прусские войска против Риги стоящие, имеют быть сменены другими войсками, следующими из Германии, имея назначение следовать в корпус Маршала Магдональда, в окрестностях Динабурга расположенного. Маршал Магдональд получа подкрепление, конечно старался бы препятствовать движениям Генерал-Лейтенанта Графа Витгенштейна; почему, дабы остановить несколько таковое соединение, и дать неприятелю вновь почувствовать силу Российского оружия, приказал я оного, по данной от меня диспозиции сего месяца 10 числа по всей линии, атаковать. Успех был желаемый, особливо против правого его фланга при церкви Кекау, яко главнейшего пункта нашей атаки, под личным предводительством Генерал-Лейтенанта Левиза, где неприятель занимал позицию от природы крепкую, и сверх того защищаемую сделанными им ретраншементами, обороняемыми артиллериею, которые взяты были штурмом. В центре неприятельской позиции атака ведена была Генерал-Майором Вельяминовым; она не имела другого предмета, как занимать неприятеля и выиграть место, ежели б сие возможно было.

Атака на левый неприятельский фланг должна была произведена частью морем, с тем, дабы обойти местечко Шлок, высадить колонну позади оного, и действуя совокупно с колонною и канонерскими лодками, следовавшими из Динаминда по реке Аа, отрезать и взять часть неприятельских войск, у Шлока находившихся; но по причине противного ветра оная колонна не могла быть высажена, отчего и канонерским лодкам нельзя было действовать столь успешно, как сего желать должно было; по каким обстоятельствам атака на сем фланге осталась без особых последствий, только что местечко Шлок занято нашими войсками, неприятель принужден был ретироваться.

На сем фланге командовали: флотилиею, Контр-Адмирал фон-Моллер, а сухопутными войсками, Инженер-Подполковник Клеменс. Артиллерии против левого нашего фланга было восемь орудий, которая будучи конная, неприятель имея превосходные силы в кавалерии, успел при ретираде увезти оную с собою. Урон неприятельский немаловажен: до 300 человек похоронено на месте сражения, и по крайней мере таковое же число мертвых находиться должно по лесам, кои теперь отыскиваются. В плен нами взято 14 Офицеров, 4 Хирурга, 1 Комиссариатский чиновник и 650 нижних чинов.

Наверное считать можно, что Прусский корпус потерял в сем сражении убитыми и пленными более 1.500 человек. Потеря с нашей стороны гораздо меньше, обстоятельные сведения еще не могли быть собраны, но я полагаю, что таковая, как убитыми, так и ранеными не более простираться может, как до 600 человек. Не взирая на то, что неприятель дрался искусно и храбро, который однако был приведен в заблуждение тем, что крайняя колонна левого нашего фланга перешла Двину в брод, сперва на остров Даленгольм, а оттоль через брод же на левый уже берег оной реки, чего неприятель, как видно, не ожидал; но к общему сожалению тяжело был ранен свиты ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА по Квартирмейстерской части храбрый и достойный Подполковник Тидеман, который уже и умер.

Вслед за сим ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ поднесу подробное донесение о сем сражении".

25 августа. Я пока в пути к Вышнему Волочку.

При армиях наших состоялся оживлённый арьергардный бой корпуса Платова у Дорогобужа в то время как армии продолжили отступательный марш к Вязьме. На день сей находятся они у Какушкина - правая колонна 1-й армии и Чоботова - ея же левая колонна; Багратион дошёл до Гаврикова.

Арьергард же закрепился так: Платов перед Дорогобужем в 7 вёрстах, барон Крейц, для прикрытая правой (северной) колонны 1 армии назначенный, с полками Иркутским, Оренбургским, Сибирским драгунским, и Донским казачьим полковника Андреянова 2-го -- между Днепром и селом Какушкиным; от 2-й армии Васильчикова сменили 7 казачьих полков ген.-майора Карпова и кавалерия под общей командою ген.-майора Сиверса 1-го, кои расположились у селения Пушкина и у Бражина.

Платов ночью обнаружил, что итальянский 4-й корпус тянется от Духовщины не к Вязьме, а к Дорогобужу. Опасаясь, что корпус вице-короля подойдёт с того берега Днепра и пресечёт арьергарду сношения с армиею через Дорогобуж, атаман в 3 часа пополуночи приказал барону Розену выступить с пехотой и регулярной конницей и, пройдя Дорогобуж, остановиться за рекою Осьмой. Затем отошёл и с казаками своими. Отметить надобно: сделано сие утром, то есть до открытия каких-либо действий боевых и при малом, следовательно, давлении противника.

СНОСКА: При сём приведу лишь рапорт атамана, поданный лишь на следующий день после сего, зане в тот день произошедшее не ясно видно было:

"Неприятель хотя и в больших силах и стремительно наступал на меня, но я удержал его, пройдя Дорогобуж, не дальше 2 верст, до самой ночи, чему способствовала и речка Осьма, через которую лежащий мост сожжен. С 3-х батарей неприятель производил по мне сильную канонаду, но наши орудия действовали удачно. Стрелки егерских и казачьих полков разсажены были на одноверстную дистанцию по над речкою, кроме частей, закрывавших обои наши фланги, которые также до самой ночи имели с неприятельскими егерями перестрелку. Я убитыми и ранеными, хотя и имею урон до 60 человек, но должен был удерживать стремление неприятеля, исполняя волю главнокомандующаго, дабы не сблизился он с армиею нашею".

Неожиданно заканчивается рапорт сей:

"По окончании ввечеру у Дорогобужа сражения, в ночь (на 26-е) последовал и нахожусь теперь (т. е. рано утром 26-го) у почтовой станции Славково, оставя от себя арьергард из двух сотен при есауле Пантелееве".

Довольно бодро отошёл атаман наш, погляжу я: с гаком 35 вёрст по прямой - и это-то с боями пред Дорогобужем, за Дорогобужем, у реки Осьмы! И арьергард из двух сотен при есауле - отдельного рассмотрения требует.

Но так или иначе, в 8 часов ввечеру Платов и отряд борона Розена отвёл от реки Осьмы, кои тоже остановились в Славкове, то есть обороняться на Осьме никак не стал, хотя в силу условий местности - болотистой, рассечённой реками вдоль и поперёк да бездорожной - никак на рубеже сём не обойти его было.

Впрочем, и то признать надобно, что на следовавшие в хвосте этого арьергарда Донские казачьи полки, прикрываемые только своими спешенными стрелками, французский авангард навалился сильно и преследовал и теснил горячо. Так что уже в полдень сей иррегулярный арьергард присоединился к арьергарду ген. барона Розена - иными словами, был вдавлен в него.

А ведь и потерял немного: 40 человек убитыми и 20 тяжело раненными.

Таким образом видим мы: уступление неприятелю местности довольно обширной, смешение частей арьергардных, оставление в арьергарде 2 сотен иррегулярной кавалерии, на которых корпусу итальянскому только дыхнуть требовалось, дабы рассеять их, - всё указывает на потерю контроля атаманом над войсками и на панику, его охватившую. Что же стало причиной сему - Бог весть, а я догадываюсь; ибо в храбрости Платова доселе сомневаться николи не приходилось, и посему не трусость причиною тут. Неужто и впрямь настолько горькую запил атаман, чтобы тако вот силами, ему вверенными, распоряжаться?

Впрочем, тогда и слова все горькие и злые про казаков, по армии ходящие, основание своё находят. Особенно генерал Ермолов старается: по словам его, атаман Платов будто бы перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска. Будто бы казаки приносят менее пользы, нежели вреда, а их стоянки напоминают "воровские притоны".

Однако же посмотреть и то надобно: не тем ли генерал Ермолов так свою собственную нераспорядительность и ошибка покрывает, на казаков порицание переводя. Тем более что не могу не отметить я и странности в решениях штаба Барклая. В самом деле: армии уже под Вязьмою - что делать арьергарду в двух переходах от неё, как минимум? А вернее даже в трёх. И ежели корпус итальянский к Дорогобужу ушёл - следовательно, Вязьму оборонять надо было готовиться, а сего не планировалось, как я потом доподлинно узнал. Во всех случаях ошибки сие штаба 1-й армии, генералом Ермоловым возглавляемого - не оттого ли он в числе живейших критиков атамана Платова оказался?

А если присовокупить к сему, что Багратион обещал Платову посодействовать в получении им титла графского в случае действий победительных, а Барклай сего обещать не мог и не хотел; тут уже новый поворот интриги сей разворачивается. Князь Пётр и так в бешенстве, пишет он ещё от Дорогобужа: "Продолжаются прежния нерешительность и безуспешность. Послезавтра назначено быть обеим армиям в Вязьме, далее же что будет, вовсе не знаю, не могу даже поручиться и за то, что не приведет (Барклай) неприятеля до Москвы".

Ну, и вкупе ко всему после сего случая отослан был Платов от армии в Москву - преудивительно сие из-за одного действия ошибочного! Сохраняя равномерное ко всем сторонам отношение, одно лишь отметить могу: для решения такого - весьма самонадеянного со стороны Барклая, как и вредного в видах энтузиазма народного, коим оный к казакам пылает после побед их, столь изрядно прессою расписанных, - надобно было иметь либо многажды повторяющиеся обстоятельства, описанным подобные, либо же желание собственные ошибки резкостию чрезвычайною к недостоверно виновному покрыть.

Про первое сказать нечего мне: по рапортам судя, ранее Платов вполне хорошо себя в арьергардом управлении проявлял; в армии же не быв покуда я, только на сии и полагаться могу; по второму же надеюсь расследовать всё по прибытии к войскам нашим.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Не отметить не могу и чрезвычайно сложное морально положение Барклая. Московский генерал-губернатор - фигура немалая! - вполне явственно называет главнокомандующего изменником в письмах своих, кои в обществе распространяются: "Все состояния обрадованы поручением Кутузову главнаго начальства и единое желание, чтобы он скорее принял оное на месте. Ненависть народа к военному министру произвела его в изменники". Тем самым он же, "сумасшедший Федька", как его Матушка называла, прямо указывает на будущего виновника того, что "если злодей вступит в Москву, то я почти уверен, что народ зажжет город".

Так что Барклаю сейчас сложно вдвойне. Когда каждая ошибка твоя с той позиции рассматривается, не шпионом ли она вражеским нарочито совершена, - задумаешься о необходимости козла отпущения...

Ну что же... А для меня министр таковым будет... Я пока о Москвы судьбе думать не дерзаю; но ежели не удастся мне остановить пред нею Бонапарта, то пусть они Барклая виновным в сём представляют. Хотя и жаль его мне, способного министра и изрядного стратега; однако армии водить - не его сие. А вот начальником штаба армии был бы он замечательным. Я взял бы его; да, боюсь, не по разуму сие будет: слишком уж замаран отступлением долгим Барклай и плевками толпы озлобленной запачкан - не украсит сие и меня. К тому ж, откровенно говоря, сложно будет с таким начальником штаба, ибо не нужен мне сей иначе как в виде канцелярии походной; движения войск и я сам продумать умею, да и просчитать. Но руководство канцеляриею для Барклая - и унижение, и вечный спор меж нами, когда предлагать он будет разработки свои, в противувес моим указаниям; не надобно сего. Да и не доверю я ему дел столь важных, для канцелярии есть у меня верные мои Кайсаров и князь Кудашев: понимают с полуслова и исполнительны.

Да, напрасно и задумалось о сём; с другой стороны, надо было продумать такой вариант когда-нибудь, ибо непродуманным столь завершённо - висел бы он над душою возможностию пропущенной.

Написал, кстати, к нему сегодня:

"Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Влагаемые у сего высочайшие рескрипты: один на имя вашего высокопревосходительства, другой же, которой прошу тотчас доставить на имя его сиятельства князя Багратиона, -- укажут вам, милостивый государь мой, высочайшее назначение меня главнокомандующим всех армий. Поспешая туда прибыть, сие будет покорнейшею моею просьбою, выслать ко мне фельдъегеря в Торжок, через которого мог бы я получить сведение о том, где ныне армии находятся, и которой указал бы мне тракт из Торжка к оным.

Я оставляю личному моему с вашим высокопревосходительством свиданию случай удостоверить вас, милостивый государь мой, в совершенном почтении и преданности, с коими имею честь быть,

вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов".

Словом, лично мне приятен он; однако же возраст мой на то указывает, сколь часто приходилось расставания и размолвки терпеть с людьми, к коим наклонен ты, однако ж жизнь вас с ними разводит по сторонам разным, кои не человеком созданными обстоятельствами определяются...

Вот Беннигсена, соглядатая царского, на штаб и поставлю - пускай поручиками квартирмейстерскими управляет.

Известно сталось, что сего дня же Наполеон прибыл в Дорогобуж. Что-то быстро весьма: ныне взяли, и вот он уже тут. Задумал разве нечто?

Некоторые бои арьергардные у Тормасова. Ничего примечательного.

26 августа. Я по-прежнему на пути в Вышний Волочок.

Еду и размышляю о том, что делать мне далее.

Смоленск. Да, сдача Смоленска сильно меняет картину войны. Об том думал я уже: в видах политических Наполеону следовало остановиться в Вильне. В видах стратегических сего делать было нельзя. Наполеон должен был выбрать одно из двух: либо разбитие армий русских и диктование воли своей Российскому Императору, либо достижение Вильны даже демонстративное стояние в ней с посыланием сигналов мира. Император французский выбрал средний путь, во всех смыслах наиболее убыточный для него: он не добивался победы над армиями, не имея преследовать их торопливее, нежели они отходят, чем решить судьбу войны отрезанием армий неприятеля от магазинов и резервов их; он не добивался мира, продолжая преследовать русских вместо того чтобы, показав силу, отвести войски свои назад и тем показать готовность свою к миру.

Далее, как по всему поведению Бонапартову видно, он постоянно метался меж этими двумя линиями политическими. Хотя даже не так. Он постоянно имел в виду наиболее выигрышную стратегию: уничтожить армию русскую в сражении и тем поставить на колени и Петербург. Это было правильно, или правильно было бы - ежели б он сумел настигнуть и разбить армии русские. Сего содеять не сумел он - за что Барклая ещё вознесёт благодарное Отечество, - а посему всё делал вид, будто играет в войну, изображая как бы, что воюет не всерьёз, рассчитывая на восстановление добрых отношений между императорами.

Но игра сия видна была; любому грамотному офицеру очевидно было, что Наполеон не по своей воле выпускает и выпускает армии русские, а потому, что не может поймать их. И получается, что он-то, возможно, и пытался дать понять, что всего лишь играет в войну, - а только она не была игрою ни с точки политической, ни стратегической же.

В войну вообще играть нельзя. Не петушиный бой, чай, грудь в грудь не наскакивают; тем же образом не коты право своё мявом громким обосновывают. Война есть действие насильственное; тем забавнее и глупее, когда насилием лишь демонстрация предъявляется.

По всему сему вижу я, что Наполеон не хотел войны сей, что в немалом виде Александр её спровоцировал, излишне горячо своих целей добиваючись и в то же время столь явно отвращение к Наполеону показывая. Однако же провокация не есть война ещё - это как раз тот уровень демонстраций, когда они роль свою играют, когда, образ тот же используя, коты ещё в мяве своём препираются. Но как один из них лапою с когтями отверстыми другого по морде махнул - тут уже демонстрации кончились.

Тако же и с Бонапартом: что бы ни говорилось далее про ситуацию предвоенную и о том, кто её таковою предвоенною сделать споспешествовал более - виновен тот, кто первым действия военные развязал. Сиречь, Наполеон.

Но коли уж ввязался в войну он - далее с нею шутить не можно ему было. Война не игрушка; война есть достижение политических целей насилием; отсюда - должны быть те политические цели, ради которых уместно применение насилия.

Вот этих политических целей я у Наполеона не вижу. Принуждение России к континентальной блокаде? - гиль. Восстановление Польши? - смешно, ежели ценою разрыва Франции с Россиею. Отнятие областей? - каких? Не вижу!

Не вижу. Смысла в войне сей не вижу.

И пользы. Нет пользы Франции даже в победе над Россиею. Далеки они слишком, и разны слишком. Разве снимет Александр пошлины великие для товаров роскоши французских - так для того ли миллионную Большую армию собирать и города русские огню предавать?

Несоразмерны цели средствам.

Равномерно и России пользы от победы над Франциею никакой. Нет! - ноне, когда сапог французский землю нашу топчет, победа над неприятелем - долг священный. Русские - это тебе не австрияки или итальянцы. Русские добры и даже излишне раболепны с чужаками: по той причине, что в глубине души жизнь свою и веру правильнее прочих почитают, а потому сие высокомнение своё о себе тщатся другим передать, от чего закономерным образом непроизвольно пред ними заискивать начинают. Странны парадоксы сии - но они есть.

Но тем жесточее мщение русского за разочарование своё! Егда он на уступки известные пошёл в самомнении своём, отдав иностранцу известную дань преклонения перед достоинствами его, а тот - как часто в уму европейском происходит - сие преклонение за чистую монету приемлет и русского за то в варвары определяет, с коим, как с индейцем американским обращаться дозволено, - вот тут русский и начинает гневаться. А в гневе жесток он, удержу не знает. Покуда обманувший его в ноги не повалится, кровью изошедши, - не пожалеет.

Вот и сейчас так. Даже ежели не прогоню я Наполеона - не будет у него места в Отечестве нашем. Многие услужить ему захотят, в то верю, да про то и знаю: известны уже гласные городские, да и священники, что пришельцу служить взялись, а иные так и с тщанием величайшим. Однако же в почве народной принято владычество иностранное быть не сможет - всё от того же величия русского, кое и в мужике последнем корнями стоит. Да, скажет корень сей: приходи любой, да и правь нами, пожалуй; вот только стань православным и стань русским - тогда признаем тебя. Немало полезного Лжедмитрий первый содеял, ещё больше содеять хотел - ан одного только сомнения, ловко запущенного, в том, что не православный он , хватило для растерзания оного на площади Красной. А ведь невдале от нас сие происходило - всего-то двести лет назад. Для рода дворянского древнего, хотя бы вот и моего, - одинако, будто вчера случилось сие.

К тому сие, что сказать хотел: при самой блестящей победе Наполеоновой ничего инакового с Россиею сделать не сможет он, нежели она сама сделать не согласится. Посему не верю я и в идеалы его Вольтеровы и Руссовы (ежели и сохраняются оные у властителей такого уровня, во что не верю я также) в применении его к народу нашему. Хоть и объяви он об отмене крепости крестьянской - немногие захотят уйти из неё. Сейчас дети они за отцом добрым - или не добрым, как уж сложится, - многие ли захотят в мир вне общины своей выйти? От барщины и оброка освободиться - то, согласен, подвинет мужика нашего хоть и на революцию сродни санкюлотской; да только сразу после того пойдёт он себе хозяина нового искать, ибо сам собою владеть не привык, не умеет и не хочет.

Разве что станет Россия ассоциациею свободных общин деревенских - вот amusement посмотреть было бы. Впрочем, думаю, Наполеон до такой реформы не отважится; да и крепости отменять не будет: ему мир с Александром нужен, а не пугачёвщина новая. Мужик-то ведь не разбирает, кого бить и грабить; но иностранца уж приветит в этом смысле в первую очередь.

В общем, половинчатая позиция Наполеона на сей раз подвела его. Ему следовало бы остаться в Вильне. Там ещё надежда на мир была. Дескать, провёл туше, встаю обратно в позицию, протягиваю руку дружбы, ибо не насмерть бьюсь, а удовлетворения лишь ищу. Его достиг, теперь станем друзьями! Именно потому собственно политически его цель была достигнута там: Россия получила от него взбучку, на сражение она не решилась; значит, с точки зрения французского императора должно казаться было, что ей указано на подобающее место. Теперь, собственно, надо её прощать и с ней договариваться.

Дальнейшее продвижение вглубь собственно русских земель ничего к этому результату не добавляет, но только оскорбляет и унижает русских, делая тем самым надежды на мир совсем призрачными. Все войны заканчиваются миром, и если он хочет добиться какого-либо результата в этой войне, ему когда-нибудь всё равно надо останавливаться. Ведь в ином случае альтернатива у него одна - добиваться вооружённой рукой смены русского правительства, оккупации, полного контроля над новой русской властью, на что у него со всей очевидность нет ни сил, ни политических возможностей.

Но раз он пошел дальше, то это объясняется только одним очевидным обстоятельством: он не достиг своей политической цели. Он не принудил Россию к прекращению сопротивления, не склонил к переговорам о мире. То же у него получилось в Египте.

Но выполнил бы Наполеон политическую задачу, даже заменив царя на своего ставленника? Нет. В Испании он это сделал, поменял короля на своего брата - и что? Пока по Испании бродит армия англичан и есть движение гверильясов, власть его над этой страною призрачна.

Итак, Наполеон - гениальный генерал, но совершенно никудышний политик. Собственно, потому в Европе и признают его силу, но не признают его самого. И едва он ослабит вожжи, против него снова будет создана коалиция и снова будет начата война. И всё по той же причине: он не умеет вовремя остановиться.

У нас армии англичан нет. Но у нас есть своя армия; и она пока сохранена. И получилось, что изящный выпад его оказался выпадом с пустоту: противник не дал себя заколоть. Как его принудить к признанию твоей победы? Делать ещё выпад за выпадом, покуда не удастся его всерьёз задеть.

И, похоже, Бонапарт сам понял это. Продолжая картинку сию, он в лице фехтовальщика должен загнать соперника на порог его дома. Тем он выполнит задачу свою: или принудить его, наконец, драться, имея все надежды победить его, или же войдёт в дом его, чем опять-таки принудит признать победу свою.

Потому, собственно, он и погнался за Барклаем снова. То есть он понимает ситуацию вполне, только выводы делает неправильные. Он справедливо хочет уничтожить русскую армию, чтобы принудить Петербург к миру на своих условиях. Так что теперь на мир у Наполеона одна надежда - взять одну из столиц. Именно потому он не стал задерживаться в Смоленске и именно потому с такою отчаянностью давит на арьергард наш. Пролистал назад журнал сей: редко когда более, нежели стычки арьергардные, отмечал. А теперь? Это ж каждый день, почитай, регулярный бой происходит.

Барклай правильно делает, что армию бережёт. Иное дело, что он имеет в виду только военные аспекты проблемы - наших сил пока мало. А мне надо иметь в виду ещё и аспекты политические - армию важно сберечь не как одну лишь военную силу, но и как гарантию непобедимости России.

Но что дальше делать? Война манёвренная, стоит где-либо остановиться, как Наполеон тут же пойдет в обход. Значит, и мне надо от него уворачиваться, не давая обходить себя. Ибо всего очевиднее главная моя задача - сохранять армию, поелику возможно. Дать бой, получить риск разгрома, потерять армию - все, тем самым помочь Наполеону выполнить его политическую задачу. Зачем это надо?

Итак, стратегический замысел ясен - гонять Наполеона за собой, не давая ему возможности разбить нашу армию. Но до какого рубежа отходить? Очевидно, до того, где силы его и наши по меньшей мере сравняются. Когда станет возможно остановить его, не рискуя потерять всё в одном сражении, как при Аустерлице.

Об этом тоже размышлял уже я. И равенства сил достижение примерно рассчитывал я. Где-то здесь оно должно быть - возле Вязьмы или Гжатска. А дальше надо добиться перевеса в силах: каким-то образом задержать армию французов, дождавшись, покуда подойдут обещанные Ростопчиным резервы. Хотя бы и ополченцы, пусть не способные атаковать современную армию, но могущие придать массы войску нашему - а значит, и остойчивости.

Но должно быть ещё одно обязательное условие выполнено - на этом рубеже условного равенства сторон должна иметься хотя бы одна пригодная для обороны позиция, не дающая Наполеону возможности нас обойти, отделавшись брошенным в горнило сражения сравнительно небольшим корпусом.

И ещё одно учесть надобно. Оперативное направление дальнейшего наступления своего Наполеон избрал снова наиболее плохое из возможных - Москву. Она ничего ему не даёт в военном смысле и крайне вредна в политическом. Он, конечно, рассчитывает, что если заберёт вторую столицу, то тем самым облегчит себе дорогу к нужному ему миру. Политический глупец! - кто ж из русских простит ему потерю Москвы? Если он Москву заберёт, то не решит этим своей политической задачи, как не решил её со взятием Вильны или Смоленска, а лишь озлобит русское общество против себя.

С военной же точки зрения взятие Москвы - полная гиль! Она всосет в себя армию Наполеона, как губка, а двинуться он из неё никуда не сможет. Предположим, я не удерживаю Москву, и отхожу на юг, к Туле. Что он сможет предпринять? Пойдет за мной, оставив в Москве гарнизон? Кто-то окажется слишком слаб - или армия преследования или оставленный гарнизон. Пойдёт на Петербург? Не пойдёт, по тем же причинам, почему не пошёл туда из Смоленска: армия русская будет висеть у него на загривке, и само наступление его превратится в вид отступления неизбежно.

Оставит большой заслон против меня? Так на таких растянутых линиях коммуникаций противника я его окружу и уничтожу. Более того: у меня будет полная возможность вернуться обратно к тому же Смоленску и отрезать Наполеона в Москве, как я отрезал Ахмед-пашу в Слободзее. Едва я сделаю движение на этом направлении, он побежит назад, как заяц. Вот и получается, что генерал-то он хороший, а вот как главнокомандующий - дрянь и мальчишка. Он уже загнал свою армию в ловушку. Но сейчас из неё выход есть, хотя уже не по рублю, как вход, а по два. Из Москвы же у него выхода не будет, иначе как бежать от меня, как нерадивый школьник от учителя с розгою.

Что-то я далеко мыслию забежал вперёд. Ничего не решено ещё; вполне может быть, что устрою я Бонапарту свои Канны. Есть мысль такая, вот только позицию надобно отыскать соответствующую.

Тем временем пришла весть, добрые надежды внушающая: в Можайск продолжают спешно стягиваться формирования Милорадовича. Правда, на "вторую стену" они не годятся: всего 7 пехотных полков, 3 рекрутных батальона и 16 артиллерийских рот; даже и на корпус не набирается. Но там ещё Лобанов-Ростовский что-то ведёт, да Ростопчин с силою московскою. Пусть не 100 тысяч, меньше, но не сильно намного: не может же московский военный губернатор всё сочинить, о чём вещает столь горячо? Ведь такими вещами не шутят...

Докладывают с театра действий военных.

Привожу рапорт Барклая императору от сего дня:

"По отправлении от 9 Августа всеподданнейшего рапорта моего, получено известие, что неприятель, переправя все силы свои под Смоленском на правый берег Днепра, отправил часть 4 корпуса, под командою Вице-Короля Итальянского к Духовщине; а с прочими следует за вверенною мне армиею. Арьергард ее 9 числа принужден был отступить до самой переправы через Днепр у Соловьева. Первая армия, выступив 9 числа ввечеру, взяла 10 числа по утру позицию у села Усвят, на правом берегу реки Ужи, усилив арьергард, под командою Генерала от Кавалерии Платова, с приказанием удерживать неприятеля по всей возможности. 11 числа сделана некоторая перемена в позиции; а вторая армия выступив из-под Дорогобужа, стала на левом фланге первой армии, оставя сильный отряд конницы и пехоты у Дорогобужа на правом берегу Днепра, под командою Генерал-Майора Неверовского. Между тем оба арьергарда соединясь, удерживали неприятеля на каждом шагу, и не прежде как 11 числа ввечеру отступили к Усвяту. Неприятель, приближаясь к позиции, делал рекогносцирование, и старался левый фланг обойти, а между тем и со стороны Духовщины придвинулся к Дорогобужу, так что Князь Багратион опасался быть отрезанным от Ельнинской дороги, по коей ему надлежало в случае неудачи отступить. Ночью между 11 и 12 чисел отступили обе армии к Дорогобужу. Второй корпус занял пост на правом берегу Днепра; а Генерал-Майор Неверовский соединился со второю армиею. Но как тут позиция никакой выгоды не представляла, неприятель же всеми силами арьергард наш теснил, так что его надобно было подкрепить; то обе армии отступили тремя колоннами по Вяземской дороге. 13 числа второй корпус стал в Кокушкине, 3, 4, 5, и 6 в Чоботове, а вторая армия в Божане. Арьергард первой армии оставался аванпостами своими в 2 верстах от Дорогобужа до 9 часов пополудни, и неприятель беспокоил его только канонадою, а ночью он отступил на 15 верст от города. 14 числа второй корпус прибыл в Афанасьево, и прочие части 1 армии в Семлево, вторая же армия в Лужки; авангард остался на том месте, где и накануне был. В сем положении обе армии будут выжидать движений неприятельских. Отряд Генерал-Адъютанта Барона Винценгероде теперь расположен между Духовщины и Белаго в Пречистой. На прямой дороге от Вязьмы до Духовщины расположен Генерал-Майор Краснов с 3 казачьими полками, имея себе, на подкрепление отряд регулярных войск, под командою Генерал-Майора Шевича. Им обоим велено иметь связи с Генерал-Адъютантом Бароном Винценгероде".

По совершении ночного перехода армии встали у селениий Афанасьево, Семлёво (здесь же и главная квартира) и Лужки. Арьергард Платова по-прежнему занимает Славково, имея впереди заставу.

По донесению Барклаеву царю судя, он всё же принял решение дать генеральное сражение у Вязьмы:

"Кажется, теперь настала минута, где война может принять благоприятный вид; нeпpиятeль слабеет на каждом шагу, по мере того, как подается вперед, и в каждом сражении с нами. Напротив того, наши войска подкрепляются резервом Милорадовича. Теперь мое намерение поставить у этого города в позиции 20 или 25.000 и так ее укрепить, чтобы этот корпус был в состоянии удержать превосходнаго неприятеля, чтобы с большей уверенностью можно было действовать наступательно".

Ничего не понял я из этого намерения. Оставить заслон, а самому перейти в наступление? Против кого, позвольте спросить? Против каких из корпусов неприятельских? По каким дорогам? Купно или раздельно?

Нет, что-то крутит Барклай, ей-Богу! Эвон как обосновал план свой - темно, да ещё и туманно:

"Доселе мы достигли цели, не теряя его из вида. Мы его удерживали на каждом шагу и, вероятно, этим заставим его разделить свои силы. Итак, вот минута, где наше наступление должно начаться".

Нет, совсем в отчаянность пришёл Михайла Богданович, коли такие бумаги уже царю шлёт!

Да к тому же из намерения сего ничего и не вышло. Поставив армии на днёвку, Барклай, однако, забыл усилить должным образом арьергард Платова. Более того: даже не дал последнему точной и определённой инструкции, где и до какого времени держаться. Это уже явная оплошность штаба его.

В результате Платов, ничего о дневке армии - не говоря уже о предстоящем наступлении - не зная, отправил утром отряд барона Розена от Славково к реке Осьме, а своих казаков начал переводить на место войск Розена в Славково. Но подошед к Осьме, Розен узнал, что Семлёво ещё занято частями 1-й армии, и посему остался у селения Рыбки и только после полудня перешел в село Беломирское.

Платов же часть казаков уже имел у Славкова, 3 сотни стояло у Болдина, а часть ведетов своих оставил на правом берегу Осьмы близ Дорогобужа.

Французы сим беспорядком нашим воспользовались. Оттеснив казачьи посты, Мюрат с кавалериею своею стремительно упал на 3 сотни казаков у Болдина, лего опрокинул их, быстро достиг Славкова и в З часа пополудни обрушился на Платова. Не имея сил довольно сдерживать массы французской кавалерии, казаки отошли - если не сказать отбежали - от Славкова и лишь через 8 вёрст сумел зацепиться за позицию. Впрочем, следовало ожидать, что сие не надолго, чего Платов и сам ожидал; посему он предупредил Барклая, что не ручается за то, что не принесёт французов на своих плечах в Семлёво.

Днёвка была свёрнута, вся армия в срочном порядке вынуждена была оставить Семлёва и уходить к Вязьме.

Не снимая полностью вины с Платова за сей прискорбный инцидент, отмечу всё же, что в армиях добрых арьергардом принято некаким образом руководить; здесь же, по донесениям видя, штаб 1-й армии явственным образом устранился от деятельности сей. Платов, не имея указаний, командует, по сути, сам собою, а штаб армии то ли вовсю интригует против собственного командующего, подставляя его, то ли сам разложился не менее казаков, коих в том обвиняет.

Что ж, во всяком случае не подниму и Ермолова в начальники штаба своего.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Князь Пётр же по таковому поводу снова впал в бешенство и писал к Барклаю едва ли не с угрозами: "Желание мое сходственно с вашим, иметь ту единственную цель защищать государство и прежде всего спасти Москву, но не могу утаить, что наше отступление к Дорогобужу уже все привело в волнение, что нас винят единогласно, и когда узнают, что мы приближаемся к Вязьме, вся Москва поднимется против нас". И далее: "Позиция в Вязьме хоть и не хороша, но может всегда служить к соединению наших сил, и теперь дело наше не состоит в том, чтобы искать позиции, но, собравши со всех сторон все наши способы, мы будем иметь равное число войск с неприятелем, но можем против него тем смелее действовать, что мы ему гораздо превосходнее духом и единодушием".

Да, особливо последнее...

К Ростопчину же Багратион и вовсе пишет демонстрационно панически: "Вообразите, какая досада, я просил убедительно министра, чтобы дневать здесь, дабы отдохнуть людям, он и дал слово, a сию минуту прислал сказать, что Платов отступает, и его армия тотчас наступает к Вязьме. Я вас уверяю, приведет к вам Барклай армии через 6 дней. Милорадович не успеет соединиться с нами в Вязьме, ему 7 маршей, а мы завтра в Вязьме, а неприятель за нами один марш".

Ох, не дал бы Барклай сражения генерального от отчаяния! Как бы не пришлось осколки армии собирать...

27 августа. Дня сего, в Вышнем Волочке остановившись, нашёл в городке сём генерала Беннигсена. Тот рвался в Петербург - повидаться с семьёю и вообще отдохнуть от трудов ратных. В коих как-то вот, по журналу сему судя, - а записывал я, Бог свидетель, всё значимое и отмечания достойное, - доселе не замечен был. При главной квартире обретался и, как, боюсь, неложно подозреваю, плёл там интриги против Барклая. В чём-то понимаю его я: он и впрямь может считаться в армии нашей генералом, который, пусть и не выиграл, но и не проиграл Наполеону. Пултуск и Пройсишь-Эйльау - на самом деле достойные вершины, хотя и не его: генералам распорядительным, солдату русскому да удаче благодарен он должен быть. А уж Фридлаанед, столь позорный конец войне нарисовавший, и вовсе заслуги сии перечеркнуть должен.

Должен был бы. Но не перечеркнул. Ибо во времена нынешние ежели облечён ты доверенностью царя - то никакое поражение на карьере твоём сказаться не может. У бабки его великой тоже сонм любимчиков был. И фаворитов. И при этом окружена была плеядою блестящею деятелей государственных. Подчас причём её лично неприятных, да и со своей стороны её, мягко говоря, не любивших. Однако ж не путала она первых, вторых и третьих; и ежели Светлейшего и возвысила хотя и через альков, то сам он стал засим дела величественные творить, воистину государственные. А коли кто ничего более не мог, кроме как ублажать государыню телесно, - так и жил при неё образом частным, и в дела государственные не пускала его она.

Разве что с князем Зубовым изменила она сему правилу своему, ну, так то и понять можно: последнею утехою был он для неё. А с другой стороны, уже и партия его отдельная пред нею играла, чуя подступление слабости к Семирамиде сей северной. Прежних фаворитов разыгрывать такождо не получалось: всё едино сама она решала; но тут государство оставила, практически полностью делам семейным себя посвятила. А свято место воли государственной пусто не бывает: коли у властителя воли таковой нет, так немедленно находится фаворит или партия, или фаворит как инструмент партии, кори недостаток сей восполнят

Что и видно с царём нашим нынешним во времена сии странные, когда столь многие себя под Наполеона равнять тянутся. Царь слаб - и к нему тянутся подлые. Царь лукав - и к нему тянутся хитрые. Царь комедиант - и к нему тянутся позёры. Вот и сочетание лиц двора нынешнего. Нет, подчеркнуть надобно и то, что - не двора государева, он же двор государственный, штаб управления империею. Тут, с радостью признать можно, немало людей достойных и истинно о благе Отечества ратующих. Да хоть того же Шишкова взять. Но то именно - государство, правительство. А вот личный круг, круг тех, кому доверяет царь от имени его империею вертеть, - вот те сплошь подлые и хитрые позёры. С ними рядом князь Платон Зубов если не ангелом, то порядочным человеком окажется, - какой и есть, в сущности. Да, случай возвысил его, случай альковный - так что с того? Век такой был: нечего и стыдиться за возвышение таковое; иной вопрос важен: каково ты окажешь себя в толикой близости от милостей манарших? И я не скажу, что братья Зубовы неблагородно милостями сими распоряжались...

Впрочем, не о том я. Это всё дорога - да дождь. К размышлениям посторонним уносят. О Беннигсене речь. Я б с радостию отправил его в Петербург, к царю, с коим он к тому же узами кровавой доверенности мартовской повязан: он и проговорился о желании своём "представиться государю". Но предписания со стороны Александра были самые недвусмысленные: должен я Беннигсена возле себя держать, да начальником штаба всех армий (что, как сказано, и с моим желанием совпадает: пусть хотя поручиков штабных гоняет, нежели по главной квартире интриганствует; ведомо ведь мне, что генерал сей на место моё поставлен быть должен, ежели что со мною случится либо отставят меня; а тут он сам неизбежно себя подставит, ибо дела штабного не знает, да и решениям реальным не подпущу я его).

Так что поехали мы далее вместе в Торжок , слава Богу, что не в одном экипаже.

В армиях наших всё то же: беспорядок от дурного и несогласованного управления. Я уж намекнул Барклаю, чтобы не решался ни на что: "ежели бы что до приезда моего случится, то сим трактом уведомит".

Поутру арьергарды наши в основном по реке Осьме ещё стационировались; днём же сильный бой случился.

Очевидно, придя в себя, Платов вновь прибегнул к проверенной тактике своей: казаки частью удерживают, частью заманивают неприятеля к позициям, где закрепляются пред тем егеря, пехота и артиллерия барона Розена. Все вместе встречают они натиск противника, огнём свои обескураживают его, после чего он теряет время на новый сбор отрядов своих и с тем теряет и качество следующего натиска.

Нынешнее сражение, согласно рапортам, проходило по такому же образцу. Началось оно в одиннадцатом часу утра горячими схватками передовой французской кавалерии с полками иррегулярного арьергарда, которые под конец переправились через речку Осьму и расположились на оконечности левого фланга позиции арьергарда генерала барона Розена. Войска Донского подполковник Власов 3-й был одновременно выслан на правый фланг этой позиции с тремя полками, где "удерживал неприятеля и не допустил оного отрезать себя от нашего арьергарда".

Далее пехота французского авангарда приблизилась к лесу, занятому двумя батальонами 1-го и 19-го егерских полков, и выслала своих стрелков, которые завязали перестрелку со стрелками батальона 1-го егерского полка. Под прикрытием этой перестрелки неприятель обозрел занимаемое нашим арьергардом местоположение, заметил слабость его левого фланга и предпринял покушение обойти оный.

Дальнейший ход сражения при селе Беломирском генерал барон Розен описывает в своем рапорте атаману Платову так:

"Тут неприятель остановлен был совершенно егерями 34-го полка под командою подполковника Дмитриева, коего я еще усилил двумя ротами того же полка из резерва, но, усмотрев, что неприятель обратил все свое стремление против левого фланга моего и приближался к деревне, на оном находящейся, я послал адъютанта моего, лейб-гвардии Егерского полка штабс-капитана Полешко 2-го, с двумя остальными ротами 34-го егерского полка из резерва для занятия оной деревни прежде неприятеля, что им под пулями и картечами неприятельскими было выполнено с большою быстротою и храбростию. Между тем четыре орудия левого фланга отражали неприятеля, который, видя неуспешное движение свое на сем пункте, поставил батарею против нашего левого фланга, действуя вдоль оного, но орудия наши с правых батарей принудили тотчас неприятеля прекратить огонь и свезти свою батарею, действием которой, как предполагать должно, надеялся он отвлечь внимание наше от левого фланга, против которого между тем стягивал превосходные свои силы, и вновь атаковал деревню".

Далее опускаю я подробности: важное есть в том, что до 7 часов пополудни шла с попеременным успехов борьба за позиции левого фланга нашего, кои и удержаны были. В конце концов французам удалось овладеть участком берега реки; но к этому времени Розен уже получил приказание начинать отход. Последнее в тот день нападение французское отбито было уже на марше батальным огнём.

Но и потери были немалыми: по егерским полкам ежели, то по каждому почти от 40 до 80 человек убито либо пропало без вести. Платов определил свои потери в 500 человек убитыми и ранеными, донося при том: "Я во всех сражениях, прошедших с 16-го июня по сие число, столько не потерял убитыми и ранеными Донских офицеров и казаков, сколько сего дня"...

Такой же кровопролитный бой выдержал и арьергард 2-й армии под командой генерал-майора графа Сиверса 1-го близ села Лужки. Упорное дело началось схватками казачьего отряда генерал-майора Карпова 2-го с теснившим его противником и продолжалось почти без перерыва с семи часов утра до восьми часов вечера.

Правый - северный - арьергард 1-й армии под начальством генерал- майора барона Крейца также выдержал бой, но хотя бы не суровый: по словам Крейца, неприятель не наседал.

Были также стыки у отдельного кавалерийского отряда генерал-адъютанта барона Винценгероде, у отдельный Рижского корпуса генерал-лейтенанта Эссена 1-го и в 3-ё Обсервационной армии генерала от кавалерии Тормасова.

Тем временем главные квартирмейстеры ген.-лейтенант Трузсон и Карлуша Толь отыскивали подходящие позиции возле Вязьмы, но, как объявили, вблизи города сего соответствующих позиций не найдено.

Ну и хорошо, замечу.

28 августа. Идут дожди, мерзкие, как холодные руки куафёра. Настроение соответствует погоде. Маняшка, плутовка, имеет наглость дуться на меня - разбаловал совсем чертовку! Беннигсен без меня обедать не может, приходится с ним делить трапезы, показывая всю возможную любезность и дружелюбие. Надменный же ганноверец - ох, чую, не случайно в немецком языке слово Ganowe, то бишь мошенник и пройдоха, от сего города происхождение берёт! - немец этот самовлюблённый всё на Маняшку косится, казачком одетую. Какое дело тебе, носатый? В возрасте моём утехи амурные для здоровья даже пользительны, не говоря о том, что просто люблю я бестий этих длинноволосых!

Как бы то ни было, свернули из Торжка на Старицу. Далее едем на Зубцов. Там, вроде бы, ночлеги должны быть порядочные.

До подъезда к армии остался мне день всего. Правда, дождь мешает и задерживает, а посему даёт нервничающему Барклаю лишнее время для совершения какой глупости. Потому отписал ему письмо, кое он, полагаю, поймёт как с моей стороны предостережение от действий спешных, так и отстранение моё от последствий возможных: "Настоящее дождливое время препятствует мне быть завтра к обеду в армии, но едва только с малым разсветом сделается возможным мне продолжать мою дорогу, то я надеюсь с 17 на 18 быть непременно в главной квартире. Cиe, однако, короткое замедление ни в чем не препятствует Вашему высокопревосходительству производить в действие предпринимаемый вами план до прибытия моего".

Армии наши продолжают отступление.

Главный арьергард 1-й армии под начальством атамана Платова ведёт заградительные большею частию бои, прикрывая движение армии от города Вязьмы по большой дороге на десять вёрст к северо-востоку от этого города к селу Фёдоровскому, где Барклай- де-Толли наметил, по донесению его, сильную позицию для генерального сражения.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Впрочем, как позже выяснилось, не так и хороша была эта позиция - прежде всего отсутствием воды. Привожу здесь анекдот сей как показатель того, какого разброда достиг генералитет наш.

Барклай, решившись на Фёдоровское, начал тут же колебаться и склоняться к дальнейшему отступлению к Царёву-Займищу и даже к Гжатску. Помимо сведений об отсутствии воды желание сие обусловлено было соображением, что подкрепления Милорадовича к Фёдоровскому не поспевают; зато будут на следующий день, но только у Царёва-Займища.

Тем временем Багратион узнаёт о недостатках позиции у Фёдоровского и тут же в крайне резких выражениях пишет Барклаю: "Позиция здесь никуда не годится, еще хуже, что нет воды. Жаль людей и лошадей. Постараться надо итти в Гжатск: город портовый и позиции хорошия должны быть. Но всего лучше там присоединить Милорадовича и драться уже порядочно. Жаль, что нас завели сюда и неприятель приблизился. Лучше бы вчера подумать и прямо в Гжатск, нежели быть без воды и без позиции; люди ропщут, что ни пить, ни варить каш не могут. Мне кажется, не мешкав дальше итти, арьергард усилить и уже далее Гжатска ни шагу. К тому месту может прибыть новый Главнокомандующий. Вот мое мнение; впрочем, как вам угодно".

Чудеса! князь Пётр на отступлении настаивает!

Но далее. Регулярный арьергард генерала барона Розена утром находился у села Семлёво, а иррегулярный генерал-майора Иловайского 5-го стоял ещё даже на левом берегу реки Осьмы, на месте вчерашнего сражения при селе Беломирском.

Рано утром августа французский авангард перешёл в сильное наступление, и иррегулярный арьергард начал отходить под натиском противника к селу Семлёво, из которого арьергард генерала барона Розена выступил но приказанию атамана Платова в четыре часа утра по большой Смоленско-Московской дороге к городу Вязьме. Стойким своим сопротивлением задержав несколько французский авангард у села Семлёво, иррегулярный арьергард тоже начал отступать по дороге, останавливая противника при всяком удобном случае то "ударом в дротики", то огнём Донской N 2 роты и своих спешенных стрелков-казаков.

В общем, прежняя удачная тактика.

Впрочем, сие было последнее применение Платова в роли командира арьергарда. С утра нынешнего арьергард указано принять в командование ген.-лейтенанту Коновницыну.

Весьма полезный генерал, как знаю его.

СНОСКА: Однако же приведу и мнение генерала Воронцова о скандале сём, что высказывал он в беседе доверительной: "Слухи насчет Платова совсем несправедливы; вот вся его история: уже давно в армии были им недовольны; Барклай и Багратион жаловались, что он ничего не хотел делать и, конечно, он мало делал с там, что мог, но, с другой стороны, сколько я мог приметить, ему никогда и не приказывали так, как должно; например, отступая от Смоленска, всякий мог ясно видеть, что, ежели Платова с казаками переправить через р. Днепр позади французской армии, он бы сей последней причинил большой вред; все жаловались, что он не умел и не хотел того сделать, вышло же, что он настоящаго повеления никогда и не получал".

К вечеру арьергард дошёл до Вязьмы, где и расположился, не доходя до города. По сведениям, из армии поступающим, казаки же начали жечь город, дабы не оставлять квартиры врагу. Не знаю, верно ли сие - ибо прежде всего нашему же населению бездомными быть. Чует сердце, что вновь охота это за добычею у казаков, каковую вину за мародёрство то в огне спрятать несложно.

Впрочем, сказывают, что город успели эвакуировать в полном порядке. Раненых отправлено большое количество; оставалось еще 1 600 человек, но благодаря деятельности дежурного генерала Кикина, которому много вспомоществовал Ставраков, комендант главной квартиры, ни один из них не остался на милость неприятелю. Успели даже увести сто тысяч аршин холста, которых один купец предложил на госпиталь, и 70 пудов разных лекарств из вольной аптеки.

Второй арьергард действовали примерно так же - с наиболее возможным при действиях отступательных результатом. Едва не потерял пушку, но отбил обратно.

О стычке удачной доносят из Отдельного кавалерийского отряда генерал-адъютанта барона Винценгероде.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Приметы достойно то, что писал о том барон к государю:

"Положение неприятельской армии, на левом фланге и в тылу коей находится уже несколько недель мой малый корпус, и которую храбрые казаки мои обеспокоивают и день, и ночь, конечно, не очень блистательно. На всех дорогах находятся шайки грабителей и мародеров французской армии, часто даже под предводительством их офицеров; они весьма дурно одеты, совсем почти оборваны и конные имеют весьма плохих лошадей и, если их атакуют решительно, то они почти не защищаются".

"Я буду иметь честь донести одно приключение, которое ясно доказывает, сколь неприятельские войска расстроены. Оно равномерно ознаменовывает, сколь почтенные жители в городах и селениях на- стояще русских противно думают и ведут себя тому, что оказывалось в Белоруссии.

16-го числа сего месяца послал я слабый отряд, состоящий из 15-ти казаков под командою офицера Перикова для наблюдения за корпусом генерала Пино, который отряжен был с пехотною дивизиею и 3 конными полками из Смоленска к Витебску и который, следуя за мною, взял свое направление на Поречье. Храбрый сей казацкий офицер начал тем, что сорвал неприятельский пикет, состоящий из 10-ти рядовых, и присоединился к жителям города Поречья, которые по приближении неприятеля оставили город и бросились в близлежащие леса, потом, когда неприятельские колонны проходили через город, то взяли 105 человек в плен, которых они привели ко мне, с нашей стороны при сем случае ранили только двух мужиков и убили лошадь у казака.

Накануне сего происшествия купец Миншинков, того же города, привел ко мне адъютанта генерала Пино со всеми его депешами. Миншинков быв вспомоществуем несколькими мужиками, взял его в плен. Хотя главнокомандующий и наградил его Георгиевским крестом, однако же, я еще считаю долгом испрашивать высокомонаршего воззрения, как для него, так и для казацкого офицера Перикова".

"В найденных бумагах на адъютанте генерала Пино, который следовал с донесениями в Главную квартиру французской армии, с удовольствием усмотрел я, что неприятель полагает, что мой корпус составлен из 1000 кирасир, 1000 драгун и 3000 казаков, хотя он состоит только из 1300 человек".

Я бы тоже отметил сие как обстоятельство весьма важное. О таких вот примерно партиях и думал я в начале войны сей. Слабые они, но зато и малоуловимые. Не до них регулярной армии, а между тем, вред они ей наносят. А посему становится необходимым отделять отряды от армии для погонь за партиями таковыми и уничтожения их; сие армию главную весьма ослабляет. Ну, а уж нарушение коммуникаций, фуражировок, провиантского снабжения - это тоже польза изрядная.

29 августа. Ну, вот... Свершилось!

Прибыл я к армиям!

Выехали из Зубцова почти что в ночь. Дождь прекратился, так что ехали побыстрее, нежели вчера, и уже за час до полудня были в виду Гжатска.

Погода, впрочем, оставалась пасмурной, но хоть уже не такой мерзкою, как давеча.

По пути занимался бумагами, потихоньку прибирал к рукам дела наши армейские. Не то, показалось мне, Барклай всё же хочет напоследок громко хлопнуть дверью. Платова из армии выслал; так он возможет и сражение генеральное дать. ВО всяком случае, зная уже о назначении моём и о прибытии скором, он всё ж распорядился ускорить работы фортификационные по оборудованию позиций; равномерно знает он, что Милорадович к сражению прибыть не успевает с войсками своими, едва до Гжатска поспеет, - к чему торопливость эта? Явно предупредить меня хочет в командовании сражением - коего я, уже, кстати, главнокомандующий, нимало давать не хочу, покуда в дела не вникну. Тем паче, что с позициею нашею при пункте сём неясности имеются.

Изучив её по крокам, что кто-то из адъютантов привёз из штаба 1-й армии, остался я во мнении о ней двойственного. Да, позиция получше многих в местах наших среднерусских, где то равнины, слишком широкие для занятия армиею нашею, то холмы, обороне не благоприятствующие расположением своим. Лежит она на небольшом пространстве, кое армии наши уверенно контролировать могут. Равномерно перед нею открытое место, на коем неприятель не может скрывать своих движений. В руках наших оказались и возвышенности.

С другой стороны, адъютант сей рассказывал о ходящих по штабу Барклаеву разговорах, будто позиция сия опасна на случай отступления нашего: речка. с чрезвычайно болотистыми берегами находится непосредственно позади линий наших. Будто бы полковник Толь до такой степени убеждён в опасности этого лагеря, что бросался перед Барклаем на колени, чтобы отклонить его от намерения сражаться здесь.

Потому поспешали в Царёво-Займище, где армии стали и где он сражение измыслил.

СНОСКА: Думаю желательным привесть здесь мою переписку в Михайлой Богданычем последних дней. Полагаю, когда-то это будет небезынтересно заново перечитать:

Письмо Барклая:

"Милостивый государь!

Имел я честь получить письмо вашей светлости с приложением высочайших рескриптов на мое имя и на имя князя Багратиона. С отличным удовольствием усмотрел я из оных рескриптов, что его величеству, всемилостивейшему государю императору, угодно было препоручить вашей светлости главное над всеми четырьмя армиями начальство. В такой жестокой и необыкновенной войне, от которой. зависит самая участь нашего отечества, все должно содействовать одной только цели и все должно получить направление свое от одного источника соединенных сил. Естли по сие время мало было успеха в военных действиях, то единственно тому причиною, что каждая армия действовала независимо и сама по себе. Ныне под руководством вашей светлости будем мы стремиться с соединенным усердием к достижению общей цели, -- и да будет спасено отечество! Таково есть истинное чувствование усердного сына отечества, который готов во всякое время принести на жертву жизнь свою.

При сем позвольте, ваша светлость, описать вам настоящее положение вверенной мне армии и предшествующие происшествия.

Первой армии сначала назначена была операционная линия от Вильны на Псков, Новгород или на Тверь. Второй армии -- прикрытие Московской дороги.

Первые предприятия неприятеля доказывали, что единое стремление его было, удаляя сколько можно 2-ю армию от соединения с 1-й, открыть себе свободной путь в Москву, яко ключ государства.

1-я армия находилась в Дриссе, а 2-я все более и более принуждена была принять вправо и тем совсем удалилась от центра государства, чтобы предупреждать неприятеля, который сделал демонстрацию действовать на север, а между тем усиливался на стороне к Витебску, Могилеву и Орше. 1-я армия поспешила к Витебску, предупредила там Наполеона, который всеми силами сам туда собирался, одним только маршем. Трехсуточное сражение под Витебском, конечно, уже известно вашей светлости; оно окончилось бы генеральным сражением, когда в самое то время не получил бы я известие от князя Багратиона о неудачном предприятии на Могилев, где уже маршал Давуст со всею армиею пересек 2-й армии дорогу на Смоленск. Князь Багратион при сем случае сам мне изъявил, что не имеет надежды достигнуть Смоленска прежде неприятеля, который из Могилева имел прямейшую дорогу к важному сему пункту. В таких обстоятельствах и самая победа под Витебском никак не приносила бы пользы, ибо армия, которою предводительствует сам Наполеон и которая сверх того еще имеет превосходство в силах, могла быть побита, но не уничтожена. Я тогда бы должен был с сею армиею, претерпевшей урон, действовать и противу Давуста на левом моем фланге и противу Наполеона и принужденным бы нашелся оставить последнему открытый путь в Москву, -- цель всех напряжений неприятеля. Уважая все сии обстоятельства, решился я в виду неприятеля отступить и поспешить к Смоленску. Великое для меня щастие, что неприятель не воспользовался выгодами своими и остался после сражения под Могилевым спокойным зрителем, не предпринимая ничего на Смоленск.

Непредвидимое движение 1-й армии по стороне к Витебску и Смоленску подало ей совсем различное направление и переменило все сношения с запасами, для ней приготовленными, а без продовольствия действовать не можно. Такова причина, по которой обе армии, по соединении своем, несколько дней остались в бездействии, чтобы устроить их продовольствие.

Неприятель соединил войски свои около Рудни, Бабиновичи, Орши и Дубровны, простирая левой фланг свой к Поречью. Намерение мое было его вдруг остановить, но неприятель после первого дела с авангардом начал отступать. Преследовать его невыгодно бы было, потому что мне далее трех маршей от Смоленска удалиться невозможно было, не подвергая себя опасности, что левой фланг неприятельский из Поречья не занял бы в тылу 1-й армии все места до самого Смоленска. Для обеспечивания себя с сей стороны, старался я прежде освободить правой свой фланг и имел в сем желаемой успех. Вдруг неприятель усредоточивал все свои силы около Бабиновичи и Любавичи, маскируя движения свои кавалериею. Обе армии взяли позицию у села Волкового над рекою Выдрою и ожидали атаки; в то самое время получили мы известие, что неприятель со всеми своими силами переправляется на левой берег Днепра и идет прямо на Смоленск, соединившись с князем Понятовским.

Происшествия под Смоленском вашей светлости, конечно, уже известны через всеподданнейшие мои донесения государю императору. Князь Багратион со второю армиею спешил занимать Дорогобуж, дабы неприятель не мог его предупредить на сем пункте, и дабы облегчить сие движение удерживал я неприятеля у Смоленска целые два дни, хотя не с маловажною потерею. Естли оставить князя Багратиона одного, то он не в состоянии бы был устоять противу превосходящего его неприятеля, и потому решился я присоединиться к нему, хотя неприятель всячески старался не допустить сие соединение около Дорогобужа, где и не нашлась позиция, в которой можно было, принять сражение, удерживая ариергардом всю силу неприятельскую".

Письмо Кутузова:

"Торжок

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Через несколько часов отсюда выезжаю к армиям по дороге на Старицу. Покорнейше прошу ваше высокопревосходительство за тем письмом, которое имел я честь 13-го числа к вам писать о том, что бы могло до приезда моего случиться, сим трактом меня почтить вашим уведомлением.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть вашего высокопревосходительства всепокорный слуга князь Михаил Г.-Кутузов"

Рапорт Барклая:

"Третьего дня имел я честь донести вашей светлости о положении вверенной мне армии. Ныне же почтеннейше доношу, что, находя позицию у Вязьмы очень невыгодною, решился я взять сего дня позицию у Царево-Займище на открытом месте, в коем хотя фланги ничем не прикрыты, но могут быть обеспечены легкими нашими войсками.

Получив известие, что генерал Милорадович с вверенными ему войсками приближается к Гжатску, вознамерился я здесь остановиться и принять сражение, которого я до сих пор избегал, опасаясь подвергнуть государство большой опасности в случае неудачи, ибо, кроме сих двух армий, никаких более войск не было, коими можно было располагать и сделать преграду неприятелю; посему я старался только частными сражениями приостановить быстрое его наступление, отчего силы его ежедневно более и более ослабевали и ныне соделались, может быть, немного больше наших. Аванпосты 1-й армии были в прошлую ночь еще в двух верстах за Вязьмою. Неприятель идет за нами с 1, 3, 4 и 5-м своими корпусами, с корпусом короля неаполитанского, составленным по большой части конницею.

Войска, которые ведет генерал Милорадович, хотя и свежи, но состоят из одних рекрут, следственно неопытны и малонадежны, почему полагаю лучшим их поместить в старые полки, а генералу Ми лор адов и чу дать в команду 2-й корпус 1-й Западной армии.

Впрочем я с прибытием вашей светлости в армию буду ожидать подробнейших ваших наставлений".

Письмо Кутузова:

"Зубцов. 8 часов вечера

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Наставшее дождливое время препятствует прибыть мне завтра к обеду в армию; но едва только с малым рассветом сделается возможность продолжать мне дорогу, то я надеюсь с 17-го по 18-е число быть непременно в главной квартире. Сие, однако же, мое замедление ни в чем не препятствует вашему высокопревосходительству производить в действие предпринятой вами план до прибытия моего.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов".

Заодно присовокуплю сюда и рапорт Барклая царю:

"Высочайший вашего императорского величества рескрипт о назначении г. от и. князя Голенищева-Кутузова главным начальником всех четырех армий имел я счастие получить и с должным усердием верноподданного спешил выполнить всемилостивейшую волю вашу. Поступая тотчас под команду генерала князя Кутузова, я немедленно к нему отправил рапорт мой о состоянии 1-й армии и последние сообщения и донесения, полученные мною от генерала Тормасова и графа Витгенштейна.

С истинною радостию надеюсь, что ныне армии вашего величества будут действовать к одной цели. Остается мне испрашивать высочайшего вашего величества разрешения, в каком мне отношении состоять к князю Кутузову по делам Военного министерства, и не благоугодно ли вашему величеству в рассуждении сей должности доставить мне высочайшие ваши повеления, которые с нетерпением ожидать буду".

Каков, а? Всё ж военным министром остаться хочет! Невозможно сие: опять в армии двуначалие образуется. Или же пусть в Петербург едет; вот тут я с ним с большим удовольствием сношаться буду по делам армейским, ибо чего не отнять у Михайлы Богдановича - это распорядительности и планомерности в деле строительства военного. Такое бывает: командир плохой, зато отличный помощник командира!

Коли зашла о письмах речь, то вот копия с того, что отправил я графу Ростопчину в Москву. Иные найдут лукавым его впоследствии; лукавым и писал я его. Ибо уверился уже в том, что Ростопчин, по-русски сказав, пустомеля, с языком, коий длинен весьма. А посему уверен я, что быстро письмо моё известным станет - между тем, плох тот военный вообще, чьи планы любому известны стать могут, а уж главнокомандующий - паче того.

"Гжатск

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Письмо, которым ваше сиятельство меня удостоить изволили, имел я честь получить с чувствами признательности, соответственными той искренности, которыми оное наполнено. Надежды, которые вы на меня полагаете, с помощию божиею оправдать постараюсь, как всякой русской; за вас же ручаюсь, что не откажете мне ни в чем том, что до пользы общей касаться и от ваших сил зависеть будет.

Письмо ваше прибыло со мною во Гжатск сейчас в одно время, и не видавшись еще с командовавшим доселе армиями господином военным министром и не будучи еще достаточно известен о всех средствах, в них имеющихся, не могу еще ничего сказать положительного о будущих предположениях насчет действий армий. Не решен еще вопрос, что важнее -- потерять ли армию или потерять Москву. По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России.

Теперь я обращаю все мое внимание на приращение армии, и первым усилением для оной будут прибывать войска генерала Милорадовича, около пятнадцати тысяч состоящие. За тем Ираклий Иванович Марков извещает меня, что уже одиннадцать полков военного Московского ополчения выступили к разным пунктам. Для сего надежного еще оплота желательно бы было иметь ружья с принадлежностями, и я, усмотрев из ведомостей, вашим сиятельством при отношении ко мне приложенных, что в Московском арсенале есть годных 11 845 ружей и слишком 2000 мушкетов и карабинов, да требующих некоторой починки ружей, мушкетов и штуцеров слишком 18 000, покорно просил бы ваше сиятельство теми средствами, какие вы заблагорассудите, приказать починкою исправить, а' я как о сих, так и о первых узнаю от военного министра; буде не назначено им другое какое-либо употребление, может быть употреблю на ополчение и ваше сиятельство не умедлю о том уведомить.

Вызов восьмидесяти тысяч сверх ополчения вооружающихся добровольно сынов отечества есть черта, доказывающая дух россиянина и доверенность жителей московских к их начальнику, их оживляющего. Ваше сиятельство без сомнения оный поддержите так, чтобы армия в достоверность успехов своих могла при случае ими воспользоваться, и тогда попрошу я ваше сиятельство направить их к Можайску.

Я оканчиваю сие сердечною признательностию за лестные отзывы, которыми наполнено письмо ваше, пребывая навсегда с совершенным почтением вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов"

А как ещё прикажете с персонажем сим разговаривать? Когда у меня в ополчении Петербургском все ружья изочтены были и ополченцам розданы? А у "сумасшедшего Федьки" едва изочтены, не чинены, а вооружено ими... да нисколько не вооружено!

И про 80 тысяч "московской силы" - в то не верю уже я. Но сие не повод отказываться от нескольких горячих фраз в пользу подъёма патриотического, для распространения которых глава Фёдор Васильевич зело годен!

Что сказать ещё о Михайле Богданыче? Собственно, и нечего, кроме того, что сказывал я уже. В этом выгода изложения честного: ошибиться можешь, не имея данных достаточно, пересмотреть какую-то мысль можешь, получив таковые данные; но в целом вдруг видишь картину законченною. Ибо не в штрихах дело: портрет мысленный целиком складывается, и редко бывает, когда вдруг надобно полотно то сжечь от стыда и за ненадобностью. А в возрасте моём, полагаю, да с тем сонмом людей, что через жизнь мою прошли, - думаю, уже действий подобных совершить не придётся.

Ведь вспомнить только, начиная с первых лет моих! Семья: отец, мать, брат, сёстры. Соседи, знакомые родителей, учителя. Десяток, много два человек. Ну, дворню разве что - ещё столько же. Далее - обучение в Артиллерийско-Инженерной школе. Сотня, две. Далее - армия: капрал, каптенармус, кондуктор, прапорщик. Много сотен уже, возьмём под две тысячи, хотя на деле и больше было. Это тех только, кого хотя и не лично, но впрямую, глазами, так сказать, знаешь!

Далее - флигель-адъютант и управляющий канцелярией Ревельского генерал-губернатора, генерал-фельдмаршала Гольштейн-Бекского. Тоже к тому тысячей с пять.

Затем - капитан Астраханского пехотного полка. Суворов один тысячи стоит, но ведь и солдат сколь! А там - Польша, конфедераты - сколь лиц пред глазами промелькнуло? а глаза ведь молодые, зрячие, памятливые.

Сколько, десяток тысяч лиц наберётся уже?

А далее - и считать немочно. Румянцев, турки, Луганский пикинёрный полк, Мариупольский легкоконный полк, Бугский егерский корпус, с турками война, Очаков, Измаил... А Петербургский свет!

Тут уж, думаю, не менее тысяч сорока-пятидесяти лично знать успел, а зрительно - как бы и не с пятьсот тысячей лиц рассмотреть пришлось. Обвыкнешь уж тут, мнения-то составлять...

Да вот хоть сегодняшних взять усачей, гренадеров, что построение встречное собраны были, в Царёве-Займище, по поводу вступления моего в должность. Всё же ведь на лицах их написано было: и ожидание, и готовность, и тяготы перенесённые, и надежды, со мною связанные. И хотя вижу, понимаю, знаю я, сколь парадного чисто восторга исполнены должны быть лица солдатские, отца-командира своего встречающих, - но сие легко разум твой отсеивает, а видит доподлинное. То, что так и зовёт воскликнуть: "С эдакими-то молодцами - да отступать!" Да, конечно, фразу сию заранее заготовил я - оное требование само собою в должность командную входит; и жаль, что Барклай выше себя требования этого поставить пытался. Заготовил заранее, да - но сказал-то искренне! Воистину лица такие были у солдат, что чувство, фразою этой выражаемое, и на самом деле вызывали!

Но - о Барклае. Ход нынешней войны, а в особенности последние 9 дней выявили то, о чём я писал здесь как о некоем чувствовании. Тогда это таковым и было, ибо действия армий наших я видел издалека, да и не были они столь горячими, как ныне, когда Наполеон к Москве рвётся. Но уже тогда видно было: Михайла Богданович - хороший стратег и планировщик действий боевых. Это же удивлению подобно, насколько хорошо провёл он отступление армии своей! Багратион, правда, сделал больше; но то было больше реакцией гоняемой кошками мыши, которые, в общем, естественны, если только мышь не глупа - а князь Пётр далеко не глуп, хотя ум свой сильно потугами к героизму унижает.

Но Барклай отступление именно спланировал; и то, что он везде Наполеона обгонял, показывает ум его стратегический. А то, что армия его голодна не была ни разу, что, как тогда, со слов пленных, сами генералы французские поражены были, когда 100 тысяч человек потеряли - настолько чисто отошла армия Барклая... В общем, хороший начальник Главного штаба - вот Барклай! Отличный даже! И - повторюсь, - жаль, что обстоятельства, да и характер его не позволят его в должности сей употребить для вящей славы воинства нашего.

Так вот как раз сражения последних дней показали тот самый главный недостаток Барклая, о коем тоже тут размышлял я: операционного мышления не хватает ему; а тактического и вовсе мало. Потому в условиях, когда собственный штаб его откровенно против него работает и за отставку его едва ли не больше всей прочей армии интригует, - в этих условиях сломался он. Обезволел. Характер остался - того же великого князя Константина выгнал, да и Платова, который уж легендою устами газет петербургских стать изволил; но волю свою потерял он. Потому на всём протяжении этого времени Барклай и не имел строго и ясно определенного плана действий своих; внешне холодный и твёрдый, на деле метался он, отказываясь от первоначальной задумки и сочиняя новый план, коий иной раз отменял уже после наступления исполнения его.

Посему отступали мы, несмотря на стойкость арьергарда, за малыми исключениями, спешно и довольно хлопотливо. За 9 суток отдали противнику огромное пространство от Соловьёвой переправы до Царёва-Займища - при том, что Литву и Белую Русь вкупе до Смоленска шли, почитай, почти два месяца! Шесть сотен дней противу двух!

При этом не выиграно было времени ни часу: всё время французы давили на нас и вынуждали отходить и отходить. Конечно, давление, кое Наполеон оказывает ныне, не сравнимо с тем, что было в Литве; я и не сравниваю - однако же, теперь и армии наши совместны, а значит, уравновешивание известное сил тоже произошло.

Словом, оперативное управление войсками Барклаем представляло собою постоянный и каждодневный кризис - а сие ничем добрым кончиться не могло бы.

И всё на том.

Кратко изложу дела в арьергарде нашем - отныне уже моё это дело, за ним внимательно следить и управлять.

Кстати, Платова вернул я в армию. Но не в арьергард. Не го сие дело. Его дело - жалить и отвлекать, нападать и путать карты, расстраивать обозы и отвлекать силы.

Итак, арьергард генерал-лейтенанта Коновницына отступал ныне вначале на половину расстояния между селом Фёдоровским и Царёво-Займищем, а затем и с этой позиции - к Царёво-Займищу. Видно, не овладел ещё Пётр Петрович всеми силами своими: отступление хотя и происходило постепенно, однако в результате арьергард как-то нежданно насел на главные силы 1-й Западной армии, которые вследствие такого отступления остались без прикрытия.

Равномерно и командующий арьергардом 2-й армии генерал граф Сиверс 1-й доложил, что по мере отступления Коновницына будет "производить и своё отступление".

Это и стал первый кризис в армии, который разрешать пришлось уже мне. Оно же - одна из тех причин, по коим повелел я позднее выступать из Царёва-Займища; хоть и сам я не хотел давать сражение в видах того, что не овладел ещё вооружённою силою своею, но тем паче не давать боя под нависающей над нашею армиею армией Наполеона.

Всё - спать!

30 августа. Барклай официально сдал должность главнокомандующего. О чём, соответственно, известил императора:

"Имею щастие донести ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, что неприятель по занятии Дорогобужа, преследовал первую армию всеми соединенными силами, и 15 числа арьергард наш при Семехах был сильно атакован неприятелем. Сражение было жаркое, и продолжалось семь часов. Обе армии, шедшие тремя колоннами, соединились близ Вязьмы 16 числа, где позиция была столь для нас невыгодна, что я вынужденным нашелся взять другую при селе Царево-Займище, где стал с обеими армиями, и ожидаю атаки неприятельской; авангард же мой в 18 верстах. В таком положении обе армии нашел вчерашнего числа Главнокомандующий, Генерал от Инфантерии Князь Голенищев-Кутузов; почему дальнейшие движения сих армий теперь зависят от его распоряжений. Генерал от Инфантерии Милорадович со вверенными ему войсками вчерашнего числа приблизился к Гжатску".

Я же, давши приказ о вступлении своём в должность:

"Главная квартира село Царево-Займище

N 1

Высочайшим его императорского величества повелением вручено мне предводительство 1-й, 2-й, 3-й Западных и бывшей Молдавской армий. Прибыв ныне лично к первым двум, отныне впредь все донесения от них его императорскому величеству государю императору не иначе восходить будут, как чрез меня повергаемые.

Власть каждого из гг. главнокомандующих армиею остается при них на основании "Учреждения больших действующих армий".

Г. генерал от кавалерии барон Беннигсен состоять будет относительно ко мне на таком же основании, как и стоят начальники главных штабов относительно к каждому из гг. главнокомандующих армиями.

По случаю предназначенного мне укомплектования 1-й и 2-й армий войсками, приведенными г. генералом от инфантерии Милорадовичем, поручаются в начальство его 2-й и 4-й корпусы 1-й Западной армии".

- начал в наведения элементарного порядка. Оказалось, что не одни лишь казаки ведут себя, мягко говоря, вольно. Хотя для иррегулярного войска вопросы воинской дисциплины не так ставятся, как в регулярной армии; так что многое для этих диких сынов Дона извинительно - кроме, разумеется, неисполнения прямых приказов и нападения на своих же солдат или население. Однако, когда я увидел последние сводки потерь, у меня брови натурально полезли на лоб. В той же 1-й армии обнаружилось только недавних с лишком 2 тысячи дезертиров. И не просто дезертиров, а мародёров. То есть генералу Ермолову вольно было Платова обвинять в утере дисциплины в войске его, - но что же в подведомственной его штабу армии с этим делается?

Так что вторым приказом моим стал такой:

"Главная квартира село Старая Иванова

N 2

Сегодня пойманы в самое короткое время разбродившихся до 2 000 нижних чинов. Сие сделано не старанием начальников, но помощию воинской полиции. Таковое непомерное число отлучившихся от своих команд солдат во избежание службы доказывает необыкновенное ослабление надзора господ полковых начальников. Привычка к мародерству сею слабостию начальства, возымев действие свое на мораль солдата, обратилась ему почти в обыкновение, которого искоренить предлежать должны самые строгие меры. Главное дежурство 1-й армии отошлет пойманных сего дня бродяг при списках в полки, которых на первой раз предписываю оным наказать строжайшим образом. За сим имею я надеяться, что господа полковые начальники для пользы службы и собственной чести возьмут меры и старания к прекращению сего вкравшегося уже в большой степени вреда.

В будущее же время таковые пойманные по жеребью будут казнены смертию".

Конечно же, понимаемо сие: всё есть следствие падения морального духа войск из-за отступления длительного, неверия в успех армии своей, отчего иные солдаты начинают искать лучшей доли вне оной. Однако ж надобна боеспособность, а мародёрство таковую разрушает. Единовременно отписал я к старому знакомцу моему ещё по Измаилу и по миссии в Константинополь, начальнику ополчения Московского ген.-лейтенанту Моркову с просьбою употребить силы и его, поелику возможно, на пресечение зла сего:

"Гжатск

N 36

Милостивый государь мой граф Ираклий Иванович!

Армии нашел я между Гжатска и Царево-Займища. Мародерство, вкравшееся в армии, усилилось так, что, думая о сохранении сколько можно спокойствия в столице и окрестностях, я нахожу нужным обратиться и к вашему сиятельству с тем, чтобы вы находящимся ныне в Можайске, Верее и других местах войскам ополчения вашего дали повеления ваши, что естли бы мародеры от армий показались где-либо в окрестностях Москвы, то, перелавливая их, собирать при полках ваших и, по собрании некоторого их числа, мне доносить.

По мере изготовления войск ополчения Московского, направляйте их впредь, ваше сиятельство, всех к Можайску и чрез каждые два дни о числе собранных и готовых уже войск доставляйте мне сведение.

Пребываю с совершенным почтением вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов

Тотчас же стал прибирать к рукам и вольницу генеральскую. Зане один я теперь командующий, то старое разделение между армиями считаю излишним и даже вредным; но и отменять покуда не хочу, поелику есть у них командующие свои, чрез коих легче и мне управлять войсками бывшими их, а ныне - моими. Будут они наподобие корпусов под началом моим.

И начал с того, что решил отменить разделение арьергардов, уже прямо делу вредящее:

"Местечко Старая Деревня

N 28

Милостивый государь мой князь Петр Иванович!

По объяснению со мною Михайлы Богдановича, что кавалерия 1-й армии за употреблением оной чрез долгое время в авангарде вместо казацких полков, при оной не состоявших, ослабела до того, что на некоторое время нужно отдохновение и, следственно, заменение оной другою кавалериею, я по сему обращаюсь к вашему сиятельству с тем, чтобы вы, милостивый государь мой, приказали завтрашнего числа в помощь ариергарду 1-й армии в приличном месте выставить 15 ескадронов.

С совершенным почтением имею честь быть вашего сиятельства, милостивый государь мой, всепокорный слуга

князь Г.-Кутузов"

Но это пока не сильно тревожит: тут известно, как поступать, как порядок наводить, как солдат в рамки дисциплины воинской возвращать. Другое сильно угнетает, хотя уже и без того не верил я в существование "московской стены", кою Ростопчин обещал громогласно. Но всё ж, когда в рапорте начальника воинского самому царю окончательные видишь цифры о пополнении, на кое так рассчитывал...

"Главная квартира село Иваново

Я имел щастие всеподданнейше донести вашему императорскому величеству, что по повелению военного министра отправился я к соединению с армией со всеми на места прибывшими войсками.

В Гжатск прибыл я к армии с 14 589 человеками пехоты и 1 002 человеками кавалерии, ибо в прибывших эскадронах было сие число людей на лошадях, могущих быть употреблены в действие. Все сии люди по повелению главнокомандующего армиями князя Кутузова поступили на укомплектование полков действующей армии, при которой я и оставлен...

Генерал от инфантерии Милорадович".

В общем говоря, вздыхаю лишь...

Зато принял уж сег8о дни первую стычку ариергардную в новой моей должности. Улыбаюсь: первый бой в войне сей, хоть его и не сам вёл, а барон Крейц.

Ныне главные силы наши оставались на своих местах: 1-я Западная армия - при селе Царёво-Займище, 2-я - при деревне Зайцево. Только 2-й пехотный корпус генерала Багговута, вся артиллерия главных сил 2-й армии (кроме оставленных при них батарейной N 31, конной N 8 и 1-й Донской конной рот) и все обозы обеих армий выступили в этот день общей колонной по Смоленско-Московской дороге к деревне Ивашково - это около 4 вёрст к востоку от города Гжатска.

Сам я тоже переехал, как то из писем и приказов моих видно, в местечко Старая Деревня. Это за Гжатском уже, около 30 вёрст от Царёва-Займища.

Жаль мне обывателей гжатских - уж как они поезд наш встречали, когда узнали, что это сам Кутузов к армиям едет! Едва не вместо лошадей в карету впряглись! А что сказать им? - чудес не бывает, и городу их, милому вполне, предстоит пасть жертвою ярости неприятельской. Жечь его я запретил, впрочем; впрочем же и не верю, что будет исполнено приказание сие: оставленные на волю врага города, как правило, горят вследствие междувластия, когда появляется на улицах самый воровской элемент, в том числе и солдаты, от полков отбившиеся. Что из одной, что из другой армии.

Но дело, в общем, было малое, даже и отметить нечего. Разве что Сибирский драгунский и Донской казачий подполковника Андреянова 2-го полки упомянуть надобно, кои несколько раз противника отбрасывали. Справедливости ради сказать, впрочем, потребно, что Наполеон напуск свой приостановил. То ли мне в дела войти споспешествует, то ли к решительному сражению готовится, спугнуть меня боится.

Разочарую я его, пожалуй...

31 августа. Армии выступили из Царёва-Займища. Но доверие пока ко мне полное: все верят, что отступление сие вроде бы и не отступление уже, а манёвр для отыскания позиции новой.

И я не переубеждаю; да, в сущности, так оно и есть: как только сыщется позиция, где я смогу давешнюю мысль мою с успехом исполнить, то там и битву дам. Ибо не прельщает меня сражение лобовое - что толку, что победит тот, кто истребит больше солдат противника и займёт его позиции? Я хочу иного Наполеону устроить; я Канны желаю сделать ему! Не нужна мне одна победа в битве; в войнах нынешних битвы мало что решают. Во всех сражениях войны нынешней французы нигде не одержали решительного верха; даже на флангах наших Витгенштейн с Тормасовым в салочки с ними играют - ежели победит кто ныне, то назавтра неприятель его оттесняет куда-то; но за тем лишь, чтобы на следующий день самому оттеснену быть. Но что это дало нам?

Ничего! Мы отходим, оставляя землю нашу.

Но далее вопрос: и что? Ничего вновь! Армия сохранена, Наполеон верха так и не имеет и идёт, в целом повинуясь стратегическому плану русскому, а не своему. Стратегически он в ловушку идёт; и сам это понимает, отчего и бросается на арьергард наш, аки зверь лютый: лестно ему смять оный, на армию главную затем же навалившись и тем её к сражению невыгодному принудив. Видит он сам, что пространство - ничто ему; более того, оно ему вредно, ибо удлиняет линии коммуникационные и сил требует для прикрытия оных, равномерно и для гарнизонов. А их, в свою очередь, обеспечить нужно, а значит, выделять известные силы для заготовок провианта и фуража, затем силы для уже их защиты. И в результате видим мы, что в пункте том, для контроля над которым и роты много, две роты стоят, а там, где обозы армейские идут, надобно полки целые для охраны дорог растягивать.

Потому страстно желает он армию нашу настичь - однако не дам я ему того счастия, покуда сам твёрдо рассчитывать не смогу на верх над ним. Может, и не победить мне его - как и ему меня, но вновь впишу сюда мысль ту же, что в Петербурге при проводах высказал: "Победить Наполеона - не знаю, смогу ли; а вот обхитрить постараюсь". Была бы позиция, где армию упереть можно было бы; пусть подаётся по центру, я с флангов кавалерию на него брошу; а при наличии у меня казаков я неприятелю ещё и в тылу панику создам. Для того и Платова вернул, хотя внутренне согласен с Барклаем: неуправляем атаман, и горькую пьёт сильно в отчаянии, что графского титла вожделённого лишается. Но во фрунт и не собираюсь я ставить молодцов его - пусть тылы французские шевелят, покоя их лишая, а армию - подвоза своевременного. Вон как Винценгероде хорош с летучим отрядом своим а когда не один, а десятки отрядов таких? Да казачьих, которых не жалко? И коими управлять не надо - только выпусти, как свору собак, а там они сами неприятеля ищут, чтобы не победить, так хотя ограбить его; а армии-то регулярной всё едино - самим разбоем своим казаки положение её облегчают.

Так что отправил Карлушу Толя искать позиции, удобные для того. В замысел не посвящал его, разумеется, сказал лишь, что позиция нужна, где дороги сходились бы, не давая Бонапарту манёвра его излюбленного, и где холмы бы равнину некую обнимали, подобие подковы образуя. Но он способный офицер, он найдёт, что требуется, - ежели только есть позиция такова в местах сих.

Тем не менее пока отступаем.

А разочарованный Наполеон снова насел на арьергард мой. Конница Мюрата, корпуса Давуста и князя Понятовского - это же три корпуса! - перешли в приступ на генерал-лейтенанта Коновницына. Тот огрызается, останавливается, задерживается. Хорошо, что князь Пётр упрямиться не стал и отослал ему в поддержку два драгунских и уланский полки - то есть те самые 15 эскадронов, о коих я писал ему намедни. И в целом действия арьергарда в первый день мой полноценный при армии можно отметить как удачный.

Да, надобно отметить и солдат троих, о коих донесли мне, коих оказанные при самом Царёве-Займище храбрость, хладнокровие и находчивость помогли остановить весь авангард французский, особливо артиллерию его. Се пионеры 1 полка Никифор Поносов, Онуфрий Тимашенко и Никита Яковлев. Как сказано в рапорте о подвиге сём, они, "оставаясь последними в арьергарде, вызвались охотниками при быстром наступления неприятеля под сильными выстрелами, с особенным мужеством и неустрашимостью, уговорив товарищей, с быстротою и скоростью зажгли мост, опустили плотину, чем наводнили реку, а по окружающему неприятельский берег реки болоту оставалась одна дорога чрез деревню, которую зажгли, остановили тем неприятельскую артиллерию и спасли через то наших ретирующихся егерей, которых неприятель намеревался отрезать".

Поздравить их, может, фельдфебелями? Знаком отличия Военного ордена уж всяко надо отметить. С другой стороны помню я солдатика одного моего, в Бугском егерском корпусе. Помнится, всем был хорош, но от производства в унтер-офицеры отказывался наотрез. Дошло аж до меня, шефа, и мне он раскрылся: не хочу, говорит, собачиться со своим братом-солдатом. Этакий протестант! Но воин отменный! Что с ним сталось, узнать, что ли? Как, бишь, фамилия была его? Семён - помню, а фамилия? Прохоров или Прошкин, как-то так. Надо не забыть поручить Кайсарову отыскать сведения о нём. А то, поди, и служит ещё: удачлив был. Под Очаковом, помню, три или четыре дырки от пуль на обмундировании принёс, а у самого - ни царапины. Это у нас 88-й год был, когда ранило меня вторично. А было ему лет 25. Значит, он года 63-го, сейчас под 50 лет ему. Что ж, вполне при армии быть может. Забавно будет, коли он всё-таки в фельдфебели пробился. А коли нет... Хм, заставлю. Ежели жив останется, то в отставку после войны отправлю, с унтером за плечами хорошее место себе найдёт.

Эк меня! Что-то на слабости сентиментальные развезло...Устал днесь. В дела вхожу, управление перенимаю, бумаги требую, сам пишу. Армия суть механика сложная, часовщику швейцарскому до оной механики далеко... Там у него колёсики и шестерёнки железные, безголосые. А тут один крикнет: "Обошли нас!" - и всё подразделение с позиций срывается, глаза выпучив от ужаса. И кормить машинерию швейцарскую не надоть. А у армии командующего о том, да ещё о тысяче дел каждодневно голова думать должна.

Да вот хоть день сей и взять. Пропажу без вести 11 нижних чинов Польского уланского полка не беру - не сразу меры, вчера взятые, действенность иметь приобретут; да и ушли нестроевые. Хотя ушли явно к полякам Понятовского, что на французской стороне против нас воюют, так что не забыть дать команду Паисию, дабы внёс имена их в списки военной полиции - ежели обратно к нам попадутся, то расстрелять их без разговоров. А во что было - только из важного?

Арьергардные дела у Коновницына и Сиверса - наиважнейшее, ибо от них зависит спокойное устройство сил наших для сражения грядущего.

Коновницына, как сказано, теснили аж три корпуса. Часть французского авангарда усиленно пыталась обойти правый фланг арьергарда Коновницына, но отряд барона Крейца того не допустил. В свою очередь, обойти правый фланг позиций Крейца не позволил эскадрон штабс-капитана Сибирского драгунского полка барона Оффенберга 2-го.

Отступление центрального арьергарда неизбежно влекло за собой и отход находившегося к югу от него арьергарда графа Сиверса. Движение сие увенчалось успехом и весь арьергард Сиверса сосредоточился постепенно и беспрепятственно в назначенном ему пункте - у селения Рожества.

А далее - бумаги.

Отнёсся к царю о прибытии своём к армиям:

"Деревня Старая

Всемилостивейший государь!

Прибыв 18-го числа сего месяца к армиям, высочайше вашим императорским величеством мне вверенным, и приняв главное над оными начальство, щастие имею донести всеподданнейше о следующем.

По прибытии моем в город Гжатск нашел я войска отступающими от Вязьмы и многие полки от частых сражений весьма в числе людей истощившимися, ибо токмо вчерашний день один прошел без военных действий. Я принял намерение пополнить недостающее число сие приведенными вчера генералом от инфантерии Милорадовичем и впредь прибыть имеющими войсками, пехоты 14 587, конницы 1 002, таким образом, чтобы они были распределены по полкам.

Не могу я также скрыть от вас, всемилостивейший государь, что число мародеров весьма умножилось, так что вчера полковник и адъютант его императорского высочества Шульгин собрал их до 2 000 человек; но противу сего зла приняты уже строжайшие меры.

Для еще удобнейшего укомплектования велел я из Гжатска отступить на один марш и, смотря по обстоятельствам, и еще на другой, дабы присоединить к армии на вышеупомянутом основании отправляемых из Москвы в довольном количестве ратников; к тому же местоположение при Гжатске нашел я по обозрению моему для сражения весьма невыгодным.

Усилясь таким образом как чрез укомплектование потерпевших войск, так и чрез приобщение к армии некоторых полков, формированных князем Лобановым-Ростовским, и части Московской милиции, в состоянии буду для спасения Москвы отдаться на произвол сражения, которое, однако же, предпринято будет со всеми осторожностями, которых важность обстоятельств требовать может.

Имеющуюся ныне с армиею Смоленскую милицию и часть Московской, в готовность пришедшую, употребить я намерен таким образом, что приобщу их к регулярным войскам, не с тем, чтобы ими оные комплектовать, но чтобы их употреблять можно там было иногда к составлению с пиками третьей шеренги или употреблять их за баталионами малыми резервами для отвода раненых или для сохранения ружей после убитых, для делания редутов и других полевых работ, наипаче замещать нужные места при обозах, дабы уже там ни одного солдата держать нужды не было. При сем должно взять ту осторожность, чтобы внушить им, что их состояние от того ни мало не переменяется, что они остаются временными воинами и что все от вашего императорского величества им обещанное сохранится свято; сие готов я утвердить им и присягою.

От милиции имел я уже вчерашнего дня ту пользу, что помощию их поймано мародеров более 2 000 человек. Сие продолжается и сегодня.

В Московский межевой департамент отправил я инженерного чиновника для получения оттуда тех топографических карт, которые признаны нужными.

О неприятеле никаких сведений у нас нет, кроме того, что легкими войсками открывать можно или ведать от пленных, которых давно уже не было.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший

князь Михаил Г.-Кутузов"

Ему же донёс о численности армии неприятельской:

"Главная квартира при Гжатске

Кавалергардского полка порутчик Орлов, посланный парламентером до прибытия моего к армиям главнокомандующим 1-ю Западною армиею для узнания о взятом в плен генерал-майоре Тучкове, после девятидневного содержания его у неприятеля донес мне при возвращении вчерашнего числа довольно подробные сведения.

При встрече его неприятельских аванпостов по Смоленской дороге у деревни Коровино застал он короля неаполитанского со всею его кавалериею, которую полагает он около 20 000. В недальнем от него расстоянии фельдмаршала Давуста корпус, состоящий из пяти дивизий, имянно из дивизии Моран, дивизии Фриан, дивизии Гюден, который при сражении у Заболотье ранен и умер, дивизии Дессек и дивизии Компанс, силы которого корпуса полагает он около 50 000. Потом за оными в расстоянии 45 верст при деревне Заболотне корпус маршала Нея, составленный из трех дивизий, из дивизии Людрю, дивизии Разу и дивизии виртембергских войск, состоящий под командою виртембергского принца наследного. Корпус сей полагает он около 20 000. Потом в Смоленске уже нашел он императора Наполеона с его гвардиею, в силах около 30 000, и 5-й корпус, составленный из поляков, около 15 000, который корпус составлен из дивизий генерала Зайончека и генерала Князевича, следуемые по дороге, где отступала 2-я Западная армия, по которой он, Орлов, будучи возвращен, не нашел более никого, а слышал только он от французских офицеров, что на левом неприятельском фланге по направлению к Сычевке следуют корпусы фельдмаршалов Жюно и Мортье под командою вице-короля италианского, не более оба как в 30 000, что и составило бы 165 000. Но по расспросам, деланным нашими офицерами по квартирмейстерской части от пленных, полагаю я донесение Орлова несколько увеличенным.

Генерал от инфантерии князь Г.-Кутузов"

Учредил важных людей по должностям:

"Свиты его императорского величества по квартирмейстерской части генерал-майору Вистицкому принять должность генерал-квартирмейстера 1-й и 2-й Западных армий по случаю их настоящего соединения, к которому явиться всем офицерам сей части.

Той же части полковнику Толю находиться при мне.

Состоящий по армии полковник Кайсаров определяется при мне дежурным. Приказы, мною по армиям отдаваемые, им засвидетельствованные и объявляемые, принимать, как мои собственные.

1-го пионерного полку прапорщику Панкратьеву находиться при генерале от кавалерии бароне Беннигсене.

Лейб-гвардии гусарского полка порутчик Давыдов прикомандировывается к г. генералу от инфантерии князю Багратиону впредь до высочайшего утверждения его в адъютанты к нему.

Гг. корпусным, дивизионным, отрядным и прочим по них начальникам отослать по принадлежности к полкам всех кавалерийских регулярных войск и казаков нижних чинов, находящихся ныне при них на посылках, но довольствоваться на основании "Учреждения о больших действующих армиях" теми конвоями, которые определены к ним быть должны из главных квартир армий".

Сношался сего же дни немало с Ростопчиным:

"Новая Деревня

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Я обращаюсь с покорною просьбою моею к вашему сиятельству, уверен будучи, что не изволите отказаться в исполнении оной, а именно: приказать тотчас искупить и с сим посланным отправить для рабочих 1 000 топоров, 1 000 железных лопаток и 250 буравов. Деньги, на то употребленные, по извещению вашему с благодарностию возвращу.

С истинным почтением имею честь быть вашего сиятельства все покорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов

Видно, что за фрукт сей генерал-губернатор! Главнокомандующий армиею у него топоры выпрашивает!

И ладно бы сие! Ружья выпрашиваю, коими ополчение уже давно вооружено должно было стать!

"Новая Деревня

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Желая дать всевозможные меры к вооружению Московского ополчения, по предписанию г. военного министра от генерал-кригс-комиссара и от начальника Московского арсенала доставлены быть должны к вашему сиятельству, от 1-го ружья годные к употреблению, в Комиссариате находящиеся, а от 2-го ружья, усмотренные мною из ведомости вашей, милостивый государь мой, ко мне препровожденной. Вас же покорнейше прошу оные ружья приказать немедленно по сношению с графом Ираклием Ивановичем отправить куда следовать будет по его назначению.

С совершенным почтением имею честь быть вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов"

К генералу от инфантерии князю Дмитрию Ивановичу Лобанову-Ростовскому отнёсся с просьбою об отправке по два полка от каждого депо рекрутского из Костромы, Владимира, Рязани, Тамбова, Ярославля и Воронежа на Москву отправить. Немного сие, но дивизии две наберу тем.

Отправил письмо князю Алексею Ивановичу о том, что распределил приведённых Милорадовичем рекрут по армиям, а не корпус отдельный сформировал. И то ведь надобно: по получении ведомости о недостающем количестве людей иного решения и придумать не моглось, несмотря даже на то, что во всех случаях не отважился бы я отдельный корпус из рекрут оставить. Только лишь по 2-й армии некомплект с лишком в 5 тысяч человек. А заместить их удалось едва двумя тысячами.

Эх, "сумасшедший Федька"! Где твоя "московская стена"?

А вот она вся - по ведомости расположения и численности сил Московского ополчения: в Можайске 9 тысяч, в Рузе 8 с половиною, в Верее - 7. Всего 25 тысяч без малого. И все - фактически небоеспособны, ибо вооружены пиками и топорами! Останови, Михайла Ларионович, Наполеона пиками и топорами!

Посему отписал фельдмаршалу Салтыкову, что невмочно мне усилить корпус Витгенштейна за счёт армий здешних:

"Не ведая как только весьма мало о неприятеле, не могу никак еще исчислить его сил. Должно будет для спасения Москвы и чтобы постановить наводнению от неприятеля преграду дать сражение около Можайска, а до того времени отделить от обеих армий ничего не осмелюсь".

Вот так. Даже супруге не было времени отписать ничего, кроме коротенькой записочки:

"При Гжатской пристани

Я, слава Богу, здоров, мой друг, и питаю много надежды. Дух в армии чрезвычайной, хороших генералов весьма много. Право, недосуг, мой друг. Боже благослови детей.

Верный друг Михайла Г.-Кутузов"

Закончил день приказом выступлении войск к Можайску. Начали отход к деревне Дурыкиной.

Наполеон меж тем продолжал следовать за нашей отступающей армией. Сего дни авангард его занял Гжатск и сжёг его. Что я и предвидел, хотя человеколюбия ради и запретил настрого казакам город сей поджигать.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Демонстрацию, анналов достойную или же анекдотов, провёл ген.-лейт. Эссен 1-й. С целью отвлечь часть сил франко-прусского корпуса маршала Макдональда, что город Ригу блокирует, сей задумал ажно морской рейд к городу Данцигу. Для дела сего привлёк он английского адмирала Мартенса, коий и отправился из Риги к Данцигу ещё 21 августа с эскадрою, состоявшею из корабля "Абукир" и из нескольких фрегатов и транспортных судов. В качестве десанта на эскадре отправили трёхротный запасный батальон 30-го егерского полка под командою майора Авенариуса, в числе 400 человек, и взвод пешей артиллерии с 2 орудиями. Всем десантным отрядом командовал флигель-адъютант полковник Балабин.

Плохой ход некоторых транспортных судов, а также противные ветры и штиль не позволили эскадре прибыть к Данцигу ранее 31 августа. Но зато когда прибыла она, то произвела настоящий фурор, хотя и не в том смысле, в коем обычно это слово понимается. Местный гарнизон поднялся в ружьё, все решили, что город будет атаковать значительное соединение русское. В тревоге был весь город, что и действительно вынудило маршала Макдональда сосредоточить к нему часть своих войск из городов Мемеля и Пиллавы.

Правда, осады Риги это снять не помогло, но и сей демонстрации достало, дабы французы увидели, что и сами ответным нападениям подвергнуты быть могут.

1 сентября. Главные силы армии отошли за день до деревни Дурыкина.

Арьергарду пришлось сегодня тяжело. Ген.-лейтенант Коновницын донёс: "Сего числа в продолжении целого дня с семи часов утра неприятель с большим числом кавалерии и пехоты и с орудиями самого большого калибра преследовал ариергард. Несколько раз удерживали мы место и всегда принуждены были уступать оное. Следуя шаг за шагом, к вечеру он с 40 эскадронами атаковал мой правый фланг под протекциею двух батарей. В девятом часу дело прекратилось, неприятель остановился у деревни Старой, в десяти верстах от Дурыкина, имея свои ведеты впереди. Арьергард весь расположился при деревне Поляникове за семь вёрст от Дурыкина".

Под городом Гжатском арьергарду генерал-лейтенанта Коновницына пришлось проходить через обширный лес, затем через самый город и через мост в городе на реке Гжати. Здесь как раз и случился такой критический момент, когда, как сказывали участники дела, казалось, гибель была почти неизбежна.

Мюрат и Даву не упустили случая воспользоваться затруднительным положением Коновницына и настойчиво атаковали его. Одновременно с этой атакой левая французская колонна, наступавшая по дороге из села Белого, угрожала правому флангу арьергарда генерал-лейтенанта Коновницына обходом.

Однако наш арьергард вышел с честью из такого не только затруднительного, но и опасного для него положения. Много изумительных подвигов мужества оказали при этом чины арьергарда.

И опять пионеры! Хоть всем им Отличный знак вешай! Вот: роты подполковника Афанасьева 1-го изнова того же 1-го пионерного полка унтер-офицер Гавриил Иванов, пионеры Наум Мартынов, Гавриил Кондратьев, Юган Биллем, оставаясь в ариергарде последними, под сильными ружейными и пистолетными выстрелами, во время быстрого неприятельского наступления, с отменною быстротою, неустрашимостью и мужеством, подавая собою пример и уговорив товарищей, зажгли мост, чрез что и остановили неприятеля, а ретирующиеся наши войска довольно имели времени к выстраиванию.

С другой стороны - что же это? Да просто всё! Та же система моя, за что солдаты любили меня всегда: что заслужил, за то и получи - награду, либо наказание. Но беспременно: ни добрый поступок, ни злой без выдачи ответной быть не могут.

Рад я! Дня не прошло, как объявил я удовольствие - ещё и не наград! - вчерашним пионерам - а тут снова подвиг истинный! Под выстрелами пистолетными! Это ж с сажён десяти! Как представить сие! - один или двое держат неприятеля от приступа, пока товарищи их мост зажигают - и всё в двадцати, мочно тридцати шагах от врага!

Про казаков отмечу, кои с известного времени под вниманием особенным моим пребывают. Донского войска подполковник Власов 3-й "на правом фланге при городе Гжатске, имея в команде полки свой, 1-й Бугский, Перекопский конно-татарский и 1-й Тептярский, и выдержав в больших силах неприятельскую на себя кавалерийскую атаку, два раза обращал оного назад с потерею его и тем не допустил его отрезать наш арьергард".

Отметить должно и умелые и храбрые действия арьергарда генерала барона Крейца. Это отображение с другой стороны того же положения, когда войска арьергарда Коновницына стали отступать через город и переправляться по мосту в нём на реке Гжать. Угрожавшая обходом правого фланга арьергарда французская колонна двигалась к городу Гжатску по дороге из села Белого и так как эта дорога составляла кратчайший путь к мосту, то неприятель, овладев мостом, мог вполне свободно отрезать отступление нашим войскам, занимавшим лес перед городом.

Французский авангард стремительно атаковал наших егерей в лесу и хотя они отбивались настолько упорно, что дали время кавалерии и артиллерии центрального арьергарда переправиться по мосту через реку Гжать, но в конце концов вынуждены были очистить лес и были опрокинуты к городу Гжатску.

Из-за того арьергард генерала барона Крейца оказался не только отброшенным к реке Гжати, но и окружённым неприятелем. Нисколько не смущаясь таким оборотом дела, Крейц кинулся со своими драгунами и казаками в реку Гжать, перешёл через неё частью вплавь, частью вброд и перетащил по дну реки - подчеркну: по дну! - бывшие при арьергарде два конных орудия.

Неприятель к этому времени успел уже перебраться по не вполне сгоревшему мосту почти вслед за арьергардом Коновницына и вторично отрезал путь отступления арьергарду барона Крейца. Последний тогда бросился в сторону (к северу от города Гжатска), пошёл полями, ломая разделявшие их заборы и плетни, и успел ускользнуть от баварской кавалерии к деревне Лескино.

В этой деревне расположились драгуны, а Донской казачий Андреянова 2-го полк устроил засаду в лощине так скрытно, что неприятель не заметил её своевременно. 13 баварских эскадронов приблизились беспечно к деревне Лескино и совершенно неожиданно для себя были атакованы с фронта драгунами, а с флангов - казаками. Бой окончился в нашу пользу: баварцы потерпели полное поражение и были обращены в бегство с большой потерей.

Весь бой длился 13 часов. Коновницын на 16 верстах останавливался 8 раз, но всегда уступал.

При всей положительности известий сих меня это несколько тревожит. В достоинствах генерала сего и в мужестве войск сомнений нет. Но такой натиск, который ныне французы показывали, должен быть как-то отвечен; а чем? Не желаю в арьергард выделять больше войск, нежели есть там; иначе можно дойти до того, что там будет сражаться более, нежели в армии главной останется. Бонапарт хочет принудить меня к сражению, столь рьяно на арьергард мой наваливаясь, - но рано ещё. Так и так Коновницыну держаться надобно, ибо нечем подкрепить мне его.

По данным нашим (пленных давно уже не было) Наполеон сам прибыл в Гжатск.

2 сентября. Весь день занимался ныне подсчётом сил своих. Путаница в рапортах - полнейшая! Буду это дело в жёсткий кулак брать, не то расхождения такие, что и чёрт ногу сломит. Кто учитывает отданные в арьергард войски, кто нет. Кто указывает нестроевых, кто - только строевых. Кто даёт среднюю численность, кто - на момент составления.

Кое-как надавил на штабных, чтобы составили единую ведомость.

В целом получается у меня следующая картина.

Согласно рапорту генерала Барклая-де-Толли, 29 сего числа количество войск исчислялось в его армии 72 тысячи 400 человек, включая 6 700 казаков. Во второй армии у князя Петра - 34 800, включая 3 тыс. казаков. Всего 97 800 регулярных войск.

Ох, как мало! Откровенно говоря, а рассчитывал на большее. Перед Смоленском было с лишком 130 тысяч, правда, с казаками. Но сейчас и с казаками у меня 107 200. Выходит, что в Смоленске, у Лубино, в арьергардных боях и в результате дезертирства Барклай потерял 23 тысячи! За две-то недели!

Тем временем армии наши заняли позиции у Колоцкого монастыря. Отошли двумя параллельными колоннами: 1-я Западная армия - по новой Смоленской дороге, 2-я Западная армия - по старой Смоленской дороге через деревни Барыши, Калужское, Дьяково, Строгово, Бараново и Золотилово.

На арьергард давят всё настойчивее. Коновницын донёс князю Багратиону следующее:

"Его светлость главнокомандующий армиями князь Голенищев-Кутузов предписал мне, дабы с ариергардом держался долее и что для армии нужно четыре часа времени. Вследствие чего сделано от меня следующее распоряжение. Часть ариергарда с пехотою и кавалериею заняла позицию, хотя не довольно выгодную, при селении Полянинове, но будет держаться сколько можно. Другая часть отойдет за 3 или 4 версты и займет там другую позицию. Ежели с первой позиции буду сбит, перейду на вторую и стану там держаться до самой крайности. Согласно сему, приказано было от меня и генерал- майору графу Сиверсу, дабы он, удерживая левый фланг ариергарда, со всем усилием держался с ариергардом моим на одной высоте. Получив повеление вашего сиятельства, дабы генерал-майор граф Сивере, согласно воле вашей, удержал позицию при Колесниках и сам буду при Полянинове держаться также. Я буду также, если надобность потребует, подкреплять генерал-майора графа Сиверса".

Отряд левого фланга под начальством генерал-майора графа Сиверса 1-го не смог, однако, удержаться после того как не смог удержаться казачий отряд генерал-майора Карпова 2-го, несмотря на присланный ему в подкрепление Ахтырский гусарский полк. Багратион остался недоволен таким положением дела, приказал генералу графу Сиверсу 1-му снова занять Колесники; результатом этого приказания явился упорный бой из-за обладания деревней.

У арьергарда борона Крейца тож. Но тот удержал деревню Журавлёво.

Во 2-м резервном корпусе генерал-лейтенанта Эртеля мелкие стычки с противником при местечке Лафе Минской губернии.

Более ничего существенного не произошло. Разве что квартирмейстеры Вистицкого и Толя нашли добрую, по их словам, позицию несколько далее к востоку. Близ села Бородина. Смотрел на кроки их - действительно, похоже, что неплохая позиция. Завтра поеду осматривать. Но для отвлечения внимания неприятели от планов наших на возможное сражение здесь снёсся с Тормасовым с просьбою следующей:

"Деревня Михайловка

Милостивый государь мой Александр Петрович!

Прибыв к армиям, нашел я их отступление у Гжатска. Настоящий предмет движения оных состоит в том, чтобы силами, еще в ресурсе сзади находящимися, усилить их в такой степени, что желательно бы было, чтобы неприятельские немногим чем нас превосходили. Вчерашнего числа силы наши умножились до 15 000 человек приведенными баталионами из рекрутских депо и последствеино усилятся войсками Московского ополчения.

Таким образом, ожидать буду я неприятеля на генеральное сражение у Можайска, возлагая с моей стороны все упование на помощь всевышнего и храбрость русских войск, нетерпеливо ожидающих сражение. Ваше превосходительство согласиться со мной изволите, что в настоящие для России критические минуты, тогда как неприятель находится уже в сердце России, в предмет действий ваших не может более входить защищение и сохранение отдаленных наших польских провинций, но совокупные силы 3-й армии и Дунайской должны обратиться на отвлечение сил неприятельских, устремленных против 1-й и 2-й армий. А посему вам, милостивый государь мсй, собрав к себе все силы генерал-лейтенанта Эртеля при Мозыре и генерал-лейтенанта Сакена при Житомире, итти с ними вместе с вашею армиею действовать на правый фланг неприятеля. За сим господин адмирал Чичагов, перешедший уже со всею армиею сего месяца 17-го числа Днестр у Каменца, примет на себя все те обязанности, которые доселе в предмет ваших операций входили, и, занимая действиями своими пункты, ныке вами оставляемые, содержать беспрерывную коммуникацию с вашим высокопревосходительством, операциями своими содействовать должен всеми силами общей цели, о чем я ему с сим и пишу. С сим нарочным буду я ожидать уведомления вашего, милостивый государь мой, о тех мерах, которые вы посему предпринять изволите, равно о пунктах ваших операций и сведения о состоянии ваших сил.

С совершенным почтением честь имею быть вашего высокопревосходительства милостивого государя моего всепокорный слуга

князь Г.- Кутузов"

А пока составляли диспозиции к движению к пункту сему:

"Колоцкий монастырь.

1-я и 2-я армии выступают из нынешнего их расположения тремя колоннами к селу Бородину на реке Колоче в 2 пополуночи следующим порядком:

1-я или правая колонна, состоящая из 2-й армии князя Багратиона, идет правым флангом проселочною дорогою от дер. Дурыкиной, чрез дер. Батюшково, Барышево, Андрюшина, Калуское, Дьяково, Поповку, Зайцову, Шапкину, Острог, Баранову, Золотилову, село Рожество, село Бородино.

2-я или средняя колонна под командою генерала от инфантерии Дохторова, состоящая из корпусов 5-го, 3-го и 6-го, идет правым флангом по большой почтовой дороге от дер. Дурыкиной чрез село Дровнино, дер. Твердики, Григорово, Драхвец, почту Гридневу, Власова, Шохоеву, Колоцкой монастырь, Акиншину, Валуеву до села Бородина.

3-я или левая колонна, состоящая из корпусов 2-го и 4-го, идет правым флангом по проселочной дороге от дер. Верятинюй чрез дер. Гагулеву, Приданцову, Шоголеву, Железшжоеу, Лусось, село Вешки, дер. Самодуровку, Прасолову, Грышеву до села Бородина.

Артиллерия обеих армий следует по большой почтовой дороге с вечера.

Квартирмейстеры с фурьерами до рассвета явиться должны к подполковнику Хоментовскому для принятия лагерных мест.

Главной квартире быть в селе Бородине".

Но более пока не делами военными занимаюсь, а больше комиссариатскими - выбиваю из Ростопчина и местного начальства сухари и продовольствие.

"N 5 Деревня Михайловка

Милостивый. государь мой граф Федор Васильевич!

По получении почтеннейшего письма вашего сиятельства от 18 августа г относительно затруднений в заготовлении и доставлении из Москвы для армии хлеба, спешу уведомить вас, милостивый государь мой, что в армии теперь настоит крайняя нужда в хлебе, почему покорнейше прошу, обратив находящуюся в Москве муку в сухари, употребить всевозможнейшее старание о наискорейшем доставлении оных в армию к Можайску.

Имею честь быть с совершенным почтением и преданностью, милостивый государь мой, вашего сиятельства всепокорным слугою

князь Михаил Г.-Кутузов"

Он ведь давеча написал мне прелукаво:

"В случае крайней нужды можно будет муки отправить отсюда до 10 000 кулей. Но теперь все отправления сделались почти невозможными по той причине, что подвод потребно на случай отправления из Москвы государственных вещей, архив, заведений, арсенала и комиссариата по примерному исчислению до 16 000. Равномерно и сбор хлеба с губернии нельзя полагать возможным от занятия крестьян подвозами".

Да уж, "стена московская"...

"Милостивый государь граф Федор Васильевич!

Я приближаюсь к Можайску, чтобы усилиться и там дать сражение. Ваши мысли о сохранении Москвы здравы и необходимо представляются. Помогите Бога ради в продовольствии, я его нашел в тесном состоянии.

Всепокорный слуга и проч.

князь Михаил Г.-Кутузов

В Москве моя дочь Толстая и восемь внучат, смею поручить их вашему призрению.

Михаил Г.-Кутузов"

Калужскому гражданскому губернатору - с тем же:

"Милостивый государь мой Павел Никитич!

По необходимой надобности в армиях в муке и овсе прошу покорно ваше превосходительство поспешить доставлением оных из имеющегося в губернии, высочайше вам вверенной, запаса к Можайску сколь можно более. Отправление сие должно направлено быть ближайшею дорогою к Москве, а оттуда в Можайск.

Пребываю с истинным почтением, милостивый государь мой, вашего превосходительства всепокорный слуга".

Всё, недосуг писать более. Завтра день трудный, да и глаза болят, поберечь надобно.

3 сентября. Главная армия снялась с позиции при Колоцком Монастыре и отступила на позицию при село Бородино.

Я же с утра ездил осматривать позицию. Запишу кратко, ибо есть у меня теперь надежда, что позиции сии вскорости уже историческим стать могут. Во всяком случае, сами по себе дают они шанс не просто жестоко оттрепать Наполеона, а устроить ему те самые Канны, о коих я столь нередко мыслю уповательно.

Но по порядку.

Проехали по новой Смоленской дороге Валуево, Бородино, Горки, завернули в Семёновское... Походная коляска моя, кстати, очень неудобна, тряска, разделена зачем-то пополам так, что для ног остаётся весьма мало места. К тому ж и довольно жарко нонеча.

Ехали медленно, чтобы получше рассмотреть всё. А тут ещё пришлось взять с собой в коляску пару адъютантов. И с десяток дежурных офицеров верхами. Часто останавливались, и я посылал их туда-сюда для осмотра местности. Потом сверял их доклады с картой и думал, думал...

Позиция сия весьма велика. Оглядел с возвышенности возле дер.Горки - взглядом окинуть всё пространство тяжело, далеко. Пройти от края правого фланга, который я намерен расположить до дер. Масловой, вбок от Горок, до края левого фланга, который будет у дер. Шевардино, - тут надо планировать именно часа два. Задержка команд не менее получаса займёт - надобно учесть сие. А лучше и час заложить. В этом полагаться надобно на рассудок генералов на местах; 2-ю армию поставлю на левый фланг, 1-ю - вправо, и пусть на месте Багратион с Барклаем командуют. За собою главное оставлю - 2-й корпус, 5-й, резервную кавалерию Уварова. Чтобы когда надо будет, могли задачу мою исполнить, прямо приказы получая.

Что ещё?

Позиция при Бородине относительно хороша для бедной вообще позициями России: перед фронтом нашим в неудобной для форсирования долине протекает река Колоча. Сзади неё есть несколько высот, удобных для обороны.

Трудность же заключается в том, что Новая Смоленская дорога, удобная для марша обеих армий и при обороне, и при наступлении, проходит параллельно реке и, следовательно, фронту, отчего при неблагоприятном развитии событий отступление левого фланга нашего становится проблематичным.

Кроме того, в шести километрах южнее и параллельно Новой Смоленской проходит Старая Смоленская дорога, по которой весьма удобно зайти в тыл обороняющемуся войску нашему.

Что остаётся? То, что обязан я и вынужден завернуть войска перпендикулярно обеим дорогам. На чём всё преимущество наличия реки перед фронтом обороны теряю. Зато приобретаю большую заботу в виде пустой и незащищенной равнины на левом фланге. Более того, сам по себе левый фланг делён надвое Утицким лесом, за которым и идёт Старая Смоленская дорога, отчего туда, автономно от всей армии, нужно ставить сильный корпус.

Оборонительные укрепления могут исправить известные недостатки левого фланга, но в целом они, конечно, не заменят роли естественных природных препятствий. Вследствие этого для охраны флангов этих укреплений надо будет выдвинуть определённое количество войск, которые неизбежно оказываются стоящими в чистом поле и прежестоко будут страдать от артиллерийского огня и атак конницы противника.

То есть укрепления становятся нашей же ахиллесовой пятою: как только прикрывающие фланги войска будут выбиты, тут за сохранность окопов сих я и Полушкине дам.

Следовательно, что? Следовательно, я должен не допустить вот такого, перпендикулярного дорогам построения. И как-то принудить Наполеона атаковать меня в выгодной для меня позиции.

А ещё лучше - дать ему переправиться на сей берег Колочи и взять его в три огня: от Бородина, с центральной высоты и от Семёновского, с Шевардина. Тем более что высоты сии образуют нечто вроде амфитеатра над болотистою равниною меж ними, к тому ж ручьями изрезанную. А с правого моего фланга в кульминационный момент сражения отправлю я в тыл неприятелю корпуса Уварова, Багговута, Остермана и Лаврова! Устрою-ка я именитому сопернику моему вторую Слободзею! За Цезаря не мню себя, но местность располагает Фарсальского сражения его план применить. Как он свои шесть когорт, я свои три корпуса за кавалерийскою завесою спрячу.

А чтобы втянуть неприятеля в бой именно на правом фланге моём, покажу ему слабое укрепление там, у Захарьино, да казаков. Да в селе Бородине мост защищать пару полков поставлю.

Но основную атаку придётся Наполеону по центру предпринимать. Отбросит он завесу мою на правом фланге моём, - обнаружит непременно, что переправы через Колочу не будет ему тут. А будет она возле Алексинок да Фомкино. Вот и пусть там переправляется. Справа у него лес - неизбежно на равнину он пойдёт через Шевардино. А я там редут модный поставлю. И на центральном кургане - ещё один. И свободным у него останется лишь направление на овраг Семёновский. Вот пусть туда и идёт, меж фланговых огней.

Ну, скажем, это грубая схема. Наполеон не дурак, на Семёновское под огнём шагать не будет. Он на верное первым делом займётся подавлением редутов сих. Того и надобно мне! Лишь бы продержались они часа три, дали втянуться войскам французским в бой - а там я кавалерию свою с правого фланга по-за рекою на тылы их брошу. А следом Багговут с Остерманом двинутся, гвардиею подпираемые.

Вот и появляется у меня шанс неплохой разбить Наполеона. Ах, окружить его если бы! Он рвался в генеральное сражение, чтобы решить судьбу войны? Что же, он его добился. И судьба войны в нём решена. Только вот не так, как ему хотелось бы.

Ах, мечты! Но в том ведь и состоит искусство полководческое, чтобы мечты лёгкие поначалу в замысел преобразовать, замысел в подготовку, подготовку в дело, а дело - в результат. Мечта есть, замысел вроде бы тоже понятен; теперь надобно готовиться... Посижу вечером над картою, померяю, что и куда.

Сражение, конечно, неизбежно: армия того хочет. Да и общество. Истинного положения её там не знают; а в армии не совсем понимают. Во всём обвинили Барклая; но он единственный, кто понимал слабость нашу. Духом армия сильно, это видно: но отчего же в прежних сражениях войны она демонстрировала героизм, но не результат? Почему при Валутиной горе добились минимума - спасли хвост армии, но, к примеру, даже не попробовали дойти и уничтожить корпус Жюно? Ведь знали, где тот переправился: казаки и егеря видели, доложили.

Да, магия имени Наполеонова. Есть она, даже и на меня воздействует, хоть и не боюсь я его. Боялся бы, не высовывался, сидел бы себе в Петербурге, в салонах стратегию разбирал...

Не только имя тут знаменитого неприятеля нашего. Главное, вижу я, - это, если быть честным, а не дипломатичным, как в письме к Катиньке, кое, знаю я, по салонам разойдётся; это недостатки воображения генералитета нашего. Знают они, видят, что Наполеон воюет по-новому. Сама храбрость солдата его поставлена им вспомогательным элементом большой его стратегии. Потому храбр француз, что знает: храбрость сия включена уже в цену победы; но победа выкована не в надежде на переменчивое счастие баталии - и переменчивую храбрость солдат, кстати! - а выстроена гением их императора. Французу не страшно быть храбрым; он знает, что это не напрасно. Наполеон приучил своего солдата к победам, как к профиту от соглашения взаимного: они ему - храбрость свою, он - им победу и добычу при малом относительно числе жертв.

У нас же другое. Солдат русский храбр бесконечно; он стоек под огнём, он не прихотлив, он находчив, он дисциплинирован. Но он же и видит, что все эти качества его куда как часто являются разменною картою в игре с неприятелем, когда по неумению своему командир его все карты сбросил и теперь вынужден вытаскивать туза - великого солдата русского! Островно вспомню: в напрасных, ненужных кареях солдаты стоят, а командир их с ледяною уверенностью предлагает им и дальше: "стоять и умирать". Они и так умирают; но ради чего? Неужто Раевский под Салтановкой не сумел измыслить ничего иного кроме как бросать солдат своих на плотину под огонь перекрёстный? Паскевич вон придумать смог; но Паскевич мал чином ещё, потому мог утвердить движение своё у Раевского, но не сделать основным его, пока Раевский будет неприятеля в недоумение вводить демонстрациями ложными. Почему у Лубино одну лишь боевую схему применяли: подкреплениями усиливать бьющихся на позициях. Отчего не обход? - ведь была и кавалерия.

Наконец, не зря я так подробно описываю дела арьергардные (кстати, надо бы еж прекращать, ибо картину составил себе я уже). А ведь та же схема простейшая, кою уже вон даже недалёкий Мюрат стал разгадывать запросто: высоты, на них пушки, перед ними егеря, за ними конница. Надавил неприятель, подались егеря назад - значит, пушки на передки и поволокли назад их под прикрытием кавалерии. Нашли ещё высотку, снова встали - и так далее. Казаки лишь из арсенала своего степного, дикого, добывают кунштюки забавные; но что могут казаки? Задержать и тоже утечь, пока противник синяк потирает; потому как ничего более синяка конница эта иррегулярная нанесть ему не может.

На себя ссылаться не принято, но тут я сам с собою беседую; так вот: кто-то что-нибудь знает про подобные бои арьергардные, когда я армиею командовал в 1805 году? Нет, потому как не за собою вёл я противника, а за нос водил. И вместо глупых этих схваток за высотки с приказом: "Встань и умри!" тоже кунштюки применял. Как Мортье разбил красиво, а? Что помешало? Вновь - генералитет. В данном случае - неумение согласованно движения обходные совершать. И это - болезнь генералитет нашего! Что там Кремс этот? не Бог весть какая вершина тактики: один корпус поставить в засаду, а вторым обойти и сзади прихлопнуть генерал Докторов - хороший ведь генерал, среди лучших в армии нашей! - почти сорвал успех. Приди он к 8 утра в тыл дивизии Газана, как намечено было, - тогда не успевал бы Дюпон на выручку к ней. И взяли бы мы и дивизию, и Газана, да и Мортье, пожалуй, ибо рассказывали, что порывался он со своими остаться, участь общую принять... Но Докторов вместо восьми утра пришёл в пять пополудни - без пушек и кавалерии, и вместо того, чтобы уложить Газана в мешок, сам оказался в окружении и под ударами с двух сторон. Да добавить к тому Милорадовича, коий весь день лишнюю кровь лил, держа французов с фронта! И вот - вместо уничтожения корпуса французского потрепали его лишь, да и сам Мортье ушёл. А полностью бы его взяли, корпус тот, да с маршалом его? Поди, задумался бы Наполеон о видах своих на победоносное завершение кампании. Если уж даже после такой полупобеды, полу-не-пойми-чего Пруссия настолько впечатлилась успехом нашим, что в войну вступила, - то каковы измыслить можно политические последствия полного разбиения целого корпуса Наполеоновского?

И всего-то - один генерал и неумение его движение спланировать! А этот ведь из лучших ещё!

А ведь посмотреть если - во всей кампании сей ни одной даже попытки не было, что-то похоже применить. Опять же лишь Платова вспомнить, с "вентерем" его под Миром. А боле - никто. Но к генеральному сражению рвутся генералы наши, с чего-то убеждённые в победности его, но не умея даже малейшего движения обходного исполнить. Что они хотят в сражении сём делать? "Стоять и умирать"? Так это царю Леониду спокойно делать было; и то ведь обошли его! "300 спартанцев легли в Фермопилах - и до сих пор целый мир помнит их!" - сказал тут намедни кто-то в ставке главной. Так ты чего хочешь? Чтобы 100 тысяч русских легли - где? да хоть бы у этого Бородино... - и что? Чтобы весь мир запомнил их как дурачков, которые встали и умерли - и тем отдали Отечество своё на поругание и растерзание завоевателю?

Нет, я того не желаю.

Более того. Даже если мы выстояли и умерли не все. Что опять же дальше? Хоть бы и в случае поражения своего Наполеон всего лишь отступит, сблизится со своими флангами, усилится резервами, затребует подкреплений у своих союзников. А вот все четыре русские армии - ослабнут. Ибо пока Наполеон шел длинным языком к Москве, он не был опасен ни Витгенштейну, ни Тормасову с Чичаговым. А приблизившись к корпусам своим фланговым, кои столь славно в потолкушечки с нашими боковыми корпусами играют, - получит Наполеон все возможности всеми силами своими на них навалиться. По очереди. И я мало что смогу сделать, ибо труда нет исчислить, с колико изрядною потерею сможем мы превосходящую нас по численности армию французскую назад отбросить. Пожертвовать тысячами жизней солдат Главной армии для того, чтобы в самом победном для нас случае предоставить Наполеону такое счастье, - этого не желаю я.

Посему одна возможность лишь и остаётся, о коей я уже говорил в начале: не сдержать и не отбросить Наполеона. Нет! Надобно устроить ему что-то наподобие Кремса - чтобы столь изрядно побит был, дабы о марше дальнейшем на нас уж и помышлять не мог. В идеале, конечно, Слободзею мыслил бы я; но с Наполеоном не льщу себя надеждою такой, однако Фарсал сотворить, дабы и лагерь свой вынужден был бы бросить он - сие возможно. Оно же важным было бы прологом к решению политическому войны сей, для обеих сторон несчастной неизбежно: побитый Бонапарт, и сегодня-то мира ищущий, тогда бы на важные условия наши согласился бы, ибо уважать себя мы его заставим.

Но - рано о том! Исполнить бы сие, а там уж видно будет...

Собственно, к первому шагу исполнения замысла моего уже приступил я: донесли, что согласно приказанию моему, "главные силы 1-й и 2-й Западных армий отступили от Колоцкого монастыря к селу Бородино, где и расположились на позиции параллельно течению реки Колочи, имея свой правый фланг недалеко от деревни Маслово и упираясь своим левым флангом в деревню Шевардино и частью в деревню Доронино".

Войски расставить распорядился я следующим образом.

Позицию приказал усилить укреплениями: на оконечности правого фланга, у леса, фронтом к реке Москве, были построены три флеши; у дер. Горки, на новой Смоленской дороге -- две батареи, одна выше другой, одна на три орудия, другая на девять; в центре позиции, на высоте -- большой люнет, вооружённый 18 орудиями; впереди и южнее д.Семёновской -- три флеши, около дер. Шевардино - редут пятиугольный с 12 орудиями; село Бородино, на левом берегу Колочи, приведено в оборонительное положение.

Позиции распределил так: правый фланг и центр -- войсками 1-й армии Барклая-де-Толли (2-й и 4-й корпуса, под общим начальством Милорадовича, за р. Колочей до Горок; от Горок до центрального люнета -- 6-й корпус; 1-й резервный кавалерийский корпус Уварова и девять казачьих полков Платова -- уступом за правым флангом первой армии. Левый фланг займётся войсками 2-й армии князя Багратиона (7-й пехотный корпус от батареи Раевского до д. Семёновской; 8-й корпус -- от Семёновской до Шевардино, включая флеши.

Кавалерийские корпуса станут во второй линии за пехотными корпусами (2-й кавалерийский корпус -- за 4-м пехотным, 3-й -- за 6-м и 4-й -- за 7-м). Общий резерв (3-й и 5-й пехотные корпуса и две кирасирские дивизии) станут -- у д.Князьковой, артиллерийский резерв (300 орудий) -- у д.Псарёвой.

Всего на данный день у меня 103 тысячи регулярных войск (72 тысячи пехоты и 17 тысяч кавалерии) при 640 орудиях. Кроме того, 7 тысяч казаков и 10 тысяч ратников ополчения.

Арьергарды наши сегодня почти покойны были. От аванпостов никакие движения неприятеля не замечались. По показаниям пленных, коих казаки графу Сиверсу доставили, им был вчерашний день растахом объявлен для приготовления к сражению на нынешний день. Коновницын, впрочем. Доносит о неких движениях неприятельских, но слабых. Одно лишь стремление его было сильное: неприятель шёл на дорогу, ведущую к Рузе, но, быв атакован, остановился.

В главной позиции неприятеля никакой важной перемены не замечено, он стоит впереди города Гжати между Будилово и Казасково. Из армии их целый день отправлялись слабые, больные и худоконные назад к городу Гжати.

Любопытно: я ещё в сражении не уверен - а они уже что-то знают! Так что следствие одно мне: ещё менее понять давать о планах и мыслях своих. А то, похоже, из штаба нашего к Наполеону какие-то донесения идут.

Тем временем возле города Дриссы было дело в 1-м Отдельном корпусе генерал-лейтенанта графа Витгенштейна, коий с 23 августа стоял при реке Дриссе спокойно, если не принимать в расчёт налетов и партизанских действий его кавалерии, происходивших в корпусе довольно часто. Известно сталось, что 1 сентября Витгенштейн получил известие о появлении французских войск в довольно значительных силах у города Дрисса, кои и в действительно обнаружены были и оказались маршевыми батальонами и эскадронами, шедшими для усиления французского корпуса маршала Удинота.

Генерал Витгенштейн выслал из деревни Грамоши к городу Дриссе под начальством войска Донского полковника Родионова 2-го летучий отряд в составе полка его имени, сотни Донского казачьего подполковника Платова 4-го полка, эскадрона Рижского драгунского полка, поставив этому отряду задачу "обеспокоить, а ежели можно, то и разбить" какую-нибудь из французских вспомогательных колонн.

Летучий отряд переправился через реку Западную Двину у города Дриссы, застигнул врасплох французский маршевый батальон и эскадрон французского 7-го конно-егерского полка, напал внезапно на эти части, разбил их, захватил в плен 50 человек и возвратился в деревне Грамоши.

К сему прилагаю донесение Витгенштейна от 3 сентября:

"Генерал-Лейтенант Граф Витгенштейн из мызы Соколищи от 22 Августа доносит следующее:

После всеподданнейшего донесения от 16 Августа с неприятелем ничего не происходило; он находится в тех же самых укрепленных местах под Полоцком, и претерпевает страшный голод; от чего мрет у него много людей, и дезертирует ежедневно человек по 50".

От Тормасова также известия добрые.

"Генерал от Кавалерии Тормасов, от 22 минувшего Августа из лагеря при городе Луцке, доносит ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ следующее:

Августа 17 с войсками мне вверенными прибыл я благополучно в город Луцк. В продолжение марша моего к городу Ковлю заняты были нашими отрядами местечки: Ратно, Выжва, Мацеиов, Любомль и Туриск, как для обеспечивания движения моего, так и для наблюдения за направлением сил неприятельских; вскоре по прибытии моем к Ковлю, появился неприятель в больших силах на левом моем фланге в местечке Шацке, атаковал пост находившийся в Любомле. Я тотчас приказал авангардному командиру Генерал-Адъютанту Графу Ламберту рекогносцировать неприятеля, и буде найдет его в размерных себе силах, атаковать и занять местечко Любомль; в противном же случае, не подвергая людей напрасной потере, с неприятелем в дело не входить, но иметь его в наблюдении. При сем рекогносцировании конно-татарского уланского полка Полковник Кнорринг с одними охотниками вверенного ему полка и с частью казачьего Власова 2 полка разбил неприятельский передовой пост, из пехоты и конницы состоящий, и взял в плен до 50 человек. Граф Ламберт подступил с кавалериею своею к местечку Любомлю на малую дистанцию пушечного выстрела, но открыв, что неприятель в силе, остановился в 4 верстах, не быв им обеспокоиван. Генерал-Майор Чаплиц на посту в Выжве в тоже время был сильно атакован 8 батальонами Австрийской пехоты и частью кавалерии; но не смотря на усилие неприятеля, пост сей с большою для него потерею был удержан, и в плен взято нами 34 человека. С нашей стороны убито: Обер-Офицеров 3, Унтер-Офицер 1, рядовых 29; ранено: Штаб-Офицеров 2, Обер-Офицеров 2, Унтер-Офицеров 5 и рядовых 135.

Через взятых в плен я осведомился, что Князь Шварценберг со всеми силами находится в Шацке и должен действовать на Ковель, а Французский Генерал Ренье присоединив к себе конфедератов Польских, от Любомля в левый наш фланг. На другой день, т.е. 14 числа неприятель во всех пунктах более нас не тревожил. Не имея намерения вступить с ним в генеральное сражение, но только по возможности удержать стремление его, дабы тем более выиграть время к сближению 1 колонны Молдавской армии к Дубно, я 15 числа предпринял марш к Луцку, дав всем отрядам, занимавшим передовые посты, следующее направление: Генерал-Майор Князь Хованский от Ратно должен был присоединиться ко 2 корпусу, состоящему между Датина и Несухоижа. Сей корпус 14 числа прибыл к Ковлю, оставя небольшой отряд под командою Генерал-Майора Бенардоса, для прикрытия марша Генерал-Майора Чаплица от Выжвы к Ковлю, который и составлял потом арьергард армии; а Генерал-Майор Бенардос шел от Несухоижа через Милановичи на Колки для соединения и подкрепления Генерал-Майора Мелиссино, шедшего от Любашева к Колкам, где отрядами своими и занял сей пост. Генерал-Адъютанту Гр. Ламберту, идущему через м.Туриск, Киселин и Торчин к Луцку, где перейдя реку Стырь, приказано было занять пост при селении Торговиц. Генерал-Майору Хрущову, идущему от города Владимира двумя дорогами, одною через м.Блудов и Боремлю, а другою через Горохов и Берестечко за рекою Стырь, велено занять свои посты, поступя в команду Генерал-Адъютанта Графа Ламберта. Движение всех сих отрядов совершилось без дальнего препятствия; неприятель хотя и преследовал, но слабо.

По переходе реки Стырь армия, мне вверенная расположилась лагерем при городе Луцке, а Генерал-Майор Чаплиц с отрядом в Рожищах, имея под начальством своим и пост при Колках. Неприятель, по полученным известиям и по показанию пленных, находится около м.Туриска и города Владимира со всеми силами Австрийского и Саксонского войска, к коему присоединилось более 10.000 конфедерационных войск.

От 1 колонны Дунайской армии, состоящей под командою Генерал-Лейтенанта Воинова, получил уведомление, что по причине продолжавшихся сильных дождей в течении 12 дней, встретил он при переправе через Прут от сильного разлития вод некоторое затруднение; но однако надеется в непродолжительном времени со вверенною мне армиею соединиться. По всем замечаниям неприятель намерен действовать соединенными силами на левый фланг моей позиции; но сколько возможности будет, все покушения его отражать стану, для воспрепятствования ему переправы через Стырь. О чем ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ всеподданнейше доношу".

Продолжаю бороться с дезертирством. Ещё один приказ издан:

"Главная квартира Колоцкий монастырь

Для облегчения подвозов фуражных и по тому случаю, что овес стоит еще на корне, предписывается полкам оной косить, которой с мягкою нынешнею соломою употреблять удобно. Само по себе разумеется, что войски в авангарде получают фураж натурою.

Объявить в полках и командах, что тот из нижних чинов, которой за сим повелением по прошествии 24 часов будет пойман в полуверсте от большой дороги в стороне, накажется яко дезертир..."

Между тем, действительно в немалом числе побежали солдатики, почуяв, что бой генеральный предстоит. Вот вам и 300 спартанцев; для генералов оные, возможно, и пример, но солдаты далеко не все духом ратным пылают. Надобно будет молебен провести, да икону Смоленской Богоматери пред строем пронести, дабы сие помогало удерживать их в позициях.

Отослал 8 батальонов из Твери Витгенштейну: потери у него есть, и подкрепление не помешает.

Далее предписал ополчениям к армии следовать - не знаю, когда успеют, однако нужны хотя и окопы возводить. И - смешно, да не до смеха! - под то вновь вымаливаю у Ростопчина теперь шанцевый инструмент:

"Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

За тем обещанием, которое вы мне дружески сделать изволили в доставлении железных лопаток, кирок и буравов, в коих настоит чрезвычайная надобность, в надежде на то же благорасположение, прошу покорнейше ваше сиятельство приказать поспешить наискорейшим доставлением еще к тем, которые присланы быть имеют, еще 2000 лопаток, да 1500 кирок, без коих, так сказать, отымаются многие силы от армии.

На сие прошу не жалеть денег, которые мы тотчас возвратим".

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ: Сей шанцевый инструмент прибыл к армии только в день Бородинского сражения.

Отписал и Салтыкову:

"Милостивый государь граф Николай Иванович!

По прибытии моем в армию был я весьма встревожен недостатками в продовольствии армий, поелику во 2-й было запасу токмо на два дни, а в 1-й на десять. Хотя оба генерал-интенданта и уверяли меня в скором доставлении, но для самопоспешнейшего ускорения привоза и дабы в пути от разбежавшихся жителей не могли встретиться остановки, отнесся я к главнокомандующему в Москве графу Федору Васильевичу Ростопчину с тем, дабы он вошел по сему столь важному для армии предмету в сношения с г-ми губернаторами калужским и тульским, а к ним, чтобы они с распоряжениями его сиятельства соображались в точности.

Известя о сем ваше сиятельство, имею честь быть с совершенным высокопочитанием и душевною преданностию, милостивый государь, вашего сиятельства всепокорный слуга".

Снял с себя ответственность? Да. Кто мне Ростопчин, чтобы спасать мне его своею натурою?

Далее распорядился подводы для перевозки тяжелораненых доставить.

Отписал Катиньке - ну, и обществу, всеконечно же: она непременно показывать станет:

"При селе Бородине

Я, слава Богу, здоров, мой друг, и с надеждою на Бога.

Армия в полном духе. Солдаты из Смоленска вынесли чудотворный образ Смоленский Богоматери и сей образ везде сопутствует нам.

Всем нашим кланяйся. Детям благословение.

Верный друг Михайла Г.-К."

4 сентября.

Главные силы армии по-прежнему на позиции при селе Бородине. Отдыхают, окапываются, расставляются по позициям. Всё сам проконтролировать не успеваю; рассчитываю на исполнительность г.г. генералов.

Впрочем, то, где корпуса размещаются, мне с Горкинского кургана видно. Решил 3-м корпусом усилить левый фланг. Поставил его позади оного, на Старой Смоленской дороге, дабы сей действовать мог скрытно в зависимости от того, что предпримет неприятель. Хотя у Доронино лес, и потому не ожидаю я значимых там передвижений, однако же может противник некий корпус свой в дальний обход пустить, выйти на дорогу сию и тем наш левый фланг под угрозу обхода поставить.

Арьергарду ген.-лейт. Коновницына в этот день пришлось выдержать два упорных боя: при д.Твердиках и при дер.Гриднево. Рапорт ген.-лейт. Коновницына князю Багратиону от сего дня гласит:

"Неприятель в числе 40 эскадронов с 18 орудьями и двумя большими колоннами пехоты шел на центр; гораздо в превосходном числе обходил правый фланг, не желая завязать серьезнаго дела..."

Прерву тут изложение сие. Вот оно, наших генералов мышление! Коновницын - один из лучших; но что видим мы? Фланговое движение неприятеля, ставящее наш арьергард в неустойчивое положение и вынудившее в конце концов отступить, оценивается как нежелание принять серьёзный бой! Вот она, линейность, засевшая в мозгах! "Стоять и умирать" - вот в чём видят они все принципы войны современной!

Но далее.

"Кавалерия наша, под прикрытием огня артиллерии, медленно отступала..."

Это вместо того, чтобы собственное фланговое движение предпринять, хотя бы и движение неприятеля охватить устремляющееся; не говоря о том, что Коновницын мог конницу и просто на другой фланг неприятеля напустить!

Эх, самому бы там командовать, но не могу делать я сие через голову князя Петра! А сам он меня не слушает. Смотрит лишь мрачно и явно не лучшие обо мне мысли держит, чем о Барклае. Посему вот хотел я в замысел свой посвятить его, да поручить ему движением обходным командовать, в то время как педант Барклай хорошо бы в обороне стоял; но не решался пойти на сие. Таковая рокировка командующих перед сражением - дело само по себе опасное, а тут вдвойне: Барклай примет перемещение своё за понижение, да и армия не примет его, а Багратиону надобно время, дабы управление перенять. А просто армии местами поменять не могу я: как ни парадоксально звучит сие на фоне отношения к Барклаю, однако ж армия устроена у него лучше, как лучше и сбережена она. Да и просто сил у 2-й армии не хватит на прорыв такой. Как раз сего дни гг.главнокомандующие рапорта строевые подали мне. По 1-й армии состоит в строю 59 530 человек. С неучтёнными вкупе - 77 430. Ну не замечательно ли это! - лишь порядок и единообразие наведя в отчётах, лишний корпус - два! - заполучить!

Эскадронов кавалерийских - 71, вкупе немногим боле 8 тысяч; орудий 432.

В общем, сила, хотя не помешало бы ей, конечно, быть и поболе.

А у князя Петра - слёзы. Всего 24 500 человек. И это при том, что в рапорте от 29-го было почти 35 тысяч!

Итого всего у меня, согласно рапортам, 92 тысячи всего!

И как мне с этими силами Наполеона одолеть, у коего, по данным нашим, под 150 тысяч в строю! Вот проиграю - скажут будущие историки: авантюрист Кутузов, как мог с такими силами на бой осмеливаться? А выиграю - скажут: немудрено, с таким-то превосходством сил у русских! И хотя вот они, ведомости строевые, по корпусам расписанные, - но известно ведь: русские сами победить не могут - разве только за счёт сил превосходства великого...

Но далее читаем Коновницына рапорт:

"Неприятель два раза бросался въ атаку, но был кавалериею остановлен. В продолжение самаго сильнаго действия с фронта, когда артиллерия наша, переходя с одной высоты на другую, вредила неприятелю, правый наш фланг был совсем обойден..." -

Вот-вот!

"...и казаки потеснены были к селению Гридневу. Тут располагалась пехота, и высоты заняты были артиллерией, огонь которой остановил приближение неприятеля, нанося самый сильный вред колоннам. В продолжение сей канонады кавалерия наша отступила в порядке и снова построена на высотах, тогда открылся огонь жестокий с обеих сторон. Несмотря на все усилия неприятеля овладеть нашею позицией, он был остановлен с большим пожертвованием. К концу дела кавалерия наша заняла снова позиции около деревни Валуева, и артиллерия снова с удачею действовала так, что нeпpиятeль не смел итти далее".

Далее Коновницын говорит:

"в продолжение десяти часов сражения мы уступили неприятелю не более девяти верст, останавливаясь в пяти позициях".

Это он говорит с гордостию! Девять вёрст отступления арьергарда, когда армия нуждается по меньшей мере в двух днях покоя от неприятеля для обустройства себя и позиций своих - это очень много! А главное, что именно не видит генерал сей других средств для остановления неприятеля, кроме как выставить пушки на пригорки да стрелять. И ведь казаки Карпова есть у него, кои на фланги и тылы французского авангарда действовать могли бы. Пусть ничтоже добиваться смогут - так ведь беспорядок в ряды его вносить, заставлять останавливаться, орудия вновь и вновь разворачивать - великая ведь подмога армии будет! Как будто нужны нам дюжина или две убитых у неприятеля! Да пусть он во всём количестве своём остаётся - лишь бы оставался на месте своём. А Валуева - это уже совсем в видах позиций наших; опасение имею, что при таком командующем арьергарда не успеет армия наша все укрепления возвести. Особливо за Шевардинский редут опасаюсь: далеко отстоит сей. Огневой связи покуда не имеет с центром позиции нашей; надобно флеши срочно заканчивать, дабы огонь перекрёстный сии укрепления вести могли, да хорошо бы ещё один окоп между ними возвести успеть, чтобы меж ним и редутом взаимное прикрытие огневое составить можно было.

А у Коновницына генерал-майор Карпов с казачьими полками отступает - из рапорта графа Сиверса видя:

"по превосходству неприятельских пехоты и конницы".

Из сего и видно, что поставили они казаков в линию, чем лишили их важнейшего преимущества - подвижности и рассыпного строя, сделав из них вместо действенной силы слабую весьма против регулярной регулярную же конницу. Да при сём ещё и Донского войска генерал-майора Краснова 1-го убитым потеряли!

Ну, а далее Сиверс и говорит, отчего отступление сие:

"Я имею повеление ген.-лейт. Коновницына в дело не вступать, а только прикрывать отступление фланкерами, ежели неприятель покажется".

Весьма отмечательно: арьергард у нас, оказывается, для того, не армию прикрывать чтобы, а отступать вслед за нею!

Того более: по рапорту Коновницына, в коем просит он князя Багратиона полки драгунские оставить ему, выясняется, что он их и в дело не вводит:

"Впрочем сказанные драгунские полки не чувствуют здесь никакого изнурения, имеют все удобство в водопоях, весьма достаточный корм и употребляются на безопасной дистанции для показывания только неприятелю большого числа кавалерии. В партии и в разъезды они не употреблялись ни одного раза".

Это же в изумление полное прийти можно! Полки арьергардные, для дела прикрытия предназначенные, в дело не вводятся, дабы не изнурять их! А вот и видно:

"Московскаго драгун. полка: убиты 3 рядовых, 11 лошадей; ранены 1 унт.-оф., 12 рядовых, 7 лошадей; пропали без вести 2 рядовых и 2 лошади; Харьковскаго драгун. полка: убит 1 рядовой; ранено 4 рядовых; Черниговскаго драгун. полка: убиты 8 рядовых, 19 лошадей; пропали без вести 6 рядовых".

А сколь из-за этого завтра убиты напрасно будут, коли навалятся французы на недостроенные укрепления наши?

Нет, надобно заменить Коновницына. Завтра же. Переговорю с князем Петром. Не он ли ему и команду такую дал: беречь драгун за счёт изнурения армии всей?

А между тем, умеют в армии нашей и так воевать, как вон летучий кавалерийский отряд генерал-адъютанта барона Винценгероде действует. И главное: имеет он именно главной своей задачей "прилагать все зависящие старания, дабы по возможности тревожить неприятеля нападениями на тыл его, коими он должен быть содержан в беспрестанном беспокойствии". Отчего же казаков, кои как раз к тому и приспособлены, в линию было ставить, да ещё в прикрытие ея?

А вот сия партия за день только в плен взяла до 80 неприятелей, да с офицерами, и сколько-то там положила на месте! Пусть частично привирают, как оно в армиях всех принято, но опыты сии полезными считаю сверх чрезвычайности. После сражения надобно будет начать формировать партии сии, малые и побольше, - не дам я более Наполеону покоя. Да вот хоть давеча князь Пётр за какогось подполковника своего хлопотал, Ахтырского гусарского полка, Давыдова - того, коий, по слухам, фельдмаршала Каменского с ума свёл, заявившись, то ли вовсе влезши в дом его и потребовав отправить его на войну с Наполеоном. Хлопотал князь Пётр дать этому озорнику партию человек в тысячу, клянясь, что не хуже удалец сей будет, нежели Винценгероде, Но разрешил я токмо гусар ему с сотню, да сотни полторы казаков дать, потому как удалец: ежели он этих положит, так не столь жалко, столь полк целый. А ежели найдёт столь в себе оборотистости воинской, что и партию свою сохранит, и себя, да дело свершит, - так и подкрепление дадим ему: тут сие уж на пользу будет.

А я всё о расстановке сил наших мыслю. Сего дни решился окончательно, ночь почти не спавши над картою. Ставлю на правом крыле два пехотных корпуса (20 тыс) и два кавалерийских (6 тыс). В центре - один пехотный корпус и один кавалерийский (14 тыс). В резерве центра и правого фланга оставляю тех, о ком вчера писано - не изменил ничего. Этих примерно 36 тысяч - кои тоже нацелены будут на поддержку движения обходного, ежели Бог даст.

Остальных - на левый фланг, три часа продержаться.

Со стороны, поди, кажется, что выжил из ума старик Кутузов: две трети войска своего оставил в стороне от главного удара противника, коий непременно на левый наш фланг бросится, ибо только там оставил я путь ему. Да к тому ж стоять будут войски сии под прикрытием высокого правого берега реки Колочи, делавшего позиции практически непреодолимыми. Именно так: потому и не пойдёт сюда француз, когда я ему любезно пустую долину меж Бородиным и Шевардиным оставил. С другой стороны - несчастный левый фланг оставлен Кутузовым на растерзание. Что за затмение нашло на Кутузова?

Что ж, посмеюсь пока про себя. Спрятать только получше надо войски, что к Масловой уклоняются. Будет сопернику моему именитому сюрприз большой! Отрежу его от его же тыла. Если и не окружу полностью, то заставлю сражаться с перевёрнутым фронтом.

