Перова Евгения Aka Дженни : другие произведения.

Широка Страна Моя Родная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В этой главе я расскажу о поездках по родной стране, которая раньше называлась СССР, поэтому в список городов вошли и Киев, и Таллинн с Вильнюсом, и Крым, который теперь опять "наш". Хотя в Вильнюс и Киев я ездила уже после отделения Литвы и Украины от СССР, но пусть уж будет тут.
[]
  
  
  ЕВГЕНИЯ ПЕРОВА
  НЕПРАВИЛЬНЫЙ ГЛАГОЛ
  КНИГА ВТОРАЯ. ЛЯГУШКА-ПУТЕШЕСТВЕННИЦА
  ЧАСТЬ третья. ШИРОКА СТРАНА МОЯ РОДНАЯ
  
  В этой главе я расскажу о поездках по родной стране, которая раньше называлась СССР, поэтому в список городов вошли и Киев, и Таллинн с Вильнюсом, и Крым, который теперь опять "наш". Хотя в Вильнюс и Киев я ездила уже после отделения Литвы и Украины от СССР, но пусть уж будет тут.
  Широка страна моя родная, но я мало где побывала, причем, иногда отказывалась от возможности прокатиться за государственный счет, о чем теперь жалею: например, в начале 1980-х испугалась ехать в командировку на БАМ. Зачем туда надо было ехать реставратору графики? Выставка, что ли, там была от музея? Какая, где? Ничего не помню. Народ привозил оттуда дубленки - бамовцев снабжали подобным дефицитом. Еще бы - стройка века! Вот на монтаж выставки в Тольятти я ездила, но не помню вообще ничего, кроме одной моей коллеги, которая, устав монтировать, уселась в витрине в позе лотоса и ее чуть было не закрыли стеклом, как экспонат.
  
  Ленинград
  Чаще всего я бывала в Ленинграде. Самый первый раз я попала в северную столицу еще подростком в компании с тетей и двоюродной сестрой. Мало что запомнилось - давно это было. Второй раз я была в Ленинграде сразу после окончания университета - устроила себе такой подарок. Мы поехали с подругой Наташей, и жили у кого-то из знакомых реставраторов. Реставраторы - народ творческий, поэтому квартира была оформлена весьма художественно: поразили стены на кухне - яркого салатного цвета с нарисованными божьими коровками и лягушками. Помню, проснулись утром мы от звука: хлоп, хлоп! Оказалось, напротив - казарма, и солдаты выбивают матрасы.
  Со мной в это время происходило что-то странное: я стала вдруг читать совсем не то, что написано, вероятно, от общей усталости. Например, замеченный из окна вагона лозунг "Порожний рейс - убыток стране", я прочла как "Порожний рейс, увы, так странен", и некоторое время, пока не опомнилась, размышляла над его неожиданной и несколько меланхоличной поэтичностью. В другой раз в магазине изумилась ценнику в кондитерском отделе: "Бараньи палочки", на котором на самом деле было написано "Баранки молочные".
  Потом я часто ездила в Ленинград на конференции и несколько раз - сама по себе. Сохранились записки от двух таких поездок. Путешествие 1985 года началось с небольшого дорожного приключения. Во-первых, мне досталось место ? 13. А во-вторых... Но обо всем по порядку!
  Тогда я впервые отправилась одна в другой город и несколько всего опасалась. Идя вдоль поезда по платформе, я с ужасом увидела, что в вагонах полно солдат - да практически одни солдаты и есть. Ноги у меня подкосились, но я как-то добрела до нужного вагона, вошла в него - никаких солдат, слава Богу, нет.
  Но... Что это? Кто эти люди? С перепугу мне показалось, что в вагоне идет бурная драка. Присмотревшись, я поняла, что это вовсе и не драка, а просто шумная перебранка между пассажирами, вернее, пассажирками, ибо вагон оказался сплошь заселен чрезвычайно темпераментными черноволосыми дамами - они громко перекликались на неизвестном мне языке. В воздухе так и порхало гортанное "Ара", из чего я заключила, что дамы, скорее всего грузинского происхождения. Все они обладали пышными формами, одеты были исключительно в черное, вызывая ассоциации с цирковыми великаншами, одетыми в траур по случаю кончины любимой слонихи.
   Робко пробравшись к своему месту, я обнаружила там маленького сморщенного старичка, который испуганно жался в угол - мы с ним оказались единственными русскими в вагоне. Я затиснулась в противоположный угол. Дамы кричали, махали руками, бегали с места на место. Среди них вдруг обнаружился единственный мужчина - хлипкого телосложения, но крутого нрава. Он весьма решительно отбивался от нападавших на него пышных красавиц. Спустя некоторое время поезд тронулся, дамы несколько поуспокоились, расселись по своим местам и полезли за припасами. На маленьком столике между мной и старичком постепенно образовалась целая гора продуктов: мягкий лаваш, плоская кругляшка сыра, грозди винограда, золотые абрикосы, алые помидоры, пупырчатые огурцы, пучки кинзы и базилика, полоски бастурмы, лиловые чурчхелы... Бутылка красного вина... Мы со старичком зачарованно глядели на все прибывавшую снедь.
  - Кушай, дарагой! - радушно сказала соседка - пожилая, заметно усатая дама, могучими руками ломая сыр. - Кушай, э!
  Мы со старичком переглянулась. Толстухи, не обращая на нас никакого внимания, продолжали свой громогласный разговор, размахивая огурцами и помидорами. Помедлив, старичок осторожно взял маленький ломтик лаваша, подумав, добавил к нему кусочек сыра, и начал жевать. Я робко потрогала бархатный бочок абрикоса, потом, покосившись на соседку, решительно потянулась за бастурмой.
  - Кушай, кушай! Что так плохо кушаешь, э? На вот! И это возьми! И ты, отец, кушай, не стесняйся! Давай випьем, слушай!
  Через десять минут пир стоял горой. Раскрасневшийся старичок радостно улыбался, Я украдкой расстегнула пуговицу на брюках, а успокоившиеся толстухи дружно затянули какую-то свою песню. Мужчина, оказавшийся руководителем этой дамской туристической группы, ехавшей из Тбилиси в Ленинград, с начальственным видом ходил по вагону, дамы провожали его громкими возгласами, в которых, правда, уже не было прежнего возмущения, а только усталая женская снисходительность: а-а, мужчина, что с него взять! Оказалось, они были недовольны тем, что не всем достались нижние полки:
  - Ара, дарагой! Ти пасматри - разве я влэзу наверх? Э? А если влэзу, разве полка мэня выдержит, э?
  Мы со старичком сочувственно поддакивали, а я уступила свое нижнее место одной из толстух. Так что все кончилось хорошо, дружба между народами восторжествовала.
  В этот раз я много гуляла по пригородам, и в Царском селе со мной произошла удивительная вещь: в библиотеке Лицея я стояла у окна и смотрела на улицу вдоль парка. И вдруг мне до ужаса реально представился юный Пушкин: вот он стоит у этого же окна и видит то же, что вижу сейчас я! Даже дыхание перехватило. Конечно, многое изменилось, но Лицей все тот же, и парк, и вид из окна - пусть вместо карет машины. И Пушкин точно стоял здесь, на этом самом месте, и смотрел в это окно. Словно совместились на секунду две реальности - нынешняя и ушедшая, как при совмещении фотографий, наложенных одна на другую. И мы с Пушкиным совместились: то ли я смотрела его глазами, то ли он - моими. Это было удивительное переживание, которое я сохранила и отдала своей героине Лёке из романа "Другая женщина".
  В то время, как я бродила по осеннему Питеру, ездила по пригородам и мерзла в гостинице, мой возлюбленный пребывал в Голландии. Как-то так получилось. Я названивала ему в Амстердам с междугородних автоматов и однажды даже услышала в трубке бой часов ратушной башни. И отчаянно тосковала, считая дни до нашей встречи. В общем, страдания влюбленного сердца на фоне Питера. Даже стишок сочинился - после того, как не состоялся один из телефонных разговоров:
  Никому я не нужна
  В этом городе холодном!
  Грустно я бреду одна
  Над рекою полноводной
  Мимо сказочных дворцов -
  Раззолоченных чертогов.
  Я сниму с руки кольцо,
  Пусть покатится дорогой,
  Где гуляет милый мой,
  Что не взял меня с собой.
  Но когда внезапно появился тот, кому я вдруг оказалась нужна, я позорно бежала! А дело было так: в один из дней поехала на экскурсионном автобусе в Новгород. Рядом сел молодой человек из Херсона. Мы проговорили всю дорогу туда и обратно, развлекая окружающих. Я человек вообще-то застенчивый, не склонный болтать с первым встречным мужчиной, но в этой ситуации я была как в броне: моя любовь была защитными латами. И я раскрепостилась. О чем мы только не говорили! Было такое совпадение - нота в ноту. Понимание полное. Автобус вернулся в Питер, он проводил меня до трамвая и тоскливо спросил: "Вы, наверное, верите в Судьбу, да?" "Да!" - гордо ответила я и уехала на трамвае в туманную даль, думая только о том, что завтра я позвоню в Амстердам. Больше мы не встретились никогда. Я даже не помню, как его зовут. Саша? Черноволосый, черноглазый. Да, он же врач! Напоследок, поговорив обо все на свете, мы с ним придумали милое существо, которое назвали Кыфь лесной. Помнит ли он обо мне? Я помню.
  Еще одно стихотворение - "Летний сад":
  Как мне тебя недоставало!
  Как мало я с тобой была!
  Как много я... Нет, не узнала,
  А просто сердцем поняла.
  Твои песчаные дорожки
  Уже усыпаны листвой.
  И пахнет свежестью лесной,
  Осенней Невскою водой
  И близкою зимой немножко.
  И последняя питерская история, практически анекдот: зима, я стою на мосту (не помню, на каком) и смотрю на полузамерзшую Неву. На мне черный каракулевый полушубочек и красная беретка. Сзади проходит подвыпивший гражданин и говорит мне в спину: "Девушка, а девушка..." Оборачиваюсь. "Не-ет, не девушка..." - говорит он разочарованно и бредет дальше. Я обиделась: тоже мне, понимающий!
  
  На пароходе до Ульяновска
  Однажды мы все с той же Наташей плавали на теплоходе "Мельников-Печерский" до Ульяновска - не сильно любимый мной вид коллективного отдыха: четверо человек в тесной каюте, а с теплохода и деться-то некуда. Плохо уже помню подробности: необыкновенной красоты розовый и золотой восход на Волге - специально рано встала, чтобы посмотреть, пошла одна, а подруга обижалась, почему ее не разбудила. Музыкальные вечера в салоне - играл кто-то из пассажиров. Экскурсии - в Константинове мы с ней чуть не отстали от теплохода, бежали бегом - почти кувырком! - по крутому откосу, Наташа сломала каблук, который потом починил кто-то из матросов. А как-то мы с ней сидели палубе на скамеечке и болтали, а проходивший мимо матрос насмешливо сказал: "Что, девочки, млеете?" Мы даже как-то оскорбились такому замечанию, хотя, пожалуй, действительно "млели".
