Петраков Игорь Александрович : другие произведения.

В городе N

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказы, написанные в 2023 году.


   0x08 graphic
   Содержание:
  
   Деревенский друг
   Детали захода солнца
   Досужие мысли русского писателя
   Заботы удивительного пациента
   Любимое стихотворение
   Мой друг Алексей
   Омск -- город контрастов
   Панихида
   Первая работа
   Проходка
  
  
   Деревенский друг
  
   Скоро будет на полях темным-темно,
   можно будет огоньки пересчитать,
   те, что воткнуты, как свечки, в горизонт,
   словно в церкви, чтоб кого-то отпевать.
  
   Олег Митяев. Дорога.
  
   Об этом своем деревенском друге Егор вспомнил внезапно, когда, едя в маршрутке в деревню - на кладбище к своим родственникам - наблюдал за движением столбов и деревьев за окном.
   Тоже ведь штука - среднерусский пейзаж начала двадцать первого века. Что ни говори, а он любопытен, кажется всегда знакомым и каким-то родным. Проплывают за окном маршрутки березовые околки, кустарники вдоль обширных полей и, наконец, как долгожданное развлечение глазу - столбы и провода вдоль железной дороги. Иногда проедет навстречу товарный состав, издавая мощные звуки, потрясающие придорожную окрестность.
   Весь этот пейзаж был знаком Егору с детства. С той ранней поры, когда он с радостью долгожданной встречи с бабушкой и другими родственниками направлялся в деревню. И смотрел, жадно смотрел, как за окном электрички постепенно поднимаются и вдруг, дойдя до высшей точки, опадают провода. Особый интерес представляло тогда разглядывание железнодорожных станций и поселков при них. Как же все-таки замечательно ( думал Егор в детстве ), что все они разные, этот - с изумрудно-зеленой крышей, а этот - со старинными окнами на фасаде. Долгая дорога в ту пору не пугала Егора, скорее, воспринималась как какое-то путешествие и приключение.
   И был в пору детства у Егора хороший друг - сосед ( их участки и дома разделял забор ) Алексей. Алексей был на несколько лет старше Егора, опытней, искушенней его. Поэтому Егор часто смотрел на Алексея если не с тайным обожанием ( помните, в сериале "Альф" Джейк Окмонек произносил: "Это я, твой тайный обожатель!" - оказавшись под окнами своей возлюбленной ), то с пиететом и уважением. Алексею льстило такое подобострастное отношение к нему Егора, и он охотно проводил с ним часы досуга.
   Иногда мастерили луки из веток кустарников. Натягивали меж них тетиву - и стреляли веточками потоньше. Иногда Алексей ходил с Егором на озеро - были посредине деревни озера, в одном из которых водилась рыба. Алексей по-простому знакомил Егора со своими друзьями, удившими рыбу, о чем-то шутил с ними. Егор внимал каждому слову Алексея.
   Ходили на рыбалку и вместе со своим другом. Алексей знал толк в рыбной ловле. Он был необыкновенно удачливым рыбаком. И учил Егора нехитрым премудростям летнего ужения рыбы ( как сказал бы Солоухин ). В те тихие часы, когда Егор сидел с удочкой на берегу озера в ожидании поклевки ( а Алексей находился, тоже с удочкой, двумя-тремя метрами правее ), казались Егору счастливейшими в жизни. В конце концов, ведь нельзя точно сказать, что доставляет больше удовольствия - сама рыбная ловля ( часто чреватая острым разочарованием ) или процесс созерцания природы, который волей-неволей происходит при этом. Ходил Егор на рыбалку и один - рано утром и всякий раз становился свидетелем того, как мимо озера маршировали солдаты.
   Часто Егор поражался изобретательности Алексея в проделках. Так, Алексей с группой ребят любил иногда подшутить над прохожими - выставлял на дорогу чучело с головою тыквы и следил из засады, какое впечатление на людей произведет этот персонаж. Помнится, пьяные граждание были очень недовольны - и словесно начинали высказывать свое раздражение.
   Водил Алексей Егора и на стройплощадку двухэтажного дома, - пока были возведены только фундамент и стены. На этих загадочных, сказочных просторах ребята играли в казаков-разбойников. Егор, впрочем, запомнил, что игра в разбойников ему не нравилась, как и романтический ореол, окружающий эту, с позволения сказать, "профессию".
   Однажды Алексей пришел в гости к Егору. Они посидели, как водится, на завалинке. И Егор поделился сокровенной мечтой, почерпнутой им из телевизора, - написать книгу под названием "Хитрология". В ней бы содержались подсказки и житейские советы на все случаи жизни, которых, как казалось Егору, в деревне ( да и в городе ) могло произойти немало. Алексей выслушал предложение Егора без энтузиазма. Впрочем, подхватил идею по-своему:
   - Предположим, - мать закрыла меня в доме ( такое наказание действительно практиковалось в семье Алексея ), - давай придумаем, что ты будешь делать в этой ситуации.
   Ситуация Егора показалась банальной, скучной, неромантической, и он, стесняясь возразить старшему товарищу, лишь смущенно засопел.
   А Алексей уже растекался мыслью по древу, придумывая различные способы отпереть для него дверь, которые мог бы предпринять его младший товарищ и друг. Егор был разочарован. Вполуха слушая Алексея, он с горечью думал о том, что с таких дружком хорошей, большой книги под многообещающим названием "Хитрология" не напишешь. Как говорится, "с Усаковым каши не сваришь, а сваришь - он ее всю сам съест".
   Теперь, когда Егор стал знаменитым на просторах российского интернета автором ( признанным сотнями тысяч читателей ), он вспоминал эту минуту разочарования в своем друге. И понял, что именно тогда образ Алексея в его сознании утратил идеальную окраску.
   В холодное время года Алексей звал Егора в дом. Они иногда смотрели художественные фильмы для детей, которые транслировались по советскому телевидению в дневные часы ( рубрика так и называлась "Фильм - детям" ). Иногда Егор ходил с Алексеем в настоящий кинотеатр. Там они смотрели ( за 10 или 20 копеек ) сборники мультфильмов "Ну погоди" и приключенческий фильм "Тайна замка Морисвиль".
   Особенно расцветали взаимоотношения Егора и Алексея летом. Бабушка Егора, помнится, специально выходила поздним вечером, чтобы вызволить Егора из цепких объятий уличных товарищей. Допоздна заигрывались и засиживались они с Алексеем. Алексей рассказывал смешные случаи из своей жизни и пошлые анекдоты из жизни робота Вертера и Алисы Селезневой ( которые маленький Егор до конца не понимал, но делал важный вид, что все понимает ).
   От друга не осталось ни писем, ни фотографий. Лицо его стерлось в памяти Егора, как бывает, когда кто-то мокрой тряпкой проведет по написанному на школьной доске. Алексей был уже давно в ином мире. Как и большинство деревенских родственников Егора. Но память о его делах, поступках, словах была еще жива. И Бог весть сколько еще будет жить она, эта память, которая бьет поверх смерти.
   Егор посмотрел еще раз за окно. Они уже подъезжали к деревне. Маршрутка надсадно взяла поворот, повернула налево и поехала по центральной ее улице. Когда-то в детстве Егор тоже проезжал по ней. Но тогда в деревне его ждали живые люди. Теперь же в основном здесь жила лишь память о прошлом.
   За окнами маршрутки сменяли друг друга дома, памятники, магазины. Когда-то это был целый живой мир, населенный живыми людьми. И Егор испытал смутное сожаление о том, что вот, среди живых больше нет его хорошего друга, с которым они так хорошо ладили в годы детства..
  
   Детали захода солнца
   ( рассказ о любви )
  
   В его текстах ни силы, ни света, - одно нытье.
   Из сочинения Н.Семеновой.
  
