Инициал.
Отрывок из произведения об истории России XVI века.
Ø
Василий привязал себе и сыну на запястье левой
руки костяной щиток, защищавшей руку от повреждения тетивой. Установив
вертикально у ног планку лука, усиленную металлическими подзорами[1] и
обмотанную берёзовой оклейкой, легко согнул и накинул тетиву. Ратман знал, что,
на самом деле не каждый здоровый мужчина мог согнуть отцовский лук, он сам
неоднократно безуспешно пытался это сделать. Для него это стало мерилом силы и
взрослости, он считал, что день, когда он согнёт отцовский лук, станет временем
признания его настоящим ратником. У Ратмана лук был попроще, старый отцовский,
подзоры отец снял, и тетиву отрок натягивал сам.
-Как накладывать стрелу, натягивать тетиву,
прицеливаться и стрелять? - спросил Василий, наверное, в сотый раз и Ратман
знающий назубок все приёмы и наставления, послушно ответил - Накладываю стрелу
на тетиву, плавно натягиваю до половины стрелы, совмещаю наконечник с целью,
натягиваю пока наконечник не коснётся левой руки и резко отпускаю стрелу.
-Все верно, давай попробуем, сначала я, ты за
мной.
Василий, поддав пятками, повёл мерина намётом,
бросил поводья, наложил на тетиву стрелу, слегка приподнявшись в седле, послал
первую стрелу в старую корзину, висевшую на дереве в десяти саженях,
поравнявшись, выпустил вторую и, уже проскочив мимо, повернувшись, послал
третью. Все стрелы попали в цель.
- Давай, Ратя
начинай! И - главное, надо чувствовать коня, целься как говорил, и стреляй,
придет время, и ты поймешь, когда надо отпустить тетиву и куда пойдёт стрела,
не сразу, но поймешь, может после тысячи выстрелов.
- Я уже тысячу раз выстрелил, если не больше.
- Татарам в поле не пожалуешься, они стреляют
хорошо и если хочешь выжить, то не жалуйся. - и добавил - убьют плохо, если в
плен возьмут - тоже ни чего хорошего, продадут на галеры, а там.......отец не договорил, но было ясно, что лучше смерть чем
неволя.
После многочасовых упражнений у Ратмана болели
руки, плечи, несмотря на то, что на пальцы он одел кожаные напальчники, тетива
до крови натерла пальцы, а отец, раз за разом заставлял повторять все заново.
-Давай, давай - подгонял сына Василий.
И уже, наверное, в десятый раз за утро,
посылая истомленного жеребца Игреня в галоп, Ратман бил стрелами в цель, и
каждая вторая или третья стрела попадала, а еще год назад он едва мог натянуть
тетиву. Отец был доволен, но виду не показывал, а покрикивал - Легче! Легче!
Наконец бросил - Всё. Хорош. Давай учить лошадей.
Учить
не боятся грохота выстрела надо было только Игреня, отцовский давно был
приучен; отец прямо с седла стрелял из пищали, у жеребца только уши дёргались.
- Заряжай - протянул юноше завесную[2] пищаль и
суму с припасом.
Отцовская пищаль была предметом семейной
гордости, такой не было ни у кого в слободе, может, была у самых знатных бояр в
Туле или Рязани. Привёз её Василий в начале зимы, из поездки в Москву, куда
подряжался охранять купеческий обоз. Что там было, он в подробностях не
рассказывал, только посмеивался - Купчина дрожал как лист осиновый и всё
благодарил, - век молить буду, а я ему: за меня жёнка молится, ты меня пищалью
отблагодари. Жалко было купчине, вещь-то дорогая, фряжская. Но, куда деваться,
кабы не мы живота и имущества лишился бы.
А пищаль была красивая: гранённый у замка и
круглый в дульной части ствол, метки на для прицеливания, зажим для запала в
виде головы страшного, неведомого чудовища и тёмный, полированный приклад.
- Пока запал не горит, выстрела не будет,
значит, в первую надо очередь разжечь, доставай огниво и трут.
- Главное правильно засыпать порох, мало -
плохо, противника не убьешь, много ствол разорвет. - Аккуратней зелье не просыпь на запал,
обгоришь.
- Возьми
самопал на руку, открой полку! Возьми натруску! Посыпь порох на полку! Закрой
полку! Стряхни! Сдуй! Насыпь меру в ствол! Поколоти самопал! Положи пульку в
самопал! Вынь забойник! Добей пульку и пыж до пороха!
Приложись! Целься! Стреляй!
Ратман
как учил отец, прицелился в ствол дерева, и плавно нажав на спуск, невольно
зажмурился.
Приклад
пищали больно ударил в плечо, вспыхнувший порох опалил лицо, Игрень взвился на
дыбы, отец с трудом удержал жеребца удилами.