  Еще запомнилась одна попутчица - немолодая дама, совершенно седая, с бледной кожей, поразительно синими глазами и алой помадой на губах. Она рассказывала о своей работе с глухонемыми детьми, и один ее рассказ я даже включила в роман "К другому берегу" (цикл "Круги по воде"). Разговаривают Леший с Мариной:
  - А я струсил. Испугался. Потому что знал: то, что у нас с тобой - очень серьезно. И навсегда. А это страшно.
  - Да, страшно...
  - Как будто идешь и видишь - самородок! Большой, очень ценный, но тяжелый. А нести его придется всю жизнь. Куда проще: набрал горсть мелких камушков, надоело - выбросил.
  - Это я что ли самородок?
  - Это наша с тобой любовь. Если ты меня, конечно, любишь.
  - Ты что?! Ты сомневаешься?!
  - А ты ни разу этого не сказала, между прочим!
  - Ну и неправда!
  - Словами - не сказала.
  - А тебе обязательно надо словами?
  - Обязательно! Тебе же надо было! И мне.
  - Лёшечка, ты потерпи еще чуть-чуть! У меня пока не выговаривается... словами. Страшно - ты же сам сказал!
  - Чего ж тут страшного, сказать? Когда уже и так все есть?
  Марина смотрела на него с нежностью, виновато улыбаясь:
  - Ты знаешь, когда я с Танькой в походе была, познакомилась с одной женщиной, она работала в интернате для глухих детей, учила их говорить - они не слышат, а говорить могут. Специальные методики есть. И вот все дети уже говорят, а одна девочка - никак. Ну, никак! А потом, когда все-таки заговорила, учительница у нее и спрашивает: почему же ты так долго молчала? И девочка ей ответила, не словами, а жестом, я даже запомнила, вот так! - и Марина показала пальцами: - Я боялась! Чего же боялась? А девочке казалось, что заговорить - это страшно и больно. Вот и я, как та девочка! Еще немножко, и я скажу словами, а пока...
  Лет тридцать я эту историю про заговорившую девочку помнила, так она меня поразила. А то, что меня наградили грамотой - подозреваю, как и всех остальных! - совершенно забыла. Нашла эту грамоту, разбирая архивы, и посмеялась, потому что меня там назвали "Петровой", а теплоход - турбазой: "Руководство турбазы благодарит тов. Петрову Е.Г. за активное участие в проведении экскурсий по маршруту Москва - Ульяновск - Москва с 23 июля по 3 августа 1975 года".
  
  Таллинн и Вильнюс
  Начало 1970-х годов. Эстония входит в состав СССР и Таллин еще не приобрел вторую букву "н" на конце. Я работаю библиотекарем в Московском радиоприборостроительном техникуме, мне двадцать с небольшим лет, и путешествие на экскурсионном поезде по маршруту "Псков - Таллин" - моя первая самостоятельная поездка, от которой, к сожалению, в памяти почти ничего не осталось, кроме каких-то глупостей.
  Первая глупость: перед самым отъездом у меня сломались замочки молний на обоих сапогах (дело было поздней осенью). Других сапог у меня не имелось, поэтому я остроумно заменила замочки скрепками, которые сцепились между собой, когда я с дорожной сумкой ехала в метро - на глазах изумленной публики я крайне неприлично полезла рукой себе под подол и расцепила скрепки.
  Последняя глупость: я, поддавшись уговорам спутниц (а мы промокли и замерзли), в последний день неосторожно выпила стопку водки вечером в ресторане Пскова. Рядом в зале гуляла какая-то известная футбольная команда. Больше я не помню ничего. Наверное, я как-то добралась до вокзала и вернулась домой из Пскова, поскольку пишу все это, но подробности процесса мне неведомы!
  Что же все-таки помню?
  Помню - по дороге "туда", естественно! - разговоры моих спутниц, преподавательниц техникума, взрослых теток (которые, поди, были моложе меня нынешней): они обсуждали роман Константина Симонова с Валентиной Серовой, и одна знала наизусть все стихи, посвященные Серовой. Из этой темы естественным образом перешли на проблемы любви. Одна из дам - та, что читала стихи - просто потрясла меня подробностями своей семейной жизни: она обращалась к мужу на "вы", вилась вокруг него ужом и трепетала, боясь не угодить. У меня в душе сразу же зашевелились какие-то возмущенные феминистские (как бы сейчас это назвали) эмоции.
  Помню Псков - серебряный, сказочный, в инее от раннего морозца.
  Помню монастырь в Изборске, где экскурсантов донимал речами местный юродивый, вещавший, как ему и положено, о скором конце света - местные экскурсоводы привычно повышали голос, приближаясь к месту его дислокации.
  Ну и, конечно, Таллин. Все, кто ездил в Прибалтику, первым делом отмечали поражающий совковых россиян факт: эстонцы не переходят улицу, когда для пешеходов горит красный, даже если на горизонте не видно ни одной машины. У нормального человека это не укладывалось в голове: чего стоять-то перед пустой улицей? Ну, мы и не стояли - перебегали, ловя брезгливые взгляды аборигенов.
  Помню узкие улочки, башни и костелы, белок в парке...
  Я купила смешного мехового котенка (сшитого из кусочков чернобурки или песца) - он долго кивал головой у меня в книжном шкафу, пока не знаю куда делся...
  Нас вкусно накормили в ресторане (мясо в соусе просто таяло во рту), а я стеснялась, не умея правильно пользоваться приборами - нож в правой, вилка в левой, кошмар! Так я толком и не научилась и, обедая в кафе, применяю американский способ: они сразу нарезают мясо на кусочки, чтобы не морочиться, и спокойно себе держат вилку в правой руке. Не помню, где я вычитала этот факт про американский способ питания, но держусь его твердо.
  Кстати, о застенчивости, расскажу здесь про мою юную маму - они с подругой обедали в столовой, взяли сардельки, к ним за столик сел молодой человек, а они не знали, как правильно есть эти сардельки - с кожицей или снимать ее - поэтому ОСТАВИЛИ САРДЕЛЬКИ НЕ СЪЕДЕННЫМИ И УШЛИ! А ведь это было в послевоенные голодные годы. Не лучше были и мы с подругой, когда в кафе в Лейпциге хотели было заказать спагетти. Хотела, вообще-то, подруга, а я ее отговаривала: как мы их есть-то будем? За соседним столиком как раз какая-то наголо бритая с серьгой в носу девица бойко управлялась при помощи вилки и специальной ложки - мы посмотрели и решили: ну их, эти спагетти! Что мы, макарон не ели?
  Забегу сразу на двадцать лет вперед, чтобы больше не возвращаться к теме Прибалтики. Второй раз я попала туда уже после 1992 года. Нас пригласили на конференцию в Вильнюс - пригласили коллеги, большинство из которых обучалось у нас же в Москве (говоря "нас" имею в виду не лично себя, а своих старших коллег и учителей). Официальными языками конференции были литовский и английский. Поскольку, мы не понимали ни того, ни другого, то почти тут же покинули заседание и пошли гулять по Вильнюсу, возвращаясь только к культурной программе. В качестве моральной компенсации нас свозили в Тракайский замок, где развлекали прекрасной программой: молодые люди в исторических костюмах танцевали старинные танцы со свечами. Волшебное зрелище!
  Кормили тоже вкусно - я там впервые попробовала цеппелины. Свое странное название блюдо, оказывается, получило от дирижабля: в XIX веке Фердинанд фон Цеппелин изобрел управляемый летательный аппарат, по форме напоминающий эти картофельные котлеты с начинкой - интересно, а как же их называли до появления дирижабля? Любители исходят слюной, описывая блюдо: "Закройте на минутку глаза и представьте себе нечто золотистое, горячее, воздушное, с тонкой хрустящей корочкой, приправленное нежным сметанным соусом..." Золотистое - да, горячее - да, но воздушное? То, чем угощали нас, было никак не воздушное, а такое, я бы сказала, приземленное - плотная, сытная еда. Вкусная, но тяжелая. После порции цепеллинов так и тянет пойти порубить дрова, натаскать воды, помыть полы...
  Дальше следует рецепт цепеллинов, выдержанный в несколько юмористическом духе. Сразу признаюсь, что сама я так и не приготовила это блюдо!
  Итак, берем картошку и свинину - сочетание, никак не одобряемое последователями раздельного питания, но страшно богатое всякими микроэлементами и витаминами группы PP, EЕ, и ВВ.
  Нам надо 16 небольших картошек, грамм 250 свиного фарша, грамм 150 копченого сала, 5 столовых ложек сметаны, 2 столовые ложки крахмала, 3 луковицы, ну и, конечно, соль, и всякие специи, которые найдутся у вас на кухне.
  Я бы добавила еще чеснок, но кто меня спрашивает!
  4 картошины варим и, когда охладятся, пропускаем через мясорубку. Те, что остались сырыми, измельчаем: кто хочет, на терке, кто хочет - в комбайне, отжимаем...
  Да, картошку сначала почистить не забудьте!
  Добавляем в эту массу крахмал, потом туда же сваренную картошку - и мешаем, и мешаем, пока тесто не станет послушным и эластичным. Теперь свиной фарш - порезанную луковицу туда, соль и специи. Из картофельного теста понаделаем таких продолговатых лепешек, внутрь запихаем фарш. Так, теперь аккуратно залепляем края и шлепаем ладонями, придавая дирижаблеобразную форму - удобно это делать мокрыми руками.
  Кидаем цеппелины в кипящую подсоленную воду - по одному! - и полчасика варим, осторожно помешивая и глотая слюнки. Когда всплывут, а потом опять потонут - готовы. Делаем соус: режем кубиками сало, обжариваем, а чтобы сало не скучало - добавляем ему в компанию мелко порезанный лук. Жарим, пока лук не станет приятно-золотистым, добавляем сметану и перемешиваем. Если не съели соус раньше времени - поливайте им цепеллины.
  Цеппелины должны быть горячими! Остывший цепеллин ни на что не годен - он ни за что не взлетит. Его можно реанимировать, разогрев на сковородке - тогда он уже будет называться вчерашней картофельной котлетой.
  Но вернемся в Вильнюс.
  Мы были заранее запуганы слухами, что литовцы нас, русских, ненавидят, поэтому старались маскироваться: мы гуляли втроем - две девушки и молодой человек, который очень артистично умел произносить на английский манер "Ah-hha", чем мы и пользовались при общении с продавцами в магазинах. А я на вопрос прохожего, заданный по-литовски (и о чем он меня, спрашивал, интересно?), ответила на неизвестном мне самой языке: "Не вем!" Подумав, решила, что это - польский. Так оно и оказалось. Самое интересное, что я только недавно узнала, что по отцу я наполовину полька.
  К башне Гедиминаса я отправилась одна. Поднялась наверх, полюбовалась и стала спускаться. На одном из поворотов лестницы из-за двери выскочил молодой человек и заорал в полный голос - я упала и чуть не потеряла сознание, решив, что сейчас меня начнут убивать горячие литовские патриоты! Оказалось, что он так хотел напугать свою девушку, которая тут как раз и подошла. Хохоча и извиняясь, они стали меня подымать, утешать и отряхивать, а я только молча кивала и улыбалась, боясь обнаружить свою русскую принадлежность.
