В поиске безсмертия. Немного о главной теме Набокова.
"...Набоков - онтологический писатель", т.к. концентрирует внимание на "проблеме того, что значит быть. За поверхностью же постоянно возникающих у Набокова эпистемологических, моральных и эстетических тем всегда обнаруживается проблема бытия. <...> Противоположным полюсом этой проблемы, источником конфликта и драматического напряжения Набоков видит небытие", - писал Г. Хасин.
Не случайно мои исследования романов писателя названы соответственно "Онтологические сюжеты романа "Защита Лужина"" и "Онтологические сюжеты романа "Приглашение на казнь"". Онтологический сюжет романа "ПнК" - прорыв к самому Бытию. Наполненному красками, запахами, звуками, просторному, радостному. Прорыв, который осуществляет герой из заточения.. Одна из главных тем Набокова - прорыв к Бытию. Прорыв, который возможен благодаря Божественному откровению или творчеству. Подлинное творчество всегда содержит в себе открытие неизведаннного.
Бытие для писателя - это целый мир, со своим порядком, со своим временем. Ему противопоставлена война, которая упоминается в "Защите Лужина" как нечто, выпадающее из сюжета. Такую же "роль" она играет и в романе "Отчаяние", наряду с "гражданской смутой" - "Во время войны я прозябал в рыбачьем посёлке неподалеку от Астрахани, и, кабы не книги, не знаю, перенес ли бы эти невзрачные годы".
Бытие для писателя - это полнота человеческой жизни. Она вбирает в себя и человеческое детство, и молодость, и зрелость.
Рассказать о Бытии человеческом, частном или, как говорила поэтесса, "про весну, про м о ю весну" - вот задача писателя.
Для Набокова сюжет литературного произведения - пространство жизни, пространство Бытия. Здесь живут его герои. С их уходом сюжет завершается.
Бытие как некую "реальность" понимала Е. Полева.
"В. Александров утверждает: реальность понимается Набоковым как созданная и управляемая высшими, потусторонними силами. Поэтическое слово связывает с
метафизикой. Творец, в отличие от не-творца, удостаивается метафизического безсмертия, где правят воображение и память, не исчезает. Исчезновения, происходящие в реальности (расставания, отъезды ), преодолеваются памятью и воображением: "...для того, кто переживает творческий порыв <...>, время исчезло"; "...сила памяти <...> уничтожает специфику <...> Новой Англии и России как пространственно-временных данностей" ( Е. Полева ).
По словам А. Сверчковой, магистральной творческой установкой Набокова является стремление проникнуть в глубинную суть Бытия или, как метко заметил А. Савельев, "познать за кажущейся логичностью и внешним благообразием этой жизни ее внутреннюю сущность" [17, с. 3]. "Лексическим маркером последней в анализируемых текстах выступает местоимение "самый", которое приобретает в "Возвращении Чорба" поистине лейтмотивное звучание: "приближался к самым истокам воспоминаний", "погрузился в самую глубину детства", "с самого дна океана"".
З. Шаховская утверждала, что Набоков - метафизик.. небытия, в отличие от Достоевского - метафизика Бытия. Возразим: Набоков тоже в какой-то степени метафизик Бытия, только Бытие он и Достоевский не всегда понимают одинаково.
А вот что говорил по этому поводу С. Давыдов:
"Отношение к Создателю различается не только у Раскольникова и Германа, но и у Достоевского и Набокова. В то время как для Достоевского искусство и религия были неразделимы и его собственные произведения находились "на службе" у его веры, для "чистого художника" Набокова даже отдаленное религиозное послание в искусстве было неприемлемо".
Однако этот тезис - о неприемлемости даже отдаленного религиозного послания - представляется весьма спорным. Набоков не мог игнорировать вековую историю человечества, историю человеческой мысли, которая исторически была связана с религиозными представлениями.
И в его произведениях подчас появляется религиозная тема - разумеется, в преломлении сознания того или другого героя.
Например, в романе "Камера обскура" отчетливо прослеживается религиозная тема: Кречмар наказан за его грех. Не раз услаждавший свои чувства свои герой наказан лишением одного из главных человеческих чувств - зрения.
Бытие не терпит пустоты, как и природа.. Исследователь творчества Набокова понимает, что писатель осознавал константы Бытия как прекрасное.
