Аннотация: Четвертый рассказ о господах имперских убийцах
Белый Ферзь.
Добирался я поездом. Не слишком быстрым, не самым медленным, средненьким таким поездом. Как говорят чиновники, "ординарным". Мне такое обозначение поездов всегда нравилось. Наводило на мысли о том, что между средствами передвижения и винами есть нечто общее. Вилемир со мной соглашался. "Общее между ними есть. Это общее, прости за каламбур - обыденность. Укорененность в сознании. Вино подают к ужину, а путешествуют поездом. Набор привычек не слишком бедного обывателя... Понимаешь?". Мне казалось, что я понимал.
Поездом до Мадрида, там сутки на отдых, точнее, на экскурсии по местным достопримечательностям... За городом небольшая серая скульптура: великий император в сопровождении кого-то из друзей стоит перед могильным камнем. На камне ни надписи - только герб королевства. Полное впечатление, что здесь похоронена сама Испания, хотя скульптор, конечно, имел в виду конец прежней и начало новой истории... Потом снова поезд, уже местный, и от этого куда как роскошный, весь сияющий чистотой, новизной, гордостью, поезд - воплощенное богатство... И потом - все то, что случилось.
Кажется, я тяну время. Черт знает, почему. От страха, наверное. Я очень боюсь рассказывать историю, которую решился рассказать. Даже себе боюсь ее пересказывать, что уж говорить о белой бумаге. Ладно, все равно придется. Начнем, как обычно, с города. То есть города-то как раз и не было, было село. Возьму взаймы у классика: дело было в некоем селе Ламанчском, название которого мне нет охоты припоминать. Это чистая правда - припоминать нет ни охоты, ни возможности, а дело было действительно в Ламанче. После Дон-Кихота вполне можно сказать, что - в сердце Испании. В селе, опять же, совершенно ординарном - не только для этих мест, но и для Европы в целом.
Я сидел в кафе, расположенном на центральной площади. Точнее, я сидел на открытой террасе, и был в этой части кафе единственным посетителем. Все-таки стояла зима. Вилемир, который, в общем-то, совершенно не готовил меня к этой поездке, от некоторых вещей все-таки предостерегал. По его словам выходило, что в Испании зимой жутко пыльно, а местами еще и грязно. Не знаю, не знаю. В его времена, может, и было пыльно и грязно, а теперь пыли просто неоткуда было взяться. Очень благоустроенное село мне попалось. Просто даже не село, а маленький городок. Безупречно ровные мощеные улицы. Лошадей почти нет: авто, притом отнюдь не потрепанные - главный вид транспорта. Очень милые, приветливые люди. Такие... Среднеевропейские. Нужно сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что это испанцы. Что они иногда ходят смотреть корриду. Что их предки воевали в реконкисту и открывали Новый свет. Что Роланд из Сарагосы, по меркам Вилемира - совсем недавно, а для нас, остальных, очень давно, железной рукой изгнал отсюда всех недовольных еще не до конца созданной, не до конца придуманной даже тогда империей и создал на полуострове "коронный бастион". Не допустил на родину войну. Остановил ее на Пиренеях. И ради этого слал и слал Карду подкрепления и деньги, вконец истощил королевство и был убит в таком же селе разоренными крестьянами, против которых не пожелал применить магию...
Глядя вокруг, мне трудно было представить, что когда-то в этих местах люди ели раз в три дня. Очень сытое было место. Сытое, сонное... Правда, юг здесь не чувствовался. Зима была зимой, январь без дураков, за своим столом я сидел за бокалом подогретого вина в толстой куртке, которую приходилось застегивать аж в три слоя: вельвет, потом металлический "зиппер", потом еще нечто вроде кожуха, в берете и кожаных перчатках. Из-за этой куртки разместить оружие привычным образом было никак невозможно. Не перетягивать же ее поясом и перевязью! Пришлось вместо обычного арсенала взять единственный меч без гарды, с рукоятью, которая без всякого волшебства сливалась с ножнами, так что получалась трость не трость, посох не посох... Нечто среднее. В правом накладном кармане у меня лежал еще маленький короткоствольный револьвер.
Мне казалось, что и этого много.
Еще мне казалось, что лучше не доставать ни меча, ни револьвера. Тупо дать себя убить.
Я точно знал, что не смогу этого сделать. Мне не позволит контракт наемного убийцы. Его невозможно нарушить. А смерть - это было бы именно нарушение контракта, не больше и не меньше.
