Мне позвонил в Обнинск из Котласа Виталий Петрович Михин и сообщил, что в этом (2012) году исполняется 95 лет городу Котласу и что в связи с этим событием общество краеведов, которое он возглавляет, готовит к изданию два сборника. Меня попросил написать подробную биографию как котлошанина, ставшего учёным. Срок -неделя. К сожалению, "я так не умею". В детстве я был серьёзным мальчиком, сейчас я уже не мальчик, но серьёзным остался.
В простой, казалось бы, ситуации на биографию времени мало. Речь может идти лишь об анкетных данных - "что, где, когда". Далее, не ясно было, для кого я пишу. Для школьников? Будут ли им интересны подробности моих научных результатов? "Мы это не проходили, нам это не задавали". Их могут заинтересовать лишь условия, в которых я учился, а потом стал работать. Взрослых? Тех, кто уже определился в жизни и которых результаты какой-то науки вряд ли заинтересуют? Краеведов? Их больше бы заинтересовала история города Котласа, которую я написал после восьмого класса по заданию "на лето" учителя истории. "История" в конце концов пропала.
Писал я "Историю" всё лето. Архивных материалов у меня, конечно, не было. Помог отец, он понял, что мне нужно. Разыскал в городе несколько стариков, которые были ещё в здравом уме и что-то помнили, приглашал их домой в гости, ставил на стол бутылку и расспрашивал, что они помнят из истории Котласа. Причём. он приглашал не всех сразу, а по одному, чтобы обеспечить независимость показаний. Я ни о чём не расспрашивал, всё брал на себя отец. А я сидел и записывал, потом обрабатывал. Это была первая моя как бы творческая работа.
Начал историю писать с 17го века. Описал, какие деревни были на территории Котласа и в его окрестностях, какой был уклад жизни жителей, какими ремёслами они владели, на каком языке разговаривали. Про язык старики толком ничего не говорили. Это был какой-то местный говор, назову его "котласский". Восточнее Котласа жили коми--пермяки, северо-восточнее ненцы, на севере - поморы. В моё время котлошане говорили нараспев, что мне лично нравилось. Самым ходовым ругательством было : "Лешак тебя побери (возьми)". Мой отец, в шутку, называл котлошан лешаками. Это не воспринималось как что-то оскорбительное. До поездки в Москву моя фамилия в Котласе звучала как Петришев ( с ударением на первый слог). И только в Москве меня впервые назвали Петрищев (ударение на "и").
С соседями мы жили дружно, у нас был общий колодец (на два дома). Соседка любила захаживать к нам в гости.
Мать выращивала на огороде около крыльца огурцы и помидоры. Картофель выращивали на так называемом "участке" позади дома. В Калужской области под Обнинском мы выращивали на даче огурцы и помидоры. Какой-то год что-то вырастало, какой-то год -ничего. Но в Котласе у матери огурцы и помидоры удавались ежегодно. Секрет был простой. Отец делал высокие грядки, удобренные куриным помётом. Обшивал грядки с двух сторон досками. По бокам ставил колья или дуги из проволоки. Мать в течение лета накрывала грядки на ночь тряпками, а утром открывала. Климат в Котласе был континентальный. Днём было жарко, а ночью - собачий холод. Я знаю это по рыбалкам с ночёвкой у костра. И мысль не приходила в голову, что надо потеплее одеться. Зябко становилось часов в 10-11 вечера. Разжигали костёр, и на ночь располагались у костра. Ночью не спали. Приходилось каждые 10-15 минут поворачиваться к костру "то задом, то передом". Утром поднимались в три утра, кипятили чайник. Мерзкий сиреневый туман пронизывал до костей. Подольники "трясли" часов в шесть утра. Раньше заходить на брёвна плотов было нельзя. Из-за тумана они становились мокрыми. Впрочем я не о рыбалке, а о погоде.
Тряпки на грядках у матери огурцы, помидоры не согревали, но сохраняли на ночь дневное тепло от земли. Огурцы вырастали уже в середине июля, а помидоры в августе. На грядках помидоры не краснели, дозревали в валенках на печке.
Однажды мать угостила соседку свежим огурцом. Огурцы разрезались вдоль и половинки солились. Соседка ела огурец первый раз в жизни, поморщилась ( и не рыба, и не редька) и ушла, не сказав спасибо. Второй раз её мать угостила малосольным огурцом. Соседка вытаращила глаза - оценила(!). По весне выпросила у матери семена, расспросила что и как надо делать, чтобы вырастить рассаду. Весть о выращивании вкусных солёных огурцов распространилась по всей улице. По весне у калитки уже на следующий год появилась очередь за семенами. Огурцы и помидоры стала выращивать вся улица. Первые семена родители привезли "из своей деревни". Потом уже пошли свои семена. Пока однажды отец не привёз семена из Москвы, где был в командировке.
Так что местным жителям Котласа было какое-то благо от приезжих жителей и сосланных. Сосланных в Котласе было немало. Они были разные. Несмотря на "муравейник", который существовал в его доме из родственников, дед нашёл возможность приютить и ссыльного крестьянина из Тверской губернии. У этого крестьянина была комната - клетушка, не более пяти кв. метров, но со своим окном и своей дверью. За что его сослали было не ясно. Он был простым крестьянином из простой деревни. У него была кровать и тумбочка. Платить деду ему было не из чего, но потом, правда, дед устроил его на какую-то работу. Дед был уважаемым человеком в городе. Он служил в милиции конюхом. Лошадей надо было уметь кормить, ухаживать за ними, седлать и запрягать в телеги. Машин, понятно, в 30е годы в Котласе не было, да и дорог не было. Единственный транспорт для милиции был гужевой. Без него милиция была как "без рук". Работа у крестьянина в Котласе была не крестьянской. Он даже у деда на огороде в работе не участвовал. Когда срок ссылки закончился, он уехал в свою Тверскую губернию. В его комнате стали жить мы с братом. Крестьянин оказался отзывчивым. Он писал из своей деревни слёзные письма, просил приехать к нему в гости. Уговорил моего отца. Он пообещал, что приедет в мае. Но не указал даты. И однажды мне сказал : " Поедем!". Как отцу эта поездка удалась, я не знаю. Во-первых, это было дорого, во-вторых, он работал и найти три дня свободных было проблемой. В мае месяце он нашёл три дня, вышли на какой-то станции под Тверью и дальше пошли пешком. Шли через лес. Соловьи не просто пели в лесу, а орали, кто громче.
