Аннотация: Dum vitant stulti vitia, in contraria currunt.
Мой мир давно уже поделен на две части. Границей раздела стали мои глаза. То, что плескается в моей голове за глазницами - бездонный океан боли, который часто разражается штормами. То, что распростёрло свои объятья перед глазами - юдоль скорбей и болей гораздо глубже моих. Если я позволю этой боли проникнуть в меня, то буду раздавлен. Я гляжу на мир через жёлтое стекло безысходности и тоски. Это уже буквально. Все оттенки жёлтого я воспринимаю как одноцветную картинку. И в последнее время жёлтого цвета становится всё больше.
Автобус трясся по дороге к городу, который не на всех картах обозначен. Целью моей поездки стал городок Н-ск, с двумя-тремя тысячами проживающих в нём людей. От тряски голова болела ещё больше, и утешало лишь осознание того, что рано или поздно всё закончится. Вернее, я сам себя пытался утешить этими мыслями, но получалось не очень. По привычке опять начал задерживать дыхание - некоторые приёмы из дыхательных практик йогов облегчали ненадолго мои мучения. Но, от постоянно попадавших под колёса старого автобуса крупных колдобин, тряска сбивала настрой и я, в конце концов, забросил попытки и мрачно уставился в запылённое окно. Наконец, автобус, натужно тарахтя мотором, развернулся на площади, являвшейся к тому же и автобусной станцией. С трудом шевеля затёкшими ногами, я прошёл к выходу. Выковыривая своё тело из расхлябанного агрегата, благодарности к водителю я не испытывал. Солнце безжалостно жарило растрескавшийся асфальт, раскалённый воздух обжигал горло - самые удачные декорации для моего выхода. Ненадолго остановившись на площади, я повернул в сторону широкой пустой улицы. Сидевшая под навесом около касс, толстая тётка с подозрением смотрела мне вслед. Ни пить её тёплый квас, ни спрашивать у неё дорогу у меня не было никакого желания. Я шёл по жёлтой улице, и боль моя шла вместе со мной, пульсируя, словно второе сердце. В первом же попавшемся мне по пути дворе, я увидел трёх старух сидевших в тени козырька над лавочкой. Вот к ним то, я и пошёл. Они неприязненно наблюдали за мной, прекратив свою болтовню. Остановившись перед ними, я несколько секунд, молча, смотрел поверх их голов. Соблюдать правила приличия, я перестал вскоре после того, как много лет назад научился видеть в людях то, что сейчас с отвращением рассматривал. Три тёмных сгустка горбились над телами старух, уродуя их и без того неприглядные фигуры. Вся накопленная за жизнь мерзость помыслов, зависти, похоти, злобы висела над каждым человеком, составляя его душу. С тех пор как я увидел это в первый раз, никогда не встретил человека, который сохранил бы чистоту. Даже дети, которыми до этого умилялся, носили на себе уродливые наросты. Эти мерзкие горбы, отрастая, обретали некое подобие разума и управляли волей человека, который их носил. Я смотрел на огромные горбы этих старух, а мне мнились жуткие гримасы которые корчили их чёрные души.
- Ну, чего застыл то? - грозно спросила самая неприятная на вид бабка.
- Мне нужна квартира, на пару дней, - озадачивать себя приятностью тона я не стал.
- Нету здесь квартир на съём, иди себе. - В тон мне ответила старуха. Две другие хранили молчание. Тогда, я молча стал сжимать её горб так что он съёжился почти вдвое ещё более почернев. Старуха при этом побледнела, схватившись за грудь.
- Ты одна живёшь - вот у тебя и переночую. - Ещё одним довеском к способности видеть и воздействовать на чёрные души людей, мне открылась совсем уж излишняя способность читать их жизни. Повернувшись к старухе спиной, я пошёл к подъезду, на ходу кинув:
- Не спи!
Бабка, кряхтя, подхватилась со скамейки и, мелко семеня кривыми ножками, опережая меня, бросилась в подъезд. Её товарки, испуганно посмотрели нам вслед, и собрались было подняться со скамейки, но я, входя закрывая уже дверь, обернулся:
- Только вздумайте! Обеих закопаю. - Их желание позвонить в органы, можно было прочитать, не обладая даже моими способностями.
