Аннотация: Рассказ получил гран-при конкурса "Гул океанского прибоя" в 2012 году.
- Я хочу написать самую лучшую песню о Владивостоке.
Артем почувствовал смущение, сказав это так, напрямик. Ему было обидно, что тема эта не всплыла естественно в разговоре, как он представлял себе ранее, а была брошена наобум, без шанса на выживание, как младенец в суровые волны Амурского залива. И сейчас, смотря через окно закусочной "3t" на Алеутскую, на прохожих, втянувших шеи в воротники, Артем почувствовал себя нелепо и одиноко.
- Не самую лучшую, а просто лучшую, - ответила Катя. После чего она вздохнула, и Артему в этом жесте почудилась равнодушная усмешка.
"Все-таки, зря я сказал про песню" - подумал он с угрызением. Но они сидели молча уже минуту, и единственным развлечением им служил разговор двух парней за соседним столиком, пытавшихся разглядеть через Google Earth на Android"е военную часть на Второй речке.
- Надо либо самую хорошую, либо просто лучшую, - продолжала Катя. - А то получается, как "Самый лучший фильм". Помнишь, чему нас Надибаидзе учила?
Артема поражала катина манера говорить. В ее назидательном спокойствии была спрятана издевка, но доказать ее было не легче, чем бозон Хиггса с помощью школьного микроскопа.
- И с чего ты вдруг проникся бардовским энтузиазмом? - спросила она.
- Разве я говорил про бардов?
Катя размешала соломинкой кока-колу, избавляя ее от углекислого газа. Напиток зашипел и вспенился. Катя приложилась к соломинке и посмотрела на Артема.
- Не люблю, когда сильно газировано, - объяснила она и продолжила. - Разве ты не о бардовской песне?
- Нет, я о другом.
- А, просто я нечаянно так подумала. Слушай, я знаю одного хорошего приморского поэта. Он в теме. Может дать тебе совет. Хочешь, я ему сейчас позвоню?
Не дожидаясь, пока Артем согласиться, Катя нашла в телефоне нужный номер и нажала на вызов.
- Привет. Да, как дела? Да? - Катя вдруг расхохоталась. Артем почувствовал укол по самолюбию. Он не знал, чем ее можно так легко и молниеносно рассмешить. Тем более, если ты приморский поэт. Поэты представлялись Артему людьми мрачными, молчаливыми и смотрящими с укоризною из темных углов, подобно писателям-деревенщикам, попавшим на светский раут.
- Все, я договорилась, - сказала Катя, нажав на отмену вызова. - Можешь встретиться с ним в субботу. У него будет презентация в библиотеке Горького. Вообще, Максим Леонидович мудрый мужик. Пообщайся с ним.
- Может вместе сходим на эту презентацию? - предложил Артем.
- В субботу у меня реферат, так что не получиться. Ну что, пойдем? Через десять минут пара.
Они вышли из кафе, слились с потоком замерзших прохожих, и направились в университетский корпус. Дорогой почти не разговаривали. Катя только заметила, что на улице все одеты в черное, и это вызывает депрессию, на что Артем в знак согласия прочистил горло.
Ветер дул с человеческой жестокостью, точно в него проник дух фетишиста, стремящийся раздеть жертву догола и бросить уже обесчещенной на холодную брусчатку. Артем хотел предложить Кате свой плащ, но она и так была одета тепло: угги, леггинсы, осенняя куртка из тонкой кожи поверх ветровки с длинными рукавами, из которых едва выглядывали фаланги. Еще на ней была вязанная шапка в черную и фиолетовую полоску, с сиреневым бумбоном на макушке. Имидж девочки-подростка очень подходил Кате. Для завершенности образа не хватало огромных наушников ярко-желтого цвета, но они были опциональны. Артем же шел в длинном угловатом плаще, водолазке, синих джинсах и остроносых ботинках. Он подумал, что вместе они смотрятся странно, словно брат и сестра - два героя второстепенной сюжетной линии - в семейной мелодраме, идущей в воскресный прайм-тайм по "России 1".