Приехали мы неожиданно, но встретил он нас как родных и даже близких родных. Он работал каким-то бригадиром в колхозе. Завтрак был обильным и очень вкусным. И обед тоже. Я запомнил только солёные грибы с картошкой. На работу в этот день крестьянин не пошёл, пили они с отцом бражку (вариант крестьянского пива). Водку не пили. Вечером он отвёз нас на лошади до станции. И мы поехали домой. Перед поездом отец с крестьянином даже всплакнули. В будущем отец и я имели только приятные воспоминания от нашей поездки.
Через несколько лет, думаю, не без участия моих родителей город стал выращивать огурцы, и они появились в продаже на рынке. Но вот свежей рыбы в школьные годы (да и потом в студенческие) на рынке не продавали. Сейчас понятно, почему. Поймать в Двине рыбу было непросто. На удочку и с лодки поймать толком ничего было нельзя. Нельзя было ловить рыбу и бреднем. Бредни были у местных рыбаков, но ими ловили в основном карасей в мелких озёрах в окрестностях города. Но хватало этих карасей только, видимо, для себя. Рыбалка на Малой Двине, в которой участвовал я, была и опасна, и трудна. По Малой Двине сплавляли лес в Котлас. Река была судоходной до Великого Устюга. В Малую Двину впадали реки Юг и Сухона. В районе Великого Устюга брёвна отлавливали, связывали между собой в плоты. Плоты в свою очередь связывались между собой и образовывали "плотилии". Плотилии два катера доставляли в Котлас. Плотилия достигала 150-200м в длину и метров 60 в ширину. Под Котласом около железнодорожного моста её пришвартовывали к берегу. Там её закрепляли на берегу.
С крайних по течению плотов мы и запускали подольники. Занятие было непростым и опасным. Два раза при мне плотилию отрывало от берега, и она, побившись о берег, устремлялась вниз, к железнодорожному мосту. Отдельные брёвна вставали дыбом, остальные просто становились мокрыми сверху. Бежать по скользким брёвнам было крайне сложно и опасно. Один раз удалось добежать до берега всем, а второй раз некоторым пришлось прыгать в воду, чтобы добраться до берега. Если рыбалка была удачной, без форс-мажорных обстоятельств, я привозил домой рюкзак и сумку рыбы. Кошка меня встречала на углу улицы. Приносил я домой подлещиков, густеру, окуней, ершей, плотву. Однажды за ночь поймал три стерляди. Одна была маленькая, очень хотела жить, и я отпустил её в реку. Двух других бросил в сумку. Нынешнее поколение молодёжи и взрослых никогда не видели этого "зверя" (стерлядь). Похожа она на осётра. Одно отличие - рта, как у всех рыб, у неё нет. Один нос и в районе горла небольшой хоботок. Похоже, это одна из древнейших пород рыб. Две стерляди я привёз домой. Время было голодное и хотелось попробовать. Такое чудо-юдо. К сожалению, мать испортила обед. Она зажарила стерлядь, отчего стерлядь превратилась в кусочки сала. Оказалось, что из стерляди можно варить только уху или готовить по какой-то особой технологии. Как-то принёс домой крупного налима. Не помню, ели мы его или нет, кошка, та точно ела, и собака не брезговала. Сейчас стерлядь, думаю, не водится в реке. Дно Малой Двины замусорено гнилыми топляками.
Будучи студентом, я пригласил однажды в летние каникулы отца на рыбалку. Сначала ехали на "кукушке", затем вдоль ручья шли до реки и километра три вдоль реки до плотилии. Отец сразу приступил к устройству костра на ночь, а я пошёл рыбачить на удочку. Снасти современные, жилка зелёная, удилище пластмассовое, но ни одной поклёвки. Надвигалась гроза. Мы с отцом побежали ставить подольник. Сначала всё шло в штатном режиме, дул ветер, но потом ветер утих и на нас набросилась стая комаров. Отец сказал: "Брось ты всё, пойдём к костру." Я сказал - нет. Кончилось тем, что я насаживал червей на крючки, разматывал подольник, а отец обмахивал меня веткой от комаров. Только я погрузил подольник в воду, началась гроза. До берега мы успели добежать. Встал вопрос - куда деваться от ливня. Отец увидел огоньки предположительно будки бакенщика. И мы пошлёпали по жиже грязи в сторону будки. Жижа была по щиколотку, она стекала с горы. Идти надо было километра полтора-два. Промокли до нитки, но дошли. Оказалось, у бакенщика не будка, а изба с печкой, которую он недавно растопил. Мы разделись полностью, повесили одежду сушить около печки, а главное - поставили сушить обувь. У бакенщика были полки вдоль стенок и было на чём расположиться. Я заснул мгновенно. Отец ещё долго о чём-то с бакенщиком разговаривал (с собой у него оказалась бутылка водки). Проснулись в пять утра. Светило солнце, одежда просохла, и мы двинулись в путь к своему подольнику. На каждом третьем крючке что-то попалось. Домой мы привезли сумку рыбы. Отец сказал тогда мне : "Если бы я знал, где ты ловишь и как ты ловишь, я бы тебя на рыбалку не отпускал".
ЧАСТЬ 1. ДЕТСТВО. ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ.