  Не могу не вспомнить анекдот того времени:
  1992 год, отделение Литвы от СССР. Хутор, дом, выходит на крыльцо хозяйка с миской костей и зовет собаку:
  - Шарик-Шарик-Шарик!
  Тишина.
  - Шарик-Шарик-Шарик-Шарик!
  Тишина.
  Хозяйка:
  - Тьфу! Шарикас, Шарикас!
  - ГАВС! ГАВС!
  Вот, в общем-то, и все о Вильнюсе.
  Евпатория
  Во время учебы в университете появилось много новых друзей, некоторые еще с подготовительных курсов. Кое с кем так до сих пор и дружим, а со многими и работала вместе в стенах Исторического музея, который всегда был как бы "филиалом" истфака МГУ. С одной из таких университетских подруг - Валей, учившейся на курс младше, мы поехали летом в Евпаторию.
  Валя сама подошла ко мне в университете, мы подружились. Она тоже была девушка провинциальная - краснощекая и бойкая. Я служила ей жилеткой для плаканья - чего только с ней не происходило! И ограбили, отняв красивый желтый портфель - она не отдавала и кричала: "Документы, документы оставь!" А в одной из съемных квартир, этаже на шестом-седьмом, к ней вошел с балкона мужик: оказалось, сосед по балкону, которого жена заперла на предмет отлучения от выпивки. Потом Валька с ним даже подружилась. Работала она кем-то по комсомольской линии - в райкоме. Пока учились, мы с Валей много общались, потом потеряли друг друга, а когда она вдруг объявилась спустя десять лет, мне уже не захотелось выслушивать ее жалобы на жизнь.
  В то время нам с ней было лет по 19-20, и почему-то мы поехали именно дикарями, хотя вполне можно было записаться в университетскую археологическую экспедицию, тем более что в нее записалась Валина двоюродная сестра Таня. Подозреваю, причиной послужила банальная лень - махать лопатой на 40-градусной жаре было неохота, хотя тогда поездка обошлась бы нам бесплатно, да еще заплатили бы какие-то гроши. Это было первое мое самостоятельное путешествие, да еще так далеко. Селигер не считается, все-таки там я была вместе с классом (про Селигер - в другой книге воспоминаний: "Женька-Пенька").
  В Евпатории мы сняли комнатку и начали отдыхать. Конечно, загорали с утра до ночи - ездили на дикие пляжи, где не было вообще никого. Обычно на Маяк или Чайку, где как раз и копали наши археологи, которые попадали на море только в обед. Вспоминая, я просто не верю, что мы выдерживали столько времени на солнце - никаких тентов, ничего! Шляпы наверно были какие-то, не помню. Загорели дочерна и так пропитались солнцем, что, вернувшись в Москву - а там было что-то вроде плюс 14 и дождь, я доехала до дома в одном платье с короткими рукавами и даже не озябла. Представляю, как я выглядела среди хмурых москвичей в плащах.
  Сначала судьба к нам с Валей благоволила: мы успевали на автобусы и в столовой оказывались в первых рядах - за нами же выстраивалась очередь отдыхающих, жаждущих чебуреков. К концу отпуска колесо фортуны вдруг повернулось и теперь уже мы с Валькой стояли в хвостах очередей. Еще немного про еду - во дворике дома, где мы жили, росло старое абрикосовое дерево, мы помогали хозяйке собирать урожай, и она выделила нам целый тазик отборных оранжевых абрикосов, которые мы съели в один присест - ммммммм! На обратную дорогу денег у нас не осталось вообще, а соседи по купе, как нарочно, все время что-то ели. И на одной из станций мы с Валей на последние копейки, оставив только по пятачку на метро, купили вареной картошки и малосольных огурчиков - вкуснее этой нехитрой еды я ничего в жизни не пробовала.
  Моя школьная подруга Надя в то же самое время была совсем недалеко от нас - в Саках, в трудовом лагере от медучилища. И мы с Валькой отправились к ней в гости, сюрпризом - Надя изумилась, увидев нас. Помню, шли пешком по каким-то пустошам, заросшим вереском - или не вереском, но чем-то похожим.
  Загорали, купались, общались с археологами, хохотали днем и ночью - так что на нас даже жаловалась хозяйке соседка, жившая в комнатке рядом. Все казалось по молодости смешным. Хозяйка говорила на таком суржике, что мы ее не сразу научились понимать. Веселая, практичная, она учила нас жить: одеваться надо в комиссионках - поносил и продал обратно, все время новые наряды. У нее был полон рот золотых зубов, а потом появился ее сын, которого она нам все нахваливала - и тоже с золотыми зубами. Хорошо, видно, зарабатывали на отдыхающих.
  Рыбачье
  С другой подругой - Ириной - мы ездили в 1980 году в Крым, в Рыбачье. Главные события этого года - Олимпиада и смерть Высоцкого. Олимпиаду я застала, а в момент похорон Высоцкого мы как раз загорали на крымском пляже. На время Олимпиады Москва опустела: все нежелательные элементы убрались за 101-й километр. В магазинах появились невиданные ранее продукты, например, копченая колбаса в нарезке. А мне, как и другим молодым реставраторам, пришлось поработать смотрителями в выставочных залах Новодевичьего монастыря. Бабушек не хватало, что ли? Или направили для идеологической поддержки, как комсомольцев?
  Я дежурила в Палатах царевны Софьи. Оказалось, это занятие весьма утомительное - работать смотрителем. Делать ничего не делаешь, а устаешь страшно. Посетители всё норовили залезть за ограждение поближе к экспоМашам и задавали вопросы, особенно много про икону Троеручицы - почему это у нее три руки? А одна тётенька увидела витрину с матерчатым церковным покровцем и этикетку с надписью: "Воздýх. XVII в." - и закричала мужу: "Ой, Вась, смотри - тут в витрине вóздух XVII века!" По-моему, это была одна из двух абсолютно одинаковых маленьких и кругленьких тёток, одетых в абсолютно одинаковые платья в цветочек, которых сопровождал высокий импозантный мужчина, ступавший гордо, как петух - мы хихикали и гадали, которая из них его жена и как он их различает.
  А путевку в Рыбачье достал нам отец Ирины, работавший на какой-то важной должности, так что санаторий был хороший. Правда, наш отдых начался с недоразумения: нас подселили в комнату, где уже жил какой-то джентльмен, потом после скандала переселили - с некоторым даже недоумением: такое счастье девушкам подвалило, а они отказываются. Занимались мы в основном тем, что загорали и купались - народищу везде толпы. Вечером ходили на танцы - любоваться, Ирина одна стеснялась пойти, а я и с ней стеснялась, ярко представляя, как мы выглядим со стороны - два слоника.
  Покупали на рынке роскошные персики, каждый размером чуть не с арбуз, абрикосы, перцы-помидоры. Раз купили ягоды шелковицы, нам насыпали в газетный кулечек, сок течет - проходящий мужчина игриво спросил: "Что, девочки, винца налили в кулечки?" В другой раз мы - прямо по Чехову! - собрали вокруг себя толпу: увидели цикаду на заборе и рассматривали ее, а прохожие стали останавливаться: что, что там такое?! На самом деле, как я уже потом выяснила, это была вовсе и не цикада, а либо саранча, либо гигантский кузнечик.
  В самом Рыбачьем ничего, кроме домов отдыха и санаториев нет, и окрестности ничем особенным не поражают, но мы ездили на экскурсии - в Ялту и Никитский ботанический сад, где нас настиг такой ливень - просто всемирный потоп! Только мы с подругой расположились под елочкой, чтобы перекусить бутербродами, как дождь рухнул стеной, и мы мгновенно вымокли до нитки: я сначала было попыталась снять платье, благо под ним купальник, но напрасно - все уже насквозь. Дорожки сада сразу превратились в бурлящие стремнины, мы кое-как спустились к причалу и ехали обратно, постепенно высыхая. В Рыбачьем светило солнце, никакого дождя и в помине не было, и отдыхающие косились на нас с удивлением, решив, что мы, вероятно, свалились в воду в одежде.
  А в Ялте мы с ней отличились тем, что тащились в гору пешком, а обратно спустились на фуникулере, хотя все нормальные люди делали ровно наоборот! Но зато нам повезло с отъездом домой: сидим в аэропорту Симферополя, вылет задерживался, мы только-только достали по куриной ноге, чтобы перекусить, как вдруг объявляют, что вот прямо сейчас летит борт на Москву, и кто хочет, может полететь - мы так и рванули, как были, с куриными ногами в зубах! Успели, улетели. Это был последний рейс на Москву - аэропорт закрыли из-за погодных условий, и первый рейс состоялся только на следующий день.
  Трускавец
  А в 1981 году я поехала в Трускавец, одна. В этот год у меня случился какой-то загадочный приступ, и врач рекомендовал пролечиться в санатории, попить полезной воды. Врач, правда, тоже был какой-то странный - нумизмат, поэтому разговаривал со мной в основном о монетах, узнав, что я работаю в Историческом музее. Так я и не знаю, действительно ли это был приступ почечно-каменной болезни, потому что в Трускавце меня обследовали со всех сторон и ничего не нашли, посчитав симулянткой.
  Поехала я с душевной маятой - настолько чуждалась всякого коллективного отдыха, что с тех пор старалась всячески оного избегать. Но тут вроде как надо - санаторий же. Маята началась еще в поезде: большинство пассажиров как раз в Трускавец и ехало. Моим попутчиком в плацкарте оказался дяденька, который всю дорогу буквально не сводил с меня глаз. Так что я чувствовала себя актрисой на сцене - никаких реалти-шоу "За стеклом" тогда еще и в помине не было. Дяденька был толстый, рыхлый, неинтересный и раздражал меня чудовищно - но не скажешь же: хватит таращить на меня глаза!
  Не помню, сколько ехать до Трускавца, но одна ночь была точно. Я располагалась на нижней полке и не спала почти до утра - мало того, что народ вел бесконечные разговоры, так еще норовил присесть мне на ноги. Но разговоры были весьма интересные: я, пожалуй, впервые в жизни оказалась действительно в народной среде - все-таки я вела довольно замкнутый образ жизни в узком кругу музейщиков. Узнала много нового о реальной жизни в глубинке. Тогда же впервые услышала о Макаревиче и его "Машине времени" - и даже, насколько помнится, услышала его песни: то ли кто-то напел под гитару, то ли... Неужто у кого-то был портативный магнитофон? Что-то я сомневаюсь, наверно напели.
  Трускавец представлял собой - да и сейчас, наверно, представляет! - конгломерат санаториев, объединенных вокруг бювета с минеральной водой. Прекрасный парк поразил меня полным отсутствием привычных берез - я даже начала что-то сочинять, осталась одна строчка: "Здесь осень не освещена берез задумчивым сияньем, здесь липы пахнут увяданьем, роняя оземь семена..." Потом я куда-то пристроила это недописанное стихотворение, привязав его совсем к другому географическому месту.