Поэтому и отказался я от, в общем, довольно удобной позиции под Царёво-Займищем. Барклай, при всей своей военной подготовке, есть педант. Нужна генеральная оборонительная битва - он её готовил. Но мне чистая оборонительная битва была не нужна. Что в ней? - солдат только терять. Мне по нраву больше те опыты, коих не раз уже показывал я. Заманить и окружить.

И вновь вспомню. Война с турками давешняя. С 1806 года русская армия воевала с османами за какие-то позиции и крепости. Вроде и с победами, а без результата - каждую новую кампанию вновь с возни вокруг Дуная начинали. Предлагал я ещё Прозоровскому, покойнику, план стратегический - как окружить армию визиря, не ломая зубы и ногти себе о крепости те. Нет, отказался дурак старый; отправил Браилов штурмовать, с 8 тысячами против 12, за стенами сидевших! И не слушал же возражений никаких! А после неудачи закономерной меня же в интриге и обвинил: дескать, нарочно я штурм сорвал. Ну да, это ведь я к ракетчику лично ходил и тайно шептал ему сигнал к штурму на четыре часа ранее срока выпустить! И апроши лично я за три дня прокопать не успел, и солдат за руки держал, дабы не торопились они!

Ничего, тем сладостнее было торжество моё, когда главнокомандующим уже прибыл к армии я. Прибыл, очистил позиции ненужные, очистил крепости, собрал армию в кулак, дал сражение при Рущуке, победил, после чего... отступил. Ах, как взвыл генералитет наш тогда! А уж как главный защитник Отечества нашего, Ланжерон, бешенствовал. Едва бунт не поднял! Как же, солдат русский гибнуть перестал, поскольку Кутузов изменническим образом крепость Рущукскую срыл и занял позиции на другом берегу Дуная!

Зато турки обрадовались. И начали на наш берег переправляться. Что надо делать? - верно: драться, не пускать, не давать закрепиться. Но изменник Кутузов сего не делает: даёт им совсем не убедительный бой, после коего с жестоким сокрушением сердца оповещает всех, что вынужден был уступить.

Но при этом и турки не могут отчего-то расширить плацдарм: оказывается, этого не дают сделать редуты, отчего-то изменником Кутузовым строиться здесь назначенные. Но переправляться на наш берег туркам они не мешают - турки и переправляются.

А все вокруг ругают Кутузова, что он ленится, спит, ничего не делает; что он боится турок, что он стар; что, собственно, и редуты-то не он строить повелел, а всего лишь по лени своей не противился распоряжению некоего мудрого из генералов своих - имя же его вестимо Тебе еси...

И вот однажды вечно спящий Кутузов вдруг отчего-то крайне вовремя проснулся - ровно перед тем моментом, когда турок на плацдарм переправилось достаточно для того, чтобы остаток их на другом берегу смог бы быть без трудностей больших разогнан русским летучим корпусом. Корпус сей выдвигается на место (про сутки опоздания говорить не будем - победителей не судят). Корпус сей берёт лагерь турок, разворачивает их пушки и начинает их гвоздить на этом берегу. Окружение - откуда ни возьмись!

И опять получается - ни при чём Кутузов! Он ведь сражений не проводил, штурмов не устраивал, крепости обратно отдал. Ничего не делал Кутузов, сидел только - а армия целая, да с визирём, неведомо как и для самоё себя - в полном окружении оказалась!

Жаль, что вот и для генералов наших сие также неведомо осталось...

Дальше - опять бездельничает Кутузов! Опять сидит, битв не затевает; смотрит лишь на турок, пока артиллеристы его изредка поколачивают неприятелей снарядами; смотрит, как османы голодают, болеют и умирают; затем берет их армию на сохранение, через месячишко превратившееся в полноценный плен. Всё!

Ах, как же хочется мне то ж с Наполеоном сотворить!

И ещё одно обвинение: Кутузов выпускает из лагеря главнокомандующего турок, он же визирь их. Знакомцы они старые, едва ли не друзья - вот он и посодействовал изменнически! А того не ведают, бедные, глупые люди, образовываться не умеющие и не желающие - что пока визирь жив и на свободе, он может говорить о мире. А лучшего переговорщика о мире, нежели только что поражённый в прямом и в переносном смысле Ахмет-паша, - нет и быть не может в Порте в тот момент. А Кутузову нужен мир, а не очередные трупы с обеих сторон, ибо Наполеон на пороге стоит уже, да сие и все видят.

Да я бы с Наполеоном мир заключил. Не пойму я: что делим мы все эти годы с Франциею? Ныне понятно сие: враг она нам, ибо солдат французский землю нашу сапогом своим попирает. Посему побить Наполеона надобно, чтобы утвердиться нам в позиции своей. Ново Франции нет у России интересов, как и Франции в России. Зато - тут склонен я согласиться с Наполеоном - при союзе нашем Россия уверенно интересы свои преследовала и желаемое получала. В Финляндии, на Кавказе, да с теми же турками. Восстановили бы мы крест над Святой Софиею, коли бы в руках у Кутузова не 40 тысяч войск было, а ещё те 240, что на противустояние с Франциею отвлечены были от истинной цели империи нашей?

Впрочем, хватит о том. Ежели попустит Бог мне победить Бонапарта, то будет и время ещё о сём подумать. А коли нет... то, как тогда граф Александр Васильевич сказал: "Кутузов знает Суворова, а Суворов знает Кутузова. Если бы Измаил не был взят, то Суворов лёг бы под его стенами, и Кутузов тоже!"

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Не к тому вписываю сюда, чтоб храбрость свою выделить - в возрасте моём да при карьерах моих воинских, да при ранах моих пустые се игрушки, - а для памяти. Не ушёл ведь я с кургана Горицкого даже когда Центральный курган французы отняли у нас в битве Бородинской. Ибо покуда сидел я там, сражение наше не проиграно было; отодвинули нас лишь с позиций утренних. А коли бы хватило у французов духу на последнее усилие - на штурм сего последнего пункта нашего, то означало бы это именно что поражение наше. А оное не хотел терпеть я; что за жизнь мне после? - там бы и лёг, защищаючи последнюю твердыню нашу, как тот самый царь Леонид с теми спартанцами, о коих так бредят генералы наши... Оттого и донёс я в реляции своей, что одержал верх над Наполеоном: ибо остановился он, не силою оружия нашего, но силою духа сломленный. Того самого духа, коего у него на последний редут наш не хватило, где и пушек-то было всего ничего... Ежели бы не потери столь великие - а допрежь всего превращение сражения в то самое простое лобовое убиение взаимное, коего столь не хотел я, ни одного разумного результат в оном не видя, - то и в самом деле не отступил бы. Ибо видно было: покуда не начали отступать мы - был неприятель наш сломлен, не мы!

Распоряжения мои особливо в день сей интересными не были. Как это называет Кудашев, "текучка": устройство сообщений между войсками, отправка обозов за Можайск, заготовка повозок для перевозки раненых, об организации кормления их в пути, запрещение задерживать транспорт обывательский, на коем продовольствие к войскам доставлено было, о заготовке зимнего обмундирования и проч.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Разве что по первому пункту добавить нечто - из подённого журнала генерал-майора Ивашёва, за инженерную часть нашу отвечающего: "С 23 по 26 августа инженерными частями были выполнены следующие работы: Устроение всех внутренних сообщений, из 4-х мостов и 15-и спусков состоящих, просеки и сильной засеки на левом фланге, 3 флеши в центре и 1 редут на правом фланге". Более не успели.

К фельдмаршалу Салтыкову писал отношение о присылке резервов к Москве. Если полки мои в комплекте, то ей-Богу, никого не боюсь!

Ах, да! Донесение царю привесть хотел:

"При селе Бородине

Всемилостивейший государь!

Прибыв к армии, нашел я оную в полном отступлении, и после кровопролитных дел, в Смоленске бывших, полки весьма некомплектными. Дабы приближиться к пособиям, принужден я был отступать далее, дабы встречающими меня войсками, которым я дал предварительно направление к Можайску, усилиться. По сей день вступили уже в полки кавалерийские и пехотные до 17 000 из войск, формированных генералом от инфантерии Милорадовичем. Правда, что приведены они уже ко мне были полками одетыми и вооруженными, но, состоя вообще все из рекрут в большом недостатке штаб-, обер- и унтер-офицеров, было бы сие войско весьма ненадежно. И для того предпочел я, отправя обратно штаб-, обер- и унтер-офицеров, барабанщиков и проч. назад в Калугу к новому формированию, всех рядовых обратить к укомплектованию старых полков, потерпевших в сражениях.

Завтрашнего числа поутру получу тысяч до 15-ти из Можайска Московского ополчения.

Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12-ти верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе. Но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что может быть должен итти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся, и как бы то ни было, Москву защищать должно.

Касательно неприятеля, приметно уже несколько дней, что он стал чрезвычайно осторожен, и когда трогается вперед, то сие, так сказать, ощупью. Вчерашнего дня посыланной от меня полковник князь Кудашев заставил с 200 казаков всю конницу Давустова корпуса и короля неаполитанского несколько часов сидеть на лошадях неподвижно. Вчера неприятель "и шагу вперед движения не сделал. Сегодня казачьи наши форпосты от меня в 30-ти верстах, и боковые дороги наблюдаются весьма рачительно.

Продовольствие, хотя мы ни одного дни без хлеба не были, но не в такой деятельности, как бы я желал, что меня беспокоит весьма.

Неизбежно, что от имеющих впредь быть сражений и самой осенней погоды последует убыль. Нужно содержать армию всегда в довольном комплекте, и для того должно Военное министерство, не теряя времени, обращать рекрут из депотов второй линии как можно поспешнее к Москве. Между тем приказал я некоторым полкам, формированным князем Лобановым, подойти ко мне, и ежели их найду ненадежными действовать самим собою, то выну из них рядовых для укомплектования старых полков и обращу основание их к новому формированию.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший князь Михаил Г.-Кутузов

P. S. Ариергардом командует ныне генерал-лейтенант Коновницын, Важных дел в сем корпусе еще не происходило, но неприятель удерживается в большем к нам почтении. Вчера пленных взято несколько офицеров и шестьдесят рядовых. По именам корпусов, которым сии пленные принадлежат, несумненно, что неприятель концентрирован. К нему прибывают последственно пятые баталионы французских полков. Эти войски последние, которых ожидали, и сие называют французы Arriere Bon.

Князь Г.-Кутузов".

5 сентября. Это можно было бы назвать катастрофою, если б оно не было столь мелодраматично.

Нет.

Это крушение. Это полное крушение основного моего замысла.

И виновен в том генерал Коновницын.

Прознал ли он, что я перевесть обратно на дивизию его хочу? Проспал ли всё? Сам ли так неумело распорядился? - не ведаю. Лицом мрачен; не ответил ничего на вопросы мои.

Утром ещё авангард французский под командой маршала Мюрата атаковал при Колоцком монастыре центральный арьергард наш под командой Коновницына, смял его быстро и буквально на плечах его придвинулся к самым позициям нашим аж до Бородина. Левый арьергард под начальством генерал-майора графа Сиверса 1-го равномерно устоять не смог и был оттеснён польским корпусом дивизионного генерала князя Понятовского к деревне Шевардино; правый арьергард под командованием полковника барона Крейца вовсе окружён был у села Глазово корпусом вице-короля Итальянского. Слава Богу, что тот сумел прорваться также к селу Бородино.

Итогом стало то, что главные силы неприятеля с ходу атаковали левый фланг наш возле редута Шевардинского. Последний, не готов будучи полностью к обороне, бился храбро, но поелику силы сконцентрировать не успел, то батарею на редуте дал подавить почти сразу, а далее и самые храбрые атаки положения не выправили. Ночью уж сам я приказал не лить зря кровь, а отойти к селу Семёновскому.

Не захватили едва и село Бородино, но отбиты тут были войска корпуса Богарне.

Зато радость нежданная: подошёл из города Можайска сикурс невероятный: само Московское ополчение, численностью аж 22 тысяч человек, под командою генерал-лейтенанта графа Моркова. Чего я печалуюсь так? - теперь погоним Бонапарта! Тем паче, что вооружены они тоже сверх всякого вероятия добро: у каждого топор есть!

Однако ж по порядку.

Главные силы 1-й и 2-й Западных армий находились на позиции. Корпус генерал-лейтенанта князя Горчакова 2-го в составе 27-й пехотной дивизии генерал-майора Неверовского (без 50-го егерского полка, находившегося в арьергарде генерала графа Сиверса), 2-й кирасирской дивизии генерала Дуки с соответствующим числом артиллерийских рот занимал позицию при селе Шевардино, частью при деревне Доронино. Войски сии пока окапывались, довершая сооружение редута изрядного на 12 пушек, коий должны были закончить к утру. К утру же должны были выстроиться при позициях и отряды наши.

В самое то время утра нынешнего арьергард генерала Сиверса, в том числе и казачий отряд генерал-майора Карпова 2-го, а также егерские полки центрального арьергарда генерал-лейтенанта Коновницына занимали позицию при Колоцком монастыре. Генерал же сей свою 3-ю пехотную дивизию, составлявшую ближайший резерв обоих арьергардов, поставил в полутора вёрстах от монастыря, при деревне Окиншино. Кавалерию же вместе с конной артиллериею и данный мною для его подкрепления 1-й резервный кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Уварова расположил ещё дальше - при деревне Валуевой. Правый арьергард генерала барона Крейца стоял в деревне Мышкино.

Главные силы французского авангарда группировались в 2 вёрстах к западу от Колоцкого монастыря, на новой Смоленской дороге.

Слабая первая линия, ясно видевшая полную невозможность не только удержать, но и задержать хотя временно противника, начала отступать уже ранним утром. Генерал-лейтенант Коновницын упустил при этом сделать распоряжение относительно арьергарда генерала графа Сиверса 1-го. Тот же ничего не знал, ибо генерал сей Коновницын не счёл важным развернуть приказ мой ему по войскам, в его команде находящимся. Граф Сиверс в недоумении пишет в 6 1/2 часов пополуночи с бивака по Ельнинской дороге против селения Оскирёво князю Багратиону:

"Вследствие приказа главнокомандующего князя Кутузова генерал-лейтенант Коновницын предписал порядок отступления войск, под его командою состоящих, и где какому корпусу остановиться по приближении к армиям, о вверенном же мне 4-м резервном кавалерийском корпусе в сказанном приказе ничего не упомянуто. Прошу, по приближении к армии, указать на какой позиции мне с полками остановиться".

Сам же Коновницын продолжил отступление своё, причём кроме схватки 2-го батальона Изюмского гусарского полка под командой ротмистра Челобитчикова и казачьего отряда подполковника войска Донского Власова 3-го с французской кавалерией, никакого более дела центральный арьергард его сего дня не имел. Берёг, видно, полки драгунские, как и вчерась!

Зато в рапорте! Одним махом всех побивахом! Сообщает:

"В атаке, произведенной вторым батальоном Изюмского гусарского полка и казаками поутру 24-го числа августа, незадолго до вступления ариергарда в позиции армии, три французские эскадрона были совершенно уничтожены".

Откуда лишь корпуса французские вдруг на позициях при Шевардино оказались!

И потери, потери! Всё, как и опасался вчерась я: "Курляндского драгунского полка: убиты 1 унтер-офицер, 25 лошадей; ранены 5 рядовых. Московского драгунского полка: убиты 1 рядовой, 4 лошади; ранены 6 рядовых, 3 лошади. Конной N 7 роты ранены 6 канониров".

Всё! Двое убитых, 17 раненых - и француза на плечах вносят на позиции наши, кои он и захватывает после боя кровопролитнейшего, где потери наши в 5 или даже 6 тысяч оцениваются (точных сведений нет пока)!

Ругаюсь, как мужик! Но молча ругаюсь, про себя. Ибо в штабе молодцом считают генерала сего - ловко, дескать, из окружения вывернулся! А что Шевардино сдали - так ерунда сие, передовое охранение! Всё равно далеко отстояло от позиций наших. И даже Ермолов, артиллерист, в соображение не берёт, отчего это только на курган сей я 12 орудий поставить распорядился, в то время как на кургане возле Колочи - 18. Не знак ли это ценности позиции Шевардинской?

Но молчу. Пред сражением тяжким разлад вносить не хочу в ряды генералитета нашего.

Однако ж прямо рубец на сердце - так горько всё!

Тем временем правый арьергард армии под начальством генерал-майора барона Крейца, также не получившего никаких указаний от генерала Коновницына, стоял некое время на месте, затем стал отходить, на коем пути оказался окружён неприятелем, перерезавшим отряду путь у деревни Глазово. Едва не погиб, но, благодаря мужеству своих полков, и главным образом, Сибирского драгунского полка, пробился к селу Бородино сквозь окруживший его французский отряд. При том Сибирского драгунского полка капитан и штабс-капитан Оффенберги, ударив с авангардом, оного противника рассеяли, дорогу очистили и пленных забрали.

Георгия, по разумению моему, заслужили!

К Бородину вышли эти тоже с малыми потерями: 9 убитых. Но к этим нет претензий: их фланг открыло отступление Коновницына; ничего им не оставалось, кроме как пробиваться.

Тем же временем Сиверса 1-го отряд, вследствие отступления центрального арьергарда по направлению удивительному: от Колоцкого монастыря к селу Бородино, хотя мог бы стать на переправе у Алексинок и тем задержать неприятеля, - принял на себя всю тяжесть отступательного боя. Отряд сей и состоявший при нём казачий отряд генерал-майора Карпова по дороге от Колоцкого монастыря через деревню Ельню упорно задерживали неприятеля на многих пунктах, прибегая к содействию артиллерии. Тем задерживали они, как могли, стремительное наступление 5-го польского корпуса, наступавшего на село Ельню в обход левого фланга всей позиции нашей. Отступая с боем, отряд сей, пройдя Ельню, свернул к северу. Здесь арьергард генерала Сиверса присоединился к стоявшему уже на позиции при деревне Шевардино корпусу генерал-лейтенанта князя Горчакова 2-го и принял затем вместе с ним блистательное участие в сражении при деревнях Доронино и Шевардино. Казачий же отряд Карпова остался близ старой Смоленской дороги у высоты южнее деревни Утицы.

Об упорстве отступления прекрасного отряда сего говорят наградные списки. К примеру, свиты его величества по квартирмейстерской части поручик Четыркин "при следовании арьергарда генерал-майора графа Сиверса 1-го августа 24-го от Колоцкого монастыря по Ельнинской дороге на соединение с армией в действии с наступающим неприятелем устраивал батареи в таких пунктах, в которых самой большой вред неприятелю нанесен был, и содействовал вредить неприятелю с оных батарей". Конной N 9 роты 3-й резервной артиллерийской бригады командир подполковник Паркенсон, штабс-капитан Кондратенко, поручик Томич, подпоручик Сумароков - "находясь в арьергарде генерал-майора графа Сиверса 1-го, августа 24-го при отступлении через село Ельню к армии и того же числа при неприятельской атаке на левый фланг армии и во всех оных случаях устроенными батареями действовали храбро, с успехом и наносили неприятелю много вреда".

Сведений о потерях не подали ещё, за исключением Литовского уланского полка, в коем контужен поручик Александров (между прочим, та самая кавалерист-девица, кою сам государь приметил и приветил; заберу её, что ли, в штаб от греха подальше, ежели выживет; не ровен час убьют - то-то жалко будет!). Кроме того, убиты 4 унтер-офицера, 20 рядовых, 30 лошадей, ранены 2 унтер-офицера, 17 рядовых, 18 лошадей и пропали без вести 1 унтер-офицер, 5 рядовых и 6 лошадей. Иными словами, только по потерям сим видно уже, кто дрался, а кто сломя голову бежал на позиции армии нашей. Эх, и что бы мне вчера ещё не передать команду над арьергардом генералу Сиверсу!

По подходе своём к левому крылу нашему отряд графа Сиверса влился в войски наши, стоявшие меж деревней Доронино и деревне Шевардино, прикрывая пятиугольный, не вполне оконченный Шевардинский редут.

Занимала его батарейная N 12 рота подполковника Винспиера 12-й артиллерийской бригады (12 орудий). Правее редута расположились на позиции 6 орудий лёгкой N 23 роты 12-й артиллерийской бригады под командой подполковника Саблина. Еще правее разместилась легкая N 47 рота 26-й артиллерийской бригады (12 орудий) под командой капитана Жураковского. Итого 28 орудий.

Сзади редута были построены в батальонных колоннах в две линии Виленский, Симбирский, Одесский и Тарнопольский пехотные полки 27-й пехотной дивизии генерал-майора Неверовского. Влево от 27-й пехотной дивизии и сзади её (уступом) расположились в полковых колоннах в одну линию кирасирские полки Военного Ордена, Екатеринославский, Глуховский, Малороссийский и Новгородский из 2-й кирасирской дивизии генерал -майора Дуки. Егерская бригада 12-й пехотной дивизии 7-го пехотного корпуса и 49-й егерский полк 27-й пехотной дивизии под общей командою командира 6-го егерского полка полковника Глебова 1-го заняли цепями своих стрелков лежавшие впереди Шевардинского редута деревню Доронино, лес южнее этой деревни и ближайшие к деревне восточные скаты Доронинского оврага.

В этот отряд и влился арьергард графа Сиверса, дошедший из деревни Ельня. Впрочем, Литовский уланский и 6 эскадронов Ахтырского гусарского полка проследовали в общий резерв 2-й Западной армии, за Семёновский овраг, зализывать раны свои. За это выдвинул князь Багратион к месту сему драгунскую бригаду полковника Эмануеля (Киевский и Новороссийский драгунские полки), которая получив приказание поддерживать наших егерей при деревне Доронино, стала левее Шевардинского редута в полковых эскадронных колоннах. На высоте левее редута, между ним и северной опушкой Утицкого леса, расположена была ещё батарея из 8 орудий конной N 9 роты, под прикрытием 2 эскадронов Ахтырского гусарского полка, которые стали левее батареи. Остальные 4 орудия этой роты заняли высоту правее Шевардинского редута.

Правее этих орудий, между двумя ветвями верховья Алексинского оврага, выстроилась в полковых эскадронных колоннах драгунская бригада генерал-майора Панчулидзева 1-го - Харьковский и Черниговский полки.

Маловато пехоты, признать надобно, - дивизия неполная. Так и расчёт был на утро завтрашнее. Кто бы предположить мог, что именно Коновницын тако вот сорвётся и на позиции армии побежит? Так у нас и на флешах тоже прикрытие малое было - токмо для того, чтобы работы окопные обеспечить. Но каюсь: надо было, надо было и такое предусмотреть - эту самую непредусмотренную ретираду арьергарда!

С французской стороны по новой Смоленской дороге наступал от Колоцкого монастыря к с. Бородино кавалерийский авангард Мюрата, за которым следовал пехотный корпус маршала Давуста. Корпус вице-короля двигался левее главных сил французской армии на деревню Большие Сады. 5-й польский корпус Понятовского шёл по пятам за арьергардом графа Сиверса 1-го.

Подойдя к позициям нашим этаким широким веером, армия французская вдруг сменила операционное направление. Не дошед Бородина, Наполеон приказал переправить через реку Колочу на правый её берег кавалерийские корпуса Монбрена и Нансути и три пехотные дивизии корпуса маршала Давуста, а польскому корпусу генерала князя Понятовского - содействовать этой атаке.

Вот откуда так много отрядил он войск? Отчего не принял люнет наш за очередную позицию арьергардную, как большинство генералов наших? Ведь сразу же, с марша дивизии свои на нас бросил! Когда бывало такое? Даже перед Смоленском стоял, войски свои расставляя. А тут сразу, без подготовки - в огонь! Что прознал он, что увидел?

Понятовский, однако, первым начал атаку Доронинско-Шевардинской позиции - то ли гонор польский взыграл, то ли хотели они демонстрацию провести, ибо, как позже выяснилось, основной удар был нанесён по позициям нашим с севера.

Отряд Сиверса не успел ещё устроиться на позициях новых, а поляки уже оттеснили казаков генерал-майора Карпова 2-го за деревню Утица. Донцы не сразу уступили свою позицию, но силы были неравны.

Основную же часть корпуса своего Понятовский отрядил против Шевардина, куда и появился в больших колоннах пехоты, кавалерии и артиллерии в два часа пополудни через небольшую равнину, покрытую кое-где лесками и кустарниками, препятствовавшими полякам определить точно расположение Шевардинского отряда. Поляки удачно подставились под огонь наш артиллерийский, после чего начали перестраивать свой корпус в боевой порядок.

Приблизительно в это же время французская пехотная дивизия генерала Компана свернула прямо с новой Смоленской дороги, не доходя деревни Валуева, быстро перешла на правый берег реки Колочи при деревне Фомкино и заняла эту деревню.

Именно быстрота - вот что поразительно для меня в сражении сём. Словно бы разгадал Наполеон задумку мою! Узнать не мог он сие; я один знал о ней.

Вслед за сим генерал Компан поставил на высоте впереди (восточнее) деревни Фомкино сильную батарею и открыл по Шевардинскому редуту огонь, на который наша артиллерия стала отвечать. Во время этой артиллерийской дуэли пехота генерала Компана перестраивалась в боевой порядок, а кавалерия Мюрата постепенно подходила к деревне Фомкино.

Полковник Эмануель, заметив наступление польского корпуса, угрожавшее нам обходом, дважды атаковал со своим Киевским драгунским полком польских фланкёров и подкреплявшие их кавалерийские колонны и опрокинул их. Но польские войски старались парализовать действия нашей левой конной батареи, наносившей им чувствительный вред своими меткими выстрелами, и с этой целью одна колонна направилась для атаки нашей батареи; но находившиеся в прикрытии этой батареи два эскадрона Ахтырского гусарского полка ротмистров Александрова и Коризны 1-го ударили на приближавшуюся к батарее польскую колонну и опрокинули её. После этого все покушения польского корпуса со стороны Ельнинской дороги были тщетны, что показывает потенцию позиции сей, быв бы она готова до конца и защищаемая силами, оной надлежащими.

Вскоре Компан, перестроивши дивизию свою в колонны к атаке, кинулся на деревню Доронино и находившийся близ неё лес. Равновременно и польские войска начали теснить со стороны села Ельня находившийся здесь наш 5-й егерский полк, который, несмотря на усилия удержать за собой Доронинскую позицию, принуждён был отступить из деревни Доронино и из леса, лежавшего к югу от этой деревни. Собственно, это не было неудачею: для того и поставлены туда егеря были, чтобы в первое столкновение вступить и противника задержать.

Заметив отступление наших егерей, граф Сивере приказал Новороссийскому драгунскому полку под командой майора Теренина пройти интервал между лесом и деревней и атаковать две неприятельские колонны, наступавшие за стрелками на деревню Доронино. При первой атаке сей полк опрокинул неприятеля, затем второю атакою прикрыл отступление наших егерей и отвоз орудий с ближайшей высоты, занятой нашей левою конной батареею. Вот это отступление уже было плохо, ибо открывало возможность соединению польской и французской кавалерии. Вскоре прикрываемые ею шесть вольтижёрских рот, поддержанные батальоном 61-го французского линейного полка, заняли холм впереди деревни Доронино в расстоянии около 250 шагов от Шевардинского редута, откуда стали наносить своим огнем большой вред прислуге батарейной роты, занимавшей редут. На этот же холм направились остальные батальоны 61-го полка и 8 орудий, занявших позицию на холме, картечный огонь которых причинил большое расстройство Шевардинскому редуту.

Тут вновь проявилась нераспорядительность военачальников наших. Всё это время пехотные полки спокойно стояли за курганом Шевардинским, предоставляя слабейшим противу линейных батальонов французских егерям нашим одним противодействовать неприятелю.

Последний же, воспользовавшись медлительности сей, переправил через Колочу ниже деревни Алексинки пехотные дивизии генералов Морана и Фриана и в боевом порядке направил их к деревне Шевардино. Вскоре движение их в обход правого фланга и тыла егерей стало угрожающим, отчего командир их полковник Глебов 1-й принял решение оставить Доронинскую позицию и отступить к главным силам Шевардинского отряда.

Лишь после сего на помощь 50-му егерскому полку, который, впрочем, стоял слева и противодействовал поляков устремлениям, был направлен Тарнопольский пехотный полк. Сей помог несколько: несколько раз опрокидывал неприятеля штыками. Но рядом 5-й егерский полк положительно изнемогал в неравной борьбе.

Между тем, пассивность генералитета нашего, со князем Петром во главе, столь чувствительной была, что я, главнокомандующий, сам вынужден был послать адъютанта егерской бригады 26-й пехотной дивизии капитана 5-го егерского полка Сосновского привести Фанагорийский гренадерский полк на смену 5-го егерского полка. Трогать полки из стоявших сзади Шевардинского редута было уже положительно невозможно, так как, напрасно прождавши на второй линии, покуда растрёпаны будут егеря, теперь и они уже были вовлечены в противодействие массам французских и польских войск, кои двигались уже для атаки самого редута. И что примечательно - теперь уже им не направлялась подмога.

Генерал Компан, воспользовавшись весьма удачным действием по Шевардинскому редуту своей батареи, направил 57-й и 61-й линейные полки для атаки левого фланга 27-й пехотной дивизии генерал-майора Неверовского. Одновременно с этой атакой генерал Дюпелен, двинувшись левее с 25-м линейным полком, атаковал правый фланг нашей 27-й пехотной дивизии, а 111-й линейный полк, посланный еще более влево, стал обходить правый фланг ея же.

В это же самое время французские пехотные дивизии генералов Морана и Фриана направились к деревне Шевардино. Загорелась сильная ружейная перестрелка на самом близком расстоянии, перешедшая скоро в штыковую свалку. Положение колебалось: то наши пехотные полки и егерский отряд полковника Глебова 1-го теснили французов, то полки дивизии генерала Компана подавались вперед. Но численный перевес был всецело на стороне дивизии генерала Компана и посему она овладела Шевардинским редутом, а дивизия генерала Морана заняла деревню Шевардино. Наш Шевардинский отряд вынужден был податься назад.

Здесь признать надобно, что сама массированность натиска сего стала для меня сюрпризом неприятным. Всё более и более убеждался я, что Наполеон придал атаке на курган Шевардинский неизмеримо большее внимание, нежели ожидал я. Нет, не так; вернее будет сказать, что ожидал я внимания подобного на другой день, когда бы армия наша окончательно стала бы в позицию, с флешей и от центра могла бы действовать артиллерия, а войски наши, ближе к фронту придвинутые, стали бы постепенно перемещаться по мере вовлечения в парирование атак французских. Всё смешало это неожиданное отступление Коновницына, кое слишком рано открыло Наполеону не только замысел мой, но дало ему время навалиться всеми силами на покуда изолированную ещё позицию нашу.

Тут только князь Багратион прислал 2-ю гренадерскую дивизию генерал-майора принца Мекленбургского для подкрепления 27-й пехотной дивизии и егерского отряда полковника Глебова. Гренадерские полки, кроме уже действовавшего Фанагорийского, подоспели около 7 часов вечера к редуту, и из-за обладания им снова закипел бой.

Пока гренадеры, три полка 27-й пехотной дивизии и егерский отряд полковника Глебова 1-го действовали против французов, сосредоточившихся у Шевардинского редута, две сильные неприятельские колонны, двигаясь быстро между деревней Шевардино и Шевардинским редутом, намеревались охватить фланг и тыл атаковавших редут наших войск.

Вот французы сим себя не стесняли - движением обходным! То есть пока неприятель продвигался к редуту, наши полки стояли или, в случае с егерями, отстреливались, нимало не пытаясь пресечь движение таковое собственным манёвром. А вот противник употреблял манёвр сей весьма деятельно и искусно! Вот разница между генералами нашими и Наполеоном взращёнными! К манёвру мало кто способен из наших, привыкших столь полагаться на выручительную в сложных ситуациях стойкость и непоколебимость солдат наших. Сравнить если, беллетристу французскому уподобляясь, то наши полагаются на стену, на поле боя стоящую; французы же подобные змее, гибко приникающей к жертве своей и жалящей или удавливающей оную.

Далее вновь последовала несогласованность в действиях наших. Генерал граф Сивере лично бросился к стоявшим на нашем правом фланге Харьковскому и Черниговскому драгунским полкам с целью направить их против вышеупомянутых французских колонн; но в это самое время прибывшие для поддержки драгун Малороссийский и Глуховский кирасирские полки развернулись и выстроились впереди драгун же оных, загородив развёртывание им. Хорошо, впрочем, что командовавший кирасирской бригадой полковник Толбузин 1-й не стал чиниться и явился к генералу Сиверсу, который и направил его для атаки французских колонн между деревней Шевардино и Шевардинским редутом. Полковник Толбузин с находившимся в первой линии Малороссийским кирасирским полком ударил на одну французскую колонну, Глуховский кирасирский полк бросился на другую колонну; обе эти колонны были опрокинуты и преследуемы кирасирами за стоявшую впереди деревни Доронино французскую батарею, которой оба кирасирских полка и овладели; но успели увезти с собой только три орудия.

Атаку 2-й кирасирской дивизии поддержали два эскадрона Ахтырского гусарского полка и справа драгунская бригада генерал-майора Панчулидзева 1-го - сие для того, что оказавшие было "лишними" Харьковский и Черниговский драгунские полки получили приказание графа Сиверса подкрепить кирасир прикрытием их правого фланга, которому угрожали две французские пехотные колонны, тянувшиеся из деревни Фомкино к деревне Доронино.

Это был 111-й французский линейный полк, отдалившийся от прочих полков своей дивизии. Драгуны атаковали его столь стремительно, что он, хотя и успел перестроиться в каре, но не успел сделать ни одного выстрела и во время атаки потерял находившиеся при нём два полковых орудия.

Атаки кирасир, драгун генерал-майора Панчулидзева 1-го и Ахтырских гусар много способствовали успеху боевых действий нашей пехоты, которая, пользуясь этим, вновь атаковала и вновь отбила у французов Шевардинский редут, причём истребила в буквальном смысле один батальон 61-го французского линейного полка.

Наконец, польская пехота, прикрываемая 14 вольтижёрскими ротами, собранными под командой польского генерала Матвея Рыбинского, заняла высоту левее (южнее) Шевардинского редута и угрожала обходом левого фланга и тыла наших войск, взявших тот редут.

Полковник Толь, посланный мною для обозрения положения как наиболее надёжный и остро мыслящий офицер, донёс мне, что на правый берег реки Колочи переправилось значительное число французских пехоты и кавалерии и что на старой Смоленской дороге показываются также большие неприятельские силы. Из этого понял я окончательно, что именитый противник мой разгадал мой замысел и решил все силы положить на то, чтобы парировать его. Таким образом, взять Шевардинский курган становится для него задачей принципа, торжеству которого он готов все возможные силы свои положить; для меня же его защита при не изготовленной к такой острой, кинжальной даже, атаке на единый пункт её армии нашей обернётся токмо потерею лишней солдат наших храбрых. А наиглавнейше же - что в таком виде недостроенный, притом почти полууничтоженный огнём французской артиллерии и изолированный вследствие действий неприятельских редут не мог уже представлять для нас сильного оборонительного пункта против атак многочисленного неприятеля.

Посему, дождавшись темноты за тем, чтобы не дать неприятелю возможности вслед за отступающим Шевардинским отрядом открыть себе беспрепятственный путь к позиции 2-й Западной армии за оврагом Каменки, приказал я очистить редут. Сталось это - и почти в самый тот момент сильные колонны генерала Компана и князя Понятовского снова двинулись вперёд в атаку. Вскоре заняли они редут, на этот раз беспрепятственно.

То есть получилось так, что не были мы разбиты и не покинули редут, будучи с него отброшены; но оставили его по приказу, отчего бой сей я полностью выигранным полагаю.

Однако ж сие - для людей сторонних и реляций внешних, ибо не проигран сей бой с точки зрения правил военных; внутри же себя опустошён я и разочарован. Не токмо тем, что сорван оказался изрядный (а себя похвалить захочу, так скажу: и красивый) замысел мой. Но наипаче же тем, что вновь убедиться довелось: на не кого положиться мне в воплощении замыслов моих, ибо не готовы г.г. генералитет наш к войне современной, кою Наполеон до толикой высоты искусства манёвренного развил. Обороняться способны генералы наши изрядно, а вот природу войны нынешней понимает довольно лишь Карлуша мой Толь, да немец который-то при штабе, коий ещё с Пфулем вместе работал. Да вот чинами малыми рот их запечатан на советах военных; и без того уж на Толя косятся, отчего-де он, полковник, на генерал-квартирмейстерской армии целой должности стоит.

А наипаче досадно мне, что бой сей значащим подтверждением правоты замысла моего завершился. Французская кавалерия Мюрата пыталась обойти Шевардинский редут как раз там, где и намечал я для армии французской: масса её направилась к промежутку между деревней Шевардино и деревней Семёновской. В сей момент редут уже был окончательно оставлен, и большая часть Шевардинского отряда тоже успела уже отойти назад; и в резерве генерал-лейтенанта князя Горчакова 2-го оставался только один батальон Одесского пехотного полка, численность которого не превосходила 250 человек. Тогда Горчаков, пользуясь темнотой ночи, приказывает баталиону Одесского пехотного полка ударить поход и кричать "ура", не трогаясь с места, и ни под каким предлогом не завязывать дела. Вместе с сим он посылает приказание, чтобы кирасиры неслись на рысях. Французы, изумлённые внезапно раздавшимися криками "ура", сопровождаемыми неумолкаемым боем барабана, приостанавливаются, не зная, откуда эти крики, этот шум и откуда нападает этот невидимый неприятель, которого скрывает темнота ночная. Колебание неприятеля ещё более продолжается от неподвижности батальона, которому воспрещено трогаться с места. Подоспевшие тем временем наши кирасиры произвели последнюю свою в этот день атаку против французской кавалерии Мюрата, и сей последний удар оказался особенно удачным.

А теперь измыслить только, что к месту оному французы добираются, избиваемые огнём пушечным с трёх позиций, а встречает их не батальон один, а вся 2-я армия! Что было бы?

Потери наши велики истинно! Плакать хочется, когда видишь, сколь офицеров одних погибло! Это по нижним чинам не знаю ещё точно, но судить о том можно и по числу офицеров потерянных: думаю, тысячей до 6 убыль наша простирается. Да возьмёт души эти на совесть свою генерал Коновницын!

Тяжко мне, не хочется писать далее, но отмечу кратко, что в сей же день отражены были покушения неприятеля вице-короля Итальянского к селу Бородино, коий отражён был лейб-гвардии Егерским полком и Елисаветградским гусарским полком под командой генерал-майора Всеволожского, а также тремя казачьими полками. С военной точки зрения бой сей не представляет собою интересности, посему не буду я его здесь описывать.

Сего же дни подписал я диспозицию к сражению:

"Присоединив к себе все подкрепления, прибывшие от Калуги и Москвы, армия ожидает наступления неприятеля при Бородине, где и даст ему сражение. 2, 4, 6-й и 7-й пехотные корпуса и 27-я дивизия составляют кор-де-баталь и располагаются в две линии. За каждым из них становится по кавалерийскому корпусу: за 2-м пехотным 1-й кавалерийский, за 4-м -- 2-й, за 6-м -- 3-й, за 7-м -- 4-й.

В центре кор-де-баталь, за кавалерийскими корпусами, станут резервы, в батальонных колоннах, на полных дистанциях, в две линии, а именно: 3-й пехотный корпус, а за ним гвардия и сводные гренадерские батальоны 4, 7, 1-й и 3-й дивизий. Вторая гренадерская дивизия и сводные гренадерские батальоны 2-й армии становятся за 4-м кавалерийским корпусом и составляют резерв 2-й армии. Все кирасирские полки обеих армий во время действия расположатся позади гвардейского корпуса в полковых колоннах; артиллерия, остающаяся при резервах, составляет резервную артиллерию. Начальники в кор-де-баталь: правый фланг -- из 2-го и 4-го корпусов, под командой Милорадовича; центр -- из 6-го корпуса, под командой Дохтурова; левый фланг -- из 7-го корпуса и 27-й дивизии, под командой князя Горчакова. Главнокомандующие армиями командуют, как и прежде, войсками, их армии составляющими, то есть: Барклай-де-Толли правым крылом и центром, а князь Багратион левым флангом; князь Голицын 1-й командует 1-й и 2-й кирасирскими дивизиями, кои соединить вместе в колоннах за гвардией.

В этом боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям. Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность господ главнокомандующих и потому предоставляю им делать соображения действий на поражение неприятеля. Возлагаю все упование на помощь Всесильного и на храбрость и неустрашимость российских воинов, при счастливом отпоре неприятельских сил дам собственные повеления на преследование его, для чего и ожидать буду беспрестанных рапортов о действиях, находясь за 6-м корпусом. При сем случае неизлишним почитаю представить господам главнокомандующим, что резервы должны быть сберегаемы сколь можно долее, ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден. На случай наступательного движения, оное производится в сомкнутых колоннах к атаке, стрельбой отнюдь не заниматься, но действовать быстро холодным ружьем. В интервалах между пехотными колоннами иметь некоторую часть кавалерии, тоже в колоннах, которая бы подкрепляла пехоту. На случай неудачного дела, генералом Вистицким открыты несколько дорог, которые он господам главнокомандующим укажет и по коим армии должны будут отступать. Сей последний пункт единственно для сведения господ главнокомандующих".

Расположение на местности указывать не стал: ясно уже, что левый фланг придётся загибать к Семёновскому, центром позиции уже не флеши делая, а курган тот, где ныне люнет возводится.

На Старую Смоленскую дорогу теперь тоже кого-то выдвигать придётся. Тот же Понятовский закономерно не решился по ней далеко идти, отбрасывая слабую завесу казачью: при наличии позиции нашей у Шевардина он отрезывался бы ею от своей армии, и мог самое большее надеяться сделать диверсию, но рисковал при этом в окружение попасть простым движением резервов наших. Ударить же в тыл нам через Утицкий лес не мог никак он: там засеки и егеря. Однако же теперь фланг открыт наш; следственно, надо корпус туда перебрасывать, да полка четыре егерских, дабы связь с флангом нашим у Семёновского была.

Всё усложняется. Но я всё же оставлю покуда главные силы на правом фланге: посмотрим, как будет держаться Багратион. Как втянутся в борьбу с ним основные корпуса французские, попытаюсь двинуть правый фланг свой на левый Наполеона. Бородино удержали мы за собою, мост там целый оставлен; конница через броды, хотя и те, коими сегодня кавалерия арьергарда Коновницына возвращалась, а пехоту с артиллериею через мост. В зависимости от хода сражения видно будет, что из плана сего воплотить удастся - диверсию, атаку или даже прорыв. На последнее, впрочем, не рассчитываю я, но даже и диверсия изрядно французам карты спутает, давление на нас ослабит, диспозицию пересмотреть заставит. Нам и то хорошо уже: ведь любой результат, кроме разгрома нашего, за победный считать можно. Впервые остановим мы Наполеона в бою, заставим к обороне перейти. А там, глядишь, и о перемирии заикнуться должно будет. Царь настрого запретил мне разговоры о мире вести; я и не буду. Но перемирие перед Москвою, при котором будем мы иметь свободные руки для развязывания войны партий мелких против тылов его, а сами подтянем резервы, - такое перемирие обещает неплохие выгоды. Конечно, обойти нас Наполеон попытаться захочет: сего перемирие ему воспретить не сможет. Однако после движения нашего он и с моей стороны обхода опасаться должен будет. Но не думаю, что сильно он такое стремление показывать захочет: пообещаю содействие своё в достижении мира его с императором Александром - да так или сяк недели две и отыграю. При том сам буду на Москву опираться, а он на что? На Смоленск сожжённый?

Есть шанс на сие, думаю, есть...

И всё же запомню я день сей, как чёрный в жизни моей. День, когда Наполеон разгадал замысел мой и парировал его...

6 сентября. Отправил императору донесение:

"За последним всеподданнейшим донесением, которое я имел счастье повергнуть ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ о том, что армии ввел я в позицию при Бородине в ожидании сил неприятельских на себя. 24 числа с отступлением арьергарда к Кор-де-Баталь, неприятель предпринял направление в важных силах на левый наш фланг, находящийся под командою Князя Багратиона. Видев стремление неприятеля главнейшими силами на сей пункт, дабы сделать таковой надежнее, признал я за нужное, загнуть оный укрепленным прежде сего возвышением. С 2 часов пополудни и даже в ночи сражение происходило весьма жаркое; и войска ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА в сей день оказали ту твердость, какую заметил я с самого приезда моего к армиям. Вторая же кирасирская дивизия должна будучи даже в темноте сделать последнюю из своих атак, особенно отличилась, и вообще все войска не только не уступили не одного шага неприятелю, но везде поражали его с уроном с его стороны. При сем взяты пленные и 8 пушек, из коих 3 совершенно подбитые, оставлены на месте.

Многие при сем деле заслуживают внимание ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА; о всех таковых списки буду иметь щастие повергнуть в след за сим. Теперь же ограничиваюсь кратким извещением ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА".

Сам же всё продолжаю размышлять над вчерашним.

Ну, хорошо, Коновницын. Но с чего бы это его арьергард, до этого, в общем, успешно сдерживавший французов, так неожиданно подвергся сильнейшему давлению Мюрата у села Гриднева. Причем дело - для арьергардного - оказалось достаточно необычное: целый корпус французов попытался обойти Коновницына по правому флангу. На следующий день давление усилилось. Немудрено, что запаниковал Коновницын и фактически не оказал сопротивления, почему и был так быстро сбит и практически на своих плечах внес французов на бородинскую позицию. Точнее - шевардинскую. Так и не успевшую достаточно укрепиться.

Вот отчего это - вместо, в общем, традиционной рутины арьергардных схваток, позволяющих отточить лишь тактические навыки свои генералам дивизионного звена, французы бросились в столь сильное наступление, и уже не авангардом своим, а сразу тремя корпусами?

Одно у меня сегодня, после ночи, почти бессонной и едва не слёз досады и сожаления в подушку: похоже, Наполеон понял, что я ему готовил. Он ведь мне даже приснился нынче! На верное не помню, как и всякий почти сон, но вроде как показывал он мне по карте, как проник он в замыслы мои. Указывал: вот частый и лишённый тропинок лес, занимая всё пространство между Утицею, Дорониным и Ельнею, поставляет границы движениям обеих сторон. А далее высоты, кои спускаются к Колоче возвышенностями, представляющими амфитеатр, которым повелевают курганы противоположного берега... Отсюда ясно, что Кутузов непременно установит свою боевую линию на берегах Колочи, упирая левый фланг в леса и ручей у Доронина, а правый в Москву реку; и когда форсирую я Колочу, с этих высот амфитеатра природного он меня и возьмёт в огни...

Мистика, конечно, но что мы знаем о Промысле Божественном?

Только показал во сне Наполеон мне, будто от ведетов своих узнал, где работы у нас ведутся и немедля сообразил, что ждёт его, ибо сам же поступил бы так же. Дескать, давно он знает Кутузова, не мог "лис севера" не измыслить чего-то хитрого. Что, дескать, понял он: пока арьергард сдерживает французов, русские до крайности укрепляют свои редуты, после чего ему остается небогатый выбор: ломиться на Шевардино и ждать обхода слева, либо втягиваться на поле между контролируемыми неприятелем высотами, где ждать все того же обхода слева.

Чушь, в общем, ибо не могло быть ведетов его столь далеко, но в целом сон мне вещим кажется: должен он был, едва расположение войск наших узрев глазами передовых пикетов авангарда его, сообразить, что к чему. Потому Наполеон ждать не стал и кинулся на Шевардино. А у меня, напротив, войски правого фланга уже на биваках с ночи; их поднять, изготовить и бросить на неприятеля в атаку, сколь-нибудь на успех рассчитанную, - это часов 6 со свёртыванием в колонны походные, маршем и последующим развёртыванием в боевой порядок.

Эх, Коновницын, Коновницын... Ну хоть бы донёс вовремя, что поспешает, трюх-трюх, к позициям нашим! Хоть бы изготовить мне заранее солдат! А то, вишь, три эскадрона неприятельских он "полностью истребил" - а через час уж в виду у всей армии показывается!

Какое значение Наполеон придавал Шевардину, сей день уж ясно видно хотя из того, какие мощные силы были задействованы в ходе этого боя с его стороны. По показаниям пленных и по оценкам штаба нашего, на нашу неполную дивизию Неверовского, пять егерских, два драгунских полка, да два кирасирских и дивизию Карла Мекленбургского, что в ходе боя к ним присоединились, французы бросили больше 40 тысяч солдат при 186 орудиях - без малого два корпуса пехоты с кавалериею.

Надобно же и доблесть войск наших признать: 9 часов дрались они противу таковой-то силы!

СНОСКА: Кто-то, не помню, уж позже гораздо, когда пленных стали много брать, и с офицерами штабными, донёс мне из показаний их, как вожди неприятельские о солдатах наших в день сей отзывались. Оказалось, вечером император Наполеон роптал на малое число пленных, взятых после такой сильной и убийственной атаки. Герцог Виченский же сказал ему, что "Русские показали себя стойкими, так что их мало было убивать, их приходилось ещё обваливать". - "Ну, отвечал Бонапарт, завтра до полудня у меня будут артиллерийские резервы, и мы их обвалим"

Это мне большую надежду на завтрашнее сражение внушает. И потому, мню, ещё ничего не потеряно: французы завтра - день нынешний провели они в подготовке, на нас не покушались за исключением горячего дела в Утицком лесу - упрутся в центральный теперь курган, Бородино и Семёновское. Так что справа по ним всё ещё можно осуществить охватывающий удар.

Иное дело, что готов к нему Наполеон, узрел он вчерась возможность таковую, мною подготовленную. И, видно, учитывает её. Видели его сегодня в сером сюртучке. День почти на лошади он рекогносцировался, местность осматривал. В особенности продолжительно наблюдал, остановившись на левом фланге своём; осмотрел с величайшею подробностью, в окрестностях Бородина, долины Колочи и Войны. Замечательно, что приказал он далее начать здесь значительные укрепления, долженствовавшие, по видимости, обеспечить здесь опорный пункт свой. Многозначительно сие; будто говорит он мне о том же всё: дескать, вижу замысел твой...

Я тоже выезжал осматривать позиции. Как и ожидал, заметил сосредоточение значительных сил неприятеля у Шевардинского редута, против нашего левого фланга. Сие закономерно: ничем не прикрытый фланг наш просто напрашивается на концентрическое движение больших масс наступающих. Картечь положит многих; но именно массою задавить флеши довольно нетрудно будет. На них же много орудий не разместишь, так что защищаться им надлежит только грудью оборонителей своих, храбростию их и стойкостью.

Но при том флеши становятся не более чем передовым охранением; потеря их - несчастие не велико. После известного срока, понятно. Да, жертва сие, ибо позиция истинная за оврагом Семёновским лежит: там сама местность изрядную защиту придаёт. Но надобно: доля князя Петра такая - поболее войск неприятельских на себя оттянуть. А далее и утянуть их за собою, к оврагу Семёновскому, где стойко стать, сикурса ожидаючи. Он же от двух ударов сам себя окажет - с правого фланга и с левого самого, от Утиц. Там корпус ежели поставить скрытно, то оный, дождавшись, покуда французы пред Семёновским соберутся, через лес Утицкий им во фланг и тыл ударить мог бы. Лес осматривал я: за завесой егерей можно по нему войски провести, хотя и без пушек. Теи, однако, по дороге рокадной пойдут, ибо роль их вспомогательная.

Посему приказал я внесть изменения некоторые в занятие позиции. Сводной гренадерской дивизии графа Воронцова приказал занять Семёновские флеши, а за нею стать 27-й пехотной дивизии Неверовского. 2-й же гренадерской дивизии стать за Семёновским. За сим перебросил на крайний левый фланг, как и собирался, отдельный корпус. Назначил таковым 3-й корпус генерал-лейтенанта Николая Алекссевича Тучкова 1-го - весьма дельный начальник воинский. При Пройсиш-Эйляу удачно удерживал правый фланг и активно контратаковал при этом. В Финской войне хорошо действовал. И далее подвижность его заметна была - под Островною, при Лубино. Так что, полагаю, сей военачальник сможет действовать во фланг неприятелю, когда тот на флеши взойдёт. И при том наблюдать будет Старую Смоленскую дорогу; ибо хот авантюрою считаю я выдвижение Наполеоном корпуса по ней во фланг наш; однако же при крайнем напряжении сражения, да при столь изрядном превосходстве его численном - по последним оценкам нашим, экстраполяционно из показаний пленных двух корпусов французских сделанных, до 185 тысяч войск у Бонапарта, - при толиком превосходстве появление корпуса на фланге нашем, в битве обычной на окружение было непременно обречённого, стало бы сложною проблемою.

Так что для наблюдения больше усилил, если можно так сказать, я корпус этот из общего резерва семью тысячами ополчения московского. Впрочем, как сказано, не ожидаю я сильной здесь атаки. Для связи же корпуса сего со 2-й армиею велел четырьмя егерскими полками заняли кусты и лес между Утицей и Семёновским.

Так что общий план оставляю прежним, и основная часть армии сконцентрирована на правом фланге, чтобы нанести отрезающий удар. А буде навалится Наполеон слишком сильно на левый фланг наш - так переброшу войска оттуда как резерв. Сражение станет глупым: на перемалывание солдат друг у друга; но зато понятным весьма генералам нашим и, смеюсь, но скажу - историкам будущим. Вон Михайловский-Данилевский всё порывается узнать, отчего большинство войск наших на непреодолимых позициях справа стоят. Ну так а что это и за план сражения, коли он понятен даже капитану ополченческому будет? Или тем паче червю кабинетному, с фолиантами древними в обнимку спящего...

И паки скажу: как плохо, что не привилось у нас ещё единоначалие полное в армии нашей! Вроде и главнокомандующий я, и приказы мои обязательны - да не напрямую исполняться они будут. Как вчера: могу только через князя Багратиона его войсками распорядиться. А он - медлил! Оно и завтра на то же только рассчитывать и приходится: до "гг. командующих" диспозиция доведена, а уж воплощать они её сами будут.

Во всё время сие продолжали срочно возводить флеши, поднимать курган, оборудовать позиции за оврагом у Семёновского.

После полудня снова войски объехал, с ходом крестным. По фронту войск обносили икону Смоленской Божьей Матери; пред нею служили молебны.

С солдатами говорил. Настрой у них бодрый весьма, многие говорили, что побьём супостата. Все в чистое одеваются; у кого нет - стирает спешно. То есть знают, что смертушка уж клыки свои точит на них, и каждый себя под них готовит; однако радуются! Снова вижу я доброго солдата русского, высокого солдата русского; слёзы застили глаза мне!

Меж тем день сей тихим назвать тоже нельзя. Весь день изрядно беспокоил неприятель нас на левом фланге позиции, в Утицком лесу. По числу наших войск, участвовавших в деле, судить можно, что едва стычки эти в не маловажное сражение не переросли. Хотя участвовали почти исключительно егерские полки 2-й Западной армии, однако ж пришлось их даже сменить далее Смоленским пехотным полком и батальонами 2-й сводно-гренадерской дивизии генерал-майора графа Воронцова.

С другой стороны, боем это тоже назвать трудно. Палили тут наши егеря в французских вольтижёров и польских тиральеров ещё в ночь; затем стычки продолжались ранним утром сего дни; затем затихло, а ввечеру разгорелося вновь.

Бой шел с переменным для нас счастьем. Иной раз превосходный численно противник отодвигал наши войски к самым флешам; но и наши отбрасывали неприятеля и занимали даже и у Шевардинского редута лес.

Перечислю их, ибо в уверенности пребываю, что сражение завтрашнее затмит бой сей; между тем, надобно запомнить героев сих, загородивших неприятелю дорогу в тылы наши; где обозрел бы он линии наши. Хватит с нас вчерашнего, когда разгадал Наполеон планы мои; пусть завтра хотя сюрприз какой отведает.

Итак, участвовали с нашей стороны: 6-й, 41-й егерские полки (всё та же егерская бригада полковника Глебова 1-го) 12-й пехотной дивизии 7-го пехотного корпуса, 5-й и 42-й егерские полки (егерская бригада полковника Гогеля 1-го 26-й пехотной дивизии 7-го пехотного корпуса), Смоленский пехотный полк (12-й пехотной дивизии 7-го пехотного корпуса), некоторые сводные гренадерские батальоны 2-й сводной гренадерской дивизии генерал-майора графа Воронцова и, кратковременно, Нижегородский и Полтавский пехотные полки 26-й пехотной дивизии 7-го пехотного корпуса и батарейная N 32 рота (подполковника Беллинсгаузена) 3-й резервной артиллерийской бригады.

СНОСКА: Эпизод, немало развлекший штаб наш, когда позднее листы наградные подписывались здесь, не могу не привесть: "Астраханского гренадерского полка унтер-офицеры Осип Макаров, Евдоким Петров, Трифон Романов, рядовые Петр Картаули, Иван Карапанов, Алексей Трофимов, Семен Иванов, Леонтий Симаков, Аким Кожблюк, Исайя Рудаков, Иван Яковлев, Григорий Зеленский через всю ночь находились в передовых постах, а на рассвете неприятельские стрелки, наступая, открыли сильный огонь, противу которого цепь передовая принуждена была отступить. Заметя же беспечно идущего французского офицера с восемью стрелками, его защищающими, оные унтер-офицеры с своими рядовыми, презирая угрожающую опасность, решились во чтобы то ни стало истребить командующего стрелками и его конвоиров. Засев в кустарниках и пропустя, со словом "ура" ударили сзади в штыки, офицера и трёх французов убили, а пять взяли в плен, отступающие же, когда услышали победоносное "ура", с отважностию наступили, опрокинули неприятельскую цепь и заняли прежнюю свою позицию; оных же пленных отдали майору 6-го егерского полка Мигаю".

Меж тем, и на правом фланге малые перепалки происходили. Здесь оставались на левом берегу реки Колочи для наблюдения и прикрытия правого фланга казаки Платов. Взято ими несколько пленных.

Ну... же: отдыхать, поесть и спать. День завтра многое покажет. Уповаю на Господа и длань его надо мною; но при любом исходе с места не сойду я...

7 сентября. Ночь не спал почти. Забывался минуткою короткой, потом снова что-то будто дёргало. Кроки позиции уже перед глазами плавать стали. Всё думал: али не учёл чего? Как рухнет Наполеон на меня утром - и побегут мои. Дух войска чрезвычайный, верно сие; но мне ли не знать, как легко срываются в бег солдаты, лишь почуяв, что рядом нет локтя товарища своего! И каждый мужественен, каждый храбр, каждый стыдится потом, что сорвался в панику - а строй есть строй: один назад подался, а у всех остальных уверенности убавилось. Да и от гг. офицеров зависит весьма многое, ежели не всё. Именно их мужество неустрашимо должно быть; но не так, чтобы первому стоять и грудь под пули; нет, тут неустрашимость в команде быть должна, в начальствовании над солдатами под пулями и ядрами, когда тело твоё всеми силами рвётся прочь, в тишину или укрытие спасительное, всеми способами устремляется к спасению - и только дух, повелеваемый долгом и честью, удерживает его на месте смерти торжества - а надобно ещё и командовать. Вот она, храбрость офицера - сохранять твёрдость в командовании нижними чинами и пред самым ликом смерти; тогда и нижние чины стоят неустрашимо.

А вот храбрость генерала в другом. В думе сложнейшей, в розмысле неувереннейшем, в измерении мысленном своих и противника своего действий и нахождения противодействий им. В смелости помысла - вот где храбрость генерала. Стоять под огнём или солдат в атаку вести - сию храбрость он ещё в должности офицерской обыденной принадлежностью жизни воинской принять должен; как натурфилософы говорят, животным его свойством стать она должна. Стоять и умирать - это просто; сложно двигаться так. Чтобы жить и заставлять умирать неприятеля. Вот ключ всего! - а многие генералы наши во времена сии странные молоды слишком: в должностях офицерских не послуживши, как следует, не успели обвыкнуть к храбрости офицерской - посему путают последнюю с генеральской храбростью, разума храбростью, а не телесною. Потому доблестью считают стоять и умирать, потому так трудно с ними с Наполеоном именно биться, коий сею храбростию генеральской изрядно обладает, как и маршалы его.

Впрочем, светает. Пора к кургану моему выдвигаться.

Или к кресту моему?

7 сентября, ночью. Нет, не успеваю написать ничего. Одно лишь сказать могу: слава Богу, кончилось всё. Не проиграл я баталию против Наполеона, но даже выиграл её. Войски наши сражались с храбростию неукротимой, не подались нигде ни на шаг, но только выбиваемы будучи полностью, оставляли позиции свои в руках неприятеля. Но следующие полки вставали за ними, так что неприятель нигде не взял земли ни на пядь, ибо устрашённый непоколебимостью такой, вернулся ввечеру на исходные позиции свои. Всё, что потеряли мы в ходе дня сего жесточайшего, противник сам вернул нам. Одержав поле боя, французы не одержали поля битвы: наших именно что отодвинули и то местами, не по всем пунктам; но не побили и не прогнали. Достаточно сказать, что свой командный пункт я и не думал отодвигать до конца боя.

Таким образом, французы некоторое время стояли на наших прежних позициях, и Наполеон их лично объехал и обозрел. Но к ночи они вернулись в свой лагерь. А наши казаки естественным образом продвинулись за ними. Так что, в бо. Хотя и потеряли что, но ослабленный сверх всякой крайности противник вечером отошёл на утренние свои позиции, и мы снова полем боя овладели.

(Для себя скажу: лукавство сие небольшое, ибо не мы и отодвигали неприятеля обратно, он сам ушёл - и то: не ночевать же ему было на трупах! Но - по обычаям военным, кто на поле боя остался, тот и победил того, кто на оное покушался!)

Но потери, вижу, величайшие. Князь Пётр ранен тяжело, Тучков 1-й тож, убит Кутайсов; до 20 генералов ныне лишилась армия наша. Впрочем. французскую потерю я гораздо более нашей оцениваю, ибо разбивались атаки его о стойкость рядов русских.

Но сводок потерь наших не видел ещё, наверное не знаю пока, сколь способна армия продолжать завтра сражение. Среди генералов настроения разные; Барклай подавлен и говорит о разбитии нашем; какое разбитие, ежели мы на месте стоим, а главнокомандующий пункта своего командного не покидал, разве что по нужде малой - ибо нельзя главнокомандующему на глазах у генералов своих сие дело творить! Багговут с Докторовым, напротив, довольны: фланг левый удержали, несмотря что князь Пётр до полудня ещё в тыл с раною отвезён был. Понять можно: кто таков Багратион, а вот же - он место потерял, пустил французов на флеши, а они свои позиции удержали.

Но писать в журнал сей недосуг, ей-Богу, посему завтра продолжу, завтра всё...

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Дабы не оставались страницы дня сего достославного столь пустыми - ибо и впрямь ни минутки не имел я тогда мысли свои записывать (да и мыслей, пожалуй, что и не было - толикая гора дел срочный, приказаний непременных, бумаг и рапортов для них и времени не оставляла; разве что известное время размышлял я пред печальною необходимостью отдать приказ об отступлении дальнейшем, ибо не разрешали потери наши удержаться на следующий день на тех же позициях, к тому же разрушенных) - приведу донесения свои первые и обзор по действиям войск наших.

Донесение моё, кое по указаниям моим Карлуша Толь подготовил:

"Августа 24-го числа пополудни в 4 часа ариергард наш был атакован при Колоцком монастыре французами. Превосходные силы неприятеля принудили отступить оной к позиции, близ Бородина находящейся, где войска были уже устроены в боевой порядок. В сей день ариергард наш имел дело с неприятельской кавалерией и одержал поверхность. Изюмской гусарской полк с некоторым числом казаков атаковал сильно французскую кавалерию, где три эскадрона оной были истреблены.

Неприятель, перейдя реку Колочу выше с. Бородина, направил главные свои силы на устроенный нами пред сим редут, чрезвычайно беспокоивший наступательное его на наш левый фланг движение. Битва против сего редута час от часу делалась упорнее, однако ж все покушения неприятеля, отражаемого несколько раз с большим уроном, соделались тщетными, и наконец, был он совершенно отбит. В сие время кирасирские полки 2-й дивизии - Екатеринославской, Орденской, Глуховской и Малороссийской быстрой атакой довершили его поражение. При сем взято нами 8 пушек, из коих 3, быв подбиты, оставлены на месте сражения.

25-го армия французская находилась в виду нашей построила пред своим фрунтом несколько укреплений, да правом же ея крыле замечены были разные движения, скрытые от нас лесами, почему и можно было предположить, что намерение Наполеона состояло в том, чтоб напасть на левое наше крыло и потом, продолжая движение по Старой Смоленской дороге, совершенно отрезать нас от Можайска.

Дабы предупредить сие намерение, я приказал того же дня генерал-лейтенанту Тучкову с 3-м корпусом идти на левое наше крыло и прикрыть положением своим Смоленскую дорогу. В подкрепление сему корпусу отряжено было 7000 человек Московского ополчения под предводительством генерал-лейтенанта графа Маркова.

От 3-го корпуса до левого крыла 2-й армии, которой командовал генерал от инфантерии князь Багратион, был промежуток, на версту продолжающийся и покрытый кустарниками, в котором для лучшей связи расположены были егерские полки 20-й, 21-й, 11-й и 41-й. Сводные гренадерские батальоны 2-й армии под командой г.-м. гр. Воронцова заняли все укрепления, устроенные пред деревней Семеновской; к сей деревне примыкало левое крыло нашей армии и от оной простиралась линия из полков 7-го корпуса под командой генерал-лейтенанта Раевского в направлении к кургану, в середине армии находящемуся и накануне укрепленному. К правой стороне кургана примыкал 6-й корпус под командой генерала от инфантерии Дохтурова левым своим крылом.

В сем месте линия склонялась вправо к деревне Горкам, и в оном направлении стояли 4-й и 2-й пехотные корпуса, составлявшие правое крыло армии под командой генерала от инфантерии Милорадовича.

Все вышепомянутые войски входили в состав главной нашей силы (кор-де-баталь) и расположены были в две линии. За ними находились кавалерийские корпуса следующим образом: 1-й кавалерийской немного правее за 2-м корпусом, 2-й за 4-м, 3-й за 6-м, 4-й за 7-м. Позади кавалерии 5-й пехотной корпус, из гвардейских полков составленный, и 2-я гренадерская дивизия, а за оными обе кирасирские.

В таковом положении армия ожидала наступления дня и неприятельского нападения.

26-го числа в 4 часа пополуночи первое стремление неприятеля было к селу Бородину, которым овладеть искал он для того, дабы, утвердясь в оном, обеспечить центр своей армии и действия на левое наше крыло, в то же самое время атакованное. Главные его батареи расположены были при дер. Шевардино: 1-я о 60 орудиях вблизи оставленного нами 24-го числа редута имела в действии своем косвенное направление на пехотную нашу линию и батарею, на кургане устроенную, а 2-я о 40 орудиях немного левее первой обращала огонь свой на укрепление левого нашего крыла.

Между тем огонь на левом нашем крыле час от часу усиливался. К сему пункту собрал неприятель главные свои силы, состоящие из корпусов князя Понятовского, маршалов Нея и Давуста, и был несравненно нас многочисленнее. Князь Багратион, видя умножение неприятеля, присоединил к себе 3-ю пехотную дивизию под командой генерал-лейтенанта Коновницына и сверх того вынужден был употребить из резерва 2-ю гренадерскую дивизию под командой генерал-лейтенанта Бороздина, которую он и поставил уступами противу левого крыла за деревнею, а левее от оной три полка 1-й кирасирской дивизии и всю 2-ю кирасирскую дивизию.

Я нашел нужным сблизить к сему пункту полки: лейб-гвардии Измайловской и Литовской под командою полковника Храповицкого. Неприятель под прикрытием своих батарей показался из лесу и взял направление прямо на наши укрепления, где был встречен цельными выстрелами нашей артиллерии, которой командовал полковник Богуславский, и понес величайший урон. Невзирая на сие, неприятель, построясь в несколько густых колонн, в сопровождении многочисленной кавалерии с бешенством бросился на наши укрепления. Артиллеристы, с мужественным хладнокровием выждав неприятеля на ближайший картечный выстрел, открыли по нем сильный огонь, равномерно и пехота его самым пылким огнем ружейным, но поражение их колонн не удержало французов, которые стремились к своей цели и не прежде обратились в бегство, как уже граф Воронцов с сводными гренадерскими батальонами ударил на них в штыки; сильный натиск сих батальонов смешал неприятеля, и он, отступая, в величайшем беспорядке, был повсюду истребляем храбрыми нашими воинами. При сем нападении граф Воронцов, получа жестокую рану, принужден был оставить свою дивизию. В то же самое время другая часть неприятельской пехоты следовала по Старой Смоленской дороге, дабы совершенно обойти наше левое крыло; но 1-я гренадерская дивизия, на сей дороге находившаяся, с твёрдостию выждав на себя неприятеля, остановила его движения и заставила податься назад. Новые силы подкрепили французов, что и побудило генерал-лейтенанта Тучкова отступить по Смоленской дороге, где занял он на высоте выгодную позицию. Устроенная на сем месте 1-й артиллерийской бригады батарея причиняла значащий вред наступающему неприятелю. Французы, заметив важность сего места, ибо высота сия командовала всею окружностью, и, овладев оной, могли они взять во фланг левое наше крыло и отнять способ держаться на Смоленской дороге, почему, усилясь противу сего пункта, и в сомкнутых колоннах с разных сторон повели атаку на 1-ю гренадерскую дивизию. Храбрые гренадеры, выждав неприятеля, открыли по нем наижесточайший огонь и, не медля нимало, бросились на него в штыки. Неприятель не мог выдержать столь стремительного нападения, оставил с уроном место битвы и скрылся в близлежащие леса. Генерал-лейтенант Тучков при сем ранен пулею в грудь и генерал-лейтенант Алсуфьев принял по нем команду.

В 11 часов пополуночи неприятель, усилясь артиллерией и пехотой против укреплений нашего левого крыла, решился вновь атаковать оные. Многократные его атаки были отбиты, где много содействовал с отличною храбростью генерал-майор Дорохов. Наконец, удалось овладеть ему нашими тремя флешами, с коих мы не успели свести орудий. Но не долго он воспользовался сею выгодою; полки Астраханский, Сибирский и Московский, построясь в сомкнутые колонны под командой генерал-майора Бороздина, с стремлением бросились на неприятеля, который был тотчас сбит и прогнан до самого леса с большим уроном. Таковой удар был с нашей стороны не без потери. Генерал-майор принц Мекленбургский Карл ранен, Ревельского пехотного полка шеф генерал-майор Тучков 4-й был убит, Московского гренадерского полка полковник Шатилов получил жестокую рану, Астраханского гренадерского полка полковник Буксгевден, несмотря на полученные им три тяжкие раны, пошел еще вперед и пал мертв на батарее с многими другими храбрыми офицерами. Потеря французов противу нас несравнительна. После чего неприятель, умножа силы свои, отчаянно бросился опять на батареи наши и вторично уже овладел оными, но генерал-лейтенант Коновницын, подоспев с 3-ю пехотной дивизией и видя батареи наши занятыми, стремительно атаковал неприятеля и в мгновение ока сорвал оные. Все орудия, на оных находившиеся, были опять отбиты нами; поле между батареями и лесом было покрыто их трупами, и в сем случае лишились они лучшего своего кавалерийского генерала Монбрена и начальника главного штаба генерала Ромёфа, находившегося при корпусе маршала Давуста.

После сей неудачи французы, приняв несколькими колоннами как пехотными, так и кавалерийскими вправо, решились обойти наши батареи. Едва появились они из лесу, как генерал-лейтенант князь Голицын, командовавший кирасирскими дивизиями, влево от третьей пехотной дивизии находившимися, приказал генерал-майору Бороздину и генерал-майору Дуке ударить на неприятеля. Вмиг был он обращен в бегство и принужден скрыться в лес, откуда хотя несколько раз потом и показывался, по всегда был с уроном прогоняем.

Невзирая на сильную потерю, понесенную французами, не переставали они стремиться к овладению вышеупомянутыми тремя флешами; артиллерия их, до 100 орудий умноженная, сосредоточенным огнем своим наносила немалый вред нашим войскам.

Я, заметя, что неприятель с левого крыла переводит войски, дабы усилить центр и правое свое крыло, немедленно приказал двинуться всему нашему правому крылу, вследствие чего генерал от инфантерии Милорадович отрядил генерал-лейтенанта Багговута со 2-м корпусом к левому крылу, а сам с 4-м корпусом пошел на подкрепление центра, над коим и принял начальство. Генерал же от инфантерии Дохтуров взял пред сим в командование левый фланг после князя Багратиона, получившего к крайнему сожалению всей армии тяжкую рану и вынужденного чрез то оставить место сражения. Сей несчастный случай весьма расстроил удачное действие левого нашего крыла, доселе имевшего поверхность над неприятелем, и конечно бы имел самые пагубные следствия, если бы до прибытия генерала от инфантерии Дохтурова не вступил в командование генерал-лейтенант Коновницын. Не менее того в самое сие время неприятель напал на наши укрепления, и войски, несколько часов кряду с мужеством оные защищавшие, должны были, уступя многочисленности неприятеля, отойти к деревне Семеновской и занять высоты, при оной находящиеся, которые, без сомнения, скоро были бы потеряны, если бы генерал-майор граф Ивелич не подоспел с командой 17-й дивизии и не устроил сильные на оных батареи, чрез что восстановил тесную связь между левым крылом армии и 1-й гренадерской дивизией. Генерал-лейтенант Багговут с 4-ю дивизией присоединился в то же время к 1-й гренадерской дивизии и принял оную в свою команду. После сего неприятель хотя и делал несколько покушений на наше левое крыло, но всякий раз был отражен с величайшей потерей..."

Тут прерву изложение сие, чтобы отметить вновь: не следовало князю Багратиону так долго флеши удерживать, отбирая для того войски, к защите Семёновского рубежа приуготовленные; достаточно было потери дивизии графа Воронцова. Отойти надобно было за овраг Семёновский, как и сговаривались мы с ним перед боем; но увлёкся князь Пётр, как обычно; в результате же и сам управление сражением оставил, и линию оголил, и Тучкова ослабил, забрав у него дивизию Коновницына; из-за того и Тучков отойти был вынужден.

Но далее:

"Полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, пришедшие на левой фланг 3-й пехотной дивизии, с непоколебимою храбростью выдерживали наисильнейший огонь неприятельских орудий и, невзирая на понесенную потерю, пребывали в наилучшем устройстве. Полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский в сем сражении покрыли себя славой в виду всей армии, быв атакованы три раза неприятельскими кирасирами и конными гренадерами, стояли твердо и, отразив их стремление, множество из оных истребили. Генерал-майор Кретов с кирасирскими полками Екатеринославским и Орденским подоспел к ним на помощь, опрокинул неприятельскую кавалерию, большую часть истребил оной и сам при сем случае был ранен.

Наполеон, видя неудачные покушения войск правого крыла своей армии и что они были отбиты на всех пунктах, скрыл оные в леса и, заняв опушку стрелками, потянулся влево к нашему центру. Генерал он инфантерии Барклай-де-Толли, командовавший 1-й армией, заметив движение неприятеля, обратил внимание свое на сей пункт и, чтоб подкрепить оный, приказал 4-му корпусу примкнуть к правому крылу Преображенского полка, которой с Семеновским и Финляндским оставались в резерве. За сими войсками поставил он 2-й и 3-й кавалерийские корпуса, а за оными полки кавалергардской и конной гвардии. В сем положении наш центр и все вышеупомянутые резервы были подвержены сильному неприятельскому огню; все его батареи обратили действие свое на курган, построенный накануне и защищаемый 18-ю батарейными орудиями, подкрепленными всей 26-й дивизией под начальством генерал-лейтенанта Раевского. Избежать сего было невозможно, ибо неприятель усиливался ежеминутно противу сего пункта, важнейшего во всей позиции, и вскоре после того большими силами пошел на центр наш под прикрытием своей артиллерии густыми колоннами, атаковал курганную батарею, успел овладеть оной и опрокинуть 26-ю дивизию, которая не могла противустоять превосходнейшим силам неприятеля.

Начальник главного штаба генерал-майор Ермолов, видя неприятеля, овладевшего батареей, важнейшею во всей позиции, со свойственной ему храбростью и решительностью, вместе с отличным генерал-майором Кутайсовым взял один только Уфимского пехотного полка батальон и, устроя сколько можно скорее бежавших, подавая собой пример, ударил в штыки. Неприятель защищался жестоко, но ничто не устояло противу русского штыка. 3-й батальон Уфимского пехотного полка и 16-й егерский полк бросились прямо на батарею, 19-й и 40-й по левую сторону оной, и в четверть часа батарея была во власти нашей с 18-ю орудиями, на ней бывшими. Генерал-майор Паскевич с полками ударил в штыки на неприятеля, за батареей находящегося; генерал-адъютант Васильчиков учинил то же с правой стороны, и неприятель был совершенно истреблен; вся высота и поле оной покрыто неприятельскими телами, и бригадной командир французской генерал Бонами, взятый на батарее, был один из неприятелей, снискавший пощаду. Подоспевшая на сей случай кавалерия под командой генерал-адъютанта Корфа много способствовала к отбитию батареи нашей; при сем случае к большому всех сожалению лишились мы достойного генерала от артиллерии Кутайсова, которой при взятии батареи был убит. Генерал-майор Ермолов переменил большую часть артиллерии, офицеры и услуга при орудиях были перебиты и, наконец, употребляя Уфимского пехотного полка людей, удержал неприятеля сильные покушения во время полутора часов, после чего был ранен в шею и сдал батарею г.-майору Лихачеву, присланному генералом от инфантерии Барклаем-де-Толли с 24-й дивизией на смену 26-й, которая, имея противу себя во все время превосходные силы неприятеля, была весьма расстроена..."

Снова прервусь, дабы развить позднее замечание следующее: не лгать солдатам! Обещал я им перед боем, что сменять их будут, как часовых, каждые два часа - и исполнил сие. Но ежели бы сказал я им, что подлинно думал в тот момент, а именно: что и всяко то сделать придётся, ибо за два часа такого сражения и самая сильная дивизия расстроится, - то тем уронил бы дух в них. Надобно будет позднее обдумать сие.

" Во время сего происшествия неприятельская кавалерия, из кирасир и улан состоящая, атаковала во многих пунктах 4-й корпус, но сия храбрая пехота, выждав неприятеля на ближайший ружейной выстрел, произвела столь жестокой батальной огонь, что неприятель был совершенно опрокинут и с большой потерей бежал в расстройстве; при сем случае особенно отличились Перновский пехотный и 34-й егерский полки. Несколько полков 2-го кавалерийского корпуса, преследовав бегущего неприятеля, гнали до самой пехоты. Псковский драгунский полк под командой полковника Засса врубился в неприятельскую пехоту; адъютант его высочества полковник князь Кудашев довершил истребление другой неприятельской колонны, подскакав с 4-мя орудиями гвардейской конной артиллерии, из коих, действовав ближайшим картечным выстрелом, нанес ужасной вред неприятелю.

После сего неприятель большими силами потянулся на левой наш фланг. Чтобы оттянуть его стремление, я приказал генерал-адъютанту Уварову с 1-м кавалерийским корпусом, перейдя речку Колочу, атаковать неприятеля в левый его фланг. Хотя положение места было не весьма выгодное, но атака была сделана довольно удачно, неприятель был опрокинут; при сем случае Елисаветградской гусарской полк отбил два орудия, но не мог вывести за дурной дорогою; в сие самое время неприятельская пехота покусилась было перейти чрез реку Колочу, дабы напасть на пехоту нашу, на правом фланге находящуюся, по генерал-адъютант Уваров, атаками на оную произведенными, предупредил ее намерение и воспрепятствовал исполнению оного.

Наполеон, видя неудачу всех своих предприятий и все покушения его на левой наш фланг уничтоженными, обратил все свое внимание на центр наш, противу коего, собрав большие силы во множестве колонн пехоты и кавалерии, атаковал Курганную батарею; битва была наикровопролитнейшая, несколько колонн неприятельских были жертвой столь дерзкого предприятия, но, невзирая на сие, умножив силы свои, овладел он батареей, с коей однако ж генерал-лейтенант Раевской успел свести несколько орудий. В сем случае генерал-майор Лихачев был ранен тяжело и взят в плен. Кавалерия неприятельская, овладев курганом, в больших силах бросилась отчаянно на пехоту 4-го корпуса и 7-й дивизии, но была встречена кавалергардским и конногвардейским полками под командою генерал-майора Шевича; полки сии, имея против себя несоразмерность сил неприятельской кавалерии, с необыкновенным мужеством остановили предприятие ее и, быв подкреплены некоторыми полками 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, атаковали тотчас неприятельскую кавалерию и, опрокинув ее совершенно, гнали до самой пехоты.

Правый и левый фланги нашей армии сохраняли прежнюю позицию; войски, в центре находящиеся под командой генерала от инфантерии Милорадовича, заняли высоту, близ кургана лежащую, где, поставя сильные батареи, открыли ужасный огонь на неприятеля. Жестокая канонада с обеих сторон продолжалась до глубокой ночи. Артиллерия наша, нанося ужасный вред неприятелю цельными выстрелами своими, принудила неприятельские батареи замолчать, после чего вся неприятельская пехота и кавалерия отступила. Генерал-адъютант Васильчиков с 12-й пехотной дивизией до темноты ночи был сам со стрелками и действовал с особенным благоразумием и храбростью.

Таким образом, войски наши, удержав почти все свои места, оставались на оных.

Я, заметя большую убыль и расстройство в батальонах после столь кровопролитного сражения и превосходства сил неприятеля, для соединения армии оттянул войски на высоту, близ Можайска лежащую.

По вернейшим известиям, к нам дошедшим, и по показанию пленных, неприятель потерял убитыми и ранеными 42 генерала, множество штаб- и обер-офицеров и за 40 тыс. рядовых; с нашей стороны потеря состоит до 25 тыс. человек, в числе коих 13 генералов убитых и раненых.

Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов, где вся пехота, кавалерия и артиллерия дрались отчаянно. Желание всякого было умереть на месте и не уступить неприятелю. Французская армия под предводительством самого Наполеона, будучи в превосходнейших силах, не превозмогла твердость духа российского солдата, жертвовавшего с бодростью жизни за свое отечество".

Ну, а теперь некоторые подробности, как я их приметил и запомнил.

Рассвет едва занимался, как среди глубокой тишины грянул выстрел - с нашей батареи, впереди Семёновского. Кому-то показалось видимо, что неприятель приближается. Но ответа не последовало, и после первого выстрела все смолкло. Но я, звук выстрела сего услышавши, хотя и зная, что случаен он, ибо команды на него не было, велел выезжать на холм наш командный возле деревни Горки.

По показаниям пленных, в сие же почти время и Наполеон направился к Шевардинскому редуту, вернее, на высотку перед ним, зане трупы погибших там за день допрежь убраны так и не были.

"Это солнце Аустерлица!" -- заявил Бонапарт, поднимая дух войска своего. Врёшь, однако! - тут не было австрияков с планом их сумасшедшим; тут никто не мешал мне по разумению собственному распоряжаться. Так что солнце ныне по-иному всходило.

Наконец, со стороны Шевардинского редута раздался одиночный пушечный выстрел. Ответа с нашей стороны не было, но прозвучал второй, третий выстрел французский; наши ответили - и затрещало. А вскоре и заревело - настолько выстрели тысячи орудий с обеих сторон сливались в один немолчный гул.

Первая атака произведена была неприятелем на село Бородино и с невероятной быстротою. Егери наши, частью не успев домыться в бане, довольно скоро опрокинуты были. До половины егерей, как в свите моей шептались, тут и легла. Остальные откатились через мост за реку Колочь, оставя село. Французы, ободренные занятием Бородина, бросились вслед за егерями и на плечах их перешли реку; но гвардейские егери, подкрепленные пришедшими с полковником Манахтиным полками и егерской бригадой 24-й дивизии под командой полковника Вуича, обратились на неприятеля в штыки. Французы истреблены все были; в плен никого не взяли. Здесь же они важную потерю претерпели: пулею из штуцера какого-то егеря нашего убит генерал дивизионный Плозонн .

Для меня эпизод сей горьким свидетельством очередным стал того, что разгадал Наполеон план мой. До последнего держал я в целости мост через Колочу в пункте сём, и тет-де-пон в себе Бородине был хорош: баррикадами село укреплено было. Но какой главнокомандующий рассчитать может, полковой командир некий столь мало ума показывать будет, солдатам своим баню в виду изготовившегося к бою неприятеля разрешив, а то и сам устроив? Французы же, узрев легкомыслие такое, немедленно наказали оное, явно мысленно держа именно что уничтожение переправы - ибо понятно, что удержать её для себя они думать не имели, видя против себя весь огонь батареи Горицкой. О том же и то говорит, что не покушались они за весь день более на этом пункте атаковать нас: напротив, обеспечив себя уничтожением моста, расставили батареи лишь свои, противу центрального кургана нашего весь день палившие.

Так что далее на пункте сём ничего не случалось; французы довольствовались перестрелкою с нашими егерями.

В это же время примерно, как здесь успокоилось, или около 6 часов пополуночи бой разгорелся на крайнем левом фланге нашем. Здесь Понятовский узрел стоящий отчего-то открыто корпус Тучкова 1-го и энергично кинулся на него.

СНОСКА. Сие разъяснилось позднее: оказалось, что дуралей сей Беннигсен, пользуясь правами начальника штаба, вывел корпус сей из засады, не узрев его на выгоднейшем месте; выгоднейшем - это с точки зрения сего генерала бездарного, обвыкшего противостоянию линейному и пальбе до последнего солдата. Посему, опасаясь, что Тучкова обойдут - чего и хотел я ради удара засадного! что внятно было любому прапорщику квартирмейстерскому! - сей болван ганноверский силою вытащил корпус на обозрение неприятеля. Чем тот и воспользовался, быстро довольно выбив Тучкова с первых позиций его, а затем и с высоты выгодной возле Утиц; при чём Тучков был ранен тяжело в грудь пулею. Грех сие: но что бы Беннигсену там остаться да рану сию, Тучковым незаслуженную, получить должно!

Но как бы то ни было, покушения Понятовского тоже отражены были: Багговут, Тучкова сменивший, удачно расположил пушки и подкрепления, им приведённые, на следующей высоте, пред которою и остановил наступление поляков.

В се же Давуст обрушил дивизию Компана и уступом справа за нею дивизию Дессе в атаку на флеши. Левее его атаковал Ней, который тоже завязал жаркий бой против флешей.

По положению редантов сих наносили они ужасный вред неприятелю, хотя, как писал я уже, роль их ограничивалась тою, которую ныне Шевардинскому редуту приписывают: передового охранения. В качестве такового имела укрепление сие и недостатки, проистекающие из-за ненахождения его в линии войсковой. Охранялось оно, если можно так сказать, больше огнём артиллерийским, нежели батальным; и задача оного была только как можно более истребить неприятелей. Посему отличный генерал Кутайсов, истинно все надежды подававший эпохе войн нынешних соответствовать, объезжал батареи перед боем, с соизволения моего убеждая артиллеристов до последней крайности с позиций не сниматься, но бить картечью, покуда неприятель не сядет верхом на пушки. Пушки - гиль в бою таком; в последний момент их и заклепать самим можно; зато умертвлённый массово неприятель к основным позициям нашим если и прорвётся, то ослабленный до крайности.

К сожалению, моему, то, что сразу понял Кутайсов, не понял Багратион, и дрался за флеши с упорством отчаяния, зря кладя солдат в бесполезных контратаках.

СНОСКА. Ныне говорят некоторые: как это Кутузов лгал царю, что не уступил ни края земли, когда флеши были потеряны? А того в толк не возьмут, что те позиции потеряны считаться могут, за коими других не уготовлено. В данном сражении заранее были сделаны твёрдые позиции за оврагом Семёновским - прорваны ли они, потеряны? Никоим образом!

Итак, в половине восьмого французам удалось ворваться в укрепления, невзирая на страшные потери от нашего картечного и ружейного огня. Тут генерал Горчаков произвёл контратаку. Дивизии Воронцова и Неверовского выбили неприятеля из укреплений. Далее зачем-то бросились они вперёд, добившись того лишь результата, что остановили и обратили противу себя корпус Жюно, смещавшийся рокадно и никому покуда не угрожавший.

Французы подтянули пушек в числе более 100 и стали забрасывать укрепления наши ядрами, устроив буквально ад. В силу характера окопов наших, в амбразурах их разместиться могло не более 12 орудий, посему огонь наш ответный из пункта сего слаб был, а временами почти и затихал, когда происходила замена выбитых пушек на свежие. Основная дуэль артиллерийская велась от батарей наших, кои в поле за флешами стояли и за оврагом Семёновским. Посему признать надобно: артиллерия французская гораздо против нашей эффективнее была.

Таким образом, двукратная попытка Давуста атаковать флеши не удалась, и он был отброшен в лес. Но вскоре Ней, колонны коего были поддержаны огнём большой батареи французской, развернулся на левом фланге Давуста, и атака была возобновлена с неудержимой силою. Массы противника были встречены массою же картечи и пуль, но сие доблестных врагов наших не одолело: не обращая внимания на огонь и на товарищей своих, снопами валившихся под серп картечных и ружейных выстрелов, они дошагали...

Здесь я не могу не отдать долга признания противнику нашему, мужеству его! - дошагали в мерном ритме своём до флешей, поражаемы ежесекундно, завязали схватки на собственно реданах их, а остальные столь же мерно прошагали между флешами, сминаемые огнём, как снопы, затем развернулись - и тут уже перекололи наших, таким образом попавших в окружение.
Но и этот успех их был недолог. Дивизии Воронцова и Неверовского снова ударили в штыки и при содействии 4-го кавалерийского корпуса опрокинули противника, опять завладев флешами.

В 9 примерно часов Ней и Давуст снова двинулись вперед; Мюрат поддерживал эту атаку, направив корпуса Латур-Мобура и Нансути уступом вперёд и правее Давуста, а корпус Монбреня -- в резерве за Неем. Бой перед флешами снова усилился.

Об это примерно время послал я адъютанта с распоряжением Платову сажать казаков его на коней. Генерал Уваров был в свите моей; его я отослал к корпусу его с приказанием немедленно выдвигаться на ту сторону Колочи, произведя хотя уже лишь диверсию противу левого фланга Наполеона.

Се лишь то, что осталось от замысла моего давешнего!
Ибо к этому времени определился рисунок сражения. Массы войск, сосредоточенные Наполеоном у Шевардина, и его упорные приступы на флеши указывали, что он не намеревается делать значащих обходных движений, отрезывать нас от Москвы и проч.
Тем самым, думаю, решил я одну из локальных задач баталии сей: заставить Наполеона лоб свой разбивать о штыки русские. Так что, возможно, оценил он мой замысел, им же парированный и так: я, Наполеон, тоже могу тебя, Михайла Ларионович, обойти попытаться по Старой Смоленской дороге; но я туда отправил корпус лишь, а тебе предлагаю помериться силою в прямом противостоянии.

Что же... Хотя и не хотел бы я именно такого сражения.

Но тут огорошили меня сведениями, что не двигаются казаки Платова. Досадно мне говорить сие, но донесли, будто и атаман и сам пьян, и офицеры его; хотя и с вчерашнего гуляния, однако едва на рассвете закончившегося; потому распихивают их едва не ногами. А тех, кто на ногах держится, будто бы лошади до себя не допускают из-за отрыжки их. Последнее в анекдот годится, но сие мне на командный пункт доложено; а оный доклад воинский уже никак в собрание рассказов об оригиналах и чудаках не годится.

Уваров, равномерно, тоже ждёт, когда казаки на кони воссесть смогут; правды ради сказать надобно, что это здесь, в примечании к заметкам сим, всё быстро отображается - тогда же, в день тот сражения, через час почти донесли сие. А следом другой гонец прискакал с известием, что садятся всё же на коней доблестные всадники донские; тут махнул рукою я на них. Ясно мне сражение проявилось: то, чего так не хотел я - лобовое взаимное истребление, - свершилось.

Мне как полководцу делать нечего было далее. Потому сидел я на скамеечке, выходил изредка пройтись, ноги промять, оправиться. Куру пожевал.

Не скажу, что руки опустились. Но понял я: не нужен уже. Сражение превратилось в то, чего так не хотел я: в глупое столкновение масс, где победитель и побеждённый одинаково страдают от потерь напрасных. Истребление людей - ради того, чтобы ввечеру разойтись по позициям своим; либо ради того, что одна сторона духом падёт и отступит, либо же вовсе бежит. Сие - не искусство военное, а всего лишь соревнование масс войск, на силу духа их умноженных; при равных мужеством армиях ничего, кроме истребления взаимного, не исходит из сего.

Нет, не могу я далее описывать сие! Сражение Бородинское могло бы стать блистательною победою моей над величайшим полководцем эпохи нашей! Но сначала то, что разгадал он меня, а затем то, что генералы наши глупый линейный бой один только и умели, привело к тому, что нет радости от того, что в самой баталии одержан был верх над ним. Ибо после битвы выходила на аван-сцен походкою своею величавою госпожа Стратегия - а она, при потерях наших, главу свою на сторону императора французского склонила. Хоть и не Фемида она, а тоже - весы в руках у ней. И на них - потеря наша, гораздо меньшая противу неприятельской. Однако же, отнявшая в один день треть армии нашей. А Наполеон, хотя и потерял больше (хотя и генералов сравнить: 23 у нас против 49 у французов), - но он, сравнительно, потерял едва четверть.

Да и просто: велико сие сражение; не описать мне его ни в день один, ни вот с записками этими вослед.

Продолжу позднее.

8 сентября. Ныне в 6 часов утра наша армия снялась с позиции в таком порядке и так тихо, что французы, по извещению от казачьего арьергарда нашего, заметили это не раньше 10 часов.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Паки добавлю здесь в ответ голосам, шепчущим - пока шепчущим, а что после смерти моей будет? - будто бы не удержали мы поля и, следственно, проиграли битву под Бородино. А ведь каждому, на поле том стоявшем, было видно, что армия неприятельская даже не осталась в виду позиций наших, а ретировалась обратно в места свои давешние. Иначе как могла прозевать она отступление наше? - только по той причине, что даже ведеты наблюдательные Наполеон не в силах выставить был.

А на поле боя всю ночь царили казаки; ежели верить им, то и до Шевардинского редута доходили они.

Как тоже несколько позже выяснилось, когда уже и генералы стали к нам в плен попадать (не считая счастливого Бонами, кой единственный уцелел, когда наши отбили обратно Центральный курган в день сражения Бородинского), - Наполеон, получив донесение об отступлении нашем, был очень обрадован. Видно, тоже ожидал, что на следующий день сражение я новое приму. Иными словами, он тогда победителем в "битве Московской" себя и сам не чувствовал.

Когда за завесою казачьей обнаружено было отсутствие нашей армии, Бонапарт приказал Мюрату с кавалерией и пехотной дивизией Дюфура начать преследование.

Они оттеснили казаков Платова с поля, покрытого трупами, - по донесению его, только к полудню; Платов отступил к Можайску. Здесь он отбил все нападения французской кавалерии, кои, по словам его, были робки вельми.

При том, однако, Наполеон остался Наполеоном: вблизи Москвы распустил он корпуса свои неким "изгоном" татарским - по столбовой дороге двигались лишь гвардия и корпуса Давуста с Неем; вице-король Евгений переправился в селе Успенском через Москву-реку и двинулся на Рузу; Понятовский потянулся вправо, на Борисово.

Отчего я решил отступить от Бородина? Сражение ведь можно считать выигранным - по совести, военных целей своих Наполеон не добился: русская армия не разбита, не расчленена, она несколько отступила, но позиции занимает и с позиций своих запасных не сбита. Более того, постояв на костях, французы отошли к своим первоначальным бивакам, оставив поле боя нам. Повторюсь: а собственно, что им ещё оставалось? В виду русской армии они ночевать не могли, а позиций на занятых рубежах оборудовать не успевали, да и не могли физически, ибо измотаны были сражением не менее нашего. По сути, я мог заново выставить свои корпуса на прежние позиции и наутро все начать снова - борьба за флеши, за курганную батарею и так далее.

Но я всё же отошёл. Почему?

Первое: убыль. Уже не хватало людей на занятие тех же позиций, где мы стояли днесь. Когда уже заполночь стали сводиться доклады о потерях, у меня волосы седые мои шевелились от ужаса, и плакать хотелось от отчаяния! Треть армии как корова языком слизнула! От иных полков батальон оставался, от дивизии графа Воронцова - вообще лишь память одна.

А по данным от пленных, Наполеон не ввёл в дело войски гвардии своей. То есть у него как минимум тысяч тридцать свежих войск, противу наших усталых и закономерно растрёпанных.

Возможность обхода со стороны французов позиций наших, следовательно, сильно повышалась. Войска наши устали. Многие генералы дельные повыбиты. О Багратионе не жалею я: пусть Бог даст оправиться ему от раны тяжкой. Однако в войне современной не место ему. Не хочу сказать, что он худой генерал, напротив, он генерал изрядный, он прекрасный военный вождь и даже, как сказала бы M-me de StaКl - l`esprit de la guerre. Хотя я сказал бы иначе: он есть essence или substance войны. Она - он, он - она; не ведаю человека, который мог бы видеть князя Петра вне войны.

Прерываюсь: надобно армию устроить. За Можайском став, надобно хотя полки обратно сколотить.

Весьма хотел описание дня вчерашнего постановить - но не успеваю!

9 сентября. Сего дни армия наша продолжила отступление. Шли к Землину и Лутинскому.

В арьергарде с утра был Платов, и под начальством его отряд немалый: казачий корпус 1-й Западной армии, Масловский отряд ген.-мaйopa Пассека (4-й, 30-й, 48-й егер. полки), Волынский и Тобольский пехотные полки (4-1 пех. дивизии), Изюмский гусарский полк и 2-я конная рота Донской артиллерии (12 орудий). Все эти войска оставались на нашей Бородинской позиции до четырёх часов утра сего 8 сентября, а казаки Платова ещё и дольше; после чего стали отступать к городу Можайску. Здесь пехота и конная рота заняли город, а казачий корпус атамана Платова стал левее этого города.

Наполеон приказал своему авангарду, под начальством Мюрата, составленному из четырёх резервных кавалерийских корпусов и из пехотной дивизии ген.Дюфура, вытеснить наш ариергард из Можайска - это показал один пленный, ныне захваченный. Но французы подошли к городу довольно поздно - лишь в пятом часу пополудни, а посему хоть и открыли сильную канонаду, но не успели овладеть городом.

Сражение, тем не менее, произошло, хотя и незначительное. У нас убиты хорунжий и 5 казаков, но нападение было отбито. Впрочем, заслуги начальника арьергарда в том никакой. Тем паче, что я сам заметил наступление неприятеля в значительных силах, и расположил обе наши армии временно на высотах сзади города для возможной поддержки своего арьергарда.

Платов по-прежнему несносен; не в том, что лично я к нему испытываю какие-то чувства враждебные, но пить он продолжает. Через то и казаки его недостаточно хорошо сдерживают напор неприятеля. Вот и ныне арьергард атамана сего не мог удержаться на своей позиции при Можайске и, будучи жарко атакован Мюратом, вынужден был не только сняться с этой позиции но и отступить вслед за главными силами к селению Моденово, в расстоянии всего лишь около трёх вёрст от биваков наших.

Так что начальником арьергарда назначил я Милорадовича. Кроме того, усилил его 1-м резервным кавалерийским корпусом, шестью егерскими и четырьмя пехотными полками.

Небольшие столкновения у Эртеля.

Далее продолжу анализ сражения Бородинского.

Итак, уже после взятия села сего я понял, что сражение проиграно стратегически. Да, проиграно, ибо все эти рассуждения об одержанном поле боя или о том, кто куда отступил, - это всё для историков.

Именно после потери Бородина - ещё до всяких просьб о помощи от Багратиона - я распорядился отправить ему 2-й корпус. Именно после этого к полю боя были придвинуты резервы от Татаринова. Именно после этого я и отстранился от управления боем - зачем? От него уже ничего не зависело, а резервы могли двигать и штабные офицеры.

Мы же с Наполеоном поняли: он разгадал мой замысел; я не смог разгромить его манёвром. Сражение всё-таки вынуждено было превратиться в чисто оборонительное, где всё зависело уже не от красоты стратегического замысла главнокомандующего, а от стойкости солдат. Посему он бы столь пассивен в решениях своих, потому мне оставалось только сидеть и наблюдать. Мы померялись разумами; он уклонился от навязываемого ему варианта боя, а у меня не было иных.

А дальше остаётся только описать чистую драку. По-своему, это восхитительно: рукопашная перед флешами, в которой дрались 50 тысяч человек! Это зрелище хтоническое!

Но беда в том, что - бесполезна была драка сия. Массовое лишь человекоубийство.

Итак, двукратная попытка Давуста атаковать флеши не удалась, и обе его дивизии были отброшены в лес; вскоре Ней, поддержанный огнём большой батареи, развернулся на левом фланге Давуста, и атака была возобновлена. Артиллерия и пехота наши встретили врагов дождём картечи и пуль, но французы, преодолевая ужас смерти, прорвались через интервалы между орудиями и захватили укрепления с тыла.

Но этот успех был недолог. Дивизии Воронцова и Неверовского снова ударили в штыки и, при содействии 4-го кавалерийского корпуса, опрокинули противника, нанеся ему огромные потери.

Ней и Давуст снова двинулись вперед; Мюрат поддерживал эту атаку, направив корпуса Латур-Мобура и Нансути уступом вперед и правее Давуста, а корпус Монбреня -- в резерве за Неем. Бой перед Семёновскими флешами снова усилился.

Воронцов, ведя дивизию свою в контратаку, был ранен и покинул поле сражения. Багратион, опасаясь быть охваченным слева, приказал Тучкову прислать дивизию Коновницына на поддержку Воронцова и Неверовского и взял несколько батальонов из второй линии корпуса Раевского, бывшего правее него, придвинул из резерва 2-ю гренадерскую дивизию принца Мекленбургского и поставил её влево от Семёновской; к левому флангу 2-й гренадерской дивизии придвинул 2-ю кирасирскую дивизию Дуки. Я же послал на усиление левого крыла Измайловский, Литовский и Финляндский полки из резерва, а за ними двинул семь гренадерских батальонов, три полка кирасир и три батареи гвардейской артиллерии.

Тем временем вице-король стоял в выжидательном положении у Бородино, наблюдая развитие сражения на нашем левом крыле; когда же Давуст, Ней и Жюно стали подаваться вперёд, он решил начать атаку на центр.

Решив наступать за Колочу, вице-король оставил дивизию Дельзона у Бородина, а кавалерийской дивизии Орнано на правом берегу р. Войны, впадающей в Колочу, приказал прикрывать левый фланг; затем он двинул все свои войска за Колочу, поддерживаемый огнём артиллерии, выставленной у Бородино. Все эти войска двинулись на курганную батарею, обороняемую 7-м корпусом Раевского, у которого, после отправки восьми батальонов на помощь Багратиону, оставалось только восемь батальонов. Из них четыре, под начальством Паскевича, расположились правее батареи, а четыре, под начальством Васильчикова -- левее; егеря 12-й и 26-й дивизий обороняли кустарник при впадении ручья Семёновского в Колочу; три егерских полка стояли в резерве за батареей. На левом фланге Раевского расположился 3-й кавалерийский корпус.

В10 часов, оттеснив наших егерей, вице-король атаковал батарею дивизиями Брусье и Морана, переправившимися через Колочу. Минута для атаки была выбрана удачно: французская артиллерия уже несколько часов обстреливала батарею, Семёновские флеши только что были заняты Неем, резерв Раевского был наполовину израсходован на поддержку Багратиона.

Первая атака, произведённая дивизией Брусье, была отбита; французы отступили в овраг и усилили обстрел батареи артиллерией.

В одиннадцатом часу бригада Бонами дивизии Морана устремилась к люнету; дивизия Паскевича, понёсшая до того огромные потери, не в состоянии была удержать атакующих. Бонами с 30-м линейным полком ворвался на батарею, и там загорелся отчаянный рукопашный бой. Это был серьёзный момент сражения: по овладении батареей противник врезывался в наше расположение и разобщал наши армии.

Но, по счастью, поблизости находился начальник штаба 1-й армии генерал Ермолов, которому нельзя не отдать должное в этой ситуации. Сознавая важность обстановки, он приказал следовавшим за ним двум артиллерийским ротам полковника Никитина выстроиться фронтом к потерянному укреплению и открыть огонь по столпившимся на нем французам; сам же, взяв 3-й батальон Уфимского полка, повёл его на батарею, за ним двинулись три егерских полка резерва и оставшиеся защитники укрепления, и всё это ринулось на батарею в штыки. Противник был опрокинут с кургана и, охваченный с флангов остатками полков 26-й и 12-й пехотных дивизий, отброшен на значительное расстояние. Израненный генерал Бонами был взят в плен.

В это время Ермолов был ранен картечью в шею, а начальник артиллерии 1-й армии граф Кутайсов убит.

Барклай-де-Толли, видя полное изнеможение корпуса Раевского, сменил его батальонами 24-й пехотной дивизии Лихачёва, которую вскоре поддержал также 4-й дивизией принца Евгения Вюртембергского.

Около 10 часов я посчитал, что французы довольно втянулись в дело на нашем левом фланге. Поэтому отдал приказание Милорадовичу с 4-м пехотным и 2-м кавалерийским корпусами сблизиться с центром и Платову с казаками и Уварову с 1-м кавалерийским корпусом переправиться через реку Колоча ниже Бородина, и атаковать левое крыло неприятеля.

К глубочайшей моей досаде и сожалению случилось так, как случилось. Лишь в двенадцатом часу дня Уваров с 28 эскадронами и 12 конными орудиями переправился через Колочу и двинулся к р. Войне, где был встречен дивизией Орнано и 84-м пехотным полком, которые отошли у Беззубова за мельничную плотину, а полк построился в каре перед плотиной. Боясь упустить противника, Уваров приказал лейб-гусарам атаковать пехоту без подготовки огнём конной артиллерии; три последовательные атаки лейб-гусар были отбиты, а когда была вызвана вперёд артиллерия, противник отступил за плотину.

На этом наступление Уварова, за неимением пехоты, и кончилось.

Платов с девятью казачьими полками переправился через реку Войну выше Беззубова и, рассыпавшись в кустах между неприятельскими колоннами и обозами, проник в самый тыл, до новой Смоленской дороги. Это движение заставило противника оставить оборону плотины, чем воспользовались лейб-казаки, бросившись через плотину в тыл неприятелю. Однако здесь они сорвали собственную же атаку, напав на обоз и принявшись разорять и грабить его.
После этого я отозвал Уварова и Платова, а честно говоря, и ныне не хотел бы видеть обоих. Бездарный "жё, сир" не сумел как следует воспользовать артиллерию; про Платова и говорить не хочется.

Тем не менее даже такой вялый удар показал потенцию замысла моего: как только вице-король узнал о появлении нашей кавалерии, он поскакал туда сам, приостановил атаку на центральную батарею и даже приказал дивизии итальянской гвардии переправиться обратно за Колочу для поддержки дивизии Дельзона. Благодаря этому время для французов уже было потеряно, и мы успели подтянуть к центру все войска, бывшие в резерве и на правом крыле.

Одновременно началась четвёртая атака на Семёновские флеши; на этот раз готовились атаковать две дивизии корпуса Давуста, три дивизии корпуса Нея, кавалерийские корпуса Латур-Мобура и Нансути и две лёгкие кавалерийские бригады. С нашей стороны оборонялись остатки сводной гренадерской дивизии, 27-я пехотная дивизия, 2-я гренадерская дивизия, 2-я кирасирская дивизия Дуки и три кавалерийских полка (Ахтырский, Новороссийский, Литовский) 4-го кавалерийского корпуса.

Ней повёл атаку во главе 24-го лёгкого полка и овладел левой флешью; дивизия Ледрю ворвалась в правую флешь, а затем захватила и третью, бывшую несколько сзади.

Но тут Багратион направил отбить флеши 27-ю пехотную дивизию, четыре батальона 2-й гренадерской дивизии принца Мекленбургского, кирасирскую дивизию Дуки и вышеупомянутые три кавалерийских полка с пятью конными орудиями. Французы снова были выбиты из флешей.

Около десяти часов утра Ней, Давуст и Мюрат опять повели атаку на флеши; после отчаянного боя, в котором были ранены князь Горчаков и генерал Неверовский, войска Нея овладели флешами. Но в это время подошла 3-я дивизия Коновницына с четырьмя кавалерийскими полками, которым и удалось снова выбить французов из флешей.

В 11 часов Ней и Мюрат ввели в бой дивизию Фриана (Давуст, по случаю контузии, передал командование Мюрату), корпус Жюно направился в лес между флешами и старой Смоленской дорогой, где завязал бой с егерями Шаховского.

Более 400 орудий было выставлено против нашего левого крыла; с нашей стороны число орудий было доведено до 300. На пространстве одной квадратной версты гремела адская канонада 700 орудий; французы смело стремились вперёд, наступая без выстрела под страшным картечным и ружейным огнём с нашей стороны. Они в четвёртый раз ворвались во флеши и снова были выбиты.

Через полчаса последовала шестая, последняя в сей день атака на флеши. Весь фронт нашего левого крыла двинулся навстречу и вступил в отчаянный рукопашный бой. Перемешалось всё -- пехота, кавалерия и артиллерия; бились штыками, прикладами, тесаками, банниками. Некоторые неприятельские всадники, увлечённые запальчивостью, были захвачены даже в наших гвардейских полках. Одни только резервы обеих сторон стояли в отдалении неподвижно. В пылу этого боя и был тяжело ранен Багратион; граф де Сен-При и многие другие начальники выбыли из строя.

Вот теперь уже русские войска, не управляемые более, в половине двенадцатого окончательно уступили флеши французам.

Принявший по Багратионе команду Коновницын отвёл войска за Семёновский овраг, быстро привёл их в порядок, занял артиллерией ближайшие высоты и задержал дальнейшее наступление французов. Вскоре прибыл сюда посланный мною на командование левым крылом генерал Дохтуров.

Французы решили развить одержанный ими успех: вдоль Семёновского оврага были выставлены сильные батареи, после чего Ней повёл дивизию Фриана и частью своего корпуса атаку на Семёновскую. Мюрат же направил корпуса Латур-Мобура и Нансути на участок южнее Семёновской, причём последний должен был охватить этот участок, опрокинув полки Лейб-гвардии Измайловский и Литовский. Под страшным огнём наших батарей конница неприятельская понеслась через Семёновский овраг. Нансути три раза атаковал Измайловский и Литовский полки, понёсшие большие потери от огня французских батарей, но все атаки были отбиты батальным огнём, доскакавшие же до наших каре смельчаки умирали на штыках наших гвардейцев. Как донесли мне позднее, потери от артиллерийского огня были настолько велики, что наши доблестные полки отдыхали, когда несущаяся на них в атаку кавалерия заставляла свою артиллерию прекращать огонь.

Латур-Мобур шёл левее, севернее Семёновской, проскакал через части 2-й гренадерской дивизии, опрокинул драгун генерала Сиверса и заскакал в тыл Измайловскому и Литовскому полкам, но атака трёх наших кирасирских полков (5-го гвардейского корпуса) и Ахтырских гусар заставила его отступить за овраг.

Вслед за кавалерией Фриан с двумя пехотными полками двинулся на Семёновскую и овладел деревней. Наши войска левого крыла отошли к востоку от оврага на пушечный выстрел, но полки Измайловский, Литовский и Финляндский удержались у опушки леса, в центре Семёновского оврага.

Устал. Остальное допишу завтра.

10 сентября. Привожу своё донесение императору:

"Баталия, 26 числа бывшая, была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, в которую пришёл нас атаковать; но чрезвычайная потеря и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные Генералы, принудила меня отступить по Московской дороге. Сего дня нахожусь я в деревне Наре, и должен отступить ещё на встречу к войскам, идущим ко мне из Москвы на подкрепление.

Пленные сказывают, что неприятельская потеря чрезвычайно велика, и что общее мнение во Французской армии, что они потеряли ранеными и убитыми 40.000 человек.

Кроме дивизионного Генерала Бонами, который взят в плен, есть другие убитые, между прочим Даву ранен. Арьергардные дела происходят ежедневно. Теперь узнал я, что корпус Вице-Короля Итальянского находится около Рузы, и для того отряд Генерал-Адъютанта Винценгероде пошел к Звенигороду, дабы закрыть по той дороге Москву".

Ныне армия отошла до Крутицы.

Мюрат стремительно атаковал Милорадовича, но был отбит и с этого дня держался от нашего арьергарда вне пушечного выстрела.

Правда, и арьергард пришлось нарастить до размеров отдельной почти армии - 5 корпусов только кавалерии: отдельный казачий корпус атамана Платова, 1-й резервный кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Уварова, 2-й резервный кавалерийский корпус генерал-майора барона Корфа - Псковский, Московский драгунские, Польский уланский, Изюмский гусарский полки, 3-й резервный кавалерийский корпус генерала барона Крейца - Курляндский, Сибирский, Оренбургский, Иркутский драгунские, Мариупольский, Сумской гусарские полки, 4-й резервный кавалерийский корпус генерала графа Сиверса 1-го - Черниговский, Харьковский, Киевский, Новороссийский драгунские, Литовский уланский, Ахтырский гусарский полки; 2-я бригада 7-й пехотной дивизии - Софийский и Либавский пехотные полки, 2-я бригада 24-й пехотной дивизии - Бутырский и Томский пехотные полки, егерская бригада 7-й пехотной дивизии - 11-й и 36-й егерские полки, егерская бригада 17-й пехотной дивизии - 30-й и 48-й егерские полки, 4-й егерский полк егерской бригады 4-й пехотной дивизии, 33-й егерский полк егерской бригады 11-й пехотной дивизии, батарейная N 4 и лёгкая N 7 роты 4-й артиллерийской бригады, батарейная N 23 рота 23-й артиллерийской бригады, конная N 6 рота (подполковника Захаржевского) 2-й резервной артиллерийской бригады.

Иными словами, все наши резервные кавалерийские корпуса и казачий корпус Платова привлечены к прикрытию и к обеспечению отступления армии нашей.
Пока происходили стычки и схватки наших казаков и кавалерийских полков с французской кавалерией, главные силы арьергарда генерала Милорадовича (пехота и пешая артиллерия) дошли до села Крымское (или село Татарка), в четырёх вёрстах от села Крутицы, и расположились на позиции.

В пять часов пополудни французский авангард Мюрата оттеснил наши казачьи и кавалерийские полки, приблизился к нашей позиции у села Крымское и повёл атаку против её левого фланга и центра, т. е. против самых сильных и почти недоступных её пунктов. Особенные затруднения испытали французские войска во время атаки ими нашего центра по узкому, глубокому оврагу, обстреливаемому продольно артиллерией.

Убедившись в недоступности и в силе наших центра и левого фланга, Мюрат направил свои усилия против правого фланга нашей позиции, для чего вывел из кустов сильные пехотные колонны и, поддерживая их энергичным огнём своих батарей, двинул эти колонны в атаку на село Крымское.

Генерал Милорадович ввёл постепенно в боевую линию сперва 33-й егерский полк, а затем и находившиеся за рекой Польгой Софийский и Либавский пехотные полки. Одновременно Бутырский и Томский пехотные полки перешли тоже через реку Польгу и составили частный резерв центра нашей позиции.

Атаки французского авангарда были отбиты, и он опрокинут обратно в кусты. Французская кавалерия, атакованная 1-м резервным кавалерийским корпусом генерал-лейтенанта Уварова, тоже отступила в расстройстве. Этим и окончилось сражение при селе Крымское.

Хорошие известия приходят из отряда ген. барона Винценгероде. Он изрядно действует на партизанский манир отдельными кавалерийскими париями, преимущественно казачьими, и служит надёжным заслоном на северном - петербургском - направлении, да и прикрытием для наших армий. Так, сего дни есаул состоявшего в этом отряде Донского казачьего ген.-мaйopa Иловайского 4-го полка Кучеров 1-й находясь в партии при селении Булычёве, напал на французскую партию, разбил её совершенно, положил 45 человек на месте, взял в плен 2 офицеров и 120 рядовых.

Вот таких бы сражений нам да побольше!

Но продолжу анализ боя Бородинского.

Около полудня заметилось у нас, что Наполеон послал вперёд дивизию молодой гвардии (генерала Роге), но как раз в это время он получил донесение о нападении нашей кавалерии на левый фланг его армии; гвардия была остановлена.

И паки отмечу: Платов был мертвецки пьян в оба дня сражения. В первый раз видел я полного генерала без чувств пьяного.

Около полудня, после шестичасового упорного боя, атаки неприятеля нами были отбиты на всех пунктах. Приостановка атаки на центральную батарею почти на два часа, вследствие поиска за р. Колочей кавалерии Уварова и Платова, дала нам возможность усилить угрожаемый пункт войсками с правого фланга и из резерва: войска корпуса Раевского были сменены 24-й дивизией Лихачёва, и прибыл 4-й корпус Остермана; он стал левее и позади центральной батареи; за ним полки Преображенский и Семёновский, а за ними -- кавалерия: 2-й и 3-й корпуса и полки Кавалергардский и Конный.

После паузы, вызванной диверсией нашей на левом фланге его, Наполеон приказал возобновить атаку на центральную батарею. Атака началась в два часа: с фронта на батарею наступали три пехотные колонны - дивизии Брусье, Морана и Жерара, с левого фланга -- кавалерийский корпус Груши, а с правого -- корпус Коленкура (заменившего убитого Монбреня); впереди наступала густая цепь стрелков.

Генерал Коленкур во главе кирасирской дивизии Ватье, перейдя р. Семёновку, опрокинул наши войска, бывшие южнее батареи, и с 5-м кирасирским полком повернул на север, прямо на батарею, ворвался на неё, но удержаться не мог, так как пехота вице-короля ещё не дошла до укрепления и не могла поддержать его. Из-за оврага по кирасирам был открыт убийственный огонь; с огромными потерями они отхлынули, оставив на батарее в числе убитых своего храброго начальника, генерала Коленкура.

За дивизией Ватье шли -- в центре конные батареи, влево, от них кирасиры, а вправо уланы; прямо на батарею шла саксонская гвардия Тильмана. Наша пехота (перновцы, кексгольмцы и 33-й егерский) огнём с 60 шагов отбила кирасир и улан, но Тильман, перескочив бруствер, ворвался на батарею; одновременно ворвалась в укрепления и французская пехота. Завязался упорный бой внутри укрепления, причём израненный штыками генерал Лихачёв был взят в плен. Батарея, вся покрытая трупами, была захвачена; в ней французы нашли 21 орудие, из которых 13 были подбиты.

Одновременно с этим Груши вёл атаку левее батареи против нашей пехоты (три полка 24-й дивизии и 7-я пехотная дивизия); на поддержку им Барклай двинул Изюмский гусарский и Польский уланский полки, но они были отбиты.
Кавалерия Груши окружила каре 7-й пехотной дивизии и производила непрерывные атаки, готовясь их уничтожить. На выручку им, по приказанию Барклая, были брошены из резерва Кавалергардский и Конный полки, которые под начальством генерала Шевича произвели блестящую атаку на французских и баварских кирасир, опрокинули их и гнали до самой батареи.

К четырём часам пополудни в центре и на левом фланге бой затихал, и только егеря Шаховского вели оживлённый бой с вестфальским корпусом Жюно. Одна из дивизий этого корпуса успела прорваться между левым крылом 2-й армии и войсками Багговута, что заставило его в 17 часов покинуть позицию у кургана и, отойдя с версту по большой дороге, расположиться на одной высоте с левым флангом 2-й армии.

С трёх часов дня в центре и на левом крыле французской армии бой почти прекратился и вылился в ожесточённую артиллерийскую канонаду. Противник не решался выйти из отбитого укрепления для атаки на вторую позицию наших войск.

Перестрелка продолжалась по всему полю сражения до наступления темноты; кое-где кавалерия то с той, то с другой стороны бросалась в атаку, но без решающего успеха. Вообще видно было всеобщее изнеможение; выстрелы час от часу редели, и битва замирала. Последней вспышкой сражения было дело у д. Семёновской. Около девяти часов вечера неприятель вышел из деревни и занял перед ней лес, но Лейб-гвардии Финляндский полк выгнал его оттуда штыками.

Мне же лично делать не оставалось ничего; я был не нужен. Я только должен был поддерживать дух войска. Посему в третьем часу, когда самые крепкие атаки французов прекратились, я начал делать вид, что дремлю. Это было наилучшим успокоением для войска; взбесил меня лишь один раз от Барклая прискакавший полковник Вольцоген, сообщивши едва ли не панически, что войска страшно расстроены и сражение проиграно. Я накричал на него, через него - опосредственно и на Барклая, заявивши, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен ему, главнокомандующему, лучше, чем Барклаю. "Отбиты везде, -- сказал я горячо, -- за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побеждён, и завтра погоним его из священной земли русской!"

В это время прибыл Раевский и сообщил, что войска твёрдо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Я уточнил у него: "Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступать?" -- "Напротив, ваша светлость, отвечал он, в нерешительных делах остаётся победителем тот, кто упрямее".
Тогда я и продиктовал Кайсарову приказ на завтрашний день о том, что назавтра мы атакуем.

Нет, атаковать, конечно, не думал я: чего бы добился я тем? В случае самой большой удачи отступления Наполеона и сближения его с резервами его? Кстати, ныне известно уже, что как раз на следующий день, вчера, то есть, подошла к нему свежая дивизия Пино. А к нам кто подошёл? Никто!

Но надобно было ободрить армию, чего и добился я.

До 23 часов не отменял я распоряжений к возобновлению сражения. Наши дозоры, высланные ночью, выяснили, что центральный курган и Бородино очищены неприятелем. На флешах кто-тио стоял - скорее всего, не получивши приказа вернуться к бивакам. За полночь французы отсюда также отошли.

Казаки доносили, что Наполеон окружил свою ставку каре гвардии, из опасения нападений их; они же тревожили французов в течение всей ночи.

Однако потери, потери! Ежели бы какой резерв к нам подошёл, как к противнику моему - но где взять его? А я, меж тем, к полуночи получать стал данные о потерях неслыханных, кои до сих пор ещё не подведены точно. Но ясно уже, что под 40 тысяч они простираются; сие треть армии нашей. Некоторыми полками командовали поручики. Но и при таких условиях войска с досадой приняли приказание об отступлении, так как сгорали нетерпением сразиться с противником на следующий день.

Пленных взято не более 1 тысячи. Ожесточение было так велико, что даже безоружных прикалывали как у нас, так и у неприятеля.

Противу ожидания моего, мало пушек со стороны нашей потеряно: всего 12 (у неприятеля отбили мы 13). Но, кроме того, у нас подбито 37 орудий и 111 зарядных ящиков.

Потери были велики и вследствие значительного числа орудий, выставленных обеими сторонами. Так, дивизия Морана при атаке на батарею Раевского была истреблена практически только русской артиллерией, в то время как нашу пехоту громили батареи Сорбье.

И главное - оказались равномерно потрёпанными все полевые войска: в относительно нетронутом потерями резерве оставались у меня лишь самые казаки и ополченцы, а у Наполеона - вся гвардия.

Потому и отступили.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Уже при отступлении французов добыли казаки некие заметки какого-то генерала французского. Примечательно и поучительно: он упрекает меня в том, что не исполнил я намерения своего ударить по неприятелю на правом фланге моём. Вот слова генерала сего:

"До сих пор Русские сражались под защитой эполементов и местных препятствий. Но потери их были громадные, когда они напали на наши войска, прикрытые теми же самыми препятствиями. С нашей стороны характер сражения был наступательный: мы не переставали нападать, чтобы завладеть Русскими укреплениями; теперь атаковали Русские, чтобы отбить эти укрепления. Багратионовская линия, слегка выгнутая позади оврага, лежавшего к северу от Семёновского, окружала курганы, на которых находились войска Даву и Нея. Она шла вдоль оврага и от разветвления достигала до бастионного редута. Багратион поставил грозные батареи. Тщетно он усиливал огонь своей артиллерии, желая прикрыть переход через овраг. Картечь покрывала местность, занятую нашими солдатами, но они нисколько не были поколеблены этим и продолжали отбивать атаки Русских колонн, усиливавшихся отнять потерянные позиции.

Было одиннадцать часов. Наполеон сообразил ход сражения с данными, дошедшими до его сведения, с местностью, с силами Русских и числом их войск, последовательно введённых в сражение. Он знал, что гвардия, гренадеры, кирасиры, уже с утра введены в дело. Но он также знал, что большая часть неприятельской армии ещё не сражалась; он должен был тревожиться тем назначением, которое готовил ей Кутузов. Взоры его часто обращались к Колоче, он заметил атаки Уварова, отступление наших эскадронов, пальбу батальонов, бегство некоторых экипажей. Он тотчас же сел на лошадь и поспешил на другой берег ручья. Узнавши последствия этого удара и исчезновение Русской кавалерии, он вскоре возвратился к центру. Во время своей поездки он осмотрел правый фланг неприятельского центра и колонны, которые, переправляясь через Псарёвский овраг, шли на помощь Багратиону; это были полки Остермана и Корфа.

Но Генерал искусный и смелый захватил бы Французскую армию с поличным, как часто говаривал Наполеон. Около восьми часов дня перешёл бы в наступление с 50000 человек правого фланга, двинувшись из за нижней Колочи на берега Войны. Повторяя Наполеоновские Аустерлицкие и Ваграмcкиe маневры, он живо овладел бы Бородином со стороны северной возвышенности. Вице-королю прежде всего следовало быть подавленным превосходными силами. Император был бы вынужден отправиться к своему левому флангу, употребить, для поддержания Евгения, все резервы и приблизить III корпус к IV. Он предвидел это обстоятельство, и приказал укрепить слияние Войны с Колочей. Но самый сильный бой во всяком случае произошёл бы на этом месте. Вероятно, весь день прошёл бы в борьбе за берега Войны и Семёновского оврага. Победа осталась бы нерешённою. Если бы Наполеон продолжал свои атаки на правом фланге, он одержал бы более лёгкие успехи против сил менее значительных. Но Кутузов мог свободно продолжать свои успехи. Даже и в этом предположении вероятности были не равны. Если бы Багратион был оттеснён на другую сторону Псарёвского оврага, Русской армии остались бы все дороги, лежавшие позади неё, между тем как Французская армия, отброшенная на правый берег Колочи, теряла свою коммуникационную линию, проходившую через Гжатск; только своим левым флангом она держалась старой Смоленской дороги, ведущей в Вязьму и образующей большой обход к югу. В это мгновение Кутузов представил меру и своего таланта и силы косности Русской армии: он посылал её на встречу смерти, но не умел вести к победе".

Ни слова не скажу на сие, кроме как...

Нет, ни слова не скажу...

11 сентября. Собственно, писать особо нечего. Дела и приказы по отступающей армии.

Отправил для усиления отряда генерала барона Винценгероде Изюмский гусарский, Донские казачьи генерал-майора Денисова 7-го и подполковника Харитонова 7-го полки и взвод (2 орудия) конной N 5 роты (подполковника Кандибы) 2-й резервной артиллерийской бригады. Раз воюет барон с таким успехом, то пусть и возможностей будет у него больше для сего.

Вот и ныне помог корпус сей сильно опасения мои развеять, что корпус вице-короля Итальянского Евгения обойти мог армию нашу с правого (северного) фланга. Ведь тогда он, заняв в тылу её позицию, мог бы отрезать армию от города Москвы.

Посему отряд генерала барона Винценгероде получил от меня приказание не только прикрывать правый фланг армии во время дальнейшего отступления к городу Москве, но и противодействовать такому опасному для нас обходному движению вице-короля. Отряд, и по своей численности, и по своему составу (одна кавалерия с двумя орудиями конной артиллерии), не мог, конечно, оказать серьёзное противодействие французскому корпусу, но он всё-таки замедлил обходное движение противника. Произошла небольшая стычка при селении Милятино (хотя что значит: небольшая? - до 150 пленных нашими удальцамси взято!). После чего Винценгероде двинулся к городу Рузе, где и обнаружил войска неприятеля. Дождавшись ночи, отряд обошел этот корпус окольным движением влево и вышел при селении Велкино на дорогу, ведущую в город Звенигород, чем и предупредил противника на пути его.

В дальнейшем буду и новые партии тако же направлять в тылы французские. Большой бой обычен им, и мужества им не занимать, врагам нашим; а вот пусть повоюют с малыми партиями, кои жалить их будут повсеместно и повседневно! Тут и мужество не поможет: оно в стычках таких утомительных будет у неприятеля сквозь пальцы утекать...

В арьергарде полного спокойствия нет, но нет уже и того авантажа, что был днесь, когда Мюрат при селе Крымское настойчивые свои атаки проводил. Главные силы Соединённой армии отвёл я ещё на 25 вёрст назад по Новой дороге к селу Большая Вязёма, около которого войски наши и расположились для ночлега биваками.

Арьергард генерала Милорадовича, очистив свою позицию при селе Крымское, отступил в этот же день к селу Кубинское. Преследование было слабым.

Небольшие стычки у Эртеля. Партия состоявшего в его корпусе 3-го Бугского казачьего полка, под командой сотника Ивана Мораитова, разбила французскую партию под селением Каменкой и взяла в плен 9 человек. Зато при местечке Казимирове Бобруйского уезда Минской губернии уже французская партия напала на казённый обоз, конвоируемый командой запасного батальона 5-го егерского полка под начальством поручика Вильгельма Мартини, взяла в плен этого офицера и захватила обоз.

Впрочем. Это всё - мелочи. По-настоящему крупное ныне одно - Москва.

Но я даже боюсь приступать к размышлению на эту тему, ибо не знаю, что делать. Нет, впрочем, - впрочем, знаю, но сам боюсь знания сего. Москва - цель стремления Наполеонова, она впитает нашествие, и нам даст время для организации той самой новой войны, до которой не доходят руки из-за каждодневного преследования. Но... Москва! Да, армия - сегодня всё, что оставляет нас в лице держав великих и держав, покуда что воюющих. Армия должна быть спасена любой ценою, но... Опять - ценою ли Москвы?

Любою! говорю я себе. И Москвы, спрашивает некто внутри меня. И.. вот тут и боюсь я далее отвечать.

Не знаю, как быть мне! И даже ведь позиции годной нет в местности сей для армии нашей, столь уменьшившейся! И дорог много тут, возле столицы, обойти нас Наполеону из любого положения удобно!

В Москве между тем, все последние дни, как сообщают, царит паника. Уезжают все, кто только может. Ростопчин должен принимать экстренные меры к вывозу казенного имущества, к отправке раненых, которые в огромном количестве скапливаются в Москве после Бородина и т. д. Однако, по сообщениям сим судя, энергию свою сей господин достойный тратит не на дело прямое своё. А на прожекты странные.

Некий Липпих - по ухваткам похоже, что шарлатан - увлёк достойного генерал-губернатора сего строительством воздушного шара, с которого будто бы можно хотя и самого Наполеона истребить, бросая на него с высоты бомбические снаряды. Не натурфилософ я, посему в опыты подобные не верю; один шар даст одну много десяток бомб - что изменят они даже в наступлении дивизионном, когда и батарея орудийная не остановит его. Возможно, в каком-нибудь далёком грядущем много шаров таких будет висеть над армиями, закидывая их снарядами такими, но уверен я сей же час, что немедленно изобретётся что-либо для сбивания шаров подобных.

Словом, опыты эти закончились тем, чем должны были: по сообщению Ростопчина, "шар не поднимал и двух человек", а "Леппих -- сумасшедший шарлатан".

Но более всего хвастаться продолжает он: "Я сделаю все возможное, как и всегда делаю, чтобы доставить князю Кутузову средства одержать победу над чудовищем, который явился для разрушения престолов и уничтожения народов. Москва будет стоить ему много крови, прежде нежели он в нее войдет".

Не пойму, чего больше здесь глупейшей фанаберии или искреннего непонимания, что значит бой в городе современных линейных войск. Где биться им? В улочках тесных, не и домы деревянные немедля в огонь обратятся и первых выстрелах пушечных. Где строй развернуть, чтобы залп батальный дать? Как пушкам стрелять, коли не видно противника в узостях уличных? Конину где и как развернуть?

Добро бы он был просто глупый мечтатель; беда в том, что мечты свои он вместо дела нужного и важного преследует; гонится за химерами, когда надобно тех же раненых наших далее вывозить - кто на это, кроме служб партикулярных?

Мои же приказы и увещевания не действуют на него; так что перестал я с ним вовсе сношения поддерживать, кроме самых необходимых.

Между тем, бумаги я всё пишу и пишу. Вот, за прошедшие лишь два дни: предписание Эртелю об отправке войск в Бобруйскую крепость; Тормасову - об усилении сей крепости; Витгенштейну о подкреплении ему из войск Петербургского ополчения; начальнику Калужского ополчения Шепелеву о защите Калужской губернии; Моркову о распределении московских ополченцев по армиям; Лобанову-Ростовскому об ускорении движения к Москве войск его; Тульскому гражданскому губернатору Богданову об оказании содействия губернатору Калужскому; Каверину об объявлении губернии сей на военном положении; Ермолову о приёме сухарей...

Голова кругом идёт!

А ещё диспозиции на движение армий, забота о подводах, о закупке лошадей. Опять о сухарях тех же; да вот ещё и с Платовым разбираться, который очень вину свою загладить словесно возжелал. Вот рапорт его:

"С шестого часа утра с находящимся при мне ариергардом, во-первых, удерживал я город Можайск шестью баталионами егерей, с защищением с обоих флангов города регулярною и иррегулярною кавалериею и с пальбою по колоннам неприятельским, стремившимся в Можайск, из орудий Донской конной артиллерии, бывшей внутри города на разных возвышенностях.

Но когда уже сильными батареями, построенными против города, стремившимися колоннами неприятельскими как на город, так и на обои фланги мои, и приближением оттоль неприятельской армии вытеснен был я, тогда уже занял те высоты, где армия прошедшую ночь имела ночлег, на котором месте держался с ариергардом еще два часа. От сильной канонады и наступления неприятельского на трехверстной с крыла на крыло дистанции, выдерживая их атаки и сильную с разных батарей канонаду и отходя до самого ручья, примерно от Можайска от 4 до 5 верст, где также удерживали неприятеля более двух часов с потерянием убитыми и ранеными нескольких штаб- и обер-офицеров и нижних чинов. Но и тут не могли удержать стремления неприятельского, в рассуждении больших сил его, сильного наступления и предприятия в обои фланги наши большими со стороны силами.

После того на всяком шагу ежеминутно продолжалось сражение до самой ночи, чем и окончилось.

Неприятель пред нами и в силе. По объявлениям же от взятых нами пленных, здесь сам Наполеон, Мюрат, Даву и Ней и вся та кавалерия, которая была в сражении 26-го числа сего месяца у деревни Бородино. Я с ариергардом по прекращении целодневного сражения расположился, вышедши из леса, на высоте примерно от Можайска верст 15. Завтра, что последует, имею о том вашей светлости донесть.

Долгом моим поставляю донести вашей светлости и по всей справедливости свидетельствовать о неусыпных трудах и рвении, с неустрашимой храбростию оказанного в сих местах и на всяком шагу г. генерал-майора барона Розена".

Не имею слов пока.

Тем временем в Петербурге за вполне победное приняли донесение моё о сражении Бородинском. Я произведён в фельдмаршалы, и пожаловано 100 тысяч руб.

Генералу Барклаю-де-Толли произведён орден св. Георгия 2-й степени, князю Багратиону дано 50 тысяч руб.

Четырнадцать генералов получили орден св. Георгия 3-й степени. Всем бывшим в сражении нижним чинам было пожаловано по пяти рублей каждому.

А теперь я сдам Москву?

Страшно-то как, Господи...

12 сентября. Сего дни отступили мы ещё с главными силами армии назад от села Большая Вязёма (или же Никольское) к деревне Мамоново.

Здесь есть позиция некая, кою подбирать услал я генерала Беннигсена. Оный замучил уже меня требованиями дать сражение, ибо, дескать, не смею ли я оставить столицу древнюю нашу? Кто бы требовал! Ладно, наш, русский, остзейский немец! Этот - из Ганновера! Ему Москва наша - столица древняя! Уже и не знаю, смешно ли сие или больше грустно; но некое отвращение от фальши испытываю я.

Знал бы генерал сей, сколь я уже ночей не сплю, в борениях душевных пребывая. Не муху ведь прибить - Москву оставить! Каждочасно молю Господа нашего, дабы дал вразумление мне иное, нежели то, что имею сей час, в намерении пребывая армию сохранить любой ценою! И паки тут впишу: дай, Боже, решить мне инако, нежели получается ныне! Дай способ мне спасти и армию, и Москву! Вразуми, Господи, недостойного раба своего, как совместить сие!

Оттого так рассчитывал я хотя на позицию сию возле Мамонова - а ну как она позволит нечто разумное измыслить, чтобы сражение дать генеральное, на успех рассчитанное быть могущее!

Но нет тут позиции. Вообще никакой. Да и была б - вон, корпус вице-короля от Звенигорода движется, после того, как барон Винценгероде вынужден был уступить ему город сей. Вот и войдёт он в Москву через Троице-Лыково и Хорошёво, откуда ему в спину нам ударить - только развернуться.

Около Звенигорода уже успел занять позицию отряд генерала барона Винценгероде, преградивши дальнейший путь к Москве 4-му корпусу вице-короля Итальянского Евгения, кой сдвинулся из города Рузы к городу. Вице-король пытался у города Звенигорода проложить себе дорогу силой, и результатом его попытки явилось дело, продолжавшееся более шести часов. Но в конце концов Винценгероде отступил от сего города Звенигорода, переправился при селении Спасское через реку Москву и прибыл в селение Черепково, где и вошёл в непосредственную связь с главными силами нашими.

Герой! я обнял его.

Арьергард генерала Милорадовича тоже отступил вслед за главными силами армии и перешёл в этот же день с позиции при селе Кубенское на позицию при деревне Малая Вязёма.

Здесь в этот день произошли кавалерийские стычки с передовыми частями французской кавалерии Мюрата. У нас убито и пропало без вести до 15 нижних чинов.

3-й Резервной Обсервационной армии генерала Тормасова отряд ротмистра Лубенского гусарского полка Максимовича сделал при деревне Рафаловке из лодок и плотов переправу и, взяв с собою 30 гусар и 20 казаков, перешёл через реку Стырь в виду неприятельских ведетов, которые, видя переправляющееся его войско, с поспешностию ретировались от берега к своим пикетам.

А послан был ротмистр сей всего лишь языка неприятельского взять.

Перейдя реку, ротмистр Максимович часть казаков при уряднике послал в правую сторону, а другую, при уряднике же, оставил позади себя вёрстах в пяти для наблюдения, чтобы не быть отрезану неприятелем. Сам же с гусарами, следуя от берега, встретил неприятельский разъезд из одного капрала и трёх рядовых, которые, увидя партию ротмистра Максимовича, в ту же минуту обратились в бегство; ротмистр же Максимович, преследуя оных версты четыре, нагнал их и в глазах целого драгунского эскадрона, скакавшего навстречу на их помощь, взял в плен, отправил оных тотчас на сю сторону и потом с необыкновенною храбростью со всею своею командою ударил на оный эскадрон, три раза обращал в бегство и, наконец, вынудил бежать в совершенном рассеянии и беспорядке. Затем гнался за ним более десяти вёрст, поражая всех, которых только мог настигнуть, коих положил убитыми шесть человек и ранеными тридцать человек.

Но, получив сведение от казаков, что два гусарские неприятельские эскадрона показались у него назади в боку, тогда, чтобы не подвергнуть себя в дело против превосходных сил неприятеля, вынужден был, оставя того эскадрона как пленных, так и раненых, возвратясь на нашу сторону, ретироваться, не потеряв с своей стороны ни одного человека, кроме нескольких лошадей, убитых и раненых под гусарами и казаками.

Всё же люблю я донесения из армии Тормасова читать - столь развлекательны они, как вот сие! Большой поиск сделал ротмистр - воротился только, не сделав ничто же!

И ведь много сего! Как давать новое сражение генеральное, когда после великой битвы уже, при селе Бородине происшедшей, столь случаев оставления позиций наших нижними чинами прояснилось, что по этому поводу отдельный приказ я был дать должен!

Вот часть из оного:

"Замечено сегодня, что некоторые полки оставляют на походе ослабелых людей и при каждом из них по одному человеку здоровому. Не упоминая в сем приказе имен полков, предписывается строгим образом прекратить сие, но естли бы на марше делались люди слабыми, то, собирая таковых от целого полка и по-баталионно, придавать, смотря по числу людей, по одному, по два, но не более трех здоровых к ним людей.

Строго предписывается г.г. корпусным командирам запретить нижним чинам во время похода войск чрез леса стрелять из ружей. Буде бы случилась после сражения надобность разрядить оные, в таком случае, испросив прежде позволения от начальства и собрав от полков всех таковых, в одно время вывесть в удобное место и выстрелить, а тем беспорядок, ныне ежедневно мною видимой, конечно, прекратится.

Генеральное сражение, которое неприятель, находясь от недостатка в продовольствии в гибельном положении, конечно, предпримет дерзость нам дать, должно решить его участь. С нашей стороны принимаются все способы поразить его.

Храбрость войск наших обнадеживает нас в том; но как в сражении при Бородине заметил я, что рядовые при самом начале оного, в большом числе оставив команды свои, уходили назад под предлогом препровождения раненых или отзываясь, что расстреляли все патроны, отчего при малой потере, каковая оказалась ныне при вернейшей поверке, на месте, нами удержанном, оставалось весьма немного налицо; в преграду чего предписывается всем г.г. командующим частьми войск, объявя солдатам под опасением строгого взыскания, наблюсти, чтобы они не стреляли иначе, как в дистанции верного выстрела, порядочно прицеливаясь и без всякой торопливости. Раненых же провожать только тем, которые из ополчения в ряды поступили, и тем только до первой цепи, назади линии нашей расставленной; выстреливший же патроны не должен оставлять места сражения, будучи нужен при оном драться на штыках. Г.г. штаб- и обер-офицеры и фельдфебели, не будучи заняты иным, как единственным усердием в присмотре за рядовыми, обязаны будут отвечать по окончании дела за отлучившихся, которых воинская полиция по поимке представит ко мне".

Вот как сие? Рвение к бою показывали весьма большое; но далее в бою требовалась стойкость уже перед лицом смерти, коя так яро выхватывала многих из рядов воинских: но не к тому же ли и приспособлен солдат, как однажды смерть свою при исполнении долга воинского встретить? Солдату дано многое: избавлен он от трудов крестьянских, от доли пахаря, от оброков и выплат всяческих; избавлен же он от размеренности отупляющей жизни деревенской, зато волен он новые и новые виды жизненные испытывать. Жалованье платят ему, а дисциплина воинская, хотя и настойчива в проявлениях своих, при обвычке служебной вовсе не в тягость кажется; а воли в делах повседневных поболее у него, нежели у землепашца. Иными словами, Отечество твоё тебя н свой кошт взяло, чтобы при нужде крайней отдал ты жизнь свою за него; да и само слово "солдат" от слова, каким наёмников ранее в армиях европейских обозначали.

И вот выясняется, что не битвах прочих, политических, а в сражении, судьбу страны твоей решающего, проявилось массовидное оставление солдатами рядов своих! Да настолько массовидное, что потери, в ночь ту страшную доложенные мне, в итоге не четверть почти преувеличенными оказались! Невольно преувеличенными - но суть дела от сего не меняется!

А ныне новые маниры нашли от дела воинского отставлять себя - патроны расстреливать! А далее: не можно воевать, дескать, нечем!

Дезертирство тоже увеличилось зримо.

Нет, понятно всё: всяк раз после сражения такое происходит, а уж при отступлении после сражения - закономерно сие. Тут надобно уж не солдат одёргивать, а командиров их. А то и среди офицеров многие дух потеряли...

Так что и по сей ещё причине не объявлял я прямо, но показывал разно, что перед Москвой будет дано сражение.

Вот только чем?

Показательна переписка моя с "сумасшедшим Федькою" от сего дня: сами запросы мои и ответы его всё говорят о том, как не помощь, а немощь поступала от него к армии нашей, если хотя и та поступала.

Вот люди, им обещанные:

"Московское ополчение, восчувствовав всю важность настоящего положения, яко верные сыны Отечества, представили себя в ряды с нашими храбрыми войсками; о таковой важной жертве доводя до сведения всем армиям, извещаю, что оных слишком 14 тысяч распределены в 1-ю и 2-ю Западные армии..."

Всего 14 тысяч!

Вот вооружение, им обещанное:

"Из доставленных во 2-ю Западную армию из Московского ополчения людей назначаются на укомплектование полков оной:

В 7-й корпус из 1-го егерского 1000 человек с ружьями, а из 3-го и 5-го пехотных с пиками 3078, всего же всех ратников 4078 человек.

В 8-й корпус из 1-го егерского 693 человека с ружьями, а 1644 человека из 3-го и 5-го пехотных полков с пиками, всего всех 2737 человек..."

Сколь с ружьями? Четверть, не более!

А вот просьбы мои к Ростопчину:

"М. Вязёма

Почтеннейший граф Федор Васильевич!

Мы приближаемся к генеральному сражению у Москвы. Но мысль, что не буду иметь способов к отправлению раненых на подводах, устрашает меня. Бога ради, прошу помощи скорейшей от вашего сиятельства.

С совершенным почтением имею честь быть вашего сиятельства всепокорнейший слуга

князь Г.-Кутузов".

А ведь скажут после враги мои: мол, Кутузов оставил раненых своих неприятелю, не вывез их!

На чём? На руках их вынести? Для того и держим мы власти партикулярные, что ими должно немедленно свершаться дело сие!

"Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Отправляя нарочного с повторением прежних моих просьб к вашему сиятельству, приношу еще следующую: вышлите с получения сего столько батарейных орудий, сколько есть в московском арсенале с ящиками и зарядами, на обывательских лошадях, с тем, чтобы они как можно скорее к армии прибыли.

О контрибуции лошадей в Московской и других губерниях я имею государево повеление, которое сообщу вашему сиятельству.

Всепокорный слуга князь Г.-Кутузов

[P. S.] Да прежде просил я выслать на 500 орудий комплект зарядов, то надобно скорее выслать в то число на 200 батарейных и на 200 легких орудий снарядов".

И опять топоры и лопаты - так ведь и не прислал потребного количества! -

"Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Прошу ваше сиятельство приказать сколь можно скорее прислать в армию тысячу топоров и тысячу лопат для делания засек, также выслать из Москвы всех выздоровевших, равно и мародеров, устроя их в порядок при офицерах.

Пребываю с совершенным почтением и преданностию, милостивый государь мой, вашего сиятельства покорнейшим слугою

князь Г.-Кутузов

[P. S.] Я нахожусь сего дня при Вязёме, но так как здесь позиции никакой нет, то отправился г. Беннигсен назад приискать место, где бы удобнее еще дать баталию. Желательно бы было, чтобы два человека расторопных из ваших были при мне, чрез которых бы я мог давать словесные известия".

Вина - и того просить приходилось, покуда он шары воздушные вымысливал! -

"Сиятельнейший граф милостивый государь!

Его светлости князю Михаилу Ларионовичу угодно было сделать мне честь поручить просить ваше сиятельство от его имени приказать, как наискорее выслать сколько можно горячего вина к армии, которого доставление возложить не угодно ли вам будет на попечение чиновника из дворян, как более усердием движимого, а не на провиантского комиссионера, и адресовать оное к пребывающему с совершенным почтением и глубочайшею преданностию, милостивый государь, вашего сиятельства

покорнейший слуга Кайсаров, дежурный при армиях".

