Возникший откуда-то сверху пучок яркого света ослепил его. Инстинктивно прикрыв веки, чтобы не было больно глазам, Марат различил сквозь ресницы что-то большое и темное, надвигающееся прямо на него. В пароксизме страха он успел отметить про себя, что у этого большого и темного два огромных бело-золотых глаза - ярких, горящих, чем-то напоминающих галогеновые фары автомобиля...
Наваждение какое-то, - подумал было Марат. И тут же почувствовал, как руки и ноги его сковывает ледяной ужас. Нет... Не ужас, а какое-то почти инфернальное чувство, целиком захватившее душу и не дающее опомниться ни на секунду, сообразить, что происходит...
Почти теряя от страха сознание, Марат вдруг осознал, что двинуться с места он не может, поскольку почти по подбородок закопан в землю. На поверхности осталась лишь голова, беспомощно подрагивающая от нервного шока. Вокруг - темнота. Откуда-то издали, будто сквозь густой туман, нарастает сатанинский, раскатистый хохот.
- Помогите! - попытался было крикнуть Марат, но его легкие, парализованные страхом, отказались повиноваться хозяину, и вместо крика на выходе из горла застрял лишь какой-то противный клекот.
Зловещий смех тем временем приближался. Он становился все явственнее и от того казался еще ужаснее. Чудовище, сверкая огромными галогеновыми очами, медленно, но неотвратимо надвигалось. Вот оно уже почти в нескольких метрах от головы Марата.
- Мама-а-а-а! - наконец издал душераздирающий, отчаянный вопль Марат, и... неожиданно для себя проснулся.
***
Ворочаясь во влажных от пота шелковых простынях и тихонько постанывая от режущей боли в пояснице, Марат Аркадьевич Заволжский, известный писатель-романист, сел на постели и, утирая рукавом шелковой полосатой пижамы невольные слезы, жалостливо всхлипнул. Сердце бешено колотилось в груди, словно хотело выпрыгнуть оттуда и поскакать по дубовому паркету, которым был выложен пол в спальне.
Несколько минут Марат Аркадьевич проделывал некоторые специальные дыхательные упражнения; это немного успокоило его; пронзительно-яркие, лучи предзакатного солнца, струившиеся сквозь тончайшее кружево тюлевых занавесок (который, видимо, и послужил причиной ужасного сна), постепенно рассеивали морок приснившегося ему только что кошмара.
Марат Аркадьевич попытался отвлечься от грустных мыслей, помимо его воли продолжавших сумбурно врываться в подсознание. Чтобы как-то развеяться, он стал вспоминать недавнюю встречу с внуком, о существовании которого еще вчера даже и предположить не мог. Надо же! Как может повернуться судьба! Кто бы мог подумать! Такая неожиданная радость! У него есть взрослый внук! А еще внук оказался таким милым молодым человеком, стеснительным, хорошо воспитанным. Показал все документы, справки, хотя Марат, едва увидев его, сразу же узнал себя в молодости и уже не нуждался ни в каких официальных бумагах...Да-а... Теперь слово "семья" начинает приобретать новый смысл для Марата...
Писатель со счастливой улыбкой свесил ноги с постели, пытаясь попасть ими в шлепанцы, как вдруг на лицо его набежало облачко. Он задумался. Надо будет обязательно еще раз переписать завещание. Обязательно. А Аллочке он все объяснит.. Она такая умница. Она поймет... Она так будет рада за него, Марата! Ведь семья - это главное, что может и должно быть у человека единственным, неповторимым и монолитным, не подверженным разного рода ржавчинкам и разрушениям. Кому, как не Аллочке, это знать... Семья...Заволжский, вновь загрустив и все еще тяжело и неровно дыша, опустошенным взором стал разглядывать стену напротив кровати.
