Эту книгу (хотя не совсем эту, у нее и название было другое - "Ирина Понаровская. Биография") я написала в 1997 году. Тогда же ее выпустило в свет издательство "Захаров". А в 2007 году я доработала текст (частично переписала и дополнила).
Моя героиня - самая неформатная певица нашей страны (слово "неформатная", по-моему, означает нестроевая, то есть не вписываемая в армию середняков-стандартников). Она всю профессиональную жизнь на отшибе, особняком. Особенно, когда процветают дилетанты. Никогда не умела выгодно дружить, ублажать и лицемерить. Она живет по таким принципам, которые были уместны разве что в среде декабристов (и их жен), насколько мы это знаем по школьной программе. И вон как те пострадали.
С этой женщиной мечтали переспать едва ли не все мужчины страны (и сейчас мечтают), но мало кто из них стремился помочь ее карьере. Наверное, дело в ее собственном отношении к этому. Если речь о любимом человеке, то такому она сама готова была служить. А если речь о расчете, то она не шла на подобные сделки, чтобы не чувствовать себя: а) униженной и б) зависимой.
В минуты отчаяния она говорит, что такая как есть она здесь (на Родине) не уместна. Поэтому я выбрала героиней именно ее. Была мысль сделать двойной портрет, провести параллели: Пугачева и Понаровская. Но о Пугачевой и так много написано, и все понятно. Тридцать лет назад наша страна потянулась за ее дудочкой. И до сих пор расхлебывает: по-моему, не без ее влияния и потакания на нашей эстраде поет то, что поет. Ирина Понаровская - это скорее обобщенный образ людей, по которым тоскуешь, сидя в чрезмерной простоте, даже в упрощенности, как в нищете. В стране, где певицей номер один делают Пугачеву, а остальных задвигают в бэк-вокалистки, нет места этике и эстетике Понаровской. Я не люблю разговоров о том, что она родилась не там и не тогда. Родилась - значит, понадобилась. Рано или поздно это сработает: не современники, так потомки поймут предназначение. А пока я считаю, что Ирина Понаровская - это высокая планка для нашего общества, которое любит цитировать: мол, красота спасет мир. Не так. Красотою спасется мир. То есть не она а ля Брюс Уиллис должна вытаскивать мир из пропасти, а мир должен сделать над собой усилие, чтобы красотой себя доработать.
Самый объективный взгляд на человека - это взгляд влюбленного. Если вам кажется, что этот взгляд обманчив, так как спустя время вы открываете в человеке не слишком-то приятные черты, это не значит, что поплохел он, просто потускнела, а то и выдохлась ваша любовь. Влюбленный открывает в человеке то хорошее, что в каждом есть. А плохое и открывать незачем - пусть задохнется в безвестности.
Кто такая Дама? В словаре русского языка С.И. Ожегова есть три вида: 1. Женщина из интеллигентских, обычно обеспеченных городских кругов (устар.). Например: Дама сердца (возлюбленная; шутл.). Классная дама (надзирательница в женском учебном заведении до революции). 2. Женщина, танцующая в паре с кавалером. 3. Игральная карта с изображением женщины.
Все подходит. На первый взгляд, она дама червовая: сердечная фигура. Но в незаурядную женщину вплетены и другие сущности: бубновая - фигура умная, крестовая - фигура находчивая, пиковая - фигура трагическая.
Часть первая
Прилежная ученица
"Чем бы ты ни было безымянное "там",
лишь бы мое "я" не покинуло меня, будь чем
угодно, лишь бы оно перешло со мною в тот
мир... Все внешнее - только тонкий слой
краски на человеке... Я сам свое небо, сам
свой ад..." ( Шиллер. "Разбойники").
Женщина, которая права
Она дотерпела. В 1986 году певица говорила: "Я завтра, а они еще сегодня", - под "они" подразумевая непонимающих ее. В 94-ом со свойственной ей проницательностью сказала: чувствую, наступает мое время. И через три года на нее накинулись с таким жадным любопытством, какого она никогда прежде не видела. Будто жизнь, наконец, востребовала ее героиню. Она стала знаком качества тех, кого выделило и множит пространство.
Наконец-то Ирина Понаровская совпала с настоящим. Вся ее жизнь - это существование перед зеркалом. Иногда отражение радовало. Но и тогда не было точного попадания в ту фантазию, которая однажды ее заворожила. Может быть, она с ней родилась. И вот теперь зеркало выдало образ, который всегда был ей приятен. Зеркало нашло свою звезду.
И 16 апреля 1997 года на столичной площадке перед концертным залом "Россия" люди увековечили символ времени, а не просто уложили плиту под ноги прохожим.
Конечно, прежде случился скандал. Как можно было выбрать именно эту особу первой среди действующих фаворитов эстрады: народных, легендарных и прочих? На президента национальной премии "Овация" обрушилась волна гнева обойденных. И он попятился.
Уже прошла пресс-конференция, уже журналисты оповещали народ о предстоящем заложении "звезды", биографию Понаровской растаскивали на кусочки газеты, журналы, телевидение, а Ирина сидела перед теми, кто затеял шум со "звездой", и слушала позорный лепет: мол, придется подождать недельки две-три, потом-то плиту с ее именем непременно заложат, а пока Совет "Овации" предлагает другие кандидатуры для первоочередного почитания. В самом деле: кто такая Понаровская?! Ни звания, ни других заслуг перед Отечеством. Одно имя. На Площади увековечены мэтры: Утесов, Козин, Шульженко, Бернес, Юрьева, Высоцкий, Цой... А ее достижения? 25 лет на сцене?
Она заставила себя не заплакать и сказала: я сейчас попаду в реанимацию, и все ваши (мои!) концерты полетят к черту, и вы вместе с ними, и я расскажу всем, почему так произошло. Собеседники попятились вторично. Они ждали смирения от терпеливой женщины. Но больше всего на свете ее страшит позор. И там, где речь идет о чести и достоинстве, она непреклонна из последних сил. Отложить церемонию на Площади звезд - это затоптать ее имя.
Не она тянула из "Овации" символическую плиту. Сами вызвались. Ее двадцатипятилетие на эстраде правильнее было бы праздновать год назад. 6 ноября 1971 года она впервые вышла на сцену. Но в 96-ом желающие помочь с сольными концертами только определились. И раньше будущей весны выступить не удалось. Так сложилось, что "Овация" тоже воспряла после долгого затишья и решила возобновить церемонию заложения плит на Площади звезд. Понаровская показалась достойной кандидатурой. Кто ж знал, что некоторые ее коллеги сочтут это оскорблением для себя. Она всегда готова была уступить последнее, самое почетное, место в сборных концертах. Уступила бы очередь и в этот раз. Только без публичного унижения. Ведь ее уже поздравляют!
Сердце выдержало тот разговор. А голосовые связки нет. К тому же накануне первого концерта предательски разваливались декорации. Огромные атланты отказывались подчиняться и норовили переломиться, вместо того, чтобы величественно восстать из руин по мановению рук певицы. Гиганты символизировали мужчин ее жизни, которые якобы поддерживали Ирину, пока не оказывалось, что держатся за нее. Декорации, сами того не подозревая, отразили правду жизни. И будто последняя струна единственного ее инструмента лопнула. После первого концерта у Ирины пропал голос. Ей вкололи лошадиную дозу лекарств, но связки не отреагировали. Они были, как рваные куски мяса - следы побоища.
Перед последним шоу закладывали "звезду". Играл духовой оркестр, рассыпался фейерверк, шампанское омывало плиту с ее именем, героиня обходила поклонников, ее губы шептали "спасибо" и посылали воздушные поцелуи, глаза плакали, спина держала осанку.
3 июля 2006 года Площадь звезд перед гостиницей "Россия" ликвидировали строители. Устаревший отель московские власти решили заменить чем-то более современным. И рабочие выкорчевали из мостовой плиты, чтобы перевезти их на хранение с возможным перезаложением в другом месте. Свидетелями стали случайные прохожие, просившие подарить им именные "звезды" на память.
На концерте голос Ирины звучал с надрывом, будто держался на ниточке. Это привносило драматизм в происходящее и соответствовало биографии. Три вечера в "России" она несла на себе и ломких атлантов, и более мелкие скульптуры, и живых участников ее триумфа. Она все и всех прикрыла собой, как ей это свойственно. Шоу жизни под девизом: не дождетесь! Хотя называлась программа "Женщина всегда права". Это соло она репетировала девять лет. Так давно не было ее концертов в "России".
А потом выступала в Санкт-Петербурге, где подлеченным голосом отчитывалась перед родным городом. И зал долго не отпускал свою "аккуратную девочку из музыкальной семьи" (характеристика из стихотворения, прочитанного Борисом Моисеевым за кадром в качестве вступительного слова к концерту).
В 5 лет она подступала к роялю переворачивать ноты родителям. В 15 напевала мелодии из французских фильмов "Шербурские зонтики" и "Девушки из Рошфора". В 25 солировала в джаз-оркестре Олега Лундстрема. В 35 показывала свое первое шоу в концертном зале "Россия". В 45 ей предложили спеть на Бродвее: программу "Женщина всегда права" она показала в Америке, и местный продюсер сравнил ее с Марлен Дитрих, только с бОльшим голосом, сказав, что Америка тоскует по такому благородству. Ее поступь неспешна, а победы выстраданы. Так сложилось еще до рождения. Словно явилась из духа противоречия и ни на миг ему не изменила.
"Мышонка пришли рожать?"
Ирина родилась семимесячной и нежеланной. Мама и хинином пыталась ее вывести, и водкой, и горячей ванной, и на танцах отплясывала, чтобы произошел выкидыш. Потому что аборт делать запретили. Но зародыш удержался. Зачем-то ему это было нужно.
Нина Николаевна вовсе не жестокая женщина, не любящая детей. У нее уже рос сын Саша, рожденный в 1947 году, во все еще голодное время, особенно для переживших блокаду. Семья в войну оставалась в Ленинграде. В 1941-ом Нине исполнилось четырнадцать, и она устроилась на завод перематывать моторы. Ее отец - Николай Арнольди - служил начальником противовоздушной обороны Петроградского района. Однажды за ним пришли. Людей не арестовывали, их забирали, как похищали, выдергивая из нормальной жизни в некую аномалию. Дочь помнит его последние слова: запомни, я ни в чем не виноват. Сейчас Нина Николаевна так объясняет случившееся: ну, произнес пару раз, мол, призывают защищать город, а защищать нечем - на сто солдат одна винтовка, видимо, кто-то зафиксировал эти или другие опасные слова, написал донос. Николая приговорили к расстрелу. Жена умоляла его попросить о помиловании. Сначала он отказался: этим я признаю, что виноват, а вины-то нет. Потом все же написал ходатайство: расстрел заменили десятью годами. Нина носила отцу в тюрьму табак и кусочки хлеба, пока его не перевезли на Большую землю (так блокадники называли Родину), в город Рыбинск. Семья получила единственное письмо с просьбой о лекарствах. Кажется, в лагере случилась эпидемия дизентерии. Она и сгубила мужчину с косой саженью в плечах, борца, красавца.
А мог ли выжить в то время человек с итальянской фамилией Арнольди? Беспартийный начальник. Племянник генерала царской армии. Его дядя пострадал из-за чувства: лишился чинов и удостоился всеобщего презрения, потому что полюбил уличную женщину и женился на ней. Тогда этого не прощали. Племяннику не простили другого.
Николай Арнольди тоже безумно любил свою жену Шарлотту, с не менее опасным чем у него происхождением. В ней текла польско-немецкая кровь. Родилась в городе Ямбурге (теперь Кингисепп). В 1917 году оказалась в Нарвской крепости как заложница. Город тогда переходил от белых к красным и обратно. Мама Шарлотты совсем запуталась, какая власть за окном. К тому же она, родом из Берлина, плохо знала русский язык. Как-то в дом явились вооруженные люди, спросили: где твой сын? Она с сильным акцентом выговорила что-то про большевиков, не очень понимая, кто стоит перед ней и чего хотят. Видимо, стояли белогвардейцы, потому что, услышав неприятное слово "большевик", забрали Шарлотту как сестру врага в крепость, заставляли работать в госпитале, за неподчинение наказывали нагайкой.
