Аннотация: Не стреляйте в белых лебедей. Не издевайтесь над теми, кто выглядит иначе: быть может, в душе они и чище и ярче многих из нас...
ПОЦЕЛУЙ РУСАЛКИ
фантастический рассказ
Говорят, человек начинает умирать с первой секунды своего рождения. Наверное, так оно и есть, но только не в случае Югона Северова, потому что смерть неоднократно приходила за ним ещё тогда, когда он и Света Божьего в глаза не видел. Не его вина, что был он нежеланным ребёнком для женщины, которую язык не повернётся назвать волшебным словом "мама". До того нежеланным, что женщина, так некстати обременённая плодом, делала всё возможное, чтобы от этого плода избавиться. Раз и навсегда. Эта женщина никогда никого кроме себя не любила, и считала случайно возникшую в себе жизнь чем-то вроде гриппа - неприятно, конечно, но если сильно захотеть, то от недуга можно довольно быстро избавиться. Избавиться - да, но не так быстро, как хотелось бы...
На поездку из глухой таёжной деревни в райцентр денег не нашлось. Поневоле пришлось воспользоваться народными средствами. Ни Югон Северов, ни его биологическая мать не могли знать, что у зародыша при беременности сроком восемнадцать дней уже ощутимы удары сердца и начинает действовать собственная обособленная система кровообращения, а после пятидесяти дней у ребёнка фиксируются мозговые импульсы. Маленький человек имеет полностью сформированные внешние и внутренние органы. Он чувствует опасность и выражает её тем, что двигается быстро и тревожно; удары его сердца учащаются от ста сорока до двухсот в минуту; он открывает широко рот, как во время крика - безмолвного крика. Младенец совершает беспомощные попытки спрятаться от смерти, но его никто не слышит, потому что в этот момент ему безжалостно отрывают ноги, выворачивают руки, раздавливают голову...
Сначала Югона Северова пытались лишить жизни при помощи аскорбиновой кислоты, ношпы и сырой зелени. (Наверное, отсюда у Югона пожизненное отвращение к петрушке.) Потом, надеясь на самопроизвольный аборт, женщина несколько часов просидела в холодной заводи и заболела воспалением лёгких. Но высокая температура не убила Югона Северова. Напротив, она сделал его невосприимчивым к простудам. С трудом оправившись от болезни, женщина пошла на последний отчаянный поступок: втайне от мужа, который с радостью ждал появления сына, она вечером забралась на крышу бани и упала животом вниз... Югон Северов выжил (подол платья зацепился за жердь, спружинив при падении), но навсегда остался сутулым и хромым на левую ногу.
Ни вопросы нравственного порядка, ни духовно-религиозная точка зрения повлияли на женщину, внезапно прекратившую попытки убить в себе ребёнка. Она испугалась того, что в погоне за личной свободой от мнимой обузы может лишиться самого дорогого - собственной жизни. Она на удивление легко родила мальчика и, за сутки до выписки из роддома, навсегда исчезла из жизни Югона Северова и его отца...
Детство Югон помнил плохо. После неожиданного бегства жены отец мальчика - Свир Северов - сильно изменился. До того совершенно непьющий и злой до работы на зависть соседям-забулдыгам и к восторгу председателя колхоза он медленно скатился с доски почёта в пьяницы-подёнщики, надобность в которых возникала лишь в самую горячую страдную пору. Всё остальное время Свир пропадал то на заимке лесничего, то на рыбалке, то таборил с шабашниками на постройке скотного двора у соседей в Дьяковке. Югона отец словно не замечал. Да, они жили вместе в одном просторном пятистенке, срубленном ещё дедом Свира. Да, они вместе ходили в жарко натопленную по-чёрному баню и яростно охаживали друг друга дубовым веником. Да, они сидели за одним широким столом плечом к плечу. Но при этом они оставались совершенно чужими людьми. Югон не винил отца. Напротив, он жалел его, потому что подсознательно чувствовал собственную вину в том, что Свир в двадцать два года остался бобылём.
Наверное, Югон Северов не помнил своего детства потому, что его просто не было. Когда другие мальчишки гоняли возле кладбища мяч, Югон чистил коровник и доил коз. Когда детвора бежала на пруд купаться и загорать, Югон с тяпкой на плече отправлялся окучивать картошку, длинными извилистыми рядами уходящую в берёзовый колок. Когда сверстники собирались вечером в клуб, Югон начинал готовить ужин для себя и отца. Он делал так всегда, хотя старший Северов мог неделями не появляться дома.
Как это ни удивительно, но настоящее свободное время, которое можно полностью посвятить себе, появилось у Югона, когда он в восемь лет пошёл в школу. Отцу пришлось продать всю живность, потому что он не собирался менять своих привычек.
В школе Югону понравилось. Он старался не замечать мелких неудобств: с ним никто не дружил, его дразнили за то, что был старше всех в классе, над его скачущей походкой не потешался только ленивый. Мальчик делал вид, что не слышит обидных прозвищ, молча проходил мимо демонстративно отворачивавшихся одноклассников, спокойно принимал брошенный в спину ком земли, когда, ссутулившись, подволакивая левую ногу, словно подбитый галчонок возвращался домой. Он любил школу, потому что она открыла ему невероятное количество миров, в каждом из которых он мог жить по своему желанию.
Югону нравилась химия (разве можно забыть опыт по созданию рукотворного вулкана!). Его привлекала биология, захлестнувшая мальчика фантастической жизнью микроорганизмов, словно из ниоткуда появлявшихся в окуляре микроскопа. Но по-настоящему покорила Югона другая наука - история. Трудно сказать, что здесь сыграло главенствующую роль: таинственные слова "Тутанхамон", "Гиперборея", "цивилизация инков" или же молодая учительница, по распределению попавшая в их деревню и преподававшая три дисциплины: историю, химию и астрономию в старших классах. Когда Юлия Петровна рассказывала классу о Древней Греции, то Югон представлял её стоящей на Акрополе в белоснежном хитоне. Если речь шла о Короле Артуре, то учительница в глазах Югона превращалась в юную принцессу. Если шёл урок о Колумбе, то Юлия Петровна становилась королевой Испании. Ради таких уроков Югон готов был терпеть и обиду, и оскорбления, и боль. А боли ему хватало.
Днём она навещала его редко. Так, рванёт огненная граната в затылке, разнесёт нейроны в пух и прах, а потом, будто сжалившись, отпустит. Настоящая боль приходила по ночам. Её Югон действительно страшился, хотя не хотел себе в этом признаваться. Ночная боль была другая. Она не бросалась точно безумная лошадь на лежащего на дороге путника. Она, подобно слону, наступала осторожно, а потом давила, давила, давила... Сначала заканчивался в лёгких воздух, затем начинало выворачивать суставы, потом боль расплавленным свинцом заливала артерии, вены, капилляры. Последним приходил ОН - оголённый, ничем неприкрытый ужас...