-Плотней
прижимай приклад, иначе плечо отшибет, и помни, до четырёх десятков саженей
целься в колена пешему, если больше восьми десятков бери выше головы, конному -
лошади в голову, но лучше вали коня, пеший татарин не боец.
После
третьего выстрела отец сказал - Все, хватит, зелье дорого.
В слободу
возвращались в полдень. Остатки рыхлого с чернотой снега еще лежали по оврагам
и на северной стороне холмов, в прошлогодней рыжеватой траве блестела тонкая
синь талой воды, на продуваемых ветром пригорках пробивалась новая, зеленая
поросль. Весенние солнышко припекало, лошади шли не спеша, обходя грязные лужи
на дороге. Отец, отирая пот шапкой, рассуждал - хорошая вещь пищаль, одной
пулькой можно всадника или лошадь насмерть положить, и пугает татар здорово.
Одно плохо, пока зарядишь, татарин десять стрел успеет, выпустит. Но, если
выстрелит одновременно сто пищалей, противник побежит; наверное, в будущем
воевать будут только пищалями и пушками, а пока добрый лук в степи надёжней.......
-Тятя
смотри.
Впереди
на дороге всадник теснил женщину. Одетая в сермяжный кафтан и светлый повойник,
она отчаянно металась по дороге пыталась обойти насильника, было видно, как она
замахнулась рукой на всадника, он повернул лошадь и сбил женщину, пытаясь
подняться она запуталась в понёве и упала, конный наезжал, заставляя жертву
ползти по грязи.
Увидев
Василия с сыном, лиходей, что-то крикнул женщине, повернул лошадь и нахлестывая
буланого скакуна поскакал прочь по дороге.
Растрепанная,
грязная женщина, поднялась с дороги, стыдливо пряча лицо, отряхивала грязь,
поправляла платок.
Это была
жена казака Ерофея, жившего по соседству.
-Арина! Как ты соседка?
- Спасли
Вы меня дядя Василий, благодарствую, век Бога за вас молить буду! - поклонилась
спасителям, подняла с грязи мятый узелок, и горько зарыдала.
- Наехал
охальник, пойдем со мной говорит, не пожалеешь, а сам лошадью давит. -
захлёбывалась слезами соседка.
-Кто он?
-Не
знаю, не наш, не встречала я его до сего дня.
-Что ты
здесь делаешь? Где Ерофей?
- Я на
починок к бабке Тарарюхе за зельем ходила. Ондрейка приболел, горит, жар надо снять, Ерофея нет, он
вчера кожи в Каширу повёз.
Ей было
стыдно за перенесенный страх и унижение, она села на обочину отирая заплаканное
лицо.
-Он,
напоследок крикнул, что ещё сведемся.
-Не
бойся, он не вернётся. Пойдем Ариша, мы тебя
проводим.
-Ты
запомнил его? - спросил Василий у сына.
-Далеко
было тятя. А лошадь у его приметная, я такую здесь не видел.
-Я тоже.
Арина
слегка успокоившись сказала - Грязный он, черный и нос большой, вислый. Ждал он
кого-то.
-Почему
так думаешь?
-Он в
рощице прятался, я его издали приметила.
Время
после полудня; в слободе улицы пустые; все дела делаются с утра, а сейчас время
полдничать. Только у своих ворот греется на солнце сосед, дед Суторма.
-Здравствуй
дедушка Суторма.
-Христос
среди нас! - ответил старик.
Арина
поклонилась старику и быстро пошла к своим воротам.
- Казака
в поле готовишь?
- Да
дедушка.
-А
соседка?
-По
дороге встретили. Василий решил ничего не говорить о том, что произошло на дороге,
чтобы не дать повода для лишних разговоров. Соседку итак не особо жаловали в
слободе. Люди узнают, наговорят, чего не было.
Суторма самый старый казак слободы,
служил еще при отце нынешнего государя покойном Василии. Весь седой, сухой,
жилистый с ясными синими глазами; несмотря на возраст на клюку опирается, не по
надобности, а для солидности. Прошлым
летом сын Сутормы Семен погиб в поле. Жил старый
казак с малыми внуками и вдовой сына, звали её Домна.
-Хорошее
дело. Ты постой Василь, а малой пусть домой едет.
Василий
из уважения спешился.
-Лук то
новгородский? - задал вопрос старый казак.
Спросил
из вежливости понял Василий, уж кто -кто, а Суторма
великолепно знал любое оружие.
-Добрый,
с душой делали - уважительно продолжил и потрогал оклеенный берестой лук в налучье.
-Как
сынок? Справляется?
-Надо
еще поучится - и добавил - Похвала - молодцу погуба.
- Верно.
