Аннотация: Нуар - это жанр. Но это также - некое пространство между мирами. Попасть в нуар - означает стать частью детектива. Или частью иного, странного и чужого, знакомого и уютного, страшного и недоброго, живущего по законам литературы мира?
Когда маленький реактивный самолёт как бы споткнулся в воздухе и начал падать, Крайчек ещё не понимал, где он оказался. Он вообще ни его ещё не понимал, только повторял про себя: Крайчек, Крайчек, потому что, раз ты помнишь, как тебя зовут, то, скорее всего, вспомнишь и все остальное. Но он всегда приходил в себя чуть быстрее, чем от него можно было ожидать, так что, когда он понял, что самолёт падает, то подобрал под себя ноги и стартовал поперёк заросшей травой дороги из когда-то плотно пригнанных друг к другу бетонных плит. На бегу он успел подумать, что никогда не понимал, почему в кино люди бегут от опасности по дороге вдоль - прежде всего надо уходить в сторону.
Бегал он тоже чуть быстрее, чем вы или кто-нибудь ещё могли бы от него ожидать, так что, когда самолёт, кое-как выровнявшись, коснулся брюхом земли именно там, где сидел, не помня себя, Крайчек, сам Крайчек уже стоял в ста метрах справа от этого места и с неприязнью думал, что это место - все целиком, не только бетонная взлетка - ему не нравится и сам себе он не нравится и вряд ли может что-то с этим поделать.
Теперь, восемь секунд спустя, бетонная полоса была совсем новой, и вообще было видно, что аэродром построен совсем недавно. Самолёт, севший таки на брюхо, не взорвавшийся при посадке, тоже был совсем новым. Вместо носа у него было две больших дырки воздухозаборников (как у древнего МИГа, вспомнил Крайчек, но это не может быть Россия) короткий фюзеляж и крылья, если не считать эмблемы в виде бело-синей звезды, никто не красил, сочтя алюминий достаточно красивым, колпак кабины занимал, кажется, больше трети длины. Колпак откинулся, пилот пытался покинуть спасённую им машину. Крайчек вздохнул и снова побежал - теперь уже на помощь пилоту. С разных сторон к самолету тоже бежали люди, от здания с башней ехала машина с круглыми фарами, хромированными колпаками колёс, тяжелыми обводами крыльев, с радиаторной решеткой такого размера и так сверкавшей, как... Стоп-стоп, сказал себе Крайчек, не надо метафор. Пока не надо, без них сложновато приходится.
Бежать быстрее самого себя у Крайчека теперь не было причин, так что он бежал как положено бежать трехсотметровку человеку в тяжёлой обуви, костюме, плаще и шляпе, в левой руке у которого портфель типа атташе-кейс из толстой буйволиный кожи, с кодовыми замками из полированной стали.
На бегу Крайчек продолжал ревизию себя и своей новой собственности, чтобы понять, кем и где он оказался. Ботинки. Грубоватая выделка, толстая подошва, все из натуральной кожи. Серый костюм (тут он поморщился) двубортный из очень хорошей чисто шерстяной ткани. Белая рубашка. Галстук скучного цвета. Плащ. По-видимому, под сильным дождем промокнет. Шляпа фетровая, поля широкие. В карманах. Справа во внутреннем кармане пиджака бумажник. Слева ничего, потому что, если положить что-то слева во внутренний карман, будет не так удобно вынимать пистолет из кобуры подмышкой. Кобура тоже натуральной кожи, сбруя подобрана очень хорошо, не придерешься. А что в кейсе? В кейсе, точно знал теперь Крайчек, смена белья, белая рубашка - новая, еще один скучный галстук, папка с бумагами по текущему расследованию (нехочунехочунехочунехочу, ну неужели нельзя как-то поинтереснее? Опять детектив!!!) и... Коробка с чем? Нет, все-таки не совсем неинтересно получается. Коробка с двумя револьверами системы Нагана (ура, анахронизм, мы не любим скучно жить!) к ним 70 патронов (по пять барабанов на ствол, зачем так много?) со всяким прибором для чистки любимого оружия и...
