Аннотация: Жизнь каждого из нас - хотим мы того или нет - может мгновенно измениться и даже перевернуться...
ПОЗОВИ МЕНЯ
фантастический рассказ
Он не заметил, когда всё началось.
Дни шли за днями: работа, дом, друзья, но в этой череде привычных событий вдруг стали появляться белые пятна. Сначала он не придал этому значения, однако со временем количество пятен увеличилось, и не замечать их стало трудно. Он пытался разобраться в сути неприятного для него явления: сходил на приём к психоаналитику, поделился сомнениями с друзьями, даже заикнулся о своих проблемах жене. Вышло хуже, чем он ожидал.
Супруга к его словам отнеслась весьма прохладно, бросив единственную фразу: "Это всего лишь твои фантазии..." Друзья, после второй бутылки коньяка, пришли к однозначному выводу: необходимо хорошенько "встряхнуться". "Встряхнуться" в их представлении - это завести лёгкую интрижку на стороне, с десяток раз хорошенько напиться, а в качестве похмелья - скататься на лыжный курорт ("Ты не представляешь, какие там инструкторши!"). Наиболее досадным оказался визит к психоаналитику. Юноша, лет на пятнадцать младше своего пациента, чтобы казаться солиднее, во время полуторачасовой беседы то и дело поправлял очки, многозначительно хмыкал и в заключении вынес приговор - КСВ.
Эту аббревиатуру Лев Ильич Норозов раньше не слышал. Да и сейчас, глядя на дипломированного специалиста с замашками академика, он никак не мог связать две вещи: кризис среднего возраста и себя. Причём здесь кризис? Он пришёл поговорить о жизни, которая вдруг потеряла прежние краски, и из которой стало уходить что-то очень-очень важное, а вместо реальной помощи ему на шею, точно вериги, повесили трёхбуквенный акроним.
Три дня Лев Ильич размышлял о визите в кабинет со стильными кожаными креслами. Припомнив отдельные эпизоды беседы, он вынужден был признать: молодой последователь Фрейда весьма профессионально "распотрошил" его душу. Вскользь касаясь отношений Льва Ильича с внешним миром и окружающими людьми, он как бы нащупывал бессознательные психические процессы и мотивации, приведшие пациента в его кабинет. Неврозов он, разумеется, не обнаружил, и даже попытался смягчить свой безапелляционный "приговор", употребив термин, по его мнению, нейтральный - "кризис середины жизни". Новое словосочетание тоже не понравилось Льву Ильичу. Выходило, будто первая половина жизни безвозвратно ушла, а что во второй?..
В последующие две недели Лев Ильич на работе и дома перечитал множество литературы по "своему вопросу". Информации получил массу. На её осмысление требовалось время. Лев Ильич решил взять "тайм-аут". Позвонив замдиректора по кадрам, сослался на вымышленную болезнь и намекнул о четырёх отгулах, которые положены ему за командировку в Великовинск. Время он выбрал удачное: квартальный отчёт сдан, инспекторская проверка прошла, никаких предпраздничных авральных дней в ближайшее время не намечается. Замдиректора дала "добро".
Возвращаясь домой в вагоне метро, Лев Ильич ощутил азарт, какого не испытывал уже давно. Причину понял не сразу. Субтильный врач вновь оказался прав в своих рекомендациях: в первую очередь необходимо сменить обстановку. Он произнёс эту фразу буднично, не догадываясь, что скрывалось за ней для его пациента. Обстановка... Первым на ум приходит убранство помещения. С этим как раз у Льва Ильича всё в порядке. А вот в отношении обстоятельств, либо условий существования чего-либо...
С условиями его существования в последнее время что-то творится. Внешне всё выглядит точно так же, как год или пять лет назад: респектабельный мужчина средних лет с хорошей должностью и безупречной деловой репутацией. Немолод, некрасив, не хватает с неба звёзд. Список можно продолжить: "не состоял, не имел, не привлекался". Но все эти слова слабым пунктиром очертят лишь контур человека с конкретными инициалами. Они не дадут и намёка на то, кем на самом деле он является. Даже супруга Дашенька, с которой он прожил больше пятнадцати лет, по большому счёту не знает его. Да что супруга! Он сам себя не знает...
В своих размышлениях Лев Ильич приблизился к третьей причине наступления кризиса среднего возраста, носящей социальной характер, ибо каждый человек - неотъемлемая часть общества, и находится с этим обществом в определённых отношениях. Ход мыслей прервал милый радиоголос, объявивший название нужной станции. Лев Ильич сделал два шага к дверям и встал рядом с мужчиной в мятой куртке. Амбре от него исходило ещё то!
Непроизвольно скривившись, Лев Ильич вернулся на своё место.
Мужчина заметил это и резко повернулся.
- Чего морщишься, интеллигент! - дыхнув перегаром, оскалился он.
Лев Ильич смерил собеседника презрительным взглядом и отвернулся. Он надеялся, инцидент исчерпан. Мужчина с опухшим лицом думал иначе.
Шагнув ко Льву Ильичу, он схватил его за левую руку.
- Не отворачивайся, когда с тобой старший прапорщик разговаривает!
Лев Ильич не увидел мутных глаз болеющего с похмелья горожанина. Вместо них он услышал тишину. Волна интереса прокатилась по вагону, заставив даже дремавших и читавших прислушаться к конфликту. Было в этом что-то постыдное и мерзкое одновременно: мало кто наслаждался чудесным сопрано, льющимся с экрана телевизора, но стоило возникнуть предпосылке к скандалу, как все лица повернулись на шум. Лев Ильич растерялся. По натуре он был человеком неконфликтным. Женщинам это нравилось, и они называли его мягким. Мужчины употребляли более колоритное словечко - "рохля". И те и другие были по-своему правы, однако Лев Ильич никогда не был трусом. Сейчас одна часть его сознания, не желавшая ссоры, хотела извиниться и замять конфликт, но другая, понимавшая, что "публика", как и сам зачинщик, именно этого и ждут, потребовала другого...
Круговым движением удерживаемой кисти вправо-вниз и затем влево-вверх, Лев Ильич освободился от захвата и тут же с оттяжкой ударил носком ботинка в колено впереди стоящей ноги "старшего прапорщика". Мужчина взвыл, подломился, точно сломленный ураганом подсолнух, и сполз на пол. Лев Ильич демонстративно стряхнул несуществующую пыль с левого рукава, перешагнул через скулящего от боли мужчину и спокойно вышел в раскрывшиеся двери. В спину ему дышало недовольство толпы: совсем не такой развязки ожидали они...