Потом двадцать лет ей довелось пожить любимой женой. Николай Арнольди каждое воскресенье покупал Шарлотте драгоценности вроде кольца Фаберже, клал его на черную бархотку и заворожено наблюдал игру света на бриллиантовых гранях. Будучи инженером-электриком он мог неделю не выходить из мастерской, чтобы заработать деньги на украшение для жены. И любоваться ею, красивой, дородной женщиной. Она работала в большом ленинградском гастрономе старшим кассиром. Королевой сидела за аппаратом. Муж наряжал ее в меха и страшно ревновал.
Оставшись без Николая в сорок один год, она больше не вышла замуж. Поработала недолго парикмахером. Потом устроилась на хлебозавод. А в 1947 году стала бабушкой и оставалась ею почти пятьдесят лет. Шарлотта была ровесницей века, ушла из жизни в 96. И семья осиротела, как государство, потерявшее флаг.
Впрочем, она живет во внучке и знанием немецкого языка, и умением стричь, вкусно готовить, и сильными руками, и всем, что еще вложила в нее, чем защитила на годы вперед. И ради этого тоже девочка должна была появиться.
История личностна. В марте 1953 года умер Иосиф Сталин. В марте 1953 года родилась Ирина Понаровская. Это не параллель и не последовательность. Просто то и другое - события.
Вот что помнит Нина Николаевна: "Может быть, преждевременные роды связаны и с потрясением. Всеобщий гипноз, слезы, по радио Шуман, "Аве Мария", вокруг раздавались слова: "Лучше бы мой отец и сын погибли, а не Отец родной. Солнце погасло!" Я тогда работала концертмейстером в музыкальной школе при консерватории, вечерами играла в кинотеатре перед сеансом и давала частные уроки. Через весь город уже со схватками ехала домой. Мне так хотелось спать, я мечтала: еще бы одну ночь поспать, а потом все что угодно, даже рожать. Но все-таки решила заехать в больницу. Живота совсем не было. На работе никто не подозревал, что я беременна. В больнице тоже удивились: мышонка пришли рожать? Утром она появилась. Маленькая - кило восемьсот, без ногтей, ресниц, бровей. Я даже заплакала от ужаса, потому что она выглядела как бабка ежка. Три дня лежала в камере, ее кормили через пипетку в нос. Вот уж тогда я исстрадалась: не дай бог погибнет! А дней через десять муж дал шефские концерты в санатории матери и ребенка, и меня с дочкой туда взяли. Это бывший графский особняк с зеркалами от пола до потолка, роскошными лестницами и стенами из настоящего дерева. Нас хорошо кормили - мы выбирали по меню, как в ресторане. Месяц там прожили".
Что сохраняет детская память? Как это потом сказывается? Опять же гены...
Виталий Борисович Понаровский, муж Нины Николаевны, руководил джаз-оркестром в ресторане "Астория". Место сбора ленинградского бомонда. Коллектив он сплотил, учась в консерватории по классу виолончели, где и познакомился с будущей женой - она занималась в классе фортепиано. Его так и затянула эстрада, а Нина Николаевна осталась верна классике. Со свекровью у нее были натянутые отношения, хотя та тоже пианистка. Но, видимо, материнский инстинкт не мог смириться с присутствием рядом с сыном другой женщины. Свекор по профессии был ревизор, одно время занимал пост заместителя наркома финансов. Искрящийся человек, женщины были от него без ума. Родом Понаровские с Западной Украины. Смесь польско-еврейских кровей.
Вот такие гены несла в себе девочка, досрочно вырвавшаяся на свет. Причем, папа обрадовался ее рождению больше мамы. Вероятно, пришла пора проснуться его родительскому инстинкту. Когда Нина Николаевна рожала Сашу, муж ушел из дома и где-то пропадал: молодость, внешность, обаяние. Виталий Понаровский слыл покорителем женских сердец. А мужчины находили в нем хорошего друга. И, наверное, так случалось, что его силы, энергия, оптимизм расходовались на посторонних, семье же доставалась малая доля. С годами и эта малость уменьшалась. Как скажет гораздо позже Ирина: отцу следовало уйти из семьи, когда я родилась, уже тогда у них с мамой не было лада. Но Нина Николаевна терпела и много работала. А с сыном у нее установилась особая связь - Саша стал истинно ее мужчиной в семье.
Дочь же родилась строптивицей. По словам мамы: "Ира даже ребенком все вопросы решала сама. И училась исключительно на собственных ошибках, не слушая советов и предостережений. Никогда не подчинялась. Ей говорили: читай - она писала. Говорили: пиши - играла на рояле. Демонстративно, подчеркивая своеволие. В 21.00 собирала учебники, даже если не закончила уроки, говорила: "Мне мало дела, ребенок должен спать", - и ложилась. А утром доделывала. Или в транспорте, по дороге".
Однажды зимой, проснувшись среди ночи и глянув на часы, девочка перепутала часовую стрелку с минутной и в панике стала одеваться в школу, беспокоясь, что уже катастрофически опаздывает, на завтрак времени нет, надо бежать. Уже тогда, ученицей четвертого класса, она была очень пунктуальна, с годами определив это для себя как дело чести. На улице шел снег, другого движения не было. Девочка стояла на безлюдной трамвайной остановке и не понимала, почему вокруг пусто. Вдали на столбе висели часы, Ира сняла очки и вгляделась в циферблат: без десяти три. Она покорно приняла истину и побрела обратно. Ключей у нее не было, пришлось звонить в дверь. Открыла бабушка и чуть не упала в обморок: "Миленькая, откуда ты?" "В школу ходила", - спокойно ответила примерная ученица.
Если Саша унаследовал внешность отца и натуру мамы, то характер Иры ни на чей в семье не походил, разве что какие-то отдаленные родственники проявились. Имя ей дал папа, мама хотела назвать Шарлоттой, но муж настоял, возможно, у него была дама сердца с таким именем, предположила впоследствии Нина Николаевна.
Семья с музыкой и характерами
Девочка росла на Петроградской стороне, пропитанной духом революции. С парком имени Ленина и памятником Стерегущему. С музеем вождя в особняке балерины Кшесинской, с балкона которого Владимир Ильич возвестил, что то, о чем так долго говорили большевики, свершилось.
Семья жила в коммуналке из четырех комнат. Некогда это была квартира Николая и Шарлотты Арнольди, но после войны хозяев уплотнили, подселив еще жильцов. И в двадцатичетырехметровой комнате размещались: Шарлотта, Виталий Борисович, Нина Николаевна, Саша и Ира. А еще: кабинетный рояль, контрабас, виолончель, арфа.
Жили музыкально, с чем мирились все соседи, тем более, что в еще одной семье рос мальчик, игравший на рояле, а его мама была классическая гитаристка.
Основные события происходили на сорокаметровой кухне, где все вместе пили чай, сплетничали, хохотали, ругались. Бабушка Шарлотта часто гоняла одинокую соседку за нечистоплотность. У всей квартиры она вызывала отвращение, когда жарила селедку. Ее кухонный стол был завален вонючими тряпками. И однажды терпение Шарлотты иссякло: она загнала соседку метлой в ее комнату, заявив, что не выпустит на кухню, пока та не приучится убирать свою грязь. Остальные жили дружно.
Маленькая Ира спала с бабушкой на узкой кровати за сервантом. Выросла - перебралась на раскладушку под рояль. У Саши было раскладное кресло-кровать. А мама с папой - на раскладном диване посреди комнаты. Еще и родственников принимали-устраивали. Часто приезжала бабушкина сестра из Москвы - Тамара Лищяк. Важная личность в судьбе Ирины. Так как она была крестной Нины Николаевны, Ира называла ее Кока.
Царственная москвичка. До революции Кока имела ложу в Большом театре. К ней на дачу, в Подмосковье, Ира ездила два-три лета. Вместо пионерских лагерей, где как-то раз очутился Саша, и родители вынуждены были досрочно его забрать, так как он ничего не ел и всех дичился. С дочерью таких экспериментов не проводили. Дети в этой семье росли одинокими индивидуальностями.
Иру уже в шесть лет звали мудрой старушкой. И спокойно могли отправить одну на поезде в Москву. Конечно, просили присмотреть соседей по купе. Конечно, провожали, а там встречали. Но ночь она ехала сама. С детских лет на нее можно было положиться. И в школу добиралась самостоятельно - сорок минут с тремя пересадками.
Школа - это особая мелодрама ее жизни, точнее - поступление туда. Чуть позже. Она еще играет в куклы: любимый медвежонок, голый пупс и набор игрушечной мебели и посуды. Никаких красоток с пышными волосами и сменой нарядов. Может быть, потом, в будущем, она сама для себя станет той куклой, которую захочется одевать и переодевать, причесывать и перепричесывать, чтобы восстановить детские пробелы. Все мы восполняем лишения при первой же возможности. Не это ли основной стимул наших достижений: добыть то, о чем даже не мечталось, настолько было нереально, а то и неведомо?!
Ира никогда не устраивала родителям сцен из-за того, что ей не купили чего-то желанного.
Как она, став мамой, будет объяснять взрослеющему сыну результат сложения любви к роскоши и жизни без претензий. Когда родители его приятеля купили ребенку очень дорогую машинку, Энтони ночь не спал от переживаний: у Гоши есть, а у него нет. И тогда мама сказала: "Дорогой мой, английская королева живет в замке и у нее много красивых драгоценностей. Я тоже хочу, но я не плачу по ночам из-за отсутствия этого. Разве нет людей богаче меня?! Просто у меня своя жизнь и свои игрушки. Попроси Гошу дать тебе поиграть с его машинкой. Он же твой друг". Конечно, Энтони понятия не имел об английской королеве и не представлял, почему маме так хочется видеть у подъезда карету, запряженную лошадьми. Но Ирина будет говорить с ним так, как разговаривали с ней.
Если она слышала от родителей: у нас нет денег, чтобы это купить, - второй раз никогда не просила. Гордость родилась впереди нее. Она не позволяла на себя кричать, тем более поднимать руку.
Гуляла как-то шестилетняя Ирочка во дворе. А бабушка лежала больная, и маме, чтобы уйти по делам, требовалось с кем-то ее оставить. Она позвала дочь. И та пришла через час. Тогда-то мама впервые взяла ремень и неумело попыталась стегануть девочку. Попытка дорого стоила: Ирочка долго потом не разговаривала с мамой.
А то еще как-то вернувшись домой из школы, она не повесила форму как следует, а бросила на стул. И папа в воспитательных целях усугубил неряшливость - кинул платье дочери на пол и слегка потоптал. Так Ирочка и папе бойкот объявила. Он уж и не рад был своему поступку.
Без слез, без криков она могла так посмотреть на человека, будто он пустое место, в упор не видела. Лучше б уж в истерике билась. Мама не помнит дочь плачущей, только, может быть, от страшной обиды и то отвернувшись и стиснув зубы, то есть молча, по-взрослому.
В общем-то, проблем с ней не было. "Она росла, как сорнячок", - по словам Нины Николаевны. Сама собой занималась и вполне довольствовалась таким обществом. Тихая, задумчивая. С пяти лет в очках: у нее были астигматизм и косоглазие. Одно время ходила с черной повязкой, как пират. Мама называла ее: "Некрасивая моя красавица!" Потом глаза выправились. Но очки ей нравились. И поесть любила. До того наелась, что к тринадцати годам весила 78 килограммов. Может быть, восполняла собственную недоношенность при рождении? Хотелось стать большой, полноценной, вот и набирала вес в глазах окружающих. И еще она любила учиться - впитывала знания, которые сама выделяла как интересные для себя.
Спустя целую жизнь ей зададут вопрос: можно ли научиться быть очаровательной женщиной? И она поделится опытом: "Я и сейчас не очень верю в свою привлекательность. Я знаю, что выгляжу уверенной в себе, но это уверенность не красивой женщины, а состоявшегося человека. Главное в любой женщине - не красота, а стиль. Это что-то такое, что чувствуешь кожей, будто легкий ветерок. А это, оказывается, женщина прошла. И не красавица, и не в шиншиллу одета, но глаз оторвать невозможно. И тут как раз многому можно научиться. Меня вот мама учила, как правильно ходить: "Ирочка! Женщина должна ходить как будто бы по одной линии, ставя одну ножку перед другой". И я научилась! И садиться училась, и вставать, и держать чашечку кофе. Я очень любила смотреть исторические фильмы про всяческих принцесс и потом копировала их жесты. И еще - если вам нравится, как человек одевается, как он ходит, говорит - не бойтесь подглядывать за ним и у него учиться. В детстве у нас дома собиралось много замечательных людей. И я подглядывала. Иногда даже самым настоящим образом - в щелочку..."
