Аннотация: Если сон - это попытка "внетелесного" проникновения человека в параллельный мир, то и летаргия может "прорастать" оттуда...
Средство от летаргии
фантастический рассказ
- Вы сегодня раньше обычного. - Дежурная медсестра поспешила навстречу посетителю. - Случилось что-нибудь?
Ла́йклер выдавил на губы вымученную улыбку.
- Я всё жду, когда же, наконец, что-нибудь случится в этих стенах... - Он обвёл рукой вокруг себя. - А у меня... Какие могут быть происшествия у меня?..
Медсестра услужливо открыла дверь палаты.
- Я вызову дежурного врача, - сказала она.
- Кто сегодня в смене?
- И́менс.
- Старший или младший?
- Вы спрашиваете об этом каждый раз, - мило улыбнулась девушка.
- И каждый раз ответ один и тот же...
- Старший И́менс уже три года не практикует. - Словно извиняясь за что-то, негромко произнесла медсестра.
- Знаю... - вздохнул Ла́йклер. - Похоже, во всём вашем заведении единственный старик - это я. Не представляю, какими глазами на меня посмотрит Грэта...
Медсестра тихо закрыла дверь, вернувшись к своим делам.
Оставшись в палате один, Лайклер первым делом раздвинул шторы, чтобы комната наполнилась ярким весенним солнцем. Потом настежь распахнул окно. Закрыв глаза, долго вдыхал сладковатый воздух, напоённый ароматом цветущего сада. С некоторых пор это стало своеобразным ритуалом: сначала обратиться мыслям к природе, а уже потом подумать о собственном теле, которое с некоторых пор стало требовать к себе пристального внимания. На вопрос медсестры "Случилось что-нибудь?" - старик лишь отмахнулся, потому что правды сказать не мог. Правду должен знать только он один, иначе ничего из его затеи не выйдет...
Вволю надышавшись, Лайклер принялся за цветы. В палате их было много, ведь Грэта их так любила... За привычным занятием время пролетело быстро. Едва он успел поменять воду в последней вазе, в палату тихо вошёл молодой Именс. Неслышная "кошачья" походка - это у них семейное. Старший тоже в первые годы довольно часто заставал Лайклера врасплох. Потом - нет. Со временем Лайклер выработал в себе особое чутьё на тихие, почти неуловимые звуки, потому что любой из них неожиданно мог принести ему радость, о которой он никогда не переставал мечтать.
- Неважно выглядите. - Прямолинейность - тоже семейная черта, и Лайклер за это признателен обоим.
- Тому есть причины. - Лайклер опустился в кресло, в котором провёл столько бесконечных часов ожидания.
- Можете не объяснять. - Именс остановился напротив сидящего мужчины. - Вчера вечером мне звонил Стафф.
- И?
- У нас состоялся долгий телефонный разговор.
- Могу себе представить! - усмехнулся Лайклер.
- Он настаивает на операции.
- Это его право, - отмахнулся Лайклер. - Моё же право - соглашаться или нет.
- Но вы ведь понимаете, что в случае отказа...
- Я понимаю! - Нетерпеливо перебил врача Лайклер. - За последние двадцать лет я стал очень понятливым - только тем и занимаюсь, что думаю, думаю, думаю. Мне просто больше ничего не остаётся, ведь от надежды, которой я жил все эти долгие годы, уже ничего не осталось. Совсем ничего! Ни следа, ни намёка! Вы думаете, это я прихожу сюда каждый день и провожу по пятнадцать часов в кресле? Не-е-ет. Это всего лишь моя бледная тень. Неужели вы хотите продлить ещё на несколько лет никчёмное существование этой бренной оболочки?..
- Вы слишком возбуждены. - Именс повернулся, чтобы уйти. - Я прикажу дать вам успокоительное. Когда закончу обходу, мы продолжим неприятный для вас разговор.
Лайклер лишь головой кивнул. Через минуту вошла медсестра. С дежурной улыбкой на лице протянула две таблетки, затем - стакан воды. Лайклер молча выпил, подождал, пока девушка выйдет, после чего вальяжно развалился в кресле. Он бы непременно завопил от восторга, если бы не боялся привлечь внимание медсестры. Единственное, что ему оставалось - молча улыбаться и потирать руки.