В одном из стихотворений, говоря о Достоевском, Набоков "выдает" такие строки:
.. подумал Бог: ужель возможно,
что все дарованное Мной
так страшно было б и так сложно?
Так писатель воспринимает жизнь как дар Божий.
Бытие - это полнозвучный мир.
"Находясь в поле или, как сейчас, в тихом, уже вечереющем лесу, он невольно принимался думать о том, что в этой тишине он может, пожалуй, слышать, как весь громадный мир сладко свищет через пространство, как шумят далекие города, как бухают волны моря, как телеграфные провода поют над пустынями. И постепенно его слух, ведомый его мыслью, начинал и вправду различать эти звуки" ( цит. по: Цверова, 2009, 131 ).
Или в одном из стихотворений:
Я где-то за городом, в поле,
и звезды гулом неземным плывут..
По мысли писателя, подлинное Бытие должно обладать признаком вечности, безконечности. Не зря он представляет рай как место, где безсонный сосед читает вечную книгу при свете вечной свечи.
Герой, как Цинциннат Ц, на протяжении всего сюжета находится в поисках истинного, подлинного Бытия. Созданный Богом мир он рассматривает как дар, как подарок, еще полностью не оцененный.. При этом писатель полагает, что его душа благодарно откликается на его проявления.
Отражена в душе моей раскрытой
блистательная твердь; Взгляни на озеро <...>
Взгляни и в душу мне:
как трепетно, как ясно
в ней повторяются виденья Бытия!
Видимо, частью Бытия является и героиня лирики и прозы Набокова, с которой отождествляется ясная действительность. "И ныне, наяву, ты, легкая, пришла, / и вспоминаю суеверно, / как те глубокие созвучья - зеркала / тебя
предсказывали верно".
В сказке Л. Филатова герой говорил: "Я без мысли о народе не могу прожить и дня". Так и герой Набокова, видимо, не может ни дня прожить без мысли о своей героине. Героиня гармонично входит в Бытие, придавая ему смысл и очертания.
По сравнению со счастьем "совместного Бытия" даже такая ценность как свобода - кажется второстепенной.
"...музыка, вначале казавшаяся тесной тюрьмой, в которой они оба, связанные звуками, должны были сидеть друг против друга на расстоянии трех-четырех саженей, - была в действительности невероятным счастьем, волшебной стеклянной выпуклостью, обогнувшей и заключившей его и ее, давшей ему возможность дышать с нею одним воздухом.. прекрасный плен" ( цит. по: Т.Г. Галкина, 2007, 37 ).
Итак, и плен, и тюрьма в этом фрагменте текста - лишь метафоры, которые оттеняют счастье героя.
"Шелестящее, влажное слово "счастье", плещущее слово, такое живое, ручное, само улыбается, само плачет".
Если выделить три основных ценности у Набокова, то получится так: счастье, любовь, свобода. И еще одно общее для этих ценностей понятие - судьба.
Еще душе скитаться надо,
но если ты - моя судьба..
"В "Даре", мы с самого начала видим детали бытовых потерь и лишений (потеря жилья, ключей, отсутствие нужных папирос у табачника), - пишет Ю. Герус, - [они] запускают машину судьбы, которая приведет главного героя к вдохновению, замыслу романа и встрече с любовью".
И неудивительно, что все в маленькой комнате Ганина в далекой Германии наполняется смыслом и любовью после того, как он узнает, что Машенька вот-вот приедет сюда ("Машенька").
Для писателя смысловую важность имеет противопоставление концептов "одиночество, одинокое Бытие" - "совместное Бытие".
Не зря Лолита раздумывает над тем, как одинок бывает человек в инобытии. В рассказе "Катастрофа" Марк испытывает одиночество сразу после этого перехода в иной мир -
"Стоял один посреди лоснящегося асфальта (аллитерация). Огляделся. Увидел поодаль свою же фигуру, худую спину (ассонанс) Марка Штандфусса, который, как ни в чем не бывало, шел наискось через улицу".
Инобытие для героя - это и есть бытие одинокое, неполноценное, которое необходимо преодолеть, сделав шаг к другому. Одиночество, таким образом, может иметь как позитивный, так и негативный смысл.
Бытие для писателя - это и открытие, творческое открытие. Открытие, которое похоже на Божественное откровение, которое дышит жизнью, которое придает смысл жизни.