-Ему стрелять с
пищали нравится.
-Грома много,
толку мало.
Суторма не очень доверял "огненному бою",
предпочитая проверенное в боях холодное оружие.
- Я в большом полку был у князя Даниила
Васильевича, когда на "Митковом поле" мы Литву
побили. У них пушки, а у нас луки, мы их тысячи положили и плен взяли. Славная
была битва, покойный государь Василий Васильевич одарил нас серебром - пустился
старик в воспоминания.
Сколько же ему
лет? Поди, за семь десятков, раз такую старину помнит. Думал Василий, вежливо
слушая старика.
-Да а а....доброе время было - закончил казак, затем прокашлялся и участливо спросил
-
Сколько уж как Дарья упокоилась? Прими Господь её душу.
-Летом
два года будет.
- Припас
в поле собрал?
-Нет.
Деньгу казенную получил, надо вьюки собирать. Да вот беда, кто хлебов напечёт,
да сухарей насушит? Хозяйки - то нет. Тетка Васса слегла, болеет. Не знаю, что
делать. - пожаловался Василий.
-Так ты
Домну попроси, приплатишь малость, она тебе припас заготовит. И тебе и вдове с
сиротами выгода.
-
Благодарствую дедушка. А я ломал голову, к кому обратиться.
-Бог в
помощь сосед. Когда сторожа[3]
уходят?
- Как
обычно, и мы и кош[4]на
Благовещенье.
- Ну Бог
в помощь, я снохе скажу, а ты обращайся, поможем. Мы понимаем, тяжко тебе с
сынком, дом без хозяйки - пустое место.
Вежливо
поблагодарив старика, Василий поехал в детинец, где рассказал городовому
приказчику о происшествии. Тихон Веригин седой грузный, с крошками хлеба в
нечёсаной бороде, сидел на лавке распустив пояс, обдумывая всё что, сообщил
казак.
- Мне
очень не нравиться, что рядом прячется неизвестный человек, явно с недобрыми
намерениями. Почему он скрылся как увидел вас? Ты его никогда раньше не видел?
Василий покачал головой.
- Добрый
человек таиться не станет. Надо поговорить с Базловым,
пошлём казаков, проверить окрестности. Спасибо Василий. Иди с Богом.
Выйдя на
улицу Василий остановился и задумался - понравится ли его начальнику, казачьему
голове Семену Базлову, что его казак, десятник,
докладывает первому не ему, а городовому приказчику. А с другой стороны: Базлова сейчас нет в крепости и приедет он только к вечеру,
и за порядок в Сторожке отвечает городовой приказчик, а не казачий голова. - Да
ну их! Всем не угодишь. - прогнал мрачные мысли казак.
Во дворе
разнуздав и напоив жеребца, Василий понял, что не спроста Суторма
завел разговор о семье, участливо выпрашивал о делах, и даже вызвался помочь в
заготовке припаса. - Домну сватает? Ну старый! Да нет, он же свекр! А с другой стороны - почему нет? Беспокоится о
внуках - сиротах. А Домна хороша. Вдове было ей уж лет тридцать, но мужики на
неё заглядывались. Есть такая порода баб, с возрастом только хорошеют.
Два года
назад пока Василий
нес службу в поле, мор прошел: умерла любимая жена, дочери и младший сын.
Старший сын Ратман с бортником промышлял мед по окрестным лесам, приехал в
слободу, когда мать, брата и сестёр схоронили. Осенью со службы вернулся
Василий в опустевший дом, помолился на скудельнице, где схоронили умерших от
мора.[5]
Ø
Ратман,
поставив Игреня в стойло, сидел в горнице на лавке и тоскливо смотрел на
неухоженный стол. Как плохо без матери, два года минуло, как померла, и лишь
недавно он обратил внимание, что стал вспоминать мать и брата с сестрами, без
слез. А первое время тяжело было. Приходской священник - отец Артемий, утешал сироту - "Плач,
в слезах найдешь отраду и облегчишь тяжесть своего сердца, изольёшь душевную
скорбь. Плач, не стесняйся, ведь плакал Давид о смерти своего сына Авессалома, и Сам Спаситель плакал над прахом Лазаря. Мы
грешные и немощные, не можем противиться скорби, ведь сердце у нас не каменное,
плач, но знай, говорил Апостол: "блаженны мертвые, умирающие в Господне; ей
говорит Дух, они упокоятся от трудов своих" (Откр.
14:13). Смерть - это не просто конец нашей суетной жизни, она начало
бессмертия". Юноша молился и плакал, он не видел мать, сестер и брата мертвыми
и не мог смириться с тем, что их уже нет.
