Петраков Игорь Александрович. Набоков: русский период

УДК ?

Сюжетная ситуация архаичного ритуала в прозе В.Набокова

И.А.Петраков

Омский государственный педагогический университет

В статье выделяются основные сюжетные ситуации архаичного ритуала в прозе Владимира Набокова. Особенность статьи составляют детальное сопоставление сюжетных ситуаций в ряде произведений, выделение их значений, актуальность ее состоит в необходимости осмысления данной стороны организации сюжета в прозе писателя. В статье впервые сведены в единую картину ряд ситуаций и мотивов, значение которых в сюжете романа и рассказа В.Набокова представляется очевидным.

Ключевые слова: сюжетная ситуация, мотив вальса, мотив дуэли, мотив пира, мотив публичной казни, проза В.Набокова.

I.A.Petrakov. A plot situation of the archaic ritual in prose of V.Nabokov. The main of a plot situations of the archaic ritual stand out in article in prose of Vladimir Nabokov. The Particularity of the article form the detailed collation of a plot situation in row of the novel and tale, separation of their importances, urgency her(its) consists in need of the comprehension given sides to organizations of the plot in prose of the writer. In article for the first time in united picture row situation and motive, importance which in plot of the novel and tale оf V.Nabokov introduces obvious.

Keywords: the of a plot situation, motive of the waltz, motive to duels, motive of the feast, motive public execution, prose of V.Nabokov.

Б.В.Томашевский называл ситуацией в сюжете литературного произведения любые взаимоотношения персонажей и героев. Однако по мнению И.Силантьева, с действием в романе напрямую ассоциируются только актанты ( герои ), - при этом характеристики второстепенных персонажей при описании развития сюжета практически не учитываются. Мы, говоря о сюжетной ситуации, будем указывать прежде всего на обстоятельства и поступки второстепенных персонажей Набокова - те, которые являются препятствиями или отвлечениями, задержками на пути героя романа ( его действия ) и, затем, на моральное, нравственное противостояние им героя.

Ситуации у Набокова представляют собой чаще всего сложные мотивно-композиционные ряды, в которых находится ( или "запутан" ) герой романа. В романе Набокова можно обнаружить набор шаблонных и близких к шаблонным композиционных мотивировок, большинство из которых объясняет поведение и поступки второстепенных персонажей. Так, в "Корольке" братья действуют по шаблону разбойничьего сказания, преследуя Романтовского, воображают себя действующими лицами криминального приключения. В "Приглашении на казнь" Родриг и Пьер силятся показать себя уполномоченными и ответственными делегатами общества, стремящегося наказать Цинцинната.

В советской критике феномен сюжетных ситуаций у Набокова всерьез не рассматривался. Было замечено лишь, что они бывают "ошеломляюще непристойными" (А.Чернышев, В.Пронин ). В современной - Е.Радько выделяет "ситуацию метафизического поиска" и рассматривает ее на материале романа "Защита Лужина". По словам исследователя, для героя романа в связи с названной ситуацией характерна позиция сопротивления - сопротивления "ложному миру", миру - лабиринту. Е.Радько говорит об уровне философского обобщения и придает объявленной единой "ситуации" черты универсального описания [ 1 ].

В ряде исследований идет речь о ситуации вальса ( И.Галинская, И.Пуля ), дуэли ( С.Кормилов, А.Русанов, Ю.Левинг ), публичной казни ( Н.Букс, Р.Тименчик, М.Антоничева ) в прозе Набокова. Мы рассмотрим названные ситуации как ситуации архаичного ритуала и выделим еще одну из них - ситуацию пира. Во всех случаях речь будет идти о попытке вовлечь героя в ситуацию архаического "общего мира", усредненной мнимости.

В одном из рассказов Набоков вспоминает, как Пушкин написал о вальсе - "однообразный и безумный.." Эта метафора получит продолжение в пьесе "Изобретение Вальса", где персонаж Вальс - безумен - "Сальватор Вальс изобрел страшные лучи, способные взрывать все на большом расстоянии. Будто во имя всех народов, будущего, когда они сольются в большую дружную семью, Вальс становится во главе страны" [ 2 ]. В романе "Приглашение на казнь" Родион предлагает тур вальса - "Цинциннат согласился, и они заружились" [ 3, с.19 ]. У Родиона бренчат ключи, он напевает, его суставы скрипят. Их "выносит" в коридор. Описав круг около стражника в маске, они плавно возвращаются в камеру.

В ситуации вальса Набоков акцентирует внимание на телесной, плотской конституции "партнера" по танцу, так же как он акцентирует внимание на телесности Феликса ( "Отчаяние" ), необычайной силе "пахнущего зверинцем" Колдунова ( "Лик" ), зловонии Пьера ( "Приглашение на казнь" ). В романе "Лолита" схватка Куильти и Гумберта Гумберта напоминает .. танец. Причем Куильти полуобнажен - "он был наг под халатом, от него мерзко несло козлом, и я задыхался, когда он перекатывался через меня". В этом эпизоде синтаксическая конструкция "перекатывался через" повторяется пять раз. Это, вероятно, намек - на повторяющиеся движения в вальсе. В рассказе "Лик" похожая ситуация: на этот раз в роли парнера по танцу выступает Колдунов, который на героя "наплывал", "пытал на полу", затем на переменах ходил с ним "в обнимку, ощупывая тяжелой лапой .. ключицу Лика" [ 4, с. 356 ]. В рассказе "Истребление тиранов" герой в порыве берет будущего тирана за руку ( мотив, позже встречающийся у С.Кинга ), и при этом оба повторяют одно и то же движение, - слегка оступаются, "это длилось мгновение, но если б я тогда обнял его .. я бы не мог ныне испытывать большей муки" [ 4, с. 376 ].

Другую двучастную модель образует сюжетная ситуации дуэли. Соперник героя на этот раз находится на удалении от него, но от этого не становится менее грозным.

По словам А.Русанова, дуэль является сюжетным ядром в рассказах "Подлец", "Лебеда", проходит тематическим лейтмотивом, "скрытой темой" в романе "Дар" и в автобиографии "Другие берега", эпизодически проявляется в романах "Подлинная жизнь Себастьяна Найта", "Лолита", в статье "Пушкин, или Правда и правдоподобие" [ 5 ]. Так, в "Даре" сближаются лейтмотив пушкинской дуэли и тематическая линия отца Федора Константиновича ( прообраз которого - В.Д. Набоков ). В романе "Подлинная жизнь Себастьяна Найта", по наблюдению А.Русанова, отец главного героя получает роковую рану на дуэли, напоминающей своей обстановкой пушкинскую. В рассказе "Лебеда" ситуация дуэли обрисована с помощью эпитетов с отрицательной оценочной модальностью. История начинается в "сумрачное ноябрьское утро". После "зеленеющей" карикатуры в газете помещены нелепые - как в рассказе "Василий Шишков" - стихи. Затем звенит звонок - "длинный и хриплый" - тоже признак дисгармоничного состояния мира.

В случае с дуэлью вовлечение в сюжетную ситуацию может сопровождаться окарикатуриванием действий и образов второстепенных персонажей. История, связанная с ними, приобретает юмористический оттенок. Так, в рассказе "Подлец" просторечия второстепенных персонажей выглядят комично - "Берг попивал кофе .. Мы ему вручили твое письмецо", "Тут начинается эпопея", "Эти господа устраивали на днях пикничок" [ 4, с. 93, 94 ]. Абсурдность, несообразность обстоятельств дуэли выражают и просторечные, разговорные глаголы, большая часть которых обращена к ошеломленному Антону Петровичу: пей, пейте, рассказывай, не стесняйся, хлопнешь, валяй, письмецо всучили, не поминай лихом, ржать, попивал, прикатим, не трусь. В рассказе "Подлец" с картиной дуэли сопоставлено воспоминание о .. детском пистолетике. Весь ритуал подвергается сомнению через это сравнение. По наблюдению Ю.Левинга, секунданты Митюшин и Гнушке - персонажи комические, напоминающие Бобчинского и Добчинского из "Ревизора" Гоголя.

А.Русанов замечает, что в романе "Подлинная жизнь Себастьяна Найта" дуэль бессмысленна, а "в теории дуэль - это нелепый средневековый пережиток". Таким образом намечается путь осмысления ее как архаичного ритуала. По наблюдению В.Шадурского, дуэль героя Набокова - Ван Вина - нелепа до комичности. К выводу о бессмысленности ритуала дуэли приходит и Ю.Левинг.

Следующей ситуацией архаичного ритуала в прозе В.Набокова нужно назвать большой пир, который также осмысливается как комическое или несообразное действо.

В романе "Дар" архаичность сюжетной ситуации пира подчеркивается ее отнесенностью к призрачному миру - сновидению - "аскету снится пир, от которого бы чревоугодника стошнило". Но в том же "Даре" есть фрагмент описания пира с положительной оценочной модальностью ( в финале романа, где Федор мечтает созвать на пир акробатов, актеров, поэтов и танцовщиц ). Это описание ассоциативно связано с мечтой о пире в пьесе "Скитальцы" - "Когда мы все вернемся - / устроим мы такой, такой обед - / с индейкою, - а главное, с речами, речами" [ 6 ].

"Дар" с его предельно оптимистичным финалом и "Скитальцы" представляют собой исключения. Гораздо чаще модальность пира как архаичного явления - отрицательная. Это пир, проходящий в сумерках, как пушкинский пир во время чумы. Ситуация также восходит к известным сказкам Льюиса Кэрролла, и к торжеству, описанному в романе "Евгений Онегин" - во сне Татьяны.

В рассказе "Катастрофа" за торжественным столом в доме Клары Марк встречает самых разных персонажей, - кузена, плотного урчащего человека, читавшего медицинский журнал, и "множество" незнакомых гостей. В романе "Защита Лужина" герой оказывается в похожей ситуации - в коридоре за дверью ванной собираются "человек двадцать, должно быть, - Валентинов, Турати, старик с цветами, сопевший, крякавший, и еще, и еще". Несомненно, все они также пожаловали, были приглашены на некое торжество ( не случайно в это время в столовой "накрыто на восемь персон", и супруга Лужина ожидает гостей ). Странность торжества в том, что персонажи его ведут себя нелепо, не сообразно с представлениями героя о действительности.

Так же Цинциннат попадает в зал, "гудевший многочисленным собранием". В этом зале автор собирает всех второстепенных персонажей романа ( кроме Марфиньки ). Без сомнения, странное торжество разворачивается и вокруг него. Как герой Пушкина, Цинциннат сидит во главе стола. Вокруг происходит пиршество с участием карикатурного вида персонажей, среди которых - "румяный, с похабным носом, начальник снабжения", укротитель львов - "седой усач с пунцовой орденской лентой", попечительница учебного округа с большими плоскими щеками и в сюртуке мужского покроя. Кроме того, заведующий фонтанами так брызгает мелкой слюной, что около рта у него "играет радуга". В завершение вечера предметы и персонажи буквально превращаются в чудовищ или животных, "многорукую люстру", начальник городских пожарных уподобляется ящерице, судья обращается в рыбу. Эти превращения напоминают финал сказки Льюиса Кэрролла "Алиса в зазеркалье".