Как воевать? Чем? Будто уже не Наполеон, а я с армиею в неприятельской стране нахожусь!

А ведь я отдельно письмо ему направил, в коем намерение о сражении ясно изложил же! -

"Селение Вязёма

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

По сведениям, ко мне дошедшим, неприятель 28-го числа ночевал в Рузе, а об силах его утвердительно знать невозможно. Иные полагают на сей дороге целой корпус 20 000, другие -- менее. Неприятель, за отделением сих войск, находится в 15-и верстах передо мною в виду моего ариергарда и сегодняшний день не атакует. Сие может продолжить он и завтре в том желании, чтобы армия моя оставалась здесь, а между тем, сделав форсированной марш на Звенигород и раздавив отряд Винценгероде, состоящий из 2000 кавалерии, 500 пехоты и двух пушек, возымеет дерзкое намерение на Москву.

Войски мои, несмотря на кровопролитное бывшее 26-го числа сражение, остались в таком почтенном числе, что не только в силах противиться неприятелю, но даже ожидать и поверхности над оным. Но между тем неприятельской корпус находится ныне на Звенигородской дороге. Неужели не найдет он гроб свой от дружины Московской, когда б осмелился он посягнуть на столицу московскую на сей дороге, куда отступит и Винценгероде.

Ожидая нетерпеливо отзыва вашего сиятельства, имею честь быть с отличным почтением вашего сиятельства всепокорнейший слуга

князь Г.-Кутузов".

Но нет! и сие напрасно воззвание было! Не оказалось никакой "дружины Московской"! Лгал мне Федька, чтобы не сказать: "Врал, как мужик"!

Не знаю, с чем оборонять мне Москву! Армию разве положить, да самому с нею лечь, дабы не испытать стыда перед благородным Отечеством нашим? Да только ведь не поможет сие Отечеству, напрасно загублю я его, загубив армию!

Вразуми, Господи, что делать мне!

13 сентября. Наша армия с утра двинулась от Мамонова к Москве.

Здесь выбрана Беннигсеном позиция, на которой предполагается дать сражение.

Объехал я её с генералами; общее мнение было: только от отчаяния на позиции такой драться можно.

Для армии нашей уменьшившейся велика она; свободно мы обойдены быть можем. Зато у нас свобода манёвра ограничена: позиция изрезана оврагами, река Карповка рассекает её; а сзади большая река Москва, через которую, при плохом обороте событий, армии нашей переправляться будет неловко.

Словом, гибельная позиция; Беннигсен, полагаю, и сам это сознаёт, посему и упрямится лишь наружно.

Иные, впрочем, предлагали усилить позиции укреплениями с сильной артиллерией; я согласился с тем, и укрепления уже начали строить. Однако надобно было и разводить войска по позициям; тут у генералов военное естество их возобладало над чувствами: прикинув мысленно, как войски расставлены будут, все согласились, что защищать Москву не было никакой физической возможности.

Нет, ночи эти полу бессонные привели к тому, что вызрело решение в голове моей; тяжко и принять его, однако же позиция сия весьма рассуждение моё облегчает. Биться нельзя тут - следственно, отступаем из Москвы.

Но один я сего решения объявить не могу: надобно, чтобы было оно решением военного совета. На него и пригласил я генералов важнейших наших.

В два часа дня в главную квартиру мою, что в деревне Фили, в избе крестьянской расположилась, прибыли Барклай, Беннигсен, Дохтуров, Уваров, Коновницын, Ермолов, Остерман, Раевский и Толь. Беннигсен, впрочем, опоздал на два часа: всё никак оторваться не мог от цацки своей - позиции сей гибельной, всё ездил по ней и вариации различные примеривал.

Ждали его; впрочем, мне ожидание сие помогло справиться с волнением, от которого подчас даже руки дрожали - у меня, у боевого генерала!

Вопрос на обсуждение поставил я так: "Спасение России в армии. Выгоднее ли рисковать потерей армии и Москвы, приняв сражение, или отдать Москву без сражения?"

Начались прения. Мнения разделились.

Барклай-де-Толли, видимо верный своему плану, доказывал необходимость оставить Москву и сохранить армию, отступив к Владимиру и Нижнему Новгороду. Странное решение: кого и что он прикроет там? Оружейные заводы? Нет, они на юге у нас, по Калужской дороге. Продовольственные магазины? Да, те, что за армией находиться будут; все же южные провинции, Богатые хлебом, на произвол противнику остаются. Столицу Петербургскую? Нет, из-под Владимира оставляет армия сие операционное направление неприятелю в свободное распоряжение; ибо одним-двумя корпусами прикрывшись, может он прочими всеми силами на Петербург идти. Наконец, манёвром таким оставались бы мы без связи с корпусами нашими на юге и на севере, зато неприятель имел бы полную свободу перебрасываться силами по дороге Смоленской, коей некому угрожать было б.

Впрочем, в этом весь Барклай: ум мудрый, но ограниченный, более, чем на шаг вперёд мыслить не умеющий.

Далее Беннигсен выступил, обращая внимание на последствия, могущие произойти от оставления Москвы без боя, на потери для казны и частных лиц, впечатление, какое произведёт событие такое на народный дух и иностранные дворы.

Чистая фанаберия сие у него, более ничего не скажу. Едва из мундира не выпрыгивал, возвещая о необходимости защиты древней столицы нашей! "Отчизна не простит нам сего отступления!" - в патетике своей воскликнул. Не будь тема обсуждения нашего столь трагической, рассмеялся бы в лицо ему: чья нам отчизна не простит, ганноверская?

Но и остроумие известное признать за ним надобно: идею он предложил для боя во многом привлекательную: ночью перевести войска с правого фланга на левый и ударить на другой день в правое крыло французов; в случае же неудачи отступить на Старую или Новую калужскую дорогу, откуда угрожать сообщениям Наполеона.

Последнее верно вельми; однако одобрить плана сего не мог я, в рассуждение беря, что передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Тут подколол я Беннигсена, напомнив ему несчастное его сражение Фридландское, которое как раз и неудачно было только от того, что войска наши перестраивались в слишком близком расстоянии от противника.

За бой высказались также: Дохтуров - этот по совести своей; Уваров - сей по глупости; Коновницын и Ермолов - сии, думаю, из-за того, чтобы во мнении общественном в чистых одеждах оставаться.

Против сражения были Барклай, Остерман, Раевский и Толь.

Потом замолчали все; взоры их на меня оборотились. Вздохнул я лишь - крест сей нести мне!

Сказал: "Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки. Некоторые будут не согласны со мной. Но я властью, вручённой мне моим государем и Отечеством, приказываю отступать!"

Покидали избу генералы в молчании. Я же сидеть остался. И думать не мог ни о чём; одна только мысль в голове вертелась: "Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, будут и они; только бы не отстранил царь меня от командования после решения такого..."

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. С сего дня стал я фельдмаршалом полноправно: был издан рескрипт императора о присвоении мне чина сего:

"С.-Петербург

Князь Михайло Ларионович!

Знаменитый ваш подвиг в отражении главных сил неприятельских, дерзнувших приблизиться к древней нашей столице, обратил на сии новые заслуги ваши мое и всего отечества внимание. Совершите начатое столь благоуспешно вами дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправляться. Рука господня да будет над вами и над храбрым нашим воинством, от которого Россия ожидает славы своей, а вся Европа своего спокойствия.

В вознаграждение достоинств и трудов ваших возлагаем мы на вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге вашей, княгине, быть двора нашего статс-дамою.

Всем бывшим в сем сражении нижним чинам жалуем по пяти рублей на человека.

Мы ожидаем от вас особенного донесения о подвизавшихся с вами главных начальниках, а вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлению вашему сделать им достойную награду. Пребываем вам благосклонны

Александр"

В 8 часов вечера отправил я Ростопчину уведомление о принятом решении оставить Москву и перейти с армией на Рязанскую дорогу. При этом потребовал наряд полицейских офицеров, чтобы вывести войска, следовавшие разными путями, на Рязанскую дорогу.

Ростопчин, исполняя сие, приказал всем воинским командам и ведомствам выступать из Москвы, вывезти больных и раненых; разбить бочки с вином и сжечь на Москве-реке все барки с частным и казённым имуществом. Полиции и жандармской команде велел он отправиться во Владимир.

Тот час же покинули столицу сенат и преосвященный Августин; взяли из Успенского собора икону Владимирской Богоматери, а из часовни Воскресенских ворот -- Иверскую.

Ввечеру же позднем огромная толпа черни собралась было на Три Горы для защиты Москвы, но так как Ростопчин не явился, то вскоре все разошлись по питейным домам и трактирам.

Вообще говоря, опасное деяние сие, ибо нападение партикулярных лиц на армию хотя и неприятельскую есть нарушение законов войны; в рассуждении же, какова есть армия французская, и что собою представляет чернь городская, такое происшествие послужило бы лишь полному уничтожению оной. Подозреваю, что Ростопчин и призвал народ к сей будто бы патриотической, но на деле самоубийственной акции; хорошо, что сам он не явился на неё, много жизней спас. Это тебе не афишки с прокламациями и не шары воздушные - это война, а не игрушки.

Надеюсь, что се утренняя моя с ним перебранка такому его решению споспешествовала, когда он предложил мне разрушить город, сжечь его, а я сему воспротивился весьма. Полагаю, что он меня не токмо тайно, но уже и вслух изменником и трусом величать впредь будет; на мне брань его не виснет, а каково это - Москву сжечь, когда я и Можайска сжигать не велел! Армия неприятельская уйдёт отсель, в том уверен я; а куда потом возвращаться обывателю? Да и шутка ли подумать: столицу великую сжечь! Да её беречь надобно, о том и генералы мои оповещены, и Милорадовичу велено ни в коем случае боя арьергардного не давать в Москве, но договориться с командиром авангарда французского Мюратом о мирной передаче позиций. Мне Мюрат, пожалуй, и не поверит: обманывал его я уже; но с Милорадовичем одного они характера, два сапога пара - сговорятся.

Утром распоряжусь, чтобы по улицам города были курьеры разосланы, кои кричали бы, что войски уходят, чтобы жители спасались. Пусть лучше эвакуируют Москву, нежели бы в ней бессмысленные акции вооружённые происходили. Хотя уходят уже и сами многие.

Цены на оружие, золото, телеги и лошадей подскочили; стоимость городского имущества стремительно падала, так что в середине дня были случаи, когда за мужицкую лошадь платили 500 рублей, мебель же, зеркала, бронзу отдавали даром.

Сие рассказывали мне адъютанты мои; привожу сие в журнале сём как анекдоты дня того тяжёлого; но сам я не видел сего.

14 сентября. В 3 часа пополуночи армия снялась с позиции.

Идти я приказал на Рязанскую дорогу. Полагаю, сие решение и Барклай счёл глупейшим в истории военной: так я вовсе удаляюсь от всех важных операционных направлений, а загораживать буду кого? - степи волжские да ногайцев с калмыками?

Ничего, пожмут плечами генералы мои, посудачат о выжившем из ума старце, да и успокоятся. Единоначалие я ввёл твёрдое - приказы мои исполняются, а остальное увидят они, когда срок настанет.

Опять же и движение войск прямое почти, всё лучше, нежели по улочкам московским кривым плутать. Хотя у Ростопчина потребовал я выделить полицейских офицеров для провода войск по улицам правильным.

Первыми обозы и артиллерия вступили в Дорогомиловскую заставу, за ними двигались войска. Как сообщали мне штабные офицеры мои, все были настроены мрачно; ропота не было, но тяжёлые вздохи и часто призываемое имя Божье свидетельствовали о душевном потрясении солдат.

Надобно сказать, что некоторый упадок духа в армии я и сам наблюдал. Сперва-то, когда думали солдаты, что в обход их ведут (вот уж кто баба старая, так это Беннигсен: ничего у него во рту не удерживается; как хоть есть-пить умудряется? - разболтал о намерениях своих, а поручики квартирмейстерские тож секретов не держат, коли уж генерал свои планы военные раскрывает), - то где и с песнями шли. Но после полудня как-то набычились, уж и на меня поглядывать хмуро начали, ругаться. Отъехал я в сторону: не след солдатам провокацию к мятежу устраивать, хотя и к мысленну; начальник для него чуть ниже Бога стоять должен. Потому не стал я ребятушек раздражать лишний раз; когда увидят, куда веду я их, опамятуются.

Вспомнилось к сему, как поначалу невзлюбили меня кадеты корпуса шляхетского, когда я сказал им: "Господа, к вам доселе относились, как к детям, я же буду относиться, как к солдатам!" Как они мне после обструкцию публичную устроили, прокричав: "Подлец, хвост Зубова!" Конечно же, ничем я отношения своего к ним не переменил: юности свойственно максимальное ко всему отношение, ей покуда не понять моментов в жизни, когда нужен тебе фаворит царский. Да и не плох ничем Платон Зубов; на Потёмкина тож хулы всяческие изрыгали - то от зависти человеческой к случаю чужому.

Зато кадеты мои зело смело своё отношение выразили: таковыми и надобно быть офицерам достойным. Напротив, помню, созвал я тогда к себе офицеров и сказал им: "Господа, разведайте, кто из кадет не в состоянии обмундироваться, да сделайте это под рукою. Наши юноши пресамолюбивые, они явно ничего от меня не возьмут".

С мундиров недостаточных кадет мерки сняты были ночью: чрез три дня мундиры были готовы и отданы им, будто бы от имени их отцов и родных.

А как увидели они, что заботу о них я проявляю, но и требований не снижаю, как привыкли, что звание солдата русского звание почётное есть; как увидели, что наук усвоение самим им на пользу идёт, - тут и переменились отношения наши. Многие и благодарили потом, когда в чинах офицерских успехов добились; да вон хоть Карлушу Толя взять - каков дельный штабист из него получился!

Но об отступлении. Оно шло, если так можно выразиться, в тяжком, но порядке. О дезертирах не говорю - этих оказалось не так и много, как можно было бы ожидать от солдат, покидающих свою столицу и отдающих её на потребу неприятелю. А и соблазнов немало тут душе солдатской: город тоже бежит, лавки пустые становятся, наипаче винные погреба без хозяев остаются. В общем, дал я команду дезертиров хотя и отлавливать, но слишком строго не спрашивать. Соблазн такой и доброго солдата одолеть может - что ж, нам без добрых солдат оказаться?

Однако же подчеркну тут: нежданно мало дезертиров оказалось для условий таких. В основном армия скрипела зубами, но шла в порядке. Том самом, тяжком.

Миновав Коломенскую заставу, войска становились на привал по обе стороны дороги.

Ну, а самая трудная задача выпала в этот день арьергарду Милорадовича; утром он был у фарфоровых заводов, в 10 вёрстах от Москвы, а к полудню отойти должен был на Поклонную гору.

Тут неприятельские колонны начали обходить его, угрожая отрезать от города. Тогда Милорадович послал адъютанта к Мюрату с предложением не очень наседать на его арьергард, если французы желают занять Москву невредимой; иначе солдаты будут сражаться на улицах до последнего человека и оставят от города одни развалины. Мюрат согласился, но при условии, что русские войска уйдут из столицы в тот же день.

Это вот то же, о чём писал я уже: мне бы Мюрат, поди, и не поверил, а Милорадовичу напротив. А в итоге опять армию мою выпустил, как в 1805 году! Конечно, по рукам бы мы ему надавали, ежели бы протянул, - но я уже вижу, как делать войну далее, и мне лишние битвы не нужны в том!

В общем, дошло до того дело у них, что уже в 5 часов пополудни, когда французы уже занимали Кремль, а арьергард Милорадовича выходил из Москвы, - наперерез Рязанской дороге выдвинулась кавалерия Себастиани; тогда Милорадович лично наскакал на него и потребовал пропустить последние наши войска и обозы. И тот содеял сие!

На ночь наши аванпосты стали в 4 вёрстах от Москвы, авангард -- у Вязовки, а главные силы -- между селениями Панки и Жилина; Винценгероде стал на Петербургской дороге, у с. Пешковского, оставив небольшой отряд на Ярославской дороге.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Так задумка моя по стратегическому окружению армии неприятельской в Москве начала воплощаться уже в тот час, пока Наполеон ещё на Поклонной горе стоял и депутацию ждал!

СНОСКА. Тут надобно анекдот привесть, кой уже позднее известен стал, - о том, как Наполеон "бояр" требовал.

Около 10 часов утром Наполеон прибыл к авангарду Мюрата, отобедал и поехал на Поклонную гору. Вокруг гремели радостные восклицания французов: "Москва! Москва!" Наполеон задумчиво рассматривал карту города, поднесенную ему, и, обратившись к свите, сказал:

-- Приведите бояр!

Прошло два часа, но никого не привели; посланные за депутацией, вернувшись, шепотом говорили свите императора, что Москва пуста, что все покинули её, что по улицам шляются лишь толпы пьяных, и никого больше.

Наполеон решил, видно, что далеко стоит от города. Доехал до Дорогомиловской заставы, где слез с лошади и опять потребовал найти ему "бояр". Долго ходил он опять у Камер-Коллежского вала, всё ещё ожидая депутации.

Чтобы совсем не оконфузить императора, разыскали и привели к нему каких-то жидов; среди них одного француза - из них и изобразили делегацию!

Но император уже настроение всё потерял: он даже не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.

Теперь приведу документы сего дня, ибо полагаю их историческими не менее, нежели касавшиеся сражения Бородинского:

"ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ О ВОЕННОМ СОВЕТЕ В ФИЛЯХ

Сентября 1. Армия отступила к г. Москве; расположилась лагерем: правый фланг пред деревнею Фили, центр между селами Троицким и Волынским, а левый фланг пред селом Воробьевым; арьергард армии при деревне Сетуне.

Сей день пребудет вечно незабвенным для России, ибо собранный совет у фельдмаршала князя Кутузова в деревне Фили решил пожертвованием Москвы спасти армию. Члены, составлявшие оный, были следующие: фельдмаршал князь Кутузов, генералы: Барклай-де-Толли, Беннигсен и Дохторов; генерал-лейтенанты: граф Остерман и Коновницын, генерал-майор и начальник главного штаба Ермолов и генерал-квартирмейстер полковник Толь.

Фельдмаршал, представя Военному совету положение армии, просил мнения каждого из членов на следующие вопросы: ожидать ли неприятеля в позиции и дать ему сражение или сдать оному столицу без сражения? На сие генерал Барклай-де-Толли отвечал, что в позиции, в которой армия расположена, сражения принять невозможно и что лучше отступить с армиею чрез Москву по дороге к Нижнему-Новгороду, как к пункту главных наших сообщений между северными и южными губерниями.

Генерал Беннигсен, выбравший позицию пред Москвою, считал ее непреоборимою и потому предлагал ожидать в оной неприятеля и дать сражение.

Генерал Дохторов был сего же мнения.

Генерал Коновиицын, находя позицию пред Москвою невыгодною, предлагал итти на неприятеля и атаковать его там, где встретят, в чем также согласны были генералы Остерман и Ермолов; но сей последний присовокупил вопрос: известны ли нам дороги, по которым колонны должны двинуться на неприятеля?

Полковник Толь представил совершенную невозможность держаться армии в выбранной генералом Беннигсеном позиции, ибо с неминуемою потерею сражения, а вместе с сим и Москвы, армия подвергалась совершенному истреблению и потерянию всей артиллерии, и потому предлагал немедленно оставить позицию при Филях, сделать фланговый марш линиями влево и расположить армию правым флангом к деревне Воробьевой, а левым между Новой и Старой Калугскими дорогами в направление между деревень Шатилово и Воронкова; из сей же позиций, если обстоятельства потребуют, отступить по Старой Калугской дороге, поелику главные запасы съестные и военные ожидаются по сему направлению.

После сего фельдмаршал, обратясь к членам, сказал, что с потерянием Москвы не потеряна еще Россия и что первою обязанностию поставляет он сберечь армию, сблизиться к тем войскам, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю и потому намерен, пройдя Москву, отступить по Рязанской дороге.

Вследствие сего, приказано было армии быть в готовности к выступлению".

Письмо моё к Ростопчину об оставлении Москвы:

"Фили

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Неприятель, отделив колонны свои на Звенигород и Боровск, и невыгодное здешнее местоположение принуждают меня с горестию Москву оставить. Армия идет на Рязанскую дорогу.

К сему покорно прошу ваше сиятельство прислать мне с сим же адъютантом моим Монтрезором сколько можно более полицейских офицеров, которые могли бы армию провести через разные дороги на Рязанскую дорогу.

Пребываю с совершенным почтением, милостивый государь мой, вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Г.-Кутузов"

Далее приведу приказы мои, к тому приводящие, дабы французы в Москве окружёнными оказались и никуда сунуться не могли без боя изрядного, за время которого я с армиею неприятелю всегда в холку вцепиться смогу:

"ПРЕДПИСАНИЕ Д. И. ЛОБАНОВУ-РОСТОВСКОМУ О СОСРЕДОТОЧЕНИИ ЕГО ВОЙСК К ВЛАДИМИРУ

N 86

Тем войскам команды вашего сиятельства, которым предписано было следовать к Москве, прошу вас следовать на Владимирскую дорогу, отступая к Владимиру, и там соединиться".

"ПРЕДПИСАНИЕ ПОЛКУ, СФОРМИРОВАННОМУ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТОМ А. А. КЛЕЙНМИХЕЛЕМ, О ПЕРЕХОДЕ НА ВЛАДИМИРСКУЮ ДОРОГУ

N 87

За получением сего моего повеления имеет оной полк направиться на Владимирскую дорогу, куда армия направляется, донеся тотчас по вступлении на оную".

"ПРЕДПИСАНИЕ ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ Н. А. УШАКОВУ О ДВИЖЕНИИ ЕГО ОТРЯДА НА РЯЗАНСКУЮ ДОРОГУ

N 89

Предписываю вашему превосходительству с вверенным вам отрядом войск следовать на Рязанскую дорогу и по прибытии донести мне, ибо туда и армия имеет свое направление".

Сего же дни царь милостиво рескрипт мне написать изволил, в коем предложения свои по комплектованию войск излагал:

"Князь Михайло Ларионович!

Убыль, происшедшая в полках, заставляет помыслить о легчайших способах оные скорее укомплектовать. Я на сие вам предлагаю следующее средство.

Некоторое число дивизий из первых двух армий употребить на укомплектование протчих таким образом, чтобы полки сохраняемых дивизий были приведены как офицерами, так и протчимн чинами в комплектное состояние. В полках же упраздненных дивизий оставить по 60 человек с приличным числом офицеров, унтер-офицеров и барабанщиков и отправить сии упраздненные полки в Владимир к генералу князю Лобанову, коего обязанность будет оные укомплектовать рекрутами, и, по мере как оные будут поспевать, то возвращать их к действующим армиям. Сим средством сохраненные дивизии будут комплектны, а расстроенные полки будут иметь средство себя переобразовать.

Оным равномерно и обозы в армии убавятся, потому что останутся единственно принадлежащие к сохраненным дивизиям.

Сии распоряжения должны относиться для кавалерии так, как для пехоты.

Недостаток в генералах и штаб-офицерах равным образом будет меньше ощутителен, уменьшением числа дивизий и полков.

Пребываю вам всегда благосклонный

Александр"

Ангел наш решил опять в дело военное вмешаться! А суть предложений его в чём? Как мужик русский говорит: "Бабу свою отдай дяде..." То есть я должен разукомплектовать опытные мои дивизии, пополнить ими неизвестно что, собранное Лобановым-Ростовским, а потом забирать у него обратно войски, так боеспособными и не ставшие, ибо частью воинской определяется всё: одно дело рекрутов в живую часть, действующую, опытную распределить, другое - опытных солдат в депо рекрутское сдать. Да он вообще понимает хоть, что предлагает-то?

Посему предложение отверг я его. Я сделал иначе: свёл полки в дивизиях во фрунт более комплектный, для чего число полков с 6 до 4 опустил. И то более не за счёт пехоты, а соединением двух полков егерских в один.

Сего же дни царь подчинил успешный корпус Тормасова этому преумному тупице Чичагову; то-то навоюет он, чуется мне уже заранее! А Тормасова ко мне отправляет, где делать ему пока совсем нечего будет! Если сие глупость, то... глупее глупости глупость!

"С.-Петербург

Секретно

Князь Михаил Ларионович!

Приближение храброй Молдавской армии к соединению с 3-ю Западною и важность настоящих обстоятельств заставляют меня обратить внимание на необходимость, чтобы один начальник ими руководствовал. Из двух я, по искренности с вами, признаю способнее адмирала Чичагова по решимости его характера. Но не хочу я огорчить генерала Тормасова и потому нахожу приличнее вызвать его к армиям, вами предводительствуемым, как бы по случаю раны князя Багратиона. По приезде же генерала Тормасова от вас будет зависеть употребить его по вашему рассмотрению, и убыль, происшедшая в достопамятном сражении под Бородиным во 2-й армии, может вам служить предлогом, уже не разделять сих двух армий на двое, а почитать за одну. Тогда генералу Тормасову можете вверить резерв или другую часть, по вашему лучшему усмотрению.

Сохраните сей рескрипт в тайне, дабы не оскорбить впротчем весьма уважаемого мною генерала Тормасова.

Пребываю навсегда вам искренно доброжелательным

Александр"

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Добавлю тут про стратегов сих - Александра и приятеля его Ростопчина.

Когда уж смысл отступления моего по Рязанской дороге с фланговым маршем затем на Калужскую ясен стал, то всеобщего поначалу недоумение, потом нарекания, а далее и интриги, противу меня направленные, сменилась высказываниями генералов некоторых - между прочим, тех самых интриганов, как Беннигсен, - что, дескать, мысль об этом манёвре принадлежит не мне, а им.

Но они хоть поняли смысл сей! А царь так и не понял! Когда он, взволнованный полученными сведениями об оставлении Москвы, тотчас же послал начальника главного штаба, кн. Волконского, в армии, то сказал, отправляючи, ему: "Не понимаю, зачем фельдмаршал пошёл на Рязанскую дорогу, ему следовало идти на Калужскую. Тотчас поезжай к нему, узнай, что побудило его взять это направление; расспроси об армии о дальнейших его намерениях".

Что же до Ростопчина, то он просто называл манёвры русской армии "бесцельным и нерешительным мотанием"!

"ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

ЗА 2 СЕНТЯБРЯ 1812 г.

В 3 часа пополуночи армия, имея только один Драгомиловский мост к отступлению, выступила одною колонною и в самом большом порядке и тишине проходила Москву.

Глубокая печаль написана была на лицах воинов и казалось, что каждый из них питал в сердце мщение за обиду, как бы лично ему причиненную.

Между тем, пройдя Москву, армия взяла направление по Рязанской дороге и расположилась лагерем при деревне Панки.

Когда неприятель приближился к Москве, тогда генерал Милорадович, командовавший ариергардом, заключа перемирие на несколько часов с начальником неприятельского авангарда королем неаполитанским, отступил не только без малейшей потери с своей стороны, но еще дал время многим из жителей выбраться из города. В арсенале оставшееся еще оружие тем временем было частью выбрано, частью истреблено. Наконец, оставя город, генерал Милорадович с ариергардом расположился в виду оного пред селением Карачаровым.

Генерал-адъютант барон Винценгероде с отрядом своим отступил по Тверской дороге. Между тем главнокомандующий князь Кутузов отделил отряд из кавалерии и некоторой части пехоты по Нижегородской дороге, дабы прикрыть государственные сокровища и имущество многих московских жителей, по сей дороге отступивших. Главная квартира в сей день была в селе Жилине. В ночь начался пожар в городе".

15 сентября. Противник мой именитый, видно, радуется своей победе. Или тому, что он за неё принимает. Пока.

Во всяком случае, преследования никакого до сих пор не вижу. Поэтому сегодня устроили мы для армии днёвку. Так что пока остаёмся на том же месте.

Как доложили агенты наши, дошедшие из города, была вчерась небольшая перестрелка возле Кремля. Некоторая толпа, вооружившись захваченным в арсенале оружием, попыталась не пустить французов в Кремль. Однако те подтащили пушку, и одним выстрелом толпа была рассеяна.

Это я, собственно, к тому, что вот она, цена утверждений Ростопчина и ему подобных idiotes о возможностях оборонять Москву толпами вооружённого народа. Неужто непонятно, что числом тут ничего не добьёшься: даже несколько пушек разгонят и стотысячный сброд. Ибо не огнём стоять, каждая картечь кажется ему в него летящею.

Нет, война без армий - не война, а человекоубийство.

Из тех же уст известился я, что в 6 часов пополуночи Наполеон поехал в Кремль. Однако недолгою было торжество его. Едва вступил он во дворец, как вспыхнул Гостиный двор, а затем пожар начался в разных других частям города. А к вечеру, при сильном ветре, пожар, охвативший Москву с разных сторон, превратился в сплошное море огня, кое, как видели и мы в ночи нынешней, колебалось, будто в самом деле океан волнистый.

Значит, сумасшедший Федька всё-таки исполнил своё намерение, несмотря на мой запрет. И не обвинишь ни в чём его: город сдал я- и, значит, не я уже здесь власть военная и высшая! Но каков, а?

Думал я также одно время, что, может быть, тут и мои виноваты: всё же дал я приказ взорвать магазейны пороховые. Но нет: горят-то домы обывательские, а кто ж порох рядом с ними хранить будет? Да и первые очаги пожара в иных местах лежат: Гостиный двор, как уже сказано, а за ним Каретный Ряд занялся. Уже одно это говорит о целенаправленном действии. Но действительно ли на то Ростопчин решился? Или же это обычное следствие солдатских шалостей в городе? Вон ведь Можайск я им целым оставил - так зажгли они и его!

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позже, из показаний пленных в чинах генеральских известилось, как Наполеон воспринял вид пожара сего. Зарево пожара ему не давало заснуть. Тогда он вышел на балкон дворца и, глядя на ужасающие языки пламени, воскликнул: "Какая чрезвычайная решительность! Что за люди! Это скифы!" Пленные говорили, что именно зрелище пожара показало им, что никакой победы они не одержали, а напротив, после такой акции русские с них спросят за всё. И началось у них ощущение неминуючего поражения. И далее, сказывали, с этого момента началось разложение армии, ибо пожар дал как бы команду на вольность в разграблении всего и вся; а сам Наполеон был вынужден уступить сему порыву и лишь попытаться упорядочить его, отдавая районы на откуп определённым корпуса и распределяя очередь меж них на грабительство по дням недели.

Так что, во можно, не так и неправ оказался Ростопчин? Хотя истины ради сказать и то надобно, что виновниками пожара или хотя бы отдельных пожаров были, конечно, грабители и мародёры, то есть сами французы. Взять хоть Можайск: его я им целым отдал, а они его зажгли.

Днёвку нынешнюю полезною все признали. Не токмо, что армия пришла в себя несколько нравственно и отдохнула физически, но подтянулись отсталые, мягко скажем. Как и предлагал я, строго их не наказывали, но предупреждали, что взяты они на особый счёт. Кроме того, ушли вперёд обывательские обозы, кои ужасным образом запутывали наши колонны и затрудняли их движение.

16 сентября. Армия отошла ныне к Боровскому перевозу, на правый берег Москвы-реки. На левом оставил я лишь арьергард Раевского, вместо Милорадовича назначенного командовать оным.

Главная квартира перешла в с. Жилино.

Здесь, когда определилось всё, а наипаче - планы мои, - решился я отписать царю о Москвы оставлении. Причём не токмо о сём, но главное - о замысле своём, ибо вот-вот производить его собирался, а наипаче знал наперёд, что как только выгоды его для всех ясны станут, как многие генералы наши себе его приписать захочут, а Беннигсен - допрежь всех. Посему написал я:

"После столь кровопролитного, хотя и победоносного с нашей стороны, от 26 августа сражения должен я был оставить позиции при Бородине... После сражения того армия была весьма ослаблена; в таком положении приближались мы к Москве, имея ежедневно большие даже с авангардом неприятельским сражения и на сем недальнем расстоянии не представлялось позиции, на которой мы бы с надежностью приняли неприятеля; войска, с которыми надеялись мы соединиться, не могли еще прийти, а потому не мог я никак отважиться на баталию, которой невыгоды имели бы последствием не только разрушение армии, но и кровопролитнейшую гибель и превращение в пепел самой Москвы; в таком крайне сомнительном положении, по совету с первенствующими нашими генералами, из которых некоторые были противного мнения, должен был я решиться попустить неприятеля взойти в Москву, из коей все сокровища, арсенал и все почти имущества, как казенные, так и частные, вывезены и ни один почти житель в ней не остался. Осмеливаюсь всеподданнейше донести Вам, Всемилостивейший Государь, что вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России: напротив того: с apмиею делаю я движение к тульской дороге, cиe приведет меня в состояние прикрыть noco6ия в обильнейших наших губерниях заготовленные. Хотя не отвергаю того, что занятие столицы не было раною чувствительнейшею, но, не колеблясь между сим происшествием и теми событиями, могущими последовать в пользу нашу с сохранением армии, я принимаю теперь в операции со всеми силами линию, посредством которой, начиная с дороги тульской и калужской, партиями моими буду пресекать всю линию неприятельскую, растянутую от Смоленска до Москвы, и тем самым отвращая всякое пособие, которое неприятельская армия с тылу своего иметь могла, и, обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву и переменить всю свою операционную линию.

Теперь, в недалеком расстоянии от Москвы собрав свои войска, твердой ногой могу ожидать неприятеля, и, пока армия Вашего Императорского Величества цела и движима известной храбростью и нашим усердием, дотоле еще возвратная потеря Москвы не есть еще потеря отечества. Впрочем, Ваше Императорское Величество всемилостивейше согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерей Смоленска и с тем расстроенным совершенно состоянием войск, в котором я оные застал".

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Ещё о Беннигсене. Как позднее известили меня друзья мои в местах, к двору приближенных, сей генерал надменный воспользовался, как он считал, мои поражением военным и политическим, чтобы испробовать интригу, приводившую его в место главнокомандующего. О, честолюбие человеческое - а в случае данном и вовсе непомерное! Уверен я: удайся ему интрига его - очень быстро уничтожил бы он армию нашу в сражении неудачном, а с тем и Россию бы на колени поставил.

Итак, полковнику Мишо передал он письмо своё, для наружности Аракчееву направленное, но с припискою передать его по назначению. Понимай сие, как хочешь! Но известно мне: дошло оно и до царя.

В этом письме Беннигсен, явственно рассчитывая на удручение общества и государя от известия о сдаче Москвы, написал, что он, Беннигсен, употребил все усилия, чтобы Москва не была сдана без боя. Обо мне сказано, что я сделал непростительную ошибку, сдав город, так как была полная возможность обороняться; но что теперь моё настроение таково, будто я понял свою ошибку и более склонен принимать его, Беннигсена, советы.

С тем же ещё и на Барклая обрушился, уже без экивоков обвинив того в прямом преступлении государственном: будто бы Барклай, на военном совете в Филях очень настаивал на сдаче Москвы без боя, ссылаясь будто бы на то, что император одобрил сие!

Да он ведь не просто человек неумный! Он же в истинном духе idiot! Он даже не видел разве, что протокол совета нашего вёлся? Он не известен разве, что любое упоминание Имени Высочайшего в протокол немедля вносится?

Но ещё смешной дурак! Сказывали мне, как смеялись над ним в Петербурге, когда надувал он щёки свои на фоне известия моего о планах ближайших с манёвром моим флангового, коего блеск, сказывают, изрядно многих впечатлил.

В Москве же ныне император французский принужден был покинуть Кремль из-за пожара распространившегося столь ужасно, что и мы тут ночью читать могли. Какой афронт! Сколь муки душевной преиспытать должен был он, свершая тур унизительный из Кремля до дворца Петровского!

В этот день французы не предпринимали также сколько-нибудь энергичного наступления.

17 сентября. В сей день главные силы армии, стоявшие на холмах против села Мягкова, двинул я по правому берегу р. Пахры по направлению к Подольску и шли далее к Каширской дороге, на коей и на ночёвку стали.

Таким образом, начал я свершать марш фланговый в соответствии с тем замыслом, кой изложил я в письме императору.

Тем временем неприятель, наведя, видимо, порядок в войсках своих, стал наваливаться на арьергард, который, не имев задачи на сопротивление отчаянное, начал переправляться через р.Москву. Выставя пушки, пытался неприятель сбивать войски наши с моста; однако же кавалерия храброго ген.-адъютанта Васильчикова до позднего вечера своими атаками отгоняла его. Изрядно столь бились до вечера, когда под прикрытием своей артиллерии на правом берегу реки у Кулакова, кавалерия также переправилась, причём ей удалось разрушить за собой мост.

Когда же арьергард двинулся вслед за главными силами, по заданию моему уничтожив все следы, указывающие на перенос движения нашего на другую дорогу, командующий кавалерией отряда Раевского Васильчиков по приказу моему оставил на Рязанской дороге 2 казачьих полка под начальством полковника Ефремова, которому было приказано по возможности привлечь на себя внимание неприятеля и отступать не вслед за главными силами, а далее по направлению к Рязани.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Васильчиков позднее проявил себя весьма способным мастером движений обманных. Когда французы дошли за казаками до Бронниц, где лишь только в ночь на 22 сентября командовавший передовыми силами французского авангарда генерал Себастиани догадался, что его дурачат, - и то лишь после того, как казаки растворились в лесах, - Васильчиков ещё и при следовании через Каширскую и Серпуховскую дорогу тоже оставил на них также по два казачьих полка с тем же приказанием: отступать не к главным силам, а на юг. Хотя отряды сии уже французов не обманули, но и то увели за собою знатные наблюдательные отряды, чем ещё ослабили наступавшего на нас Мюрата.

18 сентября. Достиг Подольска, Здесь сделали днёвку.

Отсюда отправил императору рапорт о фланговом движении моём, где не все, но кое-какие замыслы поведал ему:

"Подольск

После всеподданнейшего донесения моего от 4-го сего месяца я продолжаю движение мое около Москвы. Сделав два марша по Коломенской дороге для произведения в действие намерения моего склониться ближе на дорогу коммуникаций неприятельской армии, оставя ариергард мой на реке Пахре на позиции у Кулакова, форсированным маршем сделал я фланговой к Подольску. В прошлой ночи ариергард мой скрытым маршем последовал сею же фланговою дорогою за армиею, оставя часть казаков для фальшивого их движения на Коломну с тем, что будто бы и армия сделала свое туда отступление.

До сих пор получаю я сведения об успехе сего фальшивого движения, ибо неприятель последовал частями за казаками. Сие дает мне ту удобность, что завтре армия, сделав фланговый же марш 18 верст на Калужскую дорогу и послав сильные партии на Можайскую, весьма озаботить должна тыл неприятельский.

Сим способом надеюсь я, что неприятель будет искать мне дать сражение, которого на выгодном местоположении равных успехов, как при Бородине, я ожидаю.

Заботу немалую делает мне мародерство, которое застал я усиленным до такой степени, что при движениях армии скорых преград ему злу положить трудно, но принимаются все меры. Зло сие частию причиною и тому, что я, одержав жестокое сражение при Бородине, должен был после баталии отступить назад; правда, известно было мне и то, что вся Наполеонова гвардия была сбережена и в дело не употребилась, а с нашей стороны до последнего резерва, даже к вечеру и гвардию, сей корпус драгоценной по его храбрости и порядку.

Генерал от инфантерии князь Г.-Кутузов"

Дух в войсках потихоньку подымается. Кажется, что и сами солдаты поняли: никакого поражения нет, зато есть манёвр спасительный, для них и для страны полезный.

Того более: из Подольска выслал я отряд Милорадовича, состоящий из 8-го пехотного и 1-го кавалерийского корпусов, по направлению к Москве - как бы в поиск, но на деле в качестве авангарда нашего близ реки Десны. Так надо было видеть, как другие войски сим корпусам даже завидовали!

Приказ Милорадовичу отдал я вчерась такой:

"Поелику вам известно, что армия сего дня имеет прибыть к гор. Подольску на Тульскую дорогу, то имеете, ваше высокопревосходительство, до рассвета следовать по дороге, по которой шла 1-я колонна, а именно от Боровского перевоза чрез деревни: Ягоново, Жуково, Константиново, Плетениха, Навлянск, село Колычево, Шишкино, село Похрино, село Юм. При сем месте, переправясь с большою частью вашего ариергарда чрез реку Пахру, следовать до села Знаменского, что в 17 вер. от Москвы на Серпуховской дороге. 7-й корпус под командою Раевского с некоторым числом кавалерии оставьте в селе Юм, что сделает наш фланговый корпус. Казаков один полк оставьте на оставляемых вами высотах, которые отступить должны, когда неприятель их к тому принудит, и то по Рязанской дороге, которые потом могут опять присоединиться к армии тогда, когда неприятель откроет их фальшивое движение; движение всего вашего ариергарда должно быть так скрытно в ночи сделано, чтобы ни малейшего следа на фланговой нашей дороге неприятель не открыл, но желательно, чтобы неприятель сим движением остался в недоумении.

Князь Г.-Кутузов"

Надеюсь, движением сим окончательно запутаю я французов: Милорадович - генерал добрый, хитрости мои вполне хорошо исполнить должен.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Никогда не отказывал я в быстром уме Наполеону. Он, как видно, уже в сей день понял, как обманул я его уступлением Москвы. Известно стало, что уже в сей день, когда бушевал ещё пожар Московский, он вызвал к себе ген.-майораТутолмина, оставшегося при Воспитательном доме и почти продиктовал ему письмо для матери-императрицы. Он говорил с Тутолминым о том, что не он повелел сжечь Москву, что он сам от самого Смоленска он более ничего не находил, как пепел, что сжигая свои города и самую Москву, русские разрушают создание веков, чтобы причинить ему временный вред. После чего по просьбе Наполеона Тутолмин написал Марии Федоровне, что Наполеон почитает Александра по-старому и хотел бы заключить мир.

Насколько далее известно мне стало, письмо сие произвело известное действие на императрицу-мать. Она умоляла сына заключить с Наполеоном мир. Но поразительно другое: столь храбрый всегда на словах, столь гулко бивший себя в грудь совсем ещё недавно вел. кн. Константин присоединился к ней! Никогда не было у него характера последовательного; но всё же столь разительная перемена была бы забавной, коли бы не была столь постыдной. Насколько знаю я также, к уговорам сим присоединился также и Аракчеев. И канцлер Румянцев тоже - сей, полагаю, по причине склонности своей ко всему французскому ещё со времён путешествия своего с Гримом, а посему страдающего от состояния войны между Отечеством своим, к которому относится возвышенно, и предметом идеализма своего, Франциею.

Александр же на сей раз проявил характер. Ответа на намёк Наполеона не последовало. Последовало зато отдельное ещё указание ко мне, чтобы не смел я заключать мира с Наполеоном. Словно бы я собирался! Для меня нынешнее положение: ни мира, ни войны - является идеальным для исполнения замысла моего. А именно: додержать армию французов в Москве до полного её разложения, одновременно окруживши её живейшими партиями и лишая средств ко пропитанию и пополнению. Чтобы, как турки, - начали они у меня конину жрать! А вот там уж выпустить сию массу дезорганизованную обратно в Европу, дабы там она ворочалась, раны зализывая, да с Англиею препиралась далее, нам не мешая дела свои устраивать, к пользе Отечества установленные. А для сего надобно мне, чтобы Наполеон хоть и до зимы в Москве посидел. А для того готов я с ним и переговоры мирные вести, тем самым время оттягивая ухода его неизбежного.

Но и у себя в армии продолжаю наводить я порядок. С дезертирами разбираемся потихоньку; никуда деться они не могут: хоть и 4 тысячах, как давеча, однако возвращают их к армиям.

С начальниками их сложнее. Распоряжении мои задерживаются, не выполняются или выполняются не своевременно, а то и вовсе гг. генералы, а то даже и обер-офицеры позволяют себе толковать их по-своему. Посему издал я приказ сего дни: ""N 18 Главная квартира селение Кутузово

Вчерашнего числа назначено было войскам выступить в 4 часа пополуночи. Прибыв на позицию 2-й колонны, я с удивлением увидел, что никакая часть войск еще не тронулась, и узнал, что кирасирские дивизии не были еще оседланы. Посылая повеления мои о скорейшем приведении в движение войск, не могли они тронуться прежде 6 часов утра. Разыскивая сие, отчасти я нахожу, что диспозиция, вышедшая от меня накануне в 7 часов пополудни, дошла до некоторых корпусных начальников в 4 другого утра, а артиллерия и совсем приказа не имела. В отвращение того предписывается всем корпусным начальникам ежедневно в 7 часов пополудни присылать в главную квартиру мою адъютантов своих за приказанием, которое и будут они там выписывать для немедленного доставления к своим генералам.

Всем же г.г. генералам, выключая г.г. главнокомандующих, во всякое время находиться неотлучно в линиях при своих корпусах, кроме того случая, когда именно будет от меня в приказе сказано позволение не ночевать при оных".

19 сентября. Пожар в Москве начал утихать. Удальцы службы моей разведочной донесли, что Наполеон снова переехал в Кремль.

Тем временем армия его продолжает грабежи и неистовства, что неизбежным образом разлагает её. Чего мне и надобно.

Я же тем временем организацией партий займусь. Армия пока остановилась в селении Красная Пахра, собственно, достигнув цели главной - перекрыв дорогу на юг. Расположением армии нашей на старой Калужской дороге прикрываются Тула, Калуга, Брянск и хлебородные южные губернии; наша же армия равномерно угрожает неприятельскому тылу на пространстве между Москвой и Смоленском.

Расположение нашей армии у Красной Пахры прикрывают: авангард Милорадовича (8-й пехотный и 1-й кавалерийский корпуса) -- у Десны, корпус Раевского между Калужской и Тульской дорогами -- у Луковня, кавалерия Васильчикова -- у Подольска.

Впрочем, поправляю позиции наши, дабы не обошли нас. Да объясняю, юля чего делаю сие. Вот примерный образчик такого письма - на сей раз вел.князю Константину Павловичу:

"N 54

Ваше императорское высочество!

Имею честь известить ваше императорское высочество, что по вступлению 'неприятеля в Москву дал я войскам направление на Тульскую дорогу с тем, чтобы партиями итти на операционную линию его, протянутую от Смоленска до Москвы. Пресекая таким образом его с той стороны коммуникации, надеюсь я вынудить его оставить Москву. Между тем генерал Винценгероде с казачьими полками по предписанию моему держаться будет на Тверской и Ярославской дорогах для охранения сих губерний от набегов партий неприятельских.

Да борюсь с интригами генеральскими.

Сегодня же назначил генерал-лейтенанта Коновницына начальником штаба моего. Так - дабы был тут представитель генералитета нашего, достаточно, однако, недалёкий, чтобы несильно разбираться в том, что делается прежними моими доверенными помощниками - Паисием да князем Кудашевым. Да Толем. Пускай представительствует, да заодно и закрывает штаб от претензий совсем уже обнаглевшего Беннигсена.

Или чует тот что-то - некий запашок из Петербурга? Не знаю, но наглости прибавляется в нём с каждый днём. Всё в наступление рвётся - ему ж ни солдата русского, ни самой России не жалко. Победит Наполеон - к нему ганноверец сей на службу перейдёт, и всё на том!

Важно ещё: из Красной Пахры отряжён генерал Дорохов с 2 000 лёгкой кавалерии на Смоленскую дорогу. Начинаю я исполнение плана своего войны партизанской! Рад!

Эх, кабы не генералы наши, кои и сего приёма военного понимать не хотят! Опираюсь на полковников - и нет мне плеча в звании генеральском!

20 сентября. Приведу выписку из журнала боевых действий, потому как сражений никаких не ведётся более; потому донесений особливых не поступает и собственный журнал в подробностях прежних вести не могу я. Не действия же арьергарда описывать здесь! Так то ограничусь обзором общим:

"4 сентября. Российская армия продолжала марш свой по Рязанской дороге и заняла лагерь при Боровском перевозе на правом берегу реки Москвы. Главная квартира была в деревне Кулакове.

Фельдмаршал князь Кутузов, чувствуя всю важность сохранения полуденных губерний России, после оставления Москвы умышленно отступил по Рязанской дороге, дабы удостоверить неприятеля, что в правилах наших принято одно перпендикулярное отступление и тем скрыть от него настоящий план наших действий, для чего, как выше сказано, довольно сильной отряд из пехоты и кавалерии отступил также и по Нижегородской дороге.

В то же время отряд генерал-адъютанта барона Винценгероде занимал Ярославскую и Тверскую дороги. Такое расположение войск наших привело неприятеля в недоумение и заставило его на всех вышеупомянутых дорогах расположиться сильными корпусами. За главною же нашею армиею последовали неприятельские силы в числе 60000 под предводительством короля неаполитанского, имея авангард под командою генерала Себастиана, который наблюдал движение нашего ариергарда, отступившего в сей день к селу Жилину.

Между тем фельдмаршал князь Кутузов предпринял фланговое движение армии с Рязанской на Старую Калугскую дорогу, дабы сим положением не только прикрыть полуденные губернии России и сблизиться ко всем запасам и подкреплениям, к армии следовавшим, но и в то же время угрожать неприятельской операционной линии, от Москвы чрез Можайск, Вязьму и Смоленск на Вильну идущей. А чтобы скрыть сие фланговое движение от неприятеля, приказано было командиру ариергарда генералу Милорадовичу днем позже произвесть параллельно армии тоже фланговое движение, оставляя на прежде им занимаемых местах довольно сильные отряды кавалерии с конною артиллериею, вследствие чего:

5 сентября армия, выступя левым флангом двумя параллельными колоннами, направилась к г. Подольску. Генерал Милорадович с ариергардом отступил к Боровскому перевозу, оставя сильные посты на левом берегу реки Москвы.

6 сентября. Подошед к г. Подольску, армия расположилась лагерем на Серпуховской дороге. Главная квартира в деревне Кутузовой.

7 сентября. Армия продолжала свое движение на Старую Калугскую дорогу и заняла лагерь при деревне Красной Пахре на левом берегу реки Пахры. Генерал Милорадович, оставя полковника Ефремова с значущим отрядом кавалерии и части пехоты на правом берегу реки Москвы при Боровском перевозе, дал ему повеление на случай приближения неприятеля отступать к Бронницам и тем заставить его думать, что главная наша армия отступила в сем же направлении. Сам же генерал Милорадович со вверенным ему ариергардом двинулся скрытно влево, распространяясь партиями своими по разным дорогам, ведущим к Москве, по которым никакого не открыл неприятеля, исключая некоторых мародеров.

8 сентября. Генерал Милорадович с 8-м корпусом, 1-м кавалерийским и казачьими полками, составляющими часть нашего ариергарда, прибыл на Калугскую дорогу и расположился при реке Десне. Другая же часть из 7-го корпуса и 4-го кавалерийского с казачьими полками под командою генерал-лейтенанта Раевского осталась на Серпуховской дороге как боковой корпус.

Армия в сей день имела растах.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Наполеон написал ещё одно письмо: на сей раз уже напрямую императору Александру. Вновь снимал с себя ответственность за сожжение Москвы; даже скорее упрекал царя в том, что не стоило, мол, сжигать города свои и Москву, дабы всего лишь незначительного затруднить ему, Наполеону, снабжение войск его на месте. В письме сём не решился ещё император французский мир напрямую предложить, однако же намекал на то всячески, говоря, что готов был к переговорам ещё до вступления в Москву, и заявляя Александру: "Если Ваше Величество сохраняет еще некоторый остаток своих прежних чувств по отношению ко мне, то Вы хорошо отнесетесь к этому письму".

Тут же разъяснилось для меня и основание твёрдости характера, проявляемого Александром в сём вопросе. Как передали мне, он, принявши полковника Мишо с рапортом моим о сдаче Москвы, заявил ему: "Наполеон - или я, или он - или я; мы уже не можем больше царствовать вместе!" Вот сие - плохо уже: полезнее для Отечества нашего, ежели бы противоположное сохранялось после войны положение, когда бы в мирном договоре, нами уже с позиции сильной продиктованном, разграничивались бы сферы влияния взаимного; причём французам отдал бы я территории, на кои Англия претендует. Щедрый дар, полагаю! - Наполеон возьмёт его; ибо, не боясь противодействия нашего, с Англиею неизбежно начнёт территории сии делить; вот и пусть два хищника дерутся, нам не мешая на востоке интересы свои обеспечивать.

21 сентября. Итак, замысел можно считать исполненным: Москва стала для Бонапарта ловушкою. Я теперь твёрдо стою на старой Калужской дороге: следственно, пути на юг к хлебу и оружейным заводам я ему перекрыл. Я же смогу питаться оттуда всем для армии, столь ныне истощённой, полезным - от рекрутов, кои по приказу моему уже перебрасываются к армии, до продовольственных и пороховых запасов.

Однако равномерно распределил я корпуса - небольшие, но подвижные - по всем основным дорогам.

Петербургскую и Ярославскую загородил корпус Винценгероде. Хотя "загородил" - тут слово неверное. Он, как и другие г.г. командующие партиями, как раз строжайшее запрещение моё имеют стоять на месте и что бы то ни было перекрывать. Напротив: они должны быть постоянно в движении, чтобы неприятель не токмо что не мог открыть их истинного расположения, коего при таковом движении и нетути; а чтобы он видел противу себя гораздо изряднейшие силы, нежели есть на самом деле, и отряжал противу них корпуса, не менее, с его точки зрения, тоже изрядные. Таким образом, против 5 тысяч Винценгероде, сколь знаю, Наполеон отрядил тысяч около 15 и держит их близ Дмитрова и Клина, не столь о наступлении на Петербург помышляя, сколь себя от корпуса сего изрядного охраняя. Того и нужно мне; а ежели и измыслит молодец сей поход на вторую столицу - так я в спину его вцеплюсь всею армиею моею; и хотел бы поглядеть я тогда, како-то он с грузом таким на плечах своих хотя и сотню вёрст одолеет.

Да и того проще: одним простым фланговым маршем на Смоленскую дорогу я ему перекрываю пути снабжения и коммуникации. Там войск у него нет; мне и драться не надо будет. Основными силами тихонько иду ему вослед, нависая ему над тылом. А активные авангарды мои последовательно линии снабжения ему перекрывают. Кстати, как умеют они уходить от генералов Наполеоновых, он, думаю, уже увидел. Оттого я и продемонстрировал ему это движение с Рязанской дороги на Калужскую - фланговый марш, - чтобы показать, каким образом я ему самый воздух перекрою, в случае движения его на Петербург! А посему уверен я: будет Наполеон сидеть в Москве, как мышка, и только умолять о мирных переговорах!

Ну, и вовсе представить не могу, чего исхотеть может Наполеон, чтобы на Владимирскую или Рязанскую дорогу обратиться. Однако же и там я по сильной партии оставил - дабы и сюда он по корпусу отрядил.

Что остаётся у него? Смоленская дорога лишь. Над коей я левым флангом своим нависаю, а Винценгероде - правым (насколько-то можно в его позиции вообще о флангах говорить). А главное - сюда направляю я активность партизан моих; вот и Дорохова, с того ещё, июньского рейда мною замеченного, с 2 тысячами отсылаю. Пусть вреда знатного в масштабах армейских и не нанесут партии сии - однако же лишать, елико возможно, подвоза неприятеля нашего, пресекать будут фуражировки его, нарушат сообщения его.

Сего и хотел я создать положения, когда уж внятно стало, что не удержать Москвы с вероятностию; сие измыслил я, стараясь найти возможность и в плохом пользу вящую для победы нашей отыскать.

Иное дело, что как только нащупалась возможность сего спокойного давления на противника, хитрый дурак этот Беннигсен стал интриговать всё более активно. Не думаю, что постиг он умишком крайним своим всю красоту стратегическую замысла моего - именно что красоту неизбежного отныне поражения Наполеона без единого более соприкосновения армий наших; за тем разве что случаем, когда погоню я его с земли нашей; да и то - и тогда буду я удерживаться по возможности от сражений, ибо и без оных войну я выиграю. Удалось! Мне всё ж удалось сие! - завлечь Наполеона, как Ахметку, в лагерь, мною окружённый, в коем он из моих лишь рук даже и пропитание получать будет! Да, ценою сего Москва стала; но Бог видит: судьба её решена стала ещё сдачею Смоленска.

Нет, Беннигсен не постиг замысла сего, но он просто тупой и упрямый враг всего, что делаю я. Ежели видит он, что мною нечто сделано и решено, - то он нарочито будет искать все возможные каверзы, дабы оспорить и поелику возможно, zunichte план мой свести. Зачем делает сие, судьбами России рискуя? Да ни за чем! ибо безразличны ему судьбы России; ему только своя судьба важна и интересна.

Не исключаю даже, что агентом Наполеона стал он уже, а наипаче - агентом англичан. Именно сим деятелям туманным туманного острова своего наиболее прельстительно, когда французы будут убивать русских, а русские - французов и желательно поболее. Ибо по истощении сих двух наций великих в борьбе - очевидно уже бессмысленной, ибо война выиграна мною, - сможет одна эта держава завладеть миром. И в том числе и нашими государствами; едва ли впрямую, но уж точно взявши под контроль их политику.

Последнее уже происходит. К армии прибыл посланник английский, генерал Вильсон. Покуда наговорил много приятностей. Как то: в армии н застал полный порядок, хороший дух войск, полные артельные котлы. Ну, да что ему? - большего знать и не надобно для интересов острова его; а то что войска всё ещё продовольствуются путём закупки и реквизиций самими частями, а не от интендантства, а отвечающий за сие генерал Беннигсен, главного штаба начальник, более занят торжества над Наполеоном путей измышлением, нежели прямыми обязанностями своими.

22 сентября. Французы потеряли нашу армию совсем из виду, и только появление казаков на Можайской дороге, напавших на французский транспорт, побудило Наполеона в ночь на день сей выслать корпус Понятовского к Подольску и отдать приказание Мюрату преследовать нашу армию по пятам. Бессьер со сводным корпусом двинут был сперва по Тульской дороге, но потом переведён на старую Калужскую, к Десне.

Хотел бы я посмотреть на выражение лица его, когда читал он донесение генерала Себастиани о том, что русская армия куда-то рассеялась. А перед авангардом лишь казачьи части, кои, впрочем, образом чудесным уже и на Смоленской дороге озоруют.

Впрочем, движение кавалерии Мюрата и корпуса Понятовского не осталось незамеченным нами. Для воспрепятствования обходу нашей позиции с фланга и тыла, Милорадович от авангарда отделил отряд, силою в 2 пехотных дивизии под начальством генерала Остермана к деревне Немчиново. В этом же направлении была послана дивизия Паскевича от войск Раевского.

На них наткнулся Мюрат и - другие стали уже французы! - не кинулся в атаку, а остановился и даже подался несколько назад, считая, по-видимому, что это авангард наступления нашего.

Но тут я запутал его ещё более, дав приказание перевести отряд Остермана несколько назад.

Тем временем отряд казачий полковника Ефремова у с. Вишняковка на Рязанской дороге разгромил сильный довольно отряд неприятеля.

Скажу, что не токмо руки потирал я, представя себе, что после всего этого творится в головах у генералов французских и у самого Наполеона. Улыбался весьма довольно, зная, что и Наполеон сигнал мой понял хорошо...

23 сентября. Ей же ей! - хотел бы я быть столь ленивым, как изображает меня Беннигсен! Совсем утонул в бумагах - кроме сего сообщить особо нечего, ибо ничего особенного с армиею не происходит.

Разве что в партиях постепенно растут дела наши. Вот рапорт Дорохова, в некотором смысле исторический, ибо начало хорошее кладёт истреблению неприятеля на новом фазисе войны нашей:

"По собрании моего отряда вчерашнего числа выступил из селения Десна в 6 часов пополудни и прибыв на Боровскую дорогу к селению Шарапову за полночь, где, узнав, что по оной идет из Смоленска много обозов, отрядил для разведывания партию, состоящую из 40 человек казаков под командою сотника Юдина. По уведомлению его, что он отследил в селе Перхушкине неприятельской обоз с большим прикрытием, на что и послано от меня еще две сотни казаков и 2 эскадрона лейб-драгун. Но сей храбрый офицер, не дождавшись еще подкрепления, ударил перед рассветом на деревню, переколол довольное количество, взял в полон двух капитанов, 5 человек офицеров и 92 человека нижних чинов и, когда некоторые к защищению своему разбежались по сараям, то он зажег оные и поднял на воздух 36 фур артиллерийских с снарядами, с коими сгорело множество людей и лошадей. Я посылаю сего храброго офицера и с ним урядника Крапивина, коих повергая справедливости фельдмаршала в поощрение прочим и надеюсь, что уважат мою просьбу, прошу произвести их в следующие чины, и храбрую ж сию команду, я надеюсь, что его светлость не оставит без внимания.

Замечание. Боровская дорога вся наполнена неприятельскими мародерами, нащот чего я предприму все меры; посланная от меня 3 партия по сей дороге к Москве не находит более ничего и оных собирают. Также по слухам пленных, что будто бы в Можайске стоит 8-й корпус дюка Добрема под командою генерала де-Ламберта.

По таковым же слухам, что будто бы генерал Домбровский отправлен из Москвы со своею дивизиею по дороге Калужской или по Боровской, о чем я не премину вернее узнать.

Посланной от меня отряд, состоящий из 150 казаков и двух лейб-драгунских эскадронов под командою полковника Сиверса, которой, напав на ариергард, прикрывающий парки, взяв в плен 6 человек офицеров и 97 человек рядовых, остальные же переколоты, и сжег также более 20 фур с снарядами. Я надеюсь, что мне позволено будет представить о сем храбром поступке полковника Сиверса и об отличившихся его сотрудниках.

Генерал Ламюз прошел, как утверждают пленные, вчерась к Москве с пятью тысячами и сорока пушками. Но сейчас я получил известие, что большое число пехоты и пушек находится от меня к Москве не далее 13 верст, почему я и думаю, что это генерал Ламюз. Я скрыл себя и не буду его беспокоить.

Пребывание мое между деревни Шараповой и Перхушкина.

Елисаветградского гусарского полка посланная партия по Боровской дороге к Москве взяла еще 15 человек пленных".

От сего, в частности, неприятель тих, арьергард сегодня даже и выстрела не произвёл - настоль запутал я генералов противных активностию с разных сторон.

Но вот бумаги...

Просто приведу основные из них за два лишь дня последних.

"N 21 Главная квартира Красная Пахра

Так как ожидаются в скором времени к армиям с разных мест лошади, то кавалерийские полки имеют немедленно собрать сколько можно из вагенбургов строевых людей, приготовя и конскую амуницию по числу оных, о чем 1-я и 2-я армии должны дать приказы начальникам вагенбургов.

Подтвердить в армиях всем медицинским чиновникам не отлучаться ни под каким предлогом от своих мест без позволения главного по армиям медицинского инспектора, дабы больные не могли оставаться без должного призрения..."

"Село Красная Пахра

Пока доставятся к армиям транспорты с провиантом, возлагаю я на господ корпусных и дивизионных начальников согласить полки искупить их попечением провиант с сего числа на четыре дни по утвержденным ценам за четверть муки по 15 руб., а крупу по 20 руб. ассигнациями. Я надеюсь, что при заботливости полковых начальников в таковой покупке затруднения не встретится, ибо известно, что есть к тому возможность деньги употребить из наличных сумм, кои пополнены будут сего ж числа; для получения ж прислать с ведомостьми о следуемых деньгах приемщиков к генерал-провиантмейстеру обеих армий".

"N 11 Лагерь при Красной Пахре.

Половина первого часа пополудни

По дошедшим сведениям известно, что неприятель партиями своими имеет разъезды поблизости города Коломны. Его светлость удивляется сему, ибо досель полагал он полковника Ефремова с двумя казачьими полками на Рязанской дороге, буде же ваше превосходительство его к себе присоединили, то покорнейше прошу вас опять отрядить сильную партию казаков к сей стороне, дабы удостовериться в неприятельских движениях и, если возможно, заставить его отступить".

Самоволие, самоволие генералов наших! К сожалению, с умом соответствующим не в лад деятельствующее...

"N 14 Главная квартира Красная Пахра

По рапорту вашего высокопревосходительства генералу от кавалерии Беннигсену за N 2388 его светлости угодно было приказать, дабы разъезды были посылаемы вперед и по сторонам как можно далее, а генерал-майору Шевичу поставить в непременную обязанность открытие неприятеля, особенно дороги Серпуховская и Новая Калужская должны быть наблюдаемы и открыты.

Генерал-лейтенант Коновницын"

Раевскому изнова:

"Старайтесь всячески иметь самые вернейшие сведения о неприятеле, и для того должны казаки делать частые разъезды во все стороны, чтобы открыть настоящее направление неприятельских сил. Сие есть воля г-на главнокомандующего генерал-фельдмаршала".

А то успокоился, расслабился герой наш Салтановский! Из главной квартиры не вылезает, а меж тем иною разведкою, не его, установлено, что французы от Боровской переправы следуют по Коломенской дороге и подходят к сел. Становому.

Богданову письмо:

"N 145 Село Красная Пахра

Милостивый государь мой Николай Иванович!

После отношения моего вашему превосходительству 7 сентября о доставлении к армиям от Тульского ополчения 2000 лошадей признал я нужным требовать только 500, решаясь, чтобы казачьи конные полки сего ополчения остались конными и обращены были к 1-й и 2-й армиям под командою г. генерал-майора князя Щербатова немедленно, оставя для разъездов по Тульской губернии 4 эскадрона, что и поручаю вам привести в движение, предуведомя меня о выступлении их. Вместе с оными полками извольте, ваше превосходительство, отправить и конную роту артиллерии, имеющую лошадей, а другую отрядить, когда ими укомплектуется. Впрочем, что дворянство в пополнение казачьих лошадей, сюда требуемых, готово пожертвовать вновь таковыми, то не оставьте уверить оное, что я приемлю сие новым доказательством неограниченного усердия дворян к общему нашему благу и не премину представить государю императору.

Уведомляю при сем ваше превосходительство, что кадетам Александровского училища, которые в военную службу вступят охотно, я готов офицерские чины доставить.

С совершенным почтением пребуду вашего превосходительства всепокорный слуга

князь Г.-Кутузов

Кадет однако же не моложе по крайней мере 17 лет".

Барклаю:

"N 147

В дополнение отношения моего вчерашнего числа N 1422 предлагаю по малочисленности сводных гренадерских баталионов, при армии вашей находящихся, укомплектовать оными гренадерскую дивизию. Таким образом и полки, от которых они откомандированы, не должны уже считать их себе принадлежащими.

Что же касается до переформирования кавалерийских полков, то по случаю имеющих прибыть к армии довольного числа кавалерийских лошадей я рассудил оными их укомплектовать. За сим благоволите, ваше высокопревосходительство, приказать поспешнее при кавалерийских полках и вагенбурге ближнем опешелых людей, с их седлами находящихся, собирать, коими на новых лошадях освежитца должна наша кавалерия.

С сим вместе и откомандированные от полков гренадерских дивизий гренадеры для составления гренадерских баталионов должны войтить в состав своих гренадерских полков.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Ему же:

"N 148

По воле его светлости господина генерал-фельдмаршала препровождаю при сем 25 экземпляров, доставленных по высочайшему повелению, лондонской газеты о знаменитой победе, одержанной лордом Веллингтоном над французскими войсками в Гишпании , и прокламацию португальцам и гишпанцам, в неприятельской армии находящимся, с тем, чтоб ваше высокопревосходительство употребили возможные способы для распространения известия сего и прокламации в французской армии".

Продовольствие:

"N 155 Главная квартира Красная Пахра

Остающиеся от упраздняемых полков и сводных баталионов провиантские фуры предлагаю вашему высокопревосходительству приказать обратить на составление подвижных магазейнов с их фурлейтами, лошадьми и упряжью и сдать в ведомство управляющего продовольствием армий господина сенатора Ланского; для исправного содержания таковых подвижных провиантских отделений командировать от каждого корпуса по одному штаб-офицеру и от каждой дивизии по одному обер-офицеру, которых штаб-офицеры приняв обязаны будут явиться немедленно к господину управляющему продовольствием армий для получения дальнейшего направления, прочий же полковой обоз должен быть обращен с командами, идущими для формирования полков.

Князь Г.-Кутузов"

Организовал несколько по-новому

Пионеров наших:

"N 22 Главная квартира село Красная Пахра

Всем пяти пионерным ротам и одной минерной состоять в команде инженер-генерал-майора Ивашева. К каждой из сих рот предполагается с пристойным числом офицеров придать ратников по 500 человек, которых взять от остающегося еще без распределения Смоленского ополчения и из армий 1-й и 2-й, что представляется исполнить генерал-майору Ивашеву чрез представление его к г.г. главнокомандующим. Сверх сего ему же составить команду из 600 человек конных ратников, которую удобно было бы обращать впереди армии для исправления дорог без утомления людей. А пионерные роты во время марша армии разделятся так, чтобы одни за кавалериею исправлять могли дороги для колонн пехоты, а другие за нею для ариергарда, в лагере же в случае полевых укреплений имеют быть роты сии употребляемы в работы по требованиям инженеров.

Шанцевым инструментом снабжены будут роты тем, которой уже поступил в ведение генерал-майора Ивашева.

От 1-й и 2-й армий о господах генералах, штаб- и обер-офицерах и протчих чинах, которые заслуживают награды и следуют быть представлены к оной, ожидаю я в безотлагательном времени представления.

Санкт-Петербургского ополчения порутчики Данилевской-Михайловский и Казначеев пожалованы кавалерами ордена св. Анны 3-го класса.

Князь Г.-Кутузов"

Остерману:

"Поелику ваше сиятельство занимаете дер.Александрову и Песьеву, то и выходит, что ваш корпус положением своим составит наш авангард, ибо армия имеет перейтить на то место, где стоял 2-й корпус, став правым флангом к лесам, а левым в направлении к господскому двору, где расположена главная квартира. И потому, ваше сиятельство, будучи атакованы неприятелем, имеете мало-помалу отступить мимо дер. Немчиново к лесам, в тылу вашем находящимся, и занять положением вашим центральную позицию между правым флангом армии и дивизией ген.-май. Паскевича, которому предстоит закрывать Чириковскую дорогу.

Князь Г.-Кутузов"

Ушакову:

"N 16 Главная квартира Красная Пахра.

В 8-м часу утра

Повеление следовать к армии как можно поспешнее с войсками по той причине, что неприятель берет направление на него. Обозам велено, ежели не могут следовать за ним, своротить влево на Старую Калужскую дорогу к селу Вороново и там дожидаться дальнейших повелений".

То ж - Милорадовичу:

"N17 Главная квартира Красная Пахра.

В 9-м часу утра

Его светлости угодно было приказать, чтобы авангард под начальством вашего высокопревосходительства сближился бы к армии и остановился в трех или пяти верстах при дороге в удобном месте, оставя передовые казачьи посты на старых местах, по случаю движения неприятеля на наш правый фланг.

Генерал-лейтенант Коновницын"

А Милорадовичу, при всех достоинствах его, напоминать надобно:

"N19 Главная квартира Красная Пахра

По случаю движения авангарда его светлость приказал, дабы ваше высокопревосходительство благоволили о том приказать дать знать г-ну генерал-майору Дорохову, равно сообщать ему все сведения, получаемые вами о неприятеле.

Генерал-лейтенант Коновницын"

Ермолову:

"N 21

Его светлость приказал послать пристойную конную команду в деревню Горки, в 12-ти верстах отсель, дабы схватить находящихся в оной деревне французских мародеров в числе 120 человек. При сем посылается проводник из помянутой деревни Горки.

Генерал-лейтенант Коновницын"

Вновь Милорадовичу:

"Лагерь при Красной Пахре.

Половина третьего пополудни

Фальшивые известия, полученные о движении неприятеля, якобы он идет от Никитского на Чириков в тыл нашей армии, побудили его светлость дать приказание сближить вас к армии, оставя передовые ваши посты на тех же местах. Находя более нужным вам быть в позиции при Десне, имеете, ваше высокопревосходительство, обратно туда выступить.

Генерал Беннигсен"

Вновь Раевскому:

"N 22

В рапортах вашего превосходительства, полученных вчерашнего числа вечером и сегодня в 3-м часу пополуночи, в.превосходительство извещали о соединении неприятеля в больших силах с дороги Каширской на Серпуховскую против Подольска, но как по сей час никаких дальных известий касательно сему предмету в получении не имеется, то его светлость приказать изволил, дабы в. пр. благоволили уведомить: находится ли еще неприятель против Подольска, а ежели нет и в каком количестве. Что же касается до места, к которому посты ваши могли соединиться с армиею, то сего по движениям оной, кои от перемен обстоятельств зависеть могут, в точности определить невозможно".

О картах не забыть!

"N 26

Карты, присланные вашим превосходительством, не довольно подробны, почему его светл. приказали доставить все карты уездные, так называемые межевые, в большом масштабе, с означением всех малых дорожек, лесов и болог, каковые находились в Московской межевой конторе, но в коих тогда не полагали иметь нужды".

И героев не забыть наших! Написал царю:

"Главная квартира село Красная Пахра

34-го егерского полка фельдфебель Золотов в бывшем сражении в 26-й день августа при Бородине за взятье французского генерала Бонами в плен по власти, высочайше мне данной, произведен в подпорутчики, о чем вашему императорскому величеству на утверждение всеподданнейше представляю.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Подкрепления! Это Лобанову-Ростовскому:

"N 160 Село Красная Пахра

Полкам, вашим сиятельством сформированным, предлагаю предписать следовать к армии. Мнение мое, дабы не обременять армию людьми, к службе малоспособными, тех из них, кои совершенно найдутца ненадежными, обратить в Нижний-Новгород, где содействием вашего сиятельства предположено формировать новые полки, и для того предлагаю всех таковых, отделя обще с больными, препроводить в ту губернию по усмотрению вашему в удобное место; равно естли есть и новые полки к употреблению в дело ненадежные, то предоставляю вам обратить их туда же. Вашего же сиятельства прошу поспешить в Нижний-Новгород и занятца спешным сформированием полков, там составитца предполагаемых, для чего командированы к вам будут из полков люди, что увидите из прилагаемой у сего копии.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Голицыну, начальнику Владиминского ополчения:

"N 161 Село Красная Пахра

На рапорт вашего сиятельства N 293 ответствую, что поелику доселе на дороге, где вы с ополчением находитесь, кроме разве малых неприятельских партий и мародеров, более наступления нет, то и слишком достаточны силы ваши для отражения оных.

Естли же бы неприятель несоразмерными силами на вас наступил, в таком случае отдалиться ополчению ко Владимиру.

Драгун же московской полиции, как, слышу я, во Владимире находящихся, употребить можете для разъездов впереди.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

О медицине и средствах перевязочных:

"Главный медицинский по армиям Виллие предполагает отправленные из Кулакова по Коломенской дороге вещи, состоящие в корпии, бинтах, компрессах, аптеках, уксусе, вине и пр. и признанные необходимо нужными для 2-й, 3-й и 4-й и дальнейших перевязок раненых, обратить сюда и постановить правилом, чтоб запас сей не отдалялся никогда от армии, как на 15 и 20 верст, почему и предлагаю вашему превосходительству транспорт с сими припасами возвратить по прилагаемому маршруту к армии и содержать его в означенной дистанции.

Маршрут:

Переправясь чрез Оку тем берегом на Каширу и Серпухов,

далее от Сафоново

село Воскресенское

Чериково

Красная Пахра

В городе Серпухове, остановись, узнать о месте пребывания главной квартиры, которое в течение сего времени может перемениться".

Где медицина, там и о почте позаботиться надобно:

"N 167 Главная квартира Красная Пахра

Так как вы по высочайшему его императорского величества указу, в отличие от других инспекторов почт, наименованы полевым инспектором почт и избраны его величеством для наблюдения за исправностию почт вообще, то по отличной вашей деятельности и расторопности предписываю вам оставаться при мне и принять в полное и непосредственное ваше заведывание и распоряжение полевых почтдиректоров с их почтамтами, чиновниками и служителями, из коих учредить полевой почтамт при главном моем дежурстве с надлежащим его действием и восстановить полевую курьерскую почту для отправляемых по воинским надобностям, для которой иметь лошадей по мере надобности; также делать прибавку на почтовых станциях лошадей для безостановочного проезда фельдъегерей и курьеров, сколько где по местному вашему соображению признано нужным будет, и восстановить новые тракты по сношению с господином дежурным генералом и генерал-квартермистром, для чего о выполнении ваших требований прилагаю у сего открытое предписание. Полевой почты курьерских лошадей и ямщиков довольствовать казенным фуражем и провиантом.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Ростопчину:

"Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Получа отношение вашего сиятельства в рассуждении отправления из Владимира к армии команд, Московской бывшей управе принадлежащих, имею честь ответствовать в разрешение, что я согласен на оставление их во Владимире, отдавая и впротчем на ваше рассмотрение существование сих команд.

С совершенным почтением и преданностию честь имею быть вашего сиятельства покорнейший слуга

князь Г.-Кутузов"

Горчакову:

"N73 Село Красная Пахра

Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!

В сходствие отношения вашего сиятельства на счет инженер-генерал-лейтенанта Оппермана, имею вас уведомить, что он по сведениям своим о местоположениях, где производятся теперь военные действия, не токмо полезен, но даже весьма нужен, почему и прошу покорно ваше сиятельство употребить ваше старание о скорейшем его к армии командировании".

Это за два дни! И это - часть лишь!

Не ропщу на то,, впрочем: такова доля командующего. И пока, вроде бы, дело движется - как к большей организованности армии, так и к победе над Бонапартом вообще.

Заезжал, правда, верхолёт тут царский на главную квартиру - флигель-адъютант полковник Чернышёв. Привёз стратегический план, некими мудрецами царскосельскими разработанный. Но главное- пренесносно учил меня войну правильно вести. Меня! Полковник!

Какое сражение выиграл сей полковник, позволено бы спросить? Но нет такового!

И тем не менее он мне заявил, что, дескать, движение нашей армии к Можайской дороге, обходя правый фланг неприятеля и угрожая тылу его, могло бы иметь счастливейшие последствии, ежели бы его производили решительнее! У Александра прямо талант окружать сея напыщенными ничтожествами, не соображающими ничего в военном деле!

Уж я не стал, конечно, спрашивать у жалкого сего человечка,. знает ли он позиции годные на том месте, где предлагает он решительно угрожать тылу французскому. Не стал и говорить, что пока я буду искать тылы неприятеля в разорённом крае, оный препожалует в тылы, да ещё с опорою на продовольственные и пороховые магазейны юга России, кои я прикрывать естественным образом уже не смогу. Не стал интересоваться, чем продовольствовать я буду армию свою возле Можайска или Вереи.

Я просто глядел на этого вертихвоста наглого и думал о том, куда заведут они Россию, когда мы уйдём к Богу. Вот он тот же типаж, что вот таким же легкомыслием и наглою самоуверенностью своей устроил нам поражение при Аустерлице, поражение, в котором после обвинил меня!

Зачин, впрочем, за царём, это ясно. В самом плане их, так сказать, стратегическом, видна уже заносчивость, очередным поражением чреватая.

Я уже отдал приказание Чичагову, оставя уже в покое удачно действующую армию Тормасова для прикрытия Волыни и тем оттягивания на себя сил Ренье, следовать с Молдавскою армиею через Мозырь, Рогачев на Могилев для сближения с большими действующими армиями и угрожения неприятеля в тыл. Чем достигается сразу две пользы: воздействие на неприятеля сразу на долгом пространстве, когда не знает он, куда перебросить войски, дабы опровергнуть незнаемое движение наше; и прямая локтевая связь между армиями от Москвы до самой границы.

Этот же павлин возразил мне, что по сему предположению нельзя бы было достигнуть полезной цели -- отрезать князя Шварценберга и Ренье от главной неприятельской армии и от Минской губернии. Зачем их отрезать, скажите на милость? Они и так операционного не взаимодействуют. Именно оное хочу я противопоставить сему разрыву неприятеля сил - а вместо этого предлагают мне самому силы разорвать свои, чтобы сделать что? - сделать то, что Наполеон уже и без меня сотворил! Или, вернее, что я заставил его сотворить!

Что было делать мне? Только сотворить шутку несложную, чтобы на будущее в одну лужу посадить всех стратегов этих бесполезных, во главе с ненавистником моим. Посему отвечал я, что, хотя и чувствую совершенную справедливость вышеозначенных примечаний и неоспоримую пользу предполагаемого плана, однако же не хочу без совета генерала Беннигсена решиться, и потому приказал ему сделать подробный и полный экстракт на французском языке содержанию всех бумаг, им привезённых. Радетель ведь наш славы и доблести русской языка русского не знает!

Как и ожидать следовало, Беннигсен был во всём мнением своим согласен с начертанным планом, после чего я и велел произвесть его в действие без всякой перемены. Сие для дела безразлично: уверен я, что и сей свой манёвр верхолёты эти, в особенности Чичагов, провести не смогут. Вот бы Беннигсена к Чичагову начальником штаба заслать!

После сего осталось только завершить эпизод сей рапортом к царю, который освобождал бы совесть мою и меня от упрёков потомства:

"Село Красная Пахра

Высочайшие вашего императорского величества рескрипты о новых военных предположениях со списками с повелений адмиралу Чичагову и другим начальникам имел я щастие получить с флигель-адъютантом вашего величества полковником Чернышевым. До сего, сообразно с операционною моею линиею, сделал было я Тормасову и Чичагову предписания, которые при сем в копиях поднося,-- изволите усмотреть малое различие в полученном вновь плане вашего императорского величества, по которому исполнение должно быть неразлучно по принятым уже мерам корпуса графа Штейнгеля, почему оставил я план сей, объясненный мне подробно флигель-адъютантом Чернышевым, в полной его силе.

Сказать должно, что отдаленные диверсии от главного действия войны не могут иметь над нею такого влияния, как ближние, и для того, естли бы случились препятствия в подробном исполнении плана, данного адмиралу Чичагову, в таком случае, все однако же, не должен он терять из виду перейти на неприятельскую операционную линию или, соображаясь с армиею графа Витгенштейна, или сколь можно скорее приближиться к окрестностям Могилева. Сим заботливее сделается положение главных неприятельских сил и тем скорее вынужденным он будет оставить сердце России".

Словом, сказал всё предельно ясно. Вина за могущие быть от плана их последствия ложится теперь на их головы. Ну, а для полноты действия предписал Чичагову строго выполнять повеления дружка его, царя. Пускай оба повеселят потомков наших!

"Милостивый государь мой Павел Васильевич!

В последнем отношении моем к вашему высокопревосходительству известил я вас о тех предположениях, которые имел я в виду, и о вашем содействии. Теперь же, удостоясь получить высочайший его императорского величества рескрипт с изображением мер, гораздо сообразнейших с общим операционным планом, поспешаю препроводить оный в списке, дабы вы от произведения в действо прежних моих соображений удержалися, а приступили к исполнению высочайшей воли. Из прилагаемых при сем списков с высочайших повелений ко мне и к другим начальникам усмотрите вы, что армии, высочайше вам вверенной, предстоит новое направление к общей цели. Не буду я здесь распространяться нащет всех подробностей новых операций, тем менее, что его императорского величества г. флигель-адъютант Чернышев по особенной высочайшей к нему доверенности привез все предписания, уже им читанные, и снабден он от государя императора многими изустными наставлениями для пояснения и пополнения всего, до общего плана сего касающегося.

С сим отправляется он и к вашему высокопревосходительству.

Но в случае военных действий его величество соизволяет, чтобы он употреблен был в командование особым отрядом.

Теперь остаюсь я в полном удостоверении, что вы, милостивый государь мой, с известною вашею деятельностию и рвением поспешите выполнить на вас возложенное, и буду ожидать ваших извещений так, как и я не премину вас часто и подробно уведомлять о всех и самомалейших движениях и действиях моих армий".

24 сентября. Событий мало. Разве что случился разгром сильного французского отряда партизанами Давыдова у Вязьмы.

Посему приведу рапорт свой, хотя и не нынешнего числа, но о фланговом марше нашем, в коем ещё раз всякому разумному человеку понять даю, зачем это устроено было так. Ибо оному человеку внятно вполне, как позиция наша облегчает действие лёгких партий, о результатах которого и в рапорте же сказано.

Это один стратегический механисмус действует! А они хотят Чичагову армию целую отдать, чтобы тот Минск взял неведом для чего!

Нет, это же ни в какие ворота не лезет! Приезжает какой-то полковник свитский, который пороха не нюхал - и начинает внушать фельдмаршалу, что тот делать должен! А по итогу речений сих и получается - вместо сплошной линии окружения стратегического некая большая армия собрана в кучу, должная занять зачем-то Минск. И что? Во-первых, она всё равно недостаточно большая, чтобы выдержать удар всей армии Наполеона. А во-вторых, вы, прежде чем стратегничать, стратегов бы вырастили, что ли. А то ведь история дама коварная и мстительная: она явно ещё отомстит мальчонкам свитским да адмиралам без флота, решившим в стратегию поиграться.

"Село Красная Пахра

Армия, находясь ныне на Старой Калужской дороге и положением своим прикрывая Тулу, Калугу, Орел, удачно совершила то движение, которое всеподданнейше излагал в донесении моем от 6-го числа.

Армия, делая фланговое движение на сию дорогу, по переправе через Москву-реку, для скрытности сего направления, вводила неприятеля на всяком своем марше в недоумение, направляясь сама к известному пункту, маскировалась между тем фальшивыми движениями легких войск, делая демонстрации то к Коломне, то к .Серпухову, за коими и неприятель большими партиями следовал. Ариергард, перешед реку Пахру, следовал и находится параллельно от армии к Москве в десяти верстах и с самого поворота от Коломенской дороги не был тревожим неприятелем. Неприятель, потеряв из виду нашу армию, оставаясь в недоумении, посылает сильные отряды на разные пункты для открытия нас. 7-го числа генерал-майор Иловайской 11-й с частию казаков и Мариупольскими гусарами, узнав его у селения Знаменска, атаковал четыре его конные полка, взяв в плен за 200 человек с полковником, 16-ю офицерами и 40 унтер-офицерами, много положил их на месте и разбил совершенно.

Разъезды наши также приводят много пленных, так что вчерашний и сегодняшний день по 500. Ныне, став на сей дороге и приближась к тылу неприятельскому к Можайской дороге послал я с генерал-майором Дороховым сильный отряд действовать на оной, от которого имею сегодня рапорт, что он уже успел взять 6 офицеров и 200 рядовых. Между тем Ахтырского гусарского полка подполковник Давыдов с 150 человеками легкой кавалерии уже давно живет между Гжатска и Можайска и удачно действует на неприятельские коммуникации.

Главная забота, которою теперь занимаемся, есть укомплектование войск. Сегодня ожидается из Калуги генерал-майор Ушаков и с ним пехоты формирования Милорадовича до 6000 человек, два Рязанские полка формирования князя Лобанова, которые, говорят, довольно хороши. С Ушаковым и за 1000 лошадей для кавалерии. Сверх того Рязанское ополчение дает мне 800 лошадей, Тульское 500 и 12 эскадронов порядочной казачьей конницы формирования князя Щербатова.

Я при сем случае всеподданнейшим долгом щитаю свидетельствовать перед вашим императорским величеством об успехе, с коим большая часть Тульского ополчения сформирована; се видел посылаемой от меня вашего величества генерал-адъютант Уваров.

Сии прибывающие лошади и конница весьма мне вовремя, ибо многие части кавалерии от беспрестанных действий весьма ослабели, так что из четырех эскадронов едва составиться могут два, как то: 2-й и 3-й кавалерийские корпуса. Теперь же, достигнув предполагаемой точки операций армии, для действия в тылу неприятеля кавалерия весьма нужна. Войска Донского атаман Платов уверяет меня, что много у него казаков в скором времени прибыть должны к армии, из коих оных голову полагает уже в Воронеже.

Получив повеление вашего величества об укомплектовании армии одной дивизии другою, я рассудил, не уничтожая дивизий, но один полк пехотный и один егерской в каждой употребить на укомплектование прочих четырех, за тем остающихся. По 60 человек от расформированных полков при приличном числе офицеров, унтер-офицеров, музыкантов и от обеих расформированных полков по одному штаб-офицеру, составив от каждой армии команды, вместе отправить под начальством старшего штаб-офицера и с знаменами в Нижний-Новгород на предмет, желаемый вашим величеством. Сим способом дивизии те же самые останутся, четыре полка в каждой укомплектуются, а расформированные полки будут переобразовываемы и по-мере того прибывать к армии.

Генерал-адъютант граф Винценгероде стоит на Тверской дороге, имея отряд и по Ярославской, и вместе с действиями армии на Можайскую дорогу будет и он на оную действовать.

Генерал Дорохов рапортует сейчас, что он открыл по дороге от Можайска к Москве корпус, состоящий из пехоты, конницы и артиллерии генерала Ламюза. Прочее ваше величество усмотреть изволите из подносимых в подлиннике рапортов Дорохова касательно дороги Можайской, сейчас полученных.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Ну и, коли уж дело опять о бумагах зашло, а на аванпостах наших затишье, то и паки приведу здесь, скольки работы приходится на день.

Далее уж не буду того сам себе доказывать, что лениться мне только после смерти придётся, но зане хочу потом вспоминать, каково было в сии дни спокойные, о которых историки едва и вспомнят.

"N 23 Главная квартира Красная Пахра

Полевой почтамт при дежурстве моем восстановлен с 11-го числа сентября. Прием письменной корреспонденции будет ежедневно, тоже и раздача получаемых бумаг и писем".

Милорадовичу Беннигсен за моею апробациею:

"Главная квартира село Красная Пахра

Предлагаю вашему высокопревосходительству атаковать неприятеля, против вас в деревне Десне остановившегося, завтра 13-го числа в 5 часов пополуночи и потому извольте разделиться на три колонны: правая пойдет от дер. Ватутинки на дер. Толстиково, где, переправясь по мосту, на реке Десне находящемуся, продолжает ход свой так, чтоб взять неприятеля в левый фланг при дер. Ракиткине. Средняя колонна выступает немного позднее и идет прямо по Московской дороге. Левая, состоящая из одной кавалерии, может сделать скрытной марш и итти чрез сельцо Фоминское, дер. Кнутову, дер. Марьину, сельцо Филимонцово, где остановится в лесах; когда же услышит сия колонна, что неприятель при Десне нами атакован, тогда идет чрез дер. Летово на большую дорогу к дер. Малые Сосенки, стараясь отрезать неприятелю отступление. Впрочем представляется все на ваше благорассмотрение. Из главного лагеря армии отряжен будет 4-й корпус и 2-й кавалерийской на подкрепление к вашему высокопревосходительству. По прогнании неприятеля авангард ваш возвращается к Десне, а 4-й корпус в лагерь. В сей день имеет генерал-лейтенант Раевской сделать фальшивую атаку на неприятеля, против его находящегося, и отнюдь не завязывать дела, дабы тем развлечь силы его. От первых пленных нужно будет узнать о действительных неприятельских силах, дабы отсель послать такое число войск, на которое бы вам отступить можно было.

Генерал от кавалерии Беннигсен".

Ермолову:

"Его светлость приказал генералу Милорадовичу сделать завтра в 5 часов пополуночи атаку на неприятеля, генералу же Раевскому потревожить неприятеля, противу его находящегося, одною фальшивою атакою и для того приказал вас уведомить, чтобы в 4 часа послать отсюда из лагеря 4-й корпус и 2-й кавалерийской единственно для подкрепления генерала Милорадовича, который оные употребит, если нужда того востребует".

Милорадовичу, чтобы унять аппетиты Беннигсена на жертвование солдатом русским:

"Лагерь при Красной Пахре-

В 7-м часу пополудни

Поелику вашему высокопревосходительству назначено завтра атаковать неприятеля, то желательно мне, чтобы вы от пленных узнали наверное, нет ли поблизости больших неприятельских сил, могущих подкрепить ариергард и чрез то завязать генеральное дело, наведши неприятеля на нас. Я, ожидая большие подкрепления, хочу сим повременить, а подкрепясь новыми силами, дать неприятелю генеральное сражение, и потому избегайте сего случая. Ежели бы и предвидели, что вам удобно атаковать неприятеля, то и тогда довольствуйтесь занятием Десны.

Князь Г.-Кутузов"

Вот только в тот же день пришлось нам отменить наступление сие. И снова закрутилась карусель приказов и распоряжений, кои только через меня и могут апробированы быть.

Милорадовичу:

"В 8-м часу

Предполагаемая атака вами на неприятеля по встретившимся обстоятельствам отменяется, почему ваше высокопревосходительство остаетесь в прежнем положении".

Ему же - от Толя, ибо Милорадович возопил буквально, что его совершенно запутали:

"Известие, данное вашим высокопревосходительством генералу Коновницыну, я распечатал и имею честь вас уведомить, что повеление первое было от генерала Беннигсена атаковать, второе повеление, от его светлости посланное в семь часов, повторяло первое повеление. Третье и последнее повеление было в восемь часов от Беннигсена, которыми отменилась атака. Не менее того должен я вам доложить, что так как вам не велено атаковать, а полагают, что вы можете быть атакованным, то и приказано 4-му корпусу и 2-му кавалерийскому быть готовым на ваше подкрепление, буде вы будете атакованы.

Полковник Толь".

Барклаю:

"Предположенного расформирования некоторых полков на пополнение других, о коем предложено было вашему высокопревосходительству от 9 сентября под N 142 2, признаю я полезнейшим в действие не производить как для того, чтобы удалить от полков и команд расчеты между собою и с департаментами коллегии, так и потому, чтобы не посылать из армии из лучших людей команды, и особливо, чтобы сохранить состав полков. Вместо же того полагаю обратить на укомплектование армий прибывающие вновь формированные полки, разделяя их сколько возможно с меньшим раздроблением баталионами или более по полкам.

На сей конец прибывшие из Калуги 6 пехотных баталионов под командою г. генерал-майора Ушакова предлагаю вашему высокопревосходительству распределить по пехотным полкам иачальствуемой вами 1-й армии. За сим в 1-ю и во 2-ю армию поступят из Рязани вскоре ожидаемые полки, а дабы мне известно было, сколько каких чинов в каком полку недоставать будет, доставьте ко мне как наипоспешнее ведомости. Между тем в Нижний-Новгород для формирования новых полков отделить команды по 30 человек старослужащих с пристойным числом офицеров и унтер-офицеров из каждого баталиона из пришедших под командою генерал-майора Ушакова и впредь сие принять основанием, но егерские полки сформировать из двух в один, как уже назначено было, и в наполнение их егерские баталионы, ныне прибывшие, обратить.

Пришедшие под командою генерал-майора Ушакова эскадроны, чтобы усилить кавалерию и существование эскадронов сохранить, Литовского полка эскадрон причислить к своему полку и прочие, как то: Александрийского гусарского 1, Татарского уланского 2, драгунских--Стародубовского 1, Тверского 1, Житомирского 1 и Арзамазского 1, прикомандировать до времени к полкам по роду их службы, гусар к гусарам, а драгун к драгунам и улан к уланам.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

О раненых:

"N 176 Село Красная Пахра

До сведения моего дошло, что во время бытности вашего превосходительства в Коломне собран там гошпиталь с множеством больных, коих число ежедневно умножалось и теперь дошло почти, как говорят, до 3000. Между тем неприятель сильными партиями находится даже за Бронницами. Невзирая на толь крайнее положение, больные в Коломенской гошпитали были оставлены почти без присмотра. Мог ли я думать, чтобы ваше превосходительство оттуда удалились, не сделав вашего о сих нещастных распоряжения? Сие самое ставит меня в необходимость препоручить под личную ответственность вашу пред государем императором распорядиться так, чтобы больные немедленно отправлены были водою в Елатьму или Касимов с преподанием всей помощи, какую положение их требует. Для ускорения же сего на первой раз с сим вместе я послал туда майора Рудаковского с тем, чтобы он всеми мерами старался дать пособие, требуя на то помощи от гражданств, а денег от коломенского казначейства.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

И ещё пять предприсаний об осмотре госпиталей.

Лобанову-Ростовскому:

"N 183 Село Красная Пахра

В разрешение отношения вашего сиятельства под N 423 о недостатке провианта для ваших войск прилагаю у сего ведомость транспортам, идущим из Калуги во Владимир, и предлагаю воспользоваться теми, кои найдутся вам подручными. Сверх того я рассудил, чтобы знатнейшие места, на Оке реке находящиеся, для сбережения их и соблюдения правительства, в них учрежденного, заняты были малыми нашими гарнизонами и вследствие того ваше сиятельство откомандируете от себя в Коломну, Серпухов и Каширу в каждый из них по две роты, которых должность будет охранение тех мест и берегов реки, где они находятся, от малых партий неприятельских и ловить всех солдат, от войск отлучающихся.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Казакам прибывающим:

"Вручитель сего посылается для узнания, где оные полки находятся, какими маршами следуют и когда прибыть к армии надеются. При сем ожидать буду рапорта о том, где могут и протчие, следующие за ними с Дону полки, теперь находиться.

Предписываю притом иттить вам скорыми маршами, дорогою соблюдать спокойствие в жителях, в противность чего строго мне ответствовать будете. Сверх того из всякого города, которой проходить будете, мне о следовании вашем предварять, о числе же сих полков буду ожидать рапорта".

О выздоровевших солдатах и их отправке в армию:

"По воле его светлости господина генерал-фельдмаршала предписываю вам отправиться без малейшего отлагательства на Коломну, Касимов, Владимир и Ярославль, а оттоль и обратно, где пересмотреть в вагенбургах и гошпиталях раненых, и тех, кои выздоровели, из принадлежащих 1-й и 2-й армиям обратить к оным, поручив их офицерам выздоровевшим или другим, сюда следующим, и дав им сообразно обстоятельствам маршруты к достижению армии; в чем же надобность встретится, требуйте пособии силою сего от военных и гражданских начальников. На прогоны и непредвидимые надобности отпущается вам триста рублей, о расходе коих представите отчет; я полагаюсь на ваше усердие к службе, что вы поручение сие исполните с успехом".

Начальнику Нижегородского ополчения:

"Вследствие рапорта вашего сиятельства от 7 сентября за N 74 г, коим вы доносите о формировании вверенного вам ополчения 3-го округа и о том, сколь много для скорейшего движения сбора людей споспешествовать может остановление проходящего чрез Нижний-Новгород казачьего полка, -- я с мнением вашего сиятельства совершенно согласен, почему предлагаю вам, предъявив сие одному из проходящих полков, силою оного таковой остановить и употреблять по благорассмотрению вашего сиятельства".

Барклаю о лошадях:

"По приказанию его светлости посылаются у сего к вашему высокопревосходительству приведенные из Тульского ополчения 497 и собранных Войска Донского атаманом Платовым 180, а всего 677 лошадей, которых просит вас приказать распределить в полки и артиллерию по роду их способностей".

Ему же:

"Милостивый государь мой Михайло Богданович!

При будущих представлениях к награждению медицинских чиновников желательно б мне было, чтоб таковые представления всегда делаемы ко мне были с согласия инспектора над медицинскою по армии частию действительного статского советника Виллие. Прося о сем ваше высокопревосходительство, имею честь быть с совершенным почтением, милостивый государь мой, вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Г.-Кутузов"

Богданову - чтобы приостановил вывоз из Тулы имущества оружейного завода, ибо не сдам я Тулы:

"В разрешение рапортов ко мне вашего превосходительства сего месяца от 8 и 9 чисел за N 4511 и 45722 предлагаю:

1-е, вывоз тягостей из Тульского оружейного завода приостановить; 2-е, все транспорты, следующие чрез Тулу, отправлять уже к армии в главную квартиру; относительно же предписания вашего Тульской казенной палате о выдаче сумм по требованиям проходящих транспортов и начальников военных лазаретов для содержания и продовольствия больных и казенных лошадей я не только разрешаю вас в сем случае, но еще долгом поставляю объявить мою благодарность за таковое благоразумное распоряжение вашего превосходительства.

Подписал: князь Г.-Кутузов"

То же - Яковлеву в Брянск:

"Милостивый государь мой Петр Иванович!

В разрешение на отношения вашего превосходительства ко мне от 9 сентября за N 6512 и 6453 2 предлагаю: вывозом брянских запасных парков и прочего, как не настоит еще никаковой опасности вверенной вам губернии, приостановиться впредь до предписания; распоряжения же ваши нащет скупки лошадей во всей их силе одобряю.

Пребываю с истинным почтением, милостивый государь мой,

вашего превосходительства всепокорный слуга".

Ланскому - снова о раненых:

"На рапорт ваш ко мне сего месяца от 10-го числа за N 677 коим испрашиваете моего разрешения согласить подрядчика, который бы взял на себя продовольствие больных и раненых, уведомляю ваше превосходительство, что я на сие не могу дать моего предписания по той наиболее причине, что я уже поставил правилом возложить сие на попечение господ гражданских губернаторов".

Всё? Нет, но большая часть. А ещё множество разговоров, устных распоряжений и прочего такого. Устаю, сил нет. Глаза под вечер слезятся. Маняшка опять дуется: хоть и мила невообразимо в форме казачка, но то недосуг заниматься с нею, то сил нет...

25 сентября. А возможно ли то, что Беннигсен столь зол на меня из-за того, что у него никогда на маняшек сил уже нет? А то ведь эта чаровница всё-таки растормошила меня вчера! Уж я и глаз не открывал - так она сама всё содеяла. А Беннигсен приходил ночью, да его и на порог не пустили - сказали: сплю я.

Впрочем, и впрямь поспал сладко. А Беннигсен точно: оттого и фанаберийствует злобно, что не может уже сего по возрасту своему. Никого ведь даже хотя и из маркитанток ни разу рядом с ним не видели.

Впрочем, пустое. Мне с ним детей не крестить, а распоряжения его само собою не проходят, обязательно моя апробация требуется. Как вот вчера: Милорадович с места не сдвинулся, покуда не получил от меня оную на приказание к нему Беннигсена. Тако оно и быть должно в армии порядочной, так оно у меня и будет, покуда жив я.

Зато с Остерманом наладились отношения. Он был у меня; говорили мы с ним долго: он был откровенен даже и по-родственному.

Его, по его словам, печалило, что я холоден к нему, чего причины он никак понять не мог. Уж не в том ли, что мало храбр он, заключается таковая? Я отвечал, что человек он прехрабрый, но при том и мало осмотрительный, как то с храбрецами и быть должно. Но прибавил к сему, что храбрость офицера и храбрость генерала - суть вещи разные: если офицер может позволить себе лечь на поле брани, и шпага его возится в землю, дрожа, и все назовут такую смерть прекрасною, - то кто, скажите мне, назовёт прекрасною смерть генерала, давшего разбить корпус свой, положившего солдат его, и оказавшегося убитым посреди разгрома сего? Если бы я, к примеру, был убит при Аустерлице, - кто бы счёл мою гибель героическою? Зато пятна на имени моём уже не смог смыть бы я.

На сие уверил он меня, что все разумные офицеры прекрасно понимают, что нет моей вины в Аустерлицком поражении, ибо австрияки армию нашу в дураки выставили; но признал, что в случае гибели моей на меня же всех собак и спустили бы.

Хорошо говорили; высказался я так примерно: вся Россия славит его храбрость под Островно, так ж и я; однако давай-ка так на дело сие посмотрим: когда не ты говоришь: "Стоять и умирать!", а так диспозицию измысливаешь и войски свои организуешь, что то генерал неприятельский говорит, а умирают его солдаты. Нет! - замахал я руками, когда Остерман намерился что-то сказать: дело то было арьергардное, и действовал ты наилучше (тут я слукавил, конечно), ибо, как мы и позднее видели, плох тот арьергард, который выстоять не может в нужный момент. Я в общем говорю, на случай сражения линейного. В том, что мы выстояли при Бородине, есть доблесть и храбрость, но нет искусства: бились грудь у грудь до той поры, покуда у одного первого солдаты не кончатся. - Как же, а рейд Уварова? - се же образчик охвата стратегического, коего и Наполеон в битве сей не показал, искренно, как мне показалось, польстил он мне. - Эх, ответил я, как бы пораньше сие исполнить, покуда мы силы правого фланга на левом не порастратили...

Но в целом понял он меня; и не наружно то показал. Храбрость генерала не в том, чтобы стоять и умирать, а в том, чтобы манёвр измыслить, хотя и рискованный, но обещающие выгоды изрядные при успехе своём. А затем ещё и в том храбрость состоит командующего, чтобы замысел свой организовать так, чтобы никто не догадывался о реальной его цели; а до поры сносить хулы и интриги окружения своего безропотно.

Посмеялись мы напоследок и расстались.

А в словах моих больше смысла было, чем наружно виделось. И в самом деле хочу я вновь испытать приступ бешенства со стороны Беннигсена, генералов, ему подпевающих, да английского посланника этого, Вильсона. Ибо хочу отойти я далее. Не нравится мне позиция сия; да и дороги прикрывает она худо. Покуда французы не нащупали армии нашей надёжно, надобно передвинуться к реке Наре, где близ с.Тарутино позиция хороша, да и к дорогам в губернии южные поближе там: уж не смогут обойти нас, как здесь.

Много занимался организацией партизан ныне. Прежде всего - тактикой, им наипаче подходящей. Даже расписал это в некоем виде инструкции, кою отослал к Дорохову - наиболее успешному из партизан моих:

"N 27

Словесное известие, вами присланное через казацкого офицера, что вы окружены неприятелем, не мало потревожило светлейшего, и потому приказал он вам объяснить предметы нижеследующие:

партизан никогда в сие положение притти не может, ибо обязанность его есть столько времени на одном месте оставаться, сколько ему нужно для накормления людей и лошадей.

Марши должен партизан делать скрытные, по малым дорогам. Пришедши к какому-нибудь селению, никого из оного не выпускать, дабы не можно было дать об нем известия. Днем скрываться в лесах или низменных местах. Словом сказать, партизан должен быть решителен, быстр и неутомим.

Сикурса вам теперь никакого прислать не можно, ибо кавалерия употреблена на разных отделенных постах. Дни чрез два ожидаются сюда четыре полка тульских казаков, тогда можно будет к вам послать значущий сикурс.

Если пленные вас обременяют, то сближьтесь к нам для доставления оных.

Равномерно желает светлейший князь иметь всякое известие письменно, а не словесно.

Вашему превосходительству не нужно все быть в направлении к Можайской дороге, вы можете и отойти по Боровской или Новой Калугской дороге, где французские мародеры разбивают наши деревни малыми партиями, как то в дер. Столбове, селе Рудневе и Белорусове. Посыланные отсель партии человек до 300 уже привели таковых пленных".

Действительно, Дорохов прислал тревожное донесение, что он находится от армии в 25 верстах и окружен неприятелем, которой, однако ж, по сказкам посланного, не в великом количестве.

Предписали ему при нужде отступить или к Милорадовичу, или уже к армии, по дороге в Калугу. Но дабы более не возникало самих мыслей об окружении летучего отряда нашего, то и надиктовал я сию инструкцию.

Сего же дни перебежавший из польских войск комиссар Ян Юндзил объявил, что французы вчерашнего числа приближились к Подольску и, не доходя оного, остановились в числе 6 полков пехоты, каждый от 600 до 700 человек, и 4 полков кавалерии от 300 до 400. Артиллерии при сем войске до 70 орудий. Сзади их до самой Москвы не имеет сей отряд никакого подкрепления, разве сегодня что подошло.

Сие явилось настоятельным подтверждением мыслей моих относительно необходимости отойти на действительно необоримую позицию, кою бы вот так, через Подольск, обойти нельзя было бы. Да и от главных сил Наполеона подалее быть надобно, чтобы в случае сражения авангард французский один против армии всей нашей оставался; Наполеон бы сикурса прислать не успевал никоим образом.

Собственно, сказано - сделано. Уже сего дня начал я переменять направление войскам, к армии подходящим, да и армию приказал к выступлению готовить.

Тут же примчался Беннигсен и стал мне выговоры делать, тем более что все эти распоряжения через его голову начальника штаба отдавались. Я его оборвал; он же потребовал созыва военного совета. На сие согласился я: армия уже будет готова выступить, позиции при Тарутино и Чернишне начнут оборудоваться уже сегодня, Милорадовичу отправлено предписание о переходе авангарда нашего к Красной Пахре, оставя передовые посты до рассвета на своих местах, которые потом отступят к сему месту.

Ну, о прочих заботах - как то, к примеру, о сборе для армии полушубков и сапог - упоминать уж не буду. Таких бумаг каждый день по дву и три десятков прорабатываю; каждая из них для журнала сего не интересна, а образчики показал я вчерась и второго дни.

Отписал под вечер уже письмо Катиньке моей. Вернее, продиктовал, дабы силы глаз моих для сего журнала сберечь, коий токмо самолично вести могу, втайне от глаз чужих.

"В 30 верстах от Москвы

Папенька поручает сказать вам, глубокоуважаемая и любимая маменька, что он вполне здоров. Наши "друзья" дают нам время, необходимое для того, чтобы немного оправиться. Хотя осень уже вполне наступила, но нам пока это не очень мешает.

Николай кн. Кудашев".

Но всё же приписал затем своею рукою, дабы не волновалась супруга моя:

"Я, слава Богу, здоров. Мы оправляемся, и армия скоро будет сильнее прежнего. Детям благословение.

Верный друг Михаила Г.-Кутузов

Кудашевым очень доволен. Остерман, предоброй и прехраброй, с полчаса как вышел от меня".

Всё, иду спать. Завтра опять нервические припадки Беннигсена терпеть - на сие тоже сил набраться надобно.

26 сентября. В виду наступления Понятовского и Мюрата я собрал военный совет.

Как и ожидал того, Беннигсен снова предложил воевать до последнего русского солдата. Он призвал идти навстречу до Подольска наступающей французской армии, встретиться с ней и вступить в бой. Почему мы должны бы возвращаться назад по тому же пути, по которому прошли, и оставить тем самым без прикрытия столь важную стратегическую линию, как Калужская дорога, где мы к тому же уже стоим, стратег сей ответа так и не дал.

Во всяком случае, плана его никто не поддержал, посему Беннигсен сел на место красный, как рак, с ненавистью бросая на меня выразительные взгляды. Он уже и стесняться перестал ненависти своей...

Далее же мнения разделились. Хотя позиция при Красной Пахре для всех очевидно была худа, но против дальнейшего движения отступательного довольно резко высказались все, а особливо и сам Барклай. Видно, понял педант, в какую лужу угодил, предлагая отступить к Нижнему Новгороду ранее; теперь же стремится замыть позор тот опять-таки кровию солдата русского.

Между тем я доказывал, что три важные на юг дороги на линии Красной Пахры расходятся друг от друга на весьма значительное расстояние, которое, однако, по мере движения на юг всё уменьшается. Поэтому, чем южней войски наши заняли бы позиции, тем легче было бы вести наблюдение за всеми тремя дорогами, по какой бы из них неприятель ни предпринял бы наступление.

Убедил; восторжествовало моё мнение. Было решено отступать на юг, пока не представится выгодная позиция.

Беннигсен визжал, как торговка рыбою, у коей перевернули киоск...

А распоряжение по армиям уже готово было:

"Вся 1-я армия, исключая 4-го корпуса, имеет быть готова к выступлению в 2 часа пополуночи для занятия новой позиции, которую покажут чиновники квартирмейстерской части. 2-й пехотный корпус будет поставлен первый в новую позицию, потом 6-й корпус, который становится на левом фланге 2-го корпуса, 3-й корпус становится за 2-м, 5-й корпус за 6-м. Каждый корпус становится в две линии, 3-й и 5-й корпуса в две линии в колоннах. За сими двумя корпусами становятся обе кирасирские дивизии. Артиллерия остается при корпусах, исключая резервной артиллерии, которая остается на прежнем месте.

Находящаяся здесь артиллерия 2-й армии присоединяется к ариергарду генерала Милорадовича, который придет к Красной Пахре и перейдет на правый берег реки Пахры. Квартирьерам всех полков с оберквартирмейстерами явиться с получения сего к полковнику Толю.

Генерал-лейтенант Коновницын".

27 сентября. Ныне выступили по той же старой Калужской дороге на с.Тарутино, за р. Нарою, где, как сказано, квартирьеры наши обнаружили изрядную позицию.

Дошли до меня сведения, что Наполеон настолько страстно мира возжелал, что даже через некоего отставного капитана гвардии Яковлева сигналы о том Александру нашему отправляет. Тот просил пропуск из Москвы; Наполеон же призвал его к себе. А там заявил: "Наконец надо же положить предел кровопролитию; пора нам примириться... Мне нечего делать в России. Я от нея ничего не требую более, как исполнения условий тильзитского договора; я хочу возвратиться, потому что все мои дела касаются Англии... Если император Александр желает мира, то ему стоит только известить меня об этом; я пошлю к нему одного из моих адъютантов, Нарбонна или Лористона, мир немедленно будет заключён. Но если он желает продолжать войну, то и я буду продолжать; мои солдаты только того и требуют, чтобы идти на Петербург. Ну, что же, мы пойдём, и Петербург испытает участь Москвы".

Ну, относительно последнего ты, дружок, врёшь: не дам я тебе идти на Петербург. И сам ты не пойдёшь, ибо уже понял, что я с тобою сделал; и сдвинуться отсюда ты сможешь только с моего разрешения.

А вот начало разговора... интересное. Дела его касаются Англии. Оставить его разбираться с Англиею - в этом что-то есть. Пусть два хищника истребляют друг друга - мы за их спинами свои вопросы решать сможем; Проливы допрежь всего. Святая София вновь с крестом - это стоит многого. Даже того, чтобы выпустить Бонапарта с армиею его из России, дабы силы у него против Англии оставались.

Надобно будет подумать над этою темою.

В прочем дел особых не было. Штейнгель у Экау атаковал Йорка, который отошёл за р. Аа и стал между Бауском и Руэнталем. Немного дало сие, однако же хорошее известие о том, что неприятеля мы отодвигаем.

Давыдов у села Тарбеева захватил 20 фур и 160 пленных.

Усиляя борьбу сию, двинул я отряд из 500 казаков и Мариупольского гусарского полка на поиск на Новую Калужскую дорогу, откуда велел им делать нападения на Можайскую и, если можно, и на Рузскую дорогу, стараясь причинять всякого рода вред неприятелю Наиболее иметь в виду сожжение парков артиллерийских, которые к нему от Можайска идут.

Напомнил изнова: "Не нужно упоминать вам, сколь деятелен и решителен должен быть партизан, и для того, имея в виду отважное предприятие, имеете вы действовать по собственному вашему благорассмотрению".

Написали мы с Коленькой своим - в основном, для распространения по Петербургу:

"В.35 верстах от Москвы

Я представляю себе, мои дорогие друзья, в какой тревоге вы сейчас находитесь. Ваши письма, мой очаровательный и добрый друг, полны таких ужасных вопросов, что я не хочу отвечать ни на один из них. Фельдъегерь, посланный к вам дня четыре тому назад, должен был вам сообщить те хорошие новости, о которых я вас уведомлял. Теперь, мои друзья, мы прикрываем дороги к Туле и Калуге, так что вы находитесь в полнейшей безопасности". Неприятель действительно взял направление на Коломну, но это было только до того момента, покудова он не знал нашего направления. В настоящий момент мы знаем, что он находится напротив нас, и судите по этому, что он не может удерживать за собою дорог на Рязань, на Владимир или на Ярославль, так как вы не можете не знать, мои дорогие друзья, что война требует того, чтобы армии видели друг друга и соприкасались...

Николай

Мой друг Парашинька, я вас никогда не забывал и недавно к вам отправил куриера. Теперь и впредь, надеюсь, в Данкове безопасно. А ежели бы приближились, на что еще никаких видимостей нет, тогда можно вить далее уехать.

Я баталию выиграл прежде Москвы, но надобно сберегать армию, и она целехонька. Скоро все ваши армии, то есть Тормазов, Чичагов, Витхенштейн и еще другие станут действовать к одной цели, и Наполеон долго в Москве не пробудет.

Боже вас всех благослови.

Верный друг Михаила Г.-Кутузов".

28 сентября. Войска перешли в деревню Бабенково, а арьергард занял позиции при Красной Пахре.

Сего же дни реорганизовал я управление армиями. И прежде всего - объединил их. Ибо не вижу я пользы в их разделении дальнейшем. Ежели перед войною таковое разделение вынуждалось планом операционным - о сего достоинствах и недостатках была уже речь, - то во время войны поначалу это было мерою вынужденной и необходимой, а далее - данью амбициям двух генералов, равномерных званием и заслугами.

Ныне же, после ранения Багратиона сохранение 2-й армии - ненужная, ибо бесполезная, роскошь. Посему издал я таковой приказ:

"N 26 Главная квартира деревня Моча

По обстоятельствам, доселе допускавшим существование 2-й армии, не приступал я к соединению ее с 1-ю армиею. Ныне, желая разделенные власти, а паче по сложности управления внутренним армиями устройством неизбежное затруднение уничтожить единообразным управлением, впредь 2-ю армиею присоединяю к 1-й Западной, сохраня оной сие наименование.

Разделение корпусов, не упуская времени, последует.

Начальство армии вручается г. генералу от инфантерии Барклаю-де-Толли.

Г. генералу от инфантерии Милорадовичу командовать резервом, состоящим из 3-го и 5-го корпусов, и обеими кирасирскими дивизиями. Протчие корпусные командиры остаются до распределения при своих корпусах.

Начальником главного штаба армии остается генерал-майор Ермолов, дежурным генералом полковник и флигель-адъютант Кикин.

Продовольствие армий по высочайшему поручению остается на попечении сенатора Ланского; распределение чиновников и упразднение излишних мест предоставляется его благоусмотрению.

Инженерной частью управляет генерал-майор Ферстер.

Артиллериею -- генерал-майор Левенштерн, вспомоществуем генерал-майорами Бухольцом и Костенецким, Генерал-вагенмейстером -- полковник Черепанов.

Генерал-лейтенанту Уварову командовать всею кавалериею, кроме двух кирасирских дивизий. Дежурным по всей кавалерии штаб-офицером к генерал-лейтенанту Уварову назначается его высочества адъютант полковник Потапов.

Флигель-адъютанту полковнику Марину оставаться при начальнике главного штаба генерал-майоре Ермолове.

2-й запасной артиллерийской бригады прапорщик Лаптев переводится в 1-й отделенной корпус, состоящий под командою генерал-лейтенанта графа Витгенштейна.

Князь Г.-Кутузов"

Арьергард подчинил Милорадовичу - самое подходящее место для сего бесшабашного генерала, показывающего при этом однако, довольно ответственности:

"N 46 2 Главная квартира Моча

Хотя ваше высокопревосходительство означены по новому расписанию армии командовать корпусами 3-м и 5-м и обеими кирасирскими дивизиями, но по приказанию его светлости весь ариергард остается попрежнему под вашим начальством впредь до особенного распоряжения.

Генерал-лейтенант Коновницын"

Затем генералу Ферстеру инструкцию начертал:

"1. Инженер-генерал-майор Ферстер имеет начальство над всеми штаб- и обер-офицерами инженерного корпуса и воинскими командами, к ним принадлежащими.

2. Господа инженерные чиновники вследствие сего имеют явиться к нему и состоять в полном его распоряжении.

3. Всем инженерным ротам состоять в команде инженер-генерала Ферстера, исключая одной, долженствующей состоять во владении г-на генерал-майора Ивашева.

4. Сверх оных для разных работ иметь 2500 ратников с лопатами, 600 с топорами и 400 с кирками. Сии ратники должны следовать при инженерной команде.

5. Господину инженер-генерал-майору Ферстеру состоять лично при его светлости фельдмаршале князе Кутузове".

Далее была всякая рутина, кою здесь уже решил не приводить я. Работы бумажной и так много, да управления - незачем ещё и в журнал сей тащить оные.

Из курьёза разве что приведу распоряжение своё относительно Ростопчина.

В последние дни совсем он извёл меня нытьём своим, при том, что распорядительности от него и помощи как от генерал-губернатора Московского я не вижу. Это тебе не студентов за письма какие-то копированные в Пермь ссылать или куда там он диссидентов загнал. Тут война, Федька, тут управлять нужно, а не в сатирах упражняться.

И за Москвы сожжение опасается он ответа. Ежедён мечется от одной версии к другой: то он едва не сам зажёг дом свой, от коего и Москва занялась; то ли Наполеон из личной к нему, Федьке, ненависти поджигателей арестовывает и, говорят, уже и расстреливает.

Словом, чтобы не подвергаться со стороны его домогательствам до себя, велел я изъявлять ему всякий раз, когда н ко мне просится, будто сплю я. И будить не велел ни в коем случае.

Как же сразу хорошо стало! Вот бы ещё и Беннигсена также отвадить! А то приходил тут ругаться, отчего в приказе об армий объединении нет ему места прописанного, когда он начальником штаба долен быть. Я же удивление изобразил: "Да как такое ожжет быть, голубчик мой? Вы же не при штабе быть должны, а при персоне моей! Не так ли государь и распорядился?"

Ох, как его перекорёжило! За одно такое зрелище не жалко было времени, на него потраченного!

29 сентября. Сего дни Мюрат энергично атаковал позиции Милорадовича у Красной Пахры, но был отбит.

Армия же продолжает стоять у Бабенкова: показать надобно, что не отступление новое предпринимается, о манёвр необходимый и для армии же полезный. Кроме того, сюда же я приказал стянуться отделившимся от армии отрядам, дабы разослать их затем по новым операционным направлениям. Надобно, чтобы не путались они в ногах ни армии, ни арьергарда, а рассеялись по широкому пространству, не перекрывая операционных линий друг друга.

В сей же день порадовал меня государь-император выговором новым. Всё в том же своём брюзгливо-холодном тоне, который лично у меня в ответ брезгливость вызывает, словно ведро помойное, в сенях вымороженное, да под ноги попавшее.

"Князь Михаил Ларионович!

Не получая от вас с самого 4-го числа сего месяца никакого сведения о происшествиях во вверенных вам армиях, не могу скрыть от вас как собственного моего по сему беспокойства, так и уныния, производимого сею неизвестностию в С.-Петербургской столице.

Я желаю, дабы вы поставили себе правилом: отправлять ваши донесения ко мне через каждые двое суток. Равномерно нахожу необходимым быть извещену от вас о предположениях ваших на приготовляемые вами действия противу неприятеля".

Ну, конечно! Чтобы вскоре о приготовлениях моих неприятель и известиться мог? Нет, увольте. Я успехом марш-манёвра своего тому обязан, что ничего о сём до времени не докладывал, а когда доложился, то подробностей не сообщал. Да верхоглядов твоих до времени при армии задерживал. Да Беннигсену врал.

И не раскаиваюсь в том нимало! Мыслей полководца даже подушка его знать не должна, сие давно известно; а Петербург, да и самый двор твой для агентов держав иностранных давно проходным двором стал. У меня и при армии три агента английских торчат, не говоря о Беннигсене и его присных, а ты хочешь, чтобы я планы свои кому попало через тебя выбалтывал! Не будет сего. Нет у меня планов! Спит Кутузов! Сибаритствует. Армии отдых даёт и сам отдыхает. А все иные планы прячу и прятать буду. Не хочу сказать, что от Вильсона данные напрямую к французам поступают; но достаточно знать о них и Лондону, который так страстно желает воевать с Франциею до последнего русского солдата, что не преминет дать утечку в Париж, лишь бы мы только подольше истощали тут руг друга.

А мне скорее иного хочется - прямо противоположного. Чтобы не истощённый Наполеон в Европу вернулся, где бы истощаться с Англиею начал, а не с нами.

А царя я про себя давно агентом Лондона вычислил - ещё, думаю, с того времени он им, когда Киткарт убийство Павла Петровича замыслил, а агенты его самого наследника в заговор втянули.

Да и денег он сколько от Англии за время сие получил! Они же отдачи требуют! Так что, англел... Вот! Рука сама слово это вывела! Так вот, англел-ангел не мой, Александр Павлович, политику твою с Англиею считаю я национальной изменою. И противустоять ей буду, сколь у меня сил хватит! А посему хоть бы и каждые два дни, а будешь ты от меня получать сведения только самого общего характера. Чтобы скрипели на тебя зубами твои английские хозяева, а изменить не могли ничего же.

Беннигсен ныне тоже взбесил меня окончательно. Опять визитировал меня с идеею о том, чтобы укрепиться на позиции у Бабенкова, утверждая, что она вполне пригодна для действий всей армии. Я же, исходя из двух соображений - первого и тайного, что армиею я действовать и не собираюсь, - а второго очевидного для всех: что под Тарутиным очень удовлетворительная позиция, отклонял его настояния. Он, однако, упрямствовал до такого градуса, что я должен был одёрнуть его, поставив перед необходимостью оказать подлинную смелость, а не показную решимость, - смелость принимать решения, судьбы страны всей касающиеся.

Я заявил ему: "Я слагаю с себя командование армией; я отныне только волонтёр, вы, как старший, вступаете в отправление обязанностей главнокомандующего, в вашем распоряжении мой штаб. Будьте любезны осмотреть позиции и затем действуйте под свою ответственность".

Беннигсен надулся, но возможности отступить сему храбрецу показному я не оставил. Поехал он позиции, по осмотре которых, помня, что ответственность ныне пала на него, должен оказался признать, что позиция никуда не годится. После этого я объявил, что опять вступаю в командование армией, и приказал отступать к Тарутину.

Не по-христиански сие по отношению к Беннигсену, кой унижен оказался на глазах у всего офицерского корпуса; ну, так и я не Св.Николай. Знай, кому ты и ровня; а мне - нет! Я уже Наполеона победил, покуда ты в позициях элементарных путаешься: так ты и под Фридландом армию нашу загубил. И ещё загубишь, дай тебе волю.

Наконец, и Платов ныне тоже взбесил. Вернее, офицеры его. Новый фокус выкинули: почти все заболевшими сказались! Будто не знаю я, как они по вечерам вместе собираются да вином хлебным до изумления наливаются! А как Мюрат наутро объявился - заболели полковники казачьи!

Надобно класть конец сему пропойству, отчего предписал я атаману Платову представить объяснения для сего случая:

"N 222

Известился я, будто командиры полков Войска Донского при армии заболели почти все. Таковое известие не могло меня не оскорбить, и я обращаюсь к вашему высокопревосходительству с просьбою уведомить меня в откровенности без отлагательства о причине странного сего случая. Хотя, правда, и не даю я оному полной веры, ибо теперешнее положение нашего отечества одно весьма сильно возбудит каждого из нас преодолевать всякие трудности и самой жизни не щадить, о чем я излишним даже щитаю напомнить вам. Впротчем, если известие, ко мне дошедшее, справедливо, что все полковые командиры заболели, в таком разе я обязан буду довести о сем до сведения государя императора, между тем не упущу и мер принять, какие высочайшая власть предоставляет мне по долгу службы".

Такой вот оказался день - полный беспокойств одних и тревог разнообразных.

30 сентября. Вчерась оказалось жаркое дело Мюрата с авангардом Раевского под Чириковым. В деле сём принимало участие Московское ополчение. Как итог, арьергард наш вынужден был отступить, как твёрдо донесено мне было, до 5 вёрст к армии. Потеряли мы при сём деле до 400 человек гусар. Командовал всем этим безобразием опять Беннигсен.

Сего дни по этой причине всё приготовлялось к действиям решительным. Армию выстроили в боевом порядке, арьергарду приказал приблизиться к армии. Но со стороны неприятеля ничего не происходило, я саму позицию нашёл крайне невыгодною. А посему приказал отступать - точнее, отходить - к Тарутино.

Но тем временем повелел послать из лагеря 2-й пехотной корпус для подкрепления генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстова. Генералу от инфантерии Милорадовичу приказано сегодня держаться в своей позиции, равно и Остерману, это - чрез генерала Беннигсена: хочет воевать, пусть воюет, всё едино ничего хорошего из того не выйдет, но хоть поменьше выступать будет, ровно гусак какой...

Милорадовичу приказал также неусыпно вести наблюдения и поиски над неприятелем, оставив на Боровской или Ново-Калугской дороге временной извещательный пост, посредством коего он мог бы иметь сношение с армиею, которая отступит по Старой Калугской дороге до села Спас-Купля, а далее до деревни Тарутиной к реке Наре.

Тем временем бывшая 3-я армия Тормасова подошла к Любомлю; Дунайская армия выдвинулась из Олесек; корпус Эссена потянулся к Бересцам на Вуге, выслав отряд в Римач.

Шварценберг, большого боя не принимая, отошёл к Опалину.

Меж тем, сам Тормасов прибыл уже к Главной квартире, где назначил я его главнокомандующим войсками бывшей 2-й армии Багратиона. Чичагов вступил в командование двумя армиями; страшно мне за них... Впрочем, сейчас он продолжает следовать по Бугу за кн. Шварценбергом, выслав корпуса Воинова и Булатова на Кобрин, чтобы отрезать отступление австрийским отрядам Тора и Зигенталя к Бресту. Посмотрим, что удастся у сего адмирала сухопутного...

Ныне к Оналину, вслед за австрийцами и саксонцами, двинулся наш корпус Эссена; прочие корпуса стали около Любомля.

На севере, у Риги, также развернулись бои. Йорк перешёл через Аа, атаковал наш арьергард и преследовал его до Анненбурга. Там арьергард задержался, покуда главный корпус отступал на Олай, где соединился с Бриземаном и Розеном.

1 октября. Случилось нападение партизан Давыдова на французов при дер. Юренево. Точнее, напал он на польский батальон, в ходе боя отступивший с потерей 120 пленных. Затем Давыдов в 3-х верстах от Юренева захватил парк в 24 палубы.

Его поблагодарить успею ещё, а ныне объявил благодарность генерал-майору Дорохову за успешные партизанские действия. Ах, вот на ком сердце моё отдыхает - на партизанах. Кои ни в каких интригах не участвуют, никаких себе привилегий командных не требуют, а просто идут и уничтожают противника, выполняя план по стратегическому его окружению!

И сколь же славно, что с июля ещё углядел я молодца этого!

"N 28 Главная квартира, село Спасское

Г. генерал-майор Дорохов, быв откомандирован с отрядом от армии для поисков неприятеля, с 7-го по 14-е число сентября успел благоразумными своими распоряжениями совершенно истребить 4 кавалерийских полка, потом отряд из 800 человек пехоты и конницы, истребил парк до 80 ящиков, перехватил немало неприятельских обозов и во все то время взял в плен до 1500 человек, в числе коих 48 штаб- и обер-офицеров.

Отдавая совершенную мою признательность сим отличным подвигам г. генерал-майора Дорохова и бывших под начальством его чиновников, не премину я засвидетельствовать о том и государю императору, для чего генерал-майору Дорохову рекомендую о чинах, оказавших под командою его отличие, ко мне представить с изъяснением каждого подвигов.

Князь Г.-Кутузов"

Сего же дни сделал рапорт Александру. Позволил себе похвастаться именно партизанскою борьбою:

"Село Богородицкое

Имею щастие донести вашему императорскому величеству, что после донесения моего от 10 сентября важных происшествий не было, кроме небольших сшибок на форпостах, где однако же поверхность всегда оставалась на нашей стороне. Генерал-адъютант вашего императорского величества князь Волконский донесет вашему величеству о сем и прочих подробностях. Между тем в течение 10 дней взято в плен более пяти тысяч человек нижних чинов с большим числом штаб- и обер-офицеров и начальник генерального штаба короля неаполитанского генерал- майор Ферье. Три штандарта австрийского легкоконного полку Орелли, присланные ко мне теперь от генерала Тормасова и взятые поручиком Александрийского гусарского полку графом Буксгевденом, чрез него самого повергаю к стопам вашего императорского величества. Оригинальные рапорты генерала Тормасова имею щастие при сем поднесть.

Заметить должно, что донесения генерала Тормасова за несколько дней до приезда к нему флигель-адъютанта вашего императорского величества Чернышева и, ежели предпринятое обще им и Чичаговым действие будет удачно, тогда и исполнение данных тем армиям от вашего императорского величества наставлений будет к произведению удобнее. Князь Волконский доставит вашему императорскому величеству подробность обстоятельств Главной армии и о ее намерениях. Взятые в течение последних суток более двухсот кирасир объявляют единогласно, что пропитание у них паки прекратилось.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Сообщил и о просьбе Барклая освободить его из армии:

"Село Богородицкое

Главнокомандующий первою армиею генерал от инфантерии Барклай-де-Толли, изъясняя в рапорте, при сем прилагаемом, увеличившуюся в нем болезнь, просил о увольнении его от исправляемой им должности. Уважая сие обстоятельство, я склонился на сию его просьбу и принял все обязанности по должности" его на себя до тех пор, пока вашему императорскому величеству благоугодно будет назвать для .первой армии главнокомандующего.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Более ничего важного не было. Отправил лишь домой записку, что здоров и твёрдо уверен в том, что мы весьма скоро увидим, как неприятель не в состоянии будет более драться, потому что дурное время года и недостаток хлеба приводят его в большое уныние.

2 октября. Армия прибыла в Тарутино. Выдвинул авангард Милорадовича (сводный и 4-й кавалерийский корпуса и казаки Платова) между деревнями Глодовой и Деднёй.

В 4 вёрстах от нашего авангарда, на правом берегу р. Чернишни, остановился Мюрат с 26 тысячами солдат (резервная кавалерия, лёгкая конница корпусов Даву и Нея, корпус Понятовского и пехотные дивизии Клапареда и Дюфура).

Тут же завязли они бой с нами возле Спас-Купли. Покуда Милорадович отбивается успешно. Но отходит. Впрочем, имеет на то расписание, так что выведет Мюрата на армии позиции, куда уж он не сунется.

На Тарутинской позиции наши войска отдыхают, усиливаются прибывшими подкреплениями. Сего уже дни сказать можно, что силы армии возросли до 79 тысяч регулярных войск, кроме казаков и ополчений.

Появился хороший повод несколько поднять настроение диких сынов Тихого Дона, которые в попойках своих, после которых важные дела проваливают, можно так сказать, а потом меня же в следующих попойках ругают, как то мне доносят. Заодно показал, что ежели какие из казаков дерутся не со своим, а с неприятельским командованием, то оные от своего благодарность получают:

"N 29

Войска Донского г. полковник Ефремов, быв отряжен от армии на Серпуховскую дорогу с полками Донским Андриянова 2-го, Симферопольским конно-татарским и с 1-м Башкирским, 14-го числа сентября при селении Вышневском, встретив неприятеля, нанес ему сильное поражение, при коем взято в плен 500 человек.

Таковой подвиг полковника Ефремова и бывших под командою его чинов, доказывающий рвение их к службе государя императора, не премину я довести до высочайшего сведения, изъявляя сим мою признательность г. полковнику Ефремову.

Войска Донского г. полковник Балабин по распоряжению г. генерал-майора барона Корфа вчерашнего числа, напав с храбрыми казаками в селе Климовом на 4 неприятельских эскадрона при 4-х орудиях, разбил оные, положа на месте до 200 и взяв в плен 85 человек, из коих 44 кирасира.

Таковой храброй поступок г. полковника Балабина и неустрашимость казаков, с каковою они наносят неприятелю поражение, поставляю на вид армиям, ставя всегда приятным долгом отдавать достойным справедливость.

Князь Г-Кутузов"

Именно последние слова наиважнейшими продиктовал; должны понять старшины казацкие, что в армии тако-то нельзя, как они раньше воевали с турком да горцами дикими: днём подрался, вечером напился. Армия регулярная иного требует. Вот как в партии распущу вас, покой французов истреблять и самих их, - вот там хоть что, ибо сами себе хозяева. А здесь будьте добры регламентов воинских придерживаться.

То ж ныне Платову и высказал. Амюзировал меня генерал наш волосатый оправданиями своими. "А ты и нас пойми, Михайла Ларионыч, говорил он, обида ведь у нас. Дерёмся хорошо? - Хорошо, но когда дерётесь. А сколь раз подводили армию всю нашу? - Так ведь обида у нас. Ведь дерёмся хорошо? А кажинный день выговоры да выволочки. - Так ведь и за дело? - За дело. Но обида-то есть у нас. Ведь дерёмся хорошо? А добычи нет у казаков моих. А казак - он же не драгун какой. Он без добычи, почитай, оставшись, ни сам себя не уважает, ни от других уважения не получает. Вот и выходит, что дерёмся хорошо, а пользы от того никакой нам; одно только жизней отдание. - А разве то, что я о положении отечества нашего в сей час грозный говорил и писал, не касается вас? - Ещё как касается! Да мы Наполеона этого порвём, дай срок! Ведь дерёмся хорошо? А получается, что зря. Добычи нет, отступаем, Москву... - тут этакий простецкий взгляд на меня, что я внутренне не восхититься не мог, - ...оставив... - тут руками развёл он, - ...для Наполеона ловушкою сделали... - ах, шельмец, дипломат степной! - так он там и сидит, добычу свою лелея, а у наших казаков чересседельники пустые. В арьергарде-то стоючи - какая добыча? Вот и пьют казаки. - А что ж тогда Ефремов с Балабиным? Смотри, сколь они на французах взять могли, коли пленных одних 500 душ привели. Голых ведь и доставили, даже сукно мундирное забрали. - Так ведь они в партиях, почитай. А ты казаков моих в линию поставил. - Ты уж тоже не ври-ка мне тут, Матвей Иваныч! - давно с ним знаемся, знаю я разговоры с ним вести. - За исключением тех, кого в арьергард ставим, где сам же я от вас поиск требую, а не боя линейного, кто из вас в линии сидит? По лагерю ошиваетесь да крестьян окрестных забижаете, думаешь, не знаю? - Так от того так и выходит, что в лагере сидим... - Значит, ежели я вас побольше по партиям рассылать буду, прекратят казаки пьянство своё и хорошо воевать учнут? - Клянусь! - Хорошо, с минуты сей - мир между нами? - Мир, Михайла Ларивоныч! Только... - тут замялся эдак-то, что словами не опишешь, что удалось показать ему заминкой той, - ты за графскую мою титлу похлопочешь ли? Обещано ведь было, а тут видишь, как вышло. Теперь, боюсь, вовсе не дадут, зане отступаем мы..."

Тут заверил его я, что сделаю всё для того; да и мы не отступаем. Мы уже Наполеона окружили, а вскорости и конину жрать заставим. Токмо щипать его надо, подвоза лишая - вот и задача для казаков, и добыча, и слава их - кои натурально в титло графское для предводителя их оборотятся.

Теперь думаю, кто же кого обманул. Он ли меня, казаков в поиск вольный выпросив, я ли его, согласия на искренний поиск сей добившись. Думаю, впрочем, что оба мы общей пользы добились. У меня теперь казаки в руке, а них же - добыча и слава. А когда погоним Наполеона - и вовсе им главную роль отведу: преследовать его денно и нощно. По слабости своей не смогут казаки частям линейным неприятеля изрядного урона нанести, но бежать его заставят быстро уколами своими - того мне и надобно. Наполеон России в Европе ещё нужен; вот пусть туда и отправляется с армиею своею. А репарации с него мы не натуральные, а политические возьмём: Восток он нам с Балканами оставит, абы только мы на него, ослабелого, не навалились изнова.

Кстати, об обывателях. Действительно, многие обижаются на армию нашу. Сёлам окрестным разорение натуральное, зане армия фуражируется и продовольствуется по ним; крестьяне обременены повинностями повозными и прочими неизбежными от армии домогательствами - жалобы ко мне поступают. Посему ещё раз обязал я армейских наших комиссаров продовольственных нимало подводы обывательские не задерживать, указав:

"К доставке в корпусы сухарей употребляются обывательские подводы, которые в полках удерживаются вместо того, чтобы, раздав сухари на 4 дни на людей, а остальные переложа в фуры, тотчас обращать подводы, чрез что подводчики изнуряются и встречается остановка в доставлении провианта и в отправлении больных из армии. В преграждение сего поручаю господам начальствующим наблюдать под ответствениостию их, чтобы подвод ни один полк не смел удерживать, но как скоро приведется провиант или фураж, то, перекладывая в фуры, отправлять обратно к генерал-провиантмейстеру при унтер-офицерах.

Для молотьбы ржи в окрестностях расположения армии предписывается полкам давать ратников по требованию провиантского ведомства, а сему за правило иметь, чтобы рожь в тех местах, где армия имеет расположение, брать под квитанции непременно, дабы оную обращать в пользу солдат вместо того, что таковая, сколько известно, истребляется без разбора на биваки и в других случаях. Ратников же провиантским чиновникам тотчас отправлять к их командам по окончании работ".

Ну, а далее я "спал" опять. Голицыну приказал артиллерию в Тарутино отправить, да про прикрытие не забыть оной; Ермолову - первую линию войск не отводить наших хотя и при приближении к ним арьергарда, зане позиции наши окончательные здесь; Винценгероде - о налаживании локтевой связи с партиею полковника Вадбольского; Барклаю-де-Толли - о согласии с отъездом его из армии и проч.

Приведу здесь историческую ценность имеющееся письмо моё Витгенштейну об общей обстановке и об намерении моём партизанскую войн вести.

"N 94 Село Богородицкое

После оставления Москвы армия взяла первоначальное направление свое по Владимирской и Рязанской дорогам, дабы сим движением прикрыть оставивших город жителей. Отошед 25 верст, перешла она фланговыми маршами на Старую Калужскую дорогу, чем, переменив направление, прикрыла совершенно свою операционную линию, ведущую от Москвы на Калугу.

В 30 верстах от Москвы находилась армия десять дней. Неприятель ничего не предпринимал важного противу нас. Напротив того, наши партии беспрестанно его беспокоят, и в течение сего времени взяли они в плен более 5000 человек.

Поелику ныне осеннее время наступает, чрез что движения большою армиею делаются совершенно затруднительными, наиболее с многочисленною артиллериею, при ней находящеюся, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо раздельные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску. Кроме сего вооружены ополчения Калужское, Рязанское, Владимирское и Ярославское, имеющие все свои направления к поражению неприятеля.

После славного сражения при Бородине неприятель столько потерпел, что и доселе исправиться не может и потому ничего противу нас не предпринимает. Корпус генерала Милорадовича находится впереди армии и имеет перед собою неаполитанского короля с большею частию кавалерии французской и тремя дивизиями пехоты.

Сего дни имею известия от генерала Тормасова от 11 сентября, что он, соединясь с 20 000 от Молдавской армии, при которых и сам адмирал Чичагов находится, пошел на принца Шварценберга; о дальнейших же предприятиях сих двух армий, полагаю я, уже известны из данного вам от государя императора операционного плана.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов

P. S. В течении прошедших дней отряд генерал-майора Дорохова, в 2000 состоящий, действовал на дороге, от Москвы к Смоленску ведущей, где сделал более тысячи пленных, взял большое число обозов и истребил артиллерийский парк, в осьмидесяти ящиках находящийся.

Князь Г.-Кутузов".

Нечто похожее направил и Курскому городскому голове Гладкому, в каковом письме, для публики, конечно же, предназначенном, высказал о предстоящем истреблении армии неприятельской:

"Государь мой Василий Андреевич!

Похвальное усердие ваше, сопряженное с предосторожностию, при настоящих обстоятельствах необходимою, поставило меня в приятной долг изъявить вам мою признательность, с чем вместе я прошу вас успокоить жителей города Курска и уверить, что состояние армии нашей как было, так и есть в благонадежном положении. Силы наши сохранены и надежда на верное поражение врага нашего нас никогда не оставляла. Граждане ваши г.г. Сибилев и Дружинин были очевидными свидетелями невыгод неприятеля нашего, какое встречает он на каждом шаге.

Истребление сил его, недостаток в продовольствии и совершенная гибель предстоят ему неизбежно. А затем лета мои и любовь к отечеству дают мне право требовать вашей доверенности, силою коей уверяю вас, что город Курск есть и будет в совершенной безопасности. Теплые ваши молитвы ко всевышнему и храбрость войска нашего будет следствием того удовольствия, какого я надеюсь и которое к общему обрадованию последует вслед за кампаниею, в непродолжительном времени прекратится долженствующею. Имею честь быть, государь мой, ваш усердный князь Михаила Г-Кутузов".

Таковое ж письмо хочу ещё калужскому городскому голове Торубаеву направить - распорядился уже о том.

Пожалуй, что и Барклаю письмо моё приведу здесь:

"Милостивый государь мой Михаил Богданович!

Имея честь получить два письма вашего высокопревосходительства, одно вчера, а другое сегодня о несостоянии вашем по болезни продолжать командование ваше армиею, хотя с сокрушенным сердцем, но уверен будучи в искренности вашего положения, должен на сие согласиться, с чем самым делаю и всеподданнейшее мое донесение государю императору, и объявив о сем по армиям в приказе, впредь до высочайшего усмотрения принимаю я на себя личное предводительство 1-й армиею, приводя в исполнение все предположения мои посредством ее главного штаба и тех частей, которые в действие ее входили.

С совершенным почтением пребываю вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Г.-Кутузов"

3 октября. Продолжился бой у Спас-Купли арьергарда Милорадовича. Держится сверх всяких похвал! Не в том даже и дело, что против Мюрата держится - не столь велик того и корпус, - сколь в том, что держится хорошо, и войски его в порядке, и те же казаки к нему рвутся, где в дело нужным образом употреблены есть.

По приказу от сего дни отступил он почти без потерь к Спас-Купле, а далее перешёл за реку Чернишну.

Расставил ныне также главные партии мои.

Полковник князь Вадбольский, капитан Сеславин и поручик фон-Визин -- на пространстве между Можайском, Москвой и Тарутиным. Давыдов между Гжатском и Вязьмой. Князь Кудашев поставлен на Серпуховской дороге. Донской полковник Ефремов на Коломенской дороге. Фигнер действует в окрестностях Москвы - хотя то можно было бы назвать и злодейством; отпишу ещё про то. Винценгероде, стоя у Клина, действует до Звенигорода, Рузы, Гжатска, Сычёвки, Зубцова и Дмитрова. Лейб-Казачий полк, Изюмский гус., Казанский драгунский, 6 Донских каз. полков назначены также действовать в партиях.

Кроме того, распорядился я ополчения расположить: Тверское между Клином и Тверью, частью усилив отряд Винценгероде; Ярославское - при Переяславле-Залесском; Владимирское у Покрова; Рязанское при Коломне; Тульское от Каширы до Алексина; Калужское в уездах, пограничных с Московскою и Смоленскою губерниями, а 5-и тысячный его отряд в Брянске. Много бойцы сии и не сделают, а много и не надобно: важно, что пути они для продовольствования войск неприятельских перекрывают. Партия в 10 солдат уже немыслима в обстоятельствах таких, то есть обычной фуражировки не будет уже; а партии силою в роту вполне ополчениями такими уничтожаемы будут. А более крупные за информированием партий наших армейских уничтожаемы будут последними.

Штейнгель вернулся в Ригу, потеряв 1900 убитыми и без вести пропавших, 578 ран. Совершенно беспорядочный генерал, кабы так обидно не было, даже восхищал бы неумением своим!

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. В тот день, о чём уж позже известился я, Наполеон собрал маршалов, призвал их двинуться на Петербург. Маршалы указали, что это невозможно.

Тогда на следующий день он принялся снаряжать ко мне маркиза Лористона, бывшего министра французского в Петербурге, коего, помнится, выгодно от Коленкура отличали. Желанием Бонапарта было получить для сего Батиста пропуск в Петербург к Александру с предложением мира. Слова, Наполеоном сказанные при том, весьма знаменательны: "Мне нужен мир, он мне нужен абсолютно, во что бы то ни стало, спасите только честь!" Не знал я сих слов тогда; иначе легче было б мне крест свой несть; впрочем, не вижу, что долен был бы изменить в образе действий своих, буде бы знал об оценке такой Наполеоном положения его. Войну я выиграл марш-манёвром Подольским; остальное же было за переговорами именно о мире. Естественным порядком вещей для нас выгодном.

4 октября. В Тарутино.

Тут покинул нас Барклай. Сослался, как я давеча писал, на усиление своего болезненного состояния, полное изнурение и советы врачей искать отдохновения. Как уже говорилось здесь, он отнёсся об этом ко мне, испрашивая позволения оставить армию для поправления своего здоровья. Конечно же, его дал я ему, известив царя о том, и вечером ныне уже уехал Михайла Богданович.