Артем хотел завязать разговор, но решил, что вряд ли найдется тема, которую можно будет обсуждать непринужденно и с интересом в спешке на пары, когда пыль летит в глаза и лицо приобретает вид высушенной азербайджанским солнцем кураги. Артем подумал, что во Владивостоке, куда бы ты ни шел, ветер почему-то всегда дует в лицо. Поэтому в ветреную погоду часто можно встретить людей, идущих задом наперед неуклюжей лунной походкой, словно некий человек, стоя перед небесным монтажным пультом, нажал на кнопку "rewind".
***
Артем не вспоминал о предстоящей встрече с приморским поэтом до самой субботы. Когда он вошел в библиотеку имени Горького, им овладело волнение. Единственный вопрос, который он подготовил Максиму Леонидовичу касался того, что он сказал Кате, чтобы она так рассмеялась. Вдобавок, Артем опоздал и вошел в читальный зал, когда седовласый мужчина заканчивал стихотворение строчками "И волны черные Амура под песню Шарля Азнавура я не забуду никогда".
Артем был сбит с толку. Сначала он решил, что этот человек либо разговаривает с кем-то, либо анонсирует программу мероприятия. Чтец почти не интонировал и произносил фразы со спокойствием советского информбюро. Только когда публика захлопала, Артем догадался, что перед ним тот самый приморский поэт.
Максим Леонидович выглядел совсем не так, как представлял Артем. У него были пышные слегка поседевшие волосы до плеч, нос в виде перевернутой единицы и вытянутое лицо с застывшим на нем выражением то ли удивления, то ли разочарования. Он был похож одновременно на редактора "Эха Москвы" Алексея Венедиктова и музыканта Андрея Макаревича, как если бы одного загримировали под второго во время какого-нибудь музыкально-журналистского капустника.
- А сейчас я прочту вам другое стихотворение, которое называется "В плену у кедра", - сказал поэт и принялся исполнять задуманное.
Потом он пригласил из зала девочку-первокурсницу, которую представил как начинающую и перспективную поэтессу.
- "Муравьев-Амурский буги", - проартикулировала девочка, делая паузы между словами. - Максим Леонидович написал его во время поездки на автобусе 54а от остановки "Центр" до "Дальпресса". По катрену на остановку. Только остановку "Горбольница" и "Горпарк" пришлось объединить в одну, потому что между ними короткий промежуток, которого недостаточно для целого четверостишия. Это настоящее литературное хулиганство. Но я вам его прощаю, - она улыбнулась автору.
Перспективная поэтесса читала стихотворение эмоционально, разгоняя себя с каждым новым столбцом, разламывая строчки как поленья и бросая их в топку некоего гигантского поэтического локомотива, который грозился вот-вот слететь с рельс и понестись в импровизацию. Голос у нее был громкий и раскатистый. Артем недоумевал, где в таком крохотном тельце могли зарождаться такие сильные звуки. Меж тем, ее легкие раздувались наподобие кузнечных мехов, а жилы в горле натянулись корабельными канатами. Видно было, что для нее поэзия - никакие не шутки, а самая серьезная вещь на земле.
Когда она закончила, Максим Леонидович, не меняя удивленного выражения лица - на сей раз оправданного - поблагодарил ее за выступление и позвал другого чтеца, какого-то мужчину, с виду морского офицера, с младенческим румянцем на щеках и с недоброй улыбкой, точно он действительно украл этот румянец у спящего младенца.
- "Один в лесу Узала Дерсу", - произнес он. - Это стихотворение Максим Леонидович сочинил во время военных учений на большом противолодочном корабле "Адмирал Пантелеев". Какие романтические ассоциации вызывает у нас порой вид морской торпеды, несущейся к учебной цели, - признался он, обведя присутствующих взглядом, отразившим сладкие воспоминания.
Офицер продекламировал стихи так, как должно офицеру - слегка нараспев, выдерживая значительные паузы и резонируя диафрагмой. Казалось, сейчас эта поэтическая прелюдию закончится, грянет духовой оркестр и офицер привычно запоет "когда усталая подлодка из глубины идет домой".
Чтецы сменяли друг друга на протяжении часа. Артем заметил, что каждое стихотворение сопровождалось небольшой предысторией, и авторским почерком можно было считать не то, как оно написано, а то, где, когда и при каких обстоятельствах. Например, строчки экологического четверостишия "Куда ни ткни - одни пни, кого ни пни - не они" пришли автору в электричке между Санаторной и Океанской.
После презентации Артем подошел к Максиму Леонидовичу и представился.