В романе "Приглашение на казнь" "сытые, урчащие гости" противопоставлены Цинциннату, который безучастно "потрагивает края мокрой белой розы " [ 3, с. 153 ]. Когда шурин предлагает Цинциннату "хлебнуть винца", его осаживает мсье Пьер - и тот проворно отступает.

В оформлении стола имеются яблоки с детскую голову, небьющиеся бокалы, пыльно-синие грозди винограда - то есть предметы несъедобные (мотив пира, на котором потчуют несъедобными вещами, встречается и в "Ане в стране чудес" ).

Во время пира в "Приглашении" упоминается общий смех, хозяин, смуглый старик, хлопает в ладоши, Пьер улыбается, на весь стол "раздается остроумнейший разговор", Пьер говорит весело, начальник городского движения предвкушает "очаровательную реплику", Рассказывают анекдот о врачебной тайне. Мсье Пьер, шамкая и трясясь, изображает старушку, причем в результате этого рассказа гости "грохнули". Глухой судья, страдальчески кривится, как от запора смеха, лезет в лицо хохотавшему соседу. Пьер с отрывистым принужденным смехом вылили из своего бокала каплю вина Цинциннату на темя " [ 3, с. 153 ]. В этом случае смех и веселье становятся признаком безудержной и дурной карнавальности, окружающей героя.

Следующая ситуация - ситуация публичной казни или избиения - также представляет собой своеобразный ритуал, начинающийся .. с оскорбления героя. Оно имеет свой результат: герой деморализован, лишен определенного статуса в "обществе" ( как Василий Иванович в рассказе "Озеро, облако, башня" ). Те, кто в ритуале участвуют, заботятся прежде всего о том, чтобы герой был изгнан из периферийного общества - для этого используют они такие формулы, которые писатель воспроизвести не в состоянии - "Горожане, между нами находится --" -- тут последовало страшное, почти забытое слово, -- и налетел ветер на акации, -- и Цинциннат не нашел ничего лучше, как встать и удалиться, рассеянно срывая листики с придорожных кустов" " [ 3, с. 34 ].

Вид публичной казни - избиение героя; оно имеет черты ритуала, осуществляется несколькими лицами, за исключением избиения, описанного в романе "Соглядатай", где Кашмарин самостоятельно ( тростью ) охаживает Смурова. Так же, как публичная казнь в "Приглашении .. " избиение начинается с обличения героя. Так, в рассказе "Озеро, облако, башня" предводитель экспедиции, похода называет героя "пьяной свиньей". В названном рассказе избиение продолжается в ограниченном пространстве - поезде, купе поезда, где, между прочим, придумывают буравить штопором ладонь и ступню героя, что, несомненно, так же носит ритуальный характер.

В "Соглядатае" особую вескость словам Кашмарина "Вот что, господин хороший, отойдите-ка от них малость, мне нужен простор, так как я собираюсь из Вас пыль выколачивать" [ 4, с. 152 ] придает последующее избиение. Оно совершается при помощи трости, сопровождается "громовым окриком". Завершается этот своеобразный ритуал тем, что персонаж обкуривает Смурова и говорит затем что-то о "маленьком уроке".

В рассказе "Лик" Колдунов, прозванный "крокодилом" тоже осуществляет ритуальное избиение "Лика" - пытает его на полу, затем "довольствуется повторением непристойно-бессмысленной фразы", которая тоже является частью ритуала, как обличение в рассказе "Озеро, облако, башня". Затем следуют "хулиганские приемчики", и завершает ритуал то, что Колдунов ходит с Ликом в обнимку, ощупывая "тяжелой лапой" ключицу Лика.

В "Приглашении на казнь" ( Р.Тименчик полагает, что название романа - видоизмененное название сонаты "Приглашение на вальс" Карла Вебера ) посягают не только на достоинство и свободу Цинцинната, которая довольно условна в этом мире, но и на самую его жизнь, на Цинцинната как такового. Представляется, что уже в его имени есть "гносеологическая гнусность" и непрозрачность, за которую его желают казнить делегаты "общества". Это общество имеет свою среду обитания - необыкновенный город на краю земного времени, в котором на публичную казнь действительны цирковые абонементы.

Интересно, что позже в похожую сюжетную ситуацию попадет герой повести В.Крапивина "Гуси-гуси, га - га - га.." - тоже осужденный на казнь и тоже занимавшийся с детьми "последнего разбора" - "безындами". Н.Карпов говорил о том, что в романе Набокова "страшный, полосатый мир", - по определению В.Варшавского - фиктивный мир - ведет непонятную, подлую игру с героем.

В самом деле, мир "Приглашения.." напоминает странный мир Л.Кэрролла. Для него характерны: несообразность места расположения персонажей с пространством, увеличение или уменьшение персонажей, сравнение персонажей с куклами или животными. И мир "Приглашения", по словам М.Антоничевой, - иллюзорный, ирреальный. В других исследованиях он характеризуется как "странный, отчасти фантастический" ( Ходасевич ), "пугающе-волшебное царство" ( Адамович ), "мир, населенный "роботами"", общее уравнение индивидуальностей по среднему образцу. "Действие романа происходит в страшном вывернутом мире, как бы с наклоном влево", - замечает Григорий Амелин [ 7 ].

Гражданская казнь Н.Чернышеского, описанная в "Даре", становится прообразом публичной казни в романе "Приглашение .. "

В романе "Дар" в начале ритуала чиновник читает приговор критику, причем едва выговаривает "сацалических идей" ( как подлинно архаичный персонаж ). В романе "Приглашение" заместитель управляющего городом произносит речь, в которой называет себя "стариком".

Помост со столбом в "Даре" превращается в помост и плаху в "Приглашении на казнь". Чернышевского ставят на колени. Цинциннату велят лечь на плаху. Публика в "Даре" мечет цветы, студенты бегут рядом с каретой. В романе "Приглашение" девушки также скупают цветы, а "наиболее шустрая" успевает бросить букетом в экипаж. В сцене казни играет оркестр, за оркестром - "зеленеет аллегорическая даль". На помост ловко, энергично, видимо непринужденно вскакивает заместитель управляющего городом. Ведет он себя небрежно, говорит громко, с ловкостью соскальзывает между перекладин перил. Одобрительный гул служит фоном его действий. Мсье Пьер надевает белый фартук ( наряжается ),

Следующая часть ритуала - мсье Пьер показывает, как нужно лечь. В публике проходит гул. Это реакция зала на поведение шута - палача. Мсье Пьер и сам описывает сцену казни в театральных терминах, замечая - "Свет немножко яркий".

Особо подчеркивает В.Набоков, что рядом с помостом, за забором виднеются леса строящегося дома. Они символизируют искусственно возведенный рядом с героем мир, - здание, построенное по старому плану ( см. также в рассказе "Пасхальный дождь", где здания построены "вповалку, вкривь и вкось" ). В романе "Приглашение на казнь" площадь с недавно построенным помостом ( еще вчера были слышны звуки "ток - ток - ток" ) обсажена валкими тополями. Когда зрители становятся прозрачными, Цинциннат медленно спускается с помоста. То, что он идет по "зыбкому сору", создает ощущение, что на площади тоже происходила какая-то стройка, переделка действительности.

Старые здания как "сор" и "хлам" изображены и в стихотворении В.Набокова "Вечер русской поэзии" - "Не удивляйтесь, однажды в пыльном поселке, / наполовину городе, наполовину степи, / окруженном кучами хлама и зданий, / как прежде в Западной Вирджинии / .. произошло содрогание России" ( наш перевод ).

Также мотив старых зданий можно обнаружить и в "Лолите", где "еще держались, опираясь на костыли, темные амбары.. еще ездили люди смотреть кино" [ 8 ] ( в романе "Приглашение на казнь" - "солнце было все еще правдоподобно, мир еще держался, вещи еще соблюдали наружное приличие" [ 3, с. 176 ] ), масштаб этого мотива почти апокалипсический, связанный с ощущением ветхости придуманных и построенных людьми вещей.

Речь идет попытке писателя "создать представление о силуэте, изломанном отражении в зеркале Бытия, о сбившемся с пути жизни, о зловеще левеющем мире" [ 9 ]. Важно, что пространство города, где происходит казнь, относится у Набокова к пространственным перифериям - "дурно намалеванным" ("Королек" ), "придуманным" ( "Камера обскура" ), "наспех очерченным" ( "Приглашение на казнь" ).

В рассказе "Подлец" герой приходит к одному из ложных, архаичных представлений - "Ничего не поделаешь. Казнь неизбежна" [ 4, с. 97 ]. "Казнь неизбежна", - фраза с ложной финитностью ( так же как словосочетание "бытие безымянное" ), она образует своеобразный прорыв на уровне повествования, уводя героя в область условностей. В рассказе "Озеро, облако, башня" ту же функцию выполняет фраза "Я отвечаю за каждого из вас и каждого из вас доставлю назад живым или мертвым". Причем после ее произнесения Василия Ивановича "увлекают" по лесной дороге в буквальном смысле слова. Но звучат в произведениях Набокова и фразы, противоположные по значению, как бы перечеркивающие их. К ним относится загадочная "Soglassen prodlenie" ("Занятой человек" ), "искус кончен" ( "Возвращение Чорба" ), "лопнул в горле нарыв" ( "Истребление тиранов" ).

Сюжетные ситуации архаичного ритуала возникают благодаря действиям второстепенных персонажей, отражают их представление о мире, а также устройство периферийного, не-истинного, образованного ими же общества. И действия второстепенных персонажей на уровне литературного произведения в этом случае могут быть рассмотрены как архаичные ритуалы, - в их поступках если и имеется какой-то смысл, то, видимо, только смысл ритуальный, обрядовый, архаичный.

Итак, архаичный - значит в романе писателя, во-первых, обманный, ложный, во-вторых, неподобный, несообразный. Несообразный прежде всего со временем - ибо архаичный ритуал переносится из прошлого, где он был безопасен, в настоящее, где "наливается", по словам Набокова, новой, страшной жизнью. Обманный - потому что участники ритуала обмануты, осуществляют действия под влиянием представлений, которые не имеют отношения к настоящему времени и настоящей жизни.

Библиографический список

1. Е.В.Радько. В.Набоков. "Защита Лужина". Ситуация метафизического поиска // Набоковский вестник. 2001. N6. С. 167-181.

2. И.И.Пуля. Образ-миф России в русских романах В.В.Набокова ( двадцатые - тридцатые годы двадцатого века ). Дис. к.ф.н. Вологда, 1996. - С. 138.

3. В.Набоков. Приглашение на казнь. - СПб., 2004. - 192 с.

4. В.Набоков. Рассказы. Воспоминания. - М., 1991. - 653 с.

5. А. Русанов. Мотив дуэли в творчестве В.В. Набокова. - [ Электронный ресурс ]. - режим доступа: http://nabokovandko.narod.ru/duel.html.

6. В.В. Набоков. Драматические произведения в стихах. - [ Электронный ресурс ]. - режим доступа: http://nabokovandko.narod.ru/Texts/Piesy_v_stihah.htm.

7. Григорий Амелин, Валентина Мордерер. Геннадий Барабтарло. Сверкающий обруч. О движущей силе у Набокова. - [ Электронный ресурс ]. - режим доступа: http://magazines.russ.ru/km/2003/3/barabtablo.html.

8. В.Набоков. Лолита. - М., 2000. - С. 362.