  В палате, куда меня поселили, ютилось шесть человек, поэтому я старалась бывать там как можно меньше - только ночевала или отдыхала днем после процедур, которые отнимали довольно много времени, и слава богу, а то делать там совершенно нечего, в этом санатории. Особенно тяжкими оказались сеансы озокерита - это горный воск темно-коричневого цвета со специфическим, но не неприятным запахом. Меня обмазывали по пояснице этой теплой коричневой субстанцией, и потом я отлеживалась чуть не час - почему-то наваливалась слабость. Озокерит там продавали кусками по 10 кг, и все слали домой посылки с этим самым озокеритом. И я послала, и он пролежал у меня на антресолях лет тридцать, пока, наконец, не выкинула: только пару раз брала маленькие порции, чтобы полечить коленки. Еще странное воздействие на меня оказала ингаляция - кажется, с персиковым маслом: я чуть не потеряла сознание! Почему, непонятно.
  Завтраки-обеды-ужины тоже были своеобразным развлечением. Кормили, в общем, неплохо по тому времени, хотя и диетически, как положено в санатории. Но отдыхающие дополняли рацион по-своему: я вытаращила глаза, когда дама, сидевшая за моим столиком (диета ? 5), достала из сумки батон копченой колбасы, нарубала его, и стала есть кашку в прикуску с колбасой!
  Кроме процедур и приема пищи, еще были развлечения в виде прогулок по парку - к бювету и обратно. Воду пили и умывались ею - для пущей красоты. Вся общественная жизнь курорта протекала в парке, народ сбивался в землячества и развлекался, как мог. Самым большим было землячество украинцев - огромный хор пел народные песни - все стояли кругом, запевалой был очень худой, чахоточного вида молодой человек с великолепным голосом, такой классический украинский тенор:
  Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!
  Видно, хоч голки збКатяй.
  Вийди, коханая, працею зморена,
  Хоч на хвилиночку в гай...
  Песни переписывали в тетрадки, разучивали. Я часто стояла, слушала. Другим землячеством было туркменское. Там все по-другому: сидят на корточках кружком аксакалы с седыми бородами, в халатах и папахах, стоят вокруг мужчины помоложе, играет приемник "Спидола", а в центре круга танцует молодка или две. Они все ходили в национальной одежде - халаты, тюбетейки, платки, всякое такое. На женщинах - золотые серьги, мониста и очень красивые расшитые золотом штаны, которые видно было из-под подолов недлинных платьев. Потом я увидела разгадку этих штанов - многие туркмены жили в частном секторе, и, проходя мимо одного из домиков, я увидела, как на веревке сушатся туркменские одежки: шитье золотом было только на штанинах ниже колен, пришитых к обычным дамским голубым и розовым панталонам с начесом. Остроумное решение.
  Русского землячества не существовало. Многие дамы были озабочены поисками кавалеров и ходили на танцы, особенно прельщал военный санаторий. Помню, как меня поразила одна дама, которая не хотела туда ходить, потому что военные ее смущали своими галантными манерами: встают, руку подают, стул пододвигают, а то и поцелуют ручку! Ужас какой! Я, конечно, в силу своей застенчивости на танцы не ходила, но тоже смотрела по сторонам - так никого и не высмотрела, никто не приглянулся. Один джентльмен понравился - высокий, с тонким интеллигентным лицом, но он шел под конвоем двух дам, весьма светских с виду, так что - куда мне.
  Кавалеры тоже были озабочены - мой несносный попутчик как-то приплелся к моему корпусу, но я его быстро отшила, да он и сам плохо понимал, зачем притащился - домашний, женатый, тихий. Другой, покруче, пристал ко мне в парке - этого я забоялась: в кожаном пальто и беретке, полон рот золотых зубов. Он сразу просёк, что я одна, и был очень навязчив: "А давай мы с тобой (ненавижу, когда сразу на ты!) плюнем на санаторий. Я тебя во Львов отвезу, а хочешь - в Киев!" Я не хотела и некоторое время пряталась от него, а он высматривал. Мне тогда еще и тридцати не было, а ему все шестьдесят - глубокий старик, как мне казалось.
  Во Львов я съездила одна, но толком и не посмотрела, всего-то два часа времени было между электричками. Конечно, можно было встать пораньше, но я проспала. Ехать до Львова долго, больше двух часов, как мне помнится, и посредине пути меня вдруг охватила странная паника: а вдруг я забуду, кто я, где я, и куда мне возвращаться?! Заблужусь и потеряюсь?! Раз в жизни со мной такое было, будучи заграницей никогда потом ничего такого не опасалась, а тут... Может, оттого что впервые в жизни одна путешествовала, не знаю. Но, конечно, не потерялась и благополучно вернулась в Трускавец. Случались и организованные экскурсии, уж и не помню, куда именно, по окрестностям. Еще было кино и театр - видела спектакли Львовского театра имени Леси Украинки - не помню, что именно, но на украинском языке, и еще одного, русского театра, те представляли пьесу А.Н. Островского, и прекрасно.
  Еще можно было поиграть в бадминтон, к которому я относилась как к вполне детскому развлечению, но на площадке появился кто-то, игравший профессионально, и выяснилось, что я всю жизнь неправильно держала ракетку. Собирали каштаны, падающие с высоких деревьев, гоняясь за ними по улице с довольно крутым уклоном - зачем они были нам нужны, даже не представляю. Наверно, просто из спортивного интереса. Один мужчина набрал много и все отдал мне, а я тоже не знала, что с ними делать и потом втихаря выбросила.
  Алупка и Симеиз
  В 80-е годы мы несколько раз ездили в Крым с приятелем - "дикарями", в отпуск, останавливаясь то в Алупке, то в Симеизе. Конкретные места нашего обитания за давностью лет уже несколько позабылись: помню дворик, увитый виноградом и много маленьких клетушек с такими же "дикарями", как мы. По ночам приходил ёжик - я раз видела, как он улезал под ворота, сверкая пятками. Помню женщину с девочкой лет 10-12, у девочки были очень длинные волосы и каждое утро начиналось для нас с шаркающего звука щетки-расчески по волосам: долго и тщательно мама причесывала дочь. Пожалуй, это было в Алупке.
  Многое из наших тогдашних приключений я включила в "Лизу во фритюре" - "Зал ожидания", глава "Ифигения в Тавриде". В частности, там описан наш с приятелем поход к Бaйдарским воротам - в Фарос мы приплыли из Алупки и долго поднимались по горному серпантину, так что меня даже укачало от бесконечный поворотов. К нам примкнул маленький старичок в панамке - чешский профессор. Он откололся от своей туристической группы и полез за нами в гору, поминутно спрашивая: "А где монастыр? Это ест монастыр?" - ему была нужная фаросская церковь, которая в то время находилась в довольно плачевном состоянии. Так он до храма и не добрался, потому что экскурсионный "Икарус" устал вызывать его гудками и собрался уезжать - старичок побежал обратно.
  А еще мы наблюдали в Симеизе съемки фильма "Граф Монте-Кристо": загорая на пляже, мы в течение трех дней любовались побегом Эдмона Дантеса из крепости замка Иф. Что-то у них там не заладилось с побегом, и несчастного каскадера, заменявшего в этой рискованной сцене актера, бессчетное количество раз сбрасывали в мешке со скалы Дива. В другой день мы, возвращаясь с гор, наткнулись на съемки еще какой-то сцены - кажется, в тюремном дворе. Группа готовилась к съемкам очень долго, потом за две минуты все сняли. А в фильме я эту сцену вообще не заметила.
  Наверно, это в Симеизе мы жили на терраске - хозяйский дом и пристройки для "дикарей" располагались посреди обширного участка на склоне горы. Сад был роскошный: абрикосы, инжир, грецкий орех. За орехами охотились белки. Нам было разрешено подбирать то, что упало. А один раз, когда хозяева уехали по делам, дул очень cильный ветер, так что, на нашу радость, нападало множество фруктов. У хозяйки была крошечная, очень злобная собачка, наверно, тойтерьер. Я боялась в темноте ходить в туалет на другой конец участка, потому что собачка караулила, внезапно выскакивала, лаяла и норовила укусить за пятку. Еще она любила улечься под деревом с какой-нибудь сушкой - клала сушку на землю между передних лап и охраняла, облаивая всякого проходящего.
  Еще собачку вспомнила. Это был очаровательный толстолапый пузатик, который вдруг приковылял из-за калики, когда я проходила мимо. Я не удержалась и вволю его потискала, а потом вернула за калитку. Глазки у него были как виноград Изабелла - темно-лиловые!
  Мы много путешествовали по Южному берегу Крыма, не один раз прошли по Царской тропе. В Ливадии на меня напал толстый немец из экскурсии: тыкал пальцем в грудь и что-то злобно кричал. Я изумилась и сказала ему: "Нихт ферштеен!" Тыкал он в логотип "Air France Cargo", украшавший мою футболку, добытую какими-то сложными путями. О смысле надписи я не задумывалась. Кстати, что она означает? Грузовые перевозки или просто грузчика? А в другой раз нас "депортировали": мы приплыли в Кацивели, полезли в гору, и вдруг оказались в каком-то заповеднике! Нас застукал сторож и с позором выпроводил.
  Подозреваю, что мы были экзотической парочкой: у нас с приятелем большая разница в возрасте, но, конечно, не настолько, чтобы шокировать окружающих - никак не Гумбер с Лолитой, нет! Но выглядела я всегда намного моложе своего возраста, а мой приятель, наоборот - гораздо старше, щеголяя седой бородкой и лысиной. Как смеялась: "Ты вечно косишь под ветерана войны 1812 года!" Да и одета я была, подозреваю, более легкомысленно, чем приличествует молодой даме за тридцать - одни мои шорты из пионерского детства чего стоят! Несносимые были шорты. Однажды молодой бармен в пивном баре, давая приятелю вместе со сдачей конфету, сказал, ехидно улыбаясь: "А это вашей дочке!" Я развеселилась и, чтобы утешить приятеля, поцеловала его очень не по-дочернему, вызвав у бармена приступ когнитивного диссонанса.
  И вот как-то раз на пляже моего друга практически у меня на глазах начала активно кадрить одна блондинка. Шикарная блондинка, такая ухоженная. По возрасту гораздо ближе к моему другу, чем ко мне. Купальник у нее был роскошный, белый. И браслет на руке. И макияж на лице. На пляже. То ли она тоже решила, что я дочка, то ли что, но глазки строила очень решительно, а когда я ушла в море, развернула прямое наступление, и вернувшись к месту дислокации, я нашла слегка растерянного друга и мадам, которая уже нежно клала руку ему на локоток. При виде меня, мадам отступила на свой коврик, но продолжала оттуда зазывно улыбаться.
  - Что ей надо было? - мрачным шепотом спросила я.
  - Предложила в карты поиграть, - застенчиво ответил мой друг.
  Ага, в карты! Как же!
