Аннотация: На примере "Послесловия" "Поэмы горы" М. Цветаевой
Анализ художественного произведения
(на примере "Послесловия" "Поэмы горы" Марины Цветаевой)
Послесловие
Есть пробелы в памяти, бельма
На глазах: семь покрывал...
Я не помню тебя - отдельно.
Вместо черт - белый провал.
Без примет. Белым пробелом -
Весь. (Душа, в ранах сплошных,
Рана - сплошь.) Частности мелом
Отмечать - дело портных.
Небосвод - цельным основан.
Океан - скопище брызг?!
Без примет. Верно - особый -
Весь. Любовь - связь, а не сыск.
Вороной, русой ли масти -
Пусть сосед скажет: он зряч.
Разве страсть - делит на части?
Часовщик я, или врач?
Ты - как круг, полный и цельный.
Цельный вихрь, полный столбняк.
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак.
(В ворохах сонного пуха
- Водопад, пены холмы -
новизной, странной для слуха,
вместо: я - тронное: мы...)
Но зато, в нищей и тесной
Жизни - "жизнь, как она есть" -
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
- Памяти месть.
Не каждый помнит ту книгу, которой началось его познание иной реальности - внутреннего мира другого человека. Я не забыла ее: "Избранное" Марины Цветаевой... Мое понимание росло вместе со мной: вначале я могла разобраться только в легких, полудетских, романтических стихотворениях, стихотворениях до шестнадцатого года, позднее - доросла до "Занавеса", "Пражского рыцаря" и других... Но поэмы Марины стали мне понятны только пару лет назад. И до сих пор я нахожу в них все новые образы и новый смысл, поэтому выбор названного отрывка объясняется для меня прежде всего возможностью открытия, а также убежденностью в том, что именно стихи о любви отражают истинный характер пишущей, поскольку только в любви наиболее полно раскрывается личность женщины, сотворенной для этого чувства.
"Поэма горы" повествует об обреченной любви Марины Цветаевой и Константина Родзевича, запретной с точки зрения общепринятой морали, но имеющей, по убеждению самой Марины, право на существование, поэтому ее общая настроенность возвышенно-трагична. Основная часть поэмы очень напряженная в эмоциональном плане, что выражается и в звукописи (звонкие звуки и их сочетания: [гр], [вздр], [гор], [кр], [з], [стр] и другие), и в пунктуации (обилие вопросительных и восклицательных знаков), и в лексике ("страсть", "голубиной нежности", "лаву ненависти" и т. д.). Следует также отметить интересную противопоставленность начала и итога поэмы. В "Посвящении" появляются три ключевых образа:
Черной ни днесь, ни впредь
Не заткну дыры.
Дай мне о горе спеть
На верху горы, - которые будут доминировать на протяжении всего произведения, исключая "Послесловие". Здесь тон повествования резко меняется, появляется образ "белого пробела в памяти", которым стало горе лирической героини, поэтому интонация заключительной части поэмы приобретает несколько отстраненный, всепрощающий (поскольку белый цвет нейтрален) характер, который, однако, не выдерживается до конца.
На отстраненность настраивают первые же строки "Послесловия". Они являются как бы зачином, определяющим тональность, в которой читатель будет воспринимать все стихотворение. Здесь впервые появляется корень -бел- , который в ближайших четырех строчках повторится трижды. Многочисленные ассонансы ударного [`э] и аллитерации сопутствующих ему то [б], то [л] подчеркивают его смысловую значимость.
Заключительный отрывок поэмы, по-моему, можно разделить на три части: четверостишия с первого по пятое, шестая строфа и седьмая строфа. Главной частью "Послесловия" является первая, поскольку именно в ней наиболее заметно развитие лирического сюжета. Однако вторая и третья части имеют не меньшую важность, но больше они связаны непосредственно с основным содержанием "Поэмы горы", хотя и не изолированы от ее заключительного отрывка. Его лирическим сюжетом является, на мой взгляд, своеобразный, выраженный в монологе героини поток мыслей, параллельный воспоминаниям, которые дают толчок чувствам, но остаются как бы "за кадром".
"Белым пробелом" обозначается представление, вернее, воспоминание героини о любимом:
Я не помню тебя - отдельно.
Вместо черт - белый провал.