1.1 СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО. Как только я научился ходить и самостоятельно одеваться, меня отвели в детский садик. Шла война. Но вот садиками обеспечивали всех нуждающихся. Сейчас мы великая страна, раздаём валюту, кому надо и кому не надо, но садиков хронически не хватает. Я любил ходить в детский садик в Котласе, меня любили и нянечка, и воспитательница, и директриса детского сада. Обычно я опаздывал в садик, потому что жил рядом. Меня встречали у крыльца все трое и передавали меня из рук в руки по эстафете. Дома меня некому было любить. Отец работал в годы войны на "военном объекте" 12 часов в сутки и так шесть дней в неделю. Мать вечно была занята по хозяйству. Разговаривал со мной только дед. Перед смертью, когда я дежурил по ночам около его кровати, он сказал мне, что он любил в моём детстве разговаривать со мной, ему нравилась моя рассудительность, оригинальность высказываний. Забегая вперёд скажу, что он сказал, что я самый толковый из всех родных, и есть надежда, что из меня выйдет толк. Он попросил меня: "Пока не станешь Инженером, не женись". И я пообещал ему, и своё обещание выполнил.
В садике кормили хорошо - "досыта". На завтрак давали не только кашу, но и яичницу, запеканку, какао, на обед суп и на второе обязательно котлета или рыба. Мать на обед варила только суп. После обеда у детей был спокойный час, а меня одного отпускали домой. С крыльца садика было видно как я иду по улице и захожу в свой двор. С собой мне давали кулёк с пирожком или с блинами для старшего брата. Родился я в 1939 году. Родители назвали меня Вячеславом.
1.2 ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ. В школу пошёл в семь лет, т.е. в 1946 году. Учился на одни пятёрки. Пожилая учительница ставила мне лишь по чистописанию частенько четвёрки. Когда я однажды спросил её - "что Вам не нравится?", она ответила, что я пишу красиво, но не так, как надо. У каждого школьника были методические указания по чистописанию, и там содержались образцы написания букв, строчных и заглавных, которые мне не очень нравились. Как оказалось в старших классах, во мне были природные задатки художника. В пятом классе учитель был уже не один, а по каждому предмету свой. Пришлось привыкать. Не всем это удавалось. Многие отличники в младших классах скатились на четвёрки, тройки. Опять доброе слово Советской власти. Ежегодно в конце августа каждому ученику выдавали комплект учебников на учебный год. Совершенно бесплатно. В старших классах по литературе, кроме учебника, где разъяснялось, как нужно понимать произведения классиков советской литературы, выдавались и так называемые хрестоматии. Хрестоматии состояли из отдельных отрывков изучаемых произведений. В библиотеках не было книг или были в ограниченном количестве. В книжных магазинах тоже мало что было.
В 1948-49гг отец "поставил" свой дом. Дом был большой, крепкий. У нас с братом была отдельная комната со столом около окна, с видом на мои яблони. В доме были две печки, одна русская с плитой, а вторая в большой комнате (горничной) -- голландка. Это был упрощённый вариант камина. Она только обогревала. По вечерам собирались за столом в большой комнате, открывали дверцу голландки, и отец читал книги вслух, а мы сидели и грелись около камина и слушали. Мы - это мать и я. Как сумел поставить дом отец - не могу себе представить. Он - единственный в семье, кто работал и содержал семью. Да ещё бюджет семьи " посасывали" родственники. Не знаю, какая была зарплата у отца. Конкретной специальности у отца не было, думаю, что и зарплата была скромной. Чтобы поставить дом, надо было приобрести сначала сруб. Срубы строили зимой жители окрестных деревень. Лес (брёвна) заготавливали сами, сами обрабатывали с помощью пилы и топора, и из брёвен сооружали сруб.
Выбирать сруб отец взял меня с собой. В одной деревне ничего подходящего не было, в другой деревне нашли подходящий сруб. Потом нужно было разобрать его, пометив предварительно брёвна. Брёвна были шести и девяти метров длиной. Пристройка к дому под хозяйственные нужды тоже была из брёвен. Затем нужно было доставить брёвна до реки, погрузить на баржу и доставить к причалу города Котласа. За всё отцу нужно было платить, т.к. одному человеку это было не под силу. Далее была доставка брёвен на место "прописки" дома и сборка сруба. Свидетелем всего этого я не был. Понятно, что это ещё не был дом, предстояло сруб превратить в жилой дом. В 1949году строительство закончилось, и мы вчетвером переехали в свой дом.
Не помню, как я учился в средних классах, но семь классов я закончил на одни пятёрки. Это был промежуточный выпускной класс. После седьмого класса можно было поступать в ремесленное училище или даже работать. Восьмой класс обновился на одну треть. Классным руководителем оказался учитель физики Юрий Иванович Лепендин. Сейчас оценивая педагогов, могу сказать, что Юрий Иванович был выдающимся педагогом и очень творческой личностью.
На первом уроке он знакомился с классом, используя необычную форму: формулировал вопрос классу, поднимал по фамилии ученика по журналу, но не к доске, а для ответа на месте, стоя. Если ученик отвечал что-то невнятное или неправильное, он говорил : " Постой, пока не услышим правильный ответ". И вызывал следующего ученика. Увидел фамилию Петрищев, знакомую фамилию (год назад старший брат закончил школу, учился неважно). Вызвал меня для ответа. Я дал чёткий ответ. Юрий Иванович удивился и раз пять поднимал меня с места, не поднимая других учеников. В конце урока объявил: "Петрищеву -пять". За неправильные ответы плохих оценок не ставил. После первого урока по физике в течение трёх лет у меня были только отличные оценки. В школе я слыл как лучший ученик, хотя думаю -это было не так. Был у меня "соперник" Володя Попов, который учился на круглые пятёрки по всем предметам. Появился Володя Попов в Котласе в двухлетнем возрасте. Он был вывезен из Ленинграда в начале войны. Его усыновила Котласская семья. С самого начала у него были комфортные условия для учёбы: не голодал, у него была отдельная комната со столом и книжной полкой. Родители выписывали, покупали всё, что Володя желал, в частности журналы "Техника молодёжи", "Знание -сила", что-то по астрономии. Мы с ним дружили, но эта дружба была деловая. Вместе готовились к экзаменам. В старших классах я был редактором школьной газеты. Редакция состояла, правда, из одного меня. Школьникам было наплевать до газеты, но читали очередной выпуск все. На просьбу что-то написать для газеты иногда откликался только Володя. Ещё я был председателем учкома (ученического комитета). По-моему я был членом учкома тоже в единственном лице, хотя числился наверное не я один. Когда кого-то надо было наказать за неблаговидный поступок, на педсовет приглашали меня.