Не скажу, чтобы сильно жалел я: в последние дни он стал неким недремлющим укором - всем, но прежде всего самому себе. Меня укор сей не задевает: я уже доказал и убедил всех, что знаю, как войну завершить; а умные люди так уже и сегодня поздравляют меня с победою. К тому же Барклая окончательно съел Беннигсен, а он не сумел противостоять сей гиене по благородству своему: что ж, тут жалею я, ибо двое их вполне уравновешивали друг друга, и тот же Беннигсен, хотя и был несносен, но хотя обращал несносность свою часто и на Барклая; теперь же жду, что лишь я один останусь предметом его хищных устремлений. Однако он знает и я знаю: со мною хищничество его не действительно; я всегда укажу место ему надлежащее: собственно, он сам изберёт его за бездарностью своею, после чего снова сделается армии посмешищем.

Но пред отъездом своим Барклай написал письмо мне, кое не успел я привести тут ранее. Оно довольно Беннигсена хулящее; мне на пользу то. Вот что пишет он:

"С сердцем, исполненным горести, я был принужден, как по причине разстроеннаго здоровья, так и по обстоятельствам, которыя буду иметь честь объяснить, усердно просить вашу светлость избавить меня от командования армиею. Решимость оставить армию, с которой я желал жить и умереть, мне стоит многих сожалений. Но я считал это своею обязанностью для пользы службы моему Государю и для личнаго успокоения просить, как милости, позволения удалиться. Но время решительное, когда грозная опасность отечества вынуждает отстранить всякия личности, вы позволите мне, князь, говорить вам со всею искренностью и обратить ваше внимание на все дурное, которое незаметно вкралось в армии или без вашего соизволения или не могло быть вами замечено. Управление apмиею, так хорошо установленное, в настоящее время не существует. Ваша светлость начальствуете и даете приказания, но генерал Беннигсен и все те, которые вас окружают, также дают приказания и отделяют по своему произволу отряды войск, так что тот, кто носит название главнокомандующаго, и его штаб не имеют об этом никаких сведений до такой степени, что в последнее время я должен был за получением сведений о различных войсках, которыя были отделены от первой армии, обратиться к вашему дежурному генералу, но и он сам ничего не знал".

Бедный, наивный Барклай! Я даже не подозревал, что он настолько наивен!

"Чтобы узнать, где находятся казаки этой армии, отнеслись к генералу Платову, но и он ничего не знал".

Он просто святой, Михайла Богданович! Он забыл, видно, как обидел атамана на веки вечные, удалив его от армии и тем графства заветного лишаючи! И теперь ждёт сотрудничества от Платова, который как раз не забывает ничего!

"На этих днях мне был прислан приказ: отделить часть кавалерии для подкрепления арьергарда, и при этом забыли, что вся кавалерия, не исключая кирасир, уже была отделена, о чем меня даже и не уведомили.

Квартирмейстерская часть совершенно разстроена, потому что нет генерал-квартирмейстера; сегодня это Толь, завтра Нейтгарт, на другой день Хоментовскай и пр. исправляют эту должность, и все офицеры этой части, которые были распределены между главною квартирой и различными корпусами, и каждый из них имел свое назначение, составляют теперь свиту ген.Беннигсена, который употребляет их так, что недавно никто не знал, по какой итти дороге и где остановиться".

Вот это точно! А он ещё позиции рвётся определять!

"0бе армии, зная только, что надо следовать большою дорогой, шли без порядка. Экипажи, артиллерия, кавалерия, пехота, часто изломанные мосты останавливали движение, о починке которых не прилагалось никаких стараний. Приходя после утомительнаго перехода на назначенное место, войска бродили остаток дня то влево, то вправо, не зная, где остановиться, и, наконец, останавливались по сторонам большой дороги в колоннах, без биваков и продовольствия. Я сам за несколько дней не имел при себе никого из квартирмейстерскаго корпуса, который мог бы дать мне сведения о переходах и стоянках.

Корпус путей сообщения, образованный при армии для наблюдения за дорогами и мостами и который под начальством полковника Монфреда прекрасно исполнял свои обязанности, отделен от армии. Ген. Беннигсен отдал его под начальство Ивашева, присоединив к нему и всех пионеров обеих армий -- 800 ч. конных и 2.000 пеших ополченцев и, несмотря на то, что по пути нет ни мостов, ни приготовленных дорог, а старые офицеры этого корпуса или уволены или разосланы, так что я ничего об этом не знаю, хотя они и принадлежат к армии.

Две трети армии со всею кавалериею, хотя она так разстроена, что не может более служить, находятся в арьергарде и исключены из всякой зависимости от главнокомандующаго армиею, потому что они получают приказания только от ген. Беннигсена и ему представляют донесения, и я должен иногда выпрашивать, так сказать, как милости, сведений, что делается в арьергарде".

И этот человек командовал армиею! Ну, разумеется, Беннигсен будет "виноват" в том, что не дают тебе сведений! А для чего тебе нужны они? - потому Беннигсен, любящий насолить тебе, с удовольствием апробировал приказ мой о недопущении растекания сведений по армии, кроме непосредственным командирам ея. Зачем тебе знать, что делается в арьергарде? Сие дело главнокомандующего. Но ежели ты думаешь, что арьергардом руководит начальник штаба - то я прямо теряюсь, как определить твой niveau d`esprit. Ты замечательный был министр, ты храбрый генерал - раны твои говорят за тебя; но на том уровне интриги, куда завёл нас всех Беннигсен, ты выглядишь случайно затесавшимся в склоку взрослую обиженным ребёнком.

"Три раза в один день отдаются приказания атаковать неприятельские аванпосты и три раза отменяются. Наконец приводятся безполезно в исполнение около вечера без цели и основания, потому что ночь заставляет прекратить действия. Подобные поступки заставляют опасаться, что армия потеряет всякое доверие к своим начальникам и даже храбрость.

Вот, князь, верная картина армии и положения того, кто после заслуг, оказанных отечеству, находится в несчастном состоянии подпасть ответственности и страдать за все дурныя последствия, которыя он предвидел и не имел никакой власти предупредить их.

При этих обстоятельствах, которыя еще усиливает враждебная партия своим смертельным ядом, когда величайшее несчастие может последовать для армии, пользы службы требуют, по крайней мере, с моей стороны не ронять достоинства главнокомандующаго. Моя честь, мое имя вынуждают меня, как честнаго человека, на этот решительный шаг. Армия, которая находится не под начальством одного, но многих, не может не приблизиться к совершенному разложению.

Все эти обстоятельства в совокупности разстроили мое здоровье и сделали меня неспособным продолжать службу".

А ведь ты струсил, Михайла Богданыч! Оно и верно: не защищал я тебя, оставлял вас с Беннигсеном друг против друга. Да и то сказать: кто вы мне? Вы оба - ставленники государя; ты мне милее, потому как ум твой благороден, в отличие от Беннигсена; но ум твой столь же ограничен, отчего и не мог ты соратником мне стать, не понимая замыслов моих. Нет! хуже! - понимая, но уже задним числом: понимая, сколь очевидными кажутся они по исполнении их, чего, однако, ум ординарный заранее прозреть не может - и посему открывая вдруг, что умом ты обладаешь ординарным.

Ты мог бы стать союзником моим; обида застила тебе ум твой. А ведь прекрасно понял ты ещё там, в Царёве-Займище, что в место твоё не ровня тебе пришла, пред которою и обидно было бы пост свой сдать, - а отец на место твоё сел. Пост министерский соблазнил честолюбие твоё, отчего предпочёл ты в сторону отойти, а на поле Бородинском смерть искать; так что ж теперь, когда и с Беннигсеном ты один на один остался...

Жаль, но что я поделать могу!

Да мне и самому, признаться, тяжело ныне неимоверно! Я расставляю сети Наполеону, коих никто не видит, и о коих я и рассказать не могу, дабы противник свои контрмеры не принял. Я всеми мерами задерживаю пребывание французов в столице нашей, ибо там они сами себе роют могилу общую. Для того, в частности, слухи распускаю о слабости нашей, о желании мира, о бедственном положении армии. И внешне представляю картину действительно бездействующего слабого старика - этой всей работы потаённой, этих всех писем и приказов, что по нескольку десятков каждый день делаются, - а все же проработать надо, продумать, продиктовать, проверить! - всей этой работы никто не видит, кроме нескольких умных.

А завистников и недоброжелателей у меня куда больше, чем таких вот людей! И первый из них - царь. Который ещё к тому же письма и приказы засылает мне, требуя решительных действий! А зачем они? Время - мой союзник, время само всё сделает, что измыслил я уже сделать Наполеону. И сделаем - время и я, слабый и грешный...

А что остаётся? - паки спрошу. Токмо нести крест мой, ради Отечества на плечи поднятый...

5 октября. Событие важнейшее, событие драгоценнейшее случилось сего дни! Наполеон запросил у меня мира!

Я всегда говорил, что он человек умный, а полководец - преизряднейший! Мы с ним, кажется мне, понимаем уже друг друга с полудвижения войск наших. Ещё всего ничего прошло, как оставил я Москву ему, ещё войну партизанскую не развернул полностью - а он уже просчитал действия мои! Как тогда, близ Бородина. Но там он предугадал замысел мой и парировал его заранее, а теперь он только отгадал его. Но парировать не может, ибо нечем, а пространство закрыл я ему. Осталось ему лишь на мир уповать. Что ж, я и не против; против император. Но тут мне с ним покуда по пути: ибо мир нужен России на её условиях, а покуда Бонапарт в Москве, он будет пытаться диктовать условия нам. Нет уж, дружок, я тебя сперва из Москвы выгоню, затем погоню тебя обратно в Европу - а вот там уже позволю о мире заговаривать. И тогда ты уже будешь на все наши условия соглашаться. Ибо зима грядёт, а конницы уже почти и нет у тебя; а последних коней доешь ты, как турки в прошлом годе ели.

Ныне на рассвете на аванпосты наши прибыл под белым флагом французский офицер с письмом от Наполеона ко мне. Оно содержало следующее обращение:

"Князь Кутузов!

Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Я хотел бы, чтобы Ваша Светлость поверили тому, что он Вам скажет, в особенности когда он выразит чувства почтения и особливого уважения, которые я издавна испытываю к вам. Не имея сказать настоящим письмом чего-либо еще, я молю Всевышнего, князь Кутузов, чтобы он хранил Вас под своим священным и благим покровом. Наполеон".

Письмо датировано, однако, позавчерашним днём. Надобно подумать, что это означает.

Далее офицер объявил, что генерал-адъютант, о котором говорится в письме, есть генерал Лористон. Добавлено было, что с ним, Лористоном, может приехать какой-то его "друг". Уж не сам ли Бонапарт?

6 октября. Завершилось всё вчера поздно, оказалось исполнено двойных и тройных смыслов, а также интриг со стороны Беннигсена, Вильсона и прочих радетелей войны до последнего русского.

Особенно ярился последний. Я вполне отчётливо понимаю мотивы Александра, держащего сего петуха английского при главной квартире: он не доверяет своим генералам, он не доверяет вообще русским; потому желает иметь здесь иностранного наблюдателя, которому может доверять - хотя бы в отношении его рвения к продолжению войны. Но откуда он взял, что англичане доверяют ему? Только потому, что он - их ставленник? Вроде бенгальского махараджи? Так англичане и им не доверяют, а при малейшем подозрении в неверности сменяют. Он сам-то понимает, царь русский, в какую ловушку влез?

Уж и не говорю я о том, что к секретам военным допущен агент иностранный, да ещё из страны, с коей мы в состоянии войны ещё в июле находились!

А не знаем мы, что Вильсон сей регулярно осведомляет не только Александра, но и министра своего при дворе его Кэткарта, а следственно, и Лондон. Не слишком ли широко ты калитку открыл, государь?

Как бы то ни было, в презабавнейшем стиле сей офицер иностранный стал громко кричать про нарушение мною присяги. Дескать, император повелел войну, а князь Кутузов не только не отверг переговоры о мире, но и согласился их вести.

Но где же в присланном мне письме хоть слово о предложении мира? Это мы догадываться можем, а на деле надобно было Лористона выслушать. А наипаче того: под видом переговоров усыплять неприятеля и задерживать Наполеона в Москве, покуда армия наша не усилится гораздо от нынешней. Мне Наполеон в Москве не мешает щипать и бить его изрядно партиями моими; ежели он мешает здесь англичанам - отчего бы им не высадить десант, хотя и малый, на побережье Франции?

Ну, а что лучше всего будет, ежели десант этот Наполеон сам встретит, я не говорю никому...

Итак, я отослал через парламентера письмо, в котором согласился лично встретиться с Лористоном в полночь, за линией русских аванпостов. Вот когда я объявил об этом в штабе, тут-то и началась вакханалия. И с чего бы? Разве изгнание неприятеля из пределов России не есть цель войны нынешней? Или у неё есть подлинная цель - уничтожение Наполеона? Так это цель неверная! Эта цель выгодна англичанам, но не России!

Но Беннигсен и сколоченная им группа генералов - сплошь иностранцев - призвала Вильсона. Последний же находился на аванпостах у Милорадовича; так за ним спешно послали казака, чтобы тот летел в главную квартиру. Здесь они потребовали, дабы сей англичанин действовал как полномочный представитель императора, а равно - слушайте! слушайте! - "как и английское доверенное лицо, призванное защищать интересы Британии и союзников"! Они за какую армию воюют г.г. беннигсены, любопытно узнать: за русскую или английскую?

Вильсон заявился ко мне, испросил встречи наедине, после чего начал укорять меня, изъяснив, что по словам генералов, его ко мне делегировавших, я будто бы хочу обсудить вопрос о незамедлительном отступлении всей неприятельской армии из пределов России, каковое соглашение, долженствовало бы послужить предварительной договоренностью к установлению мира. Я резко оборвал его, объявив, что пока ещё командую русской армиею, а посему лучше знаю порученную мне должность. Что же до согласия моего на просьбу французского императора встретиться с генералом Лористоном сей ночью, то я не нарушаю никаких установлений государя, ежели выслушаю предложения генерала Лористона и в зависимости от существа оных приму дальнейшие решения. Да, мне известно о примирительном характере сих предложений, добавил я; коли так, то, возможно, они послужат к почётной и выгодной для России договорённости; в любом случае, я лишь повергну предложения французские к стопам своего монарха. Во встрече же ночью и за аванпостами и вовсе ничего нет изрядного: сие необходимо, дабы избежать огласки, могущей привести к превратным толкам.

Вильсон осведомился, является ли это моим окончательным решением. На что я ответил, что оно неизменно и саркастическим тоном выразил надежду, что английский генерал по зрелом размышлении всё-таки согласится с этим, особливо взяв в соображение состояние Империи и то обстоятельство, что, хотя численность русской армии возрастает, она ещё далека от желаемой, и в сём случае ради своей приверженности к Императору и России английский посланник готов преодолеть всем известную его враждебность к императору Франции.

Но Вильсон ответствовал на сие прямым ультиматумом, сославшись на инструкции Александра ему, английскому генералу, с инструкцией вмешаться, буде любая персона, сколь бы высока она ни была, поставит под угрозу обязательство назначать командующих армиею своею! Да суверенен ли царь наш? Да ведь это предательство государственное!

А Вильсон ещё и добавил, что "теперь пришло время, когда, к сожалению, вмешательство его, в соответствии с сей инструкцией, сделалось необходимым".

Руки у меня почти опустились. Не знал я, что всё настолько плохо. То есть знал, ведал, что с императором борьба предстоит мне; но обмануть, обкрутить его, убедить можно было бы... ежели не был он, как выяснилось, марионеткою лондонской. А теперь же за дело русское бороться мне придётся ещё и с Лондоном, а это задача потруднее будет.

Так что, от цели своей вовсе не отступая, показал я смирение наружное. Молча слушал я Вильсона выговоры. Что, дескать, "уничтожение или капитуляция неприятеля есть единственная цель, которая должна преследоваться" мною. Что армия наша вполне хороша, что в ней уже более ста тысяч человек, расположенных на линиях сообщения неприятеля, что пушек у нас много, и всё вообще превосходно экипировано. Что любые поползновения к миру с Наполеоном вызовут остановку денежной помощи России со стороны Англии.

Закончил всё словами замечательными! "При таковых обстоятельствах как русские генералы, так и армия окажутся перед страшной необходимостью отрешить его от власти, пока не будет получено окончательное решение Императора. А что относится до английского генерала, то он будет принужден незамедлительно послать курьеров в Константинополь, к лорду Уолполу в Вену, в Лондон и в С.-Петербург с сообщениями о происшедшем, каковые будут иметь самые вредоносные следствия"!

У нас армиею нашей командует англичанин! Того более: он командует государем русским! Ничем иным как предательство назвать я это не могу.

Далее Вильсон даже пригласил дядю императора нашего, герцога Вюртембергского, герцога Ольденбургского, двоюродного брата царя, и князя Волконского, императорского генерал-адъютанта. Все они стаею набросились на меня, требуя изменить решение моё как бы от имени самой фамилии императорской.

Но я не уступал. Переговоры решены, они будут. О чём они будут, я доложу императору наивернейшим образом. Вот ещё! - буду я перед англичанишкой труса праздновать! Посмотрю я, как это вы меня смещать будете! Полки, что ли, поднимете? Так это измена, это бунт в лагере военном! По артикулу Петра Великого за сие расстрел следует!

Но и я понимал, конечно, что царь на их стороне окажется. Посему, не доводя дело до кризиса, постановил я согласиться с компромиссом, кой герцог Вюртембергский предложил: "Особливо принимая в соображение царящий в армии дух подозрительности, фельдмаршал отменит предполагаемую встречу за пределами русского лагеря и пригласит генерала Лористона в один из своих штабов".

Так и сделали. Лористону передали соответствующую записку; в лагере велел я запалить побольше костров, дабы силы наши он подлинно исчислить не мог, но ошибся бы в большую сторону. В доме принял я его; говорили мы всё же наедине.

После окончания разговора я пересказал, что считал нужным, генералам; тут же продиктовал и для письма царю, кое немедленно и отправлено было.

Ну, Лористона-то обманул я: был любезен, обещал известить царя о мирных предложениях; от перемирия же отказался, заявив, что не имею на то полномочий, однако приглушённо добавил, что буду соблюдать его по факту, коли французы на меня нападать не будут. В общем, две недели выиграл я ещё!

А вот обманул ли англичан, не уверен. Британия - змея старая, опытная. Боюсь, будут англичане теперь паче прежнего подгонять Александра к уничтожению Наполеона, а он - уж меня. Тяжко будет сносить давление такое, но попробую.

Всё! Сил писать далее нет у меня. Очень сложный день выдался. Словно в сражении большом оказался. А вот с каким результатом окончилось оно - так и осталось неясным.

7 октября. Приведу вчерашний рапорт мой к - назвать ли его государем? - императору. Всё же он император. Но не знаю, насколько Россия когда-нибудь простит ему то, что во главе всей политики своей поставил он слепую ненависть человека к человеку, а не государственную пользу Отечества своего. А уж то, что политикой своей обслуживает он державы чуждо интересы... Бывали такие лица у нас в истории, того же Бестужева вспомнить. Но и тот ведь, получая дотации от посольств иностранных, политику в конечном итоге проводил в целом интересам российским соответствующую. Ныне безразлично уж, больше с Австрией Россия из-за Бестужева дружила, или должна была больше дружить с Пруссиею. Дела те далеко от нас, а по ним судючи, сказать ныне можно, что укрепилась Россия благодаря комбинациям тогдашним, хотя и не бесплатным и не безгрешным. А ныне? Как это можно было оказаться с политикою своею врагом всех держав европейских? Да ещё бы и с Турцией врагами были бы, коли не аз, грешный. И как так получилось, задуматься бы?

Впрочем, оставим сие. Досужее.

Вот рапорт:

"Село Тарутино

Всемилостивейший государь!

Я еще сутки должен был задержать генерал-адъютанта князя Волконского, сегодняшнего утра получив чрез парламентера письмо, которым означено, что император Наполеон желает с важными поручениями отправить ко мне своего генерал-адъютанта. Князь Волконской донесет вашему императорскому величеству обо всех пересылках, которые по сему случаю были, и, наконец, ввечеру прибыл ко мне Лористон, бывший в С.-Петербурге посол, который, распространяясь о пожарах, бывших в Москве, не винуя французов, но малого числа русских, оставшихся в Москве, предлагал размену пленных, в которой ему от меня отказано. А более всего распространился об образе варварской войны, которую мы с ними ведем; сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов, поодиночке или в малом числе ходящих, поджигают сами домы свои и хлеб, с полей собранный, с предложением неслыханные такие поступки унять. Я уверял его, что, ежели бы я и желал переменить образ мыслей сей в народе, то не мог бы успеть для того, что они войну сию почитают, равно как бы нашествие татар, и я не в состоянии переменить их воспитание.

Наконец, дошед до истинного предмета его послания, то есть говорить стал о мире, что дружба, существовавшая между вашим императорским величеством и императором Наполеоном, разорвалась несчастливым образом по обстоятельствам совсем посторонним и что теперь мог бы еще быть удобный случай оную восстановить: Cette guerre singuliere, cette guerre inouie, doit elle done durer eternellement? L'empereur, mon maitre, a un desir sincere de terminer ce different entre deux nations grandes et genereuses et a le terminer pour jamais.

Я ответствовал ему, что я никакого наставления на сие не имею, что при отправлении меня к армии и название мира ни разу не упомянуто. Впрочем все сии слова, от него мною слышанные, происходят ли они так, как его собственные рассуждения или имеют источник свыше, что я сего разговора ни в котором случае и передать государю своему не желаю; que je serais maudit par la posterite, si ton me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque, car tel est l'esprit actuel de ma nation. При сем случае подал он мне письмо от императора Наполеона, с коего при сем список прилагается, и просил меня испросить у вашего величества согласия ему, Лористону, прибыть по сему предмету в С.-Петербург, и предложил во ожидании сего ответа перемирие, в котором я ему отказал. При сем случае рассчитывал с нетерпением время, когда на сие ответ прибыть может. Сие требование его обещал ему исполнить, то есть донестн о желании сем императора Наполеона вашему императорскому величеству.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший

князь Михаила Г.-Кутузов".

Думаю о событиях сих. Наименьшей цели переговоров с Лористоном я достиг: Наполеон сохраняет спокойствие и продолжает сидеть в Москве. Наибольшей - пояснить, что мира не будет, покуда он сидит в Москве, а посему предложить ему отступить самодеятельно, - нет. При том, что не мог быть уверен я, что не подслушивают меня генералы, сии слова быть сказаны не могли.

А самое главное: обнаружилось, что в замыслах моих Англия не просто предмет один из многих, в расчётах долженствующий учитываемым быть, а прямой противник, - сие было открытием крайне неприятным... Твой собственный государь - агент иностранной державы! Что может быть омерзительнее?

Но наипаче же сердце болит у меня за главное; агент английский Александр Павлович не будет вести переговоров о мире, выгодном для России, но - для Англии.

Однако глаза боятся, а руки делают. Посему будем исполнять идею мою при сократившихся условиях для манёвра. Состоять же она теперь должна в усилении армии нашей всемерном, дабы значимым она была аргументом при любом развитии событий. Цель вторая: всемерное ослабление армии Наполеона, с тем, чтобы однажды сам он решил покинуть Россию, дабы сберечь ея.

Забавно, но на моих плечах теперь лежит задача и по сбережении армии неприятельской! Опять вспоминается Слободзея, где приходилось подкармливать турок, дабы они все не перемёрли, покуда негоциации политические идут!

Третья цель - обеспечить Наполеону по возможности "золотой мост" при этом отступлении, дабы было ему, чем Европу в повиновении держать и с Англиею сражаться. Но и не так обеспечивать, чтобы он вовсе не потрёпан ушёл - в случае сём он слишком силён останется и тем не покладист в разговорах нами в нужной мере. Для сего есть у меня партизаны и казаки.

На данный день стоят они на следующих дорогах. К востоку от армии действуют Ефремов и князь Кудашев; они прикрывают Рязанское и Владимирское направления. К западу полковник князь Вадбольский, капитан Сеславин и поручик фон Визин: они держат Калужские и частью Смоленскую дорогу у Можайска. Слева от них, к северу действует Винценгероде, он прикрывает Петербургское и Ярославское направление.

Кроме того, усиленные отряды находятся в свободном поиске в основном на западе и юго-западе: Давыдов, флигель-адъютант Бенкендорф, полковников Чернозубов и Прендель.

Оживившееся наше движение вызывает большой недостаток у неприятеля. Посему, как и предсказывал я, начинает он разбрасывать силы свои. Известился я, что ещё 2-го числа вице-король итальянский выдвинул одну дивизию к Подсолнечной, другую -- к Волоколамску, третью -- по Ярославской дороге, а четвертую -- в Дмитров. Для партизан наших сего много; да ведь и дивизия в полном составе фуражироваться не ходит.

Ней подошёл к Покрову, с передовыми отрядами добрался до р. Дубна. Однако там встали, ибо без поддержки Нея с Винценгероде они сделать ничего не могут; Ней не может их поддержать без поддержки армии; ну, а армия связана мною полностью.

Приведу в журнале сём небольшую записку, что надиктовал я Коновницыну для Милорадовича, о действиях партий наших:

"Его светлость, отдавая должную справедливость успехам вашего высокопревосходительства, приказал мне сообщить вам

следующее:

1. Посланный с отрядом, довольно значущим, к стороне Можайской же дороги, Мариупольского гусарского полка полковник князь Вадбольский после истребления довольного числа мародеров и взятия курьера на Можайской дороге находится 23-го числа в городе Верее.

2. С таковою же партиею отправлен по Боровской дороге к стороне Москвы гвардейский порутчик Фонвизен.

3. Курьер, перехваченный нами, имел повеление остановить все транспорты, идущие со стороны Смоленска, Вязьмы и Гжатска к Москве, и, сложив провиант, на тех фурах отправить раненых и больных, в селениях на большой дороге находящихся, к Вязьме и далее к Смоленску.

Армия расположена по Старой Калугской дороге у села Тарутина, естли ж воспоследует какое движение, то вы о том будете извещены".

Повседневность малой войны, а каковы результаты! Целая армия целого Наполеона сидит в Москве, но окружена партиями числом в 500 человек!

Нет, есть даже какое-то удовольствие в том, чтобы видеть, как самый знаменитый полководец современности понимает замысел твой, а сделать не может противу него ничто же! Нет у него выхода иного, кроме как отступать, покуда не поздно ещё; но не может он сделать сего, не обеспечив мира: ибо понятно, что при всяком отступлении его без оного бить я его будут по самым уязвимым частям его - по тылам и флангам, не давая к тому же продовольствоваться!

Но покуда сидит именитый противник мой в Кремле; оно мне и на руку. У меня вон с каких пор полушубки и валенки заготовляются, да и мороз привычен солдату нашем - не португалец, чай. А во что оденешь армию свою ты?

8 октября. Из событий значащего не было ничего. Посему журнал наш боевых действий, вчерашним днём закрытый, более о партизанских победах сообщает, нежели о чём другом:

"ЖУРНАЛ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ С 22 ПО 25 СЕНТЯБРЯ 1812 г.

Сентября 22-го. Полковник князь Вадбольский доносит, что разосланными от него партиями истреблено более 100 французских мародеров. Главный отряд означенного полковника находится в селе Обухове, что на Верейской дороге.

Генерал Милорадович в 7 часов пополудни сообщил известие, что неприятель начал свои движения в 10-м часу на первую позицию за деревнею Спасским, откуда авангард ретировался; на второй же позиции у деревни Чернишной место было удержано.

Сентября 23-го. Армия имела растах. Между тем укрепляли лагерь близ села Тарутина".

Тут пояснить надобно, что под сим подразумеваются следующие работы, в подённом журнале инженер-генерал-майора Ивашёва указанные: "Укрепление позиции на правом берегу реки Нары, построение- двух редутов инженерами Корпуса путей сообщения и внутреннее сообщение на позиции, сильная засека на левом фланге и 6 мостов по р.Наре".

Далее вновь дневник боевых действий:

"Сентября 24-го. Главная квартира генерал-фельдмаршала перенесена из села Тарутина в деревню Леташевку, что за лагерем по Калужской дороге.

Полковник князь Вадбольский находится в селе Никольском близ города Вереи, откуда для разведывания неприятеля посылаются им партии, коими пойман капитан артиллерии с бывшими при нем бумагами и истреблено в селении Горках 12 человек неприятельских мародеров.

Генерал-адъютант барон Винценгероде из деревни Давыдовки от 17 сентября рапортует, что неприятель делал движения по Владимирской дороге, но обратно пошел к Москве и что неприятельские аванпосты по всем дорогам от оной столицы не удаляются. Равномерно доносит он, что полковник Иловайской 12-й в ночь с 14-го на 15-е число разбил совершенно французский авангард, причем взял в плен 1 офицера и 270 рядовых. Урон неприятеля должен быть весьма велик, ибо он был преследуем несколько верст. Полковника Бенкендорфа посланными к Рузе и Можайску партиями, доходившими почти до оных городов, взято в плен 315 человек, а партия, посланная к Гжатску, еще не возвратилась.

Ополчение Рязанской губернии расположено по правому берегу реки Оки и, обеспечивая губернию от неприятельских нападений, прикрывает большую дорогу, к Рязани ведущую, особенно же все транспорты, идущие в армию Окою.

Ахтырского гусарского полка подполковник Давыдов, ..."

СНОСКА. Вчерась сделался он приказом по армии полковником.

"командующий особым отрядом, выступил из Юхнова на Вязьму и в виду оного города 16-го числа, напав на французский отряд, прикрывавший транспорт артиллерийских снарядов, разбил оный совершенно; причем положил на месте до 250 человек, взял в плен 2 офицеров и 146 рядовых и получил в добычу 20 подвод с фуражом и провиантом и 10 фур с снарядами.

Посланным от него с особенною партиею майором Темировым убито до 100 и взято в плен 125 человек и досталась в добычу 1 фура с артиллерийскими снарядами. Подполковник Давыдов, продолжая свое движение, 19-го числа явился вновь на большую дорогу между Семлевой и Вязьмою к селу Юреневу и, атаковав 2 баталиона 2-го польского полка и 1 вестфальский баталион, взял в плен 1 капитана и 142 человека нижних чинов и сжег 100 человек, засевших в деревню и не хотевших сдаться. В сие самое время взорваны многие ящики на воздух, взято 72 пары волов, употребленных для возки парков, и истреблены несколько мельниц, в коих неприятель молол хлеб.

Артиллерии штабс-капитан Фигнер с вверенным ему отрядом истребил в окрестностях Москвы все продовольствие, положил на месте до 400 неприятелей, бывших в селах, лежащих между Тульскою и Звенигородскою дорогами, взорвал парк на Можайской дороге, привел в совершенную негодность 6 батарейных орудий, потопив оные в болоте, взорвал на воздух 18 ящиков, принадлежавших к орудиям, причем взято в плен: 1 полковник, 4 офицера и 58 рядовых и положено на месте великое число рядовых и 3 унтер-офицера.

Лейб-гвардии порутчик Фонвизен с партиею казаков следовал по Боровской дороге к Москве за селение Ожегово, но неприятеля нигде не встретил. У селения Дятлова положено на месте 15 человек неприятельских фуражиров и двух взяли в плен.

Он доносит, что в Боровском уезде жители вооружены, и при появлении неприятеля соседние селения собираются в назначенное место. Между прочим в селе Каменском примечено означенным поручиком по 1000 человек вооруженных крестьян конных и пеших, коими 23-го числа прогнаны неприятельские фуражиры, причем убит 1 офицер и 6 рядовых".

За чем свершил я сего дни и награждения примерные. Штабс-капитана Фигнера поздравил капитаном, а как ему порученный отряд, посланный для поисков над неприятелем, в окрестностях Москвы истребил в короткое время продовольствие, в сёлах между Тульскою и Звенигородскою дорогою побил до 400 человек, на Можайской дороге взорвал парк, 6 батарейных орудий привёл в совершенную негодность, а 18 ящиков взорваны, причём взяты полковник, 4 офицера и 58 рядовых и несколько побито, то пожаловал по высочайшей данной мне власти отличившимся в сей экспедиции Ахтырского гусарского полку ротмистру Бычкову 1-му и поручику Казакову ордена св. Владимира 4-й степени с бантом; Харьковского драгунского поручику Ильинскому и прапорщику Пасенку 2-му ордена св. Анны 3-го класса, 2-го Бугского казачьего полку хорунжему Мотылёву 2-му саблю с надписью за храбрость.

Но в сие же время главное происходит: армия наша сосредоточивается, усиляется и обучается. Чтобы не писать о том дважды, приведу тут письмо моё к Горчакову и несколько прочих о том, как происходит укомплектование и обучение войск наших:

"Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!

По основанию именного высочайшего указа за собственноручным его императорского величества подписанием, в 1-й день сентября на имя мое последовавшего, касательно упразднения дивизий я для уменьшения затруднений и ращетов казны с полками и самых полков между собою решился в 1-й и бывшей 2-й армиях уничтожить только по одному егерскому полку в каждой дивизии и сводные гренадерские баталионы к их полкам причислить. Убыль, в полках происшедшая, пополняется некоторыми прибывшими рекрутскими партиями и вновь сформированными полками с обращением из сих для нового формирования пристойных команд. Дабы сберечь людей по наступившему холодному времени и на весну иметь хороших солдат, признал я полезнейшим не присоединять к армиям некоторых рекрутских партий, тож 9-го, 10-го и 11-го пехотных полков и 1-го и 2-го Ярославских, 1-го и 2-го Владимирских, 3-го и 4-го Костромских, обращая их под команду генерала от инфантерии князя Лобанова-Ростовского впредь до повеления и располагая их до распоряжения: 9-й во Владимире, 11-й в Рязани, последние -- в Туле, а 10-й под начальством генерал-лейтенанта Шепелева в Калуге, предписав им заниматься образованием людей.

Генералу же князю Лобанову-Ростовскому препоручил формировать войски для большей удобности в Нижнем-Новогороде, и ныне, получа представление его, испрашивающее, откуда поступать будут к нему люди, ружья и амуниция, писал, чтобы он испросил назначение от вашего сиятельства об рекрутах, а об оружии и амуниции сносился бы по зависимости. Шефа Московского гарнизонного полка генерал-майора Брозина командировал я под начальство генерала князя Лобанова-Ростовского для употребления его при сформировании войска. О всем сем имею долг уведомить вас, милостивый государь мой, и прошу ваших распоряжений, имея честь быть с особливейшим почтением и такою ж предаиностию вашего сиятельства всепокорныи слуга

князь Михаила Г.-Кутузов".

"1-е. Ремонты кавалерийские полагаю я сбирать в Курске. Остается Военному министерству сделать распоряжения в рассуждении доставления туда седел и всей сбруи.

2-е. Армия имеет очень много людей в рекрутской аммуниции или в обыкновенной одежде ополчений, которых потребно обмундировать вновь.

3-е. Все полки, присланные от князя Лобанова, Клейнмихеля, формированные Милорадовичем, по взятии из них рекрут возвращены с основанием их к стороне Нижнего-Новгорода на попечение князя Лобанова. Три из оных, как были близко на пути, остановлены в Курске, Туле и Рязани для образования и вооружения и все в рекрутской одежде, а к армии взято поныне и взято будет тысяч до 12.

4-е. Кирасиры, думаю, должны уже комплектоваться из рекрут.

5-е. Чрез 6 дней, надеюсь, прибудет сюда столько Донских полков, что можно будет отделить 10 или 12 полков и, составя из них корпус, действовать сильно на коммуникации неприятельские. Корпус сей намерен я поверить генералу Платову.

6-е. Прибытие корпуса Виктора может сделать большие перемены в плане.

7-е. Учреждается подвижной магазейн в разных губерниях с тыла; между тем на первой случай будет употребляться магазейн, бывший при 2-й армии.

8-е. Парки два находятся при армии, а не в Орле".

"N 317

По предписанию его светлости господина генерал-фельдмаршала доставленные г. калугским гражданским губернатором к армии 300 полушубков, сапогов 450 пар и лаптей 1000 обращаются к вашему превосходительству с тем, чтобы вы по рассмотрению надобности оные приказали разделить; за сим же таковые принадлежности еще будут доставляемы. Полушубки употреблять теперь для часовых пока получится большее их количество. Подковы тоже доставляются к г. сенатору Ланскому, от коего вы, требуя оные, ассигновать имеете для кавалерии и для артиллерии, извещая сенатора, куда сколько будет роздано.

Калугского мещанина Агеева по приеме от него полушубков и прочего снабдить квитанциею и без задержания обратить в Калугу.

Генерал-лейтенант Коновницын"

"N 320

Вашему сиятельству лутче известно, нежели мне, что в теперешнее время невозможно руководствоваться общими положениями. Теперь в 1-й и присоединенной к оной 2-й армиях чувствуется ощутительной недостаток для кавалерийских полков в конской аммуниции, ибо таковая и при выигранном деле много теряет и в негодность приходит; лошадей же имел я случай пополнить не только из ремонтов, но и из пожертвованных.

В таком разе просил бы я вас, милостивый государь мой, сделать зависящие от вас распоряжения, чтобы нужное число конской аммуниции было заготовлено на фабриках или готовая, буде где есть, была бы оттоль ассигнована и доставлена в Курск и Воронеж в ремонтные команды, откуда полки вместе с лошадьми были бы в состоянии получать оную".

"N 32

Главная квартира деревня Леташевка

Ожидаются к армии усердные, хорошо вооруженные и доброконные Войска Донского воины, Г. генералу от кавалерии оного войска атаману Платову поручаю собрать поспешнее рассеянных разными случаями от своих команд казаков, кроме находящихся в отрядах по повелениям, и приготовить их к действиям, кои будут ему предназначены; всем же казачьим полкам, при армиях состоящим, предписывается обо всем по службе представлять и обо всем рапортовать ежедневно г. генералу Платову так, как рапортуют они теперь и к частным начальникам.

Князь Г.-Кутузов"

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Тут пометить надобно, что ещё до оставлении Москвы, 10 сентября Платов велел тронуться с Дона запасному войску. От наказанного атамана Денисова потребовал он об отправлении в 24 часа всех приготовленных к ополчению казаков, оставя на Дону лишь караульных и, по-военному говоря, гарнизонных казаков; из тех, что уже не годны к прямой службе воинской. В результате вышло 26 полков новых, в числе 15 тысяч человек, и 6 орудий конной артиллерии, ведомые генерал-майорами Иловайским 3-м и Грековыми 1-м и 2-м. Шли они по 60-ти вёрст в сутки, без роздыха, чего ни одна конница европейская не в состоянии исполнить. Первые 5 Донских полков пришли к армии 11 октября, о чём в журнале сём прописано ниже с радостью было.

"N 307 Главная квартира деревня Леташевка

Известно, что в неприятельской армии имеется при орудиях по положению более, нежели у нас, зарядов. Предписываю вашему превосходительству (это к Ермолову обращено было) обще с г.г. артиллерийскими генералами войти в рассуждение, достаточно ли при 1-й и прикомандированной к оной 2-й армиях настоящее число зарядов для кампании, или нужно прибавить оных, и каким образом удобнее сие сделать можно, также какие требуются на то издержки.

Общее заключение о том поспешите представить ко мне.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

А сие Левенштерну:

"Начальник аванпостов генерал-майор Карпов доносит, что в казачьих полках боевые патроны в ежедневных с неприятелем сражениях все без остатка расстреляны. Я прошу вашего превосходительства недостаток сей немедленно пополнить да и впредь распоряжаться таким образом, чтоб казачьи полки всегда снабжаемы были патронами предварительно оной крайности, какая в оных настоит ныне, по известному им недостатку времени на заготовление самим собою".

Хотя отмечу тут в скоках, что явно плутовал атаман. На аванпостах как раз у него довольно тихо; сказывали мне, что и сам Мюрат не боится уже к оным подъезжать и с казаками в разговоры вступать. А один раз обиделся даже, что по нему стрельбу открыли; едва ли не выговор офицерам казачьим сделал! Не знаю, правда ли сие, потому и хочется отписать Катиньке, дабы она анекдот сей презабавный по салонам распустила; и не могу писать о том, ибо в рапортах своих молчат о том казаки! А молчат почему - сие тоже явственно: распускают их атаманы их на поиск вольный. И всё бы ничего, ежели б они с обывателем мирным тоже не озоровали; но жалобы стекаются к мне, что иной час различия донцы не делают между французом и обывателем великорусским, обоих за чуждое для себя понимая. И хотя давеча вновь сделал внушение по поводу сему генералу Платову, но, чую, опять до приказа моего дело дойдёт. Всё хорошо в казаках, одно плохо: неуправляемы они. Кивают головами своими чубатыми, всё признают, всё понимают, всё исправить обещаются. А поступают опять по-своему, а "своё" часто вельми вредным оказывается.

Впрочем, не только их сие касается, но многие в армии к обывателю относятся, как к скоту бессловесному, забывая, что, как любезный мой Александр Васильич наставлял, "обыватель тебя кормит и поит". Посему указал я ныне в приказе по армии отдельно:

"Дошло до сведения моего, что отряжаемые от армии по разным случаям Noо внутренние губернии военные с командами чиновники, равномерно и следующие к армии относятся к местному гражданскому правительству и прямо к обывателям с требованием провианта и фуража и протчих съестных припасов без всяких письменных видов, куда и для чего они командированы, и нередко берут сии припасы, не платя денег и не выдавая квитанции, самовольно и даже с насилием. В предупреждение сего на будущее время предписывается г.г. корпусным дивизионным и всем протчим воинским начальникам, чтобы никто и никакой команды не отправлял иначе, как с письменным видом, в коем бы объяснялся предмет командировки и время, по которое команды сии при отправлении снабжены продовольствием людей и лошадей, для назначения им по тем видам дальнейшего продовольствия от внутреннего провиантского управления по установленному порядку, а где оного нет, от местного гражданского начальства, с выдачею квитанции, под строгим и неизбежным впрочем ответом самих г.г. воинских начальников. Ежели впредь где-либо в местах, армиею не занимаемых, встретится самовольное без видов письменных и без выдачи квитанции требование продовольствия, а как в настоящих обстоятельствах обыкновенной способ заготовления припасов, для продовольствия войск потребных, покупкою в местах, близких к расположению армии, не только затруднителен, но и совершенно невозможен, с другой стороны, продовольствие людям и лошадям, из армии в губернии командируемым, и тем, которые из разных мест к армии следуют, необходимо, то и поставляется в обязанность главнокомандующему по части продовольствия армии г. сенатору Ланскому снестись с губернаторами: тульским, калугским, рязанским, владимирским и тверским, чтоб они распорядили снабжение сих команд продовольствием под квитанции таким образом, как за лучшее по своему усмотрению признают, с тем, дабы воинские команды ни в каком случае не были нуждою заставляемы искать себе пропитания с нарушением предписываемого здесь порядка".

А покуда повелел я давеча полицию военную укрепить:

"N 33 Главная квартира деревня Леташевка

В "Учреждении, для больших действующих армий" изданном, изложены правила о должности гевальдигера или начальника военной полиции; соблюдение оных в полной силе поддерживает общее благоустройство, напротив того, допущение разных беспорядков хотя и не представляет сначала важного злоупотребления, но впоследствии ничто столько не может быть вредно и пагубно для войска. Будучи убежден в сей истине, предписываю, чтобы от сего числа все чиновники, в звании гевальдигеров состоящие, приступили немедленно к точному исполнению своих обязанностей и чтобы действие воинской полиции от сего числа было обращено непременно на все те предметы, кои в вышепомянутом "Учреждении" в виду им поставлены, как то: охранение тишины и устройства в лагерях, известность всех частных людей, при армии состоящих, равно как ремесла их и состояния; снабжение войск жизненными припасами посредством маркитантов, установление такс на все продаваемые ими вещи, к общей потребности принадлежащие; надзор, дабы не было в армии людей подозрительных и вредных; смотрение, чтобы никто не имел излишних противу положенного числа обозов, и употребление военной полиции в день сражения предписанным по тому же "Учреждению" образом; сверх того нужный распорядок, дабы во время марша войск жители не могли терпеть со стороны солдат никаких обид и притеснений.

Исполнение всего того поручается в особенности генерал-гевальдигеру, которой прочим корпусным и дивизионным гевальдигерам имеет дать сообразные от себя предписания и наблюдать, дабы они в точности поступали по оным.

О благосостоянии в лагерях главной квартиры и обозах генерал-гевальдигер ежедневно рапортует лично дежурному генералу по армии и принимает его приказания.

Главная ответственность генерал-гевальдигера состоит в том, чтобы сберегать деревни позади армии и около, на что он достаточно имеет полицейские команды. Генерал-гевальдигеру дается власть, всех нижних чинов, которых бы они корпусов ни были, поймав в бродяжестве, наказывать на месте самыми жестокими телесными наказаниями.

Князь Г.-Кутузов".

Последнее есть и для казаков пригодно; хотя и не будут они отдаваться военной полиции, однако же арестовывать их также велю я, а там уж пусть от своих нагайкою получают. И сие проверено должно быть достоверно, иначе суду военному придавать их.

Ну, а покуда спокойствие на аванпостах, всё же надобно опасение иметь сюрпризов каких со стороны неприятеля. Посему отписано под диктовку мою Милорадовичу:

"По случаю теперешнего бездействия можно заключить, что неприятель делает некоторые скрытные приуготовления, а как позиция наша окружена большею частию обширными лесами, то и желает его светлость, чтобы ваше высокопревосходительство подтвердили бы казачьим полкам, содержащим передовую цепь и делающим разъезды вправо и влево, сколь можно делать оные далее, подслушивая ночью, не прорубается ли неприятель лесами, делая себе сквозь оные новые дороги".

С тою же целью послал отряд князя Кудашева на Серпуховскую дорогу.

Но сего же дни пришлось и на выговор английского... императора отвечать, человека дельного защищаючи. Получил я выговор таковой:

"С крайним удивлением увидел я из одного из рапортов ваших, что вы употребили на службу находящегося в ссылке известного Яшвиля, невзирая даже на донесение, которым губернатор известил вас, что он находится под присмотром. Вы сами себе приписали право, которое я один имею, что, поставляя вам на замечание, предписываю немедленно послать Яшвиля сменить и отправить его в Симбирск под строгой надзор к губернатору".

Имеешь, имеешь... от английского короля указания ты имеешь...

Но - царь!

Отвечал я, "забыв" про "величества" и проч.:

"Главная квартира деревня Леташевка

Генерал-майор князь Яшвиль, жительствующий в Калужской губернии, немало способствовал к заведению порядка в рассуждении ополчения той губернии советами и помощию генерал-лейтенанту Шепелеву. Я, не ведая никак, что он находится под присмотром правительства, не только употребил его, но и поручил ему ныне отряд, большею частию из ополчения Калужского состоящий, 4-тысячной, которому приказал итти к Рославлю, выбить оттуда неприятеля и, закрывая Брянск, действовать по его коммуникации; сделав уже все сие, получил от калужского губернатора донесение, что он находится под надзором, но, дав уже ему столь важное направление, не останавливаю его впредь до воли вашего императорского величества; по моему же разумению сей человек по данной ему комиссии может быть очень полезен. Жена его с 5-ю детьми может быть между тем под присмотром.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Получи, царёк подбританский! Я тебе русский фельдмаршал, а не прислуга магараджи, кой сам в прислугах у англичан ошивается! Будет князь Отечеству служить, м и прегрешения свои, подлинные или мнимые, подвигом воинским искупит.

Хотя, истины ради, и то сказать надобно, что прегрешение его не искупаемо: участвовал он в цареубийстве и даже сам ударил несчастного Павла, после чего упал тот, а там уже и был додушен уже шарфом. Хотя, поговаривают, не за убийство отца был он сыном в имения свои отправлен - то-то вон недруг мой Беннигсен прекрасно при армии пребывает и в должности, - а за письмо предерзкое, даже якобинское, кое тогда с списках ходило. Слов его не помню уже всех, но смысл его в том состоял, что князь убийством царя возвеличивал себя, говоря, что сделал это ради блага Отчизны и для лучшего управления ею, а наипаче - предостерегал в том Александра, чтобы был он честным человеком и русским гражданином, иначе - вот сие помню отчётливо: для отчаяния-де всегда есть средства, и посему не доводите Отечество до гибели. Это уже якобинство полное; да к тому ж обоснование прав убийства монарха со стороны кого? Философа? Нет! - убийцы монарха!

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. По просьбе моей Паисий - уж не знаю, и как - раздобыл одну из копий письма сего. Не берусь судить человека сего: князь-революционер звучит оксюмороном; с другой стороны знаем мы немало князей, якобинцами ставших. Вот оно:

"Государь, с той минуты, когда несчастный безумец Ваш отец, вступил на престол, я решился пожертвовать собою, если нужно будет для блага России, которая со времени кончины Великого Петра была игралищем временщиков, и, наконец, жертвою безумца. Отечество наше находится под властью самодержавною -- самою опасною из всех властей, потому что участь миллионов людей зависит от великости ума и души одного человека. Петр Великий нес со славою бремя самодержавия, и под мудрою его властью отечество отдыхало, но гении редки, и, как в настоящую минуту осталось одно средство -- убийство, мы за него взялись. Бог правды знает, что наши руки обагрились кровью не из корысти, пусть жертва будет не бесполезна. Поймите Ваше великое призвание, будьте на престоле, если это возможно, честным человеком и русским гражданином. Поймите, что для отчаяния есть всегда средства, и не доводите отечество до гибели. Человек, который жертвует жизнью для России, вправе Вам это сказать, я теперь более велик, чем вы, потому, что ничего не желаю, и, если бы даже нужно было для спасения Вашей славы, которая так для меня дорога только потому, что она слава и России, я готов был бы умереть на плахе, -- но это бесполезно, вся вина падет на Вас, и не такие поступки покрывает царская мантия. Удаляюсь в мои деревни, постараюсь там воспользоваться кровавым уроком и пещись о благе моих подданных. Царь царствующих простит или покарает меня в предсмертный час; молю его чтоб жертва моя была бы не бесполезна! Прощайте, государь! Пред государем я спаситель отечества, пред сыном -- убийца отца. Прощайте, да будет благословение Всевышнего на Россию и Вас -- ее земного кумира, да не постыдиться она его во века".

Не знаю, разберётся ли позднее потомство в делах моих, но тут помечу откровенно, что рад я, тако-то имевши английского агента сего прищучить употреблением на пользу Отечества убийцу отца его! А впрочем, "не знал" я, что под опалою состоит он. Для меня ведь он - боевой товарищ, да однокашник, одного со мною Артиллерийского и Инженерного шляхетского кадетского корпуса выходец, во второй Екатерининской турецкой войне со мною участник, Измаил мы вместе штурмовали. Изрядные тому года прошли, но что ж: я старик слабый, забывчивый; про Измаил помню, а про Михайловский замок... забыл! Ну, прости уже меня, государь, в рассуждении возраста моего преклонного!

9 октября. Сего дни партизанским отрядом князя Кудашева нанесено изрядное поражение французскому отряду у с.Никольского.

Сего же дни усилил я отряд Дорохова одним егерским и четырьмя пехотными батальонами, двумя эскадронами, двумя полками Донскими и орудиями 8-ю, да присоединил князя Вадбольского, состоящий из Мариупольского полка и 500 казаков. С тем приказал я выступить ему чрез Боровск к городу Верее, где неприятель, по разным известиям, укрепляется, для чего и нужно Дорохову, напав на него, разбить и разрыть все его укрепления.

Продолжаю изживать мародёрство, сколь то в силах главнокомандующего - сей парадокс, однако, имеет силу: главнокомандующий не может воздействовать на солдата лично, для того есть унтер-офицер; но унтер-офицер немедля до солдата опускается в отсутствие надлежащего воздействия и контроля офицера; сей же взоры свои более на вышестоящего начальника обращает, нежели на солдата - тут и лежит граница власти главнокомандующего. И всё же издал я приказ новый:

"Дошло до сведения моего, что в окружности лагеря жители оставили дома свои, избегая от насилия и грабежей, чинимых приходящими к "им ратниками и фурлейтами для фуражирования, которые, не будучи довольны с охотою предлагаемым жителями фуражем и хлебом, разбродшись по домам, разбивают клети, сундуки и уносят все, что в них находят, истребляя притом до основания всю их хозяйственность. Входя в бедственное положение сих несчастных жителей, угнетаемых своими соотечественниками, строго предписываю г.г. корпусным командирам и ополчения начальникам принять наистрожайшие меры, чтоб посылаемые фуражиры отнюдь не выходили из мест расположения без надежного чиновника, коему подтверждать всемерно охранять поселян от насилия под опасением неминуемого взыскания и за малейшие обиды, сделанные его подчиненными; с чем вместе дать предписании г.г. гевальдигерам о соблюдении вышеписанного порядка без упущения, в противном случае они уже подвергнут себя той ответственности, какой подлежать будут посылаемые из команды их фуражиры по всей строгости законов, что хотя и с сожалением, но должен я употребить для примеру и удержания от столь великих беспорядков"

Равномерно и с казаками продолжаю в чувство приведение их. Отписал Платову:

"Милостивый государь мой Матвей Иванович!

В ответ на письмо вашего высокопревосходительства от 20 сего месяца, которое я имел честь получить и за которое усердно вас благодарю, дополняю: что начальники Донских полков, при армии ныне состоящих, действительно под предлогом болезни были отлучены два дни, ныне же постепенно прибывают и недостаток в них не приметен. Что ж касается до жалобы вашей на изменившийся порядок относительно рапортов, кои Донские полки вам не доставляют, есть мое мнение -- исправление оного и приведение в должной вид неминуемо предоставить вам, с присовокуплением моей покорнейшей просьбы, чтоб вы властию войскового атамана понудили их доставлять рапорты не только вашему высокопревосходительству, но и частным начальникам, которые по сему ж случаю казачьими полками не удовлетворяются, а с тем вместе и мне в отчетах главному начальству встречается затруднение. В усердии к службе августейшего монарха собственно вашем я весьма уверен; оказываемые полками вашими ежедневные подвиги мне коротко ведомы и потому я остаюсь в непоколебимой надежде, что все сшибки, кои, без сомнения, могли последовать от недостатка во времени, известною мне деятельностию вашего высокопревосходительства приведутся в лучшую степень.

С истинным почтением и совершенною преданностию честь имею быть вашего высокопревосходительства, милостивый государь мой, покорнейший слуга

князь Г.-Кутузов".

Далее были дела хозяйственные по армии, о коих здесь уж не упоминаю.

Беннигсен ходит злорадный, ждёт, видно, что из Петербурга противу меня что придёт. Не ведает, глупец, что царь даже мне сказал, не сдержавшись, что Беннигсен ему лжёт, и он по то известен. Так что не от бумаги твоей паду я; да и некого царю на место моё поставить. И уж не тебя - точно, ибо как полководец ничтожен ты, что под Фридландом и показал. А как человек - просто глуп, ибо как можешь ты надеяться, что командование тебе отдадут после победы наметившейся, кою ты, как при Фридланде, враз в прах низвести можешь?

Зато "казачком" мои доволен я. Давеча опять губки дула, но долго удержаться не могла и уже вскоре вновь смеялась, хохотушка. И как Румянцев с ними с четырьмя разом обходился? Сильны отцы наши были, что и говорить...

10 октября. Отличнейший успех у Дорохова! Сей герой штурмом взял Верею, защищаемую двумя батальонами вестфальцев. Трофеем стало знамя; захвачено 393 пленных.

По доброму сему примеру приказал я Винценгероде отправить лейб-казачий полк в отряд Ефремова, а сему поставил задачею выбить неприятеля из Богородска. Тот в силе 6000 человек при 8 орудиях занял город сей - с намерением явным для обеспечения их фуражиров. Сидеть в Москве французам - сие верно, но кормить их там в намерения мои не входит. Посему Ефремов должен их уничтожить силами 3-х казачьих полков. Маловато, конечно, но более перебросить туда ничего не успеваю я. Понадеемся на ухватку да напуск казачий, да на то, что при имени их уж и дрожать начинают французы, как то пленные их изъявляют.

Привожу к сему журнал действий боевых:

"ЖУРНАЛ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

С 25 ПО 28 сентября 1812 г.

N 3 Деревня Леташевка

Сентября 25-го. Полковник князь Вадбольский доносит, что он 22-го числа прибыл к Верейской дороге и расположился между селениями Литвиновым и Новинским, откуда раскиданными от него партиями истреблено в разное время до 200 человек, между коими 1 офицер.

Вследствие рапорта начальника Черниговского ополчения генерал-лейтенанта графа Гудовича о появившейся в городе Рославле неприятельской партии, угрожающей Брянску, в коем находится артиллерийский арсенал, предписано начальнику Калужского ополчения генерал-лейтенанту Шепелеву для подкрепления прежде посланного туда отряда составить из ополчения и из регулярных войск с одним полком донских казаков корпус из 5000 человек, снабдив оный 9 пушками.

Сентября 26-го. Армия имела растах. Полковник князь Вадбольский рапортует от 25 сентября, что он намерен перейтить в селение Сивково, состоящее между Вереею и Можайском, а партиями его истреблено до 100 и взято в плен 16 человек.

Занимаемый ныне армиею укрепленный лагерь на правом берегу Нары при селе Тарутине позволяет отделять от оной значущие партии, которым предписано иметь в виду не токмо истребление неприятельских мародеров и фуражиров, но которые должны силою своею быть в состоянии наносить ему чувствительный вред, который ему в настоящее время будет тем ощутительнее, что он претерпевает недостаток в фураже и провианте, простирающийся до того, что, по единогласному уверению пленных, неприятели часто употребляют в пищу лошадиное мясо, невзирая на то, что мяса у них еще более имеется, чем хлеба. В сем намерении отправлены сего числа три партии:

Первая под командою генерал-майора Дорохова, состоящая из 5 баталионов пехоты, 4 эскадронов Елисаветградского гусарского полка и двух казачьих полков при 8 орудиях.

Сверх того полковнику князю Вадбольскому с вверенным ему отрядом предписано, соединясь с генерал-майором Дороховым, состоять в его команде. Сей партии назначено, истребив неприятельские укрепления в Верее, действовать по пространству, лежащему между Гжатска и Можайска.

Вторая партия под командою артиллерии капитана Фигнера будет действовать между Можайском и Москвою.

Третья партия поручена адъютанту его императорского высочества цесаревича Константина Павловича полковнику князю Кудашеву, коему с 500 казаками дано направление на Серпуховскую дорогу, где, учинив над неприятелем поиски к стороне Подольска, обойти неприятельскую армию и соединиться с партиею капитана Фигнера.

Все разосланные партии, хотя и находятся в различных от армии направлениях, но не менее того составляют между собою непрерывную связь, что удобно видеть можно, сообразя взаимное их положение. От Смоленска до Гжатска действует подполковник Давыдов, от Гжатска до Можайска генерал-майор Дорохов, а от Можайска до Москвы капитан Фигнер.

Удачные нападения на неприятеля и множество пленных, достававшихся сим начальникам партий в то время, когда они имели малые токмо отряды, ручаются за верный и надежный успех, который им ныне предстоит, тем более, что теперь партии их противу прежних гораздо сильнее и что оне, как выше упомянуто, находятся между собою в связи и действуют согласно по одному плану и к одной цели.

Сентября 27-го. Смоленской губернии Вельского уезда предводитель дворянства Коленос, городничий Адамович и исправник Богуславский доносят, что хотя город их от неприятельского нашествия по сих пор был избавлен, но не менее того показываются неприятельские партии для грабительства, а посему жители означенного города, движимые чувствами истинных россиян, составили единодушным согласием общее ополчение, которое с неусыпною деятельностию действует на истребление врагов.

Неоднократно уже являются крестьяне из многих селений, близ мест расположения армий находящихся, испрашивая усильно ружей с патронами, для защиты от неприятеля. Они истребили их немалое число и при всякой встрече, решительно нападая на врагов, не сходят с места, не разбив оных совершенно.

Между прочим казенные крестьяне Боровского уезда слободы Каменска соединились под присягою для общего своего защищения с тем, что положено жестокое наказание на случай, естли бы оказался кто из ник трусом или изменил друг другу. По мере возможности просьбы сих почтенных крестьян удовлетворяются и им дают ружья и пистолеты.

Генерал-лейтенант граф Витгенштейн от 13 сентября из мызы Соколищев доносит, что до усиления вверенного ему отряда, не предпринимая ничего важного, отряжает от оного токмо партии. Полковник Родионов 2-й, откомандированный с таковою партиею, разбил многие неприятельские отряды и нанес неприятелю весьма важный вред. Он истребил совершенно 2-й кавалерийской дивизии 3-й легкой полк, взял в плен 1 подполковника, 4 обер-офицеров, 4 военных комиссаров и 184 рядовых, убито 8 офицеров и более 400 нижних чинов; в добычу досталось 300 лошадей, 40 бочек вина, 1000 печеных хлебов, муки и овса до 5000 четвертей и 100 штук рогатого скота.

Полковник князь Кудашев рапортует, что он пришел между дорогою Серпуховскою и Старою Калужскою до деревни Жуковой, где видел с тылу неприятельский авангард, который по мнению его простирается до 20 000 человек. Отправленными из Жукова партиями взято несколько пленных.

Сентября 28-го. Полковник князь Кудашев рапортует, что, узнав, что неприятель находится в селе Никольском в числе 2500 человек, напал на оных нечаянно с 300 казаками; атака была стремительна, а поражение неприятеля конечное, ибо, невзирая на великое превосходство неприятеля, он был обращен в бегство, причем генерал Бовье ежели не убит, то по крайней мере тяжело ранен, и лошадь его досталась в добычу казакам. В некотором от места сражения расстоянии неприятель, собрав расстроенные силы свои, ожидал вновь нашей атаки, которая была столь же, как и первая, стремительна и удачна.

Князь Кудашев, отдавая должную похвалу подполковнику Харитонову, есаулу Пантелееву, сотнику Платову и хорунжему Басову, доносит в заключение, что неприятель, оставив на месте сражения убитыми 100 и пленными 200 человек, перешел на Калужскую дорогу, а князь Кудашев взял направление на Серпуховскую для дальнейших действий.

Генерал Милорадович доставил из авангарда 27-го и 28-го числа пленных 4 офицера и 346 рядовых".

Сего дни Дунайская и 3-я обсервационная армия Тормасова окончательно соединены в 3-ю Западную армию Сия отныне разделена на 7 корпусов: 1-ый - гр.Ламберта, 2-ой - Маркова, З-ий - гр.Ланжерона, 4-ый - Эссена, 5-ый - Воинова, 6-ой - Булатова и резервный - Сабанеева. К армии же принадлежит отдельный отряд Энгельгарда.

Мы же тут занимаемся делами почти что мирными - для армии, конечно. Формируем, сколачиваем, снабжаем, учим.

Много сношений делается с начальством губерний южных на предмет увеличения скорого производства пороха, боеприпасов, оружия и проч. Оставлю тут образчики.

Каверину:

"N 364

В губернии, вами управляемой, находятся Людиновской, Дугненской и Сукремлевской литейные заводы, о коих подробного сведения не имеется, но по слухам известно только, что оные состоят под казенным секвестром. Машины и протчие постройки для работ стоят весьма больших сумм и по прежним обязательствам с казною ежегодно выделывается там определенное количество железных и чугунных вещей для потребностей армии.

По нынешним обстоятельствам заводы сии заслуживают внимания, и потому в рассуждении их имею я в виду следующее:

1-е. Чтобы вручающий сие вашему превосходительству лейб-гвардии артиллерийской бригады штабс-капитан Демидов был допущен к осмотру производства работ и сколько каких снарядов артиллерийских в казну выделывается или может состоять в готовности.

2-е. Ускорить работы и заготовить для армии разного калибра ядр, гранат и новых картечь по прилагаемому у сего исчислению и, доколе снаряды сии не будут приготовлены, другого калибра не выливать.

Вашему превосходительству поручаю то сообразить и силою сего повеления, предъявя оное кому следовать будет, привести все требуемое к исполнению, с донесением мне, что и как распоряжено будет, а также о месте, где ваше превосходительство полагаете удобным иметь заготовленные снаряды, дабы они были безопасные и не могли привлечь внимания неприятеля.

Возлагаю также на ваше превосходительство иметь теперь оные заводы под особенным своим надзором, смотреть даже под рукою, дабы сверх всякого чаяния не было там выделываемо другого разбора или калибра военных снарядов, кроме в нашей армии употребляемых, и принять меры, чтобы работы отнюдь не прекратились напрасным страхом или своевольством рабочих.

Упражнения на заводах должны быть непрерывно продолжаемы и разве самая крайность заставила бы их прекратить, тогда машины, инструменты и плотины истребить и уничтожить. Но нахожу нужным повторить еще, дабы без самой необходимости отнюдь к сему приступлено не было.

По содержанию всего вышеписанного я буду ожидать от вашего превосходительства подробного уведомления".

Начальнику Шостенского порохового завода генерал-майору Глухову:

"Вырабатываемые на управляемом вами заводе селитру и -порох отправлять впредь не в Казань и Воронеж, что слишком далеко, но к стороне Ахтырки или далее по направлению к Харькову.

Между тем вы получите от генерал-майора Левенштерна уведомление, сколько нужно для здешней армии еще запасных зарядов, равно каким образом и куда отправить все оные снаряды совершенно готовые, или буде не имеете средства достать снарядов чугунных, то порох и другие материалы. Требования генерал-майора Левенштерна рекомендую вашему превосходительству исполнять коль можно поспешнее и хотя по частям, если совершенно нельзя отправить вдруг всю потребную препорцию.

О продолжении на заводе приготовления пороха, сколько на сей год положено, и" дабы производить на будущий год покупку обыкновенного количества запасов и даже умножить годовую пропорцию делаемого пороха, ибо все армии по расположению своему должны будут довольствоваться оным от Шостенского заводу, сообщил я сего числа генерал-инспектору всей артиллерии".

Записку подготовили о количестве необходимых для армии боеприпасов:

"Для армии, действующей под личным предводительством генерал-фельдмаршала светлейшего князя Голенищева-Кутузова, положено приготовить следующее количество запасных чугунных снарядов:

На 18 батарейных рот, полагая на каждое орудие по 120-и зарядов, без картечь и брандскугелей.

На 23 легкие роты на каждое орудие по 60-и зарядов и на 9 конных рот по 90 зарядов на каждое орудие, что составит:

На 18 батарейных рот: 12-фунтовых ядер . 17 280

полупудовых гранат 8 640

На 23 легкие роты: 6-фунтовых ядер ... 11 040

полупудовых гранат 5 520

На 9 конных рот: 6-фунтовых ядер .... 6480

полупудовых гранат 3240"

11 октября. Начался сего дня поиск кавалерийской группы Чернышёва (3 казачьих полка и 7 эскадронов кавалерии в глубь Варшавского герцогства для уничтожения баз снабжения неприятельских.

На том же театре действий Шварценберг отступил на правый берег Лесны. Эссен, посланный преследовать Шварценберга, догнал его ариергард при д. Клинниках и принудил к поспешному отступлению; неприятель сжег мосты на Лесне и огнём помешал Эссену устроить переправу через реку.

Первые 5 Донских полков пришли, наконец, к армии здешней в Тарутино, чему весьма рад я. Теперь возможно стало ещё плотнее завесу вокруг неприятеля сделать, чтобы снабжение ему совершенно прервать. Сверх удивления моего и казаки, и, что главное, кони их донские - во вполне свежем состоянии, хотя делали, по их словам, по 60 вёрст в сутки. Командир их Греков, однако, заверил меня, что для дончаков, коней их, сие даже не нагрузка, они от такого хода только в норму приходят и "дурковать" перестают. "Дурковать" это, по их языку, означает, что кони играются от избытка сил, а наипаче друг друга задирают, в главные в ряду своём выбиваясь. Трудно было, по словам его, токмо когда по суток нескольки без денников коней на ночь выставлять приходилось, без конюшен, сиречь: кони мёрзли и мокли, отчего частью заболевали. "Они ведь как люди, пояснил Греков, боле, как и мы".

От души обнял я героя сего, обнял и Платова, зане одним сим отличием искупил он грехи свои прежние.

12 октября. Настроение в армии переменилось чудесно.

Последний солдат в армии сознавал значимость и, можно сказать, достоинство этой позиции. Уже никто не ропщет, никто меня не осуждает. Возвратилась уверенность. Видя такое множество пленных, пригоняемых со всех сторон, солдаты вновь ободрились; в самой их поступи, в самом обращении с оружием видна гордость и готовность сразиться.

Подвоз наладился вполне. В лагере даже подобие ярмарки, и на сих рынках изобилие русских краёв выставляет все дары свои. Сверх необходимых жизненных припасов здесь можно покупать арбузы, виноград и даже ананасы! Солдаты продают отнятые у французов вещи: серебро, платье, часы, перстни и проч. Казаки водят лошадей. Маркитанты торгуют вином и водкою.

Не мои се слова: офицер один рассказал мне. Но отражено то, что вижу и я, проезжая через Тарутино: бодра армия! Сыта, одета, упражняется. Более всего люблю я это в армии: когда вот так вот, здоровым организмом функционирует они, и каждый при деле. Вот кто-то строем с песнею шагает - на стрельбы. Вот батальон оружейные приёмы отрабатывает. Вот какая-то команда что-то роет - молодцы унтера, не дают солдатам бездельничать, ибо известно: бездельный солдат опаснее пушки, сорвавшей с постромков на склоне горном. Да и офицер тот молодец, кой распорядился о том, чтобы солдат занять: не в штос дуется, а службу справляет. А там вон, видишь, солдаты лясы точат с маркитанткою; кого-то из них выберет она ныне? - вот и распушают хвосты.

В этом роде продиктовал я описание жизни нашей; вот что из сего сделали литературою одержимые офицеры штаба моего:

"Главная квартира деревня Леташевка

Армия находится более недели близ села Тарутина на правом берегу Нары и, пребывая в совершенном спокойствии, получает от того новые силы. Полки укомплектовываются прибывающими из разных губерний формированными генералом от инфантерии князем Лобановым-Ростовским войсками. В лагере производится учение рекрут, горящих рвением сразиться с неприятелем. Лошади нашей кавалерии, получая в довольном количестве фураж и стоя на здоровом водопое, приметным образом поправляются. Продовольствие устроено таким образом, что армия не терпит ни малейшей нужды и большие к армии ведущие дороги покрыты транспортами, идущими из самых хлебородных губерний, близ коих армия расположена. Ежедневно прибывают выздоровевшие офицеры и солдаты. Больные и раненые на поле чести, находясь среди России, между родных своих и сограждан, получают всякие пособия, какие только от матерей и жен, от братьев и детей ожидать можно.

Расстроенные силы неприятеля не позволяют делать ему против нас покушений. Удалением от пределов своих лишен он всех пособий; продовольствие его час от часу становится затруднительнее и пленные уверяют единодушно, что в их армии употребляют в пищу лошадиное мясо, несмотря на то, что у них мяса более, нежели хлеба. Наипаче претерпевают лошади неприятельской артиллерии и конница их. Большая часть сей последней погибла в сражениях, особенно в знаменитый для российского оружия день 26 августа, а остальные кавалерийские полки терпят в фураже величайший недостаток, ибо неприятельская армия окружена со всех сторон нашими партиями, отрезывающими ей всякое сообщение. Неприятель столь стеснен в доставании себе фуража, что фуражиры его не отправляются иначе, как под сильными прикрытиями, которые однако ж бывают всегда преодолеваемы нашими партиями. Сильные отряды наши находятся на Можайской, Санкт-Петербургской, Коломенской и Серпуховской дорогах и редко проходит день, в которой бы не приводили 300 человек и более пленных.

Самые крестьяне из прилежащих к театру войны деревень наносят неприятелю величайший вред. Россияне, во всякое время отличавшиеся пред всеми народами любовью и привязанностию к престолу своих государей, и ныне стремятся с неописанною ревностию на истребление врагов, нарушающих спокойствие Отечества. Крестьяне, горя любовию к родине, устраивают между собою ополчения. Случается, что несколько соседних селений ставят на возвышенных местах и колокольнях часовых, которые, завидя неприятеля, ударяют в набат. При сем знаке крестьяне собираются, нападают на неприятеля с отчаянием и не сходят с места битвы, не одержав конечной победы. Они во множестве убивают неприятелей, а взятых в плен доставляют к армии. Ежедневно приходят они в главную квартиру, прося убедительно огнестрельного оружия и патронов для защиты от врагов. Просьбы сих почтенных крестьян, истинных сынов отечества, удовлетворяются по мере возможности и их снабжают ружьями, пистолетами и порохом. Во многих селениях соединяются они под присягою для общего своего защищения с тем, что положено жестокое наказание на случай, естьли бы оказался кто из них трусом или бы выдал друг друга.

Десница всевышнего, поборствующая правым и наказующая виновных, являет ныне гнев свой на врагов наших. Сей час получено известие, что испанцы и англичане, разбив французов, заняли Мадрид. Итак враги наши везде поражены и они погибают в отдаленных странах Европы в то время, когда, ворвавшись в пределы России, найдут может быть гробы свои в недрах Отечества нашего".

У меня же работа хоть и тоже удовлетворительная, но изрядно внимания и воли требующая. Так, пренебрежительно говорю я: "бумажки", да ведь за каждою из них решение некое стоит, а за решением расчёт, а за расчётом данные потребные, а за данными сбор их, а за сбором - задача, что сбирать. А за задачей - мысли, мысли и мысли.

Да абы об армии одной думалось! Тут ведь какие политики просмотреть надобно, а оные ведь змеями извиваются, поди, найди хвост настоящий, а не то вместо хвоста пасть нащупаешь, с зубами ядовитыми; тут и всё. Нет, рад я, что при случае сём с Лористоном обнаружилась главная пасть ядовитая; горько мне сознавать, что царём нашим английский кабинет вертит, но нечто подобное ожидал я. Теперь же явственно обнаружился механизмус войны нынешней: за истинной для каждого россиянина болью и желанием покарать врага, на Отчизну напавшего, прячутся цели Англии, использующей священные чувства русских для достижения собственных целей - подавления Франции и воцарения безраздельного во мире.

А ведь тут разъясняются истинно и слова царя, тут уже приводившиеся: "Наполеон - или я, или он - или я; мы уже не можем больше царствовать вместе!" Понятно теперь: Лондон поставил задачу непременно повалить Наполеона; и ежели не выполнит царь сей задачи такой, то царствовать он уже не будет. А как составляется на английские деньги заговор для цареубийства, Александр и сам знает на примере бедного отца своего; уверен я и тогда был, что состоял он сам в заговоре том.

Между тем, сего дни австрийская армия Шварценберга продолжала отступление на Немиров и Высоко-Литовск к Дрогочину; наши легкие отряды преследовали его; армия стала вдоль левого берега Лесны; корпус Сакена пошёл к Пружанам; главная квартира Чичагова перешла в Брест; Чернышёв с отрядом послан для истребления неприятельских запасов в Варшавском Герцогстве и угрожения Варшаве; Сакен выслал отряд Чаплица захватить формировавшийся в Слониме из мятежных литовцев гвардейский полк Конопки. В отряде сём два егерских полка, да Павлоградский гусарский, да два казачьих полка и конною ротою. У Чернышёва - казачий полк, 3 эскадрона улан, да 4 конных орудия.

Примечательности требуют два явления жизни военной нынешней.

Давеча отставленные за выслугою узаконенных лет из Таврического конно-егерского полка рядовые Прокофий Красюков и Григорий Мироненко, желая участвовать в настоящей войне к защите Отечества, явились к армии и изъявили желания при способности служить в артиллерии. Уважая похвальной вызов Красюкова и Мироненко, я приказал каждому из них в награду их усердия выдать по 25 рублей и, прикомандировав к артиллерии, употребить на службу с предоставлением права по окончании кампании отбыть в свои дома.

Единовременно случай противоположного свойства. Калугский гражданской губернатор рапортом мне донёс, что нижние чины в вагенбурге, под командою майора Потресова состоящем, находящиеся, проходя чрез село Троицкое, разбили питейной дом и ограбили денежную казну. Майор Потресов, находясь при сём, не нашёлся прекратить буйство сие и, не взяв мер осторожности, вслед за сим допустил зажечь лес селения тoro, жителям принадлежащий. Столь примерная слабость майора Потресова обнаружила нерадение его к службе, а то и сам пьян валялся. За что предписал я немедленно удалить его от должности и предать военному суду.

И никак иначе!

Иного же рода, но той же вредной природы происшествие тоже днесь исправил я. Некий Рязанской военной силы конного казачьего полка поручик Мевес, получа четырёхдневной отпуск, не явился в срок в полк свой и укрылся тем от службы. Повелел я его как ненадёжного и на общую пользу в настоящее время негодного офицера, исключив из списочного состояния, объявить об отставке с прописанием моего повеления, силою коего лишается он права на вступление вновь в российскую службу всякого рода

Тем временем командую партиями нашими. Сеславина с партиею, состоящею из 250 Донских казаков войскового старшины Гревцова и 1 эскадрона Сумского гусарского полка, отправил в направлении по дороге от Боровска к Москве, причём действовать более на фланг и тыл неприятельской армии.

Дал также указание отобранным от неприятеля оружием вооружить крестьян, пленных доставлять сколько можно поспешнее, давая им прикрытие регулярных войск, а то крестьяне их на части рвут. Доносят мне, что копейки свои в шапку сбирают, да по рублю у казаков французов пленных выкупают, дабы мучительствам их разным предать. При том отчего-то солдат других наций жалеют.

Помечу: надобно будет при минутке свободной подумать об феномене сём.

Приведу журнал наш военных действий за прошедшие дни:

ЖУРНАЛ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

ЗА 29 И 30 СЕНТЯБРЯ 1812 г.

N 4 Деревня Леташевка

Сентября 29. Армия оставалась в своем положении, не делая движений.

Полковник князь Кудашев рапортует, что он прибыл с вверенным ему отрядом к Лопасне и к Чепелеву, откуда известил серпуховского исправника о успокоении жителей Серпуховского уезда. При сем рапорте доставил он 13 человек пленных.

Артиллерии капитан Фигнер находится между большою неприятельскою армиею и его авангардом и старается в столь выгодном для него положении узнавать о силе, движениях и намерениях неприятеля. В течение двух дней доставил он пленных 4 офицера и до 200 рядовых.

Генерал Милорадович рапортует, что посланная на правой неприятельский фланг партия казаков доезжала до деревни Спасской, где, нашед неприятельские пикеты у самых биваков их, сделала на оные нападение. Казаки считают пехоты неприятельской более 3000; захвативши несколько лошадей, казаки возвратились без малейшей потери.

Сентября 30. Армия оставалась на прежней позиции.

Генерал-лейтенант Шепелев, командующий Калужским ополчением, доносит, что вследствие данного ему предписания выступил он с частию ополчения, с присовокуплением регулярных войск, восьми орудий и одного Тептерского казачьего полка к Брянску, угрожаемому неприятелем из Рославля.

Полковник князь Кудашев двумя рапортами доносит: Первым из села Молоди, препровождая 13 человек пленных, уведомляет, что император Наполеон выезжал на несколько дней из Москвы, но опять туда возвратился.

Вторым оттуда же, что посланная от него партия под командою адъютанта генерал-фельдмаршала князя Голенищева-Кутузова капитана Кожухова, который, присоединясь к прежде посланной партии, переправился чрез реку Мочь и следовал за неприятелем в деревню Чегадаеву, откуда пехота неприятельская производила сильную пальбу. Потом, вышед из деревни, неприятель построил каре, на которое донские казаки, разделясь, ударили решительно, ворвались в каре, положили на месте 40, а взяли в плен 60 человек, в числе коих капитан Тубье, раненный в руку.

Генерал-майор Дорохов, отряженный на Можайскую дорогу и коему предписано было иметь первоначально в виду истребить неприятельские укрепления, сделанные в Верее, двумя рапортами доносит. Первым, что, прибыв в Боровск, уверился, что неприятель сильно укреплялся в Верее, которую однако же с помощию божиею надеялся взять, что и исполнил.

Вторым доносит, что он означенные укрепления, выстроенные на крутой горе, имеющей пять сажён вышиною, обнесённые кругом палисадом, чрез полчаса, невзирая на упорное сопротивление осажденных, без одного выстрела взял штурмом, причем, кроме многого числа убитыми, взято в плен более 350 рядовых.

Удачные нападения на неприятеля и множество взятых ими пленных в то время, когда они были в меньшем против нынешнего числе, ручаются за надежный успех, который им ныне предстоит. Прибыли вновь к армии с Дону еще 24 казачьих полка. Таковое значущее усиление иррегулярных войск приобретает верные способы причинять больший вред неприятелю.

На штурм Вереи вели наши колонны четыре мещанина сего города с неописанным мужеством. Трудность предприятия не охладила в сердцах любви к отечеству, и они первые бросились на крепостные валы. Один из них ранен, и все четверо награждены знаками отличия Военного ордена.

Доставшиеся нам при взятии Вереи пятьсот ружей неприятельских разделены между крестьянами".

13 октября. Вчерась взбесил меня рязанский гражданский губернатор Бухарин: донесли, что у него в городе к раненым нашим офицерам отношение самое пренебрежительное. Направил ему строгое письмо:

"Дошло до сведения моего, что прибывшие из армии в город Рязань раненые господа офицеры расставлены нарочито на невыгоднейшие квартиры, в коих и самое лучшее пользование осталось бы без успеха, но они и посредственного не имеют; что им не производится никакова продовольствия и что у кого нет денщика валяется без присмотра и помощи; находящиеся при некоторых не удерживаются от распутной жизни, а не имеющие должного радения не принуждаются к своему делу и потому попавшиеся в Рязань несчастно и тяжело раненые офицеры терпят совершенную гибель.

С чувствительным состраданием взимаю я стоны жертв сих, удаленных от меня и живущих с вашим высокородием в одном городе, и почту за особое удовольствие, ежели повеление сие найдет их в таком положении, что помощь нужна им будет с тою же пользою, какая могла быть действительною во время их прибытия в Рязань.

Все вышеозначенные неустройствы, я надеюсь, произошли от неведения вашего и от занятия полицмейстера делами гораздо труднейшими, но как попечительный присмотр за получившими раны чинами при защите отечества в делах с неприятелем неминуемо сопряжен с пользою службы в важнейшем смысле, то я, дав сие заметить вашему высокородию, предписываю следующее: всех могущих следовать без излишнего отягчения сил раненых отправить на подводах в Касимов, а не могущих, дав приличную квартиру или сколько нужно будет оставить в Рязани поручить в присмотр и самую ответственность градскому доктору; для хождения дать людей из состава полиции; продовольствием снабжать на щот комиссариатской суммы и о возврате снестись с главноуправляющим по части продовольствия войск сенатором Ланским, и о том, что вы предприимите и исполните, дабы улучшить положение раненых офицеров, я буду с нетерпением ожидать вашего донесения. Напоминаю притом, что вы один и по всей строгости отвечаете мне за раненых офицеров, каким невнимание ваше к общей пользе изрыло, может быть, могилу".

Меж тем, по поступившим до меня сведениям, Наполеон начал сосредоточивать корпуса около Москвы. Удержал бы я его хотя две недели ещё, да он, видно, опять уже всё понял, что не мир будет его, но меч. В уме быстром никогда не отказывал я ему, но всё ж надеяться надобно, что удержится он в Москве ещё.

В остальном же день был вполне приятный.

Поблагодарил в приказе состоящие в отряде под командою полковника князя Кудашева Донские казачьи полки Харитонова и Жирова за усердие и храбрость при нападении на неприятельские отряды. Пожаловал в каждый полк по 5 знаков отличия Военного ордена; там казачки их сами распределят по справедливости.

Составил рапорт царю о взятии Вереи:

"Деревня Леташевка

Сентября 26-го числа имел я щастие всеподданнейше донести вашему императорскому величеству, что отряженному мною для действия по пространству между Гжатью и Можайска генерал-майору Дорохову предписано было первоначально иметь в виду истребление укреплений, сделанных неприятелем в городе Верее. Сей храбрый генерал произвел сие данное ему предписание с толикою же предприимчивостию, как и быстротою. Повергаемое у сего к освященным стопам вашего императорского величества вестфальское знамя и множество пленных суть трофеи, ознаменовавшие день сей, а из приложенного у сего оригинального рапорта генерал-майора Дорохова увидеть изволите подробности победы сей.

Флигель-адъютант вашего императорского величества поручик Орлов, привезший известие о взятии Вереи, уведомляет, что штурм произведен был в действие с такою быстротою, что при сильной потере неприятеля урон с нашей стороны не превосходит 30 человек убитыми.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

Вот сей рапорт Дорохова:

"Вследствие повеления вашей светлости город Верея очищен от неприятеля и его укрепления взяты штурмом в 5 с половиной часов поутру. Сии укрепления, выстроенные на крутой горе, имеющей 5 сажен высоты, были кругом обнесены палисадом. Чрез полчаса наши храбрые солдаты, несмотря на упорство неприятеля, ворвались на парапет, и вскоре потом без единого выстрела все было в руках наших. Не упоминая о множестве убитых злодеев-- более 350 рядовых, 14 штаб- и обер-офицеров с комендантом, 1 знамя, при сем представляемое, суть плоды сего удачного приступа. После окончания оного первое мое старание приложено было к уничтожению находящегося еще по всему городу неприятеля. Тщетно в 11 часов неприятель в трех баталионах, четырех эскадронах с несколькими пушками показался на Можайской дороге. Штурм был уже кончен и резервы в совершенном устройстве стояли готовы к отражению новых сил неприятельских. После малого сопротивления неприятель, поняв, что отряд верейской уничтожен, поспешно отступил и был преследуем всею легкою кавалериею с уроном.

Ваша светлость! Тишина, устройство и быстрота штурмующих войск превосходят всякое вероятие, почему почитаю себе за долг обратить внимание вашей светлости на сих достойных сынов отечества. При подробном описании сего штурма не премину доставить имена тех, кои отличились пред другими" своею неустрашимостию. Потеря наша от пылкости нападения, благодаря Бога, весьма мала.

Генерал-майор Дорохов"

Имена героев сих уже доставлены мне. Особенно отличились генерал-майор Панчулидзев 2-й, которой, командуя всеми резервами, оказал благоразумие при занятии назначенных мест по данной диспозиции и, ведя в город часть, подавал подчиненным собою пример мужества и храбрости; по армии майор граф Сологуб, которой с порученным ему казачьим полком Иловайского 11-го, сделав марш более 40 вёрст, занял въезд города с Можайской стороны и истребил знатную часть неприятеля оборонявшегося; и кавалергардского полку поручик Орлов, которой, исправляя при отряде должность квартирмейстерского офицера, с отличною деятельностию и искусством в день штурма употребляем был во все опаснейшие места и способствовал успеху дела.

Велел приготовить рапорт, в котором прошу императора удостоить: генерал-майора Панчулидзева 2-го орденом святой Анны 1-го класса; майора графа Сологуба повышением в следующий чин орденом св. Победоносца Георгия 4-го класса, коим я, собственно, уже поздравил его.

Кроме того, направил императору рапорт о действиях партий наших:

"Вашему императорскому величеству известно, что армия не делает никакого важного движения и что посылают партии для отрезания неприятелю всякого сообщения. Множество пленных и час от часу ослабевающие силы неприятеля суть неоспоримые доказательства, сколь великую пользу таковые отряды производят. Ахтырского гусарского полка подполковник Давыдов, гвардейской артиллерии капитан Сеславин и артиллерии капитан Фигнер наиболее отличились своею предприимчивостью и успехами, с коими они производили в действие вверенные им поручения. Почему осмеливаюсь всеподданнейше представить вашему императорскому величеству, не благоугодно ли будет подполковника Давыдова и гвардии капитана Сеславина произвесть в полковники с тем, чтобы последнего, который уже к повышению чина был представлен генералом от инфантерии Барклаем-де-Толли, перевесть в армию и назначить полковым командиром Сумского гусарского полка, а артиллерии капитана Фигнера произвесть в подполковники.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

И второй на ту же тему:

"N16 Деревня Леташевка

Доношу вашему императорскому величеству, что Донские полки, бывшие в ожидании с Дона, стали ныне прибывать к армии. Теперь оных пришли уже 5, и сегодня ожидается еще 3, таким образом, что к 4 октября будет здесь новых Донских 24 полка. Таковое знатное усиление нерегулярными войсками дает повод к тому, чтобы неприятелю умножить оными беспокойство и вред. До сих пор находятся уже несколько партизанов в действии, и вчера артиллерии капитан Фигнер, отличнейший своею предприимчивостию, был между неприятельским авангардом и главною армиею, тревожа их, и взял пленных. С прибытием же Донских полков намерен я составить 10 таковых отрядов, поручив оные отличнейшим армейским

штаб-офицерам и донским полковникам.

Между тем командующий Калужским ополчением генерал-лейтенант Шепелев сделал по предписанию моему отряд из тамошнего ополчения с присовокуплением к оному регулярных войск, шести орудий и части казаков к Брянску, всего до 5000 человек. Он, очистив Рославль, будет производить поиски на Ельну и не оставит Брянска без надежнейшего всегдашнего прикрытия, а посему и не опасаюсь я много для Брянска "посполитого рушения", которое, как я слышу, в Могилевской губернии под предводительством некоего Голы некого будто бы тысячах в 30 собирается для действия на Мглин и Брянск, тем более, что по собранию сюда Донских полков войсковой атаман сам тысячью с четырьмя оных к той же стороне для действия отряжается.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

14 октября. Что-то все начали меня подгонять, настаивая переходить в наступление. Вильсон, Беннигсен, Коновницын и даже флегматик Багговут. Что-то происходит?

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Впрочем, позднее стало понятно, что происходит. Как раз сего числа воспоследовал рескрипт императора на имя моё с требованием действовать наступательно, а также с неприкрытым страхом перед Наполеоном и неприкрытой же угрозой в мою сторону. Получил я его несколько позднее, но ставлю этим днём, ибо ясно, что само оно стало следствием отхода моего к Тарутино, а, значит, жалобы Беннигсена на то.

Вот оно:

"С.-Петербург

Князь Михаил Ларионович!

С 2 сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20-го, и в течение всего сего времени не только, что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения сей первопрестольной столицы, но даже по последним рапортам вашим вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом в опасности!

По рапортам же от генерала Винценгерода вижу я, что неприятельский десятитысячный корпус продвигается по Петербургской дороге. Другой в нескольких тысячах также подается к Дмитрову. Третей продвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертой, довольно значительной, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25-е число находился в Москве.

По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам с своею гвардиею, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволили вам действовать наступательно?

С вероятностию напротиву того должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и протчих внутренних наших городов.

На вашей ответственности останется, естли неприятель в состоянии будет отрядить значительной корпус на Петербург для угрожения сей столицы, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решимостию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое нещастие.

Вспомните, что вы еще должны отчетом оскорбленному отечеству в потере Москвы.

Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которых ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают.

Пребываю навсегда вам благосклонный

Александр".

Ну, что тут скажешь? Кто из нас ещё ответит за Москву - это покажет история. И кто ответит за то, что ввязался в войну, интересам державы противную, в войну чрезвычайно разорительную, войну с неудачными генералами во главе армии, - это тоже покажет история. Равномерно несчастному Отечеству нашему будет весьма интересно узнать однажды, почему и ради чего ты войну пытался вести в интересах Англии, а не своей страны. Только ли из-за дотаций, от неё получаемых? - или же из более низменных побуждений, связанных с прямою изменою родине?

Впрочем, амюзантно то, как ни ты, ни советники твои и с Беннигсеном не понимаете простой красоты замысла моего стратегического! Никуда не двинется Наполеон из Москвы, покуда на мирные переговоры надеется! И никуда не движется, покуда армия моя у него над душою стоять будет. Одно сможет предпринять он: пойти на меня для устранения угрозы сей, либо же отступить, попытавшись меня обмануть. Причём отступить ему можно только в одну сторону - обратно, по Смоленской дороге. Но он, скорее всего, сначала рванётся на Калугу, наличие в коей больших магазейнов продовольственных не секрет для него. Посему будет он пытаться обмануть меня, обойти, чтобы обогнать и быть в городе том первым; взять продовольствие и уйти на подготовленную им дорогу к отступлению.

Причём донесли мне, что в противуположность тревоге, в коей Петербург пребывает, Наполеон начал стягивать корпуса свои к Москве. Значит, решился он на движение отступательное. А уж в какую сторону пойдёт он - сие партизаны мои проследить должны. Недаром я их на всех дорогах главных держу.

Я со своей стороны предписал гг. корпусным начальникам осмотреть войски, во вверенных им корпусах состоящие, и в чем окажется недостаток, немедленно приказать исправить. Ланскому же предписал создать, сверх отпускаемого на настоящее продовольствие, особый запас провианта на десять дней так, чтобы какие ни случились движении, люди имели при себе на три дни и в полковых и ротных в артиллерии фурах находилось на семь дней.

Ибо чувствую я, ожидание наше скоро закончится. Стоим уже более недели на одном месте и с Наполеоном смотрим друг на друга,-- каждый выжидает время. Тем временем по всем маленьким делам, которых всякий день происходит несколько, имеем поверхность над неприятелем такую, что берут пленных даром. Всякий день берем в полон человек по триста и теряем так мало, что почти ничего. Кудашев разбойничает также с партией и два хороших дела имел. Чего ещё желать, какого сражения? Для чего нужно полагаться на переменчивую удачу его, когда мы в неделю всё равно что город берём с соответственной потерей неприятельскою?

Кстати, издал сегодня приказ по армии, взятия Вереи касающийся. Надобно поднимать дух войска - а так уже каждый солдат, кажется, понимает, что пауза сия оперативная нам на пользу, а французам на горе и стенания будущие идёт.

"N 39 Главная квартира деревня Леташевка

Г. генерал-майор Дорохов, командированный с отрядом войск к городу Вереи, 29-го минувшего сентября в 5 часов утра овладел оною штурмом. Неприятель, в немалом числе находившейся в укреплении, выстроенным на возвышении, имеющем 5 саженей высоты и обнесенным палисадом, храбрыми нашими войсками в полчаса приведен в несостояние противиться. Причем побито их множество и взят в плен: комендант, 14 штаб- и обер-офицеров, 370 рядовых и одно знамя. О каковом отличном и храбром подвиге отряда г. генерал-майора Дорохова вменяю в приятной долг сим объявить по армиям".

Объявил благодарность донцам нашим:

"Казачьи полки усердным, ревностным служением и оказываемою в делах противу неприятеля при всяком случае

отличною храбростию заслужили справедливую похвалу, а командующий оными войсковой атаман полную мою благодарность, каковую с удовольствием сим и изъявляю".

А вот Чичагов вызывает во мне опасения. Что-то я давненько не получаю от него связных рапортов состоянии дел; чрез то координация действий наших весьма подорванною стать может - да и уже стала. Отписал ему:

"N 19 Леташевка

Милостивый государь мой Павел Васильевич!

В письме моем от 26 сентября изложил я вашему высокопревосходительству причины тесных связей и отношений, в коих Главная и Молдавская армии состоять должны. Вследствие того представлено было вкратце положение Главной армии, которое с того времени существенно не переменилось, кроме того, что успехи наших партизанов, посылаемых в тыл неприятелю, становятся час от часу блистательнее. Таким образом, с особенным удовольствием вас извещаю, что 30 сентября генерал-майор Дорохов взял штурмом укрепленный неприятелем город Верею, причем убито более 300 человек и взято в плен 377 рядовых, 15 штаб- и обер-офицеров и одно знамя вестфальской армии.

Равным образом не менее приятно мне свидетельствовать о подвигах наших крестьян, которые оказывают себя истинными сынами отечества и, невзирая на все ухищрения неприятеля, поражают его при всякой встрече.

Нужным щитаю также известить ваше высокопревосходительство, что по дошедшим до меня сведениям к неприятелю по Смоленской дороге идут сильные подкрепления, и генерал-лейтенант Эртель доносит, что маршал Виктор, прибыв 2 сентября в Минск, разделил армию свою на три колонны, из коих первая пошла к Полоцку, вторая к Бобруйску и Пинску, а третья к Борисову.

Теперешнее положение дел заставляет меня просить ваше высокопревосходительство о уведомлении меня в наискорейшем времени о месте пребывания армии, под начальством вашим находящейся, также и о движениях, кои вы предпринимаете или предпринять намерены.

Ваше высокопревосходительство легко себе представить можете, сколько для общего плана военных действий необходимо нужно иметь во всякое время подробные сведения о Молдавской армии. Сие подает мне надежду, что бы не оставите удовлетворить моему желанию".

15 октября. Сего дни к Витгенштейну прибыло 2-ое отделение Петербургского ополчения.

Штейнгель прибыл в Придруйск.

Одновременно Чернышёв зашёл в Бялу, где в замке Радзивилла потопил 15 пушек, а с имения взял денежную дань.

Но главное: вижу, принял Наполеон решение об отступлении своём. Известился сегодня от партизан наших (днесь только направил Давыдову предписание производить действия разведочные по противнику, дабы мы здесь сообразиться с ответными действиями могли, - ан он сам уже сим озабочен!) о выступлении из Москвы больных и раненых под прикрытием дивизии Клапареда и отряда Нансути.

Посему не преминул я на приятеля царского царю и донесть: опасен становится Чичагов на месте своём, коли он так и не даёт точных данных о движении армии его:

"N 20 Деревня Леташевка

Полученные мною вчерашнего числа и сегодня бумаги от генерала от кавалерии Тормасова, адмирала Чичагова и генерал-лейтенанта Эртеля при сем щастие имею всеподданнейше вашему императорскому величеству представить в оригинале.

При сем долгом поставляю довести до сведения вашего императорского величества, что я не имею подробных известий о движениях армии адмирала Чичагова, и хотя сегодня же получил его рапорт с нарочным, но и в том не вижу ни направления его и какую он избирает дорогу, ни о том, какую дирекцию дал корпусу генерал-лейтенанта Эртеля, что ваше величество из приложенного при сем письма увидеть изволите. Вследствие того писал я к нему прежде получения еще от него рапорта письмо, которое при сем в копии представляю, в коем я его прошу о доставлении подробных сведений о движениях, кои он предпринимает, или впредь предпринять намерен.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Очень смешон Чичагов в роли полководца! Он сообщает, что "Волынская губерния войсками нашими от неприятеля очищена. Во время преследования его нами он отступал повсюду. На дороге находили мы разломанные его повозки, разбитые бочки и палых лошадей, что все доказывало поспешность его к удалению.

В течение сего времени взято нами пленных 5 офицеров и 333 унтер-офицера и рядовых. Сего дня перехожу я со вверенною мне армиею в Литовско-Гродненскую губернию. П. Чичагов".

Это - рапорт? Где я искать должен одну из армий моих - по всей Литовско-Гродненской губернии?

А это? - 5 офицеров и 300 нижних чинов в плен взятых за сколько? две или три недели уже? Да у меня партизаны в день столько берут, и армия им для того не нужна; армия на месте стоит и отдыхает!

Да знаем мы и отчего, да как отступал Шварценберг: держал он операционное направление своё ближе к Наполеону, прикрывая главную дорогу его. Вот увидишь: ещё остановится перед тобою Шварценберг, и будешь ты метаться меж двух огней!

Приведу, кстати, выписку из журнала военных действий за последние дни:

"ЖУРНАЛ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

С 1 ПО 3 ОКТЯБРЯ 1812 г.

N 5 Деревня Леташевка

Октября J-го. Армия оставалась в прежней позиции.

Нижегородский гражданский губернатор доносит, что прибывшие к Нижнему-Новгороду 5-й казачий Уральский, 3-й и 4-й Башкирские полки выступили из оного для присоединения к корпусу генерал-лейтенанта графа Витгенштейна вследствие данного о сем предварительного предписания.

Генерал Милорадович рапортует, что неприятельские аванпосты на тех же самых местах и что казаки, беспокоя их по ночам, заставили усилить цепь свою.

Генерал-майор Дорохов в дополнение вчерашнего рапорта своего доносит, что в Верее взято не 352 рядовых, а 377 человек и 15 офицеров, отправленных в Калугу, что полковник -- строитель верейских укреплений, два инженерных офицера и более 300 человек найдено убитыми. Печеный хлеб, для коего неприятель собирал муку в окрестных деревнях, роздан войскам, а мука -- разоренным крестьянам и обывателям. Собранными священником соборной церкви Иваном Скобеевым до 1000 человеками срыты палисады и укрепления. Солдаты получили хорошую денежную добычу. Пленных в авангарде взято 41 человек.

Октября 2-го. Армия оставалась на прежде занимаемой ею позиции.

Начальник Калужского ополчения генерал-лейтенант Шепелев рапортом доносит, что по дошедшему к нему сведению от партизана подполковника Давыдова, находящегося близ Вязьмы, неприятель полками и сильными партиями тянется по Большой Московской дороге от Смоленска, препровождая в немалом количестве как артиллерию, так и парки.

Генерал-майор князь Урусов рапортует, что он с пятью полками прибыл в Тулу, где остановился впредь до дальнейшего повеления для доведения 2 людей к лучшему познанию оборотов и движений.

Полковник князь Кудашев отправляет партии с Серпуховской на Калужскую дорогу, из коих одной приказано было следовать в Чириково, а другой на Красную Пахру. Вторая партия, узнавши, что неприятель обходит ее с левой стороны к Воронову, обратилась назад. Хорунжий Басов, встретив неприятельский обоз за Чириковым, напал на оный с 50 казаками, взял 20 человек в плен, 2 коляски и 3 брички. Посланная к городу Подольску партия открыла, что в оном стоит неприятельская пехота с двумя орудиями. Полковник князь Кудашев, будучи в сношениях с полковником Ефремовым, известился от него, что неприятель находится в больших силах в селениях Юме и Никонове, князь Кудашев пошел к Лопасне.

Вторым рапортом, сего же числа полученным, полковник князь Кудашев доносит, что посланная от него партия открыла в селе Васильевском фуражирующих кирасир, напала на них и прогнала до деревни Петровской, где они предприняли оборону, но есаул Анафин, ударив на них, взял в плен 27 кирасир, 10 положил на месте, а остальные спаслись бегством.

Октября 3-го. Адмирал Чичагов доносит, что Волынская губерния войсками нашими очищена от неприятеля, который во время преследования нашего отступал повсюду. На дороге находили мы разломанные его повозки, разбитые бочки и палые лошади, что все доказывает поспешность его к удалению. В течение сего времени взято нами пленных 5 офицеров и 333 унтер-офицера и рядовых.

Генерал Тормасов рапортует, что неприятель ретируется с великою поспешностию к Бресту-Литовскому. Ариергарды его, настигаемые легкою нашею конницею, потеряли убитыми до 2000 и пленными более 500 человек. Корпус князя Шварценберга столь стеснен был в отступлении, что не имел времени присоединить отряды генералов Зигенталя и Мора, кои наши авангарды отрезывают и не допускают соединиться с главным корпусом.

Гвардии капитан Сеславин рапортует, что, не доходя 4 верст до села Богородока, встретился с неприятельскою конницею и

пехотою, из коих, взяв 15 человек и положив много на месте, пошел сам в Ожегово.

Кроме сих пленных, присланных сего числа в главную квартиру, доставлено еще из авангарда 37 рядовых и 1 офицер, да от полковника князя Кудашева 26 человек.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

В ожидании же сражений, кои вскоре воспоследовать должны, занимался обустройством госпиталей: уж больно не хочется, чтобы при командовании моём оказалась такая же картина, как в Вязьме встретили мы, где из армии Барклая ещё из-под Витебска раненые бес призора и даже пищи лежали.

Правила о устройстве перволинейных временных госпиталей надиктовал я:

"1-е.

Устроенные пред сим в разных местах госпитали оставить, где есть удобность, на попечении внутреннего комиссариата, где же по отдалению их заведывать оными неудобно -- на попечении гражданского начальства.

2-е.

Продовольствие впредь раненым и больным, из армии отправляемым, в пути и на месте до принятия окончательных к тому мер со стороны внутреннего комиссариата или гражданского начальства обеспечить посредством подрядчиков; содержание ж их в госпиталях существовать имеет по первому пункту.

Примечание: 1-е. Из средств, в первом пункте предположенных, употребить то, которое по предварительным исследованиям откроется надежнее и выгоднее. 2-е. По условию с подрядчиками во основание к торгу принять цены справочные, в уступке от оных заключаться будет выгода казны.

3-е.

По назначению места госпиталя дежурным по армии генералом медицинская часть устраивается по распоряжению главного медицинского инспектора, а генерал-интендант обязан отправить в каждый госпиталь одного опытного чиновника для занятия места комиссара, а другого на место эконома; по недостатку чиновников комиссары избираются из воинских чинов по сношению с дежурным генералом Соединенной армии, а экономы требуются от гражданских губернаторов, равно как нужное число помощников и канцелярских чиновников. Начальники губернии вообще обязаны содействовать всеми мерами к благоустройству госпиталей.

4-е.

Они имеют обязанность об отводе годных строений для госпиталей без стеснения или излишнего раздробления больных. Материал для нар и проч. исправление, солома, дрова и работники для починок и по хозяйственной части даются от земли.

5-е.

Как не предвидится возможности снабдить госпитали полным числом вещей и также построение оных при важных издержках не обещает скорых успехов, то возлагается на г. генерал-кригс-комиссара Татищева снабдить госпитали оными по возможности, между тем изготовить нужнейшее число тюфяков или простынь для покрышки соломы, подушечных наволочек, суконных одеялов, рубах, нужнейшей посуды и прочих необходимых предметов, возлагая сие на попечение особых чиновников, от генерал-интенданта отправляемых, под руководством начальников губерний собранием их от земли или покупками.

6-е.

Предметы для перевозки раненых сверх собираемых добровольными пожертвованиями, если по отдаленности внутреннего комиссариата не могут быть доставлены от оного, доставляются покупкою на общем комиссариатском основании по мере надобности и возможности.

7-е.

Для лучшего успеха по хозяйственной части госпиталей предоставляется генерал-интенданту с утверждением главноуправляющего по части продовольствия назначить главного смотрителя госпиталей по некоторым губерниям, поручая генерал-кригс-комиссару, когда он от армии отлучаться может, обозрение и устройство сих госпиталей.

8-е.

Все хозяйственные счеты госпиталей поступают в полевую комиссариатскую комиссию, а сведение о числе больных и проч.--- к директору госпиталей.

9-е.

Директор госпиталей по обязанности, на него возложенной, заведывает внутреннею полициею и благоустройством госпиталей, наблюдает, чтоб ведены были точные списки больных и выздоровевшие отправлялись в полки. Он печется, чтоб больные получили все нужное по мере положения и возможности, почему все те недостатки, кои могут быть тотчас исправлены, поручает исправить комиссару, а о прочих уведомляет главное дежурство и генерал-интенданта. Для лучшего выполнения сей обязанности госпитали разделяются на дистанции, кои поручаются штаб-офицерам под его ведением.

10-е.

Караул, конвой и прислуга для больных даются по назначению главного дежурства из военных чинов.

11-е.

Развозные и подвижные госпитали остаются на основании положения от июля сего года, равно и прочее во оном, до временных госпиталей касающееся, остается в своей силе".

Продиктовал письмо и Ланскому, сие положение разъясняющее:

"N 430 Главная квартира деревня Леташевка

Милостивый государь мой Василий Сергеевич!

Возвращая вашему превосходительству представленную мне записку о мерах к устройству перволинейных временных гошпиталей, поручаю войти с кем следует в сношение, дабы меры сии приведены были в действие. Какие предписания считаете вы нужным дать сверх того от меня г.г. губернаторам тех губерний, где гошпитали уже существуют или учреждены будут, нащет исполнения ими требований ваших и директора гошпиталей, -- уведомьте дежурного моего генерала.

Особенно прошу ваше превосходительство распорядить так хозяйственную часть гошпиталей, чтобы не могло быть никакой запутанности в щетах и чтоб полевая комиссариатская комиссия поверяла оные в свое время, а также назначением опытных и надежных чиновников на место комиссаров и економов упредить злоупотребления, -- все сии предметы должен я возложить на ответственность вашу.

Верный щет по гошпиталям людей и исправное збережение их аммуниции не менее требуют хорошего распорядка. Я надеюсь, что ваше превосходительство ничего и по сему не упустите.

Губернаторам тех мест, где теперь гошпитали состоят уже некоторое время на посредственном их попечении, возвратить суммы, кои бы они могли издержать для гошпитальных потребностей, а естли находите нужным -- снабдить их еще оными на некоторое время впредь. Пока меры, теперь к устройству гошпиталей принимаемые, будут действительны, то предоставляю вам каждому из них отпустить до десяти тысяч рублей.

О сумме, употребленной губернатором калугским, прилагаю при сем рапорт его ко мне, из коего вы усмотрите, что калугскому гошпиталю нужно скорое во всем пособие, ибо больные не имеют белья, нуждаясь и в других необходимостях.

По рапорту вашего превосходительства N 978 утверждаю, чтобы и путевое продовольствие больных происходило подрядом. Но разумею сие так, что в подвижном гошпитале, за армиею повсюду следующем, и где состоят одни только слабые или больные, коих предвидится скорое выздоровление, могут они иметь продовольствие обыкновенное от состоящего при армии провиантского ведомства, как и прочим здоровым оное производится, разве по предписаниям медицинских чиновников будут им нужны особые припасы. О чем не оставьте, ваше превосходительство, войти в рассуждение с главным медицинским инспектором и, что положено будет, мне донесите.

Ваше превосходительство не упомянули в записке вашей, нашет перевозки больных из подвижного гошпиталя в местные или из одних местных в другие, -- обстоятельство сие разрешаю тем, дабы в таковых случаях требовать заблаговременно от земского начальства за указные прогоны подвод, кои и должны быть к известному времени выставляемы на тракт, по коему транспорты больных следовать будут.

Подлинное подписал тако: князь Голенищев-Кутузов".

16 октября. Давыдов у с.Лузинцова атаковал батальон 4-го Иллирийского полка и захватил 202 пленных; партия Чеченского из отряда Давыдова захватила 41 фуру, а Храповицкаго--транспорт с одеждой и обувью на весь 1-ый Вестфальский гусарский полк.

Вот так и выдёргиваем пёрышки галльскому петуху, а нас тут к большим сражениям зовут! Особенно Беннигсен ярится, патриот земли Русской. Уступить ему, что ли? Лестно будет авангард Мюратовский окружить и потрепать, едва завижу, что Наполеон из Москвы тронуться решил. Славное было бы дело! Надеюсь, оно под силу будет генералу сему, коий столь гордится сражением Эйлауским, будто он там Наполеона в плен взял!

Тем временем дал я разрешение Беннигсену напасть на Мюрата; апробовал я диспозицию его.

Состоит она в следующем.

Авангард Мюрата состоит из резервной кавалерии и корпуса Понятовского. Всего это составляет ок. 12 тысяч пехоты, 8 тысяч кавалерии и при 187 орудиях. Неприятель занимает позиции на р.Чернишне, впадающей в Нару; к левому его флангу подходит почти вплотную большой лес, не патрулируемый французами. Пользуясь этим обстоятельством, возникает возможность охватить левый фланг неприятеля, зайти в тыл и уничтожить авангард сей до прибытия подкреплений от главных сил армии Наполеона.

Отсюда происходит то, что Беннигсен должен обойти и атаковать неприятеля, для чего в его распоряжение даны 2, 3 и 4-й пехотные, 1-й кавалерийский корпус и 10 казачьих полков графа Орлова-Денисова. Силы громадные! Но и это не всё: фланговое движение сие должно быть поддержано основными силами армии, которая будет наступать с фронта вдоль Московской дороги. Летучий отряд Дорохова, по соединении с Фигнером, должен напасть с тыла, направляясь к Воронову.

Войска должны двигаться на позицию неприятеля шестью колоннами; атакующее крыло Беннигсена составляет четыре колонны: первая колонна (правая) графа Орлова-Денисова (10 казачьих полков с одной конной батареей и 20-м егерским полком) должна обойти левое крыло неприятеля и в тылу его занять Московскую дорогу; вторая колонна (средняя) Багговута -- 2-й пехотный корпус -- и третья колонна (левая) графа Остермана -- 4-й пехотный корпус и 2-я кирасирская дивизия -- должны атаковать левое крыло с фронта; четвертая колонна (резерв) -- 3-й пехотный и 1-й кавалерийский корпуса -- поддерживать атаку.

Пятой колонне Дохтурова -- 6-й корпус -- назначено служить связью атакующего крыла с главными силами, составляющими шестую колонну, предназначенную для фронтальной атаки неприятельского авангарда. Сими силами буду командовать я. Так что слава при удаче сражения будет моею; при неудаче - ответственность будет вся на Беннигсене.

Что ж, назвался груздем - полезай в кузов; а я тебе не друг.

При удаче нашей имеем мы все возможности беспечно сии стоящие войски неприятельские совершенно окружить. Тогда вовсе спокоен я буду за судьбу Отечества: Наполеон в таком разе будет значительно меня слабее, а посему побежит домой со скоростию наибыстрейшей.

Атака назначена на завтра.

17 октября. Атака отложена. Это негодяй, этот сукин сын Беннигсен попросту не успел вовремя разослать диспозицию войскам! Вот он, весь Беннигсен в том! И снова свои фокусы показывает во всём чёрном блеске нераспорядительности своей! Полководец! Только интриги да жалобы получаются у него хорошо!

Перенесли нападение на завтра.

Тем временем Витгенштейн выбил неприятеля из Юровичей.

Тем временем маршал Гувион Сен-Сир поставил свой корпус (2-ой, бывш.Удино) и 6-ой (баварский корпус Вреде) по обоим берегам Полоты и в редутах вокруг Полоцка.

Давыдов во время ночной атаки на с.Крутое захватил 378 пленнных. Он восхищает меня всё больше, этот певец гусарских доблестей и родственник Суворова!

Всё же уверен я, что прав был в том, что всё время сие выдерживал паузу в операциях главных армий. Ведь ныне дорог каждый день замедления военных действий дорог. С каждым днём армия наша усиливалась, а французская - слабела. Наша армия правильно продовольствовалась из Калуги, а неприятельская как тут уже писано было, конину начала есть. Наконец, у меня здесь уже под 80 тысячей регулярно организованных войск, не считая партий, а Наполеон, хотя и обогатился тоже резервами, но и самые те резервы разложились, по сведениям моим, в Москве сидючи.

18 октября. Произошло дело на речке Чернишне.

По разумению моему, дело вышло провальным: Беннигсен паки доказал свою нераспорядительность и неумение управлять действиями воинскими, что и показал под Фридландом. Но Мюрата побили, с места согнали, посему сражение может считаться выигранным.

Но вот ведь Промысел Божий! - хороший генерал наш Багговут убит при том; а ведь как настаивал на сражении сём!

Как проходило дело.

Еще с вечера вчерашнего армия начала переправляться через р. Нару -- войска Беннигсена у Спасского, а главные силы у Тарутина.

Графу Орлову-Денисову удалось совершенно бесшумно придвинуться к аванпостам нашим, где войски и провели ночь без огней. Он был у крайней опушки леса, на тропинке из Страмилова в Дмитриевское, в двух вёрстах против левого фланга Мюрата.

Всё было бы хорошо, ежели бы не известный полководческий гений Беннигсена: когда начало светать, ни одна из назначенных им колонн не дошла к месту назначения, не говоря, чтобы успеть развернуться на опушке леса. Меж тем, неприятельский лагерь пробуждался; посему, опасаясь обнаружения своего и не желая упустить благоприятного случая для нападения, Орлов-Денисов решился на атаку неприятеля с своими лишь десятью казачьими полками.

Он захватил противника совершенно врасплох, причем французы успели второпях сделать лишь несколько выстрелов, после чего в беспорядке побежали за Рязановский овраг. Таким образом, весь лагерь левого крыла и 38 орудий были захвачены казаками.

Пока граф Орлов-Денисов собирал свои рассеянные по лагерю полки, показалась на опушке колонна Багговута. Однако вместо того, чтобы атаковать с ходу, войски его стали развёртывать артиллерию, которая вскоре открыла артиллерийский огонь по биваку французскому. Сие дало время неприятелю опомниться; он также открыл стрельбу артиллериею у него оставшейся; при этом храбрый Багговут был убит в самом начале перестрелки, что вызвало смятение в его корпусе.

Мюрат сим обстоятельством воспользовался. Он отвёл несколько угрожаемый левый фланг назад, обозы стал уводить, а на казаков бросил кирасир, чего, конечно, храбрые, но гораздо менее вооружённые сыны Дона вынесть не могли.

Беннигсен - тупая ганноверская башка: неожиданное нападение хотел разыграть будто как нормальный бой: вместо того чтобы немедленно атаковать противника, он терял время на стрельбу и равнение колонн, что в данном случае было совсем неуместно. Таким вот образом тупоумие, нерасторопность и нераспорядительность Беннигсена свела на нет всю много обещавшую атаку.

Сей попытался исправить положение, выдвинув вместо замешкавшегося 4-го корпуса Остермана 3-й Строганова. Вскоре к сражению присоединился и Остерман, но время было упущено, и вместо окружения более чем вероятного Мюрат получил возможность в порядке ретироваться к Воронову. Казаки Орлова-Денисова и 1-й кавалерийский корпус преследовали его до Спаса-Купли.

Ввиду неуспеха сражения и не желая далеко отрываться от главной свой операционной линии, на дорогу Калужскую опирающейся, я остановил левое наше крыло, под личным начальством выдвигавшееся.

Под конец дня несчастный Багговут был отомщён: хотя отряд Дорохова не успел выйти на Московскую дорогу, но посланный от него урядник Филатов из полка Власова с солдатами принял участие в преследовании неприятеля и убил генерала Дери.

Это ли победа когда и цель, поставленная перед боем, не достигнута? При Бородине я, хоть и отступил потом, но победил; что же здесь? Конечно, и такой успех ободрил армию после 6 недель перерыва в действиях воинских, но всё ж Мюрат лишь оттеснён, и, следственно, армия Наполеона противу нас в полной силе выступает. Ежели уже не выступила - пока внятных донесений о движениях его не получал.

В сей же день Витгенштейн штурмовал Полоцк. Некоторое продвижение есть; есть надежда, что завтра он Гувион Сен-Сира опрокинет. Авангард наш выбил неприятеля из д.Громы; французская кавалерия прогнана нашей конницей к окопам. Однако же Сен-Сир послал в промежуток нашего центра и левого крыла кавалерию, которая овладела нашей батареей. Пришлось прерывать атаку и пускать конницу нашу на ликвидацию сего прорыва; оная опрокинула неприятеля и отбила батарею. Ополченцы, составляющие центр наш, бросились в штыки и взяли передовые укрепления.

После того Витгенштейн двинулся против левого фланга французов; те стали отходить в укреплённый лагерь. Издалека мне трудно судить, зачем он это сделал, но тут Витгенштейн приостановил наступление. Это не дало ему завершить день блистательно, взятием Полоцка; но тем не менее входящий в состав корпуса его отряд кн. Яшвиля к вечеру подошёл к городу сему.

Эссен в Вокржавнице опрокинул 2 эскадрона саксонцев, подошёл к р. Бялке и завязал стрелковое дело с Шварценбергом и Ренье, стоявшими на правом берегу. Однако же завладеть переправою у Селец Эссену не удалось; неприятель стал обходить правый фланг его. В результате Эссен отступил, потеряв 400 человек.

Молодец былинный Давыдов произвёл поиск в Лосмино; потеря французов -- 150 убитыми, 405 пленными. Потеря Давыдова--4 убитых, 17 раненых. Цифры, конечно, эпические, почему и назвал я молодца сего былинным; однако же для поднятия духа нашего полезны и столь баснословные донесения. Как говаривал батюшка Александр Васильевич, "да пиши больше; чего их, супостатов, жалеть!"

19 октября. Велик Бог на небе! Свершилось: вышел Наполеон из Москвы! Спасена Россия!

Я счастлив и растерян одновременно. Да, ясно было, что однажды это случится; я всё сделал, чтобы привесть дела к такому результату. Но вот когда свершается дело сие, когда результат достигнут, - кажется, что... Будто проснулся!

Слёзы текут из глаз моих; опомниться не могу. Неизмерима милость Господня, и сколь неизмерим Он в милости своей!

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Вот что позже несколько донесли разведчики мои. Два дни как собирал Наполеон разложившиеся весьма войски свои. Он думал ещё о направлении движении своего. Мысль его была двинуться на Велиж и Великие Луки. Сим движением он предполагал обеспечить себе срединное положение меж Смоленском, Вильной и Петербургом, создавая угрозу последнему. Для того намеревался он соединиться с Виктором и Гувионом Сен-Сиром. Смоленск должен был удерживать корпус Нея. Сие, конечно, авантюра; ни одни разумный генерал такой дислокации не одобрил бы. До Петербурга - 400 вёрст почти, из такого удаления никакой угрозы ему не составлялось. Корпус Нея для главной армии на зубок один, так что Смоленск Наполеон теряет. Далее я присоединяю к себе Чичагова и направляю его на Минск и Вильну. После чего Наполеон снова сидит у меня в мешке, только уже не в Москве, а в чистом поле. Да в малохлебном месте. Это всё то, что рассчитал я заранее; подозреваю даже, что план сей так высказал Бонапарт, полагая возле себя уши мои либо же в расчёте, что дойдёт план сей до меня. А что я? Хоть бы и поверил я в него; да то ж всё: покуда ты сидишь на месте, дружок мой, то и я сижу на месте. А как двинулся ты, и я о направлении твоём извещаюсь, то фланговым маршем я коммуникации твои на любом направлении блокирую. Я тебя, как волка, флажками обставил, в одном только направлении ты от меня уходить можешь. Не тебе, а мне выгодном. Жаль всё же, что не могу я тебе впрямую высказать, дабы уходил ты отсюда быстрее, сил свои для борьбы с Англиею сохраняя. Скоро зима и холод начнут помогать мне лучше пушек, ибо не готов ты к ним, а полушубков, как солдатам моим я, ты заказать не мог, и не поставили их тебе, как моим солдатам. Уж Лористону намекнул я прозрачно о разрешении моём убираться тебе; не мог я сказать большего, зная уши английские за мною. Но вы остались сидеть в Москве, невесть чего дожидаясь; смешно: сами же жаловались на войну неправильную, но сами же и не поняли слов моих, что идти она будет до тех пор, покуда вы здесь оставаться намереваетесь. Не буду я останавливать войну сию, я сам организовал её. Как бы то ни было, утром 19 октября корпуса вице-короля, Нея, Даву и гвардия готовы были к выступлению. Мортье с дивизией Молодой гвардии под командованием Деляборда оставлен в Москве, в Кремле. Сам Наполеон выехал из Кремля утром и покинул Москву. По сведениям разведочным, коих, к сожалению, не знал я в день тот, армия противника моего именитого составила при выступлении из Москвы около 107 тысяч человек, в том числе 18,5 тысячи кавалерии; но от плохого корма лошади как в кавалерии, так и в артиллерии были изнурены.

Теперь важно понять, по какой дороге он двинулся. Дорохов, стоящий на новой Калужской дороге, у Катова, уже донёс о появлении у Фоминского 8-10-тысяч неприятелей. Пока неизвестно, что это, отдельная ли дивизия, либо же авангард армии всей. Впрочем, сие неважно. Выйдя из Москвы, не станет Наполеон распылять силы свои. Если это не отвлекающий отряд - а по направлению похоже, что это не так, то, значит, сам он движется, оскользя меня по флангу.

Что же, поднял и я войски свои. Дорохову выслал два полка пехоты, а 6-й корпус Дохтурова и 1-й кавалерийский корпус Меллера-Закомельского отправлю для овладения Фоминским. Ежели и не успеют до главных сил Наполеона, то всё равно направление операционное заступят ему; а там и я с главными силами подоспею.

Тем временем на западе Чернышёв, двигаясь к Бресту, перешёл Буг; во время, поиска уничтожил неприятельские запасы в Седлице, Мендержице, Лукове и Коцке.

Сен-Снр приказал отступить из укреплённого лагеря в Полоцке. Подробностей пока нет.

20 октября. Наполеон меня запутывает и, надо признаться, до некоторой степени это ему удаётся. Пока не могу понять, в какую сторону движется основная сила его. От р.Пахры вице-король и Понятовский двинулись к Ожигово, на Боровскую дорогу; Ней дошел до Мочи, откуда вошёл в связь с Мюратом, остававшимся у Воронова. Гвардия и Даву оставались в Ватутинке. Сам Наполеон остановился в Троицком, откуда может двинуться в любом направлении. Мортье остаётся в Москве.

В картине сей для меня много белых пятен. Потому я, хотя и приказал готовиться к походу, однако ж держу армию на месте, уповая на наблюдательность и распорядительность командиров партий моих. Не исключаю, что Бонапарт ждёт от меня неосторожного движения, чтобы обойти на пути в Калугу. Не исключаю и того, что он добивается той реакции, что я разошлю корпуса против его корпусов и тем разбросаю силы мои; после чего двинется он главными силами против слабейшего.

Рассчитываю, однако, как уже сказано, на донесения партизан и на Дохтурова, который смещается влево, дабы, если что, перехватить Наполеона, обходящего меня с сей стороны: наиболее логично, ежели бы он туда и пошёл, пользуясь тем, что я стою на месте. Он оставляет тем за собою контроль за Старой Смоленской дорогою, закрывая от меня коммуникации свои; в то е время имеет все возможности посягнуть на Калугу, выставив заслон противу главной нашей армии, где опродовольствуется и сможет в добром состоянии и духе отойти через Медынь на Смоленскую дорогу.

Думаю.

Вчерашний приступ слабости прошёл - некогда.

Погода отличная и не холодно; только по ночам начинает чувствоваться наступление осени.

В ночь сию Витгенштейн двинулся на штурм Полоцка. Он оказался успешным. Колонны г.-майоров Властова, Дибича и полковника Ридигера с трёх сторон ворвались в город.

Снова радуют ополченцы мои. Мост на Полоте, загромождённый рогатками, было мешал наступлению, посему дружина ополчения перешла реку вброд и ударила в штыки.

И всё же Витгенштейн есть Витгенштейн; в нём избыток немецкой расчётливости, но ни грана полководческого таланта: позволил он Сен-Сиру уйти в порядке, каковой с артиллериею, конницей и большей частью пехоты успел перейти за Двину, а арьергард, защищаясь на улицах, перешёл по мостам, после чего разломал их.

На том сражение закончилось, дав нам 2000 пленных. Успешно закончилось, сие признать надобно; однако была возможность полного разгрома французов, если даже не окружения их; но Витгенштейн лишь выдавливал их, не нанеся никакого существенного вреда.

Чаплиц подошёл к Слоннму. Здесь он нагнал и разбил полк, а Донской полковник Дячкин полонил командира его Конопку. Арнольди рассеял 250 улан и завладел казной в 200.000 франков.

Ренье и Шварценберг, не дожидаясь нападения Чичагова, отошли от Залесья и заняли позиции на правом берегу Буга при Скрисеве. Сочтя позиции их крепкими, Чичагов вернулся в Брест.

Винценгероде, прекрасный ухарь мой, предпринял попытку штурма Москвы. С военной точки зрения она была лишней; но важна для души русской, хотя бы и свершил сие немец. Вышед из Чёрной Грязи, подошёл он к Москве; в кавалерийском деле между Петровским дворцом и Тверскою заставою он опрокинул французов и захватил 400 пленных.

Эта атака позволила при том выяснить, что французы ещё в Москве: казаки подъехали к заставам, но не могли ворваться в улицы, удерживаемые пехотой.

Давыдов разгромил три французских полка, прикрывавших транспорт.

21 октября. Как ни курьёзно, но я так и не знаю ничего определённого о направлении движения Наполеона. Знаю лишь от партизан, что какое-то движение происходит в направлении Фоминского; но что оно означает и какое направление выберет Бонапарт - так и неведомо.

Ну, и я никуда не двигаюсь покамест. Позиция моя крепкая, в то же время достигаю я с неё любой угрожаемой дороги самое большее за день. Дохтуров выдвинут на наиболее, по моему мнению, вероятное направление движения французов; остаётся только ждать. И надеяться на то, что изрядный ум сей не затеял какой-то комбинации, о которой я не догадываюсь пока.

Всегда боюсь этого - оттого и стараюсь сперва разумом кампанию или баталию предстоящую объять, все варианты просчитать. С турками легче было; Наполеон же близок к гениальности: он способен на самые остроумные ходы. Вот ведь обыграл он меня при Бородине не зашёл в ловушку, что я ему поставил. Конечно, и я заставил его тупо биться в лоб нам, при чём погубил он кавалерию свою; однако ж стратегически переиграл он меня тогда. Я себя нисколько не обманываю: сражение как таковое мною не проиграно, поскольку остался я в позициях своих; я его даже выиграл, ибо Наполеон не добился ни одной из целей своих, а я - добился. Но и признать надобно, что тем манёвром с резким обрушением прямо с марша всех сил на Шевардинский редут и захватом его он уже тогда решил судьбу Москвы. Сражение такого ожесточения как Бородинское, даже оборонительное, неизбежно наносит большие потери и, следственно, беспорядок армии даже и победительной; ежели сражение не решено, а перед нею стоит неприятель по-прежнему в порядке, то дальнейший бой становится сомнительным для обеих сторон. При условии, однако, что в равных силах они; Наполеон же после сражения Бородинского вдвое должен был силу нашу превосходить. По пленных показаниям, имел он перед сражением с лишком 180 тысяч противу моих 110. Потери его расцениваются в тысяч 50; я же тогда чувствовал, а ныне знаю, что мы потеряли не менее 40 тысяч. Вот и получается, что на следующий день, дай я сражение, Наполеон просто задавил бы нас числом своим.

Так что нечего было делать - надобно было оставлять позиции; в причине первой - потеря нами Шевардина; а сего причина - что разгадал Наполеон замысел мой.

Вот теперь надобно мне отмстить ему: его замысле разгадать. Каковой, по мнению моему, точно в прорыве на Калугу заключается; понять бы лишь, по какой дороге именно он её достичь собирается. Двину-ка я, пожалуй, корпус Дохтурова ещё влево, дабы, в случае прорыва Бонапарта через Малоярославец, успел он запереть дорогу сию. А там и мы подоспеем.

Тем временем переслал мне Витгенштейн список с бумаги любопытной, кою некто из разведчиков наших составил о положении армии французской в губерниях Витебской, Могилёвской, Смоленской, Минской, Литовской:

"Корпус маршала Сен-Сира, в Полоцке ныне разбитой, перейдя на левую сторону Двины, имеет положение от Улы до Камня между озер. Макдональд около Динабурга. Виктор был в Смоленске; ныне оттуда возвращается к Витебску, и уже сего 13-го числа дивизия генерала Данделя, состоящая из войска пехоты баденской, бергской, из драгун одного полка саксонского и одного гусарского баденского, всего вся дивизия составляет не более 5 тысяч, артиллерии две роты баденских, всего 12 орудий, да бергских две роты, 12 орудий, всего 24 орудия.

Бригадные генералы французские: Дамас командует бергцами, граф Баден-Гомбургский -- баденцами, кавалериею -- Фурнье. Позицию взяли от Витебска к Сенну, пехота стоит в Скридлях, Быкове и Краманах к Сенну, где три батальона. Кавалерия по большой дороге в Островне и Будилове и сберегает свою линию с корпусом Сен-Сира, коего правой фланг ныне примыкает к Уле. Сия дивизия прислана в помощь, равно и весь корпус Виктора, на марше из Смоленска к Витебску, чтобы турнировать левой фланг графа Витгенштейна и не допустить елико можно до соединения его с армиею Тормасова, боясь, что сколь скоро они соединятся, то и будут вышеписанные три корпуса отрезаны от большой армии, останутся без продовольствия и вся коммуникация прервется с армиею.

Я весьма бы желал соединения армии Тормасова с Витгенштейновой, ибо чрез таковое соединение совершенно может навесть погибель всей армии французской.

Сейчас получил дивизионный генерал Дандель сообщение, что маршал Виктор дошел до Дубровны, пошел прямо к Сенну. Войска у него две дивизии, всего около 15 тысяч. Сие сделал, дабы подкрепить Сен-Сира и быть в середине линии и не допустить до соединения. Сверх сего войск в Могилеве не более 2 тысяч. При Бобруйске стоит Домбровский, у него не более 5 тысяч. Макдональда щитают в 25 тыс. В Витебске всего навсего не более 400 человек и два небольших орудия, но тут теперь все, как то: военный комиссариат, ординат-интендант и муниципальна революционная, которая делает большое влияние в народе и распоряжает верховно, и для того-то нужно занять Витебск, дабы последнюю истребить и тем восстановить спокойствие.

Не пишу я о приверженцах французов, ибо, когда Бог благословит занять Витебск, в то время все откроется... Витебская губерния еще имеет гораздо большее количество приверженных к российскому престолу, но губерния Могилевская вся против.

Французы весьма боятся казаков. При одном их приближении оне не знают, что делать. Все войска немецкие вышеписанные в большом от них страхе и не охотно идут, проклинают.

Весьма желательно, дабы не допустить соединения Виктора. Сам дивизионный генерал Дандель мне говорил, что между маршалами великое несогласие -- войска под начальством Данделя все в движении и страхе, он оставил в Витебске баталиона баденских и еще 4 пушки, кои и поставлены противу моста.

Мост на ночь снимается, доски на половине, а на случай приближения все готово сжечь оной. По мнению моему, гораздо лучше переправляться выше на Борвине или ниже Витебска при броде Зброжкином, в 15 верстах от Витебска, и тотчас занять позицию при Остров не, которая самая лучшая, крепкая, и стараться отрезать войска в Витебске.

В Смоленске остался гарнизон не более от 3 до 4 тысяч. Он наполнен ранеными и тяжелым обозом, которой без лошадей. Там все погибает от продовольствия, которое весьма там трудно. Все войска вообще изнурены и терплют в продовольствии везде грабеж. Сейчас генерал Дандель получил от маршала Сен-Сира, чтобы он взял позицию к Бешенковичам, уведомляя его притом, что по предположенному плану переходить на правую сторону ныне опасно, ибо войски под начальством графа Витгенштейна усилены. Итак, он занял позицию теперь от Бешенкович до Витебска и Суража. Маршал Виктор от Будилова до Сенна и до Лепеля, куды сам Сен-Сир отступил.

Оне крайне боятся, чтобы, покуда оне успеют соединиться, не были бы атакованы по частям. Нужно непременно большой отряд послать со стороны Суража и Витебска, мост сейчас снять и пушки 4, поставленные для защищения оного".

22 октября. Дохтуров по размокшей от дождя дороге, даже оставив позади свою батарейную артиллерию, дошёл до Аристова, где остановился на ночлег.

Тут прискакал Сеславин с донесением, что вся французская армия двигается на Фоминское, что подтвердили взятые им несколько пленных из колонны вице-короля; последние утверждают, что вся французская армия двигается к Малоярославцу.

Слава Богу! Определилось главное! И паки повторю: спасена Россия!

Сеславин награды большой достоин, ибо благодаря ему видно теперь всё с движениями французскими.

Благодарю и себя, что отправил корпус Дохтурова в направлении верном.

Ныне прислал он донесение, что сам остаётся с пехотой в Аристове, а кавалерию выслал для патрулирования Боровской дороги. На что ответил я ему приказанием как можно скорее двигаться к Малоярославцу для прикрытия новой Калужской дороги. Казаков Платова подняли в тревогу; приказал ему со всеми казачьими полками спешить туда же.

Армию также подняли, начала она споро готовиться к выступлению. Милорадовича отрядил против Мюрата, следить за его движением, чтобы он нам в тыл не ударил; и если он пойдет вверх по Наре, то, отделив казаков и часть кавалерии для наблюдения за ними, идти вслед за армией.

У французов расположение следующее. Вице-король, как уже понятно, дошёл до Фоминского. Остальные войска идут за ним, по словам пленных. Ней и Мюрат остались за Мочей, на старой Калужской дороге, дивизия Морана -- у Десны в арьергарде.

Позже поступило сообщение, что теперь Наполеон двигает всю армию вправо, ближе к Смоленской дороге, и старается захватить Боровск. Думаю, этим он пытается лишь ввести меня в заблуждение. Малоярославец - вот ключ! И я этот ключ Бонапарту в руки не отдам.

В ночи пришло уже сообщение: ген.-майор Иловайский 4-й вступил в Москву!

Но с этим связана и весть печальная: он вступил в Москву, приняв после Винценгероде его отряд; Винценгероде же каким-то образом оказался один в Москве и был там взят в плен. Ничего не понимаю!

23 октября. Последние французы ушли из Москвы. Облегчение и даже некое опьянение чувствую! Наверное, так и выглядит высочайшее счастие полководца - знать, видеть, как в результате твоего расчёта и твоих усилий спасается любезное Отечество твоё! Уже никто не отнимет у меня сего счастия - ни царь, ни Вильсон, ни Беннигсен. Никто и славы моей теперь уже не отнимет.

А Беннигсена я теперь из армию выгоню. Как только заворочу французов обратно на Смоленскую дорогу - тут уже всё себе позволить могу.

Сказывают, что Мортье, вышед из Кремля, произвёл подрыв Кремля. Дождь помешал свершиться святотатству до конца, однако же несколько башен обрушены. Нет, ну это уже глупо. Пустое, злобное мщение, варваров одних лишь достойное! Впрочем, что и есть все европейцы по отношению к нам, русским? Они считают нас варварами, а посему ведут себя как варвары по отношению к нам. Вот только кто на деле получается варвар, ежели мы остаёмся выше? Подрыв Кремля свидетельствует лишь о бессильной злобе, о помрачнении рассудка Наполеона, который уж и не знаю, как будет оправдываться перед потомством. Сожжение Москвы - ладно, тут можно спорить и сваливать всё на русских. Но взорвание Кремля? А ну-ка мы, в Париж вошедши, Лувр взорвали?

Того более: говорят, что видя, как ускользает из его рук добыча, к которой он так стремился, он кричал своей гвардии: "Идите грабьте, избивайте всех, кого встретите на улицах, не щадите ничего; эти варвары не имеют права на жизнь". Не знаю, правда ли сие, но это явный признак выхода из ума

Между тем, Дорохов имеет регулярные стычки с французами на новой Калужской дороге, прощупывая силы их и задерживая, елико возможно.

Наша же армия в главных силах выступила к Малоярославцу после полудня на Леташевку и Спасское. По спискам числится у меня 107 112 человек при 622 орудиях: 76 629 пехоты, 10 711 кавалерии, 10 тысяч казаков и 9772 артиллерии.

Дохтуров идёт предо мною; пред ним на рысях поспешает Платов, выславши отряды влево, на Медынскую дорогу.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее, уже при преследовании. французов, во время отступления их из Москвы, нами были захвачены не лишённые интереса различные документы. Это - письма вождей Великой армии к своим друзьям и близким людям, а также и служебная переписка. Имеются письма Наполеона, короля Неаполитанского, принца Невшательского, маршала Жюно, принца Эмиля Гессен-Дармштадтского, маршала Виктора, Дюрока, Д'Альбиньяка и других. Я их буду приводить по мере времени в сих примечаниях, соотнося с событиями.

Вот к оставлению Москвы.

"Его Величество в добром здоровье; пользовался превосходным здоровьем; получен приказ - быть ежеминутно наготове отправиться; часть экипажей Его Величества уже отправилась по Калужской дороге".

"Ждут возвращения курьера, отправленного в Санкт-Петербург с мирными предложениями; если они откажут, то придется оставить Москву и уничтожить все запасы муки, вина, фуража и прочие, которые нельзя будет увезти с собой, дабы не оставить никаких ресурсов остающимся там жителям..."

И паки к тому же: кто из нас варвар? Ведь понимают всё: что армии они вреда тем не нанесут. Но вполне сознательно стремят действия свои к тому, чтобы вымирал обыватель мирный; так что ж удивляться тому, что обыватель, всё это видя, сам стремится убивать такого врага на каждом шагу; и даже, по сведениям, верным, крестьяне собирают деньги в шапку и выкупают у казаков пленных, дабы умертвить их мучительнейшим образом! Осуждал и осуждаю сие, но понимаю совершенно, а ныне уже исподволь и... Нет, всё же не одобряю. Убивать неприятеля можно и нужно, но мучительств его допускать нельзя. Впрочем, по приказам моим занимаются чиновники полицейские смирением крестьян; не то ведь они же скоро весьма перестают вообще с разумом соотноситься и вслед за неприятелем на собственных помещиков руку поднимать начинают.

Но далее.

"...Армейскому корпусу раздают водку на три месяца и придётся раздать муку всем, у кого найдутся транспортные средства. Войско страшно изнурено и желает мира, а между тем придется выдержать ещё бой, прежде чем занять Калугу, ибо мы туда ещё не вошли, и думают, что бой этот будет очень сильным, потому что Его Величество производил смотр всей своей гвардии и по-видимому ей придётся этот бой; впрочем, она не должна быть утомлена, потому что ни разу ещё не сражалась. Одни только стрелки участвовали в деле 7-го числа. Прочтите и немедленно сожгите".

Письмо шталмейстера Наполеона, графа Оденарда, кригс-комиссару:

"Г-ну Лиантей, кригс-комиссару.

Мы выступили из Москвы 18-го с целью нападения на позицию при Малоярославце для того, чтобы замаскировать наше отступательное движение на Смоленск, движение, являющееся жизненною необходимостью".

"Перед выездом из Москвы я распорядился уничтожить имевшиеся там порох и селитру, а после нашего выступления, во время эвакуации Кремля, приказано было взорвать большой склад при арсенале, где собраны были порох и патроны, оказавшиеся в различных складах вне крепости".

"Не имея возможности оставаться долее в Москве, за недостатком съестных припасов, мы взорвали все остальное и даже царский дворец".

"Г-ну Лепину, главному секретарю военного депо. Существуют весьма важные причины, которые заставили нас перейти в отступление; я мог бы их легко объяснить, но о которых вынужден помалкивать. Не скрою от вас, однако, несчастья, случившегося в нашем топографическом отделе. Все экипажи этого отдела, не исключая и моего крытого шарабана, запряженного тремя лошадьми, вместе с моим поляком кучером, а равно и повозок наших, чертежников со всем их имуществом, достались казакам в числе громадного обоза, захваченного ими на расстоянии одной мили от Императорской главной квартиры... Сия приятная оказия произошла по пути от Боровска к Малоярославцу; что касается до меня, то я лишился большей части своих пожитков. Главная квартира выступила из Москвы 19-го числа прошлого месяца. Молодая гвардия ушла двумя днями позже, предварительно взорвав Кремль, разрушив все правительственные учреждения и предав огню все здания, которые уцелели после пожара, устроенного русскими".

Нет, каковы, а? Это ли просвещённые французы? Столь злобная и подленька месть!

"Г-ну Леру, биржевому маклеру в Париже.

Вы читали в газетах, что мы ушли из Москвы 7/19-го октября. Она представляла сплошную груду дымящихся развалин. Перед выступлением взорвали царский дворец и подожгли все здания, уцелевшие после пожара. Мы практикуем по отношению к этим варварам справедливое возмездие".

Возмездие за что? За то, что вы на нас напали, а мы оборонялись? За то, что вы вошли в столу нашу, а мы не смирились с этим и продолжили воевать? За то, что не давали ограблять нас?

24 октября. Сражение при Малоярославце. Важнейшее сражение: Бородино не решало ничего, Малоярославец решал саму судьбу войны. Прорваться на юг Наполеон не мог никаким образом, так что речь о нашем поражении не шла; разве что корпус потеряли бы. Однако кризис всей кампании был тут: надобно было не просто удержать тут французов, но заставить их отступить туда, куда я им укажу.

Скажу, что на данный момент сие не решено ещё: я велел отвести войски несколько назад.

Как тут взвился Вильсон! Довёл меня до гнева, отчего был вынужден сказать я ему, что как бы ни ярился он, не будет русский солдат зря гибнуть за английские интересы; что же до самой Англии, то ежели она завтра уйдёт на дно моря, я и не охну.

Ах, как он побагровел! Краснее мундира своего стал, ей-Богу!

Но по порядку.

Дохтуров прибыл к Малоярославцу в 5 часов утра, в виду коего уже стоял Платов с казаками и ротой конной артиллерии; Малоярославец был к тому времени занят двумя батальонам Дельзона из корпуса вице-короля, на которые Платов совершенно справедливо не напускал своих казаков; однако же те и не выпускали французов дальше из города. После сего высланные Дохтуровым егеря 33-го полка выбили неприятеля из занятого квартала до нижней части города. Здесь, однако, французы удержались в крепких местах. Затем подошли основные части дивизии Дельзона, которые, в свою очередь, оттеснила егерей. Но с нашей стороны подошли ещё два полка - 6-й и 19-й - и выбили неприятеля вновь.

Затем подкрепления стали прибывать по очереди. Подошли наши - выбили французов, подошли те - выбили наших. Город 5 раз переходил из рук в руки.

Наконец, в 11 ч. прибыли весь корпус вице-короля, итальянская дивизия Пино, итальянская гвардия и корпус Давуста; в 12 ч. прибыл Наполеон. Я же наши войска остановил в 5 вёрстах за городом, ибо сам по себе он мне был не нужен: позиции в нём неудобные, зане лежит он на скате, спускающемся к правому берегу р. Лужи, образующей входящее к югу колено; зато теперь, каждый раз идя в атаку, французы и итальянцы вынуждены были проходить сквозь наши артиллерийские позиции, как сквозь строй. Вот такие сражения мне по сердцу! - чтобы неприятель гибнул под огнём нашим, не успевая даже доходить до дистанции штыковой. При этом корпуса-же Раевского и Коновницына продолжали движение; Коновницын ударил на неприятеля и с Раевским взял город в 6-ой раз. После сего дивизия Пино, итальянская гвардия и Давуст снова ворвались в город и овладели им. Наши отступили; ободрённый неприятель выступил из города, полагая, что добился цели и всё же произвёл прорыв наших линий; но, как сказано, мне сам бой за город был нужен только для задержки противника, посему мы вполне порядочно сумели установить пушки, и когда неприятель атаковал нашу линию, то дебушировать из города, под огнём артиллерии нашей, не мог, картечью был обращён назад и преследуем. Коновницын с 3-ей дивизией князя Шаховского и корпус Бороздина вступили в Малоярославец, где бой кипел до 11 часов вечера; впрочем, до конца сражения французы уже не показывались из города, пресекаемы будучи картечами гвардейской конной артиллерии полковника Козена. В результате часть города осталась за нами, часть--за французами.

Позднее, ночью, счёл я, что свою задачу Малоярославец, к тому времени сгоревший мало что не полностью, выполнил и приказал войска Бороздина вывести из города. Остальные войски наши также отвёл я за село Немцово, оставивши на прежней позиции только части Милорадовича. Таким образом, город мною оказался в полуокружении.

Потери наши оценивает штаб мой под 5 тысяч; гораздо более должны быть потери неприятеля: убиты у него два генерала и три ранены; с нашей стороны ранен Дорохов.

Не нравится мне, что овраг у меня сзади; прикажу я, пожалуй, отойти за него. Тогда уж точно в сражении завтрашнем Наполеон потерпит неудачу полную.

25 октября. Армия наша стоит готовая к бою на позиции в двух с половиной вёрстах к югу от Малоярославца. Многие из штаба нашего, особенно Беннигсен и вдруг присоединившийся к нему Толь, советовали мне атаковать французов. Отказался: противно это всей моей системе войны. Куда надёжнее встретить атакующего неприятеля с высот артиллериею, да заставить формировать овраг, да идти по плотине, где сметать его будет картечь наша - к чему солдат наших класть, когда пушки своё дело сделают? Французы теперь развалятся и без меня, не оставил я им выходи иного, кроме как отступить.

