Петренко С. История семьи, записанная моим отцом

История семьи, записанная моим отцом в период с марта по май 2012 года по моей просьбе.

(без редактирования, с рукописного оригинала)

* * *

С чего начать? Начнём с деда.

Мой дед по отцовской линии Пётр Степанович был по всему очень крупный мужик, высокого роста, с пышной копной волос и красивой бородой, всю свою семью держал в "ежовых рукавицах". А семья была немалая: четыре сына и четыре дочки. Старшая дочка Галя, потом Феодосия, за ней Марфа и Полька. А сыны родились в такой очереди: Антон, Иван (мой отец), Дмитрий и Михаил.

Бабушка Анастасия была маленькой ростом, щупленькая и, видимо, беспрекословно подчинялась мужу - но это мои догадки и предположения, никто мне этого не рассказывал. Все перечисленные - мои родные дяди и тёти, а у них было много детей, мои двоюродные братья и сестры. Так у тёти Гали было четыре дочки и один сын, у тётки Федосии четыре сына и одна дочка, у тётки Польки три сына и две дочки. Тётка Марфа не была замужем, и детей не было. У дяди Антона три сына и одна дочка. У Ивана пять сынов (трое умерли) и две дочки. Дмитрий умер молодым. У Михаила один сын и две дочки.

Кажется, перечислил двоюродную родню, но большинство уже умерли.

Но теперь вспомню родню матери, Ольги. Родилась она в селе Масычево, её мать, бабушка Полька, отец - дед Стефан. Бабушку Польку я помню уже старую, полусогнутую, приходила в гости. Всё это как во сне помню, но ничего запоминающегося не помню. Дед Стефан умер так рано, и мама моя не помнит, а семья была средняя. Старший Дмитрий не пришёл с войны 1914 года, далее Иван не вернулся с войны 1941 года. Далее Афанасий - инвалид (хромой), потом моя мама, Ольга, и ещё одна её сестра умерла в детстве. Жили небогато, но скотину: коров, лошадей держали, и вот на лошадях Афанасий покалечился. Лошади понеслись в карьер, а он не сумел уберечься от падения и увечья. Как его лечили, не знаю, но мама говорила, что привезли его почти мёртвым.

Дед мамы был глухонемой, поэтому их прозвали "немышины".

Вот такие семьи были у наших предков. Дальше своей родни я не знаю, никто не рассказывал, да я и не расспрашивал.

Дед Пётр жил в селе Петренково до раскулачивания, и в революцию переехал в совхоз "Бутурлиновский". Туда же переехали его дочка Федосия с семьёй, сын Михаил, дочка Марфа и Полька, но потом Полька вышла замуж в Масычево. Антон, Иван остались в Петренково.

Антон работал трактористом, Иван просто колхозником. Всё это было до войны, и с этого времени я начинаю кое-что помнить. Помню, как отца моего призвали на Финскую войну, помню как провожали и встречали с войны отца, но всё помню очень туманно. Мне было 4,5 - 5 лет. А вот проводы на войну в 41 году уже помню лучше. Жили мы в землянке, но неудобств я не замечал. В маленькой клетке землянки была русская печь, грубка для топки на ночь, деревянная кровать, сундук для маминой одежды, стол и деревянная лавка для сидения.

Размещались на ночь так: кровать для отца с матерью, а для нас, малышей была русская печь. А к тому времени нас уже было трое: я, Алёша и Нина (мои брат и сестра). Я уже считался взрослым, и мне приходилось нянчить меньших и особенно сестру Нину. И чего только не случалось. Она только сидеть научилась, и я её пересаживал с кровати на скамейку. Не знаю, как я зазевался, что она свалилась с кровати головой вниз. Как же испугался, когда поднял её, а у неё нос разбит, вся в крови. Ну и попало мне от мамы.

Питание было небогатое, но мы не голодали. Корову мама держала, а картошка на огороде росла, так что основным питанием была картошка и сметана (ряженка).

Правда, с братом Алёшей были скандалы из-за сметаны, видно, не хватало её, я возмущался, что он берёт много сметаны и мало картошки. Хлеба, конечно, не было, хотя зерно мама хранила в ящике, но муки не было. Зерно драли на дранку на ручных мельницах и варили кашу.

В колхозе порядок был такой: женщины по очереди нянчили своих детей, а т. к. детей было много, то всем приходилось нянчить, а такие старшие, как я, помогали женщинам смотреть за младшими детьми.

Кроме того, уходя на работу, мама давала задание мне начистить картошки, собрать сухих кизяков для топки, прополоть картошку, напоить телёнка, привязать на свежее место, намолоть дранки, присмотреть за детьми, кормить их и т. д.

Так и шли дни, пока немцы не подошли к Дону. Тут и мы увидели, что такое война.

В нашем хуторе появились колонны солдат, мне показалось, их было очень много. Самолёты "кукурузники" летали не на высоте, а приземлено по оврагам (балкам), стали бомбить поезда. Стали готовить к эвакуации, угоняли колхозных коров, лошадей. Мама плакала, думала, заберут у неё детей и увезут куда-то. Но видимо наступил на фронте перелом, и всё потихоньку успокоилось, нас никуда не увезли, скотину вернули, и началось постепенно всё улаживаться.

Я сейчас с трудом представляю, как мама справлялась со скотиной. Ведь в зиму 41-го года у нас была корова, годовалая тёлка и телёнок. Помню, как резали тёлку, знаю, кто резал. Это были два человека, видимо, с Украины, а может, с Белоруссии, "беженцы", как их называли, по фамилии Сковорода, а другого забыл, как фамилия, а звали "Спиридон".

Вот тогда я получил первый урок забоя скота, который применил на практике уже в 1972 году, когда отец Иван и мама Ольга уже переехали в Филиппенково.

Отец Иван был невысокого роста, как и я, он уродился в свою мать - бабушку Настю. Она была маленькая, щупленькая, видно, беспрекословно подчинялась своему мужу, деду Петру, слово которого было законом для всех членов его семьи. Дед был высокого роста, широк в плечах, с пышной бородой и густой шевелюрой волос. И когда он появлялся у нас в гостях, мы все замирали, как мышата.

Дед Пётр, по рассказам мамы, был жестким, упрямым, не терпел никаких возражений, в селе пользовался уважением и даже был выбран старостой села.

Жили дед Пётр и бабушка Настя в мире и согласии. Когда я жил у них на квартире, я не наблюдал никаких разногласий, жизнь текла тихо, мирно. Все были очень религиозны, посещали Покровскую церковь. К ним приходили верующие старцы, их радушно привечали, шли тихие беседы, и я очень любил слушать их разговоры и сам искренне верил в бога, ходил с ними в церковь и даже один раз ходил на всю ночь перед Пасхой. По рассказам, в молодости дед очень грешил, и теперь, в старости часто каялся. Читая священные книги, он по-настоящему плакал. Прожил дед 79 лет, но я не знаю год его рождения, и на похоронах не был, служил в армии.

Бабушка Настя прожила немного больше деда, умерла она у сына Михаила, хотя доживала она у всех своих детей, кто ещё был жив.

Отец Иван был спокойным человеком. Работать он начал очень рано, в 6 - 7 лет уже пас телят и другую скотину, был послушным и исполнительным. Как-то познакомился с Ольгой и тут не послушался своего отца, который не хотел брать её в невестки. Но благодаря родным старшего поколения, деда Петра уговорили, и он согласился. Так связалась семья - Иван и Ольга.

Как они жили, я не знаю. Они пожили и на совхозе "Воробьёвском", но потом всё-таки вернулись в Петренково и поселились в землянке, переделанной в жилое помещение.

Я не помню, рассказывал мне отец сказки или нет, а мама редко, но рассказывала одну единственную сказку про змея и девицу красавицу, но сейчас я её не помню. Мама Ольга считалась неграмотной, но знала все буквы и меня научила буквам задолго до школы. В школу я пошёл, зная все буквы, и считал до 100.

Отец не рассказывал мне сказок, но всегда брал с собой, если ехал куда, я или просился, или он забирал с собой, так как не с кем было оставить.

Мне было года 4 или 5, отец собирался ехать сено забирать от "Макушаного" пруда. Запряг он лошадей в арбу, и мы с ним поехали. Заехали в яр, нагрузил отец сено и стал выезжать на гору, а я стал хныкать, что мне "колько" ногам, стерня колючая и колет ноги. Отец слушал, слушал, а потом взял и посадил меня на арбу в сено. Уселся я, хныкать перестал, и отец стал погонять быков, чтобы выехать из яра на гору. И тут на полгоры как-то выдернулась притыка с дышла, арба освободилась от ярма и покатилась с сеном и со мной в яр и перевернулась прямо в болото.

Отец перепугался и стал руками разгребать сено и искать меня. Нашёл, успокоился, настроил арбу, сложил сено и выехал на гору. С тех пор я долго боялся ездить на телегах, особенно с горы, под уклон.

В другой раз я был постарше, мне было лет 12. Отец собрался тоже за сеном. Запряг в телегу волов и взял меня с собой, чтоб я ему помогал топтать сено. Сели мы в телегу и поехали, "цоб-цобе", пока ехали по селу, всё было нормально, волы шли шагом, послушно выполняя команду, куда ехать. Но когда выехали за село с быками, что-то стряслось непонятное, то ли овод укусил, то ли ещё чего они испугались, рванули галопом вперёд, и никакая команда их не останавливала. Мы ехали в телеге, быки неслись в сторону яра, нужно было прыгать с телеги, иначе на косогоре могли разбиться. Отец как-то спрыгнул, а я боялся. Тогда отец, не знаю, где он взял силы, как-то догнал телегу, подхватил меня и мы кубарем покатились на землю, а быки с телегой понеслись в яр. Мы благополучно поднялись, всё вроде в порядке с нами, а телега с быками, перевёрнутая, остановилась на другой стороне оврага. Мы подошли, поставили телегу на колёса и вернулись домой живые и здоровые.

Отец Иван был тихий, немногословный, и рассказывать почти ничего не рассказывал, да видно я сам виноват, ведь я его, наверно, ни о чём не и не спрашивал. Я не знаю, как он учился, что ему нравилось и не нравилось, не знал, как он воевал. Что было в военные годы, я не спрашивал, а он, наверно, думал, раз не спрашивают, значит, не хотят знать.