- Да, я понял, что это вы, как только вас увидел, - сказал приморский поэт. Он указал ему на стул и они присели.
- Как вы догадались, что я - это я, - неловко сформулировал Артем.
- По отсутствующему взгляду, - ответил Максим Леонидович. - У вас была такая пустота в глазах во время чтения стихов. Сразу стало ясно, что вы не для поэзии сюда пришли. Хотя, впрочем, и для поэзии тоже? Только не для моей. Как мне объяснила Катя, вы хотите написать лучшую песню о Владивостоке?
Артем кивнул и прочистил горло. Он подумал, что это как минимум странно для человека, читающего стихи с интонацией статуи Командора, упрекать его в недостатке эмоциональности.
- Вы считаете, что мне это не по силам? - спросил Артем.
- Нет, даже наоборот. Иногда самые хорошие стихи сочиняют люди очень далекие от поэзии. Я как-то вызвал сантехника, и он мне говорит: труба потекла, надо метапол ставить, с вас пятихатка. А я прикинул - семнадцать слогов. Хокку. Так что у меня нет предубеждений на этот счет. Тем более, что Роберт Бернс был фермером, Пушкин - мелким чиновником, а я, например, морской офицер.
Артем заметил, что Максим Леонидович безо всякой робости ставит себя в ряд великих поэтов.
- Меня волнует другое. Вот, напишете вы самую хорошую песню. И что дальше делать?
- В каком смысле?
- Да в том, что если лучшая песня будет написана, то вы больше не сможете писать хорошие стихи. Смысл поэзии - в стремлении к идеалу, а не в том, чтобы создать идеал. Знаете, есть такой термин в религии, которую придумали индусы - бодхисатва. Это святой, которому до просветления остался один шаг. В любой момент он может достичь нирваны, но он остается на земле, чтобы учить других людей.
- То есть вы в любой момент можете написать лучшую песню?
- Если бы мог, то давно написал, - признался Максим Леонидович. - Я ведь не бодхисатва. Но ставить такую цель - категорически опасно для любого писателя. Я вас предупредил. Теперь вы ответственны за то, что делаете.
Повисла пауза. Артем не знал, ждет ли поэт благодарности за предупреждение или просто обозначает важность момента.
- Вы готовы отдать себя целиком и полностью одному единственному стихотворению? - Максим Леонидыч пристально посмотрел на Артема.
- Да, - не задумываясь согласился тот.
Максим Леонидович снова смерил его взглядом и кивнул.
- Тогда продолжим, - сказал он. - Один мой друг был когда-то прекрасным бардом. Александр Штофф. Может слышали о таком - золотая струна Приморья? У него еще песня была "Мир не видал страшнее кошмарища. Над берегом Ханки летало комарище".
Артем отрицательно повертел головой.
- Он писал замечательные песни. Играл в основном в электричках и в переходах. И вот в один из дней я заметил, что как-то давно о моем друге ничего не видно, не слышно. Куда исчез - непонятно. Я навестил его. Он был дома. В плачевном состоянии. Я спросил его, что произошло, почему такой кислый вид. Он ответил мне, что больше не может написать ни строчки. Я удивился. Он объяснил, что написал недавно некий стих, и что именно этот стих послужил виной его теперешнему состоянию. Стих, по его словам, был настолько хорош - невероятно, магически хорош - что после него окончательно опускаются руки и исчезает желание писать что-либо иное. Словно, создав его, он исполнил какой-то таинственный договор со своей музой, и она освободилась и ушла от него. Так вот, сидя у него в гостях, я попросил его показать мне то самое стихотворение. Но он отказал, причем отказал в резкой, грубой форме. Он сказал, что оно может своей художественной силой, своей смелой поэтической мыслью сокрушить и надорвать меня.
- Так вы даже не читали то, что он написал? - удивился Артем.
- Нет. Ни я, ни кто-либо другой. Мой друг не показывал свой стих никому. Но сейчас я перехожу к главному. Я спросил у своего друга, как же ему удалось создать этот стих. Он ответил тезисно: воля, отвага и алхимический подвиг.
Артем по привычке закивал, но толком ничего не понял. Видимо, это отразилось на его лице, так как Максим Леонидович остановился и тяжело вздохнул.
