Яркие голубые глаза, столь же глубокие как неизведанные глубины моего любимого озера. Она смотрит на меня, и я уже ныряю в холодную обжигающую синеву ее души. В этих глазах я вижу себя, маленького избалованного ребенка, жаждущего еще раз прикоснутся к ее кристально чистым мыслям.
Рыжие непослушные волосы катятся по ее плечам и водопадом ссыпаются вниз, растворяясь чуть ниже колен. Осенью в ее распущенных волосах постоянно застревают желтые листья, и отчаянно цепляются за последнюю надежду быть хоть чуть-чуть ближе к ней. Эти волосы постоянно путаются и остаются в расческе, прощаясь с ней и давая возможность еще более пышным и прекрасным огненным локонам дать свои ростки.
Ровный точеный нос с тонкими щелочками ноздрей нервно морщится, изгибаясь крошечными морщинами, от удовольствия или общаясь с ее нежной улыбкой. Улавливая самые тончайшие запахи, она просыпается по утрам от аромата кофе и дает своей хозяйке радоваться началу дня.
Аккуратные уши слышат порхание бабочек и тихий шепот ветра по весне. На обеих мочках белыми каплями росы висит по одному маленькому белому камешку. Нежность их заставляет окружающих говорить только прекрасные слова, произносимые с трепетом и надеждой доставить ей крошечное удовольствие. Она слушает музыку и различает каждый звук, каждую ноту, от тревоги до смеха, каждая песня для ее чудесных ушей отдельный мир и космос прекрасных звуков.
Немного пухлые красные губы разводят тоску улыбкой, произносят нежные слова, еле заметно поигрывая мимикой, открывая реальный смысл произнесенного. Она постоянно покусывает их своими ровными белыми зубами, от чего губы эти наливаются еще более яркой пунцовостью, словно плоды черешни спелеют у меня на глазах. Джоконда тонкостью улыбки своей позавидовала бы ей. Поцелуй розового цветка опаляет огнем, тонкий язык гладит мою кожу и она горит обожженная ее лаской.
Ее тонкая нежная слегка бледная кожа на ногах кое-где пропускает под собой обаятельную синеву паутинок вен. Ладони ее с нежностью и вниманием держат любимые ею вещи. Кончики пальцев поглаживают мои сухие руки еще раз признаваясь им в любви. Нити времен, сливающиеся в вечность она накручивает вместе со своими рыжими волосами на свой тонкий указательный палец, даже не осознавая этого, она уже связала себе теплый свитер из моей нервной системы. Она делает меня спокойней и глупей, и я говорю ей "спасибо".
Руки нежны и сильны, влюбленными богами сжимаются ее кулаки, стоит ей поддаться очередному пылкому эмоциональному порыву. Крепкие ногти на ее руках аккуратно подстрижены. В минуты задумчивости она нажимает большим пальцем по очереди на каждый из ноготков, морща свой прекрасный лоб.
Ее грудь мерно вздымается вторя спокойному дыханию. В минуты телесного удовольствия она выгибает свою спину, выставляя вперед прекрасные груди. В эти минуты на спине ее вырисовываются ровные узоры мышц.
Ноги ее - гладкие изгибы сладострастного предвкушения. Красивые ровные линии мышц подобно факелам указывают направление заблудившемуся мне. Атласная кожа ее бела и прекрасна, манит мой взор и немного натягивается под усилием мышц, которые сжимаются, стоит мне задеть ее кожу. Смех ее и милое подергивание ногой, поражает меня как Данте, ступившего на первый круг. Жар предвкушения красит ее кожу и для меня это служит знаком, как красная тряпка, как выстрел стартового пистолета, как в шашечку флаг.
Цветок ее любви не имеет изъянов, он скромен и обладает собственным обаянием. Он источает тонкое благоухание, сравнимое с цветением Фрезии.
Проведя по гладким равнинам рукой, я нахожу ее нежные ягодицы, поражающие изяществом форм. Не имея изъянов, она заставляет к себе прикоснуться и опять вызвать напряжение мышц, удивить себя их крепостью и силой.
Ступает по земле она когда босыми ногами, словно парит она над землею, и нежно ступает, смеясь когда трава щекочет ее нежные подошвы. На суставах длинных пальцев ее ног вечно краснеют пятнышки намозоленные узкими скалолазными туфлями. Ступня вытягивается, чтобы потрогать воду, и одергивается. Ее кошачьи движения вызывают у меня желание разбить на полу фарфоровую тарелку чтобы лишь наблюдать как она ступает на цыпочках.