  И вот тут хочу сказать, что в идее непротивления злу насилием что-то есть. Потому как я действовала вполне в этом духе. Я гордо ушла с поля боя, довольно громко и выразительно произнеся: "Что-то у меня голова разболелась!" Что примечательно, мой друг принял это за чистую правду: ну разболелась и разболелась, не уходить же ему из-за этого с пляжа, в самом деле. И остался.
  Что же произошло после моего ухода? Не знаю, что там себе думала мадам в белом купальнике, только буквально через пять минут после моего ухода она собрала вещички и стремительно покинула поле битвы. Навсегда. Мы ее еще встречали время от времени в городе, и мой друг при виде ее тут же прятался за меня, или, схватив меня за руку, мчался, куда глаза глядят. Ну не любит он активных блондинок. Даже в белых купальниках.
  Киев. Путешествие профессионалов
  В начале 1990-х годов мы с коллегой (назовем ее Варварой) ездили в Киев на конференцию. Время было интересное - Украина только недавно обрела самостоятельность. Кроме выступлений с докладами, у нас была еще одна цель: поздравить коллег с юбилеем Реставрационного центра. Некоторые детали этой истории в переработанном виде были потом включены мной в "Лизу во фритюре", но город не назван, а похождения Лизы и Агаповой дополнены происшествиями, случившимися со мной и моими друзьями в других городах и весях.
  Наши же с Варварой приключения начались еще в поезде: проезжая Переделкино, она вспомнила, что забыла слайды к докладу, причем неизвестно, где: то ли на столе на работе, где она их целый день перебирала, то ли у себя дома. Отбросив мысль о немедленном возвращении в Москву, как нереальную, мы обсудили три варианта:
  1. Не читать доклад вообще.
  2. Читать доклад без слайдов.
  3. Завтра утром из Киева позвонить нашей третьей коллеге Анне в Москву, чтобы она разыскала слайды и передала их с проводником вагона. Вечером опять позвонить Анне в Москву - узнать, передала ли она их проводнику. И, наконец, послезавтра утром получить слайды у проводника на вокзале в Киеве.
  Подумав хорошенько, мы выбрали самый простой и незатейливый (а главное, самый дешевый) вариант, то есть - третий. Представляя себе реакцию Анны, мы утешались следующей мыслью: пусть скажет спасибо, что мы командированы всего-навсего в Киев, а не в... Лондон, к примеру. Ведь тогда ей пришлось бы тащиться в аэропорт и договариваться с летчиками. На этом мы успокоились и отправились спать, лелея слабую надежду на то, что доклады наши назначены все-таки не назавтра, а хотя бы на послезавтра.
  Киев встретил нас неприветливо: пасмурной прохладной погодой. Еще более неприветливо встретил нас киевский общественный транспорт. Заранее предупрежденные о строгостях проезда, мы сразу же купили билеты у кондукторши. Она продала их нам как-то лениво: мол, хотите - покупайте, не хотите - не покупайте, дело ваше. Мы несколько удивились, но купили. Кондукторша выдала нам симпатичные розовые билетики и молча ткнула пальцем куда-то в нижнюю часть билетика. В этот момент я как раз выступала на тему: "Ой, какие красивые билетики", и решила, что она обращает мое внимание на какую-то особенно выразительную художественную деталь. Как оказалось, надо было не восхищаться красотой билетиков, а прочесть надпись внизу микроскопическими буковками, на которую и указывала кондукторша: "Билеты необходимо компостировать"!
  Мы никак не могли понять, зачем проданные кондуктором билеты надо еще и компостировать, за что и поплатились буквально на следующей остановке, когда вошли три контролера, которые тут же стали вымогать из нас штраф, популярно и доходчиво объясняя, что "незнание закона не освобождает..." и т.д. и т. п. Мы стали было оправдываться, что мы действительно не знали, что честно купили билеты, что мы только что с вокзала и вообще из России... К чести киевлян, надо сказать, что за нас заступился весь троллейбус. В бурных препирательствах мы доехали до нужной нам остановки и покинули троллейбус, так и не оштрафованные.
  Эта история имела свое продолжение, когда мы, уже во второй половине дня, гуляя по Крещатику, забрели перекусить в первое попавшееся кафе. Мы сели за единственный столик, где уже сидели две дамы. Поглощая кофе и котлетки, мы стали выяснять у них, как нам пройти к Софии, как вдруг одна спросила: "Это вас сегодня утром хотели оштрафовать в троллейбусе?" Мы просто онемели: "Неужели слава о нас так быстро разошлась по Киеву?" Но все оказалось гораздо проще: она ехала в том же троллейбусе и защищала нас громче всех.
  Поселили нас в отель "Знання", который нам сразу сильно не понравился, и мы решили переселиться. Далее все наши лихорадочные перемещения по Киеву необходимо как-то систематизировать, иначе очень легко запутаться.
  Итак, маршрут ?1:
  Из отеля "Знання" в Литературный музей, где, собственно, и происходит конференция (которая уже минут двадцать, как началась). Минут 20 пешком (нам показалось, что целый час), расспрашивая всех и каждого о дороге и страшно торопясь, так как страшно опаздываем. И, естественно, оставив книгу-подарок в гостинице.
  Маршрут ?2:
  Из Литературного музея в отель "Знання" - забрать вещи (которые уже успели разложить), не забыть книгу-подарок и переселиться в гостиницу получше, перед этим поздравив коллег с юбилеем и вручив подарок. Те же 20 минут, почти бегом, так как надо успеть вернуться до перерыва, потому что поздравительная часть закончится.
  Маршрут ?3:
  Из отеля "Знання" в Литературный музей. Те же 20 минут, но на машине. В машине Варвара на коленках надписывала книгу золотым фломастером, а я с помощью водителя судорожно заучивала поздравительную тКатяду по-украински. В результате мы успели ровно к перерыву - первая часть конференции благополучно закончилась.
  Маршрут ?4:
  Из Литературного музея в отель "Санкт-Петербург". 10 минут.
  Маршрут ?5:
  Из отеля "Санкт-Петербург" в Литературный музей. 15 минут медленным шагом, успев разложить вещи, слегка перекусить и купить по дороге цветы.
  Выйдя поздравлять и вручать подарок, я поняла, что из выученной украинской фразы я помню только последние два слова, но все-таки пожелала в конце коллегам "Всього найкращего", сорвав бурные, но непродолжительные аплодисменты. Мы послушали до перерыва доклады и пошли посмотреть на славный город Киев, а вечером того же дня хозяева устроили "праздник дружбы народов", что, как выяснилось впоследствии, было стратегической ошибкой, и конференция едва не скончалась, не успев толком начаться.
  Праздник был устроен на задворках Центра, на свежем воздухе. Сделали столы из щитов, наставили тарелок с бутербродами и бутылки, причем все бутерброды - с колбасой ли, со шпротами или с ветчиной - были еще намазаны маслом. Мы решили, это для того, чтобы "ковбасу" и все прочее не сдуло. Открывая чудесное розовое шампанское, мужчины устроили легкую перестрелку, тарелки мигом опустели, позже появилась музыка и те гости, которые тверже стояли на ногах, рискнули потанцевать. Главный хозяин - директор центра, открыв застолье, через некоторое время исчез где-то в недрах Центра, время от времени робко оглядывая из-за дверей "поле битвы". В общем, вечер удался на славу.
  Ближе к ночи все стали расползаться по отелям. Поползли и мы, прихватив с собой бутылку водки и двух коллег из Росреставрации. По дороге мы договорились, что продолжим вечер дружбы народов у наших коллег. Но сначала нам нужно было позвонить в Москву. На этом пути возникли неожиданные препятствия. Сначала мы никак не могли открыть дверь своего номера, ну никак! Проковырявшись минут 10, мы наконец сообразили, что открываем дверь совсем не своего номера. На наше счастье, там никого не было. Войдя, наконец, к себе, мы бросились звонить, так время уже поджимало - мы обещали позвонить в 22:00. Я сунула Варваре в руки телефон, и она послушно стала нажимать кнопки.
  - Слушай, он чего-то не гудит!
  - Дай я попробую!
  Я приложила трубку к уху - действительно не гудит. С недоумением разглядывая кнопочный телефон-трубку, я поняла, что и кнопочки какие-то не такие. Еще через некоторое время до меня дошло, что это и не телефон вовсе.
   - Варвара! - возопила я. - Это же пульт для телевизора!
  Наконец мы нашли настоящий телефон, дозвонились, выяснили, что слайды передали проводнику 16-го вагона, и с чувством выполненного долга отправились продолжать вечер дружбы народов. Надо сказать, меня надолго не хватило, и я довольно быстро отправилась спать, бросив Варвару в компании двух джентльменов продолжать дискуссию об организации Союза Реставраторов, справедливо рассудив, что девочка она большая и сама справится. Варвара продержалась еще почти час, и к тому времени, как я приняла ее в свои теплые объятия, была чудо как хороша. Но и в таком "хорошем" состоянии она не забыла о главной нашей проблеме: встать завтра пораньше, чтобы успеть к поезду за слайдами. Поэтому она, как паинька, улеглась спать, но заснула не сразу, а слегка поруководила мною напоследок:
  - Ткрой блкон!
  - У нас нет балкона!
  - Ткрой блкон!
  - Да нет у нас балкона!
  - Все равно ткрой!
  - Ладно, открыла.
  - Зведи будилнк!
  - Нет у нас будильника!
  - Зведи будилнк!
  -Да нет у нас будильника!
  - А хто нас разбудит??
  - Я разбужу.
  - А тбя хто разбудит?
  - Ты.
  - А, ну тогда ладно.
  И со словами: "Я трбую прдлжения банкета!" - она наконец заснула.
  Несмотря на столь бурно проведенную ночь, мы проснулись даже раньше нужного времени, прибыли на вокзал за полчаса до прихода поезда и, основательно промерзнув на ветру, получили, наконец, драгоценные слайды. Но приключения наши на этом не закончились! Мы пропустили первую часть конференции, гуляя по Киеву, а к 14:00 подошли в музей, предвкушая обед - а есть уже очень даже хотелось. Но там никого, кроме уборщиц, подметающих пол, не было. Мы несколько удивились, но решили, что заседание, вероятно, кончилось немножко раньше, и стали спрашивать, не знает ли кто, куда же отправилась обедать вся конференция?
  Какая-то дама - дай ей Бог здоровья! - послала нас в столовую университета. В результате расспросов прохожих нам удалось ее найти. Мы торопливо вошли, напутствуемые словами рабочего во дворе: "Зачем вам обедать? Вы и так полные!" И ведь был совершенно прав. Вошли мы каким-то образом с черного входа, через кухню - прямо как герои боевиков, которых хлебом не корми, а дай погоняться друг за другом среди кипящих кастрюль и нарезанных овощей. Провожаемые подозрительными взглядами тёток в белых халатах, мы выбрались из кухни, нашли какую-то столовую, но оказалось, что это не та. Нас еще раз послали - в другой корпус. Мы пошли, спрашивая по дороге студентов:
  - А где здесь выход?
   Студенты нас вывели из лабиринтов коридоров, недоумевая при этом, как же мы сюда вошли?