Набоков говорил, что в каждом его литературном произведении открыт новый мир..
Бытие для Набокова - это область ясного сознания. Пушкинская тема "Не дай мне Бог сойти с ума" воплощается в ряде его стихотворений и прозаических произведений. Этой теме в произведениях писателя была посвящена целая глава в моем диссертационном исследовании.
Об Инобытии в произведениях Набокова так размышляла одна из исследовательниц:
"В начале романа "Дар" Федор видит, как из мебельного фургона "выгружали параллелепипед белого ослепительного неба, зеркальный шкап", через потайной ход, берущий начало в старом шкафу, совершает побег король Земблы ("Бледное пламя"). Функционально полые предметы, заключающие в себе внутреннее пространство, будут не столько организовывать пространство внешнее, сколько указывать на наличие еще одного пространственного мира. Так, ящики, шкафы, комоды в мире Набокова будут не столько моделировать пространство комнаты или же маркировать его границы, сколько выступать знаками постоянного присутствия реальности скрытой, но наличествующей. Той же семантикой наделено и окно. Пробирающийся через окно лунный луч оживляет предметы:
...все оживляется! Волшебное - возможно:
Халат мой с вешалки сползает осторожно
И, протянув ко мне пустые рукава,
Перегибается, и чья-то голова
Глядит.. из мусорной корзины...
("За полночь потушив огонь мой запозда-
лый...") (19, с. 44)
"Костяная, круглая луна" высится в окне "как череп великана", предвещая беду ("Сон", 1923) (19, с. 327), в окне убогого гостиничного номера луна "сладостно свер-
кает" как "золотая капля меда" ("Номер в гостинице", 1919) (19, с. 248), выставленная в окне соседа-визави фигурка точеного пастушка сообщает новизну восприятию окружающего дом пейзажа ("Осенние листья",
1921) (19, с. 305)".
Пустота, проницаемое воздушное пространство, отграничивающее друг от друга конкретные предметы (детали интерьера, архитектурные формы и ансамбли), якобы определяется Набоковым как "лазейки для души, просветы в тончайшей ткани мировой" ("Как я люблю тебя", 1934) (19, с. 261), как открытые пути в мир "потусторонности", точнее "может быть, потусторонности" ("Влюбленность", 1973) .
Исследовательница говорит о некой "второй реальности", которая якобы не менее действенна, чем материальный мир.
Это мир "реальности" поэтической, гармоничной и уравновешенной, целостной.
В то же время иной мир для писателя, да и для героя Набокова, чаще всего предстает "пустотой". В "Других берегах" он признается, что едва ли не вывихивал разум, стремясь разглядеть свет по ту сторону "безличного" времени. В рассказе "Обида" герой смотрит на опустевшую поляну, как будто на некую часть иного мира.
Кроме того, иной мир герой Набокова не может осознать. Так Антон Петрович из рассказа "Подлец" не мог представить себе отсутствие Бытия. Для героя и для самого писателя слишком ценен земной мир, с его безконечно памятными приметами, слишком ценна его земная родина для того, чтобы мыслью удаляться от нее в звездные дали.
Одной из моделей иного мира для писателя является чужой язык, чужая культура, непонятная ему. Русский язык - для него дорог как память.
"Музыка...была как быстрый разговор на чужом языке: тщетно пытаешься разобрать хотя бы границы слов, - все скользит, все сливается, и непроворный слух начинает скучать" ( цит. по: Т.Г. Галкина, 2007, 36 ).
Тема неприязни, неприятия небытия проходит красной нитью через рассказы сборника "Возвращение Чорба". Так герой рассказа "Занятой человек" разрабатывает подробно план или стратегию борьбы со случайностями небытия. И ему удается, пусть и с трудом, одержать победу в этой борьбе. Гораздо менее удачливы герои других рассказов: Марк Штандфусс, жена Чорба, Картофельный эльф. Их, успокоенных размеренным ритмом существования, случайности застают врасплох.
Однако чаще этих хищных случайностей интересуют писателя радости собственно Бытия, подарки Бытия. И он находит интерес в том, чтобы "изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковых зеркалах будущих времен".
Большая часть исследователей творчества Набокова сходятся во мнении, что иной мир существует.
