Грустная попутчица столетий!
Взором зорких девичьих очей,
В светлый полдень и во тьме ночей,
Смотрит, как хвостом соленой плети,
Хлещет море полтысячелетья,
Месяц брега бухты Судака,-
Силясь, разглядеть издалека,
Вражий флот на стыке синецветья...
Извиваясь каменной змеею,
Холм скалистый лихо обвила
И горя, златистой чешуею,
На вершину голову взвела.
Хвост, что якорь, бросила к подножью,
Оградить стремясь портовый град;
Но когда земля покрылась дрожью,
От турецких яростных осад -
Чугуном разящим был отъят
И лежать оставлен на отложье.
Словно ящер огненный довлея,
Над вершиной Крепостной горы,
Вплоть до векового юбилея,
Укрепляла стены и дворы,
Шествуя, стезей метаморфозы,
Неприступный, обретая вид,
Чтоб не воплотил свои угрозы,
Тот, кто воплотить их норовит.
По длине хребет ее украшен
Мощным гребнем, состоящим из:
Именных четырнадцати башен,
Укрепивших основанья низ
И гряды с вершинным прикрепленьем,
Что как-будто компаса стрела,
В северо-восточном направленье,
На утесе верхнем замерла.
Отрастал он, как велит природа
Множество средневековых лет,
До тех пор, пока с последним всходом,
Не окреп, означенный хребет.
В центре врат могучие опоры:
Башни ди Пагано, рядом с ней
Якобо Торсело - что пред взором
Первыми являют мощь камней.
Влево, в направленье осиянной
Огненным восходом стороны:
Джудиче идет за Безымянной;
Круглая; за ней устремлены
В том же направленье и Лавани,
И Чикало; замыкая, строй
Угловою башней без названий -
В общем безымянною второй.
Двигаясь обратно, в стан заката:
Первою разрушенную кладь
Встретим, башней бывшую когда-то,
С временем не смогшей совладать;
Дальше Джиованни Марионе;
Следом Бальдо Гварко; и опять
Враг материи неугомонный,
Исполину не дал устоять.
И еще один брат по несчастью,
Замыкает западный форпост -
С Астагвера бывший цельной частью,
Составлявшей, до обрубки хвост.
Что до устремившейся к вершине
Части, то бесспорно и она,
По крутой пролегшая, стремнине,
Гребнем мощным не обделена.
Явно всех, превосходя в размерах,
Властвует здесь консульский донжон,
Скрывший двор за каменной портьерой,
С помощью которой сопряжен,
Он и с ближней башней угловою,
И заняв совместно весь утес,
Над селеньем властной головою,
Здесь цветущим некогда, возрос.
По другую руку, в отдаленье,
Завернувшись в вековую цвель -
Вышнего Георгия строенье,
Довершает сбоку цитадель.
Далее, презрев горизонтальность,
Ловко гиблый склон преодолев,
Безымянный камертон тональность
Выдает, ведя ветров напев.
И последней Девичью осталось
Башню наконец упомянуть,
В небеса упёршуюся малость,
Чтобы дальше всех уметь взглянуть
И приветом с дальним Аю-дагом
Обменяться в распогожий день;
Иль узреть в цветах далеких флагов
Смерти, приближающейся тень.
Кыз-Куле - немое назиданье!
Что и люди могут полюбить,
Как священной верности созданья
И утратив друга, погубить
Жизнь свою, не вынеся печали,
Бытия ничтожность осознав,
Без того, с кем чувствами венчали,
Бытности отпущенной устав.
О любви трагичным отступленьем,
Завершил, порядком подустав,
Позвонков, я, всех перечисленье,
Крепости защитного хребта.
Но подстать гигантской животине,
У нее есть сердце и душа:
В замке одно консульском поныне;
У другой обитель: полушар,
На прямоугольник водружённый,
Из известняковых кирпичей -
Изначально, как мечеть сложённый...
Но завоевательных мечей,
(Волей, сподвигаемых тщеславной),
Властью, позже, в италийский храм
Превращенный... вновь в мечеть... а там
Снова в храм, но только православный.
Был армянской церковью не долго...