   Сначала где-то вдали возникает солнце. Чуть позже - окно, за которым - одинокая комната. И вот уже в комнате сидит поэт и писатель Егор ( а по сути - безработный ).
   Рядом с писателем стоит ноутбук. Постепенно солнце выхватывает детали комнаты Егора - телефон и карандашик с блокнотом на столе, компьютер, телевизор и книжную полку. На последней в ряд расположены разные, в свое время потрафившие душе книги: "Защита Лужина", "Приглашение на казнь", "Последний сон разума", "Рассказы о детстве", "Предпоследний Дозор", "Вне игры", "Набоков. Осень жизни", стихи Набокова, "Дар Мнемозины". Белые их корешки кажутся такими безыскусными, такими беззащитными.
   На верхней полке толпятся журналы, в которых печатался Егор. Впрочем, за это приходилось платить. Егор, удовлетворив первоначальную жажду признания, опубликовав несколько стихов и рассказов, вскоре успокоился. И писал уже только "в интернет".
   Равнодушный прозрачно-блеклый воздух в комнате как будто расступался перед взглядом Егора. Впрочем, гляди-не гляди ( думал Егор ), ничего нового не увидишь. И по ассоциации с этой мыслью возникло воспоминание о самой счастливой, если можно так сказать, зиме Егора. Зиме, полной нового - новых событий, впечатлений, встреч.
   Егор тогда учился в аспирантуре и дружил с Леной. Поначалу, признаться, он вовсе не думал в нее влюбляться, рассчитывая, что Лена будет для него спокойным, надежным другом - и не более того. Но вот же - угораздило влюбиться ( думая об этом происшествии, Егор и сейчас про себя многозначительно улыбался ). Лена тогда еще не подозревала о влюбленности Егора.
   Они долго бродили по зимним заснеженным улицам, в основном почему-то в вечернее время. И Егору казалось, что в эти минуты они оставались с Леной во всем мире совершенно одни, - такая необыкновенная, неземная тишина их окружала. Вот и сейчас, в дни теплого лета ( когда так далеко от счастливой прошлой зимы ) Егор вспоминал эту тишину - и среди нее светлое пятно - лицо Лены, которая что-то говорила ему. Егор всегда внимательно, с уважением, выслушивал Лену. Под ногами хрустел снег - и казалось, что так хрустит само счастье.
   С тех пор минуло многое лет, и многое забылось. События сменяли одно другое в жизни Егора. Все эти события были, в основном, безрадостными. И поэтому особенно остро чувствовалась оставленная нашим героем радость той зимы - радость общения с Леной. Тогда Егор тяжело переживал расставание со своей первой любовью - и Лена поддерживала его в этот проблемный период его жизни. Находила какие-то нужные слова, ободряла Егора. И Егору казалось, что он вступил в прекрасную пору новых отношений.
   Как-то они поздним вечером проходили мимо церкви. Церковь была закрыта, рядом с ней горел одинокий фонарь. Но она, эта пройма в ночи, казалась необыкновенной областью, полной спасенных людей. К числу этих людей, несомненно, относились и Лена с Егором. И Егор, проходя тогда со своей подругой мимо церкви, вспомнил почему-то, как однажды зашел в Москве в церковь рядом со станцией метро "Полянка" - и увидел, как венчаются новобрачные.
   Дружба Егора и Лены, впрочем, получалась какой-то неидеальной, неожиданной для нашего героя. Они стали выпивать вместе, что должно было по идее их сблизить, но Егор в эти минуты вместо чувство единения со своей возлюбленной испытывал странное стеснение - точно покушался на что-то, ему не принадлежащее. Иногда Лена приводила Егора в свой дом, кормила его. А Егор все никак не мог решиться на финальное, исчерпывающее объяснение. Он глядел на ладную фигуру Лены в черном костюме ( Лена сидела на кровати ) - и никак не мог предположить, что эта девушка может принадлежать всецело ему одному. Это казалось невероятным, несбыточным счастьем, которого Егор считал себя недостойным.
   И вот еще интересная фраза: "Возлюби ближнего своего как самого себя". Егор превзошел ожидания ее автора - он любил Лену больше, чем самого себя. Но это огромное, теплое чувство, изливающееся из его сердца, не находило воплощения в действительной жизни, в том, что некоторые называют опасным словом "реальность". Однажды Егор, впрочем, обмолвился насчет того, что хотел бы стать ближе к Лене. На что Лена, трезвомыслящая Лена ответила, что видит в Егоре только друга - не более того. С тех пор они стали отдаляться друг от друга. Даже совместная выпивка - банальная история - прекратилась.
   Постепенно любовь схлынула как жара, как летний зной. Остались, впрочем, зримые признаки ее. Так летом еще горит предзакатное небо, хотя само солнце уже не согревает воздух.
   Егор медленно встал из-за ноутбука и подошел к окну, отодвинул штору. Все во дворе было тихо, мирно. Зеленели, покачивались тополя. Небо, светло-голубое, с вкраплениями легких облаков, казалось высоким, ясным. Солнце уже зашло за соседний дом. Так же, как солнце, так была сейчас далеко от него Лена. Наверняка она уже многое забыла ( хотя и отличалась всегда хорошей памятью ). У Лены была работа, семья, социальная роль, - все то, о чем тосковал в минуты одиночества "поэт и писатель". Однако Егор ни на минуту не сомневался, что он - и только он - мог бы сделать Лену по-настоящему счастливой. Если браки совершаются на небесах, то, очевидно, Лена была предназначена ему небом. Эта, в общем-то спорная с точки зрения здравого рассудка мысль, утешала и примиряла Егора с окружающей действительностью.
   Егор вернулся за ноутбук. Он подумал о том, как разумно все устроено в мире: движутся по своим орбитам планеты, светят солнце и луна, стоит земля. Но он, Егор, как будто изолирован от всего этого богатства. Именно Лена, подумал Егор, была для меня средством соединения и примирения с мирозданием. Впрочем, может быть, все это лишь пышные, высокопарные слова, и "реальность" куда проще и обыденней? Такие мысли посещали Егора в минуты отчаяния.
   Солнце клонилось к закату. Золотым блеском ( напоминающим волосы Лены ) озарялись верхние этажи и крыши домов. Горели ослепительным светом края облаков, которые Набоков сравнил бы с дышащими существами. Образ предельного счастья, связанный с лицом Лены, постепенно тускнел в сознании Егора. Ее лицо теперь изменилось, - это он ясно видел по фотографии из всемирной сети. Впрочем, осталось и в теперешнем его виде привлекательным. Как можно было думать, что такая красавица снизойдет до его желаний? Но эта мысль возникла и прошла. Егор хотя и не был внешне Аленом Делоном... Мысль не додумывалась, Егор лишь испытывал смутное сожаление оттого, что люди так много внимания уделяют красивой внешности, а не душе.
   Сбоку на стене пролег солнечный параллелограмм. Окно было задернуто, - память о недавней жаре. Воздух в комнате потемнел, и осунулись, поблекли корешки знакомых книг. Все было в комнате, все блага цивилизации. Не было в ней только одного - возлюбленной Егора.
  
   Досужие мысли русского писателя.
  
   Испей мой стон,
   дай мне шанс,
   сожги мой сон,
   дай мне шанс..
   Агата Кристи. Ты уходишь.
  
   В городе наконец-то спала небывалая для здешних мест, двухдневная сорокаградусная жара. Сегодня с утра накрапывал дождь, Антон после обеда, как обычно, засел за свою литературоведческую работу по Набокову.
   Теперь же, изнывающий от жары ( остатки которой еще сохранялись в комнате, несмотря на открытый балкон ), Антон лег на свой диван и попытался задремать.
   Итак, перед нами Антон, думал он, неприятно распаляясь, непризнанный омский поэт и писатель и вдобавок к этому литературовед - автор двух десяток неизданных ( естественно ) книг на литературоведческие темы. Особенно любил и ценил Антон творчество Набокова, выписывал в интернет-магазине книги - исследования по оному, сам писал работы.
   Но сочинения Антона были практически не востребованы обществом, специализирующимся на слезливых мелодрамах, пошлых детективах и идиотовостребованной фантастике. Общество предпочитало не замечать труды Антона. Те полтора десятка подписчиков, которые числились в его группе на популярном сайте, были, конечно, не в счет ( и это в то время, когда сотни, тысячи людей состояли в пабликах, авторы которых упражнялись ( изощряясь в формальном отношении ) в поливании своих читателей грязью - с помощью любой их сердцу нецензурной брани ).
   Сознание Антона в этот солнечный вечер словно балансировало на грани между сном и явью. Казалось, далеко от него был привычный солнечный мир, мир, где совсем рядом, на диване, пролег огненный параллелограмм, а в широком окне млели в голубом небе непризнанные облака - может быть, явление природы, а может, картина кисти крутого колориста. Шум с улицы ( где с утра гудел и чихал желтый трактор ) теперь не проникал в комнату Антона, и оттого ему казалось, что его одиночество достигло небывалых, экзистенциальных, как было принято говорить у них в университете, высот.
   Как же так получается ( думал Антон, разглядывая оригинальный бордово-коричневый узор на боку дивана ), что у всех его знакомых есть работа, жены, дети ( дети - почти у всех ) и - подобие насыщенной жизни. Долгое время Антон думал, что виной всему его собственный характер, но постепенно стал копать глубже - и переносить вину с себя на мир. Мир, окружающий Антона, человеческое общество было отнюдь не безупречным. В нем искать спасения было даже как-то глупо. Мысль о Боге - единственное, что согревало Антона в эти минуты.
   Ведь мир, несомненно, был сотворен Создателем с благими намерениями. Последние, правда, не до конца были понятны Антону - но ведь это не вина Бога, в конце концов.
   Мысль от творения Творца по странной ассоциации перескочила на собственные сочинения Антона. Его утешало то, что во всемирной сети он был довольно популярным автором. Но это была БЕЗПЛАТНАЯ популярность. За признание читателей в интернете Антон не получал ни копейки. В то время, как некоторые его знакомые вовсю сотрудничали в газетах, в журналах - и получали за свои измышления ощутимые дивиденты ( при всей очевидной бездарности и безталанности большинства из них ). Итак, Антон был безработным, непризнанным широкими общественными массами автором - в этом факте он находил, однако, странное утешение. Словно его произведения были выше способностей большинства читателей осознать смысл, заложенный в них.
   Антон тоже когда-то работал в газете. То было одним далеким летом и осенью. Он работал исправно, не смущаясь нищенской зарплаты, надеясь на лучшее - до тех пор, пока не был оскорблен той же пресловутой русской бранью остервеневшей от сознания собственной непогрешимости главной редакторшей. Естественно, оставаться под ее началом после этого "события" он никак не мог. Чувство собственного достоинства ( которое поэт Пружанский советовал выбросить на помойку ) не позволило.
   Наступил вечер. Дневной зной спадал, уступая место прохладному ветерку. Антон смутно думал о политических пустяках ( как сказал бы Набоков ), которыми он занимался в газете ( он был ответственным за политику, за полити-ку-у ). Ни один из омских политических деятелей, которых рекламировал в своей газете Антон, не вспомнил о нем, когда Антона уволили. Может быть, статьи Антона были недостаточно хороши, чтобы о нем жалели как о журналисте? Все может быть, - думал Антон.
   "А ведь у меня могла быть работа, - рассуждал Антон, глядя на освещенную спинку дивана, - работают же другие, служа верно и преданно власти. Да, работа их бывает иногда безсмысленна в высшей степени, но, во всяком случае, эти люди имеют между собой общение". Круг общения же Антона составляли лишь знакомые продавцы, врачи да его отец.
   Еще Антон думал о том, что осужден жить сбоку от жизни, что не только работы, но и законной возлюбленной у него нет. Как верно заметила местная поэтесса Н.Семенова,
  
   он искал работу - работы нормальной нет,
   отношения не срослись ни с этой, ни с той..
  