Однажды на уроке истории я заступился за Володю. Он у доски рассказывал про какую-то битву за Варшаву. Учительница после окончания его рассказа, спросила, когда была битва. Володя просто ответил : "Не знаю. В учебнике даты битвы не было указано". Учительница вспылила: "При чём тут учебник, я вам рассказывала на уроке про эту битву". Учительница была молодая и умная, но с психикой у неё было что-то не в порядке. Видимо, что-то не ладилось в личной жизни. Достойных женихов в Котласе после войны не было. Он спокойно сказал: "Вы на уроке дату не называли". Опять вспылила: "Как это не называла! Садись, Попов, два". Класс оторопел. Володя никогда четвёрок не получал, а тут двойка. За оставшееся время до конца урока я написал записку в стихотворной форме. Помню эпиграф "Вы учтите, что всегда я могу поставить два" и в заключение, обращаясь к школьникам, "И при этом уследить за капризами её вы обязаны всегда, а не то поставит два" . Листок бумаги я свернул пополам, чтобы не подсматривали школьники, что я там написал, в начале перемены вручил записку свою в руки учительнице и ушёл из класса. Школьники потом рассказывали: "Прочитала записку, покраснела и только спросила -это Петрищев написал?". Школьники ответили : "Да". Володя о моей выходке ничего не знал, а я со страхом ожидал, чем всё это закончится. А кончилось всё как нельзя благополучно. На следующем уроке она вызывает к доске Попова, что-то он там рассказал, объявляет: "Садись, пять". Потом вызывает Петрищева. В конце моего ответа объявляет: "Петрищеву пять". До конца десятого класса у нас с Володей четвёрок по истории не было.
В школе меня любили, прежде всего классный руководитель физик Юрий Иванович. В восьмом-девятом классах меня любили учительница литературы и учительница химии. Потом в десятом классе пришли новые учителя. Учительница литературы в девятом классе как-то сказала : "Брось ты математику и физику, поступай в Литературный институт. У тебя есть явный литературный талант. Я твои домашние сочинения перечитываю по два-три раза". Однажды, на уроке она спросила класс, красивой ли была Наташа Ростова из "Войны и мира". Класс загудел : "Конечно. Толстой пишет -какие у неё были красивые глаза". Спрашивает: " А ты, Славик, что думаешь?" . Я говорю:
-- Думаю, что не очень красивая.
-- Почему?
-- Потому что Толстой пишет, что у Наташи красивые глаза и только, значит, всё остальное так себе.
Учительница сказала, обращаясь к классу: " Я согласна со Славиком".
С учительницей химии мы проводили внеклассные занятия. Я исполнял функции ассистента. После одного из занятий я оглох на две недели, демонстрируя как получается взрывчатка из двух ничем непримечательных жидкостей.
Остальные учителя пятёрки ставили , но без выражения эмоций. Особенно сухой и строгой была учительница математики. В десятом классе она объявила конкурс по математике среди десятых классов. В задании было 10 задач. В конкурсе приняли участие только двое--Володя и я. Задание она выдала в начале апреля, а итоги конкурса должны были подведены к первому мая. В конце апреля я принёс решение десяти задач, а Володя принёс решение только девяти задач. Сказал, что с одной задачей он так и не справился. Учительница математики сжалилась над Володей и продлила конкурс до 9го мая. До 9го мая он так и не справился с 10й задачей. Мне выдали грамоту, подписанную директором школы о первом месте в школьной олимпиаде, историческую книгу с биографией какого-то математика. Володе что-то дали за второе место.
Школу я закончил с серебряной медалью, в выпускном сочинении обнаружилось много зачёркиваний и исправлений и будто бы отсутствии одной запятой. Когда я на следующий день принёс учительнице учебник русского языка и показал две аналогичные фразы, где нужна запятая, а где нет. В моём случае запятая была не нужна. Смотреть учебник учительница не стала, заявила, что с ней согласен представитель ГОРОНО. Написала разгромную рецензию на моё сочинение. Директриса сказала мне, что когда она прочитала рецензию для области, то ахнула. И видимо, послала Юрия Ивановича в область, чтобы пробить для меня хотя бы серебряную медаль. Две медали одной школе да ещё одному классу - это уж "слишком". В городе было 11 школ, из области обычно присылали 6-7 медалей на город. На комиссии по присуждению медалей выступил как классный руководитель Юрий Иванович и охарактеризовал меня как самого талантливого ученика с момента основания школы и, по его мнению, на все времена школы, и что окончание школы без медали будет позором не для Петрищева, а для всей нашей системы присуждения медалей. Эту информацию я получил от самого Юрия Ивановича, будучи уже студентом. Серебряную медаль я получил.
В заключение о школьных годах я хочу вернуться к моей Истории Города Котласа. Я пять лет назад был в Котласе, как бы откликнувшись на приглашение директора музея с обещанием сюрприза, но через двадцать лет после приглашения. Директор музея десять лет назад умер, музей переехал из подвала в роскошное современное здание, из работников музея о сюрпризе для меня никто ничего не знал. Похоже, затерялось при переезде в новое здание. Видимо, сохранили какие-то грамоты, вымпелы, что-то из краеведческих изданий, а мою школьную рукопись просто выбросили. Юрий Иванович семь лет назад скончался, школа N3 сгорела вместе со стендом "Лучшие ученики школы", где висело пять фотографий. Моя крупная фотография почему-то висела в центре, а четыре фотографии помельче висели по углам квадрата, в том числе и фотография Володи Попова. Моя молодая жена видела этот стенд. Улицу Чкалова, где я жил до окончания школы и куда ежегодно приезжал из Москвы на каникулы, я нашёл. Вместо школы N3 выстроено современное пятиэтажное здание на берегу Двины. Я посетил школу, нашёл только секретаря директора и завуча. Она мне открыла пару классов по моей просьбе. Обсуждать что-либо с ней было нечего. Мы помахали с ней ручками и расстались.