Кока учила ее красиво сервировать стол и относиться к еде, как к церемонии. На подмосковной даче в Кратово они жили ритуалами, будто старосветские помещики. Утром идут на озеро купаться, потом два часа чаевничают, ведя беседы, потом определяют, на северной или южной веранде обедать. Кока учила Иру искусству быта. И внушала: повзрослеешь - перебирайся в Москву, Ленинград - чопорный, холодный, а Москва - теплая старушка.
Сама же, похоронив третьего мужа, вынуждена была вернуться в "чопорный и холодный" город, поближе к сестре. Из двухкомнатной квартиры в центре Москвы переехала в ленинградскую коммуналку, где ее комната по форме напоминала трамвайный вагон - узкий прямоугольник. Но она довольствовалась тем, что обмен произошел с интеллигентным человеком, художником с "Ленфильма". А еще рядом с домом были сберкасса, почта, продовольственный магазин, химчистка, прачечная. Все, на чем она настаивала. Шестикомнатную дачу в Кратово оставила детям умершего мужа от предыдущего брака, договорившись об одной комнате для себя в пожизненное пользование. Но так и не выбралась туда больше. В семье Понаровских-Арнольди Тамару Андреевну (Коку) шутливо называли "наша барыня". Как-то она обронила фразу: если б меня похоронили с титулом графини, я сейчас бы умерла.
Последние годы Кока провела в психиатрической больнице под Ленинградом, теряя рассудок. Скончалась в 1979 году в возрасте 89 лет. Ира навещала ее до последнего. Своих детей у Коки не было.
Это она дала деньги сестре на отдельную ленинградскую квартиру. Первый кооператив в городе - чуть в стороне от Московского проспекта, на улице Победы. Чтобы детям было где заниматься. Ирине исполнилось 13, когда семья переехала в новое жилище, состоящее из трех комнат: каждое поколение получило место для самопроявления.
Марья Федоровна и балалайка
В пять лет Ира, едва проснувшись, не умываясь, в ночной рубашке, открывала крышку рояля и что-то бренчала. Ведь все вокруг играли: брат, мама, папа. Кроме бабули, которая пекла вкусные пирожки и содержала в чистоте дом. И ленинградский, и тот, что в Усть-Нарве. До сих пор это семейная дача. До сих пор знакомые называют ее "Шарлоттен хаус". Лет с тринадцати Ира ездила туда летом одна и жила припеваючи, пока подтягивались остальные члены семьи.
Услышав дочкины попытки музицировать, мама начала с ней заниматься. А когда уезжала на гастроли, рядом с инструментом садилась бабушка, нот не знавшая, но в молодости имевшая хороший голос и певшая в кирхе на клиросе.
Нина Николаевна в 1966 году на Всесоюзном конкурсе в Москве аккомпанировала на рояле ученику ленинградской музыкальной школы при консерватории Михаилу Майскому, ставшему впоследствии знаменитым виолончелистом (уже много лет живет за рубежом). Членом жюри конкурса был Мстислав Растропович. Тогда Нина Николаевна с ним и познакомилась. Спустя некоторое время состоялся конкурс им. Чайковского, где Ленинград представлял Майский, остальные - москвичи, ученики Растроповича. Мстислав Леопольдович взялся опекать Михаила. И Нину Николаевну. Она вспоминает, как во время занятий с учениками он садился за рояль и играл так, что она думала: мне еще учиться и учиться. Хотя сам Растропович настолько оценил ее профессионализм, что свои уроки без нее не мыслил, отчего московские коллеги Нины Николаевны обижались и завидовали: почему концертмейстер из Ленинграда, неужели столичные хуже? В конце 60-х Нина Николаевна вместе с воспитанниками Растроповича ездила на международные конкурсы и получала дипломы "за лучший аккомпанемент".
Мама много рассказывала дочери о Растроповиче, поскольку была очарована им и нуждалась в слушателях, которым можно передать это очарование. Впоследствии Нина Николаевна вздыхала: "Окружающие подозревали между нами роман, странно, что он на самом деле не случился". Один из мужей Понаровской - доктор Дима - очарует ее и тем, что внешне напомнит Растроповича, а взаимоотношения Мстислава Леопольдовича с супругой - Галиной Вишневской - осядут в голове Ирины идеальным браком. Она с удовольствием вспоминает рассказы мамы о Растроповиче: "Он мог приехать на концерт в безумном перламутровом костюме и шерстяных носках. Потом выходил на улицу, и ученики начинали льстить ему: "Как удачно вы подобрали костюм под цвет "Мерседеса". Он отвечал: "Это я машину под костюм выбирал". У него были любимые духи "Магриф". Он обливался ими, как из лейки. Вокруг говорили: "Ах, какой у вас парфюм!" А он улыбался: "Это я так потею". Искрометность обаяния и таланта в мужчине всегда завораживали и маму, и дочь. Но только оставшиеся на расстоянии вызывали их благоговение и интерес пожизненно. Те, с кем судьба обручала, не удерживались на пьедестале.
В семь лет Ира поступала в музыкальную школу при консерватории, где учился брат и работала мама: простучала заданный ритм, сыграла мелодию от одной ноты до другой, спела песню - первую строчку вслух, вторую про себя, третью опять вслух, не сбиваясь с тональности, - и заработала "четыре с плюсом", проходной балл.
А дальше было так: "Отучилась я два месяца, и вдруг маме говорят: ваша дочь отчислена. Училась я по классу фортепиано на одни пятерки. Конечно, мама удивилась. Ей объяснили: нам не нужен второй Понаровский, имея в виду Сашу, который по специальности шел очень хорошо, а по другим предметам всех педагогов замучил. Потом мы узнали, что по звонку нужно было принять девочку, которая недобрала баллов". А так как количество учащихся ограничено, то новичок не мог быть принят, пока кого-то не "ушли". И отметки Иры вымарали из журнала черной тушью.
Нина Николаевна впервые в жизни пошла в райком партии, где услышала, что ребенка из первого класса, от первой учительницы может вырвать только смерть. "А что делать, если "смерть" в лице директора запретила ходить в школу? - Все равно водите".
И мама водила. По распоряжению директора, на входе перед началом занятий стояла классный руководитель и со слезами на глазах отгоняла бывшую ученицу от школы. А потом сам директор вызвал Нину Николаевну и пригрозил увольнением за использование служебного положения. И мама говорила дочке, просившей разбудить ее пораньше, чтобы повторить сольфеджио: ты сильно кашляла ночью, посиди дома, полечись. Дочка требовала горчичники и плакала. Ей хотелось именно в ту школу. Потому что там Саша, мама, там девочки перед учителями приседают в реверансе, а мальчики склоняют головы.
Но родители уже устраивали ее в обычную школу, причем под угрозой штрафа за прогул четверти. Был вариант: в Центральную Музыкальную Школу при московской консерватории. Но материнское сердце возмутилось: такую маленькую в интернат при живых родителях! И ждала Иру в средней школе незабываемая учительница Марья Федоровна, которая не ленилась принести в класс балалайку, вызвать Понаровскую к доске и сказать: эй, музыкантша, сыграй-ка нам на балалайке. Это она организовала такое трио: один на ложках, другой на треугольнике, а этой - балалайку. Чтоб не воображала.
"Однажды в школе был утренник. Я училась во втором классе, - вспоминает Понаровская, - а мы тогда носили простые чулки в резинку, колгот не знали, мне же все эти чулки были коротки, потому что ножки толстые. И мама купила безразмерные эластичные - специально для праздника. Она сама таких не имела. Марья Федоровна выставила меня перед классом, задрала мне юбку и кричала: какой позор, что ты носишь такие чулки!"
Не Марью ли Федоровну вспоминала потом Ирина, уже будучи певицей, когда слышала язвительные реплики по поводу частой смены нарядов и вопиющей шикарности облика? Спасибо учительнице, ставшей одной из тех, кому противоречит Понаровская всю жизнь.
В школе ей резали бритвой платье, потому что единственное в классе оно было не простое, а плиссированное - мама сшила.
Приходила Ира домой, сдерживая слезы, а по утрам, когда собиралась на занятия, ее рвало. Съест что-то, а оно тут же обратно. Врач определил невроз. Это у нее рефлекс выработался, как у собаки Павлова, - на унижения. Школой тошнило - от Марьи Федоровны пыталась освободиться.
Три года длились муки. Одновременно она ходила в районную музыкалку, где педагог лупила ее по пальцам, приговаривая: не донесла, не донесла... Какой-то образ она, видите ли, не доносила. Зато продолжала нести в себе мечту о настоящей школе.
Нина Николаевна: "Через год Ира опять поступала в десятилетку при консерватории. По сольфеджио получила уже четверку, то есть слух якобы стал хуже. К третьему поступлению готовилась с очень хорошим педагогом, но ее снова не приняли, сказав, что дрессированные обезьянки им не нужны. Когда Ире сообщили результат, она вышла ко мне с полными слез глазами и сказала: "Мама, ты только не огорчайся, я и в четвертый раз пойду сдавать". Но вдруг среди года директор вызвал меня к себе и говорит: "Есть возможность взять вашу дочь на арфу". Оказывается, Таня Гринденко, известная нынче скрипачка, переехала вместе с родителями в Москву, и освободилось место в классе струнных инструментов. А Ире хоть на тарелках играть, лишь бы в этой школе. И до восьмого класса она была арфисткой, попутно занимаясь на рояле".
Одноклассники звали ее Поня. Это не обижало, потому что у папы среди коллег было такое же прозвище.
Девочка Таня, которую в первый класс взяли по звонку на место Иры, стала в школьные годы ее лучшей подругой. Но так и не узнала, какую роль сыграла в детстве Понаровской. Пианистки из нее потом не вышло, поступила в Литературный институт и работает преподавателем русского языка и литературы. А вторая школьная подруга Света - скрипачка в оркестре Мариинки. Вот и все, кому Ира доверяла девичьи секреты. "Мы много разговаривали, строили планы. Говорили и о мальчиках, и о тряпках, и о прическах. Бегали в мороженицу на Невском проспекте. Больше всего я любила мороженое с орехами, а еще кофейное и фруктовое в стаканчике по семь копеек".
Родители Светы танцевали на сцене Кировского театра оперы и балета (Мариинки). Ездили на гастроли за границу и привозили оттуда красивые вещи. И были у Светы туфельки: коричневые, перламутровые, остроносые. И так они ей шли, потому что сама девочка походила на куколку: миниатюрная, тоненькая, с узкой ножкой. Ира могла весь урок разглядывать эти туфельки. Смотрела и понимала, что ей таких не иметь.
А еще Света приносила в школу бутерброды с импортной ветчиной. Не то чтобы Ирина питалась непонятно чем, но та ветчина осталась в ее памяти, как бред какой-то, как грезы о Прекрасной даме. В разные годы эта "Дама" принимала разные обличья. Бывала и туфелькой, и бутербродом.
Кстати, еще о туфлях. Как-то подруги собрались в театр, и Ира без спросу обула мамины. Что ей за это было! За "без спросу". Но очень хотелось выглядеть взрослой и нарядной.
В старших классах она ходила в перешитой маминой черной юбке и папиной темно-синей трикотажной рубашке. Бабушка случайно постирала ее в горячей воде и та села. А чтобы как-то разнообразить одеяние, Ирина то заправляла рубашку в юбку и надевала лаковый поясок, то носила поверх юбки и в кармашек вкладывала платочек в горошек, то повязывала косынку вокруг шеи, расстегивая верхнюю пуговицу, то галстук носила, то косынку брошкой закалывала. И окружающие говорили, что Понаровская меняет наряды. С одной юбкой и рубашкой.
Видимо, каждая новая деталь чуть-чуть меняла ее сущность: пунктир походки, штрихи эмоций, блеск глаз. И впоследствии так. То она на сцене Клеопатра, то Мария Стюарт, то Миледи из "Трех мушкетеров". Образы сострадательные и величавые. Это и благодаря разноцветным парикам такое разнообразие. Но до него еще жить.
Просто уже в восьмом классе учителя стыдили ее за то, что она якобы носит шиньон. У нее же были очень длинные волосы, и Ира по-разному их укладывала. Чтобы доказать отсутствие шиньона, приходилось раскалывать и распускать. После девятого класса вовсе устала от волос. Заплетать косу приходилось просить бабушку, а Ире хотелось чувствовать себя самостоятельной. И она упросила маму состричь волосы хотя бы до плеч. Стала носить конский хвост - кожа на висках при этом слегка натягивалась, глаза приобретали кошачий разрез, а брови, как у лани, становились еще крылатее. Все это Ира подмечала: что идет, что нет. Например, мини было противопоказано с толстыми ногами, значит, юбки и платья нужны удлиненные.