   Утешение Антон находил в пословице "Бедность - не порок" ( прямо по Остапу Бендеру ) и - в мыслях о Боге. Ибо помимо материального мира, тяжелой, неприступной яви - был еще и чудесный ночной мир, мир снов. Он, очевидно, был дарован Господом - для того, чтобы как-то утешить Антона. В этом мире Антон мог быть более свободным, более естественно проявлять свои чувства. И ценил его если не больше, то наравне с "хваленой явью".
   Какие просветы по ночам! Он есть, есть, мой сонный мир ( как говорил Набоков ). И наступит пора, когда он соединится с действительным - и Антон будет так счастлив, как не снилось записным губернаторским журналистам.
   - Антон, иди ужинать! - донесся из коридора голос отца. Да, сегодня Антон, вопреки своему обыкновению, не стал готовить ужин сам, препоручив эту миссию отцу. В конце концов, и он имеет право немного отдохнуть - устроить себе небольшой праздник.
   Голос отца вывел Антона из состояния полудремы - полуяви. Сознание стряхнуло тяжелый дым сонных образов. Антон пошел в ванную, освежил голову водой из холодного крана. И вот он уже был готов разделить трапезу со своим отцом.
   Общество отца, который относился к Антону с привычной любовью, Антон ценил как самую важную для него в нынешнем положении драгоценность.. Кто знает, как долго продлиться эта семейная идиллия? - с тревогой думал Антон, посматривая на своего отца, виски которого уже тронула седина.
   Они сидели вместе за столом, ели вместе манную кашу.. Все было так тихо, так мирно, так естественно, что казалось - ничто не может нарушить этого семейного уединения. Весь мир, с его тревожными новостями, с войнами, с пожарами - остался словно за синим окном ( или за темным стеклом телевизора ). Кто знает, может быть, в конце концов, творчество Антона признают? Печатали же его в одной всероссийской газете, были публикации и в омских литературных журналах, на популярном сайте, посвященном Набокову.. Да, Антон не умел извлечь из всего этого материальной выгоды, но, думал он, может и это умение придет с годами.
   Вот такой вечер провел русский писатель этим летом в городе N.
  
  
   Заботы удивительного пациента.
  
   В свое время нашумел среди читающей публики мой рассказ "Удивительный пациент". В нем я рассказывал о пациенте нашей областной больницы для лиц, неадекватно оценивающих окружающую действительность ( а может, просто неадекватно реагирующих на трогательную заботу партии и правительства, как говорил один сатирик? ), который представлял себя героем булгаковской повести "Собачье сердце" Филиппом Филипповичем Преображенским.
   Мнения этого пациента о современном состоянии общества и его нравов понравились моим читателям, и я решил еще один раз встретиться с ним, чтобы расспросить его о том, как он относится к последним событиям в свете известного российско-украинского конфликта.
   Филипп Филиппович узнал меня и приветливо обнял, после чего присел на свою кровать в преисполненной чувства собственной значимости позе.
   - Я рад, мой молодой друг, - начал он, - что вы написали обо мне рассказ. Я давно подумывал о популяризации моих мыслей среди нашего народа. И вот вы оказали мне столь неоценимую услугу.
   - Я вам больше того скажу, - поспешил обрадовать я его, - я готовлю о Вас новый рассказ в мой регулярно выходящий электронный журнал "Бузовик". Читателям интересно ваше мнение о событиях, которые происходят в последнее время в стране и вокруг нее.
   - Что ж, пожалуй, я готов высказаться, - кивнул мне Филипп Филиппович, - Скажите, что именно Вас интересует, мой друг?
   - Как вы думаете, скоро ли завершится конфликт на Украине? - поинтересовался я.
   - Понимаю Ваш вопрос, - отвечал "профессор", - очевидно, и Вы, как и я, устали от этого противостояния. Я сам узнаю о нем из новостей, которые смотрю по нашему телевизору ( в допустимых пределах ). В самом деле, что сказать по этому поводу? Чем больше я смотрю военные новости, тем больше становлюсь гуманистом.
   - Поясните, как это понимать?
   - Я, пожалуй, процитирую слова Марианны Николаевны, белокурой женщины-врача из рассказа Набокова - "Война всегда отвратительна. Человек, отнимающий жизнь у другого, всегда убийца, будь он палач или кавалерист. Военная доблесть - это пережиток прошлого. В течение моей врачебной практики мне часто приходилось видеть людей, искалеченных и выбитых из жизни войной.. Нет ничего унизительнее, чем быть пушечным мясом. Я ни в кого не палила и никого не закалывала.. Среди врачей, моих коллег, больше найдется героев, чем на поле битвы".
   - Любопытно, и что, это мнение, разделяют ваши сопалатники?
   - Не все, но многие. Кое-кто спрашивает меня, чего ради мы полезли на Украину. Предполагают, что якобы исключительно ради удовлетворения амбиций известного политического деятеля, стремящегося как можно дольше оставаться при власти.
   - Но некоторые считают, что там, на Украине живут русские, права которых ущемлялись. Отсюда и широко разрекламированный в последнее время лозунг "Своих не бросаем!"
   - Знаем мы эти пропагандистские лозунги, - прищурился Филипп Филиппович, - "Все для победы", "Своих не бросаем", "Крым наш". Их легко выдумывать, но трудно им следовать.
   - Значит, вы на стороне украинцев в этом конфликте?
   - Я бы так не сказал. Я не понимаю, за что воюют украинцы. Ведь независимость Украины, ее сильная государственность - это миф.
   - Почему же? Украинцы считают, что они имеют право быть цивилизованной европейской страной.
   - Нет у них подобного права, на мой взгляд, - если мы посмотрим на дело с точки зрения российской истории. Посудите сами - Украина всегда была частью России. Так было и до революции, и во времена Советского Союза. Так было тысячу лет. И вдруг Украина выкидывает фортель - и заявляет, что хочет идти по западному пути. На мой взгляд, судьба Украины - быть вместе с Россией всегда. К этому обязывает наша общая тысячелетняя история.
   - Но украинцы - во всяком случае, многие из них, считают, что они самодостаточная и независимая нация.
   - И глубоко заблуждаются, мой друг! - воскликнул Филипп Филиппович, - и, что меня особенно удручает, гибнут ради этого заблуждения сотнями.
   - Да, это печально, - согласился я.
   - Так что вы, если будете писать обо мне новый рассказ, можете назвать его "Инопланетяне, украинцы и другие выдуманные персонажи".
   - Я подумаю над этим, - осторожно произнес я.
   - Вы понимаете, что для меня статус украинца как представителя самостоятельной нации более чем сомнителен.. Само слово Украина - обозначало всегда то, что находится С КРАЮ России. Поверьте, я с уважением отношусь к этому братскому народу, но в вооруженном конфликте с его представителями чувствую привкус абсурда.
   - Почему абсурда?
   - Украина воюет против России.. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Как часть может воевать против целого? Я вспоминаю сатирический монолог Геннадия Хазанова, популярный в начале 90-х. Тогда юморист сравнил независимость бывших республик Советского союза с тем, как если бы о независимости объявили части человеческого тела. Например, селезенка заявила бы о своей незалежности.
   - Тогда получается, что вы на стороне России?
   - Это потому, что я живу в России, и волей-неволей сочувствую русским больше, чем украинцам. Однако мне ближе всего позиция Григория Явлинского, который разразился по поводу происходящего особой статьей с говорящим названием "Прекратите!"
   - Да, я читал эту статью, - подхватил я, - В ней Явлинский говорит, что обе стороны конфликта должны быть готовы к непопулярным решениям, к трудному выбору мира.
   - Согласен, нет ничего абсурднее опьяненности кровью с обеих сторон и желания идти до конца во что бы то ни стало.
   - Значит, получается, вы стоите как бы вне конфликта?
   - Здесь я могу процитировать еще одни слова - персонажа Любимова из его повести "Жизнь и приключения Алекса Уилки, шпиона" -
  
   Двух станов не боец, но только гость случайный,
   за правду я был рад поднять мой добрый меч,
   но спор с обоими - досель мой жребий тайный -
   и к клятве ни один не смог меня привлечь.
  
   - Похвально, похвально..
   - Будьте осторожнее со своими похвальбами, - предупредил Филипп Филиппович, - мне-то ничего не сделается, а для вас, редактора популярного журнала, могут быть последствия..
   - О, мой журнал не настолько популярен, как вы это себе представляете, - скромно потупил я глаза.
   - Я могу озвучивать мое мнение, расходящееся с официальным - потому, что я пациент "желтого дома". Как говорил один из героев Ильфа и Петрова, "сумасшедший дом в Советской России - единственное место, где я могу смело высказывать свое мнение". Или что-то примерно подобное он говорил.
   - Да и я всегда представлял Вас в своих рассказах как практически душевнобольного..
   - Как говорил Вячеслав Бутусов ( позвою себе еще одну цитату ), сейчас все реже встречаются душевнобольные, не говоря уже о душевноздоровых людях. Гораздо чаще приходится иметь дело с бездушными людьми.
   - Тем не менее в общественном сознании твердо закрепился образ душевнобольного как неполноценного человека и гражданина.
   - Да, душевнобольные бывают разные. Нельзя всех чесать под одну гребенку, - заметил Филипп Филиппович, - многие из них болеют душой за свою страну сегодня, и многого не понимают в современной политике. Помните, у Задорнова был монолог "Не понимаю". Уверен, будь он жив, он сегодня написал бы его продолжение.
   - Об этом остается только гадать, - высказался я.
   - Но вы не принимайте мое мнение близко к сердцу, - сказал под конец разговора Филипп Филиппович, - признаться, в некоторых политических вопросах я могу быть некомпетентен.
   - Я понимаю это, однако хочу выразить вам свое мнение, что Ваши слова, как интеллигентного, думающего человека, будут иметь все же некоторую ценность для читателей моего журнала.
   - Ну дай Бог! - воскликнул Филипп Филиппович - и мы еще раз обнялись с ним на прощанье.
  