На стене в красивой золоченой раме висела мастерски сделанная копия картины "Клятва Горациев", изображавшая клятву верности долгу сыновей перед отцом. Картина Жака-Луи Давида, известнейшего французского портретиста XVIII века, была знакома Марату с раннего детства. Отец, тогда еще молодой, но уже очень известный и талантливый советский писатель Аркадий Заволжский, часто рассказывал сыновьям - Марату и Иллариону, старшему сыну от первого брака, легендарную историю трагедии семейства Горациев. Отец защищает одного из сыновей перед разъяренной толпой, негодующей на того за то, что он, вернувшись с войны, убивает родную сестру. И всего лишь за то, что бедная девушка плачет по погибшему жениху, воевавшему на стороне врагов Рима. Скрещенные мечи, руки, взлетевшие вверх для клятвы, вливают в картину мощнейшую энергетику. И воины кажутся почти живыми. А сейчас Марату, взвинченному до предела, даже почудилось, что он слышит некоторые слова клятвы сквозь отдаленный гул толпы... Нет, это всего лишь гул в ушах. Проклятье. Наверняка давление опять подскочило. Разнервничался слишком, старый дурак...Ну и как прикажете в таком состоянии работать? А ведь он подписал с издательством "Прима-т" договор, нарушение сроков которого грозит ему огромными штрафами. И если писатель Заволжский не сдаст рукопись вовремя, то его гонорар снизится практически до нуля, и тогда вся работа - что называется, "коту под хвост". А Марат Аркадьевич не любил работать "за так". Вот уже много лет во всем он старался придерживаться строгого распорядка и никогда, не при каких обстоятельствах не нарушал еще условий договоров с издателями.
Марат Аркадьевич стремительно поднялся с постели, но тут же пошатнулся от резкой боли в затылке. Чтобы не упасть, он схватился рукой за лакированную спинку кровати в виде загнутого листа пергамента. Холодный пот противной липкой струйкой пробежал по спине. В глазах запрыгали мушки, и все предметы завертелись по комнате в каком-то бешеном вальсе. Присев на краешек кровати, чтобы удержать равновесие, Марат Аркадьевич потянулся рукой к мобильному телефону. Нажимая кнопки дрожащими пальцами, он шептал про себя странные слова:
- Папочка, милый, любимый! Прости меня! Я негодяй и трус. Но я твой сын. Илларион... Мой бедный брат... Я так виноват перед тобой... Но я хочу жить... Марина? - шепот его вдруг перешел в обычный баритон, звучавший как бы даже немного свысока. - Мариночка! Это Марат Аркадьевич. Зайдите срочно ко мне. Я что-то неважно себя чувствую. Да-да. Пожалуйста, поскорее.
Небрежно бросив трубку телефона на лакированную прикроватную тумбочку, Марат Аркадьевич снова прилег на кровать.
Через пару минут он услышал, как открывается входная дверь, и каблучки стучат в направлении его спальни. Вбежавшая огненно-рыжая девушка испуганно взглянула на него и застрекотала:
- Сейчас, сейчас, Марат Аркадьевич, вы только, пожалуйста, не волнуйтесь. Сейчас я вам фенозепамчику дам, чайку согрею, посидим с вами, поболтаем. Вы поспите немного, и вам сразу же станет лучше...
Она что-то еще лопотала без умолку, одновременно укрывая Марата Аркадьевича пушистым пледом, подавая ему успокоительную таблетку и стакан с водой, чтобы запить лекарство. Потом сносилась на кухню и сделала ему вкусный ароматный чай с медом и лимоном...
