Аннотация: Что мы увидим перед своим мысленным взором, если память всех поколений вдруг нахлынет на нас?..
ПАМЯТЬ
фантастический рассказ
...Я не знаю, сколько мне лет. Может, - пять тысяч, может, - семь, может, - десять. Память пощадила меня, не открыв всех прежних жизней. Наверное, в этом есть какой-то смысл, иначе, зачем вся эта бесконечная череда дней и ночей с небольшими промежутками на небытие? Я не помню всех своих имён, как не помню названий тех мест, в которых жил, любил, сражался, страдал и - неизменно умирал. Но я помню другое - запахи, от которых кружилась голова, краски, в кипении которых можно было купаться как в океанических водах, людей, присутствие которых заставляло сердце либо трепетать от восторга, либо впадать в первобытную ярость. Любви, к сожалению, было мало, ибо в том мире, в котором я впервые осознал себя человеком, ярость всегда стояла на первом месте. Не я это придумал и не мне судить - правильно ли это...
Я могу ошибаться с датировкой, потому что почти у каждого народа имелся свой календарь, либо иной способ исчисления дат и событий. Оттого и возраст мой может уйти далеко за границу седьмого тысячелетия до нашей эры. "До нашей эры..." - звучит для меня забавно, ведь любой год, день и час в этой хронологии обязательно прошёл через меня, через моё сердце, через мою боль...
На заре времён обитаемый мир казался огромным, потому что людей было мало, и передвигаться они могли только со скоростью мула, быка или лошади. Это очень медленно. Можно потратить полжизни, чтобы добраться всего лишь из Мурейбита в Хаджилар. Я хорошо помню те жилища прямоугольной формы из сырцового кирпича. Кем я был тогда? Кажется, - мастером по обработке изделий из самородной меди. Удивительно, но керамическое производство не было ещё известно, и жители использовали сосуды из мрамора; встречались деревянные, кожаные и даже - плетёные! Пожалуй, в череде воспоминаний Хаджилар - самое светлое и самое запоминающееся пятно, потому что это был народ с ярко выраженной любовью к искусству, привитой ему самой Великой Богиней.
А потом со всеми нами что-то произошло: год за годом, столетие за столетием мы только тем и занимались, что воевали с себе подобными. Во имя чего?! Ради земли? Но вокруг её было столько, что не обойти и за десять жизней! Ради золота и драгоценных камней? Но землю ещё не выпотрошили будущие технологии, и она во многих местах буквально сочилась золотыми и серебряными жилами! Ради власти? Но над кем властвовать, если людей было так мало!..
У меня нет ответа. Я ищу его с тех самых пор, как впервые оказался в чудовищной мясорубке, имя которой - война.
...Шумер (открытый с двух сторон для опустошительных набегов кочевников) вынужден был создавать армию. И создал: солдаты маршировали стройными рядами, а ослы везли за ними тележки с припасами. Но если армия для отражения кочевников создана, то возникает соблазн применить её с пользой в промежутках между набегами.
Свой первый уход в мир вечного сумрака я помню так, словно это случилось вчера. Старые мастера научили меня, как победить в рукопашной схватке и как дальше всех метнуть копьё. Но пришёл аккадец Саргон со своими лучниками, каждый из которых мог делать 5-6 выстрелов в минуту, прицельно стреляя на 200 метров. Тисовому луку я мог противопоставить лишь собственные мускулы, способные отправить копьё на жалкие несколько десятков метров. И аккадские стрелы нашли меня. Они вгрызались в тело, словно ночные хищники и рвали его до тех пор, пока свет не померк в моих глазах...
...Каждый раз я рождался с надеждой, что уж теперь-то мне непременно повезёт. Повезёт в чём?.. В том, что достигнув возраста, когда руки способны поднять меч, а ноги - долго шагать и высоко прыгать, мне не придётся резать, колоть, рубить, кромсать, чтобы выжить самому?.. Но судьба играла со мной. Каждый раз она дарила мне разные имена, разные способности, разные страны. Неизменным оставалось одно - смерть ни разу не отыскала меня дома.
После Шумера были Вавилон, Ассирия, Месопотамия. На смену им приходили Мидия, Парфия, Иран. Их сменяли Греция, Македония, Рим. А я оставался всё тем же - солдатом, которому нужно убивать других, чтобы выжить самому...
Сейчас я понимаю собственную память. Я понимаю её избирательность: ни один разум не в состоянии вынести того чудовищного пласта боли и страданий, которые отложились в душе за тысячи лет. Память щадит нас, потому что память - это мы. Так почему же теперь, когда реки крови успели высохнуть, а миллионы павших превратиться в прах, память возвращает меня к истокам нашего мира?..
И опять у меня нет ответа. Есть лишь слабые намёки на понимание. К сожалению, они слишком эфемерны. И всё же я не могу от них отказаться, ибо они буквально кричат о том, что пришло время переплавить опыт тысячелетнего страдания в нечто иное. Я не знаю, что это будет за чувство, но догадываюсь - оно волшебно. Оно настолько же прекрасно, насколько чудовищным и отвратительным был весь предшествующий опыт. Не знаю, откуда во мне такая уверенность. Наверное, её корни там - в глубоком прошлом, когда ко мне, умирающему, наклонилась молодая женщина и ласково произнесла слова, от которых боль сразу прошла, сознание прояснилось, а в сердце поселилась надежда.
Сколько их было - девочек, девушек, женщин, старух, рабынь, жён, наложниц, матрон, цариц за тысячи лет моего странствия из век в век, из страны в страну, из тела в тело? Скольким из них я обязан продлением жизни? Сколько из них любили меня, а сколько - ненавидели? Я не помню. Надеюсь, я был неплохим отцом и мужем. Хочется верить, я не разочаровывал своих матерей и не терял доверия своих цариц. Смею надеяться, что с рабынями и наложницами я не вёл себя, как последняя скотина...
Всё это важно для меня, потому что новое чувство, в которое очень скоро переплавится ненависть, не будет иметь цвета крови, вкуса слёз и запаха разлагающейся плоти. Оно будет другим. Наверное, у меня сегодняшнего ещё нет слов, чтобы описать его. Я вижу лишь абрис - контур этого чуда. Оно зовёт меня, оно манит, оно притягивает и будоражит, потому что ничего подобного я ещё не испытывал. Но я готов попробовать. И хотя я не знаю, каким оно окажется на самом деле, хочется верить, что исток его берёт начало в том, что сотворило и этот мир, и всех нас - в любви.
Если так, то я готов. Мои глаза не видят прошлого, потому что устремлены в будущее. Мои уши не глохнут от криков и воплей, потому что в них - поэзия мироздания. Моё сердце позабыло, что такое жестокость, ибо оно открыто новому.
![[]](/img/p/petri_n_z/015pamjatx/774557.jpg)
![[]](/img/p/petri_n_z/015pamjatx/774556.jpg)