Полноте она объявила войну в том же девятом. Ее переломный возраст. До этого не страдала: пышка так пышка, зато ни в чем себе не отказываешь - берешь булку, разрезаешь вдоль, намазываешь каждую половинку вареньем и запиваешь лимонадом!
По сей день ее иссушенное голоданием, диетами, раздельным питанием и прочими оздоровительными акциями тело завидует женщинам, которые могут есть все и не поправляться. Только железная воля Понаровской способна держать фигуру в заданных рамках.
А было время, когда на ехидные реплики брата: "Ты такая толстая, мальчики тебя не будут любить!" - она отвечала: "Мужчины не собаки, на кости не бросаются". Сам же Саша выглядел, как скелет. Приносили им по шоколадке, он свою с радостью скармливал сестре. Любил ее очень - подходил к кроватке с маленькой еще Ирой и целовал в попку, в ножку, что подворачивалось.
В 15 лет Саша заболел - массу всяких недугов обнаружили. Вот тогда уже ему доставалось самое лучшее. И сестра не возражала. На много лет вперед она привыкла съедать от курицы только крылышко, потому что ножку отдавали Саше.
Старший брат - это вера сестры в собственную защищенность. Надежный мужчина, который любит тебя просто потому, что ты ему родная. Одна кровь. И все последующие вздохи Ирины: "Муж не родственник" - выдают тоску по тем - детским - отношениям девочки и ее брата.
Школьных романов у нее не было. Нравился в девятом классе молодой преподаватель математики. Но это скорее праздник глаз, не более: старше неинтересных сверстников и моложе других педагогов. Мама еще помнит мальчика, в один день с которым Ира родилась: "Виделись они чаще летом, потому что наши дачи располагались по соседству. Со мной она не откровенничала, просто я слышала, как подружке рассказывала про Славика. Они редко встречались в городе. Как-то он пригласил ее на день рождения. А Ира не знала точного адреса, и ей не понравилось, что он не предложил ее встретить. В общем, она не пошла, хотя была влюблена". Для нее очень важны внешние атрибуты отношений: как обставлено. Таков ее рок во всех последующих влюбленностях. Сама же она о своей первой любви сказала так: "Первая любовь у меня случилась после школы. В школе я была такая непрезентабельная, хотя мне говорили, что я самая красивая, несмотря на то, что такая пухленькая, но это понимали учителя, а мальчикам нравились другие девочки. Я была тихая, все время в себе. Я и сейчас немножко в себе, хотя в общении откровенна, но у этой откровенности есть пределы". А первый поцелуй в ее памяти не сохранился, или она просто не захотела напрягать память: "Первый поцелуй - это так страшно, в таком нерве, что легко может забыться. Первый поцелуй всегда же по страсти, по чувству, во всяком случае так должно быть. А когда чувство - это же сознание теряешь, все улетает куда-то. Он может быть очень сладким, но из-за того, что исчезает контроль, ты не помнишь, какой он. Так же, как не помнишь первую ночь с мужчиной, которого безумно хочешь. И, как правило, она неудачная, нервная, и ты не понимаешь, хорошо тебе или плохо". Однажды она обмолвилась, что "первая ночь" у нее случилась в девятнадцать лет.
Телесные муки
Почему Понаровская начала худеть? Потому что начала петь. Миллион раз посмотрев французские фильмы "Шербурские зонтики" и "Девушки из Рошфора", Ира дома тихонько воспроизводила голосом мелодии, да так точно, что даже музыкально неграмотная Шарлотта взмолилась: покажите вы ее кому-нибудь, она так славно поет! На что Виталий Борисович вспылил: "Что вы делаете из нее певицу?!" Нину Николаевну окружали классические музыканты, это отец обитал в эстрадном мире, работая с тогдашними кумирами: Беном Бенциановым, Эдуардом Хилем, Симоном Коганом. Папа казался Ире настоящим артистом: у него гастроли, он выходит на сцену. Она стояла за кулисами его концертов и смотрела на публику. Может быть, как на Светины туфельки.
В общем, папа уступил Шарлотте. Бабушка была самым близким Ирине человеком в семье: как спали бок о бок, так и жили сиамскими близнецами. Бабушка и определила ее млечный путь. Виталий Борисович отвез дочь к Лине Борисовне Архангельской, великому питерскому педагогу по вокалу. У нее сотни учеников на эстраде. По словам Ирины, эта бравурная, пышная женщина с изумительными карими глазами и длинными бархатными ресницами была очень заразительным преподавателем и добрейшей души человеком. К ней хотелось ходить и ходить.
На первом занятии Архангельская ничего особенного не сказала: посмотрим. Но Ира уже загорелась. К ее влечению отнеслись всерьез, ей выказали доверие - значит, тьму шишек набьет, массу башмаков износит, связки в канат скрутит, но до самых основ дотрудится. Так у нее во всем. Научиться плавать? Бухнется в воду и пока не поплывет - не вылезет. Кататься на велосипеде? В синяк превратится, но не бросит, пока не поедет. Роликовые коньки? Нет проблем. Все, за что берется, узнает досконально. Чтобы, выступая, не нарваться на насмешку.
Кроме занятий у Лины Борисовны Ирине хотелось еще чего-то, связанного с пением. Она услышала по радио, что ансамбль "Калинка" ищет солистку и в Театре эстрады состоится прослушивание. Отправилась самостоятельно. И ее оскорбили - выставили за дверь со словами: не с такой фигурой идти на сцену. Помнит ли тот музыкант, глядя на нынешнюю Понаровскую, о своем вкладе в ее внешность?
Как сказала Нина Николаевна: "Ее похудание - это мои морщины. То она пила какие-то таблетки, то ничего не ела. Как-то поехали с ней в Сочи, и в доме отдыха все удивлялись: ее еда состояла за целый день из стакана сока и яйца. От хлеба отказалась. Не знаю, в кого она такой стоик. Если стрессовая ситуация, я совершенно теряю голову, а она сконцентрируется, все спокойно обдумает и найдет выход. На художественную гимнастику себя определила. Педагог противилась: как можно заниматься при такой полноте? Но Ира все-таки уговорила принять ее. Она была пластичная, с хорошей растяжкой. И в итоге стала кандидатом в мастера спорта. Что она еще делала! Нарезала полиэтиленовую пленку, клала на нее вату и обматывала ноги компрессами. Летом, в жару! Коллеги мне говорили: она с ума сошла, останови ее, на экзамене по гармонии сознание потеряла! Когда я устраивала ей скандалы из-за таблеток, которые она без конца пила, она отговаривалась тем, что раз их продают без рецепта, значит безвредны. Потом начала их прятать от меня: за подкладкой сумочки, в юбке. Я думаю, что почки она себе тогда посадила".
В девятом классе Ира попробовала экспериментировать с косметикой, до этого часто всматриваясь в мамины манипуляции перед зеркалом. В том же году песню в ее исполнении передали по радио. На школьных вечерах она уже пробовала голос, и однажды соседка по парте Лора Квинт, занимавшаяся на композиторском отделении, сообщила Понаровской, что написала песню и почему бы той не спеть. Она же договорилась о записи на радио. Произведение называлось "Аве Мария". Помните март 53-го, когда другую "Аве Марию" без конца передавали репродукторы? Под ту мелодию Ира родилась, чтобы через пятнадцать лет исполнить песню с таким названием.
На занятиях у Архангельской Ирина избавлялась от звукоподражания. Она росла на записях Бернеса, Кристалинской, Пахоменко и особо любимой Лидии Клемент, очень популярной и рано ушедшей из жизни. По словам Понаровской "она была очаровательным, женственным созданием, как Роми Шнайдер".
Композитор Александр Колкер, муж Марии Пахоменко, вспоминал: "Лидия Клемент. Мы жили вместе на даче в Кириловском. По дороге на Выборг. У Лиды с мамой там был свой домик, а мы снимали комнату, чтобы вывозить на лето дочку. Загорали вместе, на озере. Как-то я заметил, что Лида заклеивает пластырем родимое пятно на ноге... Она умерла в двадцать четыре года. Лида была красивой и талантливой. Умирала она под звуки "Карелии". В тот скорбный день Центральное радио передавало эту уже очень популярную песню двенадцатый раз".
Но свойственный этим исполнителям приглушенный камерный стиль совсем не вязался ни с голосом Понаровской, ни с темпераментом. Лина Борисовна выявляла собственный тембр будущей певицы. Это то, что и сейчас блестит в ее оправе, когда голос с диапазоном в три октавы устал, утратив чистоту и звонкость.
Первый брак и "Поющие гитары"
Школу Ирина закончила на "отлично". Выпускное сочинение писала по роману Чернышевского "Что делать?" - о новых людях. Свободных тем она не любила. Ей нравится оценивать конкретную ситуацию в жизни другого человека. Чужую беду руками разведет, на своей может застрять надолго, вплоть до момента, пока не явится какое-нибудь доверенное лицо, чтобы убрать с ее пути помеху. Понятие "новые люди" ее не очень увлекало, она уже тогда тяготела к уходящей натуре: дуэлям за честь дамы, культу женской ножки в Галантный век, пажам, кринолинам, шлейфам, балам... Многие в конце двадцатого века присвоили себе право раздавать дворянские титулы по собственным симпатиям и корысти ради. Мало кто научился носить фрак и пользоваться столовыми приборами. Мелочи, которые выдают истинное происхождение новоявленных графов и князей. Понаровская не нуждается в бумажном титуле.
Педагоги в школе хвалили ее руки, говорили, что они одинаково хороши и для струнных инструментов, и для клавишных. Нина Николаевна, послушав на экзамене игру дочери, заметила: "Если закрыть глаза, такое ощущение, что играет здоровый мужик". Звук получался сильный и красивый. В жизни эти руки не только клавиши перебирали, но и вязали, составляли букеты, вешали люстры, вбивали гвозди, паяли антенны, чинили кошельки и туфли. Женщина, готовая к любым неожиданностям, в том числе одиночеству. Впрочем, скоро появится муж.
А пока один из первых в стране вокально-инструментальный ансамбль "Поющие гитары" искал солистку. Художественный руководитель коллектива Анатолий Васильев хорошо знал папу Ирины по совместным гастролям. И в какой-то точке времени и пространства их пути снова пересеклись, чтобы один сказал про нужду, а другой предложил: послушай дочь.
В сентябре 1971 года у Понаровской начались занятия в консерватории. А 6 ноября она стояла на сцене с "Поющими гитарами".
На фортепианный факультет Ирина поступила на вечернее отделение, потому что решила работать. Хотелось не быть семье обузой и обрести независимость. Недолго потрудилась концертмейстером в музыкальной школе. Пусть это были еще детские игры, но она успела почувствовать преподавательские задатки. С годами они разовьются.
"Поющие гитары" доверили ей две сольные песни: "Неприметная красота" и "Вода бывает горькая", а в балладе "Саласпилс" - вокальную импровизацию. Само звание солистки казалось королевским титулом. "Я никогда не блистала в школе, не была лидером. Ровная, крепкая ученица. Я не пела в хоре первым голосом. Стояла во вторых сопрано в последнем ряду".
Крепкий середняк - существо, которое как будто не выделяется, и потому к нему не предъявляют высоких требований, даже словно не замечают. И тем самым дают шанс однажды всех удивить собой. И себя тоже. Будто в игре в прятки, середнячок неожиданно выскакивает из укрытия, когда его уже соскучились искать. И только он один, затаив дыхание, рассчитал миг собственного явления: вот и я! - и все в отпаде. И нет больше середнячка. А есть открытие: личность! Что снится второму сопрано из последнего ряда?
Знакомые сообщили Нине Николаевне: "Видели Ирину в метро - на лице грим, ресницы наклеены, на голове парик, с ума, что ли, спятила?!" На втором курсе консерватории вообразила себя артисткой, и какой не сцене стояла, такой и в транспорте ехала. Чтобы продлить праздник.
Весной 1972 года "Поющие гитары" месяц гастролировали по Германии. Туда спустя три года Ирину позовут на первый в ее жизни конкурс. А пока она вышла замуж.
Избранник играл в ансамбле на клавишах. По скупым воспоминаниям Ирины, он был талантливым музыкантом. Она любит талантливых. Выбор такого человека возвышает и придает значимости выбравшему. Не считающая себя одаренной личность ищет дар на стороне. Но это, как клад: вещь приятная, выгодная и опасная - ко многому принуждает, подчиняет.