Иное дело, что опасаюсь я, что попробуют обойти они меня ещё левее - через Медынь и Юхнов. На мысль сию меня навели события в поиске нашем отряда Иловайского с 3-мя казачьими полками случившиеся, в коем имел он столкновение с авангардом корпуса Понятовского. Получилось донесение, что как раз возле Медыни Иловайский обнаружил силы сии противника; он напал внезапно из искусно устроенной засады, причём взято пять орудий, много пленных и даже сам начальник авангарда генерал Тышкевич оказался в плену. Бой изрядный, успешный; но само по себе место его навело меня на мысль, что Наполеон, убедившись в бессмысленности идеи атаковать нашу армию с фронта, намеревается обойти наш левый фланг через Медынь и оттуда действовать на Юхнов и Ельню. Чтобы не попасться в эту ловушку, решил я отступить к Детчину, а под Малоярославцем оставить только Милорадовича. От Детчина до Медынской дороги вдвое ближе, чем от Малоярославца, а приблизившись к Медыни, я приобретаю возможность опередить Наполеона у Вязьмы, Дорогобужа и даже у Смоленска.

Вот тогда и примчался Вильсон с попыткою сделать выговор мне, но получил отповедь сам. Он буквально заклинал дать тут генеральное сражение. Я же показывал, что не желаю сражения, России на пользу не служившего, и что Наполеон я так и так оставил только один путь: уходить домой либо по Смоленской дороге через Можайск, либо выходить на неё же по дороге Медынь - Юхнов; лишь бы южнее он не проходил. При любом из этих вариантов армия наша из-под Малоярославца опережала бы неприятеля при Медыни.

Тогда Вильсон обвинил меня в том, что я не хочу полного уничтожения Наполеона. На что я спокойно ответил (хотя внутренне кипело всё во мне), что так оно и есть; задача России в этой войне - победить, сохранив армию для дальнейших славных дел и для того, чтобы никто более не смел покуситься на неё, ниже Наполеон, коего я выпущу из России только сильно ослабевшим. Что же до судьбы его, то я отнюдь не уверен, что полное изничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Наследие его не достанется ни России, ни какой-либо иной континентальной державе, а той, которая уже владеет морями и превосходство которой станет тогда непереносимым.

Вильсон отвечал, что мне следует не политическими вопросами заботиться, а долг свой выполнять, на что я с насмешкою отвечал, что долг свой лучше него знаю, а потому веду войну так, как имею розмысел; пока что результаты её меня удовлетворяют, как армию и народ; ежели ими не удовлетворена Англия, она вполне может высаживать десант на побережье Ла-Манша и уничтожать Наполеона самостоятельно; вот тогда и вольно будет ему, Вильсону, собственным генералам указывать, куда и войски свои двигать.

После сего демонстративно приказал я ускорить поелику возможно исполнение приказа об отступлении на новую позицию, коий и был исполнен с похвальной быстротою. Двинул я отряд Паскевича в Медынь на усиление тамошнего казачьего отряда через Полотняные Заводы, кои он ныне и миновал уже. Сам я также выступил с главными силами в Медынь. Вот как извещал я об том царя:

"Легкие войска наши, простиравшиеся по дороге, ведущей к Медыни, по которой неприятель мог еще пробраться к Калуге, стали единогласно уведомлять, что корпуса его стремятся по сей дороге. Сие вероятнее, что на оной происходили уже сражения между нашими легкими войсками и неприятельскими отрядами, чтобы всеми способами обойти нас к Калуге, и потому армия, оставив сильный авангард под командою генерала Милорадовича, 14-го числа пошла к Детчину... С той самой минуты, как неприятель... решился оставить Москву, должно было думать закрыть коммуникации наши с Калугою и воспрепятствовать ему вход в оную, через которую намерен он был пройти в Орловскую губернию и потом в Малороссию, дабы не терпеть тех недостатков, каковые довели теперь его армию до такового бедственного состояния. Что он имел сие намерение, подтвердили многие из пленных генералов, почему и должно было заставить его идти по Смоленской дороге, на которой, как нам известно было, он не приготовлял никакого пропитания. Сии причины принудили меня, оставя Малоярославец, перейти на дорогу, ведущую от Боровска чрез Медынь к Калуге, где уже находился неприятельский корпус; от сего моего движения неприятель должен был, оставя свое намерение, идти через Верею на Смоленскую дорогу, я же шел чрез Медынь к Боровску".

Тем самым я хотел более всего дать сигнал Наполеону, что Калуги ему не видать, как своих ушей; зато путь на запад открываю я ему: пусть убирается из России и прекращает войну.

Платову и партизанам -- князю Кудашеву, Сеславину и Фигнеру -- велел я наблюдать за неприятелем, подходя к нему как можно ближе. Это привело к важному столкновению: во время разведки, которую император французский проводил сам, был он атакован казаками, которые, переправившись через р. Лужу, напали на артиллерию, следовавшую в Малоярославец, увезли 11 орудий, а потом бросились грабить обоз. Сие спасло Наполеона, уже обнажившего свою шпагу: успевшие из Городни драгуны и конногренадеры вместе со свитой императора атаковали казаков и принудили их отступить. Наполеон едва в плен не попал, и уверен я, что потрясти сей факт должен был его изрядно: когда тебе надо бы преследовать настоящую регулярную армию, ты вдруг обнаруживаешь, что у тебя, оказывается, тыла-то и нет! По нему народишко разъезжает, как хочет, с живых генералов кошельки срезает! Как воевать-то в таких условиях?

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позже уже известился я о событиях, в тот день при Наполеоне происходивших. Он с гвардиею расположился на ночлег в Городне. В 5 часов утра ему донесли, что русские стоят на позиции и что кавалерия наша двинулась на Медынь. Рассматривая карту в присутствии Мюрата, Бессьера и Лобау, Бонапарт сказал: "Кажется, неприятель не отступает (а поумнее будет император французский сего выскочки британского, Вильсона пресловутого!), и нам предстоит сражение. При настоящем положении армии что выгоднее: дать сражение или уклониться от него?" Все отвечали, что при данных условиях лучше отступать. Лобау советовал отступать на Можайск, двое других -- на Смоленск. Император не возражал, но заявил, что примет решение после разведки расположения противника. Он сел на лошадь и поехал вперед, но вот тут и был неожиданно атакован казаками. После чего и принял решение отступать на Смоленскую дорогу, ибо биться в лоб через плотину с регулярной армией, не имея в тылу собственно тыла - Наполеон от такого счастья поспешил уклониться; чего тогда ещё не знал я, и продолжил отход к Полотняным Заводам, чтобы уже надёжно закрыть Калугу. Отсюда и вышло то парадоксальное движение, когда мы оба отступили друг от друга.

В это же время полковник Кутейников сделал набег на Боровск и там захватил пленных и часть обоза с награбленным церковным имуществом.

Сего же дни обозначилось начало наступательного движения на левом берегу Двины Витгенштейна из Полоцка, а Штейнгеля из Диены. При сём Штейнгель настиг 6-ой баварский корпус Вреде у Бабинич, теснил его весь день, захватил 22 знамени и несколько орудий. Это принудило баварцев отступить на Коблучи; для преследования их Вреде выслал отряд Гельфрейха, который отбил ещё 8 орудий.

26 октября. Наполеон сего дни приказал своей армии отступать на север, через Боровск и Верею в Можайск и далее двигаться к Смоленской дороге. Его армия стала исполнять этот приказ в ночь сию, оставив Малоярославец и двинувшись в Боровск. Сие было замечено ведетами нашими.

Утром сего дня Паскевич прибыл в Медынь. За ним приспела главная армия. Хотя сие слово подходит не совсем: двигаться я приказал медленно, чтобы не оставить Наполеону соблазна вернуться назад и обойти меня через Малоярославец, который я оставил ради Медыни.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Вновь приведу тут документы и письма французские, что достались нам при отступлении неприятеля. Прелюбопытно заглянуть по другую сторону, посмотреть, как оценивают себя, тебя и твои действия противники твои. Вот только Боже мой, как лгут они! - даже самим себе!

Маршал Дюрок:

"Громадное расстояние, отделявшее Его Величество во время пребывания его в Москве от различных корпусов армии и от Империи, навело его на мысль о переходе к наступательным действиям и о приближении к Литве. А потому армия, перед выступлением на Смоленскую дорогу, пошла на неприятеля, бывшего на Калужской дороге, в Калугу и, овладев его позициями и разбив его самого, двинулась по намеченной заранее дороге".

Император прибыл вчера в Смоленск. Его Величество совершенно здоров; часть армии прибыла уже туда, а остальная идет. Погода, бывшая в начале довольно хорошей, благоприятствовала движению, но за последние дни она испортилась; морозы и снег испортили дороги. Армия нашла в Смоленске большое количество запасов и приближается к стране, которая доставит ей таковых в изобилии. Ожидаются события в корпусах слева, состоящих под начальством маршалов: герцога Реджио и Беллюн. На правом же фланге кн.Шварценбергу, получившему подкрепление, пришлось отразить неприятельский корпус, приблизившийся к Бугу".

Бюллетень великой армии, составленный в Верее 27 октября 1812 г.:

"29-й бюллетень великой армии. Верея, 15/27.10.1812.

10/22 числа князь Понятовский двинулся к Верее. 23-го армия собиралась уже последовать за ним, как вдруг после полудня получено было известие о том, что неприятель оставил свой укрепленный лагерь и направился к городку Малоярославцу. Сочтено было необходимым двинуться на него, чтобы вытеснить его оттуда.

Вице-король получил приказание отправиться туда. Дивизия Дельзона прибыла 11/23, в 6 часов вечера, на левый берег, овладела мостом и приняла меры к восстановлению оного. В ночь с 11/23 на 12/24 две русских дивизии вступили в город и заняли очень удобные высоты на правом берегу.

12/24 на рассвете завязался бой. К этому времени явилась вся неприятельская армия и заняла позиции за городом. Дивизии Дельзони, Брусье, Пино и итальянская гвардия вступали в бой поочередно. Сражение это делает величайшую честь вице-королю и IV армейскому корпусу. Неприятель двинул в бой две трети своей армии для того, чтобы удержать позицию. Но вотще. Как город, так и высоты были взяты. Отступление неприятеля было столь поспешным, что он был вынужден побросать в реку двадцать штук орудий. Под вечер маршал принц Экмюльский выступил со своим корпусом, и вся армия расположилась в боевом порядке, вместе со своей артиллерией, 25-го числа, на той самой позиции, которую неприятель занимал накануне.

Император перенес свою главную квартиру 12/24 числа в 7 часов вечера в деревню Городню. 6000 казаков, пробравшихся в лес, атаковали с криком "ура" тыл позиции и овладели 6 орудиями, стоявшими парком. Герцог Истрийский помчался туда галопом со всею конной гвардией. Вся эта орда была изрублена, отброшена и опрокинута в реку. От нее отняли захваченную ей артиллерию и несколько штук собственных ее повозок. 600 человек этих казаков были убиты, ранены, а трое взяты в плен. 30 человек гвардейцев были ранены, а трое убиты. У дивизионного генерала графа Раппа была убита бывшая под ним лошадь. Мужество, доказанное столь много раз этим генералом, проявляется при всяком удобном случае. В начале атаки казацкие офицеры, узнавшие гвардию, называли ее "парижскими франтами". Драгунский майор Лётор отличился. К 8 часам порядок был восстановлен.

Император отправился в Малоярославец, произвел рекогносцировку позиции неприятеля и назначил атаку на следующий день; однако, ночью неприятель отступил. Маршал принц Экмюльский преследовал его на протяжении 6 миль. Император не препятствовал ему и приказал двинуться на Верею.

14/26 главная квартира находилась в Боровске, а 15/27 в Верее. Принц Экмюльский находится сегодня вечером в Боровске. Маршал герцог Эльхингенский в Можайске. Погода превосходная, дороги в наилучшем состоянии; теперь конец осени. Такая погода продержится еще в течение недели, а к этому времени мы будем уже на своих новых позициях. В бою под Малоярославцем отличалась итальянская гвардия. Она овладела позицией и удержалась на ней. Генерал барон Дельзони, заслуженный офицер, был убит тремя пулями. Наши потери составляют 1500 человек убитыми или ранеными. Неприятель же потерял от 6000 до 7000 человек. На поле битвы оказались 1400 человек русских, в числи коих было 1100 человек рекрутов, одетых в серые куртки и проч., служивших вряд ли более двух месяцев. Старинная русская пехота уничтожена. Русская армия держится только сильными подкреплениями из казачьих войск, только-что прибывших с Дона.

Сведущие люди уверяют, что в русской пехоте только первый ряд состоит из солдат, второй же и третий ряды - из рекрутов и ополченцев, записанных в полки вопреки данному им обещанию. Русские потеряли убитыми трех генералов. Генерал граф Пино легко ранен".

Восхитительно! Всюду победили, русских отбросили, преследовали их 6 миль - но каким-то образом составляют бюллетень свой в Верее, Ней уже в Можайске, да ещё и генерала убитым потеряли! Впрочем, и не одного, но о тех молчат.

На самом деле Давуст, оставленный у Малоярославца, действительно прошёл ещё несколько вёрст вперёд. Но Милорадович следил за ним внимательно, и вскоре, заметив, что за ним идет только авангард, а неприятельская армия отступила, остановился. С обеих сторон открыли канонаду, продолжавшуюся несколько часов. Но Милорадович держался твёрдо, а армия наша была рядом, посему Давуст действия боевые прекратил и потянулся назад, к Малоярославцу. Здесь он переправился за р. Лужу и расположился в пяти вёрстах за нею, на дороге к Городне. Милорадович двинулся за ним, занял Малоярославец и донёс об этом мне.

Таким образом, вышло так, как я задумал: армия французская оказалась в некоем бредне; войски мои были растянуты, и ими ловил я щуку французскую на любом направлении, куда бы они ни сунулась; для того и нужно мне было отойти к Полотняным Заводам.

Но читаем далее.

"Донесение герцога Эмилия Гессен-Дармштадтского царствующему герцогу. Смоленск 10/29.11.1812.

17/19-го октября армия отступила из Москвы по Калужской дороге, потом свернула вправо на Каменское, откуда отправилась снова по Калужской дороге и 12/24 встретилась с русскими под Малоярославцем. Сражение, которое там произошло, и которое длилось полтора дня с величайшим ожесточением, окончилось наконец в пользу нашей армии, которой удалось заставить неприятеля покинуть почти непреодолимую позицию. После сего армия отступила в Боровск, может быть потому, что император отказался от намерения идти в Калугу, или же потому, что все движение это было только стратегической демонстрацией; потом она направилась через Можайск опять по Смоленской дороге и последовала по оной, перенося величайшие лишения и преодолевая невероятные трудности. Не знаю еще, проведем ли мы здесь зиму, или же станем зимними квартирами еще далее в тыл.

18/30 октября по прибытии моем в Гжатск император приказал мне собрать 3 пехотных полка Великого Герцогства в одну бригаду и принять начальствование над ней. Она должна войти в состав дивизии Лаборда, из молодой гвардии. Вследствие этого распоряжения я собрал сии полки в Вязьме и последовал за 1-й дивизией молодой гвардии. Трудность этих переходов была выше всякого описания. Солдатам приходилось делать невероятные, сверхчеловеческие усилия; многие из них погибли. Люди, лошади и обозы остались позади в большом количестве, и к величайшему моему сожалению я не знаю, в состоянии ли будут явиться пушки гвардейского полка и обоз главного штаба.

Не представил моего донесения раньше за полным отсутствием почты и каких бы то ни было способов сношений.

Герцог Эмиль Гессен-Дармштадтский, генерал-майор".

27 октября. Сего дни началось полное отступление французов! Благословен Боге на небе! Внял молитвам моим и всего воинства православного!

Известились через пленных, что Наполеон все два дни прошедших думал, не зная, что у меня для него припасено и на сей раз не умея разгадать замысел мой! Хотя чего уж проще: растянул я армию систематически по кордонному принципу - а с главными силами от Полотняных Заводов в любом направлении выдвинуться мог, как выдвинулся к Малоярославцу из Тарутино.

В итоге я оставил Бонапарту только два исхода: либо проламывать позиции мои, с тем, что корпуса мои, кордонами ставленные, в бока ему вцепятся, а с тыла казаки на "лаву" кинутся; либо же отступать. Отступать же он мог только на Юхнов и Ельню, чего опять-таки не разрешал я ему, на фланге силы близко держа;, либо же уходить по Смоленской дороге, имея возможность оторваться от меня на два, а то и три перехода. Выбор его должен был быть очевиден; он таковым и оказался: добежать до Смоленска сильно вперёд меня, где и укрепиться. Таким образом, он приказывает Давусту с двумя дивизиями следить за нашей армией, ещё две дивизии оставить в Малоярославце и Городне в виде поддержки; вице-королю в два часа пополудни выступить к Боровску. Затем Бонапарт несколько меняет диспозицию: Понятовскому отойти на Егорьевское; Нею, прибывшему в Боровск, вернуться в Верею; Мортье из Вереи идти в Можайск; дивизиям Клапареда и Роге, молодой гвардии, присоединиться к Мортье. Жюно, по прибытии Мортье в Можайск, отступать к Вязьме. Виктору предписано отправить в Дорогобуж всё, что им раньше было отправлено в Ельню.

Этим свершилось! Этим началось уже настоящее отступление французской армии! Вот только оторваться ему от меня не удалось. И не удастся. У меня ведь летучие отряды, да и войски мои находятся в состоянии пасть на хвост его немедля. Потому я, в свою очередь, выслал Паскевича с 26-й дивизией, одним драгунским полком, батарейной и конной артиллерией к Полотняным Заводам, а оттуда на Медынскую дорогу; вместе с казачьими частями, действовавшими на этой дороге, приказал ему удерживать за собой данную территорию на тот случай, ежели Наполеон всё же от новой Калужской дороги направит армию свою к Полотняным Заводам.

Однако когда утром ныне было получено донесение Милорадовича об отступлении неприятеля от Малоярославца к Боровску, я немедля отдал новые приказания: 1) Паскевичу торопиться занять Медынь, 2) армии перейти к Полотняным Заводам, 3) Милорадовичу фланговым маршем тоже двинуться на Медынь, оставив на новой Калужской дороге, для наблюдения за неприятелем, отряд Карпова из бригады пехоты, трёх полков казаков и нескольких орудий.

Таким образом вновь я пресекал неприятелю возможный марш его не в том направлении, кое избрал для него.

У Полотняных Заводов получились новые донесения, что Наполеон потянулся к Верее и отправлял обозы на Смоленскую дорогу. Но тут следовало выждать, ибо всё ещё мог Наполеон рухнуть на Медынь; посему дал я армии нашей днёвку у Полотняных Заводов. Но при том всем партиям, а также Платову с 15 полками Донскими было разослано указание следить за действиями неприятеля и по возможности щипать его, загоняя на Смоленскую дорогу.

Отличному же графу Орлову-Денисову с шестью казачьими полками, подкреплёнными 25-й дивизией Паскевича, приказал я идти к Гжатску - наперегонки с авангардом французским, дабы не чувствовал Наполеон, что смог от меня оторваться. Давыдову, находившемуся у Вязьмы, послано 2 казачьих полка на подкрепление.

Со всех сторон партизаны извещают, что французы отступают неложно: взрывают зарядные и патронные ящики; избавляются от мешающих скорости передвижения обозов.

Тем временем Чичагов разделил свою армию: сам выступил к Березине, а Сакена оставил противу Шварценберга и Ренье.

28 октября. Картину дней сих изобразил я, думается, кратче и точнее всего в письме Катиньке моей, супруге драгоценнейшей:

"Я, слава Богу, здоров, мой друг. Здесь, ей-Богу, все хорошо. Наполеон бегает по ночам с места на место, но по сю пору мы его предупреждаем везде. Ему надобно как-нибудь уйти, и вот чего без большой потери своей сделать нельзя.

Детям благословение.

Верный друг Михайла"

Так оно и есть: куда не ткнётся он - всюду я встречаю его войсками своими. О том более пространно рапортовал я ныне императору:

"N 251 Главная квартира слобода Полотняные Заводы

Неприятель, имея весьма выгодные высоты на левом берегу реки Лужи, против Малоярославца, всегда удобно подкреплять мог свои атаки на сей город, и ежели бы восхотеть удерживать сей пункт, столь для нас невыгодный, тогда бы к 3000 человек, которые мы уже из фронта 7-ю атаками потеряли, прибавилась бы еще большая потеря, и для того сие место оставлено.

13-го числа неприятель остался на левом берегу Лужи, а армия наша заняла высоты правого берега сей реки. Между тем легкие наши войска, простиравшиеся до дороги, ведущей к Meдыню, по которой неприятель мог еще пробраться к Калуге, стали единогласно уведомлять, что корпусы его стремятся по сей дороге. Сие тем вероятнее сделалось, что на оной были уже сражения между нашими легкими войсками и неприятельскими отрядами.

Очевидно было и то, что неприятельское намерение клонилось к тому, чтобы всеми способами обойти нас к Калуге, и потому армия, оставя сильный авангард под командою генерала Милорадовича, 14-го числа пошла к селу Детчину. Сего числа неприятель целый день оставался в виду нашего авангарда без всякого действия. В ночь с 14-го на 15-е неприятель отступил к Боровску. Легкие наши войска настигли его на 6-й версте от Малоярославца и провожали до самого Боровска. Дошедшие известия о движении неприятеля от Вереи и Боровска к Медыню побудили меня заранее отрядить 26-ю дивизию на Медыньскую дорогу, а с армиею сделать фланговое движение на сию дорогу, и потому от села Детчина выступила она в ночь с 15-го на 16-е число и перешла к Полотняным Заводам; авангард же, оставя бригаду пехоты с тремя казачьими полками в Малоярославце, перешел к Медыню, куда и генерал-майор Паскевич с 26-ю дивизиею от Полотняных Заводов двинулся к нему же на соединение. Войсковой атаман Платов, исключая всех отделенных партий с 15-ю полками, наблюдает поблизости движения неприятельские, имея сильные партии к стороне Вереи.

Сейчас полученными известиями подтверждается, что неприятель находится около Вереи и Боровска, что больных и обозы свои отправляет назад по Смоленской дороге. Из сего хотя и заключить должно, что неприятель, не успев в своем предприятии на Калугу, возьмет направление чрез Можайск на Смоленск, но, невзирая на то, остаюсь я еще некоторое время на Медыньской дороге. А чтобы совершенно затруднить отступной его марш, усилены партизаны, с сей стороны действующие, да сверх сих назначается летучий корпус, состоящий из новоприбывших полтавских казаков, перемешанных с донскими казаками, с двумя полками пехоты под командою генерал-адъютанта Ожаровского для действия прямо на Смоленск.

Фельдмаршал князь Г-Кутузов

Москва конечно от неприятеля оставлена, но никто еще из моих посланных не возвратился, а потому еще и не доношу официяльно".

Впрочем, сего же дни известился я о том официально, отчего добавляю:

"N 257 Главная квартира слобода

Полотняные Заводы

Пред самым отправлением курьера получил я официальное известие, что 11-го сего месяца генерал-майор Иловайский 4-й с отрядом вступил и занял Москву, о чем вашему императорскому величеству щастие имею всеподданнейше донесть. Начальнику Владимирского ополчения князю Голицыну предписал я немедленно с ополчением, им командуемым, отправиться в столицу и заняться управлением до прибытия туда воинских и гражданских властей К Московский гарнизон в 3-х баталионах следует отсюда к прежнему своему местопребыванию".

Без внимания партизан я противника моего нисколько не оставляю. Предписал Платову отрядить графа Орлова-Денисова с 6-ю казачьими полками к Гжатску, чтоб наносить неприятелю всевозможный вред.

Ему же велел, чтобы вы как можно более старались казаки его открывать положение неприятельских сил, в Боровске и Верее расположенных, равно и настоящее их марша направление. Заодно поручил новособранному отряду графа Ожаровского отрядить 2 Донских казачьих полка; равномерно то же сделать и в отношении к Давыдову (правда, тут 2 полка забрали у Шепелева), зане неприятель, по-видимому, отступает чрез Боровск, на Гжатск к Смоленску, почему Давыдов с отрядом удобно может ему наносить вред.

Сего дни удостоился я новой милости монарха нашего - наградил меня Александр за дело при Тарутино золотой шпагою с алмазами и лаврами. Вот его всемилостивейший рескрипт - нежданно предупредительный:

"Нашему генерал-фельдмаршалу князю Голенищеву-Кутузову.

Усердная ваша служба и многие оказанные вами знаменитые отечеству заслуги, а наконец и ныне в 6-й день сего текущего месяца одержанная войсками, предводительству вашему порученными, совершенная победа над сильным французским корпусом, под начальством короля Иоахима Мюрата состоящим, обращают вновь на вас внимание наше и признательность, в ознаменование которых признали мы за благо пожаловать вам золотую с лавровыми венками, украшенную алмазами шпагу.

Сей воинственный знак, достойно вами стяжанный, да предшествует славе, какою по искоренении всеобщего врага увенчает вас отечество и вся Европа.

Александр"

Однако ж подметить надобно: опять он своё про Европу тянет. Не мытьём так катаньем, не Вильсоном так шпагою? И что ему в Европе той? Сколь раз обманывала она нас? Сколь многие нас там варварами считают?

А как таковое взять, что папенька, Царствие ему Небесное, ещё в детстве мне рассказывал? Что когда в несчастный день наш под городком Фрауштадт, когда поражение мы жестокое зело потерпели от шведов в 1706 году, пленных наших оные шведы собрали и перебили всех. Да при том по королевскому то указу, дабы русскими пардона не давать! И стали тогда отделять офицеров европейских, в армии нашей состоявших, от русских, да с солдатами то. А затем повелели иностранцам отойти в сторону, а русских пленных всех перекололи. Да как! По трое друг на друга укладывали, да пиками и багинетами враз пронзали. А что ж? - русские для европейцев варвары: к чему с ними по правилам войны обращаться?

Ну кто бы сказал мне, кто поведал бы, что так нужно Александру от Европы, что готов он из штанов выпрыгнуть для её спасения от ея же порождения - Наполеона? Польша нужна ему? Да она и так наша. Кто покусится на неё после победы нашей над Наполеоном? Что ещё? Галицию? На что она нам? Да и отнимать её у австрийцев? Сомнительное дело: та же Англия не даст николи нам сего куска земли; да Пруссия за неё станет. Валахия нужна нам? Это уже, как дети говорят, "теплее"; однако ж сама Валахия - лишь средство вспомогательное, плацдарм для отвоёвывания проливов черноморских. А вот это уже - Азия, государь, и тут Европа нам нужна для того лишь, чтобы в дела наши не вмешивалась. А сие обеспечить возможно не через благодарность, которой Европа чужда вообще, а по отношению к русским варварам в особенности, а нужным нам балансом сил и противоречий. Англий так политику ведёт; чем мы хуже? А в этом балансе сил Наполеон и Франция побеждённая, но не уничтоженная, бесконечно полезнее нам, нежели с восстановленною в оной властью королевской; ибо скажите мне, когда хоть при одном короле французском проводила бы Франция дружественную к России политику? Никогда: бесконечно враждебен королевский двор французский по отношению к России был, и я не вижу причин, по коим он переменился бы в том, даже восстанови его русский солдат.

Зато Наполеон, побеждённый, ослабленный, понявший, что не одолеть ему Россию никогда, коли не одолел он её в фазисе вершины могущества своего, - такой Наполеон не склонен будет более никогда интересам нашим въявь противустоять. Скорее, будет спешить он искать союза с нами, ибо только оный споспешествовать может успеху борьбы его с Англиею. А посему так и вижу я мир этот: выпихиваем мы Наполеона за пределы России и Герцогства Варшавского, вбираем в себя всю Польшу, дабы не была она занозою у границ наших; а далее соглашаемся на мир с ним - на наших условиях. А именно: свобода рук на Балканах, в Проливах, в Греции. Не исключаю также - в Персии и Месопотамии, дабы прямую торговлю со странами восточными вести; сие, впрочем, не обязательно, нам важно более средиземноморскую торговлю свою напрямую вести. Вторым условием была бы демилитаризация известной территории на линии соприкосновения нашей: скажем, на территории от Одера до Эльбы, в Богемии и той же Галиции. Формально дабы нападения нечаянного не случилось, а фактически чтобы могли здесь прусские да австрийские силы национальные собираться, освобождения от тирании Наполеоновской чающие. А мы их исподволь поддерживать будем.

И тако занята Европа будет очень самоёю собой. Наполеон в явной войне с Англиею остаётся; воюет он в Испании прямо и по всей Европе - с агентами английскими. Англия же Наполеоном зело занята, не до шалостей наших с турками будет ей; тем паче, что турки сами баловники известные: обидятся на что-либо и сами нам войну объявят. Прус сия и Австрия формально союзницы с Наполеоном; однако для нас они не угроза, покуда он им не велит, да к тому же будут волноваться из-за противоречий с национально настроенным дворянством, кое непременно окажется, особливо с нашей поддержкою. Да и без того обе страны сии оглядываться на нас будут и искать разрыва с Наполеоном, ибо под крылом нашим полезнее им будет. Италия тоже волноваться будет, вновь меж Францией и Австрией оказавшись; с Швециею мир у нас и союз, а Дания хотя и с Наполеоном, да едва что сделать нам сможет по слабости своей и заботе от шведов. Того более: в раскладах сих сам дом наш императорский настоять может успешно на возвращении родового гнезда своего Голштинии - кто в том откажет? А по земле сей канал прокопать меж Балтикой и Северным морем - вот и проливы Балтийские не нужны нам!

Паки большего: при таком раскладе сил европейских и будет как раз Европа на Александра оглядываться и волю его ловить! Одна Англия тут вне всех дел получается; так и пёс бы с нею. Она с Наполеоном занята очень будет.

Ну-т-ка, где изъяны в плане моём? Один только, но ключевой: Александр есть агент английский и даже за свои личные интересы не может бороться, но токмо за ея. Не может быть, чтобы не просчитал он про себя всех выгод ситуации с Наполеоном, буде отпустим мы его; да ведь на своём настаивает: на сокрушении его всемерном, от коего-де вся Европа нам благодарна будет. Как же! Австрия, от владычества его освобождённая, немедля соперником и далее врагом нам на Балканах оказывается. Любое движение наше навстречу славянам тамошним будет ею восприниматься болезненно и остро, так что однажды и до войны дело дойти может от столкновения здесь интересов наших. Пруссия, от Наполеона освобождённая, Саксония, Бавария сами по себе опасны не будут, но клониться обречены на сторону сильного, а оным не всегда Россия может оказываться. Это я вновь об Англии mutate nomines говорю: разгром Наполеона развяжет ей руки по всему миру, а Францию бросит под контроль ея; не исключу я даже и союза меж ними, как только король Луи Бурбон из изгнания в Версаль въедет. А следственно, первым делом бросятся они нам руки связывать: в первую очередь против Турции. Да и вообще ожидать следует вражды по отношению к России: сильная Россия является непреходящим ужасом ночным для Европы, посему совокуплять будет она усилия с целью ослабить нас. Как? Насаждение диссидентства в Польше и Финляндии как в странах, недавно в состав Империи вошедших. Поощрение набегов горских на Кавказе через эмиссаров турецких. Недопущение товаров наших до рынков европейских свободно. Наконец, возбуждение настроений либеральных в среде дворянства нашего вкупе с эмансипациею среди крестьянства и мещанства городского. Конечно, такой колосс, каким ныне вырастает Россия в результате победы своей (ах, и моей, и моей!) над Наполеоном, поколебать сии уколы не смогут, но вот кровь попортить, лихорадку вызвать ослабляющую - сие всенепременно окажется!

Вот цена спора нашего с Александром негласного: Россия. Великая ли самостоятельная страна, сама диктующая политику собственных интересов - либо же тоже громадный, но медведь, хозяину покорный, ибо на цепи у него. На цепи у Англии...

Ладно, сие дела дальние. Сего же дни Наполеон ночевал в Успенском. Здесь известился он о движении нашем ему параллельном на запад, к Смоленску. Посему отдал он самый приятный для уха моего приказ: смирившись с волею моею, велел он корпусам своим поспешать как можно быстрее в Смоленск, дабы не дать мне опередить его там.

Побежал француз!

Я же далее вперёд заботою мыслю: направил сегодня немало распоряжений об укреплении крепости Бобруйской, о продовольствовании её, о снабжении её людьми. Сие во исполнение плана Петербургского; в целом полезен он, хотя не думаю, что французы на пути своём обратном в силе будут, чтобы на Бобруйскую крепость покуситься.

29 октября. Поскольку по-прежнему не могу я сохранять в журнале сём порядок во времени происшествий, ибо рапорты приходили гораздо позднее тех дней, в которые происходили действия, то по-прежнему свожу все сии именно во те дни, когда случались они. Тако же и с журналом боевых действий, что вчера представлен был мне.

"ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИИ С 8 ПО 15 ОКТЯБРЯ 1812 г.

Полотняные Заводы

Артиллерии капитан Фигнер рапортом своим от 8-го сего месяца доносит, что в последнюю его экспедицию взято в плен 5 офицеров, 345 рядовых, убито 6 офицеров и до 360 рядовых. Часть пленных положила оружие при селе Каменном, другая часть взята при рекогносцировании авангарда и, наконец, остальные в селе Плёскове. В сем последнем месте неприятель в числе 300 человек прикрывал большие заготовления провианта в зерне и три тысячи четвертей муки, тамошнею мельницею смолоной. Капитан Фигнер все сие вместе с мельницею предал огню, равно как и множество ржи и фуража в окрестных деревнях, куда фуражиры из армии, не взирая на голод, в оной свирепствующий, допускаемы не были. По мере накопления большого количества муки, вся она отправлялась в Москву. Неприятель, предприявший защищаться, потерял половину убитыми, в числе коих 5 офицеров, наиболее упорствовавших. От чрезвычайного голода неприятель, рассеясь большими партиями, ищет скрывающихся по лесам крестьян и, отнимая сначала их имущества, лишает их потом и жизни. Капитан Фигнер всех таких злодеев, ему встречавшихся, истреблял. Урон с нашей стороны во всю экспедицию состоит в 2-х убитых, ранены штабс-ротмистр Ковалевский и 5 рядовых; убитых лошадей хотя и было до 30, но все они заменены взятыми у неприятеля".

Тут прерву я отчёт сей одною заметкою своей. Фигнер сей - человек странный, необыкновенный, с духом некоего первобытного варварства, столь природного, что уже и невинного. Он скорее разбойничий атаман, чем партизан благоустроенной армии. Он фанатик в храбрости и в патриотизме, и Бог знает, чего он не предпримет.

В то же время ловок он и прихвастнуть; хотя это скорее является плодом хорошего владения его талантом красноречия, в отличие от других партизан; впрочем, тот же поэт Давыдов донесения присылает вполне военные, в коих излагается лишь, где, когда, как и сколько встретил он неприятелей и скольких из них убил или пленил, а Фигнер сами рапорты излагает как опыты литературные:

"Невзирая на чрезвычайную трудность путей, офицеры наблюдали в своих командах совершенный порядок, отчего в самые мрачные ночи в лесах, едва днем сквозящих, марши были быстры, а следствия оных неприятелю гибельны. Перенося равнодушно голод и стужу, презирая опасность среди многочисленного неприятеля, поселяли твердость и надежду в солдатах".

И это рапорт дежурному генералу!

Посему трудно судить, насколько достоверно то, что он рассказывает, к примеру, о походах своих в самые логовища неприятелей, с коими он, под видом солдата их делил даже пищу из котелка, или же в одежде обывателя служил им проводником, по пути вызнав всё об отряде данном. Что он проделывает сие, то достоверно, и сведения его разведочные обычно точны. Но документальных сведений о подвигах таковых нет у меня; как и вся армия, полагаюсь тут я на рассказы его да на те сведения, что добывает он: именно они доказывают, что вылазки его преудивительные имели место, а вот сколь в его рассказах о них баснословного - того сказать невозможно.

Меня смущает несколько один слушок, что вокруг дел его витать стал в последние дни. Будто бы отпрашивался он в Москву, ещё сразу после оставления её, у Ермолова. И будто бы сулил при этом убить Наполеона. Или же даже не отпрашивался, а просто приплёл к авантюре своей. Во всяком случае, по словам поручика одного, коего Кайсарову расспросить удалось на тему сию, тот будто бы встретил Фигнера на пути в Москву и сей воскликнул: "Я не переживу Москвы, я возвращусь в нее и убью Наполеона. Радуюсь, что тебя встретил. Скажи это Ермолову и что судьбу моего семейства поручаю его предстательствуй". Весьма двояко понимать можно свидетельство сие. Алексей же Петрович, быв мною спрошен на сей предмет, ответил лишь, что и в самом деле артиллерии капитан Фигнер предлагал доставить сведение о состоянии французской армии в Москве и буде есть какие чрезвычайные приуготовления в войсках, напомнив мне же, что делал он доклад сей мне; я же дал полное соизволение.

Тогда и я припомнил анекдот сей, да и забыл о том потому лишь, что значения не придал, - и лишь теперь связал имя безвестного тогда капитана артиллерийского с нынешним удачливым партизаном. Смущает же другое: что ныне, пропущенная чрез уста, превратилась байка в то, что будто бы согласился я не токмо что с разведочным планом сего Фигнера, а и благословил его в намерении убить Наполеона! Бог видит: ничего мне в наполеоне; однако ж просто взять и зарезать его - сие противно было бы воинской чести. А я ею весьма дорожу, и никто ещё ни разу сказать не смог, даже самые ненавистники мои, что я когда-либо давал повод усомниться в том. Да и зачем оно нужно мне? - Бог свидетель и журнал сей: я знал, что победил Наполеона, в тот же день, когда вошёл последний в Москву! Зачем мне бесчестная победа над мёртвым Наполеоном, когда я вечен буду в памяти Отечества моего тем, что живого его одолею!

Но вот не знаю, что и делать со слушком этим; тем паче, что всё равно не вышло у Фигнера ничего, ежели даже и впрямь хотел он покуситься на Бонапарта: и тот живой, и этот жив и прекрасно противу неприятеля злодействует!

Впрочем, продолжу:

"Генерал-майор Дорохов доносит двумя рапортами, первым от 7 октября, что он накануне того числа атаковал легкою кавалериею форпосты неприятеля, находившегося при селе Малькове и Фоминском; 7 октября с рассветом возобновил против него атаку и, ударив на него, удачно, вместе с казаками занял высоты, с которых весьма удобно мог обозреть все неприятельские движения, и остался целой день в сей позиции. Вместе с отправлением сего рапорта захваченной пленной уведомил его, что генерал Брюсьер, командующий 14-ю дивизиею, принадлежащею 4-му корпусу, со всей своей дивизией, которой сила может простираться от 8 до 10 тысяч человек, находится по той стороне реки с 16-ю пушками. Генерал-майор Дорохов, уверясь, что виденные им войска неприятеля составляют только его авангард, не сомневается, что намерение его есть удержать сей пост и, может быть, воспользовавшись превосходством своих сил, истребить вверенной ему отряд. По сему обстоятельству, всю легкую кавалерию оставив на прежних ее местах, отступает он с остальным отрядом к селению Корякову, три версты перед Добриным.

Вторым от 9 октября, что 8-го числа сего же месяца, неприятель, оставив авангард на своем месте, перевел с другой стороны реки два баталиона пехоты, одну пушку и часть кавалерии. После двух часов перестрелки с казаками и, не выиграв более полуверсты, занял находящийся на левом фланге его авангарда лесок и там остановился; генерал-майор Дорохов, предвидя по расположению неприятеля, что он не может никаким образом с выгодою напасть на него, старается всеми способами скрывать от него свои силы и надеется, что уверил неприятеля в том, что отряд его состоит из одной только кавалерии и что он не имеет при себе ни пехоты, ни пушек. Движение дивизии генерала Брюсьера почитает сей генерал необходимым для французской армии, потому что пока армия неприятельская находилась около Москвы, то коммуникационная ее линия простиралась от Можайска до Москвы; теперь же, находясь около Воронова, старается учредить кратчайшее сообщение с флангами, от Воронова на Ожигово и оттуда на Кубинское и Можайск. Для прикрытия сей линии полагает он, что нужны для неприятеля два пункта: Борисов и Фоминское. Между тем опасаясь, чтобы сие действие неприятельского отряда не было только предварительным движением всей его армии и желая как можно скорее известиться о его движениях, занял своим отрядом посты в Каменском, перед Слизневым, около Котова, в Башкине, Кузьмине, в селе Желудкине по Верейской дороге и, наконец, в самой Верее.

Неприятель находился 10-го числа попрежнему у села Воронова. Для скорейшего об нем известия генерал от инфантерии Милорадович устроил летучую почту, расставив в деревне Леташевка, селе Тарутине, деревне Чернишне и селе Спас-Купле по 6 казаков.

Ахтырского гусарского полка подполковник Давыдов доносит двумя рапортами: первым от 7-го числа пополудни в 11 часов, что он сию минуту получил известие чрез своих конфидентов о прибытии накануне того дня ввечеру трех неприятельских полков из Москвы в Вязьму, из которых два, весьма изнуренные конные, провожают огромный транспорт. Несмотря на сие сильное прикрытие, он надеется напасть на них при выступлении из Вязьмы. Вторым от 8 октября, что по прибытии Попова 13-го Донского полка, выступил 2-го числа к Вязьме. Получив предварительное известие о проходящих неприятельских партиях, 4-го числа на рассвете со всем своим отрядом занял большую дорогу от Вязьмы до Семлева, разделив его на три части и приказав каждому уничтожать все ему встречающееся. Сие счастливо предпринятое действие имело желаемой успех; первое отделение войскового старшины Попова 13-го, в виду Вязьмы, рассеяло неприятельской отряд, который дерзнул было выйти к нему навстречу. Щастливые нападения и искусно расположенные засады, а вместе и храбрость всякого из нижних чинов уничтожили отважные замыслы неприятеля и он, обратясь в бегство, претерпел жестокое поражение. Второе отделение под начальством ротмистра Чеченского напало на транспорт, состоящий из 4-х больших фур под сильным прикрытием, и принудило его скрыться в лес. Ротмистр Чеченский, окружив тотчас лес и спешив половину казаков Бугского полка, сам предводительствуя ими, принял неприятеля в дротики; наши, раздраженные потерею нескольких из своих товарищей, не многих взяли в плен из неприятелей, ибо большая часть из них пали жертвою своего упорства. Третей отделение под командою Волынского уланского полка майора Храповицкого 2-го, направляясь к Семлеву, встретило транспорт с полною одеждою на один Вестфальский гусарский полк, под значительным прикрытием кавалерии и пехоты находившийся. Майор Храповицкий, дабы привести неприятеля в заблуждение, велел своим гусарам надеть на пики флюгера, а казакам, опустив пики, следовать за ним; неприятель, почтя сей отряд польскою кавалериею, с оплошной доверенностью вышел на равнину, где сей на него ударил. Неприятель старался защищаться, скрывшись за фуры, залегши под оные и производя оттуда сильной огонь; мужество наших превозмогло все, даже самое бегство не могло спасти его. Разосланные казаки и гусары взяли в плен большую часть конвоя вместе с транспортом. В сей день неприятель потерял убитыми 375 человек, в числе коих 3 офицера; взято в плен: 1 штаб-, 4 обер-офицера и 490 рядовых, которые отправлены в Калугу; отбито 41 больших транспортных фур с сухарями, овсом и одеждою на один Вестфальский гусарской полк, которая по препровождаемому щиту стоит 17 тысячи франков. Под Вязьмою отбито 66 наших пленных, из которых больных препровождает в Юхнов, а протчих вместе с бежавшими из плену Давыдов, собирая к себе, сформировал уже целую роту, которую вооружил отбитыми у неприятеля ружьями; при сем же случае взято 140 пар волов, употреблявшихся под артиллерийской парк, находящийся в сем городе. С нашей стороны убито казаков 4, ранено 30, гусар ранено 8, лошадей убито 17, ранено 53.

Сверх того подполковник Давыдов, донося, что отряд его усилился и потому продовольствие его могло бы затрудниться, с благодарностью доводит до сведения начальства патриотические деяния Юхновского дворянского предводителя Храповицкого. Сей истинно благородный человек не напрасно представляет собою свое почтенное сословие. Он снабжал отряд подполковника Давыдова всеми жизненными потребностями, учредил милицию, расставил из оной на важнейших отдаленных пунктах извести тельные для подполковника Давыдова букеты, учредил своим иждивением гошпиталь в Юхнове; при вступлении французов в его уезд с ополчением своим, прежде прибытия подполковника Давыдова с его отрядом, отразил их от окружностей Юхнова; один остался в городе и своим примером не только возвратил, но и ободрил всех дворян. Его светлость главнокомандующий господин генерал-фельдмаршал с сердечным удовольствием наградил сего чиновника орденом св. Анны 2-го класса.

Генерал от инфантерии Милорадович доносит рапортом от 10 октября, что посланная им вчерашнего числа партия для разведывания, где происходила канонада, узнала, что сие было на Боровской дороге у села Котова, где неприятель в больших силах атаковал казачьи пикеты генерал-майора Дорохова и, сбив оные, следовал к селу Башкине. Генерал-майор Дорохов ночевал того числа в селе Корякову.

11-го числа октября генерал от инфантерии Милорадович донес, что генерал-адъютант барон Корф получил, не доходя еще до Воронова, рапорт от генерал-майора Карпова, что с светом вместе замечено, что неприятельские посты, оставив Вороново, ретировались. Тот же час казаки заняли сие село. Несколько офицеров свиты его императорского величества по квартирмейстерской части и казаки отправлены для открытия неприятеля.

Неприятель, по-видимому, оставил совсем Москву, дабы отступить из обильнейшими нашими провинциями, потянулся с большими силами по Новой Калугской дороге к Боровску. Несмотря на все его тонкости, намерение его предупреждено. Генерал от инфантерии Дохтуров с корпусом своим подвинут был 11-го на 12-е число ночью к Малому Ярославцу, где он нашел его.

В 5 часов утра завязалось дело, которое впоследствии с прибытием всех наших войск сделалось довольно значительным сражением, продолжавшимся до 10-ти часов ночи. Предметом сражения был город, который 8 раз занимаем был нами и столько же был уступаем сильному стремлению неприятеля. Положение Малого Ярославца оказалось такое, что войски неприятельские, выбиваемые из оного нашими, всегда подкрепляются высотами правого берега реки Лужи, и для того решился главнокомандующий около 1-го часа пополуночи город, которой со всех сторон от канонады горел, оставить и занять высоты в двух с половиною верстах от города, где армия российская, готовая к сражению, ожидала неприятеля. Он с главными своими силами оставался на левом берегу реки Лужи, но того дня к вечеру получено известие, что показались войски его, из пехоты и конницы состоящие, по дороге к Медыни, которых передовые хотя и разбиты были казачьим полковником Иловайским 9-м, но приметив намерение его итти к Калуге, должно было приближиться более к дороге, ведущей чрез Медынь в сей город, и тем прикрыть оный. Для чего в 5 часов утра 14-го числа перешла армия на весьма выгодные высоты при деревне Гончарове, где прежде ее прибытия уже начаты нужные укрепления к усилению слабых мест.

Между тем 13-го числа генерал от кавалерии Платов, переправясь с несколькими казачьими полками и егерями 20-го полка чрез реку Лужу, пять верст выше Малого Ярославца, напал на неприятельский парк, состоявший из 40 пушек и находившийся под прикрытием значительного числа кавалерии и пехоты, отбив 11 пушек, других же не мог взять потому, что неприятельские лошади не могли скоро их везти. Неприятель послал сильный отряд кавалерии для отбития отнятых у него пушек; но засевший в кустарниках полковник Кайсаров со стрелками 20-го егерского полка удержал мужественно ее стремление и тем способствовал переправе пушек через реку.

14-го числа полковник Иловайской 9-й рапортом от 13-го сего месяца в 10 часов пополудни донес, что де, известясь от полковника Быхалова 1-го, что неприятель выступил из селения Кременца к городу Медыне с 4 полками кавалерии, одним пехоты и несколькими орудиями, отправился тот же час с своими и полковника Иловайского 11-го полками на подкрепление Быхалову. Неприятель был уже в 6-ти верстах от города, когда полковник Иловайской 9-й, поставив свои полки в скрытых местах и пропустя неприятеля еще ближе к городу, вместе с полком Быхалова сделал на него сильное нападение. Он долго и упорно защищался, но был выгнан из своей позиции с чувствительным для него уроном и принужден был отступить по той же дороге к селению Кременцу. При чем взято у него 9 пушек, которые на него же и обращены были; взят в плен командовавший сим отрядом польской генерал Тышкевич, один полковник, 1 штаб-лекарь, 1 вахмистр и несколько рядовых. В продолжение сражения убит французский генерал, который в рапорте полковника Иловайского назван именем, похожим на Лефевра, но сомнительно, чтоб это был маршал Лефевр, несколько обер-офицеров и до 500 рядовых. С нашей стороны урон в людях невелик, но значителен числом убитых лошадей. Вместе с сим полковник Иловайской доносит, что по словам пленного генерала Тышкевича, князь Понятовский находится с войском в Верее; полковник Иловайской отправился по дороге к тому городу для открытия оного.

Полковник Быхалов 1-й доносит от 12-го числа, что он, обходя со вверенным ему полком по Медынскому округу, нигде неприятеля не нашел, но встретил его в селениях Ребинином и Федоровской в Можайском уезде, где и убил у него до 200 человек. Оттуда, отправясь к Колоцкому монастырю, сразился с неприятелем и, несмотря на то, что он отражал его пушечными выстрелами, вгонял его три раза в самый монастырь и, наконец, возвратился в Медынь, взяв в плен 2-х офицеров, 5 капралов и 2 унтер-офицеров. Полковник Быхалов получил рапорт от капитана Александрина, что неприятель находится в Верее и приближается к селению Егорью, где Александрин находится. Послав подкрепление сему последнему, сам Быхалов остался в Медыне.

Генерал от кавалерии Платов от 14 октября двумя рапортами уведомляет: первым, что он будет держаться с своими полками верстах в 3-х или 4-х на правом неприятельском фланге и что в таком же расстоянии вправо будет иметь сильные партии. Вторым, что генерал-майор Кутейников 2-й представил к нему пленных и особенно рекомендует отличившегося накануне того дня в сражении с неприятелем Донского казачьего Власова 3-го полка урядника Власова, своеручно убившего неприятельского генерала.

Полковник князь Кудашев рапортом от 14 октября доносит, что он на рассвете того числа перешел с своим отрядом Боровскую дорогу, намерясь напасть во фланг неприятельского лагеря, за коим был расположен его вагенбург. Несмотря на то, что местоположение было для князя Кудашева невыгодно и что неприятель, бывший в превосходных силах, открыв его ранее, нежели как он надеялся, начал перестрелку с его казаками, он, не желая дать ему усилиться, решился атаковать его. Неприятель открыл уже огонь из семи орудий. Полковник князь Кудашев, отрядив часть кавалерии против вагенбурга, сам пошел на его силы. Удар на вагенбург был столь удачен, что у неприятеля отбито слишком сто фургонов и повозок с провиантом и разным экипажем. Он выслал 250 стрелков, на которых Татарского уланского полка ротмистр Римель, ударив сильно во фланг, почти всех побил. Между тем неприятель весьма усилился: сверх четырех колонн пехоты показались в тылу князя Кудашева по Боровской дороге две колонны кавалерии, и он имел уже против себя весь 3-й корпус. Сие хотя и понудило его отступить, но выгодными кавалерийскими атаками пресек он стремление неприятеля, взял в плен около 400 человек и убил по крайней мере 280. Войска получили в добычу множество лошадей и экипажей. С нашей стороны убито 4, ранено 8, лошадей убито и ранено около 13, кои все заменены взятыми у неприятеля".

Читаю сие и сам рад: сколь же эффективны действия партий наших! И сколь же в самом деле был Всемогущий Бог наш на моей стороне, не попустив ни увлечься поиском, ни стать насмерть у Малоярославца! Как ни бегал именитый соперник мой, а предупреждал я его везде. Сие и было главным, как бы ни квохтал Беннигсен с присными своими, будто мы с Наполеоном, струсив один другого, одновременно развернулись и отступили друг от друга. Он не отступил, но нащупать обход меня пытался; и я не отступил, но перешёл на позиции выгоднейшие, от коих я его везде поражать мог; Милорадович, оставленный на нашей позиции у Малоярославца, достаточной был демонстрацией твёрдого положения нашего; Паскевич же являл присутствие наше у Медыни, не позволяющее французам и здесь пройти; казаки, курсируя по тылам неприятельским, явственно обозначали невозможность его пройти незамеченным нигде же.

Сего же дни он был с гвардией и корпусом Жюно уже в Гжатске; по дороге. Ней дошёл до Колоцкого монастыря, вице-король -- до Успенского, Даву был в Можайске. Таким образом, вся армия неприятельская вытянулась по Смоленской дороге; ни о каких манёврах далее она уже и не думает. Враг являет лишь одно стремление - поскорее уходить. Иными словами, бежит он!

Витгенштейн соединился со Штейнгелем близ Ушача: весь отряд разделён на корпуса Штейнгеля и Берга, усиленные прибывшим Новгородским ополчением.

Чичагов же воюет весьма вяло и с потерями; без смеха горестного не могу я читать рапортов его. Вот, к примеру, вчерашний:

"По отправлении к вашей светлости донесения моего от 23 сентября, когда соединенные под начальство мое армии, вступив в Гродненскую губернию у Влодавы, где неприятель со всеми силами перешел за Буг, я продолжал преследование за оным по сей стороне реки, намереваясь наблюдать за ним до Бреста-Литовского. Но по сближении левой колонны моей 26-го числа к сему городу открыто было, что неприятель, перешед опять на сию сторону Буга, собрался тут со всеми своими силами и занял при сем городе позицию от реки Муховца до Лесны, укрепив оную батареями. По собранным сведениям от жителей, дезертиров и пленных удостоверился я, что князь Шварценберг и Ренье тут находились. Силы их простирались до 40 000.

Первый встреченный нами небольшой отряд неприятельский поставлен был при селении Булькове и по сближении второй моей колонны на сей пункт был прогнан передовым отрядом генерал-майора Чаплица. Устроив в разных местах мосты чрез Муховец, отряд генерал-адъютанта графа Ламберта туда же переправился. На другой день велено ему было сделать сильную рекогносцировку, которая и выполнена 28-го числа с желаемым успехом, а между тем вся армия переправилась за Муховец и по осмотре позиции сей я намерен был атаковать неприятеля 29-го числа с рассветом.

Во время сих движений получил я уведомление, что находившийся при Ратно австрийский генерал Мор, быв отрезан корпусом генерал-лейтенанта Воинова от соединения с главными силами, ретировался на Кобрин. Генерал-лейтенант Воинов, преследуя его и взяв в Кобрине магазейн с мукою и овсом, догнал за городом Пружанами часть его кавалерии, разбил оную, взял в плен обер-офицера 1, кадета 1 и 60 рядовых, а к 29-му числу, в день предположенного нападения, соединился со мною.

В сей день утро было пасмурное, положения неприятеля видеть было не можно, но по приближении узнали, что он, убегая сражения, в ту же самую ночь с большою поспешностию ретировался за реку Лесну по дороге к Высоко-Литовску. Мы, не останавливаясь, скорым ходом его опять преследовали тремя дорогами на Волчин, Высоко-Литовск и Вистичи. Ариергарды его настигнуты были при самых переправах чрез реку Лесну, но и тут нашли мы, что при селениях Клейники, Торабунь и Броды, по сим дорогам лежащих, мосты истреблены и во всех местах, где перейтить бы можно было, поставлены батареи и егери между деревьями и домами. Артиллерия их была сильна, позиция крепкая и окружена болотистой рекой. Не желая иметь упорным форсированием сих мест значительную потерю в людях, я велел генерал-лейтенанту Эссену и другим колоннам остаться при реке Лесне. В ночи же на 30-е число по обыкновению своему все неприятельские ариергарды от занимаемых ими мест отступили. Мосты с поспешностию опять нами устроены, и неприятель преследуется уже за Высоко-Литовск. На пути сем захвачено 140 человек пленных.

Во время перестрелок в преследовании, рекогносцировке и при трех пунктах переправ потеря наша состоит убитыми: свиты его императорского величества по квартирмейстерской части подпорутчик Савич, рядовых 71 человек; ранено штаб-офицер 1, обер-офицеров 5, рядовых 187 человек и, к сожалению, генерал-майор Удом, у коего ядром оторвало от ноги два пальца. По объявлению пленных, неприятельской урон убитыми простирается до 800 человек, в том числе штаб- и обер-офицеров до 20 человек. Они сказывали, что во время сильной нашей рекогносцировки 28 числа ранен генерал Лихтенштейн и другой, которого имени они не знают.

Недостаток, которой я встречаю в здешних местах для продовольствия войск, и медленной подвоз провианта и фуража на идущих за армиею подводах по причине весьма песчаных дорог побудили меня остановиться на несколько дней по направлению от Бреста до Пружан, заняв Каменец и Высоко-Литовск для обождания транспортов сих и для принятия удобнейших мер к дальнейшему войск продовольствию.

Между тем я отправил полковника Чернышева с легкою конницею в княжество Варшавское, предписав ему итти на Люблин для поиску над неприятелем, и получил от него уже донесение, что он занял город Биалу и нашел там магазин, оставленный неприятелем. Поручением сим, сделанным господину Чернышеву, приятно мне было исполнить волю вашей светлости.

Генерал-майору Лидерсу, остававшемуся в Дубно с войсками, в Сербии бывшими, но не достигшими еще армии, я предписал итти с оными на Владимир и, переправясь чрез Буг, вступить также в княжество Варшавское и тем краем следовать к Бресту-Литовскому для соединения с армиею.

Сии движении предприняты в том намерении, чтобы не только обеспокоить с сей стороны неприятеля, но извлечь все способы из соседственного нам неприятельского края для продовольствия вверенной мне армии.

Для сего же предмета отправлен за Буг и генерал-майор Дехтерев с гусарским полком.

Во время отступления неприятеля с 23 сентября по сегодняшнее число взято нами в плен при разных случаях 9 обер-офицеров, 18 унтер-офицеров и рядовых до 700 человек.

Как скоро армия, мне вверенная, снабжена будет продовольствием, тогда предполагаю я от занимаемой мною ныне позиции дать ей направление к Свислочу, дабы сим косвенным движением не только понудить неприятеля оставить крепкую за рекою Наревом позицию, к которой, кажется, он поспешает, но даже нахождением моим при Свислоче заставить его открыть движение, которое возьмет он от Белостока к Гродно, либо к Тыгочину, цель и пункт своего отступления.

Сближаясь таковым образом к Гродно и Вильне, не оставлю я также послать сильную партию легкой кавалерии к Слониму и городу Вильно, дабы разведать и узнать о движении корпуса генерал-лейтенанта Штейнгеля, и буде предстоять будет возможность, то открыть с ним сообщение и тем самым согласно воли его императорского величества и вашей светлости приближиться к точному выполнению общего плана наших операций".

Какой общий план? Я даже ничего не понимаю из этого так называемого рапорта! Чичагов скоро, пожалуй, писать начнёт, как Фигнер, обозревая пейзажи, явления погодные и ветров дуновение. Мне движения сего адмирала сухопутного непонятны - какой уж тут план совместный реализовывать! Я вижу только войски его на пространстве в 400 вёрст разбросанными - это мне отсель до Смоленска! Но я-то партиями сии пространства ощупываю, а не корпуса армии своей для того разделяю! Потому и останавливаешься ты, конфидент царёв, беспомощно пред неприятелем, что он против твоих сил разделённых с едиными 40 тысячами оказывается! И что вообще надобно тебе возле Брест-Литовска, когда тем же планом, к коему, сказывают, и ты руку приложил, тебе при Березине стоять предписывается? А я так и вовсе приказывал тебе ближе ко мне смещаться, дабы операции согласно проводить. А ты эвон как неизящно мои приказы игнорируешь, в песочнице брестской поигрывая!

Впрочем, день нынешний и радости даёт! Москва освобождена и привожу тут бумагу историческую, коею я начальнику владимирского ополчения генерал-лейтенанту Голицыну приказываю временно принять на себя организацию административного управления в священном сём городе:

"N 273 слобода Полотняные Заводы

По занятиям нашими войсками Москвы я покорнейше прошу ваше сиятельство поспешить с командуемым вами ополчением отправиться в столицу и заняться управлением до прибытия туда воинских и гражданских властей; в то же время не оставьте от себя уведомить гражданского губернатора Обрескова, дабы он взял нужные меры учредить земскую полицию. Отправляя отсюда московской гарнизон в 3-х баталионах на прежнее его место пребывание, весьма желательно, чтоб ваше сиятельство без потери малейшего времени занялись образованием почт, чем много облегчите и устроите внутренние сообщения.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов"

И то приятно, как ныне Ростопчин взовьётся! Хотя уж и далеко он, однако же, полагаю, весьма обижен будет, что о нём и не вспомнил я. А не хочу! Когда я Отечество спасал, ты что делал? - клеветал да порочил меня. Вот и оставайся ничтожеством в памяти потомства!

Ожаровского официально и окончательно отрядил с отрядом, состоящим из 19-го егерского полка, 6-ти орудий конной артиллерии, Мариупольского гусарского, двух полков Донских и двух Малороссийских казачьих, на предмет действий, состоящий в том, чтобы нападать на неприятельские малые отряды, транспорты, по Смоленской дороге идущие, истреблять учрежденные на сем пути неприятельские магазейны, истреблять по селениям в сем направлении находящийся фураж и тем отнять все способы продовольствия для неприятельской кавалерии и артиллерии. Отдельно указал отряжать нарочные партии для истребления мостов, по коим неприятель идти должен, дабы всячески затруднять марш его.

Всего же на сей день имеем мы следующее.

Москва оставлена французами, 62 пушки, большое количество знамён, 52 тысячи пленных, личное имущество короля неаполитанского, денежная касса его армии, обозы нескольких корпусов попали в наши руки.

Количество убитых пропорционально общим потерям, и можно сказать с твёрдой уверенностью и без всякого преувеличения, что эта кампания уже стоит французам 120 тысяч человек, что конница их полностью уничтожена, а перевозки совершаются на быках. В то время как наша кавалерия находится в превосходном состоянии, и 20 тысяч казаков разъезжают вокруг французской армии.

Предоставляю любому самому строгому судье сделать вывод из этого положения вещей.

30 октября. Проснулся в чудесном расположении духа! Вчерась на радостях, что по моему свершилось всё и Наполеон ныне с разорённой дороги Смоленской не сойдёт, занялся я с Маняшкою. Дотоле никак не моглось: ввечеру изматывался так, что только бы голову преклонить, а глаза уж сами закрывались. Опять же - думы всё одолевали, разум всё каверзы от Наполеона ждал. Вот и просиживал я у карты всякую свободную минуту, ища, что бы я сам сделал на его месте, предположительно зная, где у меня, как у неприятеля, силы расставлены. Как бы сам с собою в шахматы играл. Не мастер я, конечно, в забаве сей; однако ж ещё в Турции опыт некакий приобрёл; а в остальном игра сия на действия военные весьма похожа. Так же ограничено расстояние, на кое ты за один день можешь войски передвинуть, так же конница твоя может пройти и далее, и путём иным, однако же в отрыве от пехоты - от пешек, что ли, - она плохо защищена и простою пешкою убиты быть может.

Вот и мерил сидел, куда да как противник мой пройти сможет, а где ему навстречу я свои фигуры расставлю. И вот ведь что получается! Вопреки Вильсону, Беннигсену, иным прочим не стал я главные силы свои, ферзя своего под удар противных пешек ставить, ожидая, что соперник мой под рукою у меня своего ферзя в тыл мне заведёт. А предпочёл я такое поле этим ферзём занять, чтобы держать под ударом все перспективные ходы противника. Да, отступил. Как некие тут говорили: опять он от боя уклонился, струсил, старый чёрт! Просто глупцы! Я лишь так фигуры свои разместил, что в результате именно Наполеон от боя уклонился! Это ведь он ушёл, не приняв боя на избранной мною позиции! На языке досужей болтовни бабы этой поганой, Беннигсена, получается, что не я, а Бонапарт струсил! Поджал хвост и пустился наутёк по той дороге, кою я ему указал.

Но на самом деле не о трусости речь идёт. Наполеон свою отвагу не раз доказывал, один только Аркольский мост чего стоит; и я, смею надеяться, не заслужил славы сей, три раны в голову имея, и ни разу с поля боя не ушедши без приказа. Измаил, где мне, генералу, пришлось в первых рядах на вал взбираться, солдат ободряючи, поранее Аркольского моста случился...

А просто потому Наполеон боя не принял, что ему были пресечены все ходы всех фигур. На карту посмотреть ежели, то рисунок расположения войск наших воронку напоминает. Или котелок, на дне которого я с главными силами стою, а стенки его части Милорадовича, Паскевича, Платова да партизан образуют. А сверху хоть и бесхозный ныне (кстати, давеча поставил я генерал-майора Сен-Приеста, бывшего начальника штаба Багратионова командовать им вместе пленённого Винценгероде) отряд сего генерала, столь несчастливо в Москву зашедшего, - оный крышкою на котелке том ляжет. И был бы Наполеону мат, коего чтобы избегнуть, он, умный человек, и сделал тот единственный ход, который я ему оставил. Потыкался везде - везде встретил вездесущего Кутузова! А пробиваться - не решился. Не полез в воронку, но устремился из неё! И теперь вот проходит ныне на единственную оставленную ему дорогу сквозь войски мои, как сквозь строй!

Отчего и радостен я был ноне, так что Маняшка, что мне было язык показывала, поддевая меня на предмет, что не годен я уж для ея assouvissement (и откуда, чертовка, слову сему научилась!), сама взмолилась о пощаде. Помнится, ещё в юности моей слыхал я от кого-то: де, стариковский разок не боек, да долог, отчего для бабы сладок - так оно и выходит. С поправкою лишь, для меня почётной: егоза сия от меня первая изнемогла, отдышаться запросилась. А утром жаловалась, что натёр я ей всё.

Эх, сладка! И тут победил я!

Впрочем, к делу. Главная квартира к вечеру перенесена в Кременское. Авангард Милорадовича (2-й и 4-й пехотные, 2-й и 4-й кавалерийские корпуса) -- уж у Егорьевского.

Отдал я распоряжения: Платову совместно с дивизией Паскевича преследовать французов с тыла; армии же главной идти к Вязьме чрез Кузово - Сулейку - Дубровну - Быково; авангарду Милорадовича двигаться в промежутке между Смоленской дорогой и главными силами на Никольское, Воронцово, Спасское, Федоровское; партизанам с флангов делать набеги в тыл противника.

Давыдов, Сеславин и Фигнер направлены действовать с юга, Ефремов -- с севера; а отряд генерал-адъютанта графа Ожаровского ещё давеча был послан на Ельню, прямо к Смоленску, то есть с упреждением по отношению к неприятелю, дабы тот бежал побыстрее, опасаясь, что перехвачу его у Смоленска. Севернее Смоленской дороги, через Рузу и Сычёвку, движется отряд генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова.

Так что ничего Наполеон не выиграл отступлением своим: так и оставляю я его в окружении стратегическом.

Вот и Ермолов из авангарда доносит мне:

"Его светлости имею честь всепокорнейше донести, что авангард, следуя от Егорьевского фланговым маршем, сегодня в 20-ти верстах от оного на ночлеге. Генерал Платов ночует в Ельне неподалеку от Колоцкого монастыря. Генерал-майор граф Орлов-Денисов пошел на Гжатск. Завтра авангард продолжает свое движение и, приближаясь к Гжатску, составит подкрепление генералу Платову. Неприятель по известиям сожигает свои обозы, теряет много людей отсталыми. Подкрепя войски Донские, можно ожидать, что неприятель оставит и часть артиллерии и тогда даже как авангард не будет вступать в значущие дела. Генерал-майор Иловайской с десятью полками уже находится во фланге неприятеля.

Естьли вашей светлости угодно будет предписать, чтобы часть войск Донских, упредя неприятеля, истребляла сделанные им заготовлении на пути и сожигала мосты, то нет сумнения, что отступление его будет самое бедственное. Преследование авангардом необходимо нужно по мнению моему, ибо есть единственным средством к ускорению отступления неприятеля".

Ну, далее он тоже в стратега обращается, поучать меня тщится:

"Движение же армии к Вязьме и далее не менее нужно потому, что неприятель может, сблизясь с Белоруссиею, следовательно с способами, заняв Смоленск, дать отдохнуть своим войскам, а часть отделя, усилить корпус, противу графа Витгенштейна действующий, и одержать над ним значительный успех, в чем следующая по следам его наша армия, конечно, воспрепятствует и отвлечет силы или умедлит движение их, дав время прочим нашим войскам действовать с ощутительною выгодою".

Но ведь и хорошо то! Хитёр Алексей Петрович; наружно мил со мною, но за спиною - лиса; однако ж не без разума, и тому уже рад я, что уроки невольно мои впитывает. Пусть нескромно сие, но весьма и весьма хочется, чтобы плеяда имён полководческих в России на мне не кончилась; ибо что говорить: начиная с Петра Великого, каждая, почитай, война имя великое выдвигала: Румянцов, Репнин, Суворов, аз многогрешный. Но даже и Суворов великий - всё же изрядный, но тактик, а нынешний век новый вид войны выдвинул, войны стратегической, когда уж не в столкновениях войск победа решается, не в сражении одном, а в таком манёвре, когда неприятель к поражению и без сражения понуждаем оказывается. Родятся ли в армии нашей нынешней таковые генералы? Вот Ермолов, пожалуй. Барклай - пожалуй, но он педант и прямолинеен; он был бы штабистом хорошим при главнокомандующем, стратегически мыслящем. Перспективен Паскевич, недаром я ему в сложной каше сей возле Малоярославца отдельный отряд вручил. Но чином мал ещё, глядеть надобно. Милорадович... да, пожалуй. Но как-то... сомнительно. Всем хорош, вроде бы, но... Но вот так оглянуться ежели назад, то и не вспомнишь ни одного дела, где он чем-нибудь кроме храбрости знатной отличился... Раевский, Дохтуров - нет. Дорохов - да, пожалуй; но тоже время потребно, дабы из чина своего возрос он мышлением своим. Платов? Способен на манёвры быстрые, и чувство к окружению неприятеля заложено в нём ещё первобытностью степною, но... конник. Армиею командовать неспособен. Остальных и не рассматриваю. Корпус - их потолок, даже и Витгенштейна, столь превозносимого ныне.

Завтра выдвигается главная квартира на Спас в общем направлении на Вязьму. Ах, как радует сие! Как же черно было после оставления Москвы! Хотя и знал я, что на пользу нам сие, что теперь уже точно одолею я Бонапарта - но то были помыслы разума чистого, а душа скорбела. Теперь же светло на душе!

31 октября. Выступили к Вязьме. Милорадович перемещается на Головино, между apмией и Смоленской дорогою. Платов, по просьбе его усиленный дивизией Паскевича, обгрызает тылы французские. Уже принёс сего дни победу - настиг у Колоцкого монастыря арьергард Давуста, атаковал его сходу, при том разбил 2 батальона и взял 2 знамени. При этом - слыханное ли дело! - Давуст не остановился, а отступил, бросив аж 27 орудий!

Ах, сладка получилась месть за афронт Коновницына в таком же арьергарде у того же Колоцкого монастыря перед Бородином! Ах, если бы удержался тогда Коновницын! До сих пор болит на сердце неудача та с неуспением нашим развернуть, как следует, силы оборонительные, из-за чего сдать пришлось редут Шевардинский! Раскусил ты меня тогда, Наполеон; ан ныне я на коне! Может, так оно и нужно было, по Божьему-то промыслу? Случись тогда, как задумал я, - всё едино не получилось бы прихлопнуть армию Бонапартову - сил мало было. Потрепал бы я его изрядно, то верно, но всё ж, думаю, выдрался бы он. Да и в том ведь надо должное отдать французам, что изрядные бойцы они: вон как с ходу, без развёртывания, на Шевардино накинулись! А затем наращивали и наращивали усилия, покуда своего не добились! Да ведь и на поле Бородинском как они атаковали! Когда на флешах 50 тысяч человек в рукопашной сошлись - мало у какой армии дух бы это выдержал. Только у русской... и у них.

И тем не менее наижесточайшим образом буду я их теперь наказывать. За Москву, за все грабительства и преступления их. Как солдаты они хороши, а вот люди они низкие, подлые оказались. Не то чтобы удивляло это меня, старика, повидал я всякого... а уж в Измаиле после штурма, когда его солдатам отдали, так и вовсе... Но тут ведь и город сдали мирно. Могли рассчитывать на благородное к нему и к жителям его оставшимся отношение. И не надо указывать на Ростопчина и поджигателей! Кто бы ни зажёг город, на совести бедствия его неслыханные у солдат французских, а вернее, у командования его. Сколь пленных о том говорило: дескать, после пожара увидели они, что всё пропало, что мира не будет, - так давай хоть награбим напоследок!

Но то солдаты. А вот от Наполеона не ждал я такого, что Кремль распорядится взорвать он! Император! Ладно, пусть самозваный, но дворянин! Это ж в каком исступлении злобном быть надобно, чтобы вовсе честь свою на минах этих взорвать!

Словом вывод я делаю таковым: этого ещё мало для отмщения за поруганную Москву; будет и более. Наполеона отпущу я, зане выгоден он России политически; но армию его грабителей и насильников прорежу поелику возможно. Ибо более нечем и ответить на то, что творили они в столице нашей.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Добавлю в записки сии ещё один документ времени нашего:

"Известие из Москвы от 17 октября.

Не долго был здесь неприятель. Один месяц и восемь дней. Но оставил по себе следы зверства и лютости, которые в бытописаниях народов покроют соотечественников и потомков его вечным стыдом и бесчестием. Смотря на Богомерзкие дела его в Москве и слыша получаемые от всех мест, которыми он проходил, печальные известия, водворяется в сердце каждого некоторый доселе неизвестный степень гнусности и омерзения к злодеяниям человеческим. Добродетельная душа содрогается и отвращает взоры свои от сего срамного позорища; она желает изгладить оное из памяти, дабы не осквернять им чистоты своих мыслей.

Обозревая в совокупности все сии ужасы, мы не можем сказать, что ведем войну с неприятелем. Таковое выражение было бы весьма обыкновенное, далеко недостаточное к изъявлению тех неистовых дел, которые совершаются. Всякая война подвергает неисчетным бедствиям род смертных; но по крайней мере между просвещенными народами зло сие ограничивалось некоторыми правилами достоинства и человеколюбия. Гордость одной державы состязалась с гордостию другой; но и в самой пылкой брани с обеих сторон столько же пеклись о победе и о славе оружия, сколько о соблюдении чести и доброго имени народа своего. Меч покорял силу, честь побуждала щадить человечество и защищать слабость. За крайний стыд и преступление почиталось воину быть грабителем и разбойником. Завоеватель брал обороняющийся город, но, вступя в него, охранял собственность и безопасность каждого. Мирный поселянин лишался иногда части своих припасов, но поля его, дом, жена, дети оставались целы и здоровы.

В войнах со шведами Петр Великий при взятии Нарвы обагрил меч свой кровию своих подданных, дерзнувших обесчеститься грабительством. При Екатерине Второй некоторому из частных начальников наших сделан был строжайший выговор за сожжение одной шведской деревни. Равным образом и шведы, захватя иногда пожитки частного человека, присылали их обратно к нам. В последнюю войну с Англиею неприятели всегда платили деньги за взятые ими у частных людей вещи, и в бытность свою у Наргина, увидя на сем острову пожар, послали тотчас с кораблей своих людей для потушения оного. Таков есть образ войны между державами, наблюдающими честь имени своего.

Даже и между дикими народами, похожими больше на зверей, нежели на человека, примечается только жадность к грабежу, а не жадность к разрушению всего. Они нападают на соседей своих, убивают их и грабят, но не истребляют того, чего взять с собою не могут. Мы в просвещенные нынешние времена от народа, славившегося некогда приятностию общежития и который всегда пользовался в земле нашей гостеприимством и дружбою, видим примеры лютости и злобы, каких в бытописаниях самых грубейших африканских и американских обитателей тщетно будем искать.

Одна Москва представит нам плачевный образ неслыханных злодеяний. Неприятель вошел в нее без всякого от войск наших сопротивления, без обороны от жителей, которые почти все заблаговременно выехали. Никакая текущая кровь его не подавала ему повода к ярости и мщению. Казалось бы, при таковых обстоятельствах одна честь имени народа своего долженствовала обязать его сохранить древнюю, веками украшенную столицу, ибо никто, кроме поврежденного умом, не пожелает искать славы Герострата. Но что ж оказалось? Едва он успел войти в нее, как неистовые солдаты его, офицеры и даже генералы пошли по домам грабить и все вещи, которых не могли забрать к себе, зеркала, хрусталь, фарфор, картины, мебели, посуду и проч., подобно бешеным, старались разбить, разломать, разрубить, раскидать по разным местам. Вино в бочках, которых ни выпить ни взять с собою не могли, разливали по улицам. Книги рвали, раздирали и бросали. Сего не довольно: нещастная Москва, жертва лютости, вдруг во многих местах воспылала. Многие великолепные здания превратились в пепел и те самые домы, где недавно пред сим соотчичи их, не взирая на военное время, мирно торговали. И сего еще мало: стены разграбленных и уцелевших от огня домов пушечными выстрелами усильно проламывать трудились.

Но и сим зверство их еще не насытилось. К расхищению и разрушению присовокупляли бесчеловечие и лютость. Набрав груду вещей, возлагали бремя сие на пойманного на улице старого и увечного человека, принуждая его нести оное в их стан и, когда сей под тяжестию изнемогал, то сзади обнаженными палашами убивали его до смерти. Некто из пожилых благородных людей, будучи в параличе, не мог выехать из Москвы и оставался в собственном своем доме. К нему вбежали несколько человек и в глазах у него разграбили и зажгли дом его. Он с трудом вышел на улицу, где другая шайка тотчас напала на него, содрала с него сюртук, все платье, сапоги, чулки и стала снимать последнюю рубашку; нещастный больной в знак просьбы прижал ее руками к телу, но, получа саблею удар по лицу, растянулся наг и окровавлен без чувств на земле. Во многих местах лежали обруганные, изувеченные и мертвые женщины. Инде могилы разрыты и гробы растворены для похищения корыстей с усопших тел.

Но и сих всех мерзостей и неистовств еще недовольно: двери у храмов божиих отбиты. Иконы обнажены от окладов, ризы разодраны, иконостасы поломаны и разбросаны по полу.

Но да закроются Богомерзкие дела сии непроницаемою от очей наших завесою. Поругание святыни есть самый верх безумия и развращения человеческого. Посрамятся дела нечестивых, и путь их погибнет. Он уже и погибает.

Исполнилась мера злодеяния, воспаленные храмы и дымящаяся кровь подвигли на гнев долготерпение Божие. Поражаемый со всех сторон враг наш уже не силами своими, прежде грозными, ныне же истощенными, гладными и умирающими, устрашает, но делами злобы и лютости. Низверженный в бездну отчаяния, видя погибель свою, изрыгает весь остаток ядовитой желчи своей, дабы еще единожды угрызть и погибнуть с шумом. Уже не покушается более обманывать народ наш лживыми возвещениями о безопасном под господством его пребывании в Москве, уже не хочет более скрывать срамоту дел своих бесстыдными уверениями, что не он, а сами русские жгут себя, грабят и терзают: уже все сии клеветы и обманы отлагает, но, претерпя на полях брани сильное от войск наших поражение и видя себя изгоняемого из Москвы, предается всей своей ярости и в последний раз силится излить оную подорванием Кремля и храмов Божиих.

Кто после сего усумнится, чтоб он, если бы то в возможности его состояло, не подорвал всю Россию и может быть всю землю, не исключая и самой Франции? Таковым оказал себя глава и предводитель врагов наших! Но меньше ли оказались свирепыми исполнители и слуги его и своих собственных страстей?..

Вот с каким народом имеем мы дело. И посему должны рассуждать, может ли прекращена быть вражда между безбожием и благочестием, между пороком и добродетелью? Долго мы заблуждались, почитая народ сей достойным нашей приязни, содружества и даже подражания. Мы любовались и прижимали к груди нашей змею, которая, терзая собственную утробу свою, проливала к нам яд свой и наконец нас же за нашу к ней привязанность и любовь всезлобным жалом своим уязвляет. Не постыдимся признаться в нашей слабости. Очевидный, исполненный мерзостей, пожарами Москвы осиянный, кровию и ранами нашими запечатленный пример напоследок должен нам открыть глаза и уверить нас, что мы одно из двух непременно избрать долженствуем: или, продолжая питать склонность нашу к злочестивому народу, быть злочестивыми его рабами или, прервав с ним все нравственные связи, возвратиться к чистоте и непорочности наших нравов и быть именем и душою храбрыми и православными россиянами. Должно единожды решиться между злом и добром поставить стену, дабы зло не прикоснулось к нам. Тогда, искусясь кровию и бедами своими, восстанем мы, купим неложную себе славу, доставим спокойствие потомкам нашим и благодать Божия пребудет с нами".

Воистину.

Посему издал я приказ по армии об оставлении неприятелем Москвы:

"К общему сведению всех предводительствуемых мною армий объявляется:

Неприятель, с самого вступления его в Москву жестоко обманутый в своей надежде найти там изобилие и самый мир, должен был претерпевать всякого рода недостатки. Утомленный далекими походами, изнуренный до крайности скудным продовольствием, тревожимый и истребляемый повсюду партиями нашими, кои пресекли у него последние средства доставать себе пропитание посредством сбора от земли запасов, потеряв без сражения многие тысячи людей, побитых или взятых в плен отделенными нашими отрядами и земскими ополчениями, не усматривая впереди ничего другого, как продолжение ужасной народной войны, способной в краткое время уничтожить всю его армию; видя в каждом жителе воина, общую непреклонность на все его обольщения -- решимость всех сословий грудью стоять за любезное отечество; претерпев 6-го числа октября при учиненной на него атаке сильное поражение и постигнув, наконец, всю суетность дерзкой мысли одним занятием Москвы поколебать Россию, предпринял он поспешное отступление вспять, бросив на месте большую часть больных своих, и 11-го числа сего месяца Москва очищена.

К прежним известным уже учиненным французами в сей столице неистовствам, кои посеяли между российским и их народом семена вечного мщения, надлежало им еще подорвать минами некоторые места в Кремле. Но, благодарение Богу, соборы и святые храмы остались при сем случае невредимы.

Теперь мы преследуем силы его, когда в то же время другие наши армии снова заняли край Литовской и будут содействовать нам к конечному истреблению врага, дерзнувшего угрожать России. В бегстве своем оставляет он обозы, взрывает ящики с снарядами и покидает даже сокровища, из храмов Божиих похищенные. Уже император Наполеон слышит ропот в рядах своего воинства, уже начались там побеги, голод и беспорядки всякого рода. Уже слышан нам глас всеавгустейшего монарха, которой взывает: "Потушите кровию неприятельскою пожар Московской".-- Воины! Потщимся выполнить сие, и Россия будет нами довольна, и прочный мир водворится в неизмеримых ее пределах. Бог поможет нам в том, добрые солдаты русские!

Подлинный подписал: генерал-фельдмаршал князь

Голенищев-Кутузов".

1 ноября. Несколько обманулся я. В недостатке сведений достоверных о движении неприятельских колонн сделала армия наша лишний переход по направлению к Гжатску. И то сказать: ведь обнаружение армии Наполеона на Смоленской дороге не даёт ещё достоверно знать, куда она направляется. А значит, где перехватывать неприятеля - неизвестно. Вполне ведь может и так быть, что хитрый соперник мой возьмёт направление на Витебск через Белый и Велиж, а тогда я, на Вязьму двигаясь, потеряю его; или, вернее говоря, не потеряю с партизанами нашими, но позволю оторваться от главных сил моих, ему наиболее угрожающих.

Ещё раз затребовал у Платова, чтобы не токмо нападал он на французов, но допреже всего достоверные сведения о передвижениях их доносил. Сие ныне важнее всего!

Отдал ему Ермолова с войсками - пусть сей генерал порядка штабного в отряд сей добавит, да и пехотою Платова ещё усилит.

Кстати, по донесениям окончательным, не 27, а 20 пушек взял платов у Давуста. Но и сие замечательно хорошо!

Милорадовича усилил также: теперь у него войск едва не в половину армии под началом.

Ожаровскому предписал следовать из Юхнова чрез Ельню уже и к Смоленску, стараясь без изнурения людей и лошадей предупредить неприятеля в сём месте.

Витгенштейн подошёл давеча к Чашникам, где стоял Виктор со своим корпусом и корпусом Леграна (бывш. Удинота). Тут его авангард под начальством, кн. Яшвиля завязал жаркое дело с Лсграном; с приходом главных сил на штыках ворвался в Чашники. Легран стал на правом берегу р. Лукомли. После сего Витгенштейн выслал из Чашников отряды ген.-майора Властова к Друе и Враславлю и ген.-майора Гарпе--для занятия Витебска. Последний оказался на высоте: занял Витебск, захватив 2 орудия и 300 пленных! Изрядная победа сие, поздравлю я Витгенштейна!

Чичагов прибыл к Пружанам.

Так что всё неплохо пока, хотя и тяжело вновь за последние дни стало. Радость от победы избылась уже, растворилась в трудах ежедневных; а трудов по правильному преследованию Наполеона прибавилось. Одних бумаг только сколь за день подписываю - и генералам, и губернаторам, и прочим. Но должно меня утешать то, что я первый генерал, перед которым Бонапарте так бежит.

2 ноября. Хорошие новости: летучий отряд генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова под городом Вязьмой разбил неприятельские партии из разных полков, взяв в плен 130 человек.

Дело проистекало так. Получив в начальство особый отряд, состоявший из 7 полков кавалерии и части артиллерии, устремился он к поражению отступающего неприятеля. Нагнав под Вязьмою неприятельские пехотные колонны, со стоявшие, впрочем, из остатков разбитых полков, а потому передвигавшихся без особенного порядка, Орлов-Денисов напал на них одновременно на разных пунктах со свойственною ему решимостью. Дело оказалось оживлённым; несмотря на недостаточную организацию, французы, однако, оказали упорное сопротивление. Несмотря на это, Орлов-Денисов нанёс им важное поражение, взяв одно батарейное орудие, 4 повозки с разною добычею, герцога де Бассано секретаря Камюзе со всею его канцеляриею. Кроме того, саксонской гвардии капитан Гартунг, штабс-доктор Швабгауз, три коммиссионера корпуса маршала Нея и 1З0 нижних чинов стали трофеями сей победы.

С тем поздравил его я.

Известилось, что Наполеон прибыл с гвардией в Семлёво, впереди него были Жюно, вице-король и Понятовский в Фёдоровском, Даву за ними. По донесениям пленных, Ней, прибывший в Вязьму накануне, получил приказание пропустить все корпуса и вместо Даву составить арьергард армии.

Чтобы отбиваться от нападений казаков, войскам приказано идти на марше в сомкнутых каре, как это делалось в Египетском походе.

Тем временем я назначил отличного генерала Тормасова командующим главными силами нашими, отдав в его распоряжение корпусы 3-й, 5-й, 6-й, 8-й и 7-го 12-ю дивизию, а также 1-ю кавалерийскую, 1-ю и 2-ю кирасирские дивизии с принадлежащей к оным артиллерией. Авангард же и прочие отряды непосредственно относятся обо всём прямо ко мне. Так думаю достичь нужной оперативности в решениях, ибо задачею своею ставлю управлять именно действующими подвижными силами, кои именно теснят Наполеона. Больших сражений для главных сил не ожидаю я в ближайшее время, так что с повседневным управлением ими связывать себя не хочу. И так бумаг пишу каждый день сверх меры, иной раз и над картой некогда поработать.

Вот и сего дни - приказы Тульскому ополчению перейти в Рославль, черниговскому и Полтавскому - объединяться и следовать к Белоруссии, предписание об ускорении доставки к армии сухарей и проч., и проч.

Занимался ныне и щекотливою темою: собранием сведений о шпионах французских, в Москве с вероятностию Бонапартом оставленных. Написал по этому поводу письма князю Борису Голицыну:

"N 124 Главная квартира деревня Силенки

Секретно

Милостивый государь мой князь Борис Андреевич!

Препровождается с сим к Вашему сиятельству надворный советник Шлыков для поспешнейшего собрания и доставления ко мне следующих сведений: 1) сколько в Москве находилось жителей во время пребывания в оной неприятеля; 2) нет ли между ими таких, которые были в сношении с ним, и буде есть, то кто именно; 3) собрать все выданные неприятелем печатные прокламации для представления ко мне и 4) нет ли и по сие время каких-либо от него шпионов.

Во всем сем покорнейше прошу ваше сиятельство оказать отправленному от меня г-ну Шлыкову всякое ваше по местному начальству пособие и неоставление.

Имею честь быть с истинным моим к вам почитанием, милостивый государь мой, вашего сиятельства покорный слуга..."

Армия переходи к селу Быкову. Авангард выступает уже за деревню Ватишеву, где и останавливается, расставляет передовые посты и посылает патрули к селу Лужки и на Большую Смоленскую дорогу.

Главная квартира также в селе Быкове.

3 ноября. Случилось сражение при Вязьме. После Малоярославца - первое, какое регулярным признать можно. Но оставило по себе это дело впечатление двойственное. С одной стороны - да, победа, ибо оттеснили неприятеля. С другой стороны - честно должен признаться, внутри меня бесится чувство некоего злобного торжества. Вот только, к горечи моей, - по отношению к собственным генералам. Ибо именно они, столь раз так горько упрекавшие меня едва не в трусости, в том, что не хочу я добиться окончательно гибели врага на поле боя, не пускаю армию в сражения, - они, генералы эти энергичные, каждый второй - победитель Бонапарта, а каждый первый - превосходит во всём Кутузова, - вот эти генералы ничего же смогли. Вместо того чтобы полностью отрезать и уничтожить арьергард французский, вяло тыкали его слепыми пальцами, покуда не развернулись другие корпуса неприятельские и не выручили своих...

Но по порядку.

Корпуса Васильчикова и Корфа, к которым претензий нет у меня, ибо конница действовала, как положено ей, выдвинувшись из Спасского, просёлками через д. Максимову вышли на столбовую дорогу. Здесь полковник Эмануель с Ахтырским гусарским и Шевским драгунским полками вскакал между головами колонн Давуста и вице-короля, отрезал из корпуса последнего бригаду Нагеля, частью рассеял её, частью взял в плен и стал поперёк дороги. Полковник Юзефович с Харьковским драгунским полком стал левее Эмануеля; против дороги стали 3 конные батареи, а по их сторонам остальные кавалерийские полки. Платов, верно сочтя необходимым хоть какое-то пехотное усиление, прислал 300 человек от 5-го егерского полка, посаженных на казачьих лошадей, а также донскую артиллерию, 2 драгунских и несколько казачьих полков.

Поначалу успех сопутствовал нашим: Платов вогнал французский арьергард в Фёдоровское. Однако тут он встретил упорное сопротивление. Видя затруднительное положение Давуста, к нему повернули уже дошедшие до Вязьмы корпуса вице-короля и Понятовского, кои, расположившись близ Мясоедова, и стали значимым подкреплением атакованным войскам французским.

Милорадович подвёл дивизии Олсуфьева и принца Евгения Вюртембергского, коими силами и попытался оседлать дорогу, отрезая Давуста. Однако тем самым обрёк нашу пехоту на нахождение между двух огней: когда уже утром Давуст выступил из Фёдоровского, вице-король и Понятовский открыли огонь по нашему левому флангу. Результатом стало то, что Милорадович свёл с дороги войски свои, не токмо дав соединиться войскам неприятельским, но и получивши отрезанным вице-королём от прочей кавалерии Харьковский драгунский полк. Последний, правда, вырвался из окружения довольно быстро, проскакав во весь опор мимо неприятельских колонн и даже не претерпев потерь.

Итак, войски неприятельские соединились; делая энергичные демонстрации на наши батареи, отбивавшиеся пехотою Милорадовича, они прикрывали тем самым отход войск Давуста. Последний, зримо расстроенный повторными атаками Платова и Паскевича, бросил обозы и левым берегом реки Черногрязи пробрался в тыл корпуса вице-короля.

Таким образом, задача сражения восками нашими решена не была; непонятно, зачем и ввязывались. Можно было ещё забрать хотя обозы, тем паче, что в полдень Милорадович соединился с Платовым; однако позицию выбрали слабую, для атаки непригодную, ибо негде было расставить пушки. Посему вице-король и Понятовский, получив в подкрепление от Нея, стоявшего у Крапивны недалеко от Вязьмы, дивизию, остановились впереди города, давая войскам и обозам, загромождавшим улицы, возможность выйти из него.

Тут сражение обрело, наконец, привычный для храброго, но умом не одарённого Милорадовича понятный облик. Увидевши ставшего на твёрдые позиции неприятеля, он двинул в атаку на штыки французские Уварова с двумя кирасирскими дивизиями, а также дивизии Чоглокова и Паскевича; последние шли с музыкой и распущенными знамёнами. Согласно донесениям, они французов из города выбили; трофеями стали 2 знамени, 3 орудия и до 2000 пленных. Однако, судя по тому, что орудий оставлено так мало, а французы при отступлении за реку Вязьму, успели ещё и сжечь за собою мост, отступили они в полном порядке, а наше наступление шло вполне вяло.

Ночью французы продолжили движение к Семлёву.

У нас выбыло 1800 человек.

Самое забавное, что в неуспехе сём обвинили... меня же! Дескать, если бы я решительно поддержал Милорадовича, то неприятель потерпел бы столь же решительное поражение. Сие не признаю: я отправил генералу сему то, что имело шанс дойти до него вовремя - 1-й кавалерийский корпус Уварова; находившись в 27 вёрстах от Вязьмы, я мог дотянуться до сражения только сею конницею, остальные войски мои могли бы подоспеть к месту лишь ночью. Но как употребил Милорадович столь важную силу как две дивизии кирасирских? Он бросил их на штыки изготовившейся к отражению атаки пехоты! Он, генерал сей, опять всё желал совершить подвиг, понятный разуму своему: опрокинуть неприятеля и гнать его, бегущего. То, что конницу можно употреблять в качестве элемента обходного, одним своим появлением в тылу противника вносящего замешательство в ряды его, - сие Милорадовичу недоступно. А ведь видел, какое магическое действие произвели полки конные в тылу противника пи Бородине! Самого Наполеона заставили на два часа остановить войски его, чтобы разобраться в обстановке. Ежели бы только Уваров взял поболее артиллерии, а Платов не распустил своих казаков потрошить обозы, успех был бы ещё большим! А тут генерал, получивши латную конницу в распоряжение, не находит лучшего, как бросить её под батальный огонь укрепившейся пехоты да с артиллериею! Вот и потерял по счёту два полка, набравши в плен кучку обозников и отставших. А виноват я!

Впрочем, привык я уже к тому. И с плана моего меня ничто не собьёт: я буду гнать Наполеона, по возможности избегая прямого столкновения с ним, ибо само бегство его прикончит армию французскую, не требуя жертв кровавых ещё и от армии нашей. Похоже, лишь Наполеон только то и понимает; недаром он даже не обернулся к Вязьме, не попытался помочь арьергарду своему. Это всё баловство, видно, чует и он: наша с ним битва настоящая сейчас за Смоленск идёт. Кто туда первым успеет и магазейны возьмёт, не говоря уже о пути ему заступлении. Я, впрочем, не стремлюсь вперёд него в город сей попасть: за него Бонапарте будет биться крепко, крепче, нежели за Малоярославец даже. Между тем, Смоленск для обороны не слишком пригоден: стены возможно защищать и одним корпусом, как то летом доказано было; однако позиции для армии нет хорошей, отчего город обойти легко. Мне кажется гораздо полезным более, давши Наполеону войти в Смоленск, продолжить движение наше далее через Красный на Оршу, дабы упредить французов в пути и тем вынудить самим очистить Смоленск, чтобы не попасть в полное окружение. Иными словами, не самому сесть в осаду, кладя солдата своих в отражении остервенелых атак французских, покуда главная армия Бонапарта нас через Красный обходить станет и уйдёт, а зеркально сию ситуацию изменить. Пусть он садится в осаду, ежели желает; я же пути снабжения и продовольствования ему отрезать стану. На то у меня с севера Витгенштейн есть, а с запада Чичагов идёт, в конце концов моими жалобами царю вынужденный общего порядка действий придерживаться.

Вот отправил предписание Витгенштейну о дальнейшем плане действий его, А впоследствии посмотрим, что было им из сего исполнено!

"N 315 Главная квартира деревня Быкова близ Вязьмы

Секретно

С особым удовольствием читал я рапорт вашего сиятельства от 10-го сего месяца. После сего удачного сражения вижу я, что действия ваши сообразны будут общему плану, мною утвержденному, направляясь чрез Лепель на Борисов, буде неприятель в сем направлении отступать будет. Когда же достигнете вы сего пункта, полагаю я, достаточно будет корпуса генерал-лейтенанта графа Штейнгеля следовать за маршалом Сен-Сиром и наблюдать движения его; а вам, соображаясь с моими движениями, сближаться к Днепру. К какому же пункту главные неприятельские силы стремиться будут, можете вы узнать заранее от высланных ваших партизанов, и тогда, соглашаясь с сим, отрезывать ему отступной марш. Буде же неприятель отступать станет на соединение главной своей армии, что вероятно чрез Сенно к Орше произведено будет, в таком случае, заняв отрядом в выгодном месте большую дорогу, из Докшицы к Бешенковичам идущую, сильно преследовать неприятеля, не упуская из виду, дабы тем лишить его средств форсированными маршами соединиться в превосходных силах и напасть на одну из наших армий.

Я с моей стороны не престаю идти за бегущим неприятелем, которой почти нигде не останавливается. Все мои партизаны предупреждают его в марше, затрудняя всячески отступное неприятельское движение, нанося ему при том величайший вред.

Генерал от кавалерии Платов 19-го числа сего месяца разбил ариергард неприятельской при Колоцком монастыре, отбил 20 пушек и 2 знамя. Главная армия наша пошла 18-го числа от Медыня прямейшим путем к городу Вязьме, которой вчерашняго числа очищен от неприятеля нашим авангардом, откуда армия, держась левой стороны дороги, идущей от Вязьмы до Смоленска, направится чрез Ельну на Красной, стараясь выиграть тем несколько маршей над неприятелем и прикрыть края, из коих всякого рода запасы к армии доходить будут.

В подкрепление корпуса, вашим сиятельством командуемого, предписано двум казачьим полкам следовать немедленно к вам чрез Духовщину, Поречье, Витебск. Полкам сим не оставьте выслать навстречу ваше повеление о дальнейшем их следовании.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Начальнику Черниговского ополчения генерал-лейтенанту Гудовичу равномерно отправил приказание занять Могилёв. Подкрепил его 3-мя казачьими Полтавскими полками и сильно надеюсь на быстроту и решительность отряда сего. Войск неприятельских, сколь известно, в городе нет, а пребывание наших сделает поуже то горлышко, чрез которое Наполеон только выходить и будет.

Но главное: гоню, гоню его!

4 ноября. Прошёл ныне первый снег. Зима устанавливается, как видно, окончательно; да и пора ей. Предвижу многие новые бедствия для армии неприятельской, ибо и так она нужду испытывает во всём страшенную, как то пленные докладывают; в условиях же зимы ожидать можно дальнейшее возрастание расстройства и беспорядка в войсках французских.

Однако же и для нашей армии зима - тоже испытание знатное. Как и всегда, впрочем, и для любой армии. Сколь могли, подготовились мы к ней; тем не менее, настаиваю перед властями гражданскими об ускорении доставки в армию тёплой одежды. Забавный обмен сношениями с губернатором гражданским рязанским случился: он всё беспокоился, какой длины полушубки поставить - запасся он большею частью длинными оными, в коих солдату ходить неудобно. Что ж, ответил ему в его же духе: "В разрешение рапорта вашего от 8 октября под N 6851-м, относительно изготовляемых для армии в Рязанской губернии полушубков, сим ответствую, чтобы полушубки доставляемы были в армию те, какие по донесению вашему покороче и не длиннее мундиров, чтобы только закрывали нижнюю часть живота, стоющие по десяти рублей. Впрочем, сие не должно остановить вас в доставлении к армии искупленных уже вами тысячи полушубков подлиннее. Настоящее холодное время, скорое наступление зимы вынуждает меня просить вас елико можно поспешить доставлением в армию полушубков, равномерно и сапогов, из Рязанской губернии ожидаемых, кои также необходимо нужны".

Между тем, французы непонятно как бегут и теряют очень много. Как докладывают партизаны и казаки, масса людей бредёт в одиночку в страшном беспорядке и большей частью без оружия. По всей дороге плетутся бес порядка тысячи уже не солдат, а сброда от всех полков большой армии. Вчерась они одними убитыми потеряли до шести тысяч, сегодня также много, и пленных по сей час сегодни 1200. Ничего мне к сему добавлять не надобно, как то Наполеон делает в своих реляциях хвастливых, кои захватили мы. И одной правды достаточно для того, чтобы изумить всю Европу. Мы уже. в Вязьме, а через несколько дней, уверен, будем в Смоленске.

Тем временем сам Наполеон остановился - на него, видимо, произвело впечатление вчерашнее дело у Вязьмы. Он стоит в двух переходах от меня, в Славково, с гвардиею. Жюно он также остановил, тот в Дорогобуже; Давуст с Понятовским совсем рядом от Красного, где уже завтра будет моя главная квартира, - в Семлёве. Видно, Наполеон боится повторения вчерашнего, вот и решил дождаться явственно расстроенных задних корпусов своих, приуготовясь выступить к ним с сикурсом, буде мы снова попытаемся их отрезать. Что ж, в том польза от вчерашнего дела знатная; пусть Наполеон стоит на месте, в то время как мы двигаемся далее. Авангард генерала Раевского, состоящий из 7-го корпуса и 1-го кавалерийского, завтра уже имеет продвинуться до деревни Староселье, что на Юхновской дороге, идущей до Дорогобужа, где остановится; причём разъезды свои предписано ему распускать к Смоленской дороге и в другие стороны.

Всё идёт правильным чередом, но вот сильно беспокоит меня судьба сына Марии Алексеевны. Она поручила мне его, которого я было и взял к себе, но не мог удержать. Пристал ко мне и выпросился командовать полком у Винценгерода. И по непонятной глупости Винценгерода попался в полон с им вместе в самой Москве. Но знаю, что здоров, всякой день у пленных спрашиваю, и пошлю денег. Очень худо, ежели что приключится с ним плохого; отношения наши с Марией Алексеевной слишком хороши, чтобы подвергать их толикому испытанию; весьма раскаиваюсь, что отпустил его от себя.

С другой стороны, Лёвушка уже далеко не мальчик. 27 лет, участвовал в кампании 7-го года, был ранен. Да и в этой кампании в трёх сражениях был, при Бородине и в голову ранен. Ей-ей, скоро полковником станет! Как удержишь такого?

Сам же продолжаю приводить генералов если не в повиновение - они повинуются и так, но всяк, к сожалению, по-своему приказы понимает, - то в понимание того, как надобно добиваться того, чтобы Наполеон сам бежал и не тратить понапрасну солдатские жизни. Вот предписал сегодня Платову: "Генералу от инфантерии Милорадовичу приказано от меня следовать по большой дороге за неприятелем и теснить его сколько можно более. Вследствие чего, ваше высокопревосходительство, старайтесь выиграть марш над неприятелем так, чтобы главными силами вашими по удобности делать на отступающие головы его колонн нападения во время марша и беспрестанные ночные тревоги. Сие самое предписано графу Орлову-Денисову делать слева по большой дороге. Таковой род преследования приведет неприятеля в крайнее положение, лишив его большей части артиллерии и обозов. При сем прошу вас меня сколь можно чаще уведомлять о положении вашего корпуса и о успехах, в коих я не сомневаюсь".

При сём вынужден буквально воевать с Чичаговым. Сей фрукт, считая, видно, что особое доверие к нему Александра (доверие ли одно лишь? - спрошу; ведь Чичагов известен как англофил; сколь бескорыстна сия любовь? или же оба они в одной доверенности кабинета английского состоят?) дозволяет ему не слушать ни увещеваний моих, ни прямых приказов. Так и продолжает бессмысленно крутиться возле Брест-Литовска, никоим образом не выходя на Борисов, где по их же с царём плану должен он пресечь движение Наполеона! Ещё одно письмо отписал ему:

"N 324 Главная квартира деревня Быкова в окрестностях Вязьмы

Секретно

Милостивый государь мой Павел Васильевич!

Главной армии авангард неутомимо преследует неприятельскую армию, которая вчерашнего числа оставила Вязьму и, по- видимому, взяла направление на Смоленск. Я с армиею следую параллельно боковым маршем почти на одной высоте с моим главным авангардом, имея следующие выгоды: во-первых, кратчайшим путем достичь Оршу, буде неприятель на сей пункт отступать будет; естьли же направится на Могилев, то пресечь к оному совершенно путь; во-вторых, прикрываю я моим движением края, из коих к армии все запасы доходить будут.

Генерал-лейтенант граф Витгенштейн до 10-го сего месяца уведомляет, что 6-го числа соединенно с графом Штейнгейлем разбил неприятельскую армию под командою Сен-Сира Гувиона, из чего вы усмотреть можете, что таковой успех над неприятелем представляет графу Витгенштейну способы, преследуя сильно неприятеля, отрезать совершенно отступление главной неприятельской армии от Смоленска чрез Оршу или Могилев. Сколь бы полезно было, естьли бы и ваше высокопревосходительство как можно поспешнее по предположению вашему оставя обсервационной корпус против австрийских войск, с другой частию обратились в направлении чрез Минск на Борисов".

Весьма вежливо подписался: "С истинным почтением и преданностию остаюсь вашего высокопревосходительства покорный слуга

князь Г.-Кутузов".

Но одновременно умыл руки, чтобы не случилось так, чтобы меня в каком возможном Чичаговском провале обвинить можно было:

N 329 Главная квартира деревня Быкова

Вашему императорскому величеству щастие имею всеподданнейше представить при сем журнал военных действий от 16 до 24 октября, также в подлиннике рапорты адмирала Чичагова от 9 октября и генерал-лейтенанта графа Витгенштейна от 10-го числа. Графу Витгенштейну, которой не означает в рапорте, какое взял неприятель, им разбитый, направление, ни какое предпримет он, послал я сегодня нарочного. Сожалительно, что адмирал Чичагов так долго должен заниматься около Бреста-Литовского и потому не может иметь участия в общем действии.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Так что ежели не успеет Чичагов - на меня сего уже не перевесят.

Одновременно продолжается всякая прочая работа по армии. Изменил и дополнил ныне вот правила укомплектования рекрутами новых формирований, ибо немало тут получается и ошибок и прямых злоупотреблений. Привожу из архива:

"Назначенные по доставленным прежде сего правилам (в 14-м пункте) 61 166 человек рекрут комплектовать должны следующие войски:

1-е

Девять отделяемых из армии егерских полков, именно: 18-й, 21-й, 30-й, 34-й, 36-й, 40-й, 41-й, 42-й и 50-й, каждой в двух баталионах, а посему всего составлять будет 18 баталионов.

В состав сих полков поступают прибывшие из армии оных полков штаб-, обер- и унтер-офицеры и рядовые, а равно помянутые же чины сих полков^ из четвертых баталионов, бывших в Калуге под ведением генерала Милорадовича.

2-е

По одному баталиону в полки 7-й дивизии (кроме 36-го егерского), 24-й дивизии (кроме 40-го егерского), 26-й дивизии (кроме 42-го егерского), 12-й дивизии (кроме 41-го егерского), 23-й дивизии (кроме 18-го егерского) и все баталионы 11-й дивизии, а всего 31 баталион.

В состав сих баталионов поступают присланные из Калуги бывших в ведении генерала Милорадовича оных полков четвертых баталионов штаб-, обер-, унтер-офицеры и музыканты.

3-е

По одному баталиону в полки 3-й дивизии (кроме 21-го егерского), 4-й дивизии (кроме 34-го егерского), 17-й дивизии (кроме 30-го егерского), 27-й дивизии (кроме 50-го егерского), всего 20 баталионов.

В состав сих баталионов поступают присланные из Калуги бывших в ведении генерала Милорадовича четвертых баталионов штаб-, обер-, унтер-офицеры, музыканты полков 9-й, 15-й и 18-й дивизий, которые все и перечисляются уже из прежних своих полков в полки вышеписанных дивизий.

4-е

По сему распоряжению составлять будет 69 новоформирующихся баталионов.

5-е

Новоформированной 4-й Костромской полк, а равно все штаб- и обер-офицеры прочих 11-ти новоформированных полков, возвращенные из армии фельдмаршалом князем Кутузовым, поступают также в состав всех вышеписанных полков и баталионов по рассмотрению генерала князя Лобанова-Ростовского.

6-е

Каждой из сих баталионов должен состоять из 80-ти унтер- офицеров, одного баталионного барабанщика, 16-ти барабанщиков и 920 рядовых.

7-е

Разделение каждого баталиона на 4 или на 8 рот предоставляется воле князя Лобанова-Ростовского, а посему в первом случае каждая рота состоять будет из 20-ти унтер-офицеров, 230-ти рядовых, а в последнем из 10-ти унтер-офицеров и 115-ти человек.

8-е

Распределение поступаемых в полки и баталионы рекрут должно быть уравнительно, дабы все помянутые полки и баталионы могли в одно время комплектоваться.

Недостающее же число рекрут будет впредь назначено.

9е

Все доставленные генералу князю Лобанову-Ростовскому при указе 25 сентября правила наблюдаться должны в точной их силе.

10-е

К наполнению формируемых баталионов офицерами назначено в выпуск из кадетских корпусов и Дворянского полка до 500 человек, которые в непродолжительном времени и отправлены будут в Арзамас. Расписание оных по полкам предоставляется генералу князю Лобанову-Ростовскому.

11-е

Сверх вышеписанного положенного в каждом баталионе числа чинов надлежит иметь еще во всяком баталионе особо 2-х обер-офицеров, 5 унтер-офицеров и 60 рядовых на тот случай, дабы по отправлении сформированных баталионов оставалась всегда особая команда, готовая принимать поступаемых вновь к образованию рекрут.

12-е

Наконец, для лучшего и ясного соображения назначаемых к комплектованию войск, прилагается у сего точное расписание полков по дивизиям, составляющим действующую армию".

5 ноября. Наполеон продолжил движение своё после того, как несколько армия его сосредоточилась под Дорогобужем.

Тем временем из нашего авангарда доносят мне, что на каждом переходе от голода и усталости теряет армия французская тысячи людей. Лошади, не имеющие зимних подков, притом голодные, на малейшем пригорке выбиваются из сил и падают. Брошенные повозки и орудия загромождают дорогу и замедляют движение войск. Войска питаются только кониной и, разве что, мясом собак, ежели удаётся изловить оных в селениях. Усталые солдаты, одетые кто в чём, бредут, еле передвигая ноги; едва ли не половина не способны уже нести своё оружие.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. В бумагах, захваченных позднее при отступлении французском, о коих тут говорилось уже, есть прелюбопытный приказ императора французского от сего дни, коий явственно указывает на близкие к паническим настроения его. Это приказ к маршалу Виктору, в коем предписывается тому исправить положение, сложившееся после отступления от Чашников: "Его Величество предписывает немедленно сосредоточить ваши шесть дивизий, атаковать, отбросить неприятеля за Двину и занять Полоцк. Это движение крайне важно. Через несколько дней ваш тыл будет наводнен казаками; император и армия завтра будут в Смоленске, но сильно утомленные после безостановочного марша на 120 миль. Переходите в наступление, -- от этого зависит спасение армий; промедление одного дня преступно. Кавалерия идет пешком, холод истребил всех лошадей. Двигайтесь вперед, это приказывают император и необходимость".

Приведу наш журнал боевых действий за сии дни.

"Деревня Быкова

Генерал от инфантерии Милорадович донес мне, что неприятель 15-го числа октября оставил Ярославец и отступил по Боровской дороге до города Медыни; у него были замечены значительные силы. Авангард наш взял свое направление чрез селения: Чернолокня, Самсыкино, Бабичево и Адамовское; казаки же авангарда оставлены в 8 верстах за Малым Ярославцем для наблюдения движений неприятельских. Он, отступая с поспешностию, бросал свои обозы, изломав оные и подрывая ящики. Генерал от инфантерии Милорадович, преследуя его и подрывая ящики, нашел в сем последнем городе несколько раненых и взял 100 человек в плен разных наций, одного офицера по квартирмейстерской части, находившегося при короле неаполитанском, и шталмейстера Наполеона.

От того же числа генерал от кавалерии Платов доносит, что он для прикрытия авангарда отправил генерал-майора Иловайского 3-го с 5-ю донскими полками к селу Фатееву, что на большой дороге от Ярославца к Боровску в 3-х верстах от сего последнего города. Оттуда пошлет он большие партии чрез Окулово к Беницам, которые должны соединиться с ним, и что сам оп с остальными полками, егерями и артиллериею остановится в Серединском, откуда учредил он связь с графом Орловым-Денисовым до Кременского, для наблюдения движения неприятеля от Вереи до Кременского. Из Серединского послал он также перед собою партии к Дуброве в дирекции к Субботино, Никольскому и Горки. Полковник Кайсаров донес, что он, быв в партии, открыл не далее как на три ружейные выстрела неприятельскую армию в 3-х верстах от Боровска, состоявшую из большого числа пехоты и конницы.

Полковник Ефремов от 9 октября доносит, что разосланными им партиями взято в плен неподалеку от Москвы 40 человек

Генерал-лейтенант князь Голицын -- начальник Владимирского ополчения доносит, что генерал-майор Иловайской 11 октября занял Москву.

От 16 октября генерал-адъютант граф Орлов-Денисов донес генерал от кавалерии Платову, что полковник Быхалов делал поиск на село Егорей, что на дороге от Медыня к Можайску. В сем селении открыл он сильного неприятеля, состоявшего из пехоты, конницы и артиллерии, коего потревожив, взял одного в плен. Сей пленный объявил, что силы неприятельские состоят из 2-х дивизий под командою князя Понятовского, которые, прибыв в Егорье, имеют повеление итти на Медынь; за сими дивизиями, по словам пленного, идет часть войск французских, о которых он подробного сведения дать не мог. Генерал майор Паскевич, отряженный еще 15-го числа на Медыньскую дорогу, от того же числа подтверждая сие известие, доносит, по словам пленного, что неприятель хочет итти чрез Медынь на Калугу.

От 16 октября полковник Кайсаров доносит, что неприятель, быв у Боровска, отступил по Верейской дороге; взятые пленные все единогласно утверждают, что неприятель идет к Смоленску.

Генерал от инфантерии Милорадович от 17 октября донес, что неприятель, по сведениям, полученным от жителей, находится в 6-т л верстах за Егорьевским в селении Марьино. Авангард, сокращая путь десятью верстами, идет из селения Адамовского чрез Адуевское к Егорьевску, где 26-я дивизия, идущая из Медыня, к оному присоединяется.

От 16 октября генерал-майор Карпов доносит, что неприятельский ариергард, отступив в Боровск, зажег его. Генерал-майор Карпов, напав на него, вытеснил его из города, откуда неприятель обратился к Верее.

Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов от 16 октября доносит, что неприятель в больших силах находится в селении Субботине, имея свой авангард в Егорьевске. Все его силы поспешно идут от Вереи к Можайску, истребляя по дороге все селении. От 17 же октября доносит, что неприятель оставил Егорьевск и что полк Иловайского 9-го пошел его преследовать. Генерал-майор Паскевич с своим отрядом подкрепляет отряд генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова.

Генерал от кавалерии Платов тремя рапортами от 17 октября уведомляет.

Первым, что неприятель по дороге, идущей из Боровска к Верее, ретируется с большою со стороны его осторожностию. Семь казачьих полков преследуют его неотступно, тревожат и отчасти поражают.

Вторым, что полковник Кайсаров преследовал неприятеля до Вереи, ночевал под сим городом и на другой день следовал в боку неприятельской армии до городка Борисова, чрез которой неприятель направлялся к Можайску. Он оставил генерал- майора Иловайского 3-го, следующего в боку неприятеля параллельно и в виду его с 5-ю полками. Два полка из отряда Карпова следуют за оным, а сам Карпов с 5-ю полками идет в авангард к генерал от инфантерии Милорадовичу в Георгиевск.

Третьим, от 18-го числа, что он, пришед в селение Старое, узнал, что большие неприятельские обозы во вчерашней ночи потянулись чрез сие селение и Можайск к Смоленску. Неприятеля приказал он трем полкам преследовать и не потерять следа французского ариергарда до прибытия генерала Милорадовича, а сам с 20-ю полками спешит выиграть марш над неприятелем. Для сего хочет он следовать на первый раз к Колоцкому монастырю во фланге неприятельском, дабы предупредить близ Гжати его или большие его транспорты...

От 11 октября полковник Ефремов донес, что посланные им к Москве партии взяли 59 человек в плен.

Генерал от кавалерии Платов атаковал неприятеля при Колоцком монастыре на рассвете 19 октября. Сей встревоженный в ту же минуту поднялся в поход; он преследуется на каждом фланге бригадою казаков с орудиями, а сам генерал Платов теснит его с тылу казаками и артиллериею. Неприятель неоднократно останавливался, желая защищаться, но всегда угрожаемый во фланг и теснимый с тылу должен был удаляться.

У Колоцкого монастыря на возвышении еще раз испытал он держаться, но, поражаемый нашею артиллериею, и оттуда должен был удалиться, оставив нам в добычу 20 пушек. Удачным нападением казаков истреблено два баталиона, от коих взяты два знамя.

Генерал-майор Иловайской 3-й, преследуя неприятеля, истребил более 500 человек. Генерал Платов неутомимо следует за неприятелем.

Неприятель бросил более 500 лошадей, сжег множество фур и не перестает взрывать зарядные ящики. В фураже и провианте замечен у него великий недостаток.

В 19-е на 20-е число авангард ночевал и следовал фланговым маршем слева к Цареву Займище, сближаясь с армиею.

Генерал Платов от 20-го извещает, что армия неприятельская бежит так, как никогда и никакая армия не отступала, бросая все тяжести, больных и раненых. Следы его ознаменованы ужасом; на всяком шагу виден или умирающий или мертвый. В два дни поднял он на воздух, в виду войск генерала Платова, более 100 ящиков и столько же принужден был оставить на месте. Пораженный при Колоцком монастыре испытывал он держаться местах в десяти, но искусным действием Донской артиллерии и егерей везде был разбиваем. 20-го числа ввечеру у Гжатска поставил он на высоте сильные пехотные колонны, пустил стрелков своих в леса по обе стороны дороги и фрунт свой прикрыл батареями. Восемь орудий Донской артиллерии под командою полковника Кайсарова и пущенные им лесами в обход в оба фланга егери, равно как казачьи бригады с их орудиями, столь сильно напали на оба фланга неприятеля, что он после двухчасового сражения принужден был быстро отступить, будучи преследуем до самой ночи казаками. Генерал Платов, посадив егерей на казачьих лошадей, теснил неприятеля во всю ночь. Он столь сильно потеснен был, что сверх желания своего надвинулся уже, кажется, сего числа на корпус маршала Даву, впереди его следовавший. Кавалерия неприятельская столь в дурном положении, что он должен прикрывать и вести ее посредине своей пехоты, оставляя за собою множество истощенных лошадей, и до 300 кирас уже найдено на дороге.

Подполковник Давыдов на большой дороге между Вязьмою и Гжатью отбил у неприятеля 70 транспортных фур, двух русских офицеров; в плен взял 6 офицеров и 225 рядовых. Обозы неприятельские следуют из Гжати под прикрытием, состоящим иногда из 1500 человек. Неприятели идут день и ночь почти без остановки.

Генерал от кавалерии Платов последовал в ночи за бегущим неприятелем. Полковник Кайсаров, посадив егерей на коней, настиг неприятеля у Царево Займища, где был неприятельской вагенбург и часть его парков. Неприятель, стараясь вывезть из селения сего все свои тяжести, отправя арьергард свой далее, оставил на высотах при Царево Займище 2-3 баталиона пехоты, прикрываемые тиральерами и артиллериею. Полковник Кайсаров, пользуясь глубоким туманом, взял 60 человек егерей и всех барабанщиков, скрытым образом пошед на оба фланга неприятельские, с криком "ура" и барабанным боем бросился на него. Изумленный и встревоженный неприятель, не видав силы, его атакующей, бросился в бегство, егери его преследовали. При чем им взята одна пушка, а большая часть парка и вагенбурга с большим Богатством достались нашим войскам.

Генерал-лейтенант граф Витгенштейн атаковал 6-го числа сего месяца неприятеля со стороны селения Юревича, откуда его вытеснил, а генерал-лейтенант князь Яшвель с отрядом своим -- от Белова. Сражение началось в 6 часов утра и продолжалось до глубокой ночи. Неприятель принужден был, оставив первое место сражения, войти в окопы, производя оттуда ужасный пушечный огонь во все стороны. 7-го числа граф Штейнгель опрокинув неприятеля у селения Болонии по ту сторону Двины, преследовал его к Полоцку, а граф Витгенштейн в тот же самый день в 5 часов пополудни, атаковав неприятеля, находившегося против него в окопах, выгнал его из оных. Неприятель, запершись в Полоцке, обнесенном двойным палисадником, держался в нем почти всю ночь, продолжая стрельбу из-за палисадов и из домов. Удачное действие нашей артиллерии и, наконец, штурм авангарда под командою генерал-майоров Властова и Дибича и Гродненского гусарского полка полковника Ридигера принудили его оставить город. 8-го числа в 3-м часу пополуночи Полоцк занят нашими войсками. Потеря неприятеля должна быть чрезвычайно велика, ибо все место сражения покрыто было мертвыми телами. Раненые его были перевозимы на другую сторону реки целой день. В сем деле маршал Гувион Сен-Сир ранен в ногу; взято в плен 45 штаб- и обер-офицеров, в том числе 2 полковника, до 2000 нижних чинов и 1 пушка. В магазейне, которой он не успел зажечь, найдено значительное число хлеба. С нашей стороны урон также не маловажен. Войска сражались с обыкновенною им храбростию, и С.-Петербургское ополчение, разделенное по полкам, дралось с неустрашимостью, не уступая ни в чем старым солдатам, наипаче же отлично действовало колоннами на штыках под предводительством храброго своего начальника сенатора Бибикова. У нас убито мало, но раненых довольно, ибо не было почти средств остановить колонны, кидавшиеся с великим ожесточением на неприятельские батареи и окопы...

Адмирал Чичагов доносит от 9 октября, что неприятель обратился со всеми своими силами от Высоколитовска через Симятич к Дрогачину. Арьергард его был настижен при селении Граборне и Сичи отрядами генерал-майора Грекова и полковника Кнорринга, понудивших его к отступлению, взявши в плен 60 человек. С нашей стороны убито 21 человек, ранено 31. В преследовании неприятеля полковником Кноррингом взято в плен 100 человек и 1 австрийской офицер, посланный курьером из Гродно от генерала Мора к князю Шварценбергу с донесением, что он, быв отрезан от соединения с ним, принужден был ретироваться от Пружан к Гродне. Партии полковника Кнорринга доходили до местечка Нур, отряд полковника Чернышева послан в княжество Варшавское. Неприятель шел от большой Варшавской дороги к местечку Биялому. По открытии движения неприятельского предписано генерал-лейтенанту Эссену 3-му с его корпусом итти по Биялской дороге в Залесье, а корпусу генерал-майора Булатова к местечку Пищац, протчие же войски, подвинутые вперед, вслед затем прибыли в Залесье, потом пошли к Лошчицам по дороге к Венгрову. Полковник Чернышев, нанеся неприятелю великий вред истреблением военных запасов, собрал контрибуцию в княжестве Варшавском в местечках Биялой, Менжеричах, Сельцах, Соколове, Венгрове, Радзине, Котске и Лобартове, навел страх самой Варшаве, находясь от нее не далее 6 миль, и возвратился благополучно к Владове. Генерал- майор Чаплиц, подходя 7-го числа с легким своим отрядом к Слониму, схватил пикеты и столь быстро подступил к сему городу, что находившейся в оном городе польской генерал Конопка едва успел из него выбежать с конногвардейским полком, но, быв преследован генерал-майором Чаплицом верст до 30-ти, взят в плен почти со всем его полком, со всеми офицерами и большею частию обоза...

Генерал от кавалерии Платов, соединясь 22-го числа с авангардом генерала Милорадовича, доносит от 23-го, что генерал Милорадович зашел у селения Федоровского в тыл и с правой стороны неприятельского корпуса под командою маршала Давуста, а сам генерал Платов теснил и поражал его в тыл. К сему разбитому корпусу неприятельскому присоединилися корпусы короля неаполитанского и маршала Нея; но, несмотря на их сопротивление, авангардом и казаками были четыре раза выбиваемы из их позиций и прогнаны с великим уроном чрез Вязьму; с кирасирскими дивизиями генерал-адъютант Уваров, подоспев из Дубровны к авангардному делу, занял действиями своими неприятельской левой фланг и способствовал поражению и прогнанию его. Неприятель пошел далее, а генерал Платов и в ночи его преследовал. При сем действии отбил он у неприятеля одно знамя и три пушки, побил множество неприятеля и многих захватил в плен. За сим, следуя от Вязьмы до Еренина, останавливал неприятеля два раза, поразил его жестоко и покрыл трупами его большое пространство дороги. Пленными, кроме раненых и больных, взял за 1000 человек.

Когда удостоверился главнокомандующий о действительном направлении отступного марша неприятельского, тогда решился действовать кратчайшими путями, дабы с удобностию тревожить его марш и угрожать главными силами отрезать ему отступление".

Ныне день был вообще... донесений.

Царю о Вязьме - без тех, конечно, недостатков, о коих я тут писал:

"Имею щастие донести вашему императорскому величеству, что после донесения моего от 20 октября о действиях генерала от кавалерии Платова от Колоцкого монастыря к г. Гжатску, генерал-адъютант граф Орлов-Денисов 21-го числа на рассвете атаковал в разных пунктах при г. Вязьме находившиеся там из разбитых неприятельских полков партии. Оные сопротивлялись упорно, но везде были поражаемы.

При сем случае отбито у неприятеля одно батарейное орудие и более 40 повозок с разною добычею.

Взято в плен: дюка де Бассано секретарь Камюзе с канцелярией, саксонской гвардии капитан Гартунг, штаб-доктор Швабгауз, 3 комиссионера корпуса маршала Нея и нижних чинов 130 человек.

22-го числа поутру генерал Милорадович атаковал неприятеля у города Вязьмы. Сражение продолжалось при отступлении неприятеля до самого сего города, из коего неприятель вытеснен на штыках нашими 11-ю и 26-ю дивизиями под командою генерал-майоров Паскевича и Чоглокова.

Перновский пехотный полк, быв в главе колонны, с распущенными знаменами и барабанным боем первой вступил в город и очистил по трупам неприятельским путь другим войскам. По словам пленных, неприятель имел в сем деле 3 корпуса, а именно: вице-короля итальянского и маршалов Давуста и Нея.

Потеря неприятеля простирается убитыми и ранеными до 6000, взято в плен 2500, между коими генерал артиллерийской Пеллетье с его адъютантами и начальник главного штаба маршала Давуста полковник Морат. С нашей стороны урон убитыми и ранеными не более 500 человек.

По взятии Вязьмы авангард наш, пройдя сей город, расположился по Смоленской дороге, а легкие войски под командою генерала от кавалерии Платова гнали неприятеля от Вязьмы до Еренина.

В продолжении сего времени взято у неприятеля одно знамя и три пушки и, кроме множества убитых, коими покрыта была дорога, взято в плен более 1000 человек, кроме раненых и больных".

Царю же - о подвигах крестьян наших:

"Всемилостивейший государь!

С душевным удовольствием русского сердца всеподданнейшим долгом считаю донести вашему императорскому величеству о поведении крестьян Калужской и Московской губерний в бурное время неприятельского в оных пребывания. Неприятель употребил все усилия, которыми можно обольстить другие народы, раздавал серебро с тем, чтобы привлечь их на свою сторону и тем сих мирных людей противупоставить правительству, но ничто не могло поколебать сих христолюбивых сердец и одушевленных любовию к высочайшему престолу. С мученическою твердостию переносили они все удары, сопряженные с нашествием неприятеля, скрывали в леса свои семейства и малолетних детей, а сами вооруженные искали поражения в мирных жилищах своих появляющимся хищникам. Нередко самые женщины хитрым образом уловляли сих злодеев и наказывали смертию их покушения и нередко вооруженные поселяне, присоединясь к нашим партизанам, весьма им способствовали в истреблении врага, и можно без увеличения сказать, что многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами. Подвиги сии столь велики, многочисленны и восхитительны духу россиянина, что единственно торжественное изъявление высочайшего вашего императорского величества благоволения к сим губерниям может им воздать и возбудить подобное соревнование в жителях прочих наших губерний, что я всеподданнейше и испрашиваю.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший князь Михайла Г.-Кутузов".

Однако же и на то сегодня комиссарам нашим продовольственным указал, чтобы всемерно с поселянами нашими добро обращались при сборе с них провианта. Хотя и требую с губернаторов ускорить поставку сухарей в армию, но зане не поспевают за армиею службы наши тыловые, то и стала она испытывать недостаток в припасах съестных. Надобно беспременно кормиться с обывателя; но важно же и не озлобить его при этом, чёрною неблагодарностию отплатив за верность его Отчизне! Посему предписал офицерам я так:

"При скором движении армии для преследования бегущего неприятеля не подоспевают транспорты с заготовленным и вслед за армиею идущим провиантом, и потому армия начинает терпеть в провианте недостаток. В сей необходимости назначается мною для авангарда и передовых корпусов сбор провианта с жителей. Мера сего сбора определяется особым вам вручаемым открытым листом.

Избирая вас к исполнению сей порученности, я прежде всего внушаю вам важность сей порученности до такой степени, что деятельное, верное и точное исполнение оной может иметь величайшее влияние на благосостояние государства.

В наставление предписываю:

1-е. Сбор начать и производить как только возможно скорее во всех селениях по правую сторону направления армии: в Сычёвском, Вельском и Духовщинском уездах.

2-е. Сбор сей располагать именно в той препорции с душ, как в открытом листе назначено. Предъявляя открытый лист в городах городничим, а в уездах вообще всем чиновникам от дворянства и земской полиции, всем волостным и сельским головам, старостам, соцким и десятским, требовать по оному исполнения толь поспешного, чтоб понапрасну ни одной минуты потеряно не было.

3-е. Готовой хлеб, сколько где найдется, по мере сбора тотчас отправлять в авангард, требуя от тех самых селений, где хлеб будет собран, подводы и приставляя к транспортам для надзору и верного наставления конвой и адресуя транспорты при накладных о числе хлеба к провиантскому комиссионеру при авангарде. Вслед за тем отправлять тот хлеб, который испечен будет из готовой муки, а наконец тот, для которого надобно прежде молотить рожь и молоть муку.

4-е. Сбор сей продолжать во весь переход армии до самого Смоленска, придерживаясь всегда правой стороны по движению армии и направляя транспорты так исправно и аккуратно, чтоб, конечно, каждый день по-нескольку их подоспевало в авангард.

5-е. На собираемой хлеб выдавать селениям квитанции без задержания с изъяснением во оных времени и количества взятого хлеба.

6-е. Самим отнюдь не делать и команде вашей строжайше воспретить всякие притеснения жителям под неизбежным ответом, а внушая напротив с пристойностию, что повинность сия налагается крайнею необходимостью для спасения вообще отечества и частно каждого из жителей, тем самым приохачивать их к исполнению требуемого от них с желаемым успехом".

СНОСКА. Прилагаю в качестве примера один из таковых открытых листов:

"Предъявитель сего по воле моей командирован с командою из ополчения в селении Смоленской губернии по правую сторону дороги, где проходит армия, для сбору на продовольствие авангарда печеного хлеба и для доставления оного в армию; а потому предписывается в городах городничим и земским судам, а в уездах вообще всем волостным и сельским головам, старостам, соцким, десятским и всем жителям по требованию и назначению предъявителю сего без малейшего прекословия, у кого есть готовой печеной хлеб, давать с каждой ревизской души по три хлеба не менее 20 фунтов во всяком и по гарнцу круп, какого бы ни было роду, а у кого нет печеного хлеба, тем тотчас спечь и по такой на душу препорции с крупою отдавать; где же не случится ни готовой муки, ни молоченого хлеба, там молотить рожь, молоть в муку на мельницах и в жерновах ручных и печь хлебы, исполняя все сие так скоро, как предъявитель сего прикажет. Для доставления же собираемого хлеба в армию из всякого селения наряжать столько подвод, сколько по тяжести оного потребуется; а как сия повинность налагается по необходимой и крайней нужде, то ежели бы кто-либо из чиновников или жителей замедлил исполнением по сему, тот неизбежно предан будет военному суду для поступления с ним по полевому уголовному уложению. Впрочем, предъявитель сего обязан каждое селение за взятый провиант снабдить квитанциею для заплаты жителям от казны чего оный стоит".

6 ноября. Продолжается бегство Наполеона, продолжается преследование его нашей армиею. Признать надобно, что терпим и мы значащие убытки при сём движении. О продовольствовании нашем и трудностях в сём вопросе не пишу уже: всё, что можно, распорядил, губернаторам отписал; далее всё зависеть будет от самого наличия продовольствия в сих местностях.

То же и с фуражом. Лошадей падает много, что весьма заботит и печалит меня, ибо в кавалерии сохранённой - большой залог самой победы нашей. Нет, в победе не сомневаюсь ни я, ни кто другой; однако же надобно не дать Наполеону нигде остановиться, нигде же укрепиться - отсюда необходимо ежедневно опережать его, чего без кавалерии содеять невозможно. Одно же признать возможно: казацкие кони переносят лишения нынешние с отличностью от других войск кавалерийских; как утверждают казаки, сие порода их донская такова - вынослива и неприхотлива. Однако и сим коням фураж надобно заготавливать, а с этим трудности значащие, как сказано. Посему потребовал я от конников наших, дабы лошади и при самых быстрых движениях в сутки хотя два часа были бы расседланы; что ж касается до фуража, то оный можно в боковых от большой дороги деревнях находить в довольном количестве, для чего необходимо есть наряжать особые команды вперед для фуражирования в том направлении, как войско движется.

Но в целом обстановка радует. В течение нескольких только дней отбито у неприятеля 30 пушек, 4 знамени, 2 генерала и несколько тысяч пленных. Таковые успехи наших войск подвигают армию весьма быстро в направлении Смоленска. Через 4 дня с главной армиею надеюсь быть на высоте Смоленска, откуда, соображаясь с движениями неприятельскими, буду действовать по обстоятельствам.

Завтра переходит наша главная квартира в деревню Белый Холм, что близ деревни Чамово.

7 ноября. Сего дни был бой у Дорогобужа. Милорадович при поддержке дивизии принца Вюртембергского напал на дивизии Разу и Лебрю.

Сначала передовые войска его в 8 вёрстах от Дорогобужа атаковали французов, расположенных на реке Осьме. Те в беспорядке бежали, побросав с моста орудия. После сего Милорадович подошёл к Дорогобужу, занятому Неем. Александрийский гусарский полк, что был в авангарде нашем очистил без затруднения половину города, но остановлен был огнём из укрепления, устроенного у собора. Перестроившись и получивши 2 орудия и егерей; Юрковский, что командовал сим авангардом, вновь двинулся в атаку; французы покинули укрепление, но пытались зацепиться в остальной части города. Огнём 2-х орудий и штыками егерей они, однако, были вскоре выбиты, бросили 6 орудий и ушли из города, напоследок зажёгши его. Однако сильнейший снег, пошедший к вечеру, не дал разгореться пожару, и город, можно сказать, почти уцелел.

Чичагов, наконец, выступил из Слонима, через Несвиж, к Березине!

Я же определяюсь с дальнейшим направлением наступления нашего. Нахожу, что ближайший и выгоднейший путь, который армия наша избрать может, это от окрестностей Дорогобужа, перерезав дорогу, идущую из Ельни в Дорогобуж; потом, вышед на дорогу из Ельни в Смоленск и пройдя некоторое пространство по оной, оставя Смоленск вправо, продолжать прямо на Красное и далее к Орше на операционную линию неприятеля.

Избрав сей путь, имеем мы следующие выгоды. Во-первых, кратчайшим путём достигнуть города Орши, переправясь только один раз чрез Днепр при сём городе; тогда, когда неприятелю по прямейшему пути переправляться три раза оную реку при Соловьёве, Смоленске и Орше. Во-вторых, прикрываем мы сим маршем край, из которого все запасы до нашей армии доходить будут. То есть чтобы Наполеон не вздумал от Смоленска на юг податься, дабы попытаться магазейны наши опустошить, что губернаторы гражданские губерний тех нам заготавливали.

Ну, и третье, но наибольше важное: обходя Наполеона через Красный, я буду его обгонять простым, не трудным для войск маршем. По этой причине самая мысль для него задержаться в Смоленске исключена быть должна. Он нужен России в Европе, но он совершенно не нужен нам в России. Разговор о мире с ним можно будет начинать на рубеже Эльбы, но не Днепра.

В духе диспозиции сей генеральной распорядился я направить разведочные партии по маршруту сему.

Платова же оставляю там, где он есть - вправо от большой дороги. Там предписано ему с имеющимися у него казачьими полками преследовать бегущего по правому берегу Днепра неприятеля. Чтобы усилить его при необходимости пехотою, не ослабляя скорости передвижения, распорядился я выделить ему в подкрепление 4-й кавалерийской дивизии драгунские полки.

При этом отрадном, признаться, планировании всё сильнее беспокоят меня обстоятельства затруднительные с продовольствованием армии, а также в тыловых ея командах. В настоящих обстоятельствах, когда армия, преследуя бегущего неприятеля и проходя теми самыми местами, которые были заняты и разорены неприятелем, встречаются почти непреодолимые затруднения в продовольствии собственно действующих войск. Но ежели тут делается возможное ежели не для совершенного отвращения сих затруднений, то по крайней мере для уменьшения оных, то с командами в тылу нашем положение весьма тревожное. Входят ко мне беспрерывно представлении от разных воинских команд, находящихся в Тульской, Калужской, Орловской, Рязанской, Владимирской и даже Ярославской губерниях, и от тамошних гражданских губернаторов, с тем, что сим командам никто и никакого продовольствия не доставляет и что все они адресуются с требованиями к губернаторам, которые со своей стороны не находят к тому никаких средств.

Писал на эту тему уже и князю Алексею Ивановичу Горчакову, ибо просто в отчаянии пребываю, не имею возможности отсюда не токмо что управиться с такою бедою, но ни же рассмотреть и разобраться в положении. Ведь то не просто некие команды инвалидные - это, по совести, резерв армии нашей: при быстром движении армии по следам за неприятелем, с удалением от тех мест, кои пред сим были занимаемы, отстают слабые и усталые. Больные и раненые, оставаясь позади армии, закономерно требуют и призрения и содержания, но полевое управление, следуя за армией, не может иметь должного о сих людях попечения. И по городам для устройства на первой случай по неимению земской воинской полиции оставляются команды, коим также необходимо продовольствие, но которого учреждать некому.

Умолял просто князя приказать Провиантскому департаменту распорядиться наискорее, чтоб людям и при командах казённым лошадям доставляемо было безостановочно следуемое им продовольствие. А Комиссариатскому департаменту также предписать, чтоб для больных и раненых, за коими полевое управление не может иметь призрения, учреждаемы были гошпитали. А ведь сколь раз говорил я и о гошпиталях, и о продовольствовании. И о полушубках да сапогах валеных!

Эх, Россия! Что ж такое! - в самую годину испытаний смертельных всё тебя пинать надобно, дабы необходимое содеяно было! Откуда оно берётся, чиновничество такое наше! Ведь сие всё дворяне, многие из них офицеры бывшие, боевые! Губернаторы - это цвет дворянства нашего! И почему, почему я, главнокомандующий армиею действующей, должен пинать и пинать их, требуя самое наинеобходимейшее сделать для армии, Отечества спасительницы?! Все живут так, будто всегда в запасе ещё день, ещё страна, ещё жизнь! Хорош русский человек: он не пугается умирать! Но что ж он и жить-то не торопится? Жить - значит деять, а русский деятельность-то всё куда-то откладывает! На войне день утерял - катастрофа; а время столь плотно устроено здесь, что у уж и не помню, что в Тарутино было, уж и Малоярославец дымкою подёрнулся, будто год назад сие было! Положение тут меняется волшебным образом, ежедённо - и как же чиновничество наше, в части большой своей даже и войны прошедшее, так быстро научается жить, будто в зачарованном царстве?

Ладно, что-то разгневался я. А гнев - плохой советчик и дурной ответчик.

Продиктую-ка Катиньке письмо, да спать отправлюсь. А и диктовать-то нечего. Разве что, слава Богу, здоров, но пока в больших хлопотах; то и не могу много писать. Для общества, разве что, добавить надобно, что мы так мучим французскую армию, что конница их насилу ноги волочит, и что во всех местах ежедневно возьмётся пленных! Полагать можно, конечно, кругом всякой день триста человек!

Спасибо Тебе, Господи, что сподобил ты меня милостию своею! Сказать, что счастлив, не могу - дабы и Господа не гневить, и стар я уже для романтических столь примечаний. Однако есть в сём нечто удовлетворительное: что я именно гоню завоевателя Европы так, что тому и вздохнуть некогда! Уже и подмывает задаться вопросом о его гениальности - да полно, есть ли она? Ан есть! - вот только я ему ни малейшей возможности не оставляю проявить её! Выставил коридор ему, загон, по коему охотники его преследуют, а партии мои и казаки, ровно борзые, по бокам его мчатся, да, волкодавы ровно, за боки его кусают...

Маняшку позвать...

8 ноября. День оказался знаменательным даже в славе войны нынешней. В первый раз в продолжении нынешней кампании неприятельский корпус сдался нам! На Ельнинской дороге, у Ляхова, был окружён, атакован, частью истреблён и в итоге сдался в плен значимый отряд генерала Ожеро. И что главное: победителями его стали в немалой доле партизаны Сеславина, Давыдова и Фигнера! В некоем смысле это - подпись самой Истории под документом, подтверждающим правильность моей стратегии на поощрение и развитие войны партизанской!

Конечно, точности ради сказать необходимо, что в голове дела сего был отряд графа Орлова-Денисова. Но и он-то ведь, если посмотреть строго, хотя и при армии состоя, исполнял ведь, по сути, тоже действия партии. Сей генерал славный, прикрывая фланговое движение армии нашей главной к городу Ельне, беспрестанно тревожил неприятеля, затруднял его движение и забирал множество пленных. Сего числа, узнав, что неприятель в числе 6000 человек занимал Смоленскую дорогу, идущую от Ельни, каковой неприятель к тому же разделился на три части, присоединил к себе партизанов Сеславина, Давыдова и Фигнера, которые пред тем, вечером, соединились в селе Дубосище, и решился сделать на него немедленно нападение. Оное произошло в быстроте, а потому решилось желаемым успехом. Французы, правда, увидя русских в своём тылу, хотя и пришли в величайшее изумление, но начали было сопротивляться. Вскоре, однако, удачное действие нашей артиллерии принудило их отступить в деревню Ляхову.

Здесь Орлов-Денисов, принявший общее начальство, потребовал от Ожеро сдачи в плен; тот, однако, не согласился, предпочтя сопротивление.

В самое же то время показался со стороны Смоленска кавалерийский отряд французский, простиравшийся до 3 тысяч человек. Как позднее оказалось, это дивизионный генерал Louis Baraguey d'Hilliers, стоявший у Долгомостья, послал кирасир на выручку Ожеро. По словам пленных, сей генерал ещё при выступлении из Москвы Наполеона получил от императора французского приказ с маршевыми батальонами, составленными из сборных команд, выйти из Смоленска и подвинуться навстречу главной армии к Ельне - Бонапарт рассчитывал, оказывается, чрез городок сей пройти в Смоленск после Калуги. В селе Ляхове и Язвине и стояла одна бригада означенной колонны, под командой генерала сего Ожеро.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Да, совсем иначе грозила обернуться война, пропусти я тогда Наполеона в Калугу, послушавши всех этих моих ярых "атакователей" и ставши прочно в Малоярославце! Не отойди я тогда к Полотняным Заводам - и вот он, Наполеон: через Медынь в Калуге, забирает наше продовольствие, остальное сжигает и по не разорённой дороге спокойно отходит на Смоленск, где и пережидает зиму! А мы, голодные и раздетые, плетёмся за ним по уже разорённой им дороге - той самой, по которой сейчас идёт наша армия, - и, добредя до Смоленска, не имеем сил противустать неприятелю! А ведь так оно и случилось бы. Ежели в рассуждение взять те потери, кои мы уже понесли, идя по дороге, где можем хоть как-то продовольствоваться и фуражироваться, - а оных потерь, круглым счётом, уже до 40 тысяч доходит, из коих три четверти заболевшие, отставшие да оставленные по городам и селениям продовольствоваться самим, чтобы без толку не голодать при армии, толикую недопоставку испытывающую... Словом, ежели в рассуждение взять сии - можно сказать, мирные потери, - то каковые были бы они, ежели бы мы французов по разорённой дороге догоняли и без тех продуктов, что ныне хотя имеем? Да вот хоть пример: письмо моё Ланскому, коего копию привожу здесь, дабы сохранить в памяти, колико мучений представляло даже и имеющееся продовольствие вслед за армиею успеть протолкнуть по дорогам тогдашним: "После того, как предположено было учредить 10-дневные запасы для армии провианта в Юхнове и Мосальске по настоящему движению армии, предписано от меня тульскому гражданскому губернатору все пожертвованные сухари, из которых должны были составиться означенные запасы, отправлять прямейшим трактом в Ельню. О чем и ваше превосходительство извещены 25-го сего месяца N 115. А потому на тот случай, ежели бы по прежнему предположению доставлены были сухари в Юхнов и Мосальск, не оставьте, ваше превосходительство, сейчас отправить нарочного в Мосальск и Юхнов с открытым предписанием транспортным офицерам, чтобы, не останавливая уже отнюдь в Юхнове и Мосальске сухарей, препровождали оные к Ельне и далее по направлению армии. А как кроме сего следуют из разных губерний с продовольствием транспорты и по сделанным предписаниям вновь должны быть отправляемы, то один раз навсегда рекомендую вашему превосходительству, поставя себя в беспрерывное сношение с г.г. губернаторами, направлять посредством сих сношений все предметы продовольствия и вообще снабжение армии таким образом, чтобы оные сколько возможно ближайшими путями доходили к армии. Я не получил и поныне требуемого мною от вашего превосходительства предписанием от 19 сего октября N 85 донесения, чем и как надолго армия мерами, до сего принятыми, обеспечивается в ее продовольствии, с изъяснением мнения вашего о средствах на предъидущее продовольствие, а как сие донесение для моих соображений необходимо нужно, то вынуждаюсь подтвердить вашему превосходительству вид о самоскорейшем оного доставлении".

Так или иначе, но впоследствии, когда путь на Калугу оказался заграждённым нами, отряд сей генерала Барагэ д'Илье, оказавшись позабытым, продолжал стоять на занятых позициях у Долгомостья и Ляхова.

И так, завидя подступающего нового противника, граф Орлов-Денисов, оставя довершать дело с последним партизанам, устремился против сего отряда, вступил с ним в дело, и по упорном сражении казаки кирасир одолели, обернули вспять и гнали несколько вёрст. При этом бой кавалерийский переходил подчас в прямую рубку казаков с кирасирами - чему, пожалуй, мало примеров есть в истории военной. Я так и не вспомню; разве что со спагами турецкими бывало; так то турки, с кирасирами французскими не сравнить их, кои при Бородине столь грозно себя показали.