Но от всех религий утомясь,
Век почти своим считает долгом,-
Быть окном, дающим с прошлым связь.
Я бы мог продолжить, аналогий
Поиск, меж живым и не живым,
Но хочу от нудных зоологий,
Перейти, к событьям роковым -
Здесь произошедшим, вскоре, после
Окончанья стройки вековой
И приведшим крепость, и все возле,
К завершенью жизни деловой.
Много лет, она, была торговли
И культуры - центром ключевым!
Что на перепутье установлен,
Стимулом алана боевым,
Где по морю путь - к пути земному,
Прирастая, связывал Восток
С Западом, конечно же, связному
Наполняя, златом кошелек.
Но судьба воинственной петлею,
Задушив, злаченного тельца,
Бросила, едва живой змеею,
Ждать неотвратимого конца...
Временем напитанные грани!
О былом молчание храня,
Множество таят напоминаний,
О крещенных костной дланью днях.
Днях паденья власти генуэзской,
Под осадным натиском осман;
И о дне свершенья казни зверской,
Защищавших крепость горожан.
Но археологии старатель,
В поисках утраченных веков,
Вездесущий свой, втыкает шпатель,
В недра сокровенных тайников;
Открывая, прошлого посланья,
Толщею прикрытые песка -
Из часов огромных мирозданья,
Павшего, на землю свысока.
С ним, владыка допотопной пыли,
Скопленной, поверх иных страниц,
Трудится, над распознаньем были,
С помощью графических крупиц.
Их труду обязаны потомки
Знанием истории земли!
Их труды, развеяли потёмки,
Чтоб взглянуть, мы в прошлое смогли!
В дни весны пятнадцатого века,
В год-конец его трех четвертей,
Не было в Солдайе человека,
Пагубных не ждавшего гостей.
И над градом, прежде пестрым, шумным...
Все зловещей висла тишина;
И не надо было зваться умным,
Чтоб понять - что участь решена.
Поселяли в сердце страх знаменья:
То исчезнут, словно, в никуда,
Будто слыша, бедствий приближенье,
Ловкие строители гнезда.
То услада взора - гладь морская!
Безмятежность кроткую презрев,
Яростной волною, возникая,
Неуемный высвободит гнев;
И над ней большие - будто длани,
Темные смерчей взойдут столбы,
Звуками взвывающих стенаний,
К небу возносящие мольбы.
То помститься, часом, мореходам
В гавань устремившим корабли:
Тени, багровея, хороводом,
Движутся, в бледнеющей дали -
Над короной консульского замка;
А потом, кровавою рекой,
Нисбегают, с высоты к низам как
Лава, потерявшая покой.
Об одном все предзнаменованья
Говорили скрытным языком -
Скоро жатву серп завоеванья,
Здесь кровавым выполнит крюком!
Там, недалеко, южней, за морем,
Грозный враг - повергший новый Рим!
Словно хищник смертоносный, вскоре,
Устремится на фертильный Крым.
И бой с войском, как метлой метущим
Государства, час придет вести,
Городам, возросшим и цветущим,
На великом Шелковом пути...
Хоть был полон, люд, тогдашний веры,
Но о чуде, помышлял едва ль:
Что надолго крепости барьеры,
Смогут удержать лихую сталь,
Силой артиллерии, к тому же,
Сдобренную - к разрушенью пыл,
У Константинополя разбужен,
Чей, наглядно, уж однажды был.
Населенье: русские, армяне,
Выходцы из Генуи самой,
Греки и татары-христиане,
Прочь семья бежали за семьей...
По селеньям, расходясь, окрестным,
В поисках спасенья, но, увы,-
Отсроченьем было бесполезным,
Бегство от знамений боевых.
Но неотвратимость смерти чуя,
Далеко не каждый поспешал,
Жизнь спасти попробовать, кочуя,-
Были те, кто долг не нарушал;
Оставаясь до конца на страже,
С консулом бесстрашным во главе,
Не согласным пред угрозой вражьей,
В Геную отплыть всего первей.
Гордый муж ди Негро Христофоро -
Честности образчик и ума!