В 20 лет женщины их семьи уже бывали замужними. И бабушка Шарлотта, и Нина Николаевна. Ирина не устояла перед традицией. Григорий Клеймиц был старше на восемь лет. На свадьбе, состоявшейся у них дома, Ира ушла в туалет и почему-то плакала. Прощалась с независимостью?
Их брак длился полтора года. Первый муж подарил ей уверенность в том, что замужество в ее жизни уже было. Важный успокоительный момент для женщины в глазах окружающих.
К тому периоду относится памятный ночной страх Ирины. Как-то на гастролях она осталась одна в гостиничном номере, муж ушел к друзьям играть в карты, а она лежала с закрытыми глазами, но, как уверяет, не спала. И вдруг увидела рослого, небритого мужика с большим ножом. Он вошел в комнату с балкона и направился к ней. А она не могла открыть глаза, раздирала веки руками, и ничего не получалось. Когда, наконец, открыла и огляделась - никого не было.
Это к ней второй раз серый волк приходил. Первый являлся в шесть лет: в таком же сне наяву она увидела склонившегося над ней зверя. Тот будто сошел с картины, висевшей над ее кроватью. И тоже с трудом удалось разлепить глаза. К чему это? К прозрению? К решительному поступку?
Для Нины Николаевны распад молодой семье стал трагедией: "Я очень любила Гришу, дружила с его родителями. Мне казалось, что с ним в дом вошло счастье. Такой общительный, совершенно родной. И когда Ира его оставила, мы с ним валялись у нас дома на ковре и рыдали. У его матери ноги отнимались, так она Иру любила. Пытались придумать, как ее вернуть, вплоть до того, что надо ему силой увезти жену на Дальний Восток, избить и оставить на полгода взаперти. Хотя понимали, что на кого-то это, может, и подействует, а Иру только обозлит. Она все сделала спокойно и тихо. Я в это время была на даче. Она позвонила и сказала: мама, не волнуйся, я так решила. А спустя какое-то время Гриша сам признался мне, что виноват - переспал с соседкой. Ира это знала и молчала. Я бы на ее месте сразу выпалила: да он мне изменил! Я же с ней тогда полтора года не разговаривала! Поначалу кричала на нее, готова была измордовать, говорила: лучше б у меня дача сгорела, чем ваш развод пережить! А она гордая и скрытная, все в себе держала. Гриша потом мне говорил: у меня, наверное, будут жена, дети, но я все равно стану жить воспоминаниями о том, что было у нас с Ирой". Спустя много лет Понаровская уточнила, что не измену мужа не перенесла, а лень и нечистоплотность в отношениях.
Григорий Клеймиц с 14 лет играл на танцах в клубе города Тосно Ленинградской области. Окончил музыкальную школу, училище Римского-Корсакова и консерваторию по специальности дирижер хора. В ансамбль "Поющие гитары" пришел в 1970 году музыкальным руководителем и пианистом. А через год там появилась Понаровская.
В 1976 году, когда Ирина победила на международном конкурсе и окончательно выбрала сольный путь, оставив за спиной "Поющие гитары", Григорий возглавил ансамбль, с которым выступала Эдита Пьеха.
В 1982 году, когда Понаровская вышла замуж за темнокожего песенного самородка Вейланда Родда, Клеймиц стал главным дирижером и художественным руководителем ленинградского мюзик-холла. В 1991 году, пережив первый инфаркт, он получил приглашение на работу от театра "Бенефис", которым руководил Михаил Боярский. Дирижировать Клеймицу запретили врачи, но он продолжал играть на пианино. И по воспоминаниям очевидцев, делал это как бог. Понаровскую в это время угнетали мысли о незадавшейся личной и профессиональной жизни.
В 1998 году, когда модельеры активно эксплуатировали Ирину в качестве манекенщицы и она стала чуть ли не заводчицей новой породы собак в Москве, Григорий замкнул кольцо - он вновь работал музыкальным руководителем возрожденного ансамбля "Поющие гитары". 20 сентября на вечере памяти Александра Броневицкого, основателя ансамбля "Дружба" и бывшего мужа Эдиты Пьехи, Клеймиц аккомпанировал песне "Давай пожмем друг другу руки и в дальний путь...", - на этих словах он упал под рояль, и публика не сразу поняла, что это не запланированная шутка, а разрыв сердца. До присвоения ему звания Заслуженного артиста России он не дожил - документ вручили его жене Марине.
Почти одновременно с браком Ирины распался и союз родителей: Виталий Борисович ушел к другой женщине. Наверное, и поэтому Нина Николаевна так трагично перенесла развод дочери. Вроде как только объявился в доме приятный сердцу мужчина, мечталось, что скрасит атмосферу. Мама любила его всей своей женской долей, не желая Ире повторения собственной участи. Но, видно, ритуалы правят жизнью. Женщины этой семьи не могли избежать одиночества. Бабушка в 41 год, мама в 48. Замуж Нина Николаевна больше не стремилась. С годами три поколения сплотились, как три сестры. Много лет подряд они собирались за новогодним столом. Без мужчин. Смотрели праздник на телеэкране, ели приготовленное своими руками. И жили тем, что сотворили собственноручно. Им хорошо бывало втроем. А что делать? Так сложила судьба.
Спустя много лет Ирина смогла спокойно рассуждать об уходе отца, а в тот момент не простила, сочла предателем и долго с ним не общалась. Хотя в отличие от брата, который заявил: ты мне больше не отец! - Ира сказала маме: "Ты выбрала мне такого отца и отказаться от него я не могу". Что маму тогда обидело. Это уже не какое-то школьное платье потоптать, а имя близкого человека.
Ирина: "Мама боялась позора: одинокая женщина с двумя детьми. Время другое было. Это считалось постыдным. Папа - первый мужчина в ее жизни. Первый и последний до их развода. Бывали у него и прежде увлечения. Когда мне исполнилось пятнадцать, мама уже могла со мной делиться, и я старалась как-то ее успокоить. Почти тридцать лет они прожили вместе. Но, видимо, отец перешел какие-то рамки. Женщина, которая у него появилась, забеременела. Я его очень любила и с годами простила, конечно. Родители - это родители. Они такие, какие есть. Папа никогда не относился ко мне серьезно как к певице. Наверное, я была не в его вкусе. Ему больше нравились другие артистки".
Эвридика до потери сознания
В 1975 году Понаровскую пригласили на песенный фестиваль в Дрезден. Тогда для советских исполнителей это считалось почти так же почетно, как сейчас Евровидение, почетнее был, разве что фестиваль в польском городе Сопоте. Прорыв на международный уровень. Ирину в Германии знали по гастролям "Поющих гитар". И приглашение в Ленконцерт пришло именное, но руководитель ансамбля Анатолий Васильев попытался его скрыть. Чтобы не искушать вокалистку сольными достижениями. Ирина в то время исполняла партию Эвридики в первой советской зонг-опере "Орфей и Эвридика", поставленной на базе "Поющих гитар". Композитор Александр Журбин и драматург Юрий Димитрин создали небывалое - оперу для эстрады. Для ее воплощения ансамблю пришлось расширить состав - вместо семи человек на сцене оказалось сорок. А это уже не концертирующий коллектив, что привело группу к статусу, скорее, эстрадного театра, а потом и погубило.
Опера "Орфей и Эвридика" потрясла страну и даже представителей Запада. Этот проект имел такой же успех, как спустя годы "Юнона и Авось" Театра Ленинского комсомола. Английский журнал "Music week" назвал постановку наиболее значительным произведением года в стиле рок-музыки. А самые влиятельные и многотиражные в то время газеты страны - "Правда" и "Комсомольская правда" - писали о "принципиальной удаче" и о том, что: "Поющие гитары" предлагают не развлекаться, а познавать". Тогда воспитательная миссия артиста и произведения считалась основой существования, то есть разрешением быть.
Вот что говорил Журбин: "Партию Эвридики решено было поручить Понаровской. Она подходила прежде всего по внешним данным - была пластична, умела двигаться, у нее были выразительные руки, она элегантно носила созданное для нее художником рубище. В конечном итоге она создала вполне убедительный образ. По моему мнению, она вообще предрасположена к музыкальному театру, причем, именно к спектаклю оперного типа. В сумме ее приемов: голос, вокальная лепка образа, умение создавать развернутые эпизоды. Ей многое подвластно - от философской лирики до гротеска, сатиры..."
Для постановки оперы пригласили театрального режиссера Марка Розовского. Ира гордилась, что он называл ее актрисой. А он вспоминал: "По-моему, единственная в моей жизни актриса, которая работала до потери сознания в полном понимании этого выражения". Она действительно падала на сцене. Потому что и физическое, и нервное напряжение были велики, а она в то время худела. Этого требовали лохмотья: ее героиня ходила босиком в трикотажной тряпке, надетой на голое тело. И Понаровская голодала, чтобы добиться телесного совершенства. Однажды режиссер позвал: "Орфей и Эвридика, на сцену!" Орфей явился, а Эвридики нет. Розовский подумал: ну вот, начались эстрадные штучки, нет, это не театр... И тут к нему подошел Анатолий Васильев: "Марк, Ира потеряла сознание за кулисами".
Ирина рассказывает: "Эвридику я выстрадала. Сколько нам с Альбертом Асадуллиным (Орфей) пришлось намучиться с этой работой! Иногда казалось, что мы зря за все это взялись, что ничего не получится. Там был очень трудный вокал, но дело даже не в этом - мы ведь играли в опере, от нас требовались и актерские данные. Приходилось нелегко не только психологически, но и физически: то бегали, то пели лежа и все это с микрофоном в руке. Надо было тщательно следить за тем, чтобы не запутаться в шнуре. Существовала даже специальная шнуровая режиссура. Эвридику я сыграла свыше ста раз. Когда мою роль передали другой артистке, я почувствовала себя матерью, отдавшей ребенка в чужие руки".
Роль отравила Понаровскую на долгие годы. Спектакль, где режиссер выстроил мизансцены, определил выражения лица, показал движения кончиков пальцев, а ты должна лишь органично наполнить внешний рисунок внутренним содержанием - это счастье для эстрадной певицы, которая в песенных миниатюрах брошена на самое себя. Как выйти к микрофону, в чем, о чем страдать или кому улыбаться? Что делать-то? Ирина тосковала по Эвридике, как по определенности.
Взяв за основу древнегреческую легенду, авторы оперы осовременили ее. Герой - талантливый начинающий певец, победив на конкурсе, мечется перед выбором: карьера или любимая женщина? Все понимающая возлюбленная отпускает и благословляет его. И Орфей попадает в капкан славы со всеми ее атрибутами, которые до такой степени его опустошают, что он теряет способность чувствовать о чем поет, сердце замолкает, голос пропадает. Тогда он вспоминает о прежней любви, кидается к ней - за прощением и новыми силами. И она не отвергает его, делиться всем, чтобы воскресить героя своей памяти, но уже не для себя.
Из пяти лет в "Поющих гитарах" Понаровская два года жила Эвридикой. И, конечно, Васильев не хотел отпускать ее в Дрезден. Срывался гастрольный график, возбуждались сольные амбиции. Не к добру такие самостоятельные вылазки на фестивали. Но Ирина узнала о вызове и поехала. Сначала в Москву. Мама сопровождала дочь в министерство культуры, где ни о Понаровской, ни о конкурсе не знали. Никто не поинтересовался ее репертуаром, костюмами. Они сели на чемоданы перед министерством и загрустили: куда податься? Гостиницу никто не заказал (в то время забронировать номер в столичном отеле можно было только по письменному запросу из какого-нибудь очень уважаемого ведомства). А ведь подразумевалось, что певица должна представлять за границей страну!
В Дрездене собирались исполнители из социалистического лагеря, то есть конкурс считался ограниченным, для своих, без разлагающего мирового влияния. Поэтому участников отправляли туда спокойно и безразлично, во всяком случае, от нашего государства. Победа была престижна лишь для самого артиста, преимущественно начинающего.
Ближе к вечеру Нина Николаевна и Ирина получили указание министерства культуры ехать в гостиницу "Россия". Там их подселили в номер к веселым, шумно пьющим женщинам. Обретя в них напутствие родины, певица отправилась побеждать.