Югон лежал с открытыми глазами, потому что не мог ни моргнуть, ни вздохнуть, ни заплакать. Обычные дети в такой ситуации зовут мать, но Югон не знает такого слово, точнее - он не может его произнести, потому что на его зов всё равно никто не придёт. Никто... Мальчик лежит может быть минуту, может быть целую вечность, а потом... Боль уходит всегда одинаково: сначала немеют пальца ног, далее ледяная волна шквалом проносится по всему худому телу, выбивая мелкую зубовную дрожь и заставляя радоваться тому, что всё уже позади... После такой ночи никакое самое унизительное оскорбление, никакой самый подлый пинок в пах не могут заставить Югона заплакать, потому что он не только старше своих одноклассников, - он мудрее их всех.
У него не было друзей среди ровесников. Его друзьями были те, кто не мог говорить, но их немота являлась настоящим избавлением и исцелением - животные, рыбы, лес. Когда Югону исполнилось пятнадцать, он впервые оказался в месте, о котором во всей округе ходила дурная молва: Лысая Падь. Здесь не цветут цветы, не растут деревья, не поют птицы. В центре огромного вытянутого с севера на юг пустыря лежит Белое Озеро. Никто не может сказать, почему озеро называется именно Белым, ведь вода в нём насыщенного зелёного оттенка. Если верить старожилам, то Белым его назвали в память о каторжанке, за неведомые грехи перед царским правительством навечно сосланную в эту глухомань. Поговаривали, будто женщина прожила на озере почти полвека. Видели её довольно редко, но всегда описывали как старуху с выбеленными временен длинными волосами, одетую в переливчатую светлую хламиду. Те же словоохоты утверждали: старуха и поныне живёт на озере - в самом его центре имеется островок площадью не более пятисот квадратных метров. И будто бы на этом самом островке произрастает синь-корень, способный излечивать все человеческие недуги.
Впервые Югон услышал об этом острове классе во втором, когда рослый выпускник клялся и божился, будто с помощью этого чудного корня он враз излечился от заикания. Почему-то тогда Югон рассказу не поверил (от заикания можно вылечиться и в самой деревне - в полнолуние посиди до утра возле могилы раскольника деда Антипа!). Но со временем, когда одноклассницы стали проявлять определённый интерес к мальчикам, Югон с неожиданной ясностью осознал собственную физическую ущербность. Вот тогда-то он и вспомнил о Белом Озере. Но осмелился пойти туда не сразу. Долго колебался, размышлял, взвешивал. Поделиться сомнениями было не с кем. И тогда он решился.
Небольшую экспедицию продумал заранее. Нашёл в сарае несколько скоб для плота, наточил топор, взял немного еды и, написав записку отцу, отправился. По прямой до озера километров двенадцать, но путь этот опасен - Аваксина трясина многих смельчаков в своих гулких недрах навеки успокоила. Югон пошёл в обход. Через Майданову заимку дальше на пять километров, зато совершенно безопасно. Вышел с первыми петухами, а к полудню уже был на месте. Страха особого не испытывал, потому что в лесу чувствовал себя спокойно и раскованно. Знал - лес не обидит: и накормит, и напоит, и оденет, и обует.
Первое волнение накатило, когда неказистый плот, собранный из сухостоя, погрузился в воду. Плавучесть у него оказалась не ахти какая, но он держался на плаву, а этого Югону показалось достаточно. Соорудив из тонкой сосны трёхметровый шест (кто знает, какая там глубина?), отчалил от берега. Остров искать не пришлось. Он был виден с любой точки берега, потому что на нём единственном в радиусе трёх-четырёх километров росли настоящие деревья, а не тот чахлый подлесок, что заполонил всю береговую линию. Глубина тоже оказалась безопасной - полтора-два метра. Югон выбрал ориентир и приналёг на шест, потому что солнце уже перевалило на вторую половину дня. Добрался быстро. Надёжно заякорил плот шестом и с волнением ступил на землю...
Первое, что сразу бросилось в глаза - тишина. Полная, абсолютная, непроницаемая. Югон зябко передёрнул плечами, перехватил поудобнее топор (от кого, спрашивается, собрался защищаться?). Огляделся. Деревья здесь, действительно росли, но были какие-то не такие - странные, что ли... Например, чёрная ольха. Югон знал, что это дерево растёт преимущественно вдоль рек и ручьёв на тучных, сильно увлажнённых почвах; весьма пригодна она для закрепления берегов рек, оврагов и склонов. Но здесь, в центре Белого Озера, ольха росла у самого обреза воды! Да и выглядела так, будто её высадили специально! К тому же высота деревьев сильно не дотягивала до обычных двадцати-тридцати метров.
На какой-то миг в душе Югона поселилось сомнение: стоит ли идти дальше? Ведь там, за частоколом стволов с гладкой серой корой могло быть всё, что угодно...
Отбросив сомнения, мальчик решительно углубился в лес. Сердце бешено колотилось, в ногах появилась унизительная слабость. Но Югон упорно двигался вперёд. Глядя под ноги, он с трудом узнавал привычные для окрестных лесов травы и кустарники. Все они были с каким-то изъяном, точно над ними поработал сумасшедший селекционер. Когда впереди забрезжил просвет, Югон приготовился к самой невероятной встрече в своей жизни. Он сделал несколько последних шагов, на секунду замер перед сплошной стеной высокой травы, набрал полную грудь воздуха и...
Воздух покинул его лёгкие громким возгласом горького разочарования...
За деревьями находилась небольшая овальная поляна. Самая обыкновенная - таких в окрестностях родной деревни можно насчитать сотню.
Югон долго стоял на краю поляны, не решаясь на неё выйти. Он чего-то ждал. Чего? Наверное, чуда. Он приготовился к нему, он ожидал его, он с таким упоением лелеял саму мысль о нём. И вот...
Когда первое оцепенение прошло, Югон внимательно огляделся. Он всё ещё надеялся, что, ослеплённый первым впечатлением, возможно, не заметил самого главного. Ноги сами понесли его вперёд - туда, где над сплошным ковром двадцатисантиметровой травы рос куст, манивший мальчика, точно магнит. Чем ближе подходил Югон к растению, тем очевиднее становилось крушение последней надежды. Подошёл, остановился, замер. Глаза продолжали бегать по кусту. Они что-то искали, не желая пускать в сердце горькое разочарование...