  
   Любимое стихотворение
  
   Был хмурый ноябрьский осенний день. Погода стояла мерзкая, - но на сердце Егора было тепло: сегодня он планировал представить свои стихотворения на ежегодном поэтическом семинаре, которое проводила областная секция поэтов. Не то, чтобы Егор писал для других, - но здоровая доля честолюбия и жажда признания были свойственны и ему.
   Семинар вел известный в области поэт Андрей Пружанский. Стихи Пружанского казались Егору довольно посредственными, и его взлет в масштабе области удивлял нашего героя. Впрочем, не о стихах Пружанского речь.
   Помогала вести семинар Пружанскому молодая, но уже также известная в области поэтесса Нина Пятничная. Он, она и еще восемь участников составляли костяк семинаристов, которые разбирали стихи друг друга.
   - Прежде всего нужно выбросить на помойку чувство собственного достоинства, - начал с места в карьер Пружанский, обращаясь к семинаристам.
   Егор удивился такой постановке вопроса. Было бы понятно, если бы предлагалось избавиться от упоения собственной гениальностью и исключительностью, но чувство собственного достоинства? Оно нам еще пригодится.
   Долша очередь и до Егора. Первым наш герой представил на суд публики стихотворение, начинавшееся с набоковского двустишия, -
  
   Это было тысячу лет назад,
   так давно, что забыла ты.
   Я иду по дороге, мой быстрый взгляд
   узнают прохожие и цветы.
  
   Никто из семинаристов не заметил подвоха, - видимо, в отношении стихов Набокова они были абсолютно девственны. Нине Пятничной стихотворение в целом понравилось.
   - Я думаю, из него мог бы получится недурной романс, - заявила она, - Если прибавить к нему музыку, то..
   Пружанский смерил ее орлиным взглядом ( из взглядом, подобным тому, каким Петя - Золотой гребешок смотрит на оплошавшую курицу ):
   - Знаешь, Нина, я слышал много романсов, в основе которых были плохие стихотворения, - заявил он.
   Здесь нужно заметить, что если уж Пружанскому попадало под руку подлинно талантливое сочинение, то он был к нему безпощаден. О Боже, каким ядом он прыскал, каким кнутом стегал его автора!
   - Как героя узнают цветы? - задался вопросом Андрей, - Где орган узнавания у цветов?
   Действительно, фактически такого органа нет, хотелось возразить Егору, - но что такое поэзия, как не царство допущений, фантазия, трепет, восторг фантазии.. Пружанский же требовал, чтобы поэзия подчинялась непреложным физическим законам.
   - И почему героя узнают прохожие? - продолжал Пружанский, - Он что, настолько известная личность? Я понимаю, если бы прохожий узнал Ленина. О, Ленин!
   И Пружанский с ужимкой изобразил изумленного прохожего, узревшего Ильича.
   Препарировав ( на доступном ему уровне восприятия ) этот стих, Пружанский приступил к сладкому, - на которое подавали любимое стихотворение - из всех, сочиненных Егором. Вот оно:
  
   Как близко небо у деревни,
   И, кажется, рукой подать.
   Вот поворот уже последний
   И больше я не буду ждать..
  
   И снега солнечные брызги
   Летят, бежит уж со всех ног
   Пес, мне знакомый, я непризнан
   Ведь только в городе. Урок
  
   Давно мой пройден, и заброшен
   За печку старый мой дневник
   С заданьями смешными, скроен
   Так мир здесь по-другому, лик
  
   Светила смотрит по-иному,
   Приехал.. Детская игра
   Сильнее здесь дурного слова,
   Проклятий древних. Навсегда
  
   Остались здесь друзья, и вечно
   Мне эти годы вспоминать,
   Когда и весело, безпечно..
   И как велик был стол, кровать,
  
   Большая тумба, телевизор,
   И ввысь старинное трюмо,
   Всевластное, но что-то в жизни
   Сломалось будто, и чужой
  
   Пришел, смеясь, к моей калитке,
   Колотит громко - отвори!
   Беда так выглядит, в избытке
   У нее сил.. Но эти дни
  
   Не изменить, и в прошлом снова
   Я вдохновенье нахожу..
   И ждут меня все те же в доме,
   Которым я так дорожу.
  
   Все оживает в миг, как будто
   Вчера я только был вот здесь,
   И самовар, и борщ, и чудный
   Печения квадрат.. И весь
  
   В покое день проходит нежный,
   И люди выглядят людьми,
   И тайной собственной надеждой
   Вот эти дни оживлены.
  
   Стихотворение понравилось публике, но Пружанский был не из тех, кто идет у нее на поводу. Отметив метафору "снега солнечные брызги", он перешел сразу к такой вещи как дневник автора.
   - Это что, рукописный дневник или..?
   - Школьный дневник, - пояснил Егор.
   - Тогда непонятно, почему задания в нем - смешные. Вот, например, Третий закон Ньютона - в нем нет ничего смешного!
   Егору захотелось тут же сослаться на Набокова, который утверждал, что "физические законы придуманы людьми", но в этой компании, очевидно, Набоков не был авторитетом. Но да, задания школьной программы, многие из которых морально устарели для 21 века, действительно казались автору стихотворения смешными.
   - А "проклятия древние" - это что, мат? - лапидарно сформулировал новую претензию Андрей.
   - В том числе, - уклончиво ответил Егор.
   - По-моему, в деревне мат распространен больше, чем в городе, - заметил Пружанский, - Вот был я на одной деревенской свадьбе.. - и Андрей сделал многозначительный вид, дававший понять, что ему есть что порассказать слушателям о жизни в деревне.
   - А что значит фраза "остались здесь друзья"?
   - Это друзья, ушедшие в мир иной, - уточнил Егор, волнуясь.
   - То есть лежащие во гробах? - цинично заметил Пружанский.
   - Смотрите, - вставила свои пять копеек Пятничная, - вы пишите, что "чужой" пришел к калитке..
   - Да, да, я это тоже заметил! - подхватил Пружанский, - "чужой" вызывает однозначные ассоциации с персонажами определенного фантастического фильма.
   "Вы сравниваете моего "чужого" с этими чудиками? - хотел было спросить Егор, - Хорошо, теперь, когда меня будут спрашивать о впечатлении о встрече с вами, я скажу - "Франкенштейна видел??"", - но из вежливости промолчал.
   - А ритмовое ударение в строке "У нЕе сил" заметили, куда падает? - продолжал Пружанский, - так и хочется прочитать с ударением на первом слоге.
   - А чудный печения квадрат - это что? Печенька? - спросила Нина.
   - Да, маленькое печенье, - подтвердил Егор.
   - Меня смущает еще строка "И люди выглядят людьми". Выглядят, заметьте, но таковыми не являются!
   На это Егор ответил, что он и не требует второго, достаточно выглядеть людьми. Ибо ему приходилось не так давно встречатся с существами, утратившими даже этот человеческий облик и подобие.
   Подводя итог критическому разбору стихотворения, Пружанский заметил, что неплохо было бы подкорректировать первую строку. Ибо явления природы должны описываться максимально конкретно. Не "Как близко небо у деревни", а "как низко небо над деревней".
   На это Егор ответил, что небо для него олицетворяет скорее не явление природы, а иной мир, более благодарный, нежели "наша хваленая явь". Пружанский хмыкнул и посмотрел на Егора как на сумасшедшего.
   Так было рассмотрено и раскритиковано самое любимое стихотворение Егора. И, несмотря на невысокую компетентность Пружанского в вопросах поэзии, Егор все же был доволен. Да, он был доволен тем, что воплотилась в жизнь редкая возможность представить людям собственное сочинение. И услышать такие разные, но всегда интересные на него отклики.
  
  
   Мой друг Алексей
  
   Мой единственный университетский год, небогатый встречами, хранил этого Ушакова как сокровище.
   В.Набоков. Соглядатай.
  
   Сейчас я, дорогие читатели, хочу рассказать о моем университетском друге - Алексее, с которым мы вместе учились в Педагогическом университете.
   Впервые мы с ним встретились на собеседовании - при поступлении в вуз. Алексей уже тогда был довольно-таки рослым молодым человеком. Он обращал на себя внимание. Впрочем, не настолько, чтобы отвлечь меня от навязчивых мыслей о результатах поступления.
   Основательно сдружились мы с ним позже. На лекциях и семинарах мы, как правило, сидели рядом. В перерывах между лекциями мы начали писать совместный тринидадотобагский сериал "Дальше некуда". Сериал повествовал о жизни простых граждан Тринидада-и-Тобаго ( в этом отношении напоминая мексиканскую мыльную оперу ), а также роботов-контролеров и международных террористов Оума и Сенрикена.
   Вот список персонажей, который мы написали первым делом:
  
   Братья-близнецы Оум и Сенрикен - любители газовых атак.
   Иван Нечипуренко - положительный герой;
   Сим-Сим Двенадцатый - Последний герой;
   Ко-Ко Четвертый - контролер-общественник;
   Имама - Бедная девушка с привлекательной внешностью: одна нога другой короче, а левый глаз фанерой заколочен /шутка/;
   ее подруга Аида Клаустрофобарес, жена Оума;
   Себастьян - знатный картофелевод;
   адвокат Рабинович Авраам Соломонович - коренной мексиканец;
   доктор Макарро - бродячий инфекционист, нашедший прибежище в городе Порт-оф-Спейн;
   Папая - нанайская девушка, туристка из Якутска, забывшая паспорт и обратный билет;
   Пасха - майор-транссексуал;
   Билли Бонс - морской капитан в отставке;
   Киндерсюрприз - маленький мальчик, всем мешавший;
   Батута - дворник;
   Бабареодура - его жена, почтальон.
  