- Воля и отвага - вещи, ожидаемые от поэта, - продолжил он. Артем с ним не стал спорить. - Но вот алхимия - с ней другая штука. В самом сильном упрощении алхимия - это когда что-то добавляешь во что-то, и в перегонке получаешь нечто третье, намного ценнее исходного материала. В психологии алхимия это что-то на уровне синтеза идей. Мой друг объяснил это весьма туманно и образно. Что-то про то, как Уроборос кусает свой хвост. Был такой великий скандинавский змей, если вы помните. Так вот, обычно во время творчества поэт находится в состоянии Уробороса, пытающегося укусить себя за хвост. А мой друг этого змея в себе как бы замкнул. И в этом ему помог алхимический подвиг. Он пришел к нашим буддийским монахам по линии Кагью. У них центр где-то на Орлиной сопке, насколько я помню. И молился там 26 часов подряд, пока наконец-то к нему не пришла первая строчка. Она стала своеобразной точкой роста, краеугольным камнем, от которого стихотворение начало строится. Слова будто бы сами приходили в голову и вставали на свои места. Происходило это просто и быстро, и каждая строчка восхищала и радовала его до смеха. Пока, наконец-то, все они не сложились в одно целое, единое и монументальное поэтическое здание. И, как только оно показалось полностью, заявило о себе, мой друг испугался того, что создал. В конце нашей беседы он привел интересную метафору о собаке, которая гоняется за своим хвостом. В тот момент, когда собака кусает его, она исчезает. И не только она - исчезают все собаки. В каком-то смысле, тоже самое случилось и с ним.
- И где теперь ваш друг?
- Открыл автомобильный бизнес, - сочувственно произнес Максим Леонидович. - Торгует, в основном, этими китайскими чудо-таблетками, которые сберегают бензин.
Артем озадаченно кивнул. В голове его происходило бурление и он не был уверен, что это алхимический синтез идей.
***
Воля, отвага и алхимический подвиг. В воображении Артема эти слова принимали различные формы. Сначала примитивные, вроде Никиты Михалкова с прической из фильма "12" и в друидовском одеянии (воображение заимствовало его у Гендальфа из фильма "Властелин колец"). Никита Михалков склонялся над дистиллятором и с научной жадностью наблюдал, как экстракт души художника и экстракт души офицера сплавляются воедино под языками алхимического пламени. Потом возникло воспоминание о какой-то старой компьютерной игре, где можно было собирать растения и минералы и готовить с их помощью напитки и яды. Закончилось тем, что в его голове зазвучала песня "Арии" "Воля и разум", после чего он перестал думать о чем-то конкрентном и принялся созерцать район Чуркина.
С точки, на которой стоял Артем, открывалась обширная панорама Золотого Рога с портовыми стройками, с пирамидами контейнеров, с гигантскими желтыми кранами по берегам. Порт напомнил Артему перевернутую на спину сороконожку, по брюху которой разъезжали груженые баржи и катера.
Недалеко отсюда, рядом со строящимся мостом, располагался дом Эда. По-настоящему Эда звали Иван Воронок, а прозвище он получил в честь того, что был похож на Эдварда Руки-Ножницы из фильма Тима Бертона. Эд считался каноническим вечным студентом и в свои 24 года не достиг четвертого курса ни в одной из дисциплин, в которых пробовал себя. О размытости его взглядов на будущее говорило то, что он поступал в математический, затем в филологический, а после в философский факультеты, но нигде не преуспел. Однако, университетские будни не прошли даром. За время учебы Эд успел сколотить рок-группу, которую назвал "Прекрасный П".
Артем зашел к нему в воскресенье, через день после встречи с Максимом Леонидовичем, который посоветовал Артему обратится к Эду, как к человеку, который разбирается в поэтической воле, отваге и алхимии на интуитивном уровне. Случилось так, что Артем уже был знаком с ним по университетским будням филологического факультета.
Несмотря на то, что родители Эда жили во Владивостоке и были обеспеченными людьми, сам он снимал гостинку на Чуркина и работал в компании по установке пластиковых окон. Таким образом он соблюдал принцип свободы.
Эд встретил Артема по-своему празднично. Из холодильника был изъят и поставлен на стол портвейн "Гордость Чжурчжэня" сомнительного происхождения. Ценник на бутылке указывал на то, что она была последней в магазине и взята прямо с витрины. Также он указывал, что стоила "Гордость Чжурчжэня" 80 рублей, и Артему стало обидно за древний народ. Первый же глоток убедил Артема, что гордиться "чжурчжэням" решительно нечем, кроме кислого и не остывающего послевкусия.