Нина Николаевна: "У нее никогда не было заметного страха перед сценой. Бен Бенцианов, с которым работал мой муж, как-то увидев Иру совсем еще девчонкой на сцене, где она, балуясь после папиного концерта, спела "Дорогой длинною да ночкой лунною...", сказал: она как будто родилась на сцене. И еще, помню, она участвовала в сборных концертах во дворце спорта "Юбилейный", и директор Ленконцерта кричал за кулисами артистам: поглядите, как Понаровская двигается, что вы смотрите в одну точку, вокруг же публика, вот она, совсем девчонка, а понимает, как и куда повернуться, взглянуть... Никогда не видела ее в состоянии сумасшедшего волнения перед выступлением. Может быть, она умеет так собраться и скрыть это?".
Перед Дрезденом Ира впервые коротко постриглась - сама. "Стрижка привела всех в восторг, - вспоминает Нина Николаевна, - потому что таких коротких волос никто тогда не носил. Она стремится во всем быть первой".
Понаровская родоначальница накладных ногтей на нашей эстраде. И ни на чьих иных руках они не казались такими естественными. Она стала первой среди певиц блондинкой, заразив коллег волной всеобщего осветления волос. Она начала использовать разноцветные парики. И за ней последовали другие. Настолько органичны были для нее эти метаморфозы, что сами преобразующие детали казались лекарством от комплексов, гарантией совершенства. И как-то упускалось, что основная их ценность - это ее личность, и без нее они всего лишь ногти, парики, мишура...
Короткую стрижку Ира сделала и потому, что уже пошаливали почки, и роскошные длинные волосы сыпались.
В Дрездене Понаровская исполнила две песни: на русском языке - "Люблю" композитора Якова Дубровина и на немецком - "Садись в поезд своей мечты". Она получила первую премию. Родина этого не заметила. Правда, через год в министерстве культуры вспомнили, когда понадобилось послать кого-то на более значительный конкурс в Сопот: а вот у нас девочка вроде как первую премию в прошлом году получила, давайте ее и отправим.
И отправили. Она уже ушла из "Поющих гитар". Опера, порой по два спектакля в день, ее измотала. Хотелось чего-то нового: "Я очень благодарна ребятам. Они воспитали во мне много такого, до чего я сама не дошла бы. Не отбирая у меня женского начала, они сделали меня в работе мужиком. Всякие бывали ситуации. И обструкции мне устраивали, не разговаривали со мной. Но после ряда испытаний, они начали проявлять уважение, убедившись, что язык у меня на замке, что я не тусуюсь, а вкалываю. Они были на 7-8 лет старше меня. Я была их маленькая любимица. На гастролях никогда не шаталась по гостинице, стеснялась даже чай или сахар попросить у ребят. У меня все было свое. И они ко мне заходили поболтать. Все приставания я пресекла раз и навсегда. Они запомнили, что я не по этому делу. Или с книжкой сидела в номере, или с вязанием".
У Иры еще не было своих поклонников. Фанатки сопровождали ансамбль. "Поющие гитары" называли их "пятой колонной". И поначалу девочки ревниво восприняли появление женской особы среди своих кумиров. Но скоро поверили, что солистка "Поющих гитар" не искательница приключений. Однажды лидер группы "Моральный кодекс" Сергей Мазаев назвал Понаровскую "мисс моральный кодекс". Точнее не придумаешь. А Валерий Леонтьев зовет ее "нержавеющей и непокобелимой". В свою очередь Ирина выделяет его среди коллег как философа, оптимиста и порядочного человека.
В 1996 году в гостинице одного из российских городов, где заночевал эстрадный десант, заброшенный в населенные пункты страны с целью агитации за Ельцина перед президентскими выборами, Валерий Леонтьев постучал в номер Понаровской и выставил в коридор открывшую ему дверь костюмера Дину. Затем приблизился к Ирине, уже лежавшей в постели и готовой ко сну, и предложил свою любовь. По его признанию, он мечтал об этом долгие годы, но робел открыться, а когда почти решался, она оказывалась либо замужем, либо влюблена в другого. У ошеломленной натиском Понаровской вырвалось: "Валера, я считала, что ты вообще не по женской части. И к тому же ты пьян." Леонтьев пояснил, что трезвым он бы опять струсил. Много лет она притягивала его и пугала. Такой вот платонический служебный роман, когда одна сторона не ведает, как сильно влечет к ней другую. Придя в себя после неожиданного признания, Ирина вынуждена была ответить: "Валера, где ж ты раньше был? Я ведь опять замужем".
В ее ленинградский период на эстраде не существовало понятия тусовка. Тем более все это не называлось шоу-бизнесом. Был круг исполнителей, в котором имя Ирины занимало некое место, в то время как сама она выпадала из него. Отдельно от ансамбля "Поющие гитары" Понаровская начала существовать для родного города, лишь переехав в Москву и добившись известности в столице. То есть отечество оценило ее из-за рубежа. В Ленинграде закулисные интриги проходили мимо: "По молодости, по характеру я думала, что все вокруг хорошие, что слово есть слово и нельзя сказать человеку в глаза одно, а за глаза другое. Мне было больно и неприятно с этим сталкиваться. Поэтому я старалась не замечать, не слышать, уходить. Я не знала, что ответ на вопрос "как стать знаменитой?" требует математических расчетов и множества компромиссов". Похоже, она стала знаменитой вопреки правилу, поскольку годы так и не научили ее просчитывать карьеру.
Верхом популярности исполнителя (и честью для него, с точки зрения чиновников) являлось приглашение на правительственный фуршет в роли скомороха: артист способствовал пищеварению престарелых руководителей страны. Сейчас это может позволить себе любой бизнесмен, а тогда - партийные и комсомольские работники. Понаровскую почтили этим доверием в 1976 году. 7 ноября, в годовщину празднования Октябрьской революции, вызвали из Ленинграда в Москву. Промерзнув на трибуне Мавзолея, лидеры партии и правительства собрались в банкетном зале Кремля согреться и развлечься концертом. В 14.00 он закончился - артистов выдворили. Понаровской выдали билет на "Красную стрелу", и до ночи она просидела на вокзале. Подобное обращение оскорбило ее так, что впоследствии она предпочитала не баловать властьимущих своим вниманием, всячески избегала приглашений, и постепенно ее перестали звать, что совсем не способствовало певческой карьере.
Случались у нее выступления и для комсомольцев из аппарата ЦК ВЛКСМ (они резвились разнузданнее своих старших товарищей из ЦК КПСС, у которых уже просто не хватало здоровья). Понаровская так оценивала комсомол: "Это доильня. Он только доит. Конечно, если на этих начальников сесть, тогда они тебе что-то сделают. От меня всегда хотели определенных вещей, а я не допускала подобного покровительства. Мне было неудобно и стыдно. Я считала, что если имею талант, то я чего-то стою именно благодаря ему". Не развлекалась она в бане ни с комсомольцами, ни с коммунистами. А ее хотели видеть прежде всего там и потом уже на сцене. За ее "нет" по одному пункту программы следовало ответное "нет" по другому.
Часть вторая
От мольбы до заклятья
"Я закладываю свою душу дьяволу... а свое
имя - звездам". (Шиллер. "Разбойники").
"Мерседес" ее имени
"Сопот" в 70-е годы был для нашей страны лучом света в мировую эстраду. На конкурс съезжались исполнители из стран социализма и капитализма. И даже незначительные имена звучали для советских телезрителей по-звездному. К телевизорам подключали магнитофоны, у кого они были, чтобы записывать иноземную музыку. Гран-при "Сопота" было весомее "Оскара" и "Грэмми" вместе взятых, потому что о существовании последних наши граждане не ведали. И Ирину на фестивале Сопот-76 внутренне колотило, хотя внешне она выглядела бесстрашной. Родина снова не поинтересовалась ни песней, которую она везет на конкурс, ни костюмом, в котором думает выступать, зато провела инструктаж, как следует себя вести, на что тратить деньги, с кем общаться. Государственная безопасность превыше всего. Поэтому ощущение, что она представляет огромный, могучий Советский Союз, Ирина подпитывала самовнушением. Правда, от этого не становилось теплее - Родина раздувалась в масштабах до головокружения и пущей паники: а ну как подведу? И Понаровская старалась переключиться на более мелкую величину - на себя. Провал унизил бы ее в собственных глазах. Нельзя допустить подобного позора: ау, "Поющие гитары", где вы?!
"Я ехала туда с надеждой хоть что-нибудь получить. Смотрела на конкурсантов и думала: насколько я на далеких подступах к ним. Всегда интуитивно определяю вес, который могу взять. Вот есть штангист, знающий: один шанс из ста, что возьму. И он использует шанс. А я нет. Может, это плохо. Может, я большего бы добилась в жизни. Но в 23 года получить то, что я получила в Сопоте, было непосильной ношей. Слишком велика оказалась ответственность. Тогда динамика возраста была иная. В эти годы человек только заканчивал вуз и устраивался на работу. Может быть, потому все так и складывалось дальше в моем творчестве: и пропадания, и неудачи". Она не пела в хоре первым голосом.
С платьем для конкурса было меньше проблем, чем с песней. Наряд ей сшила Эмма Лучкина, жена известного ленинградского поэта. Замечательная мастерица первой начала одевать Понаровскую с шиком. Будто нашла достойную фигуру. Кстати, в 1974 году Ира сама придумала себе наряд с глубоким вырезом на спине, определив на будущее степень собственной открытости. Не то чтобы она вообразила, что спина у нее красивая, просто ей всегда шли платья, закрытые впереди до подбородка. Но обнажиться где-то хотелось, пришлось перенести декольте назад. Вызов всем выстрелам с тыла.
Модельерам нравится ее наряжать, потому что она умеет красиво подать костюм, не выпячивая себя в нем. Может, именно поэтому публика всегда отмечает одежду прежде, чем замечает певицу. Она скромно отводит себя на второй план.
Много лет Понаровская дружит с модельером Элеонорой Курринен, хозяйкой очень популярного в Питере авторского ателье. "Эля меня чувствует, ее вкусу можно доверять. А уж качество! Ее вещи можно носить хоть с лица, хоть с изнанки". Элеонора говорит: "Шить для Понаровской - праздник. У нее бездна деликатности, такта. Чувство стиля потрясающее. Она сама - стиль. Ни за что не закажет "не свою" вещь и в то же время она всегда в поиске. Ведь мало одеться стильно, надо еще уметь себя в этом подать. Ира - удивительный человек по своей органичности. Мне кажется, когда она выходит на сцену, в ней поет все: и душа, и лицо, и одежда".
Понаровская порядочна и жертвенна до ломоты в суставах и зубовного скрежета со стороны. Только собой он позволяет себе распоряжаться на правах собственницы. Иногда это утомляет и раздражает окружающих. Столь болезненная чистоплотность в отношениях, такое превознесение чести и достоинства обязывают к церемониальности, величавости не только облика, но и внутреннего мира: испытываешь потребность причесать душу. И ради расслабления те, кто рядом, порой сбегают в состояние противного загула. Ее же дух противоречия, наоборот, делает еще более сдержанной, отстраненной, контролирующей все непозволительные взбрыкивания натуры. Если таковые случаются, то в глубине дома и в присутствии очень доверенных лиц, которые не разболтают. Не потому ли сплетни о ней как правило неправдоподобны и путаны, что придумывают их посторонние, не знающие ее люди.
История с песней "Мольба" показала, насколько значимо для Понаровской понятие "благодарность": "Я искала песню для конкурса, и Александр Журбин пригласил меня к себе, сказав, что у него есть интересные мелодии. Но все, что он играл, меня не устраивало. И тут Лора Квинт, бывшая тогда его женой, напомнила еще о какой-то мелодии. Он сыграл, и я вскрикнула: вот эта песня! Он сказал: хорошо, а о чем должен быть текст? Я ответила, что не знаю, но стихи надо заказать Илюше Резнику. Я уже исполняла одну из его первых песен. И Журбин заказал текст Илье. На радостях, что у меня будет такая песня, я пообещала Саше записать на пластинки и остальные его творения. И вот прихожу на фирму "Мелодия", и вижу Резника. А из студии слышу свою конкурсную песню уже со словами, которые выпевает голос Сергея Захарова. Со мной истерика, я требую от Ильи объяснений. К нам выходит Сережа и спрашивает: "Что случилось?" Я рассказываю ему предысторию. Естественно, Захаров уже был в то время звездой, и Резник, забрав у Журбина фонограмму, предпочел этого исполнителя. Сережа поступил как джентльмен, сказав: "Ира, песня твоя". Хотя ему она тоже не помешала бы".