Шагая по длинному вестибюлю станции, Лев Ильич ждал естественной реакции на неожиданную ссору: подавленности, либо чувства раскаяния. К своему удивлению, ничего подобного не испытывал. Напротив, чувствовал себя превосходно; даже лучше, чем до поездки в метро. Ещё месяц назад подобная реакция обязательно насторожила бы его, как спонтанное проявление чистой воды вампиризма, ведь он получил истинное удовольствие от лицезрения ползающего у ног хулигана!
В квартиру вошёл в тот момент, когда настенные часы начали отбивать полдень. Долго бродил по комнатам, перебирая в уме места, куда бы мог скрыться на целую неделю. Квартира отпадала сразу. За четыре года, прошедшие после ремонта, здесь каждая линия на обоях примелькалась. Дача в Чекалово - тоже не решение. Там одни знакомые да родственники. Неожиданно выпавший отпуск быстро превратится в набивший оскомину репертуар: "шашлычок под коньячок вкусен очень". Оставался Генка Заварзин с его предложением "закатиться в родные пенаты". "Пенатов" у Генки, как и у добропорядочных римлян, имелось двое. Правда, были это вовсе не изображения хранителей и покровителей домашнего очага, а трёхкомнатная "хрущёба" в центре города и двухэтажный дом в трёхстах километрах от областного центра. Дом был старый, постройки 1896 года, но выглядел крепким и надёжным. Во всяком случае, Генка Заварзин продавать его не собирался.
Дозвониться до Генки с первого раза не удалось. Чтобы не терять времени, Лев Ильич решил собрать всё необходимое.
Минут через двадцать Генка перезвонил сам.
- Здравствуй, царь зверей!
Его манера вести беседу за последние двадцать лет нисколько не изменилась. Оттого он в тридцать девять - всё "Генка", а не "Геннадий Всеволодович".
- И тебе того же, крокодил зелёный.
- Чего звонил?
- Ты занят?
- Не то, чтобы очень... Вот, решил коня своего железного подковать.
- Твоего коня давно пора на живодёрню.
- Когда начнут мне жалованье платить, какое вам буржуи платят - так с радостью.
- Я по делу.
- Погоди минуту, только пробки из ушей вытащу.
- Не смешно...
- Похоже, кислая полоса твой жизни вкус не поменяла...
- Хочу в твоём доме недельку пожить.
- С Дашкой поругался?
- Причём здесь Даша?
- Не темни, старик, у тебя же отпуск только через полгода.
- Отгулы набежали, вот и решил...
- Всё понял, можешь не объяснять.
- Ты эти свои хрюканья в ладошку брось. Над чем зубоскалишь?
- Видишь ли, в последний раз я уезжал из дома второпях, поэтому не успел...
- Ген, не тяни. Могу я там пожить недельку?
- Конечно можешь! Только даме своей объясни...
- Какой даме?
- Пардон! Ты что, едешь один?!
- Послушай, водоплавающий, мы с тобой эту тему неделю назад закрыли.
- Не обижайся. Я подумал...
- Чем?
- Решил пошутить? Куда тебе со мной тягаться!
- Как старший по должности словопрения прекращаю. Где ключи?
- Как старший по званию дискуссию возобновляю. Ключей нет.
- Извини, всё забываю о твоём дедовском запоре.
- Когда едешь?
- Прямо сейчас.
- Что? Так тошно?
- Не определился...
- Знаешь... ты того... не балуй!
- Не волнуйся. Криминалистов вызывать не придётся.
- Тьфу на тебя! А пожарников?
- Ни МЧС, ни Гринпис, ни Архангелов с трубами. Как дети?
- Э-э-э, парень, да ты совсем раскис...
- Через месяц у твоего старшего именины. Приезжайте к нам в Чекалово.
- Ни вопрос. А кто будет?
- Соберёмся все. Как в старые добрые времена.
- Я "за" - всеми пятью конечностями!
- Почему пятью?..
- Темнота! У водоплавающих и хвост - конечность!
- Только что придумал?
- Ага.
- Тогда - до встречи.
- Лев!
- Что?
- Береги себя...
- Думаешь, я заплачу от умиления? Не дождёшься. Увидимся в Чекалово!
- Как должность портит человека...
- Валентине пожалуешься, когда она с работы вернётся. До свидания.
Лев Ильич положил трубку и улыбнулся. Генка Заварзин из той редкой породы людей, которые умеют жить весело. Обладая тонким чувством юмора, Генка в любой компании за пару часов становится "своим". С ним легко.
Вещей набралось немного. Лев Ильич горожанин до мозга костей. Он не понимает людей, бегущих из города только затем, чтобы несколько ночей провести на открытом воздухе. К тому же он редкостный чистюля и не представляет, как можно купаться в мутной воде, а спать в палатке, полной дыма после "выкуривания" комаров!
В итоге в чемодан легла одна смена постельного белья, пляжный комплект и футляр с бритвенным прибором. На кухне уложил в автомобильный холодильник продуктов на первые пару дней, оставил жене записку, над содержанием которой пришлось помучиться: писать о внезапном отпуске не хотелось, а лгать и изворачиваться было противно; пришлось написать правду. Зная характер жены, и желая избежать непростых объяснений, Лев Ильич оставил рядом с запиской свой сотовый телефон. Если Даша захочет, она может позвонить Генке и убедиться в справедливости изложенной в записке "легенды".
Из квартиры выходил с предощущением, что очень долго не увидит ни её, ни утопающего в августовской зелени города...
Дорога подействовала успокаивающе. Машин на трассе было мало, солнце спряталось за перистыми облаками и не слепило глаза. Лев Ильич поставил диск с любимым бардом, и под его проникновенный, с лёгкой хрипотцой голос, погрузился в воспоминания. Он искал в своём прошлом отправную точку, с которой всё началось. Когда же это случилось?.. Кажется, в конце марта. Он стоял в длинной очереди в кассу супермаркета. Глаза, не видя, смотрели на снующих по рядам людей. Ни чувств, ни эмоций - самый обыкновенный взгляд адаптированного к круглосуточной толчее горожанина. И вдруг... Нет, молния не ударила в Льва Ильича, и твердь не разверзлась под его ногами, но... В ряду консервированных продуктов он заметил Алину Дорову. Они учились вместе все одиннадцать лет средней школы и добрых пять из них, Лев Ильич (тогда - просто Лёва) тихо, незаметно для остальных, страдал.