Каждое движение ее математически точно, каждый жест вальяжен и, подобно кошке, она движется среди людей, невольно заставляя обращать на себя внимание прохожих. Шаг ее настолько широк чтобы ее волосы развевались на ветру, но не выдает ее желания идти быстрей.
Она не курит, даже если выпьет больше меры. И не пьет алкоголя больше положенной дозы. Два раза в неделю она вместе со мной ходит на скалолазание, где вновь и вновь поражает мое воображение, удивляя поразительной пластикой ее тела. Там она смеется, словно ребенок, шутит глупо и оставляет всю актерскую игру мира за дверьми тренажерного зала. Она любит как и я выгибаться и лезть как можно медленней и красивее, обрекая каждое свое движение в отдельное произведение искусства, сливая их все в завершенную композицию движений и изгибов ее безупречного тела.
Она слушает много музыки, изредка подпевая особо полюбившимся композициям. Она не разделяет бесконечного количества жанров и стилистик, даже зная все эти названия, говорит о них знакомым лишь по специальной просьбе. Она притопывает ногой в такт кардану и поигрывает пальцами наугад аккорды гитары, звучавшие в ее наушниках. Ее пальцы отстукивают по столу мелодии пианино, единственного музыкального инструмента, в котором она ведает толк.
Танцуя любимый танец, проявляет всю свою эмоциональность и страсть, создавая в умах зрителей ощущение реальной действительности ее мыслей. Глаза ее наливаются горькими слезами, когда она производит завершающий пируэт.
Рисунки ее лежат аккуратной стопкой рядом со столом. Она никогда не трогает то что нарисовала, и не смотрит на них. Она любит пейзажи и помогает мне описывать их на бумаге, попутно рисуя свое видение этих пейзажей. Солнечные горы и зеленые равнины выходят из под ее кисти с такой же легкостью как и апокалиптичные сюжеты разрушенных ядерной катастрофой городов. Когда ее кисть выводит стройные сюжетные повороты, она не ощущает себя в этом мире, она перемещается, сливаясь с краской, в картину.
Мы часами, сидя на кухне за бокалом вина или же кружкой кофе утром, под нашу любимую музыку, размышляем о несовершенстве мира, и о его безостановочном ничем непоколебимым стремлением к абсолютной идиллии. О скукоте этой идиллии она говорит так же страстно как и о любви или о времени, бегущего по своим перекатам за горизонт.
За рулем своей машины, повидавшей далекие равнины Швейцарии и античную архитектуру Голландского Амстердама, она может проскочить все повороты пока не покинет границу, города. И лишь завидев над дорогой пожелание "Доброго пути", развернет машину и проедет путь обратно, избавившись от наваждения путешествий.
Единственным человеком с кем она когда либо соревновалась и кого она день за днем побеждает в неравном бою - она сама.
В доме нашем появлялись разные ее знакомые, но особо любимы ею друзья - художники и поэты, представлявшие ей свои новые творения и с трепетом выслушивающие каждую ее похвалу. Она ни разу не сказала ни об одном, даже о самом бездарном стихотворении ни одного дурного слова. Картины, даже наполненные эмоциональными переживаниями художника, не имеющими никакого логического смысла, она любуется часами. Она смотрит и силится разглядеть прекрасное даже в нелепой кляксе к углу произведения искусства, даже если эта клякса была случайным образом поставлена мастером. Для нее в каждом жесте авангардной кисти кроется скрытый смысл.
Она ценит в людях лишь способность быть одинокими, сама не стремясь к такой цели. Мы с ней вместе ощущаем тяжесть социального бытия, помогая друг другу жить, не смотря ни на какие правила и нормы, отрицая существование абсолютного смысла устоям общества.
Не страшно мне потерять работу, рядом с ней. Ее способность создавать деньги из воздуха наполняет наш холодильник. Она даже не позволяет мне задумываться о том что я ей чем то обязан, и получает от меня взамен еще больше любви.
Шутки ее на грани пошлости. Она способна понять любой юмор и уловить в нем тонкие грани иронии, самоиронии, сатиры, вульгарщины. Смеясь над шуткой, она уже говорит, что человек сказавший это, вознагражден одобрением тонкого ценителя и юмористического эстета.
Она не раздражительна, но легка на подъем. Созидательница и разрушительница всего мира вокруг нас.
Она любит и любима. Она стремится познать все таинства этого чувства, и никогда не останавливается. Мы вместе ходим по жизни с желанием жить.
Я с упоением читаю сточки выведенные ее тонким каллиграфическим почерком: "Ты слишком сильно любил меня, и будешь за это наказан. Прощай."