И добежал уже. Пилота (губа прокушена, бледен, открытых ран не видно) осторожно вытаскивают из кабины парни в кожаных куртках. Явно аэродромные техники. Десятка два таких парней толпится вокруг. Вот эти двое в галстуках под белыми халатами, видимо, врачи. А вот этот крупный, вылезающий из огромной машины так, словно машина пиджак, который стал маловат, видимо, местный начальник.
Именно он сейчас спросит меня, что я тут делаю, подумал Крайчек, и, прежде, чем это случилось, выхватил удостоверение и очень громко сказал: секретный отдел! И сам услышал свой (теперь мой, вот дерьмо) резкий, высоковатый и хрипловатый (курю много, сигареты без фильтра в правом кармане плаща, и бензиновая зажигалка там) голос: "FBI, special team!"
Твою же бледную даму с перехлестом, через семь гробов, подумал он, поздние сороковые или очень ранние пятидесятые, самолет упал, небось прототип секретного истребителя, шляпы и галстуки, а я работаю в ФБР, небось коммунистов ищу, ненавижу этот период, ненавижу такую работу, а пристрелить себя я давно никому не позволял и таких, кто сумел бы, в этом времени не найти, самоубийство исключается, я тут застрял на долгие годы, наказан, я что ли?
Крайчек твердо шагнул к местному боссу и сказал: с парнем все будет в порядке, я уверен. А вот нам с вами, сенатор, надо поговорить. Много странного тут у вас, и, я думаю, вы со мной согласитесь, что то, что вы приехали на аэродром, тоже странно.
Сенатор наклонил голову в серой шляпе...
И вот тут Крайчек понял, что, если не считать синей звезды на фюзеляже самолета, все вокруг только серое, то есть черно-белое, то есть...
То есть нуар. Переход не был завершен, ты очнулся слишком рано.
Бар Крайчеку не понравился. Для справедливости, надо отметить, что у бара не было ни малейшего шанса, не стоило и стараться: Крайчек вообще не любил бары. И более того, не понимал, зачем они нужны. С его точки зрения, смысл имели только те заведения, в которых можно как следует поесть. Желательно, чтобы там можно было заказать хороший кусок жарено й свинины с печеными овощами. Конечно, в таком случае можно и пива, и даже много пива, и водки тоже можно, не очень много, и пригодится всякая симпатичная копченая закуска, и жареной картошки с грибами можно и... И до ближайшего ресторана, в котором можно было бы все это заказать, понимал сейчас Крайчек, несколько тысяч миль. Скорее всего, через Атлантику. В тутошних едальнях, конечно, тоже можно поесть мяса, но, во-первых, говядину, во-вторых в виде рубленой котлеты, еще и засунутой между половинами невкусной булки. Даже нормальный стейк здесь съесть негде. Потому что мы где-то посреди Среднего Запада и не в какой-нибудь столице штата, а в городке, самообразовавшемся при странноватой военной базе. А уж в этом баре...
В этом баре было, конечно, пиво. Но предполагалось, во-первых, что пьют его разно-черно-рабочие. Белые чернорабочие, если вы понимаете, о чем я. (Вот сейчас я что-то странное подумал, - отметил Крайчек, - и надо бы эту странность не забыть) Джентльмены всякого рода, то есть начальство, офицеры, агенты ФБР, если они сюда забредают, этого пива пробовать не станут. Для них есть виски (бурбон неизвестных Крайчеку марок) и... И, собственно, больше ничего для них нет.
Крайчек все-таки рискнул заказать пива, положил на стойку пару монет и серьезно задумался.
Во-первых, монеты. Монеты, понятно, не вызвали никакого удивления у бармена. Но при пристальном взгляде агент понял, что не может рассмотреть ни на аверсе, ни на реверсе ничего определенного. То есть бармен-то знал (не сосредотачиваясь на этом) что должен видеть на монетах - он это и видел. А вот Крайчек не помнил, какие именно доллары и даймы, четвертаки и центы были в ходу в 49-м - и не видел ничего отчетливого.