Приняв душ, я вышел из неопрятной ванной комнаты, и прошёл в гостиную. Сев в кресло я оставил своё тело обсыхать и принялся выполнять дыхательные упражнения. Старуха, сидя в кухне, старалась не поднимать шума. День едва перевалил за середину, и у меня было много времени...
Заходящее солнце милостиво позволило природе отдохнуть от зноя и город начал оживать - появились прохожие, редкие автомобили разбавили винегрет звуков своим зловонным рычанием. Выйдя из дома, я направился через весь городок на окраину - цель моего приезда, должна была обнаружить себя там. Запылённые деревья бледно желтели по сторонам дороги, каждый шаг поднимал облачко полупрозрачной пыли, и я сам вскоре покрылся ровным слоем этой мерзости. Невысокие строения двух трёхэтажных домов то тут, то там высовывались из-за пожухлых крон. Затратив на дорогу всего десять минут, я пересёк весь город вдоль. Чем ближе я подходил к нужному мне месту, тем неприятней становились ощущения в голове. Смутные подозрения охватили мою душу - в прошлый раз, когда я чувствовал нечто подобное, мне пришлось срочно покидать место действия. Но сегодня всё было по-другому. У меня не было возможности отступить. Обнаружив неподалёку от нужного мне места поваленное дерево, которое служило лавочкой, я осторожно уселся и стал соображать - как поступить в этот раз. Темнота становилась всё гуще. Прошло уже около часа, и я поднявшись, стал разминать затекшие конечности. Тут и раздался неслышимый для всех, кроме меня, крик! Успокоив взволновавшееся сердце, я определил направление, и не торопясь двинулся к темневшему неподалёку частному дому. Пользуясь опытом, прошлых раз, я не спешил - время у меня было. Исследовав, со стороны казавшийся спящим, дом, я обнаружил, что попасть в него можно без труда - стоило лишь обойти его со стороны двора. Крик всё не прекращался, но стал уже слабее. Стоило поторопиться, но меня настораживала кажущаяся лёгкость ждущая меня впереди. В моей груди росла уже неконтролируемая жажда, которая требовала немедленных действий, и мышцы распирали, ставшую вдруг тесной, одежду. Безуспешно пытаясь справится с шумным дыханием, я вошёл в прихожую. Здесь уже явственно слышались чуть слышные стоны в звуковом диапазоне. Пройдя прихожую, я открыл дверь, постаравшись поменьше шуметь. По всему было видно, что звуки, которые я производил, никого не интересовали. Почти никого. За исключением девочки лет девяти, лежавшей на столе. Со времени обретения способности видеть души, прошло уже триста лет и я, погрузившись в мир грязи и порока людей, разуверился, что встречу когда-нибудь подобную чистоту. Первое что я увидел - её белые крылья, ослепительно сиявшие в темноте комнаты. Этот свет мог видеть не только я. Подтверждением тому была тень, склонившаяся над столом. Всё что угодно я готов был встретить, но только не это чудище. Его горб вырос настолько, что раздвоился и превратился в огромные крылья, чернее которых, я ещё ничего не видел. В обычной жизни это был ничем не примечательный мужичонка, небольшого роста, с близоруким прищуром. Совсем ничем не примечательный. Оценив размеры его крыльев, я понял, что меня тревожило. Он знал, что я приеду. Он знал, зачем я приеду. И это совсем его не беспокоило. Он не был безумен. Просто он был неимоверно, невероятно силён. И мои способности ему были не помехой, а аппетитным дополнением к основному блюду, что лежало перед ним, испуганно глядя на меня. Мельком прикоснувшись к его душе, я понял, что он всё спланировал. ВСЁ! Я увидел, КЕМ приходилась ему девочка, лежавшая на столе, не в силах пошевелиться. Впервые, за больше чем сто лет, мне стало страшно. Я попытался бежать. Развернувшись, я рванулся к двери, по пути задев коленкой какую-то железку. Не удержав равновесия грохнулся на пол, ушибив локоть. Подняться уже не было сил. Чудище отвлеклось от той, что лежала на столе, и решило заняться мной. Руки сами собой завернулись за спину и запястья потянулись к затылку. Тело стало выгибаться под опасным углом - ему было всё равно, в каком виде я лягу на его стол, целый или нет. Боль стала невыносимой и я заорал. Глубоко внутрь моей души проникли стальные иглы его бесчувственного интереса. Некоторое время он ничего не предпринимал... А потом начал пить...