Зазвонил мобильный телефон. Увидев в "определителе номера" знакомые цифры, Марат Аркадьевич счастливо улыбнулся - таблетка уже начинала понемногу действовать, и он чуточку растягивал слова:
- А-а, здравствуй, моя дорогая! Как ты, душечка? Я уже лучше... Да ничего, ничего, со мной сейчас Мариночка, а она меня всегда вылечит... Нет, нет, приезжать сегодня не нужно... Не волнуйся... Хотя, - на секунду он задумался, - нам есть о чем поговорить... Тут такое произошло... Извини, совсем замотался и забыл тебе сказать... Мне нужно будет еще разок переписать завещание... Нет, нет. Не волнуйся...Только самую малость! Наталья тут не при чем! Только немного подправить... У меня такая радость! - Он покосился на Марину, которая внимательно следила за ним, и уже более спокойным голосом продолжил, - давай, золотце, я при встрече тебе все расскажу. А сейчас, - он широко и счастливо зевнул, - я уже засыпаю... Таблетка, знаешь, сильная, оказалась... Извини, золотце... Пока...
Едва закрыв глаза, он тут же провалился в какой-то странный полусон, полуявь... Вот перед ним стоит отец и сурово глядит на него. Отец одет во что-то, напоминающее золотистую тунику, на голове его красивый серебряный шлем со страусиными перьями. В руках блестящий меч. Отец что-то говорит ему, но из-за странного, нарастающего откуда-то слева шума, Марат не слышит его слов. Рядом с отцом стоит его брат, Илларион в белой тунике. Глаза его закрыты, а вместо меча у него в руке горит свеча. Пламя свечи постепенно разрастается до гигантских размеров и превращается в два огненных шара, так неистово слепящих Марата в его недавнем кошмаре. Что-то темное и страшное снова медленно наползает на Марата, и он захлебывается в беззвучном, отчаянном крике. Кошмар, мучавший его столько лет, повторяется опять. Снова Марат не может двигаться, потому что по самый подбородок закопан в землю. Но теперь картина меняется. В слепящем свете огненного чудовища Марат различает стройную фигуру в блестящей тунике. Судя по красивым обнаженным ногам, это женщина. Но не просто женщина. В руках у нее огромный стальной меч. От странной воинственной женщины веет опасностью и какой-то фатальностью. Женщина меж тем приближается к нему, грозно помахивая мечом. Марат цепенеет от ужаса, но на этот раз голос не изменяет ему. И он слышит свой хриплый крик:
- Помогите! Не убивайте!
Зловещая фигура с мечом в руках уже совсем рядом. Глаза женщины горят неистовым гневом.
Марат снова кричит:
- Кто вы? Что вам от меня надо?!
Женщина в тунике почти вплотную подошла к Марату. Теперь ему отчетливо видны ее роскошные белокурые волосы, рассыпавшиеся по плечам и по какой-то необъяснимой причине кажущиеся знакомыми. Глаза женщины источают ненависть. Внезапно до Марата доходит, что эта страшная и красивая женщина его не пощадит. Он кричит, плачет, молит о пощаде, хотя и понимает, что все усилия тщетны. Что-то подсказывает ему, что он должен умереть и что это уже не сон, не кошмарное видение, а ужасная реальность. Осознав, что смерть неизбежна, Марат вдруг перестает бояться и дрожать. И четким, окрепшим голосом спрашивает свою Немезиду:
- За что?! Скажи только, за что?
- Ты знаешь, за что. Ты негодяй, поэтому ты должен умереть, - совсем рядом звучит странно знакомый голос. Марат удивленно приоткрывает глаза и из груди его вырывается нечеловеческий вопль, переходящий в звериный вой. Он узнает эту огненную голову, что склоняется над ним и тихо шепчет:
- Я мщу за Блестящую... и за остальных...
Потом женщина отступает на шаг, поднимает обе руки над Маратом и резко опускает их. Слышится жуткий хруст и кровавый фонтан заливает белоснежные шелковые простыни...
Часть первая. Неоконченная рукопись...
- А я говорю вам, чтобы вы немедленно приехали. Улица Коваленко, восемнадцать, квартира 5. Если вы не приедете, можете считать нашу дружбу условной. И от меня лично вы больше никаких поблажек и помощи не добьетесь. Все. Жду.