Раньше, вспомнил Крайчек, мы действительно снабжали агентов такими высокотехнологичными фальшивками. Для удобства: не надо заморачиваться аутентичными деньгами страны и периода, изготавливаешь сколько хочешь, даешь агентам, опять же, сколько хочешь... Но быстро поняли, что некоторые аборигены все-таки видят в этих деньгах что-то странное. Проколы случались. И принялись за нормальные высококачественные фальшивки.
Во-вторых, уж кто не должен видеть в монетах никакой странности, так это я сам. Полностью загруженный агент не помнит, чей и зачем он агент, не рефлексирует, не выполняет задания далекого и неясного центра. Он просто живет той ролью, для которой подготовлен. Мгновения рефлексии бывают только сразу после загрузки и очень редко. Нет, потом, во время рекондиционирования, ты сам себя вспоминаешь, и свою жизнь в периоде тоже. И психологи бьются, совмещая тебя с тобой и всеми вариантами тебя во всех периодах, где ты успел побывать и натворить дел. Но это потом, а в периоде ты должен быть здешним и цельным. Самому себе не странным.
А вот я самому себе странен - не то слово как. Зачем я здесь, я не помню. Кто я на самом деле - не помню. Что за центр нас отправляет в разные периоды, в чем смысл этого - не помню. Но и свою роль здесь я не помню тоже! Ну, Крайчек. Ну, агент ФБР. Ну, бумаги по делу в чемоданчике. Просмотрел наскоро, так и есть, ловим комми, подозреваем диверсии на "Базе-14". Но где все остальное? Мы не возникаем в периоде неизвестно откуда. У меня должна быть бигорафия, школьные друзья, принимая во внимание период, еще и фронтовые товарищи, однополчане. Я, вероятно, учился в колледже. Наверное, в футбол играл. В этот их армпитбол (вот опять! "Подмышечный мяч" - это шутка не просто другого времени, а и другой страны. Я не должен ничего такого думать!) или меня не взяли в команду, это должно быть пожизненной травмой. У меня должна быть семья. Ну, пусть я не женат и у меня нет детей (это редкость в наших легендах, кстати) но папа с мамой должны быть. Романы какие-то должны быть в анамнезе. Вообще, в анамнезе должна быть целая жизнь. А я на этот раз даже не понимаю, сколько мне лет. То есть я уже знаю, что мне тридцать четыре года, у меня же есть водительские права и очень странная "личная карточка агента" помимо удостоверения со значком. Но ничего личного во мне эти вещи не вызывают. Даже имя свое я узнал из бумаг. Не просто Крайчек. Алекс Б. Крайчек. И наганы эти еще...
Конечно, это все потому, что я в межсезонье, в стране, откуда ни один не возвращался, как нам объясняли. Когда объясняли, кто объяснял, тоже не помню, но это как раз не удивительно. Удивительно, что здесь, по-видимому, все-таки целый мир и в нем можно жить. Ну, цветной он только местами... Интересно, это только для меня или для местных уроженцев тоже? Не стоило бы спрашивать... Но только ли в этом отличие? И что все-таки мне делать? Что произойдет, если я, скажем, затею драку, нарвусь на нож? В нормальной загрузке это привело бы к возвращению к своим, с невыполненным заданием. А тут? Может быть, загрузка продолжится? Или окончательная смерть? Проверять-то страшненько. Страшненько и интересненько и...
И счас, возможно, уже и проверим, потому что вот те парни очень интересуются, что за хлыщ тут пиво пьет у стойки. Вон какой бугай у них есть, на полголовы выше и фунтов на полсотни тяжелее меня. Счас кэак спросит закурить... Или как тут это делается?
... Крайчек сделал то, что всегда делал в таких случаях. Драться в том смысле, как это понимают обычно, то есть напоказ бить кому-то морду, имея в виду продемонстрировать то ли храбрость, то ли готовность защитить свою честь, то ли еще что-то в этом роде, он не умел совершенно. Драться для него означало обезопасить себя от нападающего. Ну, или не только себя. Поэтому, стоило здоровенному Билли или Томми или как-его-могут-еще-звать подойти близко, Крайчек с места прыгнул на него сгруппировавшись как можно теснее. Коленями куда-то верхнюю часть живота противника. Тот был больше и тяжелее, но, конечно, упал на спину, и Крайчек выпрямил спину, стоя на коленях у противника на животе, ударил ему в лицо - сразу двумя руками. И добавил справа-слева, раз-два. И - вот теперь можно и нужно было показушничать, - встал на ноги кувырком назад. И огляделся: кто, мол, следующий. Конечно, толпой они бы его замесили (опять прокол, опять словечко чужого языка и другой эпохи) но пока они раздумывали, можно было вынуть из кобуры подмышкой пистолет и выстрелить в потолок.