Жили мы с ним мирно, дружно, я старался его понимать, а он никогда не повышал на меня голос. Выпивал только по праздникам, в компании и в меру. Курить не курил, хотя при выпивке "баловался". Вот таким он остался в моей памяти.

Я совсем не помню, чтобы он меня обидел словом или делом, то ли я не давал повода.

А вот Алёше иногда доставалось ложкой по лбу, из-за чего - я сейчас не помню, но щелчки помню, но Алёша от этого становился взрослей и упрямей, и конечно обижался, как за несправедливое наказание.

Кое-что о праздниках. Они проходили в основном зимой. Начиналось с Нового Года, и праздновали в школе. Там было два класса. Помещение было одно и перегорожено раздвижной перегородкой. На новогодние праздники перегородку убирали, и получалось увеличенное помещение, где хватало места и на ёлку, и на площадку для детских выступлений.

Праздновать собиралось много народа. Школа была полна, и ещё не все помещались, но всё проходило весело, получали конфеты в кульках, смотрели, как танцевали школьники и потом расходились по домам на каникулы.

После наступало Рождество и главное событие - это "Вечеря". Вечерю носили все дети и даже повзрослее, лет до 15-16. Начинали носить малыши после обеда, часов с 12-14, а потом уже постарше.

На эти дни всегда было много снега, да ещё и буря была, так что "работа" была нелёгкая. Уже с годами знали дети, у кого из хозяев какие "кони" и "барыни", и старались обязательно попасть с кутьёй к ним. Так носили "вечерю", и заканчивалось иногда поздно вечером. А после завершения, радостные и весёлые, разбирали собранные подарки, смотрели, что собрали, считали, раскладывали, и поздно вечером укладывались спать, чтобы рано утром не проспать и бегать "вершувать".

Теперь бегали только мальчишки, девочки не участвовали. Обычно собирались стайками по 3-5 человек и бегали под окнами и кричали: "вам завершувать?"

Хозяева отвечали: "вершуйте". Детвора гурьбой заходила в хату и кричали вершуванье:

"Встану я рано

гляну на восток.

Там звезда сияла,

трём царям путь показала.

Три царя приходили,

три дара приносили.

Дева, дева, дай нам сына,

мы будем век прославлять,

да с праздником поздравлять

с Христовым Рождеством да с праздником".

Нам давали гостинцы, и мы бежали к другой хате. Так бегали до утра, пока не станет совсем светло. Тут сборы были поскуднее, но всё равно добавка к вчерашним сборам.

Закончилось Рождество, и детвора ждёт Новый Год по старому стилю. Наступает 13 января. Это день девочек. Они собираются в свои "стайки" по 5-10 человек и вечером идут щедрувать. Так же под окнами кричат: "вам защедрувать?". Если им разрешают, они заходят в хату и щедруют:

"Щедрый вечер, добрый вечер,

добрым людям на здоровье..." - И дальше забыл.

Им дают гостинцы, и они идут к другой хате. Так пока не обегут всё село, а потом идут домой и "подбивают" свою добычу.

На этом праздник девочек заканчивался и начинался снова у мальчиков. Утром 14 января мальчики бегали "посивали". Ещё затемно брали в сумки разных семян и бегали от хаты к хате, спрашивали: "вам запосивать?" Если их пускали, они кидали зёрна в сторону икон и приговаривали:

"На счастье, на здоровье, на новый год

Роди боже жито, пшеницу

на всяку пашницу.

Будьте с праздником, да с Васильячком,

да с новым годом!"

Получив подарки, детвора двигалась к новой хате, и так, пока не станет светло.

На этом зимние праздники для детей кончались, и они ждали весенних, Пасхи.

Тут опять приходило время для мальчиков, время Христа славить, у нас в Петренково говорили просто "Христовать".

Так же, как и зимой, мальчики на рассвете на Пасху собирались в стайки и бегали под окнами, спрашивали: "Вам захристовать?", и если пускали, заходили в хату и славили Христа:

"Христос воскрес, не я вознес.

Там пташки летали, весело спивали,

и мы веселимся,

Христу богу поклонимся.

А нам за то яйцо золотое".

Дети получали крашеные яйца и уходили дальше. Остальное всё проходило, как и в зимние праздники, и кончалось всё буднями, копать и сажать огород, полоть и убирать.

Ещё из раннего детства. Перед началом Финской войны я помню, как фотографировались втроём: я, мой отец и мать. За хатой у соседей, отец и мать сидят на стульях, я стою между ними.

Как брали на войну отца, не помню, но как встречали, я вспоминаю, как бежал на огород встречать отца. Мне было 4 или 5 лет.

В семье были дети: первый ребёнок Вася, 1932, но он умер. В 1938 родился Коля, но он тоже долго не жил и умер, не прожив и года, и я его почти не помню. В 1939 родился брат Алёша. Этого брата мне уже приходилось нянчить, а когда он подрос 1,5 - 2 года, мы с ним часто не ладили, он был капризным ребёнком и старался всё кроить на свой лад.

В 1940 в самом конце декабря родилась сестра Нина. Её уже мне пришлось нянчить по-настоящему. И если раньше, когда мне было 3 - 4 года, мама нанимала няньку Багно Мотю, девочку лет 12 -14, чтобы она за нами следила, то теперь все дети и я, в том числе, обходились без нянек. Я не знаю, чем платила мать няньке за работу.

Отца забрали на войну 1941-го сразу, 23 июня, и мы остались без отца. Мать ходила на колхозную работу и вела домашнее хозяйство, а мы помогали, как могли. На огороде сажали картошку, огурцы, помидоры, капусту, свеклу и кое-что ещё, и я как старший, копал огород, полол картошку и что-то ещё, что было по силам 7-летнему пацану.

Помню, как началась война. Мне было 7 лет, и я помню, все суетятся, не знают, что делать, плачут. Я смутно представляю, почему плачут, но, глядя на старших, я тоже начинал плакать, но меня быстро успокаивали. Что отчётливо помню, к нашей землянке подъехала телега, запряжённая одной лошадью, несколько мужиков, в том числе и мой отец, взяли небольшие сумки, попрощались со всеми и поехали вдоль улицы. Так для нас началась война. Дальше всё по заведённому. Помощь маме, смотреть за младшими, Алёшей и Ниной, начистить картошки, собрать кизяков для топки, прополка огорода и другие посильные дела. Шли дня за днями, мы росли, и я сейчас не знаю, хорошая ли была наша помощь, но не помню, чтоб мы голодными были, картошка была всегда, сметана была, пока доилась корова. Хлеба не было. По праздникам мама пекла "оришки" из драного зерна, они были очень вкусными.

В военные годы зимой мы сидели в полутёмной хате с замёрзшими окнами и всё время ждали, когда мама управится, внесёт топки и мы будем кувыркаться на соломе, принесённой для топки. И как мы были рады, когда нас мама брала и водила к соседям - бабе Дашке, "Буянцевым". У них было два внука: Николай 1938 года рождения и Павлик - 1940-го. Мы все пятеро залазили на печку и с упоением слушали разговоры старших бабушек и тёток Маши, Наташи, Насти - матери Николая и Павла, и бабки Даши - родной тётки нашей мамы.

Так проходили зимние вечера, но в гостях мы бывали не часто, чаще сидели дома и ждали мать, когда она кончит управляться и зайдёт в хату.

А в хате у неё работы полно: и наготовить еду, и напрясть пряжу, и наткать полотно, чтобы потом пошить нам штаны и рубашки.

У мамы была прялка, верстак для ткацких работ. Мотушку брали у соседей, оснивницу тоже. А производилось всё так: выращенные... лён вымачивали в яру, в маленьких запрудах 2 - 3 недели, потом сушили. Сухую тёрли на тёрках, перетёртые чесали с помощью гребня и гребёнки, получались "мычки". Мычки пряли на пряжу (нитки). Нитки мотали на клубки. Клубки перематывали на мотушке в основу, которую через оснивницу перематывали на пасмы.

Все операции просчитывались так, чтобы заправить ткацкий станок пряжей (верстать). И когда станок заправлен, нужно каждую нитку завести в рытку и (нитеносы). Только после этого можно пробовать прясть полотно.

А когда полотно выткано, его отбеливают. Полотно окунается в воду, и мокрое полотно одной стороной выстилается на солнце, и так повторяется десятки раз, пока полотно не станет белым.

Из такого полотна можно шить, и лучшие мешки из такого полотна.

Когда проходила зима, пригревало солнце и начинал таять снег, нужно копать канавы для стока талой воды. И мы, детвора, кто умел держать лопату, все выходили за двор, рыли канавы, пускали кораблики, кто что мог. И вот на выгоне появлялись проталины, где повыше, начинало подсыхать, и вся детвора выбегала на эти площадки и играли в мяч. Игры были разные: "ударишь - не ударишь", в "кругового", в (дучкового).

Игры заключались вот в чём. "Ударишь - не ударишь": все играющие делились на две команды, одна бьёт, другая сдаёт. Та, что бьёт, становится в очередь и палкой бьёт мяч и бежит через поле к стоянке, убегающий старается не попасть под удар мяча, пока пробежит поле. Если убегающего ударили мячом или мяч не коснувшись земли, попадал в руки ловящих мяч, команды менялись местами. Все старались мяч бить, это вроде как выигравшие, а кто ловят - проигравшие.

В "кругового мяча" играли так. На земле чертили круг диаметром 30-35 метров, одна команда находилась в круге, другая за кругом. И те, что за кругом, стараются выбить мячом тех, кто в круге, пока не останется в круге ни одного человека. Если выбиваемый ловил мяч не коснувшийся земли, ему начисляли очко, и в него нужно попасть мячом столько раз, сколько у него очков. После того как всех выбью из круга, команды меняются местами.

В ("дучкового") играли так: по кругу диаметром 10-15 метров рыли ямки для мяча. Игроки становились каждый у своей ямки с палками в виде клюшек, их было 5 - 7 человек, но можно и больше. И один гоняльщик, который должен забросить мяч или шайбу в какую-то лунку, и в чью лунку гоняльщик забросит (загонит) мяч, с тем меняется ролями.