Никакого синь-корня не было и в помине. Обыкновенный крестовник, примечательный лишь тем, что имеет самые разнообразные жизненные формы - от однолетних трав до деревьев.
Югон ещё долго стоял рядом с полутораметровым кустом, напряжённо вглядываясь в собранные в корзинки цветки, немного похожие на маргаритки. Ярко оранжевые, они напоминали реликтовые огоньки. Вздохнув, Югон побрёл обратно. Много позже к нему придёт иное знание. Он кое-что проанализирует, сопоставит и поймёт, что был неправ в своей первой оценке странного острова. Он узнает, что научное родовое название крестовника происходит от латинского слова senex, которое переводится на русский язык как "лысый" (Лысая Падь!), и что многие виды этого растения вырабатывают алкалоиды, содержание которых столь велико, что оно может вызвать отравление людей и животных. В то же время именно высокое содержание алкалоидов является причиной, по которой крестовник используется как лекарственное средство. Но для кого произрастал одинокий куст на странном острове в центре Белого Озера?..
На всём пути от острова до берега, Югон ни разу не оглянулся. В его душе росла обида. Нет, не на остров. На самого себя, за то, что почти убедил разум в несбыточном. До берега оставалось метров двадцать, когда шест, до того надёжно втыкавшийся в плотное малозаиленное дно, вдруг ухнул в бездну. В задумчивости опиравшийся на шест мальчик кувырком полетел в воду. В последнее мгновение он попытался удержаться на плоту, резко дёрнувшись влево. И это было роковой ошибкой. Вместо того чтобы упасть спиной или правым боком в воду, он ударился виском о бревно и потерял сознание. Шест выскользнул из ослабевшей руки, позволив мальчику всё глубже погружаться в растушёванный малахит озёрной воды...
Наверное, сознание не до конца покинуло Югона, потому что в какой-то момент он почувствовал: падение прекратилось. Сам он никак не мог повлиять на своё тело. Оно странным образом жило своей жизнью, а мозг - своей. Это было непривычно, странно и страшно. Но испуга не было. Было равнодушное ожидание конца короткой жизни - спокойное ожидание избавления от этой самой жизни... После затянувшейся паузы пришёл отголосок ночной боли. Отголосок, потому что сегодня боль ограничилась лишь блокадой дыхательных путей, с любопытством взирая на то, как мальчик пузырёк за пузырьком теряет драгоценный кислород. Когда лёгкие опустели, а сознание стало меркнуть, Югон Северов понял: здесь, в зелёном сумрачном мире, он не один. Кто-то был рядом. Кто-то настолько подвижный, что в течение короткого мига успевал заглянуть в затуманенные глаза мальчика, коснуться его расслабленных ладоней и даже подтолкнуть безвольное тело вверх. Югон не сопротивлялся. Он и не мог и не хотел. Ему было всё равно. Он внутренне подготовился к переходу, но его почему-то не последовало. Последнее, что мальчик сумел запомнить - это глаза того, кто находился рядом. Огромные, наполненные странным светом они излучали любовь и участие. Югон Северов сразу поверил им. Он отключил сознание и мгновенно провалился в беспамятство...
Очнулся на берегу. Болело в затылке, саднило бок и колени. Приподняв голову, увидел свой неказистый плот, плавно покачивающийся у обреза воды. Шеста нигде не было. Попытался встать. Получилось, хотя сильное головокружение заставило тут же опуститься на траву. Из штанин с шумом вытекла вода. Отдышавшись, Югон повторил попытку. Некоторое время зачем-то разглядывал плот, словно надеялся найти на нём ответ на вопрос: каким образом он выбрался из воды? Если сам в полуобморочном состоянии, то где тогда шест? Если не сам, то где же таинственный спаситель?
Взглянув на небо, заторопился домой: если не поспешить, то придётся ночевать в лесу, а в его теперешнем состоянии это далеко не лучший вариант. Собрался быстро и, сильнее обычного припадая на левую ногу, побрёл домой. На ходу жуя хлеб с помидором, попытался восстановить в памяти момент падения в воду. К своему глубокому изумлению не сумел ничего вспомнить! Это обескуражило мальчика, потому что, как бы он ни старался, какие бы усилия не прилагал - всё было впустую. Выходило, будто путь с острова до берега он проделал в беспамятстве!
В получасе ходьбы от дома повстречался с бабкой Анохой - превредной старухой, попасть на язык которой - всё равно, что в выгребной яме оказаться. В обычный день Югон свернул бы с тропинки, потому как от Анохи никто ничего доброго не слышал, а уж детвора шкодливая - подавно. Но сегодня всё происходило не по правилам. Завидев старуху, Югон ещё издали поздоровался. Как обычно, Аноха лишь что-то невразумительное прошамкала беззубым ртом и недобро покосилась на Югона. Мальчика это нисколько не смутило. Окинув взглядом тяжёлую ношу старухи - полную корзину сырых груздей - он с улыбкой произнёс:
- Не ходите завтра на Бугры.
- Это по какой такой причине? - тут же вскинулась Аноха.
- Вечерняя заря дождь обещает... - уверенно заявил Югон.
- И что с того? - скривила рот Аноха. - Нас дождями не удивишь.
Глаза старухи превратились в щелки, откуда начали стрелять искры гнева:
- Чего ты болтаешь? Меня мои ноженьки ещё ни разу не подводили! И все-то вы в роду Северовых такие! И отец твой непутёвый! Оттого-то от него Нюрка и сбежала! Ишь, он мне ещё указывать будет! У самого ноги разновеликие, да горб того и гляди вырастет, а всё туда же - в советчики!..
Югон был уже далеко, а поносные слова старухи, словно горошины в дробилке, всё стучали и стучали в его незащищённую спину. Лишь отойдя на расстояние, с которого старухи не было видно, мальчик остановился в недоумении. Он сам не понимал, что на него нашло. И дело здесь было не столько в Анохе, которую никто в деревне не любил, сколько в том, почему он вдруг ре-шил, что завтра будет дождь? Приметами народными он никогда особо не интересовался, к тому же вечер только-только наступал, и говорить о вечерней заре было рано. Наконец, с чего он взял, будто Аноха может поскользнуться?
Едва мысль коснулась сознания, как перед своим мысленным взором Югон увидел...
...редкие капли дождя с шумом барабанят по широким листьям. По косогору осторожно спускается старуха. Её резиновый плащ неопределённого цвета жирно блестит от влаги. Старуха опирается на суковатую палку и ею же ворошит шляпки приподнятого грунта, надеясь обнаружить под ними заветные желтовато-белые грибы. Обходя разлапистый берёзовый выворотень, старуха слишком широко ставит ноги, подошва калоши скользит, старуха с криком падает на землю...