Словом, в результате такого удивительного сражения кирасир казаки припёрли к болотистому ручью, где и уничтожили. Происшествие сие могло бы показаться баснословным, но 700 кирас, снятых с убитых и переданных в Псковский драгунский полк, стали славным доказательством столь беспримерного успеха.

Видя сие и выявивши для себя бесполезность ожидания сикурса, Ожеро поднял руки; Барагэ д'Илье отступил к Смоленску. Таким образом целая бригада сдалась в плен, причём в руках наших оказались сам генерал Ожеро, 60 штаб и обер-офицеров и 2000 нижних чинов.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее партизан Денис Давыдов явил мне, что дело с объединением с Орловым-Денисовым несколько иначе обстояло, нежели мне было доложено сразу, и представил тому доказательство - копию письма своего к последнему. Как сказывает Давыдов, от пленного, которого привезли разведчики, он узнал, что в Ляхове стоит бригада генерала Ожеро с двумя тысячами пехоты и значительной частью кавалерии. Посоветовавшись с Сеславиным и Фигнером, решились сии резвецы напасть на Ляхово. Но как все три отряда насчитывали не более 1200 конницы, 80 егерей и 4 орудий, то признали они необходимым соединиться с отрядом генерала Орлова-Денисова, у коего было 6 казачьих полков и Нежинский драгунский. Тогда Давыдов написал ему, а я прочитал позднее: "По встрече и разлуке нашей я приметил, граф, что вы считаете меня непримиримым врагом всякого начальства; кто без властолюбия? И я, при малых дарованиях моих, более люблю быть первым, нежели вторым, а еще менее четвертым. Но властолюбие мое простирается до черты общей пользы. Вот пример вам: я открыл в селе Ляхове неприятеля, Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы драться. Но дело не в драке, а в успехе. Нас не более тысячи двухсот человек, а французов две тысячи и еще свежих. Поспешите к нам в Белкино, возьмите нас под свое начальство - и ура! с Богом!"

Представил он мне и ответ от Орлова-Денисова Он писал: "Уведомление о движении вашем в Белкино я получил. Вслед за сим и я следую для нападения на неприятеля; но кажется мне, что атака наша без присоединения ко мне командированных мною трех полков, которые прибыть должны через два часа, будет не наверное; а потому не худо бы нам дождаться и действовать всеми силами".

Вот как описал бой под Ляховым Денис Давыдов: "Двадцать восьмого, поутру, Фигнер, Сеславин и я приехали в одну деревушку, занимаемую полком Чеченского, верстах в двух от Белкина. Вдали было видно Ляхово, вокруг села биваки; несколько пеших и конных солдат показывались между избами и шалашами, более ничего не можно было заметить. Спустя полчаса времени мы увидели неприятельских фуражиров в числе сорока человек, ехавших без малейшей осторожности в направлении к Таращину. Чеченский послал в тыл им лощиною сотню казаков своих. Фуражиры приметили их, когда уже было поздно. Несколько спаслось бегством, большая часть, вместе с офицером (адъютантом генерала Ожеро), сдалась в плен. Они подтвердили нам известие о корпусе Бараге-Дильера и об отряде генерала Ожеро, кои невзирая на следование отряда графа Ожаровского, прошедшего 27-го числа Балтутино на Рославльскую дорогу, остались неподвижными, хотя Балтутино от Ляхова не более как в семнадцати, а от Язвина в девяти верстах.

Вскоре из Белкина подошла ко мне вся партия моя, и граф Орлов-Денисов явился на лихом коне с вестовыми гвардейскими казаками. Он известил нас, что командированные им три полка прибыли и что вся его партия подходит. Поговоря со мною, как и с которой стороны будем атаковать, он повернулся к Фигнеру и Сеславину, которых еще партии не прибыли на место, и сказал: "Я надеюсь, господа, что вы нас поддержите". Я предупредил ответ их: "Я за них отвечаю, граф; не русским - выдавать русских". Сеславин согласился от всего сердца, но Фигнер с некоторою ужимкой, ибо один любил опасности, как свою стихию, другой - не боялся их, но любил сквозь них видеть собственную пользу без раздела ее с другими. Спустя час времени все партии наши соединились, кроме восьмидесяти егерей Сеславина; а так как мне поручена была честь вести передовые войска, то я, до прибытия егерей, велел выбрать в стрелки казаков, имевших ружья, и пошел к Ляхову, следуемый всеми партиями. Направление наше было наперерез Смоленской дороге, дабы совершенно преградить отряду Ожеро отступление к Бараге-Дильеру, занимавшему Долгомостье.

Коль скоро начали мы вытягиваться и подвигаться к Ляхову, все в селе этом пришло в смятение; мы услышали барабаны и ясно видели, как отряд становился в ружье; стрелки отделялись от колонн и выбегали из-за изб к нам навстречу. Немедленно я спешил казаков моих и завязал дело. Полк Попова 13-го и партизанскую мою команду развернул на левом фланге спешенных казаков, чтобы закрыть движение подвигавшихся войск наших, а Чеченского с его полком послал на Ельненскую дорогу, чтобы пресечь сообщение с Ясминым, где находился другой отряд неприятеля. Последствия оправдали эту меру. Сеславин прискакал с орудиями к стрелкам моим, открыл огонь по колоннам неприятельским, выходившим из Ляхова, и продвинул гусар своих для прикрытия стрелков и орудий. Партии его и Фигнера построились позади сего прикрытия. Граф Орлов-Денисов расположил отряд свой на правом фланге партий Фигнера и Сеславина и послал разъезды по дороге в Долгомостье. Неприятель, невзирая на пушечные выстрелы, выходил из села, усиливал стрелков, занимавших болотистый лес, примыкающий к селу, и напирал на правый фланг наш главными силами.

Сеславин сменил пеших казаков моих прибывшими егерями своими и в одно время приказал Ахтырским гусарам, под командою ротмистра Горскина находившимся, ударить на неприятельскую конницу, покусившуюся на стрелков наших. Горскин атаковал, - опрокинул сию конницу и вогнал ее в лес, уже тогда обнаженный от листьев и, следственно, неспособный к укрытию пехоты, стрелявшей для поддержания своей конницы. Стрелки наши бросились за Горскиным и вместе с ним начали очищать лес, а стрелки неприятельские - тянуться из оного чистым полем к правому флангу отряда своего. Тогда Литовского уланского полка поручик Лизогуб, пользуясь их смятением, рассыпал уланов своих и ударил. Приехав на левый фланг, мне представили от Чеченского взятого в плен кривого гусарского ротмистра, которого я забыл имя, посланного в Ясмино с уведомлением, что Ляховский отряд атакован и чтобы ясминский отряд поспешал к нему на помощь. Между тем Чеченский донес мне, что он прогнал обратно в село вышедшую против него неприятельскую кавалерию, пресек совершенно путь к Ясмину, и спрашивал разрешения: что прикажу учинить с сотнею человек пехоты, засевшей в отдельных от села сараях, стрелявших из оных и не сдающихся? Я велел жечь сараи - исчадье чингисханово, - сжечь и сараи и французов.

Между тем граф Орлов-Денисов уведомлен был, что двухтысячная колонна спешит по дороге от Долгомостья в тыл нашим отрядам и что наблюдательные войска его, на сей дороге выставленные, с поспешностью отступают. Граф, оставя нас продолжать действие против Ожеро, взял отряд свой и немедленно обратился с ним на кирасиров, встретил их неподалеку от нас, атаковал, рассеял и, отрядив полковника Быхалова с частию отряда своего для преследования оных к Долгомостью, возвратился к нам под Ляхово. Вечерело. Ляхово в разных местах загорелось; стрельба продолжалась... Я уверен, что если бы при наступлении ночи генерал Ожеро свернул войска свои в одну колонну, заключа в средину оной тяжести отряда своего, и подвинулся бы таким порядком большою дорогою к Долгомостью и к Смоленску, - все наши покушения остались бы тщетными. Иначе ничего сделать мы не могли, как конвоировать его торжественно до корпуса Бараге-Дильера и откланяться ему при их соединении. Вместо того мы услышали барабанный бой впереди стрелковой линии и увидали подвигавшегося к нам парламентера.

В это время я ставил на левом моем фланге между отдельными избами присланное мне от Сеславина орудие и готовился стрелять картечью по подошедшей к левому моему флангу довольно густой колонне. Граф Орлов-Денисов прислал мне сказать, чтобы я прекратил действие и дал бы о том знать Чеченскому, потому что Фигнер отправился уже парламентером - к Ожеро в Ляхово. Переговоры продолжались не более часа. Следствие их было - сдача двух тысяч рядовых, шестидесяти офицеров и одного генерала военнопленными. Наступила ночь; мороз усилился; Ляхово пылало; войска наши, на коне, стояли по обеим сторонам дороги, по которой проходили обезоруженные французские войска, освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не умолкала: они ругали мороз, генерала своего, Россию, нас; но слова Фигнера: "Filez, filez" - покрывали их нескромные выражения. Наконец Ляхово очистилось, пленные отведены были в ближнюю деревеньку, которой я забыл имя, и мы вслед за ними туда же прибыли".

Далее о делах нынешних.

Вчерась и сего дни Платов показал себя в блеске! Не токмо что застал французов, можно сказать, без штанов на переправе через Вопь, не только отобрал у них 60 пушек и множество пленных, но, главное, не дал соединиться войскам вице-короля с корпусами Гувиона Сен-Сира и Удинота!

Оказалось, что вице-король ещё вчерась был из Дорогобужа двинут на Духовщину и Поречье к Витебску, чтобы поддержать Удинота и Сен-Сира. Тем самым он по прихоти фортуны зеркально повторял бы путь, коий проделал в августе - только в противоположном направлении и в несколько, полагаю, менее боевитом расположении духа.

При нём следовал тяжёлый обоз армии.

Когда получилось известие о том, что вице-король свернул в сторону от большой дороги, Платов следом за ним также сошел с большака, оставив на нем для преследования неприятеля отряд генерала Грекова 1-го. Преследуя вице-короля, Платов неотступно поражал хвост его колонны, направляя на него, между прочим, огонь нескольких донецких орудий. Генерал Дантуар не раз останавливал свои батареи и огнём их удерживал натиск казаков; но вскоре ядром раздробило ему ногу.

Далее Платов так и шёл вслед за вице-королем и настиг его корпус на переправе через речку Вопь. Уже по дороге, коя вся была покрыта снегом и льдом, каковые неподкованные и голодные лошади французские преодолеть не в силах были, неприятель вынужден был бросить 60 орудий. Далее обнаружил он, что мосты на Вопи были снесены партизанами нашими, а по реке пошёл лёд. По этой причине войскам неприятельским пришлось переправляться вброд, бросив в добычу казакам ещё и все свои обозы. Да к тому ж имел он перед собою правый крутой берег Днепра, подъём на который вследствие гололедицы представлял необычайные затруднения.

Переправившись всё же, хотя и со значащей потерею людей и лошадей, вице-король, подошед к Духовщине, вступил в сражение с казаками, что шли в авангарде отряда генерал-адъютанта Павла Голенищева-Кутузова, сына троюродного брата моего капитан-поручика Василия Голенищева-Кутузова. Это он, обласканный царём шельмец - на сей раз в хорошем духе так поминаю его, - собрал более 3 тысяч ямщиков, сколотил из них кавалерийский полк - фактически дивизию, хотя и без соответствующего устроения организационного - и направился с ним биться с французами. А сейчас он отряд Винценгероде возглавил, о чём я забыл написать ранее.

Кто кого потеснил, ямщики французов или же напротив, извещается противоречиво. Вроде бы отряд генерала Сансоне побили. А вроде бы он же был захвачен казачьим разъездом со всем конвоем и с большой коллекцией планов и карт, когда, будучи начальником депо карт, был отправлен впереди корпуса вице-короля для предварительного обозрения пути и особенно берегов реки Вопь в окрестностях Духовщины.

Но так или иначе, а в итоге дела, будучи постоянно тревожим казаками, не имея кавалерии и артиллерии, вице-король отказался от движения к Витебску, и пошёл обратно - на соединение с армией Наполеона к Смоленску. Потерял он за эти дни около 6000 человек, как доносит Платов. Делю надвое - всё равно хорошо!

Коль скоро таковое движение неприятеля пресечено оказалось, то приказал я Платову после этого сдвигаться влево от него, на Большую Смоленскую дорогу, кою по указанию моему оставил Милорадович со вверенным ему авангардом, к коему присоединяется и граф Орлов-Денисов с своим отрядом.

Правда и сей шельмец, и тоже в хорошем духе, Платов с рапортами задерживает нередко. Указываю ему на то постоянно, но забывается Матвей Иванович. Понять его могу: раз в жизни таковая удача случается - бить врага на своих условиях, как душенька только пожелает, да почти безнаказанно, да с добычею постоянною! Да со славою при том, с восторгом экзальтационным общества, и дам всех! Давно ли казаки его были бандою недисциплинированной и пьяною, как и сам он позволял себе? А вот ведь - попали в свою стихию казачки! Об чём и говорил я всегда, да и здесь ранее упоминал. Ну не могут они в действиях регулярных участвовать, в силу самой природы своей дикой! Нет у них приказов, не может тот же атаман приказы отдавать, не снисходя к желаниям и мнениям казаков своих. Не солдаты. Посему в свободном поиске употреблять их надобно, когда собственная алчность их к исполнению боевой задача принуждать будет сих воинов первобытных. В некоем смысле и собою доволен я. Не токмо что таскою да ласкою убедил Платова в разум прийти да от пьянства лукавого на дистанс отойти, но и что казаков именно так употреблять стал, как о том здесь когда-то задумывал, в журнале сём. А именно в качестве вольных почти партий, но с приданием их к регулярной кавалерии и под начальство строевого офицера. Посему партии получились подвижными, в ну3жную меру вольными, чтобы наилучшее применение себе в тылу неприятеля определять; и в то же время вполне регулярными, управляемыми командами воинскими, частями армии регулярной.

Словом, заслужил Матвей Иванович графского титла, о чём я пред царём ходатайствовал, сделал дело доброе, обещанное давно атаману. Одно лишь условие было: как скоро он делом покажет, что взялся за исправление досадных промахов своих, кои, к примеру, не дали ему... нет, не дали мне! - наградить его за Бородино, как почти всех остальных генералов. Обиделся тогда атаман, да что ж с того: мы с ним не в горелки детские тут играем, а Отечество из страшной беды спасаем; до пьянства ли тут безбрежного? Объяснил ему сие, и вот приятно с чистою совестью добро ему сделать, зане просто чудеса творят ныне платовские ухари-молодцы.

"Ельня

Всемилостивейший государь!

Генерал от кавалерии Платов с некоторого времени оказал давнюю свою ревность и действовал неутомимо при всей своей болезни. Кажется, что верх его желаний есть титло графское.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший

князь Г.-Кутузов".

Вроде бы ни в чём атамана не унизил прямым испрошением. Нет, просто похвалил заслуги его и высказал примечание, какою надеждою он сам себя льстит. Да и то сказать: явно опамятовался атаман, да и воины его в свою стихию попали, со свободными рейдами и вольною вольницей, одним только условием ограничиваемой: обижать токмо неприятеля, но не собственного обывателя.

Хотя и не премину попугивать хитрована сего казацкого противуположным мнением, ежели будет он мне рапорта о движениях своих задерживать...

Генерал Анастасий Юрковский, что командует авангардом Милорадовича, снова проявил себя с похвальной весьма стороны - второй раз за три дни. Как закончилась продолжавшаяся второй день метель, он выступил из Дорогобужа, где из-за той же метели имел ночлег, как и весь корпус Милорадовича, к Смоленску. Весь путь его следования был усеян трупами замёрзших французов. Так он достиг с.Усвят, где, словами из его донесения, "толпились" французы под прикрытием 8 орудий и сдвинутых фур, греясь у костров. Юрковский, подведя орудия, открыл огонь; неприятель немедленно бросил пушки и бежал к Смоленску. Перейдя реку, Юрковский продолжил погоню; у д.Михалёвки 2000 отсталых беспрекословно сдались ему в плен. Юрковский, застигнутый в 6 вёрстах от Соловьевой переправы новой метелью, остановился в лесу, отбив за день 19 орудий.

Долгая сия, хотя и с перерывами, метель нанесла, по словам пленных, ужасающий вред неприятельской армии. Вчерась вьюгой и морозом прямо в поле, на пути от Дорогобужа к Михайловке - ах, как вовремя, как вовремя Милорадович занял сей город! не токмо себе на пользу, проведя в домах вьюжную ночь, но и врагу на погибель! - прямо на дороге был сею метелью застигнут арьергард Нея. Это была настоящая буря, коя вздымала снежные вихри, застилая свет белого дня. Лошади, рассказывают пленные, падали, люди застывали на ходу, падали тоже, и их мигом заносило, и только белые холмики напоминали живым, где упокоились мёртвые их товарищи. И в этом положении, на биваках в снегу, без крова и пищи, надо было проводить до 16 ужасных часов зимней ночи. Такой бивак и был разбит у деревни Михайловки, куда они пришли после страданий целого дня. Один из пленных показал: когда достигли деревни, вблизи неё виднелась занесённая снегом хижина, как им показалось; пришедшие надеялись встретить там своих соотечественников. Но, к величайшему своему ужасу, то была не хижина; вместо оной нашли они целую груду окоченевших трупов, занесённых снегом!

Как донесли мне далее, сего же дня Наполеон прибыл в Смоленск. Сказывают, он и его свита шли пешком, поскольку лошади, не подкованные на шипы, не могли двигаться по гололедице; а ныне стали морозы градусов до 10.

Армия же его только подходит к городу, неустанно преследуемая нашими партиями. Платов доносит, что висит прямо на плечах у вице-короля, каковой также отступает к Смоленску.

Я же, по-прежнему исполняя свою линию на то, чтобы неприятель не свернул влево через Ельню и Мстиславль на Могилёв, иду с главными силами через Ельню, куда прибыла армия сего дни и взяла тут на завтра растах после тяжкого пути чрез вьюгу, расположившись по квартирам, и затем на Красный, куда направимся послезавтра. С юга имею в виду подпитываться ополченскими силами: калужское ополчение, усиленное казаками, распорядился двинут к Ельне; тульское, под самого начальством губернатора Богданова, к Ельне же, а затем к Рославлю; смоленское -- сперва опять к Ельне, а затем в Дорогобуж. Ежели нужды в них не возникнет, то будут они исполнять роль гарнизонных команд для водворения порядка в городах и тылового прикрытия на случай нежданного появления заблудившейся какой партии неприятельской.

Орлову-Денисову же предписал употребить все способы, чтобы скорым движением, выиграв Смоленскую дорогу, устремиться, оставя Смоленск вправо, прямо на Красный, чрез который великое множество неприятельских обозов ныне тянутся.

9 ноября. Войски наши отдыхают в Ельне, по квартирам.

Армия французская втягивается тем временем в Смоленск. По словам пленных, в ней состоит уже не более 50 тысяч удерживающих строй войск. Ещё около 30 тысяч бредут толпою, значительной частью утерявши даже оружие своё.

Наполеон сам стоит в городе с гвардиею. Я на сие внимания не обращаю; не останется он там. Армия пока хотя и отдыхает, однако партии некоторые уже продвигаются к Красному и даже к Могилёву. Непременно знать мне надобно, есть ли в городе сём неприятель.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее через пленных известилось, что в Смоленске, к которому бежала французская армия и где думала найти конец своим страданиям, вопреки ожиданиям солдат запасов было мало; выдали их только гвардии. Тогда солдаты из передовых корпусов самовольно разграбили жалкие остатки магазейнов, а иные части и вовсе в город не допустились.

Прилагаю вновь листы из журнала военных действий за последние дни:

"ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ С 24 ПО 28 ОКТЯБРЯ 1812 г.

Ельня

Октября 24-го. Генерал от кавалерии Платов доносит от 23 октября, что впоследствии оказалось вместо 20-ти орудий, взятых при Колоцком монастыре, о коих прежде упоминаемо было, взято всего 27 орудий.

Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов, ведя беспрестанные перестрелки с неприятельскими партиями, посыланными для фуражирования и зажигания деревень, истребил из оных до 300 и взял в плен 86 человек.

Главная квартира армии в деревне Красной.

25-го. Получено сведение от генерала от кавалерии Платова, что он 24-го числа, преследуя отступающего неприятеля до селения Семлево по Большой Смоленской дороге, взял в плен более 1000 человек.

Генерал-лейтенант граф Витгенштейн доносит от 14-го числа, что он в преследовании неприятеля до местечка Ушачи взял в плен более 800 человек и отбил до 70 артиллерийских ящиков, наполненных снарядами, а авангард генерал-лейтенанта графа Штейнгеля при преследовании взял 6 пушек и 2 гаубицы.

Генерал от инфантерии Милорадович с авангардом настиг неприятеля, которого аванпосты расположены были при селе Чоботове, и остановился в двух верстах от оных на ночлег при деревне Зарубежье. Притом доносит, что неприятель в поспешном отступлении оставил одну пушку в воде, которую приказал он вытащить. Вся дорога усеяна мертвыми телами погибших от болезней и усталости, а частию и убитыми; множество слабых и усталых людей, разбросанных по дороге повозок и изнуренных лошадей.

Сего числа генерал Милорадович с авангардом прибыл в село Семлево и сменил генерала от кавалерии Платова, которой с своим отрядом отправился вправо от большой дороги, имея направление к Дорогобужу.

Адмирал Чичагов рапортует от 22 сентября, что он, преследуя отступающего неприятеля, взял в плен 5 офицеров и 333 унтер-офицеров и рядовых и что Волынская губерния очищена от неприятеля.

Генерал-адъютант Голенищев-Кутузов от 21 октября доносит, что он, приняв корпус генерал-лейтенанта барона Винценгероде, послал несколько казачьих полков по Можайской дороге для наблюдения неприятеля, а сам с остальными войсками остался в Москве для устройства и соблюдения порядка.

Главная квартира армии в деревне Гаврюкове.

Октября 26. Генерал-лейтенант Шепелев от 22 октября донес, что он, с отрядом следуя к Ельне, 14-го числа встречен был неприятелем. Отряд его, устроясь в две колонны, опрокинул его мгновенно и гнал бегущего в беспорядке к городу. В то самое время другой неприятельской отряд стремился зайти ему в тыл, почему его отряд, сделав по нем несколько выстрелов ядрами и картечью, остановил его. Неприятельские отряды, соединясь, держались в городе, а наши войска, оставя только свободные ворота к Смоленску, с трех сторон держали их в блокаде.

Главная квартира армии в селе Белой Холм.

Октября 21-го. Партизан подполковник Давыдов от 26 октября донес, что он, следуя форсированными маршами между городами Красным и Смоленском, стараться будет истреблять транспорты неприятельские.

Единогласно говорят пленные, когда 13-го числа между Ярославцем и Боровским взяты были 11 пушек, Бонапарте сам находился с своею свитою, бежав из Ярославца к Боровску, и что ежели бы (замечают офицеры французские) казакам и егерям под командою полковника Кайсарова могло сие быть известно, тогда бы, конечно, отложа усилия свои на взятие пушек, обратилось бы все их внимание на столь дорогую добычу, и доброконными казаками без сомнения он был бы достигнут и взят.

Главная квартира армии в городе Ельне".

Я же ныне весь в бумагах. За вчерашний и сей день исполнил какое-то немыслимое количество документов! Даже со счёта сбился. Сейчас вечор уже, так до сей поры исправил и подписал уже 19 рапортов, прошений, отношений, приказаний и всего такого прочего. Ей-Богу, даже в лихорадочную пору подготовки ополчения Петербургского столь не приходилось работать!

Основное - боль головная моя: продовольствие. Бьюсь, бьюсь, бьюсь об стену как! Нет, все согласны, все заверяют, что делают всё возможное. Но каков результат? А таков, что армия моя всё же голодает. В сей же Ельне, хотя и стоят по квартирам, а много ли у разорённого обывателя найдётся хотя и для воинов, его освободивших? Да и обывателей тут мало осталось. Вот и сидят солдатики на сухарях, без каш и супа. Далеко ли до болезней? Они и болеют: сердце едва не руками держу, когда ведомости строевые смотрю...Потому предписал Ланскому:

N 128 Ельня

Изыскивая способы, коими бы можно обеспечить содержание армии в тех местах, куда оная, смотря по обстоятельствам, должна будет иметь направление, я нахожу по всем соображениям ближайшим иметь готовый запас провианта, овса и для порции вина в Курской и в обеих Малороссийских: Черниговской и Полтавской губерниях.

Какие по сему предмету даны мною предписания г.г. гражданским губернаторам тех губерний, с оных для соображения и потребного с вашей стороны исполнения препровождаю при сем к вашему превосходительству точную копию вместе с оригинальными моими на имя губернаторов предписаниями, которые прошу по получении немедленно с нарочными отправить к каждому из них по принадлежности".

О том же - Горчакову:

"N 130 Главная квартира в г. Ельне

Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!

Во все время пребывания армии около Смоленска и Москвы и при настоящем движении ее для преследования бегущего неприятеля продовольствие людям и лошадям доставлялось и доставляется наиболее из добровольного пожертвования дворянских сословий и вообще жителей Тульской, Калугской, Тверской, частию Орловской и других ближайших к расположению армии внутренних российских губерний. Теперь, когда армия удаляется от пределов сих губерний и когда потому доставление из оных продовольствия делается не только затруднительным, но и вовсе почти невозможным, я изыскиваю способы, коими бы можно обеспечить содержание армии в тех местах, куда отсель по обстоятельствам должно будет иметь направление. Нахожу по всем соображениям ближайшим и сподручнейшим иметь готовой запас провианта, овса и для- порции людям вина в Курской и в обеих Малороссийских -- Черниговской и Полтавской губерниях. Определяя меру сего запаса, я полагаю необходимым, чтоб во всех оных губерниях собрано было с каждой ревизской платящей подати души сухарей по одному пуду с препорциею круп и овса по шести гарнцов, а вина непосредственно с тех лиц, кои пользуются правом винокурения, в каждой губернии по семидесяти по пяти тысяч ведер. А потому, возложив исполнение сего моего положения на особенное попечение г.г. гражданских губернаторов и предводителей дворянства Курской, Черниговской и Полтавской губерний, сообщил ныне же тамошним г.г. гражданским губернаторам, дабы они каждой по вверенной ему губернии учинили как наискорее зависящие на сей предмет с их стороны распоряжении с тем, чтобы, коль скоро потребуется доставление назначенных в сбор сухарей, круп, овса и вина к армии на ее продовольствие, было все то в совершенной готовности. На первый раз пункты свозу провианта, овса и вина назначены мною по уездным городам и в других по собственному г.г. губернаторов усмотрению удобных для складки и центральных по уездам местах, а куда оттоль далее нужно будет доставлять, о сем по данному от меня предписанию будет уведомлять губернаторов главноуправляющий по части продовольствия армии г. сенатор Ланской.

Известив о сем господина главнокомандующего, в Санкт-Петербурге, долгом поставляю уведомить и ваше сиятельство, имея честь быть с совершенным почтением и преданностию вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Г.-Кутузов".

Ему же, ибо его апробывание весьма важно в деликатном вопросе нижеизложенном:

"N 131 Главная квартира в г. Ельне

Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!

Гражданские губернаторы тех губерний, в коих составлены внутренние военные ополчения, входят ко мне с представлениями, что для продовольствия тех ополчений по высочайшим повелениям заготовлен провиант и фураж только на три месяца, каковой срок уже исходит, испрашивают разрешения: откуда по истечении сего срока требовать на предбудущее время для продовольствия ополчений провиант и фураж.

Я с моей стороны полагаю, что пока те ополчения по обстоятельствам оставаться будут в своих губерниях и даже на пути, ежели бы потребовались к армии, продовольствие их должно лежать на попечении дворянских сословий тех губерний, из коих ополчении составлены, и разве тогда только принять их можно на общее с армиею от казны продовольствие, когда поступят в состав действующих армий. Сообщаю мнение сие вашему сиятельству для представления оного на высочайшее усмотрение, употребляя просьбу мою о том, какое последует разрешение, дать прямо от себя предписании ваши г.г. губернаторам, а меня почтить вашим уведомлением; до того же времени, дабы люди в ополчениях не оставались без пропитания, я предписываю губернаторам продовольствие оных распорядить теми же самыми мерами, какие до сего по высочайшим повелениям были употребляемы.

Имею честь быть с совершенным почтением и преданностию вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Г.-Кутузов".

Далее следовали бумаги более приятственные.

По армии издал приказ, призванный поднять более дух ея:

"N57 Главная квартира г. Ельня

Неприятель, продолжая свое отступление, претерпевает на каждом шагу сильный урон, наносимый ему авангардами нашими. Потеря его от Москвы по сие время неисчислима. Ежедневно бросает он всех своих усталых, больных и раненых, зарывает и потопляет орудия; сжигает обозы и все тягости. В разных атаках и в сражениях под Вязьмою и Дорогобужем взято знамен 5, орудий 26, более 3000 пленных, в том числе два генерала, три полковника, более 30 офицеров; убитыми со стороны неприятеля и ранеными 10 000.

Генерал от кавалерии граф Витгенштейн взял приступом город Полоцк и, разбив совершенно неприятельской корпус маршала Сен-Сира, преследует его. В сражении при Полоцке и после оного взято в плен 45 штаб- и обер-офицеров, до 2000 пленных, одна пушка, множество зарядных ящиков. В самом Полоцке достались победителям знатные запасы провианта. Корпус генерал-лейтенанта графа Штейнгеля, равномерно поражая и преследуя неприятеля, взял, кроме довольного числа пленных, 22 знамя всех баварских полков, 6 пушек и казну денежную. Отряд армии адмирала Чичагова, войдя в герцогство Варшавское, собрал сильную контрибуцию и нанес ужас самой Варшаве, приближась за 6 миль к сему городу. О каковых успехах оружия нашего извещаю все предводительствуемые мною войски.

По представлению полковника князя Кудашева за отличие, оказанное в сражении 13-го числа настоящего месяца противу французских войск при Боровске, находившиеся в отряде его Татарского уланского полка ротмистр Рымленген и казачьего Жирова полка есаул Агапов награждаются орденом святого Владимира 4-й степени с бантом, а Донской артиллерии роты Суворова юнкер Богальский производится в прапорщики.

Инженер-подпоручик военных сообщений граф Сивере за отличия производится в поручики.

Князь Г.-Кутузов".

Направил ряд бумаг царю.

"Главная квартира город Ельня

Когда неприятель из Малого Ярославца ретировался к Вязьме по Большой Смоленской дороге, тогда генерал Платов преследовал его по оной. Между тем 22 числа октября генерал от инфантерии Милорадович, следуя с вверенным ему авангардом, состоящим из 5-ти дивизий 2-го, 4-го и 7-го корпусов пехоты, из 2-го, 3-го и 4-го кавалерийских корпусов, из 5-ти казачьих полков, из двух с половиною батарейных, четырех легких и двух с половиною конных рот артиллерии, фланговым маршем по левую сторону помянутой дороги, поравнялся с неприятелем у села Максимова, мгновенно и столь быстро атаковал его кавалериею и конною артиллериею, что, не дав времени выстроиться, разрезал корпус вице-короля италианского, занял Большую дорогу и, преследуя разрезанные колонны неприятельские, бежавшие в страшном беспорядке, кавалериею и сильным огнем батарей почти все оные истребили.

Но в это время выжидавшие корпуса в числе 40 000 Нея и Давута, расположенные en echellons, устроясь в боевой порядок, атаковали наши войски на всей линии, обходя левый фланг. Заметя сие, генерал Милорадович оставил за собою принца Виртембергского и, подкрепив его 23-ю дивизиею, с остальными войсками стремительно атаковал подвигавшегося вперед неприятеля, обошед совершенно левый его фланг, каковым движением соединясь с передовыми войсками генерала Платова, невзирая на упорнейшее сопротивление, неприятель был сбит, обращен в бегство и преследован несколько верст.

Немного не доходя до города Вязьмы, неприятель покусился было еще раз остановить нас, заняв весьма выгодную позицию. После продолжавшейся более часа сильной с обеих сторон канонады неприятель атаковал пехотою наши батареи; но сильным картечным огнем оных, корпусами графа Остермана и князя Долгорукого 2-го вторично был опрокинут и преследован до самого города Вязьмы, где, употребив последние усилия к удержанию нашего стремления, был сильно и мужественно атакован на штыки дивизиями генерал-майоров Чоглокова и Паскевича и выбит из города, которого улицы завалены были неприятельскими трупами. Генерал Уваров, прибыв с кирасирскими полками, лейб-гвардии Уланским и Тульскими казачьими, способствовал к довершению победы.

Сражение продолжалось от 6 часов утра до 7 часов вечера. Потеря неприятеля вообще чрезвычайна. Число пленных простирается свыше 2000 человек, между коими находятся: генерал Пеллетье, три полковника и 30 офицеров, по словам коих неприятель потерял убитыми более 7000. С нашей стороны убито не более 800 человек и до 1000 раненых. Неприятель на ретираде своей подрывает пороховые ящики и лафеты, с коих, вероятно, орудия сняты и зарыты, ибо одно из них найдено в воде; все сие подтверждает великость потери его в сем сражении.

Отбитое у неприятеля в сражении у города Вязьмы генералом Платовым знамя (о котором имел я щастие всеподданнейше с последним курьером вашему императорскому величеству донести) с гвардии порутчиком Гурьевым повергаю. Примечательно при сем случае то, что сие знамя принадлежало 7-му егерскому французскому полку, которого знамена 1-го и 2-го баталионов имел я щастие в недавне пред сим всеподданнейше представить, и сей 3-й баталион, будучи нами преследуем, имел ту же участь.

Полки генерала Платова, преследуя 23-го числа неприятеля от Вязьмы к Дорогобужу, напали на французские конной гвардии полки, из коих разбили несколько эскадронов, до 300 человек взяли в плен и отбили 3 пушки; взятые же притом два штандарта 2~го гвардейского полка копейщиков (lanciers) у сего также повергаются. Сверх того, по приближении к войскам генерала Платова авангарда генерала Милорадовича за Вязьмою в 30 верстах неприятель был потеснен весьма сильно от селения Семлево и бросил одну пушку.

Вслед за сим буду иметь щастие повергнуть отличившихся монаршему воззрению; теперь же осмеливаюсь ходатайствовать о производстве есаула Платова 7-го в войсковые старшины, как офицера, неоднократно отличившегося в бывших казацких делах.

За сим авангард генерала Милорадовича следует по Большой дороге за неприятелем. Генерал Платов с полками вперед от Большой дороги направо, стараясь поражать ретирующегося неприятеля в голове, имея особенные команды на фланге неприятельском с обязанностию препятствовать неприятелю фуражировать и зажигать деревни. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов с левого фланга неприятельского последовал к переправе чрез Днепр, что при Соловьеве, и стараться будет затруднить его переправу. Армия, следуя проселочными дорогами, сего дня ночевала в городе Ельне.

Сверх того, генерал Милорадович рапортом своим от 26 октября доносит, что он, преследуя неприятеля, ретировавшегося к Дорогобужу, не позволил ему построить другого моста при переправе чрез реку Осму, отчего неприятель много потопил людей, бросил в воду орудии и оставил множество обозов. Настигнув же неприятеля у города, генерал Милорадович имел сражение, которое продолжалось два часа, и, наконец, несмотря на выгоднейшее положение со стороны неприятеля, войски наши принудили его оставить город; причем отбиты 4 пушки, в плен взяты один офицер и до 600 нижних чинов.

При сем имею щастие поднесть в оригинале рапорты генералов: Милорадовича, Платова и Уварова.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Ему же:

"N 364 Главная квартира г. Ельня

Велик Бог, всемилостивейший государь! Припадая вновь к стопам вашего императорского величества, поздравляю вновь с победою! Сей час получаю рапорт, которой в оригинале при сем следует: совершенное разбитие 4-го корпуса французского под командою вице-короля италийского, однех пленных 3000, множество убитых, 62 пушки со всею упряжью и ящиками.

Казаки делают чудеса, бьют на артиллерию и пехотные колонны. Есть надежда, что малые остатки сего корпуса истреблены будут до Духовщины.

Несколько дней тому назад, что все французы, в плен получаемые, неотступно просят о принятии их в российскую службу, даже вчерашнего числа италианской гвардии 15 офицеров приступило с тою же просьбою, говоря, что нет выше чести, как носить российский мундир.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов

Осмелюсь поручить высочайшей милости вашего императорского величества ротмистра Апраксина.

Князь Г.-Кутузов".

Это было как раз по получении мною рапорта от Платова:

"Имею долг и щастие поздравить Вашу Светлость с победою, и с победою редкою над неприятелем.

После отправления вчерашнего донесения моего Вашей Светлости, следовал я по предписанию Вашему с правой стороны большой Смоленской дороги, лежащей из Дорогобужа на Смоленск, чтобы предупредить головы колонн неприятельских, поражать его, не допускать фуражировать и зажигать селений наших.

Я Вашей Светлости донес, что следую на Соловьево, не полагая, чтобы найти неприятеля на Духовщинской дороге; но вчерашнего дня 26 октября нашед неприятельский корпус Вице-Короля Италийского Евгения, ретирующийся по дороге от Дорогобужа к Духовщине, с помощью Божиею ударил на него и разрезал на две части.

Часть потянулась к Духовщине, а другая обратившись к Дорогобужу в крайнем беспорядке, разсыпалась по разным местам. Но нынешнего дня разными проселочными дорогами соединилась с той частью, которая пошла на Духовщину.

Сего дня 27 октября, не смотря на продолжавшуюся ненастную погоду, опять ударил я на неприятеля, лишь только его нашел, и разбил оного совершенно.

В сии два дня неприятель потерял множество убитыми, в том числе есть и Генералы, что доказывают доставленные ко мне знаки их. В плен взято до трех тысяч человек, в том числе есть полковые начальники, Штаб и Обер-Офицеры. Казаки брали в плен мало, а более кололи.

Отбито с бою шестьдесят две пушки, а быть может и более, ибо верного счету сделать им еще не успел. Найдутся и знамена, но теперь за скоростью еще не представлены ко мне.

О убитых же и раненых с нашей стороны я не доношу, а по благости Божией, оных не так много.

Для поражения остатков разбитого неприятельского корпуса, потянувшегося в крайнем беспорядке к Духовщине, следуют полки со мною. Есть надежда, что весь он истреблен будет, и ежели Бог поможет, то и Вице-Король Евгений не избежит плена, который и вчерашнего числа, как пленные показывают, был подле разбитых колонн его.

С правой стороны моей у города Духовщины Генерал-Майор Иловайский 12 с бригадою его, также поразил сильно неприятеля: взял в плен неприятельского Генерала, начальника Главного Штаба всех армий, Сансона и более пяти сот человек разных чинов.

Для преследования неприятеля по Смоленской дороге, по повелению Вашей Светлости, послал я пять полков с Генерал-Майором Грековым 1, а сам с остальными полками поспешаю к Духовщине, чтобы совершенно поразить остатки сего неприятельского корпуса, и потом по воле Вашей Светлости приму направление налево от Духовщины прямо на Смоленскую большую дорогу к переправе у Соловьево, чтобы и там сделать поражение неприятелю в голове или середине колонн его; а между тем буду наблюдать и те его войска, которые потянутся от Духовщины, а равно и по дороге на Смоленск.

Заключаю мое донесение тем, что дело идет очень хорошо, надобно только поспешать за неприятелем".

Ах, как славно всё совпало! Прошение моё о титле Матвею Ивановичу да с победою сей славною! Невольно получилось, а то и приятно: будет атаман думать, что я не только строгим быть умею, но и награждаю за заслуги щедро!

Написал несколько писем с объяснением действий моих за прошедшие недели. В журнале этом излагал я их уже, так что просто прилагаю копии с них, дабы неким приложением официальным к подлинным мыслям моим служили они.

Полтавскому губернскому предводителю дворянства Трощинскому:

"Ельня

Милостивый государь мой Дмитрий Прокофьевич!

Приятно мне по душевному к вам расположению известить вас о счастливом обороте военных действий, возымевших с некоторого времени.

Тягостно мне было оставлять Москву, но и дать сражение находил я, в случае неудачи, неразлучным, может быть, с окончанием кампании, -- почему предпочел оставить ее, и вместе с тем, обратясь к коммуникационным дорогам неприятеля со всеми силами и заняв легкими силами все окрестности Москвы до того, что неприятель не имел никакого продовольствия, кроме малых остатков в городе, укрепил большую нашу армию в лагере, беспрерывно изнуряя неприятельскую партизанами своими; наконец, атаковал авангард, состоящий из 50-тысячной армии под командою короля неаполитанского и, разбив его, где взято 37 пушек, заставил неприятеля оставить Москву.

Наполеон с изнуренным своим войском искал прорваться через Калугу в защищаемые столь горячо мною губернии, как-то: Тульскую, Орловскую, Полтавскую и Черниговскую. Он бросился со всеми силами своими чрез Боровск к Малому Ярославцу, где, будучи предупрежден мною, -- дрался с самою жестокостию, но, будучи семь раз выбит из города, принужден был отступить и взять направление свое через Медынь к Можайску на Смоленскую дорогу. На всяком шагу его он был предупрежден авангардом нашим и казачьими полками.

Потеря неприятеля с выступления его из Москвы и после сражений при Малом Ярославце и Вязьме становится невероятною; сверх того, с разными стычками потерял он убитыми, конечно, более 20 000, пленных одних за 10 000, и истреблено у него несказанное число зарядных ящиков, обозов и лошадей. Взятые во все сие время у французской армии 150 пушек будут служить памятником потомкам нашим.

Я нахожусь теперь в Ельне и уверен, что бегущий неприятель не посмеет более кинуться в полуденные губернии наши. Авангард мой беспрестанно преследует его и, дойдя до Соловьевой переправы у Днепра, следовать будет так, как и вся армия, фланговым маршем к Смоленску, где если бы вздумал неприятель и остановиться, то получит, конечно, такое же возмездие, как и в столице нашей. Я уповаю во всяком роде успеха, ибо русский Бог велик.

С совершенным почтением и преданностью пребываю, милостивый государь мой, вашего высокопревосходительства верный и покорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов

P. S. Сию минуту получаю известие от генерала Платова, который, преследуя неприятеля, разрезав 4-й корпус под командою вице-короля италианского, истребил совершенно, взял в плен 3000 чел. италианской гвардии, офицеров и несколько генералов, между коими помощник принца Бертье генерал Сансон, 15 гвардии офицеров и 62 орудия. Пленные французы, даже и упомянутые офицеры, просят о принятии их в нашу службу, признавая, что высочайшая честь ныне есть носить русский мундир.

Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!"

Написал на радостях и Катиньке:

"Город Ельня

Я, мой друг, хотя и здоров, но от устали припадки, например: от поясницы разогнуться не могу, от той же причины и голова временем болит.

По сю пору французы еще все бегут неслыханным образом, уже более трехсот верст, и какие ужасы с ими происходят. Это участь моя, чтобы видеть неприятеля без пропитания, питающегося дохлыми лошадьми, без соли и хлеба. Турецкие пленные извлекали часто мои слезы, об французах хотя и не плачу, но не люблю видеть этой картины. Вчерась нашли в лесу двух, которые жарят и едят третьего своего товарища. А что с ими делают мужики! Кланяйся всем. Об Беннигсене говорить не хочется, он глупой и злой человек. Уверили его такие же простяки, которые при нем, что он может испортить меня у государя и будет командовать всем; он, я думаю, скоро поедет.

Детям благословение.

Верный друг Михайла Г.-Кутузов".

Надо бы о Беннигсене сказать, но пока не хочу. Противно в день такой. Да он и сам унимается, видя, что и без его обойтиться можно, но все бы лучше услать его. Что и сделаю непременно, пусть только повод даст. Ежели уж я противу интриг его усидел, когда в слабости и позоре по оставлении Москвы находился, - так уж тем паче перемогу укусы его на верху славы и победы пребывая.

Вот только второго такого же всё пинать приходится - это уже ежедневною традициею стало: уговаривать Чичагова продвинуться на место, его армии приуготовленное в замысле общем:

"N 359 Ельня

Милостивый государь мой Павел Васильевич!

Главная армия не перестает преследовать неприятеля, которого ариергард 26 октября, приближаясь к Дорогобужу, был опять сильно поражен нашим авангардом; при сем случае взято более 600 человек в плен и 6 орудий. Расстройство и неповиновение в рядах неприятельских распространилось до такой степени, что нижние чины начальникам своим почти не повинуются. Таковое положение неприятеля при общем содействии наших армий к одной цели подало бы нам способы к совершенному его истреблению. Я, не зная верного назначения корпуса генерал- лейтенанта Эртеля, предлагаю вашему высокопревосходительству, не угодно ли будет его командировать к крепости Бобруйску, где оный положением своим прикроет совершенно Черниговскую губернию и сохранит удобность по мере вступления Главной армии нашей в Минскую губернию двинуться по обстоятельствам к Минску или к Несвижу. Впротчем, естли ваше высокопревосходительство дали ему уже какое направление, в таком случае пусть действует он сходно вашему предписанию.

Генерал-фельдмаршал князь Г.-Кутузов

Пред самым отправлением курьера получено известие от генерала Платова, что 27-го числа казаки, нагнав бегущего неприятеля на Духовской дороге, разбили 4-й его корпус и взяли в плен генерала Сансона и 3500 нижних чинов, и отбито 621 орудия. Неприятель бежит в величайшем беспорядке. Его положение до такой степени бедственно, что даже пленные офицеры просят о принятии их в российскую службу.

Чтоб пользоваться сими обстоятельствами, видя отдаленность, в которой ваше высокопревосходительство находитесь, и дабы не потерять времени в переписке, я предписал генерал-лейтенанту Эртелю, естли он от вас не имеет особенного назначения, следовать с корпусом к Бобруйску.

Князь Г.-Кутузов".

Кстати, о пленных. Приходится и тут некие вопросы решать, коих ранее и не придумать было; но теперь за множеством попавших в наши руки неприятелей надобно и таковые решения принимать, коих пример я к журналу сему прилагаю в виде письма моего к князю Горчакову:

"Получив отношение вашего сиятельства N 792 об отправлении пленных из поляков на Кавказскую линию, а пиемонтцов в Одессу, я поспешаю сообщить вам мое мнение о гишпанцах и португальцах, которые до сих пор отправлялись чрез Санкт- Петербург.

Ваше сиятельство, конечно, согласитесь со мною, что с переменою настоящих обстоятельств и с отдалением армии от Москвы для нас гораздо будет удобнее отправлять пленных гишпанцов и португальцов в Одессу, нежели в С.-Петербург, ибо кроме того, что сим сокращается их путь, нам более представляется здесь способов препровождать их в Одесской порт, откуда уже оне на аглинских кораблях будут доставляться в их отечество.

По сему уважению я приказал начальникам предводительствуемых мною армий и отрядов, чтобы оне при отправлении пленных означали всегда особо поляков и особо пиемонтцов, португальцов и гишпанцов, а ваше сиятельство покорно прошу дать г.г. гражданским губернаторам особые от себя предписании, чтобы оне гишпанцов и португальцов отправляли уже не в С.-Петербург, но уже в Одессу".

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. К сему присовокупить можно анекдот занимательный, коий, вероятно, только в войну нынешнюю случиться мог. Сего дни предпринял я меры, так сказать, дипломатически, дабы вызволить из плена удальца нашего барона Винценгероде и сына Марии Алексеевны. О сём доложил императору, зане тот отдельно интересовался сим вопросом:

"N 295 Главная квартира деревня Силенки

Вашему императорскому величеству всеподданнейше при сем представляю в подлиннике рапорт генерал-майора Иловайского 4-го, из которого высочайше усмотреть изволите, что генерал-адъютант граф Винценгероде неимоверною неосторожностию имел нещастие быть захвачену в плен. От прибывших из Москвы после сего приключения я узнал, что будто бы он, без всякого знака парламентера проехав скрытый в домах французской караул, был оным от наших войск отрезан. Сей неприятный случай затрудняет меня тем более, что граф Винценгероде вестфальский подданный, и я опасаюсь, чтоб по установлению французского правительства не было ему причинимо чего-либо, унижающего достоинство российского генерала.

Между тем отряд, находившийся в его команде, я поручил генерал-адъютанту графу Сен-Приесту и при отправлении дал ему наставление действовать быстро в тылу и фланге неприятеля.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Император принял участие в этом вопросе. Ответные меры были предписаны самые решительные: получил я рескрипт с предписанием потребовать его возвращения как парламентёра. В случае же, если барон Винценгероде будет считаться пленным, то обменять его на французского генерала Ферье. Если же удалец наш немецкий будет убит французами, то расстрелять Ферье.

Ныне же я ответствовал тако:

"По высочайшему вашего императорского величества повелению в рассуждении генерал-адъютанта барона Винценгероде и ротмистра Нарышкина принял я первую мне предписанную меру, потребовав их назад как парламентеров, что ваше императорское величество из приложенной здесь копии с письма дежурного генерала Коновницына усмотреть изволите. Буде отзыв со стороны французов на сие мое требование последует неудовлетворительный, то я им предложу обмен на генерала Ферье, которого они прежде размен желали, а буде и сие не будет успешно, то объявляю им решительные меры, мне вашим величеством высочайше предписанные.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Тут же письмо Коновницына маршалу Бертье по этому поводу:

"Князь!

Мое обращение к вашей светлости основывается на правах и обычаях войны, и я нисколько не сомневаюсь в его успехе.

10/22 числа сего месяца граф Винценгероде, генерал-адъютант его императорского величества моего августейшего государя, следуя в сопровождении казачьего офицера и трубача, подъехал к предместию Москвы, именуемому Тверской, и, несмотря на то, что он, собственноручно махая платком, делал знаки, указывающие на звание парламентера, был окружен гвардейским пикетом и задержан как военнопленный. Капитана от кавалерии Льва Нарышкина, сопровождавшего генерала в качестве ординарца, постигла та же участь.

Чтобы трубач и три офицера с саблями в ножнах, приближаясь к предместию города, занятого, как им было известно, неприятелем, могли иметь какие-нибудь другие намерения, кроме самых миролюбивых, в этом вряд ли кто-нибудь может усомниться, а потому достаточно, мне кажется, известить об этом факте вашу светлость, чтобы вы немедленно пожелали приказать исправить положение и освободить как графа Винценгероде, так и капитана Льва Нарышкина; сие, несомненно, и последует после вашей резолюции по этому поводу.

Я имею честь заявить этот протест вашей светлости по высочайшему повелению и заверяю вас в том, что и с нашей стороны последует такое же решение во всех случаях, которые могут иметь малейшее сходство с тем, о котором я вам сообщаю.

Имею честь выразить вам, ваша светлость, свое уважение..." и проч.

Но что амюзантно оказалось: именно в самый сей день Винценгероде был из плена освобождён в результате презабавнейшего стечения обстоятельств! Фердинанда Фёдоровича и Лёвушку Нарышкина довезли до Минска под усиленным конвоем. Здесь же решили, что наша армия далеко ещё, а посему отправили целую команду пленных наших (среди коих, в частности ещё был и генерал-майор Свечин 3-й) далее под охраною трёх лишь жандармов. В силу рокового для жандармов сих стечения обстоятельств путь их пересёкся с дорогою отряда под командованием флигель-адъютанта полковника Чернышёва, коий отправлен был для обеспечения связи между армиею Чичагова и корпусом Витгенштейна. И вот уже за Минском Винценгероде вдруг увидел казака из партии Чернышёва (полка Пантелеева) и закричал: "Я русский генерал!" К счастью, казак услышал и понял правильно сии три слова, ибо вестфалец наш не так чтобы хорошо владел языком русским. Вскоре вернулся он с одиннадцатью своими товарищами и освободил пленных (к перечисленным героям нашим ещё и есаула Князева и комиссионера Полутова), заодно забрав с собою и трёх жандармов!

Сие доложено было позднее в рапорте самого полковника Чернышёва.

Такие вот превратности войны - непонятно, в чью пользу и на чьё горе обращаемые в чудесных обстоятельствах нынешних!

10 ноября. Армия выступила из Ельни на Рославльскую дорогу.

Когда вчерась Юрковский был отозван к Милорадовичу, он поручил полковнику Карпенкову продолжать преследование неприятеля. В распоряжение Карпенкова были отряжены: 1-й егерский, Московский драгунский и один казачий полки, с 4-мя орудиями. В тот же день Карпенков подошёл к Соловьёву. Здесь неприятель, переправившись через реку, разбирал мост. Карпенков выслал вперёд отборных стрелков, которые, сбив передовые посты, рассыпались и открыли огонь, препятствуя разборке моста; с той же целью была открыта пальба из 4 орудий. Но неприятель, устроив укрепленье, с упорным мужеством отражал нападение все время, пока не уничтожил мост. Утром же сего дня наш отряд перебрался через Днепр по тонкому льду, и нашёл на другом берегу 12 орудий и огромный обоз, переполненный всяким добром, кроме - досадно! - съестных припасов. За Соловьёвым Карпенков соединился с партией Грекова и пошёл с ним к Валутиной Горе, откуда ему надлежало, согласно полученному распоряжению, присоединиться к Платову.

Прибыл в Чашники к Витгенштейну полковник Чернышёв, пройдя в 4 дня более 400 вёрст.

Я же с радостию издал новый приказ, в коем довёл до храбрых солдат наших о новых успехах русской армии:

"N 58 Главная квартира г. Ельня

Генерал от кавалерии Платов 26-го и 27-го чисел сего месяца, сделав двукратное нападение на корпус вице-короля италианского, следовавший по дороге от Дорогобужа к Духовщине, разбил оной совершенно, взял 62 пушки и более 3500 человек пленных. По страшному замешательству, в каковой приведен был неприятель нечаянною на него атакою, продолжается по сие время поражение рассеявшихся сил его. Генерал от кавалерии Платов полагает число убитых чрезвычайно великим и уверен, что, кроме взятых орудий, должны быть отбиты и знамена, коих не успели еще к нему доставить. Между пленными находится много вышних чиновников и начальник Главного штаба генерал-аншеф Сансон; сам вице-король италианский едва не был захвачен.

После таковых чрезвычайных успехов, одерживаемых нами ежедневно и повсюду над неприятелем, остается только быстро его преследовать, и тогда, может быть, земля русская, которую мечтал он поработить, усеется костьми его.

Итак, мы будем преследовать неутомимо. Настает зима, вьюга и морозы. Вам ли бояться их, дети севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости погод, ни злости врагов. Она есть надежная стена отечества, о которую все сокрушается. Вы будете уметь переносить и кратковременные недостатки, естли они случатся. Добрые солдаты отличаются твердостию и терпением, старые служивые дадут пример молодым. Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод и холод, когда дело шло о победе и о славе русского народа. Идем вперед: с нами Бог, пред нами разбитый неприятель; да будет за нами тишина и спокойствие.

Князь Г.-Кутузов".

Вот так и приходится - заглушать ропот тихий, от голода происходящий, громкими реляциями победными. И не поделать ничего: нельзя мне отстать от Наполеона ради того, чтобы тылы подтянуть! Утешаться одним остаётся: что французам ещё хуже приходится.

Но по-прежнему бьюсь с продовольственным положением тяжким. Вновь Ланскому - он мне уже снится, ей-ей! -

"В рапорте от 28 октября N 1529 ваше превосходительство, показав предметы, которыми армия обеспечивается в ее продовольствии на предъидущее время, не объяснили того, до которого времени армия удовольствована наличными здесь припасами; равномерно не вижу я из сего рапорта и того, подоспеют ли отколь-либо транспорты с направляемым к армии продовольствием к тому времени, когда наличные здесь припасы израсходованы будут. А потому и не могу я сделать заключения ни о том, чтобы теперь армия имела достаточное продовольствие, ниже о том, чтобы обеспечивалось оное верно и надежно при дальнейшем ее вперед движении. Обстоятельство сие толико важно и столь близко сопряжено с военными операциями, что я вынуждаюсь вновь просить вас о доставлении ко мне самых аккуратных сведений о количестве наличных при армии припасов, о времени, по которое армия удовольствована, и как надолго станет наличных припасов, а затем к какому времени, хотя по примерным вашим соображениям, отколь и с каким чего количеством могут подойти транспорты. Между тем ваше превосходительство, зная, коль необходимы самые верные и надежные способы к безостановочному продовольствию армии и что от сего непосредственно зависят успехи нашего оружия, обязываетесь должностию, высочайше на вас возложенною, усугубить ваше попечение и употребить все, какие придумать только можно, меры, дабы отнюдь не встретилось недостатка в продовольствии армии, ибо в таком случае крайность заставит прекратить преследование бегущего и расстроенного неприятеля к неизъяснимому вреду государства".

Вот так уже угрожать приходится! И кто кому! - русский фельдмаршал хотя и высокопоставленному, но чиновнику провиантскому! Не хуже ли чиновники наши самого Наполеона?

Посему напрямую уж сношаюсь с гражданскими губернаторами по сему вопросу:

"Господину тульскому гражданскому губернатору.

Сего месяца 17 числа предписано от меня главнокомандующему по части продовольствия армии г. сенатору Ланскому из известного вашему превосходительству пожертвования тульским дворянством сухарей составить в Юхнове и Мосальске 10-дневной запас провианта по числу всей армии, с тем чтобы по сношению его, г. Ланского, с вами сухари в Юхнове и Мосальске доставлены были теми самыми подводами, которые должны быть наряжены для своза оных сухарей по прежнему моему назначению в Алексин, Одоев и Крапивну; достальное ж за тем количество впредь до времени оставить в Алексине, Одоеве и Крапивне; но как по теперешнему роду военных операций необходимо нужно, чтобы и сия остальная часть сухарей обращена была на настоящее продовольствие армии в том уважении, что армия проходить будет за бегущим неприятелем такими местами, которые им совершенно разорены и где всех родов продукты без малейшего остатка истреблены, почему прошу ваше превосходительство, распорядив доставление в Юхнов и Мосальск на 10-дневной в каждом месте запас, в одно и то же время все остальные за тем сухари отправлять на подводах обывательских к армии тем самым трактом, где будет проходить армия, и с такою поспешностию, чтобы транспорты непременно и как возможно скорее достигали армии один за другим непрерывно. Поелику же дворянством пожертвованы одни сухари без круп, которые неминуемо потребны нашим солдатам, то препорцию круп на все число сухарей собрать от обывателей хотя под квитанции с заплатой впредь от казны, чего крупа будет стоить. И отправление сухарей в Юхнов и Мосальск, так и вслед за армиею делать с препорциею крупы, не останавливая, впрочем, отправлять сухарей и прежде, ежели бы сбор круп в скорости не мог быть произведен, а отправляя безостановочно хотя одни сухари, впоследствии доставлять и крупу.

Мне известна тягость для обывателей в сей повинности, но она требуется государственной нуждой и непосредственно для благосостояния отечества, а потому, какие бы не встретились затруднения, их должно преодолеть, ибо одно точное и непременное по сему исполнение может преподать средство к нанесению вреда бегущему и армиею нашею преследуемому неприятелю.

Каким успехом сопровождаться будут распоряжения ваши, прошу давать мне знать каждую неделю два раза".

Далее испрашивал сего дни наград для лучших офицеров моих.

Карлуше Толю:

"Главная квартира город Ельня

Исправляющий должность генерал-квартирмейстера полковник Толь неустрашимостию своею, с каковою вдавался в опасности во многих делах, заслуживает отличия храброго и отважного офицера. Благоразумными же распоряжениями и отличною деятельностию в исправлении должности, на него возложенной, водворил благотворнейшее устройство по своей части; сверх того все его виды, мнения и предположения, внушаемые чистым усердием и отменными дарованиями, столь полезны и согласны с обстоятельствами, что я к нему возымел совершенную доверенность. Побуждаемый справедливостию, осмеливаюсь испрашивать у вашего императорского величества ему орден св. Георгия 4-го класса и чин генерал-майора с утверждением его в звании генерал-квартирмейстера по здешней армии. Первое послужило бы ему к усугублению его усердия и к возвышению известных вашему императорскому величеству его способностей, а последнее для пользы армии.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Николеньке Кудашеву:

"Главная квартира Ельня

Не желал бы я никак представлять вашему императорскому величеству о полковнике князе Кудашеве, будучи связан с ним свойством, но, получа о нем представления от генералов Беннигсена за Бородинское дело и Милорадовича за дело, бывшее 17 октября, нахожусь в необходимости оные вашему величеству в оригинале представить; прочая же его служба, яко партизана, видна из журналов, что он с двумя казачьими полками в течение 8-ми дней очистил весь Серпуховский уезд от неприятеля и восстановил в оном спокойствие; взял 470 человек в плен, схватил курьеров, штаб- и обер-офицеров с нужнейшими для нашей армии сведениями, коими я руководствовался в движениях оной. Во время же сражения 6-го числа, быв в тылу, взял в плен 200 человек и первый дал нам знать об отступлении неприятеля, доставив приказ Давуста к генералу Даржану, и бросясь настигать неприятеля к Боровску, взял множество обозов, артиллерийских ящиков, и около 700 пленных.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Ещё для партизан добрых:

"Ельня

С партиею полковника князя Кудашева были посланы мною два находящихся при мне адъютанта: Украинского пехотного полка капитан Кожухов и лейб-гвардии Егерского полка порутчик Панкратьев, из коих первый, быв послан с 80-ю казаками в средине неприятельской армии, взял в плен четырех офицеров, между коими находится принца Гекмюля дежурный капитан Вильен с интересными депешами; им же взято до двухсот пленных; сверх того, во многих случаях отличил он себя храбростию, почему всеподданнейше беру смелость испросить монаршей милости о переводе капитана Кожухова лейб-гвардии в Егерский полк тем же чином, а порутчика Панкратьева, как храброго офицера, о награждении золотою шпагою за храбрость.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Поскольку день выдался посвободнее прежних, отписал и дочке своей любимой письмо с рассказом о делах наших:

"Ельня

Милая Лизинька и с детьми, здравствуй!

Я очень утомил глаза и не могу писать больше. Поэтому за меня пишет Кудашев. Не подумай, однако, что глаза у меня болят, нет, но в связи со столькими приятными событиями, прошедшими со мною вчера, мне пришлось очень много читать и писать. Бонапарт, этот гордый завоеватель, этот современный Ахилл, этот бич рода человеческого, вернее сказать, бич Божий, бежит передо мной на протяжении трехсот верст, как школьник от своего учителя. Но довольно, боюсь возгордиться. Враг теряет бесконечное множество людей. Его солдаты и офицеры, даже генералы, как мне сказали вчера, принуждены есть мясо падших лошадей. Кто-то из моих генералов уверял, что видел двух несчастных, жаривших на огне куски их третьего товарища. Это заставляет содрогаться человеческую природу. Неужели такова моя несчастная судьба, что я должен заставлять есть лошадиное мясо сперва армию визиря, а теперь Наполеона и его армию? Этот факт, однако, если вдуматься и откинуть в сторону чувства генерала и государственного деятеля, оставив только человеческое чувство, приводит меня в содрогание. Я не раз плакал над судьбою турок, но признаюсь, что ни разу не плакал, ни одной слезы не пролил из-за французов!

Скажу тебе, моя дорогая дочка, коротко: со времени моей победы, от 6-го до вчерашнего дня, враг потерял более 160 пушек, за исключением тех, которые он принужден был бросить в Москве, и огромное количество людей. Последние дни пленные, попадающие в наши руки, настоятельно просятся на службу к нам. Еще вчера 14 офицеров из итальянской гвардии просили той же милости, заявляя, что единственная честь в настоящее время -- это носить русский мундир. Вчера Платов перебил у них много людей и взял свыше 3000 пленных. Между прочими генералами -- Сансон -- начальник штаба Бертье, а вице-король ускользнул только потому, что был очень плохо одет".

Далее личное, к войне не относящееся.

Орлова-Денисова отправил уже и на Оршанскую дорогу. Господи, какое же счастие Ты мне даровал на склоне лет моих!

11 ноября. В последние дни получаю из разных губерний сообщения, что с пленными французскими обходятся там плохо. Не токмо что почти и не кормят, заставляя их пропитание искать от милости обывателя, но и вовсе и того имущества лишают, что у них с собою остаётся. А уж какое там имущество - после бегства да хозяйственных рук казачьих? Но ведь и то!

Я уже своим писал, что по французам слёз проливать не хочу, как по туркам. По тем, правда, тоже не плакал, но признаться можно без стыда, что несчастья и страдания их не раз заставляли глаза мои увлажняться. К французам сочувствия не испытываю вовсе после того, как они себя в Москве вели, однако дело не в сочувствии. Есть, должны быть в обществе права человечества, а значит, и требования гуманности; и непременно необходимо соблюдать их хотя и к неприятелям. Надобно будет продиктовать письма по этому поводу да разослать по губернаторам с предостережением, дабы не запачкано было имя гордое россиянина - победителя армады Бонапартовой!

Да надо бы, что ли, гошпитали какие для них устроить, для французов, что от войск своих добились, да и бродят теперь неприкаянно по тылам нашим. Долго ли до греха? - и им ведь надобно пропитание, да и крестьян во искушение не вводить. А то ведь до чего доходит, доносили мне! - сбирают общины по копеечке, по алтыну в шапку, да выкупают пленных у казаков за рубль за человека, как говорят! А потом подвергают их мучительствам ужасным пред казнью, не менее мучительною. Вот ведь как преобразуется патриотическое чувство в сознании первобытном земледельца русского!

Надобно будет озаботиться пресечением деяний таковых; французы показывали мало человечества при наступлении своём, ещё меньше показывают при отступлении - но сие не повод ещё им в том уподобляться!

Но и нашим продовольствием по-прежнему озабочен я сверх меры! И мы ведь теряем людей понапрасну из-за отчаянного и нашего положения с питанием солдатским! Посему вновь принуждены мы обращаться к обывателю; а где сие, там и злоупотребления случаются. Так что издал на сей предмет приказ отдельный:

"N 59 Главная квартира деревня Балтутино

При настоящем быстром движении армии заготовленной для мясной порции рогатой скот при всем старании к скорейшему сгону его никак не может настигать армию, а потому, чтоб люди на то время, когда бы не было отпущено мясной порции, не нуждались пищею, предписывается всем г.г. корпусным и протчим воинским начальникам для мясной по существующему положению порции требовать рогатой скот от селений, около коих проходит армия, под квитанции, с сохранением по всей возможности порядка и без малейшего притеснения жителям".

Тако ж губернаторов прошу ускорить доставление к армии вина, зане несколько уже времени при наступивших зимних стужах и больших переходах армии не отпускается аккуратно винная порция.

Известия из армейских отрядов наших радуют. Вице-король Евгений выступил к Смоленску, не пробившись через Духовщину, доносит Платов. Сей же преследует вице-короля, захватил ещё 2 орудия и много пленных.

И паки подумалось: а вот же он и есть - пример тому, что николи не мог Наполеон помыслить о том, чтобы, оставя Москву, двинуться на Петербург! Пусть и вице-короля не вся армия французская - так ведь и корпус Платова не вся наша армия! А остальное - всё так же: пошёл неприятель на северо-восток - и тут же вцепились в тылы его молодцы русские! И даже без большого регулярного сражения настолько мешают управляться с войском, что ни переправы навести времени не дают, ни бивуака спокойно устроить, ни даже манёвр удачный сделать, ибо стеснены войски в движениях своих нашим отрядом! А эти простецы петербургские, с царём в голове, всё боялись обращения на них Бонапартова!

Летучий отряд генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова у села Пронино захватил множество неприятельских артиллерийских депо и обоз с продовольствием, что премного радует меня!

Смоленское ополчение под начальством генерал-лейтенанта Лебедева отправилось из Ельни к Дорогобужу ради водворения порядка.

Генерал-адъютант маркиз Паулуччи сменил в Риге генерал-лейтенанта Эссена 1-го, сего неудачника, зазря зажёгшего город свой!

Сакен, следуя на Рудню и Порозов, настиг Ренье. Более пока не известно ничего.

Вновь прилагаю выписки из журнала военных действий:

"ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ С 27 ПО 30 ОКТЯБРЯ 1812 г.*

Дополнение к 27-му числу октября. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов, нападая на сильные неприятельские партии, отряжаемые для фуражирования, истребил до 200 и взял в плен 126 человек, причем достались в добычу 22 повозки с запасами разного рода.

Генерал-лейтенант князь Голицын донес, что он 23-го числа с Владимирским ополчением прибыл в Москву.

Неприятель в поспешном отступлении из Москвы оставил, по донесению генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова, 40 пушек, 2 гаубицы, 204 ящика с зарядами, 54 роспусков с понтонами, 35 провиантских фур, 9 инструментальных повозок и 11 походных кузниц.

Октября 28-го. Генерал от кавалерии Платов рапортует от 26-го числа, что подполковник Андриянов 2-й с отрядом, открыв неприятеля при селении Базикове, идущего по дороге к Духовщине, быстро на него ударил и, расстроив совершенно, взял одно знамя, 175 человек и 5 артиллерийских ящиков с зарядами, кои, по неимению средств транспортировать, приказал взорвать на воздух.

Генерал Милорадович доносит от 25-го числа, что неприятель был преследован. пять верст за Болдин монастырь до сумерок, где наши передовые посты с кавалериею расположились. Неприятель подорвал 38 ящиков, не успевая их увозить.

По всей дороге разбросаны мертвые тела, множество слабых и умирающих от совершенного неимения продовольствия. В Болдинском монастыре неприятель сжег несколько своих лафетов и одну пушку бросил в колодезь.

Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов рапортует от 24-го числа что он, имея направление из деревни Колпита чрез село Волочок за Дорогобуж и проходя в близком расстоянии от гвардейского неприятельского лагеря, бывшего в селении Жашково, напал частию своего отряда, побил их более 200 человек и взял в плен одного офицера и 180 человек рядовых, из коих большая часть гвардейцев, причем досталось в добычу 30 повозок с провиантом, собранным ими по селениям.

Октября 29-го. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов рапортует от 27-го числа, что командированные от него полки для истребления Соловьевской переправы, не доходя оной, заметили движение неприятеля, несравненно в силах превосходнейшего; но, желая достигнуть своей цели, решительно ударили на неприятельской отряд, шедший впереди, и, рассеяв, отбили в виду всех войск 8 палуб с пушечными зарядами, одну большую фуру с солдатскими ранцами, 6 партикулярных повозок и 155 человек взяли в плен. Также доносит, что разными партиями захвачено в плен 102 человека.

Он же 28-го числа, узнав, что неприятель в числе 9 000 занимал Смоленскую дорогу, идущую от Ельни, будучи разделен на три части в селениях Язвине, Ляхове и Долгомостье, немедленно присоединился к партизанам, -- гвардии капитану Сеславину, артиллерии капитану Фигнеру и подполковнику Давыдову, которые находились уже в селении Дубасищах, и решился атаковать неприятеля, находящегося в селении Ляхове, которой, усмотрев сие движение, торопился занимать высоту; но, будучи сбит артиллериею, ретировался в деревню Ляхово. Отряды партизанов мгновенно окружили оную и по некотором сопротивлении принудили неприятеля положить ружье.

Между тем как граф Орлов-Денисов, усмотря шедшую из селения Долгомостья на подкрепление кавалерию, быстро на нее ударил и совершенно истребил. В сем деле взят бригадный генерал Ожеро, 60 штаб- и обер-офицеров и 2 000 человек рядовых.

Генерал Ожеро в разговоре показал, что корпус генерала Барогай-Гиллери, в котором он находился, имел секретное повеление открыть и устроить новую военную дорогу от города Ельни до города Калуги, что ясно доказывает намерение главной французской армии по выходе из Москвы следовать на Калугу и далее и чрез то овладеть изобильнейшими губерниями; в чем они и предупреждены были при Малом Ярославце и при Медыне.

Генерал Милорадович донес 27-го числа, что неприятель, будучи преследуем кавалерию от Дорогобужа до реки Ужи, потерял 3 пушки и 40 человек. А от 28-го числа, что генерал-майор Юрковский, преследовавший неприятеля легкими войсками до Соловьевой переправы за Днепр, отбил 18 пушек, 60 зарядных ящиков и 940 человек пленных.

Главная квартира армии в селении Балтутине.

Все пленные французские солдаты и офицеры единогласно утверждают, что подвоз продовольствия к ним в армию так пресечен был и недостаток столь был велик, что большая часть из них мясо упалых лошадей употребляли в пищу, а при преследовании многие наши чиновники были очевидцами как сии нещастные, будучи вынуждены голодом, трупы своих товарищей жарили и ели. Многие таковые случаи в сем совершенно удостоверили, да и сами пленные показывают то же, отчего в их армии болезни до того усилились, что вся дорога усеяна слабыми и умирающими.

В течение кампании, считая от Бородинского сражения с 26-го августа, взято у неприятеля: главною армиею в разных делах 209 пушек, генералом Тормасовым и генерал-лейтенантом графом Витгенштейном 29, всего 246 пушек.

В числе 209 пушек, Главной армиею приобретенных, щитаются и те 26, которые неприятель, бежа из Москвы, принужден был оставить. Сверх того нет никакого сомнения, что он немалое число оных потопил и зарыл в землю во время своего бегства, сие утверждают как пленные, так и крестьяне. Земские правительства озаботятся отысканием их".

По количеству пушек сведения верные: подготовили мне в штабе нашем записку соответствующую:

"В течение кампании, считая с Бородина, взято у неприятеля:

Пушки

В сражении при Бородине 8

Оставленных неприятельских в Москве 26

6 октября при разбитии неприятельской армии под командою короля неаполитанского в деревне Чернышне 37

Между Малым Ярославцем и Медынью 16

Генералом Платовым у Колоцкого монастыря 27

У Вязьмы им же 3

Генералом Милорадовичем . 2

Графом Денисовым-Орловым 1

У Дорогобужа г. Милорадовичем 6

Г.Платовым по Духовской дороге 62

У переправы чрез Днепр у Соловьева авангардом г.Милорадовича при преследовании генералом-майором Юрковским с взятыми накануне тремя 21

Итого 209"

Пушки эти распорядился отправить пока в Москву, на что Ермолову отдано поручение.

От Катиньки письмо пришло. Спрашивает, как дела с Беннигсеном обстоят. У меня ж о нём и мысли уже нет! Так что отписал, что интригана сего почти к себе не пускаю и скоро отправлю.

А вот об Наполеоне, об котором думаю часто, сами собою родилось таковое замечание, кое. Думаю, хорошо будет воспринято в обществе, когда Катинька расскажет о нём в салоне - а она уж непременно расскажет, знаю я её!

"Сегодни я много думал об Бонапарте, и вот что мне показалось. Если вдуматься и обсудить поведение Бонапарта, то станет очевидным, что он никогда не умел или никогда не думал о том, чтобы покорить судьбу. Наоборот, эта капризная женщина, увидев такое странное произведение, как этот человек, такую смесь различных пороков и мерзостей, из чистого каприза завладела им и начала водить на помочах, как ребенка. Но, увидев спустя много лет и его неблагодарность и как он дурно воспользовался ее покровительством, она тут же бросила его, сказав: "Фу, презренный! Вот старик, -- продолжала она, -- который всегда обожал наш пол, Боготворит его и сейчас, он никогда не был неблагодарным по отношению к нам и всегда любил угождать женщинам. И чтобы отдохнуть от всех тех ужасов, в которых я принимала участие, я хочу подать ему свою руку, хотя бы на некоторое время..."

А так и есть. И думал действительно о нём ныне много, ибо пришлось много лежать: поясница болит, спасу нет! На лошади ездить не могу, да хотя и на бричке от тряски немедля в спину вступает. Се потому, что сижу много, над бумагами согнувшись. Да возраст! Эх, возраст!

И думал именно о судьбе - отчего Фортуна, особа хотя ветренная, но пристрастная, так отвернулась от Наполеона? Оттого, что гордецом он излишним выступил, на Россию поднявшись? Или из-за того, что многие знаки судьбы игнорируя, столь далеко в страну нашу углубился? Или оттого, что яз, грешный, на пути у него стал? - а я ведь для него тоже известного рода знак судьбы, ибо я один, кажется, из генералов европейских, вполне его понимаю, отчего и побеждаю. Пусть нескромно сие; но само поведение его под Малоярославцем убеждает в том, что видит он, как заранее я все ему пути и манёвры пресекаю. И хотел бы извернуться он со всем блеском таланта ему присущему - ан нет для того пространства у него, старик Кутузов опять предугадал!

А тут и мысль о старике Кутузове напрашивается: а не судьба ли так всё содеяла, что полководца, царём ненавидимого, отправленного им в отставку фактическую, пожилого, больного, - сего генерала, по всем канонам машины государственной от дел всех до смерти отставленного, избирает некая воля народная из забвения вернуться и пойти спасать Отечество любезное? Оглядываясь на себя, - а к себе я строг - сказать могу уверенно, что при армии находясь, ни единой ошибки значимой не сделал; так что только закономерно нынешнее положение Наполеона отчаянное. Да, признаться можно: это я его к сему принудил. Как когда-то турок. Как когда-то принудил бы и его в 5-м году, не помешай мне Александр, - и не знала бы уж Европа бедствий нынешних! То, что бежит он теперь, как мальчишка - лишь следствие линии моей, кою я проводил упрямо, невзирая на окрики двора и интриги генеральские. Но вот то, что именно я оказался избранником для спасения Отечества, хотя уж и из списка боевых генералов фактически выключен был, - это ли не знак судьбы? Не знак ли судьбы, что ни Барклай, отступать готовый хоть до Нижнего Новгорода в угоду системе своей педантской, ни Багратион, который угробил бы армию нашу ещё под Смоленском в сражении безнадёжном, ни Беннигсен, доверенностью царя облечённый и тоже армию уничтоживший бы под Москвою, - никто из них не оказался во главе армии русской, в коей одной заключалось спасение Отечества? А оказался я. Тот единственный, кто умеет пусть не побеждать, но - но обыгрывать Наполеона!

Хотя... А что сейчас происходит? Не победа ли над сим Аттилою дней наших?

12 ноября. Ну, вот и свершилось дело ещё одно важное: авангард армии французской выступил из города Смоленска - как утверждают партизаны наши, - к Могилёву. Первыми двинулись корпуса Жюно и Понятовского; вице-король же только подошёл к Смоленску. Припасов он тут не найдёт, сие ясно; до сих пор итальянские части были наиболее боеспособными - теперь же, думаю, ждёт и их общая судьба армии Бонапартовой.

У нас же отряд Орлова-Денисова в селе Червонном настиг польскую дивизию генерала Зайончека и преследовал её по дороге к городу Красному. Отряд полковника Крыжановского в селе Княжево взял неприятельский магазин и неприятельский отряд из дивизии всё того же несчастного генерала Барагэ д'Ильера.

Генерал-майор князь Урусов привёл на соединение с армиею нашей 5 новосформированных пехотных полков, чему я очень рад.

Отряд генерал-майора Лидерса, прибывший из Молдавии через город Пинск, присоединился в Несвиже к 3-й Западной армии Чичагова.

Отправил я рапорт царю о захвате Ожеро в плен и о последних делах наших:

"Главная квартира село Лобково

После всеподданнейшего донесения моего пред сим неприятель, оставя город Дорогобуж, потянулся с частию своих войск по Духовской, а с другою по Смоленской дороге. Генерал от кавалерии Платов, пользуясь раздельным движением неприятеля, пошел по Духовской дороге, тогда когда генерал Милорадович легкими войсками своего авангарда гнал другую часть к Соловьевской переправе. На обеих сих дорогах неприятель был сильно поражен. О действиях генерала от кавалерии Платова имел я щастие в оригинале к вашему императорскому величеству представить рапорт его; легкие же войска авангарда генерала Милорадовича под командою генерал-майора Юрковского, гнав неприятеля к Соловьевой переправе, отбили 21 пушку и 940 пленных. Генерал-адъютант вашего императорского величества граф Орлов-Денисов, получив, в то время повеление прикрывать фланговое движение армии к городу Ельне, узнав, что довольно сильной неприятель расположен в деревне Ляхове и Язвине на дороге, ведущей из Ельны в Смоленск, присоединя к себе партизанов Фигнера, Сеславина и Давыдова и зайдя совершенно в тыл неприятеля, 28-го числа сделал нападение. Изумленный неприятель стал было защищаться, но удачное действие нашей артиллерии понудило его отступить в деревню Ляхову. В самое то время со стороны смоленской показалась кавалерия числом 2000 человек. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов с казачьими полками двинулся против него, оставя партизанам действовать противу скрывавшегося в помянутой деревне неприятеля, которому тем временем успели пресечь все пути к отступлению. В продолжении сражения с кавалериею происходили переговоры с окруженным неприятелем, который вскоре по предложению нашему согласился положить ружья, оставаясь при своем имуществе.

Победа сия тем более знаменита, что при оной еще в первый раз в продолжении нынешней кампании неприятельской корпус сдался нам.

Об отличившихся буду иметь щастие поднести вашему императорскому величеству список вслед за сим.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Принимаю участие в отличном генерале Тормасове: под реляции победные попросил для него награду, ибо понимаю чувства его, что заставили его отдать армию, в порядке и устройстве бывшую, а нового назначения, заслугам соответствующего, не дали:

"Село Лобково

Всемилостивейший государь!

Генерал от инфантерии Тормасов огорчен несколько потерянием командования армиею. Но ежели б вашему императорскому величеству угодно было за баталию его при Городечно и за прежнюю его долгую службу украсить орденом св. Андрея Первозванного, тогда бы малая сия неприятность, с ним последовавшая, была забыта.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший

князь Михайла Г.-Кутузов".

Остальное было сегодни действие рутинное: приказание об отряжении г.г. корпусными командирами делегатов для связи с главною квартирою, приказание о прикрытии транспортов наших, об организации летучей почти и разведки, о преследовании неприятеля более организованном (опять Милорадович увлекающийся!) и так далее. И о продовольствии опять, опять продовольствии!

13 ноября. Армия прибыла в Щелканово на Мстиславльскую дорогу.

Отряды гр. Орлова-Денисова и гр. Ожаровскаго посланы на разведку к Красненской дороге, где действуют с отличною распорядительностью ; Орлов-Денисов в Пронине разогнал неприятельские депо, взял в плен 1 300 человек, захватил при том 1 000 лошадей, назначенных под артиллерию. Но самое важное - 400 телег с хлебом и вином и стадо рогатого скота! Утешительная новость! Для армии сего, конечно, мало крайне - но ведь и прибыток нежданный карман не обижает.

Авангард Милорадовича, который 8 ноября сошёл с большой дороги, добрался практически до армии главной - в обход Смоленска, на Касокову, Алексеево, Ляхово, Сверчково и ныне уже встал перед армией, в Червонной. По большой дороге преследует французов небольшая часть кавалерии, но сие не опасно в их расстроенном состоянии; Милорадович же с его изрядной частью войск, нужен будет для дальнейшего обогнания Наполеона. Тем более что сам же донёс, будто пленные вообще подтверждают, что гвардия, которая в Смоленск прибыла в воскресенье, третьего дня начала выступать из Смоленска по Витебской дороге. Наполеон был ещё третьего дня в Смоленске.

Место Милорадовича у села Лучинки приказал занять Остерману-Толстому, заодно повелев удвоить осторожность, дабы не пропустить генерального движения Бонапартова. Для сего он должен приказать не только патрулировать сколь можно далее вдоль по цепи казачьих постов, но и послать по всем сим дорогам к стороне Смоленска сильные казачьи партии.

Таким образом. генерал Милорадович преследовать будет генерала Зайончека по его следам, между тем граф Орлов-Денисов старается затруднять марш в голове его колонн. Платов преследует неприятеля по Духовской дороге. Вследствие этого сохраняется главное, чего добиваюсь я - куда бы ни направился Наполеон генеральным маршем своим, везде его ждали бы войски мои и не выпускали, таким образом, из состояния всё того окружения стратегического, в коем держу я его.

Тем временем не очень хорошие дела у Витгенштейна. Под давлением Виктора и Удинота, из которых первый атаковал авангард наш под командованием генерал-майора Алексеева у Аксенцев, подошли к Смолянцам, куда Алексеев и отошёл. Отряд полковника Ридигера вытеснил неприятеля из местечка Лукомля, но, узнав об отступлении отряда Алексеева, сам отступил к местечку Чашники.

Впрочем, то дела тактические, мелкие. Их таких же, хотя и с противоположным результатом, оказалось дело у Чичагова. Здесь корпус графа Ламберта разбил при Новом Свержене отряд бригадного генерала Коссецкого и, окружив его совместно с отрядом генерал-майора графа Орурка под местечком Мир, взял в плен 400 поляков.

Ренье отошёл к Волковиску и занял его арьергардом; Шварценберг двинулся из Волковиска на Слоним.

K Чичагову присоединился отряд Лидерса, отправленный в начале войны в Cep6ию.

Это в целом. А для сохранения картины обыденного дня наступления нашего прикладываю вновь листы из журнала военных действий:

"Лейб-гусарского полка Штабс-Ротмистр Нащокин, быв отряжен 28 Октября от Генерал-Адъютанта Графа Ожаровского к селу Хморе, узнал, что неприятель в числе 900 человек находится в оном селе, на рассвете атаковал его ротою егерей и малым числом кавалерии. Бой продолжался 4 часа; но видя неравенство сил, отступил одну версту, окружив селение цепью казаков. Неприятель в 12 часов ночи построил каре и пробив цепь, отступал к селению Михайловке. Штабс-Ротмистр Нащокин немедленно пустился вслед за ним, и нагнавши взял в плен 2 Офицеров, и 102 человек рядовых; а сего числа напав на неприятеля при Михайловке, взял в плен 53 человека.

Полковник Князь Вадбольский взял рассеянных по разным деревням около д.Лаптева 46 человек.

Партизан, гвардии Капитан Сеславин напал у села Волкова на небольшую колонну из арьергарда Генерала Зайончика, разбил и взял 6 Офицеров и до 70 человек рядовых.

Посланными от Генерал-Майора Карпова 2-го партиями взято 22 человека рядовых.

Генерал Милорадович, от 31 Октября, доносит, что Генерал-Майором Юрковским в селении Червонно взято 50 человек.

Генерал-Майор Бороздин доносит, что Полковник Крыжановский настиг неприятельский отряд, состоящий из 700 человек под командою Майора Абержу, и после сильного неприятельского сопротивления, частью побил, а остальных 370 человек взял в плен, в числе сих последних сам командующий, 18 Штаб и Обер-Офицеров и один Штаб-Лекарь. При чем выхваляет храбрость Полковника Крыжановского.

Генерал Платов, от 29 Октября, донес, что преследуя разбитый корпус Вице-Короля Итальянского Евгения, стеснил оный на переправе через реку Вопь при деревне Ярцово, и не смотря на упорное его сопротивление, атаковал с двух сторон и рассеял. При чем неприятель кроме множества убитых и потонувших, потерял 23 пушки и 200 человек пленных. Еще доносит, что в двудневное поражение корпуса Вице-Короля Евгения, бывшее 26 и 27 Октября, вместо взятых 62 пушек, оказалось по счету 64 пушки. Теперь Генерал Платов сильно преследует остатки корпуса Вице-Короля Евгения, тесня его с тылу и с флангов. Между тем как Генерал-Майор Иловайский 12 заскакав уже в Духовщину, будет поражать его при городе.

Генерал-Адъютант Граф Орлов-Денисов 31 Октября напал на неприятеля, идущего к городу Красному, и побив более 500, взял в плен более 400 человек.

Он же доносит, что сего числа преследуя неприятеля отрядом своим, взял в плен до 300 человек, в числе коих несколько Офицеров".

Сказать, что доволен я?

А что ж, доволен.

Беннигсен аж зелёный ходит, видя победу и славу мою.

14 ноября. Армия выступила к Волкову и Юрову с генеральным направлением на Красный. Милорадович отправился с корпусами кн. Долгорукого и Меллер-Закомельского через Княгинино к Рогайлову, где к нему должен присоединиться корпус Раевского. Гр. Остерман со своим и Васильчикова корпусами идёт на Кобызево. Гр. Ожаровский стал в Кутькове. Два партизанских отряда левее Красного.

Платов стоит в виду Смоленска, на Покровской горе, надзирая за уходом последних французов из города. Пред тем Платов буквально вогнал в Смоленск передовые войска Нея, после чего и обложил город со всех сторон; к Платову присоединился отряд Карпенкова.

Со своей стороны, удачно направившийся в Червонный Орлов-Денисов в ночь сию нежданно напал на корпус Понятовского, посланный, по показаниям пленных уже в Могилёв и для дальнейшего оттуда следования в Варшаву; после жаркого, хотя и короткого дела принудил его отступить обратно к Смоленску. Таким образом, Наполеон по-прежнему окружён у меня, а в Красном, куда он, судя по всему, отправился, он будет ожидан и встречен. Сей городок - в оперативной досягаемости нашей: как только что доложили, Ожаровский из Кутькова совершил уже удачный набег на Красный.

Наполеон с гвардиею стоит покуда в Корытне.

Поправились дела у Витгенштейна: шесть атак Виктора на Смолянцы отбиты; к вечеру Виктор отошёл в Черею; высланный Витгенштейном авангард захватил 600 пленных.

На юге тоже всё хорошо: Сакен атаковал Волковиск; Ренье со всеми генералами спасся в окно. Саксонцы выбиты из города и отступили к главным силам.

Ламберт преследует Косецкого, отступающего к Минску.

Презанимательные анекдоты рассказывают о крестьянах наших, кои во множестве выходят биться с французами и которых дела ныне открываются по освобождении местностей здешних!

Доложили, к примеру, об одном таком отряде, организатором коего стал рядовой драгун наш Киевского драгунского полка Ермолай Четвертаков. Свалившись с смертельно раненой лошади, он был взят в плен, но сумел бежать и добрёл до деревни Басманы. Тут предложил он крестьянам вооружиться и идти с ним на французов. Однако нашёлся один лишь охотник среди них, с которым драгун и отправился в путь. Дорогой они убили двух французских кавалеристов и сели на их лошадей. В селе Воднове к ним присоединилось уже четыре десятка крестьян. Четвертаков посадил их всех на лошадей - драгун ведь! Вооружившись пиками сии "драгуны" самодеятельные начали убивать французов, забирая их ружья. Так отряд сей начал весьма успешно действовать. Слухи о нём быстро распространились и, когда он прибыл вторично в Басманы, его встретили уже с восторгом, и ряды его ратников стали пополняться. Вскоре отряд его достиг числа в 300 человек. Теперь удалец сей стал строить регулярное воинство и наладил оборону округи своей. Обосновавшись в Басманах, он устроил пикеты, организовал разведки и повёл правильные военные действия против неприятеля.

Сие может показаться баснословным, но по поводу действий Четвертакова было произведено следствие; оно обнаружило воочию заслуги сего партизана самодеятельного. Следователи, по их донесению, "видели своими глазами", что на пространстве 35 вёрст от Гжатской пристани страна не была разорена, между тем как кругом все окрестные деревни лежали в развалинах. Все жители согласно показали, что крестьян вооружил и управлял ими всецело Четвертаков и "с чувствительною благодарностью называли его спасителем той стороны". Сказывают также, что офицеры французские, имевшие стычки с Четвертаковым, поражались его умению воинскому и не хотели верить, что сей есть простой солдат, полагая его не ниже чем полковником.

Эх, что за молодцов русская земля да русская армия рождает! Надо бы наградить распорядиться удальца сего, а то ведь к кому попадётся ещё в полку своём; а то и дезертиром объявят. Полагаю унтер-офицером поздравить его надобно. Да Знак отличия Военного ордена заслужил вполне.

А вообще - к давешнему возвратясь - много и такого сказывают о делах крестьян партизанствующих, что волосы дыбом становятся. Они прямо охотились за мародёрами и фуражирами и отводили душу их мучениями. Расправа с пленниками была, как правило, жестокою. Рассказывают, что сначала, когда французы попадались понемногу, с ними возились долго, убивали нередко изысканным, по крестьянскому разумению, способом: обматывали соломою и сжигали живьём. А то отдавали на потеху бабам и ребятишкам; а там одна пырнёт ножом, другая колотит кочергой, третья тычет веретеном...

А когда уж побежали французы и стали их крестьяне обретать в больших количествах по лесам, то и казнили уже без изысков, но массово: сгоняли пленных в сараи и сжигали там, топили в прорубях, зарывали живыми в землю. И делалось это, сказывают следователи, с невероятным хладнокровием и сознанием даже как бы Богоугодности истребления сих "басурманов".

Соглашаясь с бесчеловечностью таковых деяний, я, однако, не велю слишком пристального следствия учинять. Всё же были то, в крестьянском понимании, враги веры их; а при том, что творили сами сии насильники, месть народная неизбежна становится. Да и у нас ведь в войсках давеча тоже разбираться поручил: кто-то там, увидевши, что с нашими пленными творят солдаты противные - а те разбивали оным головы прикладами так, что мозги разбрызгивались по дороге, - да выяснивши, что дела сие рук испанцев, португальцев да поляков, поклялись оных тоже живыми не оставлять и в плен нимало не брать.

Но в армии сие регулярной недопустимо, потому велел я предупредить против действий таковых; впрочем, исполнение таких приказов обычно едва ли добросовестно прослежено быть может со стороны офицеров. Что же до крестьян, то из каких бы побуждений не действовали они, во всяком случае своим непосредственным участием в военных действиях они оказали огромную услугу России, по мнению моему.

15 ноября. Война принимает весьма положительный оборот! Вернее, таковой она приняла ещё после Малоярославца, когда Наполеон моею волею поворотил на Смоленскую дорогу. Но ныне не токмо победные реляции следуют из корпусов одна за одной, но сами действия военные принимают, так сказать, последовательный характер, известный нам по прежним войнам. Вот, скажем, вчерась гр.Ламберт ещё преследовал Косецкого, а ныне в деле при с.Кайданове он отряд неприятеля положительно уничтожил! Он атаковал конницу арьергарда, разбил её и овладел орудием. Затем сражение заколебалось, когда конница наша не смогла врубиться в 2 французские батальона; но сии сдались после того, как на них были выставлены 4 конных орудия, кои произвели удачные выстрелы. После сего Стародубский драгунский, Татарский уланский и несколько казачьих полков догнали главный отряд Косецкого, бросились в атаку, и поляки сдались.

За два дня Ламбертом взято в плен 63 офицера, 4 000 нижних чинов, 2 знамени и 2 орудия. Ожидается в ближайшее время падение Минска, и я верю, что таковое случится, ибо неожиданности почти что исключены.

На дальнем театре нашем, забытом почти за делами здешними, Паулуччи, рижский военный губернатор, напал на Фридрихштат, занятый 800 баварцами и 3 эскадронами пруссаков, и принудил их отступить к Якобштату.

Или сказать о славном Милорадовиче. Вчерась отправился он на перехват головных колонн французских, а ныне уже, следуя через Ржавку на Красненскую дорогу, в 4 часа пополудни Милорадович приблизился к столбовой дороге, на которой увидел французский отряд. Поначалу, по его донесению, он не знал, кого обнаружил, но вскоре объявилось, что это гвардия, ведомая самим Наполеоном. Сие, впрочем, не устрашило Милорадовича (в коего неустрашимости сомневаться никогда не приходилось, но в дни сии, признать надобно, вижу, как прибавляется и его предупредительности полководческой). Он выставил пушки, открыл огонь, произвёл тем сильное, по его словам, расстройство в колоннах неприятельских и затем атаковал их конницею. Пехоту в дело не ввёл, и правильно: я лично приказывал ему особо рьяно не противостоять Наполеону, дабы понапрасну не терять людей, коих мы ещё должны привести на границу, а далее ещё очистить Польшу. Благодаря этому сам Наполеон прошёл к Красному, но из задних колонн одна, атакованная Меллер-Закомельским, была принуждена к сдаче. Взято 6 орудий и около 2 000 пленных. Другие побежали назад к Смоленску, а часть неприятелей рассыпались по лесам, прилегающим к Днепру, где с надёжностию перемрут при нынешней морозной погоде, коей температура упала до 18 градусов.

Милорадович затем отошёл на ночлег к Угрюмову, оставив у столбовой дороги наблюдательный отряд Юрковского.

Из показаний пленных выявилось, что следующий большой отряд французский под водительством Давуста, остался в Смоленске, откуда должен выступить 16 числа; здесь же находится Ней, который выступит ещё на следующий день. Вице же король, по показаниям сим, выступил уже сего дни, но мы его корпуса пока не обнаружили. Пленные изъясняют такой порядок следования тем, что при нынешней погоде бивакирование в поле решительно невозможно. Сие верно; я сам остановил армию нашу в Юрово, в 30 вёрстах от Красного.

Доносятся до меня некие ворчания: дескать жаль, что "сам" приказал не напирать крепко на отступающих французов и тем не доводить их до отчаянной обороны. О чём солдаты якобы жалеют, зане им хочется поскорее окончить войну. Сие забавит меня: никогда не видел солдата, который рвался бы сам в бой (Бородино - исключение; да и там, если вспомнить без пристрастия, столь многие желали сопроводить раненых в тыл, что приходилось специально перехватывать таких и вновь посылать в огонь). Я с величайшим трудом могу представить себе тем паче солдата, коий рвался бы в бой, когда враг его и так бежит, не оказывая сопротивления; и всё, что заботит доброго воина - это поболее снять ценного имущества с трупов неприятельских. И уж совсем не могу помыслить о солдате, который при всём этом ещё и рвётся в бой при минус 18 градусах! При Очакове, разве что, да там ведь тоже сперва приказ светлейшего на приступ последовал, а уж дальше само получилось, когда солдаты в озверение пришли, а наипаче в тепло домов стремились. Под Измаилом тоже было холодно, но тоже солдатов в сражение вёл приказ.

Так что уверен я: никакого ропота нет среди солдат (да о том и знаю я, ибо плох тот полководец, у коего в войсках его собственных ушей нет). А его усиленно изображают алчущие славы генералы да безусые прапорщики, ещё видящие в войне продолжение детских игрищ их. Даже знаю, кто изнова интригу сию ведёт (хотя справедливо сказать будет, что и не прекращал). Всё тот же Вильсон, всё тот же Беннигсен, всё тот же Вюртембергский. Коновницын заикался было, но с ним мы уже довольно сблизились: понял он линию мою, хотя привыкнуть тяжело ему. Сказал я ему как-то в ответ на одно из замечаний его про несчастного Багговута, коий так много изъяснялся про желательность дать сражение во время сидения Тарутинского, да сам же в том сражении и пал. Коновницын тут вспыхнул: де, погибнуть в сражении за Отечество - честь для россиянина, а для генерала - тем паче. Так-то оно так, отвечал я, да ведь Багговут хорошим был генералом, а ныне лишилась его армия. Кому польза от того? И ладно бы сражение успешным было, а то ведь напрасно погиб Багговут; всего-то лишь отодвинули мы многократно слабейший корпус Мюратов. Кто виноват в том? Не Беннигсен ли, коий распорядиться колоннами правильно не сумел, проводников достаточных не выставил, разведки не провёл, а в ходе боя управление войсками потерял? Так кто, получается, это он погубил Багговута, дабы лишь честолюбие своё потешить, да Кутузова под знак победы своей смещения добиться с поста главнокомандующего?

Задумался, вижу, Петруша. А теперь, говорю, представь себе, где были бы мы ныне, когда бы он своего добился? Положили бы - с его-то способностями полководческими! - треть армии под Малоярославцем, отбивая городишко сей ненужный под огнём пушек французских. Даже и отбили бы, после чего реляциями победными пошли заваливать бы Петербург. И что с того? А Наполеон бы тем временем к Калуге первым успел, в обход пройдя! И где мы теперь были бы, а где - он?

Не бой, говорю, главное, а манёвр. Подчас и боя не нужно, когда манёвр удачно совершён. Результат тот же, что при выигранном сражении - вот только без потерь зряшных. За Отечество пасть - заслуга невелика; да и заслуга она солдатская. Заслуга - заслуга генеральская - сделать так, чтобы за Отечество своё неприятеля пасть заставить. Что с того, что бился Милорадович в Вязьме? - опять результата не достиг. Зато мы, одним движением фланговым, без всякого боя так неприятеля споро отступать заставили, что потерял он в десять раз больше, чем в бою том.

Не знаю, что уж там в голове у Коновницына сместилось, а вот более не выступал он на эту тему. И сейчас молчит. А по штабу - изрядный стал штабной начальник. С бездельником Беннигсеном и не сравнить.

16 ноября. Ныне развязалось изрядное сражение под Красным, хотя, Богу благодарение, удалось мне удержать его в тех самых рамках больше... скажу, скользящих столкновений, а не прямого линейного боя, кое с отчаянным от невзгод и желания вырваться неприятелем токмо бы лишние потери нам сулило.

Началось с достижения Красного французскою гвардиею. Дошед до городка в ночь на день нынешний, генерал Роге, начальствующий дивизией молодой гвардии, обнаружил там отряд наш Ожаровского, коий ночевал там, избегая мороза. Тут развернулось сражение уже буквально за домы, за тепло. Ни в чём не обвиню Ожаровского, в итоге боя отброшенного от города, хотя бы и не выставил тот секретов охранительных (сего не знаю пока): с его силами не мог он удержать ярость французской гвардии, из снега и метели в тепло устремившейся, да к тому же числом в 15 тысяч. Жаль лишь, что Ожаровский большие потери понёс. Сие, впрочем, только укрепило меня в намерении в прямой фронтальный бой с французами отнюдь не вступать, а громить их с флангов, оседлав высоты вдоль дороги столбовой.

После сего Наполеон с гвардиею остался в Красном, пропустя Жюно и Понятовского через город далее к Лядам.

Всё утро 16 ноября не показывалось ни одного француза по дороге из Смоленска. Только в три часа пополудни казаки донесли, что корпус вице-короля тянется густыми колоннами из Ржавки. Милорадович, стоя возле Мерлина, расположил корпуса кн. Долгорукова и Меллер-Закомельского поперёк дороги, а параллельно с нею поставил 26 дивизию Паскевича; 12 дивизия Колюбакина была выслана на дорогу при первом известии о движении вице-короля из Ржавки к Красному.

Видя себя отрезанным от Красного, вице-король построил корпус в боевой порядок. Сие далось ему с трудом: его сопровождали толпы безоружных солдат, кавалеристы без лошадей, канониры без орудий. Артиллерия была почти вся брошена и подобрана казаками на реке Вопи, так что тут осталось только 17 орудий.

Вице-король послал одну колонну атаковать Паскевича, другая пошла напролом по большой дороге, а третья осталась в резерве.

Завидев неприятеля, командир 4-й дивизии Евгений Вюртембергский выдвинул вперед 44 орудия и стал расстреливать наступающих французов прямо в лоб.

Милорадович, желая остановить кровопролитие, предложил французам капитулировать, но Богарне решил пробиваться. Устремившаяся в атаку дивизия Брусье была почти вся уничтожена огнём артиллерии, а посланную ей на помощь дивизию Орнано встретили гусары Сумского полка. Сии атаковали гвардейских драгун неприятеля, прикрывавших артиллерийские батареи, разгромили их наголову и захватили пять пушек.

Бой продолжился недолго; неприятель был везде опрокинут. Тогда, пользуясь темнотой, вице-король двинулся вправо и с остатками своего корпуса пробрался в Красный, потеряв в бою знамя, 2000 человек (из них 1500 пленных) и все свои 17 орудий. Наши потери составили 800 человек. И то зря - опять положили людей в атаке напрасной, когда гренадеры, выйдя из закрывавшего их леса, ружья наперевес, насилу вытаскивая ноги из глубокого снега. Но всё же большая колонна неприятеля положила перед ними оружие; остальные рассеялись и бросились на просёлки, чему помогла наступившая темнота.

Между тем, главная армия подошла к Новосёлкам и Шилову. Это всего в 5 вёрстах от Красного.

Французы заняли позиции впереди Красного, фронтом к деревне Уваровой. Здесь, по данным казаков, стоят гвардия, часть корпуса Жюно, отряд Зайончека и остатки корпуса вице-короля. Сам Наполеон предводительствует ими.

По взгляду моему, позиция сия пассивна весьма: он явно опасается слишком близкого моего расположения - всего чуть более 4 вёрст до него. Таким образом, снова действует он по моему плану: покуда я изображаю угрозу, грозя обойти его в Красном и тем заставляя держать войски его противу меня, корпуса, от Смоленска идущие, на полный произвол мой оставляет. Точнее, на произвол Милорадовича, коему я полную свободу дал трепать идущих через Мерлин Давуста с Неем, как угодно, не ввязываясь лишь в фронтальный бой. Резервами я ему буду помогать в зависимости от того, как будет вести себя Наполеон. Мне достаточно и того, чтобы Милорадович довольно обескровил оставшиеся войски французские, после чего волен Наполеон далее бежать, теряя армию без боя.

Тем временем Ламберт вступил в Минск.

Возле Риги и у Волковиска идут переменные бои, большого значения, впрочем, не имеющие.

Платов, оставя под Смоленском майора Горихвостова с 20-м Егерским полком, сам с прочими войсками своего отряда и 1-м Егерским полком двинулся на Катань.

Завтра здесь будет день горячий. Но кажется, я нигде не ошибся, и верно расставил войски мои. Куда бы ни двинулся Наполеон, я над ним нависать буду.

17 ноября. День выдался чудесный! Не каждый раз такое случается: как раз на день рождения супруги разбить самого Наполеона в пух, положить без малого весь корпус Давуста да отрезать остатние войска неприятельские!

Да не просто разбить Наполеона, а загнать его так, что еле добежал он до Ляд, а корпус Нея забыл и вовсе, убегая уже до Дубровны!

А всё ж велик я, а? Нет, не собою сам, ибо тщета то человеческая; а всё есть промысел Божий. Но ведь внушил Он мне, как войски мои расставить, а также новые истерики глупого Беннигсена вынести, да и нападки английского агента сего Вильсона. Но сего дни был я безусловно непреклонен, а Беннигсена так и прямо послал по матушке. Не по-русски, жаль, ибо не знает он русского (кто-то смеялся: дескать однажды сам слышал, как Беннигсен вместо "Полк вперёд!", кричал "Полк, впруд!". Но и по-французски всё, думаю, дошло до него.

Сам-то он ко мне уже не является: знает, не приму я его, а лишнего унижения избегать он старается. Но тут он мне адъютанта своего присылает, коий мнение генерала своего мне передаёт - будто я, Наполеона победитель, нуждаюсь в очередном доказательстве глупости Беннигсеновой! Сей потребовал ближе к концу дня, когда успех полностью обозначился, чтобы отдал я приказ о решительном натиске, якобы заранее согласованном. Тогда, дескать, Красный будет взят, Наполеон окружён, неприятель полностью разбит и уничтожен.

Я спросил сего птенца адъютанта, кто послал его указывать главнокомандующему, как тому сражение вести.

"Генерал Беннигсен, - ответил он. - Мы ждем только приказа Вашего высокопревосходительства, чтобы взять Красный".

Они ждут приказа взять Красный! Да на что мне он? И так над ним армия наша нависает, а потому оставит неприятель Красный, как только полный успех наш проявится! А жертвовать солдат в лобовом сражении, да когда Наполеон сугубо яростно пробиваться будет, да когда знаем мы все, как Беннигсен "умеет" войсками управлять... Да на что это мне? Ежели понадобится, Наполеона можно будет с трёх сторон охватить, как то план царский предусматривает.

Ну, я и сказал:

"Передайте вашему генералу: je m'en fous!"

Потом уж пожалел: надо было ещё грязнее высказаться. Впрочем, и сего хватило: Беннигсен на виду уж не показывался; зато тут же прибежал Вильсон с криком, что, дескать, Наполеон обречён, и одна-единственная команда "марш вперед" закончит войну в течение часа".

На что я ответствовал ему предельно холодно: "Я уже все сказал вам в Малоярославце". Это имея в виду, что полное уничтожение Наполеона ничего не принесёт России, а лишь только сделает Англию единственной владычицей мира - и вот тогда-то её владычество будет непереносимо!

Ох, как он глазками сверкнул! Сухо так заявил, что будет докладывать об этом своему послу и царю. Именно так и сказал: послу, а уж затем - царю! У нас что - Россиею английский посол ныне правит?

На что я ответил ему, что он, как английский генерал, пока что не прославился опытностью в сражениях с Наполеоном, как и сама страна его, так что не следовало бы ему учить меня, как биться с Наполеоном.

Впрочем, хватит на том.

Вот как проистекало дело.

К сражению я всё приуготовил загодя, ибо никак не хотел повторения Вязьмы, когда при формальном успехе на деле результаты оказались ничтожными. Нет, тут я запланировал именно не встревая в прямое сражение линейное с Наполеоном и гвардиею его, распотрошить те корпуса, кои подтягивались к нему из Смоленска, пропуская их через позиции наши, а самого Наполеона удерживая угрозою охвата его с фланга. Для сего разделил я армию на 2 части. Одна под командою Тормасова - корпуса Дохтурова, Бороздина и гвардейский, а также 1-ая кирасирская дивизия; в авангарде у отряда сего барон Розен с полками JI.-Гв. Егерским и Фннляндским, а также Его и Ея Величества кирасирским, казачьим и ротой лёгкой гвардейской артиллерии.

Задачей сего корпуса было обойти Красный с юга и выстроить заслон далее на главной дороге, возле Доброго, где полагал я застать пустоту, как то следовало из донесения Сеславина, будто он столкнулся с большими силами французов под Лядами, с коими, по всем соображениям, должен был быть и Наполеон.

В этом оказалась ошибка моя и наша: Сеславин не точно всё разведал, и Наполеона мы уже после начала дела увидели не далеко в Лядах, а здесь, в Красном.

Вот ведь! Судьба ли так усмехнулась? Не собирался я и так отрезать Наполеона; корпуса его потрепать готов, но сам он должен, по планам моим, в Европу вернуться. Голый и босый, фигурально говоря, без войск; но целый и принимающий решения. Вот ведь совпадение! - тот же случай, что с Ахмет-пашой под Рущуком: и лестно в плен взять его, и не нужен он в плену оном; ибо полезнее он на свободе, имея право принимать суверенные решения - прежде всего о заключении мира. У французов нет того обычая, что визирь должен быть оставаться во главе правительства, иначе никаких переговоров вести просто некому; но ясно ведь, что и кроме Наполеона никто о мире с нами говорить не будет. Разве что король будет на троне восстановлен; но он-то уж точно у Англии с рук есть будет, а не наши интересы уважать. Нет, тут только разбитый, но принимающий решения Наполеон пригоден для целей русских; но ежели в плену он окажется, то Александр с головою выдаст его Англии; следственно, разговаривать окажется не с кем, а России, понеся неслыханные жертвы и убытки, останется вообще с носом!

Второй отряд сделался под командованием кн.Голицына - корпус Строганова и 2-ая кирасирская дивизия. Его задачей было удерживать Уварову и тем самым сохранять угрозу для Красного, не позволяя войскам тамошним выйти на спасение приближающегося корпуса Давуста, с коим должен был встретиться Милорадович. Сему, впрочем, вновь дал я приказание в прямой бой отнюдь не вступать, о встречать и провожать неприятеля огнём орудийным: "при приближении неприятеля к Красному не тревожьте его в марше, но как он вас минет, дабы, поставив его между вашим и нашим огнем, заставить сдаться".

Диспозиция была хорошею, но присутствие Наполеона спутало карты. Опять увидевши и поняв, очевидно, мой замысел, он с самого утра, ещё во тьме приказал атаковать Уварову, занятую Черниговскнм полком; Голицын двинул вперёд Строганова, но в целом оказался слишком слаб для противостояния гвардии Наполеоновской. Против него, как показывают пленные, выступило 6 тысяч Молодой гвардии под командой ген.Роге, кои были прикрыты Молодой слева батальоном Старой гвардии и гвардейской кавалериею. Я приказал Голицыну оставить деревню, а против французов выставить пушки.

Впрочем, задачу свою он исполнил: Наполеон так и не дошёл полною силою до Давуста, огранича себя встречею с передовыми его авангардами; так что тот всё равно подвергся знатному разгрому Милорадовичем.

Давуст, как говорят пленные, имел в строю 9 тысяч боеспособных солдат, с коими и тронулся в путь от Ржавки в 3 часа пополуночи. Он не стал ждать корпуса Нея, не знаю уж по какой причине; вероятнее всего, хотел поскорее сам соединиться с Наполеоном.

Милорадович держал дорогу под важным артиллерийским огнём; пушки наши, по докладам, расстреливали отступавших французов прямо в упор. Дав Давусту под таким свирепым огнём поравняться с д. Еськовою, Милорадовнч стал теснить французов с тыла, взял одно знамя, 13 орудий и более 1000 пленных. После сего приказал я ему придвинуться влево, ближе к Голицыну.

Увидя своё правое крыло обеспеченным, кн. Голнцын всё же рванулся в прямое сражение с посланными Наполеоном вперёд гвардейскими вольтижёрами, но первая атака Новгородских и Малороссийских кирасир на вольтижёров была отбита. Однако тут неприятель упёрся в пехоту кн. Шаховского, которая картечью и штыками вольтижёров отбила, а новой атакой кирасир, которая последовала тут же, вольтижёры были истреблены.

Здесь первые части Давуста во главе с ним сумели дойти до авангарда Наполеона, после чего тот, увидя невозможность пробиться далее Уваровой, приказал отступать. Оставив у Красного расстроенные войски корпуса Давустова, дабы те принимали отставших и привели себя хоть в какой-то порядок, сам Наполеон поскакал через Доброе к Лядам, куда была послана часть гвардии.

Тем временем Милорадович и Голицын продолжали наступать, не давая французам укрепиться в Красном; те стали отходить к Доброму. Отступление стало всеобщим, тут была изрублена и пленена целая колонна, с коею мы взяли 28 орудий и 7 000 пленных. От Молодой гвардии, сказывают, осталась всего половина, а батальон Старой гвардии уничтожен едва не полностью: если верить пленным, от сего уцелело не более 40 человек из 500.

После того, как стало видно, что Наполеон отступает, в 2 часа пополудни отправил я Тормасова через Кутьково на Доброе, дабы всё же исполнить диспозицию утреннюю. Через два часа авангард барона Розена подошёл уже и к Доброму, где обрушился на арьергард французский; неприятель не устоял и бросился в сию деревню, но напрасно искал он тут убежища: Л.-Гв. Финляндский полк ворвался в неё, подавив всякое организованное сопротивление. Французы и тут положили оружие, оставив нам 3 знамени, 3 штандарта, маршальский жезл самого Давуста и 70 орудий. Пленными взяли 2 генералов, 52 офицера, более 9 000 нижних чинов.

Потеря наша ничтожна по сравнению с такими трофеями - 800 человек.

Таким образом, без всякого усилия большого и без советов Беннигсен в наших руках стался Красный; главную квартиру нашу расположил я в Добром; Наполеон добежал аж до Ляд, оставив нам на завтра целый корпус Нея, ещё только бредущий к Красному. Отогнав Наполеона, усилил я Милорадовича корпусом Строганова и 2-ой кирасирской дивизией. Надеяться можно, что с такими силами побьют они Нея.

Горихвостов докладывает, что с казаками своими вступил в Смоленск, где нашёл и взял в плен разбрёдшихся по городу 40 офицеров и 2 075 нижних чинов армии Наполеоновой.

Будем ждать завтра Нея.

Между прочим, у Наполеона в Париже дела, оказывается, весьма напряжены. Давеча между многими пленными взят генерал Дюфур, который управляет по гвардии разными делами. Будучи испуган, потом обласкан графом Строгановым, между прочим, сказал следующее важное известие: "Что вследствие произошедшего в Париже возмущения императрица выехала из сего города и что министр полиции арестован" (уповательно тою фракциею, которая действует против Наполеона)".

Более подробностей неведомо. Надобно обождать, возможно, перехватят партизаны наши какие-либо письма по сему поводу. Пока же недосуг думать об сём; да и данных покамест мало, чтобы надёжно обозреть сии события.

Пока же прилагаю для памяти копии листов из журнала военных действий за последние дни (до красного).

"Октября 30-го. Генерал Милорадович от 28-го числа доносит, что со вверенным ему авангардом имел ночлег в селе Алексееве; а на другой день прибудет в деревню Ляхово.

Генерал-лейтенант Шепелев рапортует, что 24-го числа посланный от него отряд, наступая сильно на неприятеля, вытеснил его из города Ельни. Часть донских казаков преследует его, бегущего по Смоленской дороге.

Главная квартира армии в селе Лобково.

Октября 31-г о. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов, узнав, что многие неприятельские партии, составляющие артиллерийские и кавалерийские депо, будучи расположены по селениям, занимаются собиранием провианта и фуража и доставлением оного в Смоленск, нападая на них, побил более 1500 и взял в плен 1300 человек; сверх того отбил до 400 повозок с провиантом и фуражем, в числе коих находится 50 бочек с вином и пивом, более 1000 лошадей, набранных под артиллерию, и до 200 штук рогатого скота.

Генерал Милорадович со 2-м пехотным корпусом прибыл в селение Сверчково.

Армия имела растах.

Ноября 1-го. Лейб-гусарского полка штабс-ротмистр Нащокин, быв отряжен 28 октября от генерал-адъютанта графа Ожаровского к селу Хморе, узнал, что неприятель в числе 900 человек находится в оном селе. На рассвете атаковал его ротою егерей и малым числом кавалерии. Бой продолжался 4 часа, но, видя неравенство сил, отступил одну версту, окружив селение цепью казаков. Неприятель в 12 часов ночи построил каре и, пробив цепь, отступал к селению Михайловке. Штабс-ротмистр Нащокин немедленно пустился вслед за ним и, нагнавши, взял в плен 2-х офицеров и 102 человека рядовых. А сего числа, напав на неприятеля при Михайловке, взял в плен 53 человека.

Полковник князь Вадбольской взял рассеянных по разным деревням около деревни Лаптева 46 человек.

Партизан капитан Сеславин напал у села Волкова на небольшую колонну из ариергарда генерала Зайончека, разбил и взял 6 офицеров и до 70-ти человек рядовых.

Посланными от генерал-майора Карпова 2-го партиями взято 22 человека. Генерал Милорадович доносит от 31 октября, что генерал-майором Юрковским в селении Червонно взято 50 человек.

Генерал-майор Бороздин рапортует, что полковник Крыжановский настиг неприятельской отряд, состоящий из 700 человек под командою майора Абержу, и после сильного неприятельского сопротивления частию побил, а остальных 370 человек взял в плен; в числе сих последних сам командующий, 18 штаб- и обер-офицеров и штаб-лекарь. Причем похваляет храбрость полковника Крыжановского.

Генерал Платов от 29 октября донес, что, преследуя разбитый корпус вице-короля Евгения, стеснил на переправе чрез реку Вопь, при деревне Ярцова, и, несмотря на упорное его сопротивление, атаковал с двух сторон и рассеял, причем неприятель, кроме множества убитых и потонувших, потерял 23 пушки и 200 человек пленных. Еще доносит, что в двудневное поражение корпуса вице-короля Евгения, 26-го и 27-го числ бывшее, вместо взятых 62-х пушек оказалось по щету 64 пушки. Теперь генерал Платов сильно преследует остатки корпуса вице-короля Евгения, тесня его с тылу и с флангов. Между тем как генерал- майор Иловайской 12-й, заскакав уже в Духовщину, будет поражать его при городе.

Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов 31 октября напал на неприятеля, идущего к городу Красному, и, побив более 500, взял в плен более 400 человек.

Он же доносит, что сего числа, преследуя неприятеля отрядом своим, взял в плен до 300 человек, в числе коих несколько офицеров.

Генерал-лейтенант граф Витгенштейн 20 октября всеподданнейше донес его императорскому величеству, что неприятель от Лепеля пошел на местечко Чашники, где соединился с корпусом маршала Виктора, из 15 т. состоящего, и занял позицию пред оным местечком и что, желая сам расположиться на той позиции, 19 октября в 7 часов утра атаковал неприятеля, сбил с трех позиций, им занимаемых, и занял местечко Чашники. Сражение продолжалось 10 часов, неприятель потерял множество убитыми; в плен взято 12 штаб- и обер-офицеров и более 800 человек нижних чинов.

Неприятель, потеряв место сражения, потянулся на Сенно, а кавалерия генерал-лейтенанта графа Витгенштейна его преследует.

Главная квартира армии в селе Щелканове.

Ноября 2-го. Адмирал Чичагов донес 20 октября, что он, не видя из преследования неприятеля к Висле существенной для операций наших пользы, оставил в княжестве Варшавском, впереди Бреста 26-ти тысячный корпус под командою генерал-лейтенанта Сакена, сам же с остальными 30-ю т. 15-го числа октября выступил к Пружанам и будет продолжать марш чрез Слоним, Несвиж к Минску, надеясь к оному прибыть 7-го числа сего месяца.

Между тем предписал он корпусам генерал-майора Лидерса и генерал-лейтенанта Эртеля следовать к тому же пункту, первому из Волыни чрез Пинск, а последнему от Мозыря чрез Глуск. Во время следования своего к сему пункту будет он действовать легкими партиями к стороне Вильны, где сформированные литовские полки, рассыпанные в деле при Слониме, истреблять сими партиями и не допускать к соединению.

Некоторые французские артиллеристы, взятые в плен, обязались показать место, где неприятель во время своего бегства при Болдинском монастыре зарыл в землю 27 пушек, от 5 до 6 тысяч ружей, 500 сабель и до 15 тысяч бомб и ядер.

Главная квартира армии в селе Юрове.

Ноября 3-го. Генерал Платов от 30 октября доносит, что остатки корпуса вице-короля Евгения из Духовщины обратились на Смоленск и что он их теснит со всех сторон день и ночь, препятствуя и фуражировать.

Генерал-адъютант граф Ожаровский 2 ноября на рассвете быстро атаковал город Красный. Егери, не взирая на сильные картечные выстрелы, мгновенно опрокинули штыками неприятельские колонны гвардейских французских егерей и под прикрытием артиллерии и кавалерии нашей город заняли. Видя же, что большие неприятельские колонны тянулись из Смоленска на Красное и, не имея способов удержать город, не подвергнув отряд свой опасности, отступил и занял позицию у деревни Кутково в 3-х верстах от Красного. В сем деле взят 1 полковник и 260 нижних чинов.

Генерал-лейтенант граф Остерман-Толстой 2-го числа, прибыв с 11-ю пехотною дивизиею в село Кобызево, узнал, что неприятель находился в полуверсте, почему командировал немедленно эскадрон Каргопольского полка, которой, изрубив довольное число, взял в плен 10 человек.

Генерал Милорадович от 2-го числа доносит, что он, находясь в селе Княгинино, послал кавалерию на дорогу, идущую из Смоленска в Красное, дабы узнать настоящую силу неприятеля, при открытии коего взято в плен 19 человек.

Сего числа генерал-лейтенант граф Остерман-Толстой командировал Псковской драгунской полк для очищения окружных селений, занятых неприятелем. Полк сей, открыв три эскадрона кавалерии, атаковал их и разбил совершенно, взяв в плен 5 офицеров и 290 человек рядовых.

Армия имела растах в селе Юрове.

Сего числа доставлены от генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова два французские генерала: дивизионный генерал Альмерас и кавалерии бригадный генерал барон Бюрт, со словесным донесением о взятии им 4-х пушек под городом Красным.

Жалкое состояние, в котором находится неприятель в рассуждении терпимого голода, превосходит все те ужасы, которые переносила турецкая армия прошедшего года почти в то же время, но к чести оттоманов с большим терпением.

Ноября 5. Генерал-Адъютант Граф Орлов-Денисов, 3 числа ноября напав в разных пунктах на неприятеля, отбил 4 пушки и взял в плен 3 Генералов: дивизионного Генерала Алмераса, бригадного Генерала Барона Бюрта и Генерала Дюфура, более 20 Штаб и Обер-Офицеров и до 400 рядовых; причем досталось в добычу до 50 повозок с экипажем.

Генерал-Майор Бороздин доносит, что он время действий 4 числа ноября отбил у неприятеля 3 пушки и взял в плен: артиллерии Генерала Матушевича, 1 Офицера и до 100 человек рядовых.

Генерал Милорадович донес от 4 числа ноября, что корпус Вице-Короля Итальянского показался в 3 часа по полудни и в то же время был атакован Генерал-Лейтенантом Раевским. Между тем Генерал-Лейтенант Князь Долгорукий со 2 корпусом принял влево и сбив неприятеля, занял дорогу, идущую к Красному. Неприятель соединя силы свои против корпуса Генерал-Лейтенанта Раевского, покушался опрокинуть правый его фланг; но Генерал-Лейтенант Уваров с кавалериею подкрепя сей фланг, атаковал неприятельское каре Московским и Каргопольским драгунскими полками и совершенно оное истребил.

Шеф Московского драгунского полка Полковник Давыдов сам взял Генерала Кор-Гейлигера (командующего обеими кареями) и 1 знамя. Полковник же Поль с Каргопольским драгунским полком отбил 4 пушки. Генерал-Лейтенант Раевский с корпусом своим взял 20 пушек и 1 знамя. В продолжении сражения неприятель потерял пленными более 40 Штаб и Обер-Офицеров и 1.500 человек рядовых.

Полковник Князь Кудашев послан был к неприятелю с предложением сдаться; но видя медленность ответа, атака вновь началась. Генерал-Лейтенант Раевский сбил их с дороги и рассеял в поле. Настигшая ночь пресекла действия. Корпуса наши заняли село Мерлино и Микулино.

Генерал Платов, от 31 Октября доносит, что арьергард корпуса Вице-Короля Итальянского будучи преследуем Атаманским казачьим полком, егерями под командою Полковника Кайсарова и конною артиллериею, на расстоянии от Духовщины до деревни Звянихи потерял 2 пушки отбитые Полковником Кайсаровым, убитыми и в плен взятыми до 1.000 человек.

Генерал-Лейтенант Шепелев, от 4 числа ноября доносит, что он сближаясь к Мстиславлю, осведомился, что неприятельский отряд в числе 150 человек оставляя город, бежит по дороге к Могилеву; почему приказал Полковнику Андрианову 1 вслед за ним отрядить партию казаков, которая догнав их в д.Ширки, побила более 100 человек и взято в плен 18.

Генерал-Адъютант Барон Корф от 4 числа ноября доносит, что Псковский драгунский полк три раза атаковал неприятеля и опрокинув его, взял в плен 7 Офицеров и 500 человек рядовых. Казаками также взято много пленных, а всего 912 нижних чинов. Когда неприятель переправился через Днепр, Генерал-Майор Карпов ударил на несколько полков его кавалерии, разбил их совершенно, взял в плен 300 человек и отбил 3 штандарта. Сие действие происходило на большой дороге от г.Красного.

Генерал-Лейтенант Граф Остерман-Толстой доносит от 4 числа ноября, что нападая на неприятельские колонны, выходящие из лесов около села Кобызева, взял в плен 824 человека.

Армия следуя кратчайшим путем в направлении к г.Красному, чтобы пресечь путь сильному неприятелю, 5 числа ноября из места расположения своего при селе Шилове двинулась на поражение его. Генерал Милорадович со 2 и 7 пехотными и 1 кавалерийским корпусами, находясь скрытно при большой дороге у деревни Мерлино, допустил корпус Маршала Даву приблизиться к Красному; в то время 3 корпус и 2 кирасирская дивизия, составляющие центр всей армии под командою Генерал-Лейтенанта Князя Голицына, подходили к г.Красному. Неприятель видя приближение войск, остановился перед сим городом и приготовился к бою. Тогда действие артиллерии нашей открылось со всех сторон. Между тем главная наша армия, состоящая из корпусов 6, 8 и 5 пехотных, и 1 кирасирской дивизии, имея в авангарде корпус легких войск под командою Генерал-Майора Бороздина, 1 кирасирской дивизии полки Лейб-кирасирские ЕГО и ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВ, 3 батальона гвардейских егерей и 3 батальона Финляндских под командою Генерал-Майора Барона Розена; все сии войска вместе с авангардом под командою Генерала Тормасова, шли в обход г.Красного через деревни Зуньково, Сидоровичи, Кутьково, Сорокино к деревне Доброй, и не взирая на дефилеи достигнув большой Оршинской дороги, стали позади д.Доброй, дабы тем более отрезать неприятельской армии ретираду, которая в сей день состояла из корпусов: Давуста, Вице-Короля Итальянского и части гвардии под собственным начальством Императора Наполеона.

Генерал Милорадович теснил неприятеля с тылу когда Генерал-Лейтенант Князь Голицын поражал его с центра, а Генерал от кавалерии Тормасов, отрезав дорогу, поражал его при выходе из Красного.

Таковое тесное положение неприятеля побудило его на отчаянные меры, и он сформируясь в густые колонны, хотел прорваться сквозь авангард Генерал-Майора Барона Розена; но встреченный Лейб-гвардии егерским и Финляндским полками, в подкрепление коих следовали по одному эскадрону Лейб-кирасир полков ЕГО и ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВ, были совершенно истреблены. Другие же неприятельские колонны, хотевшие овладеть батареею корпуса Генерал-Лейтенанта Князя Голицына, были поражены 2 кирасирскою дивизиею и Ревельским пехотным полком. В сем случае Французской гвардии первый вольтижерный полк совершенно был истреблен. Генерал Милорадович тесня неприятеля с тылу, как уже выше упомянуто, поражал наиболее неприятеля 1 кирасирскою дивизиею. Неприятель повсюду разбитый обратился в бегство в самом большом расстройстве по лесам, к стороне Днепра на 5 верст простирающимся, думая найти спасение свое; но легкие наши отряды под командою Генерал-Адъютанта Графа Ожаровского и Генерал-Майора Бороздина, подкрепленные егерями, довершили совершенное оного поражение. По окончании сего сражения армия расположена была при д.Доброй на большой Оршинской дороге.

Потеря неприятеля в сей день, кроме убитых и раненых, состоит пленными: Генералов 2, Штаб и Обер-Офицеров 58, нижних чинов 9.170, пушек 70, знамен 3, штандартов 3 и один Маршальский жезл. Во время сего сильного поражения Император Наполеон не дождавшись конца сражения, успел объехав г.Красное к стороне Днепра лесами и ускакать со свитою к Лядам, где очевидные свидетели, между прочим освободившийся тот день из плену Российский Майор и Поручик объявляют, что в сумерки увидели они Наполеона с небольшою свитою на весьма усталых лошадях прискакавшего в Ляды. Тотчас часть гвардии, находившаяся уже в Лядах, стала под ружье и стояла в строю до полуночи. После того приняла путь к Дубровне, сопровождая Наполеона.

Весьма замечательно в сей знаменитый день то, что Наполеон, полководец увенчанный 20-летними успехами и Маршал Давуст сопутник его, не останавливаясь в Лядах, ретировались к Дубровне, забыв сильный корпус Маршала Нея, который присоединив все остатки и гарнизоны, бывшие в Смоленске, составлял до 30 000 человек, имея в прикрытии своем парк около 150 орудий. Сия столь знатная часть, отрезанная Российскою армиею, забыта и оставлена на жертву.

Генерал-Майор Бороздин, достигнув неприятеля перед Лядами и напав на него с отрядом, вытеснил из м.Ляд. Во время действия сего и в преследовании взято 5 пушек".

Приятно такое подписывать!

Таким образом, стремительный бег Наполеона от Малоярославца к Смоленску, где он надеялся пополнить отступающую армию продовольствием, практически не дал результатов. Надежды на зимние квартиры рассеялись его.

Тем временем думаю я уже о дальнейших шагах Наполеона и своих. Доложил о сём предварительно императору, дабы видел тот усилия мои - ибо чую, что заставит он меня после ожидаемых безусловно донесений нынешних Беннигсена и Вильсона вновь за действия мои оправдываться. Ну, так пусть видит, что его любимчик делает:

"Полученный рапорт адмирала Чичагова щастие имею всеподданнейше представить вашему императорскому величеству. Из оного высочайше усмотреть изволите, что армия, им командуемая, 7 ноября должна прибыть в г. Минск. Сие движение обещает самые щастливые последствии, ибо от Минска только 2 марша до Борисова -- место, где предполагается общее соединение всех сил. С данного по сему предмету предписания от меня графу Витгенштейну прилагаю при сем копию. Генерал-адъютанту Голенищеву-Кутузову предписал я действовать через Духовщину на Бабиновичи, между тем как генерал Платов с казаками будет преследовать неприятеля и содержать непрерывное сообщение с графом Витгенштейном. Главная армия следует параллельно движению неприятеля, -- летучие отряды под командою генерал-адъютанта графа Ожаровского, подполковника Давыдова и капитана Сеславина направлены первый между Красным и Ляды, а прочие к самой Орше. Сим средством, беспокоя неприятеля со всех сторон, упреждая и затрудняя везде его марш, с помощию всевышнего надеюсь нанесть неприятелю величайший вред".

На меня уже оды, как оказалось, готовы писать! Пришлось, однако, несколько поправить милейшего графа Дмитрия Ивановича Хвостова, коий подвизается в словах поэтических (хотя по лицу его тяжёлому и не скажешь, что занимается он изящною словесностью:

"Письмо вашего сиятельства с приложением оды творения вашего я с особенным удовольствием получил. Вы как бы возвышаете меня перед Румянцевым и Суворовым. Много бы я должен был иметь самолюбия, если бы на сию дружескую мысль вашу согласился. И ежели из подвигов моих что-нибудь годится преподанным быть потомству, то сие только от того, что я силюсь по возможности моей и по умеренным моим дарованиям итти по следам сих великих мужей.

Между тем обязанным себя считаю изъявить вам мою признательность, пребывая и проч".

18 ноября. Ах, как много крови стоил нам маршал Ней! Среди всей этой необычайной плеяды маршалов Наполеоновых он, пожалуй, лучший. Давуст в целом тоже очень хорош, особенно в операционных делах, но Ней вдобавок к отличному оперативному мышлению имеет ещё и очень сильную тактическую хватку.

И вот он уничтожен! Не знаю, верно ли сие, что казаки передают, будто бы утонул он, через Днепр переправляясь - а пошла ростепель, потому река так и не встала, так что когда корпус его загнали к Сыро-Коренью, ему ничего не оставалось, кроме как тонуть. Но во всяком случае корпус его уничтожен полностью как боевая единица - более 12 тысяч одних пленных!

Как выяснилось, Ней выступил из Смоленска в 2 часа пополуночи вчерась всего с 6000 солдат; за ним плелись 7000 безоружных.

На следующий день он, то есть ныне, около 3 часов пополудни, он дошёл до Корытни. Ничего не зная об общей обстановке, подходя к Лосминскому оврагу, неожиданно наткнулся на авангард Милорадовича. Для сего молодца, не потрудившегося не то что охранения выставить, но хотя бы спросить себя, куда делся корпус Нея, мимо него уж никак ещё не проходивший, для сего храброго , но и только! генерала появление войск неприятельских со стороны Смоленска тоже было полной неожиданностью, так как он думал, что вся армия Наполеона уже прошла Красный. Войска Милорадовича даже стояли тылом к Лосмине. Поэтому французам вначале был успех: дивизия Рикара, шедшая в авангарде, даже было удачно прорвала линию дивизии Паскевича.

Однако, благодарение Богу, удачно стояли наши орудия, которые успели развернуться. Когда колонны Нея вступили в Лосминский овраг, не замечая наших батарей, они подошли под орудия; несколько залпов означали для них знатную потерю. Тогда Паскевич ударил в штыки, опрокинул неприятеля, а Л.-Гв. Уланский полк атакой довершил поражение противника. Тут был отбит орёл. На левом фланге, где колонны французов равномерно попали под огонь пушек наших, поражение их выпало довершить Павловскому гренадерскому полку, который взял неприятеля в штыки.

Ней в последней надежде прорваться собрал остатки корпуса и пошёл напролом, но был вновь отбит и отброшен, превратившись в нестройную толпу, когда солдаты потеряли дух, видя себя в окружении. Милорадович потребовал сдачи; Ней отказался, после чего, собрав 3 000 надёжных людей, бежал с ними к Сыро-Коренью, покинув остатки корпуса своего на произвол судьбы; каковой и сдался военнопленными -- 100 офицеров, 12 000 нижних чинов и 27 орудий, по донесению Милорадовича. Сам он двинулся вправо от дороги, по течению ручья, отыскивая по нему Днепр. Преследование Милорадович организовать не сумел, хотя и приказывал я сие ему и Голицыну, даже и верный пункт назвал, куда Ней непременно прийти должен! - "По разным известиям от пленных значится, что корпус Нея в 3000 тянется от Смоленска к Красному. Вероятно, что неприятель, желая открыть себе путь, бросится вправо или влево, чтобы миновать нас. Вследствие чего его светлость приказал, чтобы ваши войски, удвоя осторожность, посылали сколь можно чаще в стороны патрули, дабы открыть настоящее направление его, дабы успеть его предупредить. В деревне Сыро-Коренье удобная переправа чрез Днепр, почему и не угодно ли иметь Сыро-Коренье более в виду".

Вот так! Всё к славе рвутся, а простого патрулирования даже и во исполнение приказа организовать не могут!

Правда, казаки за французами следовали и даже смогли отобрать 8 брошенных орудий, но с их силами не смели они покуситься на плотную колонну; так что, пройдя Даниловку, французы у Сыро-Коренья перешли через Днепр по льду, хотя тот и ломался под их весом. На правом берегу он был несколько раз атакован казаками Платова, шедшего на Оршу правым берегом, отчего известна стала судьба остатков корпуса Нея. Но казаки не могут пока сказать наверное, уцелел ли сам маршал французский. Ежели нет, то потеря его будет для Наполеона весьма чувствительной.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее открылось, что Ней именно сам уцелел, придя в Оршу, однако, не более чем с 600 человеками. Так что корпус его действительно уничтожен оказался.

Что же, всего на войне никто не в силах желаемого достичь! Тем не менее, я весьма доволен итогами этого трёхдневного боя. В целом мой замысел удался: не вступая в прямое линейное дело с отчаявшимися, рвущимися к дому и теплу французами, устроить им ряд сражений почти партизанских, перехватывая корпуса неприятельские по очереди на переходе. В итоге Милорадович, при всех своих ошибках, сделал одно важное дело: он установил пушки вдоль дороги, по которой передвигались французы, и расстреливал врага. Его заслоны, естественно, отбрасывались, но главное было в другом: пока французы "побеждали" эти заслоны и прорывались через них, их гваздали из пушек и на прорыв выпускали практически только с личным оружием. Таким образом и вышло, что разбил я армию Наполеона совершенно, не ввязываясь в генеральное сражение, как к тому призывали генералы мои, не пожертвовав ни одним лишним солдатом. А каждый лишний солдат ныне - это укрепление позиций наших будущих в Европе, когда о мире послевоенном говорить будем. Потому я несколько раз подтверждал ранее данные приказания не доводить неприятеля до отчаянного боя, в котором можно было потерять много народа. Нам надобно провести на границу боеспособное войско, а не ошмётки его обескровленные. И потому незачем с большей потерею добиваться того, что само собою случится. Армия французская всё равно сгибнет от холода, голода и худых биваков под метелью. А мы армию - сохраним! О чём я постоянно и забочусь, и твержу с самого начала военных действий! Что ж непонятного? Отчего даже Толь брови изумлённо поднимает: "Как, вы не будете добивать Наполеона в Красном?" И от Коновницына помощи глазами просит. Да, не буду! Зачем мне класть солдат, когда, во-первых, можно нанести поражение неприятелю одним манёвром, вдоль столбовой дороги пушки выставив и противника будто сквозь строй пропуская; а во-вторых, его добьёт сама природа русская? Куда важнее собственную армию сохранить. А на мирных переговорах, как известно, у того сильнее позиция, у кого армия сильнее. От дипломатов зависит немалое, согласен; но даже самому плохому дипломату придаёт вес стена штыков за его плечами.

Зато что теперь осталось у Наполеона? У главной его армии. Ничего! Наиболее боеспособных корпусов более не существует. Корпуса Нея фактически нет, он рассеян полностью. Корпус Давуста, что начинал войну с 60 тысячами против бедняги Багратиона с 45-ю, остался в силе едва 2 тысяч, причём численность каждого подразделения столь мала, что об их боеспособности говорить не приходится. Вице-король Евгений Богарнэ, что ещё недавно водительствовал храбрыми итальянцами, столь много мужества показавшими при Малоярославце, ныне остался тысячах в 3 боеспособных и с толпою сброда, почти что безоружного. Молодая гвардия уменьшилась вполовину, Старая гвардия потрёпана. И всё это - практически без артиллерии!

Остался у Наполеона Виктор с Удинотом, которые бедствий таковых не претерпевали, сколь главные силы французские. Но с ними справляется даже Витгенштейн, а когда я подойду с главною армиею, сии тоже большой угрозы являть не будут. Ренье и Шварценберга пока списываем: далеко они от места действия главных событий. Сакен прибыл аж к Свислочу и продолжал наступление к далёкому Бресту, преследуемый Ренье н Шварценбергом.

То же - с пруссаками у Риги. Далеко и заняты они.

Остаются ещё Жюно с Понятовским. Но оны, хотя и не подверглись разгрому меж Смоленском и Красным, тоже вдоволь хлебнули бегства от Москвы, так что тоже весьма расстроены.

Так что теперь, ежели Чичагов с Витгенштейном соединятся возле Борисова, всю армию французскую имеем мы возможность окружить и пленить. Чичагов пока в Минске. В очередной раз отписал ему просьбу, уже регулярную: "Поспешайте, ваше высокопревосходительство, к общему содействию, и тогда гибель Наполеона неизбежна. Весьма необходимо открыть скорое сношение между вашею и Главною армиею чрез Копысь, Староселье, Цезержин, Шепелевичи, Черной Усов, село Уша, что на Березине, Гроднянка, Смолевичи и Минск".

Впрочем, отчего-то думаю я, что Чичагов Наполеона не удержит. Не того полёта птица. Во-вторых, ну никак не хочет он торопиться к нам поближе, чтобы действовать совместно.

Что ж, тем лучше. Чичагов никто мне; а вернее - враг. И таковой же агент английский, как и сам царь. Ежели зажмём мы Наполеона у Борисова вместе, вся слава всё равно мне достанется. А ежели прорвётся он - ну, так вот сами смотрите, как царёвы любимчики воюют: пока мы тут от Наполеона одни перья оставляют, другие его выпускают!

Надеюсь, Наполеон толикой глупости не сделает, чтобы попасться; судя, однако, по его поведению и поведению маршалов его, кои войски свои бросают при малейшей угрозе окружения, на сей предмет император французский явно некий приказ издал. Так что полагать надобно, что сам он для себя возможность бегства уже продумал.

Уже ввечеру отправил я для преследования неприятеля, отступающего на Оршу, отряды Бороздина, графа Ожаровского (сего к местечку Горки, где обнаружено до 2 000 неприятельской кавалерии, которую велел я истребить), несколько партизанских, каковые, впрочем, и так противника наблюдали. Составлен новый авангард, на который назначил я Ермолова: 12 батальонов пехоты и несколько Донских казачьих полков. Платов идёт на Катань и Оршу. Ермолову приказано быть с ним в связи и согласовывать движения свои, чтобы воспрепятствовать Наполеону двинуться на Сенно для соединения с Виктором.

Вечером же отписал рапорт царю - прилагаю копию:

"Главная квартира деревня Добрянка

После поражения неприятеля при Вязьме 22-го минувшего месяца армия предприняла марш кратчайшим путем в направлении чрез Ельну на Красное с тем, чтобы пресечь путь, если не всей неприятельской армии, то хотя сильному ее ариергарду, что и увенчалось совершенным успехом сего 5-го и 6-го числ ноября.

Наполеон ни мало не предполагал сего движения армии нашей, ибо авангард под командою генерала Милорадовича во время бокового марша на город Ельну продолжал движение свое чрез Дорогобуж к Соловьевой переправе и, не доходя до оной, склонился фланговым же маршем на соединение Главной армии к селу Ляхову.

Генерал от кавалерии Платов, подкрепленный бригадою из 1-го и 20-го егерских полков, следовал с одною частию по Духовской, а с другою по Смоленской дороге. Сим фланговым движением армия, приближаясь к городу Красному, подала уже способ авангарду генерала Милорадовича иметь 3-го числа поверхность над неприятельскою гвардиею, тянувшеюся от Корытни к Красному.

5-го числа армия расположилась, не доходя пяти верст до города Красного, а авангард, встретившись опять с неприятелем, наиболее кавалерия под командою генерал-лейтенанта Уварова, поразил оного. При сем случае отбиты знамена, пушки и много пленных, между коими один генерал.

6 го вся армия двинулась на поражение неприятеля. 5-й, 6-й и 8-й корпуса, 1-я кирасирская дивизия, отряды генерал-адъютанта графа Ожаровского и генерал-майора Бороздина, составлявшие вместе восемь казачьих полков, коим в подкрепление были Мариупольской гусарской и Нежинской драгунской при 19-м егерском полку, направлены были обойти неприятеля слева, не взирая на дефилеи, которыми сии корпуса проходить должны были, идучи чрез деревни: Зуньково, Сидоровичи, Кутьково, Сорокино к деревне Доброму на Большую Оршинскую дорогу. Авангард генерала Милорадовича, состоящий из 2-го и 7-го корпусов при одном кавалерийском, находясь скрытно при большой дороге у деревни Мерлино, допустил приближение корпуса маршала Давута к Красному, куда в то время двинулся 3-й корпус и 2-я кирасирская дивизия под командою генерал-лейтенанта князя Голицына. Изумленный неприятель, увидя со всех сторон войска наши, остановился и приготовился было к бою; но успешное действие нашей артиллерии, сопровожденное действием холодного ружья наших колонн, на него устремившихся, заставили его обратиться в бегство. Сам Наполеон был свидетелем сего жестокого поражения войск его; почему, не ожидая конца сражения, со свитою своею ускакал к местечку Лядам, оставя корпус Давута на жертву победителям. В сем сражении, продолжавшемся целый день, наиболее отличились полки лейб-гвардии: Егерский и Финляндский и лейб-кирасирские Вашего и Ее Императорского Величеств под командою генерал-майора барона Розена, истребившие сильные неприятельские колонны штыками. Равномерно 2-я кирасирская дивизия и Ревельской пехотный полк при вступлении неприятеля в Красное положили целые колонны на месте.

Следствие сего сражения было рассеяние всего корпуса Давута, бежавшего в расстройстве и беспорядке по лесам, простирающимся на 5 верст к стороне Днепра, думая найти спасение свое; но легкие наши отряды под командою генерал-адъютанта графа Ожаровского и генерал-майора Бороздина, подкрепленные егерями, довершили совершенное поражение.

Потеря неприятеля в сем деле чрезвычайно велика. Ранеными и в плен доставшимися: 2 генерала, 134 штаб- и обер-офицеров и 9170 нижних чинов; 70 пушек, знамен и штандартов 2 и жезл фельдмаршала Давута, которые повергаю к стопам вашего императорского величества.

Из перехваченных бумаг 5-го числа, объясняющих диспозицию отступления армии от Смоленска к Красному, усмотрел я, что корпус Нея, составлявший ариергард армии, должен был выступить 5 (17) из Смоленска по дороге к Красному. Вследствие чего и были взяты мною надлежащие меры, чтобы его встретить.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

19 ноября. Не знаю, чья армия больше развалилась - французская или наша. Французы бегут, всё бросая. Наши кто пьян, кто кое-как - во всяком случае, при главной армии, коя пока не двинулась вперёд. Тут ещё в обозах французских вино обнаружилось - так и по штабу, смотрю, едва не корнеты друг другу наливают.

Победа!

Полная, ощутимая, прекрасная победа! Неоспоримая!