Дальнейшее показало, что я верно выбрал стратегию, но не тактику. Они появились сразу с двух сторон. И почти сразу стали стрелять. У всех четверых были карабины - не слишком скорострельные и вообще какие-то допотопные. Метко стрелять из такого оружия, по-моему, просто невозможно. Правда, на стволы, видимо, было наложено какое-то помогающее стрелкам заклятие, но все равно шансов у них не было. Поняв, что они атакуют, я опрокинулся на спину вместе со стулом. Затем набросил на себя "почти невидимость". Затем достал револьвер, перевернулся на живот и расстрелял тех, кто приближался слева. Подвел под себя ноги, вскочил, тут же кувыркнулся вперед. Это было ни к чему - оставшиеся все еще не понимали, куда я делся. Обернувшись, я послал в их сторону какое-то маломощное заклятие. Может быть, поцелуй смерти. Я хотел выяснить, что у них с магической защитой, стрелять из револьвера в сорока шагах казалось мне ненадежным.
Магической защиты не было совсем. Все имевшиеся у меня противники были мертвы. Счет числа оставшихся в живых во враждующих родах теперь был равным. У Серги - Дон Алонсо и его дочь, имя которой мне ни о чем не говорило. У Абенсерагов - Рикардо и кто-то из его жен. Стелла, что ли? На какой-то момент мне показалось, что этим восстановлена какая-то запредельная справедливость. И еще - что теперь можно все прекратить и уехать. Это, конечно, было неправдой. Чтобы партия закончилась, у черных не должно было остаться фигур. Ни одной.
Чтобы партия закончилась, мне теперь нужно было прийти к Абенсерагам домой. В самом деле, почему я решил, что они все вместе предпримут попытку меня прикончить? Кто-то должен и в лавке оставаться, как шутили мои предки.
Теперь-то мне кажется, что план, который я принялся воплощать в жизнь в этом испанском селе, был безумным с самого начала. У меня есть оправдание - безумной была вся моя миссия, все, что ей предшествовало, а не только финал. Тогда, однако, меня охватила всего лишь досада. Ничего не закончилось, узнав о прибытии убийцы, не все его будущие жертвы побежали ему навстречу, кто-то где-то спрятался... На мгновение мне подумалось, что они действительно могли спрятаться. И теперь я буду искать их по всей империи до конца жизни. Наверное, это было бы логично и разумно - прятаться от меня. Наверное, они не могли так поступить.
И вообще, наверное, в этой истории никто не мог поступить иначе, чем поступил. Фигуры на шахматной доске ходят по правилам, и нарушить их не вольны даже в том случае, если никаких игроков над ним нет.
- Найм убийцы - дело не такое уж редкое, - рассказывал Вилемир, вертя в руках то письмо. Но найм настоящего убийцы опасностей царствующего дома - это действительно уникальное событие. Я не хотел бы, чтобы ты его пропустил.
- То есть ты хотел бы, чтобы я отправился в Испанию и убил нескольких местных жителей.
- Да, именно так. Я хотел бы, чтобы ты встретился с этим Алонсо Серги - старый, могущественный и когда-то, не чуждый высокой магии род! И посмотрел, готов ли он зайти так далеко, как пишет. А он готов, я думаю. Я хотел бы, чтобы ты "взял контракт", встал на поле и завершил его партию. Потому что есть вещи, через которые стоит пройти... Один раз, ты меня понимаешь?
Я его не понимал, к сожалению. Я искренне считал, что церемония принятия этого самого контракта - всего лишь одна из бесчисленных магических церемоний, которые мне довелось и еще доведется пережить.
Серги с самого начала так не считал. Впрочем, возможно, ему все объяснил Вилемир - и объяснил в выражениях, которые стали для аристократа новостью. Дона Алонсо трясло, когда он смотрел на меня.
Мы встретились в Ахене. Этого требовала традиция, и это было первой проверкой его решимости - все таки дорога, необходимость платить за роскошную гостиницу для меня, за какое-то жилье для себя... Впрочем, он занял номер напротив моего. Две его дочери помещались с ним. Они были близнецами и смотрелись типичными испанками, то есть были черноволосы и темноглазы, горбоносы и густобровы, а также стройны. Все это не мешало им быть некрасивыми и робкими. Хотя робость - это как раз было понятно. Они знали, что их ждет. Сорок лет назад Серги было человек шестьдесят. Двести лет назад род владел землями по всех провинциях Испании и за морем, а в ветвях его родового древа могли птицы запутаться, так их было много. Теперь их было трое. Абенсерагов было больше на четверых молодых мужчин - чьих-то племянников. Они чуть чаще выигрывали разрешенные, официальные, безжалостные дуэли. Правда, при этом они полностью проиграли битву финансов - Серги были еще богаты, а их враги - уже бедны. Деньги могли позволить уравнять шансы, наняв убийцу из числа преступников, став преступниками самим. Деньги могли также позволить решить вопрос раз и навсегда - и законным порядком. Если кто-то их имперских убийц согласится на контракт.