Так, по словам А. Сверчковой, "окно способствует переходу прозаической реальности в величественный ирреальный мир". По мнению этих исследователей, у Набокова есть дар описывать не столько здешний, сколько потусторонний мир ( характерно в связи с этим название книги Александрова "Набоков и потусторонность" ). Скроцкий называет Набокова "причастным к потусторонности".
При этом приводят слова Набокова: "реальность - бесконечная последовательность шагов, уровней восприятия, .. днищ, а потому она неутолима, недостижима. Вы можете узнавать о предмете все больше и больше, но вы никогда не узнаете о нем всего: это безнадежно. Так мы и живем, окруженные более или менее призрачными объектами".
Как "приглашение заглянуть в потусторонность" рассматривал творчество Набокова Г. Амелин. Ю. Левин выстраивал схему пространства произведений писателя, где упоминался мир "недоступного, нереального" ( наблюдение Д. Тулякова ).
Инобытие, по словам Д. Тулякова, - это некро-мир, "потусторонность", населенная духами предков. На примере романа "Просвечивающие предметы" иллюстрируется ее недоступная пониманию в мире посюстороннем "загадка".
Инобытие как страну снов характеризует Е. Шиньев.
По его мнению, набоковская метафизическая трактовка сна опирается не на психоаналитическую парадигму, а на концепцию сновидения П. Флоренского. Сон у набокова не рефлексия по поводу прошлого ("излечение от детства"), а прозрение будущего. "Здесь данная тема вступает в соединение с темой воображения, памяти, творческой активности художника, поисками религиозной истины. Герои набокова переходят в иное измерение - страну снов". Цинциннат Ц, Федор Годунов-Чердынцев и Мартын, по мнению исследователя, "проваливаются" в это Инобытие.
Интерес Набокова к "другим формам Бытия" подчеркивался и в его "Лекциях" - "для меня рассказ или роман существует только поскольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением, а это, в свой черед, я понимаю как особое состояние, при котором чувствуешь себя - как-то, где-то, кем-то - связанным с другими формами бытия, где искусство (то есть любознательность, доброта, стройность и восторг) есть норма. Все остальное, это либо журналистская дребедень, либо, так сказать, литература Больших идей".
Инобытие, с одой стороны, оказывается страшным обманом. Так, Лужин в финале романа ошибочно выбирает .. небытие, решает "выпасть из игры". И комментаторы ткже полагают, что жизнь, саму жизнь Лужин воспринимает как "жизненный сон", то есть как нечто эфемерное, мгновенное.
Кузьмичак указывает на повторения в романе, которые замечает Лужин - и также на те, которых Лужин не замечает. К первым относятся тропинка в лесу, "восковые куклы" в парикмахерской. Ко вторым - картина в Берлинской квартире.
"Лужин, обыкновенно не примечавший таких вещей,
обратил на нее внимание, потому что электрический свет жирно ее обливал, и краски по-
разили его, как солнечный удар. Баба в кумачовом платке до бровей ела яблоко, и ее чер-
ная тень на заборе ела яблоко побольше" ( цит. по: Н. Казьмерчак, 78 ).
Герой не замечает, что однажды он уже находился в похожей ситуации: "Лужин подождал, потом отвернулся и подошел к краю платформы. Справа, на огромном тюке, сидела девочка и, подперев ладонью локоть, ела зеленое яблоко".
Н. Казьмерчак считает, что Лужин в самом деле вовлечен в некую "борьбу высших сил" и в борьбу с судьбою. Так в исследовании ставится вопрос о наличии силы, стоящей над человеком. По мнению Н. Казьмерчак, это "автор - демиург, создатель коварной комбинации".
"Если глядеть со стороны, совершенно непонятно, что происходит: пожилые люди в черном сумрачно сидят за досками, густо уставленными вычурными куклами, а легкий, нарядный мальчик <...> один движется среди этих оцепеневших людей..."
Эта картина игры в шахматы передает угрозы инобытия, как бы скрытые в игре. Подробнее об этом пишет В. Лебедева в статье о пространствах мортальности в "Защите Лужина".
Инобытие - это в буквальном смысле иное, чужое и непонятное герою существование. Это загадка, ребус противника, ребус Турати ( который говорил: "Тар-тар, третар" ) или.. Данте.
Это инобытие - всего лишь обман, результат мыслительного эксперимента, искусственный мир. Инобытие для Лужина - прежде всего мыслительный феномен, ибо за пределами его мысли иного мира, по всей видимости, просто не существует.