ЧАСТЬ 2. СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ. ПЕРВЫЙ ПО НАСТОЯЩЕМУ ТВОРЧЕСКИЙ РЕЗУЛЬТАТ.
Приехал я в 17лет в Москву на Ярославский вокзал. С собой у меня был портфель с бельём, с серебряной медалью и двумя учебниками по математике и физике. Вышел на привокзальную площадь, справа увидел высотное здание, похожее на здание Университета. У проходящей мимо женщины спросил: " Это здание МГУ?". Женщина поставила сумки на асфальт, улыбнулась, говорит:
-- Что, приехал поступать в МГУ?
-- Да.
-- Откуда ты приехал?
-- Из Архангельской области.
-- Понятно.
И стала подробно объяснять, как проехать до Университета. Даже такие мелочи, как спуститься в метро, как оплатить проезд, до какой станции ехать, на выходе надо спросить, как пройти ко входу Главного здания - объяснила всё и пожелала мне удачи.
При входе в Университет были указатели - где находятся приёмные комиссии отдельных факультетов. Я пришёл в приёмную комиссию Механико-Математического факультета. Один из членов приёмной комиссии посмотрел мой аттестат, паспорт и сказал :"Шансы поступить у тебя есть, но будь готов к тому, что их очень немного. В этом году, как никогда, большой наплыв иностранных абитуриентов из братских стран - Германии, Чехии, Вьетнама и Китая. По какому-то соглашению их принимают практически без экзаменов и, к сожалению, с обязательным предоставлением студенческого общежития. Для иногородних конкурс 10 человек на место. Для москвичей конкурс небольшой. Спросил, есть ли у меня возможность жить в Москве. Рисковать мне было нельзя. Я приехал в Москву не только, чтобы учиться, но и выручать отца из беды. Ниже в трёх словах я расскажу, о какой беде шла речь и как я справился с поставленной задачей.
Встретил какого-то "доброхота". Видимо, абитуриента, такого же, как я, только как я понял из разговора с ним, он - москвич, а не приезжий. Подсказал, что есть такой институт -- Физико-технический. Считается престижным институтом. Расположен он за городом и проблем с общежитием там нет. Есть факультет физико-математический, конкурс там не очень большой, но требования для поступления высокие. Готовят кадры для отраслей, связанных с оборонной тематикой. Есть факультеты и попроще, такой, как факультет информационных систем. Конкурса на этот факультет нет, принимают всех желающих. Я решил съездить, посмотреть, что за институт. Как проехать, абитуриент рассказал мне. Посёлок, где расположен институт находится в километрах тридцати от Москвы. Посёлок опрятный, институт расположен недалеко от станции. Экзамены начинались раньше, чем в других институтах. Документы на физико-математическом факультете посмотрели, попросили заполнить анкету, дали направление в общежитие. Абитуриенты, с которыми я познакомился, оказались "тёртыми", поступающими не первый раз. Перед поступлением они изучили учебник-задачник Шахно с разъяснениями, как решаются задачи и какой ответ правильный. В комнате, где я поселился уже был такой, который поступал второй раз. Я спросил, почему завалил экзамены первый раз. Он ответил, что служил во флоте -это три года, за три года все школьные знания из головы улетучились. Я спросил: " И почему лезешь опять?" Он ответил, что в школе учился неплохо и хотелось знать, как стать командиром подводной лодки. А командиру надо знать очень много.
Я решил сдать первые два экзамена. На первом экзамене по физике в билете было пять задач. Время было , я тщательно проверил все решения и после этого понёс письменную работу экзаменационной комиссии. По математике было четыре задачи. С тремя я справился, а на решение четвёртой мне не хватило времени. Я только успел изложить логику решения задачи, но без каких-либо расчётов. Результаты двух экзаменов долго не сообщали. Матрос спросил, как я сдал экзамены. По физике, я думаю, на отлично, по математике поставят, может быть, и хорошо. Он сказал, что это очень хорошие оценки, и с ними ты, конечно, пройдёшь. Потом, прищурив глаз, стал спрашивать, а как у меня дела с анкетой. " А что конкретно интересует?".
-- А были ли родители в оккупации во время войны? Где сейчас работает отец?
-- Нигде, в анкете у меня прочерк.
-- Как это нигде, у нас всеобщая занятость, и тех, кто не работает и тем более уклоняется от работы, сажают за тунеядство в тюрьму.
Потом видит, что я в очках, спросил, какое у меня зрение. Я назвал минус шесть диоптрий.
-- О, голубчик! Шансов пройти медкомиссию у тебя нет. Почему-то на физико-математическом факультете считается, что зрение у студентов должно быть нормальным. Если даже ты сдашь экзамены очень успешно, но можешь не пройти комиссию по КГБ и медкомиссию, тебе, к сожалению, откажут в приёме на первый курс. Тут вмешался в разговор ещё один абитуриент из моей комнаты. Он сказал, что не знает какими будут результаты первых экзаменов, но думает, что будут не очень высокими. Ещё сказал, что есть такой институт в Москве, называется Московский Энергетический Институт (МЭИ). Институт выглядит очень прилично. Позади Института -общежитие теплофизического факультета. Был в этом общежитии. Пятиэтажное современное здание. От общежития бегом пять минут, а пешком десять минут до своей аудитории. Заведующий кафедрой "Теоретическая теплофизика" --академик (Зам. Председателя Совета Министров СССР). За общежитием он выстроил девятиэтажное здание лабораторного корпуса теплофизического факультета. Рядом с Институтом неплохая студенческая столовая, клуб, поликлиника, спорткорпус. Расстояние до м. Бауманская - три остановки трамвая (37го). В двух остановках от метро Лефортовский парк около реки Яуза. Ну его этот посёлок, поехали в МЭИ! Утром я забрал документы и вместе с этим товарищем поехали в МЭИ, который он расхваливал.