  - А через кухню! - гордо ответили мы и вышли. Найдя другой корпус, мы выяснили, что это опять не тот корпус, а есть еще один корпус - вон там! Тут наше терпение окончательно лопнуло, мы решили плюнуть уже на обед и со всех ног мчаться обратно, так как время наших докладов приближалось с катастрофической быстротой. Здесь надо, пожалуй, наконец объяснить, почему мы, собственно говоря, мечемся по Киеву в поисках какой-то мифической столовой, а не пообедаем в любой первой попавшейся. Дело в том, что накануне мы записались на обед, и дама, которая составляла список, очень просила записавшихся обязательно приходить, так как заказывается определенное количество столиков. Очевидно от голода пробудились вдруг наши умственные способности, и я догадалась заглянуть в программу, в которой черным по белому было сказано, что обед - в 13:00, а в 14:00 - начало вечернего заседания. Откуда я взяла, что обед в 14:00, я до сих пор не понимаю.
  Мы уже бежали бегом, пытаясь осознать, как же это мы не сообразили: какой обед в 14:00, когда Варварин доклад в 15:30, а до нее еще 25 докладов! Взмыленные, мы ворвались в зал заседания за пять минут до Варвариного доклада и плюхнулись на кресла, пытаясь отдышаться и собраться с мыслями. Я несколько подзадержалась в фойе и успела получить дополнительную приятную информацию: оказывается, что всех желающих сегодня и завтра ведут в театр. Бесплатно. А мы-то еще вчера купили билеты в тот самый театр и на тот самый спектакль! Дождавшись перерыва, я радостно сообщила об этом Варваре, чтобы морально поддержать ее перед докладом. Мне самой моральная поддержка уже не требовалась - я только что узнала, что мои фотографии показать нельзя, так как нет соответствующей техники.
   Вечер мы провели в театре, в первых рядах партера, стараясь не думать, что могли и не тратить по пять гривен на это удовольствие. И утешали себя тем, что, пойдя в театр бесплатно, сидели бы Бог знает где, а не так близко к сцене. Особенно мы оценили преимущества своего расположения, когда по ходу действия героиня вышла на сцену с пылесосом, который не чистили с момента основания театра, и он выпустил на первые ряды клубы черной пыли.
  Достойным завершением дня был мой поход в душ, где я и застряла, слишком сильно захлопнув дверь, которая изнутри ключом не открывалась. Все удобства в этой гостинице были в коридоре, благо недалеко, а душ к тому же платный - но нам выделили два бесплатных посещения. Я уже стала было выбирать себе местечко помягче на кафельном полу для ночлега, понимая, что Варвара еще не скоро спохватится, чего это меня нет и нет. Но тут я заметила, что одно из окон на стене, смежной с туалетом (хорошо, не мужским), не имеет стекла, и через него можно передать ключ. Я стала взывать к невидимой даме в туалете, чтобы она позвала Варвару из ? 402, но дама сказала мне:
  - Отстаньте!
  Вторая дама оказалась более сговорчивой, и через пару минут уже ничему не удивляющаяся Варвара освободила меня из заточения, заметив при этом:
  - Говорила же тебе, вредно так часто мыться.
  Я не понимаю только одного - почему мы не застряли в лифте отеля? Последняя надежда была у меня на день отъезда, когда мы с чемоданами опаздывали к поезду - самое время было застрять в лифте. Ан нет, не вышло. Так что в лифте мы не застряли. Зато всего остального - сколько угодно.
  Вечером мы отправились в Китайский ресторан в Гидропарке на левом берегу Днепра. Китайского в нем - одно название, а так - типичное молодежное заведение под открытым небом с игровыми автоматами, платным бильярдом и оглушительной музыкой. "Приятным" дополнением служили многочисленные комары, которые радостно слетелись к нам со всех сторон - посетителей было мало, и поживиться им было просто-таки нечем. Отмахиваясь от комаров и шлепая себя то и дело по самым разным частям тела, мы съели что-то острое с грибами и креветками, запивая сухим вином. "Выживем ли?" - мелькала порой мрачная мысль. Но грибы и комары обошлись без последствий. Варвара сказала, что это - маленькие комары (подростки) и не умеют еще правильно кусаться.
   На этом все злоключения закончились, правда, чтобы мы не сильно расслаблялись, в купе поезда во время обратной дороги всю ночь что-то скрипело, стучало, брякало, дребезжало и даже чирикало на птичий манер. Мне было легче - я приняла таблетку от укачивания и спала себе спокойно, проснувшись всего несколько раз за ночь - то при визите таможни, то при визите пограничников, которые ходили все по отдельности, а не скопом, как было по дороге в Киев. Варвара же страдала всю ночь, и я время от времени сквозь сон слышала ее ворчание и видела, как она в полной тьме лазает по полкам, пытаясь определить источник звука. Что бы она стала делать с этим источником посреди ночи (и с отсутствием всяких инструментов), не знаю. Но искала упорно.
  Достойным завершением нашей поездки было то, что мы едва не проехали Киевский вокзал. Мы решили, что поезд прибывает в Москву в 9:00 по киевскому времени (т.е. по московскому в 10:00), а оказалось, что в 9:00 по Москве. Опомнились мы только тогда, когда увидели в окно надвигающуюся на нас гостиницу "Украина".
  Вернувшись домой, в родной музей, мы первым делом отчитались за командировку, предоставив бухгалтерии все счета и билеты, и думали, что на этом вся наша киевская эпопея и кончится. Не тут-то было! Через полгода бухгалтерия вычла у нас из зарплаты стоимость тех самых завтраков, которые входили в проживание.
  
  Рязань. Двое с одной выставкой - не считая реставратора
  Дело происходит в 2002 году - я тогда уже работала хранителем в отделе изобразительных материалов Исторического музея, но в выездной выставке принимала участие в роли реставратора. Историю эту я записала сразу же, так здесь и опубликую, как было тогда написано, прикрывшись именем Дженни, которое, кстати сказать, нравится мне гораздо больше, чем Евгения.
   Сборы
   Трудно сказать, как овладевает человеком страсть делать выставки: охватывает внезапно или подкрадывается незаметно. Но уж если эта отрава проникла в кровь, избавится от нее чрезвычайно трудно - так же, как от пагубной привычки к курению. Говоришь себе: вот эта последняя, больше - никогда! Лучше я займусь каким-нибудь тихим, спокойным делом: буду расставлять живопись или делать каталог собрания... Убеждаешь себя, что можешь бросить в любой момент и еще парочка выставок ничего не изменит - но нет! Нет и нет! В воспаленном мозгу рождаются новые концепции, и выставка следует за выставкой. Мало того, страсть эта чрезвычайно заразительна, и ежели охваченного ею индивида не изолировать в тихом светлом помещении, то коллеги означенного индивида рано или поздно последуют его примеру и начнут печь выставки, как блины.
   Так случилось и с Дженни. Проведя тихо-мирно 20 лет в реставрации и наблюдая выставки исключительно с точки зрения монтажа графики на "лапки", она впервые в жизни собралась поехать в славный город Рязань в составе авторской группы выставки "Фрейлины и кавалерственные дамы". Правда, следует честно признаться, что соблазнилась она не столько выставкой, сколько заманчивыми рассказами коллег о каком-то загадочном рязанском "Сайгоне", который они вспоминали, причмокивая губами, облизываясь, вздыхая и возводя очи к небу. Ну, как тут было не примкнуть к компании? Компания состояла из двух милейших коллег, назовем их... ну, например, Катя и Маша.
   Всякие несуразности начались еще до отъезда. Собирая чемодан, Дженни решила опрыскать антистатиком брюки, дабы к ним не липла всякая пыль. Сделав несколько пшиков, она с недоумением увидела на поверхности брюк клубы густой белой пены. Она удивилась, но еще попшикала этой пеной. Потом догадалась, наконец, посмотреть, чем же это она, собственно, пшикает? Оказалось, жидкостью для мытья окон! Но брюки остались целы, дыр в местах пшиканья не обозначилось, и Дженни успокоилась. Как оказалось, напрасно. Ибо брюки все-таки понесли моральную травму, последствия которой сказались уже в Рязани: сломалась молния. Хорошо, что длинный свитер не позволил окружающим лицезреть все интимные подробности Дженниного туалета.
   В общем, предостережению судьбы Дженни не вняла, и с легким сердцем отправилась на работу, дабы с вечерней лошадью отбыть в Рязань. Но "вечерняя лошадь" - инкассаторская машина - сломалась на выезде из Рязани и в Москву не прибыла, а прибыла в Москву только машина сопровождения, которая хотела, разгрузившись в Кусково, уехать навсегда в Рязань, чтобы завтра начать всю эпопею сначала. Катя, представив, что ей придется тащится с чемоданом обратно домой, а потом опять все с тем же чемоданом в Рязань, направила все свои организаторские способности на поиски в Кускове рязанской машины, чтобы все-таки уехать сегодня с частью вещей. Звоня по 10 телефонам одновременно, Дженни, Катя и Маша выслушивали самые разноречивые сведения:
  - Машина уже уехала!
  - Машина еще не приезжала!
  - Машина разгружается!
  - Шофер ушел обедать!
  - Какая машина?
   Причем Дженни, как человек неопытный в выездных выставках, воспринимала все происходящее, как должное, и не нервничала, а терпеливо ждала результатов, предоставив волноваться Кате и Маше: в конце концов, на то они и начальники, чтоб волноваться. При этом Дженни ухитрялась сохранять такое скорбное выражение лица, что все окружающие считали своим долгом именно ее утешать и ободрять, не обращая никакого внимания на пребывающих в трансе Катю и Машу.
   В результате всех многоступенчатых переговоров между музеем, Кусковым, Рязанью и дочерью Кати, объяснявшей, как проехать из Кускова к музею и оттуда в Рязань, машина наконец материализовалась глубоким вечером. Все забегали. Машину долго перегоняли от одних ворот к другим, искали Сан Саныча - нашли, Сан Саныч искал ключи - нашел; после того, как открыли парочку железных ворот, выяснилось, что нашел не все: нет ключей от стройзоны. Все открытые двери закрыли, пошли открывать другие... и т.д. и т. п. Все это время Дженни стояла, как паинька, и сторожила упаковки в компании с рязанскими девушками, похожими на симпатичных фей. Феи разглядывали Дженни с интересом и, наконец, решились спросить: "Это вы - реставратор?"
   Дженни честно ответила, что реставратор - это она, решив для первого знакомства опустить все свои многочисленные чины, звания и регалии. Интерес рязанок к реставратору объяснялся следующим образом: оказывается, их директор, будучи прост душой, заказал в гостинице номера таким порядком: для двух женщин и одного реставратора, о чем и доложил сотрудникам. Сотрудники взволновались и стали ему объяснять, что реставратор, как это ни странно, тоже, судя по имени-отчеству, женщина! Директор удивился этому феномену, но номера в гостинице перезаказал.