Потом еще был случай. Понаровская возвращалась на сцену после рождения ребенка. Требовались хорошие песни, хотя бы одна ударная. И позвонил Резник с фантастическим предложением: "У меня есть для тебя стопроцентный шлягер на музыку Паулса". Ирина загорелась. А вскоре услышала "Еще не вечер" в исполнении Лаймы Вайкуле. Песня действительно стала шлягером. И Понаровской в тот переломный момент она не помешала бы. Впрочем, Илья Резник - талантливый поэт. Ему тоже достается от исполнителей, которых он нет нет да и упрекнет в неблагодарности.
А в "Мольбе" есть его вклад. Как и в том, что Гран-при фестиваля "Сопот-76" получила Ирина Понаровская. Через восемь лет она вернула стране эту награду. Тоже своего рода олимпийское золото.
Член жюри от СССР ленинградский композитор Александр Колкер вспоминает: "Конкурсные концерты проходили в Зеленой опере, вмещающей тысяч пять поклонников этого вида искусства. Жюри располагалось в центре зала. Нас было много, больше двадцати человек. Все мужики. Перед нами стоял легкий элегантный стол, на котором заранее разложили программу выступлений - "кто за кем" и "кто есть кто"... "Гран-при" мы присудили Ирине Понаровской. И по заслугам... На сцену вышло само очарование. Юная стройная красавица. Как бы в пику всем нашим "березонькам", она была одета в легкое прозрачное шифоновое, или крепдешиновое, или крепжоржетовое платье. (Я в этом не разбираюсь.) Самое главное, что эта ткань была прозрачной. Мало того, она плотно обтягивала тело певицы. А тело было (О, Боже!) - голым! На оркестровом вступлении Ира сделала непринужденный оборот вокруг своей оси, давая рассмотреть себя со всех сторон. Стол жюри приподнялся..."
Вторую конкурсную песню она исполняла на польском языке - "Была птицей". Когда ведущий объявил: "Ирэна Понаровска!" - и появилась девушка с заморскими чертами лица да еще запела по-польски, не поверилось, что она наша соотечественница. На заключительном концерте ее вызывали на поклоны девять раз и заставили-таки петь на бис в нарушение фестивальных традиций. За рубежом Понаровскую приняли как родную гораздо раньше и достойнее, чем это случилось дома. Польша носила ее на руках. Как прежде Германия. Журналы публиковали на обложках ее портреты. Одна из таких фотографий откроет ей дорогу в кино, но позже. В Сопоте ее возили на персональном "Мерседесе", на номере красовалось: "Ирина Понаровская". На улицах брали автографы. После победы ее номер в отеле заполнили корзины цветов. Она устроила в ресторане прием для советской делегации, так как общего банкета лауреатов не было. И, сидя за столом спиной к залу (как она предпочитает), Ира принимала поздравления соотечественников. А платье на ней было опять же с декольте сзади. И вдруг кто-то деликатно дотронулся до ее плеча. Она обернулась и увидела очередь из мужчин. Каждый ставал на колено и целовал ей руку. Ведь не приснилось же это!
И Алла Пугачева, бывшая на том конкурсе гостьей, подарила ей розу и поздравила с победой. А потом они вместе поехали в Варшаву, где их снимало телевидение. Жили в одном номере, испросив себе "люкс", куда им закатывали тележки с ужином. Гуляли по-звездному! Премия была денежная: вместе со статуэткой "Янтарного соловья" Ирина получила 25 тысяч злотых. Огромная сумма! И родные чиновники ничего не отобрали, кроме суточных.
В одном из тогдашних интервью Пугачева сказала: "Из только что появившихся певиц мне нравится Ира Понаровская. Хорошо ее знаю и слежу за ее творчеством. Пока, мне кажется, у нее мало песенного материала, и это тревожит. Ирина исчезнуть не может, она человек деловой и понимающий. Но песни все-таки нужны. Не материал, который помог бы лишний раз выйти в эфир, а песня, исполняемая хотя бы раз в полгода, но оставляющая след..."
Права была коллега. Пока же Ирина имела две опоры: голос и внешность. Про первую музыковед писал: "По вокальным данным Понаровская не сравнима, пожалуй, ни с одной другой нашей певицей. Гибкий, сильный голос широкого диапазона. Кристальная чистота, благородство тембра. Ясность, мажорность интонаций. Всякие параллели с серьезной музыкой, конечно, условны, но если попытаться их провести, то у Понаровской заметно влияние эстетики классицизма: красота, женственность, мечтательность и соразмерность. Если выбирать между Снегурочкой и Купавой, то исполнительский тип Понаровской - первый, идеальный, не горячий..."
Она никогда не позволяла себе вокальной неряшливости. А что касается Снегурочки, то по молодости лет певица держалась отстраненно от зрителей просто потому, что многого не умела. Обучаясь, она приучала к себе публику. Они неумолимо сближались. Понаровская уже спускалась в зал, смотрела в глаза, заигрывала, поднимала с мест и вовлекала в танец. Впрочем, по сей день в восприятии далеких от нее людей Ирина остается Снежной королевой. Но стоит преодолеть этот искусственно воздвигнутый барьер и пообщаться с ней, как "оковы тяжкие падут, темницы рухнут" и вы обнаружите женщину мудрую и доброжелательную, сентиментальную и отзывчивую, умеющую слушать и давать советы.
Ее вторую опору в 70-е подкрепляли титулы: "Фрау Фестиваль" в Дрездене и "Мисс Объектив" в Сопоте: "за красоту, обаяние и фотогеничность". Это после астигматизма, косоглазия, 78 килограммов веса...
Ирина: "Неприятности начинаются, когда человек выходит на определенную орбиту. Когда он ниже этой орбиты популярности, для него не существует больших препятствий, потому что он никому не мешает: нет конкуренции, нет повышенных запросов. Вроде есть исполнитель где-то, а вроде и нет. Когда я приехала в Москву после "Сопота", меня никто не встретил. Хотя я позвонила в Госконцерт, сообщила, каким рейсом прилетаю, узнала, в какой гостинице забронирован номер. Прилетела в Шереметьево в 23.00 счастливая, в широкополой шляпе. И никого. Это сейчас я человек опытный, многое повидавший, способный отделить мелочи от главного, а тогда... В "России" меня подселили к странной женщине. Она сидела в номере со своим кавалером, оба пьяные, на столе лежали селедка, порубанная ножом докторская колбаса, несколько долек чеснока. Я как стояла в дверях, так и заревела. Женщина, правда, умной оказалась. Тут же мужика спровадила, а мне говорит: "Ты чего хнычешь". Я сходила в ванную, убрала свою часть комнаты, и мы подружились. И в родном городе начальство Ленконцерта меня не вызвало, не поздравило. Папа даже не выдержал, сказал директору что-то вроде: не поймите так, что это моя дочь и поэтому я чего-то для нее прошу, но девчонка плачет, вы же ей на корню жизнь погубите. И тогда они на вырванном из тетради в клеточку листочке написали: "Поздравляем Понаровскую с получением премии. Дирекция".
С годами она затвердила две истины: "Бог не позволяет никому помогать мне. Все, что я имею, я получила потому, что приложила к этому усилия". И еще: "Трудную жизнь Бог посылает тому, кого хочет испытать, а легкую - тому, кого даже испытывать не хочет". И тут же со вздохом: "Неужели у меня еще мало испытаний?!" В 1977 году они только начинались.
Фея времени и кино
Ирина Понаровская переехала в Москву. Однажды она сказала: "Москва - как цыганская плетка для артиста". Хочешь сделать карьеру, выделиться, - надо ехать сюда, где бурлят амбиции, прожекты, провалы, счастливцевы и несчастливцевы. Но наличие тех и других возбуждает новичка действовать.
В Ире проросли слова бабушкиной сестры: надо быть в Москве. И к тому же ей не хотелось оставаться в одном городе с бывшим мужем. Ее воля, она бы все свои прошлые истории выселяла бы за границы памяти и среды обитания.
А еще Понаровскую пригласили в джаз-оркестр под управлением Олега Лундстрема. Воздушный поцелуй джаза поманил ее новизной открытия собственных возможностей. И на этой музыке она росла.
Случилось так: Ирина выступала в сборном концерте в столичном зале "Россия" как лауреат "Сопота". И Лундстрем, услышав ее, послал своего директора на переговоры: оркестр нуждался в солистке.
Олег Леонидович Лундстрем рассказывал: "Большинство эстрадных исполнителей не умеет петь джаз, у них отсутствует ощущение специфической джазовой упругости, акцентированности мелодической линии. А вот Понаровская обладает этим чувством ритма. Мне кажется, что она вообще имеет предрасположение к джазу. Во время работы в нашем оркестре она переписала у меня и моих музыкантов массу пластинок, чтобы изучить не только лучших современных певцов, но и инструменталистов и постараться найти свое. Вокальные трудности для нее просто не существовали. К тому же Ира очень сценична, она умело обыгрывала содержание песен, успевала по ходу концерта мгновенно менять костюм. Ее стихией были лирические песни с красивыми мелодиями, но ей хорошо удавались и пародийные номера, она легко перевоплощалась в веселого сорванца. Помню, какую бурю восторга вызвала "Песенка водовоза", оркестрованная в остро джазовой манере, когда каждый следующий куплет звучал на полтона выше. Понаровская пела ее хлестко..."
Это была композиция "Весна идет" из песен Исаака Дунаевского. Идею предложил кинорежиссер Леонид Квинихидзе (постановщик фильмов "Соломенная шляпка", "Небесные ласточки"), он же и программу сделал. Ира выступала с ней полтора года, получая удовольствие и от песен, и от того, что тридцать человек знаменитого оркестра работали на нее, юную певицу. Сидели за спиной, как надежный тыл, а она их олицетворяла. Снова у нее были команда и роль в спектакле. Оркестранты называли ее Екатериной Второй. Наверное, за статность и силу воли.
Вот и пела бы джаз до настоящего времени, если бы не потребность стать популярной не только среди избранных, а еще и в народных массах. Хотя она всегда знала, что не будет близка массам, как, скажем, Алла Пугачева, но старалась угодить им, не уронив при этом себя. Потому что только народная любовь приносила артистам заработки. И это раздвоение натуры, когда одна часть нуждалась в деньгах, а другая тормозила: не любой ценой, - всегда мешало Понаровской организовать репертуар и придумать сценический образ, понятный и приятный публике-кормилице. Всю профессиональную жизнь она сидит в собственной башне из слоновой кости.
Одновременно с постановкой программы по песням Дунаевского режиссер Леонид Квинихидзе снимал телевизионный музыкальный фильм "Орех Кракатук" по новелле Гофмана "Щелкунчик". Эту новогоднюю сказку показали 31 декабря 1977 года. Зиновий Гердт играл мастера-часовщика, Марис Лиепа - мышиного короля (пел за него Михаил Боярский), Ия Нинидзе - Девочку, а Фею времени сыграла Ирина Понаровская.
Для нее это была не первая роль в кино. Режиссер Герберт Раппапорт, увидев красивое лицо на обложке немецкого журнала, пригласил ее на главную женскую роль в фильме "Меня это не касается". Картина вышла в прокат в 1978 году. Критики оценили это творение как заурядный фильм незаурядного мастера, то есть: с кем не бывает. Но рядом с Ирой на площадке работали Александр Збруев, Борис Иванов, Юрий Демич.
Ее героиня, Регина, инженер на ткацкой фабрике, где происходят хищения. Следователь (Александр Збруев) брошен на разоблачение преступников. Регина выставлена мошенниками в качестве отвлекающей приманки: не то для того, чтобы опорочить следователя и потом шантажировать, не то для того, чтобы задобрить и закончить все мировой взяткой. А Регине дай только пококетничать с симпатичным мужчиной. Она втягивается в интригу соблазнения, из которой, впрочем, ничего не выходит. Збруев неподкупен. Зато отношения Регины с собственным ревнивым женихом (Юрий Демич) портятся. Да и прозрение, что ее бессовестно использовали в гнусных целях не добавляет ей радости. В финале бандиты пойманы, а героиня Понаровской плачет: то ли потому, что пострадало ее женское самолюбие, то ли потому, что раскаялась как пособница расхитителей.
В фильме была эротическая по тем временам сцена - героиня принимала душ, за прозрачной занавеской угадывался женский силуэт, и на секунду она высовывала из пара голову, чтобы что-то прокричать. Обнажиться по пояс Понаровская согласилась при условии, что снимут только спину, только за занавеской, рядом на площадке никого не останется и оператор расположится за пределами ванной, а камера подглядит эпизод в дверную щель. Условия выполнили. Этот эпизод и сейчас можно найти в интернете по ссылке "обнаженная Понаровская". Сплошное разочарование.