На столе лежала афишка прошедшего недавно во Владивостоке рок-концерта. Пока Эд нарезал лимон, Артем принялся ее изучать. Среди названий групп он прочел "Vsled", "Охтябрята", "Металлурганты", "Ганстарбайтеры", "ЦК КП SS", "Zoya Cosmo Dem", "Трам why?", "Золотой Сварог". Артем разглядел там и "Прекрасный П". Он заметил, что название группы органично вписывается в общий ряд.
- Песню, значит, хочешь написать? - спросил Эд. С той стороны, с которой смотрел Артем, Эд становился похож на певца Глеба Самойлова. Артем отодвинулся от стола, и Эд стал больше похож на актера Джонни Деппа. Артем старался сохранять эту дистанцию.
- Да, лучшую о Владивостоке, - ответил он.
- Сам-то ты Владивосток любишь?
- Конечно.
- За что?
Артему трудно было сформулировать, за что конкретно, а бросаться общими фразами перед Эдом не хотелось. Поэтому он просто пожал плечами.
- В том-то и проблема всей нашей поэтической группировки, - сказал Эд. - Все мы спешим выразить то, что по природе своей невыразимо и что находится не на уровне слов, а где-то между интуицией и первобытными рефлексами. В этом случае волк, воющий на луну, гораздо ближе к поэтической правде, чем поэт, который часами подбирает рифму к слову лошадь.
Артем не знал, почему Эд выбрал пример про лошадь, и решил, что это что-то личное.
- Кстати, знаешь, почему волки воют на луну? - спросил Эд. Артем отрицательно повертел головой.
- Потому что мы их так видим. Вой для волков - это коммуникация. Так они общаются друг с другом. А есть ли луна на небе или нет ее на небе - это им не важно. Но, когда лунной ночью человек увидит воющего волка, он придаст этому значение мистического или даже религиозного акта. Так уж мы все устроены.
Через час они перебрались из дома Эда на мемориал "Рыбацкая слава". Воздух был пронизан какой-то нежной полуденной дремой и через его призму открывался приятный вид на Русский остров, бухту Золотой Рог и полуостров Шкота. Артем подумал, что у погоды во Владивостоке маниакально-депрессивный характер. Она может быть и грозной, и сварливой, и невероятно ласковой, и прихотливо менять свое настроение, как героини романов Достоевского. Эд, недолго думая, сказал, что у погоды начались менструации. Артем избегал подобной риторики, но, в целом, был с ним согласен.
Они расположились под тенью памятника в виде рыболовного сейнера МРС-80. Эд захватил две японские чашечки под сакэ, из которых они пили всю ту же "Гордость чжурчженей". Свежий воздух остужал неприятный привкус и выветривал лишний алкоголь из головы. Артем подумал, что в этом есть что-то алхимическое.
- Так, значит, бесполезно пытаться выразить то, что невозможно выразить? - спросил он.
- Это не важно, если у тебя есть воля, - ответил Эд. Оба они смотрели вдаль, как два капитана с мостиков своих кораблей. - Максим Леонидович тебе же все рассказал. Смысл воли в том, чтобы тебя не останавливали разные "нельзя", тем более, если об этих "нельзя" ты услышал час назад. Воля, отвага - и вперед.
- Он еще говорил о каком-то алхимическом подвиге.
Эд нахмурился.
- Это сложная штука, - ответил он. - Тут я не мастер давать советы. Я вообще не мастер давать советы. Но тут конкретно каждый должен решать сам за себя, какой подвиг он собирается совершить. Главное не попасть во власть слов и не принять подвиг в каком-то рыцарском значении. Под подвигом имеется в виду некий опыт, который ты должен пережить. Ты уже сам решай: медитировать тебе вместе с буддистами или, например, пойти на Пидан и искать там белого старца.
- Какого белого старца?
- Белый старец - есть такая современная туристическая легенда. Если тебе интересно, можешь почитать о нем в интернете. Вкратце, если найти этого старца и подойти к нему с просьбой, он может тебя выслушать. Причем, если он тебя выслушает, это еще не значит, что твоя просьба исполнится. Такая вот легенда. Одна из многих. Еще говорят о летающем пиджаке Ремпеля и о лесном велосипедисте.