   Затем мы попытались вдохнуть жизнь в этих колоритных персонажей. Алексей взял на себя линию контролеров ( немало в свое время он натерпелся от них ) и международных терористов. Я же со свойственной мне скромностью описывал особенности жизни в городке Порт-оф-Спейн ( Тринидад и Тобаго ).
   Контролеры и террористы, изображаемые Алексеем, наделялись автором сериала чертами необыкновенной жестокости. Они были безпощадны к безбилетникам и "другим наглым пассажирам".
   Братьев Оума и Сенрикена было хлебом не корми - а дай кого-нибудь укантрапупить. Иногда они разыгрывали судьбу несчастной жертвы в орлянку:
   - Бросим жребий, - говорил "рассудительный" Сенрикен, - Если орел - убиваешь ты, Оум; если решка - убиваю я. Если монета станет на ребро - убиваем вместе, ну а ежели зависает в воздухе - оставляем жить.
   Контролер по прозвищу КО-КО 4 тоже был колоритен. Он, не раздумывая, казнил пассажиров налево и направо.
   - Нет, дружок, у тебя определенно болит голова, - повторял контролер, - Расслабься, мы это исправим. Зачем голова, если она болит? - после этого афоризма голова незадачливого японца падала на пол.
   Алексей был мастером черного юмора. Чего стоит только такая лирическая его зарисовка: "Поезд размеренно постукивал колесами, поскрипывали вагоны, похрустывали косточки убитых и тяжело раненых. Непревзойденный Ко-Ко 4 прошел с проверкой восемь вагонов, оставалось четыре. В девятом вагоне, в котором и находились братья Оум и Сенрикен, подобрались порядочные и послушные люди. Они умирали молча".
   Близка Алексею была и социальная проблематика 90-х.
   - Безобразие, товарищи! - кричал Оум, - Людям не выдают зарплату по шесть месяцев, йен падает, в стране безработица, бандиты / тут он скромно потупил глаза/ разгуливают на свободе, - и тут, опять распалившись, Оум продолжил, - Простой японский гражданин на среднюю зарплату не может себе позволить купить персональный самолет! - а тут еще какой-то контролер с глупыми вопросами.
   Но довольно об этом жестоковыйном сериале ( кстати, тем, кому он понравился, могут найти его на просторах интернета ). В конце первого года обучения мы с Алексеем основали юмористическую газету "Бузовик". В ней было множество рубрик, но мало страниц. Алексей вел рубрику "Японская поэзия", в которой помещал такие стихотворения:
  
   Сегодня на дворе туман,
   такой туманный, безпросветный,
   как мысли у меня, безцветный,
   такой тяжелый, как дурман,
   окутавший меня внезапно
   и погрузивший безвозвратно
   меня в унылую печаль, -
   и мир мне виден сквозь вуаль.
   Ее я сброшу, может быть,
   а может, и не сброшу я.
   И не помогут мне друзья,
   и по течению мне плыть
   реки забвенья и тоски..
   Лежу я на краю доски.
  
   Стихотворение, как я помню, называлось "ТОСКА НОМЕР 5". Были и другие смелые произведения. Среди них:
  
   Ржавая крыша на доме моем,
   доме, в котором мы дружно живем,
   доме, в котором я рос и взрослел,
   доме, в котором я тихо шизел.
   В доме, в котором юность прошла,
   в доме, в котором крапива росла.
   в доме, в котором Булгаков бродил,
   грязной калошей мне морду набил..
  
   Или такое:
  
   Я смотрю на дверь аудитории,
   а зачем? - вы спросите меня,
   потому что дверь аудитории
   мне напомнила окно в профилактории,
   мне напомнила то серое окошко,
   из которого я выпрыгнул немножко.
  
   Были и стихи - подражания классикам:
  
   На койке узкой, в психбольнице,
   слюной обрызган, я лежал.
   И хор дебилов очень дружный -
   над ухом тоненько брюзжал..
  
   Иногда я брал интервью у Алексея. Он представился читателям "Бузовика" как лидер политического блока "ЖЖЖ".
   - Почему у вас такое странное название? - интересовался я.
   - Расшифровываю - "Жизнь желтого журавля", - отвечал Алексей.
   - А кто в Вашем блоке журавль? Неужели Вы?
   - Нет, Вы! Ой, не падайте в обморок. Вы разве не знали? Тогда извините.
   - Ну, если я - желтый журавль, то Вы - белый орел.
   - Плагиат!Это уже сто раз было в рекламе, и роль белого орла играли вы, неужели не помните?
   - Не будем переходить на личности. Поговорим о вашем блоке. Кто вы такие?
   - Наш блок - союз экологии и экономики. В наших рядах много профессионалов, как-то проф. Богданов, ак. Павлов..
   - И вы полагаете, кто-то будет за вас голосовать? - спрашивал я.
   - Безусловно!
   - Святая наивность!
   - Это констатация фактов.
   - Тихо, тихо.. Спокойней. Вот так, сядьте, пожалуйста, на место
   К факультетским праздникам мы писали сценарии. И ставили их на сцене. Вот их неполный список:
   1. "Солнце не заслонишь ладонью".
   2. "Факультет Третьего тысячелетия".
   3. "Над дне. Пьеса из жизни студентов".
   4. "Песнь о вурдалаках, или Красная шапочка".
   5. "911" ( сказ про Олега и его верного коня ).
   6. "В джазе только девушки".
   7. "Инструкция по сдаче экзамена".
   8. "Крутое пике".
   Кроме того, мы играли вместе с Алексеем в факультетской команде в футбол. Правда, временные неудачи в спортивной судьбе нашего коллектива чередовались с грандиозными провалами. Алексей даже придумал такую шутку про наш матч с математиками:
   - Это вы с математиками в футбол играли?
   - Голуба! Ты думай, что говоришь, "с математиками"! ПРОТИВ, ПРОТИВ математиков!
   Иногда Алексей бывал грубоват и излишне категоричен, что объяснялось, видимо, особенностями его темперамента. Впрочем, обычно наши отношения с ним были ровными и теплыми. На выпускном вечере в университетском КДЦ мы сидели за одним столиком и вели, как помню, непринужденную беседу с двумя нашими лучшими, как я тогда считал, преподавателями. Я затем поступил в аспирантуру, Алексей сделал еще более головокружительную карьеру, впрочем, завершившуюся судебным процессом.
   Мы и сейчас иногда переписываемся в социальных сетях. Хотя.. что мы еще можем сказать друг другу, люди с высшим педагогическим образованием?
  
  
   Омск - город контрастов
  
   Скучный город.. И жить в нем дорого.
   В.Набоков. Путеводитель по Берлину.
  
   Этот день начинается в моей одинокой комнате, расположенной в одном из многоквартирных домов на оживленной омской улице. Уже с самого утра я имею возможность наблюдать ( из окна ) за людьми на улице, а иногда и сам выхожу прогуляться, чтобы подышать свежим воздухом и набраться впечатлений. Вот мой рассказ об Омске - слабый, бедный в слове. Впрочем, жизнь в нашем городе, как вы поймете сами, и не предрасполагает к фантазиям и роскошным фразам.
  
   1
  
   РАБОТЫ
  
   Итак, как я уже говорил, с утра на подшефной мне улице начинает "кипеть" жизнь. По неширокой асфальтовой дорожке куда-то спешат люди. Сейчас лето, и наряды их отличаются разнообразием. Наблюдать за всем этим довольно любопытно.
   Недавно во дворе начались масштабные ( как любят говорить наши власти ) работы. Приехал желтый трактор ( помните, "По полям, по полям синий трактор едет к нам.. " ) и начал курочить старые бордюры во дворе, чтобы на их место воткнуть новенькие. В чем был смысл этой работы, признаться, мне до сих пор неведомо. Впрочем, одна догадка есть. Работа проводится аккурат накануне очередных выборов губернатора Омской области. И вот кто-то из "ЕдРа", видимо, решил вырвать грудку. Продемонстрировать видимость бурной деятельности на благо народа.
   По-моему, четыре года во дворе не производилось никаких работ, а тут - на тебе! - приблизились выборы - и появилась необходимость выпендриться - с тем, чтобы избиратель это оценил и поставил галочку в нужном месте. Работы начались с чисто российским размахом. Старые бордюры были удалены ( правда, не везде ). На их место всунуты новые. Новые бордюры - огромные. Особую прелесть этих работ составило то, что результат их был такой - новые бордюры перегородили асфальтовую дорожку, идущую посредине двора. Теперь гражданам России предстоит преодолевать препятствия - барьеры на пути домой.
   Из окна я могу спокойно наблюдать, как народ перескакивает, карабкается, перелезает через коварный бордюр. При этом, видимо, кляня на чем свет стоит и власти, и лично того, кто эти бордюры положил. Видимо, работнички рассчитывали на то, что граждане должны научиться летать - тогда они без проблем преодолеют коварный бордюр. По этому поводу я написал даже стихотворение: Вот его фрагмент:
  
   Но вот положили бордюр
   Они среди дороги. Словно
   Произведенье от кутюр.
  
   И вот несчастные людишки
   Перелезают чрез него.
   Какие быть должны мыслишки
   У населенья моего?
  
   "Они летать должны учиться", -
   Считают, видимо, теперь
   Те, кто бордюр ложил. Стремиться
   К полету вновь, чтоб без затей
  
   Преодолеть бордюр неверный.
   Пока ж идет честной народ.
   Перелезает. И, наверно,
   Клянет работников приход.
  
   Появляется мысль, что те, кто ложил бордюр, о людях думали в последнюю очередь.
   Но вот асфальт разворочен ( а сделано это с размахом, как будто бы взрывами ), и посередке разгромленного асфальта уложены новые бордюры. Впрочем, не все. Бордюры еще остались. Они кучей положены прямо на дороге. Несчастным автолюбителям предстоит огибать их по дуге. Дорога, проходящая около подъездов, и так узка, а теперь еще и эти бордюры. Впрочем, об автовладельцах, видимо, работнички тоже совсем не думали.
  
   2
  
   МАГАЗИНЫ
  
   Почти каждый день мне приходится ходить в окрестные продуктовые магазины, дабы приобретать хлеб насущный. Иногда этого совсем не хочется делать, но другого выхода у меня нет.
   Продавщицы, которые обслуживают покупателей, в здешних продуктовых магазинах, делятся на две категории. Одни - предупредительные, вежливые, разговорчивые. Другие - напротив, смотрят волком, так - как будто я их чем-то обидел или готовлюсь обидеть.
   Таков круг моего повседневного общения, и это едва ли не единственные люди, с которыми я это общение имею, ибо работы в нашем богоспасаемом городе для меня пока нет. Некоторые продавщицы отличаются большой оригинальностью. Они выдают иногда такие фразы, которые прямо хочется перенести на бумагу.
   Например, в курином отделе социального рынка между мною и продавщицей состоялась такая беседа.
   Я ( отнюхав куриный фарш с подозрительным запашком ):
   - А мы не отравимся?
   Продавщица:
   - Ну и что? Земля на одного человека будет меньше носить.
   "Ах, шутница! Ах, баловница! Ах, кокетка!" - хочется мне воскликнуть, услышав этот мрачный и отнюдь не жизнеутверждающий прогноз продавщицы.
   В хлебном ларьке произошел следующий казус. Продавщица на мой вопрос, сегодняшний ли хлеб у нее в продаже, разразилась совершенно мною незаслуженной мерзкой бранью. Я, конечно, понимаю, что покупатели ей надоели, приелись, но зачем же выражать свои эмоции таким общественно порицаемым способом? Нужно ли говорить, что у этой продавщицы я теперь стараюсь ничего не покупать.
   Но вообще-то я уважаю труд продавцов. Ей-богу! И совсем другое дело, что я подчас никак не могу понять смысл их речей. Так Набоков не мог понять ( в рассказе "Соглядатай" ) людей - лавочников, революционеров - которые упорно делают свое маленькое дело - и не испытывают при этом ощутимого дискомфорта.
  