Без примет. Белым пробелом -
Весь, - эти строчки становятся основным мотивом первой части "Послесловия", в котрой идет его развитие. Причем это развитие подано как непосредственные, спонтанные размышления лирического "я" автора, как внутренний монолог, что подтверждается возникшей "интонацией медитации"[1], выраженной, в первую очередь, в ритме. Говоря о нем, следует отметить, что стихотворение написано неурегулированным дольником, образованным, скорее всего, на дактилической основе, причем довольно частая ударность первого икта, обычно безударного, создает "ритмический разлом стиха"[2], диктующий необходимость паузы, и это притом, что стих, написанный дольником, уже как бы разбит на отдельные части, а нулевой интервал между третьим и четвертым ударными слогами в большинстве стихов создает обязательную внутристиховую паузу. Все это в совокупности ос своеобразным синтаксисом (обилие точек, тире, запятых, двоеточий) производит впечатление отрывистости, характерной для мыслей, излагаемых на бумаге, чему способствует и прием умолчания, примененный в первом четверостишии. Кроме того, следует отметить большое количество переносов в разбираемой части "Послесловия", вносящих дополнительные паузы и подчеркивающих некоторые слова, за счет чего стих приобретает дополнительную смысловую энергию. Суммировав все вышесказанное, можно сделать вывод о философской направленности стихотворения: практически кажде слово в нем подчеркнуто, выделено тем или иным способом и несет определенную смысловую нагрузку.
Надо отметить, что философичность вообще является характерной чертойдля художественного стиля Цветаевой: "...она всегда хотела добиться максимума выразительности при минимуме средств. В этих целях ... предельно сжимала ... речь и жертвовала всем, чем только могла..."[3]. С этим связано и практически полное отсутствие в ее произведениях глагольных форм, эпитетов, метафор и прочих изобразительно-выразительных средств речи, прослеживающееся и в анализируемом отрывке.
Выделить отдельные образы у Марины, на мой взгляд, довольно сложно, поскольку они "...взаимодействуют по аналогиям, рождающимся из родственности звучаний и смыслов"[4]. В связи с этим следует отметить своеобразное использование М. Цветаевой сниженных вульгарных, простонародных или обозначающих какое-либо чисто физиологическое понятие слов, приобретающих в заданном ею контексте иное, возвышенное, звучание. Примером может служить слово "бельма", встающее за счет части -бел- в ряд ключевых образов: "пробел", "белый". Также можно заметить игру просторечным и высоким значениями в словах "цельный" и "полный":
Ты - как круг, полный и цельный.
Цельный вихрь, полный столбняк. В первой строчке "полный" означает "самодостаточный, замкнутый, завершенный", "цельный" - "неделимый, монолитный", а во второй соответственно - "абсолютный" (ср. "полный ноль") и "целый" (ср. "цельный рубль"). Однако используемый подхват утверждает связь всех этих значений, что создает подвижный, "скользящий" смысл.
Кроме того, здесь же можно отметить ассоциативность образов анализируемого отрывка: белый пробел (светлый, сплошной свет) ассоциируется с душой, душа (единая, неделимая, всеобъемлющая) - с небосводом и океаном... Далее вновь возникают бесприметность и особость объекта любви, неделимость его "на части" и, как следствие, вывод:
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак.
Надо сказать, что в первой части можно выделить два момента: более общий (первые две строчки первого четверостишия) и частный (остальные четыре с половиной строфы). Связывать их будет та же ассоциативность, характерная для внутреннего монолога: общее положение, внезапно появившаяся мысль тут же вызывает подходящую конкретную ситуацию, развивающуюся по тем же законам логической связи, а значит, приводящую к еще более конкретному выводу, что и имело место в первой части "Послесловия".
Интонационный строй, звуковая инструментовка двух последних четверостиший (особенно шестого) довольно заметно отличается от предыдущих, что позволяет говорить об особом значении второй и третьей частей заключительного отрывка. Хотя, с другой стороны, в "Послесловии" нет ни одного строфического переноса. Обычное для русской поэзии чередование в перекрестной рифме женских клаузул в нечетных стихах и мужских - в четных, обрывистое мужское окончание подчеркивают четкую интонационную завершенность четверостиший. В пятой строфе присутствует и завершенность смысловая, поэтому, казалось бы, можно было закончить поэму на ней и не добавлять последние две строфы. . Обычное для русской поэзии чередование в перекрестной рифме женских клаузул в нечетных стихах и мужских - в четных, обрывистое мужское окончание подчеркивают четкую интонационную завершенность четверостиший. В пятой строфе присутствует и завершенность смысловая, поэтому, казалось бы, можно было закончить поэму на ней и не добавлять последние две строфы. Но, в том-то и дело, это был бы не конец поэмы, а конец просто стихотворения.