9. Вл.Набоков. Под знаком незаконнорожденных. Предисловие к третьему американскому изданию романа. - [ Электронный ресурс ]. - режим доступа: http://gatchina3000.ru/literatura/nabokov_v_v/bend_sinister01.htm.

Петраков Игорь Александрович. т. 8 - 960- 99 - 222 - 10

В поиске безсмертия. Немного о главной теме Набокова.

"...Набоков - онтологический писатель", т.к. концентрирует внимание на "проблеме того, что значит быть. За поверхностью же постоянно возникающих у Набокова эпистемологических, моральных и эстетических тем всегда обнаруживается проблема бытия. <...> Противоположным полюсом этой проблемы, источником конфликта и драматического напряжения Набоков видит небытие", - писал Г. Хасин.

Не случайно мои исследования романов писателя названы соответственно "Онтологические сюжеты романа "Защита Лужина"" и "Онтологические сюжеты романа "Приглашение на казнь"". Онтологический сюжет романа "ПнК" - прорыв к самому Бытию. Наполненному красками, запахами, звуками, просторному, радостному. Прорыв, который осуществляет герой из заточения.. Одна из главных тем Набокова - прорыв к Бытию. Прорыв, который возможен благодаря Божественному откровению или творчеству. Подлинное творчество всегда содержит в себе открытие неизведаннного.

Бытие для писателя - это целый мир, со своим порядком, со своим временем. Ему противопоставлена война, которая упоминается в "Защите Лужина" как нечто, выпадающее из сюжета. Такую же "роль" она играет и в романе "Отчаяние", наряду с "гражданской смутой" - "Во время войны я прозябал в рыбачьем посёлке неподалеку от Астрахани, и, кабы не книги, не знаю, перенес ли бы эти невзрачные годы".

Бытие для писателя - это полнота человеческой жизни. Она вбирает в себя и человеческое детство, и молодость, и зрелость.

Рассказать о Бытии человеческом, частном или, как говорила поэтесса, "про весну, про м о ю весну" - вот задача писателя.

Для Набокова сюжет литературного произведения - пространство жизни, пространство Бытия. Здесь живут его герои. С их уходом сюжет завершается.

Бытие как некую "реальность" понимала Е. Полева.

"В. Александров утверждает: реальность понимается Набоковым как созданная и управляемая высшими, потусторонними силами. Поэтическое слово связывает с

метафизикой. Творец, в отличие от не-творца, удостаивается метафизического безсмертия, где правят воображение и память, не исчезает. Исчезновения, происходящие в реальности (расставания, отъезды ), преодолеваются памятью и воображением: "...для того, кто переживает творческий порыв <...>, время исчезло"; "...сила памяти <...> уничтожает специфику <...> Новой Англии и России как пространственно-временных данностей" ( Е. Полева ).

По словам А. Сверчковой, магистральной творческой установкой Набокова является стремление проникнуть в глубинную суть Бытия или, как метко заметил А. Савельев, "познать за кажущейся логичностью и внешним благообразием этой жизни ее внутреннюю сущность" [17, с. 3]. "Лексическим маркером последней в анализируемых текстах выступает местоимение "самый", которое приобретает в "Возвращении Чорба" поистине лейтмотивное звучание: "приближался к самым истокам воспоминаний", "погрузился в самую глубину детства", "с самого дна океана"".

З. Шаховская утверждала, что Набоков - метафизик.. небытия, в отличие от Достоевского - метафизика Бытия. Возразим: Набоков тоже в какой-то степени метафизик Бытия, только Бытие он и Достоевский не всегда понимают одинаково.

А вот что говорил по этому поводу С. Давыдов:

"Отношение к Создателю различается не только у Раскольникова и Германа, но и у Достоевского и Набокова. В то время как для Достоевского искусство и религия были неразделимы и его собственные произведения находились "на службе" у его веры, для "чистого художника" Набокова даже отдаленное религиозное послание в искусстве было неприемлемо".

Однако этот тезис - о неприемлемости даже отдаленного религиозного послания - представляется весьма спорным. Набоков не мог игнорировать вековую историю человечества, историю человеческой мысли, которая исторически была связана с религиозными представлениями.

И в его произведениях подчас появляется религиозная тема - разумеется, в преломлении сознания того или другого героя.

Например, в романе "Камера обскура" отчетливо прослеживается религиозная тема: Кречмар наказан за его грех. Не раз услаждавший свои чувства свои герой наказан лишением одного из главных человеческих чувств - зрения.

Бытие не терпит пустоты, как и природа.. Исследователь творчества Набокова понимает, что писатель осознавал константы Бытия как прекрасное.

В одном из стихотворений, говоря о Достоевском, Набоков "выдает" такие строки:

.. подумал Бог: ужель возможно,

что все дарованное Мной

так страшно было б и так сложно?

Так писатель воспринимает жизнь как дар Божий.

Бытие - это полнозвучный мир.

"Находясь в поле или, как сейчас, в тихом, уже вечереющем лесу, он невольно принимался думать о том, что в этой тишине он может, пожалуй, слышать, как весь громадный мир сладко свищет через пространство, как шумят далекие города, как бухают волны моря, как телеграфные провода поют над пустынями. И постепенно его слух, ведомый его мыслью, начинал и вправду различать эти звуки" ( цит. по: Цверова, 2009, 131 ).

Или в одном из стихотворений:

Я где-то за городом, в поле,

и звезды гулом неземным плывут..

По мысли писателя, подлинное Бытие должно обладать признаком вечности, безконечности. Не зря он представляет рай как место, где безсонный сосед читает вечную книгу при свете вечной свечи.

Герой, как Цинциннат Ц, на протяжении всего сюжета находится в поисках истинного, подлинного Бытия. Созданный Богом мир он рассматривает как дар, как подарок, еще полностью не оцененный.. При этом писатель полагает, что его душа благодарно откликается на его проявления.

Отражена в душе моей раскрытой

блистательная твердь; Взгляни на озеро <...>

Взгляни и в душу мне:

как трепетно, как ясно

в ней повторяются виденья Бытия!

Видимо, частью Бытия является и героиня лирики и прозы Набокова, с которой отождествляется ясная действительность. "И ныне, наяву, ты, легкая, пришла, / и вспоминаю суеверно, / как те глубокие созвучья - зеркала / тебя

предсказывали верно".

В сказке Л. Филатова герой говорил: "Я без мысли о народе не могу прожить и дня". Так и герой Набокова, видимо, не может ни дня прожить без мысли о своей героине. Героиня гармонично входит в Бытие, придавая ему смысл и очертания.

По сравнению со счастьем "совместного Бытия" даже такая ценность как свобода - кажется второстепенной.

"...музыка, вначале казавшаяся тесной тюрьмой, в которой они оба, связанные звуками, должны были сидеть друг против друга на расстоянии трех-четырех саженей, - была в действительности невероятным счастьем, волшебной стеклянной выпуклостью, обогнувшей и заключившей его и ее, давшей ему возможность дышать с нею одним воздухом.. прекрасный плен" ( цит. по: Т.Г. Галкина, 2007, 37 ).

Итак, и плен, и тюрьма в этом фрагменте текста - лишь метафоры, которые оттеняют счастье героя.

"Шелестящее, влажное слово "счастье", плещущее слово, такое живое, ручное, само улыбается, само плачет".

Если выделить три основных ценности у Набокова, то получится так: счастье, любовь, свобода. И еще одно общее для этих ценностей понятие - судьба.

Еще душе скитаться надо,

но если ты - моя судьба..

"В "Даре", мы с самого начала видим детали бытовых потерь и лишений (потеря жилья, ключей, отсутствие нужных папирос у табачника), - пишет Ю. Герус, - [они] запускают машину судьбы, которая приведет главного героя к вдохновению, замыслу романа и встрече с любовью".

И неудивительно, что все в маленькой комнате Ганина в далекой Германии наполняется смыслом и любовью после того, как он узнает, что Машенька вот-вот приедет сюда ("Машенька").

Для писателя смысловую важность имеет противопоставление концептов "одиночество, одинокое Бытие" - "совместное Бытие".

Не зря Лолита раздумывает над тем, как одинок бывает человек в инобытии. В рассказе "Катастрофа" Марк испытывает одиночество сразу после этого перехода в иной мир -

"Стоял один посреди лоснящегося асфальта (аллитерация). Огляделся. Увидел поодаль свою же фигуру, худую спину (ассонанс) Марка Штандфусса, который, как ни в чем не бывало, шел наискось через улицу".

Инобытие для героя - это и есть бытие одинокое, неполноценное, которое необходимо преодолеть, сделав шаг к другому. Одиночество, таким образом, может иметь как позитивный, так и негативный смысл.

Бытие для писателя - это и открытие, творческое открытие. Открытие, которое похоже на Божественное откровение, которое дышит жизнью, которое придает смысл жизни.

Набоков говорил, что в каждом его литературном произведении открыт новый мир..

Бытие для Набокова - это область ясного сознания. Пушкинская тема "Не дай мне Бог сойти с ума" воплощается в ряде его стихотворений и прозаических произведений. Этой теме в произведениях писателя была посвящена целая глава в моем диссертационном исследовании.

Об Инобытии в произведениях Набокова так размышляла одна из исследовательниц:

"В начале романа "Дар" Федор видит, как из мебельного фургона "выгружали параллелепипед белого ослепительного неба, зеркальный шкап", через потайной ход, берущий начало в старом шкафу, совершает побег король Земблы ("Бледное пламя"). Функционально полые предметы, заключающие в себе внутреннее пространство, будут не столько организовывать пространство внешнее, сколько указывать на наличие еще одного пространственного мира. Так, ящики, шкафы, комоды в мире Набокова будут не столько моделировать пространство комнаты или же маркировать его границы, сколько выступать знаками постоянного присутствия реальности скрытой, но наличествующей. Той же семантикой наделено и окно. Пробирающийся через окно лунный луч оживляет предметы:

...все оживляется! Волшебное - возможно:

Халат мой с вешалки сползает осторожно

И, протянув ко мне пустые рукава,

Перегибается, и чья-то голова

Глядит.. из мусорной корзины...

("За полночь потушив огонь мой запозда-

лый...") (19, с. 44)

"Костяная, круглая луна" высится в окне "как череп великана", предвещая беду ("Сон", 1923) (19, с. 327), в окне убогого гостиничного номера луна "сладостно свер-

кает" как "золотая капля меда" ("Номер в гостинице", 1919) (19, с. 248), выставленная в окне соседа-визави фигурка точеного пастушка сообщает новизну восприятию окружающего дом пейзажа ("Осенние листья",

1921) (19, с. 305)".

Пустота, проницаемое воздушное пространство, отграничивающее друг от друга конкретные предметы (детали интерьера, архитектурные формы и ансамбли), якобы определяется Набоковым как "лазейки для души, просветы в тончайшей ткани мировой" ("Как я люблю тебя", 1934) (19, с. 261), как открытые пути в мир "потусторонности", точнее "может быть, потусторонности" ("Влюбленность", 1973) .

Исследовательница говорит о некой "второй реальности", которая якобы не менее действенна, чем материальный мир.

Это мир "реальности" поэтической, гармоничной и уравновешенной, целостной.