В голосе старшего следователя прокуратуры Олега Сергеевича Соловьева одновременно слышалось столько стали и экспрессии, что Яна Быстрова, положив телефонную трубку на рычаг, прошептала "О Господи!" и заметалась по квартире в поисках теплой одежды.
Ночью выпал первый снег, и летняя одежда уже не могла спасти от простуды. Проверять, в каком состоянии сейчас находится ее осенне-зимний гардероб, времени уже не было. Даже та короткая дистанция, пролегающая от двери подъезда до машины, могла стать причиной очередного респираторного заболевания, которые буквально преследовали Яну с детства. Поэтому она, отыскав самый большой ангоровый свитер, надела его и, почувствовав, как теплота разливается по телу, с удовлетворением вздохнула. Порывшись еще минут пятнадцать в огромном встроенном шкафу с зеркальными раздвижными дверцами, она вытащила темно-зеленые джинсы с байковой подкладкой и тут только вспомнила про мирно сопящую в соседней комнате Маргошу.
Маргарита Пучкова, давняя подруга Яны, а также совладелица частного детективного агентства "Два попугая"*, приехала в гости накануне. По обыкновению, первые часа полтора мрачная, словно осенняя туча, Пучкова монотонно жаловалась на одиночество и безрадостность существования, не забывая при этом закидывать в себя берлинские пирожные, которые специально к ее приезду купила Яна. Насытившись и наворчавшись всласть,
Маргоша просмотрела в полудреме какой-то нелепый боевик по телевизору и преспокойно уснула, по обыкновению забыв вымыть за собой посуду. И вот уже битых двенадцать часов выводила рулады с небольшого полукруглого диванчика, стоящего в гостиной Быстровых.
- Маргоша! Немедленно вставай! Слышишь? - крикнула Яна на пути в кухню. Щелкнув кнопкой электрического чайника, она решила повторить фразу и уже набрала полные легкие воздуха, чтобы голос ее прозвучал как можно громче и внушительнее, но, увидев в проеме двери огромную желтую пижаму в цветочек, захлебнулась и закашлялась. Взгляд подруги укоризненно буравил Быстрову.
- Ты считаешь, что человеку обязательно нужно вставать под громогласные вопли? - процедила Маргоша, входя на кухню и грузно шлепаясь на стул. - По-твоему, моя нервная система способна выдержать такие перегрузки?
- Извини, пожалуйста, Маргоша, - принялась оправдываться Яна. - Я не собиралась покушаться на твою нервную систему. Просто Олег Соловьев только что позвонил и поставил ультиматум - либо мы немедленно приезжаем, либо он нас больше не знает. Вот я и растерялась.
- Звонил Соловьев? А что у него там случилось опять? - тут же сменила гнев ______
* Яна Быстрова и Маргарита Пучкова - частные сыщицы (См. "Долг шантажом красен", "Чешский дневник" и др.
на милость Пучкова. Еще в бытность свою следователем, Олег Соловьев, сам того не подозревая, представлял для Маргариты Пучковой предмет девичьих грез. Он был холостяком, поэтому Маргоша с неослабевающим интересом следила за его судьбой. Когда же ему "дали" старшего следователя, Маргошин матримониальный интерес буквально перерос в манию.
- Да труп у него очередной. Только вот не пойму, зачем мы там ему понадобились. Говорит, что если немедленно не примчимся "на труп", то дружба врозь и все такое. Так что собирайся быстро, я сейчас кофейку заварю, а ты пока одевайся, да потеплее. На улице, кажется, минус...