Да я и сам на радостях супруге своей драгоценной отписал. Чувств не сдерживая:

"Красное

Вот еще победа! В день твоего рождения дрались с утра до вечера. Бонапарте был сам, и кончилось, что разбит неприятель в пух; сорок пушек слишком достались нам, прекрасные знамена гвардейские и пребогатые. Вчерась прибыл из Смоленска еще большой корпус Нея, который третиего дни пожалован Prince de Mjoique, то есть Можайской, в тысячах больше двадцати. Этот принят очень хорошо, пушек у них мало, а он наткнулся на наших сорок орудиев, натурально отбит. Но собрался он с поспевшими из Смоленска и подошел еще, тут его приняли штыками и множество истребили, других рассеяли по лесам, словом сказать, что в вечеру две колонны -- 8400 положили ружья. Сего дни поутру еще в лесу взяли 2500 и 10 пушек, не помню сколько взяли 5-го числа пленных. От Смоленска до Красного преследовали козаки и взяли 112 пушек. Пленных взято во всех местах пропасть, -- между протчим Остерман 2400. Может быть тысяч до двадцати. Генералов в три дни, кажется, 8 человек".

СНОСКА. Позднее подсчитали точно. За четыре дня боёв под Красным нами было взято 116 орудий; сие не считая 112-и, брошенных неприятелем, несколько орлов и жезл маршала Давуста; пленных захвачено более 26 тысяч, в том числе семь генералов и 300 офицеров, убито и ранено до 6000. Наш урон составил до 2000.

А уж каково приятно было написать Италинскому, послу русскому в Турции, Андрею Яковлевичу о состоянии французской армии с невинною просьбою поведать об этом другу моему Ахмед-паше! Странно, но уверен, что тому приятно будет осознать всю тягость положения французского, своё положение в прошлом году вспоминаючи! Пускай порадуется, что и самый Наполеон пред Кутузовым в таком же положении оказался, что тогда турки!

"Милостивый государь!

В письме, посланном вам с лейтенантом Тенишевым о результатах военных действий до 17 октября, я обещал вашему превосходительству сообщить впоследствии более подробно обо всех наших делах. Выполняя сегодня свое обещание, я приказал сделать для вас выборки из всех моих текущих донесений императору.

Из них вы узнаете, господин посол, что от 17 октября по сегодняшнее число последовало столько военных успехов, взято такое количество пленных и пушек, что почти нет войн, могущих явить подобные примеры. Судите сами, насколько мне приятно отдать должное армиям, находящимся под моим командованием.

Возблагодарим провидение, благость которого так очевидна. Оно дало мне возможность не один раз заставить врага испытать муки голода. Я принудил их питаться кониной, а некоторым пришлось даже познакомиться с пищей каннибалов.

Я стараюсь не смотреть на эти ужасные сцены, но не испытываю того тяжелого чувства, заставлявшего меня порой лить слезы, когда видел, как храбрые турки были принуждены питаться своими лошадьми. Поругания, совершенные французами, заслуживают подобного ужасного наказания.

Я очень хочу, господин посол, чтобы вы сообщили эти новости моему старинному другу Ахмед-паше. Он знает, что в моих рассказах никогда не бывает преувеличения, и, наверное, не без удовольствия услышит от вас, что я вспоминаю о нем, сообщая эти подробности".

Впрочем, приказал Ланскому взять меры по улучшению положения пленных: в частности, попросил об отпуске им провианта, в том особливо уважении, что многие из них по несколько дней вовсе не ели и что самое человечество требует доставить им необходимое пропитание для отвращения голодной смерти. Знаю, что и наша армия не сыта довольно, но с сими несчастными и сравнения нет. Дума, можно известные количества сухарей им отыскать...

Гвардия меня обожает, едва не взялись солдатушки коляску мою на себе везти!

Но всё же наша армия несколько гуляет, а вот французская... Никогда таких случаев не было, о коем только что генерал-адъютант барон Меллер-Закомельский донёс. Согласно рапорту его, лейб-гвардии уланского полка полковник Гундиус, посланный от него с 3 эскадронами, сего числа ноября открыл неприятельскую колонну в 3 вёрстах от д.Винныя-Луки и окружив оную, послал лейб-гусарского полка штабс-ротмистра Акинфьева предложить им положить оружие. Сей удалец воротился с успехом и с пленными; число сих составило до 2 500 человек, 6 офицеров и 2 доктора.

Едва ли не такого разряда баснословный случай доложил гр. Орлов-Денисов. Он с лейб-медиком Виллие проезжали просёлком, в сопровождении одного лишь урядника лейб-казачьего полка. Навстречу им попалась партия французов численностью в 400 человек. Урядник решительно подскакал к ним и потребовал положить оружие, что неприятель немедленно и исполнил!

Преследование Наполеона, впрочем, продолжается. Генерал-майор Бороздин, выгнав неприятеля из м.Ляд, дошёл вслед за ним с частью своего отряда до д.Большие Колотовки, а казаки преследовали бегущих до самых Козян, где сменены были казаками отряда генерал-адъютанта графа Ожаровского. В сем преследовании неприятель потерял 7 пушек и много обоза.

Не ведаю, что делает с пагубною страстью своею атаман наш грозный, но он вездесущ, как ангел мести! Только что очищал Смоленск от остатков неприятеля, а уже, доносит, сидит на плечах у Нея возле Гусиного, где продолжает преследование. Презанимательно, что же превратило Матвея Ивановича в толикую грозу неприятельскую! То ли титло графское -ах, как славно приятно ему, когда я в бумагах пишу о нём: "Генерал граф Платов"! То ли сам вид бегущего неприятеля придаёт ему силы, словно Митридату Евпатору последний взгляд на бегущих римлян! Одно сказать можно: огромною долею успеха нашего обязаны мы ему и казакам его!

На радостях и Милорадовича обнял, назвал героем несравненным, коего Отчизна ещё в числе спасителей своих восславит. Да ведь, собственно, герой он и есть, ибо его и роль главная была в рассеивании полном трёх корпусов неприятельских! А ошибки - у кого их нет? Да и война - такая вещь, что всего не предусмотришь. Мне ли, чей замысле сражения Бородинского вскрыл и уничтожил Наполеон, упрекать храбреца сего Милорадовича, что храбрости сей в нём более, нежели мышления стратегического? А вот к кому присмотреться бы следовало - к генералам, кои на ступень ниже его ходят, но, гляжу, соображением, изыском военным куда как обещающи: Орлов-Денисов, Дорохов, к сожалению моему глубокому раненый одним из последних выстрелов сражения Малоярославецкого; Неверовский, оборонительного боя мастер; Паскевич, столь важно проявивший себя в дни наступления нашего и здесь, под Красным. Винценгероде, конечно же, хотя и шалопай изрядный, даром что немец гессенский. Павел Голенищев-Кутузов хорошо в подвижной войне проявляет себя, хотя и придворный слишком: в бою храбр, а на паркете ползать склонен. Князь Голицын, Дмитрий Владимирович, пожалуй, хорош: распорядителен, предусмотрителен. Дибича хвалят мне; но сего я плохо знаю, по рапортам лишь от Витгенштейна. Остерман Саша всё лучше становится; здесь, под Красным, вполне распорядительно командовал - беседы наши, видно, на разум его легли; но храбрость свою поручицкую изжить не может, оттого и ранят его часто; не знаю, но надеяться можно.

Партизаны наши почти все хороши; но малым чином командование их пока исчерпывается, а какими генералами станут, неведомо.

Наполеон, докладывают, кстати, они же, прибыл в Дубровку, а от неё направился уже к Орше. Ведь и в самом деле бежит! Бежит, как провинившийся мальчишка! Здесь он вроде бы намеревается приостановиться, собрать отставших, хоть какую-то артиллерию, а в особенности кавалерию. Пленные сказывают, в корпусе Латур-Мобура не более 200 коней, сама гвардия имеет всего 1600 всадников.

Взяли мы важные письма и бумаги, кои хорошо дела противника моего отмечают. Вот, например:

"Биллиоти к жене, из Вязьмы 1-го ноября.

Мы выступили из Москвы несколько дней тому назад, ночью, поспешно направляясь по дороге в Калугу. Пройдя около 30 миль, ежедневно более или менее тревожимые казаками, и после небольшого сражения, в коем начальствовал король Неаполитанский, и которое окончилось с меньшим успехом, чем можно было ожидать, мы внезапно поворотили назад и пошли форсированными маршами, днем и ночью, к Можайску. И вот мы добрались до Вязьмы, милях в 40 от Смоленска, куда мы рассчитываем двинуться через несколько дней. Мы терпим те же невзгоды от голода и усталости, что и по пути сюда, с добавлением сильного холода, хотя и при ясной погоде, и большей осторожности и нерешительности, из-за близости неприятельских партизанов и мародеров. Те, у кого нет достаточно хороших лошадей, чтобы поспевать за армией, вынуждены терять свои пожитки. Многие из моих сослуживцев (между прочим г-н де-Флери) лишились всех своих вещей и сами пожгли свои экипажи, когда пришлось побросать их, или же они были уничтожаемы арьергардом. Наше шествие не совсем походит на шествие победителей; больных везут в экипажах, принадлежащих частным лицам за недостатком транспортных средств. Мне досталось везти солдата, страдающего лихорадкой. Впрочем, мы не беспокоимся, в виду того, что император совершенно здоров и лично руководит всеми движениями армии; а посему, нет сомнения, что результаты этого похода будут именно те, на которые можно заранее рассчитывать в силу обычных его осторожности, удачи и основательных расчетов. Все довольны и исполнены доверия и никто не жалуется на недостаток во всем".

Есть и письма относительно попытки мятежа в Париже, о коем упоминал я уже.

Вот письмо самого императора:

"Г-н герцог де-Ровиго. Я желаю, чтобы все, что имеет отношение к делу Мале, было напечатано... Поручите Реалю собрать все протоколы допросов и документы, касающиеся козней этого человека три или четыре года тому назад. Две страницы составят простое и невелеречивое изложение этого дела. Первым приведено будет донесение префекта полиции Дюбуа и тогдашнего министра полиции Фуше и все протоколы допросов по этому предмету. Во-вторых, донесения разных государственных советников, посетивших после того времени тюрьмы, и мнение их о Мале и т. д. В-третьих, постановление об отправке Мале в частную лечебницу. В-четвертых, наконец, все, что имеет отношение к сему делу.

Слов не нужно, а только документы. Министр полиции сделает доклад обо всем, что происходило в здании министерства полиции; затем приведены будут донесения генерала Гюллена, префекта полиции, помощника коменданта Домеля, Лаборда, генерала Дерио; потом все протоколы допросов и судопроизводственные бумаги. Это чрезвычайно важно. Это пустое дело, но убедить в этом публику можно только путем оглашения всего и незамалчивания ни одного обстоятельства.

Потом упомянуто будет все имеющее отношение к Лагори, Лафосу, Ал. Ноайлю, к обнаруженному в это время заговору попов и к генералу де-Нуайе, из чего можно бы было видеть, что они были за люди. Сие дело будет озаглавлено: "Разные составленные некоторыми личностями заговоры".

За сим молю Бога оградить Вас своим святым покровом. Смоленск 11.11.1812".

Подписано: Наполеон".

"Г-н герцог де-Ровиго. Я получил письма Ваши от 26 и 27 октября и с прискорбием усматриваю в них рассуждение о гражданской и военной полиции. Это значит дурно понимать свои обязанности. Все, что касается до спокойствия государства и до его безопасности, входит в сферу обязанностей полиции. Военная полиция должна была бы, конечно, быть осведомленной о движении, происходившем в казармах с 5 часов утра; тем не менее министру полиции следовало знать это еще лучше, следить за Мале и не оставлять его в Париже. Полиция обязана была быть знакомой с настроением войск, а особенно с настроением такого полка, как Парижский. За сим молю Бога и пр. и пр. Смоленск 30 октября (11 ноября) 1812 г.".

Подписано: Наполеон".

"Г-н герцог де-Ровиго. Я очень одобрил действия военного министра, арестовавшего генерала Ламота и полковника Рабба. Было бы странным пониманием гражданских обязанностей полковника, если считать оные выполненными тогда, когда он не только не сопротивлялся, но даже не пролил крови своей, дабы воспрепятствовать возмущению своей части. Ваш образ мыслей по этому предмету кажется мне очень странным. Прежде, чем выразить свое суждение об этом деле и по поводу префекта Фроша, я подожду прибытия сюда Вашего подробного донесения и судопроизводства по этому делу. Я намерен огласить эти документы и желаю, чтобы для граждан не было ничего тайного в этом столь близко касающемся их деле. Именуемый Жакемоном был давно под стражей и фактически участвовал в этом заговоре 4 года тому назад. Сообщите мне, где он находится: и если только он смещен, а в поведении его окажутся неправильности, распорядитесь арестовать его. Человек 30 статских участвовало в этом первом деле. Я полагаю, что все они арестованы. Если же обнаружится, что они выпущены по небрежности, допущенной в этом деле, распорядитесь забрать их снова, в особенности, если они окажутся опять в Париже. За сим молю Бога и пр. и пр. Смоленск 30 октября (11 ноября) 1812 г.".

Подписано: Наполеон".

Что-то, видно, не хорошо у него с министром полиции Савари. Возможно, это ускорит отъезд Наполеона из армии? Ехал бы себе подобру-поздорову, всё равно ничего не изменит он своим присутствием: похороню я кости французов в России. Как в 5-м году обещал. Если бы не эта тряпка английская Александр, уж и тогда бы мы молодца сего корсиканского приструнили; от скольких бедствий было бы избавлено человечество в Европе!

Я же вновь погряз в бумагах. Это уже прямо закон: прошло сражение - знай, пиши да диктуй, главнокомандующий!

Платова предостерёг от опасности просмотреть движение Наполеона к Виктору:

"...крайнее положение Наполеона может побудить его на отчаянные меры, дабы очистить себе путь в Литву; и для того, если переправился он при Дубровне, то, конечно, в том намерении, чтобы итти на Сенно и, соединясь там с генералами Виктором и Сен-Сиром, напасть в превосходных силах на генерала Витгенштейна. Ваше высокопревосходительство, держась непрестанно вправо от неприятеля, не имея более нужды переправляться чрез Днепр, можете с удобностию, выиграв марш над Наполеоном, атаковать по удобности и, без сумнения, привести его в то же отчаянное положение, как и короля италийского, вами пораженного".

Сеславину - приказание о наиточнейшей разведке пути, по коему двигаться намерен Наполеон; сие сейчас самое важное:

"Самое важнейшее известие, которое вы дать можете, есть то, чтобы объяснить действительное направление Наполеона с гвардиею, ибо вероятно, что он отважился на отчаянный и, может быть, последний удар: соединясь с Виктором и Сен-Сиром, напасть на генерала Витгенштейна и через то очистить себе путь в Литву; вследствие чего светлейший весьма желает знать настоящее направление неприятеля, дабы сообразно тому дать движение Главной нашей армии".

Кстати, ныне же ходатайствовал перед Александром о пожаловании Сеславина в полковники и в вящее его поощрение - отметить его званием флигель-адъютанта.

Ермолова, новоназначенного командира авангарда нашего, отправил сильнее давить на отходящего неприятеля и не замедлять с данным разведочными, куда он двигаться будет:

"С получением сего по повелению его светлости благоволите, ваше превосходительство, следовать со вверенным вам авангардом, состоящим из 12 баталионов пехоты и 2-х казачьих полков при артиллерии, к местечку Дубровне, откуда благоволите рапортовать сколь можно чаще его светлости о движениях неприятельских. Армия между тем движется в направлении через Романов на Копысь. Узнав же о марше неприятельской армии к Сенно, легко Главная армия наша переменит направление свое от Бакланова к Орше".

И продовольствие, снабжение, лошади вот из Тамбова прибыли, распределить надобно... Ох, голова кругом идёт!

А тут ещё царь донимает - требует ответов на всяческие глупые вопросы, явно из английских уст первоначально заданные. Вот почему, скажем, не дал я все силы армии нашей, чтобы в Вязьминском сражении они участвовали?

Вот, изложил. Не всё, конечно, поведал, не для ушей всё то будет для английских, но причины изложил, как кажется, убедительно. Дурачком:

"Близ Красного, деревня Добрянка

Всемилостивейший государь!

Из донесения моего сего числа 1 ваше императорское величество усмотреть изволили, что сделано при Красном, к которому направлялись все неприятельские силы. Все сие не сделано прежде по Смоленской дороге по многим причинам.

С самой той минуты, как неприятель после разбития 6-го числа прошедшего месяца решился оставить Москву, должно было прежде думать закрыть коммуникации наши с Калугою и воспрепятствовать ему вход в оную, чрез которую намерен он был пройти в Орловскую губернию и потом в Малороссию, дабы не терпеть тех недостатков, каковые довели теперь его армию до такового бедственного состояния. Что он имел сие намерение, подтвердили мне многие из пленных генералов, почему и должно было заставить его итти по Смоленской дороге, на которой (как нам известно было) он не приготовлял никакого пропитания. Сии причины понудили меня, оставя Малой Ярославец, перейти на дорогу, ведущую от Боровска, чрез Медынь к Калуге, где уже находился неприятельской корпус; от сего моего движения неприятель должен был, оставя свое намерение, итти чрез Верею на Смоленскую дорогу; я же шел чрез Медынь к Боровску, чтоб сближиться и в случае, естли нужно, соединиться с моим авангардом. Генерал Милорадович имел при себе 2-й и 4-й корпуса и достаточное число кавалерии и, будучи обманут ложным известием, принял было близко к Meдыне по Боровской дороге; но, узнав о марше неприятеля от Боровска уже к Верее, направился вслед за оным, но потерял однако же целой марш и взошел по следам неприятеля на Смоленскую дорогу; Главная же армия боковою дорогою направилась к Вязьме. Случилось, что я близко трех дней не мог получить от авангарда сведения, потому что неприятель бегущий рассыпался по сторонам дороги и, наконец, также ложное известие, будто бы генерал Милорадович после сражения с неприятелем, не доходя до Вязьмы, должен был отступить. Сии обстоятельства остановили меня на 8 часов, и армия не могла приближиться к Вязьме, сделав в тот день сорок верст маршу, прибыла не ранее как за полночь, а могли поспеть только 40 эскадронов кирасир с конною артиллериею под командою генерал-адъютанта Уварова, которые способствовали к разбитию неприятеля под Вязьмою генералом Милорадовичем. Неприятель не мог держаться и в городе, где был он форсирован и часть его перебита; он, того вечера прошед Вязьму, не смел остановиться и удалился по Смоленской дороге прежде, нежели армия к оной приближиться могла.

Вот причины, которые воспрепятствовали нанести неприятелю таковой чувствительной удар при Вязьме, каковой нанесен ему при Красном. Притом сказать должно, что при Вязьме не был еще он в таковом расстройстве, имел еще почти всю артиллерию, и тех знатных потерь в людях еще сделано им не было, которые он понес ретирадою до Смоленска. Ошибки, от ложных известий иногда происходящие, неизбежны. Предприятия в военных операциях основываются не всегда на очевидности, но иногда на догадках и на слухах, но ложные известия, о коих упомянул я выше, произошли от самых казаков, но и они впали в сие недоразумение невинным образом.

От Вязьмы предприял я диагональный марш чрез Ельну к Красному, где и настиг неприятеля.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший

князь Михайла Г.-Кутузов".

Пускай разбирается! Это как раз по уму его - разбираться в препирательствах письменных да по карте вершки вымерять. А и поймёт, что издеваюсь я над ним - невелика беда: мы с ним и так друг о друге всё понимаем; как понимает он, что уважать мне его не за что совершенно. И ничего ты мне не сделаешь, ибо в первую голову не повелитель ты в роде Ивана Грозного или хотя прадеда твоего Петра Великого, а лишь воли дворянской собиратель и исполнитель; а дворянство сейчас за меня головою после всего, что сотворил я с Наполеоном. А во-вторых, трусишь ты Наполеона, боишься и знаешь, что я один лишь с ним справлюсь, а не адмиралы сухопутные и цареубийцы ганноверские. А посему одновременно - то есть сего же дни то же! - пришлось успокаивать мне самодержца нашего:

"Близ Красного, деревня Добрянка

Всемилостивейший государь!

Всеподданнейше смею уверить ваше императорское величество, что неприятель со всеми силами своими не в состоянии нанесть сильного вреда генералу Витгенштейну. Армия неприятельская лишена способов отдалиться от меня. Я всегда по следам за нею. Генерал Платов, в соединении с отрядом генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова, беспрестанно угрожает неприятелю с правого флангу. Все сии причины довольно сильны развлечь неприятеля, а особливо в теперешних его обстоятельствах. В случае естли бы неприятелю скрытными движениями удалось выиграть над нами несколько маршей и тогда, соединясь со всеми своими силами, угрожать нападением на генерала Витгенштейна, тогда он, переправясь за Двину на несколько дней, совсем уже обеспечивает себя, а между тем даст способы сближиться Главной армии с ним. К тому же и адмирал Чичагов к 9-му или 10-му числу может быть к Борисову, ибо он 7-го числа уже в Минске. Вообще можно сказать, что Наполеон не имеет в виду соединиться с силами своими для нападения на генерала Витгенштейна; для совершения такового намерения он взял бы прямейший тракт чрез Любавичи, Бабиновичи на Сенно.

Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший

князь Михайла Г.-Кутузов".

По диспозиции, ввечеру мною подписанной, завтра должны уж встать под Романовым. Не тем, кое в июле Платов впервые прославил, а в местностях здешних; но и до того Романова, даст Бог, добежим в полмесяца.

Взапуски с Наполеоном...

20 ноября. Наполеон выступил из Орши и зажёг город. Но Платов успел вовремя: выгнал из Орши французский арьергард, потушил пожар и двинулся за Наполеоном.

Ах, какой молодец Платов! Не по Орше одной, а вообще - всё, что он делает в последние недели вызывает восхищение не токмо у меня, но у всех! Уже и забыли фокусы его прежние.

Армия наша также двинулась вперёд, в соответствии с диспозицией вчерашней. Ночевать будем в Романове.

Не могу не приложить листов из журнала нашего боевого за сии великие дни.

"ЖУРНАЛ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ С 3 ПО 7 НОЯБРЯ 1812 г.

Дополнение к числу 3 ноября. Неприятель показался из лесу около деревни Кобызево в числе более 500 человек. Польской уланской полк занял оную спереди, Кексгольмской пехотной с правой, а Полоцкой с левой стороны, и, атаковав, взяли в плен 220 человек, а остальных побили на месте.

Генерал Милорадович донес, что он обоими корпусами атаковал неприятеля на большой дороге от Смоленска к Красному в 15-ти тысячах, состоявшего большею частию из гвардейцев, и одержал совершенную победу. Пушки взяты на батарее с канонирами и лошадьми, много пленных. Князь Кудашев с эскадроном лейб-гусар взял одну пушку, Сумские гусары взяли две, а протчие взяты егерями полковника Гогеля. Одна колонна с генералом сдалась. О подробностях сего дела будет от него особенное донесение.

Армия имела растах в селе Юрове.

Ноября 4. Генерал Платов от 2-го числа доносит, что он в продолжение преследования неприятеля взял в плен до 400 человек, а генерал-майор Греков 1-й при переправе у Соловьева отбил у неприятеля две пушки.

Император Наполеон, находясь в Красном с гвардиею, приказал гвардейской дивизии, из 7 тысяч состоящей, под командою генерала Роге, в ночь с 3-го на 4-е число атаковать отряд генерал-адъютанта графа Ожаровского в деревне Кутькове. Быстрое стремление столь превосходных сил и в ночное время было принято с свойственным российским войскам духом. Егери, рассыпавшись, удерживали нападающего неприятеля в 3-х колоннах действием орудий; колонны были смешаны, Мариупольской гусарской полк пустился в атаку, а егери, собравшись, ударили в штыки, и неприятель был отбит с большою для него потерею, причем взят подполковник гвардии в плен. После чего граф Ожаровский, опасаясь на свой малый отряд сильнейшей атаки, отошел к деревне Палкино, а неприятель потянулся в город Красной. Главная квартира армии в селе Шилове.

Ноября 5. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов 3-го числа, напав в разных пунктах на неприятеля, отбил 4 пушки и взял в плен 3-х генералов: дивизионного генерала Альмераса, бригадного генерала барона Бюрта и генерала Дюфура, более 20-ти штаб- и обер-офицеров и до 400 рядовых, причем досталось в добычу до 50-ти повозок с экипажем.

Генерал-майор Бороздин рапортует, что он во время действий 4-го числа отбил у неприятеля три пушки и взял в плен артиллерии генерала Матушевича, одного офицера и до 100 человек рядовых.

Генерал Милорадович донес от 4-го числа, что корпус вице- короля италиянского показался в 3 часа пополудни и в то же время был атакован генерал-лейтенантом Раевским; между тем князь Долгорукий со 2-м корпусом принял влево и, сбив неприятеля, занял дорогу, идущую к Красному. Неприятель, соединя силы свои против корпуса генерал-лейтенанта Раевского, покушался опрокинуть правой фланг оного; но генерал-лейтенант Уваров с кавалериею, подкрепя фланг, атаковал неприятельское каре Московским и Каргопольским драгунскими полками и совершенно оное истребил.

Шеф Московского полка полковник Давыдов сам взял генерала Кор-Гейлигера (командующего обеими кареями) и значок, употребляемый вместо знамя, полковник же Поль с Каргопольским полком отбил 4 пушки. Генерал-лейтенант Раевский с корпусом своим взял 20 пушек и одно знамя. В продолжение сражений неприятель потерял пленными более 40 штаб- и обер-офицеров и 1500 человек рядовых.

Полковник князь Кудашев послан был к неприятелю с предложением' сдаться, но, видя медленность ответа, атака вновь началась. Генерал-лейтенант Раевский сбил их с дороги и рассеял в поле. Настигшая ночь пресекла действие. Корпуса заняли село Мерлино и Микулино.

Генерал Платов рапортует от 31 октября, что арьергард корпуса вице-короля италиянского, будучи преследуем Атаманским полком и егерями под командою полковника Кайсарова и конною артиллериею на расстоянии от Духовщины до деревни Звянихи потерял две пушки, отбитые полковником Кайсаровым; убитыми и в плен взятыми до 1000 человек.

Генерал-лейтенант Шепелев доносит от 4-го числа, что он, сближаясь к Мстиславлю, осведомился, что неприятельской отряд в числе 150 человек, оставляя город, бежит по дороге к Могилеву, почему приказал полковнику Андрианову 1-му вслед за ним отрядить партию казаков, которая, догнав их в деревне Ширки, побила более 100 человек и взято в плен 18 человек.

Генерал-адъютант барон Корф рапортом от 4-го числа доносит, что Псковской драгунской полк три раза атаковал неприятеля и, опрокинув, взял в плен 7 офицеров и 500 человек рядовых. Казаками также взято множество пленных, всего 7 офицеров и 912 нижних чинов, а генерал-майор Карпов, когда неприятель переправился чрез Днепр, ударил на несколько полков кавалерии, разбил его совершенно, взял в плен 300 человек и отбил 3 штандарта. Сие действие происходило по большой Красненской дороге.

Генерал-лейтенант граф Остерман доносит от 4-го числа, что, нападая на неприятельские колонны, выходящие из лесов около села Кобызева, взял в плен 824 человека.

Армия, следуя кратчайшим путем в направлении к городу Красному, чтобы пресечь путь сильному неприятелю, 5-го числа из места расположения своего при селе Шилове двинулась на поражение его. Генерал Милорадович со 2-м и 7-м пехотными и 1-м кавалерийским корпусами, находясь скрытно при большой дороге у деревни Мерлино, допустил корпус маршала Даву приближиться к Красному. В то время 3-й корпус и 2-я кирасирская дивизия, составляющие центр всей армии под командою генерал-лейтенанта князя Голицына, подходили к городу Красному. Неприятель, видя приближение войск, остановился перед сим городом и приготовился к бою. Тогда действие артиллерии нашей открылось со всех сторон. Между тем Главная армия, состоящая из корпусов 6-го, 8-го и 5-го и 1-ой кирасирской дивизии, имея в авангарде корпус легких войск под командою генерал-майора Бороздина, 1-й кирасирской дивизии полки лейб его и ее величества, 3 баталиона гвардейских .егерей и 3 баталиона Финляндских под командою генерал-майора барона Розена, все войски с авангардом вместе под командою генерал от инфантерии Тормасова шли в обход города Красного чрез деревни Зуньково, Сидоровичи, Кутьково, Сорокино к деревне Доброй и, не взирая на дефилеи, достигнув большой Оршинской дороги, стали позади деревни Доброй, дабы тем более отрезать неприятельской армии ретираду, которая в сей день состояла из корпусов Давуста, вице-короля италианского и части гвардии под собственным начальством императора Наполеона.

Генерал Милорадович теснил неприятеля с тылу, когда генерал-лейтенант Голицын поражал его с центра, а генерал от инфантерии Тормасов, отрезав дорогу, поражал его при выходе из Красного. Такое критическое положение неприятеля побудило его на отчаянные меры, и он, сформируясь в густые колонны, хотел прорваться сквозь авангард генерал-майора барона Розена; но встреченный лейб-гвардии Егерским и Финляндским полками, в подкрепление коих следовали по одному эскадрону лейб-кирасир его и ее величества, был совершенно истреблен штыками. Сие самое повстречали колонны, хотевшие овладеть батареею корпуса генерал-лейтенанта князя Голицына, и были поражены 2-ю кирасирскою дивизиею и Ревельским пехотным полком. В сем случае французской гвардии первой волтижирный полк совершенно был истреблен. Генерал Милорадович, тесня неприятеля с тылу, как уже выше упомянуто, поражал наиболее неприятеля 1-ю кирасирскою дивизиею. Неприятель, повсюду разбитый, обратился в бегство в самом большом расстройстве по лесам, к стороне Днепра на 5 верст простирающимся, думая найти спасение свое; но легкие наши отряды под командою генерал-адъютанта графа Ожаровского и генерал-майора Бороздина, подкрепленные егерями, довершили совершенное оного поражение. По окончании сего сражения армия расположена была при деревне Доброй на большой Оршинской дороге.

Потеря неприятеля в сей день, кроме убитых и раненых, состоит пленными: генералов 2, штаб- и обер-офицеров 57 и 6170 нижних чинов; отбито 45 орудий разного калибра, два знамя, штандартов и значок -- 4 и один маршальский жезл.

Во время сего сильного поражения император Наполеон, не дождавшись конца сражения, успел объехать город Красное к стороне Днепра, лесами проскакал с свитою своею к Лядам, где очевидные свидетели, между протчим, освободившись тот день из плену, российский майор и порутчик объявляют, что в сумерки увидели они Наполеона, с небольшою свитою на весьма усталых лошадях прискакавшего в Ляды. Тотчас часть гвардии, находящаяся уже в Лядах, стала под ружье и стояла в строю до полуночи. После того приняла путь к Дубровне, сопровождая Наполеона.

Весьма замечательно в сей знаменательный день то, что Наполеон, полководец, увенчанный 20-летними успехами, и маршал Давуст, сопутник его, не останавливаясь в Лядах, ретировались к Дубровне, забыв, что сильной корпус маршала Нея, которой, присоединив все остатки и гарнизоны, бывшие в Смоленске, составлял до 30 тысяч и имел в прикрытии своем парк около 150 орудий. Сия столь знатная часть, отрезанная российскою армиею, забыта и оставлена на жертву.

И вообще в течение сих последних дней сей победитель оказался человеком обыкновенным, и мнение о его непобедимости исчезло, как исчезают привидения.

Генерал-майор Бороздин достиг неприятеля перед Лядами и, напав на него с отрядом, вытеснил из местечка Ляд. Во время действия сего и в преследовании взято 5 пушек.

6 ноября. Около трех часов пополудни казаки генерал-майора Юрковского открыли корпус маршала Нея, которой, действием нашей армии 5-го числа будучи отделен от главных сил, шел от Смоленска к Красному в намерении пробиться сквозь армию. Генерал Милорадович, подкрепленный 8-м корпусом, ожидал приближения его. Густой туман скрывал число неприятельских колонн, которые приближились на малой картечной выстрел и, не взирая на жестокой огонь, с бешенством бросились на наши батареи; но на расстоянии 250-ти шагов встречены были жесточайшим картечным огнем со всех батарей.

Между тем генерал-майор Паскевич с бригадою лейб-гвардии Уланской с правой, а Павловской гренадерской с левой стороны бросились в штыки на другой ряд колонн, шедших на подкрепление первым, и, несмотря на сильный батальной огонь, врезались и истребили все, им встретившееся. Дежурный генерал- лейтенант Коновницын, по приказанию генерал-фельдмаршала, устроив войски на левом фланге: бригаду 1-й кирасирской дивизии и лейб-гвардии конную батарею, поставил впереди оных конвойной казачий полк Чернозубова 4-го, приказав наблюдать неприятеля от города Красного к переправе Сырокоренья и при случае ничего не упустить к поражению. Полковник Чернозубов исполнил оное с большим успехом. Видя приближающегося неприятеля к переправе в ночное время, быстро на него ударил и, отбив 10 пушек, обратил несколько из оных на него же и наносил ему жестокой вред, причем побил и потопил довольное число и взял в плен. Неприятель, потеряв пушки, знамена и множество пленных, был сбит с поля сражения и рассеян по лесам. Кавалерия под командою генерал-адъютанта Корфа его преследовала и поражала. В 5 часов вторично показались неприятельские колонны в твердом намерении пробиться, но удачное действие 24-х батарейных орудий наносило им сильное поражение, и в то же время кавалерия, заскакав, принудила прислать парламентера и просить пощады. В 12 часов пополудни неприятельской корпус в числе 8500, положа ружья, сдался военнопленными.

В сем деле неприятель потерял пленными штаб- и обер-офицерами 100, нижних чинов 12 000, пушек 27, знамен 2, штандартов и значков 2. А всего неприятель потерял, считая с 3-го числа по 7-е, пленными: генералов 7, из коих один умер от ран, штаб- и обер-офицеров 300 и нижних чинов 19 170, пушек 209, считая с теми, которые им брошены на Смоленской дороге, подходя к Красному, 6 знамен, 1 маршальской жезл и 800 зарядных ящиков взорвано казаками на воздух.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Покуда появились свободные минуты, просматриваю бумаги французские: весьма интересно, каков неприятель на самом деле состоит, что думает. Есть даже письма Мюрата! Хвастливые, конечно, но и в них проглядывает отчаяние нынешнее французов!

Письмо короля Неаполитанского к королеве.

"Дорогая Каролина! Только-что получил четыре эстафеты сразу, но они привезли мне только твое письмо от 2/16-го октября, которое нахожу прелестным. Я ценю должным образом все, что в нем есть нежного; ты всегда добра и относишься сочувственно к моим горестям. У меня нет их уже по тому поводу, который был причиной моего уныния, и я горюю только о нашей разлуке. Долгое отсутствие очень тягостно для человека с чувствительной душой. Я сообщал тебе, что с 24-го числа я сопровождал Императора, и что он осыпал меня милостями; они дошли теперь до высочайшей степени, почему я и познал настоящую цену их только в тот момент, когда получил известие о событии 23-го числа; оно столько же непостижимо, сколько и нелепо. Как не пришло никому в голову заговорить о Римском Короле. Это было так естественно и до такой степени в порядке вещей. Сколь сильно почувствовал я свою любовь к Императору в этот момент. До какой степени он оказался выше всякой случайности. Каким показал он себя прекрасным супругом, добрым отцом и милостивым Государем. Я удостоверился в правильности того представления о его добром сердце, которое я составил себе. Все спокойно. Злодеи поплатились головой за ужасное преступление, совершенное ими.

Мы вскоре двинемся против корпуса Витгенштейна; Император собирался было отправить меня вперед и я повиновался с удовольствием, но расставался с ним с грустью... Словом - я счастлив.

Я хотел или желал бы, чтоб в статье о нашем молебне было хотя бы только упомянуто мое имя, и чтобы вы казались благодарными Богу за мое спасение. Прощай, друг мой, я ожидаю обещанных тобою сорочек. Здоровье мое прекрасно: обнимаю тебя от всего сердца и продолжаю льстить себя надеждой иметь возможность обнять тебя нынешней зимой. Но пусть это не помешает отделке моего помещения. Караф отправляется сегодня вечером с письмами. Он привезет тебе работу, которую я никак не мог отправить тебе раньше. Я желаю, чтобы он снова принял на себя отправление обязанностей обер-шталмейстера. Он никак не мог привыкнуть к здешним морозам".

Письмо к дочери.

"Дорогая моя и прекрасная Летиция! Я нашел письмо твое очень милым и жалею, что не могу писать тебе почаще. Если это и лишает меня счастья получать твои милые записочки, зато мамочка твоя часто пишет мне о вас и обещает мне твой портрет. Боюсь, чтоб он не оказался менее похожим, чем первый. Вы еще пользуетесь прекрасными днями, мы же здесь занесены снегом и инеем. Все предвещает нам суровую зиму. Мы приближаемся друг к другу и по занятии зимних квартир я надеюсь иметь возможность отлучиться, чтобы поехать обнять моих милых и нежных детей. Как счастлив был бы я возможностью побыть с ними снова. Прощай, дорогая моя Летиция, меня утешают письма твои, а любовь твоя и братьев твоих скрашивает мои досуги и утоляет печаль, причиняемую нашей разлукой. Я могу быть счастливым только вблизи королевы и с вами. Рана моя перестала беспокоить меня. Прощай. Сердечно обнимаю милую свою Луизу и благодарю ее за строки, приписанные ею на конверте. Я весь твой, дочь моя. Обнимаю тебя от всего моего сердца".

Письмо к сыну.

"Дорогой Ахилл! В настоящую минуту я приблизился к своему семейству на сто миль. Я уже в Смоленске, откуда писал своим детям. Я приближусь еще более и продолжаю надеяться иметь возможность обнять их нынешней зимой. Мысль эта утешает меня и помогает мне переносить с твердостью нашу разлуку. Прощай, друг мой; говорят, что эстафета отправляется и я покидаю тебя. Здоровье мое в отличном состоянии. Обними за меня маменьку; говори с ней обо мне; поцелуй Луизу и верь моей привязанности к тебе. Сын г-на... находится здесь и здоров. Весь твой любящий тебя отец. Император здоров и очень ко мне милостив".

Дальше - письма частных лиц. Подчас весьма выразительные, в коих немногими словами сказано весьма много:

"Мы прошли по самой скверной и опустошенной дороге; лошади, падавшие по пути, немедленно съедались".

"Я никогда не буду в состоянии описать тебе положение, в коем мы оказались по выступлении нашем из Москвы. Беспрестанно тревожимые неприятелем и казаками, фланкирующими нас и днем и ночью, среди мертвых и умирающих, без съестных припасов и в стране, совершенно разоренной уже три месяца тому назад".

От дивизионного генерала графа Лаборда к жене:

"С начала сей кампании я лишился 13 лошадей, что никоим образом не устраивает моих денежных дел, но я переношу это затруднительное положение безропотно: настанет более удачное время, которое вознаградит меня".

Граф Оденард, кирасирский полковник и шталмейстер императора Наполеона:

"Вчера я видел Вьевилли, которому пришлось плохо по прибытии сюда, у него украли лошадей. Он прошел пешком в два дня, ничего не евши, целых семнадцать миль. Надобно вам сказать, что в армии нет более кавалерии; те немногие лошади, которые остались еще, падают от холода и голода и не успеют они околеть, как их уже разбирают по кусочкам. Ежели это будет продолжаться, то вскоре лошади останутся разве только у одного Императора, потому что те, которые принадлежат ему лично, всегда защищены, по крайней мере, по возможности".

Г-н Ленц г-же Дарю, матери:

"Я выехал из Москвы 4/16-го октября и прибыл в Смоленск с жалким маленьким обозом, который был разграблен казаками, стащившими, между прочим, и мой ящик с провизией, так что я в течение 18 дней питался сухарями и водой. И все это по той причине, что я ношу длинный титул: генерал-директор службы запасного продовольствия, который не доставил мне покуда больших хлопот; я думаю, все-таки, что мне придется отправиться в Оршу.

Наши физические тяготы со временя выступления из Москвы и до сих пор были дьявольские... Я считаюсь счастливейшим из всех, ибо ценою денег и брани с погонщиками повозок, наезжавших на мою коляску, мне удалось спасти ее. Ежели только можно назвать спасением сохранение 4 сорочек и одного сюртука. Беда в том, что все это никого не забавляет. Некоторая доля веселости помогла бы нам не видеть всего нашего горя; но все, кто лишен хотя бы небольшого запаса душевной твердости, исполнены горечи".

Доктор барон Ларрей:

"Никогда еще так не страдал. Египетский и Испанский походы были ничто в сравнении с теперешним, и все-таки злоключения наши далеко еще не окончились. Я чувствовал себя очень дурно по приезде сюда, но 24 часа отдыха помогли мне прийти опять почти в то же самое состояние, в котором я был при выезде из Москвы. При том же я могу сказать все-таки, что здоров, а потому не беспокойся. Как и товарищи мои, я потерял почти все, и мы не имеем никакой надежды на вознаграждение. Нередко приходилось нам радоваться кусочкам мяса от павших лошадей, попадавшихся нам по пути. Их поджаривали на угольях и в этом заключалась вся наша пища".

От г-на Монфора, инженерного офицера, состоявшего при генерале Шаслу, полковнику Деко, начальнику инженерного отдела при военном министерстве:

"Вся почти кавалерия идет пешком. Не найдется даже 100 человек конных на каждый полк. В Смоленске нашли кое-какие запасы, но вы легко можете себе представить, что их не может хватить надолго для такой изголодавшейся армии. А потому я думаю, что мы там недолго пробудем. Я полагаю, что главная квартира пойдет в Вильну, а войска будут разбросаны по всей Литве. Русские должны быть не менее нас утомленными и голодными; это даст нам возможность распространить наши зимние квартиры, без чего дальнейшее существование будет невозможным. Могу вас уверить, любезный Деко, что сия кампания была ужасно трудная. Все, кто вернулся из Испании, уверяют, что там был рай по сравнению с тем, что у нас здесь".

Сам Наполеон находился в том же печальном состоянии. Вот письмо его к императрице из Смоленска:

"Любезный друг. Ты видишь, что мы уже на много шагов приблизились друг к другу. Я отправляю младшего Монтескью в Париж. Погода холодная, от 4 до 5 градусов, земля покрыта снегом. Здоровье мое в порядке, помню я о тебе. За счастье почту увидаться с тобою в скором времени, ты в этом не сомневаешься, потому что знаешь, сколь нежно я тебя люблю. Поцелуй моего сына.

Смоленск 11 ноября".

А как он требует лошадей!

"Г-н герцог де-Бассано! Прибыло сразу четыре эстафеты, так что я получил все ваши письма до 7 числа. Я очень доволен, что вы призвали в Ковно 34-ю дивизию. Важнее всего, чтобы она там хорошо продовольствовалась. Генерал Луазон сообщает о закупке им 600 лошадей для его артиллерии, и что тот же продавец предложил продать ему еще 10000 лошадей. Пошлите это предложение к генералу Бурсье с тем, чтобы он устроил эту покупку, если найдет это нужным. Скажите генералу Бурсье, что необходимо, чтобы он прибавил к сторгованным им лошадям еще 6000 для всех родов оружия и 6000 лошадей для артиллерии и военного обоза. Мы ежедневно несем значительные потери благодаря морозам и холодным ночам. Мне нет надобности разъяснять Вам всю важность этих закупок. Генерал Бурсье должен купить до 30000 лошадей, а если может, и более. Пределом будет то количество лошадей хорошего качества, которое окажется возможным достать. Лошадей! Лошадей и еще лошадей! все равно кирасирских, драгунских, для легкой кавалерии, артиллерии, или военного обоза. В этом мы больше всего нуждаемся. 10000 человек пешей кавалерии будут вскоре отправлены в Минск. Надо, чтобы генерал Бурсье направил их на Кенигсберг и Варшаву, в зависимости от того, где могут найтись лошади. Постарайтесь, чтобы не было никаких задержек, ни замедлений. Напишите князю Шварценбергу, чтобы он ускорил свое движение и растолкуйте ему важность оного. Ко мне приехал адъютант герцога Беллюнского, расставшийся с ним 9 числа. Я послал ему положительные приказания. Затем молю Бога оградить Вас своим святым покровом. Смоленск 30 октября (11 ноября).

Подписано: Наполеон".

Дюрок обер-камергеру Монтескью:

"Как видите, все наши приготовления для зимовки в Москве оказались бесполезными и что все наши надежды на удовольствия и на зрелища пошли прахом, но не совсем, однако, ибо мы возим с собой комическую труппу, и если она не застрянет где-нибудь по дороге, то мы будем иметь удовольствие смотреть комедию там, где будем стоять на зимних квартирах. Мы совершенно не знаем, где это будет, все будет зависеть от хода событий и от движений неприятеля. Смоленск сохранился не лучше Москвы. Он выжжен в такой же степени, как и столица".

И тем не менее они продолжают сколь можно вредить нам самым жалким образом! Вот приказ о взрывании стен Смоленских - зачем?

"Смоленск, 14.11.1812, в 7 часов утра.

Князь Экмюльский! Императору угодно, чтобы вы пришли на помощь к герцогу Эльхингенскому в деле производимого им арьергардного отступления, т. к. вице-король вынужден отправиться завтра, 15-го, в Красный; посему вы постараетесь занять или сменить посты, по вашему усмотрению, и которые могут быть оставленными вице-королем. Его Величество желает, чтобы вы отступили со своим армейским корпусом и с корпусом герцога Эльхингенского к Красному. Произведя ваше движение 16 или 17 числа, генерал Шарпантье со своим гарнизоном, состоящим из трех третьих польских батальонов и из одного кавалерийского полка, уйдет из города с арьергардом. Перед уходом вы распорядитесь взорвать башни стены, окружающей Смоленск, приказав зажечь уже приготовленные мины; вы позаботитесь о том, чтобы были сожжены артиллерийские снаряды, зарядные ящики и все, чего нельзя будет увезти, между прочим и ружья: что же касается до орудий, которых нельзя будет взять с собой, то велите артиллеристам спилить цапфы и закопать их. Генералы Шаслу и Ларибосьер останутся здесь для наблюдения за выполнением вышесказанных распоряжений, каждый по своей части.

Вы позаботитесь, г-н маршал, о назначении патрулей для подбирания всех отсталых и примете меры к тому, чтобы в госпиталях осталось возможно меньшее количество людей.

Прилагаю к письму моему только-что продиктованную мне Императором инструкцию, касающуюся выполнения упомянутых выше распоряжений. Вы будете руководиться этой инструкцией.

Князь Невшательский, генерал-майор".

"Герцог Эльхингенский останется на своей позиции весь сегодняшний день 14-го. Завтра, 15-го, он займет монастырскую гору, тет-де-пон и предместья, 16-го, в 4 часа утра, когда все будет в готовности, должны быть взорваны стены и сожжены боевые припасы. Князь Экмюльский займет, в ночь с 15-го на 16-е, позицию за рвом, оставив в Смоленске только одну из своих дивизий, командование которою он может поручить герцогу Эльхингенскому; 16-го на рассвете после того, как все мины будут взорваны, герцог Эльхингенский двинется к Красному. Если неприятель не обнаружит большего, чем до сих пор, количества войск, и если не все будет еще в готовности, герцог Эльхингенский может пробыть в городе весь день 16-го, занимая тет-де-пон и взорвать стены только 17-го числа, за два часа до рассвета.

Принц Экмюльский, герцог Эльхингенский, генерал Ларибосьер, генерал Шаслу, генерал Гаксо и генерал Шарпантье сговорятся относительно изменения и утверждения настоящих распоряжений. Смоленск, 2/14.11.1812.

Князь Невшательский, генерал-майор".

Ах, как же счастлив я, что наказали мы их практически на месте, сразу после покидания Смоленска! И именно Нея разбили почти без остатка, хоть сам он и спасся (жаль!).

Других бумаг было немного. Распорядился партизанам, Давыдову, Ожаровскому, Шепелеву и другим перенесть действия своих уже к Могилёву. Сие не только отрезает армии французскую от коммуникаций чрез этот город, но кроме того из полученных известий о Могилеве видно, что неприятель имеет большие запасы в сём городе, сделал некоторые укрепления, но для защиты оных не имеет довольного числа гарнизона, ибо в оном находится 2000 больных и до 500 человек вооружённого войска. Весьма необходимо занять сей город, ибо, овладев оным, найдёт наша армия хотя на несколько дней всякого продовольствия. Немаловажно также и рассеять вредное для нас правительство, устроенное неприятелем нашим в сём городе, в попытке устроить administration collaborateure (а проще - traНtres) в Литве. Словом, овладение Могилёвом есть самая большая важность для армии - и сколь же доволен я, что имею в руках своих такое орудие для сего как партизаны!

21 ноября. Очень важно и очень радостно: генерал Ламберт взял Борисов! Важная переправа под нашим контролем! С потерей Борисовского моста судьба войны, можно сказать, решена: по донесениям, морозы, вновь сменившие оттепель, что установилась во дни Красненского сражения, ещё не успели сковать Березину, и по ней идёт ещё только устанавливающийся лёд. Переправа по бродам становится почти невозможной! Теперь армия французская вынуждена будет сгрудиться на этом берегу, где мы её и прихлопнем. Можно даже не торопиться особо, ибо наши войски тоже нуждаются в отдыхе и поправке. Хотя солдатам нашим приходится неизмеримо лучше, нежели французским, но ничего не поделаешь против природы! - потери растут, и прежде всего больными и отставшими. Немало и угоревших, кои столь распаляют печки, что потом во сне и угорают. Хотя все русские и с печами обращаться должны уметь. Война! Она делает всех легкомысленнее, а уж касательно собственной жизни - и вовсе...

Но хватит о печальном; сколь могу, делаю для улучшения положения. Ланской, губернаторы, Виллие, гошпитали, начальники ополчений - всех требую, прошу, умоляю: продовольствие, лечение, сбор и поправление отсталых... Каждый день, каждый день! А тут ведь ещё воевать надобно! Да Чичагова с Витгенштейном направлять на соединение друг с другом, чего никак не делают они! Первый из какого-то злобного упрямства движется так, как сам того хочет, а не в соответствии с планами и приказами; да ещё и донесения шлёт не вовремя и невнятные: этакие реляции вместо точного местоположения и пунктов движения. Второй явственно славою "спасителя Петербурга" упивается, отчего против свежих сил Виктора действует непереносимо осторожно, едва ли не робко! Сей маршал и впрямь посильнее будет Удинота, но это не причина, по которой после Смолян ничего не слышно - это уж неделя как прошла! Хотя нет: слышно. Вот Удинот отошёл днесь к Бобру, а Виктор к Холопеничам - тут и Витгенштейн медленно последовал за ними. Нет, сие точно! - едва ли не потеря сражения под Смолянами случившаяся явно вызвала у него боязнь поражения. А на нём ведь лавры, кои чело украшают!

В общем, есть у меня опасения в отношении этих двух. Мне они подчиняются лишь формально, а на деле с царём в постоянных сношениях находятся. А уж он-то накомандует!

И потери у Ламберта велики - 1500 человек: непомерно много для вполне локального дела по взятию городка из рук двух дивизий довольно потрёпанных. Оно и понятно: опять читаю "героические" реляции! 14-й Егерский полк: "штурмом взял редут правого крыла, причём захватил 2 орудия". То есть атаковал в лоб. 38-й Егерский: "ворвался в редут левого крыла, но выбит; 7-ой Егерский сменил 38-ой и овладел редутом". Читай: 38-й атаковал в лоб, понёс тяжкие потери, при ответном натиске был рассеян и способность к сражению потерял, отчего был заменён новым полком, который проделал то же самое с теми же потерями!

Но далее, далее! "Против колонн, шедших ни с. Дымок и Чуры-Юшкевича в тыл занятым нами редутам. Ламберт послал резерв". То есть все войски свои Ламберт использовал в штурмовании лобовом редутов, а в это время неприятель вклинился в образовавшийся между нашими линиями разрыв. А в резерве-то, как видно из рапорта, остался один лишь полк - 13-й егерский! Остальное - кавалерия, способная рассеять колонну, но не пригодная для взятия укреплений. Как следствие: "атака 13-го и 38-го Егерских п.п. на ретраншамент, где защищались Домбровский и Брониковский, отбита". То есть сил больше нет; рассеянный 38-й снова собран, построен, к нему присоединён последний резерв - снова кровавый штурм и снова неудача. Лишь теперь, написано, "прибывший с конной ротой полковник Магденко начал поражать картечью неприятеля". То есть до этого воевали вообще без пушек? Похоже, что так и есть, ибо лишь теперь, наконец, "Kpacoвский, собрав еrepcкие полки, ударил в штыки, неприятель бросил укрепление с 4-мя орудиями и побежал". Прелестно! Едва не последним усилием собрали разбитых егерей, кои, оказывается, наступали без артиллерийской поддержки на батарею из 4-х орудий, на чём закономерно понесли тяжкие потери и лишь тут, наконец, отправили их на штурм, прикрывая огнём пушечным, чего неприятель и не выдержал. А что мешало раньше батареи подвезти? Это же конная артиллерия, её можно было вовсе с кавалериею направить - в тыл редутам этим! У него там Арзамасский драгунский и Александрийский гусарский только регулярной конницы полки были! Егеря пусть атаку с фронта изображают, а наилучше - стрельбою войски неприятельские отвлекают; конница же с конною артиллерию только обозначив обход таковой, уже принудила бы неприятеля укрепления свои очистить!

Так что не утешают трофеи -- 2 знамени, 8 орудий и 2 500 пленных. Дорогая цена. И с чем потом тот же Борисов удерживать, коли на него с двух сторон навалятся - Виктор да главная армия Бонапартова? Им ведь ненадолго и нужна переправа - на два-три дня всего, пока мы не подойдём...

Хотя... Может, оно и к лучшему, скажу я сам себе на ухо. Как раз Наполеон уйти успеет, войски свои бросив. Но даже для этого Борисов нужно удерживать, чтобы ушёл он не более чем сам-десять, ну, пусть с гвардиею, через брод какой; а остальную армию на сём берегу оставив. Удержат ли, с такою-то "одарённостью" полководческой?

Тем временем у нас Платов атаковал Оршу и очистил её от неприятеля. Денисов у Копыса напал на 3 000-ое кавалерийское депо, разбил его на голову, захватил весь обоз и 285 пленных.

Вот так бы воевать надобно! Всё же льщу и себя мыслию, что есть некое моё деяние в том, что хоть при главной армии меньше стало этих вот... оголтелых штурмов штыковых. Тут с Остерманом поговорил, показал ему, как можно было бы действовать, там Коновницына в чём-то переубедил, на горячность его возражая; Ермолову диспозицию такую написал, что он, умница, хотя и зломыслен ко мне, оную разобрал и понял, а на будущее - запомнил. Платову обходы и охваты всегда самому сродни были; его использовали только дурно: что это такое, как в августе, - спешенные казаки в перестрелке с неприятельской пехотою позиции удерживают? Да из них стрелять-то в цель едва один из троих умеет! А вот на дончаке лихом, да сто вёрст за день, да на глубоко в тылу сидящее депо, скажем, обрушиться - вот что для казаков, и Платов сие умеет. Так что с ним у нас теперь вообще полное понимание взаимное! Ему и нравится, что не пускаю я казаков его в лоб неприятелю. Вот он-то, думаю, после смерти моей ни слова худого про меня не скажет. В отличие от наружно весьма внимательного Ермолова. Сей к тому же конфидент царёв, писал Александру письма о состоянии армии ещё в бытность при Барклае, коих подлинники император мне дал "для ознакомления с мнением, коему он доверяет". Видимо не лгал в них Алексей Петрович, но не думал я по прежнему с ним знакомству, что он на подобные доношения способен. Так что могу только представить, что он сей час обо мне сказывает в конфидентных донесениях своих; особливо учитывая приятельство его с Беннигсеном и общую поддержку сего фрукта если не в интригах его, то к стремлению любою ценою атаковать Наполеона. А вот ведь и он, несмотря на доверенность с Беннигсеном, поменее высказывать стал стремления к "суворовскому натиску", как оно в кумпании генералов сих прозывается. Ан того не размышляют, что натиск суворовский расчётом тесным сопутствовал, да и отступления разумного не гнушался Александр Васильевич - чем ещё был его швейцарский переход через Альпы? Что-то ведь не замыслил Суворов героически лечь в той Италии, каково тут меня призывали под Москвою содеять; а иного нечего и ожидать было на позиции той. Да, там не шла речь об оставлении столицы; но суть от того не меняется: покуда армия существует, есть надежда на победу, есть и самое государство. Суворов не просто так отступал через Альпы - он на соединение с армией Римского-Корсакова шёл. То есть сохранял армию свою ради будущей победы: не его вина, что австрийцы, как всегда, русских предали. Тако и в сию годину. Стать 300 спартанцами - красиво, спора нет. Сказать: "Давайте завтракать, братья, ужинать мы будем уже в преисподней" - замечательно; помню, как у нас, кадет, глазёнки горели при изложении сей истории. А ежели не кадет ты больше? А ежели помнишь не только о том, что спартанцы легли при Фермопилах, но и о том, что не добились они этим ничего, кроме того, что Ксеркс после того завоевал большую часть Эллады, пройдя по их трупам? Ежели ты, ставши полководцем, понимаешь, что за подвигом сим кроется на самом деле поражение стратегическое, ибо сами они легли, но страну свою на потраву и глумление врагу оставили? А ежели бы не геройство пустое, а продуманная организация стратегической оборонной позиции в ущелье том, чтобы продержаться там можно было не три дня, и обойти себя не дать, а хотя бы неделю - то далее у Великой армии Ксеркса неизбежно начинались бы проблемы со снабжением. А через две - дело стало бы стремиться к катастрофе.

Не то ли я и содеял с Наполеоном? Вот где мои Фермопилы - у Малоярославца! Только я их удержал, в отличие от царя Леонида...

Славы мне, конечно, за то не будет. Наоборот, вон как поругивают: зачем, дескать, чёрт кривой, уступил город, зачем отошёл. Ведь отошёл - значит, проиграл, не так ли?

А вот и не так. Это царь Леонид проиграл. Да, погиб геройски. Но врага-то в страну пропустил! По сути, считаю, - сбежал! С честью, но сбежал, зная или ожидая, что в посмертии своём всё равно в милости у Богов окажется, как и у людей, - за до сих пор, и в наш просвещённый век ложно понимаемую доблесть. А вот сограждан оставил на рабство при жизни угрюмую тьму по ту сторону Стикса: они-то ведь уйдут не с доблестью и честью, а рабами! Или предателями, ибо и при оккупации жить как-то нужно. Даром, что ли, половина городов эллинских у персов или в подручных, или вовсе в вассалах ходила, как вон ныне Австрия с Пруссиею!

И это хорошо ещё, что у Афин флот сохранился, а сама Греция - земля приморская, островная, где флот не меньшее значение имеет, чем армия. А у нас кто Наполеона и при каком Саламине разбил бы, положи я армию ради амбиций Беннигсеновых? У нас страна, чай, сухопутная. Вон как ведь: победы английские на море нимало не понудили Наполеона мира искать. Скорее, напротив. Подвигли на полное завоевание Европы, дабы без флота Англию задавить.

Ведь в чём государство? В территории? Да нет! Вон мы сколь уступили. В Москву неприятеля допустили. Разве слабее стало государство Российское? Нет, только укрепилось в решимости наказать воинство враждебное. Иное, конечно, ежели бы враг всю территорию захватил! Но как он сотворит сие, коли против него армия русская стоит ещё? В чём ещё государство? Во власти? Да: смени её своею - и нет того государства. Но как ты её сменишь, покуда армия его жива и за государя своего воюет? Вот и выходит, что государство - в армии его. Покуда существует она, покуда может сражаться и сопротивляться - дотоле есть и государство. А потому сбережение её является важнейшей задачею государственной. А кто в авантюрах, чем ни будь ни продиктованных, сгубить армию рискует, - тот есть государственный изменник. Преступник. По недомыслию или, напротив, прямому умыслу.

Вот исходя из этого и действую я. И буду, покуда свет белый вижу. А там, по ту сторону, надеюсь, за это тоже не в ад отправлен буду. Наш-то Господь уж всяко поумнее и понравственней Богов эллинских будет. Не зря в церкви нашей их бесами прозвали. И в милосердии Своём, надеюсь, Он помыслы мои, узря, одобрит, ибо видит Он: не для себя стараюсь, для Отечества...

22 ноября. День был спокойный, о серьёзных столкновениях не докладывают. Разве что партизаны пощипывают французов, по-прежнему уносящих ноги к Березине.

Кстати, о партизанах. Вчерась приказом по армии объявил Московского пехотного полка 1-й гренадерской роты стрелка Степана Еремеенко унтер-офицером с пожалованием знака отличия Военного Ордена. С ним расследование закончено; оное показало, что за полученными ранами в деле при городе Смоленске находился для излечения оных на попечении Смоленской губернии у помещика отставного подпоручика Кречетова, где по выздоровлении своём, когда при ретираде французских войск команда их, из 47 человек состоящая, проходила село Млехино и Пользино, он, Степан Еремеенко, собравши крестьян тех селений и ободрив их примером личной храбрости, 7 человек французов истребил, а остальных 40, перевязав, отправил на передовые казачьи посты. За таковой храброй поступок, обнаруживающий истинное усердие к службе и дух, русским только солдатам свойственный, и наградил я его. Жду документы на... забыл! - драгуна того... Эх, память разве подводить стала? Четвертаков! Емельян. Надо будет осведомиться, как там идёт расследование по его партизанству.

Но это так, к слову. Положение армий ныне таково: Чичагов вступил в Борисов со всею армиею своей; у него 34 тысячи. Кстати, отряд Домбровского удалось извести его Ламберту почти наполовину: тот ранее отступил к Борисову с 4 000 солдат; здесь к нему присоединились гарнизоны Минска и Борисова в числе 1 500 человек. Из них потерял он 2 тысячи с половиною. Но ныне, как сказывают, к нему присоединился гарнизон Могилёва, так что в отряде сём, по сведениям верным, около 8 000 теперь.

Витгенштейн подошёл к Лукомлю. У него около 30 тысяч.

Он тут давеча похвалил меня в письме. На что я ему ответил с крайнею признательностью. Но чтобы расставить точки над "i", обрисовал несколько сравнительное с ним положение вещей:

"Милостивый государь мой граф Петр Крестьянович!

Дружеское письмо вашего сиятельства от 4-го сего месяца я получил с признательностию. Похвала от такого генерала, как граф Витгенштейн должна необходимо льстить меня. Все, что я бы вам ни сказывал об расстройке неприятеля, будет недостаточно. Всего удивительнее то, что Наполеон забыл и оставил на жертву армии нашей тысяч близко тридцати, то есть Неев корпус с множеством команд, из Смоленска идущих, и большой парк -- более 200 пушек, что все истреблено и досталось в руки нам, кроме тысяч трех пехоты, которая спаслась с ним лесами на Сырокоренскую переправу, но и ту преследует Платов".

Это в добавление к рассказу о прежних победах моих:

После поражения неприятеля при Вязьме 22-го минувшего месяца армия предприняла фланговой марш кратчайшим путем в направлении чрез Ельну на Красное. Сим движением успел я предупредить большую часть неприятельской армии при сем городе. Корпуса маршала Даву, маршала Нея, короля италийского и часть гвардии сего 5-го и 6-го чисел ноября совершенно были разбиты и рассеяны. Наполеон, будучи свидетель такого жестокого поражения войск его, из первых ускакал со свитою в Ляды, оставя войски на жертву победителям. Потеря неприятельская в сии дни простирается: в плен доставшимися 19160, между ими 6 генералов и 234 штаб- и обер-офицеров. Отбито 97 пушек, 6 знамен, фельдмаршальской повелительной жезл, весь обоз и казна.

Город Смоленск совершенно оставлен неприятелем с 4-го на 5-е число. Во время отступления оставлено им 112 пушек и сожжено 800 зарядных ящиков. Сверх сего корпус Нея из 25 т. был совершенно разбит и рассеян, в последующих днях однакож весь перехвачен, кроме малой части, спасшейся за Днепр при переправе у Новокорыстни принятой и преследуемой на правом берегу Днепра отрядом генерала Платова".

А то ишь ты - "спаситель Петербурга"! А я - спаситель России!

Между сими двумя армиями менее 100 вёрст. Но Властов уже у Холопеничей, а это и вовсе почти посередине между этими пунктами, так что рассчитываю на соединение войск генералов этих уже послезавтра.

Правда, Наполеон уже в Коханове, это тоже лишь несколько более чем 100 вёрст до Борисова, а Жюно, по сведениям верным, подошёл ещё ближе - к Толочину; но у сего, по тем же донесениям, всего 200 французов и 500 поляков боеспособных - что они против всей армии Чичагова? Да и у самого Наполеона только гвардия -- 4800 пехотинцев и 1600 кавалеристов. Домбровский в Бобре. Виктор с 11 тысячами в Черее. В общем считать, у Наполеона тысяч 26 войска; не знаю, сколько сброда, сего подсчитать затруднительно, ибо самые пленные из оного не знают ничего.

Не понимаю, чего так опасается Витгенштейн: у него трижды больше войск, нежели у Виктора. Вернее, понимаю (писал уже об том); но всё же верить не хочется.

У меня в главной армии - 50 тысяч; радует, что удалось преодолеть это пугающее падение численности; а тыловые гарнизоны в основном занимаются ополчением.

Словом, если никто не подведёт, то Наполеон полностью в ловушке. Ни один из его отрядов не может противостоять ни одному нашему отряду по силе; при том обложен он плотно. Рассчитываю на уничтожение армии его возле Березины, кою ему едва ли преодолеть, ежели только Чичагов не уступит Борисова; но кому он его уступить может? - не вижу сил таких неприятельских, кои подвинуть могут с места 34-тысячный корпус. В прочем описал я Чичагову положение наше и Наполеона и ещё раз приказал ему внимательно следить за всеми передвижениями:

"Посылаемый при сем к вашему высокопревосходительству флигель-адъютант гвардии поручик Орлов объяснит вам на словах расстроенное положение главной неприятельской армии. Между тем из полученных известий видно, что Наполеон сего 8 числа выступил с гвардиею своею из Орши к Коханову, из чего заключить должно, и армия его пойдет в сем же направлении.

Генерал от кавалерии Платов, подкрепленный авангардом под командою генерал-майора Ермолова, из 14 баталионов пехоты, 2 полков кирасир и 2 рот артиллерии состоящий, идет по пятам неприятеля, а Главная армия сего 12-го числа переправляется при Копысе чрез Днепр и пойдет в направлении чрез Староселье, Белыничи и Погост. Главной армии авангард под командой генерала Милорадовича, состоящий из 2-го и 7-го корпусов при двух кавалерийских дивизиях и 4-х казачьих полков, переправясь 11-го числа, пойдет в направлении чрез Староселье на Толочин, где соединятся оба наши авангарда и составят значительную массу войск, вслед за неприятелем стремящихся.

Вследствие чего ваше высокопревосходительство усмотрите, что если генерал Витгенштейн, будучи удержан Виктором и Сен- Сиром, и не был бы в состоянии содействовать вам в поражении неприятеля, то вы, соединенно с генерал-лейтенантом Эртелем и генерал-майором Лидерсом, довольно сильны будете разбить бегущего и теснимого от меня неприятеля, который почти без артиллерии и кавалерии.

Легко быть может, что Наполеон, видя невозможность очистить себе путь чрез Борисов к Минску, повернет от Толочина или Бобра на Погост и Игумен, захочет пробраться на Волынь, для чего не излишне было бы наблюдать его партизанами, дабы заранее быть извещенным о его движении и тем его предупредить".

Как мальчику разъясняю всё. Ей-Богу!

Что ещё ныне примечательного было?

О продовольствовании вновь заботился, сколь удаётся в нынешних условиях. Это уже и не примечательно, но, как сказано уже, весьма рад, что результатов удаётся добиваться. Ланской замечательно хорошо всё делает, хоть и сердился я на него ранее. Однако наладилось дело, кажется. Но как оно в Белоруссии и Литве будет? С другой стороны, Чичагов немало магазейнов взял, заставлю поделиться!

Наконец, поздравил Платова с титлом графским, присовокупив слова, из коих он понять может, что прежние неудовольствия мои к нему совершенным образом забыты:

"Милостивый государь мой граф Матвей Иванович!

Чего мне желалось, то Бог и государь исполнили. Я вас вижу графом Российской империи. Ежели бы подвиги ваши, начав от 6 октября по сей час, и не были так блистательны, тогда скорое прибытие с Дону 26 полков, которые в разбитии неприятеля столько участия имели, может сделать достаточно признательным всемилостивейшего государя. Дружба моя с вами от 73 году никогда не изменялась, и все то, что ныне и впредь вам случится приятного, я в том участвую.

Теперь прошу вас только уведомлять меня о направлении неприятеля.

Остаюсь в совершенной преданности вашего сиятельства верный и всепокорный слуга

князь Михаил Г.-Кутузов".

Ввечеру уже доченьке написал любимой.

"Лизинька, мой друг, и с детьми, здравствуй! Вот и вечер настал, мой дорогой друг, а я до сих пор не выбрал минуты, чтобы тебе написать; писать же при свете мне очень трудно. Поэтому опять за меня пишет Кудашев. Боже, сколько Его милостей до настоящего времени! Вязьма, Смоленск, Витебск, Орша, думаю, что даже до Могилева все освобождено. Враг бежит со всех ног. 5-го и 6-го мы одержали блестящие победы. 5-го Бонапарт присутствовал лично. За эти дни мы взяли более 20 тысяч пленных и пушек, примерно, более 200. Это так же верно, как то, что я тебя люблю. Несколько великолепных знамен с орлами и на протяжении 5 или 6 дней -- восемь генералов; значительную часть императорских экипажей, кучеров и конюхов в ливреях. Проклятия армии этому человеку, когда-то великому, а теперь ничтожному, -- поистине ужасны. Меня уверяют даже, что, проклиная его, благословляют мое имя за то, что я сумел справиться с таким чудовищем. Это точно мне было сказано за столом моими генералами, и я беру в свидетели Кудашева, иначе это было бы хвастовством. Безусловно, у меня много прекрасных минут, но я не весел, как обычно, хотя признаюсь, что я растроган тем счастьем, которое мне сопутствует, но нельзя быть веселым при таком напряжении! Прошедшие дни я много думал о Бонапарте, и вот что мне пришло в голову по поводу судьбы его и моей. Присоединяю сюда мое мечтание..."

Ну, это то, о чём я писал супруге Катиньке, повторяться не буду.

СНОСКА. Кудашев, оказывается, добавил там несколько строк от себя. Приятны мне они: хотя и от родственной души, но признательность заслуг моих льстит несколько в возрасте моём:

"Не сердитесь на меня, дорогие и добрые друзья, что не получаете от меня известий о папеньке так часто, как бы вам этого хотелось. Причина, которую я вам приведу, будет похожа на хвастовство, и я в отчаянии, потому что это как раз то, чего папенька терпеть не может. Но тем не менее это правда: благодаря тому напряжению, с которым мы постоянно преследуем и бьем врага, у нас остается время только на отдачу приказов. Очень часто глаза невольно смыкаются. Усталость такая, от которой стареешь. Еще дней десять такого аллюра, какой у нас был до сего дня, и у Бонапарта не хватит ног, чтобы бежать...

Постарайтесь, дорогие друзья, как можно скорее покинуть Крым, присоединяйтесь к нам вместе с моей маленькой семьей, и мы все поедем в Париж. Можно быть уверенным во всем, когда во главе находится такой гениальный полководец. Как я счастлив, что служу под его началом..."

Разбирал ещё письма французские. Некоторые есть весьма достопримечательные.

О Витгенштейне:

"Армии Витгенштейна наверно придется раскаяться во всем том зле, которое она нам причиняет. Император идет к ней наперерез с 100 000 человек, а маршалы Виктор и Сен-Сир теснят её у нас в тылу, и я надеюсь, что она вскоре будет уничтожена. А пока набеги её отрядов причиняют нам всевозможный вред, а когда к нам приходят подкрепления, казаки оказываются уже далеко. Всё было взято в Витебске, генерал-губернатор, комендант крепости, находившиеся там наши орудия: один из канониров дал себя изрубить в куски, прежде чем отдать свое орудие в руки неприятеля, и сколь люди, отличающиеся такой отвагой, достойны сожаления: смерть одного полковника и нескольких офицеров из числа моих знакомых, убитых при той же оказии, усугубляет печаль мою по поводу этого происшествия.

Меня предупредили, что неприятель в Орше, в четырёх милях отсюда, и я немедленно уезжаю".

О Наполеоне:

"Со времени Славкова я не имел чести писать Вам. Император провел там весь день 4-го числа. Выехал же оттуда 5-го в 5 часов утра с тем, чтобы отправиться в Дорогобуж. 6-го Его Величество отправился в Михайловку, где и провел ночь. 7-го Император ночевал в маленьком замке на берегах Днепра, недалеко от станции Пнёво. Его Величество сел в карету в первый раз, со времени выезда из Москвы. Снег, шедший в этот день, и сильный ветер делали езду верхом очень неприятной. 8-го ночевали на станции Бередикино, противной маленькой деревушки, где мы были нагромождены один на другом. 9-го Император прибыл в Смоленск в час пополудни. Мы пробыли там вчерашний день и остаёмся и сегодня, а уедем, может быть, завтра. Начиная с 7-го числа поход наш был очень трудным по причине дурной погоды. Шёл сильный снег и мороз, сопровождавшийся ветром, было всё время от 4 до 8 градусов. Лошади истощены. Было сделано все возможное для спасения артиллерии. Некоторые обозы останутся позади. Это не важно, в виду нашего теперешнего положения. При тех обстоятельствах, в которых мы тогда находились, надо было спасать людей, лошадей и орудия. В этом мы успели и если только неприятель справедлив, то он должен удивляться поспешности и порядку нашего движения. Я сообщу вам подробности, когда буду иметь счастие беседовать с вами у вас дома. Погода продолжает быть холодной, хотя сегодня не более 2 градусов. Генерал Бараге-д'Илье случился очень кстати на дороге в Ельну, где ему удалось остановить наступательное движение отряда, под начальством казацкого офицера графа Орлова-Денисова, имеющего под начальством 12 полков Донских казаков, 2 полка регулярной конницы и может быть одну пехотную дивизию. Милорадович находится с авангардом между Вязьмой и Дорогобужем. Платов преследует маршала Нея с своими казаками и беспокоит его, не причиняя ему большого вреда. Неизвестно, наверное, где находится сам главнокомандующий.

Генерал Самсон попался в плен с 4 полками, близ Дорогобужа".

Нет, ну какое беспардонное искажение всего, что на самом деле было! И ведь не скажешь, что ложь прямая, но так подано, что, скажем, про сдачу в плен Ожеро ничего не известно, зато выпячен генерал Бараге-д'Илье, якобы остановивший Орлова-Денисов, который остановился сам, дабы переварить целую пленную бригаду!

А Ней, коему Платов не причиняет особого вреда! Вот ведь умельцы! Это они от императора своего берут, коего совершенно лживые бюллетени тоже попадаются нам.

23 ноября. День, когда стягивались войски наши вокруг Наполеона, коий шёл из Толочина в Бобр.

Главная квартира прибыла в Морозово. Здесь я распорядился Ермолову присоединиться к главной армии, которая завтра двинется к Копыси, а Милорадовичу - преследовать французов в Староселье и Толочине. Платов ещё вчера был направлен на связь с Витгенштейном.

Главная армия имела растах в Ланниках.

Витгенштейн двинулся в Черею. Ермолов, как начальник штаба, заклинает его торопиться! Гарпе и Властов атаковали у Волковиска французский арьергард; но Виктор потеснил слабейшего против него Властова до Узнацка, однако затем положение было восстановлено: прибывшая кавалерия оттеснила французов, врубилась в пехотное каре и захватила 1 200 пленных.

Авангард Чичагова, под начальством г.-м. графа Палена (вместо раненного по глупости своей Ламберта выступил к Лошннце.

Описал положение наше царю:

"N 492 Село Ланенка

Всеподданнейше имею щастье донести вашему императорскому величеству, что Наполеон с гвардиею оставил Оршу сего числа и пошел по дороге к м. Коханову. 9-го последние неприятельские силы оставили сей город и с оным орудий, некоторые запасы и лазарет, в коем найдено более 50-ти раненых французских офицеров.

Генерал Платов преследует неприятеля, к Коханову отступающего. Отряд генерал-майора Ермолова, переправившийся при Орше и состоящий из 14-ти баталионов пехоты, некоторой части кавалерии при двух ротах артиллерии, служит подкреплением генералу от кавалерии Платову.

Главной армии авангард под командою генерала от инфантерии Милорадовича, состоящий из 2-го и 7-го пехотных и 2-го кавалерийского корпусов, перейдет Днепр при городе Копысе и направится к м. Толочину на соединение отряду генерал-майора Ермолова, что и составит значительную массу войск для преследования неприятеля.

Главная армия, ожидавшая провиантские подвозы, отставшие за быстротою наших движений, переправится чрез Днепр при Копысе 12-го числа и пойдет чрез Староселье на м. Цесержин, откуда двинется по обстоятельствам на Бобр или на Березино. Сим движением надеюсь я воспретить неприятелю путь, еслиб оный восхотел повернуть от м. Бобра чрез м. Березино на гор. Игумен.

9-го числа партизан Давыдов, узнав чрез перехваченное письмо об отступлении к Копысу неприятельского кавалерийского депо, пустился вслед за оным, коего настиг на переправе, немедленно атаковал, взял 285 человек в плен и почти весь обоз. Не довольствуясь тем, бросился вплавь чрез Днепр и довершил поражение оного. Партии его ходят чрез Староселье к м. Толочину, равно и вверх и вниз по Днепру. .

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Озаботиться пришлось гражданским населением Белоруссии, дабы солдатики наши зла ему не творили:

"N 68 Главная квартира деревня Морозово

Вступая с армиею в Белоруссию, в тот край, где при нашествии неприятеля некоторые из неблагонамеренных, пользуясь бывшими замешательствами, старались разными лживыми уверениями ввести в заблуждение мирных поселян и отклонить их от священных и присягою запечатленных обязанностей законному их государю, я нахожу нужным всем армиям, мною предводительствуемым, строжайше воспретить всякой дух мщения и даже нарекания в чем-либо жителям белорусским, тем паче причинение им обид и притеснений, а напротив, да встретят они в нас, яко соотчичи наши и подданные всемилостивейшего государя нашего, братьев, защитников от общего врага и утешителей во всем том, что они потерпели в кратковременную бытность под игом чуждой и насильственной власти, и с пришествием нашим да водворится между ими тишина и спокойствие.

Обывателям же белорусским объявляется, отнюдь не делать неприятелю никаких пособий ни прямым и ни посторонним образом, ниже способствовать ему известиями, и кто от сего времени в противность сего поступит, сужден будет и казнь получит по военным законам, добрым же поведением их и послушанием сему приказу могут они загладить и те впечатлении, которые некоторые из них поступками своими о себе подали.

Сей приказ объявить как в армии, так и в обеих белорусских губерниях.

Князь Голенищев-Кутузов".

Ввечеру уже произошло событие чрезвычайное. Авангард 3-й Западной армии адмирала Чичагова под командой генерал- майора Палена 2-го у Лошниц, к коим выдвинулся утром, наткнулся на авангард корпуса маршала Удинота. Войски французские под командой опрокинули наших и оттеснили их к Борисову.

То, чего боялся я, случилось!

Удинот с остатками войск Домбровского и Брониковского напал на Палена; передовые войски последнего оказались опрокинуты на шедшие сзади кавалерию и артиллерию; всё смешалось. Кавалерия и артиллерия понеслись назад в Борисов. Чичагов тут же утерял контроль над обстановкой и сам поспешно начал отступать из Борисова; он же ещё и трус! Высланный в подкрепление авангарду кн. Щербатов на плотине поставил батарею; отступавший авангард, минуя оную, пошёл вброд, чем указал дорогу французам. Тут и Щербатов, угрожаемый обходом, отступил. Переправясь кое как через Березину, на правой ея стороне он присоединился к армии. Так Удинот занял Борисов, в коем Чичагов бросил даже обозы свои!

Пока ничего больше не знаю. Но опасаюсь худшего.

24 ноября. За весь день извёлся, как пред сражением Бородинским не изводился. Донесений от Чичагова не поступало; прочие же данные были неполны и противоречивы. Терпеть не могу вот такой туманности; хотя и неизбежный спутник она войны, но всю жизнь подмывает меня в таких случаях вновь, как тогдашнему капитану в армии Румянцевской близ Ларги, вскочить на коня, да самовидцем всё обозреть. Но... невозможно. Командующий армиями не есть более командир батальона гренадер. И уж тем паче на коня вскочить мне ныне... затруднительно. И ничего ведь не поделаешь с брюхом этим! Вроде и ем совсем ничего; куда меньше, нежели ранее и уж точно меньше, нежели те генералы, что приходят обедать ко мне. Однако...

Впрочем, не о том.

Непонятно, что у Чичагова. По сведениям оттуда, Чичагов стал у Борисовского укрепления, выслав к Зембину Чаплица, а вправо до местечка Березино -- Орурка. Коли так, то всё ещё не плохо. Оставя Борисов, он может со всеми силами своими беречь от потягновений неприятеля правый берег Березины, отражая все его попытки переправиться. Там не так много пригодных для наведения мостов бродов. Тем временем по левому берегу Березины дойдёт Витгенштейн, коего авангарды вытеснили ныне Виктора из Батур. Правда, сам Витгенштейн всё медлит, вступил всего в Холопеничи - медлит, медлит, медлит "спаситель Петербурга"! Бобр, где, по сведениям нашим, сидит Наполеон, от него в два раза ближе, чем от нас - менее 30 вёрст, в то время как от Копыси, куда я сего дни прибыл, более 60-и. Вот и всё объяснение! - герой наш предпочитает подалее держать незапятнанную славу свою от самого императора французского, предоставляя счастие сразиться с ним Чичагову. А мы - мы не успеваем никак уже: нам два перехода до главной армии французской. И хотя Ермолов с Платовым настигнут её ранее, многого сделать они не смогут.

Что ж, если быть честным, то сие всё на руку мне. Один показывает... показал уже! - себя трусом в Борисове. Другой тоже явственно робеет. Мы же торопимся, но не успеваем. Наполеон тем временем уйдёт сам; но армию за собою перетащить явно не успевает. Так что и через два дни будет нам победа. А Чичагову. Надеюсь, хоть догадается он сжечь гати за Зембиным - тогда армия неприятельская точно не уйдёт!

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Потом уж установилась картина, что происходила на Березине с французской стороны. Рано утром Наполеон выслал к Удиноту генералов Шасслу и Эбле со всеми саперами, понтонёрами и материалами для постройки мостов. Сей, однако, был в затруднении, в котором месте избрать пункт переправы. Подходящие места были у Студянки, Ухолод и Стахова; однако посланный на разведку к Студянке генерал Обри доносил о крайней трудности построить там мосты. Однако же известилось при этом, что бригада кавалерии, посланная генералом Вреде, переправилась через Березину вброд именно здесь, так что Удинот избрал этот пункт для наведения моста, резонно полагая, что хотя бы кавалерия форсирует здесь реку, не требуя перехода по оному.

Тем временем сам Наполеон приказал Виктору двинуться на Кострицу и атаковать пока ещё не укрепившийся отряд авангарда Витгенштейнова. Вице-король и Давуст должны были обороняться от нашей главной армии сперва в Бобре, а далее в Лошнице и Наче, прикрываемые Неем, опять поставленным командовать арьергардом неприятельским.

Словом, не работалось мне ныне никак. Токмо что продовольствование армии от забот не отпускало: непонятно, куда делись 22 тыс пуд сухарей, о коих доносил мне Ланской десять дней назад; отписал ему срочно представить мне отчёт по сему вопросу.

В Копысе распорядился оставить 10 рот артиллерийских, у коих наиболее изнурённый конный состав оказался. Пусть стоят тут, поправляясь, а затем образуют резервную артиллерию, кою иметь нам совершенно необходимо далее будет.

И, наконец, отписал князю Алексею Ивановичу с вопросом, что же происходит с награждениями по армии. До сих пор нет списка тех чиновников, что представлены были ещё Барклаем за Смоленское сражение. Мне объявили, что оные представления Михайлы Богдановича утверждены; однако не имея на руках списков, является чрезвычайно затруднительным объявить по армии об оных наградах. Равномерно остаюсь я в неизвестности, все ли мои представления от 26 октября высочайше апробованы, ибо в списках, присланных как утверждённые, не помещены все те чиновники, о коих, сверх списка, особые были мои рапорты императору.

Вот и всё. День сей - решающий или один из самых решающих во всей и без того решительной войне этой, а я ничего не знаю, ничего не вижу, занимаюсь рутинной перепискою. Как в тумане или во сне. Только сон сей ужасен, ибо где-то на грани его ощущаю я, что всё идёт не так, что ворочаются там какие-то чудовища, делающие всё, дабы растоптать всё, дотоле выращиваемое мною...

25 ноября. Обстановка постепенно проясняется, однако... Хотел написать: "не радует", но сама остановилась рука. Потому что не радует даже то, что она прояснилась. Ибо выясняется, что Чичагов повёл себя самым позорным и жалким образом. Пока не знаю подробностей, но одно уже определилось: Наполеон обманул адмирала нашего сухопутного, как щенка - он выступил к Студянке, повелев строить для отвода глаз фальшивый мост у Ухолода, а Чичагов кинулся вообще в противную сторону к Шабашевичам. Да к тому же притянул ещё и Чаплица, за исключением части его отряда под начальством полковника Корнилова, коего оставил у Брили, против места наведения настоящих мостов; однако силы сии в четыре батальона и 12 орудий оказались несравненно слабы с французскими.

Это покамест всё, что знаю наверное.

Общее положение, известное по донесениям, следующее: Наполеон с гвардиею - в Борисове, Удинот -- в Студянке, Ней тянется между Лошницей и Ниманицей, вице-король за ним в Наче, Давуст -- между Начей и Крупками. Виктор обеспечивает фланг колонн сих, отодвинувшись в Ратутичи; при этом довольно крепко удерживается там.

Что до нас, то авангард наш уже в Толочине; Витгенштейн, по-прежнему медленно, будто во сне, прибыл в Бараны; Чичагов, как уже сказано, потянулся к Шебашевичам и Ухе. Платов с Ермоловым висят на плечах у французов; атаман при этом докладывает, что взял в плен 5 000 чел.

Не зная ещё всего того, срочно отправил отношения к Чичагову и Витгенштейну. (Заодно будет и царю пояснение; не то замучил уже требованиями объяснять, почему того не сделал или сего не использовал - то под Малоярославцем, то под Вязьмою, то вот под Красным).

"N 502 Главная квартира г. Копысь

Милостивый государь мой Павел Васильевич!

После сильного поражения неприятеля при Красном главная неприятельская армия направилась на Оршу и, перейдя Днепр при сем месте, оставила оный город 9-го числа. Генерал Платов с 15-ю казачьими полками, генерал-майор Бороздин с 6-ю следуют по бокам отступающего неприятеля, тогда когда генерал Милорадович с главным авангардом армии, состоящим из 54-х баталионов пехоты и одного корпуса кавалерии, следует по пятам его.

Без сумнения, Наполеон, отступая чрез Коханов, Толочик к Бобру, присоединит к себе Сен-Сира и Виктора. Вследствие чего предписано от меня графу Витгенштейну соединенно с генерал-адъютантом Голенищевым-Кутузовым, не упуская из виду неприятеля, следовать быстро за ним. Ваше высокопревосходительство усмотреть можете, что по мере соединения сил неприятельских в направлении к Борисову сближатся и силы наши для нанесения сильного и, может быть, последнего удара неприятелю,

Естли Борисов занят неприятелем, то вероятно, что оный переправясь чрез Березину, пойдет прямейшим путем к Вильне,. идущем чрез Зембин, Плещеницы и Вилейку. Для предупреждения сего необходимо, чтобы ваше высокопревосходительство заняли бы отрядом дефилею при Зембине, в коей удобно удержать можно гораздо превосходнейшего неприятеля. Главная наша армия от Копыса пойдет чрез Староселье, Цесержин к местечку Березине, во-первых, для того, чтобы найти лучшее для себя продовольствие; во-вторых, чтобы упредить оного, естли бы пошел от Бобра чрез Березино на Игумен, чему многие известия дают повод к заключениям.

Ниже города Борисова в 8-ми верстах при деревне Ухолоды весьма удобный брод для прохода кавалерии..."

Да хотя б и к Ухолодам он пошёл! Уже лучше, чем Шебашевичи, кои аж в 20 вёрстах от Борисова лежат! А может, и верно оно, что в штабе шепчут - уже не боится ли Чичагов столь Наполеона, что нарочно так далеко войски свои загнал от явственного главного направления движения его?

Но, надеюсь, хоть дефилеи Зембинские будет он удерживать? Наполеон - Бог с ним, чувствую, что уйдёт он; мне армию его выпустить не хочется: без армии он поменее гордости на переговорах выказывать будет.

Равномерно и Витгенштейну отписал, дабы поторопился он:

"N 503 Главная квартира г. Копысь

Главная неприятельская армия, перейдя Днепр при Орше, оставила совершенно сей город 9-го числа и направилась чрез Коханов к Толочину. Из полученных же разных известий заключить должно, что оная продолжать будет отступное свое движение чрез Бобр к Борисову, куда, вероятно, на соединение пойдут Сен-Сир с Виктором. Вследствие чего полагаю я необходимым, чтобы ваше сиятельство усугубили бы внимание на Виктора, дабы, не упуская его из виду, следовать быстро за ним. Тем временем генерал от кавалерии граф Платов с 15-ю казачьими полками справа, генерал-майор Бороздин слева с 6-ю полками и главный авангард армии с 54-мя баталионами пехоты, одним кавалерийским корпусом с пристойным числом артиллерии с тылу следует за неприятелем.

Главная армия от Копыса пойдет чрез Староселье, Цесержин, на местечко Березино, во-первых, для того, чтобы найти лучшее для себя продовольствие, во-вторых, чтобы упредить неприятеля, естли б оный пошел от Бобра чрез Березино на Игумен, чему многие известия дают вероятность.

Генерал-адъютанту Кутузову предписано от меня сколь можно поспешнее идти к вам на соединение, чрез что ваше сиятельство весьма кавалериею усилитесь".

Более сделать не могу пока ничего же!

Одно радует меня весьма: город Могилёв отрядом генерал-адъютанта графа Ожаровского занят неприятель из оного выгнан; в нём найдено, между прочим, приготовленного провианта и фуража столько, что стать может на главную армию дней на 10.

26 ноября. Наверное, я дурной человек. Надобно бы огорчаться, но я в глубине души радуюсь. Чичагов сел в лужу: французам удалось вырваться из кольца. Наполеон обманул его. Обкрутил вокруг пальца. Да полно, он корабли-то хоть водил, адмирал наш? Нет, знаю я конечно, что в нескольких сражениях принимал он участие. Но, видно, мало что вынес, ибо обмануться столь фатально барышне сельской впору, но не офицеру, хотя и морскому!

С другой стороны, Господь вновь подтвердил, что благоволит Он России и внимает общему замыслу моему. Второй раз ускользает Наполеон из плена нашего - теперь наверное, что отъедет он от спасённых остатков им армии своей, и настанет тут момент для достижения мира, России выгодного.

Вот как бы только царя в том убедить? Чем ближе к достижению я цели своей, тем печальнее у меня предчувствия. Всё казалось ясным довольно под Москвою, ещё при Малоярославце; под Красным ход дела представлялся ясным ещё более: армия Наполеона разгромлена, зацепиться в России ему более не за что, зимние квартиры в Литве - мечта несбыточная, ибо не по Сеньке шапка держать толикие пространства противу наших сил с теми ничтожными корпусами, что у Наполеона остаются.

А вот теперь, когда замысел мой исполнился фактически - Наполеон покидает Россию, оставшись почти без армии, - вот теперь всё погружается в туман. Вот теперь бы самое время начать прощупывать почву для переговоров, наводить тихие контакты - но сие может апробировать токмо царь, а он сего делать не собирается. Уповал я на разум его: хотя и ходит он в недоуздке английском, да не чужда ж ему и Россия! - должен он воспонять, что выложена ему оказалась к ногам его благоприятнейшая ситуация политическая, коя раз в истории случиться может! Пётр Великий, хотя и одерживал победы блистательные, однако ж мир заключал с Швециею ещё сильною, армию не потерявшую, отчего, скажем, за Лифляндию деньгами заплатил. Тем не менее по условиям мира закрепил за собою всё, что по тем временам можно было только забрать - а наипаче - свободу рук. Более ни одна европейская держава не вмешивалась уже в дела русские; напротив, подготовлены были все условия, чтобы уже Россия свою руку в делах европейских держала. Гениальный был правитель Пётр Алексеевич! А чего Александр хочет добиться? "Порядок и спокойствие в Европе" - это не цель. Это словеса лишь бесполезные. Восстановления Бурбонов в Версале? А на что? Это же враги России наследственные; мало кто столь зла ей желал и колико мог нанёс, как они! Одно то, что турков они вооружали и поддерживали противу нас, должно стать им в вечное укорение и, следственно, прозябание в эмиграции, сколь то от России зависеть должно. Уж тем Наполеон лучше, что он-то как раз свободу рук с Турциею нам отдавал; а ныне, когда у него и зубы вырваны, тем паче выгоды Тильзитские нам надлежать будут; условия же невыгодные мы с непременностью пересмотреть можем.

Или Александр Польши хочет? Да на что она нам? После участия поляков в сожжении Москвы одно лишь можно счесть ответом им - поголовную высылку в Сибирь, на рудники, да не группами, а поодиночке, с семьями разве что. Однако сие невозможно по обязательству человеческому времён сих гуманных (да и то сказать: Польша - не Измаил, где вырезали вообще всех!), да и не тот характер у "ангела" нашего, чтобы на столь прямые действия решиться. Посему отдал бы я Герцогство Варшавское Пруссии: немцы быстро там порядок наведут свой железный; а через два поколения будем мы там видеть таких же добрых Михелей, коими ныне немцы являются.

Что ещё? Да в том и дело, что - ничего! Нет у нас более интересов в Европе, кои предметно высказаны быть могут. "Мир и спокойствие" - сие конечно интерес наш; однако же наилучшим образом достигается он наличием бодрых и сильных войск у нас и постоянной свары у соседей наших европейских - а для сего Наполеон самою лучшею фигурою и является.

Вот только как бы описать сии соображения Александру, дабы он внял и воспринял? От меня он не воспримет ничего; отписать ли Александру Семёновичу? Да опасаюсь: по патриотизму своему Шишков вполне может и сам, что называется, удила закусить, да возжелать Бонапарта примерно наказать. С другой стороны, человек он разумный, да и покойному Ивану Логгиновичу Голенищеву-Кутузову свойственник был, - должен он понять расклад сей наивыгоднейший во всей истории Российской! Эх, вырваться бы мне на недельку в Петербург! Ибо не всё ведь бумаге доверить можно...

А всё же амюзантно сие до невероятия: сугубый англофил, у коего всё сердце в Англии осталось во время пребывания там, да самая жена - англичанка (фи, представляю! да и в свете не видел её ни разу) - сей конфидент царя, на английской службе, можно сказать, пребывающего, сей либерал и реформатор, не умеющий даже рапорты военные правильно составлять - ах! и сей честный чиновник упустил самого Наполеона! Да в ситуации, когда его проще поймать было, нежели выпустить!

Да ведь ещё что забавно: Чичагов простоял весь день в Шабашевичах. Что делал он там, когда уж донеслось вполне от Корнилова, что Удинот уже навёл мосты и переправляется у Студянки?

А второй молодец, Ланжерон? Он-то отчего спокойно стоял и наблюдал? Среди первых в интригах был против меня во время последней турецкой кампании; что за генерал оказался - зримо теперь. Для других, я имею в виду: мне-то он ясен был с самого начала. Впрочем, понимаю его: это же я сменил его на посту главнокомандующего Дунайской армиею тогда - это любому генералу обидно. Однако я тогда отличные рапорты о нём подавал, за Рущукское сражение то же, - а вот в благодарность он лишь шипел за спиною моей.

А тут - Наполеон! И чем мне ещё нравится корсиканский сей удалец: как-то так выходит, что действия, самое присутствие от генералов противных толико высоких качеств полководческих требует, что сразу видно становится, какова цена делам генералов сих, а не словам их. Как-то вдруг интриганы все оказываются битыми, как и неумехи - впрочем, именно потому: неумехи и находят себя в интригах лишь, ибо делами показать себя не могут. А вот в войне сей - смотрю и не могу не восхищаться справедливостью Божией! - ни у каких врагов моих не получается ничего! И напротив: те, кто не клеветы пускает по углам, а воюет, находя себя, возможно, и не сразу, но желая учиться и учась войне современной - да хотя бы и мои приказы исполняя и вдумываясь, отчего именно так я поступаю, - вот эти воюют замечательно! Винценгероде нельзя никоим образом назвать симпатизантом моим, однако ж при всей лихости своей в исполнении приказов и представлении донесений аккуратен он - и вот результат: победа за победою! До плена его глупого, конечно. Про Кудашева, Сеславина, Фигнера, Давыдова уже и не говорю. Про генералов же, в коих вижу я будущее армии, писал я уж.

Словом, во всём опозорился наш адмирал великолепный. Как постепенно разъясняется, Наполеон обошёл его, как пешку конём шахматным. Нет, даже не Наполеон! Обычный, звёзд с неба не хватающий маршал Удинот! Тот ещё до прибытия Наполеона, коий с гвардиею прибыл к Студянке в 5 часов пополуночи, кавалерию свою переправилась вплавь, везя на каждой лошади по пехотинцу. С силами сими малыми, хотя и при поддержке 40 орудий, паливших с другого берега, они навалились на Корнилова, презирая артиллерийский обстрел; тем временем пехота начала переправляться на паромах и усилять дотоле переправившиеся войска. Около полудня был окончен первый мост; причём по Березине шёл лед, и сапёрам французским приходилось работать, стоя по грудь в воде. Колонны Удинота начали переход по мосту. Корнилов был отброшен до Стахова, которую позицию и удерживал с помощью прибывшего к нему Чаплица. К 4 часам пополудни французы закончили второй мост, годный для перехода артиллерии. Тем временем Удинот занял Зембинские дефилеи, которые; несмотря на приказ мой, Чичагов оставил без, можно сказать, всякого призрения. К ночи бой прекратился.

В это время Витгенштейн перешёл лишь к Кострице, когда Виктор ушёл уже в Борисов, оставя лишь у Лошниц дивизию Партуно в качестве арьергарда.

И со всем этим я ничего поделать не могу, ибо главная армия наша дошла пока до Староселья, хотя авангард наш уже в Молявке.

Да и не хочу я ничего делать. Пусть Чичагов опростоволосится, как должно ему. Как вспомню, с каким высокомерным видом приехал он в Бухарест тогда, кровью и трудами моими и нашими мир с турками подписывать! Как во всём виде его презрение ко мне, ничтожному, читалось! Так что не жалко мне его; что же до Наполеона, то тут тоже всё уже обсказал я: он нужен России, и потому рад я, что "золотой мост" мой ему Чичагов собственным ничтожным умом выстроил!

Но как-то всё равно... обидно.

Приведу того ради страницы из журнала нашего военных действий.

"Ноября 1-го. Генерал-майор Бороздин, выгнав неприятеля из" местечка Ляд, шел вслед за ним с частию своею отряда до деревни Большие Колотовки, а казаки преследовали бегущих до самых Козян, где сменены были казаками отряда генерал-адъютанта графа Ожаровского. В сем преследовании неприятель потерял 7 пушек и много обоза.

Генерал от кавалерии граф Витгенштейн 28 октября всеподданнейше донес его императорскому величеству, что командированный от него генерал-майор Гарпе с отрядом по обоим берегам Двины для занятия города Витебска, 26-го числа в 7 часов поутру, по сильном сопротивлении неприятеля, с помощию божиею в город вступил.

Неприятель, зажегши мост, защищал вход двумя орудиями постановленными на высоте; но бросившиеся из полков и из седьмой дружины охотники потушили оной. По выгнании неприятеля из города, был он преследован по Смоленской дороге более 20 верст. В сем деле захвачены в плен бывшей в городе Витебске губернатором генерал Пуже и комендант полковник Шевардье, 10 офицеров, 7 жандармов, 300 нижних чинов и два орудия; также отбиты заготовленные в городе магазейны с большим количеством провианта, фуража и пороха.

Генерал Платов рапортом от 5-го числа донес, что он с войсками, ему вверенными, 3-го числа подойдя к городу Смоленску и узнав от выходцев из оного, что неприятель занимает форштат Санкт-Петербургский, приказал немедленно под прикрытием Донской артиллерии его атаковать. Полковник Кайсаров с егерями, сбив неприятельскую цепь, быстро преследовал его в форштат. Встревоженный неприятель кинулся в беспорядке к крепостным воротам, будучи поражаем картечью Донской артиллерии, поставленной на высотах. Между тем, как казаки и егери наносили поражение в форштате, неприятель двумя колоннами выступил из крепости, имея пред собою 8 пушек и одну мортиру, в намерении вновь овладеть форштатом. Но генерал-майор Кутейников 2-й с казаками, а полковник Кайсаров с егерями бросились на оные и, сбив пехоту, овладели орудиями. Таким образом форштат был занят. Ночь прекратила действие. 4-го числа неприятель, засев за палисады, удерживал левой берег Днепра, между тем колонны его поспешно оставляли город. Генерал Платов, в присутствии бывших войск, принес благодарение Богу, дарующему силы на защищение веры и царя, с пушечною пальбою и с криком "ура, за здравие государя императора". Неприятель, оставляя город, взорвал мины, подведенные им под некоторыми частями крепости, чем и выжег часть строений в крепости, противулежащих по Петербургскому форштату.

Генерал-адъютант барон Миллер-Закомельский донес, что полковник Гундиус, посланный от него с тремя эскадронами 7-го числа, открыл неприятельскую колонну в трех верстах от деревни Винные Луки и, окружив оную, послал лейб-гусарского полка штабс-ротмистра Акинфиева предложить им положить оружие, которой возвратился с успехом. Число пленных до 2500 человек, 6 офицеров и два доктора.

Главная квартира армии в деревне Доброй на Большой Оршинской дороге.

7 ноября. Генерал-адъютант граф Ожаровский от 7-го числа доносит, что французская армия в ночь на 8-е число, оставя селение Козяны, потянулась к Дубровне и что при преследовании неприятеля взято им много пленных; но щету оным определить не может, ибо беспрестанно число их прибавляется.

Главная квартира армии в местечке Романове.

8 ноября. Генерал-адъютант граф Ожаровский донес, что отряженный от него отряд преследовал неприятельской ариергард, ретирующейся из села Козян. Казаки, заскакав с обеих сторон большой дороги, отрезали некоторую часть ариергарда от Дубровно и, невзирая на картечные выстрелы, бросились вместе с егерями на колонну, положили более 1000 человек на месте, овладели 4 пушками с ящиками, наполненными зарядами, отбили много обоза и 600 человек взяли в плен. Генерал-майор Бороздин донес рапортом от 8-го числа, что он с отрядом своим, вытеснив неприятеля из местечка Дубровны, преследовал к Орше, причем неприятель потерял пленными более 400 человек и 8 офицеров. В местечке найден небольшой магазейн с мукою, овсом и сеном.

Генерал Милорадович при рапорте сего числа доставил три российские знамя и один значок, отбитые 4-го числа у неприятеля казачьего Грекова 21-го полка хорунжим Михайло Носовым. Вероятно, что знамя сии найдены неприятелем в каком-нибудь арсенале и что, по недостатку трофеев, хотел он выдать за взятые в сражении.

Генерал граф Платов донес от 7-го числа, что он во время следования от Смоленска к Дубровне, истребляя неприятельские партии, которые после поражения французской армии при Красном, спасаясь бегством, перебрались на правый берег Днепра и следовали к соединению, взял в плен более 3000 человек, в том числе и бывшей в Смоленске commissaire ordonateur, general de Puibusque. Он же доносит вторым рапортом, что 7-го числа, продолжая марш к Дубровне, осведомился, что маршал Ней с остатком своего корпуса, следуя к Любавичам, после полудня показался около Гусинова; занимая его казаками с левой стороны, приказал между тем устроить скрытные батареи на дороге и, допустив его, открыл сильный картечный огонь. Изумленный сим действием, неприятель, видя невозможность следовать к Любавичам, склонился в лес, около самого Днепра находящийся, и, прикрывая себя стрелками, пробирался по берегу до глубокой ночи, затопив 4 орудия, с ним бывшие. 8-го числа в 6 часов утра авангард настиг его, не доходя Дубровны. Неприятель, выходя из лесу на большую дорогу, вновь встречен был картечным огнем. Пользуясь расстройством, удачными выстрелами произведенным, казаки ударили в дротики, много положили на месте, а до 800 взяли в плен, в том числе один провиантской генерал и до 10 офицеров. Маршал Ней, видя конечное поражение, бросился в лес и, собравши рассеянных ударом казаков, занял деревню Якубово и держался с упорством до самой ночи, которая прекратила действие.

Главная квартира в деревне Ланенки.

10 ноября. Генерал граф Платов рапортом от 9-го числа донес, что во время преследования неприятеля до Орши взято до 400 человек в плен. Неприятель артиллериею защищает переход чрез мост, а между тем весь город предают пламени. Партизан подполковник Давыдов 9-го числа атаковал неприятеля в городе Копысе и, побив несколько на месте, взял в плен 285, причем в добычу досталось много обоза. После чего, переправясь чрез Днепр вплавь, послал партии по дорогам к Шилову, Староселье и Орше.

Генерал граф Платов доносит от 9-го числа, что по некотором сопротивлении неприятель вытеснен из Орши и в час пополудни город занят; в коем найдено 26 орудий, оставленных неприятелем, некоторые запасы, лазареты, в которых одних офицеров 50 человек.

Главная армия имела растах в деревне Ланенки.

11 ноября. Генерал граф Витгенштейн рапортом от 8-го числа донес, что неприятельские корпуса маршала Виктора и Сен-Сира 2-го числа атаковали его с большою стремительностью, стараясь сбить с позиции при мызе Смольне; но, невзирая на все их усилия, были отбиты, и что посланным от него отрядом Сенно занято, от коего имеет он коммуникацию с генерал-адъютантом Кутузовым, который находится уже в Бабиновичах.

Главная квартира армии в деревне Морозове.

12 ноября. Генерал-адъютант граф Ожаровский рапортует от 11-го числа, что, прибыв в местечко Горки 8-го числа, отправил майора Ржевского с Донским казачьим Шамшева полком и 150 гусарами для преследования неприятеля, вышедшего из оказанного местечка. Майор Ржевский, достигнув неприятеля, истребил большое количество и взял в плен 4-х офицеров и 250 нижних чинов и много обоза досталось в добычу.

Главная квартира армии в городе Копысе...

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

27 ноября. Ну вот оно и свершилось: выгнал я Беннигсена из армии! Совсем допёк он меня требованиями торопиться и торопиться, дабы, наконец, разбить конечно Наполеона!

Да ладно бы одни эти его домогательства глупые - но донесли до меня о том, что говорят они с Вильсоном в своём кругу. Дескать, как жалко им войски наши храбрые, кои имеют такого начальника, как я: посему-де "они должны лишиться того награждения, которого достойны по своей храбрости, что их страдания должны умножиться без всякой нужды и что столь много крови должно быть еще пролито для одержания частных успехов, когда вся и полная добыча в руках их уже находилась".

Какая такая добыча? Наполеон? Что до него солдатам? Разбиение армии французской? Так она и так разбивается ежедневно - сама собою и обстоятельствами внешними. Что до победы, то - скажите мне, и с генералами таковыми, как на неё рассчитывать можно? Милорадович - хорошо, что хотя пытается побеждать неприятеля манёвром, окружением, но - но дважды проспал появление корпусов вражеских в своём тылу - у Вязьмы и у Красного. Малоярославец показал, что в прямом, лобовом противостоянии наши войски, как ни горько это признавать, уступают французским и - как тогда - итальянским. Ведь они всё же выбивали наших из города, несмотря на превосходные позиции наши, в особенности артиллерийские. Да и не нужна, повторюсь, была нам та позиция: главным было дороги на Калугу оседлать и не пустить туда Наполеона. Что и было сделано.

А главное: сами же они, недоброжелатели мои, признают, что армия быстрым маршем, нехваткой хлеба и холодами утомлена и расстроена до последней крайности! Генералы иные в обноски кутаются, солдаты больны все через одного! И продовольствие, продовольствие! Как ни подгоняю, каждый день! каждый день! - очень тяжело; при том, что дороги в тылу нашем забиты подводами с сухарями! Куда тут бежать? Как торопиться? Хоть один растах в неделю, а надо сделать, чтобы хотя бы часть обоза к армии поспеть сумела! До того уже положение нетерпимо, что в выражениях дипломатичных, но прямых принуждён я о том в известность фельдмаршала Салтыкова как председателя Комитета министров поставить:

"Слава всевышнему! Бог, нас искусивший, не до конца на нас прогневался, и твердая моя на него надежда меня не обманула.

Ваше сиятельство изволите видеть из журналов моих все удары, нанесенные неприятелю, а наипаче 5-е и 6-е число сего месяца, где сам Наполеон свидетелем был и разбития и стыда войск его, доныне слывших победителями вселенныя.

Признаться должно, что Главная армия много потерпела, преследуя и поражая 600 верст бегущего неприятеля. Сильные транспорты с провиантом нас не достигают, и мы в хлебе иногда нуждаемся, но это меня не останавливает.

Дух в армии прекрасный, и мы с помощию Бога идем вперед".

А эти, одною стороною, можно сказать, обвиняют меня в столь бедственном положении армии нашей, а другою - требуют и наипаче усугубить его, куда-то там торопясь! Я, натурально, виноват во всём; но куда, скажите, поспешать мне, ежели на Березине Наполеона встречают две армии, весьма оного в силах превосходящие, а на плечах его по-прежнему авангард мой и казаки Платова висят. Что не так? Или опять, как оказывается, без немодного и неспособного Кутузова герои все эти справиться с Наполеоном не в состоянии?

Но нет! - они продолжают клеветы свои против меня! Дескать, "если бы только Светлейший пробудился ото сна, однако он не способен на это, и мы, скорее всего, опять увеличим список чудесных избавлений неприятеля; было бы недурно для исторической правды изобразить Светлейшего глубоко спящим в своих дрожках, которые гонятся за Бонапартом!"

Да и вправду. Вот он я, сплю. Правда, кто там по 20 распоряжений и приказов в день отдаёт, неясно; Кайсаров, видимо, - вот, кто, оказывается, гениальный полководец, коий Наполеона победил! Но каким образом Чичагов в результате моего сна из Борисова был выбит, когда главная армия наша от него ещё в 100 вёрстах была? А Витгенштейна, который именно что как во сне, идёт к Борисову, зажмурившись и спотыкаясь, - его тоже я в сон вогнал? И Ланжерона, на месте глупо стоявшего, покуда французы Зембинские дефилеи занимали? Кстати, а в их потере - тоже я виноват, это я их проспал? То, что гати не сожгли - это я проспал?

Словом, разгневался я крайне и властью главнокомандующего приказал Беннигсену покинуть армию. Не преминул, грех мой, сделать сие с издёвкою:

"По причине болезненных ваших припадков извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего отправиться в Калугу, где и ожидать дальнейшего вашего назначения от его императорского величества"

О чём и царю рапорт написал.

Хоть одну голову гидры, а срубил!

А самое забавное при этом, что дурашка сей глупый и не знал, что у меня на его голову открытый лист имеется, самим Александром же ещё 21 октября подписанный! Вот он:

"Князь Михаил Ларионович! Доходят до меня сведения, что вы имеете справедливый повод быть недовольным поведением генерала Беннигсена.

Если сии слухи основательны, то объявите ему, чтобы он отъехал от армии и ожидал в Владимире от меня нового назначения"

"Справедливый повод"! Именно, что даже царю и даже в Петербурге видно, как эта сварливая баба Беннигсен, не делая ничего и ничего же не способная сделать, лишь мешала в деле нашем победоносном!

Ну, всё, избавился я от него!

Зато другой прибыл - Великий Князь Константин. Но он хотя не вредный; шелапутный малый, так, кажется, и не повзрослевший, но добрый. Барклая ел едва ли не поедом; зане считает себя учеником великого Суворова, а Барклай непонятным Константину образом и с непонятной целью отступал. Но со мною держался всегда уважительно, помня наши с ним беседы ещё в детстве его, и в Гатчине, и в Царском. Поставил его на гвардию; кроме неё, в команду его вступают гренадерской 3-й пехотный корпус и обе кирасирские дивизии. Самое место для храбрых и бесшабашных генералов!

О делах военных. Властов, подходя из Жицкова к Старому Борисову, настиг одну изъ задних колонн Виктора, опрокинул её и захватил оруд1е.

Платов и Сеславин подошли к Борисову; Сеславин ворвался в город и захватил 2 орудия.

Это, кстати, к вопросу о том, что главная армия простаивает или идёт медленно. Ничего подобного! Она руки свои гораздо вперёд простирает в лице казаков и партизан; кои, как видим, вполне в состоянии город штурмовать и взять, от коего Чичагов в гораздо больших силах отступился.

Как доносят они же, тем самым отрезана оказалась и попала между жерновами войск наших арьергардная дивизия Партуно, что была направлена Виктором в Борисов для прикрытия тылов его. Сам Виктор ныне утром прибыл в Студянку Виктор для прикрытия мостов; по ним ныне же переправился Наполеон с гвардией; вице-король и Даву прибывают к месту переправы.

Чичагов, наконец, двинулся к Борисову: понял, наконец, адмирал сей грозный, что происходит - и двух суток не прошло!

Отчего бы Беннигсену его не призвать, чтобы проснулся?

Ну, а я по-прежнему "сплю" приказами и предписаниями. Платову - удвоить внимание за движениями неприятеля, дабы он не мог, сделав скрытно движения, стремиться соединенными силами на одну из наших армий и открыть себе путь в Вильну. Ожаровскому - чтобы воспрепятствовал возможному движению Наполеона на Игумен, а для того ускорить движение к местечку Березино и, перейдя частию войск его сию реку, наблюдать вверх по правому берегу. Витгенштейну - чтобы не вздумал подаваться далее к Курляндии (ищущи очередной себе реляции победной, конечно), но оставался на Березине, продолжая окружение остатков армии французской; ибо не могу я ещё решиться отделить его со вверенным ему корпусом от того театра войны, где решительные удары неприятелю нанесены быть должны. Это в ответ на рапорт его, в коем писал тако:

"По прежнему предположению, что адмирал Чичагов с своею армиею находится отдаленным, направление вверенного мне корпуса против общего плана, чтобы иттить ему в Курляндию, было переменено, и предписано мне содействовать Главной армии; но как теперь адмирал Чичагов сюда прибыл, то не угодно ли будет вашей светлости приказать, чтобы мы общими силами с адмиралом Чичаговым, ударив на Виктора и на встретившиеся передовые войски, бегущие от большой их армии, и нанеся им последний удар от Толочина, возвратиться мне на Вильну и Самогитию и очистить весь тот край, равно и Курляндию, прогнав оттуда Макдональда, поелику военные дороги и все магазейны для продовольствия моего изготовлены по тому тракту, чем самым и выполнится весь план, от его императорского величества мне данный".

Само по себе желание вовсе не глупое; но как чувствовал я, что подведёт нас всех Чичагов; потому не отпустил Витгенштейна.

Кроме того, велел я выпустить для распространения среди войск неприятельских обращение с призывом сложить оружие:

"Французские солдаты и вы, солдаты других наций, коих злополучная судьба принудила вступить в эту войну!

Когда русская. армия отступала, вы считали, что она бежит. Но и тогда она была достаточно великодушной, чтобы вывести вас из этого заблуждения. Русская армия заявила, что вы потерпите поражение в каждом бою, потому что не вы, а она будет определять место сражения и не даст вам уйти из страны, не добившись вашей гибели. И вы испытаете это. То, что происходит с вашей армией, убедит вас лучше, чем все слова. Прислушайтесь же к голосу разума вы, которые познали все бедствий, связанные с поспешным бегством: голод, болезни, истощение, усталость. Тщетно бороться! Подумайте о странах, которые вы должны будете пересечь прежде, чем увидите вашу родину, и об армиях, которые будут преследовать вас. Тысячи ваших товарищей уже сложили оружие. Они были такими же храбрецами, как и вы, но они подчинились властному закону необходимости, они нашли в русских гуманных и великодушных победителей. Вам разрешат вернуться домой, если только вы не предпочтете ожидать окончания войны в южных районах России, где, живя в столь же мягком климате, как и на вашей родине, вы забудете о всех постигших вас несчастьях.

Повторяем вам: прислушайтесь к голосу разума, подумайте о ваших семьях. Вы показали себя храбрыми и смелыми во всех боях. И это не отсутствие мужества, когда приходится подчиняться обстоятельствам, изменить которые не смогут никакие усилия в момент, когда вы со всех сторон окружены 300 000 армией".

Не токмо для примера опыта человеколюбия привожу здесь листок сей, но для истории; зане сказаны тут слова важнейшие для будущих военачальников главные: "...потому что не вы, а она будет определять место сражения и не даст вам уйти из страны, не добившись вашей гибели".

В этом залог побед воинских! В этом - причина побед моих! Ибо именно так предпочитаю я действовать: вопреки мнению и давлению глупых беннигсенов, самому определять место и время битвы, наивыгоднейшим для наших войск образом! И что примечательно: всякий раз, когда я это сотворяю - Наполеон не решается дать бой мне!

28 ноября. Дивизия Партуно сдалась. Пленных у нас: 5 генералов, 8 800 нижних чинов. Трофеи - 3 орудия.

Но это - мелочь на фоне других событий, особливо у Студянки!

Настигли мы французов сразу в двух местах: на переправе у Студянки и на марше у Стахова.

Первым поспел к Студянке авангард Властова, за которым следовали корпус Берга в двух колоннах и резерв из Жицкова. Властов оттеснил французские разъезды и подошёл к позиции Виктора впереди Студянки. Стрелки начали дело с фронта, казаки с кавалерией ударили на конницу левого крыла. Одновременно орудия наши открыли огонь по мосту на Березине; на переправе у французов произошла паника.

Видя это, Наполеон лично распорядился, чтобы Виктор атаковал центр Властова; говорят даже, что император лично наводил орудия. Властов отступил, но с подходом 1-ой колонны Берга и резерва Жицкова, наши двинулись снова вперёд. Здесь произошла не очень понятная отсюда, издали, мешанина, когда Виктор, казалось, уже прорвал центр Властова; однако батарейная рота, конница и пехота из резерва остановили Виктора и принудили его отвести войска назад. После сего с обеих сторон продолжалась лишь канонада; темнота прекратила сражение.

По его окончании Виктор отошёл к переправе и начал переходить на другую сторону; наши продолжали бить, хотя и редко, по нему из пушек, усиливая панику. По переправе своей Виктор зажёг мосты. В итоге на нашей стороне осталась масса... уже не назовёшь это войсками - но толпа, погружённая в отчаяние и панику; она досталась нам в плен - 20 000 человек, 25 орудий, громадный обоз.

Одновременно развернулось сражение при Стахове. Чаплиц и Корнилов начали дело: 2 орудия роты Арнольди открыли огонь, пехота двинулась за орудиями и попятила неприятеля. Вскоре прибыл Сабанеев с 9-ой и 18-ой пех. дивизиями, причём половина рассыпалась в стрелки.

Но мужество у французов не отнимешь: сам Ней, лично сформировав конную колонну из генералов (из генералов! - видимо, как сохранивших коней), офицеров и солдат, произвёл быструю атаку и прорвал цепь застрельщиков наших, после чего бросился на Сабанеева. Но контратакой Павлоградских гусар он был опрокинут, но и нашим не хватило сил, дабы начать наступление решительное. Посему французы позиции своих удержали, в тылу которых продолжался отход войск их с переправы через преступно оставленные Чичаговым Зембинские дефилеи. Сражение продолжалось целый день, но одними лишь стрелками: артиллерия наша, по условиям местности, действовала лишь двумя орудиями, которые менялись за убылью людей и лошадей.

Главная армия подходила к Борисову.

Написал сегодня доклад Александру о случаях потери знамён с нашей стороны - каковых не было!

"На высочайшее вашего императорского величества повеление от 4 ноября, ко мне последовавшее, всеподданнейше доношу, что в полках армии, мною предводительствуемой, знамена состоят все налицо и в течение настоящей кампании потери оным не было, присланные же главнокомандующим в Москве генералом от инфантерии графом Ростопчиным управляющему Военным министерством, должно быть, из Московского арсенала, каковых три знамя и один значок отбиты авангардом генерала от инфантерии Милорадовича в преследовании и истреблении остатков корпуса Нея при Красном и которые при сем имею щастие вашему императорскому величеству всеподданнейше представить".

Это Ростопчин пытается мне подгадить; он думает, что тем оправдается за сожжение Москвы!

Витгенштейну вменил, в связи с свершившейся переправою Наполеона через Березину, избрать меры дальнейшие и направление движения своего, о чём меня известить. Написал коротко и холодно, ибо считаю его одним из важнейших виновников неудачи нашей, ибо смеху сие подвержено, как медленно он шёл противу неприятеля! Словно боялся самого имени Наполеона! Ну, так теперь он меня бояться должен, победителя его!

Мы же, по стратегии моей, по-прежнему будем держаться по левую сторону от армии французской, угрожая во всяком пункте обогнать её на марше (сколько сможем, конечно, в виду отчаянного положения и самих войск наших!). Отсюда переправиться я наметил при Жуковце, а далее идти на Жодин, Логойск и далее.

По традиции уже прикладываю здесь листы из журнала нашего военных действий:

"ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ С 13 ПО 15 НОЯБРЯ 1812 г.

Ноября 13. Генерал-адъютант граф Ожаровский 12-го числа, следуя с частию отряда из Шклова к Могилеву, узнал от вышедших из оного жителей, что часть неприятельских войск, оставшаяся в городе, грозит предать все огню; почему граф Ожаровский, спешив Полтавских казаков, посадил на кони егерей и вместе с кавалериею и артиллериею прискакал в город прежде вечера, рассеял неприятеля, там бывшего, и тем спас город и магазейны с большими запасами от неминуемого огня.

Другая часть отряда под командою лейб-гусарского полка штабс-ротмистра Нащокина, посланная чрез Княжицы, настигла там отступающего неприятеля, ударила на него, взяла в плен офицера и 100 нижних чинов и, обратив остальных в бегство, преследовала 6 верст за Княжицы, после чего присоединилась к отряду.

По занятии города найдено в магазейнах провианта и фуража до 34-х тысяч кулей.

Генерал Милорадович доносит, что с частию вверенного ему авангарда 12-го числа будет в Толочине.

Генерал-адъютант Голенищев-Кутузов рапортом от 9-го числа донес, что посыланными от него партиями к Толочину, между прочим, взяты два французские генерала: барон Готрен и барон Кореей, польской полковник граф Михаловский, несколько офицеров и много нижних чинов, коих числа не определяет. А лейб-гусарского полка полковник Ельмурзин с партиею взял 7 офицеров и 400 рядовых, которые показали, что после поражения под Красным искали они себе убежища и хотели защищаться по селениям, но, быв внезапно атакованы, по некотором сопротивлении принуждены были покориться.

Генерал от кавалерии граф Витгенштейн, представляя рапорт флигель-адъютанта его величества полковника Чернышева, донес от 6-го числа, что он, полковник Чернышев, быв послан от адмирала Чичагова с казачьим полком Пантелеева для узнания действий вверенного мне корпуса, преодолев все затруднении и опасности, исполнил в точности важное сие препоручение с отличным успехом; проходя денно и ночно сквозь неприятельские войски, переехал вплавь четыре реки и, на пути истребя множество обозов, разного рода запасов, заготовленных неприятелем, доставил известие о действиях армии адмирала Чичагова, притом захватил трех кабинет-курьеров с важными бумагами, выручил взятого в плен генерал-лейтенанта графа Винценгероде и с ним вместе генерал-майора Свечина 3-го, Сумского гусарского полка ротмистра Нарышкина, есаула Князева и комиссионера Полутова.

Генерал граф Витгенштейн рапортует того ж числа, что генерал-майор Властов, командующий отрядом в Друе, донес тремя рапортами:

Первым, от 30 октября, что посланный от него Финляндского драгунского полка полковник Древич 19-го числа того ж месяца в три часа пополудни, прибыв к городу Видзы, опрокинул неприятельскую кавалерию и, вытеснив из города, преследовал несколько верст; причем в плен взял 3-х офицеров и 35 человек рядовых. После чего, возвратясь в Видзы, сжег заготовленные неприятелем магазейны с провиантом и фуражем, а равно амуницию и ружья на 600 человек.

Вторым, от того ж числа октября, что казачьего генерал- майора Родионова 2-го полка сотник Денисов с 50-ю казаками, 24-го числа подошед к местечку Глубокое и известясь, что неприятельских войск находилось там до 200 человек кавалерии, внезапно напал на них, рассеял, взял 5 человек в плен и оставленные неприятелем 280 ружей.

Третьим, что артиллерии подполковник Антропов с двумя эскадронами Финляндского драгунского полка 2-го числа ноября, подошед к местечку Глубокое, атаковал французской 8-й уланской полк и выгнал из оного местечка; причем взято 13 человек в плен. После чего вытащил затопленные в пруде Кармелитского монастыря 4 орудия и взложил на лафеты. Отбито также до 150 четвертей хлеба и до 70 человек больных.

Главная армия имела растах в городе Копысе.

Ноября 14. Генерал граф Платов от 12-го числа доносит, что часть неприятельских войск, отделившаяся от корпуса маршала Нея и имевшая направление к Любавичам, в числе 800 человек с офицерами сдалась военнопленною. Сверх того неприятель столько имеет потери пленными, что он не щитает за нужное утруждать донесениями, ибо каждый день не менее 1000 человек.

Полковник Потемкин от авангарда генерала Милорадовича доносит 13-го числа, что в местечке Толочине собрано генерал-майором Карповым 600 человек пленных и найдено, в костеле до 100 четвертей ржи.

Генерал граф Витгенштейн от 11-го числа доносит, что он преследует неприятеля и находится с корпусом в Черее. Сверх того уведомляет, что генерал граф Ланжерон известил его, что 9-го числа Борисов занят генерал-майором де-Ламбертом, где им разбит весь корпус Домбровского и взято 6 пушек, 2 знамя и 3000 пленных; он же, граф Ламберт, в Кайданове взял две пушки и от 2-х до 3-х тысяч пленных; всего с больными, находившимися в минских гошпиталях, в течение 8 дней взято около 11 тысяч пленных и 24 пушки. Генерал Ланжерон с корпусом 9-го числа прибыл в Борисов, а адмирал Чичагов со всею армиею должен быть там же 10-го числа.

Главная квартира в местечке Староселье.

Ноября 15. Генерал граф Витгенштейн уведомляет, что он, преследуя неприятельской арьергард 12-го имел дело у селения Батуры и в продолжение двух суток отбил значущее количество обоза и более 2000 человек взял в плен, в числе коих 30 офицеров.

Главная квартира в местечке Круглом.

Генерал-лейтенант Шепелев ноября от 10-го доносит, что рославской голова Полозов и мещане оного города, движимые любовью к отечеству, избрали 100 человек конных, вооружили их пиками, саблями и ружьями и во все продолжение действий в Смоленской губернии делали разъезды и имели дела успешные с неприятелем, невзирая на то, что многие из них были ранены, и тем самым спасли город от разорения \

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

29 ноября. В половине девятого утра генерал Эбле, главный начальник строительства и понтонов французской армии, распорядился зажечь последний мост. Через час тот прогрел и рухнул, как и два других до того. Человечность не позволяет описать, как сквозь огонь на тот берег пытались прорваться многие несчастные, пока другие тонули в ледяной воде Березины. Сказывают, что равнина Веселовская представляет ужаснейшую, невыразимую картину: она покрыта каретами, телегами, большею частью переломанными, устлана телами умерших женщин и детей, которые следовали за армией из Москвы. Многие растоптаны лошадьми, другие раздавлены тяжёлыми повозками, иные поражены пулями и ядрами, много просто замёрзших в снегу... По самому умеренному исчислению, таковых несчастных до десяти тысяч человек. По показаниям совокупным пленных, в трёх корпусах неприятельских убито и ранено 13 генералов, среди коих и сам маршал Удинот. Это были самые боеспособные корпуса французские, которые не испытали ужасов бегства от Москвы и потерь под Красным; следственно, можно считать, что оные корпуса практически обезглавлены.

Я пока не знаю, сколько боеспособных войск сумел перевести с собою на ту сторону Наполеон; но, думаю, как организованная военная сила она перестала существовать. Уж слишком много нам досталось одних только пленных - по оценкам свежейшим, таковых оказалось 25 тысяч. Думаю, преувеличение, но и давешних 20 000 достаточно, чтобы можно было считать у Наполеона под ружьём не более 9 тысячей.

Ах, как славно!

К сим пленным едва не присоединён оказался сам маршал Удинот. Генерал наш Ланской, что шефом Белорусского гусарского полка в корпусе Воинова Дунайской армии (не хочу даже упоминать имени Чичагова, настолько я ещё раздражён на него; хотя он и полезным дураком оказался) узнал о пребывании в Плещеницах раненого Удинота с небольшим эскортом, коих перевезли сюда накануне. Эскорт сам по себе был на зависть тому, кто его взял бы: дивизионный генерал Legrand, также раненый, генерал Пино, прославившийся под Малоярославцем, несколько других генералов, раненые офицеры и два фурьера из императорского обоза. К несчастью, Ланской опростоволосился так же, как и его командующий (тот словно заразил всех генералов своих глупостью и нерасторопностью своею, так ли? - под начальством Тормасова те же лица воевали вполне достойно, подвижно). Вместо организованного нападения он произвёл лишь набег на деревню во главе казачьего отряда. А ведь у него и артиллерия есть в отряде у Ланского! Так что набег был отбит, несмотря на малочисленность оборонявшихся. А более Ланской покушений на столь важную позицию отчего-то не предпринимал, оставляя деревню в окружении. Дождётся, что кто-нибудь явится из неприятелей во главе значительного войска, на том окружение и кончится...

Таким образом, сражение Березинское можно считать закончившимся. Это, безусловно, наша победа, ибо для сочтения оной есть всё, что необходимым является: обретение неприятельских позиций, множество пленных, захваченные орудия и знамёна. И потеря неприятельская с нашею несоразмерна.

Однако наша победа парадоксальным образом не стала поражением Наполеона, ибо он свою задачу исполнил: ушёл от нас сам и вывел всю боеспособную часть армии.

Кто виноват в сём? Или, вернее, в результате каких ошибок своих Чичагов упустил Наполеона?

Прежде всего, возлагаю, как главнокомандующий, вину на него за потерю времени, когда уже из донесений Чаплица знал он о начавшейся переправе у Студянки, но двигался медленно, а затем и вовсе снова остановился у Борисова 27 числа. И за посылку войск по частям в бою 28-го в Стаховском лесу Чичагов оправдан быть не может. Если бы Чичагов не метался в поисках героического сражения, в котором к тому же проиграл, а просто исполнял стратегический план и просто оборонял берег, маневрируя резервами, - ничего бы Наполеон не добился.

Сей же, вместо того чтобы занять превыгодный правый берег Березины, переправил часть своих войск на левый, да и сам не нашёл ничего лучшего как расположить главную свою квартиру в Борисове, лежащем в котле, со всех сторон горами окружённом. Что ему надобно было там? Зачем он вообще дальше пошёл, на сей берег левый? Для чего Палена далее послал навстречу неприятелю, когда надо было, повторюсь, просто стоять на правом берегу и оборонять оный? В результате авангард под командою графа Палена, будучи встречен в 10 вёрстах от Борисова всею ретирующейся неприятельскою армиею, привёл оную на плечах своих в Борисов - да в то время, когда в оном главнокомандующий спокойно обедал. Неизбежное последствие сего должно было стать и действительно стало пожертвование многих храбрых воинов и потеря всего при главной квартире обоза.

Второе: дефилеи. Высокий и узкий на сваях мост и плотина над речкой Зайкою, длиною до 300 сажён, для чего не был истреблён, хотя войска адмирала Чичагова были на Березине 4 дня прежде неприятеля? В результате неприятель им воспользовался.

И последнее, о чём сказано чуть ранее: организация командования своего правильная. Неприятель строил мост, начал и продолжал свою переправу более суток, прежде нежели адмирал о том узнал, хотя всё ему наблюдаемое расстояние было не более 20 вёрст. А узнав о переправе, хотя подвинулся к месту оной, но, будучи встречен неприятельскими стрелками, не атаковал их большими массами, а довольствовался действием во весь день двумя пушками и стрелками, через что не только не удержал ретираду неприятеля, но ещё и сам имел весьма чувствительный урон.

Ныне же направил я ему письмо с весьма прямыми вопросами:

"Деревня Сомры

Милостивый государь мой Павел Васильевич!

Я вчерашнего числа известился из рапорта графа Ожаровского, вошедшего в сношение с отрядом графа Орурка, к армии вашей принадлежащего, что будто бы Наполеон с армиею своею перешел при Веселове реку Березину. Сему я почти верить не могу, зная, что дорога, по которой неприятель к Веселову итти должен, открывается с правого берегу Березины. Равномерно, заняв дефилею при Зембине малым отрядом, можно воспретить в сем месте сильному неприятелю переход через Березину. Впрочем, ожидая с нетерпением от вашего высокопревосходительства подробного известия о сем происшествии, прошу вас объяснить мне, какие меры и направление взяли вы после перехода неприятеля. Не имея никакого сведения, Главная армия, перейдя реку Березину при Жуковце, на первой случай направится на Жодин и Логойск, держась слева от вашей армии.

Поелику армии наши довольно сближились, то и прошу покорнейше уведомлять меня сколь можно чаще о движениях ваших и неприятельских, и ежели вашему высокопревосходительству не позволяет время, то благоволите приказать начальнику главного штаба извещать сюда в армию ежедневно.

Остаюсь вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Михайло Г.-Кутузов".

Думаю, иронию мою поймёт он: ведь сколь я его раз просил слать донесения чаще и изъявительнее, нежели дозволяло то его высокомерие по отношению к мне...

Витгенштейн также виновен уже не токмо тем, что вообще медленно сближался с Чичаговым, - всего вероятнее, из боязни столкнуться с Наполеоном и омрачить свой недавний успех, а также из нежелания подчиняться старшему в чине, адмиралу Чичагову, что, в случае успеха над Наполеоном, делало последнего исхитителем всей прежней славы Витгенштейновой. Но уже в ходе дела сего он отчего-то не пошёл к Студянке, куда был путь ему открыт, а двинулся тоже к Борисову - кого ловить там, тень ушедшую? Это - вина очевидная, непростительная.

А в целом оба генерала показали, чего стоят даже лучшие из нашего генеральского корпуса: при неожиданных действиях противника теряются; натиск свой массировать не могут, воюют частями; манёвр неожиданный придумать и исчислить не умеют; ревнуют к славе другого. Прямо хоть в пособие военное вставляй действия двух сих молодцев, с пометою, как воевать нельзя!

А ведь говорю я об том, указываю с самого первого дня моего в сей кампании! Нет, выпучив глаза, рвутся всё в атаку, всё в штыки! Всё в храбрецы рвутся... в глупые...

Что же до меня, то буду перед собою честным: не жалко мне сего поражения нашего, ибо не наше оно, а - Чичагова. Любимчик Александра жалко поддался на обман Наполеона, проиграл, потерял даже свой сервиз, а главное - упустил Наполеона и останется теперь в истории навеки с пятном дурачка, не сумевшего справиться с обеспеченным для него другими делом в элементарнейшей тактической схеме. Достойная, полагаю, плата за его самолюбование и за ту дерзость, с коей он на правах фаворита царского брался поучать заслуженных генералов, как тем вести войну и заключать мир...

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Нет ничего смешнее, чем читать рапорты героев сих обоих царю, от сего дня, кои до меня донесены были. Не могу не приложить с удовольствием великим оные списки к сему журналу:

"Адмирал Чичагов ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ на походе к Осташову, от 17 Ноября, доносит следующее:

Видя возможность иметь прямое сообщение с Петербургом, я пользуюсь первым временем, чтоб донесть ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ обо всем том, что происходило после последнего донесения моего. На другой день прибытия моего в Минск, я подкрепил авангард мой несколькими полками и ротою артиллерии, приказав ему следовать к Борисову. Граф де Ламберт наилучшим образом исполнил мое поручение. 9-го Ноября с рассветом, Граф Ламберт разделив войска свои на три колонны, атаковал редуты, занятые корпусом Домбровского, который прибыл накануне форсированными маршами из Березина. Сопротивление было сильное, а сражение жестокое и продолжительное; но ВЫ имеете ГОСУДАРЬ, в храбром и искусном Графе де Ламберте Генерала, который не знает препятствий и который почувствовал всю важность поста, где неприятель твердо решился, чего бы ни стоило, удержаться. Сражение продолжалось во весь день, и я с армиею уже приближался, когда получил известие, что редуты взяты штурмом; убитыми осталось 2.000 человек, толикое же число пленных, а достальная часть с Генералом Домбровским и несколькими другими рассеяны и преследуемы. Между тем, как я отрядил авангард из Минска в Борисов, Генерал Чаплиц послан был в Зембин для наблюдения переправы, а Полковник Луковкин в Игумен для овладения всем тем, что неприятель с той стороны оставил. Действительно одна часть войск Домбровского бросилась вдоль по Березине, но Полковник Луковкин нагнал их по дороге от Игумна к Борисову (где ему надлежало ко мне присоединиться) и взял в плен 1 Полковника, многих Офицеров, 300 человек нижних чинов и одно знамя. Переправа у Борисова столь была важна для неприятеля, что он обратил все внимание на сей пункт. В следствие сего Удино был отряжен для подкрепления Домбровского. Тет-де-пон, с сей стороны находившийся, делал переправу или нападение почти невозможным. Неприятель остановленный в следовании своем, искал везде места для переправы, делая на многих пунктах фальшивые демонстрации. Наконец когда действительно мы имели всю причину думать, что он предпочтительно возьмет направление к Югу, избрал он весьма крепкую позицию в 13 верстах от Борисова, между Борисовскою и Зембинскою дорогами, где поместил батарею из 30 орудий. Болото и лес с сей стороны и высота с другой, сделали невозможным всякое усилие для воспрепятствования ему переправы. Сверх того река в сем месте так узка и мелка, что пехота его переправилась на лошадях под покровительством батареи, расположенной сзади на высоте. С 15 на 16 ноября мы услышали канонаду влеве, а потом вправе. Граф Витгенштейн и Граф Платов приблизились. Сообщение между нами открылось, и 16-го ноября я атаковал его спереди, между тем как Граф Витгенштейн вступил в бой с войсками, защищавшими переправу неприятеля с той стороны реки. Пленные вскоре нас уведомили, что Наполеон сам тут находился, что все его силы были тут собраны, и что армия простиралась до 70 тысяч человек, в числе коих корпуса Удино и Виктора из людей, которые не истощены были, имели много артиллерии и довольно кавалерии; гвардия Императора также хорошо сохранена. Неприятель отражен был на 4 или 5 верст с потерею одной пушки, многих Офицеров, несколько сот пленных и множества убитых.

Генерал-Лейтенант Остен-Сакен, которого я оставил в окрестности Бреста, весьма успешно исполнил свое поручение. Князь Шварценберг после меня доходил уже почти до Слонима; но Генерал-Лейтенант Остен-Сакен атаковал два дня сряду Генерала Ренье, принудил сим его отретироваться для присоединения к нему, и взял 1 знамя, и 1.000 человек пленными.

Сей час получаю я известие, что неприятель предо мною удаляется, потеряв еще одну пушку и несколько повозок. Я иду его преследовать".

Да он победитель Наполеона вообще-то, герой сей беспримерный!

"Генерал от кавалерии Граф Витгенштейн, от 17 Ноября, из Старого Борисова доносит ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ следующее:

Вчерашнего числа доносил я всеподданнейше ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, что пойду атаковать Наполеона у переправы при селении Студенцы, что мною и выполнено тот же день. По настижении мною неприятеля у означенной переправы в больших силах, он остановился и защищал оную с величайшим упорством, дабы спасти свои обозы и тяжести. Не смотря на оное, я сбил его с первой позиции: гнал три версты и сражение продолжалось целый день; а сего дня принудил его перейти за реку у Студенца, где он перейдя, сжег мост. Получив же пантоны от Адмирала Чичагова, навожу теперь оные, пойду на ту сторону и буду действовать вместе с ним и Генералом от кавалерии Графом Платовым.

Вчерашнего дня взято у неприятеля 1 пушка и до 1.500 человек пленных; сего же дня при переправе отбито 12 пушек, сверх сего потоплено оных не мало в реке; взял я в плен много Штаб и Обер-Офицеров и нижних чинов, которых до сих пор беспрестанно приводят, коим и счету не успел еще сделать; обозов же разных, как казенных так и партикулярных столь великое число, что более полуверсты квадратной дистанции оными заставлено таким образом, что ни проехать, ни пройти не возможно, и посланы были три дружины ополчения, чтобы очистить только дорогу для прохода войск. В сих обозах, которые состоят наиболее из Московских экипажей, сверх весьма большой добычи войскам, найдено довольно церковных серебреных и других вещей, которые награблены врагом нашим в Москве; оные теперь все собираются и отправляются от меня к Главнокомандующему в Москву. О чем щастие имею всеподданнейше донести, и 1 знамя при сем повергаю к стопам ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА.

Потеря с нашей стороны в течении сих дней убитыми и ранеными простирается более 3.000 человек".

А у меня - всё та же боль головная: тыл и продовольствие. Видя нескончаемость забот сих с прежним начальством, решился я назначить отличного генерал-лейтенанта Бороздина чрезвычайным уполномоченным по приведению тыла нашего в порядок. Привожу здесь копию с письма моего, ибо ясно показывает оно размерность забот моих о тыле армии:

"N 924

Отличное усердие вашего превосходительства и известная мне готовность ваша употребить себя везде, где предстоит польза службы его императорского величества, преклонили меня убедить вас моею просьбою взять на себя столь необходимое и по обстоятельствам весьма важное поручение, цель которого состоит в том, чтобы очистить тыл нашей армии, чтобы собрать отсталых людей и чтобы вообще все привесть в прежний порядок и положение.

По сему поводу я прошу ваше превосходительство отправиться назад, где проходила армия и где по притчине быстрых маршей ее отстали нижние чины и ратники, и там приступить к возлагаемому на вас действию. Из собираемых вами людей предлагаю вам составить сборные баталионы под номерами тех дивизий, к которым оне принадлежать будут; впрочем, образ составления сих баталионов, постепенное расположение, продовольствие и отправление их к армии я отдаю в полное ваше распоряжение.

По части продовольствия должны вы предварительно сноситься со всеми теми лицами, до коих сие принадлежит, чтоб все требования ваши исполнялись со всею точностию, о сем пишу я г.г. губернаторам.

Для сбору сих самых людей посланы были генерал-майор Цибульской и полковник Аргамаков, почему вы присоедините их к себе и употребляйте оных, смотря по надобности. Для лучшего же и успешнейшего приведения в исполнение делаемого вам поручения, поступают к вам еще четыре Малороссийских казачьих полка, из коих один находится в Могилеве, другой в Орше, а остальные два в Красном.

Как местные наши гошпитали устроены были в Орле, Владимире, Рязани, Ярославле, Тамбове, Елатьме, Калуге, Киеве, Чернигове, Касимове, Белеве, Козельске, Туле, Орше, Красном, Могилеве, Твери, Смоленске и других местах, где больные могли бы быть оставлены, то ваше превосходительство должны будете озаботиться и тем, чтобы собрать оттуда всех выздоровевших офицеров и нижних чинов и, составляя из них баталионы, отправлять их к армии. Из выздоровевших г.г. штаб- и обер-офицеров я позволяю вам оставлять у себя самое необходимое число для составления ваших баталионов и для препровождения их к армии, протчих же всех немедленно отправлять к своим полкам.

При случае проезда вашего чрез те места, где устроены гошпитали, я поручаю вам осматривать оные, в каком оне находятся положении, имеют ли больные и раненые все положенные им выгоды, равно не держутся ли там понапрасну выздоровевшие люди. Естли же где по осмотру вашему найдете вы беспорядок или упущение, в таком случае, исправляя и то и другое, уведомляйте обо всем меня. Впрочем, поставьте всем за одну из главнейших обязанностей стараться о сбережении людей и о сохранении здоровья их. На сей конец, если кто из них не имеет совершенно нужной ему мундирной амуниции, ваше превосходительство можете требовать от г.г. губернаторов, чтобы они окапировывали солдат рекрутскою одеждою на щот Комиссариата;, употребленные же на сие деньги будут им возвращены по первому их уведомлению.

Местное ваше присутствие дает вам способы устроить на первой случай необходимо нужную военную полицию на всем том пространстве, где рассыпаны отсталые нижние чины. Полиция сия с одной стороны охранять станет внутренний порядок и тишину, а с другой будет вам содействовать к отысканию и своду в одно место находящихся по селениям нижних чинов.

Мне весьма приятно бы было, если бы ваше превосходительство обратили ваше внимание и нащот содержания и препровождения пленных, и как государю императору угодно, чтобы люди сии содержались прилично их положению, то особенно прошу вас войти в теперешнее их состояние и сколько можно отдалить от них все невыгоды и недостаток. По настоящему времени не лишнее будет подумать о тех, которые совершенно не имеют одежды, почему я предоставляю вам сообразиться с местными способами и сделать нужное на сей случай распоряжение, о котором однакож предварительно дайте мне знать. По моему мнению, всего бы было лучше окапировывать их крестьянскою одеждою, построение которой можно возложить на тех губернаторов, чрез губернии которых проходить они будут, или на соседственных. То и другое назначение совершенно зависеть будет от местных ваших соображений; одежду можно достать и покупкою, хотя бы, впротчем, она была и не совсем новая.

Я еще прошу, ваше превосходительство, понаведаться в Смоленской, Калугской и Московской губерниях, собираются ли там по предписаниям моим брошенные неприятелем ружья, а равно их и наши амуничные вещи, также свозятся ли отбитые у неприятеля орудия, сколько же чего собрано, я буду ожидать вашего уведомления, ожидая таковых и по всем другим предметам".

А ради хотя какого продовольствования на местах прохождения армии распорядился я ныне выдавать солдатам известные денежные суммы для закупки продовольствия у населения:

"N74 Главная квартира деревня Сомры

По той причине, что при быстром походе армии для преследования и истребления остатков бегущих неприятельских войск транспорты с заготовленным для армии продовольствием не могут поспевать за армиею, провиант доходит людям не всегда в свое время и меньшею дачею противу того, сколько по положению следует, во уважение сего и взамен недопусков, я определяю выдать вообще всем полкам, артиллерийским ротам и прочим отделенным командам за провиант на шесть дней деньги ценою за четверть муки по 10 руб. 50 коп. и за четверть круп по 16 руб., из чего выходит каждому солдату за дневную пропорцию указного провианта по 10 коп. А потому, дав о сем мое повеление главноуправляющему по части продовольствия армий г. сенатору Ланскому, предписываю г.г. корпусным начальникам от корпусов, а отделенным командам от их командиров, как наискорее отправить приемщиков для получения по сему моему назначению денег и по получении тотчас раздать оные солдатам, с строгим наблюдением, чтоб непременно дошли деньги до их рук; по удовольствовании же мне рапортовать.