   3
  
   ТЕАТР И ПОСЛЕ НЕГО
  
   Недалеко от нашего дома есть театр. Он мне нравится тем, что в нем нет экспериментальных постановок, таких, когда режиссер из кожи вон лезет, только чтобы изощриться в формальном отношении. Это традиционный русский театр, за что он ценится мною и другими зрителями.
   Изредка посещая спектакли на протяжении всего театрального сезона, я словно подзаряжаюсь энергей интеллекта от молодых актеров, которые участвуют в постановках. На протяжении спектакля на сцене вырастает как будто отдельный, особый мир - со своими законами ( часто ведь изображаются картины из жизни вековой данности ).
   Костюмы, в которые одеты актеры, нарядны, колоритны. Речь актеров представляет собой образец литературного языка ( которому я учился 5 лет в институте ). Да и сама актерская игра ( помните фразу Альфа - "В этом и заключается актерская игра!!" ) вызывает у зрителя неподдельный интерес. Сразу видно, что наши актеры, хотя и служат в провинциальном театре, зело талантливы.
   Билеты на спектакли приходится покупать минимум за две недели - спектакли театра пользуются популярностью в городе. А на некоторые из них, особо раскрученные, билеты не купишь и за два месяца.
   Публика в театре радует глаз. Представители обоих полов ( как писал Набоков ) принаряжаются для визита в театр. Они-то, эти люди, кажутся мне значительными, как казались таковыми соседи по трамваю Марку Штандфуссу ( из рассказа "Катастрофа" ).
   Само здание театра, его зрительный зал, фойе - красивы, свежи, новы. В общем, впечатления от посещения данного театра самые приятные.
   Однако после посещения театра я возвращаюсь домой по самым обыкновенным омским улицам. И на них наблюдаются существа ( людьми их язык не повернется назвать ), весьма далекие от театральной деятельности. Вот я прохожу мимо детской площадки. В четырех метрах от нее я, еще не видя производящее действие существо, слышу отборную нецензурную брань.
   Какого-то алконавта ( по терминологии Полякова ) вяло рвет нецензурной бранью, которой он, угрожая, осыпает своего незадачливого соседа по лавочке. Он нисколько не смущается того обстоятельства, что рядом с ним находится детская площадка. Он уверен, что говорит слова правды и истины, которые все граждане России ( в том числе дети ) должны терпеливо выслушивать.
   Это незначительное, казалось бы, вечернее происшествие выбивает меня из колеи. Настроение отчасти испорчено. На ум приходит ставшая знаменитой фраза из "Бриллиантовой руки": "Стамбул - город контрастов".
  
   4
  
   МАРШРУТКИ
  
   Возвращаясь из больницы, расположенной в центре города, я сажусь на маршрутку. В маршрутке душно, жарко. Часть людей стоит в проходе, цепляясь руками за неказистые поручни.
   Говорят, что скоро маршрутки уберут с центральных улиц города. Затея неплохая, но только в том случае, если их будет чем заменить. Так что фраза "Там, в центре, желтые маршрутки по улицам быстро бегут", - скоро, должно быть, потреяет свою актуальность. Я же сажусь в маршрутку скорее от отчаяния, устав ждать пятнадцать минут нужного мне автобуса.
   Водитель маршрутки ведет машину лихо ( "Если вдруг маневр лихой или столкновение, защитит от травм ребенка детское сидение" ), резко тормозя, если его вдруг попросят остановиться где-то здесь, и так же резко набирая ход. Возможно, по ночам он мечтает о карьере гонщика "Формулы - 1". Пассажиры маршрутки валятся из стороны в сторону, цепляясь руками за поручни, но терпеливо молчат.
   Так, с переменным успехом лихо обгоняя конкурентов, водитель доставляет нас до места назначения.
   При этом я вспоминаю невольно необыкновенную толчею, которая наблюдается в автобусах, едущих на дачи в Осташково и из него. Вот где действительно пассажиры чувствуют себя как сельди в бочке! А какой героизм нужно проявить, чтобы забраться в муниципальный ( или маленький коммерческий ) автобус, расталкивая по пути сограждан!
   Особенно тяжело было нам уезжать из Осташково вечером. Все садоводы и огородники, устав после трудового дня, стремятся домой - и не считаются с жертвами, штурмуя заветные автобусы.
   В сравнении с автобусами в Осташково ( где я все боялся получить травму в необыкновенной людской толчее ) маршрутки в городе показывают чудеса простора. И я с облегчением вздыхаю, когда к остановке подходит одна из них.
  
  
   Панихида
  
   В ту памятную весну под окнами Антона необыкновенно активизировались подонки. О, Боже, как они кричали, орали, до каких, подчас нелепых ухищрений доходили в своей брани! Как они проклинали Создателя а также жителей дома! Эти ребята появлялись под окнами почти каждую весеннюю ночь, с завидной регулярностью, с завидным постоянством. Не зная других забот, они оглашали пространство своими гортанными голосами, - и их появление всякий раз приводило чувства Антона в смятение. По поводу этого маленького события он даже переделал песню популярной в отдельных кругах группы "Любэ" - вот таким образом:
  
   В темный час упыри и блаженны
   появляются с каждой весной.
   Ой, заведут разговор задушевный,
   пересыпанный бранью хмельной.
   А еще по весне выползают
   из щелей упыри-алкаши..
   Если б видел в апреле Гагарин,
   как лютуют под окнами псы..
  