На обмен фигур.
Когда я вошел к нему в номер, он встал мне навстречу. Молча указал на кресло у стены - это был утонченный жест вежливости, позволить мне сесть в наиболее безопасное при внезапном нападении кресло. Между нами поместился стол полированного дерева и шахматной доской. Позиция на ней казалась невозможной. Черный и белый короли расположились по центру поля. Черные пешки, одна за другой, сгрудись на единственной линии "а". Они занимали клетки с седьмой по четвертую. Черная королева стояла на "а8". Белые пешки, всего две, стояли на "с7" и "d7".
- Ход белых, - хрипло сказал Алонсо, - время ставить ферзя.
Он смотрелся совсем стариком, руки у него дрожали, веки дергались, а халат выглядел засаленным, хотя был, конечно, совсем новым и весьма дорогим.
- Не смотрите на черную королеву. Королева и ферзь - разные фигуры.
- Странные шахматы в таком случае получаются, - сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Но и вправду, странные были у него шахматы. Черная королева была представлена статуэткой изящной и печальной женщины в накидке, которая, кажется, называется мантильей. В руках она держала маленький кинжал, а может быть, сложенный веер. Белый ферзь был фигурой из другого набора. Это был воин в коротком плаще, застывший в классической стойке фехтовальщика. В поднятой левой руке у него была длинная дага, а в согнутой в локте правой - короткая шпага с крестообразной рукоятью.
- Королева и ферзь - разные фигуры, - повторил Алонсо, - в старинных арабских шахматах королева могла ходить лишь на одно поле по диагонали. Она беззащитна. Гарде королеве в такой игре почти так же страшно, как шах королю.
- А ферзь у вас из современных шахмат.
- Да, это так.
- И вы знаете, что поставить его на поле можно, только заместив им одну из пешек?
- Я знаю это, убийца.
- Для Вас - еще нет. Всего лишь возможный убийца.
- У меня достаточно денег, - резко сказал он. - У вас нет оснований отказываться от них.
Деньги меня, разумеется, не интересовали. Мне было интересно, как далеко он готов зайти. Я не мог представить себе человека, который в самом деле готов осуществить размен. Заменить жизнь "пешки", т.е. одного из своих родных, любимых, непременно по-настоящему близких людей на краткое существование ферзя, чтобы спасти проигранную партию.
Теперь я думаю, мне следовало просто сказать ему, что меня не интересует контракт. Я имел на это полное право. Теперь я думаю, что даже Вилемир одобрил бы мое решение: далеко не всякое вино следует пробовать, в конце-то концов. Но именно теперь все эти мысли уже не имеют значения. Они - лишь часть моих воспоминаний. Напоминание о том, как я заработал самые большие деньги в своей карьере.
- Деньги не всегда являются главным мотивом, - сказал я тогда. - И в любом случае, вы помните, что должны объяснить мне причины вражды.
Вот тут он выпрямился в первый раз. Бросил на меня светлый взгляд. Я решил, что ему есть, что сказать. Но он, конечно, не сказал ничего по-настоящему интересного. В некотором смысле, сказал НИЧЕГО. Ну да, с древних времен, еще со старого халифата, в Испании жили два исключительно знатных и временами исключительно богатых рода. Арабы, разумеется, сиречь мавры. Впоследствии, после уничтожения Светлой Гранады - мориски. Новообращенные христиане. При этом каким-то немыслимым образом - идальго и все еще богачи. Корни их вражды были не так уж глубоки: что-то такое случилось в последние месяцы правления Роланда, заставившее их воевать. Это что-то никак не было связано с империей. И даже с рыцарской честью поначалу оно имело мало общего. Серги предпочли не помнить подробностей - верный признак, что они полагали себя виновными. Кажется, кто-то из них утаил хлеб, собранный в качестве налогов в каком-то селе. Кажется, дело было еще и в вине, притом не местном, а привозном рейнском. Из-за вина кого-то убили... Не подумав, оскорбили родных убитого... Попытались решить дело с помощью магических дуэлей лучших представителей обеих семей... Потом маги все оказались мертвы - а вражда и не думала утихать. Еще через какое-то время она включила в свою орбиту женщин. Вот в этом точно виноваты были Абенсераги - это их дочь ворвалась в какое-то кафе с пистолетами, расстреливая всех вокруг себя. Впрочем, кто просил убивать ее жениха, еще не вошедшего в род?