Предписываю г.г. корпусным, дивизионным и отрядным командирам гвардейских офицеров, находящихся в должности адъютантов, но не утвержденных государем императором, с получения сего отпустить к своим командам немедленно".

Что день завтрашний покажет? Неспокойно как-то на душе у меня...

30 ноября. Наполеон оказался умнее Чичагова! Кто бы мог подумать! Он, имея в apьeprapде Нея, отступил через Зембин в Камень, сжигая за собою мосты и заваливая дороги - иными словами, те самые дефилеи, заняв которые, адмирал сей мог бы оставить в земле России всю армию Наполеона, теперь стали препятствием для него же!

Нет, но вспомнить фанаберию его! Как же: самый прямой и честный при дворе! Вот отец его Василий Яковлевич - честнейший человек был: без коварства. Зато умнейший: всегда стремился не как у них принято, у моряков, - сойтись в кор-де-баталь и лупить друг друга ядрами, а принимать атаку противника на выгодной позиции, чтобы одерживать победы малой кровью. Помню, как произвело на меня впечатление то, как он в 89-м, кажется, году, возле Эланда, не атаковал неприятеля, а вёл перестрелку и ожидал подхода копенгагенской эскадры, чтобы зажать противника с двух сторон превосходящими силами. И итог? Да, без героических сражений, но - господство на море перешло к русским!

А этот... адмирал! Произведённый в капитаны 1-го ранга в 22 года за оказию, с коею отец его послал к императрице донесть о победе Выборгской! Государыня-матушка милостива бывала сверх меры; но золотою шпагою с надписью "За храбрость" презентовала она сего хлыща, без сомнения, из желания сделать приятное его отцу. Впрочем, Василий Яковлевич здесь наверное всё предрешил, отдав сыну своему корабль 100-пушечный; немудрено, что наносил он вящий вред шведам; как и не мудрено, что возненавидели самые товарищи юного Чичагова его - но не за то, что баловень он судьбы (кто из нас без греха, чтобы сыну своему не испотворствовать? У меня вот, правда, зятья лишь; но средь них был любезный мой Тизенгаузен; как если бы быть у меня сыну, то не хотел бы иметь другого, как Фердинанд; и какова была ему моя протекция? - Лизанька, доченька любимая, помнится, едва грех самоубийства не совершила, когда узнала, что Фердинанд погиб в несчастной битве под Аустерлицем. Вот она, протекция моя: привести зятя любезного на поле брани, где удел его стал поднять знамя упавшее и повести за собою батальон расстроенный, и пасть во главе батальона того, пронзённым пулею. И две дочери оставил, внучки мои ненаглядные!)

И этот... хлыщ! Коего даже офицеры морские презирали за то, как пользовался он протекциею папенькиной! Уважаю я Александра Семёновича, и видит Бог! - есть за что, кто ж не знает, что все воззвания императора нашего, кои и тут, в журнале сём, приводил я, суть его разума творение! и то сказать: неужли мог бы английский сей агент, царь наш, таковые проникновенные слова измыслить за Отечество наше? И уж коли сам Шишков презирает Чичагова ещё с той морской службы под началом Василия Яковлевича - стало быть, есть за что; а уж я-то всяко на стороне Шишкова в сём случае буду.

И паки: какой ему тет-де-пон нужен был в Борисове, о коем доносит он? Что, тет-де-пон предполагает теперь отправление авангарда за десять вёрст от оного? И размещение собственной своей персоны на оном тет-де-поне с такими удобствами, что французы в трофеи себе ажно сервиз адмиральский получают?

Но фанаберии! Воистину, когда Господь оставляет дырку в чьём-либо уме, то место её заполняется несносным самомнением!

И ещё об одном подумалось мне вечером нынешним. Разумеется, многим, если не всем, генералам нашим хочется побед и славы. Это же так обидно: ты такой умный и хороший, а вот во главе стоит хитрый старикашка, который и будет облечён славой спасителя Отечества! Отсюда - девять десятых обвинений меня в трусости, нерешительности, неумелости, сонливости и проч.

На самом же деле я ведь даю возможность проявить свои таланты всем моим критикам! Ну что - разве я кому-то что-то воспрещал делать так, как оные г.г. генералы за лучшее считают? Оно ведь и не принято у нас в армии так, и - жаль! - я не сумел до конца избыть это вот самоуправство г.г. начальствующих. Вон ведь и перед Бородинским сражением пришлось упомянуть в приказе о том, что на месте будет виднее господам командирам, на чью опытность и умения я довольно полагаюсь. И что? Раевский под Салтановкой не сумел совершить обходное фланговое движение против Давуста - и преглупо бился в лоб, теряя и деморализуя солдат до такой степени, что в конце концов пришлось поднимать их в атаку самому. Беннигсен растерял войска под Тарутино, в результате ударил по Мюрату не согласовано, потерял корпусного генерала и дал Мюрату уйти. Под Вязьмою не смогли окружить французский арьергард. Под Красным я предоставил Милорадовичу побеждать - и что? запутался Милорадович в собственных войсках, а Нея вовсе подход прозевал. Наконец - вершина всего - Чичагов с Витгенштейном имели давеча все возможности взять Наполеона в плен. Нет! - их обхитрили, отбросили и переправились!

Так что я вполне предоставлял своим генералам быть героями и победителями. Вот только ничего у них не выходило. Но виноват в этом, натурально, буду я: ведь как же это я не бросил на помощь обмишурившемуся Милорадовичу армию, дабы он свой зевок лишнею кровью солдат русских покрыл! И уверен: скоро меня будут обвинять, отчего я не поспел к Чичагову на выручку - ведь он, бедняга, никак без меня не мог сдержать с 30-ю своими тысячами Удинота 8 тысяч! Как же, упустил победу Кутузов, ибо на днёвку армию свою измотанную остановил! Чем обрёк Чичагова на страшную встречу с самим Удинотом, после коей адмирал наш геройский на два дня аж в Шебашевичи отбежал, дабы с ещё более страшным Наполеоном не встретиться! А что хоть растах, хоть не будь его - всё едино я 100 вёрст не ранее чем в 4 дня покрою, при нынешнем состоянии армии нашей, - сие даже и рассмотрено не будет. Сие неважно: важно, что сонный старик Чичагова одного перед целыми 8 тысячами неприятелей поставил! У нас при Бородине только на флешах Семёновских 50 тысяч в рукопашной единовременно сходились! - а его сборище голодных французов силою в одну дивизию без посуды оставляет!

Прости, Господи, язвительность мою!

О делах военных. После переправы через Березину французская армия, точнее, остатки ея, собираются между Зембином и Плещеницами, сбиваясь в колонны для продолжения марша своего.

Чаплиц с Платовым настигли французский арьергард у Хотавичей, сбили с позиций и захватили 7 орудий. В сражении со стороны французов участвовали 2-й и 3-й корпуса под командованием Нея численностью около 3-х тысяч человек.

Более ничего не происходило. Наполеон убегает, мы преследуем.

Возвращаясь к спору моему с "храбрецами" в роде Милорадовича и "глупцами" в роде Беннигсена.

СНОСКА. Не говорю о прямых врагах России как Вильсон.

Кстати, давеча донесли мне о словах его, сказанных несколько дней назад в рассуждении того, что вот никак не даю я сражения! Это ещё до Красного было. Сказал он будто бы тако: "Не моя будет вина, ежели мы не принудим маршала поступиться выгодами его приятеля Наполеона. Он просто старый прожжённый мошенник, ненавидящий всё английское и бесчестно предпочитающий независимому союзу с нами раболепие перед правящими Францией канальями".

Ну, о выгодах Наполеона или Англии тут говорить невместно. Я выступаю только в видах выгод России. И вот почему в рассуждении этих выгод я считаю правильным преследовать неприятеля на опережение, не давая ему крупных сражений? Нет, не потому лишь, что боюсь я несчастного дела, которое сотрёт одним поражением на поле боя всё то, что мы так последовательно и, как показывает жизнь, успешно выстраивали стратегически. Просто в силу неизбежных на войне случайностей. Убило ядром командира, какой-нибудь молодой солдатик вскричал от страха: "Окружают!" - и всё, линия подалась, линия прорвана, и при наличии у противника резервов он вводит их в прорыв - и всё, поражение. Но нет, этого я опасаюсь, но не боюсь. Армия русская - армия хорошая, солдат русский - вынослив и стоек; Бородино показало, что о грудь его разбиваются и лучшие войска Европы. Но есть ведь ещё и командир! Тот же несчастный Борисов отчего, если в самую суть смотреть, потерял Чичагов? Не только оттого, что отправил фон Палена невесть куда и невесть зачем. А оттого ещё, что фон Пален шёл беспечно. Не знаю на верное пока, но уверен: не выставил он охранения, не пустил перед собою конные ведеты, дабы они противника заранее открывали. И не помогла тут стальная грудь солдата русского, ибо ни одна армия в мире не умеет справляться с нежданным нападением, когда войскам нет времени в линию развернуться. Только напрасно потеряли столько храбрых воинов!

Так что и в сражении любом с таковыми военачальниками вполне можно ожидать... неожиданностей. Как вон они храбростью у Бородина мерялись! Один под пулями мечется, смерти себе ищет - командующий армией, между прочим, и военный министр! Хорошо, если смерть, а если - плен? А ведь многое знает военный министр, весьма он пленением своим врагу поможет.

Хотя Барклай, думаю, не стал бы говорить ничего...

Неважно. Важно, что другой, глядя на начальника такого, кричит, чтобы завтрак подавали ему прямо в виду стрелков противных. Третий батальон гренадеров в контратаку ведёт, где закономерно рану смертельную получает. Четвёртый вместо организации позиций артиллерийских в изменяющихся условиях боя, летит на самые пушки вражеские, коих ядро ему голову отрывает, а солдатики довершают дело: обирают и раздевают, так что и тела не сыскалось, - а тем временем стройная цельность огня артиллерийского нарушилась, а начальник артиллерии и сам погиб, и после себя никого не оставил в команде...

Нет, очевидно, что в деле таковом, каким Бородинское сражение было, без жертв среди генералитета не обойтись. Слишком тесно сходились, слишком часто весы колебались. И у французов генералов множество погибло, и Давуст, как Багратион, ранен быть мог, и Коленкур, как Кутайсов, без головы остался. Невиданное в новейших времена дело было, что и говорить. Но для чего бравада эта, коя прямой вред управлению войсками несёт? Вот Дохтуров - этот сел на барабан посреди Семёновского и сказал: "Никуда отсель не уйду!". Это - умная храбрость, мудрая! Вкруг него и оборона начала слагаться на новой линии. Да и я, грешный, с кургана Горицкого не ушёл, когда уже тут, под ногами почти, французы на центральной батарее закрепились. Это та храбрость (про себя не говорю, хотя знаю, что и не ушёл бы, продлись натиск французский далее), коя в управлении войсками помогает. Настоящая генеральская храбрость. А не прапорщицкая, когда взводный начальник солдат первым поднимать в атаку должен. Пережил прапорщика, поручика, дослужился до генерала - будь любезен иной храбрости обучиться, храбрости разума, эволюции войск надёжно продумывающего. Храбр ли, скажем. Коновницын? Никто не сомневается в том. А был ли он храбр 5 сентября, когда позиции арьергардные сдал и на плечи нам свалился, французов на собственных плечах принеся? Да, был он храбр, ибо в личной храбрости его и тогда сомневаться не приходилось. А вот как генерал - фактически струсил. Ибо позиции оставил и бежал. И что бежал он не из трусости, а из того, что войски свои расставил дурно и взаимодействие между ними не наладил, - а какая разница в конце концов? Бежал ведь арьергард, и Коновницын с ним...

Словом, я к тому, что в сражении общем ни единой случайности исключить нельзя. Оную можно исключить только тогда, когда ты сражение заранее выигрываешь, манёвром. Отсюда и моё требование постоянно: не давать больших боёв, не ввязываться в прямое сражение. Ибо начни мы сие делать - и уже не мы инициативою владеть будем, а Наполеон. Как и попытался он то сделать возле Малоярославца: пока бы мы городок сей никчёмный защищали, он уже на Медынь просочиться намерение осуществлял.

И главное: любое сражение - останавливает. Тот же Красный вспомнить. Наполеон уже на Оршу ушёл, а мы ещё Нея поджидали. А войну и жертвы способно сократить только наше преследование его неукротимое, опережающее. Начни мы правильные сражения устраивать, и дали бы тем наполеону время на пути своём возвратном резервами обрастать, из гарнизонов собираемых и из тыла идущих. А мы только теряли бы - во время сражений да отставшими. А новых резервов почти и нет: всё, что можно было быстро в руки собрать, всё и собрали в Тарутине. Да и будь они - не поспевали бы они за движением нашим. Вот и вышло бы, что где-нибудь у того же Днепра упёрлись бы мы, обескровленные, в новую армию Бонапартову. И в лучшем случае на том кампанию завершили бы, ибо не пробиться нам было б.

А так я решил иначе. Да, я! Против всех почти стоял. Ибо считал и считаю: именно эта стратегия - избегать больших сражений, но щипать и колоть армию французскую в боков и с хвоста - заставила Наполеона бежать так быстро, что и обрастая гарнизонами, не имел он времени сколотить из них истинно боеспособные отряды. Потому и обрастала армия частными пополнениями, кои в общем хаосе бегства быстро превращались в толпу.

И вот мы имеем перед собою практически уничтоженную армию французскую. Что говорят? - 9 тысячей всего боеспособных после Березины осталось у Наполеона? Да пусть 20 000! Пусть 30! По сравнению с теми 440 тысячами, что ввёл он в Россию, это - слёзы! Кровавые. А с учётом пополнений, что к нему прибывали в ходе кампании и тем довели общую численность побывавших в России неприятелей до 640 тысяч - уже и не слёзы. А просто - ничто! И всё это сотворили три всего лишь фланговых марша! Подольский, Малоярославецкий-Детчинский и нынешний, коим мы Наполеону ни уйти с дороги разорённой на даём, ни остановиться для поправки сил.

1 декабря. Я вчерась был скучен, и это грех. Грустил, что не взята вся армия неприятельская в полон, но, кажется, можно и за то благодарить Бога, что она доведена до такого бедного состояния. Не могу сказать, чтобы я и ныне был весел, не всегда идёт всё так, как хочется. Несмотря на то, что всё вроде бы на выгоду замыслам моим обернулось, но неудача есть неудача. После целой череды хороших известий происшествие нынешнее всё же бьёт по самолюбию; хотя бы и опозорил себя в нём недруг мой.

Но всё же одно известие порадовало. Прелюбопытно: сама собою в ходе войны сей образуется новая тактика. Та, коей начало положено было партизанами нашими и кою я с начала контрнаступления сделал главною у нас. То есть: не биться в лоб, но сопровождать неприятеля сбоку, не преминуя наносить чувствительные удары с флангов и с тыла, и всё время забегая вперёд, дабы разрезать колонны друг от друга.

Особенно радует меня, что опыт таковой тактики применял генерал, вовсе при главной армии не состоявший, а воевавший под началом Чичагова.
Как было дело. Находившиеся в Плещеницах войска атаковали казаки Платова, но атака была отбита корпусами Нея и Мезона, которые оказались поддержаны проходившим здесь же польским отрядом в 1800 человек.

Новые покушения наши были отбиты уже маршалом Виктором, который, проходя мимо с 4000 солдат, остатками 9-го корпуса, прикрыл Нея и Мезона со стороны Молодечно, но, не дождавшись окончания боя, ушёл.

Последняя фраза в донесении меня особенно восхищает. Получается, что каждый отступает розно, сам по себе, но, проходя мимо, вступается за своих. То есть общей организации в армии уже нет, но надобно отдать должное французам: остаётся у них и мужество их, и взаимная выручка между даже чуждыми по языку отрядами.

По подсчётам моим, если принять за верное показания пленных, что у Нея в распоряжении до 3 тысяч, получается у французов почти 10 тысяч - довольно значимая сила противу Чаплица. Тем не менее надо отдать должное сему изрядному чиновнику: он не стал биться в лоб, а на протяжении всей отступавшей колонны неприятельской делал наскоки, отбивая пушки, и постепенно преследуя французов к Хатовичам. Совершенно моя тактика - разве что на малом участке и малыми силами. Учится армия?

В итоге Чаплиц отбил то ли 6, то ли 10 орудий, пока официально не подтверждено. 400 пленных. Изрядно действовали 9-я и 18-я дивизии под командованием Инзова и Щербатова, а полки - Владимирский, Витебский, Белорусский, Саратовский, Павлогорадский, Башкирский. Какой-то полковник Мадатов взял в плен двух генералов, 25 офицеров и весь французский обоз. Ежели это тот, что уже прославился летом в бою при Городечно, то славная карьера офицеру сему обеспечена.

К концу дня французские войска отступили в сторону Молодечно, но, как сообщают, к Плещеницам подходят новые колонны.

Подали мне сведения о войсках, участвовавших в сражении при Березине, и о потерях:
"Дела при Березине, Студянке и Стахове 14, 15 и 16 ноября 1812 г.

Командовавшие войсками: генералы от кавалерии граф Витгенштейн и атаман граф Платов; адмирал Чичагов; генерал-лейтенанты: Берг, Ермолов, Чаплиц и генерал-квартирмейстер генерал-майор барон Дибич.

Участвовавшие войска: гренадерские баталионы 9, 15 и 18-й пехотных дивизий и запасные баталионы Павловского и С.-Петербургского гренадерских полков; пехотные полки: Азовский, Апшеронский, Владимирский, Воронежский, Днепровский, Костромской, Могилевский, 1 -й морской, Навагинский, Нашебургский, Низовский, Пермский, Ряжский, Севский; егерские полки: 7, 10, 12, 14, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 32, 38 и сводный; драгунские полки: Кинбурнский, Тверской, Финляндский; Волынский уланский полк; гусарские полки: Павлоградский и сводный; донские казаки; батарейные роты: NN 14, 27, легкие роты: NN 9 и 11; конные роты: NN 1, 11, 12, 13, 23; С.-Петербургское и Новгородское ополчение.

Убиты: Севского пехотного полка -- капитан Трусов, подпоручик Поливанов; 12-го егерского полка -- майоры: Матвеев, Штеберг, капитан Клокачев; Войска Донского -- хорунжие: Скоробогатов, Ничипоров, Плетнев.

Ранен: командовавший войсками генерал-лейтенант Чаплиц. Выбыло из строя нижних чинов около 4000".

Далее занимался ныне составлением рапортов о прошлом и написанием приказов на будущее, ибо как ни опускаются руки, а воевать далее надо.

Ах, да! - и продовольствие, продовольствие, продовольствие! Транспорты ещё только через Юхнов тянутся! И то вот доложили: из-под одного транспорта, проходившего чрез тот город к армии с сухарями, крупою и овсом, волы по причине изнурения их были забиты и обращены в солонину; сухари же, крупа и овес употреблены на продовольствие нижних чинов при вагенбурге. Хоть расстреливай таковых возчиков! А не мародёры: с соизволения офицера старшего сие проделали, а тот иного выхода не нашёл, дабы продукты не испортились. Злое распоряжение подписал, чтобы и в таких случай любыми способами продовольствие к армии везли!
Рапорты царю писал.

"N 568 Главная квартира Уша

Из всеподданнейших донесений моих ваше императорское величество усмотреть изволили, как сближались армии к Борисову, куда, теснимый авангардом моим, неприятель отступал.

Адмирал Чичагов, прибыв 9-го сего месяца к Борисову, господствовал совершенно правым берегом реки Березины. Генерал от кавалерии граф Витгенштейн, по отступлении Виктора из Череи, преследуя его, прибыл 13-го числа в селение Бараны. Главный авангард мой, состоящий из 54 баталионов пехоты со 2-м кавалерийским корпусом, 14-го числа прибыл в местечко Крупки. Генерал от кавалерии Платов в местечке Наче и влево от большой дороги. Главная армия шла в направлении от местечка Круглого к Ухвале с тем, чтобы воспретить тут неприятелю, естли бы он хотел искать переправы ниже города Борисова; и для того все партизаны и малый авангард армии под командою генерал-адъютанта Васильчикова наблюдали сию часть реки Березины.

Таковое положение армии в отношении к неприятельской предвещало неминуемое истребление всей французской армии, но к общему сожалению сего 15-го числа Наполеон с пожертвованием 20 тыс. войска, многих орудий и знамен переправился при деревне Студенице, в 13 верстах выше города Борисова, и направился через Зембин на Плещеницу.

Вследствие сего, имея в виду истребление остальных сил неприятельских, предписал я адмиралу Чичагову следовать быстро по следам бегущего неприятеля, присоединив к нему графа Платова, коему поставил в обязанность, выиграв марш над неприятелем, атаковать его во фланг и в голове колонн. Генералу от кавалерии графу Витгенштейну приказал я следовать правее адмирала Чичагова в направлении через Плещеницу, Вилейку, Неставишки к Неменчину с тем, чтобы быть всегда в сношении с адмиралом Чичаговым.

Главная армия идет чрез Смолевичи, Мочаны, Заслав, Раков, Воложин, Ольшаны, Малые Солешники на Новые Троки, Генералу Милорадовичу назначил я путь через Логоуск, Родошковичи, Хохлы, Забрез на Ольшаны. Сими четырьмя путями, которыми пойдет, армия найдет, во-первых, лучшее для себя продовольствие, а во-вторых, может легко воспретить соединение корпусов Макдональда и Шварценберга с Наполеоном.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Второй - всё-таки успехах наших:

"N 569 Главная квартира Уша

При соединении наших сил у города Борисова неприятель, будучи поражаем нашими войсками со всех сторон, претерпел урон весьма значительный. Генерал граф Витгенштейн 13 и 14 ноября, открывая сообщение с графом Платовым, взял в плен 1 подполковника, 36 офицеров и 2000 рядовых; в сражении 15-го числа отрезав при переправе через Березину неприятельский ариергард, взял в плен 5 генералов, 5 полковников, 15 подполковников, 254 офицера, 8800 нижних чинов, 4 пушки и 2 штандарта. В сражении 16 ноября, настигнув вторично неприятеля при самой переправе у Студениц, отбил 12 пушек; потоплено оных немалое число и взято в плен несколько тысяч нижних чинов и множество офицеров и большая часть неприятельского обоза, где находятся почти все вывезенные из Москвы сокровища.
Армии адмирала Чичагова генерал-лейтенант граф де-Ламберт 9 ноября при занятии укреплений борисовских взял в плен польского корпуса генерала Домбровского 40 штаб- и обер-офицеров, более 2 тыс. нижних чинов, 7 пушек и одно знамя. Впоследствии сего дела в тот же день сдался его ариергард, состоящий из 12 офицеров и 284 нижних чинов.
Адмирал Чичагов от 15 ноября из Старо-Борисова предварительно меня извещает, что генерал-лейтенант барон Сакен разбил корпус Шварценберга и взял в плен более 1000 человек и одно знамя. При переправе через Березину взято в плен до 3 тыс. человек.
Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".
А далее организовывал взаимодействие между всеми силами нашими, в том числе и двумя "новообретёнными" корпусами.
Традиционно начал с обращения к Чичагову, дабы тот действовал активнее в преследовании неприятеля и рапорты подавал своевременно. Генеральный мой план состоит в том, чтобы он следовал по пятам неприятеля. Графу Витгенштейну предписано идти вправо от Чичагова, чтоб, если возможно, пресечь Макдональду путь к соединению с Наполеоном; равномерно генералу от кавалерии Платову с казачьими полками и полуротою Донской конной артиллерии велел стараться, выиграв марш над неприятелем, бегущим перед Чичаговым, атаковать его в голове и во фланге колонн, истреблять все мосты, заготовленные у него на пути магазейны, словом сказать, беспокоить его беспрестанно. То же приказал и Давыдову с Сеславиным, дабы оные храбрецы, не обращаясь на отступающего неприятеля, шли бы прямо на Ковно, с тем чтобы истребить в сём месте всякого рода неприятельские запасы.
Главная же армия пойдёт южнее на Троки, дабы сим движением воспретить соединение Шварценберха с Наполеоном. Главной авангард мой под командою генерала Милорадовича, переправясь при Борисове, пойдёт чрез Юрьев, Логойск, Родошковичи, Хохлы, Забрез, Ольшаны, Малые Солешники, Рудники - то есть таким образом Милорадович всегда может по обстоятельствам содействовать армии Чичагова.
Всё же хочу я весьма и весьма одно лишь Наполеона из России выпустить, а армию всю его здесь оставить. И в отместку за преступления их, за жалкое и позорное для нации европейской сожжение городов наших при отступлении своём, и для того, чтобы наполеон более никогда не мог бы, захоти он даже, собрать новое войско для похода на нас. Дабы самая мысль о том среди наций европейских ужасною казалась...

2 декабря. Чичагов преследует неприятеля по дороге от Зембина на Камень к Плещеницам; отряды, посланные вперёд ещё прежде выступления его, для истребления мостов, беспокоят в то же время его фланги.

Казаки Платова взяли в плен Прейзинг-Мооса, из баварского корпуса армии Наполеона.

На флангах наших были дела небольшие, но тоже успешные: партия подполковника Теттенборна из отряда генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова разбила при местечке Долгиново арьергард баварского корпуса генерала графа Вреде; более 1 тысячи пленных. А в местечке Гребешове отряд генерал-лейтенанта Мусина-Пушкина разбил французов наголову, взяв в плен 4 офицеров и 200 рядовых.

Более ничего значительного ныне не происходило.

По традиции и чтобы сохранить картину действий наших, ибо, конечно, не все их умею отразить здесь, в журнале личном, прилагаю вновь листы из журнала военных действий:

"Ноября 16-го. Генерал-адъютант граф Ожаровский доносит, что лейб-гусарского полка штабс-ротмистр Нащокин, посланный с казачьим Шамшева полком из Козлова Берега в местечко Березну, нашел там отряд под командою генерал-майора Орурка, принадлежащий к армии адмирала Чичагова, и тем открыл коммуникацию Главной армии с армиею адмирала Чичагова.

Генерал граф Платов, представляя рапорт графа Витгенштейна, доносит от 15-го числа, что он находится между Крупками и Начью и истребляет неприятельские войски, тянувшиеся частями по большой дороге для соединения к главным своим силам. А генерал граф Витгенштейн извещает его своим рапортом от 14-го числа, что 15-го с вверенным ему корпусом будет в Кострице, откуда откроет сообщение с войсками генерал-адъютанта Кутузова.

Партизан подполковник Давыдов доносит от 15-го числа, что он 14-го атаковал отряд польских войск, прикрывавший гошпиталь свой в местечке Белыничах. Лесистые места и буераки способствовали много неприятелю удерживаться на каждом шагу; но 26-го егерского полка прапорщик Давыдов с сотнею казаков, ударив, рассеял их и взял 96 человек в плен. Между тем Волынского уланского полка подполковник Храповицкий с отделением своим занял местечко и гошпиталь. Неприятель, пользуясь лесистыми местами при реке Ослине, собравшись, хотел было держаться, но раздраженные казаки, спешившись, ударили в дротики и гнали его до местечка Есмонов, у которого, зажегши, мост, отступал к Березине, где вероятно, встретит новые препятствия. В сей день весь гошпиталь, состоящий в 290 человеках с лекарями, достался в руки. А на месте сражения взят 1 подполковник, 4 капитана и 192 человека рядовых, весь обоз,. 180 ружей и бывшие в местечке магазейны с провиантом.

Главная квартира армии в деревне Сомры.

Ноября 17-го. Генерал-адъютант Васильчиков с отрядом, ему вверенным, сего числа находился в селении Вышнее Городно, а полковник Юзефович с Харьковским драгунским и казачьим Данилова полками в Велятичах.

Главная квартира армии в деревне Михневичи.

Ноября 18-го. Генерал Милорадович доносит, что пехота вверенного ему авангарда 15-го числа расположена была около местечка Крупки, а кавалерия - в деревне Начи.

Генерал граф Витгенштейн рапортует от 13 ноября, что тога же дня прибыл он в селение Барань, дабы отрезать неприятелю Лепельскую дорогу и иметь способ действовать на Веселово, а равно и по большой дороге, ведущей к Борисову, притом доносит что, подойдя к Кострицы, 15-го числа намерен он атаковать неприятеля вместе с графом Платовым или в Немоницах или в Веселове.

Генерал граф Платов от 16-го числа доносит, что он, преследуя неприятеля, стеснил его при городе Борисове и отбил два орудия; по сожжении мостов чрез реку Березину неприятель, не имея средств перейти оную и будучи окружен со всех сторон, пред войсками корпуса графа Витгенштейна, положа ружье, сдался военнопленным в числе 7 тысяч 1 с 3 орудиями. О подробностях сего дела будет от него, генерала графа Витгенштейна, особое донесение.

Адмирал Чичагов доносит от 7-го числа, что по разбитии части отряда генерала Косецкого при Новосвержене авангард его следовал далее по дороге к Минску. 3-го числа настиг неприятеля при местечке Кайданове, где генерал-адъютант граф Ламберт быстрым движением не допустил его пользоваться соединением с корпусом генерала Домбровского, но, отрезав все дороги, по упорном сопротивлении принудил положить оружие. Генерал Косецкий, командовавший сим отрядом, спасся бегством с малым числом людей. Трофеи сего дня: 2 знамя, 2 пушки,, пленных: штаб-офицер 1, обер-офицеров 63, рядовых до 4-х тысяч. По успешном поражении авангард его 4-го числа занял Минск, в коем неприятель оставил в добычу значительные с провиантом магазейны, некоторое количество пороха и свинца и большой гошпиталь, в котором больных и раненых: обер-офицеров 45, нижних чинов 2224, наших пленных раненых обер-офицер 1, рядовых 109.

Генерал Милорадович, препровождая копию с рапорта генерал-майора Ермолова, доносит от 15-го числа, что в селении Глинках захвачен польской службы генерал Василевский, а генерал-майор Ермолов в рапорте своем уведомляет его, что с отрядом авангарда 14-го числа находился в Крупках.

Адмирал Чичагов рапортом от 15-го числа доносит, что по вступлении в город Минск поспешал ускорить занятием Борисова, для сего, усиля авангард генерал-адъютанта графа Ламберта, немедленно отправил его к оному. 9-го числа граф Ламберт открыл неприятеля при Борисове, мгновенно его атаковал и, несмотря на упорное сопротивление засевшего в тет-де-поне, взял оный приступом. Неприятель, остававшийся на левой стороне реки, не успев истребить моста, обратился в бегство; причем взято штаб-офицеров 2, обер-офицеров 38, нижних чинов более 2000, 7 пушек и одно знамя. Между тем полковник Луковкин с казачьим полком, соединясь к отряду полковника Палагейка в Игумене, должен был итти в Березну, для наблюдения за движениями корпуса генерала Домбровского; но узнав, что корпус сей поспешал к Борисову и что Березин занят уже нашими войсками, обратился к селению Уши, где, окружив часть неприятельского арьергарда под командою полковника Симановича, принудил сдаться. Число пленных: штаб-офицер 1, обер- офицеров 12, нижних чинов 284. А генерал-майор Чаплиц с вверенным ему отрядом шел на Зембин. Мосты и переправы, существовавшие на реке Березине, все истреблены. По занятии Борисова авангард под командою генерал-майора графа Палена шел к Лошницам, но в 10 верстах от города был встречен корпусом генерала Удино. Граф Пален, видя превосходство неприятельских сил, уступил город и взял позицию на правом берегу реки, заняв тет-де-пон. Притом уведомляет, что генерал-лейтенант Сакен разбил корпус князя Шварценберга, взяв одно знамя и более 1000 человек, и что о подробностях сего дела будет от него особенное донесение.

Генерал граф Витгенштейн рапортует от 16-го числа, что он со всем корпусом, прибыв к Старому Борисову, отрезал неприятельский арьергард, состоящий из части корпуса маршала Виктора, пригласил притом и графа Платова для содействия поспешить прибытием к городу Борисову. 15-го числа атаковал неприятеля перед вечером и после сильной перестрелки, продолжавшейся 4 часа, искусным и удачным действием нашей артиллерии неприятель обращен в бегство. Причем взято: 1 пушка, 30 штаб- и обер-офицеров и до 1000 нижних чинов. После чего послан был от него парламентер объявить им, что они со всех сторон окружены и предложить без кровопролития положить ружье и сдаться военнопленными. Долго колебался неприятель. Прибытие графа Платова к городу Борисову и мужество войск, наконец, принудили согласиться на предложение. В числе пленных: дивизионный генерал Партен, бригадный генерал Бильяр и начальник штаба Делетр, 2 полковника, 40 штаб- и обер-офицеров и 800 нижних чинов. А 16-го числа поутру в 7 часов положили ружье и последние генералы Камюс и Блямон, 3 полковника, 199 штаб- и обер-офицеров и до 7000 нижних чинов, 3 пушки, 2 штандарта и много обоза. В числе пленных два новые кавалерийские полка: Саксонской и Бергской, на весьма хороших лошадях.

Адмирал Чичагов от 17-го числа донес, что он 16 числа с рассветом дня атаковал неприятеля, перешедшего реку Березину при селении Брилове. В то же самое время генерал граф Витгенштейн с своей стороны действовал на неприятельские силы, прикрывавшие переправу. Корпус генерала Удино занимал густой лес по дороге, ведущей от селения Стахова к Брилову, действие атаки, при упорном сопротивлении неприятеля, продолжалось до глубокой ночи; но невзирая на то, был он сбит и тесним более 4-х верст; причем кроме значительного числа убитыми и ранеными потерял 1 пушку, 7 штаб- и обер-офицеров и 130 человек нижних чинов.

Главная квартира армии в деревне Шеверничи.

Ноября 19. Партизан артиллерии капитан Сеславин доносит, что он с вверенным ему отрядом 16-го числа занял город Борисов.

Генерал граф Витгенштейн рапортует от 17-го числа, что он атаковал неприятеля при селении Студенцы, которой защищался с величайшим упорством, желая спасти свои обозы и тяжести, несмотря однако же на оное, был сбит с позиции и преследован. В сем сражении, продолжавшемся целый день, неприятель потерял 13 пушек и до 1500 пленных, много штаб- и обер-офицеров, которых все еще приводят. Обозов же как казенных, так и партикулярных , такое множество, что боле полуторы версты квадратной дистанции оными заставлено так, что ни проехать, ни пройти невозможно.

Адмирал Чичагов от 18-го числа рапортует, что после сражения, бывшего 16-го числа при селении Стахове, неприятель преследован был до селения Брили, в коем бросил он 7 пушек и 10 ящиков; потеря его убитыми чрезвычайно велика, ибо берега реки Березины покрыты трупами, в плен взято до 3000 человек.

Главная квартира армии в деревне Уши.

Неприятель потерял в сии дни, считая по донесениям с 16 -го по 20-е число ноября, пленными: генералов 5, штаб- и обер-офицеров 427, нижних чинов 23 500, пушек 22 и 4 знамя.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Ныне отписал царю на апробацию решения заменить ряд командиров; среди прочих - этого негодного Мекленбургского, коий ничего в военном деле не понимает, а представляет собою тип княжущего генерала, этакого барина на войне. Он сейчас управляет 3-м корпусом, но не утверждённым будучи в сей должности императором. Теперь же в корпусе сём соединены 1-я и 2-я гренадерские дивизии; управлять такой силою столь мало энергичному командиру позволить не хочу я. Посему хочу я его заменить Коновницыным, о чём и испрашиваю согласия Александра. Коновницын сильно вырос за время исправления при мне должности дежурного генерала, мнения высказывает дельные, а наипаче - мыслит категориями манёвров и стратегии.

Поскольку же командующий 8-м пехотным корпусом генерал-лейтенант Бороздин наклонен мною принять поручение к приведению всего в порядок в тылу армии, что я почитаю довольно важным, и куда он уже отправился, то на оный корпус хочу я поставить генерал-лейтенанта князя Долгорукова. Хотя при армии он только с Тарутина, однако же успел отлично проявить себя при Красном, за что представлен к ордену Св.Георгия 3-го класса. Хорошо образован и весьма остроумен, каламбуры его иные нравятся мне весьма, хотя мы с ним не близки. Поелику же я по указу царскому вынужден на его 2-й корпус поставить несносного принца Евгения Вюртембергского, то считаю правильной рокировку таковую на 8-й корпус.

Поскольку сегодня день был почти что свободный, в дороге я снова много размышлял о будущих судьбах России и Европы.

В чем интерес России? Быть в Европе? Мы торговлею нашей и так в Европе. И это положение в целом сбалансировано. То, что Европе надо от России, что России от неё - так и так они обе получают. И я не вижу, что могло бы уничтожить эту торговлю и тем навредить нам.

Какова политическая выгода нам от вторжения в Европу? После ликвидации Польши - никакой! Даже если захватить какие-то территории - они никогда не будут нашими, зато мы окажемся вовлеченным в мелкие свары держав, где нас всегда будут ненавидеть и пытаться обмануть - ибо мы другие, а значит - варвары в глазах европейских.

Интересы России объективно - в Проливах.

Так вот. Совсем уже днями мы выгоняем Наполеона из Отечества нашего. Победоносная русская армия, только что приобретшая не только гигантский боевой опыт побед, но и опыт уничтожения лучшей военной силы Европы, прошла бы в Константинополь, как нож сквозь масло.

Кто возразил бы на то - не словесно, а на деле?

Франция, остающаяся в состоянии войны с Англиею, а с нами заключившая почётный мир после небывалого разгрома, - нет, она бы на сие не реагировала никак. Не до того. В условиях такого оглушающего разгрома Наполеону точно не до Проливов. Он некоторое время зализывал бы раны, а затем был сильно озабочен удержанием своих владений в Европе.

Англия? Англия могла бы к нему кинуться с предложением защитить Проливы или наказать Россию за их захват. Но тут я не вижу, чем может она торговаться с Наполеоном на переговорах. Согласиться на его континентальную блокаду против себя? Вывести войска из Испании? Отдать Мальту?

А ведь отдать надо весьма многое, чтобы заставить Наполеона забыть о нынешних сотнях тысяч потерь, после чего решиться на новое вторжение. И вообще ему ещё как-то надобно найти новую формулу для сей войны, когда он уже знает, что такое Бородино и что вообще даже взятие Москвы ни в коем разе не приносит в России победы.

Нет, не пойдёт на нас Наполеон.

Англия скрипела бы зубами, но тоже не смогла бы откровенно противустать нам, желая вернуть себе союзника против Франции. Остальных игроков на поле - просто нет, ибо Австрия - вассал Франции и на самостоятельную войну с нами не осмелилась бы.

Возможен ли из-за захвата нами Проливов внезапный союз между Англией и Францией с целью покарать Россию? Думаю... нет. Невозможно себе представить, что "прощённый" Россией Наполеон вдруг внезапно кинется в объятья Англии, чтобы вместе с нею не допустить только что уничтожившие его армию русские войска к Проливам. Во-первых, для этого надо как минимум эту войну с Англией физически завершить - а это требует пересмотра всей политики, то есть - требует времени. Во-вторых, собрать новую армию. Это - тоже время. А в-третьих, надо настолько близко к сердцу принимать интересы турок, чтобы, невзирая на бурление в Европе, вызванное русской победою, бросить там всё и отправиться защищать Проливы.

Впрочем, не знаю. Знаю, что на моей стороне сего негласного спора с царём - большая часть общества нашего, кое не желает продолжения войны в Европе и уничтожения Англией своего врага нашими руками. Размышляю, много обо всём думаю... остаётся надеяться, что Шишков, Салтыков, вообще общество наше смогут так же продавить решение о мире, как смогли продавить против воли царя решение о моём назначении главнокомандующим.

Я, без ложной скромности если, надежды России оправдал. Создаст ли победа наша и моя таковую ситуацию, в коей царь вынужден будет прислушаться к гласу народа? А то ведь известным образом победа сия и его усилила...

3 декабря. Сражений важных не было. Около деревни Лотыголь отряды Платова и Чаплица отхватили из арьергарда неприятельского в плен около 1500 человек.

Расположение войск наших на данный день таково. Чаплиц подошёл к Молодечно, где, по сведениям разведочным, остановился Наполеон. Чичагов идёт за ним; Милорадович на марше из Юрьева в Радошкевичи; Витгенштейн въ Камене. Главная армия под начальством Тормасова на марше из Раваниц в Шхияны.

Чтобы лучше контролировать Чичагова и избегнуть в дальнейшем неприятных сюрпризов с его стороны, решил я вчерась ещё оставить главную армию нашу и отъехать к армии Чичагова. Это также даст мне наискорейший обзор положения неприятельского и возможности по лучшему исправлению необходимых всяческих согласий в движении разрозненных отрядов наших, кои явственно требуют верховного руководства. Беспорядок в управлении частию снова вызван действиями Александра нашего, который явственно успокоился за последние недели, оживел и стал воображать вокруг себя уже и лавры победителя. А с тем вновь стал всё более влезать в дела управления армиями. Поскольку же получилось, что каждый из г.г. командующих напрямую сносится с царём, отсылая ему рапорты и получая указания, то ежедневно случаются большие и малые трения и огрехи. Повторяется летняя ситуация меж царём, Барклаем и Багратионом; только теперь новые адресаты стали императорские во главе почти что отдельных армий. С моей точки зрения, сие положение нетерпимо; настало время не токмо напомнить о единоначалии как главнейшем условии в благонадёжном руководстве войсками, но и на деле воплотить его в непосредственно преследующих Наполеона корпусах.

Главную же армию решил оставить я на генерала Тормасова, к коему по службе относиться предписал Милорадовичу, также и генерал-майору Ермолову.

Тем временем обратил я часть войск наших на формирование новых полков в тыловых губерниях наших - и именно из костяка таких частей, кои получили важный опыт в войне сей.

В целом это продолжение прежних планов наших по формированию резервов, кои ещё с Тарутино обсуждаются и с царём, и с министерством и из коих ныне таковое решение сложилось, что в каждой пехотной дивизии из четырёх пехотных полков один слабейший обратить на укомплектование остальных полков той же дивизии, то есть трёх пехотных и одного егерского. Однако же основание расформированных полков со всеми их штаб- и обер-офицерами, унтер-офицерами, музыкантами, унтер-штабом и от каждого полка по 69-и рядовых отправить в город Орёл под команду генерала от инфантерии князя Лобанова-Ростовского.

Укомплектование кавалерийских полков предоставилось в полное распоряжение генерал-инспектора всей кавалерии великого князя Константина Павловича по собственному его благоусмотрению.

Кажется, изрядно получилось. И армия не теряет сильно в численности, и одновременно новые полки формируются на основе имеющих опыт военный начальников. Сами же упразднённые полки, сохраняя своё название, формируются вновь на основании изданных для сего правил, для чего они берут с собою принадлежащие им обозы и обращаются к армии, по мере как они будут уже совершенно укомплектованы.

Таким образом, мы на четверть увеличиваем количество войсковых частей, не теряя ни в опытности армии, ни в численности.

Наступление столь генеральное предоставляет и приятные заботы. В частности, подготовление повелений г.г. гражданским губернаторам смоленскому, калужскому и московскому, коим поручаю организовать собирание разбросанных неприятелем ружей, коих должно быть по крайней мере до 50 000. Ещё приказал г.г. губернаторам, если вместе с неприятельскими ружьями найдены будут наши или французские амуничные вещи, которые можно ещё с пользою употребить, то оные также собрать и сдать в комиссариатское ведомство.

Отбитые нами у неприятеля более 500 орудий по предписанию моему свозятся теперь в города Красной, Дорогобуж и Вязьму, откуда оне с первою возможностию должны быть отправлены в Москву.

И не токмо то душу греет, что оные ружья со временем можно будет обратить для вооружения новоформируемых полков и других войск, не наскребая уже по сусекам и заводам, как то в начале войны было, а и то, что в истории не слыхано было ещё о толиких невероятных трофеях. Сказывают, Наполеон повелел из отобранных у нас и прежде всего у австрийцев пушек на поле Аустерлицком соорудить в Париже колонну некакую. Что остаётся в таком роде нам, россиянам? - неужто из французских орудий колокольню Ивана Великого восстановить?

Сие весьма соотносится с официальным рапортом, дающим предварительные итоги сей кампании, список с коего приведу:

"Главная квартира Раваничи

Подробное описание кампании, подобной которой не было, принадлежит истории. Результаты соответствуют великому плану, задуманному непосредственно после Бородинского сражения, плану, которого никакие соображения не могли ни ослабить, ни изменить. Речь идет о том, чтобы представить в целом то, о чем семьи Франции и Германии узнают с душевной скорбью, также как и известия о гибели их детей, вынужденных принять участие в этой преступной войне.

Подведем же итоги: французская армия или, вернее сказать, ее остатки были отброшены за Днепр. Бегство было настолько поспешным, что самые подвижные войска едва могли догнать неприятеля. Победы 6 октября при Тарутине, 12-го при Малоярославце, 22-го при Вязьме, 5 и 6 ноября при Красном навсегда прославили русскую армию. Более 500 пушек, 90 000 солдат, 27 генералов и 31 знамя попали в руки победителей. Разграбленное неприятелем церковное имущество отбито нашими войсками. Французский солдат, изнуренный, потерявший бодрость, не имеющий ни цели, ни надежды, не осмеливается более оказывать сопротивления. Гвардия сохранила еще некоторое присутствие духа, но и она громко обвиняет Наполеона в стольких злоключениях. Ее судьба предопределена так же, как и судьба остальной армии. Она должна быть истреблена до последнего солдата.

Эта агрессивная война требует столь жестокого возмездия. И оно совершится. Корпус Виктора также будет разгромлен. Звезда Наполеона угасла совсем, сможет ли она вернуть счастье, которым столько злоупотребляли? Пусть об этом скажет Европа. Она видит свои потери и пусть она определит то, что может быть ей выгодным, что сможет обеспечить ее политическую независимость и счастье ее подданных. Россия протягивает ей руку".

Стиль, натурально, пиитический; сие есть сочинение г-на Михайловского-Данилевского - можно сказать, историографа сей кампании и моей персоны добровольного; но конечно с удовольствием апробовал я известие таковое.

Сие всё вновь пробудило во мне размышления, так сказать, политические.

Я по-прежнему полагаю, что преследовать Наполеона за границами России бесмысленно. Окончательный разгром его нарушит равновесие европейское - и хотя то будет (или должно быть, согласно замыслу Александра) свершено нашими руками, равновесие сие смещено будет не в пользу России. Без Наполеона на континенте нашем устанавливается один доминант - Англия. А с учётом ея владений по всему миру и флота, коему противостоять уже некому, гегемония сего государства будет всемирной. Поскольку же Россия самим ходом войны сей объективно превращается также в мощную военную и политическую силу, то задача, возникающая перед Англиею, становится совершенно определена и даже неизбежна вне зависимости от воль и отношений между монархами и нациями. А именно задача сия - отбрасывать Россию в первобытное ея состояние, когда не мешала она своею волею воле великих держав. А значит - пресекать самые поползновения российские на исполнение ею той великой роли, кою ей объективно принесёт необходимая будущность сей кампании, в исходе которой сомневаться уже невозможно. Посему следует уже в ближайшей будущности ожидать если не прямой войны к нам со стороны Англии - для того армия её слишком худа, - но давления и угроз в случае желания России собственные интересы где-то продвинуть. Собственно, оно уже и сейчас видно: война в Персии не возможна была бы без тайной, но сильной поддержки шаха Англиею; да и угрозы со стороны Лондона уже тихонько произносятся. А что далее будет?

А вот сохранение Наполеона - оно равновесие, России выгодное, обеспечит. Ясно уже, что в Россию он больше не сунется, - нет таких условий и целей, кои мог бы он добиться вооружённой рукою, коли уж не добился в столь благоприятных условиях, кои сложили для него в начале нынешней кампании. С Англиею он помириться не может, ибо обречён будет бороться с нею за торговлю и обеспечение сбыта товаров французских. Таким образом, Англия и Франция заняты между собой; Австрия и Пруссия дрожат и перед Наполеоном, и перед Россиею и должны, следственно, искать добрых отношений с последнею. В рассуждении же продолжающейся войны с Франциею, Англия также будет в России поддержке заинтересована. Все сии обстоятельства сами создадут для нас ситуацию, когда уступки себе мы будем не просто выторговывать, а выбирать из предлагаемых противустоящими сторонами.

4 декабря. В ночь нынешнюю снова мы едва не настигли Наполеона. По сведениям верным, с 3 на 4 декабря главная квартира Наполеона находилась в Молодечно. И ныне с утра арьергард Виктора был настигнут у Уши Платовым и Чаплицом. После короткого боя он был отброшен с большими потерями, кои включают 500 человек пленными и 8 орудий на подступы к Молодечно.

Но тут, переправившись через Ушу, Виктор взорвал мосты и занял оборону, прикрыв отход главных сил французов от русских войск.

Пока там затишье, но Чаплиц доносит устно, что собирается в ночь снова атаковать. Опять новое в организации военных действий наших: в обоснование оперативной паузы он привёл довод, что при атаке днём он понесёт ненужные потери, в то время как ночью его отдохнувшие солдаты легко разгромят впавших в оцепенение французов.

Остальные войски наши продвигаются вслед за неприятелем.

Предложил ныне Александру не озлоблять лишний раз народ в попытке насильственным образом отобрать у него завоёванное в бою с неприятелем оружие. Разумеется, что нельзя оставлять оное вооружение в руках у мужиков и вообще обывателя, иначе мы встретимся с большим количеством разбоев либо ещё чего похуже, бунтов, например. Но и просто так отбирать ружьё не правильно. Посему предложил ему следующее:

N 4 Местечко Раваничи

Секретно

Во время занятия неприятелем Московской, Калужской и части Тульской губерний жители тамошних мест старались доставать себе оружие, желая тем ограждать себя от вторжения к ним неприятеля. Уважая справедливую сию надобность и дух общего их рвения повсеместно наносить вред неприятелю, я не только не старался удерживать их от такового намерения, но напротив того посредством дежурного при мне генерала генерал-лейтенанта Коновницына усиливал в них желания сии и снабжал их неприятельскими ружьями. Таким образом жители означенных мест получали ружья из главного моего дежурства и от партизанов, другие же от тех самых французов, коих оне убивали собственными их руками, а некоторые покупали даже оные и от казаков, платя за то охотно им деньги.

Ныне, когда неприятель по воле всемогущего совершенно уже удалился, я оставляю на высочайшее благоусмотрение вашего императорского величества, нужно ли и полезно ли, чтобы так большое количество огнестрельного оружия оставалось в руках жителей; впротчем, хотя многие из них получили оное и безденежно, но как большая часть жителей, сколько и мне известно, покупали сии ружья от казаков значительною ценою, то несправедливо бы было отбирать теперь от них оные силою власти, но назначив за них соразмерную плату, можно будет получить от них те ружья под предлогом надобности вооружить ими милицию и другие войски.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Дальше были дела повседневные. Чичагову предписал представить сведения о продовольствовании армии его, генерал-лейт. Остен-Сакену - принять все меры, чтобы воспретить Шварценбергу движение на Вильну, где мог бы он соединиться с остатками армии Наполеоновой; тож и Чичагову.

Подал сведения царю о лицах, подозреваемых в шпионаже, а потому отправленных в разные губернии под присмотр полиции:

"N7 Секретно

Всем тем людям, кои навели на себя подозрение в связях с неприятелем и которые потому отправлены от меня для содержания под присмотром в разные места, я имею щастие всеподданнейше представить у сего вашему императорскому величеству с означением причин, по которым оне подозреваются,

Список

тем людям, кои по подозрению в связях с неприятелем отправлены в разные места:

1. Штабс-капитан Булычев подозреваем потому, что он во время занятия Москвы неприятелем остался там и жил в том же доме, где жил маршал Лефевр; напоследок в то самое время, когда все жители наши без изъятия ограблены неприятелем, тогда явился в нашу армию со всем его имуществом.

2. Коллежский ассесор Ключарев по доносу собственных его крестьян, что он не только продавал и доставлял неприятелю в Москву овес, но даже в своем доме укрывал их от нападения наших команд; хотя он и не совсем изобличен, однакож, дабы не могло воспоследовать между им и крестьянами его худых последствий, за нужное признано удалить его на время от армии потому больше, что он сын того самого Ключарева, который за открытую связь с неприятелем сослан из Москвы.

Корнет Голынский -- главной комиссар -- обвинен в том, что пропустил неприятельские войски самоближайшею дорогою от Орши до Смоленска.

Служили у французов комиссионерами и отосланы в Калугу и в Нижний- Новгород

Коллежский советник Щербаков

Коллежский регистратор Ефимович

Губернский регистратор Маличкин

Прапорщик Невежин

Немец Карл Цобель

Московской купец Корбев

Секретарь Бер, сын санкт-петербургского банкира Бера, потому, что он сперва служил в нашей службе и изобличен в том, что, живши еще в С.-Петербурге, был шпионом французского правительства".

Более ничего не случилось. Такие места здесь бедные, что даже отреза материи какой домашним моим в подарок купить не могу.

Остаётся только думать, трясясь в коляске. Что и делаю.

Не очень скромно получается. Но не могу не радоваться одному - и преглавному - обстоятельству: один раз дали мне повоевать, как я того хочу (ах, да, турки, но сие только подтверждает мысль мою) - и вот результат! Великий полководец повержен, причём повержен с грохотом и позором.

И сие дело рук моих!

5 декабря. Сего дни в ночь авангард Чаплица переправился через Ушу и ударил во фланг французской позиции. Пока длился бой, подоспел отряд Ермолова и вся Дунайская армия; после этого дело продолжилось в трёх верстах за Молодечной. Здесь Виктор был разбит окончательно. Его солдаты сами бросали ружья и сдавались. Он потерял всю артиллерию в числе 20 орудий и 2 500 пленными. Думаю, арьергард французский перестал существовать.

Нет, ну красиво же! Сочетание флангового и фронтального удара. И вот результат: французы бежали, почти не сопротивляясь!

Платов донёс о занятии им Молодечно.

Отряд Сеславина налетел на дивизию Луазона, вступавшую в Ошмяны; французы бросились из города, но, увидев, что имеют дело с небольшим лишь кавалерийским отрядом, остановились. Сеславин, не вступая в бессмысленный бой, отошёл к Табаришкам.

Но главное случилось в другом месте! По сведениям верным, сразу после этого сражения Наполеон - видимо, окончательно убедившись, что противустоять нам далее не может, покинул армию! Сдав начальствование Мюрату, он выехал из Сморгони - очевидно в Париж.

Итак, цель кампании - по крайности, моей личной кампании - достигнута! Наполеона нет более; армия его почти уничтожена: вся комбинация сложилась!

Теперь важно, чтобы царь протянул великодушную руку императору французскому, зная, однако, что сейчас он получит от него куда более, нежели от любого восстановленного правительства Бурбонов. Но в том необходимо убедить его. Шишков меня не сильно любит, но в этом деле мы с ним союзники - надеюсь, что сделает он всё возможное в этом направлении, ибо тоже не желает продолжения бесполезной для России войны.

По слухам некоторым из Петербурга, царь сам лично собирается к армии: осмелел ныне. Возможно ли, что здесь удастся мне переменить мнение его? - сомнительно: он позёр, но упрям и своеволен; а уж наша с ним взаимная нелюбовь известна всему свету. Пожалуй, как раз мне надобно помалкивать; а то и говорить в смысле того, как славно будем мы бить французов и дальше: тогда есть надежда, что из ослиного своего упрямства и антипатии прислушается он к советникам добрым, в роде Шишкова и Румянцева.

Тем временем отписал я рапорт царю о ходе преследования неприятеля:

"N 601 Главная квартира Радошковиче

После переправы французской армии через Березину армия адмирала Чичагова, преследуя оную, имела неоднократно поверхность над неприятелем, отступающим чрез Плещеницу, Молодечно, Сморгоны к Вильно. Генерал-майор Ланской, посланный 14-го числа через деревню Юрьево к местечку Плещеницы и пробираясь проселочными дорогами, перешед 12 миль, 17-го числа поутру напал в местечке Плещенице на передовой неприятельский отряд, занимавший квартиры для императора Наполеона. Следствием сего внезапного нападения было взятие в плен генерала Каминского, 2-х полковников, 2-х подполковников, 2-х майоров, 24-х обер-офицеров и 217 рядовых. Авангард армии адмирала Чичагова, следовавший быстро за неприятелем до местечка Хотиничи, взял 5 пушек, 1 полковника, 6 обер- офицеров и более 500 рядовых, при малой потере с нашей стороны, легко ранен генерал-майор Греков 8-й пулею в голову.

21-го числа авангардом адмирала Чичагова преследуемый неприятель до селения Латигал был настижен и сильно атакован генерал-майором графом Орурком, причем отбито 2 саксонских штандарта, кои повергаю к стопам вашего императорского величества гвардии с порутчиком Феншем; да сверх того одна пушка, более 1500 пленных, в том числе много штаб- и обер- офицеров и один генерал, о имени коего еще не получил уведомления. В сем случае содействовали много войски генерала графа Платова.

22 числа авангард адмирала Чичагова, подошед к Молодечне, нашел мосты, неприятелем сорванные. В полночь неприятель оставя местечко, пошел по дороге к Сморгонам. Генерал-майор граф Орурк, следуя за ним и не давая ему отдыха, захватил 500 человек в плен и 6 орудий. В местечке Молодечне найдены также два орудия.

Из рапорта адмирала Чичагова, упоминаемого о деле при Волковиске между генерал-лейтенантом Сакеном и корпусом генерала Ренье, составлявшим ариергард князя Шварценберга, известно, что австрийские войски, шедшие к Слониму, возвратились обратно к Изабелину в подкрепление генерала Ренье. Сие движение побудило генерал-лейтенанта Сакена отойти к Шерешову, дабы быть всегда в тылу неприятеля, если бы оный предпринял марш к Вильне. Из сего ваше императорское величество усмотреть изволите, что князь Шварценберг движением своим не только что не сближается к Вильне, но даже удалился несколько от сего пункта. Впрочем для узнания о действительном направлении князя Шварценберга назначен мною отряд графа Ожаровского действовать к стороне Слонима. Сейчас получил рапорт от графа Платова, при котором препровождает взятый у неприятеля польский эстандарт и который при сем вашему императорскому величеству представляю.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

К ночи уже доставили мне последний бюллетень Наполеонов, позавчерашним числом им помеченный; ну, придумщик изрядный! Без слёз от смеха не мог читать я документа сего, отчего привожу здесь на будущую память изрядные отрывки из него. Сии показывают, что армия его почти в полном порядке, а к нынешнему положению привели её погоды да казаки вредные! Достаточно сказать, что лишь теперь он впервые признаёт, что армия его отступает!

"До 6 ноября погода была отличная, и движение армии производилось с полным успехом. Холод начался с 7-го числа; с этого момента каждую ночь мы теряли по несколько сотен лошадей, умиравших на биваках. До Смоленска мы потеряли много кавалерийских и артиллерийских лошадей.

14, 15 и 16-го числа термометр показывал 16 и 18 градусов мороза. Дороги покрылись гололедицей; кавалерийские, артиллерийские и обозные лошади, в особенности лошади из Франции и Германии, гибли каждую ночь не сотнями, а тысячами. В несколько дней пало более тридцати тысяч лошадей; вся наша кавалерия спешена, артиллерия и обозы без запряжек. Пришлось бросить и уничтожить значительную часть наших орудий, запасы патронов и артиллерийских зарядов.

Армия, бывшая в превосходном состоянии 6 ноября, уже 14-го совершенно изменилась, не имея ни кавалерии, ни артиллерии, ни обозов. Без кавалерии мы не могли разведывать и на четверть мили; не имея же артиллерии, мы не могли рискнуть на бой с надеждой дать сильный отпор противнику; приходилось уходить, чтобы не быть втянутым в бой, нежелательный ввиду недостатка боевых припасов; приходилось занимать известное пространство, чтобы не быть обойденным, и без кавалерии, которая могла бы разведывать и служить связью между колоннами. Эти затруднения, в связи с наступившими морозами, делали наше положение тягостным. Люди, от природы не закаленные к перенесению ударов судьбу и несчастий, потеряли энергию и веселое настроение духа и ничего не ждали, кроме неудач и катастроф; одаренные же от природы были веселы и держали себя как всегда, а в преодолении различных затруднений видели новый источник славы.

Неприятель, видя на дорогах следы ужасного положения, в котором находилась французская армия, решил этим воспользоваться. Он окружил все колонны казаками, которые захватывали, подобно арабам в степи, отставшие обозы и повозки. Эта негодная конница, способная только производить шум, но неспособная опрокинуть даже одной роты вольтижеров, при данных обстоятельствах сделалась страшной. Однако неприятель принужден был раскаиваться, когда намеревался предпринять что-либо серьезное".

Заканчивается бюллетень словами: "Его Величество совершенно здоров".

Мне нечего к сему добавить...

6 декабря. Французы бежали от Ошмян через Медники к Вильне, бросая орудия; Чаплиц преследовал их по пятам.

Платов остановился в Молодечно, взыскуя отдыха. Впрочем, часть полков его также шли по пятам за французами.

На сих же последних смотреть без содрогания душевного невозможно! Морозы усилились паки: ныне отмечается и 30 градусов. Армия наша жмётся к селениям; расписывает штаб мой их по деревням, как может. Вот на завтра поставили:

главная квартира в местечке Городок,

Авангард генерал-адъютанта Васильчикова в деревнях Селец и Лаперовичи,

1-я кирасирская дивизия в дер. Холевщина и дворе Вороновке,

2-я кирасирская дивизия в дер. Робычи,

5-й пехотный корпус в дер. Галица и Харица,

3-й пехотный корпус в дер. Новоселки,

4-й пехотный корпус в дер. Бродок,

6-й пехотный корпус в дер Вербицке, Боровляны,

8-й пехотный корпус в дер. Боровицы, Пильница.

Резервная артиллерия из двора Черницы следует до деревни Губичи, марша -- 24 версты.

Гвардейский экипаж, комиссариатские и провиантские чиновники в местечке Городке.

Далеко друг от друга войска получаются - иной раз и в 5-6 вёрстах, но иного выхода нет - в поле поморозим мы солдат всеконечно.

Холодно и в самих домах. Сам еле сдержал себя, когда нерадением слуг в самой квартире моей в Радошкевичах стыло оказалось. А что же деется с французами? Сколь видеть можно, весь тракт усеян трупами. Лошадей уже мало: оные пали ранее , и теперь их почти нет; тела людские замёрзшие на дороге валяются, и их даже к краям никто не оттаскивает. Замерзают сотнями, если не тысячами. Рассказали мне, что, ослабевшие от холода и голода, они сперва теряют зрение, потом слух, а далее и падают, не могучи двинуть членами своими. Многие поражены гангреною за неосторожным обогревом у бивачных костров, в кои с мороза солдаты в самый огнь руки и ноги направляют.

Признать надобно: и у нас таких больных немало. Мороз-то для всех един, а сменить измученную преследованием часть невозможно. Нельзя и приостановиться, ибо вполне вероятна угроза, что возле Вильны остатки главной армии неприятельской, начальником коей был назначен Наполеоном маршал Мюрат, соединятся с войсками Шварценберга, Ренье, Макдональда - и мы вдруг, едва менее французов измученные, получим противу себя под 50 тысяч свежего воинства неприятельского. А там им достаточно на неделю в оборону в Вильне стать, в тепле домов городских - так и вся та толпа, что измученно бредёт без оружия, возможет оправиться и тоже стать в строй. Для нас теперешних сие будет весьма серьёзным испытанием; как бы и не потерять на том кампанию, позволив французам в Вильне на зимних квартирах укрепиться.

По всем этим причинам поручил я непосредственное преследование большой армии французской лёгким отрядам Ланского и Орлова-Денисова - просто чтобы те подгоняли их елико возможно быстро, не давая опомниться. С тыла из подпирает пехота Чичагова. Витгенштейн по-прежнему двигается правее, на Вилейку, пресекая соединение с корпусами из Курляндии, а Тормасов -- левее, на Ольшаны.

Дивизия Луазона, с коей имел вчерась столкновение Сеславин, была, как показали пленные, выдвинута на поддержку отступающей армии из Вильна в Ошмяны. Морозы сильно задели и оную: сделав всего два перехода, она имеет в рядах своих уже только 3000 человек; и хотя вместе с остатками баварского корпуса Вреде вместе составила арьергард под общим начальством Нея, противустоять авангарду нашему сии войски не могут и быстро подаются к Вильне, ничем почти от основной армии по состоянию своему не отличаясь.

Думал ныне ещё над Наполеоном. То, что бросил он армию свою, - дело хотя и не почётное, но единственно разумное. Конечно же, должен он добраться до столицы своей ранее, неже туда дойдут известия о судьбе армии его. Так же поступил он и во время египетской кампании своей. Но ежели мы отъезд его пресечь не моги, не имея впереди него войск в видах окружения его, то как он мог вырваться из кольца судов английских, полностью блокировавших море? Да, знаю я про то сочетание разных условий, кои помогли Наполеону столь чудесно избежать ещё тогда пленения английского. Но не слишком ли те условия чудесны оказались? Возможно, Нельсон нарочно и выпустил Бонапарта из Египта? Потому что английские правители были куда умнее Александра и потому именно такое распоряжение своему адмиралу и дали. А то русские сильно здорово в Италии побеждать начали...

У меня какая-то болесть начинается. Часто прихватывают колики, хотя весьма лёгкие...

7 декабря. Сего дни несколько рапортов царю направил. Самый главный таков:

"N 599 Главная квартира Радошковичи

Ежели неприятель в Вильне не остановится, что полагать можно потому, что неуповательно, чтоб он мог соединиться с князем Шварценбергом так скоро; неверно также и то, чтобы успел или возмог с ним соединиться Макдональд; повидимому, напротив, должно думать, что из отдаленных пунктов, в которых сии части находятся, соединение их последовать не может к одному центру, как долгими радиусами, то есть за Неманом. Хотя и должен я буду с Главною армиею на некоторое время около Вильны остановиться, дабы дать ей время несколько собраться, ибо быстрое движение сей армии на 800 верст в преследовании неприятеля, кроме потери в разных сражениях, сколь оне и славны и выгодны были, немаловажно, но главная причина нынешнего ее ослабления происходит от того, что тысячами иногда усталых и заболевших должно было оставлять на дороге, которые, хотя и оправились и отдохнули, но по скорости движения армии никак оную догнать не могут. Сверх того догоняют армию 15 баталионов комплектных генерал-майора князя Урусова и до 16 тысяч выздоровевших из разных гошпиталей. Но все сии части, не изнуряя людей своих, не мoryт ни коим образом следовать так скоро за армиею, которая, невзирая ни на какие предметы, должна была итти за неприятелем, не упуская его из виду и из рук.

Хотя Главная армия на несколько дней и остановится около Вильны, но легкие войски корпусов графа Витгенштейна и армии адмирала Чичагова действовать будут за Неман.

Во всяком случае за правило я себе поставляю не касаться границ Австрии, хотя бы Шварценберг, убегая войск наших, и вступил бы в свои пределы. Но каковы поступки наши должны быть с Пруссиею, о том бы нужно было мне знать волю вашего императорского величества. Между тем естли бы случилась надобность войти в границы Пруссии, тогда сие безостановочно сделаю. Но и вступая в границы, есть разница в поступках против непосредственного неприятеля, или такого, который по несчастным обстоятельствам завлечен в сию войну. Я полагаю, что может быть ваше императорское величество в сем случае какое-нибудь различие поставить изволите, и на сие самое ожидать буду высочайшей воли.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Весьма верноподданно, мне кажется, получилось. Должен он в рассуждение взять состояние армии нашей; а того заметить и не изволит, что армию я покуда останавливаю на границах наших.

В тех же видах остановления капании нынешней отослал я ему в подлиннике записки, доставленные мне от волынского губернатора Комбурлея, в которых означены сведения из Галиции, заслуживающие некоторого внимания. Полагать можно, что полезнее заняться нам поддержкою диссидентов австрийских, нежели продолжать гонять Наполеона, понуждая Австрию, с ним обязательством союзническим связанную, продолжать войну на его стороне. Если судить по запискам сим, то надобно лишь время и известные усилия наши тайные, дабы Австрия в силу внутренних настроений своих т Наполеона сама отложилась:

"N 61

Сейчас из-за границы австрийской службы поручик Керксик дал мне знать, чтобы я выехал на рогатку; где он секретно желает открыть мне великую тайну. Я употреблял уже несколько раз сего почтенного офицера и действительного приятеля России для разных изведываний заграничных, которого по приверженности к моему государю и отечеству награждал моею собственностию по возможности.

Ныне объявил он мне, что имеет отца в Венгрии, которой пишет ему следующее: "в Венгрии публикован указ австрийского императора, в котором его величество приказывает как наискорее выставить милицию и сверх того вооружить всех, кто только может выступить в поход, а рекрут обучать наипоспешнее. Итак имеет быть сформирована чрезвычайная армия, которою командовать будет эрцгерцог Карл. В указе сказано, что австрийский император находит нужным помогать своему приятелю, но какому именно не упомянуто; довольно однакож, что все венгры уверяют и даже весьма громко говорят, что помогать будут России против французов".

Часть сей армии уже в походе и пункт соединения оной должен быть в Галиции; но для маски очень малое число идет в Трансильванию или в Буковину.

Сей офицер уверял меня еще, что народ венгерский чрезвычайно доволен сим повелением и что с большим духом и радостию собирается армия".

"N 62

Дней тому пять прошел было слух, что во Франции революция.

Не имев достоверного о сем известия, я не осмелился об одном только неверном слухе доносить вашему превосходительству, но сей слух ныне оказался действительно справедливым; даже из препровождаемых при сем иностранных газет ваше превосходительство усмотреть изволите, что 23 октября в Париже была чрезвычайная революция.

Начальники оной были: Маллет, Лагори и Гуидаль; они, соединясь с национальною гвардиею, наделали ужасный шум.

Революция сия хотя и была неудачна, и хотя в газетах пишут, что все приведено в тишину, однако же сие невероятно, ибо точно и до сих пор там бунтуют.

Полагают, что сею революциею движет императрица Жозефина.

Подлинность известий, о которых имел я честь донести вашему превосходительству в рапорте моем за N 61 х, подтверждается ныне самым делом: 6 полков уже прибыли в Галицию.

Бродской гарнизон, состоящий из 700 человек, получил секретное повеление итти, будто бы, на зимние квартиры, но он пойдет к армии и завтрешнего числа имеет выступить из Брод.

Еще получены из Венгрии три письма: в них содержится то самое, что я донес вашему превосходительству с тою только разницею, что повеление императора о сборе армии производится в действие секретно: уже три полка из милиции сформированы и выступили в Галицию.

Хотя и неизвестно, с какой точно стороны будет Австрия, но из всего видно, что она имеет намерение держать с Россиею, ибо все известия, какие только они получить могут из России на счет французов, охотно печатают у себя в газетах, даже настаивают, чтобы все приятные для них последствия были у них публикованы; получаемые же из французской армии известии, кои велено им от Наполеона содержать в тайне, оне объявляют публике.

Поляки в Галиции совершенно убиты: они уже несколько времени так утихли, что удивления достойно.

Говорят, что Шварценберг начинает хворать и желает сдать команду Галлеру, который имеет командовать армиею.

Ваше превосходительство усмотреть изволите, и последний бюллетень слово в слово напечатан в газетах.

Принц Рейсс столь к нам благорасположен, что за редакциею присматривает, дабы от слова до слова наши бюллетени или известия в газетах, особливо польских, были печатаны.

За границу ушел от них какого-то уланского полка портупей-юнкер. Он увел с собою одного рядового с лошадьми и несколько мужиков; он из поляков. Я стараюсь и прошу бродского коменданта, чтобы они были мне выданы, на что и получил от него обещание, и как скоро их достану, не замедлю представить вашему превосходительству.

Еще сейчас получил я немецкие газеты, при сем прилагаемые. В них очень ясно видно, что император австрийский старается привязать к себе венгерцев, осыпая их щедрыми милостями".

Доложил царю и об шпионе, недавно выявленном, показавшем далее на агента своего с нашей стороны. Некто французский шпион Ружанский, будучи пойман и представлен ко мне, объявил, что он во время бытности его в Смоленске имел сношение с одним нашим офицером и чрез него узнавал о тогдашнем положении наших войск.

По приметам, которые описывает Ружанский, взято было некоторое подозрение лейб-гвардии Литовского полка на поручика Сиона, который оставался за лёгкою раною в Москве и был там тогда, когда она занята уже была неприятелем.

Ружанский утвердительно показал, что он совершенно может узнать офицера сего и даже его слугу, при котором он отдавал Ружанскому письмо, писанное им к вестфальскому королю.

После того, когда Ружанский вошёл в ту комнату, в которой находился Сион с несколькими другими офицерами, то он указал на Сиона и подтвердил при всех, там находившихся, что он действительно писал означенное письмо. Вслед за тем, когда приведены были 12 человек, в том числе и слуга Сиона, Ружанский также без ошибки узнал в нём того самого человека, при котором, как он сказывал, отдавал ему Сион писанное им письмо.

Хотя Сион и служитель его против всего сего сделали запирательство, но как оне совершенно не очистились против наведенного на них подозрения, то я нужным почел отдалить их на некоторое время от армии и потому препроводил обоих за присмотром в Воронеж.

Впрочем, оставляю я известную правоту и за Сионом, ибо, судя по решительному отрицательству его и слуги его, можно думать, что он и не принимал в преступлениях Ружанского участия; но что следствием его обвинения могло случиться и то, что Ружанский, чувствуя, что поступок его должен быть наказан смертию, и желая потому или продлить приближение её или получить даже некоторое помилование открытием другого преступника, легко мог воспользоваться этим случаем и на Сиона невинно навесть теперешнее подозрение. Что же до того касательно, что он совершенно знает Сиона и слугу его, то это также не удивительно потому, что такого рода человек, каков Ружанский, шатавшись беспрестанно в Смоленске и живши по большей части по трактирам, где обыкновенно бывают в походное время по надобностям офицеры, легко мог больше других заметить Сиона и слугу его. Вот все, что я могу теперь подумать и сказать насчёт делаемого подозрения; впрочем же пусть разбирается в обстоятельствах сих сам император.

Испросил у императора наград для 20-го Егерского полка: для отличия золотых петлиц. Сей полк во время настоящей войны действовал противу неприятеля во всех случаях отлично храбро и мужественно, будучи с казаками под командою генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова, поддерживал удары казаков со всем стремлением и тем много способствовал успеху их. Кроме того, сей полк с партизанами был раздробляем и при истреблении неприятельских отрядов имел наивящее участие. С отступления неприятеля от Москвы находится с казачьими полками под начальством генерала графа Платова, делает чрезвычайные марши и, несмотря ни на какие трудности, соучаствует во всех поражениях, неприятелю наносимых. Пусть награда сия для полка будет лестным воздаянием, а прочим полкам примером послужит.

Традиционно привожу очередные листы журнала военных действий нашего:

"ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ С 20 ПО 25 НОЯБРЯ 1812 г. i

Ноября 20-го. Генерал-лейтенант Шепелев от 18 ноября доносит, что граф Гудович отношением своим известил его, что он с вверенным ему ополчением числом до 70-ти тысяч следует к городу Могилеву.

Адмирал Чичагов рапортует от 19 ноября, что он преследует неприятеля по дороге от Зембина на Камень к Плещеницам; отряды, посланные вперед еще прежде выступления его для истребления мостов, беспокоят в то же время его фланги. Неприятель 18-го числа потерял 7 пушек, а 19-го две пушки и много пленных, число которых ежечасно увеличивается.

Главная квартира армии в селении Равеница.

Ноября 21-го. Генерал-майор Тучков 2-й доносит от 15-го числа, что он с вверенным ему корпусом 14-го числа прибыл в Бобруйск. Генерал граф Платов от 19-го числа донес, что, преследуя неприятеля, взял одну пушку и до 300 пленных с офицерами.

Генерал-адъютант граф Ожаровский 20-го числа с отрядом находился в местечке Логойск.

Генерал Милорадович сего числа с авангардом прибыл в селение Косин.

Адмирал Чичагов рапортом от 20-го числа донес, что генерал-майор Ланской, посланный от него с отрядом чрез селение Юрьево к местечку Плещенице, 17-го числа напал там на неприятельской отряд, занимавший квартиры для императора Наполеона, и взял в плен генерала Каминского, 30 штаб- и обер-офицеров и 217 нижних чинов. Приближение неприятельских колонн понудило его оставить сие местечко и принять влево, дабы опередить неприятеля и делать ему на пути всевозможное препятствие. 19-го числа адмирал Чичагов, тесня неприятеля, вместе с ним вошел в местечко Хотиничи и отбил 5 пушек, 7 штаб- и обер-офицеров и более 500 рядовых; вся дорога, по коей неприятель ретируется, покрыта мертвыми телами и лошадьми, до 30-ти зарядных ящиков и много обоза.

Главная армия имела растах в селении Равеница.

Ноября 22-го. Генерал-майор Тучков 2-й рапортует от 20-го числа, что он с вверенным ему корпусом, следуя из Бобруйска, того ж числа прибыл в селение Голынки.

Генерал-фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов, желая сближиться к армии адмирала Чичагова, с главною своею квартирою переехал сего числа в селение Косино.

Ноября 23-го. Генерал граф Платов доносит от 19-го числа, что он, присоединясь к авангарду армии адмирала Чичагова, находится в селении Хотиничах, того ж числа при преследовании взята им одна пушка и до 1000 человек пленных.

Пленные французские офицеры подтверждают, что 16 -го числа тяжело ранены генералы Удино, Домбровский, Зайончек и другие бригадные генералы.

Главная квартира в селении Белоручье.

Ноября 24-го. Главная квартира следовала к местечку Радошковичам, а потому и сведения сего числа не получено.

Ноября 25-го. Адмирал Чичагов от 22-го числа доносит, что авангард его, преследуя неприятеля до селения Латигал, отбил отрядом генерал-майора графа Орурка два эстандарта гвардейских, одну пушку и взял в плен, кроме больных и раненых, 1500 человек, в числе коих много штаб- и обер-офицеров и генерал Прейсинг. В сем деле содействовал генерал граф Платов с казачьими полками.

Партизан гвардии капитан Сеславин сего числа донес, что он после удачного нападения на местечко Забрез взял в плен генерала Даржанса и 11 штаб- и обер-офицеров и что следует прямо на Вильно, чтобы предупредить неприятеля.

Главная квартира находится с авангардом генерала Милорадовича, дабы сближиться к центру военных действий.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов.

Сейчас получено известие от полковника Кнорринга, что по занятии города Минска нашими войсками найдено, кроме значительного запаса хлеба, до трех тысяч весьма хороших новых французских ружей фабрики города Льежа".

Ещё небезынтересно: досталось мне тут письмо царя Барклаю на просьбу того об увольнении из армии по состоянию здоровья. Любопытственно оно в рассуждении видов исторических.

"Петербург

Генерал, я получил ваше письмо от 9 ноября. Плохо же вы меня знаете, если могли хотя минуту усумниться в вашем праве приехать в Петербург без моего разрешения. Скажу вам даже, что я ждал вас, так как я от всей души хотел переговорить с вами с глазу на глаз. Но, так как вы не хотели отдать справедливость моему характеру, я постараюсь в нескольких словах передать вам мой настоящий образ мыслей насчет вас и событий. Приязнь и уважение, которые я никогда не переставал к вам питать, дают мне это право.

План кампании, который мы приняли, был, я думаю, единственный, который мог удаться против такого противника, каков Наполеон, и был подсказан опытностью, но он неизбежно должен был возбудить неодобрения и порицания в народе, который мало понимал военное искусство и помнил недавние победы, одержанные над неопасным противником и неумелыми генералами, и мог только устрашиться плана действий, который имел целью завлечь неприятеля вглубь страны. Заранее следовало предвидеть порицание и я был к нему подготовлен. Но вместе с тем нужно было тщательно избегать всего того, что по справедливости могло возбудить критику, и по этому поводу, генерал, я должен вам сделать несколько упреков.

Раз план был принят, нужно было все подготовить для его исполнения, у нас было достаточно для этого времени, а между тем многое не было исполнено. Несколько дней после моего приезда в Вильну я отдал вам приказание отправить назад все лишние тяжести, в особенности тех полков, которые были расквартированы в Литве, а между тем их отослали назад только после Неменчина, Свенцян, Вилькомира и Шавель и нам пришлось совершать отступление с этим ужасающим обозом. Сколько раз я вам напоминал о постройке необходимых мостов; множество инженеров путей сообщений было прикомандировано к армии, а между тем большинство мостов оказалось в негодном состоянии. Решив отходить назад, необходимо было организовать госпитали соответственным образом; между тем, прибыв в Вильну, я нашел там госпиталь с несколькими тысячами больных, эвакуацию которых я не переставал требовать в течение нескольких дней. Вот, генерал, говоря откровенно, те ошибки, в которых я могу вас упрекнуть. Оне сводятся к тому, что вы не были достаточно уверены в том, что отдать приказание и добиться его выполнения это вещи совершенно различные, а чтобы пособить этому, есть только одно средство: деятельный надзор и проверка, которую беспрестанно производили бы люди, вполне вам известные.

Крупные ошибки, сделанные князем Багратионом, поведшие к тому, что неприятель упредил его у Минска, Борисова и Могилёва, заставили вас покинуть берега Двины и отступить к Смоленску. Судьба вам благоприятствовала, так как, противно всякому вероятию, произошло соединение двух армий.

Тогда настало время прекратить отступление. Но недостаток сведений, которые вы, генерал, имели о неприятеле и о его движениях, сильно давал себя знать в течение всей кампании и заставил вас сделать ошибку -- пойти на Поречье с тем, чтобы атаковать его левый фланг, тогда как он сосредоточил все свои силы на своем правом фланге, у Ляды, где он перешел Днепр. Вы повторили эту ошибку, предупредив неприятеля в Смоленске: так как обе армии там соединились, и так как в ваши планы входило дать неприятелю рано или поздно генеральное сражение, то не всели было равно, дать его у Смоленска или у Царево-Займища?

Силы наши были бы нетронуты, так как не было бы тех потерь, которые мы понесли в дни 6-го, 7-го и следующие до Царево-Займища дни. Что же касается до опасности быть обойденным с флангов, то таковая была бы повсюду одинакова, вы бы ее не избежали и у Царево-Займища.

В Смоленске рвение солдат было бы чрезвычайное, так как это был бы первый истинно русский город, который им пришлось бы отстаивать от неприятеля.

Потеря Смоленска произвела огромное впечатление во всей империи. К общему неодобрению нашего плана кампании присоединились еще и упреки; говорили: -- "опыт покажет, насколько гибелен этот план, империя находится в неминуемой опасности", и так как ваши ошибки, о которых я выше упомянул, были у всех на устах, то меня обвинили в том, что благо отечества я принес в жертву своему самолюбию, желая поддержать сделанный в вашем лице выбор.

Москва и Петербург единодушно указывали на князя Кутузова, как на единственного человека, могущего, по их словам, спасти отечество. В подтверждение этих доводов говорили, что по старшинству вы были сравнительно моложе Тормасова, Багратиона и Чичагова; что это обстоятельство вредило успеху военных действий и что это неудобство высокой важности будет вполне устранено с назначением князя Кутузова. Обстоятельства были слишком критические. Впервые столица государства находилась в опасном положении и мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению, заставив все-таки предварительно обсудить вопрос за и против в совете, составленном из важнейших сановников империи. Уступив их мнению, я должен был заглушить мое личное чувство.

Мне только остается сохранить вам возможность доказать России и Европе, что вы были достойны моего выбора, когда я вас назначил главнокомандующим. Я предполагал, что вы будете довольны остаться при армии и заслужить своими воинскими доблестями, что вы и сделали при Бородине, уважение даже ваших хулителей.

Вы бы непременно достигли этой цели, в чем я не имею ни малейшего сомнения, если бы оставались при армии, и потому, питая к вам неизменное расположение, я с чувством глубокого сожаления узнал о вашем отъезде. Несмотря на столь угнетавшие вас неприятности, вам следовало оставаться, потому что бывают случаи, когда нужно ставить себя выше обстоятельств.

Будучи убежден, что в целях сохранения своей репутации вы останетесь при армии, я освободил вас от должности военного министра, так как было неудобно, чтобы вы исполняли обязанности министра, когда старший вас в чине был назначен главнокомандующим той армии, в которой вы находились.

Кроме того, я знаю по опыту, что командовать армиею и быть в то же время военным министром -- несовместимо для сил человеческих. Вот, генерал, правдивое изложениё событий так, как они происходили в действительности и как я их оценил. Я никогда не забуду существенных услуг, которые вы оказали отечеству и мне, и я хочу верить, что вы окажете еще более выдающиеся. Хотя настоящие обстоятельства самые для нас благоприятные ввиду положения, в которое поставлен неприятель, но борьба еще не окончена и вам поэтому представляется возможность выдвинуть ваши воинские доблести, которым начинают отдавать справедливость.

Я велю опубликовать обоснованное оправдание ваших действий, выбранное из материалов, присланных мне вами. Верьте, генерал, что мои личные чувства остаются к вам неизменными.

Весь ваш.

Простите, что я запоздал с ответом, но писание взяло у меня несколько дней вследствие моей ежедневной работы".

Даже не знаю, чего тут больше - наглости, спеси или глупости. Надо же, стратег какой выискался! Поучает Барклая, как тому воевать было. Михайла Богданыч совершал, конечно, ошибки - кто из нас не совершает оные, да ещё в условиях таковой неопределённости, кои непременным причастием войны являются? Но не тебе, армию едва в Дрисскую ловушку не загнавшему, поучать Барклая, коий её оттуда вывел.

Ну и нельзя не обратить внимание на то, как сей фрукт свои личные чувства ко мне публичным образом демонстрирует, да при том указывает, что был против назначения моего даже ныне, когда я вполне оправдал тогдашнее доверие народное, и истинность выбора тогдашнего самою жизнью доказана. Для чего делает сие артист сей, умеющий скрывать свои мысли и чувства, сызнова? Настраивает себя и мнение общественное на моё отстранение? Что же, исключить сего невозможно. В случае прямого моего несогласия с продолжением кампании в Европе так, видно, и планирует он поступить, а для того готовит почву.

8 декабря. Да, подтвердилось: едет сюда, к армии, Александр. Может быть, и к лучшему оно: вдруг да удастся убедить его дать для начала роздых армии - а там, глядишь, и к переговорам мирным дело перейдёт.

Но что-то сомневаюсь я в том. Александр едет явно принимать участие в победе - а таковое настроение его явственно залогом дальнейшей войны будет. Наконец-то он отомстит за Аустерлиц! Моими, конечно, руками, но.... отомстит. И месть сия непременно окончательным низложением Наполеона утолена быть может - сие видно. Что ж, всё едино - должен я буду переговорить с... людьми разными - может быть, они его убедят отказаться от справедливой по-своему, но такой невыгодной для России мести. Может, как тогда, в июле, удастся императора из армии спровадить. Как тогда удалось же Мишо на Аракчеева повлиять. И как удачно! Ему всё говорили об Отечестве, а он один только вопрос и задал: "Да что мне отечество! - скажите, есть ли опасность для государя?" И когда распели ему про опасность, тут-то фаворит и сделал полезное своё дело.

Впрочем, Аракчеев - подлец; мне с ним разговаривать бесполезно: зная отношение ко мне царя, он меня и слушать не будет.

Не знаю, что и делать...

Написал письмо супруге:

"Между Минском и Вильно

Я, слава богу, здоров, мой друг, и все гонимся за неприятелем, так же, как от Москвы до Смоленска. И мертвыми они теряют еще более прежнего, так что на одной версте от столба до столба сочли неубитых мертвых 117 тел. Князь Сергей Долгорукий здесь и говорит каламбуры попрежнему, и иногда очень приятные, но теперь в отчаянии от зависти, что один молодой человек сказал на Бонапарте: "Koutousoff, ta routine m'a deroute". Надобно знать, что село Тарутин, где был мой укрепленный лагерь, наделал неприятелю все беды...

Эти дни мороза здесь 22 градуса, и солдаты все переносят без ропота, говоря: "Французам хуже нашего, они иногда не смеют и огней разводить; пускай дохнут".

Да, Тарутино... А пред тем - Москва! Как-то подступил ко мне сочинитель наш с вопросом - с чем весил я оставление Москвы? с кровью воинов, которая полилась бы напрасно в битве на неудачной позиции под Москвою? Задумался я, не ответил сразу. Но потом сама в голову мысль пришла мне: нет, весил Москву не с кровью воинов, а со всею Россиею...

На театре военных действий тем временем продолжается всё своим чередом. Чаплиц ещё раз навалился на арьергард Виктора и нанёс удар по французским войскам у Ошмян. Ошмяны нами заняты.

Платов доносит, счастливо подписываясь "Генерал Граф Платов", что не нашёл неприятеля на дороге прежней; успеть же по проселочным дорогам за усталью казачьих лошадей было невозможно. Полковника Кайсарова видит он, забирающего неприятеля вперёд с левой стороны оного, а войски Чичагова - следующими по большой дороге вслед за неприятелем.

Сеславин сообщает, что французы вступили в Вильну; он сам подошёл к Вильне, атаковал и рассеял картечью у Остробрамской-заставы задние войска. Даже того более: разогнал кавалерию и ворвался в сам город, взял 6 орудий и штандарт. Однако был принят в огонь пехотою, выступил из города. К вечеру подошли к Вильне и присоединились к Сеславину отряд Ланского и Чаплиц с авангардом, которые и поставили пикеты под городом.

Конец войны уже не просто виден, а ощутим уже и пальцами!

Посему подписал я сего дни обращение к жителям местным.

"Жители Великого княжества Литовского, Гродненской и Белостокской губерний!

Судьба коалиционной армии решена! Вы видели, как проходили мимо вас ее огромные колонны. Вы видите теперь, жалкие остатки этих колонн, которые бегут от победоносной армии, когда она пришла сюда, чтобы восстановить у вас нарушенный порядок, вернуть спокойствие и водрузить победные русские знамена в областях, которые подверглись иноземному вторжению. Вспомните ваш долг и святость присяги, подумайте о вашем счастье и счастье ваших детей, помыслите о судьбе зачинщика войны, который не смог оказать вам защиты и сдержать своих ложных обещаний. Он будет пытаться окончательно вас погубить, чтобы обеспечить бегство свое и некоторых своих сообщников.

Если заблуждения и временные ошибки увлекли кого-либо из вас на неправильный путь, вы можете теперь своим поведением заставить забыть о них, ибо милосердие моего августейшего повелителя государя императора безгранично. Мне тем более приятно объявить об этом, что я сохранил душевную привязанность к тем губерниям, которыми управлял и для которых волею провидения должен явиться выполнителем этого акта монаршего великодушия.

Обыватели! Покажите же, что вы достойны этих милостей, и обеспечьте этим прочный мир для себя и своих семей. Вы увидите, как снова начнет процветать торговля, как долгое время закрытые пути вновь станут свободными, как будет обеспечен беспошлинный сбыт товаров, как благосостояние и счастье вновь воцарятся в ваших областях. Вы уже видите, как ложное величие исчезает перед лицом правого дела. Сам Бог являет нам покровительство. Ваши соотечественники вернутся домой, увенчанные лаврами победителей.

Мы вновь повторяем: покажите себя достойными их. Вы также можете сделать многое для отечества и его славы. Какое прекрасное предназначение! Поспешите же

9 декабря. Нет, всё же не зря, не зря на протяжении всей войны давал я генералам нашим опыты манёвра при вождении войск! Вот в очередной раз порадовал Чаплиц. Он атаковал Вильну через Остробрамские ворота. Из-за них стрелки арьергарда Нея производили огонь. Как было бы раньше? А как было летом? Раздался бы молодецкий приказ "В штыки!" - и побежали бы ребятушки на смерть бесполезную... А ныне вот даже у Чаплица егеря пошли в обход, пали на французов со спины; часть стрелков сдалась, часть бежала, но схвачены.

Орлов-Денисов два раза ходил в атаку и полонил 1000 человек. Платов атаковал между Погулянкою и Понарами, захватил 2 знамени и 2 штандарта. Отлично помогла ему в том погода: Понарская гора оказалась покрыта льдом, так что французы не могли взвезти на неё обоз. В результате у Понарской горы донцам Платова достались повозки с золотом, 28 орудий и весь обоз.

К вечеру французы стали уходить из Вильны. Тому я чувствительно рад, ибо ликвидирована тем опасность, что зацепятся они за город, в коем, соединившись со Шварценбергом, могли хотя приостановить ослабленные непрерывными маршами войски наши.

Хорошо также, что Макдональд, по сведениям верным, отходит к Тильзиту, а не сюда.

Озаботился я в преддверии взятия Вильны, чтобы никакого насилия над обывателями тут не было, и сей город при проходе наших войск не был подвержен ни малейшей обиде. Направил таковые предписания Чичагову и Платову, кои не позднее завтрего утра должны будут вступить в город.

Я выздоравливаю; осталось несколько кашля, который по утрам беспокоит.

10 декабря. Рад безмерно: Вильна наша! Цель войны - изгнание неприятеля из пределов Российских - достигнута!

Те жалкие остатки армии вторжения, что когда-то в столь грозной силе перешли Неман, ныне бегут к сей реке, и Платов их преследует.

Докладывают мне: в Вильне Чичагов захватил 40 орудий, более 14 тысяч человек и обширные склады запасов. Правда, не успел он, как я ему было предписал утром, охватить отрядами своими Ковенскую и Лядскую дорогу на выходе из города, да Вилькомирскую, дабы тем самым совершенно пресечь уход неприятелю; но Чичагов всегда был медлителен. Впрочем, французы оставили город неповреждённым, да и отряды Орурка и Ланского не стали его форсировать, так что Вильна моя дорогая сохранена в полном порядке своём.

Александр ожидается наверное; и тут подумалось мне: возможно ли использовать Чичагова для оказания влияния на царя? Понятно, что не переносит меня Чичагов, но, с другой стороны, всегда мы оставались друг к другу нейтральны, до прямых конфликтов дела не доходило никогда; а я так и вовсе всегда был с ним предельно вежлив. Он же хлебнул военного лиха, увидел, что не так всё просто на войне, как ему представлялось на палубе да на паркете царскосельском; пусть не прямо, но смог бы он показать царю, что хотя бы роздых нужен войскам нашим. А там и о мире говорить можно - добиться бы нам всем, радетелям пользы Отечества, хотя малой остановки, дабы знак подать Наполеону, что приоткрытой дверь мы держим. А авангардами преследовать его конечно, ибо Герцогству Варшавскому существовать у нас под боком никак невозможно, посему граница России должна проходить за Варшавою. Территории это прусские; однако же король сам оставил их, да и компенсация для нас положена за стояние его в Курляндии.

Так или иначе, отписал я весьма горячее поздравление ему с взятием Вильны:

"Милостивой государь мой Павел Васильевич!

Благодарю вас, милостивой государь мой Павел Васильевич, за все то, что произошло со времени сближения вашего с нами и, наконец, благодарю вас за Вильну.

Лестно всякому иметь такого сотрудника и такого товарища, какого я имею в вас.

Теперь прошу вас подождать меня в Вильне, куда я сегодня непременно, хотя и поздно, но буду. Ежели бы нужно было войскам вашим преследовать неприятеля, то сие сделать вы можете, а вас прошу подождать моего приезда.

Остаюсь с совершенным почитанием и совершенною преданностию вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Михайла Г.-Кутузов".

Далее диктовал всё распоряжения по тыловым нуждам нашим - об устройстве в Минске временного комиссариатского депо и снабжении изорвавшейся армии нашей обмундированием наискорейше; об устройстве гошпиталей и обеспечению их всем необходимым.

Сделалась сего дни сводка по показаниям пленных, коя была подана мне. Ужасно, что творилось с французами во время бегства их! Некоторые свидетельства приведу здесь.

О порядке, о дисциплине после Березины у них уже не могло быть никакой серьёзной речи. "Все шли, как попало, кавалерия, пехота, артиллерия, французы и немцы; не было больше ни крыла ни центра. Артиллерия и обоз двигались сквозь эту нестройную толпу, не повинуясь никаким приказам, кроме одного: двигаться, как можно быстрее".

"Мы спешили вперед, не обращая внимания ни на нашу усталость, ни на скользкую почву под нашими ногами. У солдат теперь даже не было желания бороться с неприятелем -- они стремились только победить голод и холод".

Морозы, которые как раз после Березины достигали 27 градусов, окончательно сломили дух армии неприятельской.

"Холод проникал через кожу, мускулы, до мозга костей. Поверхность кожи становилась бела, как снег, а члены хрупки, как алебастр. Удароподобный припадок поражал нередко внезапно все тело, и труп, еще дышащий, делался неподвижным. Тогда можно было отламывать от него руки и ноги без малейшего усилия, и живой мертвец не чувствовал при этом никакой боли".

Замерзали на ходу, засыпали навеки у костров и устилали своими трупами дорогу.

Как свидетельствуют пленные, отъезд Наполеона произвёл здесь взрыв негодования. Когда узнали, что он передал начальство над армией Мюрату и уехал в Париж, то поднялся общий крик негодования. "Самые спокойные и умеренные люди выходили из себя; если бы кто-нибудь нашел в себе достаточно мужества, чтобы провозгласить низложение императора, то все признали бы этот факт".

"С тех пор не стало братства по оружию, не стало товарищества, все связи были порваны! Невыносимые страдания лишили всех разума. Голод, мучительный голод довел этих несчастных до такого состояния, что они знали только животный инстинкт самосохранения, единственное чувство самых свирепых животных; этому инстинкту они все готовы были принести в жертву. Казалось, что во всех проявилась яростная, дикая и варварская природа какого-то неведомого существа. Подобно дикарям более сильные грабили более слабых; они сбегались толпой к умирающему и часто не ждали даже его последнего вздоха. Когда падала лошадь, то казалось, что около нее собралась голодная стая волков; они окружали ее, разрывали ее на части и дрались из-за нее, как хищные звери".

Ели друг друга. Сараи и лачуги брались с боя, и из-за ночлега в них разыгрывались ужасные по своей дикости сцены. "Там, как звери, они лезли один на другого, стараясь пробиться к огню; живые, не имея возможности удалить мертвых от очага, садились на них и погибали в свою очередь, чтобы послужить смертным одром для новых жертв! Скоро появлялись новые толпы отставших, и, не имея возможности проникнуть в это убежище скорби, они начинали его осаждать".

"От сильного мороза кровь замерзала, как вода, деятельность сердца слабела, люди начинали шататься, как пьяные, делая неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах. Скоро они начинали ползти на коленях, потом становились на четвереньки; их голова покачивалась еще несколько минут направо и налево, и из их раскрытого рта вырывались еще какие-то предсмертные звуки; потом, в свою очередь, они падали на снег, который тотчас же окрашивался их жидкой кровью, и их страдания кончались".

11 декабря. Написал царю рапорт о взятии Вильно - можно сказать, один из исторических в этой войне - не по содержанию своему, а по значени:

"N 1009

Вчерашнего числа неприятель по малом сопротивлении принужден был город Вильно оставить и оный занят войсками вашего императорского величества. Заготовленные им магазейны истребить он не успел, причем отбито у него значущее число пушек. Он преследуется, как и прежде, авангардом армии Чичагова и всею армиею его. Я теперь нахожусь в 20-ти верстах от Вильны, прибыв же в оную, буду иметь щастие сделать подробнейшее вашему императорскому величеству донесение.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Вчерась взяты в плен: дивизионный генерал Зайончек, дивизионный генерал Лебрен, бригадный генерал Гийом.

А вечером въехал я в Вильну. Не могу даже писать об том: снова слёзы на глаза наворачиваются. Всё осталось почти, как прежде; за исключением немногих следов пребывания неприятеля в городе. В обществе здешнем ещё не был, но встречали чудесно - едва не расплакался при виде такого обожания. Кажется, я весь в дыму, называемом славою; но не тлен ли то? Но ведь знаю, я и сам ведь знаю, что это я возмог свершить сию небывалую в истории Отечества нашего победу! Небывалые и жертвы были: достаточно одной сожжённой Москвы, дабы узреть сие душевно и трепетно. Но ведь это я разбил конечно лучшего дотоле полководца истории человеческой, коего в ранге Александра Македонского, Ганнибала или Цезаря ставили. А кто, стало быть, я, коли победил сего потрясателя Европы? Какой славы я достоин?

И в то же время уверен я: славы должной не получу я - слишком велика победа! Вся Европа вот уже 15 лет ничего не могла сделать с Наполеоном; самая Австрия могучая и Пруссия некогда грозная в конечном итоге в подручниках у него ходят, потерпев поражения знатные. А потом собрал Наполеон армию величайшую, коей не было никогда; Аустерлиц он с 70 тысячами в памятник гению своему обратил, а тут 600 тысяч в Россию вошло! Да не одних французов, а с теми же пруссаками и австрийцами, не говоря об итальянцах, баварцах, саксонцах, поляках и проч. вплоть до португальцев! И вот армии европейские в союзе и при помощи России ничего не могли с Наполеоном сделать и только проигрывали; но встал Кутузов под возгласы веры в него народной - и небывалое свершилось: одна Россия самого Наполеона со всею Европою вкупе всеконечно разбила, а армию его, то есть армии государств европейских, уничтожила полностью! Думаю, после взятых в Вильне пленных за Неман уйдут т нас едва ли тысяч 20 неприятелей - и это из шести сот тысяч!

У таковой победы появится непременно много отцов, а ещё больше - недоброжелателей. Европа непременно постарается побыстрее забыть сей афронт - невмочно сознанию европейскому терпеть мысль, что "варвары" русские Европу ту победили и разбили. Царь русский, понятно, победу сию себе припишет; и Кутузов ему уже не нужен. Надеюсь, хватит у него если не благородства, то хотя позёрства его не оставить без призрения семью мою после моей смерти. Генералам нашим победа моя также поперёк горла стоит: как же! ведь всё почти вопреки советам их делалось, да так получалось, что в лужу они садились, видя исполнение моё задач полководческих. Что, не знает сам про себя Милорадович, что проспал он Нея под Красным? Или Раевский не почувствовал, как свершилось стратегическое окружение Наполеона в Москве без всякого сражения, безнадёжного к тому же по всем правилам науки военной? Или не поняли все как на самом деле под Чернишней Беннигсен всю бездарность свою показал? Да что там говорить: вот где у меня недоброжелателей будет сонм и сонмище, кои в мемуарах своих всю победу себе приписывать будут; а меня изобразят сонным бездельным стариком, который лишь затянул войну, ибо не прислушивался к советам их...

Вот так и получается, что сижу я уж заполночь, и одновременно и радость, и слёзы меня посещают. Но вот что я доверю журналу сему: никогда и ни на что не променял бы я вот эти минуты истинного счастия в тишине дверца сего Виленского...

12 декабря. Ну, свершилось с Богом! Первое моё утро в Вильне. В признанном ранге победителя. Вокруг столько восторгов и славословий, что и Бог знает как!

Чичагов встретил меня рапортом и поднёс городские ключи. Пыжится от гордости, и есть с чего: всё же город он взял, а теперь подносит мне. Но при этом весьма почтителен, и следа нет от той всенаглейшей позы, с коею он прибыл сменять меня на посту командующего Дунайской армиею. Что ж, дураком он не был; так что понятие теперь зримо другое: генерал, под командою у начальника состоящий, преподносит трофей оному начальнику. Всё по артикулу воинскому - соответственно и ведёт себя Павел Васильевич!

Обнял я его и облобызал трижды под "Ура" громовое и крики ажитационные высыпавшей на площадь публики.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Позднее рассказали мне, что виленцы довольную враждебность проявили к вступавшим в город разбитым полкам французским. Как показали пленные, к Вильне они бежали, как давеча - кажется, уже год назад! - к Смоленску: в надежде на отдых, тепло и пищу. Откуда-то получился среди них слух, что русские остановят здесь своё их преследование и дадут им отдых от мучений. Откуда бы? - Наполеона я отпускал лишь без армии, да и раньше Немана никак отдыха им за остановлением марша нашего давать не мыслил. А может что и Вислы: после участия поляков в войне против нас невозможно допустить существование дальнейшее гнезда сих стервятников.

Но как бы то ни было, и в Вильне им не удалось ни подкрепиться, ни отдохнуть. Оказалось, что Наполеон лживостью бюллетеней своих сам навредил своей армии: здесь не знали об участи ей, даже о том, что она отступает, и вид толпы обмороженных оборванцев привёл их в ужас. Опасаясь в них грабителей, народ разбежался оп домам, запер лавки, а тех несчастных, что бродили по улицам и стучались в их двери, с отвращением гнали прочь. Да ещё и грозились приходом русских солдат. Впрочем, в этом все они - что поляки, что литовцы; подлая нация!

Между тем, нам тут достались большие запасы в почти нетронутых магазейнах! По приказанному мною подсчёту, оказались здесь ржи 14 000 четвертей, сухарей и муки 50 000 четвертей и весьма значащие запасы мундиров, ружей, сум, седел, шинелей, киверов и прочих комиссариатских вещей. Не обсказать, как рад я был! А уж представляю, как армия рада будет!

Чичагов же доложился пленниками: 7 генералов, 18 штаб-офицеров, 224 обер-офицера, 9 517 нижних чинов и 5 139 больных в гошпиталях. Да казаки, по докладу Платова, захватили 1 генерала, 30 штаб- и обер-офицеров и более тысячи нижних чинов, 28 пушек и очень много обозов.

Вообще, продолжая мысль о Чичагове, сказать надобно, что ныне произвёл он на меня благоприятное впечатление. То ли понял он, что есть война настоящая, то ли подкосила его так история с Березиною, однако осторожничал он передо мною безо всякой меры. Это уже позже, когда мы с ним уединились для беседы.

Поговорив, как обещался я в письме ему, о Тучкове, о поручике ставшем Акинфиеве, перешли мы к главному... к прощупыванию друг друга. Вижу, с внимание и почтением слушает меня, даже несколько порываясь поддакнуть - зримая разница с бухарестскою встречею! Он, видно, вящую вежливость мою по отношению к нему воспринимал за угодливость - вот уж смешно! хотя это многих ошибка, того же и царя тоже, - а ныне понял разницу меж нами. Которая прежде всего в истории состоит; а место в оной, как убедиться возможно оказалось в ходе войны нынешней, токмо разумом занять можно, а не нахождением в фаворе у сильных мира сего. Какой ты ни есть конфидент царя, а в потомстве останется он, как воплотитель души правления своего, да те, кто разумом своим в правление то поднялся. Все помнят Матушку Императрицу, а кто фаворитов её помнит, кроме сочинителей досужих побасенок исторических? Из тех кто и остался - так истинно умы незаурядные, украшение царству ея сделавшие - Алехан Орлов да Григорий, да Потёмкин, во всём великий, как в достоинствах, так и в ошибках своих, но государства Российского строитель первейший, да Платон Зубов, напрасно оболганный, ибо сам по себе ум незаурядный в нём. Жаль, рано разбаловала его Матушка; он бы немало мог дел государственных поднять - хотя и не в роде Потёмкина он был, но по своему ряду изрядно прошагать мог. Да и брат его Валериан - немалый воитель оказался. Прелюбопытно сие: как в зеркале преломилось царствование Екатерины - братья Орловы, из коих один воитель, а другой не сумевший воплотить государственную свою потенцию свершитель, - и братья Зубовы такие же. И прочие братья Орловы и Зубовы, кои в тени совершенной остались...

Впрочем, я отвлёкся. Беседовали мы долго; хотя несколько нервничали оба, но затем как-то сошлись на том, что войскам отдых надобен всенепременно. Он, зная наверняка о докладах Вильсона в мой адрес, всяческим образом уклонялся от разговора обо всём, что могло сойтись на политику послевоенную; впрочем, это он напрасно делал, думая, ровно мальчишка, что так хитро уводит меня от темы, ему скользкой; я не собирался с сим честным и благородным, но недалёким умом о политике говорить. Я же, вполне видя и усмехаясь внутренне потугам его, как раз вёл к тому, что могло бы стать общей позициею нашей: что армии надо дать отдых, поправить её и пополнить. Что-то в роде второго Тарутина; точно так же, впрочем, как и в первом, не преминуя постоянно тревожить соперника нашего авангардными делами и казацкими набегами, дабы постоянно мысль ему внушать, что за нами инициатива военная, а за ним - новый посыл Лористона с предложением мира...

Да ведь есть и вящие самые основания армию остановить! По ведомостям строевым последним осталось у нас из без малого ста тысяч человек и 622 орудий главной армии, что из Тарутина вышли, лишь осталось 27 464 человека и 200 орудий, а с теми, кто вне строевых числится - едва 42 000. Да я с Бородина больше вывел, из Москвы больше ушло! А теперь мне с этими слезами вместо армии предлагают ещё и Европу отвоёвывать? Да что о главной армии говорить: сам Чичагов к Березине после всех сражений привёл армию в числе 32 000, а ныне докладывает мне, что к Вильне подошло 17 454 с всего 156 орудиями. У Витгенштейна потерь меньше - да он в непосредственном преследовании и не шёл, - но тоже из 42 тысяч менее 35 осталось со 177 орудий. Конечно же, большинство из отсталых да больных наших в строй вернутся, по гошпиталям отлежавшись, в отличие от Наполеоновых; да ведь надобно на то им и время дать!

На том и сошлись мы: я с удовлетворением, а Чичагов даже с облегчением - мол, заговорил старика, не дал ему вовлечь себя в речи противу политики императора. Вот теперь и скажет он слова нужные Александру; а тот ему поверит, как верит вообще. А князь Кутузов вовсе ни при чём тут...

О предписаниях различных писать уж не буду: велю преследовать противника далее, чтобы нигде до самого Немана не было ему остановки, да и далее тож: Чичагову чрез Новые Троки на местечко Гезну, где по удобности переправиться ему чрез Неман, Витгенштейну в направлении к Ковне и перейти Неман ниже сего города, а Платову. Идучи меж ними, брать быстрее Ковну.

А Катиньке письмо большое отправил, вечером сидючи в бывшем кабинете моём во дворце генерал-губернаторском, в коем когда-то ни вечера без ужина или бала не проходило, кои так её радовали!

"Вильно

Я вчерась писал к государю репорт на поле верст за двадцать от Вильны и не мог на морозе тебе написать ни строчки.

Я прошлую ночь не мог почти спать от удивления, в той же спальне, с теми же мебелями, которые были, как я отсюда выехал, и комнаты были вытоплены для Бонапарте, но он не смел остановиться, объехал город около стены и за городом переменил лошадей. Здесь в армии много верят приметам, -- шестому числу, в которое много славных происшествий было. Бородино -- 6-го, разбит неаполитанской король 6-го, разбит Бонапарте и корпус Неев истреблен 6-го, при Красном. Но что всего больше замечено в армии и в Смоленске, это то, что когда с большою церемониею вносили образ Смоленския богоматери в собор и поставили на место, тогда пет молебен, и при евангелии "и пребыстъ Мариам яко три месяца и три дни и возвратися в дом свой" -- множество народу ужаснулось; и сочли, что со дня выноса образа к армии и до дня возвращения столько протекло времени.

Теперь фарса французская: Бонапарте проехал около Вильны, тайно, под именем Коленкура. Тотчас молодой француз, бывший в Вильне, сказал: "На, notre Colin court".

Все в письмах называют меня Смоленским, но я еще ничего не получил. Видно, куриер ищет меня в Главной армии, а я оттуда уехал к армии Чичагова, но сие не надолго.

Дни три назад было дело, где крепко в ногу ранен Павел Гаврилович Бибиков. Сейчас получаю письмо твое от 17 ноября и от Логина Ивановича, которого очень, очень благодарю.

Как описать ту радость, которую оказали виленские жители...

Детям благословение.

Верный друг Михайла Г.-Кутузов".

С новым титлом и впрямь нехорошо вышло: извещаюсь я, что ещё 6 числа награждён я был титлом князя Смоленского, все о том знают, а я из третьих рук узнаю...

Более ничего интересного не было. Разве что много работал с докладной запискою об новом устройстве армии и тыла, да то дела скучные, обыкновенные...

13 декабря. Достопримечательно символический знак был невольно сделан ныне маршалом Мюратом: он вышел из Ковно с 1000 человек и расположился биваком на тех высотах, откуда Наполеон при вступлении в Poccию осматривал наш берег. Вольно то получилось или невольно, но стал сей бивак аллегорией всей войны - завершающейся, надеюсь: полгода назад стояли на этих высотах 440 тысяч солдат Наполеонова первого эшелона - и вот из них одна только тысяча вышла из пределов России! И вот смотрят они на безлюдную снежную пустыню, возможно, кляня тот день, когда вошли в пределы российские, где оставили средь пустынь и сёл ея столь много могил своих соотечественников!

Впрочем, берега Немана ныне не безлюдны, как в июне: казаки Платова преследуют неприятеля. По донесениям его, подошёл он к Ковну, где Мюрат оставил Нея с остатками арьергарда. Говорят, что довёл он сюда лишь 60 человек, но я в то не верю.

Шварценберг стал отступать из Слонима к Белостоку и Гродно. Ренье бежит от Ружан через Шершево к Волчину на Буге. Ещё несколько дней - и не будет ноги неприятеля на земле нашей!

Счастлив ли? Да, и превесьма! Гордыня - грех величайший; посему смиряю себя, как могу. Но сердце всё ж шепчет: такого никто ещё не делал в истории нашей. Разве что с подвигом Минина и Пожарского сравнимо сие! Потомство будет всегда вспоминать меня, сокрушившего Наполеона на земле русской, в самый миг величайшего торжества его!

Но смиряю себя, смиряю - ибо можно уподобиться сему баловню судьбы, отвернувшейся от него, когда гордыня его превозмогла её великодушие! Убеждаю себя, что хотя и окружён дымом, который называют славою; но к чему постороннему не сделаешься равнодушным? А ведь и на самом деле: я тогда только счастлив, когда спокойно думаю об своем семействе и молюсь за их Богу.

Да и что бы смог я один в войне сей? - солдату русскому слава! Вдругорядь показал он несокрушимость духа своего и мужества, пройдя чрез испытания немыслимые и выдержав их, не уронив себя николико, как и славу свою! Помощники мои по штабу много победе нашей содействовали. Даже и генералы почти все; не вина, но беда некоторых, что не те уроки они из доблести Суворовской извлекли, натиском и напуском лишь воевать научились, а завет его об умении воевать подзабыли. Но сколь на своём месте Платов оказался после Москвы! Сколь хорош всё-таки Милорадович в воодушевлении войск! Докторов с его спокойным мужеством и заботою о солдате! Да и Михайлу Богданыча невозможно не вспомнить, ибо его первоначальному стратегическому плану развёртывания войск на границе обязаны мы тем, что Наполеон пошёл туда, куда нам наивыгоднейше было! Ермолов хорош как начальник штаба; многое может свершить!

Да и главное сказать: что бы смог я без милостивой помощи Его, без Руки Его, над войском нашим простирающейся, меня Грешного, ведущей. И Богородица, что Россию призрит, явственно знаки благожелательства своего делу нашему являла, воодушевляя нас в вере в самые тяжкие минуты. Как плакали солдаты, как все мы плакали на молебствии пред сражением Бородинским, чувствуя всеми сердцами Её на нас благословение!

Об одном молю Бога нашего: попустил бы он Россию войну сию не во благо Англии, а во своё закончить! Чтобы не оставляя конечно преследования войск Наполеоновых, принудить его к миру, нам выгоднейшему, а ему - спасительному. Мы с ним за очно всегда понимали друг друга: не может он не видеть, на что подвигают его события нынешние. Впрочем, понимаю и то, что после всех отказов Александра от переговоров тяжко императору французскому вновь обращаться к нему с предложением таковым - так всё же надобно на сие решаться! Иначе полный крах его воспоследует - к вящему торжеству одной державы морской...

Вот и молю Бога, чтобы и Александра вразумил нашего, чтобы убедили его люди мыслящие в необходимости прекращения войны и поворота результатов ея на пользу Отечеству нашему, а не чужому!

В соответствии с замыслом общим и составил я план преследования войск французских далее - с оставлением главной силы нашей покамест в Вильне, чем прозрачный намёк наполеону дан будет о направлении действий его, нам - и ему - желательных.

После оставления неприятелем города Вильны и его отступления к Неману предполагаю я следующий план дальнейших операций.

Генерал от кавалерии Платов продолжает следовать за неприятелем к Ковне. Армия адмирала Чичагова пойдёт по дороге в Гезну, где переправляется через Неман в удобном месте, между тем отряжает сильные казачьи партии к Олите и Меречу, куда также назначен партизан подполковник Давыдов.

Корпус генерала Витгенштейна имеет в виду корпус маршала Макдональда и потому продолжает движение своё от Неменчина по правому берегу Вилии, в направлении к Ковне, где, переправясь ниже сего города, идёт в направлении к Гумбинену.

Сим движением неприятель, преследуемый Платовым к Ковне, буде захочет при сём городе держаться, отрезан будет движением Чичагова; равно и Макдональд, если не ускорит свое отступление, может быть разбит между Прегелем и Неманом.

Корпус Витгенштейна, хотя имеет своё назначение, зависит от адмирала Чичагова до того времени, пока Витгенштейн, будучи усилен отрядом генерал-лейтенанта Девиза, в состоянии будет отделить от себя такой же силы отряд на подкрепление Чичагова.

Отряды генерал-лейтенанта Эссена, генерал-майора Тучкова и полковника Кнорринга и 8 батальонов в команде генерал-лейтенанта Ратта, соединясь в один корпус, поручаются на время в команду генерала от кавалерии Тормасова. Сей корпус старается открыть сношение с корпусом генерал-лейтенанта Сакена и, оставаясь в связи с Главною армиею, действует обще с ним на князя Шварценберга, пока он не отступит в пределы Австрии, которых наши войски отнюдь переходить не должны.

Вот так. Кажется, движениями нашими выбрасываем мы неприятеля из пределов границ наших, а далее - как то политика покажет; но в состоянии они будут в любой момент продолжить движение своё в нужных направлениях; наипаче же - отрезая войско прусское в Курляндии от прусских пределов, что Наполеоном контролируются, мы же всеконечно входим в Восточную Пруссию, чем понуждаем генерала Йорка или сдаваться, или заключать с нами перемирие общее, настаивая далее пред королём Прусским на апробации оного - с переходом дальнейшим на общий мир с Пруссиею.

Если же корпус маршала Макдональда успеет отступить к нижней части Вислы, тогда Витгенштейн в видах вышеописанных остаётся обсервационным корпусом в окрестностях Алленштейна. Армия Чичагова направляется через Липск, Тыгочин, Цехановец, Венгров к Варшаве на соединение с корпусами генерал-лейтенанта Сакена, и ныне на время у генерала Тормасова находящегося.

Летучие отряды: графа Ожаровского идет к Белице; генерал- адъютанта Васильчикова к Мостам; и подполковника Давыдова через Олиту, Меречь к Гродне, где останавливается, дабы тем обеспечить квартиры Главной армии. Все помянутые летучие отряды относятся обо всём к адмиралу Чичагову, генералу Тормасову и главнокомандующему всеми армиями.

Главная армия располагается по квартирам между Вилькомиром и верхним Неманом на время, в течение которого присоединяются к ней как усталые люди, также и выздоровевшие, равно и 15 баталионов с князем Урусовым, на укомплектование сей армии назначенных.

Ну-ка, чего не предусмотрел?

Кажется, всё. Над войском французским нависаем мы по-прежнему, а в то же время от границ наших далеко не отходим.

Написал рапорт о плане сём Александру. Как-то примет?

Эх, как бы не Александр царём нашим был! Хотя б и Павел - тот уже бы... генералиссимус?.. Суворову за меньшее дал... Но уж мир с Наполеоном ради свободы рук в Азии всеконечно заключил бы!

Вновь прикладываю листы из журнала военных действия за дни сии. Ох, как надеяться хочется, что последние!

"Ноября 26-го. Адмирал Чичагов тремя рапортами доносит: Первым, от 23-го числа, что генерал-майор граф Орурк, преследуя неприятеля до местечка Молодечно, взял 6 пушек и 500 человек пленных, а в самом местечке еще два орудия.

Вторым, от 25-го числа, что авангард его под командою генерал-майора Чаплица столь сильно теснил неприятельской арьергард, что, схватя пикеты, уничтожил его совершенно при Сморгони и неприятель, ожидавший в сем местечке ариергард свой, с удивлением увидел приближение казаков и тотчас обратился в бегство, не успев даже истребить магазейна, которой достался в нашу пользу; в продолжение сего преследования неприятель потерял 25 пушек, взято в плен около 3000 человек.

Главная квартира в местечке Молодечно.

Ноября 27-го. Третьим, от 25-го числа, в дополнение прежнего своего рапорта, что неприятель, будучи преследуем отрядов генерал-майора графа Орурка от местечка Молодечно до местечка Белицы, потерял 9 пушек и более 1000 человек пленных, большое число зарядных ящиков и других тягостей. От наступивших морозов и неимения продовольствия число умирающих по дороге чувствительно умножается, между коими замечено много наполеоновой гвардии.

Генерал-адъютант граф Ожаровский рапортует от 25-го числа, что он того же дня прибыл в местечко Воложин, откуда следовать будет параллельно 1-й армии, стараясь обеспечить левой фланг оной и разведывать о движении корпуса князя Шварценберга.

Адмирал Чичагов доносит от 26-го числа, что авангард под командою генерал-майора Чаплица, продолжая преследование неприятеля, не имевшего уже ариергарда и бежавшего в крайнем расстройстве, сильным натиском принудил его бросить 61 пушку и взял в плен генерал-адъютанта начальника главного штаба полковника Росиньоль и адъютанта маршала Даву -- де Кастри, а нижних чинов до 2000 человек.

Вся дорога от Сморгони до Ошмян так завалена ящиками, пушками, обозами, трупами погибших и лошадьми, что с трудом проехать возможно.

Негодование в войсках Наполеона до того увеличилось, что единогласно лично его укоряют, называя виновником всех бедствий, ими ныне претерпеваемых.

Главная квартира в местечке Сморгони.

Ноября 28-10. Полковник Кнорринг доносит от 26-го числа, что он отправил несколько эскадронов в местечко Узду для наблюдения неприятельских движений со стороны Новосверженя и Столбцов.

Генерал граф Витгенштейн рапортом от 27-го числа доносит, что он с вверенным ему корпусом, следуя вправо параллельно армии адмирала Чичагова, находится в Неставишках, авангард его в Свиранке, а кавалерия под командою генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова и генерал-майора Бороздина в Неменчине.

Партизан гвардии полковник Сеславин донес от 27-го числа, что он настиг неприятельскую кавалерию, атаковал ее мгновенно и, опрокинув, на плечах ворвался в город Вильну. В сей атаке отбито 6 пушек и один орел. После чего, присоединясь к отряду генерал-майора Ланского, покушались занять Вильну, но, будучи слишком слабы против засевшей в домах неприятельской пехоты, принуждены были выжидать прибытия авангарда армии адмирала Чичагова.

Адмирал Чичагов доносит от 28-го числа, что генерал-майор Чаплиц, невзирая на все затруднении и пользуясь расстройством бегущего, неприятеля, продолжал преследование до самого города Вильны и взял на сем переходе 31 пушку. По приближении к городу отрядами авангарда, с одной стороны под командою генерал-майора графа Орурка, а с другой генерал-майора Ласкина, занят форштат и пикеты поставлены под самым городом..

Главная квартира в городе Ошмянах.

Ноября 29-го. Генерал-майор Игнатьев рапортует от 24-го числа, что он из Бобруйской крепости отрядил 8 баталионов в город Минск.

Адмирал Чичагов донес, что генерал-майор Чаплиц с авангардом 28-го числа занял город Вильну и что неприятель, бежав из оного, оставил много пушек и большие магазейны; но за скоростию о подробностях уведомить не может.

Главная квартира в городе Вильне.

Ноября 30-г о. Генерал граф Витгенштейн от 28-го числа доносит, что посланные от него по разным трактам с кавалерийскими отрядами генерал-адъютант Голенищев-Кутузов в преследовании баварских войск взял в плен 126 штаб- и обер-офицеров и 2024 человека рядовых; в том числе целый баталион, окружен будучи, благоразумными распоряжениями подполковника Теттенборна без сопротивления принужден был положить ружье. Вся реквизиция, собранная неприятелем, забрана и тем пресечены ему способы к продовольствию войск его и что отряд подполковника Теттенборна 27-го числа вошел в форштат города Вильны, хотя неприятель находился еще в самом городе. А генерал-майор Бороздин с отрядом в Неменчине отбил у неприятеля довольное число обозов и несколько пленных.

Генерал граф Платов рапортом от 29-го числа донес, что он, следуя мимо города Вильны прямо на Ковенскую дорогу, 28-го числа нашел неприятеля в пяти верстах от города, тянувшегося колоннами чрез Погулянку, и что, пропустя первую колонну, с которою генерал-адъютант граф Орлов-Денисов имел уже перестрелку, приказал немедленно генерал-майору Рахманову и графу Орлову-Денисову с правого нашего фланга, генерал-майору Дехтереву с Ольвиопольским гусарским и двумя драгунскими полками с центра, а генерал-майорам Иловайскому 5-му и Кутейникову 2-му и Атаманскому полку под командою князя Касаткина-Ростовского с левого, стремительно ударить, чем колонна разорвана была на двое и совершенно истреблена. В плен взят один генерал Серан, до 30 штаб- и обер-офицеров и более 1000 человек нижних чинов, два знамя и два эстандарта. После чего неприятель был тесним и поражаем артиллериею под командою полковника князя Кудашева до самой Понарской горы, не доходя коей охвачена была еще колонна и вся почти поколота и порублена; а при самой горе отбито 28 пушек и столько же зарядных ящиков; весь обоз, состоявший во множестве экипажей, достался в руки победителей.

Главная квартира фельдмаршала в городе Вильно.

Партизан полковник Сеславин 23-го числа в сумерки ворвался в город Ошмяны, где неприятель, состоявший из 9-ти баталионов пехоты и 1000 человек конницы, располагался было на ночлег и пехота становила ружья в козлы, как Ахтырские гусары врубились со всех сторон; весь караул у коменданта был изрублен, сам же он, пользуясь темнотою, скрылся; в то самое время брантскугелями зажжен был магазейн. Неприятель в страхе и смятении бросился из города к устроенной за оным пехоте, преследуем будучи кавалериею, поспешно отступал к Таборишкам. Жители сего города единогласно утверждают, что Наполеон в сие время сам находился; но предуведомлен будучи ему приверженными, переодевшись, ускакал к Вильне.

Неприятель в продолжении 5-ти дней, считая с 26 ноября по 1-е число декабря, потерял пленными: одного генерала, 156 штаб- и обер-офицеров и 9574 человека нижних чинов, кроме больных и раненых, которых весьма большое число в деревнях, по дороге лежащих, 168 пушек, два знамя, два эстандарта и один орел".

Подписал я и два обращения к жителям Белорусских и литовских губерний о сдаче имущества, оставленного французами, равномерно как и выдаче дезертиров Наполеоновской армии. А чтобы не вздумали с последними сими неких злодейств противу войск наших совершать, пригрозил, что после сего всякий обыватель, которой скроет и не представит к начальству неприятельского пленного или дезертира, как ослушник и не исполнитель сего моего повеления, будет наказан по полевому уголовному уложению.

А всё же подъём какой-то духа испытываю! Награждение титлом историческим князя Смоленского, хотя и приятно, но ей-же-ей! - не идёт в сравнение с тем, что испытываю я в глубине сердца своего!

14 декабря. Платов подошёл к Ковно. Здесь его встретил всё тот же бесстрашный Ней огнём из 20-ти орудий. Под командою у него, по данным неверным, но походим на правду, всего 1500 человек. Платов - молодец! - не стал зря класть людей, тем более с его-то слабою артиллерие; он попросту послал казаков но льду через Неман выше и ниже Ковно. Ней посчтиал себя опасным быть отрезанну - как то много раз с ним случалось уже; потому выдвинулся из Ковно, но на марше был настигнут и окружён казаками. Ней хотел пробиться штыками, но солдаты и ему уже не повиновались и рассыпались; прпчём часть перебита, часть полонена, остаток в трудно определимом числе спасся бегством. Ней опять ускользнул - это чудо какое-то! Мне уже хочется взять его в плен только для того, чтобы бесконечно наслаждаться обсуждением с ним стратегии военной!

По донесениям, сей последний бой в нынешней кампании протекал так.

Командуя арьергардом, Ней сам явился в Ковно только с небольшой горстью солдат. Здесь он увидел картину мало отрадную: несколько тысяч солдат было на площади и на прилегавших улицах; но они лежали замёрзшими перед винными магазинами, которые пред тем разгромили.

Когда подступили к городу казаки, следствием стала новая паника, бегство и скопление на неманском мосту солдат, совершенно уже деморализованных. И тут Ней снова совершил, казалось, невозможное! Он отыскал или собрал в этом сброде то, что ещё могло сопртивляться, как-то убедил солдат снова взяться за оружие и организовал из них позицию.

Поставив на Алексотенских высотах орудия, он с остатком арьергарда стал отстаивать оные позиции.

Несмотря на всё воодушевление, кое смог внушить маршал солдатам своим, они плохо слушали своего командира; часть из них бросилась бежать при первых пушечных выстрелах конной батареи казаков. Тогда Ней, выхватив ружьё у одного из бежавших, повёл сам их в атаку, и казаки отступили.

Платов, не желая жертвовать людей, послал два отряда казаков в обход французской позиции. Ней таким ходом событий был принуждён оставить Алексотен. С ничтожною частью тех, кто ещё сохранил строй, он стал по льду переходить Неман на другую сторону; думаю, вспоминал он при том Днепр около Красного...

Но солдаты передовой колонны, уже взобравшиеся на подъём, обнаружили тут разворачивавшихся в лаву казаков, отчего развернулись и с криком бросились бежать назад. Таким образом путь отступления оказался неожиданно отрезанным, и панический страх охватил солдат, считавших себя уже в безопасности.

Произошёл сильный беспорядок, но и в нём ней, не утративший мужества и упорства, не потерялся, сохранил твёрдость и, собрав уже просто жалчайшие остатки в подобие кареи, бился, пока была возможность, до ночи. С наступлением же ночи он, пользуясь темнотой, с оставшимися солдатами пробрался вдоль берега Немана и укрылся в лесу. Это было бегство катастрофическое, в коем множество солдат потерялось, много замёрзло. В Вильковишки, где находился Мюрат, Ней явился почти в единственном числе. Но опять ускользнул! Поразительно, насколько благоволит ему Фортуна!

Теперь французы бегут частью к Тильзиту, частью к Вильковишкам. Можно сказать, что они уже за пределами русского государства! Жду подтверждения от Платова, что взял он Ковно, и тогда можно будет сказать, что и цель кампании -- изгнание врага из России - достигнута!

Платову указал я следовать за неприятелем до самой Вислы. В подкрепление назначено ему часть регулярной кавалерии с пехотою, которые, перейдя Неман, не очень удаляются от армии Чичдгова (коий днесь из Вильны уехал к войскам своим) и корпуса Витгенштейна, которые впредь до повеления моего оставил я покуда на правом берегу Немана.

Жестоко предостерёг атамана и с казаками от каких бы то ни было бесчинств и грабительств, а то знаем мы, как оно казачки наши умеют! Чтобы по вступлении в край прусский именно под опасением строжайшего взыскания, всем в команде его находящимся казакам отнюдь не грабить и вообще никаких не причинять обид.

Армия Чичагова расположилась по квартирам в окрестностях Прен. Главная армия -- между Вилькомиром и Воложином. Авангард Васильчикова направлен к Белостоку.

Написал в этом осоновании рапорт царю о том, что остановил войски наши, давши несклько соображений, почему это необходимо.

"N 652 Вильно

Хотя из генеральной диспозиции моей ваше императорское величество высочайше усмотреть изволите, что я хотел преследовать неприятеля за Неман армиями адмирала Чичагова и корпусом графа Витгенштейна, но сколь ни полезно бы было теснить его таким образом, как он теснен был до сего времени, однакож в исполнении сего встречаю я затруднении.

Главная армия, быв в беспрестанном движении от Москвы до здешних мест на пространстве почти 1000 верст, несколько расстроилась. Число ее приметно уменьшилось и люди, делая форсированные марши и находясь почти день и ночь то в авангарде, то в беспрестанном движении для преследования бегущего неприятеля, в очевидное пришли изнурение; многие из них отстали и только во время отдохновения армии догнать могут.

Во уважение сих обстоятельств, дабы войски вашего императорского величества привесть в желаемое состояние и с лучшими успехами действовать на неприятеля, я положил дать здесь отдых Главной армии на несколько дней, что однакож может продолжиться до двух недель.

Армия адмирала Чичагова и корпус графа Витгенштейна, хотя также должны были выступить 1-го числа, но как и у них от форсированных маршей и ежедневного движения отстало много людей, а при том и запасы не подоспели еще к ним, то и по сей необходимости приказал им выступить 3-го числа. Вследствие сей перемены Главная армия остается здесь на некоторое время.

Армия адмирала Чичагова и корпус графа Витгенштейна идут к Неману и остановятся на правом берегу сей реки. (Установление сие сделано потому, что не имеем еще подлинных сведений о движении Макдональда. Граф Платов со всеми казачьими`полками, одним гусарским и 2-мя драгунскими полками из армии адмирала Чичагова, равно и авангард графа Витгенштейна и Чичагова преследуют неприятеля по его следам и должны продолжать свое движение до самой Вислы.

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Надеюсь убедить.

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ. Сия надежда не оправдалась: противустояние наше до того обострилось, что в тот же день Александр, не видя рапорта моего, но как бы отвечая на него же (хотя отвечал на предыдущий), потребовал безусловного преследования Наполеона:

"С.-Петербург

Князь Михайло Ларионович! Получив сегодня донесение ваше от 25 ноября N 599, поспешаю ответствовать на оное, не теряя времени.

Поверхность наша над неприятелем, расстроенным и утомленным, приобретенная помощию всевышнего и искусными распоряжениями вашими, и вообще положение дел нынешних требуют всех усилий к достижению главной цели, несмотря ни на какие препятствия. Никогда не было столь дорого время для нас, как. при теперешних обстоятельствах, и потому ничто не позволяет останавливаться войскам нашим, преследующим неприятеля, ни на самое короткое время в Вильне.

Я, уважая причины, в донесении вашем помещенные, нахожу полезным остановить в Вильне единственно небольшую часть войск, более других расстроенную, которая бы собрала отставших и выздоровевших людей, равно и баталионы генерал-майора князя Урусова; а прочим всем войскам как большой армии, так и армии адмирала Чичагова и корпуса графа Витгенштейна следовать беспрерывно за неприятелем, взяв такое направление, чтобы не только внутри, но и вне границ наших иметь ту же цель, отрезывать ему сообщение и соединение с новыми подкреплениями его.

Правила, принятые вами в рассуждении границ австрийских, я апробую; по предмету же расположения нашего в Пруссии вы получите вслед за сим подробное от меня изъяснение. Пребываю вам всегда благосклонный

Александр".

Нет слов, кроме мужицких!

Отписал ещё несколько рапортов царю.

О захвате трофеев и пленных в Вильне:

"N 647 Вильно

Вашему императорскому величеству щастие имею всеподданнейше донесть, что по занятии города Вильны я употребляю все средствы для приведения всего в устройство и известность. Краткость времени не позволяет мне при сем представить вашему императорскому величеству общую ведомость, ибо как всякого рода запасов, также и пленных такое множество, что должно употребить некоторое время для узнания настоящего числа. Впрочем, пока я здесь нахожусь, комендант главной квартиры Ставраков обще с генерал-майором Безродным собрали в городе в разных магазейнах ржи 14 тыс. четвертей, сухарей и муки 5 тыс. четвертей, весьма значущие запасы мундиров, ружей, сум, седел, шинелей, киверов и прочих коммиссариатских вещей.

Пленных же 7 генералов: Вивье, Гуссейт, Норман, Гюлиом, Лефевр, Ивановский и Зайончек, 108 штаб-офицеров, 224 обер-офицера, 9517 нижних чинов и 5139 больных, в госпиталях находящихся.

Сверх сего в окрестностях города собирается множество пленных, также и некоторые магазейны еще не успели освидетельствовать. Коль скоро все сие будет приведено в известность, то я буду иметь щастие довести до сведения вашего императорского величества".

Следующий - о разгроме войск неприятельских при выходе из Вильны.

Ещё один - по поводу действий наших противу австрияков Шварценберга.

Ещё - рутина штабная.

Кажется, где-то остались ещё французы на нашей территории, не считая Макдональдовых, из большой из армии бывшей. Собираю сведения о том.

Но уже можно сказать: из 380 тысяч главных сил французской армии (не считая Макдональда и австрийцев), и затем вместе с прибывшими к ней подкреплениями возвратились обратно за границу с оружием в руках только 1000 (400 солдат старой гвардии и 600 гвардейской кавалерии) с девятью орудиями. С девятью! И около 20 тысяч безоружных.

Это разгром, коего не было в истории новейшей! А они ещё сравнивают меня с Суворовым! Видит Бог, люблю я покойного Александра Васильевича и уважаю, но помилуй Бог! как он говорил - он не спасал Отечества нашего!

Впрочем, умолкаю. Не стоит тешить гордыню свою хотя и в журнале сём тайном...

15 декабря. Ну, вот и свершилось. Последние остатки уже не вооружённых французов всю ночь мелкими группами и поодиночке переходили через Неман. Казаки уже не отлавливали сих: брезговали. Вместо того Платов утром въехал в Ковно, где далее отслужил благодарственный молебен на городской площади.

Итак, война окончена! Война окончена за полным истреблением неприятеля!

Макдональда можно не считать: он практически окружён в Курляндии, и всё стремление его ныне - уклониться от Витгенштейна и утечь в Пруссию. Для того послал я Витгенштейна к Россиенам, дабы тот отрезал ему отступление.

По последним известиям, князь Шварценберг отступает соединённо с саксонскими войсками частию к Гродно и частию к Белостоку, отправив обозы и казну в Тыгочин. За ним послал Тормасова, дабы не оставил идти за ними по следам.

А Великой армии Наполеона больше нет! Я уничтожил её! Я, Боже мой, я! Возмог! Через препоны немыслимые. Чрез интриги и клеветы продравшись - я возмог! Противу всех почти, противу главнейших генералов своих, противу и царя! - возмог! Отставленный от всего ещё в июне, получивший армию деморализованную почти в августе, потерявший почти половину её в генеральном сражении, оставивший Москву! - возмог! Настоявший на передышке в Тарутине, всеми силами удерживавший Наполеона в Москве, а генералов своих от наступления на него, хулами сопровождаемый оставивший Малоярославец - возмог!

Господи Боже, сколь же милостив ты и славен! Не мог я возмочь всего того без Тебя, в неизречённой милости Твоей к России направлявшего руку мою! Не мне, не мне, но Имени Твоему обязана Россия своим спасением!

Плакал я сего дни и молился. Молился, а слёзы текли по щекам.

Мы победили! Каждый из нас, вплоть до воинов самых - есть спаситель Отечества! И я среди них первый! И думая о себе, как посторонний о постороннем, твёрдо понимаю: останется имя моё в потомстве.

Но отчего-то нет во мне ныне ни радости, ни тем паче гордости. Точнее, кто-то внутри меня испытывает сие - а я как-то опустошённо и едва не холодно наблюдаю за ним. Словно знаю я: тот князь Голенищев-Кутузов-Смоленский имеет все законные поводы для гордости - ибо возмог невозможное! С жалкой по сравнению с полчищами неприятельскими кучкою солдат не просто возмог победить врага, но и сделал это с неоспоримым результатом - а именно: полным уничтожением тех полчищ. И почти только за счёт стратегии своей, проводимой вопреки самым первым генералам российским, преодолевая сопротивление не врага лишь одного, но и их, и собственного же начальника штаба! Где были бы мы все, где была бы Россия, уступи я им и дай ещё одно сражение после Бородина? Не было бы России, корчилась бы она в муках позорного мира после бесславного поражения!

Всё так. Но у меня вместо радости и гордости - лишь опустошение. И странное такое чувство, будто свершил я дело своей жизни важнейшее. Наиглавнейшее. И... всё. И ничего впереди...

А ведь это не так! Мне ещё за мир побороться надобно! И не с кем-нибудь! - с самим царём русским... английским... И ежели выборю я мир, о котором думано так много - сколь много дел важнейших ещё свершить надобно будет! Армию переустроить, магазейны собрать, дипломатию нужно направить. Ах, отчего я не Потёмкин при Екатерине! Не в том, конечно, смысле, с какого он начинал - а в том, когда всесилен он был в государствоустроении, в политиках внешних и внутренних. Не так ещё и стар я; а ежели внутрь заглянуть - так и вовсе молод. Вся драма возраста в том состоит, что однажды ты вдруг видишь, что душа перестаёт стариться! Остаётся она в тех годах, кои Богом ли ей назначены, натурою ли - не знаю. Я вот себя по-прежнему не более как на 29 лет чувствую... внутри. А снаружи - тело, уже несколько дряхлое, болезненное, подводящее. Вот второго дни ночью с Маняшкою на радостях вновь... радовался. А наутро поясница опять заныла. Да глаз раненый то и дело то давит, то слезится, то обще одно с другим. Особенно когда ночью за бумагами засидишься.

И всё ж не столь стар я ещё, чтобы должность государственную не осилить! И содеял я в смысле воинском никак не менее Светлейшего. Он Новороссию для России приобрёл; я же - саму Россию спас. А матушка умела за заслуги награждать - и не орденами лишь да именьями, но - постами важными, где принесть мог человек пользу вящую Отечеству своему! И я бы принёс.

Но не стать мне фаворитом у государя нынешнего: слишком разные мы. Да, царедворец я, и в свете я обращаться умею, и в обществе блистать - всё так! Но видит Бог! - никогда я по-настоящему не согнул спины, никогда не предал своего кого, никогда не выгадывал себе имения низостями. Да, знаю, что многие, особливо молодые, - да что говорить, вон и кадеты корпуса моего обструкцию мне устроить пытались! - обвиняли меня в угодничестве перед Платоном Зубовым. Но обстоятельства мои таковы были, что приходилось искать милостей при дворе: до 50 лет прожив средь битв и при службе, не снискал я себе ни имения, ни полушки лишней. А Катинька, как все Бибиковы, отказывать себе не умеет, а уж как не любит! И оказался я, генерал заслуженный, к закату жизни своей нищим почти! Не захочешь, а обратишься к фавориту ради слова его перед матушкой императрицею! Так ведь и то сказать, что и обратившись, обрёл я в Платоне душу вовсе не подлую, а весьма и весьма достойную свершений великих. Это уж Матушка, капризная и эгоистичная по старости своей, разбаловала мальчишку, разукрасила его, словно куклу любимую - а сам он вполне душевно здоров был и с достоинством. А сколь интересны ему были рассказы мои! Жаль искренне, что и в самом деле скоро уж действительно разбаловался он; но не моя лесть ему тому причиною, кою я и не расточал ему сверх того, что любой правитель за должное почитает, - а лесть всех прочих. Я ли разве его, "Платона сего" достойнее древнего Платона назвал? Нет, нынешние хулители мои то сделали, кои затем самыми горячими врагами Платона стали, - чтобы лишь от себя презрение отвлечь...

А ныне кто фавориты у царя? Подлец Аракчеев. Высокомерный неумеха Чичагов. Все эти петухи безголовые Долгорукие и ему подобные. А Чарторыйский! Польский предатель во главе всех дел внешних империи Российской, но - личный фаворит царя русского! А Сперанский!

Да нет, никак мне в сонме величайших сих не оказаться. Хотя б и хотел я - эти павианы будут всеми силами изгонять из стаи своей того, коего истинные услуги Отечеству лишь посвящены и им одним поверяются!

А мог бы я дело не меньшее Светлейшего свершить! Он присоединил Новороссию; я бы потщился Царьград в лоно империи привесть, дабы Крест православный вновь над Святою Софиею воссиял!

Впрочем, досужее это всё... Просто вот сижу в непонятной печали своей, в день самой победы нашей, посредь войска ликующего и города, в коем по улицам ещё тысячи трупов врага повергнутого лежат, - и размышляю о том, что, как сердце чует, несбыточным останется.

Оттого и нет торжества на душе моей. Да, спасена Россия. Но не для того ли, чтобы жертвою закланною стать на алтаре торжества Британского?

им воспользоваться!

Генерал-фельдмаршал главнокомандующий армией

князь Кутузов".

Не знаю, даст ли плоды обращение сие; но в разумении возможных далее неистовств шляхты польской, вновь закономерно лишившейся своего начальствования в бывших областях польских, полагаю за верное заранее призвать их к лояльности России. Чтобы далее, ежели что сотворят они противу России, меры карательные законными в их глазах были.

Хорошо также, что Макдональд, по сведениям верным, отходит к Тильзиту, а не сюда.

Я выздоравливаю; осталось несколько кашля, который по утрам беспокоит.

10 декабря. Рад безмерно: Вильна наша! Цель войны - изгнание неприятеля из пределов Российских - достигнута!

Так или иначе, отписал я весьма горячее поздравление ему с взятием Вильны:

"Милостивой государь мой Павел Васильевич!

Лестно всякому иметь такого сотрудника и такого товарища, какого я имею в вас.

князь Михайла Г.-Кутузов".

Морозы, которые как раз после Березины достигали 27 градусов, окончательно сломили дух армии неприятельской.

Замерзали на ходу, засыпали навеки у костров и устилали своими трупами дорогу.

"N 1009

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Вчерась взяты в плен: дивизионный генерал Зайончек, дивизионный генерал Лебрен, бригадный генерал Гийом.

Обнял я его и облобызал трижды под "Ура" громовое и крики ажитационные высыпавшей на площадь публики.

"Вильно

Как описать ту радость, которую оказали виленские жители...

Детям благословение.

Верный друг Михайла Г.-Кутузов".

Ну-ка, чего не предусмотрел?

Написал рапорт о плане сём Александру. Как-то примет?

Вновь прикладываю листы из журнала военных действия за дни сии. Ох, как надеяться хочется, что последние!

Главная квартира в местечке Молодечно.

Главная квартира в местечке Сморгони.

Главная квартира в городе Ошмянах.

Главная квартира в городе Вильне.

Главная квартира фельдмаршала в городе Вильно.

По донесениям, сей последний бой в нынешней кампании протекал так.

Поставив на Алексотенских высотах орудия, он с остатком арьергарда стал отстаивать оные позиции.

"N 652 Вильно

Фельдмаршал князь Г.-Кутузов".

Надеюсь убедить.

"С.-Петербург

Александр".

Нет слов, кроме мужицких!

Отписал ещё несколько рапортов царю.

О захвате трофеев и пленных в Вильне:

"N 647 Вильно

Следующий - о разгроме войск неприятельских при выходе из Вильны.

Ещё один - по поводу действий наших противу австрияков Шварценберга.

Ещё - рутина штабная.

Впрочем, умолкаю. Не стоит тешить гордыню свою хотя и в журнале сём тайном...

Итак, война окончена! Война окончена за полным истреблением неприятеля!

Плакал я сего дни и молился. Молился, а слёзы текли по щекам.

Так в документе. В действительности генерал Сансон был помощником Бертье и начальником топографического депо французского Генерального штаба. Во время войны исполнял обязанности начальника штаба 4-го корпуса под командованием Евгения Богарнэ -- вице-короля итальянского.

В газете--"163 пушки".

Комментарии: 6, последний от 21/11/2022. © Copyright Пересвет Александр Анатольевич (apereswet@mail.ru) Размещен: 13/01/2013, изменен: 13/01/2013. 1855k. Статистика. Монография: Мемуары Скачать FB2		Оценка: *4.535** Ваша оценка:

Пересвет Александр Анатольевич : другие произведения.

Тайный дневник фельдмаршала Кутузова