Отцу Артемию
было больше сорока лет, в слободу он приехал три года назад и как поговаривали
из Москвы, но, точно никто не знал, а сам батюшка на эту тему не
распространялся. Небольшого роста, худой с тонким голосом и жиденькой бородкой,
отче являл удивительную веру и стойкость духа. Он без боязни ходил по домам во
время мора, причащал и исповедовал несчастных и отпевал покойников. Отец
Артемий был образованным, хорошо знал и толковал Библию. Он не требовал
подношений, был умерен в еде и не бражничал. Его не любила церковная братия, и
не жаловало начальство, но любили прихожане за то, что отче жил в соответствии
с теми нормами, которые проповедовал. И если попы и дьячки не чествовали
Артемия, и ябедничали, обвиняя в скрытой ереси, то протопоп Сергий суровый
мужчина, хоть и ревновал его к пастве, но уважал и доносов не принимал.
-Батюшка, а
маменька и братик с сёстрами в раю?
Отцу Артемию не
нравились подобные вопросы, но проявляя к сироте сострадание он терпеливо
объяснял - Господь Сам говорил: "Кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не
будет веровать, осужден будет". (Евангелие
от Марка 16 стих 16). Надо верить в милосердие Божье к каждому человеку. Да
воздастся каждому по делам его. (Евангелие от Матфея (гл. 16 стр. 27).
Твои сестры, братик и матушка не были великими грешниками, и я думаю,
заслужили Божье прощение.
-А я их увижу в Раю?
-Господь каждой душе определяет место ее
временного пребывания - в раю или аду. Всё возможно по милости Божией.
-Мне маменька
снилась.
-Бывает, что умершие являются живым, ибо два
или три дня душа в сопровождении Ангелов-защитников находится на земле,
делается это для вразумления живых, ведущих неправедный образ жизни. Следует,
однако, отличать истинные видения от бесовских наваждений, после которых
остается только испуг и тревожное состояние духа.
Ты ещё не успел
совершить тяжких неправедных поступков, ну а невольные прегрешения твои Господь
простит, а ты помолись. Ратман молился, и ему становилось легче.
Отец Артемий
благоволил Ратману. Отрок отличался от посадских мальчишек тем, что во время
службы не вертелся, слушал внимательно, пытаясь постигнуть смысл молитвословия
и священнодействия, получить благодатную силу. Видно было не напускное, уважительное
отношение к сану и обрядам. В другом месте пастырь бы постарался привлечь юношу
к церкви, но здесь на окраине, шла постоянная война между полем и лесом. И отче
с грустью для себя вынужден был признать, что умение ездить верхом и стрелять
из лука, ценилось больше чем знание молитв и обрядов. Отроков с раннего детства
учили сражаться и убивать. Артемий часто размышлял о том, что Бог открыл людям
истину, но люди её не приняли и теперь страдают, и живут в страхе мерзости.
Сиди не сиди, а
пищаль надо чистить: воду нагреть, найти щёлок и конопляное масло. Ратман
усиленно тер ствол и размышлял, - зачем Суторма меня отправил? Что ему надо от бати? Но, ни к
какому выводу так и не пришёл. Очистив от нагара ствол, и насухо протерев,
смазал маслом, поставил пищаль на лавку, отошел, любуясь. Пищаль притягивала
его своей строгой красотой, обладание таким оружием открывало другой, пока
таинственный и неизвестный мир, ставило человека на другую ступень, где были
уважение, слава и почести. К сожалению, это было не его оружие, но когда-нибудь
он будет владеть таким или даже еще лучшим. Ратман представил восхищенные
взгляды друзей и всех знакомых, когда они увидят его в красном кафтане с
богатой саблей и красивой пищалью. О
том, что там, где оружие убивают, Ратман по молодости не думал; жизнь бурлила в
нём, как бурлит молодая закваска в корчаге, и не знаешь, что за напиток
вариться. А не будет бродить, так и водой останется. Так и Ратман, даже себе не
мог объяснить свои стремления и желания.
(Вспомнил Арину, чувства к Арине).
Отец вошел в
избу, перекрестился, снял налучье, колчан, саблю, сел
рядом на лавку. Провел рукой по столу.
- Пищаль
почистил, молодец, оружие заботу любит.
Вздохнул, помолчал и продолжил - Послушай Ратман, ты уже не мальчишка, я
через несколько дней в поле, ты опять с Истомой в лес. Кто за домом смотреть
будет?
Ратман, не
понимая, смотрел на отца, - Ты хочешь, чтобы я остался?
- Да нет, нам
хозяйка нужна.
- Так женись батя, я не против.
Василий,
улыбнувшись, похлопал сына по плечу.
- Давай
полдничать.
Ели молча,
отец, запивая сухую кашу квасом, о чём-то сосредоточено думал, роняя крохи
пшена на стол. Поев, привычно перекрестился, встал и зашагал по горнице.