Югон отшатнулся, точно узрел приведение. Быстро оглянувшись, заметил далеко позади себя Аноху, грозно потрясавшую знакомой палкой. Бесконечно долгую минуту мальчик стоял без движения, а потом почувствовал ледяную пустоту там, где когда-то билось его молодое сердце. Он уже понял, что с ним произошло, но ещё не готов был в это поверить...
К вечеру Югон почувствовал странную тяжесть в затылке, от которой голова сделалась невероятно тяжёлой, а мысли - лениво-неповоротливыми. С трудом заставив себя выпить чаю со свежесорванной душицей, мальчик отправился спать. Но уснул не сразу. Память против его воли раз за разом разворачивала картину Белого Озера, и каждый раз - по-новому. Будто неведомый широкоугольный фотоаппарат сделал панорамные снимки всей береговой линии, а теперь демонстрирует их в режиме слайд-шоу. На одном из таких "снимков" Югон сумел разглядеть свой шест, которого не оказалось у причаленного плота. Шест торчал недалеко от того места, где мальчик высадился на остров. К нему было что-то привязано! Разглядеть это "что-то" не удалось, потому что голова распухла до размеров вызревшей на солнцепёке тыквы и налилась таким жаром, что Югон проснулся весь в поту. Едва добравшись до ведра с водой, мальчик жадно выпил целый ковш и вернулся в постель. Он опять заснул, но ненадолго. Разбудил его шорох. Голова была непривычно звонко-пустой; из неё ушла не только боль, но и все мысли. Все, кроме одной: что за шорох раздаётся там, в противоположном от кровати углу? Югон поднялся. Словно сомнамбула прошлёпал босыми ногами по прохладным половицам. Шорох повторился у самого пола. Мальчик встал на колени, пригляделся и заметил небольшой шевелящийся комочек. Не раздумывая, потянулся к нему обеими руками...
Котёнку было месяцев пять. Разглядеть его окрас Югон не мог - глаза буквально слипались. Мальчик посадил котёнка на скамью, укрыл своей курткой, сделал два шага к кровати и потерял сознание...
Проснулся поздно. Долго лежал без движения, вяло прислушиваясь к тому, что творилось с его телом. Сначала это казалось забавным и даже по-детски радовало. Но чем глубже вникал Югон в удивительный процесс, тем меньше оставалось места для забав и потех: не вставая с кровати, мальчик слышал разговоры соседей на дальности двух-трёх домов!
"Опять пастух, окаянная душа, проспал!"
"Людка, змея! Так и зыркает на него своими бесстыжими глазищами!"
"Говорят, соль подорожает... Надо с пенсии пачек десять прикупить..."
"Андрей - ещё тот враль! Верить ему нельзя!"
Югон рывком сел на кровати. На него, не мигая, смотрел ночной пришелец. При свете дня котёнок оказался почти чёрным с белыми "носочками" и белой же мордочкой. Судя по размерам, отроду ему было не больше полугода, но если судить по взгляду... Взгляд его был далеко не детским. И совсем не кошачьим.
Некоторое время человек и животное смотрели друг на друга. Первым глаза отвёл, как ни странно, Югон. Биологию он любил и хорошо знал, что одомашнивание кошки произошло примерно десять тысяч лет назад в районе местонахождения древнейших человеческих цивилизаций. Судя по взгляду ночного гостя, все эти долгие сто веков он только тем и занимался, что пристально изучал быт двуногих. Югон протянул руку и погладил бархатистую шерсть. Млекопитающее не возражало. После недолгих колебаний, Югон произвёл осмотр внешних половых признаков ночного пришельца и убедился, что он - кот. Кот к нездоровому интересу своего нового хозяина отнёсся с терпением и пониманием. Чего нельзя было сказать о самом Югоне. Специального лаза для кошек в доме не было. Спрашивается, каким образом кот мог здесь оказаться? Да и вообще, что это за чертовщина с голосами в его голове?..
Югон встал, выглянул в окно. На дворе давно стоял день. Мальчик похвалил себя за то, что для похода на Лысую Падь выбрал субботу, иначе пришлось бы объяснять в школе своё отсутствие на приусадебном участке. Кот лёгким постукиванием хвоста деликатно напомнил о себе. Югон задумался. Древние впервые одомашнили кошку с началом развития земледелия, когда у них появились излишки пищи, и возникла необходимость в их сохранении. Излишек продовольствия у Югона не имелось, следовательно, и сохранять было нечего. Но выгонять кота было жалко. Мальчик махнул рукой - пусть живёт.
Фокусы с голосами Югон приписал вчерашнему недомоганию, и на время забыл о них. Плотно позавтракав, накормив сметаной ночного пришельца, Югон сел за чтение, выбросив всё остальное из головы. Но едва на востоке, в районе Новолугового, загрохотал гром, как события вчерашнего вечера и сегодняшнего утра всё сметающей лавиной обрушились на сознание Югона. Мальчик неподвижно сидел на стуле, смотрел в раскрытую книгу, но видел нечто иное... Вспомнив до последней буковки все слова, услышанные им при пробуждении, понял: это были не разговоры, не диалоги - это были мысли!
Югон зябко передёрнул плечами. Оторвав взгляд от книги, увидел - за окном моросит дождь. Несколько раз пытался сосредоточиться. Даже книгу начинал читать вслух. Не помогло. Куда бы ни смотрел, - видел только оскаленное лицо старухи Анохи. На что бы ни обращал свой слух, - слышал лишь её сварливый голос, проклинающий весь род Северовых до десятого колена. Когда за окном послышался шум, выглядывать не стал, потому что уже знал: это сосед Анохи - Васька Сизов - на самодельном мини тракторе везёт старуху домой. (Как потом выяснилось, повезло Анохе: Васька на Буграх траву косил, а как дождь заморосил, он домой собрался. Тут-то и услышал примечательный для всей деревни голос.) Югон вздохнул с облегчением. Он не знал, да и не мог знать, что сегодня, под монотонный шум "грибного" дождя, закончилось не только его детство, закончилась его жизнь...
Ночью к нему наведались странные видения. Было в них что-то и от Белого Озера, и от старухи Анохи, и от ночного гостя, имени для которого не нашлось, поэтому он навсегда остался просто Котом. Видения не были неприятными, однако осадок от них остался. Так бывает: наешься аппетитно-красного подмороженного шиповника, а потом во рту вяжущий привкус преследует тебя долгое время. Видения ничего не прояснили. Они лишь показали возможное развитие событий. К сожалению, Югон почти ничего не смог вспомнить при пробуждении, но был уверен в одном: сегодня что-то обязательно должно случиться.