Для медалистов были льготы . Золотых медалистов брали без экзаменов. Серебряным медалистам надо было сдать на отлично два экзамена по математике письменно и устно и зачисляли на первый курс. Мы сдали документы днём, а на завтра был первый экзамен по письменной математике. Мы с коллегой пошли на обед. В столовой был буфет с пивом. Взяли по бутылке пива, пообедали и пошли на экзамен. Работа для меня оказалась несложной. Я проверил тщательно решение и понёс сдавать работу. Сдал работу вторым. Мой коллега не мог справиться с последней задачей 3+33+333...=? За письменную работу мне поставили "отлично". Кстати, результаты стали известны на другое утро. Предстояло сдать устный экзамен. В билете было два вопроса - по теории и одна задача. Один вопрос был доказать, что диагонали параллелепипеда пересекаются в одной точке. Я не помнил доказательства по учебнику. Пришлось "кумекать". Для начала я отметил, что прямые в плоскости могут либо пересекаться, либо быть параллельными. Параллельными диагонали быть не могли, как-то это объяснил, значит, они пересекаются. Второе - надо узнать, где пересекаются -внутри параллелепипеда или вне. Экзаменатор кивнул головой и сказал, что приступаем к задаче из билета. Сейчас я подозреваю, что экзаменатор тоже не знал как доказывается теорема в школьном учебнике, но ответом моим был удовлетворён. Потом я узнал, что, как оказалось, я сдавал экзамен профессору Алфёрову. Он преподавал у нас на первом курсе мат. анализ. Решением задачи он тоже был удовлетворён. Потом стал задавать дополнительные вопросы. Последний вопрос был - определить х, при котором функция принимает максимальное значение. В школе слова максимум и минимум не употреблялись. Пришлось опять "кумекать". Но я быстро сообразил ответ. И сижу жду, когда подойдёт экзаменатор. Он подошёл и спрашивает участливо: "Что, не получается?" Я сказал: "х=6". Он вылупил глаза и сказал : "Всё, ставлю тебе "отлично",
Расскажу о забавном случае, который случился на экзамене после первого курса. Попал я к Алфёрову. Он рассеянно слушал ответ на первый вопрос билета, потом повернулся ко мне, посмотрел на меня, спросил, как фамилия, поставил "отлично" в зачётку и в ведомость, не говоря ни слова. Видимо, вспомнил меня, мой ответ на вступительном экзамене. Мои однокурсники опешили. Как-так , на второй вопрос вообще не отвечал, был ещё третий вопрос с какой-то задачей и преподаватель, ничего не объясняя, поставил "отлично".
После сдачи вступительного устного экзамена я побежал в деканат с экзаменационной ведомостью. Сотрудник деканата, не скрывая эмоций, обрадовался, сказал, что рады за таких абитуриентов, поступивших на наш факультет.
-- Вы не против будете, если мы назначим вас старостой курса или комсоргом?
-- Вообще-то я приехал только учиться, а не заниматься общественной работой.
Забегая вперёд, скажу, что ни старостой, ни комсоргом меня не выбрали. Но уговорили меня стать редактором студенческой стенгазеты, которая называлась профсоюзной газетой. Вывешивалась она в общежитии на входе. На факультете было две газеты: комсомольская и профсоюзная. Комсомольская висела в красочном обрамлении в институтском коридоре напротив деканата. Не видел ни разу, чтобы её кто-то читал. Мою газету в общежитии читали ВСЕ. Около газеты стояла толпа при каждом новом выпуске. Назначение редактором я получил, видимо, по школьной характеристике о том, что я в школе был редактором школьной газеты. В школе я был редактором в единственном числе, а в институте подобрал редакцию из студентов общежития, был в составе редакции "профессиональный" художник. Он учился в художественной школе. Рисунки по оформлению газеты мне не нравились, но я со школьных времён уяснил, что брать на себя ВСЁ нельзя. В частности, нельзя "отбирать хлеб" у сотрудников редакции. К стенгазете обязательно прикладывались плакаты, юмористические (как я считал), о жизни студентов и их успеваемости. В составе редакции были остроумные ребята, которые предлагали тексты в стенгазету и в содержание плакатов. Читать нашу газету приходили даже москвичи, которые в общежитии не жили. Один москвич был и в моей редакции.
Он рассказал мне жуткие истории о своём московском житье. Он страшно завидовал нам, живущим в общежитии. Добираться до института ему приходилось часа полтора, дом был клоповником, кровати отодвигались от стен, под каждую ножку ставилась банка с керосином. Но клопы прыгали очень далеко от стен и даже падали на кровать с потолка. Над самой кроватью у него висел балдахин из марли.
В редакции был даже некий Пузиков, обалдуй, который после занятий до темна играл в футбол во дворе. Учился он на тройки, стипендию не получал. Но папа, какой-то начальник в г. Орджоникидзе, каждый месяц высылал Пузикову 500р в месяц. Про него на факультете ходили анекдоты, в основном, не цивильные. Расскажу о двух, приличных. Сдаёт он экзамен и преподаватель говорит: "Не знаю, что вам поставить --неуд или что-то пониже". "Не ммучайтесь (Пузиков немного заикался). Ставьте тройку - ннемного не доучил",-- и пошёл из аудитории.
Преподаватель оцепенел от такой наглости и в зачётку поставил "уд".