В то же время иной мир для писателя, да и для героя Набокова, чаще всего предстает "пустотой". В "Других берегах" он признается, что едва ли не вывихивал разум, стремясь разглядеть свет по ту сторону "безличного" времени. В рассказе "Обида" герой смотрит на опустевшую поляну, как будто на некую часть иного мира.

Кроме того, иной мир герой Набокова не может осознать. Так Антон Петрович из рассказа "Подлец" не мог представить себе отсутствие Бытия. Для героя и для самого писателя слишком ценен земной мир, с его безконечно памятными приметами, слишком ценна его земная родина для того, чтобы мыслью удаляться от нее в звездные дали.

Одной из моделей иного мира для писателя является чужой язык, чужая культура, непонятная ему. Русский язык - для него дорог как память.

"Музыка...была как быстрый разговор на чужом языке: тщетно пытаешься разобрать хотя бы границы слов, - все скользит, все сливается, и непроворный слух начинает скучать" ( цит. по: Т.Г. Галкина, 2007, 36 ).

Тема неприязни, неприятия небытия проходит красной нитью через рассказы сборника "Возвращение Чорба". Так герой рассказа "Занятой человек" разрабатывает подробно план или стратегию борьбы со случайностями небытия. И ему удается, пусть и с трудом, одержать победу в этой борьбе. Гораздо менее удачливы герои других рассказов: Марк Штандфусс, жена Чорба, Картофельный эльф. Их, успокоенных размеренным ритмом существования, случайности застают врасплох.

Однако чаще этих хищных случайностей интересуют писателя радости собственно Бытия, подарки Бытия. И он находит интерес в том, чтобы "изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковых зеркалах будущих времен".

Большая часть исследователей творчества Набокова сходятся во мнении, что иной мир существует.

Так, по словам А. Сверчковой, "окно способствует переходу прозаической реальности в величественный ирреальный мир". По мнению этих исследователей, у Набокова есть дар описывать не столько здешний, сколько потусторонний мир ( характерно в связи с этим название книги Александрова "Набоков и потусторонность" ). Скроцкий называет Набокова "причастным к потусторонности".

При этом приводят слова Набокова: "реальность - бесконечная последовательность шагов, уровней восприятия, .. днищ, а потому она неутолима, недостижима. Вы можете узнавать о предмете все больше и больше, но вы никогда не узнаете о нем всего: это безнадежно. Так мы и живем, окруженные более или менее призрачными объектами".

Как "приглашение заглянуть в потусторонность" рассматривал творчество Набокова Г. Амелин. Ю. Левин выстраивал схему пространства произведений писателя, где упоминался мир "недоступного, нереального" ( наблюдение Д. Тулякова ).

Инобытие, по словам Д. Тулякова, - это некро-мир, "потусторонность", населенная духами предков. На примере романа "Просвечивающие предметы" иллюстрируется ее недоступная пониманию в мире посюстороннем "загадка".

Инобытие как страну снов характеризует Е. Шиньев.

По его мнению, набоковская метафизическая трактовка сна опирается не на психоаналитическую парадигму, а на концепцию сновидения П. Флоренского. Сон у набокова не рефлексия по поводу прошлого ("излечение от детства"), а прозрение будущего. "Здесь данная тема вступает в соединение с темой воображения, памяти, творческой активности художника, поисками религиозной истины. Герои набокова переходят в иное измерение - страну снов". Цинциннат Ц, Федор Годунов-Чердынцев и Мартын, по мнению исследователя, "проваливаются" в это Инобытие.

Интерес Набокова к "другим формам Бытия" подчеркивался и в его "Лекциях" - "для меня рассказ или роман существует только поскольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением, а это, в свой черед, я понимаю как особое состояние, при котором чувствуешь себя - как-то, где-то, кем-то - связанным с другими формами бытия, где искусство (то есть любознательность, доброта, стройность и восторг) есть норма. Все остальное, это либо журналистская дребедень, либо, так сказать, литература Больших идей".

Инобытие, с одой стороны, оказывается страшным обманом. Так, Лужин в финале романа ошибочно выбирает .. небытие, решает "выпасть из игры". И комментаторы ткже полагают, что жизнь, саму жизнь Лужин воспринимает как "жизненный сон", то есть как нечто эфемерное, мгновенное.

Кузьмичак указывает на повторения в романе, которые замечает Лужин - и также на те, которых Лужин не замечает. К первым относятся тропинка в лесу, "восковые куклы" в парикмахерской. Ко вторым - картина в Берлинской квартире.

"Лужин, обыкновенно не примечавший таких вещей,

обратил на нее внимание, потому что электрический свет жирно ее обливал, и краски по-

разили его, как солнечный удар. Баба в кумачовом платке до бровей ела яблоко, и ее чер-

ная тень на заборе ела яблоко побольше" ( цит. по: Н. Казьмерчак, 78 ).

Герой не замечает, что однажды он уже находился в похожей ситуации: "Лужин подождал, потом отвернулся и подошел к краю платформы. Справа, на огромном тюке, сидела девочка и, подперев ладонью локоть, ела зеленое яблоко".

Н. Казьмерчак считает, что Лужин в самом деле вовлечен в некую "борьбу высших сил" и в борьбу с судьбою. Так в исследовании ставится вопрос о наличии силы, стоящей над человеком. По мнению Н. Казьмерчак, это "автор - демиург, создатель коварной комбинации".

"Если глядеть со стороны, совершенно непонятно, что происходит: пожилые люди в черном сумрачно сидят за досками, густо уставленными вычурными куклами, а легкий, нарядный мальчик <...> один движется среди этих оцепеневших людей..."

Эта картина игры в шахматы передает угрозы инобытия, как бы скрытые в игре. Подробнее об этом пишет В. Лебедева в статье о пространствах мортальности в "Защите Лужина".

Инобытие - это в буквальном смысле иное, чужое и непонятное герою существование. Это загадка, ребус противника, ребус Турати ( который говорил: "Тар-тар, третар" ) или.. Данте.

Это инобытие - всего лишь обман, результат мыслительного эксперимента, искусственный мир. Инобытие для Лужина - прежде всего мыслительный феномен, ибо за пределами его мысли иного мира, по всей видимости, просто не существует.

В.Ю. Лебедева не раз указывает на мотивы.. преисподней в описании пространств в романе. Но если иной мир существует только в сознании Лужина, значит, и преисподняя - только плод чьих-то, подчас нелепых, фантазий. В сознании Лужина они обретают жизнь. Это чужие фантазии, и "я" Лужина невольно сопротивляется их ментальной силе..

Инобытие как фальсификацию Бытия писатель трактует в рассказе "Terra Incognita".

я понял, что назойливая комната, - фальсификация, ибо все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия. Я понял, что подлинное - вот оно; вот это дивное и страшное тропическое небо, эти блистательные сабли камышей.

По словам Суслова, небытием предстает в таком случае "объективная" реальность, а спасением от этого небытия, реальностью подлинной является человеческое сознание, наделенное способностью воображать.

Одинокий стул в рассказе "Катастрофа", пустая комната в "Отчаянии", меблированная комната в "Terra Incognita" - все это символы одиночества героя в инобытии. Инобытие понимается как некое одиночество, напоминающее одиночество слепого Кречмара из романа "Камера обскура".

В рассказе "Хват" Костя, "пошлый, корыстный охотник за женщинами, предпочитающий при случае существовать за их счет, остается в запертой квартире, где на кухне лежит "раскинув коричневые лапки, таракан", и стоит единственный стул.. Общим знаменателем всех этих фрагментов становятся слова Лолиты о том, что человек, приближающийся к границе существования, очень одинок.

Кроме того, Инобытие в этом случае представляет собой архаичный мир, мир, в который "увлекают" или пытаются увлечь героя второстепенные персонажи ( как в рассказе "Облако, озеро, башня" ). Это мир прошлого, мир призраков, мир, далекий от действительности. И, напротив, Бытие представляет собой мир, который принадлежит будущему.

"Там - неподражаемой разумностью светится человеческий взгляд; там на воле гуляют умученные тут чудаки; там время складывается по желанию, как узорчатый ковер...там, там - оригинал тех садов, где мы бродили, скрывались" .

Если Инобытие временно, то Бытие вечно. Бытие - область сознания, ясного сознания, в то время как Инобытие - пространство призраков.

По словам Ермолкина, мир набоковского героя там - это мир, потерявший опору, сдвинутый, мир аидский, где люди обратились в блуждающие тени. "Чёрная ночь Берлина, "чёрные поезда, потрясающие дома, металлический пожар крыш под луной", "гулкая чёрная тень пробуждалась под железным мостом, когда по нему гремит чёрный поезд, продольно скользя частоколом света", - серо-чёрные тона, механический лязг и скрежет".

В этом мире вещи крупнее ЛЮДЕЙ. И герой отправляется, как Орфей, в путешествие по "достопримечательностям ада". Среди них - длинные коридоры, лазы ( как в "ПнК" ), трамваи, дребезжащие и со стоном берущие поворот.. Или, как в рассказе "Подлец" - поезда. Так, в "романе "Король, дама, валет" упоминается "пургаторий площадок". Так в рассказе "Что раз один, в Алеппо" герои ожидают идущих вне расписания ( вне закона ) поездов.

Этот мир контрастирует с миром, где прошли детство, отрочество и юность писателя.

"Его детство прошло в земном раю. Неудивительно, что изгнание из земного рая, в результате большевистской революции, стало для Набокова мощной психической травмой. (...) Переживание этой травмы, на мой взгляд, составляет основу набоковских романов", - написал Ерофеев.

Это как история человечества в миниатюре. Эдемский сад в начале, изгнание из рая, добывание хлеба насущного.

Детский рай в стихах и прозе Набокова освещен солнцем -

Верхи берез в лазури свежей..

Усадьба, солнечные дни.

Все образы одни и те же,

Все совершеннее они.

В то же время картины Берлина ( в отличие, скажем, от Груневальдского бора ) часто мрачны. Одни теневые спины "отвернувшися домов" чего стоят.

И мир в "ПнК" - отчасти рисованный, бутафорский. Г. Савельева отмечает, что в этом произведении автор "рисует картину ненастоящего, пародируемого, театрально-фальшивого кукольного мира, что решается, в первую очередь, на уровне метафор" [Савельева 1999: 346].

В романе "Отчаяние" в комнате, которую снял Герман, - картонные на вид стены, нарисованная рыжеватая дверь, гуашевое ( то есть тоже рисованное ) зеркало и открытый очаг бутафорского камина.

В своем исследовании "Онтологические сюжеты романа В. Набокова "Защита Лужина"" мы доказали, что холод является приметой "нижнего мира" в романе писателя. Поэтому не случайно то, что в "Отчаянии" среди декораций гостиницы Герману довольно - таки холодно.

"Там холодные зимы и сосулищи с крыш, - целая система, как, что ли, органные трубы, - а потом все тает, и все очень водянисто, и на снегу - точки вроде копоти, вообще, знаешь, я все могу тебе рассказать, вот, например, вышел там закон, что всем жителям надо брить головы, и потому теперь самые важные, самые влиятельные люди - парикмахеры".

"И конечно, искусства и науки объявлены были вне закона, ибо слишком обидно и раздражительно для честных невежд видеть задумчивость грамотея и его слишком толстые книги. Бритоголовые, в бурых рясах, зоорландцы грелись у костров, в которых звучно лопались струны сжигаемых скрипок". Все это напоминает детали стихотворения "Ульдаборг" - "перевода с зоорландского".