Последние два четверостишия подводят итог всему произведению, и ни одно из них не может быть выключено из сюжетной и композиционной структуры анализируемого отрывка. Вторая часть, на мой взгляд, представляет собой (недаром это четверостишие заключено в скобки) самое сокровенное, неприкосновенное, самое незабываемое, неизменное, неизменимое и неизменяющее воспоминание о первом "вдвоем", когда лирическая героиня впервые ощутила себя неодинокой ("Вместо: я - тронное: мы..."). Мой вывод подтверждается сопоставлением с другими частями поэмы (см. V и VIII). Отмечу также, что внутри строфы нет ни одной точки, а синтаксическое членение совпадает с интонационным. Вместе эти особенности придают речи стремительность, чему способствует и характерное для М. Цветаевой отсутствие глаголов и глагольных форм. На мой взгляд, подобный способ изображения используется здесь для передачи потока воспоминаний: одни словосочетания мгновенно сменяются другими, как картинки прошлого, мелькающие в памяти.
В седьмой строфе, как и в шестой, точка стоит только в конце, но это имеет уже совершенно иное значение. Отказ Марины от коротких отрывистых фраз внутри четверостишия диктует его произнесение "на одном дыхании", но с обязательным акцентом на определенных словах, обусловленных двукратным переносом (на второй и четвертой строчках). Таким образом создается интонация, свойственная речи человека, взволнованного чем-либо (предшествующими сомнениями или размышлениями, но пришедшего все-таки к определенному окончательному выводу.
У Марины последнее четверостишие начинается союзом "но", не связанным, на первый взгляд, с предыдущими строчками, однако связь все же есть, опять-таки почти на ассоциативном уровне. Схематично ее можно изобразить так: итог первой части ("Я не помню тебя отдельно//От любви") - воспоминания (шестая строфа) - мгновенная мысль о возможности любви героя к другой, оставшаяся "за кадром", - возврат к мысли о неразрывности героя и любви - седьмая строфа. Но можно увидеть и другое противопоставление. М. Цветаева сама очень точно определяла основной конфликт "Поэмы горы": "Он просит дома, а она может дать только душу"[5].Именно на эту проблему и откликаются вновь последние четыре строчки произведения: утверждая несовместность героя "ни с одной", Марина, по сути, лишает его дома, к которому он так стремится "в нищей и тесной жизни", недаром она сама говорит:
- Памяти месть. Месть, потому что бездомность и одиночество она считала самым страшным в жизни и сама же до могилы переживала их... Перемогала "как проклятие судьбы"[6].
Интересно, что в "Послесловии" возникает впервые образ героя, прошедшего через всю поэму безликим. Подобная неакцентированность вполне закономерна, поскольку произведение рассказывает не о возлюбленном, а о любви, большую важность которой и доказывает М. Цветаева в заключительной части, сливая воедино героя и чувство к нему. Таким образом, можно сделать вывод, что, несмотря на резкую разницу господствующей тональности, "Послесловие" органично вытекает из содержания всей поэмы и является ее естественным завершением, подобно тому, как глубокие чувства и тяжелые переживания сменяются со временем грустной умиротворенностью при воспоминании о них.
[1]Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста: Структура стиха. - Л., 1972. - С. 246.
[2]Холшевников В. Е. Стиховедение и поэзия. - Л., 1991. - С. 231.
[3]Орлов В. Н. Марина Цветаева. Судьба. Характер. Поэзия // Цветаева М. Избранное. - М., 1990. - С. 42.
[4]Орлов В. Н. Марина Цветаева. Судьба. Характер. Поэзия // Цветаева М. Избранное. - М., 1990. - С.39.
[5]Цветаева М. Избранное. - М., 1990. - С. 351.
[6]Орлов В. Н. Марина Цветаева. Судьба. Характер. Поэзия // Цветаева М. Избранное. - М., 1990. - С. 45.