Когда я первый раз встретил человека способного пить чужую душу, я испытал отвращение, которое вывернуло меня наизнанку. Это случилось в тёмном переулке в Венеции. Возвращаясь со свидания на пьяццо де Виттори, я завернул в переулок, ведущий к виа Либерта Санта-путас. Всяческие тёмные личности меня никогда не пугали - со мной всегда была моя шпага. Однако присущее мне чувство опасности, заставило обнажить клинок, стоило мне пройти по переулку несколько шагов. Всматриваясь сквозь темноту ночи, я увидел парочку. Тёмные переулки Венеции нередко наблюдали такую картину - один отнимает у другого жизнь честь или кошелёк. А иногда сразу всё вместе. Воспитанный своим, ныне покойным, папашей, я не мог смотреть на всяческие несправедливости, и смело бросился вперёд. Не добежав нескольких шагов, я встал как вкопанный, увидев перед собой лицо дьявола. Оставив свою жертву, он бросился на меня, жутко зарычав и брызнув слюной. Если бы не ежедневная муштра моего папаши, там бы я и остался. Тело само почувствовало недостаток дистанции, и резко рванувшись в сторону, я с силой бросил вверх эфес шпаги. Он с хрустом вошёл в челюсть существа, напавшего на меня. Любой человек был бы уже мёртв, но эта бестия только отскочила немного и снова бросилась на меня. Но на этот раз она наткнулась на полтора локтя лучшей арабской стали. Оглушительно завизжав, существо попыталось снять своё тело с клинка. Как бы, не так! Добавив ещё пару ударов своей дагой, я вырвал шпагу из уже мёртвого тела, и вдруг осознал, свидетелем чего стал минуту назад. Умерщвлённый мной дьявол оказался обычным мужчиной лет тридцати. То, что я принял за омерзительную рожу врага человеческого, оказалось гримасой злобы человека, судя по одежде - заезжего итальянца. Но важным было не это. То, что я видел. Мир вокруг меня изменился. Я видел как один человек, пил душу другого человека. Я понял, что смог увидеть, то о чём твердят церковники. Подойдя к жертве моего визави, я обнаружил сморщенную телесную оболочку в лохмотьях бедняка из рыбацкого пригорода. Почувствовав неимоверную усталость, я едва нашёл в себе силы протереть окровавленные клинки, убрал их в ножны, и пошёл к своему дому. Ещё не разобравшись, как мне поступить с новообретённым знанием, я твёрдо решил не ходить на исповедь в ближайшие недели. В голове рождалась боль, которая уже не оставит меня никогда. Расплатой за способность видеть грязь человеческой природы, для меня станет нескончаемый ад боли. С годами я узнал цели тех, кто занимался такими богопротивными делами как поедание чужих душ - они продлевали этим свои никчёмные жизни. И узнал, что сам могу продлить свою жизнь. Но от пороков обычных людей меня тошнило с такой силой, что не было никакой возможности воспользоваться своими способностями. И однажды встретив, подобного себе, я опробовал на нём свои силы. В тот день я лишился двух пальцев на левой руке, и понял, что могу прожить вечно, если буду время от времени вступать в поединки с этими паразитами на теле человечества...