Приняв удобную позу, Лайклер закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Подобную роскошь он позволял себе нечасто, потому возвращение из полусна-полуяви всегда было болезненным, с содроганием заставляя вспоминать, что именно ожидает его по эту сторону фата-морганы. За последние два десятка лет Лайклер столько прочитал о летаргии, что буквально купался в информации. "Летаргический сон", "мнимая смерть", "малая жизнь", "сонная кантата" - все эти почти поэтические названия являются, ни много, ни мало, - забвением - именно так переводится с древнегреческого слово "летаргия". Забвение - в буквальном смысле, хотя современные врачи склонны называть такое явление не столь поэтично - истерическая летаргия или истерическая спячка. Именс знает негативное отношение Лайклера к подобным словам, поэтому никогда их не употребляет, в разговоре чаще касаясь возможности летаргика видеть сон внутри сна. В доказательство своих слов Именс не раз демонстрировал электроэнцефалограммы, но Лайклера они заботили мало. Как и то, что в летаргическом сне функции организма замедляются - больные почти не стареют. "Почти" - потому что время не обманешь. Если спящий просыпается, то природа непременно возвращает всё на круги своя. И происходит это за совсем незначительный промежуток времени...
Какой прок Лайклеру в том, видит больной сны или нет? Стареет он или нет? Гораздо важнее, какие сны видит он сам, и что старость уже давно ходит с ним рука об руку. Он привык к её острому локотку, которым она то и дело шпыняет его, напоминая о бренности тела. Именно по этой причине Лайклер и разработал рискованную схему, которая должна привести его на операционный стол. Наверное, со стороны он выглядит настоящим сумасшедшим - кому ещё придёт в голову задействовать все старые связи в одном нигде не афишируемом заведении, и только для того, чтобы известный кардиолог Стафф получил слегка видоизменённые снимки и немедленно заинтересовался столь неординарным случаем? Сделать это было нелегко, но результат того стоил. Для вида Лайклер ещё покапризничает, даст себя поуговаривать (недолго, чтобы не перегнуть палку), а потом согласится с таким видом, будто делает Именсу великое одолжение. Правда, во всей этой хитро закрученной истории есть одно "но" - результат может оказаться нулевым. Но и в этом случае Лайклер ничего не теряет кроме, может, литра-другого крови, без которой его на операционном столе точно не оставят.
Именс вернулся раньше оговорённого срока.
Он внимательно осмотрел Лайклера, но уже не как посетителя, а как возможного пациента.
- Выглядите вы теперь значительно лучше.
- Таблетки помогли.
- Может и таблетки...
Именс долго изучал бумаги, с которыми пришёл. Закончив с ними, спросил:
- Вы приняли решение?
- Почти...
- Если у вас имеются сомнения, говорите.
- В ходе операции будет вскрыта грудная клетка?
- Да.
- И остановлено сердце?
- Да.
- Значит, клиническая смерть?
- Так вот вы чего опасаетесь! - улыбнулся Именс. - Никакой клинической смерти. Вполне рядовая, даже рутинная операция.
- Вы в этом уверены?
- На все сто!
- Что ж, я ждал чего-то подобного... - Лайклер вздохнул, затравленно оглядел палату, задержавшись взглядом на высокой кровати, на которой...
Расширенными от ужаса глазами Именс следит за тем, как Лайклер достаёт пистолет, подносит его к своей груди и нажимает на курок.
Боли Лайклер не почувствовал, - он уже давно позабыл, что это такое...
...- Вы меня слышите?..
Лайклер был слишком слаб, чтобы ответить. Сумел лишь моргнуть.
Вялость и апатия целиком завладели его телом, но он всё-таки заставил себя слушать монотонный надоедливый голос.
- Когда вы окончательно поправитесь, я непременно покажу вас психиатру! - Уподобленный комариному писку голос Именса безостановочно буравил сознание Лайклера. - Какой идиот подал вам эту идею! Хорошо, что сестра нашла в вашем костюме записную книжку и передала мне, иначе я бы не оставил вас в своей клинике. Ведь это ж надо додуматься - умереть самому, чтобы разбудить Грэту! Новомодные течения о некробиотических лучах, способных пронзать всё и вся, лишь затуманивают легковерным мозги. И зачем только я рассказывал вам все эти истории о том, что смерть близкого человека будила спящего...
- Она... проснулась?.. - прохрипел Лайклер
- Проснулась, старый вы болван! Проснулась в тот миг, когда вы пустили себе пулю в сердце.
- Но я жив?..
- Разумеется! Сердце мы чинить научились, а вот что такое летаргия - так пока и не поняли...