-Ты помнишь
дядьку Матвея, брата матери?
-Нет.
-Да..., столько
лет прошло, ты малой ещё был, как мы уехали с Москвы. Он сейчас в стрельцах и
лавку суконную держит на торжище. С детишками ему не везет, одни бабы, три
девки, а сыночка Бог не дал.
Походил,
помолчал.
-В поле не
знаешь, что случится через час. Живем и ждём. А если, что, то и могилки не
будет.
Что это с
отцом? - подумал Ратман - то женится, собирается, то о смерти заводит речь.
-Я это к тому -
помолчал и добавил - если со мной, что случится, ты здесь не оставайся, в
Москву к дядьке езжай. Народ такой, сироту кто защитит, не опомнишься, как в
холопах окажешься, а мы люди свободные.
Отец редко был
в таком настроении, и сын решил задать вопрос занимавший его уже давно.
- Тятя, а где
твои родные?
Василий
помолчал, теребя бороду, потом вздохнул и ответил - Отец умер, ты его и не
помнишь, матушка тоже, старший брат Вакула по
прозвищу Сивко, где он я не знаю. Отец походил по избе о чем-то размышляя,
махнул рукой и сказал - Ты уж не
маленький и должен знать прошлое нашей семьи. Наши пращуры выходцы с Новгорода,
в стародавние времена поселились в земле вятской. Народ тамошний, занимался охотой и "вольным
промыслом"; на больших стругах "ушкуях", по Волге и разным рекам ходили,
забирались даже за "камень"[6].
Жили хлыновцы в народоправстве: на вече выбирали
земских воевод и ватаманов, когда нужда наступала все,
вставали в ополчение. Дед мой из "житьих"[7]
был подвойским[8]в Никулицине[9].
Москва подчинила Хлынов; тяжела рука государя московского, как и всякая власть
стремится окоротить вольности людские, не стерпел народ, поднялись люди вятские
за волю, во главе стал Иван Аникиев. Силой и хитростью сломили воеводы московские
Вятку. Аникеева и его сподвижников Лазарева и Богодайщикова
в Москве казнили, а "лучших людей" разослали по украйнам.
Дед мой Степан отъехал в земли Верховские[10]
на службу к князю Белёвскому Михаил Васильевичу. И было это ещё во времена
Ивана Васильевича деда нынешнего государя.
- А почему хлыновцы не стали биться за волю с воеводами московскими?
Отец пожал
плечами - испугались за дворы, за деток, и за бояр биться не хотели. Бояре-то
свою линию гнули: народ подмять, вече окоротить, самим править, как и в
Новгороде. А люди не захотели умирать за боярские права.
Ратман не
совсем понял, рассказ отца, но переспрашивать не стал.
-А про брата Вакулу?
- Гордый был
братец, даже больше того - спесивым, а гордость смертный грех, стать огневая,
голову терял если не так как он желал, уступить не мог и ошибок своих не
признавал. Трудно такому жить среди людей. Из-за его спеси, наша семья потеряла
всё: дом, имущество. У нас в Белеве тиун княжеский Злоба Низов, прозвище своё
недаром носил; стяжатель и лихоимец ещё тот, жить спокойно не давал; обирал народ
и управы на него не было. Вакула с дружками вина напился, и побили тиуна
княжеского, на утро протрезвели и поняли, что сделали. Дружки повинились, заплатили за обиду, а брат
уперся; отец хотел заставить Вакулу поклониться князю
за бесчестие, нанесённое его слуге, а тот ответил, что честь заслужить надо
добрыми делами или храбростью в бою. А у тиуна чести отродясь не было, он вор и
выжига. А потом Сивко сбежал. Князь присудил пеню за бесчестье, и денежное
вознаграждение Злобе за обиду. Пришлось
нам уехать в земли заокские. Трудно заново жизнь
начинать, имущество наживать. В первую
зиму голодно и холодно было, мать заболела и померла за ней сестрица Оленька.
Она малая совсем была. Много горя гордость Вакулы нам
принесла. - Отец замолчал.
-А дед простил
его?
-Не знаю, он
никогда не вспоминал о нём.
-А где брат
сейчас?
- Если жив, то
казакует, где ни - будь. Может в поле, а может на Яике[11],
где еще вольный народ обитает. Всё, что я тебе рассказ храни в тайне, ни к чему
чужим знать.
- А ты бы
простил брата?
- В чём-то он
был прав, но тиун так и остался тиуном, матери нет, сестрицы тоже и сам Сивко в
бегах.
- А почему его
звали Сивко?
- Волосы у его
цвета как масть сивой лошади. Ты понял, что не надо рассказывать об этом даже
близким друзьям?
-Понял батя.