Инобытие - вот что воплощает в себе эта Зоорландия, это какой-то непонятный герою, потусторонний мир. Не зря он находится на крайнем севере, где, по мифологическим представлениям некоторых народов, и был вход в иной мир.

"Мир потустороннего, - пишет о нем Д. Морозов, - вне времени и пространства, вне прошлого, настоящего и будущего. Он трансцендентен, недоступен для человеческой воли и понимания. В нем и гибель и освобождение, а возможно, и возврат в желанную реальность прошлого" ( Морозов, 2007, 165 - 166 ).

Ю. Левин выделяет оппозицию "существование" и "несуществование" применительно к роману "Машенька". О некропространствах пишет В. Лебедева - о романе "Машенька". Если верить исследовательнице, то роман, так же как и "Защита Лужина", буквально нафарширован приметами некро-мира. По словам исследовательницы, некро-пространствами в романе становятся и павильон, где Ганин подрабатывал статистом, и пансион.

И это при том, что в обоих романах Набокова отчетливо прослеживается интерес именно к жизни героев, к их безсмертному богатому внутреннему миру, речь идет о любви к жизни, к ее мелочам, к ее милым представительницам ( невеста Лужина и Машенька ).

О любви к жизни и такой рассказ Набокова как "Благость".

"Безсмертия он певец", - говорил о Набокове один из исследователей. Именно человеческого безсмертия, а не безсмертия шахматной фигуры.. Это и влюбленность, и игра в футбол, и катание на лодках.. В общем, все те мелочи, о которых писал Владимир Солоухин в стихотворении из повести "Приговор", мелочи, из которых складывается сама жизнь.

Или, как писал Пушкин:

.. нет, весь я не умру,

душа в заветной лире

прах переживет и тленья убежит..

Особый гимн молодому, свежему, благоухающему миру - стихотворения Набокова, особенно ранние и двадцатых годов.

Здесь природа предстает не как безличная, но как отвечающая движениям души героя сила.

Его "нудит запечатлеть неповторимый пустяк, - быть может, страницы о мелочах, ему сокровенно знакомых, возбудили бы в нем зависть и желание написать еще лучше" ( цит. по: В.Ю. Лебедева ) - он запечатлевает даже стрекозку, не говоря уже о бабочке.

Инобытие в видении Марка Штандфусса наполнено несообразными, смешными предметами быта.

"Больно ударился коленом. Черный знакомый забор. Рассмеялся: ах, конечно, - фургоны... Стояли они, как громадные .. Что же скрыто в них? Сокровища, костяки великанов? Пыльные груды пышной мебели?

- Нет, надо посмотреть... А то Клара спросит, а я не буду знать...

Он быстро толкнул дверь фургона, вошел. Пусто. Только посредине косо стоит на трех ножках маленький соломенный стул, одинокий и смешной".

Пограничное пространство обозначено и в рассказе "Рождество" -

"Вернувшись по вечереющим снегам из села в свою мызу, Слепцов сел в угол, на низкий плюшевый стул, на котором он не сиживал никогда. Так бывает после больших несчастий". Это место, в которое садится Слепцов, писатель называет - "нежилой угол". По его предположению, такой угол якобы есть во всякой комнате.

И сюжет Набокова - путешествие, полагает Е.А. Худенко.

При этом путешествие приобретает якобы духовные смыслы высшего поиска Орфея, ищущего жену, или путешествия-Подвига Персифаля, нашедшего священный Грааль.

"Набоковский герой-путешественник в иные миры озабочен не

разностью и полярностью увиденного и познанного мира, а, скорее, возможностью вернуться к себе прежнему после этого.. Эти блуждания в поисках гармоничного

состояния души задают ломаную линию пути, моделируют некий лабиринт, из которого пока для героя-путешественника нет выхода (подчас совпадающего со входом)".

По словам И. Тарковой, герои Набокова постоянно пребывают в одиночестве, они подвержены кризису, чувству страха, их волнует стремление постичь "потусторонность".

И даже расставание, по словам Степановой, оставляет надежду на встречу, на чудо; физическое отсутствие вовсе не означает, что человека больше нет: никто не может с уверенностью сказать, погиб или живет где-то в Гималаях отец Федора Годунова-Чердынцева ("Дар"); что случилось с Мартыном, ушедшим по витой тропинке в зачарованный лес, и вернется ли он когда-нибудь ("Подвиг"); расставаясь с читателем, В.В. Набоков говорит ему в великолепном ритме онегинской строфы (финал романа "Дар"): "Прощай же, книга! Для видений - отсрочки .. тоже нет. С колен поднимется Евгений, - но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть... судьба сама еще звенит, - и для ума внимательного нет границы - там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, - и не кончается строка" [Набоков 1990: III, 330], утверждая одну из важнейших композиционных особенностей своего творчества.

"В своих художественных произведениях В.В. Набоков показывает различные варианты того, как может выглядеть мир иной и переход в него: винтовой вихрь, сухая мгла, сквозь которые идет Цинциннат, направляясь в сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему ("ПнК"); бездна, распадающаяся на бледные и темные квадраты, в которую падает Лужин ("Защита Лужина"); сияние белого неба над Фиальтой ("Весна в Фиальте"); ветерок, который толкнул раму полуоткрытого окна в комнате Подтягина ("Машенька"); кубовой фон знойного полдня, на котором В.В. Набоков видит покоящегося навзничь, торжественно и удобно раскинувшись на воздухе, отца, возносимого к небу незримыми качальщиками ("Другие берега"); "еще звеневшая отзвуком земной жизни область" за чертой, которую ненароком проскочил муж Нелли, когда летел на вражеский пулемет во время конной атаки в Крымской степи ("Подвиг")".

О путешествии к Бытию героев Набокова размышляли И. Такова и Е. П. Шиньев.

"С.Кьеркегор ввёл понятие экзистенции как осознание внутреннего бытия человека в мире. Внешнее бытие выражает собою "неподлинное существование". Обретение экзистенции - "экзистенциальный выбор" - это переход от бытия, детерминированного внешними факторами среды, к единственному и неповторимому "самому себе". Именно таков путь Набокова и его героев. Это поиски себя, движение к "самому себе", сосредоточенность на внутреннем бытии, отчуждение от бытия, "детерминированного внешними факторами среды"" ( И. Таркова ).

"По утверждению Набокова, реальность - вещь весьма субъективная. Поэтому разница между фантазией в собственном смысле слова и тем, что принимается за реальность, оказывается достаточно условной, особенно по сравнению с подлинной действительностью" ( Е.П. Шиньев ).

Все в этом мире, размышлял герой "Соглядатая", "зыбко, все от случая, а случай есть не что иное, как очаровательный прием фантазии, управляющей жизнью".

Одной из ценностей для героя является свобода. В "ПнК" свобода - "самая простая, вещественная, вещественно-осуществимая свобода". Герой Набокова создан для того, чтобы чувствовать свободу. Особенно это справедливо в отношении Цинцинната Ц.

И "в тесных видениях жизни разум выглядывал возможную стежку" ( тропинку ).

Пространство свободы ассоциируется, таким образом, с мечтой о спасении.

Спасение - именно его ищет Цинциннат. И это неудивительно.

Всюду он ищет приметы спасения - в пейзаже, в других персонажах, в самих своих воспоминаниях.

О спасении мечтает не только Цинциннат Ц. Так и Лужин думает спастись - от коварной комбинации, от игры.

Спастись - значит для героя Набокова решить задачу, преодолеть силу обстоятельств, найти разгадку своего существования. Герой Набокова в этом отношении отнюдь не пассивен.

Как видится, его задача - еще и в том, чтобы преодолеть власть архаичного мира, власть времени, обманных представлений о действительности. И понять истину.

Осуществить подвиг, прорыв к Бытию. Герой ищет спасения как Божественного откровения. Признаки Божественного он готов найти в других людях.

"Не походка, не облик ее ...Что-то другое, очаровательное и властное, какое-то напряженное мерцание воздуха вокруг нее, - быть может, только фантазия, трепет, восторг фантазии, - а быть может, то, что меняет одним божественным

взмахом всю жизнь человека..."

Для Цинцинната важно высказаться. Для Гумберта важно написать свой роман о Лолите. Для Германа из романа "Отчаяние" важно, чтобы его книга нашла сбыт в СССР.

Создание законченного литературного произведения становится, таким образом, для героя одним из шагов на пути к спасению.

Герой Набокова в этом отношении не пассивен, он действует для того, чтобы спастись.

Герой ищет безсмертие - ищет его именно в Бытии. Так Цинциннат Ц постояннно думает о спасении. Он по-своему активен в этих поисках, хотя, как герой рассказа "Занятой человек", может вести замкнутый образ жизни. Мечта о безсмертии, о воссоединении с любимыми воплощается в его снах.

Я говорю с ним как с живым,

и знаю - нет обмана,

с его лица сошла как легкий дым

смертельная когда-то рана..

Мечта о безсмертии освещает страницы стихов и прозы писателя. Это мечта о возвращении к полноте Бытия, знакомой ему по детским годам. Это мечта о воссоединении с дальними близкими. Это мечта увидеть меличайшие детали Бытия, увидеть их и понять во всей цельности.

И только у Германа - само представление о безсмертии искажено. Это ясно из фрагмента:

"Поэтому я все приму, пускай -- рослый палач в цилиндре, а затем -- раковинный гул вечного небытия, но только не пытка бессмертием, только не эти белые, холодные собачки..." Подобно Гумберту, он мог бы написать: "Я в бреду, выйти я не могу, - повторяет скворец у Стерна".

Герман думает о некоем "социальном безсмертии". Поэтому он, в отличие от автора, - не враг советского строя.

"О, как я лелею надежду, что, несмотря на твою эмигрантскую подпись (прозрачная подложность которой ни для кого не останется загадкой), книга моя найдет сбыт в СССР! Далеко не являясь врагом советского строя, я, должно быть,

невольно выразил в ней иные мысли, которые вполне соответствуют диалектическим требованиям текущего момента. Мне даже представляется иногда, что основная моя тема,

сходство двух людей, есть некое иносказание.

Это разительное физическое подобие, вероятно, казалось мне (подсознательно!) залогом того идеального подобия, которое соединит людей в будущем безклассовом обществе, -- и, стремясь частный случай использовать, -- я, еще социально не прозревший, смутно выполнял все же некоторую социальную функцию. <...> Мне грезится новый мир, где все люди будут друг на друга похожи, как Герман и Феликс, -- мир Геликсов и Ферманов, -- мир, где рабочего, павшего у станка, заменит тотчас, с невозмутимой социальной улыбкой, его совершенный двойник".

Г. Адамович писал: "Удивительное явление, по несомненной и редкой силе таланта, по редкому сочетанию силы и опустошенности, -- удивительное и странное! Удивительными и странными назову я и первые главы романа "Отчаяние". В них поистине -- квинтэссенция Сирина: литература это, безспорно, первосортная, острая и смелая, а в то же время что-то в ней "неблагополучно". Бред не бред, сказка не сказка, а как будто какая-то тончайшая подделка под человеческое писание, мастерское подражание чувствам, речам, страстям, поступкам, мучениям..." (Цит. по: Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. М., 2000. С. 17).