Сейчас, лёжа на полу скрученный непереносимой болью, я сам стал блюдом для существа, которое можно было по праву назвать дьяволом. Он в одиночестве вырастил свою дочь, оберегая её от мира, и лелея её чистую душу. Он все силы положил на то, чтобы она стала настоящим ангелом - любящим, нежным, всепрощающим. И он каким-то образом узнал про меня. Хотя о чём это я - сам, то я легко узнавал о существовании паразитов. Сегодня я попал в ловушку, выбраться из которой мне было не по силам. Всё глубже проникали в меня стальные стержни, высасывающие мою жизнь. Глаза заволокло пеленой, сквозь которую я уже увидел лицо старика-наставника, которого нанял мне мой папаша. Почему я вижу его? Руки хрустнули в плечевых суставах, вывернувшись под невозможным углом. Старик перед моим мысленным взором шевелил губами. Боль в спине перешла грань, за которой она стала неощутимой. Сил оставалось всё меньше, голова запрокинулась почти к самой спине. Шум в ушах мешал расслышать слова, которые говорил мой наставник, умерший триста лет назад. Мир отходил всё дальше, а лицо старого итальянца-преподавателя всё отчётливей проступало перед глазами. Я вновь оказался в нашем замке, в зале для тренировок. Старик, которого пригласил мой отец, придирчиво осмотрел моё тело и сказал:
- Ты не нуждаешься в тех знаниях, которые я могу тебе дать. Способность убить кого-то, не нуждается в тренировке. Помни просто, что тот на кого ты направишь свой клинок, это твоё отражение, в милосердии господнем отделённое от тебя чужой плотью.
Сотни часов тренировок, литры пота, сломанные рёбра - всё это ради того, чтобы я владея клинком не испытал потребности в убийстве, в тот самый миг, когда оно мне будет необходимо. Все годы прошедшие после расставания со старым мастером я старался следовать его заветам, но увидев грязь чужих душ, я понял, что сам недалеко ушёл от грешных помыслов. Наплевав на себя, я погрузился в мрачный мир порока. Боль мира сопровождала меня всюду. Наблюдая людей, я проклял своего учителя. Как они могут быть моим отражением? Жадность, зависть, похоть, жажда мерзких наслаждений - всё это я? Я ненавидел людей, я ненавидел себя, я ненавидел мир, который давал пищу греху. Мир окрасился жёлтым цветом ненависти. Она переполняла меня. Она плескалась в моей голове океаном боли. Но самым отвратительным в моей жизни было осознание того, что я действительно ощущал своё сродство с этими людьми. Иногда я вдруг ощущал внутри себя чувства какого-нибудь мальчишки желающего разбить рожу своему папаше за то, что тот слишком занудно учил жизни. Или похоть девушки с ангельским личиком едва ступившей на путь взросления. Я подавлял, рвал на части, испепелял мерзость поселяющуюся во мне, но она не оставляла своих попыток захватить меня. Жизнь в постоянной борьбе с самим собой. Причём буквально. И вот сейчас, эта жизнь подошла к концу. Сожаления уже не было, как не было боли и отвращения. Чья-то рука нежно погладила мою щёку. Туман рассеивался и перед моими глазами возник далёкий огонёк. Он был одновременно далеко и внутри меня. Я понял, что он всегда был внутри меня. Я не хотел его видеть. Приблизившись к нему одним лишь желанием, я увидел Ангела. Нежный свет не жёг глаз. Он окутал меня тёплым покрывалом. Я протянул к Ангелу руку, но он ускользнул от меня. Я пошёл за ним, и он снова отдалился, и продолжал избегать меня до тех пор пока я не вернулся к тому порогу, из-за которого шагнул в его обитель. Я снова лежал на полу, а рядом корчился мужичонка, пытаясь вытащить из спины нож. Я поднял глаза и увидел девочку, чьи крылья медленно теряли белый цвет. Она испуганно смотрела на меня. Резким движением вернув суставы на место, я не обращая внимание на вернувшуюся боль, встал и, подойдя к чудовищу, вынул нож из раны. А потом, не давая тому собраться с силами, одним движением перерезал его горло, до самого позвоночника. Девочка закричала. Я не оглядываясь пошел к выходу из дома. Делать в этом городишке больше было нечего. То, что я видел сегодня, было ещё отвратительней, чем всё, что я видел до сих пор. Ангел, выращенный на пищю монстру. Где ты бродишь, Господи! Идя от дома по тёмной улице, я услышал шаги за спиной. Она догоняла меня, рыдая в голос. Босые ноги шлёпали по пыли. Посмотрел на неё, остановившуюся около меня, посмотрел на небо, никогда не дающее ответа. Ну, зачем она мне? Отвернувшись, я пошёл, слушая её шаги. Боль вернулась. Небо светлело. Мир остался прежним.