Этот случай произошел уже на памяти Алонсо. Собственно, истребление родов заняло не так уж много времени - может, лет пятнадцать. Никто и не думал вмешиваться, после того, как они официально зарегистрировали свою месть в королевской канцелярии, она была их внутренним делом. Чтобы не попасть под удар, нужно было всего-то держаться от смертников подальше. Абенсераги схитрили. Они сумели купить дом в центре довольно большого села. Подобраться к ним теперь было не в силах Алонсо. Поверить, что они готовы прекратить вражду, и попытаться восстановить былое могущество он не мог.
- К тому же мне все равно. Мои дочери, даже оставшись в живых, выйдут замуж и уже не будут Серги. Я сам слишком стар...
Да, конечно, слишком стар. Мне было двадцать девять. Его дочерям по восемнадцать. Ему самому... Ха! Только тридцать шесть! Мы с ним ровесники! Рано было принято жениться в этом роду... Кто ж ему дочь свою отдал, зная, что происходит? Хотя да, Испания... остатки невольничьих рынков еще сохраняются. Двадцать лет назад точно еще сохранялись. Но как он ухитрился так постареть? При его-то деньгах? Непонятно.
Непонятно мне, но не ему.
- Мой род прервался. Уже прервался, что бы я ни делал. Дочери унаследуют то, что останется после расплаты с Вами. Но я - я переживу их род, такой живой сейчас!
В этот момент он не был ни страшен, ни даже смешон. Он был пошлым и мелодраматичным. Я таких ненатуральных жестов не видел даже у русских публичных политиков перед выборами в какое-нибудь волостное земское собрание. Я перестал ему верить - как-то сразу, рывком. Я понял, что он ни за что не решится убивать. Он и не убивал никогда, он только прятался от своих Абенсерагов. И я сказал ему:
- Вы еще ничего сделали, чтобы пережить своего врага.
А дон Алонсо, который со своими жестами и криками метался по комнате, подошел к доске, мягко опустился в свое кресло, протянул руку и переставил пешку на поле с8. Посмотрел на доску внимательно. Высморкался. Очень неопрятно это сделал, по-стариковски. Закашлялся. Похлопал себя по груди ладонью. Отмахнулся от чего-то левой рукой. Правой снял пешку с доски. Посмотрел на меня. Я постарался и заставил его отвести глаза. Тогда он, глядя в пол, нашарил рядом с доской ферзя и поставил на поле.
- Вот теперь вы поедете, - сказал он.
- Теперь - нет, - ответил я.
- Вы должны присутствовать?
- Обязан.
Мне все еще казалось, что он отступится. Но он совершенно спокойно, уже не шаркая ногами, не горбясь, подошел к дивану, на котором сидели близнецы. Вынул из кармана халата шприц. И воткнул его в щеку девушке, сидевшей слева. Мне послышалось, что толстая иголка глухо стукнула о зубы. Оставшаяся в живых встала и вышла из комнаты, глядя прямо перед собой.
Считается, что убийца обязательно должен проверить, мертва ли его жертва. Не знаю, не пробовал. Как можно в таком деле быть не уверенным? На каждом поле может стоять лишь одна фигура. Если здесь стоит Ферзь, значит, пешки здесь уже нет. Сняли с доски.
Считается еще, что деятельность имперских убийц абсолютно законна. Так оно и есть, только господам убийцам не нужно бы забывать ставить в известность о своих операциях местные власти. Даже если всей местной власти - один молодой алькальд в широкополой шляпе, под которой поместилась теплая вязаная, с наушниками.
- По какому праву?!
Храбрец. Нет, правда, настоящий храбрец. Был бы трусом, не высунулся бы, а вызвал бы подкрепление. И романтик. Верит, что такой вещи, как убийство четверых местных жителей, может быть какое-то разумное и законное объяснение. Откуда таких берут? Полицейский должен быть жадный, толстый, грубый и глупый. Желательно - с грязными пятнами на кителе. Только на таких условиях я согласен его презирать и унижать. А с этим мне что делать?
А ничего. Все же и вправду законно. Имперский убийца при исполнении своих обязанностей. Даже золотой знак есть в кармане. Не пугайся, алькальд, убери ружье. Лучше скажи мне, где тут дом Абенсерагов?