В общем, играть в детективе было нечего. Выходила в купальнике из моря (снимали в Краснодарском крае), бродила в белом халате вдоль станков и сидела за рулем автомобиля. Это, пожалуй, самая большая польза от съемок - Понаровская научилась водить машину. Инструктор после первого же занятия сказал: хватит кружить по площадке, завтра поедем в город. Когда вернулись, Ира была мокрая от макушки до пят (от ужаса и напряжения). Там же ей и права выдали. А сразу после съемок она купила свою первую машину - "Жигули" шестой модели.
Еще ребенком, лет в шесть, она забиралась к отцу на колени и крутила баранку семейной "Победы". И от его слов: ты способная, будешь хорошо водить, - сердце замирало от счастья.
Если б она знала, сколько бед у нее будет с автомобилями, сколько слез она из-за них прольет. У белых "Жигулей" вынут переднее стекло и украдут все, что найдут. Один "Форд" не сумеют вскрыть и от досады подожгут. Другой угонят от подъезда. Черный "Мерседес-300" исчезнет среди бела дня за пятнадцать минут, что она проведет в магазине. Еще один автомобиль загорится на дороге и она сама потушит его, а потом в автосервисе услышит от мастера: а над вашим авто кто-то поработал. Просто-таки рок преследует ее с машинами и мужчинами. Но если от вторых она освобождается сама, то о первых заботятся против ее воли.
Ее любимая роль того же периода - в телевизионном водевиле "Ограбление в полночь", который снял в Ленинграде режиссер Александр Белинский. Ира играла легкомысленную, капризную любовницу главного героя. Ее партнерами выступали Олег Басилашвили, Владислав Стржельчик и Наталья Тенякова. Это веселое музыкальное представление питерское телевидение повторяло часто. Понаровская не потерялась среди профессиональных актеров. Потому и вспоминает роль, как единственную, наиболее точно отразившую ее возможности в кино, с учетом, разумеется, молодости и неопытности.
Из-за съемок Ирина брала академический отпуск в консерватории, поэтому закончила ее в 1978 году. На "пять с минусом". "Минус" - за сбой между прелюдией и фугой Баха: переходя от одной к другой, она вдруг забыла, как дальше играть, трижды начинала, пока не отключила мозг и положилась на пальцы - вывели. И когда она исполняла на госэкзамене Первый концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром, 32 вариации Бетховена, балладу Шопена, пьесы Дебюсси и Щедрина, педагоги в зале спорили о том, что она лучше делает: играет на рояле или поет джаз.
Тень Дон Жуана
"...одаренная природой, одухотворенная
девушка способна на большее, на неизмеримо
большее. Следует лишь Марии Антуанетте
захотеть стать той, кем она в сущности является,
и она будет обладать королевской властью;
но таков рок - по инертности, по ленности
натуры, из стремления к комфорту она постоянно
выбирает себе уровень жизни ниже своих
собственных возможностей".
(С.Цвейг. "Мария Антуанетта").
Ее первые годы в Москве были голодными. Хотя привычка отказывать себе в еде помогала экономить деньги для того, чтобы прилично выглядеть на сцене и оплачивать жилье. Она снимала квартиру и, возвращаясь вечерами, старалась телевизором или сном отвлекать желудок от пустых требований, потому что иногда не хватало на хлеб. Ходила по улицам, мечтая найти клад в размере нескольких копеек. Колготы ей были не по средствам, поэтому одевала под длинное концертное платье гольфы. И вязала за кулисами шапки на продажу, чтобы платить за квартиру. "На самую сложную кофту мне требуется не более четырех дней. Я вяжу везде: в самолете, дома, в парикмахерской. Когда мне было шесть лет, мама дала мне в руки спицы, старую шерсть в узелках и сказала: "Вот лицевая, а вот изнаночная". С тех пор со спицами не расстаюсь". Если продажа шла плохо, ее выгоняли на улицу, и она ночевала на вокзале. Для дежурных в метро придумала легенду, мол, только что украли кошелек. Тогда ее еще не узнавали и верили.
Но эти мелочи не мешали Ирине чувствовать себя все равно Екатериной Второй. Раз таковую в ней желают видеть и это совпадает с внутренней потребностью.
В те годы вышло несколько маленьких пластинок с ее записями. Конечно, она мечтала о диске-гиганте. Предлагала худсовету фирмы "Мелодия" песни, а ей намекали на необходимость более близких отношений, видимо, чтобы удостовериться в наличии таланта. Но гордыня хлопала дверью и довольствовалась малым. "Пить да спать с властью - это не мой способ получать блага!" Да гори огнем работа, требующая унижения! И горела.
Зато она сама выбирала, кого ей любить и как долго быть вместе. Она очаровывала очаровавшего ее. В подходе Ирины к мужчинам заметна тень Дон Жуана. Если кто-то кажется ей достойным усилий, она все делает, чтобы влюбиться и влюбить в себя. Потом очаровательная завеса спадает с ее глаз, она видит рядом человека, который неизвестно зачем ей нужен, когда есть другой, наверняка есть, надо лишь оглядеться. Рядом с этой женщиной никогда не бывало пустоты, если она сама ее не желала. Однажды на вопрос "совершали ли вы безумные поступки по отношению к мужчинам, которых любили?" она ответила: "Самый безумный поступок - я не знаю, по отношению ко мне или к мужчине - поход в ЗАГС. Любая женщина, чего бы она ни добилась в жизни, хочет называться женой. И я тоже. Но никогда не знаешь, чем все закончится".
Зачем женщине мужчина? Чтобы было кому ставить перед ней цели. Если же его нет, она сама себе эти цели придумывает.
А все ее спутники долго о ней помнят и рано или поздно возвращаются в каком-то ином качестве. Уже не возлюбленными, не мужьями, а помощниками, деловыми партнерами, источниками слов-воспоминаний. Это ей льстит: она не любит оставлять дурной памяти. В конце концов, ничего плохого своим уходом от кого-то она не совершает. Возможно, наоборот, освобождает для новых открытий. И чем-то западает в душу. Полоняет собой, проникает в глубины, которые ее интересуют. И когда мужчина расслабляется оттого, что эта дама уже в нем и никуда не денется, она ускользает.
В Ленинграде молва навязывала ей в любовники преимущественно генералов и пожилых музыкантов. В Москве начали сплетничать о романе с Леонидом Квинихидзе. А в 1978 году, после ХI Всемирного фестиваля молодежи и студентов на Кубе, придумали слух о том, что Понаровскую досрочно выслали на родину за распутную любовь на пляже с Иосифом Кобзоном. При этом не менее опозорившегося певца якобы не могли отправить вместе с ней, потому что на нем держался финальный концерт нашей делегации. А на корабле, дескать, по пути на остров и обратно, пьяную полуголую Ирину вытаскивали из бассейна. Ну не выступать же ей с той правдой, что в Гавану и на родину она летала, а не плыла. Кто поверит такому скучному факту? И пляжный секс куда занимательнее истины. Тем более, что тогда сплетни передавались из уст в уста (не было желтой прессы, не было скандальных телепрограмм. И соответственно опровергать выдумки тоже было негде). Однажды в самолете Понаровская возвращалась из зарубежных гастролей с командой наших спортсменов, и один настойчиво убеждал ее, что у них есть общий знакомый, бывший ее любовник. И отказывался верить, что это неправда. Как может лгать друг?! В отличие от женщины.
Нина Николаевна иногда, наслушавшись глупых россказней о дочери, вздыхала: "Уж лучше тебе грешной быть, чем грешной слыть. Может, легче бы жилось, легче бы все переносила". Но Ирина из той истории, где слово "репутация" значимее слова "самореклама".
Всю эстрадную жизнь ее к кому-нибудь пристраивали: страдающий объект желания. Появилась в дуэте со Львом Лещенко - в глазах народа вопрос: насколько они близки за кулисами? Спела с Леонидом Серебренниковым: не он ли ее любовник? К счастью, слухи витали в пределах двух городов: Ленинграда и Москвы. Остальное население просто часто видело Ирину на телеэкране. В конце 70-х - начале 80-х она появлялась в передачах каждый месяц. Тогда артисты не платили денег за эфир и не существовало понятия "раскрутка". Комитет по телевидению и радиовещанию являлся государственным учреждением, и лицо того или иного артиста на голубом экране или голос в радиоэфире означали, что данная личность одобрена партией, правительством и местным руководством.
Пела она в самых популярных программах: "Утренняя почта", "Голубой огонек", "Музыкальный киоск", "Вокруг смеха", "Театральные встречи", "Адреса молодых". Радио передавало ее голос в "С добрым утром!", "В рабочий полдень", "До-ре-ми-фа-соль".
Понаровская вела детский "Будильник" и взрослую "Встречу друзей" - вечер артистов эстрады в концертной студии Останкино, а соведущим выступал Марис Лиепа. Она сидела в жюри конкурса "А ну-ка, девушки" и пела арию Дон Жуана в программе "Вас приглашает оперетта". В авторском концерте Тихона Хренникова Ирина исполняла его песни, по личному приглашению композитора: "Московские окна", "Колыбельная Светланы", "Прощание", "Давным-давно". И, конечно, каждый год участвовала в концерте ко Дню милиции, который смотрела вся страна, потому что наши доблестные защитники собирали для себя лучших артистов.
Из каких песен состоял ее репертуар?
"Я вам совсем не нравлюсь. Я вам совсем не в радость. Я с этим горем справлюсь. Я вам обещаю..."
"Земля в цветах, а не во мгле. И светлый мир на всей земле. О будущем таком мечтает каждый. А если мы хотим дружить, а если мы так верим в жизнь, то этот день придет однажды..."
Самой популярной стала "Музыка любви": "Ты - это музыка любви. Звучи во мне, во мне живи. Лови дыхание весны. В снегах подснежником звени. А тишина на то дана, чтобы ты во мне была слышна, как шелест трав, как шум листвы, музыка любви..."
В апреле 1979 года она участвовала в первом двухстороннем сеансе космической телевизионной связи: до тех пор космонавты только слышали Землю, но не видели. На орбите летали Ляхов и Рюмин. Когда их спросили, кого из артистов они хотели бы лицезреть, прозвучал ответ: Понаровскую. В эфире они признались певице, что ее теплый голос напоминает им о доме. Сеанс связи показали в передаче "Очевидное - невероятное". Кроме Ирины в нем участвовали академик Газенко, руководитель полетов Елисеев и ведущий Капица. Она достойно выглядела в дискуссии о влиянии технической революции на человеческие ценности. Ученые подивились интеллекту эстрадной артистки и ее искренней заинтересованности в вещах, казалось бы, далеких от песенного жанра. Сергей Капица потом выразил Понаровской благодарность: она оказалась вполне в духе и "очевидного" и "невероятного".
Она могла бы стать прекрасной телевизионной ведущей. Или, скажем, автором цикла программ об интересных людях и любопытных событиях из своей жизни. Она замечательная рассказчица, пародистка и тамада. Режиссер Марк Розовский однажды назвал ее Ираклием Андрониковым в юбке. Но никто ей этого не предложил, а навязываться она не любит.
В 1981 году Понаровская исполнила песню "Заклятье" (стихи индийского поэта Назрула Ислама в переводе Михаила Курганцева, музыка Евгения Мартынова). Может быть, впервые за сценическую жизнь Ирина так выложилась в песне и вокально, и эмоционально. Даже "Мольба" не требовала от нее подобного напряжения.
Я уйду от тебя, я скажу напоследок "прости".
Я уйду, но покоя тебе никогда не найти.
Я уйду без упреков и слез, молчаливо, одна.
Я уйду, ибо выпито сердце до самого дна.
Ты меня позовешь - ни единого звука в ответ.
Не обнять, не коснуться ладонью, не глянуть вослед.
И глаза ты закроешь, и станешь молить в тишине,
Чтобы я появилась, вернулась хотя бы во сне.
И не видя дороги, ты кинешься в горестный путь
Вслед за мной, без надежды меня отыскать и вернуть.
Будет осень, под вечер друзья соберутся твои.
Будет кто-то, наверно, тебе говорить о любви.
Одинокое сердце свое не отдашь никому.
Ибо я в это время незримо тебя обниму.
Бесполезно тебя новизной соблазнять и манить.
Даже если захочешь, не в силах ты мне изменить.
Будет горькая память, как сторож, стоять у дверей,