Герман именно такой, это выпестованный культурой подражатель.. Как писал Бойд, "Герман с его раздутым самолюбием, пренебрежением к другим людям является, по мысли Набокова, антитезой художнику. Его благоговение перед самим собой сопоставимо лишь с презрением к остальной части человечества, даже к собственной жене, брак с которой он считает безоблачным".

Таким образом, прозаические произведения Набокова призваны развить главную тему писателя - тему Спасения и поиска безсмертия.

Комментарий к роману "Соглядатай"

Роман "Соглядатай" был впервые напечатан в 1930 году в журнале "Современные записки". В шестидесятых годах прошлого века он был переведен на английский язык под названием "Око" / что позволяет нам вспомнить одноименное набоковское стихотворение - "К одному исполинскому оку..." /. Благодаря своей эстетической феноменальности роман заслужил репутацию одного из самых выдающихся произведений Набокова. Однако даже литературоведы девяностых были вынуждены признавать, что "вся правда о Смурове - наверное, самой "трепетной" фигуре во всем раннем творчестве писателя еще не сказана" / Антон Мулярчик, 1991, 13 /. С помощью настоящих заметок мы попробовали дать подробный, тщательный комментарий к роману, рассмотреть развитие действия и сюжетные мотивы на всем его протяжении. Авторские / набоковские / строки здесь не выделены высоким курсивом / как не выделены они в самом романе /, но каждую из них мы сопровождаем указанием на абзац и страницу сборника девяносто первого года.

С этой дамой, Матильдой, я познакомился в первую свою берлинскую осень / 5, 147 /.

Неславянское происхождение женского имени в прозе Набокова - знак второстепенности и несимпатичности персонажа / Магда, Марта, Лотта и другие /. Первая берлинская осень, проведенная Набоковым в изгнании - осень 1922 года / см. "Летопись..." /. Других вариаций, предположений с датами комментатору обнаружить не удалось / однако мы при этом не кричим "Ага!" и не отождествляем автора с его героем /. Немногим, читавшим роман, могло показаться, что Матильда - немка, однако с сожалением следует признать, что появилась она, как непрошенная гостья Лужиных, из среды эмигрантской публики. Кстати, заметим, что в письме Владимиру Михайловичу Зензину от 17 марта 1945 года Набоков "набросал" свою, отнюдь не для всех лицеприятную, классификацию русской эмиграции:

1. Люди обывательского толка, которые невзлюбили большевиков за то, что у них отобрали землицу, денежки, двенадцать ильфопетровских стульев.

2. Люди, мечтающие о погромах и румяном царе. Эти обретаются теперь с советами - чуют Советский союз русского народа.

3. Дураки.

4. Люди, которые попали за границу по инерции, пошляки и карьеристы, которые преследуют только свою выгоду и служат с легким сердцем любым господам.

5. Люди порядочные и свободолюбивые, старая гвардия русской интеллигенции, которая непоколебимо презирает насилие над словом, над мыслью, над правдой.

Мне только что нашли место гувернера - в русской семье, еще не успевшей обнищать, еще жившей призраками своих петербургских привычек / 5, 147 /.

Так в рассказе А.Аверченко два пожилых петербуржца каждый вечер путешествуют по Невскому проспекту, вспоминают иные времена и задаются вопросом "кому это все мешало". Подобные картины мы можем найти в "Машеньке" и "Защите Лужина". В романе "Дар" Федор Годунов-Чердынцев также дает уроки в качестве гувернера.

Я детей никогда не воспитывал, совершенно не знал, о чем с детьми говорить, как держаться / 5, 147, 1, 148 /.

Смотрите по этому поводу еще один рассказ Аркадия Аверченко - "Дети".

...отведя восвояси эту большую живую печь, я возвращался один среди чмоканья и ртутного блеска безжалостной ночи, было мне холодно, холодно до омерзения / 1, 148 /. О "северной стране" у Набокова писала Ирина Пуля: "Там холодные зимы и с крыш свисают целые системы сосулищ - как органные трубы, снега тают, делается все очень водянисто, и на снегу появляются точки вроде копоти... Холод, лед, сосульки - элементы одного семантического ряда, призванного означать пленение души потусторонними силами". Герой "Романа с кокаином" Вадим Масленников постоянно говорил об осаждавшем столицу холоде - "Стоял сухой и шибкий мороз, которым все, точно до треска было сжато", "В коридоре меня сразу шибко зазнобило...", "Ледяной ветер мчал сквозь переулок...", "По пустому, визжащему от мороза городу...", "Подбородок и плечи так морозно стянуло..." - и в других фрагментах. В том же ключе мотивы льда, холода, дантевского ледяного озера были представлены в рассказе "Подлец" - "Он замечал, что о Тане и не думал, что он как бы охлажден наркотиком, нечувствителен к ее отсутствию" / Владимир Набоков, 1991, 96 /. В это время героя одолевала боязнь опрокинуться, поскользнуться - "как у очень иззябшего человека, ступившего на скользский лед" / "Роман с кокаином", 1992, 275 /, очевидная и в строках стихотворения "Петербург" / "...я влачу виденья в иных краях - на площадях зеркальных, на палубах скользящих... трудно мне" /, и в рассказе "Подлец", и в "Корольке", и в "Приглашении на казнь".

Вера Набокова говорила по поводу "Романа...": "Мой муж, писатель Владимир Набоков... в жизни своей не касался кокаина / см. рассказ "Случайность" и "Отчаяние" - И.П. / и писал, в отличие от Агеева, на великолепном, чистом и правильном петербургском русском языке. Не могу не удивляться тому, что Никита Струве, сорбоннский специалист по русскому языку и литературе, мог спутать..." Впрочем, Струве и после письма В.Набоковой не отказался от своей версии.

...предложила взять книжку... что-то по-французски о какой-то русской девице Ариадне / 1, 148 /.

Имелся в виду роман французского писателя Жана Клода Анэ "Русская девушка Ариадна". Тема Ариадны / не путать с Мнемозиной /, "судьбы, располагающей все по своему особому замыслу" / Ольга Авдевнина / в романе проявится еще раз - в том эпизоде, когда Смуров инкогнито проберется в дом Вани - "...томик Гумилева... на буфете же, распластанная, ничком лежащая книга, - приключения какой-то русской девицы Ариадны".

...переехать финскую границу в курьерском поезде и с прозаическим пропуском / 1, 149 /.

Владимир Набоков действительно преодолевал финскую границу - в середине января и 23 февраля 1917 года, - в те времена, когда Финляндия еще считалась русским курортом.

...он страстен до жути. Но в своей жестокости он красив / 1, 149 /.

Писатель напоминает здесь несколькими штрихами о стилистике бульварных книжек типа "боярская проруха" 1910 годов.

Бывало, плетусь домой, портсигар пуст... от рассветного ветерка горит лицо как после грима... / 2, 149 / Возможно, указание на профессию или род занятий героя / см. рассказ "Лик" /.

У меня же оболочки не было / 2, 149 /.

Смотрите по этому поводу роман "Приглашение на казнь".

И в эти страшные утра... цокая каблуком через пустыню города / 2, 149 /.

Вспоминаются слова признанного, классического поэта о "пустынном сеятеле", вышедшем рано, до зари / не путать с "Притчей о сеятеле" /, а также фрагмент из романа "Под знаком незаконнорожденных" - "...улицы были пустынны - вещь обычная в прорехах истории, на террасах времени... всего одна живая душа и встретилась им" / Владимир Набоков, 1993, 352, см. стихотворение "Столице" /.

Кого же я еще знал в Берлине? ...старушку-немку, у которой снимал комнату / 1, 150 /.

В "Других берегах" писатель признается, что за пятнадцать лет эмигранской жизни в Берлине так толком не познакомился ни с одним представителем коренного населения, не учил немецкого языка и Кафки не читал. Однако именно эта, по выражению героя, "тупая старушка", окажется через несколько страниц единственным посетителем его больничной палаты.

...всем своим беззащитным бытием я служил заманчивой мишенью для несчастья / 1, 150 /.

Продолжение темы, заявленной в "Приглашении на казнь" при характеристике Цинцинната.

...приближалось самое уморительное место в рассказе... я остался сидеть с раскрытой книгой на коленях, нежно улыбаясь прерванной строке / 2, 150 /.

Посмотрим на то, как выглядит находившаяся перед глазами героя страница:

- Ни за что на свете не согласился бы играть на таком идолище... Уф!

Придя на дачу к князю Бибулову, музыканты положили футляр на месте, отведенном для оркестра, и пошли к буфету.

В это время на даче уже зажигали люстры и бра. Жених, надворный советник Лакеич, красивый и симпатичный чиновник ведомства путей сообщения, стоял посреди залы и, заложив руки в карманы, беседовал с графом Шкаликовым. Говорили о музыке.

- Я, граф,- говорил Лакеич. - в Неаполе был лично знаком с одним скрипачом, который творил буквально чудеса. Вы не поверите! На контрабасе, на обыкновенном контрабасе... просто ужас! штраусовские вальсы играл!

- Полноте, это невозможно... - усумнился граф.

- Уверяю вас! Даже листовскую рапсодию исполнял! Я жил с ним в одном номере и даже, от нечего делать, выучился у него играть на контрабасе рапсодию Листа.

- Рапсодию Листа... Гм!.. вы шутите.

- Не верите? - засмеялся Лакеич, - Так я вам докажу сейчас! Пойдемте в оркестр!

/ Антон Чехов, 1985, 266 /

Внимательно-трезвый читатель, без сомнений, заметит, что час, описанный в финале рассказа "Роман с контрабасом", совпадает с временем вечернего чтения в "Соглядатае". Предположение же, согласно которому на контрабасе может быть исполнена листовская рапсодия / тем паче - штраусовские вальсы / выглядит фантастическим.

...мой единственный университетский год, небогатый встречами, хранил этого Ушакова как сокровище / 5, 151 /.

Рассказывая о годах, проведенных в Кембридже / в "Других берегах" /, историю своего учения, "историю своих потуг удержать Россию", Набоков вспоминал безымянного русского соседа, студента, не выдержавшего первого же своего зимнего экзамена и постоянно предлагавшего писателю конспектировать "Протоколы сионских мудрецов" / см. также рассказ "Образчик разговора" /.

Любопытно, что я... не мог ударить человека, как бы он меня не оскорбил / 1, 153 /

Так в рассказе "Подлец".

...мальчики... один из них попробовал пролезть в мою дверь. Я отшвырнул его ударом локтя и, знаю, сделал ему больно... мальчики опять появились / 4, 153, 1, 154 /.

Очевидно, удар локтем не произвел на пострадавшего мальчика впечатления чего-то необычного, из ряда вон выходящего.

...я хотел посидеть хоть пять минут в безопасности / 2, 154 /.

В рассказе "Лик" - "...лучше спуститься на набережную, посидеть, переждать" / 1991, 365 /.

...нашел в кармане убогий карандашик / 3, 154 /.

В таком же состоянии находился в финале "Приглашения на казнь" карандаш Цинцинната / см. также в романе "Отчаяние" - "...тупым, кричащим от боли карандашом" / 1990, т.3, 475 / /.

...и как дым исчезает доходный дом, завещанный несуществующему потомству / 1, 155 /.