Верный сын, республики, которой
Он служил, пусть и не задарма...
Искренне, стремясь изжить в Солдайе,
Феодалов грубый произвол:
Чтоб всяк жил законы, соблюдая;
И чтоб всяк налогов произвел
Выплату; на титул и на званье
Не взирая. До последних дней,
Консула последнего призванью,
Следуя, хоть было все сложней...
И свершилось... в день последний мая,
К брегу Крыма строем подгребли,
Все пространство бухты, занимая,
Вражеской армады корабли.
Под началом главного визиря -
Славного Гедик-Ахмет-паши!
Он, не первый год, границы ширя,
Генуэзцев с ключевых вершин
Прибыл выбивать. И темнолицей
Рати, жребий противостоять:
Первой выпал Кафе, как столице.
Доблестной защиты рукоять,
Дланью неразъемною сжимая...
Но шесть дней помучавшись, ее,
Глупости своей, не понимая,
Знать сдала, поверив во вранье.
Заплатив немыслимую цену
За попытку голову сберечь!
Им, презрев за подлую измену,
Турки, облегчили ношу плеч.
Так звезда колоний генуэзских,
Поднеся, нещадным туркам ключ,
Полотном кровавой занавески,
Застелила, процветанья ключ...
А паша успехом окрыленный,
От победы дух переведя,
Двинул флот, надеждой подкрепленный,
Что опять стараний на медяк
Приложить придется, для осады
Крепости солдайской и она,
С первым стуком ядер о фасады,
Будет волей консула сдана.
Но не мыслил сарацин надменный!
Глядя, на солдайский форт в дали,
Что не акт еще одной измены
Там, но смертный бой приберегли...
Подошел. Ссадился. Первым делом:
Пригород, возросший возле стен
Крепости, разрушил оголтело,
Взяв не убиенных в рабский плен.
И подготовляясь в полной мере,
Сделать здесь очередной улус,
Приказал сгрузить с галер на берег:
Пушки, провиант и прочий груз.
После, в стороне, без отсрачений,
Не жалея, рабского труда,
Развернуть шатры всех назначений:
Для дивана, медиков, солдат.
Также перед северной стеною,
Выкопать окопы; укрепить
Пушки и закончив основное,-
Беса пушек с привязи спустить!
И все довершив приготовленья,
В том числе и утренний намаз,
Начал громогласное вступленье,
Протрубив мехтерхане приказ.
И загрохотали громогласно
Грозные подручные топчу;
Остывая, малость, ежечасно,
Чтоб не перегреться чересчур.
Целый день громадные бомбарды,
Продолжали, рокоча, обстрел -
Стесывая камни, как ворс карды,
До тех пор, пока не отгорел
Угль последний в солнечном горниле.
Но едва с боков припекся мрак,
Пушки вновь заряд опорожнили,
Завершив, одним звонком антракт.
Заново продолжил враг стучаться,
Тяжкими ударами перстов...
Так и третий день успел промчаться;
И четвертый был пройти готов...
Но излишней дерзостью взбешенный,
Пушек огрызавшихся в ответ,
Прекратить, обстрел недовершенный,
Приказал султановский клеврет
И триумфа пороха над камнем,
Уж, не дожидаясь, приложить
Силу, и солдайским наглецам не
Дать, и часа лишнего прожить.
Словно гладный хищник кровь вкусивший,
Ярости исполненный слепой,
Алькасар, добычу заслонивший,
Кинулся несметною толпой
Штурмовать - белеющей лавиной,
Взмывшей, против всех законов вверх
Устремясь, к вершине с прытью львиной -
Будто дьявол сам ее изверг!
С помощью зацепов абордажных
И по маршам лестниц приставных -
Бросилась карабкаться, отважно,
В сторону мерлонов заградных,
Армия разросшегося края!
Пересечь заветную черту,
К торжеству ведущую, стараясь
И схватить победу на лету,
Как лихой властитель поднебесья!
Удалось, которому настичь,
На сквозных просторах редколесья
И схватить, когтями на смерть, дичь
Стиснув. Но возвысилась над кручей,
Созданной рукой, еще одна -
Волей, возведенная, могучей,
Стражей непреступная стена!