Отец помолчал и
добавил - Государь рать собирает, на
Казань войско пойдет, так-то, большая война начинается. Кто-то со слободы в войско пойдёт, я, скорее
всего в сторожа, Крымчаки и ногаи как прознают, что
государевых полков на Оке нет, обязательно пойдут на Русь пограбить. Не
миновать набега.
Вздохнул и ещё
раз повторил - Что там в поле будет, только Богу известно.
-Тять, а завтра
учится, пойдём?
Василий
улыбнулся, потрепал волосы Ратману. - Надо, пока время есть.
Ø
Свежий
юго-западный ветер гнал редкие, белые, кучевые облака; ширь небесная четко
очерченная еще голыми кронами деревьев отливала невероятно светло-голубым
цветом. В лесу заливались синицы, приветствуя приход весны. Ратман радовал
отца: без поводьев, управляя коленями жеребцом, на скаку натягивая тетиву и
поражая цель, делал все легко без натуги. Уже ближе к полудню, Василий
насторожился, он почувствовал опасность; ощущение, что кто-то за ними
наблюдает, нахлынуло и оттеснило все. Многолетняя привычка жить в постоянном
ожидании угрозы, выработала особенность восприятия: его слух и зрение
независимо от его действий выделяли любые изменения вокруг, способные хоть
как-то угрожать и давали четкий сигнал - опасность. Василий уловил еле заметное
движение в густом подлеске, кто-то наблюдал за ними, подозрение подтвердило
поведение птиц: осторожная сорока намеривалась сесть на дерево, вдруг резко
метнулась в вверх, явно напуганная, крика за дальностью слышно не было, но так
сороки реагируют на опасность, а опасность в лесу в это время мог представлять
только человек. Несомненно, что кто прятался и наблюдал за ними. -Зачем? -
подумал Василий, - если свои, то зачем им прятаться. - Чужие ждут, чтобы
напасть на обратном пути. Василий привычно оценил возможные события. - Напасть
здесь опасаются, и не зря, место открытое и мы с оружием, значить нападут,
когда мы будем возвращаться. Место очень там удобное, увидеть нападавших будет
невозможно. Обратно так возвращаться нельзя, есть ещё одна дорога к городку
через Никитскую гору. Если те, кто их поджидают не местные, то наверняка не
знают все дороги, но догнать могут легко. - думал Василий - значить надо
перехитрить, и скрыться или из дичи самим стать охотниками. Дорога через
Никитскую гору идет вдоль склона, а потом резко поворачивает и идёт на подъём,
подъём крутой, в это время преследователи будут внизу, а он с сыном наверху, и
это хорошая возможность для того, чтобы спокойно стрелять. Заодно будет время
оценить противника и выяснить их намерения. Стараясь держаться как будто, он
ничего не опасается, Василий сказал сыну - Ратя, как
отстреляешь, стань за дуб, сними пищаль, заряди и жди, что я скажу.
Что случилось?
Подумал Ратман, но спрашивать не стал. Как обычно отстрелял, заехал за дерево и
стал заряжать пищаль, отец не спеша подъехал к дереву, вытащил стрелы и негромко
сказал.
- Нас кто-то
караулит, не крути головой, веди себя как обычно, пусть думают, что мы ничего
не подозреваем.
-А кто они?
-Не знаю, но
добрые люди прятаться не будут. Зарядил? Запал готов?
-Да тятя.
- Не бойся,
давай поехали вперед по дороге на Никитское городище, посмотрим, что они будут
делать.
Отъехав
четверть версты, немного углубились в лес, до городища. Место это пользовалось
недоброй славой, хотя никто не помнил, чтобы здесь произошло, что-то плохое.
Говорят, что городище сожгли татары в стародавние времена. А потом река
изменила русло, и когда строили Сторожок, то выбрали, более удобное место на
берегу реки. Отец с сыном поднялись на
подъем, спешились и затаились на пригорке за густым кустарником. Скоро
появились таинственные преследователи, их было четверо, ехали они быстро,
насколько позволяла дорога, видимо опасались упустить. У всех были саадаки и
сабли. Двое ехали стремя в стремя, двое чуть отстав. Василий понял, что нельзя
ждать добра от этих людей и надо драться, он узнал в одном из всадников
недавнего знакомого на буланом жеребце, тот ехал вторым, его прикрывал всадник
в черном кафтане. Василий сказал - Ратя, надо
стрелять, целься в того, что в сером кафтане. Как выстрелишь с пищали, бей
стрелой. Понял!
-Да тятя.