В.Ю. Лебедева не раз указывает на мотивы.. преисподней в описании пространств в романе. Но если иной мир существует только в сознании Лужина, значит, и преисподняя - только плод чьих-то, подчас нелепых, фантазий. В сознании Лужина они обретают жизнь. Это чужие фантазии, и "я" Лужина невольно сопротивляется их ментальной силе..
Инобытие как фальсификацию Бытия писатель трактует в рассказе "Terra Incognita".
я понял, что назойливая комната, - фальсификация, ибо все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия. Я понял, что подлинное - вот оно; вот это дивное и страшное тропическое небо, эти блистательные сабли камышей.
По словам Суслова, небытием предстает в таком случае "объективная" реальность, а спасением от этого небытия, реальностью подлинной является человеческое сознание, наделенное способностью воображать.
Одинокий стул в рассказе "Катастрофа", пустая комната в "Отчаянии", меблированная комната в "Terra Incognita" - все это символы одиночества героя в инобытии. Инобытие понимается как некое одиночество, напоминающее одиночество слепого Кречмара из романа "Камера обскура".
В рассказе "Хват" Костя, "пошлый, корыстный охотник за женщинами, предпочитающий при случае существовать за их счет, остается в запертой квартире, где на кухне лежит "раскинув коричневые лапки, таракан", и стоит единственный стул.. Общим знаменателем всех этих фрагментов становятся слова Лолиты о том, что человек, приближающийся к границе существования, очень одинок.
Кроме того, Инобытие в этом случае представляет собой архаичный мир, мир, в который "увлекают" или пытаются увлечь героя второстепенные персонажи ( как в рассказе "Облако, озеро, башня" ). Это мир прошлого, мир призраков, мир, далекий от действительности. И, напротив, Бытие представляет собой мир, который принадлежит будущему.
"Там - неподражаемой разумностью светится человеческий взгляд; там на воле гуляют умученные тут чудаки; там время складывается по желанию, как узорчатый ковер...там, там - оригинал тех садов, где мы бродили, скрывались" .
Если Инобытие временно, то Бытие вечно. Бытие - область сознания, ясного сознания, в то время как Инобытие - пространство призраков.
По словам Ермолкина, мир набоковского героя там - это мир, потерявший опору, сдвинутый, мир аидский, где люди обратились в блуждающие тени. "Чёрная ночь Берлина, "чёрные поезда, потрясающие дома, металлический пожар крыш под луной", "гулкая чёрная тень пробуждалась под железным мостом, когда по нему гремит чёрный поезд, продольно скользя частоколом света", - серо-чёрные тона, механический лязг и скрежет".
В этом мире вещи крупнее ЛЮДЕЙ. И герой отправляется, как Орфей, в путешествие по "достопримечательностям ада". Среди них - длинные коридоры, лазы ( как в "ПнК" ), трамваи, дребезжащие и со стоном берущие поворот.. Или, как в рассказе "Подлец" - поезда. Так, в "романе "Король, дама, валет" упоминается "пургаторий площадок". Так в рассказе "Что раз один, в Алеппо" герои ожидают идущих вне расписания ( вне закона ) поездов.
Этот мир контрастирует с миром, где прошли детство, отрочество и юность писателя.
"Его детство прошло в земном раю. Неудивительно, что изгнание из земного рая, в результате большевистской революции, стало для Набокова мощной психической травмой. (...) Переживание этой травмы, на мой взгляд, составляет основу набоковских романов", - написал Ерофеев.
Это как история человечества в миниатюре. Эдемский сад в начале, изгнание из рая, добывание хлеба насущного.
Детский рай в стихах и прозе Набокова освещен солнцем -
Верхи берез в лазури свежей..
Усадьба, солнечные дни.
Все образы одни и те же,
Все совершеннее они.
В то же время картины Берлина ( в отличие, скажем, от Груневальдского бора ) часто мрачны. Одни теневые спины "отвернувшися домов" чего стоят.
И мир в "ПнК" - отчасти рисованный, бутафорский. Г. Савельева отмечает, что в этом произведении автор "рисует картину ненастоящего, пародируемого, театрально-фальшивого кукольного мира, что решается, в первую очередь, на уровне метафор" [Савельева 1999: 346].
В романе "Отчаяние" в комнате, которую снял Герман, - картонные на вид стены, нарисованная рыжеватая дверь, гуашевое ( то есть тоже рисованное ) зеркало и открытый очаг бутафорского камина.