Алина была девушкой видной. Её рано сформировавшаяся фигура античной богини буквально притягивала взоры. В поклонниках недостатка не было: сплошь ребята из старших классов. Своих же одноклассников Алина не просто не замечала - она их демонстративно игнорировала. Они в долгу не остались. "Компьютерный гений" Степан Фавин сделал профессиональный фотомонтаж, отыскав в интернете самые скабрезные фотографии. Разразился настоящий скандал. Степана ребята не "сдали", а вот Алине Доровой перед самыми выпускными экзаменами пришлось перевестись в другую школу. Скоро об этой истории все забыли. Но только не Лев Ильич. Уже после получения свидетельства, они со Степаном "схлестнулись" по пустяковому поводу. По пустяковому для Фавина, но не для Льва Ильича. Его едва оттащили, однако он каким-то образом успел нокаутировать бывшего одноклассника. С тех пор Лев Ильич не видел ни Степана, ни Алины: Степан уже двенадцать лет живёт в Канаде, а Алина...
Кто-то говорил, будто она вышла замуж за седого капитана второго ранга и переехала во Владивосток, кто-то, - что она раньше всех "махнула за бугор". Редкие вести об Алине Доровой как будто не задевали Льва Ильича. Они приходили, сказанные кем-то вскользь, походя. И также уходили: не оставляя ни следа, ни эмоциональной зацепки в его сердце. Он думал, что навсегда избавился от того унизительного чувства абсолютной ненужности человеку, которого мысленно боготворил, пока случайно не встретил её в магазине... В этот миг весь мир вокруг Льва Ильича застыл, закостенел. Динамичным оставалось лишь его сердце, бухавшее в груди точно набатный колокол, да молодая женщина - Алина - ничуть не изменившаяся за прошедшие годы.
Лев Ильич смотрел на женщину так пристально, что она почувствовала его интерес и обернулась. Их взгляды встретились... В этот миг Лев Ильич понял: Алина лишь внешне выглядела прежней божественно-шикарно-недоступной. Глаза лгать не умеют. За ними, где-то там, в глубине он увидел пустыню, и на этой иссушённой зноем земле не росло ничего: ни деревца, ни кустика, ни травы. В сердце его бывшей одноклассницы не оказалось места ни для любви, ни для дружбы... Алина не узнала Льва Ильича. Она скользнула по нему равнодушным взором и вернулась к своей корзине с покупками.
Да, именно тогда в первый раз Лев Ильич ощутил внутри себя сосущую пустоту. Она образовалась там, где раньше жили юношеские мечты. Потеря могла показаться несущественной, однако на этих эфемерных воздушных замках, как на трёх китах, основывалась вся его жизнь. Он не заметил изменений сразу, потому что пустота действовала хитро. Днём Лев Ильич оставался по-прежнему деятельным и энергичным, а по ночам... Ночь - время таинств. Ночь - время химер... Встав однажды утром и взглянув на себя в зеркало, Лев Ильич увидел другого человека. Паники не было. Смятение лишь на миг сжало сердце ледяной пятернёй и отпустило: живи, дескать, теперь ты всё равно - мой...
Генка выразился верно: "Похоже, кислая полоса твой жизни вкус не поменяла..." Точнее не скажешь. Что-то такое Лев Ильич за собой уже замечал. Отмахнувшись - дескать, хандра, сплин - с головой погрузился в работу. Выходит, не помогло... Об Алине старался не думать. Вроде получалось. Днём. Но она стала являться во сне: та, прежняя, светившаяся жизнью, красотой, любовью. Сны были запоминающимися. Он помнил в них всё, вплоть до мельчайших подробностей: фасон её платья и форму брошки, запах духов и цвет мелированных прядей, разговор ни о чём и наполненное глубоким смыслом молчание. В его снах Алина была другой. В снах они были друзьями...
Оставив машину во дворе, густо заросшем метровой травой, Лев Ильич не спеша обошёл Генкины "пенаты". Повсюду царило запустение - хозяин наведывается сюда не чаще двух-трёх раз в год. Льва Ильича это вполне устраивало: прелестями "цивилизации" он сыт по горло.
Трава возле крыльца оказалась скошенной, а знаменитый деревянный реечный дедовский запор обильно смазан солидолом. В доме пахло пылью. Лев Ильич сморщился, но тут же взял себя в руки - терпи.
Оставшееся до наступления темноты время потратил на обустройство одной комнаты на первом этаже для сравнительно комфортного проживания. Света в доме не оказалось (его отключили года три назад за неуплату), пришлось с помощью аккумулятора и длинного провода зажечь лампочку знаменитого тёзки по отчеству. Ужинать сел в начале десятого, когда за окном по-свойски и надолго расположилась ночь.
На новом месте, как это часто бывает, не спалось. Лев Ильич долго ворочался, дважды вставал, чтобы размять в старом матрасе несуществующие комки. Задремал лишь в начале второго, а в три часа его кто-то позвал... Лев Ильич открыл глаза, прислушался. За окном шумел ветер. Вставать не хотелось. Закутавшись в толстое, по-крестьянски лоскутное одеяло, он вновь заснул...
Утром, сидя за большим столом просторной, на три стороны света веранды, Лев Ильич с удовольствием пил чай. Готовил он его на походной керосиновой горелке. Нехитрое устройство долго не желало работать, но потом сдалось. Лев Ильич, смакуя не столько аромат напитка, сколько свою маленькую победу, попытался вспомнить сон и... в крайнем смущении поставил недопитую кружку на стол - он ровным счётом ничего не помнил! Такого с ним ещё не случалось. Второе потрясение Лев Ильич испытал, обнаружив правый ботинок не в прихожей, где ему и следовало находиться, а возле машины! Повертев в руках изделие из светло-коричневой замши, Лев Ильич снял тапочек и принялся разглядывать голую правую ступню. Испарина покрыла лоб, под ложечкой засосало - вся ступня оказалась испачкана зелёным соком травы!
Он сидел на веранде и крутил в руках бокал с остывшим чаем, когда услышал на крыльце шаги. Через минуту в комнату вошла дородная женщина. Лев Ильич узнал её - Галина Евгеньевна - соседка.
Женщина тяжело опустилась на стул.
- Вчера увидела твою машину, но заходить не стала - с дороги всё-таки.
Лев Ильич поздоровался.
- А Даша где?
- Даша? - Рука с бокалом застыла в воздухе.
- Да не смущайся! У меня бессонница, а тут твоя Дашка, точно русалка с распущенными волосами, и ты за ней следом! Понятно - дело-то молодое...
- Даши сейчас нет... - проглотив ком в горле, с трудом выдавил Лев Ильич.
- На речку пошла?
- На речку... - эхом отозвался Лев Ильич.