Были и другие игры, было весело, и радовались теплу и солнцу, и бегали до упаду, пока не загоняли домой. Но особенно было приятно в праздники, когда выгон заполняли взрослые, тоже игравшие в мяч, девчата в красивых нарядах, а вечерами пели украинские песни, но всё кончалось, расходились по домам и ждали писем с войны и ждали, пока она кончится.

Таял снег, просыхали огороды... Однажды утром в солнечный теплый день 1945 года мы вышли со двора и увидели, что над правлением колхоза развевается красный флаг. Мы не понимали, что это означало. Тогда в селе не было радио, да и света не было. Стали спрашивать: какой праздник, и, наконец, нам сказали: "кончилась война". Мы порадовались, но в нашей жизни ничего не менялось. Стали приходить солдаты, но наш отец вернулся ровно через год, в 1946. Как он вернулся, я уже говорил, но ещё скажу, что из гостинцев он нам привёз пилотку, солдатский ремень и две медали: "За оборону Заполярья" и "За победу над Германией", мы были очень рады и хвалились, ведь многие дети не дождались не то что подарков, но и самих отцов.

Я думаю, наша мать легче вздохнула, потому что часть забот легла на плечи отца, но как у них распределялась работа, точно не знаю, но, наверно, пахота, заготовка кормов и другие тяжёлые работы выполнял отец, а мать шила, варила, мыла, стирала и многое другое.

Так стала налаживаться послевоенная жизнь, и в 1947 родилась девочка, по моему желанию её назвали Полиной. Работы прибавилось, но и нянек тоже, седьмой год шёл Нине, девятый - Алёше, хотя теперь я не помню, как распределялись обязанности по домашней работе. Летом я работал в колхозе, пас коров колхозных, возил воду, сгребал колоски, возил снопы и другое.

В 1952 году у нас появился ещё один брат, и назвали его Васей. Казалось бы, он должен был жить, ведь и няньки подросли и жизнь становилась "бодрее", но что-то пошло не так, и он заболел и умер. Правда, я не помню, сколько ему было - год или меньше, мне его нянчить пришлось урывками, и не помню, какой он был, спокойный или крикливый, я учился уже в техникуме и дома бывал "наскоками".

Наступила осень 1941, нужно было идти в школу. Школа в селе была большая, просторная, и пока было тепло, я начал ходить в школу. Учил нас учитель, больной. Он жил в селе Масычево и каждый день приходил проводить занятия. Шёл всегда не торопясь, с палочкой. Но занятия его плохо помню. Хотя знаю, что учёба мне давалась легко. Считать я умел до 100, буквы знал все, меня мама научила, и я так и не понял, почему она, зная все буквы, не умела читать и писать, никто ей не подсказал, как научиться читать, и поэтому письма и читали и писали посторонние люди, пока я не научился.

Пока было тепло (осенью) можно было ходить раздетым и босиком, я охотно ходил и учился неплохо, но вот захолодало, и мои занятия кончились. Я сейчас не знаю, как переживала это мама, но меня она успокаивала: "ничего, проживём и без учёбы, не всем быть учителями".

Так я год пропустил. Зиму просидели в землянке, играли с младшими Алёшей и Ниной. Если попадался клочок газеты и другой бумаги, мы на ней рисовали. Мама нам делала какие-то чернила, краски из красной глины, так и проходили дни. Мама ухаживала за скотиной, пряла пряжу, ткала полотно, из которого потом шила нам рубашки и штаны.

Так прошёл год, наступила следующая осень. На фронте немцев подвинули на запад, и зимой через наше село проходили воинские части. Помню, как мне хотелось иметь лыжи, и вот солдаты остановились отдохнуть и погреться, и я рискнул взять пару лыж и спрятал за сараем. И вот солдатам команда строиться, а у одного солдата нет лыж. Они сразу догадались, кто их взял и быстро нашли "вора", а потом и лыжи. И всё кончилось благополучно, меня, кажется, даже не ругали.

После этого мама сама из вербы сделала мне лыжи, но это были не те лыжи, что у солдат. Так я и остался без лыж.

Правда, позже, не помню, когда у меня появились настоящие лыжи, и я на них изъездил все овраги, но я уже плохо помню, откуда я их взял и куда дел.

Один раз ночью я проснулся от страшного сна. Будто я иду в Масычево и, пройдя мост, стал подниматься в гору, и тут навстречу мне бежит волк и с ходу кидается на меня. Я перепугался, закричал и проснулся.

Через некоторое время маме кто-то сказал, что с поезда сходил наш отец. Об этом мне и сказала мать, и мы гурьбой ребят пошли встречать его. И точно в том месте, где на меня набросился волк во сне, я встретил и обнял своего отца.

С тех пор я верю, что многие сны сбываются.

Так мы стали жить полной, небогатой, но, по-моему, счастливой семьёй.

В дальнейшем не все, но многие сны предсказывали то, что сбывалось наяву. Скандалы, погоду - ненастную, болезни и другое.

Но вернёмся к школе. Прошло лето, наступила осень. Старый учитель, видимо, заболел, и на его место прислали учительницу из беженцев. Звали её Евгения Александровна Акулова. У неё было двое детей, Галя и Вадим. Галя 1935 года рождения, а Вадим 1940.

Не знаю, каким образом удалось меня устроить в школу, но я начал учиться и теперь уже основательно. Школа была начальная до 4-х классов. В нашем классе было 4 ученика, два мальчика и две девочки. Мальчики: я и Василий, мой двоюродный брат. Девочки: Галина - дочь учительницы, и Мотя Перевертайло, годами старше нас. В других классах я сейчас не помню сколько и кто учился.

Учёба мне давалась легко. Учительница меня хвалила и никогда ниже "5" не ставила, и первый класс я окончил с похвальной грамотой.

Так, год за годом я окончил 4-й класс, и все с похвальными грамотами.

Пришла пора учёбы в 5 классе, а это учёба в Филиппенково. Что делать? По тёплой погоде ходили каждый день в Филиппенскую школу, а как быть зимой?

Мама опять спокойно говорила: "Ничего, проживём с тем, что есть. Писать и читать умеем, и хватит. Учителями нам не быть".

Но судьба повернула иначе. В это время приехал к нам в гости дядя Миша, брат родной моего отца, и вот с ним в разговоре он сказал отцу, что нужно парня как-то отправить на учёбу, время такое, что хотя бы 7 классов окончить, а иначе будет очень трудно.

Дядя Миша в то время служил в армии. Он служил моряком, на Тихом океане, и когда он появился в селе Петренково - моряк в форме, все нам завидовали, какой у нас родственник.

Отец прислушался к его совету и однажды завёл со мной беседу: "Ты хочешь учиться?" - спросил он меня. Я, конечно, сказал, что хочу.

И на зиму мне стали искать квартиру. Меня пристроили к тётке Алёне на Гусакиевке. Так я начал ходить в Филиппенковскую школу. Пока осень теплая, сухая, дни пока длинные. Но нужно жить на квартире, и я отправился в Масычево с сумкой продуктов. В сумке был кувшин сметаны (ряженки), кулёк крупы, чаще пшено, олия и ещё чего-то, что было дома, и этого мне должно хватить на пять дней. Отец на топку привозил "гний", картошку и кое-что ещё. За квартиру не платили ничего, нечего было платить.

Так я начал жить на квартире. Спал на печи, которая была постоянно холодной, и я сейчас не представляю, как я терпел такие испытания.

Учёба в пятом классе давалась легко, по всем предметам пятёрки, хотя я их не всегда заслуживал. Особенно по русскому языку - то запятые ставил не там, то совсем их не ставил. Но учительница, видя мои старания по другим предметам, ставила мне пятёрки.

Это было уже в 7-м классе, прибыли молодая пара, Семененко Александр Васильевич и Екатерина Митрофановна (муж и жена). Муж вел математику, физику, а жена - русский и литературу. По математике и физике я получал пятёрки заслуженно, а вот изложения и диктанты здорово хромали, и видимо, Екатерина Митрофановна решила сделать из меня "отличника", завышала мне оценки. Особенно запомнилась мне контрольная по русскому, когда после написания диктанта учительница проверила мою работу, исправила ошибки и поставила "5".

Такие поблажки мне помогли получить похвальную грамоту за 7-й класс, но моя слабость по этому предмету в будущем плохо отразилась на учебе в техникуме. Хотя трудно сказать, чего больше было, вреда или пользы.

Польза была в том, что похвальная грамота помогла поступить в техникум, а вред в том, что мне было трудно учиться в техникуме по русскому языку. И хотя я злился на учительницу за "дутые" пятёрки, я сейчас понимаю, что крепко ошибался и сильно виноват перед Екатериной Митрофановной.

Итак, с учёбой вроде бы всё настроилось. Осенью всё хорошо. Тетрадь за пазуху и в школу. Учебники я с собой не носил, только тетради с домашним заданием. Сейчас я не понимаю, как ходили в школу, ни радио, ни часов не было, как мы успевали и не опаздывали, жили по солнцу. А наступали зимние дни, короткие. В школу - ночь, из школы - ночь, приходилось жить на квартире. И вот в воскресенье после обеда с сумкой за плечами отправлялся в Масычево, где меня "ждала" выстуженная хата и холодная печь. В сумке, я уже говорил, кувшин ряженки, буханка хлеба, кулёк пшена и ещё кое-что, уже не помню.

Утром в понедельник я завтракал куском хлеба с ряженкой, и нужно было так рассчитать, чтобы хватило до субботы, а в субботу как на крыльях несся я в своё село Петренково. И хотя сейчас я понимаю, что это расстояние всего 3 км, по темноте это было далеко.