Он уже давно встал, приготовил завтрак, накормил Кота и только собирался сесть за письменный стол, когда повторилось вчерашнее - он услышал в голове голос, и без труда определил: Аноха. Старуха каким-то образом догадалась, откуда возвращался Югон Северов. Уже ранним утром она успела доложиться товаркам, пришедшим навестить "болящую", что-де младший Северов совсем не тот, за кого себя выдаёт. Что на самом деле - он внук или правнук той самой старухи-каторжанки, чьим именем названо озеро. И что в роковой для всей деревни день Северов младший отправился на Лысую Падь, чтобы принять от умирающей её тёмный дар. Товарки не очень-то поверили Анохе, но на всякий случай решили новость рассказать другим. Так и пошло.
Когда на следующий день - одиннадцатого июня - Югон пришёл к десяти часам на школьный приусадебный участок, то впервые ощутил себя никому не нужным. Он и раньше был отщепенцем (класс так и не принял его как равного), но лишь сегодня прочувствовал на себе истинный смысл слова "изгой", имевшего праславянский корень "жить" и означавший человека, выпавшего, а точнее "выжитого" из своей социальной среды.
Даже Юлия Петровна, всегда относившаяся к Югону с подчёркнутым вниманием (наверное, из-за его физических недостатков) встала на сторону учеников, предложив Северову вернуться домой и, как она выразилась, - "полечиться". Удивлённый Югон совету последовал, хотя чувствовал себя прекрасно. Дома он случайно взглянул на себя в зеркало и обомлел... Из зазеркалья на мальчика хмуро взирал некто, ничего общего не имеющий с прежним Югоном Северовым. Тот, из зазеркалья, был несколько выше ростом (Югон даже не заметил, когда перестал сутулиться), совершенно не хромал, и имел странную отметину на правой щеке, похожую на слабый след от губной помады. И ещё взгляд. У старого Югона он был добрым и грустным. У теперешнего - холодным и проницательным. Переменам Югон не удивился. В последние дни с ним столько всего происходило, что он устал удивляться. Исчезла сутулость? Хорошо. Пропала хромота? Может, помог заветный синь-корень, которого Югон на острове не нашёл, но который там мог быть. А как же след от поцелуя?.. Югон покосился на Кота, мирно дремавшего на скамье. Кот почувствовал направленный на него взгляд, открыл один глаз, зевнул и яростно затряс головой, открещиваясь от унизительных подозрений своего нового хозяина.
Югон подошёл к окну. Долго смотрел в ту сторону, где лежала пустошь, породить которую мог либо ядерный взрыв, либо... Югон знал, что никогда больше не отважится пойти туда. Но не от страха. (Чего бояться человеку, над головой которого давным-давно занес Меч Карающий?) Он не пойдёт туда потому, что не хочет, чтобы последняя надежда, так приятно согревающая его сердце, бесследно растворилась в малахитовых водах Белого Озера...
У Югона Северова три истинных дня рождения - по числу попыток биологической матери лишить его жизни. Четвёртый - самый обыкновенный. Такой бывает у каждого из нас. Но на долю Югона достался ещё и пятый - десятое июня, когда мальчик вернулся с Лысой Пади, обретя на Белом Озере что-то, в чём до конца ещё не разобрался. Что это было? Подарок судьбы? Дар свыше? Или проклятье? Ответить трудно. Но одно Югон понял сразу: от его прежней жизни не осталось камня на камне. Какая бы она не была - та прежняя жизнь - возврата к ней уже нет и не будет. Ибо изменился не только сам Югон, изменился весь мир вокруг. Не сам мир, конечно, а его индивидуальное восприятие. Раньше всё было просто и ясно. Чтобы услышать человека, надо за-говорить с ним, либо просто оказаться на расстоянии слышимости. Теперь всё по-другому. Хочет Югон того или нет, но слова-мысли атакуют его повсюду. Они приходят с разных сторон, с разного расстояния. Иногда они перемешиваются, сливаются. Тогда Югон ощущает себя на воскресной ярмарке в райцентре: много голосов, много шума, и почти ноль полезной информации.
Промучившись несколько часов, Югон отправился в лес. До вечерних сумерек бесцельно бродил по дальним колкам. Домой вернулся уже ночью. Совершенно трезвый отец сидел за сто-лом. Поздоровались. Югон приготовил нехитрый ужин, в конце которого Свир Северов, наверное, впервые за последние десять лет, погладил сына по голове. Каким образом успели дойти до отца слухи о случае с Анохой, непонятно. Но едва он узнал о них, то вернулся домой. Чем он мог помочь сыну, которого практически не замечал все эти годы? Советом? Юный Югон в них уже не нуждается. Поступком? Каким? Заходить в каждый дом и убеждать жителей, что язык Анохи - помело. Об этом все знают, как и о том, что вернулся с Белого Озера Югон совершенно другим человеком. Не заметить этого было невозможно. А доказывать обратное - бессмысленно. Свир не верил ни единому слову зловредной старухи, но, в то же время, как и все жители деревни, много раз слышал и об озере, на котором когда-то жила каторжанка, и о синь-корне. И как любой житель, лишь на словах бравировал о чудо-корне, глубоко в душе веря в его магическую силу. Сам он, ни в детстве, ни в юности, даже не помышлял о подобном. Тем более неожиданным стал для него поступок сына. Впервые Свир почувствовал себя виноватым. Ведь в роду Северовых их осталось только двое. Если у Югона не будет детей, то род, ведущий своё начало от князя Ивана Андреевича Шуйского, прервётся...
Свир опять погладил сына по голове, сглотнув ком в горле, проговорил:
- Ничего, прорвёмся...
Прежний мир непоправимо изменился. Нужно было искать способ, как жить в новом. Человек - существо социальное. Ему необходимо общество себе подобных, даже если эти "подобные" порой ведут себя хуже зверей.