- Привет ей передавай.
Галина Евгеньевна с кряхтеньем поднялась.
- Молодец она у тебя!
Лев Ильич вопросительно посмотрел на соседку.
- Бабе под сорок, а фигурка - что у семнадцатилетней! И волосы правильно перекрасила. Не люблю я этих блондинок...
Грузные шаги Галины Евгеньевны давно затихли, а Лев Ильич всё никак не мог прийти в себя. Его жена терпеть не могла брюнеток, поэтому представить её с тёмными волосами было совершенно невозможно. Да и фигура... Сидячая работа сильно округлила её талию и бёдра. Какие там семнадцать лет!
Прозрение пришло позже. Листая фотографии в электронной книге, Лев Ильич наткнулся на небольшую серию отсканированных чёрно-белых снимков из школьной поры. На одной из них был запечатлён весь десятый "А" в полном составе. Была там и Алина Дорова - тонкая, изящная, с длинными чёрными волосами... Льва Ильича пробил озноб. Он отложил гаджет в сторону и уставился на свои замшевые ботинки. Он ровным счётом ничего не понимал.
После обеда поехал в Ольховку. Жители покинули её лет пятнадцать назад, и сегодня она представляла собой с десяток полуразвалившихся изб, которые из-за ветхости никто не купил даже на дрова. Машину оставил возле пруда. Купаться не хотелось, да и погода не располагала: по небу, низко-низко, ползли кучевые облака, обещая дождь и ненастье. Побродив часа два по старому кладбищу, укрывшемуся в берёзовом колке рядом с прудом, решил вернуться.
Дождь застал его в дороге. Застрять не боялся - грунтовка оказалась щедро посыпанной крупным щебнем. Двигался медленно, объезжая по стерне залитые до краёв ямы. Одинокую фигуру заметил издалека и посигналил. Фигура в прорезиненном плаще с островерхим капюшоном послушно посторонилась, продолжая ритмично шагать по хлюпкой от влаги траве.
Поравнявшись, Лев Ильич остановился, открыл дверь.
- Садитесь. Вам куда?
- Прямо. - Голос прозвучал резко.
- И мне туда же, - сказал Лев Ильич.
С километр проехали в полном молчании. Пассажир как сел, так больше не шевелился. Капюшон мешал разглядеть не только лицо, но даже пол говорившего. Лев Ильич почему-то решил, что молчаливый пассажир - непременно старуха с торчащими в разные стороны подпиленными клыками.
Неожиданное сравнение выдавило на губы улыбку.
Пассажир неопределённо хмыкнул и произнёс странную фразу:
- За Ольховкой есть Гримово ладище. Не ходи туда...
Сказал и попросил его высадить.
Лев Ильич долго смотрел вслед странному пассажиру, так и не решив, кто это был. Пока добрался до дома, дождь кончился. Свежий ветер разогнал облака; выглянуло солнце. Оно заиграло в миллионах капель, выбивая из них радужные отсверки. На душе стало уютно, словно у пылающего камина на даче в Чекалово. К сожалению, продлилось это сладкое ощущение недолго. Вылезая из машины, Лев Ильич заметил лужицу воды, натёкшую с плаща странного пассажира. В памяти тут же всплыли слова "Гримово ладище". Что бы они могли означать? "Гримово" - понятно: либо имя, либо фамилия. Но "ладище"? Лев Ильич вертел слово и так и этак, но не мог вспомнить ничего похожего. Может быть, "стойбище" или "городище"?
Слово засело в мозгу и не давало покоя. Лев Ильич поспешил в дом.
Он знал, где найти ответ на мучивший его вопрос. Художественной литературы в его электронной книге почти не было - так, десятка четыре разножанровых произведения. Зато имелось множество узкоспециализированных томов: от тематических словарей, до справочной литературы, непосредственно касающейся его профессии. Естественно, присутствовали на электронном носителе и всевозможные словари русского языка. В первую очередь, Лев Ильич заглянул в словарь Даля. Если уж Владимир Иванович не подскажет ничего путного, тогда искать у других авторов нет смысла.
Поиск начал с лексемы "лад". "Лад" - мир, согласие, любовь, дружба, отсутствие вражды, порядок. Есть над чем поразмышлять, но это потом. Что дальше? "Ла́да" - уговор, условие, взаимное соглашение. Тоже есть за что зацепиться. Потом пошли "ладу́шка" - речное судёнышко, "ла́дины" - уговор о приданом, "ладина́" - лад, удача, успех, счастье. Лев Ильич внимательно изучил всю словарную статью, но слова "ладище" в ней не нашёл. Что это могло означать? Либо во времена Владимира Ивановича Даля это слово не находилось в хождении, либо оно являлось сакральным, то есть священным, заветным, в противоположность профанному - мирскому, и никому, кроме ограниченного круга доверенных лиц, не называлось. Чушь! Ольховка и - масоны! Возможно и третье объяснение: слово "ладище" имеет хождение только в пределах нескольких деревень, как например, "Ильин бугор" или "Агафьина падь". Но такое объяснение имеет существенную натяжку: слово "падь" и "бугор" знает каждый, а "ладище"?
Уже в сумерках Лев Ильич постучался в окно Галины Евгеньевны. Женщина неожиданному гостю обрадовалась. Засуетилась, пригласила к столу, налила чаю.
- А Даша-то где? - спросила она, подвигая розетку с малиновым вареньем.
- На станцию отвёз... - после секундной заминки ответил Лев Ильич.
- Что так?
- Работа...
- А ты?
- Ещё побуду несколько дней.
- Ты не стесняйся, заходи ко мне... А то живёшь без света, ровно отшельник.
Недолго поговорили о том, о сём. Лев Ильич прилежно поддерживал беседу, выпил два бокала душистого чаю, а потом поднялся.
- Пойду я.
Галина Евгеньевна пошла провожать.
Стоя в дверях, будто невзначай, Лев Ильич спросил:
- Вы в Ольховке давно были?
- Что мне там делать? - пожала плечами женщина. - Как переехал зять с дочкой в райцентр, я туда ни ногой... А ты чего спрашиваешь?
- Хочу узнать, где находится Гримово ладище.
Женщину словно током ударило.
- Кто тебе о нём сказал? - скороговоркой выпалила она.
Из её голоса мгновенно испарились теплота и участие. Сейчас в нём слышалась только злость.
- Подвозил я тут одного... - Лев Ильич опешил от реакции женщины на свой, казалось бы, безобидный вопрос, и не нашёл ничего лучшего как сказать правду.
- Да нет же! Он был в плаще с огромным капюшоном!..