В своем исследовании "Онтологические сюжеты романа В. Набокова "Защита Лужина"" мы доказали, что холод является приметой "нижнего мира" в романе писателя. Поэтому не случайно то, что в "Отчаянии" среди декораций гостиницы Герману довольно - таки холодно.
"Там холодные зимы и сосулищи с крыш, - целая система, как, что ли, органные трубы, - а потом все тает, и все очень водянисто, и на снегу - точки вроде копоти, вообще, знаешь, я все могу тебе рассказать, вот, например, вышел там закон, что всем жителям надо брить головы, и потому теперь самые важные, самые влиятельные люди - парикмахеры".
"И конечно, искусства и науки объявлены были вне закона, ибо слишком обидно и раздражительно для честных невежд видеть задумчивость грамотея и его слишком толстые книги. Бритоголовые, в бурых рясах, зоорландцы грелись у костров, в которых звучно лопались струны сжигаемых скрипок". Все это напоминает детали стихотворения "Ульдаборг" - "перевода с зоорландского".
Инобытие - вот что воплощает в себе эта Зоорландия, это какой-то непонятный герою, потусторонний мир. Не зря он находится на крайнем севере, где, по мифологическим представлениям некоторых народов, и был вход в иной мир.
"Мир потустороннего, - пишет о нем Д. Морозов, - вне времени и пространства, вне прошлого, настоящего и будущего. Он трансцендентен, недоступен для человеческой воли и понимания. В нем и гибель и освобождение, а возможно, и возврат в желанную реальность прошлого" ( Морозов, 2007, 165 - 166 ).
Ю. Левин выделяет оппозицию "существование" и "несуществование" применительно к роману "Машенька". О некропространствах пишет В. Лебедева - о романе "Машенька". Если верить исследовательнице, то роман, так же как и "Защита Лужина", буквально нафарширован приметами некро-мира. По словам исследовательницы, некро-пространствами в романе становятся и павильон, где Ганин подрабатывал статистом, и пансион.
И это при том, что в обоих романах Набокова отчетливо прослеживается интерес именно к жизни героев, к их безсмертному богатому внутреннему миру, речь идет о любви к жизни, к ее мелочам, к ее милым представительницам ( невеста Лужина и Машенька ).
О любви к жизни и такой рассказ Набокова как "Благость".
"Безсмертия он певец", - говорил о Набокове один из исследователей. Именно человеческого безсмертия, а не безсмертия шахматной фигуры.. Это и влюбленность, и игра в футбол, и катание на лодках.. В общем, все те мелочи, о которых писал Владимир Солоухин в стихотворении из повести "Приговор", мелочи, из которых складывается сама жизнь.
Или, как писал Пушкин:
.. нет, весь я не умру,
душа в заветной лире
прах переживет и тленья убежит..
Особый гимн молодому, свежему, благоухающему миру - стихотворения Набокова, особенно ранние и двадцатых годов.
Здесь природа предстает не как безличная, но как отвечающая движениям души героя сила.
Его "нудит запечатлеть неповторимый пустяк, - быть может, страницы о мелочах, ему сокровенно знакомых, возбудили бы в нем зависть и желание написать еще лучше" ( цит. по: В.Ю. Лебедева ) - он запечатлевает даже стрекозку, не говоря уже о бабочке.
Инобытие в видении Марка Штандфусса наполнено несообразными, смешными предметами быта.
"Больно ударился коленом. Черный знакомый забор. Рассмеялся: ах, конечно, - фургоны... Стояли они, как громадные .. Что же скрыто в них? Сокровища, костяки великанов? Пыльные груды пышной мебели?
- Нет, надо посмотреть... А то Клара спросит, а я не буду знать...
Он быстро толкнул дверь фургона, вошел. Пусто. Только посредине косо стоит на трех ножках маленький соломенный стул, одинокий и смешной".
Пограничное пространство обозначено и в рассказе "Рождество" -
"Вернувшись по вечереющим снегам из села в свою мызу, Слепцов сел в угол, на низкий плюшевый стул, на котором он не сиживал никогда. Так бывает после больших несчастий". Это место, в которое садится Слепцов, писатель называет - "нежилой угол". По его предположению, такой угол якобы есть во всякой комнате.