Второй анекдот. Идёт практическое занятие в лабораторном корпусе. Там стояла или мини-котельная или что-то похожее на котельную. Преподаватель и рассказывал, и показывал. Обращается к Пузикову : "Что это Вы и не слушаете, и не смотрите, а учитесь по специальности "Котельные установки". Она была заведующей кафедрой "котельных установок". Он поворачивается к ней и говорит: "Мария Исааковна, я Ваши ккотельные установки вижу в первый и последний раз". Говорят, что зав. кафедрой упала в обморок. Но был Пузиков очень остроумным парнем, и я держал его в редакции.
Однажды для очередного выпуска я придумал один плакат и, поскольку он был "мой", рисовать художнику не доверил, нарисовал сам. На плакате были изображены три студента: двое за столом с початой бутылкой вина на столе, а третий лежал под столом. Подписи - один другому "на нас, пьяницах, социализм держится" и дальше как пояснение : "Вот если бы в стране не было таких пьяниц, как мы, то давно бы уже жили при коммунизме".
Вечером прибежал парторг, жил на одном этаже с женой, тоже студенткой МЭИ, в отдельной комнате. "Ты что, Петрищев, что с утра ел? Уху ел или белену? Немедленно убери плакат про студентов-пьяниц!". Я собрал членов редакции и спросил: "Что будем делать?" Им мой плакат очень понравился. И они мне сказали: "Если снимешь плакат, мы уйдём из газеты". Я плакат снимать, конечно, не стал. Но утром обратил внимание - а плаката-то нет. Похоже, парторг сам снял, чтобы не было большого скандала.
Шёл 1957год. Зачитывались докладом Хрущёва на пленуме ЦК и бурно обсуждали. Чтобы понятно было, в какое время я учился, расскажу об одном неприятном событии в жизни института. Идёт комсомольское собрание, выступает председатель профкома факультета и высказывает предложение. Излагаю суть выступления. У нас все студенты комсомольцы, но существуют две как бы независимые организации - комсомольская и профсоюзная. У нас две газеты, два спортсектора, два сектора по культуре и даже вопрос назначения стипендии сначала обсуждается профкомом, а потом комсомольским бюро. Напомнил, что говорил Ленин о профсоюзах: "Профсоюзы - это школа коммунизма". Предлагаю: оставить за профсоюзом все функции студенческого самоуправления, а за комсомольским бюро оставить только идеологический сектор. На следующий день узнаём, что его уже исключили из комсомола и, как следствие, отчислили из института. Я был очень огорчён. Как редактора профсоюзной газеты, меня приглашали на все заседания профкома. Председатель профкома был умным парнем, мне нравилось, как он вёл заседание - чётко и конструктивно. Недели через две я встретил его в институте, видимо, приходил за какими-то справками. Я, конечно, спросил: "Что ты, как ты, как думаешь жить дальше?"
-- Я, Славик, не пропаду, уже устроился на завод Лихачёва. На заводе есть вечерний институт, надеюсь доучиться там. Ты ещё услышишь обо мне и вспомнишь о нашей совместной работе в профкоме и о моём выступлении на комсомольском собрании.
Помнить-то я помню, но вот фамилию забыл, о чём жалею.
На первом-втором курсах я написал небольшой рассказ с заголовком "Нет". Отослал в журнал "Юность". Получил из редакции письмо с просьбой (предложением) приехать в редакцию журнала к члену редакции такому-то. Первое, что он сказал: "Да, пришли по адресу, это я послал вам письмо с приглашением. Ваш рассказ мне очень понравился. Но -- не "формат". Сейчас предреволюционная ситуация, особенно в среде студенчества. У Вас герои - студенты, пишите о чувствах, но ни слова о проблемах, волнующих студентов. Вот если будете издавать свой сборник первых рассказов, ваш рассказ "Нет" будет украшением сборника. Я возвращаю Вам рассказ, но советую сохранить его." В конце рассказа после слова "Нет" добавил карандашом -"Не сержусь".
Три первых года я учился на повышенную стипендию. После окончания МЭИ каждые пять лет бывший студент, ставший директором "Института высоких температур", стал собирать бывших однокурсников на как бы банкет. Он сообщил, что Петрищев Слава в 36лет стал лауреатом Государственной премии, а также сообщил, что после второго курса он стал единственным студентом курса, получившим повышенную стипендию Самым сложным экзаменом и зачётом с оценкой был по предмету "Аналитическая геометрия". Экзамены в моей группе "Теоретической теплофизики" многие сдали на отлично, а вот зачёт с оценкой отлично получил только я. Каждому студенту перед зачётом выдали деталь какого-то изделия.
Требовалось в трёх проекциях изобразить эту деталь с указанием всех размеров. Давалось три-четыре часа. Я в отведённое время не справился. Ко мне пристала какая-то простенькая песенка, которая сильно отвлекала, но избавиться от неё я никак не мог. Меня вызвали отвечать. Я понёс что есть. Экзаменатор стал ворчать: "Здесь нужных стрелочек нет, тут что-то не так". Ну, думаю, карга больше четвёрки не поставит. Но она поставила "отлично". В комментариях сказала: "Задание по аналитической геометрии выполнено безупречно, ну, а то, что не все стрелочки - просто не хватило времени. Это пустяки". Каждый студент должен был принести на зачёт пять плакатов домашних заданий. Экзаменаторша раскрыла первый плакат, второй, третий и вытаращила глаза на меня.
-- Вы что, тушью выполняли плакаты?
-- Карандашом, как положено. Можете проверить ластиком.
-- Можно я возьму плакаты к себе на кафедру, чтобы преподаватели кафедры и студенты знали, как можно и нужно выполнять домашние задания?
-- Смотря какую оценку поставите.
-- Конечно, отлично!
После того, как она поставила "отлично" в зачётку, я предложил сам отнести плакаты на кафедру. Она сказала, что сама отнесёт, ибо таких плакатов у неё больше никогда не будет.