Галина Евгеньевна потянулась к ручке двери, не замечая, что гость всё ещё стоит на пороге.
- Говоришь, Даша в город уехала?..
Женщина, точно бульдозер, отодвинула гостя на крыльцо, сверкнула глазами и выдохнула:
- А ведь ты не ездил на станцию...
- С чего вы...
- Паром уже три дня не работает.
Чуть потеплевшим голосом Галина Евгеньевна посоветовала:
- Уезжал бы ты отсюда...
- Почему? - вскинулся Лев Ильич.
Ответа не дождался, потому что хозяйка уже закрыла дверь.
Пройдя шагов двадцать в полной темноте, услышал голос:
- Она вернулась...
Споткнувшись и едва не упав в мокрую траву, Лев Ильич замер. Стоял и ждал продолжения, но его не последовало. Мужчина покачал головой и продолжил путь. Сидя на веранде, он смотрел на отражённое в стекле пламя свечи и решал непростую задачу: плюнуть на всё и вернуться домой прямо сейчас, или попытаться разгадать ребус, многочисленные клетки которого заполнили одни знаки вопроса. Как прагматик, он понимал, первый вариант предпочтителен: не хватало ещё к акрониму КСВ добавить диагноз "шизофрения". Но как человек с университетским образованием, мировоззрение которого давно сформировалось на постулатах современной научной мысли, он хотел докопаться до истины. Льва Ильича не устраивало "ни ходи туда" незнакомца, и "уезжал бы ты отсюда" соседки-пенсионерки.
Он уедет. С удовольствием. Но только после того как отыщет "Гримово ладище"...
Ночь прошла спокойно: не было ни снов пророческих, ни видений из полуяви.
За завтраком Лев Ильич ещё раз всё обдумал, спланировал день и решительно направился к машине. Проезжая мимо дома соседки, заметил в окне её лицо. Что подумала женщина, глядя на его машину? Наверное, решила - горожанин от страха поджал хвост и спешит в свой привычный, но порядком надоевший мир.
Трижды объехав Ольховку, Лев Ильич понял: найти этимологическую казуистику под названием "Гримово ладище" будет непросто. Из всех возможных зацепок у него имелась всего одна фраза: "За Ольховкой..." И всё. Где это - "За Ольховкой"? В сторону Больших Леваков, в направлении Бурлумова или по старому тракту в Нижнекаменку? Из брошенной деревни ведут три дороги. Все они - сильно заросли бурьяном, однако проехать по ним можно. Есть и четвёртая. Начинается от кладбища и, петляя, уходит в урман. Года два назад они с Генкой по какой-то надобности проезжали те места - дикие, необитаемые леса из ели, сосны, пихты и кедра.
После недолгих колебаний, Лев Ильич выбрал именно эту дорогу.
Километра четыре проехал "черепашьим шагом", объезжая многочисленные канавы, ямы, рытвины. Удивившись, кто мог так разбить колею, скоро увидел причину: огромный участок вырубленного леса. Делянка оказалась старой, успевшей основательно зарасти подлеском. Объехав её стороной, Лев Ильич попал в настоящее "Берендеево царство" - вековая тайга при полном отсутствии дорог. Машину пришлось оставить. С полчаса побродил на прямой видимости от автомобиля. Ярко-красное лакированное пятно успокаивало, являясь связующей нитью между привычным миром потребителя благ цивилизации и миром, где всё кажется чужим и враждебным. Лев Ильич не любил леса. Лес отвечал ему тем же.
Скоро стало ясно: из его затеи ничего не выйдет. Лев Ильич опустился на поваленную сосну. Признаваться в поражении не хотелось, но дальше бесцельно бродить по незнакомому лесу становилось бессмысленно, да и опасно. Некстати вспомнилась большая веранда. Сейчас, наверное, вся она залита солнечным светом, и на ней так приятно просто сидеть в старом кресле-качалке и дремать, делая вид, будто не думаешь, а на самом деле...
Лев Ильич вздохнул - никудышный из него получился сыщик. Встал, решительно направился к машине. Сделав два шага, остановился: спасительного ярко-красного пятна не было. В недоумении повернулся в обратную сторону: может, в задумчивости перепутал направление? Но и там доминировал только один цвет - зелёный, во всех своих оттенках от светлого, почти белёсого, до насыщенного тёмного. Держась поваленного ствола, как отправной точки, Лев Ильич медленно огляделся по сторонам. Он ещё не успел испугаться, однако нервная дрожь успела пробежать по спине. Мысленно произнеся слово "Заблудился!", он с трудом удержал сознание от паники. "Спокойно!" - уговаривал он себя, продолжая буравить лес в поисках спасительного цвета. Мужчина попытался вспомнить, когда в последний раз видел бок машины. Выходило - перед тем, как ему сесть на старую сосну. Но где машина? Лев Ильич внутренне похолодел - вопрос нужно было ставить иначе: где он?..
Не совсем понимая, что делает, Лев Ильич подобрал поблизости с десяток длинных, не толще руки, сухостоин и соорудил из них нечто вроде геодезического знака. После этого, поминутно оборачиваясь, чтобы не потерять "знак" из виду, прошёл метров сто. Автомобиля не увидел. Впереди находился только лес - дремучий, нехоженый, страшный... Лев Ильич вернулся к сосне и повторил свои попытки ещё в трёх, диаметрально противоположных направлениях. Результат везде был одинаков: урман - дикий, необитаемый лес...
Сидя на сосне, успевшей из старой колодины превратиться в дом родной, Лев Ильич дрожащими руками произвёл "инвентаризацию" содержимого карманов. "Негусто..." - грустно усмехнулся он. Вещей набралось немного: расчёска, зажигалка, носовой платок, конфета "ириска" и ключи от машины на ярком брелоке, светившимся логотипом компании-производителя. Рука автоматически потянула конфету в рот, но в последний миг замерла. Где находится вода, Лев Ильич не знал: не стоило усугублять своё положение ещё и жаждой.
Некоторое время он сидел без движения в полном оцепенении. Ему казалось, что всё происходящее - всего лишь сон. Что сон вот-вот закончится, и мужчина проснётся в доме, где даже запах пыли с некоторых пор воспринимается как благородный дух старины... Время шло, а вокруг ничего не менялось. Только гуще становились тени, да свежее делался воздух - приближалась ночь.