- А как найти белого старца?
- Не знаю, можно идти кричать его по лесу, можно закопать ноги в землю и читать как мантру "приди, белый старец, приди". Все это, конечно, было бы интересно, если бы не оставалось в пределах буйной человеческой фантазии.
- Если хочешь на Пидан, можешь пойти с нами, - продолжил Эд. - В октябре там собираются местные маги и друиды. Чего-то там заряжают и совершают свои странные обряды. Поэтому мы ходим в самом начале октября, чтобы с ними не столкнуться.
***
Произошло это через неделю. Электричка подошла к платформе станции "74 километр". Открылись двери и из тамбуров начали выходить люди. Их было невероятно много. Люди несли распухшие рюкзаки, скрученные коврики, похожие на фруктовые рулеты, гитары в черных чехлах, пакеты с едой.
Вскоре плотная человеческая масса растянулась по дороге, ведущей к деревне Лукьяновка, и размежевалась на отдельные группки. В одной из них шли Артем, Эд и Катя, которая никогда не поднималась на Пидан и попросила взять ее с собой. Над лесом зарождалось невероятное по красоте утро. Клочья облаков застыли на иссиня-черном небе. Рассвет подкрасил розовым дальние восточные склоны. Лес был разноцветен и опрятен.
Некоторое время группа шла молча. Туристы разглядывали мир вокруг себя. Артем почувствовал, как красота природы проникает в его внутренний мир и изменяет его, вытесняет остатки смутных переживаний и ненужных мыслей. Глядя на лица своих товарищей, Артем думал, что они испытывают похожие чувства.
- Сейчас дойдем до поляны, - обратился к нему Эд. - После будет подножье и уже, собственно, восхождение. По пути смотрите по сторонам. Могут попасться камни с рунами. Так называемые "сруны".
- Чего-чего, а срунов в русских лесах полно, - сказал кто-то из группы. - Глядите в оба.
Восхождение длилось более трех часов. Тропа сначала вела по хвойникам, а затем перешла на гольцы. Ветер заметно усилился. Пришлось остановиться и надеть теплые вещи. Артем все время отставал. Эд сказал, чтобы он не волновался - гора просто его не принимает. Он посоветовал сосредоточить в себе волю и отвагу. Катя взбиралась впереди Артема, но, когда начался шиповник, стала его собирать и отстала. Кто-то спросил, водятся ли здесь змеи. Эд, не задумываясь, ответил, что здесь полно змей и что почти все они ядовитые. На середине пути сделали небольшой привал, чтобы дать девушкам отдохнуть. Запыхавшегося Артема Эд хлопнул по плечу и добавил, что, если так пойдет и дальше, то его придется бросить здесь. Однако, когда компания вновь двинулась в путь, Артем вошел в общий ритм и держался наравне с Эдом. Хвост процессии поднимался очень медленно, потому у них было достаточно времени изучить окрестности. Деревья здесь были похожи на сгоревшие зонтики, воткнутые в землю. Артем нашел в камнях телефон Motorolla Razer, и Эд предположил, что он относится к государству Бохай.
На вершине каждый взял себе камешек на память. Взамен каждый принес такой же камешек с подножья, чтобы не огорчать местных духов. Артем заметил тетрадку "Учета восхождений на г.Пидан" и сделал там запись. Его примеру последовали остальные. Эд схватил велосипедный руль, оставленный здесь какими-то шутниками, и предложил Кате прокатиться.
Затем группа отправилась к так называемому "чертову пальцу" - трехметровому монолиту, расположенному на каменной насыпи. Все, кто касались "чертового пальца", признавали, что поверхность его чересчур холодная.
Спустились с Пидана уже под вечер. Палатки растянули на большой поляне, где уже дымились костры туристов. Парни развели огонь. Девушки расстелили скатерть и накрыли ее различной нарезкой. Эд достал из свого рюкзака капитанский ром, вермут, клюквенный "Schweps" и вино.
Затем он вытащил гитару из чехла и принялся исполнять песни собственного сочинения. Его попросили петь что-нибудь известное. Тогда он заиграл "Владивосток-2000". Слова знали все. Только некоторые пели "наступят времена потише", а другие "наступят времена почище". Артем не знал, что лучше: потише или почище, но предпочел второй вариант.