Помню один случай, зимой собрался домой с пустой сумкой, дул ветерок, сыпал снежок, но я решил, что пройду благополучно. Вышел за село, ветер усилился, посыпал снег, началась буря. За селом стояла ветряная мельница. Дороги не видно, но мельница видна. Я сориентировался, что она у меня справа, осталось правильно пройти 1...2 км, держась так, чтобы мельница была с определённой стороны. Так я и пошёл. Не знаю, как и сколько времени я шёл. Мельница исчезла в снежной буре, а села я не видел, я был уверен, что иду правильно, но как я испугался, когда увидел мельницу почти рядом и с левой стороны. Тут я понял, что каким-то образом ходил по кругу. Я вспомнил, что летом сажали вдоль дороги лесополосу из молодых деревьев, и я начал искать эти деревца. И это меня выручило, я чуть ли не над каждым деревцом наклонялся и, убедившись, что это деревца, шёл от одного к другому. Так я дошёл до конца лесной посадки и понял, что я уже почти дома, прибавил шагу и пришёл к оврагу, в котором было МТФ, тут уже я окончательно понял, что почти дома. Тут только я испугался, что мог бы не попасть домой, но кончилось всё благополучно.

Так шли дни, а кончил 7 классов, и нужно было решать, что же дальше. Летом я работал в колхозе. Отец Иван, придя из армии, работал пастухом, на МТФ пас коров, пастухов было двое, вот и решили пасти коров круглые сутки, и решили, что я могу быть пастухом. Ночью отец Иван пас коров с Алешей, откуда-то приехавшим в наше село, а днём поручили пасти мне и Тихону "Печенченому" (так их дразнили). Он был на 3-4 года старше меня. Так я стал пастухом, помощником. Он командовал, а я исполнял его указания. Работа была не сложной, но нудной. Но хоть не голодали. Тихон посылал меня в поле нарвать сахарной свеклы, а сам надоит молока, разведёт костёр, напечёт свеклы, и мы никогда не были голодны, всегда наедались печёной свеклы с молоком. Мама как-то говорила, что мне работа на пользу, я будто даже поправился.

С конца мая по август каникулы проводил в деревне. Одно лето пас коров, другое возил воду. Была такая телега двухколёсная, в неё впрягался бык (здесь имеется в виду вол), на двуколке устанавливали бочонок на 150-200 литров, сиденье для водовоза, и я с дубчиком командовал этим бычком: "цоб" - направо, "цобе" - налево. Бычок был послушный настолько, что и хлестать по бокам почти не приходилось, достаточно было слова, и он шёл куда надо.

Но постоянно ездить на телеге было долго, и я, чтобы ускорить поездку с поля домой и обратно, выпрягал телегу, брал с собой ведро и кружку, садился верхом на быка и ехал домой или наоборот из дома в поле.

А один раз в жаркий день как обычно выпряг быка, уселся верхом и не успел скомандовать, как мой бык, задрав хвост, галопом понёс меня к сараю. Что послужило причиной такой выходке быка, то ли ведро с кружкой загремело, и он испугался, то ли овод укусил, но остановить его я не сумел и сидел верхом, пока он не подбежал к сараю, тут уже я сидеть не мог и упал на бок. Если бы не упал, я бы разбился о дверную перекладину. С тех пор я прекратил верховую езду на быках и ездил только на телеге.

На следующий год мне не досталась водовозка, а поручили по стерне сгребать конными граблями колоски по скошенным полям.

Так прошло лето, опять осень, опять школа. Те же заботы, та же квартира и кувшин со сметаной.

Окончив школу с похвальной грамотой, мне можно было поступить в любое учебное заведение без вступительных экзаменов, но куда? Дома никто посоветовать не мог. Денег на учёбу не было, как быть?

По объявлениям читали много заманчивых обещаний, но главное, где какая стипендия. Ученики моего 7-го класса выбрали горный техникум на Украине в г. Красный путь (луч?), Ворошиловградской области. Там стипендию платили на 1-м курсе 280 рублей в то время как в других учебных заведениях платили 140 руб., т. е. в 2 раза меньше. Решил и я туда отправить свои документы. Прошло время, мои соученики вступительные экзамены провалили, а мне пришло извещение, что меня приняли на 1-й курс по специальности "Разработка угольных месторождений".

Я стал готовиться к отъезду на учёбу. Отец сделал из фанеры мне чемодан для вещей. (Да, ещё дополнение: техникум обеспечивал бесплатным обмундированием, это тоже подталкивало там учиться.) Мама собрала масла сливочного 2-х литровый кувшин, напекла оришкив*, в общем, заполнила чемодан, и я отправился на учёбу.

Но, уезжая туда, я не имел представления ни о профессии, но об условиях учёбы. Устроившись в общежитии, я познакомился со студентами, которые много мне пояснили. Работа в шахте, в шахтах почти каждый день обвалы, гибель людей и ещё масса ужасов.

Прожив в общежитии два-три дня, я окончательно испугался такой работы и решил забрать документы и ехать домой. Но не тут-то было. Документы мне не отдают. Объясняют, что я не дал поступить другому человеку, занял его место. И я решил уехать без документов.

Раздав студентам содержимое чемодана, я ушёл на вокзал и уехал домой.

Подъезжая к Масычево, я проспал, а проснулся уже у совхоза "Воробьёвский". И вот, взяв свои вещи, я на ходу поезда спрыгнул и пошагал домой в Петренково.

Отец ничего не сказал, а мама очень обрадовалась, что я вернулся. Проживём и в колхозе, сказала она. Тем более, что я рассказал, как там страшно работать.

Прошло так дня три, уже был сентябрь, все учились, кому нужно, я же сидел дома.

Однажды отец позвал меня и спросил, что я думаю делать, как буду жить, хочу ли я учиться? Я сказал, что учиться желание есть, но как и где, не знаю.

Тогда он поехал в Бутурлиновку, обошёл техникумы, и ему пообещали принять меня в мукомольный техникум "кандидатом" без документов. Когда придут документы, меня полностью зачислят студентом, а пока я мог ходить на занятия вольным слушателем.

Я послал письмо в горный техникум с просьбой выслать мне документы, а сам стал посещать занятия. Жил я в посёлке Зелёный у моего деда Петра, и началось всё сначала, только с продуктами стало проще, потому что родные дед и бабка кормили меня тем же, что ели сами. Добираться на Зелёный приходилось на товарных поездах. Хорошо, что поезда ходили тихо, и можно было и уцепиться, и спрыгнуть на ходу.

Правда, один раз я чуть не попал под колёса вагона. Дело было так: за спиной рюкзак с продуктами, я пошёл на подъём, где поезд сбавлял ход и, выбрав момент, я ухватился за поручень вагона и стал бежать, чтоб подтянуться, но тут нога поскользнулась, и я, не успев подтянуться, упал рядом с колёсами. Не знаю, какой ангел меня спас, но я остался жив и здоров. Теперь ждать было нечего, и я по шпалам пошёл на Зелёный. И этот поход не кончился без приключений. Выйдя за Филиппенково километра два, я увидел двух больших собак. Но я не знаю, были это собаки или волки, но я испугался. Вернуться назад я не знал куда, и вперёд идти страшно. Я остановился и стал ждать, что будет дальше. Стоял минут 15, наблюдал, что будут делать эти звери. Они раза два перебежали через рельсы, потом ушли в лесную полосу, а я постоял немного и решил идти дальше, и благополучно дошёл до Зелёного.

Так проходили дни, рано утром я топал с Зелёного через весь город в техникум, а вечером тем же путем обратно.

Месяца через полтора пришли документы, и меня зачислили полноправным студентом, мне назначили стипендию 140 руб., дали общежитие, и жить стало легче. Можно было сходить в столовую, взять гарнир с подливой, правда, без котлеты и другого. Учился я в техникуме хорошо и во втором семестре добился повышенной стипендии, а это на 25% больше обычной.

Стипендию давали при условии, если нет ни одной тройки, а если ни одной четвёрки, то давали повышенную. Так шла учёба, правда, при переходе на 3 курс по русскому языку я сорвался, получил тройку, а это означало, что полгода я буду без стипендии. Я подумал и решил сходить к преподавателю, и попросил проверить меня ещё раз, чтобы мне давали стипендию. Я рассказал о своём трудном материальном положении, что если мне не будет стипендии, то учёбу, может быть, придётся бросить.

Преподаватель меня выслушал, усадил за стол, дал бумагу, ручку и продиктовал диктант. Я написал, проверил и отдал учителю. Не знаю, были ошибки или нет, но он написал мне бумагу, что я пересдал экзамен и получил оценку "4", и я не остался без стипендии. В следующем полугодии то ли я стал грамотнее, то ли задание было легче, но я сдал экзамен на "5" и в диплом оценка ушла "5".

И ещё один эпизод каверзный нужно рассказать. Как я уже говорил, учился я хорошо и на 4-м курсе был такой предмет "Зерноведение", его вела Розалия Зиновьевна. На всех занятиях я получал только "5", и мне она верила, как себе. Даже занятия проводить поручала мне. И вот семестр кончился, идёт экзамен. Если бы я даже ни на один вопрос не ответил, она поставила бы пятёрку. Но меня какой-то чёртик искусил, и я написал шпаргалку и, хотя она мне была не нужна, подложил вниз под листки моего изложения и пошёл отвечать. Я ответил по всем вопросам, но не ожидал, что она потребует мои подготовительные листки. Когда она спросила эти листки, я стушевался, видимо, покраснел, и она поняла неладное. Когда забрала мою подготовку, обнаружила шпаргалки. Она так была уверена в моих знаниях, и прямо сказала, что если бы не обман, она поставила бы мне 5, но за обман снижает оценку на один балл.

Это снижение мне потом дорого стоило, из-за этой оценки я не занял 1-е место по учебному заведению, а следовательно не получил направление в институт, и пришлось ехать на работу.

Шли дни, с осени до весны я учился в техникуме, летом работал в колхозе или помогал матери и отцу. Косил траву для коровы, возил и сушил сено по ярам и лесным полосам. А по вечерам и ночам ходил на улицу и поглядывал на девчат. И вот приглянулась одна дивчина, но любовь к ней была односторонняя, я ей не нравился. Кончилось тем, что она меня грубо оскорбила, обозвала меня. Как-то вечером улица собиралась у магазина, играли на балалайке хлопцы, девчата танцевали, а потом стали расходиться по домам. Я опять увязался за своей "симпатией", но когда догнал, она грубо сказала: "не бегай за мной, трегубый" - так меня дразнили из-за моей "заячьей губы", хотя губа уже была сшита.

Такая выходка её меня сразу поставила на место, я понял, что больше к ней не подойду, и на этом моё первое увлечение закончилось. Звали её Валентина.