Вдруг Лев Ильич встрепенулся. Как бы он не страдал, сидя пнём на сосновой колодине, окружавший его лес не станет от этого ни добрее, ни ласковее. Чтобы выжить, нужно играть по его правилам: жёстко, без соплей и самокопания. Пусть у мужчины нет топора - есть руки, пусть нет палатки - есть лапник, пусть нет дороги домой - есть надежда. Но самое главное - у него есть пластмассовый контейнер, способный подарить огонь!
Искушённым туристом Лев Ильич никогда не был. На осуществление того, что с таким азартом высверкнуло сознание, потребовалось много времени. Первым делом он наломал лапника - нижних веток с ближайшей ели. Занятие оказалось не таким простым, каким выглядело вначале. Пришлось изрядно помучиться, откручивая непокорные ветви. Против человека было всё: буреломное место, сплошь заваленное разновеликими древесными останками; смола, липнущая не только к рукам, но и к одежде; вечер, стремительно несущийся в ночь. Когда стемнело настолько, что стало опасно отходить от костра более чем на десять шагов (того и гляди ноги переломаешь), Лев Ильич позволил себе сесть. Саднило руки, исцарапанные о неподатливые ветви, побаливало колено, о которое мужчина ломал для костра хворост.
Лев Ильич бездумно смотрел в одну точку и пытался реально оценить своё положение. Если сам он не сможет выбраться из тайги, когда его начнут искать? Соседка видела его, уезжающим на своей машине. Она уверена - в город. Так что Галина Евгеньевна благополучно забудет о нём до следующего приезда. Генка? Он знает, что я отбыл в его "вотчину" "на недельку", значит, позвонит не раньше вторника. На работе его будут ждать в понедельник, но забеспокоятся лишь в среду-четверг. По всему получается, реально его начнут искать не позже четверга: начальник департамента свяжется с Дашей, она позвонит Генке, он - Галине Евгеньевне. Та сообщит, что Лев Ильич неделю назад благополучно уехал. Куда? Этого она не знает, но может предположить... Вероятно, Генка свяжется с участковым, но где они станут его искать? За неделю пройдёт не один дождь. Он смоет старые следы, подмятая колёсами трава поднимется и скроет слабый отпечаток одинокого протектора. Да и искать, скорее всего, будут по трём наезженным дорогам. Никому и в голову не придёт, что он мог поехать по разбитой лесовозами колее...
Мужчина вздохнул, подбросил в костёр несколько покрытых сухим мхом веток. Перспективы никакой. Попробовал припомнить автомобильную карту этого района. Ничего не вышло. Память выхватывала одни населённые пункты, ничуть не заботясь тем, сколько между ними километров непроходимой тайги. Лев Ильич попытался уцепиться за призрачные возможности: грибники, случайные лесорубы, охотовед на "уазике". Вероятность встречи с ними имелась, но реально надеяться на такой шанс не стоило. Как ни крути, придётся выбираться самому... Лев Ильич окончательно скис. Он все сознательные годы прожил в мегаполисе. Природу видел только из окна своей квартиры на четырнадцатом этаже в виде раскинувшегося на нескольких квадратных километрах парка.
О реальной, настоящей, а не окультуренной и выхолощенной лесной жизни знал только из программы "Дискавэри". Дерсу Узала Арсеньева являлся для него таким же персонажем детских сказок, как Чингачгук или герои Купера. Лев Ильич не имел ни малейшего представления, как вести себя в лесу. Он не умел определять стороны света по коре деревьев, искать воду по звериным тропам, находить кладовые со съестными припасами лесных обитателей. Он ничего не умел! Единственным его достоинством было то, что природу он воспринимал не глазами, а сердцем. Он не столько видел, сколько чувствовал. Он сопереживал миру, породившему человека. Наверное, поэтому, тайга, если и не приняла горожанина, то, во всяком случае, не отторгла его как инородное тело, как болячку, как нарыв...
Проснулся Лев Ильич хмурым и злым на весь белый свет. Тело ломило, голова была тяжёлой от дыма. Хотелось одного: забраться в уютный салон своего автомобиля и ехать, ехать, ехать по шоссе, вдоль которого встречается так много уголков привычной городской жизни... Недалеко защебетала птица. Лев Ильич мрачно взглянул в её сторону. Лес просыпался. Лес искренне радовался новому дню. До угрюмого двуногого ему не было никакого дела.
Превозмогая апатию, Лев Ильич поднялся, потянулся, сморщившись от боли в мышцах, не привыкших к физическому труду. Поворошил кострище, убеждаясь, что в нём - лишь зола. Долго стоял на одном месте, не решаясь выбрать направление. Логика подсказывала идти в ту сторону, где он вчера оставил машину, но сердце, почему-то, тянуло в другую. Лев Ильич ничего не знал о "правиле короткого шага", заставлявшего человека ходить по кругу. Не было ему известно и о том, что вовсе не особенности физического строения ног являются первопричиной блужданий, а мозг, получающий информацию о направлении движения с некоторой погрешностью; когда погрешности накапливаются, тогда и выделяется "предпочтительное" направление, которое заставляет людей ходить по кругу.
...По его мнению, он прошёл уже километра четыре, когда заметил впереди просвет. Всю дорогу Лев Ильич, как мог, оставлял отметки, чтобы в случае неудачи вернуться по ним к "знаку" и продолжить поиски в другом направлении. Не имея ни топора, ни ножа, "зарубки" приходилось делать подручными способами: где залом устроит в виде правильного треугольника, где поставит вплотную друг к другу десяток тонких лесин, где привяжет узкую белую полоску, оторванную от носового платка. Он понимал, что все его попытки запомнить маршрут выглядят нелепо, к тому же отнимают много драгоценного времени, но отказаться от этой затеи он не мог. После необъяснимой пропажи машины, единственной точкой соприкосновения с прежним миром оставался неуклюжий "знак" возле костра.
Просвет оказался излучиной неширокой реки. В этом месте плавно текущие воды нанесли широкую полосу песка, на котором ничего не росло. Лев Ильич спустился по косогору, выбрал место с полузатопленным камнем и приник к прохладному потоку. Вода отдавала болотиной, но пить её было одно удовольствие. Утолив жажду, Лев Ильич умылся. Пришла мысль запастись водой, однако ничего подходящего под рукой ни оказалось. За всю дорогу мужчина не встретил в лесу ни старой пластиковой бутылки, ни ржавой консервной банки: урман.
Стоя на песке с замытыми в нём корневищами, задумался, в каком направлении продолжить путь. Он где-то слышал, что любая река обязательно приведёт к жилью, однако не помнил, чтобы поблизости была хоть одна. Конечно, есть главная водная артерия с судоходством и паромной переправой, но где гарантия, что таёжная речушка впадает именно в неё? Чтобы исследовать все притоки в этом глухом краю и целой жизни не хватит...