   Наконец музейные грузчики Паша с Андрюшей, в паре похожие на жука и муравья, погрузили упаковки, и машина уехала. Уехала недалеко - буквально до ГУМа. Около ГУМа машину остановили двое милиционеров и потребовали объяснений: кто это, что это, куда это и зачем? И есть ли пропуск? Маша трепещущим голосом разъяснила им все пункты, а насчет пропуска сослалась на авторитет могущественного Сан Саныча, что подействовало безотказно, и нас отпустили ехать дальше в Рязань.
   "Боже, как мне было страшно!" - сказала Маша, закурила сигарету и дальше молчала до самой Рязани, очевидно, думая о вечном. Думать о вечном ей, правда, не давала Катя, время от времени вопрошая: "Машк! Ты спишь? Дженьк! Ты спишь!" Так что поспать не удалось. А Дженни удачно села в какую-то щель между сиденьями и некоторое время балансировала в этом неудобном положении, потом угнездилась, прижав рязанскую Нину к окну. Та безропотно терпела, уверяя ангельским голоском, что ей удобно.
   Ближе к ночи добрались до Рязани. Музей был пуст, мрачен и неприветлив. Гостей не ждали. Рязанские фееподобные девушки страшно рассердились и стали предпринимать какие-то грозные действия, в результате чего музей все-таки открыли, гостей впустили, милиционер и шофер - святые люди! - разгрузили неподъемные ящики. И всех отвезли в гостиницу. Спустя минут сорок в музей все-таки пришел некто, призванный встретить и разгрузить московскую выставку - оказывается, рязанцы не надеялись, что москвичи прибудут столь рано!
  
   Гостиница.
   Гостиница "Учитель" заслуживает отдельного описания. Огромная, пустая, чистая и холодная, она была лучше многих, встречавшихся на жизненном пути Дженни - правда, честно признаться, она никогда не жила в "Хилтоне". В состав рязанского номера входили две двухместные комнаты и душ вкупе с прочими удобствами. Дженни легкомысленно выбрала себе большую комнату, за что и поплатилась: маленькая комната нагревалась пышными телами Кати и Маши гораздо быстрее, чем большая комната ее, дженниным, хотя и более пышным, но все же одиноким телом. И только из чувства исторической справедливости, а не по склочности характера, Дженни вынуждена сообщить, что кровати у них были вдвое выше и матрасы толще. Правда, оказалось, что у низкой кровати есть свое преимущество, ибо устройство матраса таково, что лежать на нем возможно только посередине, а при малейшей попытке сдвинуться к краю он норовит опрокинуть тебя на пол - к счастью, падать невысоко, и, в общем, при раннем подъеме даже помогает проснуться.
   А в общем, в номере прекрасно: есть все удобства, горячая вода льется из кранов -правда, при этом трубы почему-то холодные. Но в окно лучше не смотреть! Дженни неосторожно выглянула туда в первый вечер и увидела высокую стену с тремя рядами колючей проволоки, одинокий фонарь и какие-то колдобины, одним словом - Зона. Так что смотрели девушки не в окно, а в маленький черно-белый телевизор, который ловил две программы: 1-й канал и ТНТ. Припадали они к нему утром и вечером - во время завтрака и ужина, причем показывали там бесконечные "Семейные узы", застрявшие на проблеме беременности главной героини. Управляла телевизором Катя, бойко орудуя комнатной антенной, щелкая тумблерами и вертя ручки во все мыслимые стороны. Поглядев на ловкое обращение Кати с аппаратом, Маша почтительно произнесла, прихлебывая чай: "Катька-то - все крантики в телевизоре знает!"
   Кстати, о чае. Другой важный аппарат - электрическая плита - находился на кухне. На укрощение плиты и приручение чайника у девушек ушло три дня. Первый день чайник вскипал ровно полтора часа, в результате чего они прибыли в музей чуть ли не к обеду. Чего они только не предпринимали! По методу Джерома-Джерома делали вид, что совсем не собираются пить чай, и даже не знают, что это такое. Не помогало. Они переставляли чайник с конфорки на конфорку, вертели ручки слева направо и справа налево, делали пассы руками, доливали воду и отливали воду, они готовы были согреть его своим телом - не помогало ничего! Чайник вскипел, когда вскипел - через полтора часа. На следующий день процесс вскипания ускорился до сорока минут, а в последний день чайник приручился настолько, что вскипел минут за 20. Если бы девушки прожили еще недельки две, он, вероятно, научился бы вскипать без плиты вообще. Но они уехали раньше.
   Кстати, о чайнике. Принеся в первый раз вскипевший чайник в номер, девицы с ним носились, как курица с яйцом - не знали, как его приветить, чем порадовать, на что поставить. Тут Дженни вспомнила, что у нее в комнате есть железная подставка под чайник. Она пошла и принесла. Чайник торжественно поставили на подставку, а Маша, совершенно потеряв рассудок от всех перипетий поездки, спросила потрясенным голосом: "Джень! Как тебе пришло в голову захватить с собой из дома подставку! Откуда ты знала, что она понадобится?!" Дженни с Катей просто повалились кто куда, изнемогая от хохота, а бедная Машечка страшно сконфузилась. На следующий день, бредя в музей, Дженни, натура вредная и коварная, серьезно произнесла:
  - Самое главное, когда будем уезжать, не забыть мне одну вещь забрать...
  - Какую, какую? - заинтересовалась Маша.
  - А подставку под чайник!
   Монтаж
   Любите ли вы монтаж? Любите ли вы монтаж, как люблю его я - со всем исступлением, к которому способна пылкая молодость, страстная и жадная до впечатлений изящного... и как там дальше? Как это у ... кого? У Белинского, что ли? И вообще, это про театр. Нет, я не люблю монтаж. Я люблю сидеть за компьютером и стучать по клавишам, сочиняя бессмертные творения, я люблю лежать на диване с детективом Дика Френсиса, я люблю... да мало ли что!
  Но монтаж выставки...
  Эти суета, беспорядок, неразбериха, ажиотаж и горячка, из которых вдруг вырастает нечто прекрасное и гармоничное. Только что все пространство было завалено ящиками, полу распакованными экспонатами, картоном и бумагой. Рояль соседствовал со стремянкой, одинокий манекен, обмотанный старыми колготками, возвышался над пустой витриной, все лежало не там и не так. И вот уже пустая зала, портреты смотрят со стен, блестит паркет, заманчиво сияют витрины со множеством прелестных и удивительных вещиц, звучит рояль, речи, цветы, аплодисменты. И странная пустота внутри: только что все это было твоим, ты держал в руках этот веер, надевал на манекен это серебряное платье, изобретал подставочки для этих книжек, развешивал эти портреты... теперь они сами по себе, живут своей собственной жизнью. Ты свободен. Ты можешь уйти. Хаос преобразован в упорядоченный космос...
   О чем это, собственно, я?
  Ах да, о монтаже выставки!
   Весь первый день девушки спокойно распаковывались, потихоньку раскладывались, помаленьку расставлялись. К вечеру пришла машина с остальными громоздкими ящиками. Директор, памятуя неудачную встречу первой машины, нагнал мужчин в огромном количестве, так что сами рязанские дамы дивовались, откуда их столько! Разгрузка прошла в ударном темпе, и "грузчики" настолько воодушевились, что вознесли все ящики на второй этаж в зал.
   Так что весь второй день все активно распаковывались, интенсивно раскладывались, бойко расставлялись и даже развешивались. Причем Маша и Катя суетились по хозяйству, а Дженни - как самый важный специалист - уселась посреди зала и конструировала из картона коробочки, предназначенные для поддержки корешков раскрытых книг. Вокруг нее ходили люди, что-то делали, что-то говорили, вокруг нее мог идти снег, дождь, обрушиться потолок - она клеила коробочки. Рязанские дамы робко предлагали ей свою помощь, говоря, что они тоже умеют это делать. Нет, Дженни клеила их сама, никого не допуская. Еще она прикрепляла прозрачные ленточки, держащие страницы у книг. Коробочки и ленточки, коробочки и ленточки, коробочки и ленточки, коробочки и ленточки... Наверное, Дженни могла заняться какой-то более нужной и осмысленной деятельностью. Может быть, ее помощь была нужна на каком-нибудь еще участке работы. Нет, коробочки и ленточки - вот ее призвание. Вот цель Дженниной жизни.
   Извлечь ее из транса удавалось только кодовыми словами "Иоганн Барду", на которое она реагировала и начинала волноваться и искать пастели Барду по всему музею (но нашла только одну, да и то сомнительную). Вечером коллеги с трудом вырывали из Дженниных холодеющих рук остатки картона и обрывки прозрачной ленточки, которые она порывалась взять с собой в гостиницу, чтобы и там клеить коробочки и скреплять ленточки. В общем, как выразилась Катя, если Дженни попадет в дурдом, в чем сомневаться не приходится, то уже сейчас ясно, чем она там будет заниматься.
   Коллеги сходили с ума по-своему. Катя с видом обиженной золотой рыбки расставляла рамочки с фотографиями, подозревая Машу в пристрастном отношении к живописи и пренебрежении к ее любимым фотографиям.
   Маша нянчилась с книжками. Сначала она никак не могла пристроить аннотацию к "Немому из Съерра-Морены", которая (аннотация) была в два раза больше самой книжки, так как авторы включили в нее биографию писателя, краткое содержание романа и подробное описание иллюстрации, на коей книжка должна была быть раскрыта. Прочитав означенную аннотацию, Дженни обвинила Машу в том, что все аннотации к ее портретам составлены совершенно неправильно, так как в них не хватает подробного описания портрета, например: "Смотрит влево, глаза голубые, нос прямой, волосы седые, платье голубое, шаль красная, в руке цветок". Маша почему-то отказалась переделывать аннотации и послала Дженни клеить коробочки. Кстати, этот самый "Немой из Съерра-Морены" на самом деле был вовсе не романом, а оперой! Интересно, каким образом выражал в оперном жанре свои мысли и чувства главный герой, лишенный дара речи?
   Затем начались проблемы с Гомером. Маша включила в выставку том "Илиады" под тем предлогом, что якобы все эти фрейлины и кавалерственные дамы читали оную "Одиссею" с утра до вечера, в чем лично Дженни глубоко сомневалась. Что им, больше делать было нечего, что ли? Когда выставка была в Москве, Гомер не пригодился: он не влезал ни в какую витрину, ни с чем не компоновался, переплет у него был скучный, внутри ни одной картинки. Но упорная Маша привезла его в Рязань в надежде пристроить книгу здесь. Она ходила от витрины к витрине, прижимая Гомера к груди, и пыталась подложить его хоть куда-нибудь. Отобрать у Маши Гомера удалось только под предлогом похода в "Сайгон" - не брать же его с собой.
   В конце концов, Дженни волевым решением положила неприкаянного Гомера в витрину с экспонатами рубежа веков, использовав его в качестве подложки под том Киплинга. Там он и остался. Представляю себе недоумение вдумчивого зрителя, пытающегося логически объединить Киплинга с Гомером. В общем: "Гнев, о Богиня, воспой Одиссея, Пелеева сына - с Киплингом чуждым в витрине одной заключен!"