Прошло время, и появилась другая "симпатия", и я стал подходить и пытался проверить её отношение ко мне. Через некоторое время я понял, что к моим попыткам она относится благосклонно. Звали её Нюра, я стал провожать, и завертелась любовь, но не долго, что-то было не так, не тянуло меня к ней, и я скоро охладел. Точку нашим отношениям поставил один тихий летний вечер.

Улица собралась на выгоне около клуба. Также бегала детвора и девчата там, и я был, и даже не знал, как, но я поймал маленькую девочку в белой косыночке и горошковой кофточке. Я её догнал быстро, а когда догнал и взял за руки, сказать ничего не мог. Просто не знал, с чего начать. Я знал, что она дружила с Алёшей Багно, которого я называл сватом по каким-то родичам, но я не знал, что меня ожидает. Семья Алёши переехала в Масычево, и якобы он нашёл себе подругу, это могло быть мне на пользу, но как будет на самом деле, я не знал.

Поэтому когда я её задержал, я просто спросил, что в голову пришло. Я спросил её: "ты будешь дружить со мной?" Она долго не раздумывая ответила: "Как хочешь". Значит, она отдала решение мне.

С тех пор я постоянно искал с ней встречи, постоянно хотел быть с ней. Шёл 1953 год. Я учился в техникуме, она в 7 классе, и я уже без встречи с ней не мог. Но окончательную точку она поставила в конце лета, когда к нам на улицу пришли парубки из Масычево. Пришёл и Алёша. Мои позиции пошатнулись, мне показалось, что моя Маруся переживает, и чтобы окончательно разобраться во взаимоотношениях, я в этот вечер отошёл в сторону, я пытался не мешать встретиться им и решить их взаимоотношения. Я знал, что она его любила, но не могла стерпеть его измены. Оказывается, в Масычево у него была другая девушка. Не знаю, что они говорили, но к концу вечера они вдвоём нашли меня, и Алёша сказал: "Вот, сват, передаю тебе Марию и желаю удачи". Я взял Марию за руки, и мы благополучно с Алёшей разошлись. С тех пор таких недоразумений я не замечал, она всегда меня ждала и встречала. Об Алёше я уже не знал, что с ним, семья его уехала в Краснодар, и там он затерялся.

Для меня Мария осталась со мной единственная и на всю жизнь.

Она меня ждала, пока я учился в техникуме 3 года (учился я 4 года, а дружили мы со 2-го курса). После учёбы она ждала один год, пока я работал, ещё три года, пока служил в армии, и ещё ждала 5 лет, пока я учился в институте. Правда, мы поженились, когда я учился на 2-м курсе института, но я считаю, что она ждала и все эти годы, потому что и женатые мы жили урывками: на каникулах да по приезде на праздники. И даже после учёбы у нас не было жилья ещё год, пока не поступил на работу в управление сельского хозяйства в городе Бутурлиновке, где я проработал с февраля 1964 года по февраль 1967-го.

Учёба техникуме давалась легко, так как материал учил всё время, стипендию получал всё время и чаще повышенную. Я мог заниматься даже в струнном оркестре, но музыка мне что-то быстро надоела, и я часто пропускал репетиции и, в конце концов, совсем перестал участвовать в струнном оркестре, хотя преподаватель уговаривал не пропускать занятия. Жил я в общежитии, со мной в комнате было ещё два человека, и все чем-нибудь увлекались - один гитарой, другой домрой, баяном. Хотелось мне научиться на баяне. Ребята взяли в техникуме баян, и вот он стал один на четверых, кто первый захватит, тот и "пиликает" что может. Я тоже не отставал, но без тренера мало что получалось. У меня была мечта научиться играть на баяне, но она так и не осуществилась, хотя позже, когда у меня появились деньги, я покупал баяны, хотел, чтобы кто-нибудь из детей выучился, и уже у Вовы получалось, но потом что-то пошло не так, и он забросил игру, а я так и не выяснил причину этого - может быть, то же самое, что и меня оттолкнуло от струнных инструментов.

На танцы я не ходил, так и не научился танцевать, и каждый выходной, праздник рвался в родное село, где теперь ждала меня моя Маруся, которая училась в Филиппенковской школе и зимой жила в Масычевом, и я старался увидеть её где угодно хоть на минутку.

Один раз я шёл в Масычево к поезду, было уже темно, когда я собирал свои вещи, у меня сильно зазвенело в ухе (так у меня бывает), и я загадал, увижу ли я сегодня Марусю, в каком ухе звенело, мне не угадали, на этом всё и кончилось, но, проходя мимо хаты, где жила Маруся, я увидел в окне огонёк. Я не сдержался и постучал в окно, ни на что не надеясь. Через 2 - 3 минуты Маруся вышла, и мы с ней встретились. С тех пор я верил, что если звон в ухе не угадывают, то загаданное сбывается.

Я кончил техникум, институт, немного поработал, отслужил в армии, но меня всё время тянуло в родной хуторок, к любимой дивчине, к родным и близким. Я выкраивал любую минуту, чтобы побывать дома, а с наступлением вечера меня несло как на крыльях на Косивщену, где она меня ждала, и какой бы усталой ни была, выходила ко мне навстречу, а то, что она сильно уставала, я замечал, что в отдельные вечера она даже засыпала у меня на руках.

Когда же мы поженились и у нас появились маленькая Наташа, Марусе прибавилось забот нянчить дочку, ездить по больницам, но меня не беспокоили, сами управлялись. Отец Иван возил и в роддом и в больницу то в Филиппенково, то в Бутурлиновку. Когда же появился сынок Вова, забот удвоилось, меня же старались не тревожить, рассказывали кое-что, когда я приезжал.

Приезжать я старался как мог чаще и гостинцы были скромные, но им были, как мне казалось, все рады. Запомнился Новый Год, когда я, не помню где, взял веточку сосны. И когда я принёс домой веточку, её нарядили в ёлочку. Как дети радовались, сколько радости было, сколько веселья.

Я уже упоминал, что сестра Поля родилась после войны в 1947 году, я в то время был почти взрослым, летом работал, зимой учился в Филиппенково. Так что мне с ней нянчиться приходилось от случая к случаю, и в основном её нянчила сестра Нина, ей тогда было 8 - 9 лет, заставляли и Алёшу.

Знаю, как я добивался, чтобы они все учились хорошо в школе, но тут у меня не всё вышло гладко. Алёша тянулся за мной в учёбе, спорте, а Нина не имела желания учиться, не хотела учиться и Поля.

Уже учась в техникуме, я видел, как мои товарищи по учёбе занимались гимнастикой на брусьях, на шесту и канате, как выжимали гири. Я в Петренково устроил на вербах канат, шест, собирал, где мог, гири. Одну даже двухпудовую в мешке тащил из Масычево, итого собрал 3 штуки 2-х пудовых, одну 20-ти килограммовую и две пудовые гири. Всё это видел Алёша и занимался вслед за мной, и уже гири из Петренково в Филиппенково таскал он в мешке через плечо.

Алёша кончил 7 классов, нужно было думать, что делать дальше, и я его устраивал в 8-й класс, а это уже в Бутурлиновке, так как в Филиппенково только 7 классов. И Алёша учился в средней школе у вокзала, а жил у дедушки Петра на "Зелёном".

С Ниной и Полиной ничего не получилось, не хватило денег, ведь для девочек и одежды нужно было больше, да и желания у них не было.

Я учился, женился, работал, Алёша "шёл" по моим стопам с некоторыми поправками, сестры закончили по 7 классов и вышли замуж благополучно.

Больше не припомню, какие приключения были у Алёши, Полины, Нины, так как я дома бывал мало, и если был, то занимался своей семьёй и в жизнь семей сестёр и брата видимо вникал мало, так как сейчас почти ничего не припоминаю.

Но я ещё не рассказал, как я жил и где работал после учёбы.

Окончив техникум и не добившись поступления в институт, я выбрал работу в Молдавии. Надеясь, что там "райская" жизнь, фрукты, климат и другие прелести, но и тут надежды не оправдались, правда, без особых потерь. Кто-то посоветовал написать письмо, узнать, нужны ли там специалисты-мукомолы. Я написал. И мне пришёл ответ, что такие специалисты им не требуются. Так я остался без молдавского "рая" и пришлось ехать в Оренбургскую область. Правда, туда я запрос не писал, а поехал с направлением министерства мукомольной промышленности.

Так я оказался в городе Оренбурге. Приняли меня неплохо. Сначала механиком Оренбургского треста "Сельхозмука", но проработал я там всего один месяц. Дальше, не знаю, по какой причине, но меня перевели в район - Соль-Илецк, и я попал техноруком Сольилецкого мельуправления. Нашли мне частную квартиру за 50 рублей в месяц и мешок муки. Я стал жить в семье из 4-х человек - женщина лет сорока, её сын и дочь с ребёнком. Прожил в этой семье чуть больше месяца, пока не обнаружил, что у меня пропали часы.

Часы я купил на вокзале, видно, ворованные, наподобие теперешних (китайских), красивые, но недолговечные. Как после оказалось, взяла их хозяйская дочка, она их потом вернула, но я уже жить у них не мог и перешёл на другую квартиру, к одной старушке. Бабка была добрая, но с ней жил сын-алкоголик, который время от времени пил запоем, тогда жизнь была для бабки невыносимой, а заодно и я от этого мучился.

Но время шло, и я понимал, что дальше жить так нельзя. Меня мучило одиночество, зарплата очень маленькая, 500 рублей, но ждать было нечего.

И я решил, что нужно рассчитываться и бежать, но куда? И я решил пробовать учиться в институте.

Я подал заявление в Одесский технологический институт, мне прислали ответ, что я могу сдавать экзамены на общих основаниях. И я решил отпроситься в управляющего трестом, чтобы он отпустил меня на учёбу. Не знаю, почему, но он меня отпустил с формулировкой "уволить с связи с поступлением на учёбу в институт".

Так я стал свободен и, быстро собрав своё барахлишко, уехал в своё родное Петренково, где меня ждали отец, мать и моя любимая Маруся.