И сюжет Набокова - путешествие, полагает Е.А. Худенко.
При этом путешествие приобретает якобы духовные смыслы высшего поиска Орфея, ищущего жену, или путешествия-Подвига Персифаля, нашедшего священный Грааль.
"Набоковский герой-путешественник в иные миры озабочен не
разностью и полярностью увиденного и познанного мира, а, скорее, возможностью вернуться к себе прежнему после этого.. Эти блуждания в поисках гармоничного
состояния души задают ломаную линию пути, моделируют некий лабиринт, из которого пока для героя-путешественника нет выхода (подчас совпадающего со входом)".
По словам И. Тарковой, герои Набокова постоянно пребывают в одиночестве, они подвержены кризису, чувству страха, их волнует стремление постичь "потусторонность".
И даже расставание, по словам Степановой, оставляет надежду на встречу, на чудо; физическое отсутствие вовсе не означает, что человека больше нет: никто не может с уверенностью сказать, погиб или живет где-то в Гималаях отец Федора Годунова-Чердынцева ("Дар"); что случилось с Мартыном, ушедшим по витой тропинке в зачарованный лес, и вернется ли он когда-нибудь ("Подвиг"); расставаясь с читателем, В.В. Набоков говорит ему в великолепном ритме онегинской строфы (финал романа "Дар"): "Прощай же, книга! Для видений - отсрочки .. тоже нет. С колен поднимется Евгений, - но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть... судьба сама еще звенит, - и для ума внимательного нет границы - там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, - и не кончается строка" [Набоков 1990: III, 330], утверждая одну из важнейших композиционных особенностей своего творчества.
"В своих художественных произведениях В.В. Набоков показывает различные варианты того, как может выглядеть мир иной и переход в него: винтовой вихрь, сухая мгла, сквозь которые идет Цинциннат, направляясь в сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему ("ПнК"); бездна, распадающаяся на бледные и темные квадраты, в которую падает Лужин ("Защита Лужина"); сияние белого неба над Фиальтой ("Весна в Фиальте"); ветерок, который толкнул раму полуоткрытого окна в комнате Подтягина ("Машенька"); кубовой фон знойного полдня, на котором В.В. Набоков видит покоящегося навзничь, торжественно и удобно раскинувшись на воздухе, отца, возносимого к небу незримыми качальщиками ("Другие берега"); "еще звеневшая отзвуком земной жизни область" за чертой, которую ненароком проскочил муж Нелли, когда летел на вражеский пулемет во время конной атаки в Крымской степи ("Подвиг")".
О путешествии к Бытию героев Набокова размышляли И. Такова и Е. П. Шиньев.
"С.Кьеркегор ввёл понятие экзистенции как осознание внутреннего бытия человека в мире. Внешнее бытие выражает собою "неподлинное существование". Обретение экзистенции - "экзистенциальный выбор" - это переход от бытия, детерминированного внешними факторами среды, к единственному и неповторимому "самому себе". Именно таков путь Набокова и его героев. Это поиски себя, движение к "самому себе", сосредоточенность на внутреннем бытии, отчуждение от бытия, "детерминированного внешними факторами среды"" ( И. Таркова ).
"По утверждению Набокова, реальность - вещь весьма субъективная. Поэтому разница между фантазией в собственном смысле слова и тем, что принимается за реальность, оказывается достаточно условной, особенно по сравнению с подлинной действительностью" ( Е.П. Шиньев ).
Все в этом мире, размышлял герой "Соглядатая", "зыбко, все от случая, а случай есть не что иное, как очаровательный прием фантазии, управляющей жизнью".
Одной из ценностей для героя является свобода. В "ПнК" свобода - "самая простая, вещественная, вещественно-осуществимая свобода". Герой Набокова создан для того, чтобы чувствовать свободу. Особенно это справедливо в отношении Цинцинната Ц.
И "в тесных видениях жизни разум выглядывал возможную стежку" ( тропинку ).
Пространство свободы ассоциируется, таким образом, с мечтой о спасении.
Спасение - именно его ищет Цинциннат. И это неудивительно.
Всюду он ищет приметы спасения - в пейзаже, в других персонажах, в самих своих воспоминаниях.
О спасении мечтает не только Цинциннат Ц. Так и Лужин думает спастись - от коварной комбинации, от игры.