Ни один защитник пост не бросил,
Понимая, искренне, в душе,
Что за летом гнавшуюся осень,
Он не встретит, видимо, уже.
Но примером консула, ведомый,
Каждый не дал страху наседать;
Хоть и стал ко всаднику святому,
Слать молитвы чаще, чем всегда.
Как стихия, вставшая, волною,
Супротив гряды прибрежных скал,
С гордою не справясь крутизною,
Вновь отводит подуставший вал...
Так и орты, с рукавом Бекташа
На главе, нахлынув, отойти,
Вынуждены были, к верху даже,
Не успев приблизиться, куртин.
Встреченные непреодолимым,
Пущенным, из башен боковых,
Шквалом острых и неумолимых
Стрел и сонмом средств передовых.
Средь, которых, ряд бомбард настенных,
Залп, чей не один десяток смёл;
И осадных копий тын толстенных;
И осадки из горящих смол,
С адским вниз шипением пролитых,
Для поджога лестниц и людей...
В общем все, чем, быть могли убиты,
Вздумавшие фортом завладеть.
Отступив и перестроясь, новый
Штурм предпринял "зодчий крепостей";
Но и в этот раз прием суровый,
Ожидал непрошенных гостей.
Но провалам враг не подчинялся;
И скорее форт занять хотел -
От чего исправно, пополнялся,
Ров пристенный кучей мертвых тел.
Утоляя, кровью жажду - летом
И войной иссушенной земли,
Реки коей, из ран: арбалетом
Иль копьем проделанных, текли.
Сотни душ остались на закланье!
А желанье, генуэзский флаг
Заменить османским, лишь желаньем
Оставалось, как не тщился враг...
Ясно дело, прежде чем пытаться,
Влезть в окно, не плохо бы сперва,
Через дверь, попробовать прорваться;
И паша, согласный, что права
Мудрость, уделил и барбакану -
Крепости надежному крыльцу,
Массово вниманье, но обманут
Был надеждой, к славному венцу
Так и не приблизясь. Большим жертвам,
У ворот, открыв прискорбный счет;
И уйдя, поняв: лишь смерть, с усердством
Дальше налегая, навлечет.
Внутрь попасть, пытаясь сквозь ворота,
Словно, через, триумфальный свод,
Не одна слегла османов рота,
Возле не поверженных ворот.
Эшафотом гибельным явился,
Туркам, укрепленный барбакан,
Адский, вкруг, которого обвился
Круг, куда как в роковой капкан,
Угождали воины султана
И как кара с нильских берегов,
Огненным дождем лились из чана
Смолы, полыхая, на врагов;
Заодно с дробящим камнепадом;
Под разящий свист прицельных жал;
И с отдельно взятым встретясь адом,
Мало кто кончины избежал.
С храбростью достойной славных песен!
Чей мотив не зазвучав, умолк,
Нанесли, удар турецкой спеси,
Стражники, заставив, чтоб ушел
Враг от врат, оставив мысль прорваться,
Меж превратных башен за кордон.
Но уйдя, от врат, он стал впиваться
В стены, причиняя им урон,
Залпом многоствольной батареи;
А пока не дрогнула стена,
Подходя, все реже, но острее,
Доблестных защитников стенать
И просить о милости заставить
Силясь; но бесстрашные бойцы,
Не спешили ратных дел оставить,
Отражая, штурмы сарацин.
И трудов Сизифа, видя, тщетность,
Принялся коварный супостат,
Создавать осады беспросветность
И ждать миг, когда опустошат
Полностью запасы провианта,
Люди заточенные внутри;
И придет на помощь оккупантам,
Их союзник - голод, изнурить
Призванный, оплот сопротивленья,
Вкупе с изможденьем, с грузом ран
И последний приступ ослабленьем
Облегчить. Чтоб злостный ятаган
Обагрившись кровью оборонцев,
Дорого продавших свою жисть,
Прекратил блистать на крымском солнце
И как охрой смоченная кисть,
На холсте истории - победы
Новый натюрморт нарисовал;
И уже для вдохновенья беды
Новые в Европе затевал...