   Действительно, лютовали эти существа необыкновенно. Как будто спешили оставить свой след в мире живых. В эту весну, Антон, после возвращения из Москвы, продолжал работу над своей диссертацией. Да, работал над ней, в глубине души понимая, что по большому счету она никому, кроме него, да его научного руководителя - Василия Ивановича - крупного старика с именем в научной среде - не нужна. Диссертация, впрочем, освещала весьма любопытный, по мнению Василия Ивановича, аспект из прозаического наследия знаменитого писателя - эмигранта, покинувшего Россию еще в 1918 году - и признанного за рубежом. И вот, Антон привез из Москвы множество выписок из диссертаций и научных статей, которые намерен был использовать в своем исследовании.
   Существовала и Роза Марковна - колоритная представительница известной нации, возглавлявшая кафедру, на которой работал Василий Иванович и писал диссертацию Антон. Роза Марковна отличалась подчеркнутым жизнелюбием и иногда подтрунивала над Антоном и его работой - давая советы по подбору научной литературы.
   Между тем Василий Иванович в эту весну серьезно заболел - и была какая-то мистическая связь между регулярными появлениями молодых подонков под окнами дома Антона и болезнью его научного руководителя. К концу весны выяснилось, что положение более чем серьезное. На кафедре начали уже делить часы еще живого Василия Ивановича. Однако все равно известие о кончине научного руководителя для нашего героя стало неожиданным. Была, все-таки была какая-то безумная надежда, что все как-то обойдется.
   В один из погожих дней начала лета в квартире Антона раздался телефонный звонок.
   - Алло, - сказал Антон.
   - Здравствуйте, Антон, - свойственным ей деловым тоном начала Роза Марковна, - Василий Иванович умер.
   Антон так и остался стоять с разинутым ртом, слегка огорошенный.
   - Извините за такое печальное известие, приходится его сообщить вам, - констатировала Роза Марковна в трубку, - Панихида состоится во вторник, - она назвала время и место панихиды, - Приходите.
   В душе Антона возникло отчетливое чувство жалости по отношению к его научному руководителю. Жаль было и самое себя - ибо вместе с Василием Ивановичем умер самый нежный, самый недолговечный образ Антона - образ молодого ученого, молодого преподавателя в вузе. В этот момент Антон остро ощутил свое одиночество в мире, оставленном Василием Ивановичем. Антон еще и потерял своего надежного друга и внимательного собеседника, который был рад в любое время выслушать Антона, дать научный или просто житейский совет. Немного утешало то обстоятельство, что жизнь Василия Ивановича была прожита не зря - и оказалась на порядок более насыщенной и содержательной, чем жизнь его аспиранта.
   В тот же день во дворе разыгралась просто, но со вкусом поставленная гроза, - словно Создатель решил особо отметить для себя и Антона этот роковой день.
   Во вторник Антон собрался, оделся - и вышел из дома, направляясь в корпус университета, где должна была состояться панихида. Он стоял на остановке, ехал в автобусе - и под грузом обрушившегося на него несчастья думал, что связь между ним и миром живых истончилась. Люди вокруг казались какими-то чужими, непосвященными в его тайну. Они разговаривали о каких-то незначительных, с точки зрения Антона, житейских вещах, обуревались волнами моря житейского, как любят говорить наши православные товарищи. Они не соблюдали положенного траура - активно вонзались, вторгались в существование - своими словами задевая Антона за живое. Но наконец автобус подошел к нужной остановке. Антон направился к корпусу университета.
   В этот день в фойе университета была помещена фотография Василия Ивановича с черной ленточкой. Пускали в здание не по удостоверениям, как обычно, а всех подряд. В этом горестном обычае Антон нашел для себя некоторое утешение. Не надо было лишний раз контактировать с вахтером, смотреть в чужие, ничего не понимающие глаза.
   Антон поднялся на второй этаж. Там, у окно большого фойе и полутемном коридоре собирались уже люди, так или иначе причастные к печальному событию. Антон узнал среди собравшихся знакомую аспирантку, с которой планировал, как говорили в старых романах, "связать свою судьбу". Она сосредоточенно, не обращая ни на кого внимания, плакала. И в этот момент как бы замыкалась в своем одиночестве. Антон подошел к ней и еще нескольким аспиранткам, что-то сказал незначительное, и безшумно отошел.
   Между тем в фойе уже устанавливали микрофон - для речей, для речей.. Антона кто-то туманный и непроясненный попросил включить этот микрофон. Антон послушно, покорно, как раб, подошел, включил. В глубине фойе стоял красный гроб с уже приготовленным к погребению телом. Рядом с ним было особенно многолюдно, почти не протолкнуться. Антон взглянул на мертвое уже тело Василия Ивановича - и оно показалось ему уже совершенно чужим, как чужим казалось тело жены герою рассказа Набокова "Возвращение Чорба". Очевидно, подумал Антон, я так рассуждаю потому, что душа уж, наверное, отделилась от тела - и наблюдает за нами откуда-то свыше. Мысль эта некоторым и странным образом успокаивала.
   Рядом с гробом, между людей, пришедших на панихиду, проворно сновал доцент Химиков. Он был известен в научной среде тем, что полгода назад отобрал работу у Антона ( в педагогическом училище ). Причем эта работа, этот курс был клятвенно обещан Антону руководительницей училища, которая, однако, в последний момент передумала. А Антон уже написал лекции, готовился проводить практические занятия.. Согласитесь, что это было просто обидно. С тех пор Антон испытывал к своему конкуренту ( Химикову ) некоторую неприязнь. Химиков занимался тем, что выражал соболезнования и раздавал кое-кому красные повязки - ленточки. Одна из них досталась Антону, который - ради соблюдения приличий - немного постоял рядом с телом своего научного руководителя, потупив глаза - и стараясь не выказывать своего волнения.
   Между тем начались речи. Подходя к микрофону, выступали представители университета. Первой была глава кафедры, к которой был приписан Василий Иванович. Она рассказала подробно, где родился, где учился, как работал профессор ( покойный, покойный, - какое странное слово - для Антона оно потеряло смысл, как бывает со словом произнесенным подряд много раз ). Антон покорно выслушал этот ее рассказ о жизни и судьбе Василия Ивановича. Рассказ был, впрочем, неимоверно скучен - и не вмещал в себя всего того, что любил в Василии Ивановиче Антон - его улыбки, его обходительности, его комплиментарных шуток, его иронии. Образ из речи Розы Марковны получался каким-то безжизненным - как само безжизненного тело, лежащее в десятке метров от нее.
   Выступали и другие известные в университете люди. Большинство из выступлений были безсмысленными и безпомощными, на взгляд Антона. Они ничего не проясняли в настоящей судьбе Василия Ивановича. Загадка, состявшая в том, в какой мир, в какое пространство ушла душа Василия Ивановича, оставалась непроясненной, неразгаданной. Под конец выступил известный в университете профессор, преподававший на курсе Антона русскую литературу. Профессор этот среди студентов был известен тем, что иногда использовал в своей речи то или иное крепкое словцо ( никак не вяжущееся с задачами педагогического образования ), вообще, был пренеприятным и обозленным на жизнь субъектом. В этот день он почему-то вел себя смирно, в противность своему обыкновению, не выражался, однако выдал слушающим его людям несколько запоминающихся банальностей.
   - Прощай, Василий! - сказал он под конец своего выступления, резюмируя какую-то свою мысль.
   Это пошлое восклицание переполнило чашу терпения Антона. Оно по-новому осветило выступления предыдущих ораторов, которые теперь представлялись Антону явно абсурдными, несообразными с действительной жизнью. Антон медленно повернулся и направился к лестнице, ведущей на первый этаж.
   Никто не остановил Антона, никто его не окликнул. На этом празднике смерти всем было как-то не до него. Немая лестница благодушно приняла Антона сопроводила его до выхода. И вот минуту спустя Антон шел по веселой, живой, зеленой - и такой чужой для него - улице, и только вездесущие воробьи были свидетелями молчания, которое окружало Антона. "Это была панихида и по моей диссертации", - подумал Антон, резюмируя впечатления сегодняшнего дня.
   Настречу попались два каких-то нерадостных, но активных студента.
   - Василий Иванович умер, - сообщил один из них другому.
   И стало Антону до того тошно, что он ускорил шаг и быстрее, быстрее направился к автобусной остановке.
   Антон думал, что в автобусе, среди многочисленных людей, ему станет легче. Но, увы, легче не стало. Люди казались какими-то безнадежно чужими, непонимающими, глупыми. Точно они были отражением и продолжением тех авторов речей, которые сегодня слышал Антон.
   Еще несколько лет Антон ходил на прием к Розе Марковне, надеясь частью своей души защитить диссертацию. Напрасно, - в планы заведующей кафедры не входило дать дорогу Антону. И так постепенно научная карьера Антона подошла к своему концу. То ли ему не простили позорного бегства с панихиды, то ли в научном дискурсе Антон оказался не силен, - так или иначе, Антон на своей шкуре испытал, что такое одиночество в мире живых. Впрочем, может быть, еще найдется для Антона достойное место в этом мире, - кто знает, и, может быть, все его учение, все слова и встречи с Василием Ивановичем были не напрасны. И однажды люди признают талант Антона - если не научный, то хотя бы литературный.
  
  
   Первая работа
  
   Сегодня, проснувшись, умывшись и хорошо позавтракав, я сел за свой ноутбук - и снова вспомнил то лето девяносто первого года, когда я впервые пошел работать на завод. Это лето было похоже на нынешнее. Впрочем, мне кажется, имелись и отличия - в ту пору еще не было таких резких перепадов температуры ( то холод, то жара ), которые свойственны нашему времени. Но вернемся к главной теме моего рассказа.
   На этом заводе, расположенном совсем рядом с нашим домом ( корпуса его были видны из окон моей спальни ), работал мой отец. Иногда, приходя домой, отец рассказывал короткие и забавные истории о сотрудниках завода, о своих разговорах, о взаимоотношениях с ними. Постепенно в моей голове складывался образ завода как места, где находятся дружные, задорные люди, всегда готовые придти на помощь. Конечно, этот образ, выросший из рассказов отца, был несколько идеальным. Это объяснялось еще и тем, что я знал о заводе лишь понаслышке - одна экскурсия, проведенная как-то нашим классным руководителем ( представительным мужчиной с крепким загаром на лице ) была не в счет.
   Каждым летом мы, ученики средних классов нашей школы-гимназии, были обязаны проходить практику. Обычно эта практика ограничивалась несколькими часами разнообразной работы на пришкольном участке, в теплице. Иногда мы что-то красили или убирались в классах. Практика эта, признаться, была предельно скучным занятием, тем более, что я не испытывал никакой страсти по отношению к зеленым насаждениям на школьном участке и в теплице, которые следовало под мудрым руководством педагога пестовать и поливать. Единственным утешением была возможность общаться со своими сверстниками, причем не все из них были приветливы. Один из одноклассников, помню, любил делать своим знакомым больно ( и, наверное, вырос в сурового садиста ), приговаривая при этом:
   - Поплачь, поплачь.
   Неудивительно, что желания общаться с такими существами у меня особого не наблюдалось. Поэтому известие о том, что можно пройти летнюю практику на заводе, я воспринял с чувством облегчения и радости. Устроиться на заводскую работу помог мой отец, поговоривший с кем следует на своем заводе ( это событие, впрочем, было окутано тайной ).
   И вот в один прекрасный июньский по-летнему теплый день я направился на предприятие, чтобы начать там свою трудовую деятельность.
   Первое задание, которое мне дали, было несложным: очищать пластмассовые детали от наростов и загогулин. Местом моей работы была жаркая и довольно душная комната ( по-моему, кондиционеров тогда еще не было ). Раз в сутки ко мне заходил отец и интересовался моими успехами. Я вяло отвечал что-то оптимистическое, хотя скучная, однообразная работа мне приедалась с самого утра.
   Так продолжалось дней десять. Затем меня перевели в цех по сборке пылесосов. Цех располагался в самом дальнем углу завода. До него надо было довольно продолжительное время идти среди корпусов. Работал я во вторую смену - с 16.00 до 20.00. Идя в этот цех впервые, я чувствовал особое волнение. Предстояло знакомство с сотрудниками и зданием цеха. При ближайшем осмотре здание показалось мне огромным. Особенно впечатляли двери - ворота, в которые, наверное, мог бы пролезть и грузовик.
   Здесь я познакомился и с веселым ребятами, которые тоже пришли работать на завод школьниками - ради зачета по летней практике и еще, может быть, ради денег, которые мы получали за работу как взрослые. Ребята как ребята, но они казались мне значительнее, замечательнее моих привычных одноклассников. Была среди них одна томная девица, смеявшаяся над глупыми анекдотами и изредка окидывавшая меня, такими же томными, как она сама презрительными взглядами. К ней я, вопреки теории господина Фрейда, не испытывал никаких чувств, кроме смутного отвращения ( так, наверное, белогвардеец Смуров из рассказа Набокова относился к своей бывшей горничной ).
   Посредине большого и просторного помещения цеха находился замечательный движущийся ковейер. Вокруг него сидели женщины и что-то привинчивали. Как я понял, это был конвейер для производства моторов для пылесосов ( завод выпускал миниатюрные пылесосы - так что если у вас завалялся в квартире маленький советский пылесос, есть вероятность, что он был выпущен при моем участии ). Нас, молодых, до конвейера не допускали, а поручали разную мелкую работу - очищать и выбраковывать детали для мотора, перевозить в большой тележке заготовки для моторов.. Работа эта была не столь однообразной, как моя прежняя. Более того, ощущение того, что ты трудишься в одном цехе рука об руку с многими людьми, было непередаваемо.
   Вечером, после работы, я возвращался домой, зная, что меня там уже ждет отец и сытный ужин ( "будет, что жрать", - как говорили персонажи Набокова из рассказа "Королек" ). Во мне была какая-то неустойчивая слабость после трудной работы ( такую же позже я испытывал после дня, проведенного за работой на даче ). Я шел мимо маленького квартала частных домов и думал, что в одном из них вполне могла бы жить моя бабушка ( умершая этой зимой ). Домишки на пыльной летней улице, расположенной между мои домом и заводом, казались мне необыкновенно приветливыми. Точно из одного из них может выйти кто-то и пригласить меня внутрь - отведать теплого чаю. Теперь эти дома обветшали, как и их хозяева, редко какой-то из них радует глаз своей внешней отделкой.
   Эти тихая вечерняя прогулка ( впоследствии, в юности, я, наверное, вдоль и поперек исходил свой район, бродя по нему ) приносила душе смутное удовлетворение и умиротворение. В ту пору моя мама уехала на стажировку в Иркутск. Так что тоска по общению с матерью тоже присутствовала - и ощущалась довольно ясно. Как будто была предчувствием теперешней глубокой ностальгии.
   Я смотрел на небо - и плавно плывущие по нему кучевые облака, такие знакомые мне по деревенскому лету, казались значительными, полными высокого и пока не разгаданного смысла. А ведь до работы я их почти не замечал, принимал как за должное их высокое присутствие. Солнце клонилось к закату, вечер обдавал холодом и свежестью ( на улице было отнюдь не жарко ).
   Итак, я приходил с работы домой, где меня уже ждал отец. Я включал телевизор ( располагавшийся на кухне ) - и мы вместе смотрели "Маппет-шоу", вернее, сериал, "Детки Маппет". Сериал был простой, незатейливый, рассчитанный скорее на детей, чем на подростков. Однако на этом простом сериале я, можно сказать, отдыхал душой. Мы основательно ужинали и, насытившись, я забывал о проблемах и заботах - до следующего рабочего дня.
   Так продолжалось ровно месяц. По его прошествии мне еще пришлось изрядно побегать по заводу - я заполнял обходной лист, доказывающий, что я больше ничего никому не должен ( например - книги в заводской библиотеке ). А чуть позже я получил первую свою зарплату - 103 рубля ( немаленькие деньги по тем временам ).
   Прошло с тех пор много времени. Я сижу без работы ( несмотря на заверения известного политического деятеля, что безработица у нас побеждена ) на своем этаже в многоквартирном доме - и вспоминаю те замечательные времена, когда я трудился на предприятии по производству пылесосов. Только небо осталось прежним - оно такое же бледно-голубое, безстрастное, независимое, как тогда, в пору моей юности. Отец мой сегодня заболел, и я думаю о том, как бы его записать на прием к врачу. Как говорится, старость - не радость.. Однако память о моих первых шагах на работе сохраняется. Благодаря ей и был создан этот рассказ, который вы только что прочли.
  