Первую четверть в восьмом классе Югон отучился, хотя далось ему это с огромным напряжением сил. Нет, к нему больше никто не приставал, никто не пытался обидеть, помня о случае с Анохой. Всё было иначе: его попросту не замечали. Северов по-прежнему сидел за первой партой, внимательно слушал учителя, читал, ставил опыты, делал записи. И только. Его перестали вызывать к доске, ему не задавали вопросов, не просили помочь с расстановкой оборудования. Его словно не было. Всю вторую четверть он ходил лишь на уроки, которые вела Юлия Петровна. Но прежнего восторга от учёбы больше не было. Улыбки учительницы казались вымученными, похвалы - надуманными, оценки - завышенными. Пустота, впервые поселившаяся в его сердце памятным днём десятого июня, постепенно, грамм за граммом, овладела всем его существом. После Нового Года Югон совсем перестал ходить в школу. К нему раза два приходила Юлия Петровна и просила не бросать школу. Заходил директор - смурной человек с неприятным мятым как после похмелья лицом - и тоже говорил правильные слова о восьмилетке, о счастливом будущем "такого молодого и талантливого". Но Югона эти посещения только утвердили в правильности своего решения, потому что ни Юлия Петровна, ни директор даже не догадывались, какими наивными и нелепыми кажутся высокопарные слова на фоне их собственных "приземлённых" мыслей. Они говорили одно, а думали при этом о вещах невероятно далёких от судьбы способного восьмиклассника. Юлия Петровна, увещевая своего ученика вернуться в "родной класс", думала о том, как бы ни опоздать на автобус до города, где её ждал жених по имени Фёдор. При этом она красочно, во всех деталях представляла эту встречу, и то, что за ней последует... Места для Югона в её сердце не было. Директор же, произнося заученные слова, не стесняясь, разглядывал небогатое убранство комнаты и с циничностью тихого пьяницы перемывал косточки отцу своего ученика. До Югона ему тоже не было никакого дела. В душе он был даже рад, что избавился от такого проблемного подопечного, потому что некоторые преподаватели наотрез отказывались идти в класс, где сидел Югон Северов. Так закончилось образование. Так закончилось детство.
Бросив школу, Югон не оказался в полном вакууме, ибо не всем была безразлична его судьба. Растеряв прежние приоритеты, переосмыслив старые ценности, Югон отыскал новые точки опоры, способные поддержать его в это непростое время. К сожалению, их было немного - людей, по-настоящему веривших в этого юношу, но их бескорыстная любовь с лихвой перекрывала зловонное облако злопыхательства всего серого большинства. Их было немного - всего четверо. Отец, неожиданно бросивший пить и устроившийся механиком в МТС. Соседка Аглая Фёдоровна - пожилая женщина, всю жизнь прожившая в одиночестве, но всегда принимавшая деятельное участие в воспитании младшего Северова. Библиотекарь Лидия Марковна, недавно переехавшая в их "неперспективную" деревню со своей пятилетней дочерью Милой. И дед Гордей - личность не менее знаменитая и колоритная, чем Аноха. Вообще-то, "дед Гордей" - это исключительно для детворы, для всех остальных - Гордей Силантьевич Верикалов. И никак иначе, потому как он - живая легенда. Участвовал во всех войнах двадцатого века. Его грудь - настоящий иконостас. На нём нашлось место и царским крестам и советским медалям.
Рациональный ум Югона представлял всех четверых, как углы в основании пирамиды, вершиной которой по логике должен был стать он сам, но юноша поместил туда Кота. Наверное, потому, что с его появлением прекратились ночные боли, терзавшие молодое тело на протяжении полутора десятков лет. Быть может, Югон посчитал бы их исчезновение следствием всё того же летнего происшествия, если бы однажды ночью не проснулся от предощущения надвигающихся тревожных событий. Проснувшись, Югон обнаружил, что Кот лежит не на лавке, а на подушке, плотно прижавшись тёплым мягким брюшком к темени и вискам юноши. Югон долго лежал неподвижно, боясь пошевелиться. Он понял, почему Кот почти целыми днями спит - таким образом он восстанавливает свои силы, потраченные на ночное лечение хозяина...
В начале апреля Югон впервые услышал тревожные колокольчики, пытавшиеся россыпью беспокойных образов достучаться до его сознания. К этому времени юноша вполне освоился со своим даром и даже научился в какой-то степени управлять им. Сделать это было необходимо, потому что слушать целыми днями чужие мысли - пытка, до которой не могли додуматься даже отцы Святой Инквизиции. Стараясь втиснуть в узкое русло логики мутный поток чужого воображения, Югон обнаружил несколько фрагментов, непосредственно относящихся к нему. Они не были обычной словесной дребеденью, которой с некоторых пор повсюду сопровождается его имя. Впрочем, картинки относились даже не к нему, а к его отцу. В них Свир Северов, перегоняя трактор на другую сторону реки, проваливался под лёд. Некоторые из картинок оказались настолько реалистичными, что Югон с содроганием услышал треск толстого льда, ощутил на губах вкус воды, фонтаном выстрелившей верх. Когда отец вечером вернулся с работы, Югон, не решаясь заговорить о своих видениях открыто, попытался выяснить, не планируется ли в ближайшее время перегон отремонтированной техники в райцентр. Отец ни о чём таком не слышал, и юноша успокоился, приписав увиденное неконтролируемому всплеску своих фантазий.
А через две недели произошла трагедия...
Ещё до того, как в дом Северовых потянулся молчаливо-сосредоточенный народ, Югон понял, что лишился отца. Осознание этого произошло через гулкую пустоту, мгновенно заполнившую выстуженное горем сердце. Он истуканом сидел на скамье и почти не реагировал на слова Аглаи Фёдоровны, первой примчавшейся, едва по деревне разнеслась страшная весть. Этот чёрный день юноша запомнил сотканным из отдельных рваных картинок. Лица: скорбные, безразличные, ехидные. Взгляды: пустые, колкие, заинтересованные. Мысли: сочувствующие, безучастные, торжествующие. К ночи Югону показалось, что он сходит с ума. На словах все выражали дежурное соболезнование, жали руки, хлопали по спине, и тут же отворачивались, чтобы у палисадника всласть посудачить. Тема у всех была одна: Свира в могилу свёл собственный сын. Ложь была чудовищной, а потому ей сразу безоговорочно поверили. Противников этой дикой сплетни оказалось мало, и их слабый голос потонул в мутном потоке клеветы. Нисколько не заботясь о судьбе сироты, то тут, то там высказывались мнения, как бы поскорее от него избавиться, а то не ровен час...