Рассказывать потом об этом судье - судья приехал в городок, вот ведь диво - вот это было неприятно. Неприятно, потому что "драки в барах случаются, эти парни не могут не привязываться к тем, кого видят в первый раз, не удивительно, что иному из них хорошо перепадает по физиономии. Кое-кто пытался сказать мне, что вы, мистер Крайчек, начали первым, но ясно было, что они врут. Однако врут неспроста. Вы ведь убили парня, мистер федеральный агент. Не пристрелили, хотя, по-моему, имели на это полное право, и не убили в нормальной драке, будучи в ярости. В таком нет ничего хорошего, но такое, бывает, случается. И даже не забили его до смерти, уже беспомощного, за что я посадил бы вас за решетку надолго, но этот случай был бы мне понятен. Но нет, вы, защищаясь, это признано, сначала сломали ему переносицу так, что сломанная кость вошла в мозг, и добавили, проломив височные кости с обеих сторон. И вы не были в ярости. Все, кто видел вас, говорят, что вы даже не запыхались, не покраснели. Вы были хладнокровны и собраны, вас немудрено было испугаться. Что же вы за человек такой, мистер Крайчек?"
Что же я за человек такой, в самом деле? Судье-то можно объяснить, что вот, мол, еще до войны был направлен как младший офицер специальной службы флота в Шанхай, видел начало японской оккупации, учился рукопашному бою и у китайцев, и у японцев и много позже, у русских и применял это дело на войне... (Воспоминания не включились. Только уверенность, что все, что рассказываю - правда. Нуар, иначе этого не объяснить) Судье можно объяснить, что ты привык действовать именно так и считаешь себя правым. Ничем, кроме его неодобрения, это тебе не грозит. Но ты-то сам, ты-то должен ведь понимать, что ведешь себя неуместно? Хотя бы неуместно? Между прочим, по всем канонам, после драки, в которой ты этого здоровенного Джонни побил, он должен был бы стать твоим восхищенным другом и помощникам. "Я до сих пор помню ваш правый кросс, мистер Холмс!" Ничего этого не будет. Будут косые взгляды чернорабочих, в бар этот чертов теперь не зайдешь, наверняка попытаются напасть в темноте... Это не страшно, но наверняка в самый неудобный момент... Ладно. Надо побыстрее разбираться с заговором и выбираться отсюда. Так сказать, на большую землю. Нуар или не нуар, здесь придется жить, а раз так, попробуем жить не прямо здесь. Как вы полагаете, мистер Алекс Крайчек?
Сенатор Донован был не просто толстый, тяжеловесный, жизнелюбивый и страшноватый дядька. Он был олицетворение всего того, что читатели детективов и зрители фильмов про Америку тридцатых-шестидесятых представляют себе при звуках слова "сенатор". Он носил шелковые носки и шелковый галстук. (Когда нуар в очередной раз сверкнул вспышками цвета, стало видно, что в узоре галстука преобладает ультрамарин) На манжетах рубашки у него были бриллиантовые запонки. Часы у него были из тяжелого желтого золота, просто как будто не часы, а здоровый золотой слиток на запястье. Еще у него был на безымянном пальце левой руки перстень с синим камнем. Щеки толстяка, разменявшего шестой десяток, постепенно превращались в бульдожьи брылья. Глаза при этом были маленькие, страшные, цепкие, белесые. Поредевшие волосы поседели... Впрочем, сенатор снимал шляпу не слишком часто. Можно сказать, вообще без крайней необходимости не снимал. И, конечно, он курил сигары. Огромные, дирижаблеобразные (то есть не слишком качественные - качественные сигары не расширяются к середине, их сворачивают идеально ровно)
Сигара сенатора отвратительно пахла. Это что-то значило: мир секретной авиабазы был очень скуп на запахи, Крайчек не помнил ни одного характерного запаха со взлетного поля, даже поломанный самолет не пах ничем - а ведь должен был бы.