Ратмана била дрожь, всадники стали подниматься по склону. Ратман видел, как
всадник в сером кафтане, заросший тёмной бородой, обернувшись, что-то сказал вислоносому на буланом жеребце и наотмашь хлестнул нагайкой
серого мерина. Было странно, целится не понарошку, а, чтобы убить, но, так было
надо, и, услышав, как отец, шепнул - пали! - нажал на спуск. Хлестнул выстрел,
и мерин рухнул на бок и покатился вниз, подмяв всадника. Наездник в черном
кафтане, взмахнув руками, упал с лошади, стрела, пущенная отцом, попала ему в
шею, он еще привстал, крутанулся и рухнул навзничь, разгребая землю ногами,
затем вытянулся и стих. Оставшиеся развернулись на месте и поскакали обратно.
Василий успел послать еще одну стрелу, он видел, как верховой дёрнулся, но
удержался в седле, стрела попала ему в спину. Когда отец с сыном спустились со
склона нападавшие скрылись за поворотом. Кобыла убитого, перепуганная
выстрелом, ускакала вслед за беглецами.
-Тятя там был
тот, на буланом жеребце, который вчера Арину давил.
- Я тоже его
узнал. Лицо его рассмотрел?
- Нос у него
большой, а больше я не рассмотрел.
Упавший очнулся, и сел, мотая головой, Василий
повалил его и связал руки, оглушенный пленник не сопротивлялся, он снова
приподнялся, и его вырвало, и он со стоном повалился на землю. Убитый был молодым
с худым костлявым лицом, поросшим рыжеватой бородкой. С пленника и его покойного товарища сняли
пояса и сабли, вытащили ножи из голенищ сапог. Было понятно, что эти люди давно
в дороге: оборванные кафтаны местами прожжены, видно часто ночевали на земле у
костра. В перемётных сумах нашли тетивы, наконечники стрел, точильные камни,
сухари, толокно, соль и какие-то серые катышки.
В кошелях
лежали несколько серебряных монет: московских и ещё с не понятными надписями.
- Деньги
басурманские, видать купцов пощипали.
Там же были
серебряные сережки и кольца, рубленые куски серебра.
-Добычу
дуванили лиходеи, смотри на серёжках кровь, с ушей рвали изверги.
- Кто они тятя?
-Разбойники,
лиходеи. Ты за дорогой смотри, а я попробую с этим поговорить.
Достав баклагу,
он вылил воду на голову пленника, тот раскрыл глаза и застонал. Отец рывком
поднял его и низким угрожающим голосом спросил - Жить хочешь? Говори кто вы и
что вам надо?
Пленник оскалил
желтые зубы и сплюнул. Задрал грязную бороду с остатками блевотины,
матерно выругался и вдруг завыл. Отец со всего маха ударил его и тот
замолчал.
-Надо его в
крепость. Там ему Кормило быстро язык развяжет.
Собирай барахло.
-Тять, а что
это? - спросил Ратман показав серые катышки.
-Это курт, - пояснил отец -
степняки делают из молока, вроде сыра, хранится долго. Воду вскипяти,
толокна насыпь, несколько катышков брось и готова сытная еда. Тати видно с поля пришли, узнать бы, что им
от нас надо.
Через час были
в остроге, Веригин
осмотрел
убитого и пленного. -Тати несомненно, думаю воровские казаки с Донца. Что им от
тебя надо Василий? И не дождавшись ответа, по своей привычке махнул рукой.
- Разберёмся.
Покойника в холодную, а этого молодца в съезжую на правёж, сейчас поговорим с
ним душевно. Семен
пошли своих казаков, надо найти злодеев. Базлов долго
не думал- Василий бери
пятерых казаков и попытайся найти разбойников.
Василий
вернулся с казаками затемно. В полумраке съезжей краснела устье печи, в спёртом
воздухе стояла копоть от горевших лучин, воняло мокрой соломой и горелым мясом.
Воевода Знобихин сидел на лавке, рядом приказчик
Веригин и писарь Ефим. Воротник Кормило одетый в
кожаный передник молча похлопывал кнутовищем по голенищу сапога; это был
человек тщедушного телосложения с маленькими пронзительными глазами. В
крепостнице его все боялись, хотя никто не слышал, чтобы он кого-нибудь обижал,
его всегда звали, когда надо было забить животину; резал убоину Кормила легко и
быстро. Пленник висел на дыбе привязанный за руки, спина была покрыта багровыми
рубцами, на теле следы ожогов, он был без сознания.
На вопрос
приказчика - Взяли татей? Василий
покачал головой - Ушли - Но, мы еще одного привезли, я его стрелой ещё днём
пометил, товарищ его бросил у Пересыпа, лошадь забрал и ушел, а он помер у нас
на руках. Следы беглеца вели до Курганного урочища, там его еще один сообщник
ждал, и заводные лошади были припрятаны. Пошли в сторону поля, там их уже не
сыщешь.