Артем подумал, является ли эта песня плодом алхимического подвига? И какой алхимический подвиг мог совершить Илья Лагутенко? От подобных вопросов его отвлек капитанский ром. В конце посиделок, когда все разошлись по палаткам, он остался сидеть у костра и смотрел на языки пламени. Он подумал, что одиночество - это состояние человека по умолчанию. Потом приходят люди и меняют настройки. Но, оставшись наедине, ползунки мыслей и чувств занимают изначальное положение. Поэтому одиночество - лучшее состояние для творчества.
Артем поднялся и направился в лес. Он сам не знал, что хочет там найти. Но стремление было на удивление ясным. Артем блуждал меж деревьев, не боясь затеряться. На мгновение ему показалось, что он идет на свет. Даже не на свет, на слабый отблеск чего-то яркого, прятавшегося в глубине леса. Но дорогой он устал, и алкоголь дал о себе знать. Голова закружилась. Артем остановился у какого-то камня, прислонился к нему спиной и стал снимать кроссовки. Оставшись босым, он вырыл перед собой небольшую ямку, поместил туда пятки, засыпал землей и принялся повторять "приди, белый старец, приди".
Артем не помнил, сколько раз он успел произнести мантру, прежде чем заснул. Он помнил только, что и во сне видел самого себя, говорящего заветные слова. Его разбудила чья-то рука. Человек тряс его за плечо. Артем медленно поднял голову и разлепил глаза. Час был уже предрассветный.
- Эй, пацан? Пацан, ты как? Эй! - человек похлопал его по щекам.
- Нормально, - ответил Артем и прочистил горло.
- Не спи здесь, камень холодный - почки простудишь.
- А, кхм, да, кхм, спасибо.
Артем хотел встать на ноги, но тут же повалился, забыв, что ранее замуровал в земле свои пятки.
- Эй, пацан, ты зачем босой?
Артем почувствовал вспышку стыда и смущения.
У незнакомца был фонарь, который он направил в бок. Рассеянный свет позволял немного его разглядеть. Лицо незнакомца было европейских черт, но в нем присутствовало нечто неуловимо азиатское, едва заметный, но характерный налет монгольских генов. Кожа была смуглой и огрубевшей, губы обветрены. Человек носил потрепанную осеннюю куртку странного фасона поверх толстого свитера. Присмотревшись, Артем решил, что это даже не куртка, а пиджак, только растерзанный временем и погодой и годный разве что для огородного пугала. Но не это смутило Артема. А смутил его подозрительный головной убор человека, напоминающий велосипедный шлем.
- Пацан, зачем ты свои ноги закопал?
Артем высвободил пятки, которые теперь мертвенно бледнели на фоне почвы.
- Я хочу написать лучшую песню о Владивостоке, - неуверенно произнес он.
Луч от фонаря ударил ему в лицо.
- Эй, пацан, ты наркоман? - спросил незнакомец.
От яркого света у Артема заболели глаза.
- Нет, и уберите свой фонарь, пожалуйста.
- Если не наркоман, то зачем дурака валяешь? Пацан, слушай, иди к своим, - незнакомец рукой указал направление. - Не надо здесь лежать, замерзнешь, простынешь, умрешь.
Логическая цепочка, составленная незнакомцем, быстро отрезвила Артема. Он вдруг почувствовал ледяной холод в ногах и поспешил обуться.
- А откуда вы знаете, что мои друзья там? - он также указал рукой.
- Дым оттуда, поляна там, - объяснил незнакомец.
- Спасибо вам, что не дали пропасть.
- Пацан, не надо спасибо. Никогда больше так не делай.
И с этими словами незнакомец со всей силы ударил Артема ладонью по спине, в область между лопаток. Юноша закашлялся и упал на колени. Когда он отдышался и поднялся на ноги, человек уже ушел. В полном смятении духа Артем направился к привалу.
Человек не обманул его. В скором времени Артем вышел на поляну, где дотлевал их костер. Усталый, он залез в спальный мешок и заснул.
Возвращаясь во Владивосток в электричке, Артем рассказал о своих ночных приключения Эду.
- Я вот думаю, может это и был белый старец, - предположил Артем.
- Вряд ли, белый старец должен быть в белом и должен быть старым, - ответил Эд. - А как выглядел твой?