***
Входя по широким каменным ступеням в огромный, "сталинский" подъезд, сыщицы с трудом сдерживали нетерпение, охватившее их сразу же при въезде во внутренний двор дома номер восемнадцать по улице Коваленко. Было от чего прийти в охотничий азарт: около подъезда толпились возбужденные жильцы дома и просто прохожие. Два милиционера в форме проверяли документы у каждого входящего в подъезд, при этом старательно сдерживая наплыв любопытных. Прямо на тротуаре стояло несколько служебных машин, среди которых особенно выделялся огромный желтый "Реанимобиль". Были здесь и обычная "Скорая" (жильцы шептались, что кому-то из соседей стало плохо) и зловещий серый "газик", в народе прозванный "труповозкой"...Узнав в одной из оперативных машин черную "Волгу" Соловьева, Яна, предъявив удостоверение молодому лейтенанту и процедив "Нас вызвал старший следователь Соловьев", беспрепятственно проникла в подъезд, сопровождаемая завистливыми взглядами толпы и Маргошей, которая, вцепившись в ее локоть, суетливо пробиралась за ней.
Квартира под номером "пять" располагалась на втором этаже. Красивая металлическая дверь, обитая светло-бежевой кожей, была полуоткрыта. Из глубины квартиры слышались возбужденные мужские голоса, среди которых Яна без особого труда узнала сварливые интонации Соловьева, а также приглушенный басок его верного помощника, "ежика", теперь уже майора, Сергея Репнина.
Войдя в широченный коридор, увешанный семейными портретами а`ля художник Шилов, Яна на минуту растерялась, соображая, куда идти: так много было различных дверей. Стоявшая неподалеку группка врачей в белых халатах тихонько переговаривалась между собой и попутно пялилась на раритеты, располагающиеся здесь повсюду. Расставленные вдоль стен на полу гигантские китайские вазы ручной работы впечатляли, потолок, украшенный искусной мозаикой, будоражил воображение. Бросив случайный взгляд в одну из полуприкрытой дверью комнату, Яна поразилась блеску развешенного на огромной шкуре леопарда старинного оружия - кинжалы, сабли...
- Простите, - решилась наконец Яна побеспокоить эскулапов, - а где тут тело-то?
- А вам какое тело нужно? - не без удовольствия съязвил совсем молоденький врач с прыщавым лицом, поправляя на огненно-рыжей шевелюре белую шапочку и кокетливо шевеля рыжими бровями, - помоложе или постарше?
- То есть как это, какое? - растерялась было Яна, но тут же пришла в себя и решила дать отпор нахалу, - разумеется, труп. Где он?
-А-а, труп.., - разочарованно процедил рыжий шутник, - ну-ну, тогда вам вон туда, - и он показал рукой в одну из комнат по правую сторону коридора.
Молча продефилировав мимо разглядывающих их в упор врачей, Яна и Маргоша остановились на пороге довольно большой комнаты. В спину кольнуло небрежно брошенное: "Журналюги, наверное... Уже пронюхали, сволочи...Ну, теперь начнется".
Все еще недоумевая, что именно должно начаться с приходом "журналюг", Яна первая переступила порог комнаты и увидела... голову! Нет, не чью-то голову, повернувшуюся им навстречу, а именно голову, которая почему-то была сама по себе... Правда, она лежала на столе, в запекшейся кровавой лужице, и жизнь в ней явно отсутствовала. Но Яна испугалась. Очень. Потому что глаза у головы были очень страшные - навыкате, рот был искривлен, волосы спутаны, а цвет кожи был неестественно желт, несмотря на обилие оттенков всех цветов на щеках и под глазами. И вообще создавалось впечатление, что это кто-то пошутил и выставил на всеобщее обозрение экспонат рижского исторического музея, демонстрирующего средневековые казни. Яна была в этом музее еще маленькой, но из памяти ее никак не хотели стираться ужасные сцены повешения, колесования и прочего средневекового мракобесия. Вот и сейчас она очень надеялась на то, что голова на столе - это просто муляж. Конечно, успокаивала себя она, сейчас все разъяснится: хозяин квартиры, вероятно, делал фрагменты для какого-нибудь музея или театра; по каким-то, пока необъяснимым причинам, его убили, и он не доделал голову на заказ. Яна еще успела подумать: из чего этот дядька, интересно, головы делает: вся комната пропиталась какими-то жуткими запахами...