Прожив несколько дней, я поехал в Воронеж для поступления в институт, я сейчас не представляю, как бы я учился на одну стипендию, и то при условии учиться только на "4" и "5", но отступать было некуда. Самая большая стипендия была в СХИ, но туда почему-то документы мои не приняли, не помню, почему, а строительный институт всё прошло, и я стал готовиться к сдаче вступительных экзаменов. Сдавать нужно было пять экзаменов: сочинение, математику устно и письменно, физику и немецкий язык.

Больше всего я боялся сочинения, но, хорошо подумав, решил писать из простых предложений, меньше, а то и совсем избегать сложносочинённых предложений и прямой речи, как можно меньше запятых и, двоеточий и всяких знаков и выражений, и мне это удалось. Сочинение я написал на "4". Дальше мне казалось дело должно пойти легче, немецкий сдал на "4", физику на "5". Оставалась математика. И вот тут меня ждало разочарование. Живя в общежитии с такими же абитуриентами, я среди них был на голову выше по знаниям в математике, я им многое объяснял, решал задачи и примеры, и никто не сомневался, что я уже почти студент. Но судьба надо мной посмеялась, и по математике письменной я получил "3". Эта тройка не дала мне возможности набрать проходной балл. Одного балла не хватило, чтобы поступить.

И я решил искать работу. Я пришёл в Воронежское мельуправление найти работу по специальности. Мне предложили работу в Павловском мельуправлении. Так я попал мельником на Гороховскую мельницу Павловского мельуправления.

В Павловске мне отдали ключи от мельницы, назначили оклад 450 рублей, сказали, чтоб я налаживал оборудование и пускал его в работу. Я ежедневно ходил на мельницу, но с чего начать, я не знал, я просто растерялся и думал, как же выйти из создавшегося положения. И я придумал. Я стоял на воинском учёте, и меня могли забрать в армию в любой день, а может, и не забрали бы. И я решил "форсировать" положение. Я пошёл в военкомат и поставил вопрос ребром. Если я нужен в армии, то забирайте, а не нужен, давайте мне военный билет, и я буду решать свою судьбу сам. Это было перед праздником 7 ноября, а 9 ноября я получил повестку в армию. Я закрыл мельницу и поехал в Павловск, получил расчёт и уехал в Петренково.

Приехав домой, я увидел сон, будто женюсь, и вот я говорю во сне своим маме и папе: "вот я и женился, а вы говорили, что я не женюсь".

Что это за сон, никто не отгадал, а, отпраздновав 7 ноября, я им рассказал, что этот сон означает, что меня берут в армию. Так закончилась моя работа по мукомолью и началась армейская жизнь.

До Воронежа нас новобранцев везли в пассажирском вагоне, а в Воронеже перевели в товарные вагоны и повезли в город Вольск Саратовской области. Там нас повели в баню и выдали военное обмундирование. Так я стал курсантом Вольского училища авиационных механиков.

Разместили по ротам. В нашей роте было 140 человек. Началась учёба. Мне она давалась легко, учился на пятёрки и помогал другим. Нашёлся и хороший товарищ родом из Филиппенково, Сашка Романцов. С ним у меня было всё пополам, и продукты и деньги, но не на равных правах, так как деньги ему присылали из дома, а у меня были только солдатские 50 рублей. Но свои деньги он отдавал мне, я был за кассира. В конце нашей учёбы мне стало неловко, что деньги его, а тратим пополам, я пытался разделиться, но он говорил, что так лучше, что он не может их правильно расходовать. Правда, в учёбе я ему помогал, и он был доволен.

В тот год была суровая зима, и простыл в карауле, получилось осложнение на уши, но видно попал к хорошему врачу и он меня вылечил. Я больше месяца ходил на УВЧ и круглые сутки был в шапке с перевязанными ушами, на занятиях и в столовой и, наверно, даже спал так.

Учили нас полгода, а в конце апреля сдали экзамены, и стали нас распределять по всему Союзу.

Как всегда, школу я кончил с отличием, и мне предложили выбрать место дальнейшей службы, и вот тут я допустил грубую ошибку. Я выбрал для себя службу в Грузии и не замолвил слово о своём товарище. Я не знаю, помогло бы это слово или нет, но я не просил командира, чтобы нас направили вместе. И наши пути разошлись, мы разъехались по разным гарнизонам. Уже после до меня доходили слухи, что Сашка на меня обижался, что я не побеспокоился о нашей совместной службе, и я понял, что допустил большую ошибку, но исправить уже не мог.

Итак, нам дали проездные документы, и я уехал в Грузию, в Закавказский военный округ в город Батуми, в авиадивизию, которая размещалась один полк в Батуми и два полка на станции (Мерия). Моя задача была обслуживать истребители МИГ-15 и МИГ-17, за каждым самолётом закреплялся техник-лейтенант и механик. Моя задача была помогать лейтенанту, следить за исправностью всех систем самолёта, кроме вооружения и радиоаппаратуры, для этого были специалисты по вооружению и радиосвязи.

Служба проходила спокойно, кроме нескольких незначительных случаев. Кроме ухода за самолётами нас посылали в караул. И вот однажды в тихий, тёплый вечер я заступил охранять самолёты, смена караула проводилась через два часа, и вот тут я не выдержал и задремал. Очнувшись, я увидел перед собой двух солдат и проверяющего офицера, который "читал" мне правила несения караула. Я, конечно, испугался, что посадят на гауптвахту, но в конце концов обошлось без наказания, и потихоньку всё забылось и больше я не дремал на посту.

Шло время, оставалось прослужить год, где-то в начале года вышло решение правительства о том, что солдат, желающих учиться в высших учебных заведениях при наличии вызова института для сдачи вступительных экзаменов досрочно демобилизовать из армии, т. е. увольнять к 1 августа. Я стал усиленно готовиться и написал запрос в Воронежский СХИ.

Мне пришло извещение, что я допущен к вступительным экзаменам, и я представил извещение в штаб и стал ждать, что будет. И тут произошло событие, чуть не перечеркнувшее всю мою учёбу.

На майские праздники мне дали увольнительную, и мы с товарищем уехали в город. Как мы там отдыхали, уже не помню, но мы проголодались и решили зайти в кафе. Как обычно, нашёлся заводила, наскребли денег на бутылку водки. Сколько я выпил, не знаю, но как меня довезли в часть, смутно представляю. Завезли в казарму, а нашему отделению идти в караул, меня доставили в караульное помещение и уложили на самый верхний ярус. Было всё как в тумане, и когда я пришёл в себя, понял, что учёбе моей может быть конец до её начала.

Но видимо я был на хорошем счету, меня даже не ругали, и вскоре всё забылось и в нужное время меня демобилизовали.

Так я попал на вступительные экзамены. Правда, математику и тут сдал на "3". И когда уже учился в институте, был такой эпизод: преподаватель Кац Юлий Самуилович проводил контрольную работу по математике. Когда я написал и сдал свою работу, он проверил и спрашивает, какая оценку у меня на вступительных экзаменах. Я сказал, что "3", и он удивился.

Я закончил 1-й курс и на каникулы уехал в Петренково, где ждала меня любимая девушка Мария. Все удивлялись нашей дружбе, и вот однажды сестра Нина спрашивает, до каких пор я буду испытывать терпение девушки, которая ждёт почти 10 лет? И я решил жениться, хотя за душой не было ни гроша. Сестра пошла к отцу. Он позвал меня и мы договорились, что я женюсь, но учиться не брошу. Так и решили идти сватать. "А ты сказал Марусе, что придёшь сватать? - спросила меня Нина. Нет, она ничего не знает, ответил я. "Так беги же и предупреди, чтобы они знали, что ты придёшь, не застали их врасплох".

Я сел на велосипед и поехал к Марусе. Я сейчас не помню, как она меня встретила, но помню, что я ещё искал её отца Павла, чтобы сказать, что мы сегодня придём сватать Марусю. Всё происходило так стремительно, не продумано (так мне казалось), обдумывать было некогда и всё вроде шло само собой.

Вечером мой отец и мать, я и ещё несколько человек отправились на "Косивщину". Там уже были гости с их стороны, не помню, кто и сколько их было, но шло как по плану.

Спросили невесту: пойдёт ли она за меня замуж? Она согласилась. Сели за столы, поужинали, и с тех пор я уже приходил к ним как свой, хотя всегда стеснялся и всё время молчал, я никогда не любил пустой болтовни, а умные речи в голову не приходили.

Прошло сватовство. Наши родители поговорили и назначили свадьбу на 7 ноября 1959 года. В этот день я должен был приехать из Воронежа на выходной. Теперь мы с Марусей нигде не бродили как раньше, а я приходил каждый день к ним домой и меня всегда радушно встречали и сытно кормили.

В августе, наверное, числа 15 мы пошли в Филиппенково и зарегистрировали наш брак.

Седьмого ноября я приехал из Воронежа и сыграли свадьбу, невесту перевезли к отцу Ивану, и стала жить она у свекрови, а я в Воронеже на квартире.

Встречались не очень часто, я старался лучше учиться и не пропускать занятия. В апреле 60-го родилась Наташа, жизнь стала веселей, но и трудней.

Девочка родилась нормальная, до одного года уже начала говорить, а к полутора годам уже знала буквы. Ходить и считать начала очень рано, часто убегала, то к бабе Наташе, то на огород. Запомнился один случай. Наташа сбежала, присматривал я, но не уследил. Когда начал искать, то она была уже около вишняка. Я её догнал и стал возвращать домой, она не хотела возвращаться. Я стал говорить, что в яру в () сидит и козаризка, и жаба, и ещё куча страшилищ, но она повернулась на огород и говорит: "Я не пойду с тобой, хай тебя жаба съест". Пришлось брать её на руки и насильно тащить домой. В то время ей не было и полутора лет.

Очень любила, когда ей читали книжки, и хорошо запоминала прочитанное. Как-то на праздник, по-моему, на "храм" собрались у нас гости. Дед Афанасий, мамин брат стал интересоваться, знает ли Наташа буквы. Она ответила, что знает. Он взял книжку детских стихов и дал ей, чтобы она почитала, что знает. Как же все удивились, когда она, перелистывая книжку, наизусть читала слово в слово, и дед воскликнул: "Да она, правда, читает!"