Действительно, прямо в центре села. Совершенно испанский дом. Высокий, серый, со слепыми окнами, зато сразу видно, что с огромным внутренним двором-патио. Вот что, господа Абенсераги, незачем мне туда входить. Нету у вас магической защиты, я проверял. Заполню я ваш дом красным туманом и конец истории. Ферзь занимает место короля и может вздохнуть свободно...
Рано радуешься, ферзь. Короля увели с твоего пути. Вот он, король, выходит из двери. Он, кажется, век перепутал. У него ботфорты и краги, у него штаны на бедрах круглые и широкие, как бочки, и притом полосатые, оранжевые с золотым. Штаны-буфф. У него узкий камзол и кружевной воротник, как у герцога Альбы при осаде Лейдена. У него кинжал на поясе, рукоять в золоте и с рубином. Он почему-то совсем молод, этот черный король. Не старше белого ферзя смотрится, никак не старше, а ведь ровесник последнему Серги. Наверное, и последняя из его четырех жен, которую ты убил своим глупым туманом, тоже была молодой и красивой. Теперь это все равно.
-Это дуэль, - сказал он. Дуэль, убийца!
- Ну, конечно, ответил я, - еще чего!
Мне было все равно, как это называется. Хотя один на один - это и есть дуэль, правда? Конечно, дуэль - это еще и идентичное оружие. Что там у него? Шпага, годная для рубящих ударов, как пешим порядком, так и с седла. Крестообразная гарда, поверх которой наверчено четыре или пять сложноизогнутых скоб для защиты кисти. Хорошее оружие. Не равное моему, если уж быть точным - мой-то меч хоть и той же длины, но заточен лишь с одного края и без гарды. Простим ему? Простим.
Белая ярость, вот как это называется. Боевой транс. Как в Люблине, но там я хоть не забыл, что маг. А здесь...
Риккардо встал в позицию. Не классическую - ноги слабо согнуты, корпус подан назад, лезвие шпаги не параллельно земле, а высоко поднято. Левая рука в перчатке над головой, и мне не нравится его манжет... У него метательный нож на пружине в манжете! Ну я ж тебя, идальго!
- Песок, песок вокруг!
Господи светлый, было бы ради чего. Сколько раз я дрался? В Дубровнике, перед верной, казалось, смертью молча меч крутил. А тут прорвало. Древний, страшный, шипящий и звенящий, на польском и на русском боевой клич моего рода как-то сумел прорваться сквозь стиснутые зубы. Вокруг песок! А на пальцах янтарь, а в руках корабела. Неверная сабля, слишком прямая, ну да ладно. Изгибом клинка я подхватил его шпагу - так "крутили платок" в поединке мои предки. Вправо, вверх и назад! Он понял, переступил было в противоположную сторону, но недостаточно быстро: Я уже упал на правое колено, вытягиваясь вперед, я уже попал в него - под ребро, точно, но неглубоко. Это еще не конец. Ну что же ты идальго, что у тебя есть для шляхты?
Мой удар здорово шатнул его, обратного выпада он даже не попытался сделать. Шагнул еще левее. Застыл. А я был там, на песке, на Балтике, песок вокруг, песок на зубах, янтарь вместо сердца. Я встал в позицию, как на дорожке в зале для фехтования и выгнул кисть выше собственного предплечья, разворачивая саблю изгибом налево. Он попытался достать меня в голову снизу вверх - хорошая школа. Но только раньше нужно было думать - теперь я, не меняя позиции, как был, раскорякой прыгнул вперед и сделал косой неглубокий выпад - снова в правую сторону груди. Левой закрыл лицо. Вовремя, короткий нож все-таки вылетел из-под манжета. Все, левой кисти у меня нет. Временно отсутствует. И противника у меня уже тоже нет. И вообще, ничего у меня уже нет. Партия закончилась, фигуры снимают с доски и кладут в ящик. Кто сказал, что Ферзь рад, когда партия выиграна? Конец партии, это и есть смерть, разве не так?
Оказалось, не так. Оказалось, что империя добра к своим убийцам. После успешного выполнения контракта она прогоняет их через такое количество формальностей, так тщательно считает деньги на их счетах (почему вы из собственного кармана платили за вино в поезде из Мадрида? Извольте заявление на компенсацию. От руки, от руки, в двух экземплярах, печать приложите...) что когда все заканчивается, можно жить снова.
- Вот поэтому мы и учредили корпус убийц, - сказал Вилемир, поставив чашку с чаем на стол и взглядом левитируя банку с вареньем поближе к себе. - Должны же оставаться в империи люди с совестью. Чтобы про нее не забывать она, видишь ли, должна болеть, мальчик.