   А развеску живописи Дженни не забудет до скончания дней! Рязанская Галя, облачившись в черный халат, споро орудовала длиннейшей палкой - метра три, не меньше! - развешивая веревки от картин на невидимые снизу крючочки под потолком высоченного зала. Зрелище дивное. Русская инженерная мысль.
   Но не спрашивайте у Дженни, как они надевали на манекен серебряное платье, декольте которого было ровно в два раза больше манекеновых плечиков! Не спрашивайте - все равно не скажет. Зачем вам мучиться ночными кошмарами? Живите спокойно! О, не знай сих страшных снов ты, моя Татьяна - хранительница пресловутого платьица! Пребывай в непоколебимой уверенности, что платье XVIII века вполне можно доверить надежным рукам искусствоведа и историка (реставратор самоустранился, дабы не нести никакой ответственности).
   - И что такого? - слышу я дружные голоса искусствоведа и историка. - Прекрасно получилось. Ниточки не помяли!
   Молчу, молчу, молчу.
   Сайгон
   Даже не знаю, рассказывать ли про "Сайгон"? Может быть, не стоит? Зачем создавать излишний ажиотаж? Пусть он так и останется тайной, известной лишь посвященным, вкушавшим под его зеркальным потолком французский суп, курицу с апельсиновым соусом и загадочное блюдо "Трям-ням-тям".
   Да, читатель! "Сайгон" - это ресторан. И пусть там зеркальные потолки и пластиковые жалюзи на окнах, пусть официантки облачены по случаю мороза в зеленые суконные пиджаки поверх шелковых кимоно, пусть вся посуда разная, а узор на вилках не совпадает с узором на ножах. Не это главное.
   Ах! Где найти слова, дабы описать неповторимый вкус густого супа с курицей, грибами, морской живностью и ананасами, поданного в фарфоровой мисочке с псевдо фарфоровой ложечкой необыкновенной конструкции, с ложечкой, украсть которую помешало только благородное происхождение и хорошее воспитание.
   А эскалоп с картофелем фри и мелко нарубленной капусткой, прихотливо украшенный вырезанным из простейшего огурца цветком, в середине которого заключен огненно-красный соус?
  А курица с апельсином, гарнира к коей не полагается, поскольку "она самодостаточна" - как выразилась официантка с табличкой "Оля" на груди? И уверяю тебя, читатель, она таки "самодостаточна", эта курица!
  А семга?!
  А мороженое, осыпанное чем-то похожим на тертую редьку и оказавшимся при надкусывании кокосом?
  Идите, идите в "Сайгон"!
  Идите и живите там - если сможете.
  Цены? Какие цены? При чем здесь цены, когда речь идет о высоком искусстве кулинарии и о низкой страсти чревоугодия? Кстати, о ценах. В промежутке между "Сайгоном" девушки посетили бывшую обкомовскую столовую и перенеслись лет на 20 назад, в незабвенные времена Общепита. Было дешево. Но невкусно. Щи, второе, компот, пирожок якобы с яблоками, оказавшийся с капустой. Катя заподозрила, что компот тоже из капусты, на что Дженни ей возразила: "Компот из капусты мы ели на первое!"
   Это все про обеды. Завтракали и ужинали мы в гостинице - надо же было съесть многочисленные продукты, привезенные с собой. Маша припасла целую миску сухофруктов, которые прошли на "ура", миска уцелела с трудом, но уцелела, и Маше пришлось увозить ее обратно. Меньшим спросом среди населения пользовался широко разрекламированный ею Македонский чай необыкновенной пользительности. Как-то не вызвал он энтузиазма. Поэтому при отъезде его подарили гостеприимным рязанским феям. Предложенный Дженни антигипертонический чай отличался столь мерзким вкусом, что использовался только для украшения стола и в последний день был выброшен вместе с коробочкой. Катя, как заботливая и рачительная хозяйка, привезла с собой четыре сырых яйца - в рассуждении яичницы-глазуньи или же омлета, как пожелается. Но, увидев, сколько времени занимает простое кипячение воды, она поняла, что яичница - это мечта несбыточная. Поэтому яйца были благополучно увезены обратно в Москву, где и съедены в гордом одиночестве все той же Катей.
   Чтобы исчерпать до дна продуктовую тему, следует рассказать, как девушки отличились в магазине с заманчивым названием "Царское угощенье". Они там купили кое-что из еды и среди прочего шесть штук хурмы, упакованной парами в сеточки. Катя еще купила сыр Бри и конфету под названием "Мини-торт". Придя домой, они обнаружили, что хурмы как-то не хватает. Целых двух штук. Они решили, что потеряли ее по дороге. Потом выяснилось, что не хватает и сыра Бри, и мини-торта! В общем, Катя расплатиться - расплатилась, а продукт не взяла. Страдали девицы целый вечер. Общество разделилось на две партии: оптимисты в лице Маши и Дженни были уверены, что утром им все вернут в целости и сохранности, а партия пессимистов в лице Кати глубоко в этом сомневалась. Дабы не мучить читателя, признаюсь сразу, что победили оптимисты. Утром они зашли в магазин и, хотя была совсем другая смена, им безропотно вернули сыр Бри, мини-торт и хурму. Вот.
   Рязань
   Первые три дня Дженни наблюдала Рязань только в утренней дымке или вечерней тьме (не считая пути до "Сайгона" и обратно). Рязань ей очень понравилась. Она бы с удовольствием взяла ее себе, но боюсь, она не поместится у нее в квартире. Чудесное смешение старины и "новины": деревянные домики с резными наличниками причудливо соседствуют с новорусскими особняками; парк, размещенный как бы в русле бывшей реки, что создает удивительный эффект: смотришь с моста вниз, а там - дорожки, дерева, люди ходят. Совсем недалеко от музея на одной из улиц стоит дивная руина - кирпичные полу разрушенные ворота, сквозь них виден забавный деревянный домик с башенкой, а рядышком, на двери другого дома, объявление: "Открыт новый портал знакомств!"
   А сам музей! Уютный, домашний, с паркетными блестящими полами, высокими потолками, пахнущий воском и стариной. Директор похож на грустного домового в джинсовой безрукавке и меховой лохматой шапке, которую он не снял даже на открытии. Он обитает в высокой башенке, и невнимательные сотрудники пару раз закрывали бедного домового в музее.
   А как хороши уютные гнездышки, свитые музейными феями в разных уголках музея, украшенные ажурными звездочками из фольги, поразившими Дженни настолько, что, прибыв домой, она, даже не раздевшись, кинулась вырезать подобные звездочки и потерпела жестокое фиаско, несмотря на свою квалификацию реставратора: у нее все поломалось, смялось и порвалось.
   В последний день благородные коллеги отпустили Дженни осмотреть рязанский кремль. Ей подробно рассказали, куда идти, где сворачивать направо, где налево, где никуда не сворачивать. Ориентирами выступали цирк и кремлевский шпиль, который "отовсюду видно", как обещала фея Нина. Ну, Дженни и пошла.
   Судя по тому, что вы читаете эти "мурмуары", она все-таки вернулась из своего похода, а не бродит до сих пор по морозной Рязани. Но это заслуга исключительно Рязани, так как Дженни приложила все усилия, чтобы заблудиться. Дойдя до перекрестка, она посмотрела на видневшийся невдалеке цирк и пошла в противоположную сторону, держа курс на золотой шпиль, сверкавший вдали на фоне неба. Пришла она к рынку. Пройдя сквозь торговые ряды, добрела до здания со шпилем. Оно оказалось каким-то храмом, но отнюдь не кремлем. "А где кремль?" - спросила Дженни у первой попавшейся аборигенки. "Кремль? - удивилась та. - Кремль во-о-о-он там!"
   И Дженни побрела "во-о-о-он туда". В общем, нагулялась она по шестнадцатиградусному морозу досыта. Поскольку к 12 часам ее уже ждали обратно, Кремль ей пришлось осматривать бегом, но все же она успела посетить две экспозиции, где была единственным посетителем. Смотрительницы радовались ей, как родной, а одна очень хотела провести среди Дженни экскурсию за 4 рубля, завлекая возможностью трогать экспонаты и фотографироваться среди них. Фотографировать Дженни было нечем, а экспонатов она натрогалась за эти дни предостаточно, так что отказалась от всех услуг и покинула музей, напутствуемая обиженной смотрительницей: "И напрасно, узнали бы много нового!"
   Возвращаясь обратно, Дженни встретилась с лошадью. Лошадь ее обогнала - красивая такая, гнедая, в красной попонке и с цветком за ухом. Цокая копытами, она прошествовала вперед и заняла очередь в хлебную лавку. При ближайшем рассмотрении оказалось, что лошадь вела под уздцы девушку, то есть, наоборот! Ну, вы меня поняли. Попрощавшись с лошадью, Дженни бегом устремилась в музей, куда и прибежала за 10 минут. Почему путь к Кремлю занял у нее час с лишним, непонятно.
   В музее Дженни застала московских и рязанских девушек в процессе развешивания этикеток, которые - этикетки, а не девушки, - все время норовили упасть. Число девушек пополнилось приехавшей из Москвы Катиной дочерью - прекрасной, молчаливой, терпеливой дочерью, которая безропотно примчалась на материнский призыв, чтобы отвезти всю компанию в Москву.
   Развесив этикетки и посетив в очередной раз "Сайгон" все вернулись в музей к открытию выставки - усталые, объевшиеся и сонные, но довольные тем, что никому из них, кроме Маши, не придется держать речей и давать интервью. Бедная Маша, распространяя вокруг себя пряные ароматы "Сайгона", покорно терпела все прихоти телевизионщиков, переставлявших ее, как куклу, по залу в поисках лучшей перспективы, и даже ухитрялась сохранять приличествующую случаю серьезность, несмотря на рожи, которые Катя с Дженни корчили ей из соседнего зала.
   Мало того, она еще произнесла замечательную - как всегда! - речь, обратив толпу гостей в транс: по-моему, никто даже не дышал. Мало и этого - Маша героически закрыла подруг своим телом, выпив все предназначавшееся москвичам шампанское, так как Дженни с Катей изображали глубоких трезвенников. Естественно, подобные подвиги не могли не сказаться на ее эмоциональной натуре: не веря своим ушам, Дженни с Катей услышали, как Маша убеждает рязанок устраивать на выставке обеды и ужины, привлекая местных представителей неправедно нажитого капитала! Тут подруги собрали ее в охапку и снесли в машину. Но и там она не могла успокоиться и всю обратную дорогу производила какие-то странные действия с кепочкой: то снимет ее, то наденет, то снимет, то наденет. Каков был смысл этого ритуала, никто так и не понял. А впрочем, Маше позволены любые безумства. Даже делать выставки в Рязани. Уж ежели проникла в кровь эта отрава - страсть к выставкам, от нее не избавишься никакими силами. И неважно, как она овладела тобой - подкралась незаметно или обрушилась внезапно. А не отвезти ли нам в Рязань акварельный портрет?
   03.12 - 06.12.2002
   Москва-Рязань-Москва
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"