В народе говорят: пришла беда - отворяй ворота. Не успел Югон похоронить отца, как на него обрушилась новая напасть: он должен был до совершеннолетия жить в Тальском интернате. Так бы и случилось, если бы не активность Аглаи Фёдоровны. Сама она по состоянию здоровья не могла оформить опекунство, но сумела разыскать дальнюю родственницу Югона, которая (не безвозмездно) согласилась стать опекуном. Когда пришла весна, Аглая Фёдоровна вышла на пенсию, а Югон занял её место почтальона. Работа, что называется, не пыльная. Это так. Но только для тех, кто сквозь вязь закорючек и синеву штемпелей не в состоянии прочитать текст послания. Югон читал. Не нарочно, не специально. Это происходило само собой, автоматически. Иногда он мог блокировать эти внутренние посылы, но чаще просто распахивал сознание, вскользь просматривая написанное. Письма были разные: добрые и смешные, злые и грустные. От одних за версту несло полным безразличием, другие благоухали искренней заботой. Одни просили: денег, посылок, зимних вещей. Другие дарили: участие, доброту, любовь. Последних было намного меньше, но именно они задавали тон. Со временем Югон научился сортировать их именно по такому признаку. В первую очередь он избавлялся от "балласта" - писем с нудными просьбами, мелочными укорами, долгим обсасыванием никчёмных обид. Он бы с удовольствием выбросил их в реку, но положение не позволяло. Оставшихся были единицы, но вручать их было одно удовольствие. Люди буквально преображались: светлели лица, разглаживались морщины, слёзы блестели в уголках глаз. К сожалению, таких писем было очень мало. Выходило, что в восьми случаях из десяти Югон доставлял лишь плохие вести, и недовольный получатель воспринимал Югона не как почтальона, а как виновника своих бед. Тогда вслед ему неслись оскорбления, грязная брань, иногда доходило до рукоприкладства. Юноша не обижался. Он прощал всех...
...За двенадцать лет утекло много воды. Подросло новое поколение, отличавшееся ещё большим нетерпением к тем "кто не с нами". Югона всегда поражало: почему люди такие злые? Что даёт им эта злость? Что питает она в молодых душах, зачастую неспособных отличить добро от зла? Можно прочитать сотню книг, затрагивающих этот вечный вопрос, распотрошить мятущуюся в сомнениях душу, разложить всё по полочкам и отыскать-таки тот мерзкий ген в человеческом теле, который мешает ему жить счастливо. Но и после этого всё останется как прежде, потому что плыть по течению всегда легче, быть как все - спокойнее, не выделяться в толпе - безопаснее. Так устроен мир. Но разве человек не может изменить его хотя бы самую крохотную часть, за которую отвечает лично он, получив в подарок ЖИЗНЬ?
Много чего случилось за эти двенадцать лет и хорошего и плохого. Умерла Аглая Фёдоровна, оставив Югону в наследство свой большой дом. Умерла тихо и незаметно, как и жила. Но после её смерти к Югону словно вернулась хромота: его покидали жизненные опоры, а найти новые было негде. Год назад пропал Кот. Он исчез так же, как появился - ночью. При закрытых окнах и запертой на засов двери. Несколько дней Югон ждал его возвращения, а потом перестал. Он понял, что именно означает для него уход Кота... И совсем недавно, сразу после майских праздников, не стало деда Гордея. Словно предчувствуя свой конец, дед Гордей чаще обычного приходил к дому Северовых. Он никогда не заходил внутрь, предпочитая, как он выражался - "вольный воздух". Чтобы деду было удобнее сидеть, Югон смастерил специальную спинку с изменяющимся углом наклона. Иногда выносил подушечку и заботливо подталкивал деду под поясницу. Так они и сидели. Молчаливые беседы могли продолжаться часами. Вслух говорили редко. Случалось, дед Гордей вспоминал свою юность. Это было так давно, что фигура высокого старика казалась живым олицетворением Вечности. Рассказывал дед Гордей всегда интересно, пересыпая речь смачными словечками, от которых шёл едва уловимый аромат войны. С дедом Гордеем было легко. Он никогда ни о чём не расспрашивал, будто, подобно самому Югону, знал всё наперёд. Это их роднило. Мысли деда Гордея были такими же степенными и неторопливыми, как и его походка. Порой Югону даже казалось, что старик специально думает так "медленно", точно приглашая молодого "собеседника" неспешно прогуляться по местам своей юности. Их последняя встреча ничем не отличалась от всех предыдущих, разве что... Когда после прощания Югон побежал в дом относить подушечку, дед Гордей крикнул ему вслед: "Не торопись!" Это выглядело, как предупреждение, чтобы юноша не упал в темноте. Но со временем Югон понял: дед Гордей говорил о другом... Если так, то он мог читать в душе Югона лучше него самого...
Потеряв деда Гордея, Югон всё свободное время проводил в библиотеке у Лидии Марковны. Он ремонтировал старые шкафы, надстраивал полки, писал к праздникам плакаты, реставрировал книги. После школы туда же прибегала Мила. Она уже заканчивала школу и собиралась ехать в город, поступать в педагогический. Югон был старше девушки на десять лет, но это не мешало им быть друзьями, тем более что ни мама - Лидия Марковна, - а Югон Северов научил пятилетнюю кроху и читать и писать. Их дружба была светлой и безоблачной, как июльское небо. Казалось, ничто не могло разрушить её или просто омрачить. Казалось...
Однажды, когда по обыкновению разнеся почту, Югон зашёл в библиотеку и собрался заняться подшивками периодики, к нему подошла Лидия Марковна. Выглядела она смущённой. Тонкие длинные пальцы нервно теребили рукава малинового платья. Югон отложил в сторону подшивку, поднял глаза. Лет десять назад он по своему желанию научился блокировать поток чужих мыслей и с тех пор никогда не пытался "подслушать" мысли немногих дорогих ему людей. Так было легче. Подсознательно Югон понимал, что в противном случае он потеряет их, ибо чего не подумаешь в пылу раздражения? Даже о самом близком. Даже о самом дорогом.
- Я хочу поговорить с тобой о Миле...
- Она скоро придёт.
- Да-да, конечно... - Лидия Марковна не знала, куда деть свои пальцы.
- У Милы неприятности? - Тревога послышалась в голосе юноши.
- Нет! Пока нет...
Югон продолжал вопросительно смотреть на Лидию Марковну, и она сбивчиво заговорили:
- Ты же знаешь, Милочка скоро уезжает, а вместе с ней Нина Говорова.
- Я не совсем...
- Подожди! - нервно перебила Лидия Марковна. - Они поступают в один институт. Скорее всего, будут жить в одной комнате. Нина Говорова хорошая девочка, но ужасная болтушка. Она может там такого наговорить...
- Наговорить о чём?
- Я буду откровенна! - Глаза Лидии Марковны холодно блеснули. - Милочке нужен друг...
- У неё есть друг. - Югон встал.
- Но твоя дружба может ей навредить!..
Слово сорвалось с уст и продолжило жить своей жизнью. Его уже нельзя было вернуть назад и сделать вид, будто ничего не произошло. Последняя и единственная опора, которая помогала Югону выстоять в этой жизни, дала трещину и развалилась. В мелкие осколки, вдребезги, в прах...
Наверное, его лицо сильно изменилось, потому что Лидия Марковна испуганно затараторила:
- Ты меня неправильно понял! Я лишь хотела сказать, чтобы до отъезда Милочки ты не приходил сюда. Пусть всё поуляжется, а потом, когда Мила уедет, ты можешь хоть каждый день...