   Проходка
  
   Проходка - термин Виктора Власова ( омского журналиста, блогера и сенсея ). Означает большую прогулку по окрестностям ( у В.Власова - около железнодорожных путей ).
   Словарь окололитературоведческих терминов 2023 года.
  
   Вот и снова грибная пора,
   редкий штиль в суете городской.
   Можно снова летать до утра
   над притихшею летней Москвой.
   Олег Митяев.
  
   Иногда, когда наступает особенно погожий солнечный вечер, мы с отцом собираемся на прогулку по близлежайшим улицам города. Отец собирается сосредоточенно, будто священнодействует. Надевает лучшие брюки и рубашку ( так сказать - наряжается ). Я же выбираю самое затрапезное облачение, как Гарун аль-Рашид.
   Вечереет. Солнце клонится к закату. Мы захватываем ключи и выходим на площадку. Легкий сквознячок пробегает по спине - от открытого балкона. Вызываем лифт.
   Когда лифт останавливается на нашем этаже, выясняется, что в нем приехал наш сосед по лестничной клетке. С ним его верный пес Филька ( маленькая такая рыжая собачка ). Филька проявляет свойственную только ему агрессию - лает на нас. Он явно чувствует себя хозяином этажа и распорядителем человеческих судеб.
   - Филька, сидеть! - осаживает своего подопечного наш сосед. Мы здороваемся с ним, ловко минуя собачонку, и устремляется в лифт. Лифт "послушно считает этажи" ( как поется в известной песне ), и вот через минуту мы уже на улице. Раньше у подьезда росли деревья, теперь их убрали, без них, конечно, скучновато. Проходим в арку и направляется к вблизи расположенному скверу.
   По пути нам встречается знакомая продавщица продуктового отдела. Она затягивается сигаретой, что является для меня неприятным открытием. Здесь нужно сказать, что как-то однажды она обсчитала моего отца на 70 рублей. Помнится, папа был очень недоволен. "Нельзя стареньких обижать", - так и хочется сказать этой продавщице при встрече. Теперь выясняется, что продавщица - еще и, извините за выражение, куряка. Образ складывается в сознании неприятный.
   Откланявшись с продавщицей, мы проходим мимо детской площадки. Она совсем новая, была возведена недавно. Рядом с ней расположены спортивные тренажеры, турники, скамейки. На скамейках сидят взволнованные родители и прочие родственники и напряженно следят за своими чадами, которые лазят, прыгают, скочут и скатываются с горок на площадке. Большинство, впрочем, не отходит от своих отпрысков ни на шаг, сопровождая их повсюду, куда бы тем ни захотелось забраться.
   Интересно, конечно, наблюдать за детьми и их родителями, но детская площадка не задерживает надолго наше внимание. Мы с отцом направляемся в большой сквер, разбитый рядом с домами, расположившимися вдоль нашей улицы. В сквере также установлены скамейки и фонари. Но вот незадача - одно время фонари в вечернее время не горели, так как к ним не было подведено электричество. Сейчас эта ошибка устранена. И, возвращаясь как-то поздно вечером из театра, мы видели, как эти фонари горят.
   Отец вспоминает, когда мы идем по скверу, как однажды в детстве обнаружил на болотце недалеко от дома пистолет системы "наган" - с барабаном, но без патронов. Он тогда страшно гордился этой находкой. Повсюду ходил с наганом, прицепив его на пояс. Говорит, что ребята все завидовали ему. Но случилась незадача - знакомый дядька Иван сплющил - молотком, кажется, - дуло пистолета, так что он оказался совершенно негоден для стрельбы, так сказать, нефункционален.
   - А не то еще найдешь пульки, начнешь стрелять, - пояснил свой поступок предусмотрительный Иван.
   Мой отец был весьма раздосадован таким оборотом дела. Наган потерял для него после этого прежнюю привлекательностью, - и чуть позже был обменян на другую, более важную в мальчишеском быту, вещь. Вот такую историю о происхождении и приключениях нагана приходится мне выслушивать, когда мы с отцом проходим по аллеям сквера, мимо притихших берез и елей.
   По улице, что пролегает неподалеку, с ревом мчатся машины - по неведомым нам, своим делам. На противоположной стороне улицы манят своими вывесками ларьки и магазины. Мы проходим чуть дальше и доходим до здания строящегося театра. Рядом со зданием свалены доски, почти на проходе. В окне соседнего здания сидит кошка и - с опаской поглядывает на нас. Мы решаем повернуть обратно, и возвращаться другой дорогой.
   Театр скоро будет готов, несмотря на то, что его строили очень долго, - этакий местный долгострой.
   Пока мы возвращаемся, отец рассказывает мне еще одну историю из детства. Когда-то существовали коньки, которые назывались "снегурки". Именно на этих коньках ( вообще-то предназначенных для девчонок ) любили кататься мальчишки в поселке, где жил отец. Рядом с его домом дорога делала поворот, машины сбрасывали скорость. Мальчишки прицеплялись к машинам, и, прицепившись, катили на снегурках вслед за ними. На следующем повороте отцеплялись.
   - Дурачки были, - комментирует мой отец, - могли под машину попасть. Или стукнуться о нее.
   Кроме снегурок, были коньки "гаги", были и беговые коньки. Последние использовались в спортивных секциях - конькобежцами, например, на стадионе "Динамо".
   Прослушав лекцию о коньках, я поворачиваю к нашему местному дворцу культуры. Дворец культуры был построен одновременно со строительством нашего микрорайона. Одно время он стоял в запустении, но затем нашелся спонсор - и дворец культуры восстановили. Когда мы проходим мимо, то видим на фронтоне здания названия фильмов, которые нынче идут в кинозалах дворца культуры. Сами-то мы давно не бывали на киносеансах. Надо будет как-нибудь сходить. Рядом с ДК стоит машина, вблизи которой суетится молодой человек, высказывающий небесам что-то нелицеприятное, очевидно, недовольный какой-то поломкой. Мы минуем экзальтированного молодого человека - и направляемся к пятиэтажкам, выстроившимся в ряд недалеко от дворца культуры.
   Осторожно пробираемся мимо буйной зелени, плотно обступившей узенькую дорожку ( при этом я вспоминаю каламбур - "Какая буйная зелень вокруг психиатрической больницы!" ). Я смотрю на отца. Он шагает сосредоточенно, озадаченно глядя вперед. В эту минуту мне хочется его обнять, но, боюсь, он не разделит этого сентиментального порыва. Напротив пятиэтажек расположен квартал частных домов. Многие из них в удручающем состоянии - видимо, как и сами их хозяева. "Да.. Состарился наш королек", - вспоминаю я слова Евгения Шварца, глядя на эти покосившиеся домишки и - на отца.
   Обогнув пятиэтажки, поворачиваем во двор девятиэтажного дома. Я вспоминаю, как здесь мы фотографиловались вместе с нашей университетской группой на фоне кирпичной стены.. Да, много воды утекло с тех пор.. Сентиментальные воспоминания, впрочем, до сих пор живы - как и фотографии.
   Еще мы ходим с отцом на восток, в сторону дальнего поселка. Там есть несколько ларьков и магазинов, в которые мы заходим, чтобы купить кекс и булку. Также там есть и дворец культуры, в котором проходят занятия разных танцевальных коллективов. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
   Наша проходка завершена. Усталые, но довольные, мы поднимаемся на свой этаж.
  
   Омск. Лето 2023 года.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"