Сенатор смотрел на Крайчека правильно, как и должен был в предложенных обстоятельствах: с интересом, с некоторым опасением, с угрозой - угрозы было особенно много и еще, кажется, с завистью. Вот это было интересно. Конечно, Крайчек был моложе, он был худой, в другое время это вполне сошло бы за повод. Но Донован завидовал чему-то важному. Может, просто считал, что агент что-то знает такое, чего не знает, но хотел бы знать он сам.
"Мы не будет ходить вокруг да около, мистер Алекс Крайчек. Не будем вышивать сложный узор из красивых слов", - сенатор глубоко затянулся, как никогда не делают, куря сигары, но не поперхнулся и не закашлялся, а просто выдохнул огромный неопрятный клуб дыма. "Тролль, - подумал Крайчек. - сказочный тролль. Очень страшный и очень умный, судя по всему".
"Да, мы не будем делать вид, что я чего-то не понимаю, - говорил Донованн, - я важная опора в комитете, я понимаю достаточно. Вы настоящий агент ФБР, просто не из тех, что бегают за итальяшками и не из тех, кто бегает за коммунистами. С коммунистами сложнее, вам приходится иметь с ними дело, но дело не в них. Большое дело! Вы из специальной группы Љ18. Либо из пятьдесят первой. Умные люди придумывали названия для этих групп, - продолжал сенатор. Он положил локти на стол и навис над этим столом, придвинувшись к Крайчеку как только мог. Но в лицо не дымил, сигара была то в пальцах, то в углу рта. - Умные люди! Не первая группа и не вторая, а всего лишь восемнадцатая. Значит где-то есть и шестнадцатая, и девятая... И первая, которая, наверное, важнее всех. А ничего такого нет, и страшных названий нет. Два номера, восемнадцать и пятьдесят один, просто номера ангаров на не самых важных базах, особые полномочия, кучу пленных наци забрали себе - куда, зачем? Что они делают? Знает комитет, вот старый Донован кое-что знает, знает президент... Например, то, что рассказывает ему старый Донован..., - теперь сенатор резко откинулся на стуле, и принялся на нем раскачиваться. А больше всех знает начальник группы восемнадцать, а кто у нас начальник, знает, по идее, тоже президент. Принято считать, что он знает. Это все внушает уважение, мистер Крайчек, поверьте мне, я переполнен уважением к вам и вашим начальникам, к вашей работе, к вашим полномочиям. Но это все не объясняет, зачем вы здесь."
Крайчек был бы рад сказать себе, что он смотрит на сенатора с бесстрастным прищуром, как человек, знающий важную тайну, на профана. Но, во-первых, тайны, интересовавшей сенатора, Крайчек не знал. А во-вторых, недобрый страшноватый сенатор, киношная акула капитализма, прибывший на секретную базу в сопровождении сразу трех секретарш системы "мы кошечки", человек с толстым брюхом, толстым кошельком, толстыми золотыми часами и толстым перстнем, в дорогом костюме, безобразном галстуке и с дешевой сигарой, с гордостью от своей роли в "комитете" и от своего места в жизни - этот человек нравился Алексу Крайчеку с первого взгляда, и агент ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось доверять дядьке Доновану. Прямо с первого взгляда.
"Вы мне сейчас не поверите, сенатор, - сказал он, в свою очередь кладя свои костлявые локти на стол и наклоняясь в сторону собеседника, - но я не могу объяснить вам, зачем я здесь. Не потому, что это особо охраняемый секрет, хотя, наверняка, это так и есть, а потому, что я и сам до конца этого не знаю. Все, что у меня есть - это материалы по вроде бы имеющему место заговору коммунистов. Вроде бы где-то на базе есть "комиссар воздушного порта" и вроде бы этот комиссар умело организует акты саботажа - так что никто не может понять, то ли истребитель, предназначенный для взлета с заоблачных авианосцев, недоработан, то ли..."