Так проходили дни и месяцы, я старался приезжать почаще, но всё равно страшно скучал. За все пять лет учёбы я только один семестр получал простую стипендию, а то всё повышенную. Как жила моя семья, я с трудом представляю. В хате жили 7 человек, а когда я приезжал, было 8. Как они делили доходы, я тоже не знаю. Я уже после узнал, что жили напряжённо. Не хватало денег на покупку одежды, обуви, детских вещей. Но при мне никаких скандалов не было.

Шли годы, Маруся работала дояркой на МТФ, я зимой учился, летом косил траву, сушил сено, готовил корм для скота.

Настал 1963 год, в мае родился сын Володя, правда, тоже без меня, я был на учёбе, приехал только забирать из роддома.

Как-то сейчас мне смутно представляется, как я мог жить, бросив вас в таких условиях, как могли вы жить в той хате, где вы размещались. Вас было 7 человек: отец, мать, брат Алёша, сестра Нина, Поля, а теперь прибавились ещё и Маруся, Наташа а в мае 1963 года Вова. Когда я приезжал, совсем было весело, но как-то размещались.

Малышей Наташу и Вову нянчили Нина и Поля. Отец работал плотником на МТФ, Маруся и Нина доярками, Алёша и Поля учились, Алёша в Бутурлиновке в средней школе, а Поля в Филиппенково.

Росла моя семья, но не доходы. При распределении на работу я шёл первый и выбрал институт Докучаева, научным работником. Но и тут жизнь не складывалась, квартиры нет, зарплата нищенская. Хорошего ничего не ожидалось, и я стал думать, что же дальше. И решил бежать от науки и спуститься на "землю". Решил рассчитаться и поступить в какое-нибудь хозяйство (колхоз, совхоз). И подал заявление на расчёт, якобы поступаю в СХИ, в аспирантуру. Меня долго не отпускали, но потом решили, что силой не удержать, подписали заявление, и я поехал в Бутурлиновское управление сельского хозяйства проситься на работу. Меня приняли инженером в управление с зарплатой 150 рублей и пообещали дать квартиру. Я нашёл частную квартиру и стал работать, осваиваться на работе. Так прошло полгода, и за это время я сменил две частные квартиры.

Когда я получил в Бутурлиновке квартиру, мы с Марусей переехали, на работе мне дали мотоцикл, и я почти каждый день ездил в Петренково, так как дети пока оставались там, мы пока забрать их не могли, надо было обустроить квартиру. Наконец, купили койки, диван и забрали детей.

В садик устроил детей без особых трудностей, помогли мои начальники, работу Марусе подыскали тоже в Березовскую пошивочную мастерскую швеёй.

Всё вроде бы налаживалось, только в садике детям что-то не нравилось, и если Наташа ещё сдерживалась, то Вова упорно не хотел идти в садик. Позже то мы узнали, что причиной такого поведения детей были няньки, но это было позже, а пока отправляли детей со слезами.

Так мы прожили до конца 1966-го. А в начале 1967, как всегда, изменили штатное расписание управления сельского хозяйства, затронуло это и мою должность, мне уменьшили зарплату с 150 до 110 рублей. Я этого не выдержал и написал заявление на расчёт.

Меня скоро рассчитали с переводом в Тюниковское отделение СХТ на должность главного инженера с зарплатой 130 рублей. Правда, вскоре мне зарплату повысили до 150 рублей. Так я стал жителем села Великоархангельское. Наше предприятие росло с объёмом работ, и моя зарплата росла тоже. В 1968 году мне уже стали платить 170 рублей плюс ежеквартально начислялась премия рублей 200. Так что жизнь постепенно стала налаживаться. Правда, трудно было с продуктами. Жили мы в "Барнауле"*. В квартире была какая-то сырость, и у нас было полно мокриц (стоног).

С 1 февраля 1967 года я начал работать в Тюниковской СХТ, постепенно перевозя своё имущество. Мы с Марусей стали обживаться на новом месте в "Барнауле", дети в это время жили в Петренково. Отец Иван помог перевезти детей, он взял колхозную лошадь, и на санях, закутав детей в тулупы, привёз их в Великоархангельское. Снегу в этом году было так много, что в "Барнауле" сугробы были по самые крыши домов. Это был последний год с такими сугробами.

Я ходил на работу, а Маруся была дома с детьми, ходила в село за молоком, готовила, стирала, топила печь и выражала недовольство, что нет работы, не будет ей пенсии. Я понимал её, но придумать ничего не мог, так как знал, что у неё слабое здоровье, и если её ещё нагрузить работой кроме домашней, она выйдет из ритма.

Прошла зима, наступила весна, и я устроил её няней в детском саду. Как она там работала, мне трудно представить. Ведь кроме ясельной работы нужно было вести домашнее хозяйство...

Мне кажется, с работой у неё было всё в порядке, нареканий у начальства не было, и дети её любили, тянулись к ней. А некоторые вечером не хотели идти домой, оставались с ней, называли её мамой. Так прошло лето, на зиму садик закрывали, и она оставалась дома.

В садике она проработала три сезона, а потом захотела найти постоянную работу, и я устроил её в мастерскую учётчиком запчастей. Работа не тяжёлая, но нудная, и на складе зимой было холодно, а летом жарко, и у Маруси поднялось давление, она стала ходить на уколы, я испугался и решил, чтобы она бросила работу. Ей это не нравилось, но давление то снижалось, то опять повышалось, и, в конце концов, она уволилась и опять стала домохозяйкой. Взяли козочку пуховую, цыплят, индюшат, так что работы по дому хоть отбавляй. Козочка оказалась с отличным пухом, и платки, что вязала Маруся, на рынке брали нарасхват. Так прошло время, Наташа пошла в школу, и Вове видно скучно стало одному, и он начал просить маму "купить" братика или сестричку хоть самую малюсенькую, хоть самую дешевую.

Маруся мне об этом рассказала, мы сначала посмеялись, а потом ей в больнице кто-то посоветовал родить ребёнка, тогда может и давление нормализуется. Так мы и решили: где двое, там вырастет и третий.

Мне было всё равно, что жили мы в "Барнауле", но Марусе это не нравилось - были на отшибе, мало людей, да и те все работали, квартира неудачная, сырая, и по ночам мокрицы по полу шуршали по полу кругом. И я перед начальством поставил вопрос о постройке другого жилья, и вот в 1972 был построен щитовой дом, куда мы и переехали в сентябре 1972-го, а 19 ноября родился мальчик Серёжа. Такое имя выбрала Маруся.

Когда жили в Петренково, Наташа сильно болела, даже лежала с мамой в Бутурлиновской больнице, тогда она была ещё маленькой, полтора годика, но разговаривала чисто и бойко, всем рассказывала, что зовут её Петелько Ната Сенемовна, и её папа учится в институте. А когда появился Вова, она уже пыталась его нянчить, качала в люльке и помогала возить в тележке. Тележку я делал сам деревянную, и возить её было неудобно, но купить заводскую было не за что, а когда стало больше денег, коляска стала не нужной, так мы и вырастили всех троих без колясок.

В новой квартире окончательную отделку проводили сами. Марусе хотелось скорее переехать поближе к людям, но квартира и тут была не мила, всё делалось из щитов, гвоздь не забьёшь, всё сыпалось, и пришлось стены обшивать листом ДВП, а потом клеить обои, но опыта не было, и всё получалось не так, как нужно.

Пока я был инженером, транспорта у меня не было, и если нужно было съездить в Петренково, я брал мотоцикл в мехотряде и ехал, а оттуда привозил молоко и другие продукты, но было это не часто, поэтому Маруся покупала молоко у людей, а чаще брала обрат на молокоприёмном пункте и из него делала ряженку.

Но в 1973 году у мамы и отца уже не было здоровья держать корову, и они попросили, чтобы Синяевы Иван и Нина отвели корову к нам в Великий.

Так у нас появилась корова, а с ней молоко, а потом и мясо, и другие продукты, а с ними прибавилось и хлопот по заготовке кормов и уходу за скотом.

Это было, когда я уже стал работать управляющим. К тому времени села Петренково уже не было, люди разъехались кто куда. Отец Иван пригласил меня и стал советоваться, что делать, куда "бежать". Подумали и решили покупать хату в Филиппенково. В это время Синяевы уже переехали туда же и нашли недалеко от себя хату на продажу. Мы посмотрели - однокомнатная хатёнка, крытая соломой, всё старое. И решили покупать, чтобы потом перестроить.

Так отец Иван купил хату за 3000 рублей, и мы начали её ломать, чтобы на её месте поставить на наш вкус.

Строительством занимались отец, Синяев Иван, брат Алёша и я. Стройматериалы собирали везде. Ездил отец в Козловку, брали на МТФ в Петренково по ночам, были бревна, запасённые раньше отцом. Вырубили вербы на огороде, покупали в строительных организациях в Бутурлиновке и так далее. Начали строить в 1971 году, а кончили в 1972, но кончили с недоделками, но отец с мамой тогда всё равно переехали из Петренково в Филиппенково, и всё бы вроде ничего, но с этим переездом отец надорвал своё здоровье и стал жаловаться на сердечную недостаточность. С каждым днём ему становилось хуже, то в груди у него давило, то рука сильно болела. Я и в больницу его возил, и к "бабкам", но ничего уже не помогало, и в конце концов 22 апреля 1977 года он умер.

Как раз была распутица весенняя, и я к ним добирался на вездеходе, но живого уже не захватил. Говорят, он очень меня ждал, но не дождался.

Так и осталась мама Ольга одна под присмотром Нины, да изредка навещала Поля, которые помогали продуктами, мазали в хате, мыли полы и другое делали.

А у нас в Великом я стал управляющим, теперь у меня была машина, я мог чаще бывать в Флиппенковом, и когда приезжал, мама всё звала жить к ней.

Всё как будто шло нормально, но меня не устраивал распорядок дня детей. Большую часть времени и Наташа и Вова сидели в доме и читали книжки, а мне хотелось, чтобы они бегали на улице, дышали воздухом. Я находил время и по выходным пытался ходить на лыжах, но мне казалось, этого мало.