Любопытно, что этот сюжетный мотив полностью повторен в "Романе с кокаином".

Я почувствовал вдруг невероятную свободу - она-то и была знаком безсмыслености / 2, 155 /.

В романе Жан-Поля Сартра - "Я свободен... нет больше смысла, - все, ради чего я пробовал жить - рухнуло" / Жан-Поль Сартр, 2001, 279 /.

Выяснилось,что писать мне не к кому ...я подумал, что могу, если захочу, выбежать сейчас на улицу, с непристойными словами обнять любую женщину, застрелить всякого, кто подвернется, расколошматить витрину... Фантазия беззакония огрничена - я ничего не мог придумать дальше / 2, 155 /.

В рассказе "Королек": "...они бежали, но не к свету, а через темный пустырь ...придя домой, они тотчас завалились спать. Антону приснилось, что он сидит на траве и мимо него плывет баржа... Густаву ничего не приснилось".

...но бояться черного бархатного сна, ровной тьмы... как можно этого бояться, глупости какие / 2, 155 /.

С черным цветом здесь сопоставлен смысл жизненности, предопределенности - "это полнота спектра, не дискретность" / Инга Акимова, 1997, 175 /.

...нащупал между ребер сердце... оно было такое живое, мое сердце / 3, 155 /.

В рассказе "Подлец" - "С какой-то трогательной самостоятельностью... все сейчас в нем движется, пульсирует сердце" / 1991, 98 /. Переданное в этих строках впечатление практически тождествено описанному в повести Ивана Бунина "Митина любовь" / "Митя и сам не мог не понимать, что нельзя вообразить себе ничего более дикого, как это..." /.

Я стоял почему-то на коленях, хотел упереться рукой в пол, но рука погрузилась в пол как в бездонную воду / 3, 155 /.

Еще раз речь идет о потере устойчивости, - теперь этот мотив как бы соединен с мотивом враждебности водной стихии / о коем мог бы подробно рассказать Павел Флоренский, исповедовавший Розанова / - второй был отмечен и комментаторами "Других берегов". Не случайно герой слышит шум, ток воды, произошедший будто бы от разбитого кувшина, - в эту минуту его как будто отталкивает к границе собственного существования, которая - а если бы речь шла о творении опытного символиста, это бы непременно огласили - "по-роковому" окружена водой / впрочем, вся эта символика уже никого не пугает /. Л.Ф.Клименко указывает на то, что подобный мотив можно найти и в "Камере обскуре", и в "Полюсе" / высказывания Кинсли /.Другие исследователи писали о том, что мифологема гибели от вод, которые "поднимаются с севера" / Иер., 47, 2 /, отразилась в романе "Подвиг".

Через некоторое время, если вообще здесь можно говорить о времени, выяснилось, что человеческая мысль... продолжает жить по инерции / 4, 155 /.

Как нам знакомо это - субъективное, разумеется - ощущение... Речь здесь идет и о незаменимости героя, члена повествовательной перспективы, субъекта действия. Так субъективный смысловой план как бы предопределяет стилистическую безальтернативность повествования.

Я все помнил - имя, земную жизнь / 4, 155 /.

"Душа мыслит, чувствует так же, как переживала и мыслила... Вся жизнь сохраняется в ее памяти", - писал Николай Пестов в сочинении "Основы Православной веры" / 99 157 /. Важно здесь то, что впечатления героя даже в эту минуту остаются ясными, недвусмысленными, - этот отнюдь не бред / как говорил бухгалтер Берлага в романе И.Ильфа и Е.Петрова "Золотой теленок" /. Важно то, что сознание его становится неослабевающе ясным, больше - можно сказать, что никогда он еще не воспринимал человеческий мир так ясно, как в эту минуту / "Я настолько нормален, что даже сам удивляюсь", - как говорил герой другого Евгения - Шварца /.

...земная мысль продолжает двигаться в кругу, где все по-прежнему связано / 3, 156 /.

Подобные размышления содержатся в рассказе "Венецианка".

Я шел по знакомым улицам, и все было очень похоже на действительность, и ничто, однако, не могло доказать мне, что я не мертв... / 2, 157 /

Как писал другой автор в конце прошлого века, "разнообразие лиц на улице неприятно меня поразило".

Мгновенно напечатанные в угоду мне книги спешно появились в витрине... Я всмотрелся... туман рассеялся / 3, 157 /.

С лавкой Вайнштока как-то связан, в частности, мотив потерянного обручального кольца / "Случайность", потерянных ключей - в романе "Дар" /.

- Теперь грипап, - загадочно сказал Вайншток и вздохнул... Вошел покупатель и спросил русско-испанский словарь. - Кажется, имеется... / 7, 157 /

"Обратите внимание, как рассказчик упоминает здесь о пустяковых деталях, которые не имеют символического значения. но важны для создания общей атмосферы" / Владимир Набоков /.

...призрачная, безденежная моя легкость / 1, 158 /.

В "Соглядатае" сближаются темы болезни и бедности, акцентируется знакомое нам "одиночество жизни" героя.

...вера в призрачность моего существования давала мне право на некоторые развлечения / 1, 159 /.

Гумберт Гумберт тоже "пользовался дивной свободой, свойственной сновидениям".

...тоже очаровательный прием со стороны фантазии, управляющей жизнью / 3, 159 /.

В финале романа "Дар" речь идет о таком же "приеме" судьбы / синее платье, правда, оказалось принадлежащим кузине /.

...Хрущов... его немецкое "спасибо" в точности прорифмовало с предложным падежом банка, где он, кстати сказать, служил / 1, 160 /.

Здесь имелась в виду рифма "данке" / выражение благодарности / - "в Дойч-банке".

...Ваня... переносица между черных бровей почему-то запудрена / 4, 160 /.

Частный случай того, что часть изображений, картин, лиц в "Соглядатае" тускла или скрыта / "тусклые зубы" изменившегося, пополневшего Кашмарина, "тусклое пламя" печки в лавке лишившегося вдруг усов Вайнштока, - здесь же "кто-то, охая, прошуршал, скрытый книгами", замазанная дырка за умывальником /. Ванина запудренная переносица напомнила нам "Видение" / "...с его лица сошла как легкий дым..." /, - одно из самых известных набоковских стихотворений.

Однако вместе с этим дом Вани на Павлиньей улице словно знаменует собой пространство жизни, - как дом Зины Мерц в романе "Дар". Попадая сюда, герой будто вспоминает к а к в ы г л я д я т л ю д и, о ч е м м о г у т г о в о р и т ь л ю д и.

- Внимая ужасам войны, - сказал с улыбкой Смуров, - мне не жаль ни друга, ни матери друга... / 3, 162 /.

В стихотворении Николая Некрасова:

Внимая ужасам войны,

при каждой новой жертве боя

мне жаль не друга, не жены,

мне жаль не самого героя...

Речь в этом стихотворении 1856 года шла о Крымской войне.

- А я вот что хотел... - грянул Роман Борисович, - Был у меня один хороший знакомый - некий Кашмарин... одного француза избил - из ревности / 11, 162, 1, 163 /.

Знакомый по рассказу Матильды сюжет оживает в устах Романа Богдановича.

Я глядел на Ваню... ее счастье было молчаливо / 2, 167 /.

Ваня здесь ничуть не отличается от возлюбленной героя в рассказе "Ужас". Портрет Вани напоминает также безсмертный образ леди Лигейи Эдгара Аллана По - "...характер моей возлюбленной, ее редкая ученость, исполненная безмятежности красота, покоряющая выразительность ее негромкой музыкальной речи" / как-то автору этих строк пришлось выписать и сравнить русский перевод с английским подстрочником, - оказалось, что второй заметно проигрывает - на наш вкус, разумеется, - и впечатления, как говорится, не производит /.

Евгения Евгеньевна подбрасывала на ладони маленький целлулоидовый мячик для игры в пинг-понг / 5, 167 /.

Пинг-понг - дачная разновидность игры в теннис, для которой используются миниатюрные - не больше четырех - пяти сантиметров - мячики и небольшие ракетки.

У меня был хороший знакомый, дантист / 4, 168 /

Такой же петербургский знакомый появится в рассказе "Встреча".

...после рассказа о тихой кончине от вполне приличной болезни, странно завершившей редкую по своей мерзости жизнь / 1, 171 /.

В романе "Лолита" - "Вот так судьба! "Бедный мальчик"... прыскал гадючьим ядом - и ничего, жил превесело, да еще получил... орденок" / 2000, 358 /.

Как-то Смуров принес Ване томик Гумилева, певца мужественности... / 3, 173 /

Возможно, речь идет о сборнике "Путь конквистадоров" / 1905 /.

Забавно застать чужую комнату врасплох. Мебель, когда я включил свет, оцепенела от удивления / 3, 173 /.

Здесь и на всем протяжении визита героя не покидает "едва ли не маниакальное воспоминание о чем-то, что невозможно вспомнить / словно после вынужденного пробуждения /" / Олег Михайлов, 1989, 8 /.

...и странно было глядеть на кружевной узор постели и на туалетный алтарь / 4, 173 /.

Похожие описания содержатся и в других произведениях Набокова:

"...со странным чувством долго смотрел на тикающий будильник, на розу в стакане, со стеблем, обросшим пузырьками" / "Дар", 96, 511 /;

"...вообще все это было слегка нелепо, как бывает во сне: пустая бутылка... с воткнутой в нее розой, доска с начатой шахматной партией" / "Подлец", 1991, 87, см. в "Романе с кокаином" - "...все стало каким-то странным, причем странность эта началась или, может быть, усилилась как раз с той минуты, как я проник в коридор... так, остановившись у дверей моей бывшей комнаты, я не помнил, запер ли за собой кухонную дверь, даже не мог вспомнить, был ли в замке ключ" /, - "...и если это был шифр, то все равно ключа я не знал".

"В "Алеппо", - пишет Геннадий Барабтарло, - когда призрачная нового Отелло бросает его, он находит их комнату совершенно очищенной от следа ее присутствия - кроме "розы на столе... и не было в комнате ничего, что могло бы дать мне хоть какое-нибудь объяснение, ведь роза была, разумеется, "предметом сервировки", как называют это французские романы" / 2000, 222, в другом переводе - "Увидел розу на столе в стакане, приторный, розовый цвет ее очевидной красоты, воздушные пузырьки... два запасных платья ее исчезли, исчез гребешок, клетчатое пальто, а также розовая лента для волос... ничего в комнате не объясняло случившегося, и только роза казалась тем, что французские стихотворцы называют "заполнением пустоты" / 2004, 46 / /, - "ни одного намека на Смурова".

...и вот я уже был в столовой и. еще вздрагивая, пожирал изюм / 1, 174 /.

В "Романе с кокаином" - "Я стал жадно есть, обморочно дрожа рукой и шеей" / не зря Михаил Айзенберг благодарил Набокова "за точные и вполне узнаваемые описания некоторых состояний, которые прежде казались личным уродством" / 2001, 142 / /.

...дядя Паша приехал из Мюнхена... стоило вглядеться в него пристальней, и у вас на глазах он разрушался. Было ему уже не пятьдесят, а семдесят... / 2, 175 /

Тема эта будет рассмотрена нами в части " "Лолита" и "Евгений Онегин" ".

...вы, Варвара Евгеньевна... перстами легкими / 2, 177 /

Тема из пушкинского стихотворения "Пророк".