-Плохо. А вот "гостя" доброго ты взял Василий. Он из севрюков, прозвище Якуш, которого
ты убил, звали Кежапа он из мордвы, а вот атаман у
них Гуляй по прозвищу Банник. Ты его знаешь?
- Не знаком, но
слышал.
-Знаком,
знаком.
-Да не встречал
я его.
- Помнишь, как
по осени с казаками купцов охраняли, и отбили налет татей на Суздальской
дороге. Так вот это был Банник со своими молодцами. И ты лично срубил брата
Банника. Так, что приехали они по твою душу - мстить. Воровская станица Банника
на Донце. Дружбу водит он с ногаями и татарами.
Веригин помолчал, теребя бороду и продолжил - И вот, что важно - три седмицы назад
они отвозили татарам двух девок украденных, и нехристи не хотели давать за
девок обычную цену. Дескать, хвалились, что крымский царь Давлетка
собирается с огромным войском на Русь, и скоро пленных они возьмут даром. Это
важные сведения и завтра надо вести языка в Серпухов, там с ним разберутся. А
ты Василий будь осторожней.
- Все это
похоже на красивую сказку.
-Почему?
-Я в том бою
действительно срубил одного татя, но он был татарином и это точно. А Банник,
по-моему, православный? Как они могут быть братьями?
Приказчик
согласно кивнул - Да, православный, он из холопов князей Мосальских, по имени Нечай, ублюдок[12] он,
в хмелю убил своего товарища, бежал и с тех пор и промышляет разбоем.
-Дозволь
спросить у татя? Веригин согласно кивнул - Только осторожно, он живым нужен.
Кормило опустил
татя на мокрый пол, развязал руки и облил водой, пленник перевернулся и
застонал.
Василий
зачерпнул воду с кадки, присел рядом и протянул черпак татю. - Испей. - Якуш жадно припал к черпаку глотая холодную воду, потом
махнул головой. Он смотрел на Василия таким взглядом, как будто явился сам
Спаситель, это был уже не дерзкий, отчаянный разбойник, для которого жизнь
ничего не стоит, а сломленный человек, который ждёт милости избавления от
страданий.
- Зачем искали
меня и почему просто не убили, ведь могли из леса стрелой достать?
-Я не знаю, но
думаю, что не ты нужен был Баннику, а какая-то сумка, он говорил, что надо
узнать, где сумка и с тобой посчитаться.
- Зачем ему
сумка?
- Я не знаю, он
не говорил.
- Что за сума?
- полюбопытствовал воевода?
Василий пожал
плечами - Была сумка, но она простая, в ней была барахло всякое, ни ценностей,
ни бумаг. К нам в Москве человек в попутчики до Суздаля напросился, его во
время нападения убили, ни имени, ни откуда он и кому едет никто не знал.
Похоронили его возле часовенки, а имущество поделили, мне сума и
досталась.
- А где сейчас
сумка?
- Сыну отдал,
он там припас хранит.
- Не может
такой человек как Банник баловством заниматься, значить имеет какую-то корысть.
Ну, всё надо с татем решать. А суму завтра принеси, вместе посмотрим.
Дома Василий
все рассказал сыну. Больше всего Ратмана возмутило не то, что хотели убить отца
и его, а то, что Банник продавал девок татарам.
-Как же так
тятя? Они же свои, православные, а он их продавал басурманам!
-Эх сынок.
Подрастешь, поймешь, подлость и жадность людская сильнее веры и крови. Давай
неси сумку.
Простая сумка
четырёхугольного сложения, сшитая из холстины хорошей выделки, обшитая по швам
тонкой кожей, имела два отделения, закрывающиеся особой пришивкой с вышитым
цветными нитями растительным орнаментов и большой буквой П - покой, посреди.
-Сумка как
сумка ни чего необычного, зачем она Баннику и почему из-за подобной безделицы
он рискует своей головой? - ответа на этот вопрос у Василия не было. Не было и
у воеводы и приказчика, когда на следующее утро они осматривали сумку. Знобихин теребил бороду, щурил глаза, выворачивал сумку, и
наконец, спросил
-А что там было?
-Обычная
мелочь: кресало, кремень, трут, оселок, да и кости игральные, и всё больше
ничего не было.
Воевода потер
бороду пальцами - И всё?
-Всё. - твёрдо
ответил Василий.
- Может дело в
буквице - предположил писарь Ефим; у него была большая голова и здоровые
корявые руки, это был серьёзный и умный человек, всегда свои мысли выражал ясно
и понятно. - Давайте отца Артемия позовём, может он что-то прояснит.
-Глупости это -
не согласился приказчик - бери Василий эту суму и иди, а у меня дел много. Надо
разбойника в приказ отправить, дело государственное, мешкать нельзя.