1. Для прозы Рушди характерна разработка нескольких понятий методом, который я назвал бы "непрактической философией". Речь идет о принудительном коловращении, постоянном и бесцельном обращении вспять. (Прием, получивший необыкновенное распространение в новейшей прозе и даже достаточно качественной, например "Метеоры" или "Лесной Царь" Турнье созданы в этом ключе) В "Стыде" таких понятий два,- Шарам и Таккалуфу, в "Гаруне" - одно,- "Хаттам-шуд". Нагромождение малоэффективных деталей понукает читателя искать выход наружу, автор пытается сообщить такому спешному побегу весь доступный антураж действительного обобщения.
2. Ставкой на образы исключительно навязчивые уже трудно кого-нибудь удивить. В этом смысле Гаруна сравнивают с Алисой. Они статичны в своей графике и в таком виде припоминаются много спустя, в отрыве от служебного сюжета, как аппликации. И, однако, существует важное различие. Против имморальной Алисы в Гаруне восстановлена пропаганда самых обывательских ценностей. Плакатная мораль - прием другой, неаддитивной,"каталитической литературы", живой тем смятением, которое привносит,- вроде тумана или облаков, ее мотивы циркулируют и конденсируются, потворствуя прихотям обобщения. Ничего такого в Гаруне нет. А есть апелляция к морали, как бандажу. Попытка как-то обработать место, где поток в общем-то равнодушных, имморальных образов,- выпячивается и обрывается.
3. В этой связи легко заметить еще одну интересную деталь. Сказочная или другая история никогда не стремится переделать весть тот мир, в котором звучит. Зачастую важны как раз фоновые, неяркие места, где история теснее соприкасается с действительностью или прямо выходит из неё. В Алисе, например, существует простая и незыблемая педагогическая позиция. Археологические останки мотивов автора также лежат глубоко в почве сказки. Я уже отмечал, что "педагогика" Гаруна носит характер "вульгарной экспрессии". Более того, по типу полемического акцента она уверенно занимает вакансии мотивов смерти или половой связи.
4. Роли великих зачинателей в литературе похожи. Меня удивляет степень покорности многих современных писателей незыблемым образцам Дойла, Толкина, Маркеса и Астуриаса ("Юный владелец сокровищ"- применительно к Гаруну).
Маркесу принадлежит открытие нового типа действующего лица- микросоциальной общности. Человек несамодостаточен, он никак не выводится из этой замкнутой семейности, ровно как не выводятся и типажи другого уровня,- народ, государственная будущность, человечность. Всё дело в заведомом оформлении типичности, она слишком легко становится отправной точкой, или же верно служит каркасом на протяжении повести, теряя в любом случае потенции вывода.
В выборе Рушди я не вижу никакого произвола, никакого желания избыть особенности маркесовского повествования.(центральный образ книги - океан историй, также чужой и восходит к творчеству Сомадевы) Только действительно способный человек мог бы с такой посредственностью прибегать к чужому методу, только развитое литературное чувство и проницательность позволяют различить собственные детали, чтобы оправдать такое заимствование.