Донован покивал. "Секрет внутри секрета внутри секрета, лучше бы нам всем было этому не учиться. Вы знаете, что большинство бедняг на этой базе, в том числе и инженеры, не знают, для чего предназначен самолет? Почему он такой странный? Я не спрашивал, что именно им соврали, но думаю, они считают заказчика дураком. Мне объясняли, я теперь понимаю, что для работы с обычных аэродромов нужен был бы совсем другой самолет. Секреты внутри секретов. Вы знаете мой самый главный секрет?"
"Главного наверняка не знаю, сэр. Но сейчас вы имеете в виду, что сенатор Донован когда-то назывался О'Донован и был католическим священником."
"Отлично, отлично мистер Крайчек! И вы ведь не знали этого до приезда сюда, это не из досье."
"Нет. И я не могу объяснить вам, как я догадался. Не потому, что это тоже секрет, просто интуиция с трудом поддается объяснениям".
"И является вашей самой сильной стороной, агент Крайчек, как написано в одном письме... Письме по поводу вас, которое утром принесла мне секретарша. Хотите, я вам тоже дам почитать?
Письмо было отпечатано на пишущей машинке, видимо, совершенно новой и с новой лентой: все буквы идеально ровные, нигде ни следа лишней краски, идеально ровные строчки и идеально точные удары по клавишам. Крайчек знал, что если один человек, даже очень умелый, долго пользуется одной машинкой, буквы в строку начинают ложиться чуть-чуть по-разному, потому что по разным клавишам он бьет с разной силой. На старых машинах буквы, бывают, так пляшут в строчке, что не сразу разберешь, что написано...
Письмо было коротким и необычным.
Агент Крайчек прибудет на базу в ближайшие три дня, - говорилось в письме, - без всякого предварительного уведомления. Пожалуйста, дорогой старый друг, не считайте его врагом или слугой (так и написано, servant, слуга) наших старых врагов. Он не заслуживет подозрений, а заслуживает доверия. Считайте его, как минимум, ближайшим сотрудником одного из нас, а лучше - просто считайте его одним из нас. Он, возможно, еще много не знает, но зато соображает лучше большинства людей даже и нашего круга. Да к тому же, если о некоторых вещах он неосведомлен, о других - причем именно о тех, которые составляют предмет вашего нынешнего азарта, старый друг - он знает и понимает больше, чем любой, кого вы помните, не исключая и меня самого.
Письмо было подписано от руки. Слон. Нет. Не слон, это другое слово. Мумак. Тоже слон, конечно...
Крайчек нахмурился и перечитал: предмет вашего нынешнего азарта. Цитата. Цитата из перевода на английский книжки, которая в этом мире будет написана, если будет, лет через двадцать. Цитата, которую он никак не должен опознавать, потому что... Ладно, спишем на нуар.
"Я оценил ваше доверие, сенатор".
"А я пока не до конца оценил ваше. Что вы готовы мне рассказать, мистер один из нас?"
"Все, о чем вы меня спросите, если, конечно, я знаю ответ"
"Хорошо. Вот скажем, кто такой Мумак? Точнее, почему мой старый друг, - тут Донован зло скривил рот, - подписывается этим именем?"
"Почему - не знаю. Мумак - это слон."
"Слон?!"
"Да, слон. На одном вымышленном языке. В Англии есть один писатель, он..."
"Знаете, дядька Донован, все совсем не так просто. Да, в Англии есть такой писатель и, если я ничего не перепутал, он уже написал книжку про эльфов, в которой слонов в одной далекой стране называют словом "мумак". Но я совершенно не представляю себе, что ваш друг уже читал эту книжку. Да к тому же он ведь не в первый раз подписывается этим именем? Как давно вы его знаете?"
"Давно. В середине тридцатых я впервые стал сенатором. Сенатором штата. Тогда некоторые люди решили, что во мне есть потенциал и привлекли меня к некоторым делам..."
"И этот человек уже тогда звался мумаком?"
"Этот человек так подписывал письма, которые получали от него члены нашего клуба".
"Ну так вот, тогда эта книга точно еще не была написана. Никто не знал о выдуманных мирах профессора английской литературы. Кроме, получается, вашего друга".