- Пожалуйста, простите моего дядю... Я имела неосторожность рассказать ему про Ваню и Мухина... - А я слушал и думал, что с ума схожу, - вставил Роман Богданович / 11, 178 /.

Важно, что соперник Смурова в романе скрывался за фамилией "Мухин" - как и персонаж "Романа с кокаином":

Олег, обозленный, забыв о необходимости говорить полушепотом, мерзко выругался.

В это мгновенье большинство из нас уже заметили нашего старого гимназического батюшку.

- Как вам не стыдно, дети, - сказал он, - от вас, от вас, которым выпало счастье изучать музыку Пушкина и Лермонтова, и этой музыки ждет от вас несчастная Россия, этой и никакой другой...

- Вы, батюшка, - возразил Мухин, - знакомы, вероятно, с господами Пушкиным и Лермонтовым только по казенным хрестоматиям.

В финале романа "Лолита" - "Дом Ваш... при условии, что вы перестанете направлять на меня этот / он отвратительно выругался / пистолет... он стал подыматься с табурета все выше и выше, как какой-то давний кошмар мой... недоставало уже доброй четверти лица и уже спустились с потолка две мухи, едва веря своему небывалому счастью" / 2000, 375 /, - мухи, в соответствии с моралью голдинговой повести, - как "материальная эманация зла", представавшая также в виде мышей и собак / см. исследование Ольги Авдевниной, 1997, 71-74, 83 / - сопровождали явления соперника в "Лолите", "становились в очередь на обратной стороне двери", так в рассказе "Лик" обитель Колдунова была наполнена этими насекомыми, садившимися "с маниакальной настойчивостью" Лику на лоб.

Следует также упомянуть о том, что Набоков дал подробный комментарий той части "Евгения Онегина", в которой содержится описание видения Татьяны Лариной, сопоставляя его с эпизодами произведений Льюиса Кэрролла / "Алиса в стране чудес" /, Ивана Хемницера и Грибоедова. Чудовищи из видения Татьяны - все эти довольно курьезные персонажи / с крысиными лапками, "мышиной головой" и так далее / являлись по случаю "больших похорон" - "возможно, воспоминание о похоронах онегинского дяди, о которых Татьяна слышала от кого-то из присутствовавших там", по сути это такие же "мухины": "Федор Константинович запер, сидя на нем, чемодан, обошел комнату, напоследок осмотрел ее ящики, но ничего не нашел: мертвые не воруют. По оконному стеклу ползла вверх муха" / "Дар" /, "Она ушла, причем зачем-то заперла дверь на все замки. Но чем здесь можно поживиться? Ничем. Посреди кухни лежит, раскинув коричневые лапки, мертвый таракан" / "Хват" /... незваные гости не зря сравнивались с отвратительными насекомыми - как в сказке Чуковского. Представали они в сущности безымянными и назойливыми гораздо более, нежели чопорные, призрачные и изысканные обитатели туманного Альбиона. Все они - порождения "безнадежной мути", от которой "исходила какая-то сила, словно меня в грудь толкал ветер" / Жан-Поль Сартр, 2001, 51, причем ветер здесь же сравнивался с гигантской мухой /.

Здесь также следует выразить уверенность в том, что читателю не придется объяснять, каким ударом оказалось для Смурова известие о готовящемся бракосочетании Вани / подобный эффект произвел разве что звук лопнувшей струны на персонажей пьесы Антона Чехова /.

Далее следует короткая пора, когда я перестал наблюдать за Смуровым, отяжелел, оделся прежней плотью / 1, 179 /.

В романе "Приглашение на казнь" - "Душа моя обленилась, привыкла к своим тесным пеленам".

...что мне было до того, глупа она или умна, и какое было у нее детство, и какие она читала книги, и что она думает о мире, - я ничего толком не знал... той жгучей прелестью, которая все заменяет и все оправдывает и которую, в отличие от души человека, часто доступной нашему обладанию, никак нельзя себе присвоить, как нельзя к имуществу своему приобщить яркость облаков в ветреный вечер или запах цветка / 1, 179 /.

Здесь читатель может вспомнить лирический финал "Лолиты" - "о турах, об ангелах", о красоте сонета. Писатель быстрее, чем энтомолог, запечатлевает вещи, которые нельзя прикрепить к доске подобно бабочкам, как-то: синюю теплоту вечерних сумерек, прекрасный портрет, написанный гениальным художником, чистую радость творения, созерцание чуда, величественные храмы, запах ромашек в далекий вечер под озаренными сводами неба.

...Вас я описал... как дай Бог описать кадровому писателю / 4, 182 /.

Как "описал" Варвару Роман Богданович, читатель еще узнает.

Я помню темную улицу и бурную мартовскую ночь / 2, 183 /.

Время действия этой части романа, в соответствии с прежней, уже заявленной, логикой - март 1923 года. Как раз в этом месяце Набоков пишет небольшое стихотворение памяти Николая Гумилева.

Затем я переводил взгляд на темный куб, приделанный к чугунной решетке, на темный этот ящик, куда через минуту... Стоял я в сторонке, сумрак лихорадочно меня скрывал

/ 1, 184 /.

Все это больше напоминает фрагменты известной повести о рыцарях без страха и упрека, ловящих колдунов и ведьм - "лучшего фантастического писателя Европы 2003 года".

...эта смазливая, но достаточно глупая девчонка / 1, 186 /.

Письмо Романа Богдановича - самое очевидное свидетельство его воззрений на жизнь.

.. лестница, на которой происходил разговор, уже высилась сама по себе, среди открытой местности, и внизу были сады террасами / 8, 187 /.

Картина эта напоминает одну из экспозиций "Приглашения на казнь".

...было раннее утро. Стекла дрожали от проезжавшего грузовика / 3, 188 /.

В прозе Набокова фрагменты с характеристиками неустойчивости пространственных и временных координат - почти всегда описания ранних утр: "...градусник прозябал на фронтоне аптеки", "...презренный прогон для гигантских грузовиков, грохотавших.." / "Лолита", 2000, 156, 348 /, "...мотора громовая дрожь" / "Университетская поэма", 1998, 322 /, "...мимо грохочущего цепями грузовика через улицу пробежала девочка" / думаем, читателя уже не удивляет цитирование среди произведений автора "Романа с кокаином" /, "...и на колесах корабли, зрачками красными вращая, в тумане с грохотом ползли" / стихотворение "М.В.", 1998, 53 /, "...гремел по нашему городу громадный голос ...кряк, карикатура, его надрывное ораторство" / "Истребление тиранов", 1991, 384 /. Почти тождественные аллитерации - с нагромождением, сумятицей согласных - можно обнаружить в стихотворении "Ульдаборг" и в воспоминаниях "Другие берега". Примечателен и эпизод рассказа "Ужас", в котором герой, по словам А.Югай, "мучительно пытается понять, что видит вокруг, вернуть окружающему обыденность, вспомнить, каким был мир раньше" / А.Югай, 96, 74 /: "На пятый день рано утром я вышел пройтись. То, что буду рассказывать дальше, мне хотелось бы напечатать курсивом - даже нет, не курсивом, а каким-то новым, невиданным шрифтом... Я вышел на улицу, в случайном городе, и увидел дома, автомобили, людей, - душа моя внезапно отказалась их воспринимать как нечто привычное, человеческое ...у меня было только одно желание: не сойти с ума. Рядом какая-то собака обнюхивала снег. Я мучительно старался понять, что такое "собака", - и оттого, что я так пристально на нее смотрел, она доверчиво подползла ко мне - и стало мне до того тошно, что я встал со скамейки и пошел прочь" / Владимир Набоков, 1991, 146 /.

...опять Мухин, приподнявшись с дивана, тянется через стол к пепельнице, но ни его лица, ни руки его с папиросой я не вижу... / 3, 188 /.

Теперь относительно скрыта часть фигуры соперника / вспомним локоть героя на фотографии Вани /.

...уже видна молодая трава, зеленый бобрик по чернозему. Вдохнув этот воздух, я вспомнил, что через неделю - Ванина свадьба / 1, 189 /.

Очевидно, речь здесь идет о последней неделе апреля 1923 года, возможно - о 1 мая / если предположить, что писатель, прозрев нужды биографа, отнес день Ваниной свадьбы к дате знакомства с Верой Слоним, см. "Летопись..." /.

- Пожалуйста, оставьте мою руку, не надо меня так трогать / 4, 190 /.

О, невинные дружеские отношения, воспетые Руссо / который мог подобно Свифту воспеть даже метлу, - об этом известном мыслителе см. в повести "Жизнь и невероятные приключения солдата Ивана Чонкина" - часть первая, попытки написания продолжения лишены ее пафоса и эмоциональной обоснованности /!

Я бы мог вам рассказать про него ужасные вещи... / 5, 191 /

Еще один намек на "темное прошлое" соперника, - на вид весьма скромного господина, о котором известно немногое. Помните, кстати, как Разумихин отговаривал Дуню от супружества с Лужиным / "Он соглядатай и спекулянт" /?

Торопился я чрезвычайно, семенил, в облачке ландышевой сырости, стараясь ни о чем не думать, стараясь верить... / 2, 192 /

Именно ландыши, "прекрасные и совершенные" / Владимир Солоухин /, герой предполагал послать Ване с "запиской, полной грустного юмора" / "тупая старушка мало заслужила такой дорогой подарок" /.

...служба вольготная, не исключены поездки на Ривьеру, в Италию... автомобильное дело / 6, 194 /.

Темы эти знакомы нам по рассказу "Весна в Фиальте".

Но Смуров будет жить долго. Те двое мальчиков, моих воспитанников... может быть, случайный рассказ обо мне / 11, 194 /.

"Писатель, наблюдающий ребенка как живое воплощение будущего воспоминания - образ, повторяющийся в романах Набокова, - писала Ирина Пуля / 96, 80 /, - создать воспоминание о настоящем - цель писательского труда".

И все же я счастлив. Да, я счастлив... / 2, 195 /

"Вообще, слово "счастье" так часто, как у Набокова, можно встретить разве что у молодого Толстого, - свидетельствует Геннадий Барабтарло, - В стихотворении 1942 года читаем - "...я удивительно счастлив сегодня". "Послушай, я совершенно счастлив", - говорит герой первого его романа "Счастье". "Соглядатай" - поистине один из самых жизнеутверждающих романов писателя. Роман этот - о любви, о целомудренной ее силе / хотя даже Дмитрий Липскеров, как выясняется, писал о любви - см. комментарий к его, изволите ли видеть, "роману" / . Модель его, появляющаяся в представлении читателя, - вовсе не порочный круг и не кольцо возврата / как полагала Нина Барковская, считавшая, что герой оставался "в дураках" /, но "чудесное событие", незабвенное событие, счастье.

Оставить комментарий © Copyright Петраков Игорь Александрович (petrak-igor@yandex.ru) Размещен: 09/11/2015, изменен: 09/11/2015. 96k. Статистика. Статья: Критика Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Фрагмент сборника статей, посвященных творчеству Владимира Набокова. Состоит из статей "Герой в поиске безсмертия", "Комментарий к роману "Соглядатай", "Сюжетная ситуация архаичного ритуала в прозе Набокова".

Петраков Игорь Александрович : другие произведения.

Набоков: русский период