Потянулся медленно, с цинизмом,
Караван бесчисленных минут,
Не спешащих, в целях гуманизма
Поскорее трудный час замкнуть...
А за ним и день прожить позволить;
И другой, и третий, тем, кто смог
Не начать с Петром по божьей воле,
О грехах нажитых диалог.
Тяжки боевые будни граждан,
Форт, оберегавших от врага:
Все сильнее голод, раны, жажда
Заставляли их недомогать...
Поутих шум битв кровопролитных;
Заменил булатной стали звон,
Страшный говор пушек стенобитных -
Залпами чугунный легион,
Тщательно расстреливал куртину,
Легшую за Круглой, на Восток;
Мощную стремясь прорвать плотину
И впустить безжалостный поток
Растекаться пагубной волною,
Утопляя, улицы в крови
Тех, кто за несломленной стеною,
Защищаясь, храбрость проявил.
Час настал - связавший воедино
Все недуги, черной полосой
И пробила подлая судьбина,
Брешь в стене, полученной лозой.
Хлынули в разлом, с безумным криком,
Полчища нещадных янычар:
Резавших, с остервененьем диким,
Не взирая, молод или стар,
Всех кто им под руку попадался -
Смерть, неся, и доблестным, и тем
Кто, завидев их, поспешно сдался,
Преклонив, прося пощады, шлем.
Но подстерегал "детей султана",
Акынджи, сипахов вновь сюрприз:
В башнях запершись четырехгранных
Лучники, умело стрелы вниз,
Перекрестно слали; собирая,
С нападавших жизненный оброк -
Хоть и знал всяк, что ворота рая,
Скоро увидать себя обрёк.
Гибели оркестр - звенящим гимном
На одной лишь сыгранным струне,
Привечая, не гостеприимно,
Выполнял задачу: помирней
Сделать отступленье уцелевших
За второй спасительный рубеж;
Затрудняя, тёк убийц влетевших
В крепость, сквозь проделанную брешь.
Больше б дней затратил неприятель,
Выбивая, дерзких с высоты...
Но людей назойливый предатель,
Без того пустые животы,
Завязал на крепкий узел, туго;
Унеся, запас последних сил,
Чем бойцов, отважных, друг за другом,
К радости османов подкосил.
Лишь тогда, ступила рать аллаха,
В башнях победителя пятой,
Сделавшая, их кровавой плахой,
Для хранивших чести долг святой.
Жаль, на отступленье - чуть сказался,
Подвиг Немезидовых гонцов:
Мало кто, в итоге оказался,
За грядой спасительных зубцов.
Остальные, кто не слег в сраженье,
Не успев, занять донжона высь,
В храме, видя бёрков приближенье,
Во главе с ди Негро заперлись;
С верой, в чудотворное спасенье
От острот стамбульского клинка,
Но узнали цену невезенья,
Мучаясь, в пожара языках:
Окружив огромную обитель,
Вместо учинения резни, -
Месяца восточного воитель
Предпочел укрывшихся казнить!
Превратив обитель - в многолюдный
Крематорий, пышущий огнем;
А затем, надолго в склеп подспудный,
Заложив, и окна, и проем.
Так последний Генуи наместник,
Завершил в мученьях адских век -
Заживо сожженный в храме вместе,
С тысячей почти что человек.
Говорят, по замку и сегодня,
Неуемный призрак по ночам,
Бродит - раю чужд и преисподней,
Чем своим обязан палачам!
Те же, кто под каменным укрылись
Консульской фортеции крылом
И дожить до ночи умудрились,
В штурмах, турок, прущих напролом:
Под покровом тьмы, тропою тайной,
По ступеням, сделанным в скале,
Двинулись в опасный чрезвычайно
Путь, спеша уплыть на корабле,
От брегов Солдайи разоренной,
Иль уже точнее Судака!
Средь ночи, зарею озаренной -
Скорый, предвещающей закат...
Их судьба историей забыта.
Но надеюсь, что хотя бы им,
Удалось от крепости разбитой,
Прочь на корабле уплыть живым!
16.11.15г.
Фото из интернета - спасибо автору!