К обеду дал знать о себе голод. Вода только разжигала аппетит. Привычный к размеренному питанию желудок не желал слушать доводы разума и всё настойчивее заявлял о себе. Лев Ильич с содроганием подумал о ещё одних сутках в этом лесу...
Первые признаки беспокойства мужчина ощутил, когда за разлапистой елью увидел аккуратно поставленные жерди. Шалаш! Радость вспыхнула в груди точно костёр, и заставила ускорить шаг. Но чем ближе подходил Лев Ильич, тем неувереннее становилась его поступь, ибо в расположении стенки шалаша он заметил что-то знакомое...
Несколько минут мужчина не мог прийти в себя. Он стоял возле одной из своих "зарубок", силясь понять, как это произошло... Он уверенно шёл вниз по течению, лишь в одном месте углубившись в лес из-за непроходимого весеннего затора. Через сотню-другую шагов он вновь ожидал услышать слабый шум воды, и - вот... Глядя на стоящие частоколом жерди, Лев Ильич попытался вспомнить, когда он соорудил этот залом. Выходило - в первой половине пути! Ноги сделались ватными, захотелось сесть и больше не вставать. Наверное, Лев Ильич так бы и поступил, если бы не увидел белую полоску. Она слабо шевелилась на ветру и манила, манила, манила...
Понимая, что терять ему теперь нечего, мужчина решил вернуться.
Когда в лесу стали заметны первые признаки надвигающейся ночи, Лев Ильич впервые в жизни увидел мираж. Мужчина ни обрадовался, ни испугался. Он равнодушно констатировал факт появления странного сооружения, до того чуждого всей мрачной атмосфере еловой тайги, что в его нереальность верилось легко. В состоянии эмоциональной прострации Лев Ильич пошёл по дорожке, вымощенной зеленовато-серым галечником. Дорожка привела его на небольшую поляну. Справа и слева её обрамляли росшие близко друг к другу кедры. Прямо на уставшего путника смотрел фасад "избушки-на-курьих ножках". Почему Льву Ильичу пришло на ум именно такое сравнение, он сказать не мог. Мы привыкли доверять первому впечатлению, считая его самым объективным и беспристрастным. Возможно, так на самом деле и есть. Глядя на что-то новое, мы, бессознательно, обременяем его атрибутами, и зачастую, свойства предмета оказываются адекватными.
Лев Ильич огляделся по сторонам. Он искал режиссёра, поставившего весь этот спектакль. Не обнаружив никого, кроме нескольких кроликов, лениво перебегавших в овальном загоне от одного пучка зелени к другому, Лев Ильич толкнул дверь. Он ожидал противного скрежета, либо демонического хохота невидимого филина, однако ничего такого не последовало: дверь бесшумно отворилась, приглашая гостя войти. Мужчина пожал плечами и переступил порог. Дверь не закрылась сама собой, как он внутренне ожидал, она осталась раскрытой настежь. Освоившись с полумраком, Лев Ильич увидел в глубине комнаты стол. Застеленный незатейливой скатертью, он манил к себе ароматом свежеприготовленных блюд.
- Есть кто дома? - громким голосом спросил мужчина.
Ответом была тишина.
- Ну, как хотите... - равнодушно произнёс он, присаживаясь к столу.
Потянулся к блюду с отварной картошкой, но тут же отдёрнул руку.
- Я собираюсь воспользоваться вашим гостеприимством! - обращаясь к равнодушной пустоте, проговорил он. - Не желаете составить мне компанию?
Дом молчал. Только желудок Льва Ильича "пел рулады".
- С вашего позволения я перекушу. - Лев Ильич решительно придвинул к себе блюдо с жареной курицей.
Он ужинал в полной тишине. За отворённой дверью копился мрак. К тому времени, когда мужчина насытился, тьма завладела всем лесом, но так и не осмелилась вползти в дом. Осоловевший от обильной еды, словно от хорошего коньяка Лев Ильич обратил внимание, что в доме царит необычный полумрак: вреде бы и источника света нет, а видно хорошо. Пусть не отчётливо, пусть не контрастно, зато без полутонов и растушёвки.
Непреодолимо захотелось спать. Лев Ильич поискал глазами, где можно прилечь. Взор остановился на широкой лавке прямо за столом. Поблагодарив невидимого хозяина за радушие, мужчина с наслаждением вытянулся на выскобленных до желтизны сосновых плахах. Он вспомнил о незакрытой двери и попытался подняться. Не смог - сон сморил его...
Впервые за долгие месяцы он спал без сновидений. Нечто подобное ему уже пришлось испытать. Три года ухаживая за Дашей, он не находил себе места от мысли, что она может выбрать кого-то другого. И лишь после свадьбы к нему вернулся крепкий здоровый сон.
Но кого могло алкать сердце Льва Ильича в этом диковинном месте?..
Проснулся от тишины. Рывком сел на скамье, потому что почувствовал на себе взгляд. Заметался взором по комнате, но никого не увидел. В прямоугольнике распахнутой настежь двери мелькнула тень. Лев Ильич опрометью кинулся к выходу. Выбежал - никого. Ликующий солнечный день обступил мужчину, приглашая влиться в общий поток чистой радости. Лев Ильич прислушался к себе. Птицы в душе не пели, фанфары не звучали: в ней господствовал минор.
Потом, вспоминая свой первый день в мире, который он мысленно окрестил словом "навь", Лев Ильич понял причину своего подавленного настроения. Ею оказалось всё окружение - вызывающе нереальное, как плохо изготовленные декорации к скверному спектаклю, поэтому никакая игра актёров не могла скрыть явной фальши. Слово "навь" пришло чуть позже, когда человек понял, что он совершенно один в этом странном, невозможном, противоестественном месте. "Явь" - реальность. "Правь" - истина. "Навь" - потусторонний мир, где "Явь" не связана с "Правью", а потому бестелесна. Прагматик и рационалист Лев Ильич, как ни старался, не мог поверить в реальность этого места. Он всё время ждал какого-то подвоха. Ему казалось, что вот-вот декорации рассыплются, и он увидит глумящиеся лица зрителей затянувшегося спектакля абсурда...
Дни проходили за днями: однообразные, монотонные, скучные. Лев Ильич вставал, завтракал и отправлялся искать для себя занятие. Этот было самым трудным - найти работу, чтобы её усыпляющей монотонностью погасить извержение мыслей, рвущихся из заколдованной поляны в тот мир, где страшно, холодно, одиноко, но где всё так понятно - в урман. Однако человек не мог этого сделать. Убедиться в бесплодности своих намерений пришлось в первый же день, когда он предпринял множество попыток вернуться по меткам к "знаку". Бессчетное количество раз он углублялся в лес, петлял в зарослях, преодолевал буреломы, но неизменно возвращался на поляну, где успел изучить каждый цветок, каждый камень, каждую ветку.