Лотом 1970 случилась беда. Прихожу с работы, а мне говорят, что-то с Вовой, жалуется на живот и рвоты, обратились в больницу, ничего не определили, направили в Бутурлиновку, там тоже гадали, гадали, но ничего толком нам не сказали, сделали операцию, а диагноз не поставили. Так он полежал в больнице, пока сняли швы и выписали. Потихоньку он стал поправляться, и домой я его привёз на мотоцикле в люльке. Постепенно Вова поправился.

Потом нас подстерегала другая беда. Заболела Наташа. Это произошло, когда она уже ходила в 4-й класс. У неё на голове стали появляться отдельные чешуйки, потом всё больше и больше, и наконец слило всю голову и появляться стало на сгибах рук и ног. Врачи определили псориаз, нас направили в Бутурлиновку, потом в Воронеж, её положили в больницу, где продержали месяц, и никаких сдвигов, кололи, кололи, мазали, но безрезультатно.

Посоветовали съездить в Сочи на Мацесту, и я стал искать путёвку в Сочи. Но детской путёвки не было, посоветовали поехать по взрослой путёвке, и наконец в июле я взял путёвку. Но вот беда, путёвка есть, а отпуска у меня нет, пришлось уговаривать Марусю съездить в Сочи, она согласилась, привезли её бабушку Наташу, чтобы она по дому похлопотала, за Вовой присмотрела. Так и поехали Машенька с Наташей в Сочи "за здоровьем". Как они там мытарствовали, всего я не знаю, но знаю, слёз Марусенька пролила немало.

Так они прошли курс Мацестенских ванн и морских загаров. Но лечения никакого не получили, одно только ценно, что Наташа научилась плавать.

На следующий год в Сочи уже поехал я с Наташей, и так ездили три раза: раз Маруся и два раза я.

В больнице советовали мазать мазью "Синалар" и давали как редкое лекарство. В этот же год (1971) меня послали в Ленинград на курсы повышения квалификации, и будучи в Ленинграде, я объехал большинство аптек в поисках этой мази, но её нигде не находил, и мне посоветовали вместо неё взять "Локакортен", вроде бы эту мазь выпускали вместо "Синалара". Я нашёл её и накупил с запасом, правда, после я всю её выбросил, так как узнал, что и от неё толку никакого.

Потом, в Воронеже, мне подсказали, что в Репьёвке есть человек, который делает какую-то мазь и якобы сам вылечился и помогает другим.

Я взял адрес и поехал в Репьёвку. Нашёл этого человека, взял у него этой мази. Это был какой-то дёготь с резким неприятным запахом. Этой мазью нужно было три дня мазать, потом смывать в щелочной воде. Он сказал, что после этого курса приготовит другую, закрепляющую мазь.

Правда, это лекарство помогло, кожа очистилась, и даже врачи удивлялись, как это удалось очистить тело от псориаза. В это время Наташа поступила в медучилище.

Мы обрадовались, но нужно было закрепить лечение, и я поехал опять в Репьёвку, но этот лекарь от меня "убегал". Я целый день его искал, так и не нашёл, уехал домой. Потом звонил по телефону, но не мог с ним связаться.

Так и не получил от него закрепляющего лекарства, и через год болезнь стала проявляться снова и снова, а к лекарю я так и не смог дозвониться.

Позже узнали, что есть врач в Армавире. Поехали к нему, он мне надавал мази на солидоле с алоэ, но и эту мазь пришлось закопать, так как толку не было.

Наташа училась в медучилище, Вова в школе, Серёжа пока был с мамой дома. Всё бы ничего, но Маруся была недовольна и говорила: "Я как не человек, все ходят на работу, а я дома". Я её понимал, но учитывая её слабое здоровье и её "идеальное" отношение к работе, боялся, что она совсем надорвётся, и поэтому соглашаясь с ней, не мог придумать, как подобрать ей подходящую работу.

В 1981 году Наташа заговорила о замужестве, они пришли с Ванькой проситься сыграть свадьбу. Но я был против, так как боялся, что это помешает учёбе и отказал. Я заявил, что пока не кончишь учёбу, о женитьбе забудьте. Они меня поняли, и больше разговора не было.

Кончилась учёба, Наташа получила диплом, и разговор возобновили. Но и теперь я сказал: замуж иди, но свадьба будет самая скромная, так как опять боялся за здоровье Маруси.

Так и поступили, свадьба была в основном у сватов, у нас были самые близкие родичи. Всё вроде прошло нормально, во всяком случае, недовольства я не слыхал.

В 1973 году меня назначили управляющим "СХТ", хотя я на эту должность не рвался. Так получилось, что нужен был управляющий в г. Борисоглебске, туда назначили нашего управляющего Лаптиева Г. М., ну а я по рангу остался здесь, в "Тюниковке".

Теперь зарплата стала 190 рублей. В начале февраля 1974 года всю верхушку Бутурлиновской СХТ вызвали на балансовую комиссию в Воронеж. Как обычно, мы там отчитались и уехали домой, прихватили водки, закуски и пока приехали домой, были очень пьяны.

А наутро у меня заболел живот. Я извивался как уж, хотелось в уборную, но ничего не было. Я думал, простудился, стал прикладывать грелку, но ничего не помогало, к вечеру Маруся не выдержала и позвала врача, Светличную Л. Я. Та меня послушала и написала направление к хирургу с вопросительным знаком.

Итак, часов в 10 вечера попал в хирургию. Там были одни медсестры, почитали, посмотрели на вопросительный знак и стали думать, что делать.

Когда я начал терять сознание и начались рвоты, они вызвали врача, им оказался студент-практикант, который решил удалять аппендицит. Так в 11-12 часов ночи мне удалили лишнюю кишку.

Наутро меня разбудили. Говорят, что просыпался я очень буйно, но я этого не помню. Так я стал выздоравливать. Сначала очень болел живот. Мне ставили капельницу, делали уколы, живот был очень тяжёлый. На другое утро, когда поставили капельницу, мне стало очень холодно. Стало так сильно трясти, что сестры думали, что разойдутся швы. После этой тряски, когда успокоился и согрелся, я уснул, а, проснувшись, понял, что из всех трёх вставленных трубок из меня вылилась какая-то жидкость, живот стал легче и всё пошло на поправку. Так я избавился от аппендицита.

Наташа и Вова уже были большими и всё понимали, а Серёжа был совсем маленьким, и когда я вернулся домой, а он шёл ко мне на руки, Маруся сильно беспокоилась, чтобы я не поднимал никого и ничего. Я шёл быстро на поправку, подвязывал живот поясом, и это помогало мне поднимать больше, чем было можно. Правда, когда всё заросло, я не стал носить пояс, у меня ныло в животе, и я поехал к бабке Маше, она "подняла" мне живот и посоветовала носить пояс, и я ношу его до сих пор.

В 1975 году у нас прибавилось хозяйства, к нам привели корову от отца и матери. Отец Иван уже сильно болел, не было сил ухаживать за скотиной. Так мы стали с молоком и молочными продуктами. Теперь прибавилось работы по заготовке корма и уходу за скотом.

Наступила осень 1980 года. Засватали и выдали замуж Наташу. Я так же работал и ездил проведывать маму, так как она жила одна, отец умер 22 апреля 1977 года. Ездил я иногда запланировано, а иногда спонтанно, поеду в Бутурлиновку, а назад еду через Филиппенково. Маруся обижалась, что не говорил ей и не брал её с собой. В ноябре месяце я планировал поехать по гостям. И чтоб не обижалась Маруся, я её предупредил о поездке. Ехать думали в понедельник, это приходилось на 18 ноября 1984 года. Но утром мы увидели плохую погоду, сильный гололёд, и я решил отложить поездку и ехать во вторник 19 ноября. Подготовился и утром часов в 10 выехали. Всё было вроде благополучно, ехали не быстро, при выезде на дорогу на Воробьёвку на перекрёстке был сильный гололёд, и я не сумел вовремя сбавить скорость, машина меня не послушалась и как на коньках скользила вперёд. На нашу беду из Воробьёвки по главной дороге ехал "Камаз" с прицепом, и мы зацепились бампером за заднее колесо прицепа. Нашу машину развернуло, и я почувствовал лёгкий толчок. Марусю этот толчок качнул так, что она качнулась вперёд и получила тяжёлые ушибы головы и рук. Машина остановилась, и я увидел, что по лицу Маруси течёт кровь, и она, потеряв сознание, упала на бок. Я испугался, стал звать на помощь, тут прибежали люди, вытащили её из машины, посадили в другую какую-то машину и увезли в больницу. Я очень испугался за неё, думал, что это конец всему, но поехал за ней в больницу, бросил свою машину, не знаю, кто её пригнал в Великоархангельское. Марусю привезли в больницу, врачи осмотрели и скорой помощью отправили в Козловку, где и оставили на лечение. А я вспомнил, что нужно ехать домой, там ждали дети. Что было дальше, я смутно вспоминаю, знаю, что в Козловку ездил чуть не каждый день и всё время молил бога, чтоб Маруся поправилась и скорее вернулась домой. В Козловке она пролечилась около месяца, а потом стала проситься домой, и я осторожно привёз её, где она потихоньку поправлялась. Опухоль с лица спала, но ещё долго жаловалась на боль в руках, видимо, ушибы давали о себе знать.

Приезжал следователь, выяснял всё, был ли я трезвый, с какой скоростью ехал и всё остальное. Но тут обошлось штрафом, и на этом расследование закончилось, но в душе осталось на всю жизнь.

Хочется вспомнить сон, какой приснился Марусе перед поездкой, но рассказала она его уже после возвращения из больницы. А сон такой: будто Маруся где-то шла и внезапно оказалась в обрыве, она пытается выбраться из этого обрыва, карабкается руками, а земля осыпается, и она не может выбраться, её покидают силы, но она карабкается, и не помнит конца сна, но в жизни, наяву, она "выкарабкалась" и сумела ещё пожить и поставить на ноги своих детей.

************

Комментарии: 4, последний от 09/02/2024. © Copyright Петренко С Размещен: 14/02/2013, изменен: 05/01/2021. 80k. Статистика. Очерк: Мемуары Иллюстрации/приложения: 13 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: История семьи, записанная моим отцом в период с марта по май 2012 года по моей просьбе. (без редактирования, с рукописного оригинала)

Петренко С : другие произведения.

История семьи, записанная моим отцом