Что такое смерть? Это необратимое прекращение либо остановка жизнедеятельности организма. Что такое жизнь? Это совокупность явлений, противящихся смерти. А как быть, если противиться смерти нет сил, а остановка жизнедеятельности организма ещё не наступила?..
Ночь пришла как избавительница. Она спеленала мир непроницаемым покровом: ещё не саваном, но уже и не пуховым одеялом... Югон сидел во главе пустого стола и думал. Его взгляд был устремлён в тот угол, где много лет назад появился Кот. Тогда несмышлёный мальчик считал, что жизнь кончилась. Как жестоко он заблуждался! По наивности своей он думал, что больнее, страшнее, горше ничего быть не может, а оказалось... Мир многоярусен. Его градация простирается далеко-далеко в микро- и макромире. А сколько уровней у человеческих чувств? Как глубоко можно упасть в отчаянии и как высоко можно вознестись в любви? Ответить на эти вопросы Югон Северов уже не сможет: сегодня хорошая ночь, чтобы подвести итоги. Ему есть что вспомнить, ибо каждый час, каждая минута его жизнь давалась с трудом, с болью, с потерями. Говорят, плохое забывается быстро. Может и так, да только как быть, если кроме этого плохого и вспомнить нечего? Не вина Югона, что был он не как все. Разве стоит за это ненавидеть? Он лишь хотел, чтобы жизнь вокруг стала хоть чуточку светлее, чище, интереснее. Но он не только размышлял об этом, он пытался свои идеи реализовывать.
Прочитав книгу о ландшафтном дизайне, он удивился той первобытности, почти убогости, в которой жило большинство вокруг. Посреди тайги, от величественного вида которой захватывает дух, ютятся домишки, некоторые величиной с курятник. И живут в них ни гномы, ни карлики, а статные мужики, которым денег на водку не жалко, а вот забор подновить или ворота подправить "капитала не хватает". Югон Северов потратил половину получки на пиломатериал. Неделю лазил в палисаднике, менял гнилые столбушки, выравнивал землю, строгал и красил штакетник. За ним издали наблюдали соседи. Мысленный фон был примерно одинаков: окончательно помешался младший Северов. Неделю успел простоять новый палисадник, а потом, когда Югон ездил в город за почтой, кто-то на тракторе "случайно" снёс только что построенное. И хотя дело происходило днём, свидетелей не нашлось. Приезжал участковый. Что-то высматривал, чертил, записывал. Сказал, что найти вандала не представляется возможным, хотя с первого же взгляда определил: следы от колёс трактора его племянника. Югон спорить не стал. Через неделю отсыпал дорожку возле дома белоснежным речным песком с Марьиной заводи, и высадил вдоль дорожки жёлтые астры. Ночью песок засыпали угольным отсевом, а цветы полили соляркой. Ещё через два месяца, подкопив денег, Югон купил рефлектор системы Максутова. Телескоп установил на чердаке, соорудив специальный откидной люк. Тихими звёздными ночами просиживал у объектива, а к утру уносил своё сокровище в дом и ставил у окна. Вернувшись однажды домой, нашёл и оконное стекло, и объектив разбитыми... Что ещё мог вспомнить Югон Северов, сидя без света и глядя в распахнутое настежь окно, в вытянутом квадрате которого хорошо просматривался Пояс Ориона? То, как приходили к нему тайком молодки и просили рассказать "всю правду" о суженом? А потом этот "суженый" с ватагой дружков подкарауливал Югона в укромном местечке? О том, как прибегали бывшие одноклассницы и просили назвать номер билета на завтрашний экзамен, а сами при этом думали о таком?..
Жизнь - река. Порой она делает такие замысловатые петли, что плывёшь по течению и сутки и двое, а по берегу до этого же места можно добраться за полчаса! Река жизни Югона Северова, пропетляв долгих двенадцать лет, вновь привела его к Белому Озеру. Когда он понял это, то испытал облегчение. Ещё долго Югон неподвижно сидел за столом, будто ожидая кого-то. Ему хотелось вновь увидеться с отцом. И поговорить. Откровенно - так, как ни разу им не удалось сделать. Ещё раз побеседовать с Аглаей Фёдоровной и сказать ей все те добрые слова, на которые у Югона, по разным причинам, не нашлось времени. И, конечно, помолчать обо всём с мудрым, всё понимающим дедом Гордеем. А напоследок положить Кота на свою многострадальную голову, чтобы четвероногий друг хоть немного успокоил бушующий ураган его мыслей...
Рассвет Югон Северов встретил в пути. Шёл налегке, ибо там, куда он направлялся, в вещах надобности не было.
За прошедшие годы Лысая Падь ничуть не изменилась. Лишь гуще стала трава, да появились редкие чахлые деревца. Белое Озеро встретило его тишиной. Югон без труда отыскал место, где когда-то строил плот - полусгнившие обрубки успели обрасти мхом. Плота не было, да и быть не могло. Югон разделся, аккуратно сложил одежду, придавил её камнем. Вошёл в воду и остановился. Островок, густо поросший чёрной ольхой, непроизвольно притянул взор. На миг Югону показалось, будто он разглядел фигуру. Кажется, - женскую...
Да нет, почудилось...
Юноша вошёл по грудь в воду и поплыл. Он никуда не спешил. Весь мир теперь принадлежал ему, и даже сам безбрежный океан времени плескался у его ног...
Он плыл и представлял себе, как это будет: сведёт ли судорогой ногу, расступятся ли водные хляби, или же он просто камнем пойдёт ко дну?
Закрыв глаза, Югон принялся ждать. Где-то высоко в небе закричала птица. Югон хотел открыть глаза и поискать пернатую, но в этот миг почувствовал прикосновение. Он замер, прислушиваясь к своему телу. Когда ощутил на щеке, на том же самом месте, ласковое и нежное прикосновение, то, не раздумывая, выпустил из груди весь воздух и начал погружаться.
Гидрокосмос принял его. Не вытолкнул, не отторг. Югон скользил в жидком малахите и мысленно проговаривал последние слова этой короткой повести, написанной им самим от третьего лица. Рукопись сейчас лежит на его столе с короткой пометкой: "Моему другу". Мила поймёт и, может быть простит, хотя никогда не узнает, что я намеренно изменил конец...
![[]](/img/p/petri_n_z/ppetri_n_z_poceluj_rusalki_004/rusalka3.jpg)
![[]](/img/p/petri_n_z/ppetri_n_z_poceluj_rusalki_004/rusalkachernyjkot-1.jpg)
![[]](/img/p/petri_n_z/ppetri_n_z_poceluj_rusalki_004/rusalka1.jpg)