Так прошло дней десять. Потом Лев Ильич как будто успокоился. Во всяком случае - внешне. К этому времени работу уже искать не приходилось, она находила его сама. Как-то незаметно её становилось всё больше: накосить травы для кроликов, полить ровные грядки небольшого огорода, принести воды из колодца, спрятавшегося между огромными кедрами. Работа была не в тягость. Наоборот, Лев Ильич выполнял её с удовольствием, потому что чувствовал свою полезность. Пусть - пушистым и беззаботным четвероногим, пусть - молчаливым растениям, но он им был нужен. Странно, но Лев Ильич никогда не задумывался над простым, казалось бы, вопросом: а кто выполнял эту немудрящую работу до него?..
Где бы Лев Ильич не находился, чем бы не занимался в этом крохотном мирке, он постоянно ощущал рядом с собой чьё-то присутствие. Сначала это злило и раздражало, потом градус эмоций понизился - мужчине стало всё равно. Иногда он затевал разговор со своим незримым собеседником. Диалога, по понятным причинам, не получалось, а монолог неизменно скатывался к обязательному вопросу: за что такая честь? Порой Льву Ильичу казалось, с ним разговаривают: через шелест травы, через журчание ручья, через скрип кедров-исполинов. К сожалению, он не понимал этого языка, однако так хотелось... Где-то там, под спудом, где во тьме веков хранятся до поры до времени воспоминания о седой древности рода людского, это знание существовало, но пробиться через тысячелетия победного эволюционного шествия от души и сердца к голому разуму, ему не дано... Особенно остро Лев Ильич чувствовал это по ночам, когда распахнутый во всю ширь полог неба заставлял приземлённые мысли воспарять в эмпиреи, где жили прообразы самых сокровенных мыслей. Лев Ильич любил такие минуты и с нетерпением ожидал их, хотя понимал: с каждым разом всё тяжелее и горше возвращаться в клетку, ограниченную размерами лесной поляны...
Однажды - это случилось где-то недели через три - Лев Ильич набрёл на озерцо. Небольшое, сильно заросшее осокой, оно только в одном месте позволяло приблизиться к чистой воде. Лев Ильич решил искупаться. Раздевшись, подошёл к берегу. Поверхность была гладкой с лёгким серебристым налётом отражённых облаков. Лев Ильич собирался войти в воду, когда в отражении рядом с собой увидел тонкую девичью фигуру с длинными чёрными волосам. Точно ошпаренный, мужчина отскочил назад, испуганно озираясь по сторонам...
Призрака нельзя увидеть в зеркале. Но если бесплотное отражается в речной глади, так ли оно бесплотно?..
С этого дня всё изменилось. Лев Ильич стал нервным, раздражительным. Он вздрагивал от скрипа ставен, резкого шороха за окном, громкого крика прячущегося в кроне сосны филина. В своих снах Лев Ильич больше не летал. Случай на озере "приземлил" его окончательно.
Как-то раз, подыскивая новый покос для длинноухих обитателей загона, Лев Ильич дальше обычного углубился в лес, и неожиданно оказался возле "знака". В немом оцепенении мужчина смотрел то на "знак", то на место, где когда-то разводил огонь. "Знак" присутствовал. Старая лесина лежала. А кострища не было! Лев Ильич зачем-то разворошил носком ботинка слой опавшей хвои и тут его осенило. Он поднял глаза...
Вопль радости вырвался из его горла - метрах в тридцати от себя мужчина увидел спасительный ярко-красный цвет!
Он не помнил, как добежал до машины, как открыл её, как завёл двигатель. Память во всех подробностях зафиксировала только одну картину: электронное табло с датой; цифры бесстрастно сообщили, что отсутствовал Лев Ильич не больше пятнадцати минут...
Вернувшись домой, он точно в бреду собрался, погрузил вещи в багажник, сел за руль.
Возле калитки стояла Галина Евгеньевна.
- Уезжаешь? - спросила она.
- Уезжаю...
- Нашёл Гримово ладище? - Голос женщины звенел от напряжения.
Лев Ильич промолчал.
- Значит, нашёл...
Галина Евгеньевна тяжело вздохнула.
- Вернёшься ли?
- Нет...
- Это ты сейчас так думаешь...
Лев Ильич завёл двигатель, машина тронулась.
- Прощайте.
Женщина грустно покачала головой:
- До свидания...
Канувший в Лету год принёс много нового: Льва Ильича повысили в должности, Даша защитила докторскую диссертацию, Генка получил полковника. Материальная сторона заблестела дорогими покупками, поездками за границу, тратами на новый загородный дом. Всё бы ничего, если бы не пустота внутри, которая после возвращения из Гримова ладища, больше похожего на бегство, стала расти стремительно, нейрон за нейроном снедая мозг, клетку за клеткой вбирая тело. Осознание непоправимого произошло только через полгода. Почему так поздно? Лев Ильич настолько глубоко спрятал в себе слабые ростки предощущения возможного счастья, что загубил его на корню. Полгода душа безропотно хранила мёртвый посев, а потом взбунтовалась и исторгла его, превратив жизнь Льва Ильича в пустыню. В пустыню, в которой несчастному одинокому путнику уже не суждено увидеть мираж, ибо мираж счастья у него был. Он видел его, он даже жил в нём, он мог - если бы только захотел - навсегда остаться в нём.
Не захотел, испугался...
...Теперь в этом лесу Льву Ильичу знакомо каждое дерево, каждая кочка. Он знает, где находится полутораметровый муравейник, на какой ветке гнездо сойки, под каким выворотнем обитает бурундук. У грызуна даже есть своё имя - Грим. Мелкий стройный зверёк с вытянутым телом и длинным пушистым хвостом давно не боится человека. Нося в защёчных мешках то орехи, то жёлуди, то сушёные грибы или ягоды, бурундук готовится к зиме. Он спешит сделать запасы, но каждый раз, перед тем, как нырнуть в кладовую камеру и опустошить содержимое вместительных щёк, на мгновение замирает, прислушиваясь к тому, что вполголоса шепчет странный двуногий:
![[]](/img/p/petri_n_z/pozowimenja008/pozowi2.jpg)
![[]](/img/p/petri_n_z/pozowimenja008/pozowi3.jpg)