Спастись - значит для героя Набокова решить задачу, преодолеть силу обстоятельств, найти разгадку своего существования. Герой Набокова в этом отношении отнюдь не пассивен.
Как видится, его задача - еще и в том, чтобы преодолеть власть архаичного мира, власть времени, обманных представлений о действительности. И понять истину.
Осуществить подвиг, прорыв к Бытию. Герой ищет спасения как Божественного откровения. Признаки Божественного он готов найти в других людях.
"Не походка, не облик ее ...Что-то другое, очаровательное и властное, какое-то напряженное мерцание воздуха вокруг нее, - быть может, только фантазия, трепет, восторг фантазии, - а быть может, то, что меняет одним божественным
взмахом всю жизнь человека..."
Для Цинцинната важно высказаться. Для Гумберта важно написать свой роман о Лолите. Для Германа из романа "Отчаяние" важно, чтобы его книга нашла сбыт в СССР.
Создание законченного литературного произведения становится, таким образом, для героя одним из шагов на пути к спасению.
Герой Набокова в этом отношении не пассивен, он действует для того, чтобы спастись.
Герой ищет безсмертие - ищет его именно в Бытии. Так Цинциннат Ц постояннно думает о спасении. Он по-своему активен в этих поисках, хотя, как герой рассказа "Занятой человек", может вести замкнутый образ жизни. Мечта о безсмертии, о воссоединении с любимыми воплощается в его снах.
Я говорю с ним как с живым,
и знаю - нет обмана,
с его лица сошла как легкий дым
смертельная когда-то рана..
Мечта о безсмертии освещает страницы стихов и прозы писателя. Это мечта о возвращении к полноте Бытия, знакомой ему по детским годам. Это мечта о воссоединении с дальними близкими. Это мечта увидеть меличайшие детали Бытия, увидеть их и понять во всей цельности.
И только у Германа - само представление о безсмертии искажено. Это ясно из фрагмента:
"Поэтому я все приму, пускай -- рослый палач в цилиндре, а затем -- раковинный гул вечного небытия, но только не пытка бессмертием, только не эти белые, холодные собачки..." Подобно Гумберту, он мог бы написать: "Я в бреду, выйти я не могу, - повторяет скворец у Стерна".
Герман думает о некоем "социальном безсмертии". Поэтому он, в отличие от автора, - не враг советского строя.
"О, как я лелею надежду, что, несмотря на твою эмигрантскую подпись (прозрачная подложность которой ни для кого не останется загадкой), книга моя найдет сбыт в СССР! Далеко не являясь врагом советского строя, я, должно быть,
невольно выразил в ней иные мысли, которые вполне соответствуют диалектическим требованиям текущего момента. Мне даже представляется иногда, что основная моя тема,
сходство двух людей, есть некое иносказание.
Это разительное физическое подобие, вероятно, казалось мне (подсознательно!) залогом того идеального подобия, которое соединит людей в будущем безклассовом обществе, -- и, стремясь частный случай использовать, -- я, еще социально не прозревший, смутно выполнял все же некоторую социальную функцию. <...> Мне грезится новый мир, где все люди будут друг на друга похожи, как Герман и Феликс, -- мир Геликсов и Ферманов, -- мир, где рабочего, павшего у станка, заменит тотчас, с невозмутимой социальной улыбкой, его совершенный двойник".
Г. Адамович писал: "Удивительное явление, по несомненной и редкой силе таланта, по редкому сочетанию силы и опустошенности, -- удивительное и странное! Удивительными и странными назову я и первые главы романа "Отчаяние". В них поистине -- квинтэссенция Сирина: литература это, безспорно, первосортная, острая и смелая, а в то же время что-то в ней "неблагополучно". Бред не бред, сказка не сказка, а как будто какая-то тончайшая подделка под человеческое писание, мастерское подражание чувствам, речам, страстям, поступкам, мучениям..." (Цит. по: Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. М., 2000. С. 17).
Герман именно такой, это выпестованный культурой подражатель.. Как писал Бойд, "Герман с его раздутым самолюбием, пренебрежением к другим людям является, по мысли Набокова, антитезой художнику. Его благоговение перед самим собой сопоставимо лишь с презрением к остальной части человечества, даже к собственной жене, брак с которой он считает безоблачным".
Таким образом, прозаические произведения Набокова призваны развить главную тему писателя - тему Спасения и поиска безсмертия.