После второго курса произошло распределение студентов по специальности. Престижной была (как бы на первом месте) специализация "теоретическая теплофизика", второй специализацией считалась по престижности "турбины", далее шли "атомные станции", которых в стране ещё не было, кроме опытной маленькой станции в городе Обнинске. О запуске первой атомной электростанции сообщили все центральные газеты, а город Обнинск стал открытым. Меня зачислили на специализацию "теоретическая теплофизика". Кто учился на 4 и 5, по согласованию со студентом, зачисляли на специализации "турбины" или "атомные станции". Ну а на "котельные установки" и "оборудование станций" зачисляли всех остальных. Мой друг Володя Дроздов, окончивший школу с золотой медалью и поступивший в институт без экзаменов, первые два года учился на тройки, стипендию ему платили, т.к. он был из посёлка (из деревни), его взяли на специализацию "оборудование станций". Кстати, это оказалось не так уж и плохо. После института студентам предлагали пойти на службу в армию. Дроздов уже был женат на москвичке. Он согласился и попал на работу на должность военпреда на одно из оборонных предприятий, дослужился до звания "подполковник".
В школьные годы музыке я не учился, но очень любил слушать по радио оперы и классическую музыку. Три года со вторым моим другом Органовым мы посещали концерты в зале им. Чайковского (по годовому абонементу), оперы и балеты в Большом театре. Билеты стоили в Большой театр недорого, даже для студентов, живших на стипендию. Один раз я шёл мимо Большого театра, увидел на афише, что через 20 минут начинается опера Римского-Корсакова "Царская невеста". На всякий случай заглянул в билетную кассу Большого театра. Спросил, нет ли билета на эту оперу. Кассирша в ответ спросила: "За 80копеек пойдёте?" Я замахал головой утвердительно. Музыка к опере оказалась очень красивой. Главную партию исполнял народный артист СССР Иван Петров. Впоследствии "Царская невеста" пропала из репертуара Большого театра. К сожалению. Мы с молодой женой слушали Петрова только на концерте в Ялте. По жизни я заметил, что все талантливые люди отличаются не показным, а истинным благородством. Петров исполнил заявленную программу, а потом на бис пел ещё полчаса.
Было у меня два друга. И примкнувший к нам Охрименько. Его фамилия нравилась мне. Родители его жили на юге Украины в одном из хуторов. На каждые каникулы он ездил к родителям. Привозил после каникул несколько "кусманов" сала, мёд, грецкие орехи и самогон. Приглашал нас в гости. Самогон вонял сивухой , и мы отказывались от него, но он предлагал разбавлять самогон мёдом и действительно самогон становился "съедобным". Когда мы закончили пир и собрались идти по своим комнатам, то оказалось, что голова у всех оказалась чистая, а ноги не шевелились. Подняться со стула ни Дроздов, ни Органов не могли. Перешли на чай с мёдом. Съели по два-три грецких ореха и сумели встать со стула и направиться в свои комнаты. Такой пир был два раза в году. С собой в комнату Охрименько давал по большому куску сала и провожал нас до комнаты.
После второго курса, который был "Ильиным годом", когда разрешалась студентам переходить с факультета на факультет, Охрименько перешёл на радиотехнический факультет. Он был, видите ли, ещё в школе радиолюбителем. Но ещё года два приходил к нам, в нашу кампанию. Что-то его притягивало к нам. Водку мы никогда не пили, да и в общежитии я никогда никого не видел откровенно пьяным. Пили студенты в основном столовое вино за 1.26р бутылка 0.7л.
Я запомнил цену вот по какой причине. Однажды в Иванове (где родилась моя жена и жили её родители) в книжном магазине я увидел книгу "Математические рукописи Маркса" и обомлел. Узнал, что Маркс был не только философом, который предвещал пролетарскую революцию, но ещё и математиком! Я попросил продавца дать мне книгу. Книга была большого формата и толстая. Бумага была атласная. На одной стороне страницы немецкий текст, а на другой стороне - русский текст. Оказывается, Маркс знал дифференциальное и интегральное исчисление, знал непростую теорию рядов, доказывал какие-то свои теоремы. Стоила книга как бутылка столового вина - 1р 26коп. Две книги Маркса (в двух экземплярах) стояли в пыли. Похоже, на родине первых советов ими никто не интересовался. Я сжалился над Марксом и купил оба экземпляра. Ни на лекциях в институте по политэкономии социализма и капитализма, ни в учебниках упоминания о математических рукописях Маркса не было. Один экземпляр я подарил своему коллеге, завкафедрой экономики, о чём потом пожалел. Он считал себя марксистом, но Маркса не читал, кроме "Манифеста Коммунистической партии". Книгу он поставил на кафедре на полку, чтобы посетители восхищались: "О, какая у тебя реликвия!". Cам он, получив подарок, только полистал книгу. Книга ему была недоступна. Его знания в математике ограничивались уровнем арифметики, и что-либо читать из книги Маркса ему было бесполезно.
Будучи студентом я купил в магазине книгу доктора экономических наук "История древней Руси". В аннотации сказано, что книга предназначена для старшеклассников. Книга посвящена в основном вопросам, откуда "вышли" славяне, как они поселились на Балканах и как часть славян и почему устремилась в среднюю полосу Европейской части России. Пришлось им повстречаться с половцами, жителями степей, а севернее с угрофиннами. Сейчас угрфиннов нет в ближайших окрестностях Москвы. Славяне вытеснили их кого на Крайний Север, кого в Карелию и Финляндию. Название "Москва", кстати, произошло от угрофинского названия реки. "Ва" означает река. Город Обнинск, где я сейчас живу, стоит на реке Протва. Угрофинны жили и вдоль реки Протва. Писал автор и про первые княжества и про княжество "Киевская Русь" и т.д. Последняя глава была посвящена экономическим теориям, которые имели отношение к России. Закончил до теории Маркса. Может, потому, что Маркс русским не был, а был немецким евреем. В конце главы, упоминая Маркса, он написал чудовищную фразу: "Если бы Маркс и Энгельс не написали "Манифест коммунистической партии", мы бы не знали ни Маркса, ни Энгельса". Сейчас, в постсоветское время экономисты подправили Маркса. Маркс считал, что стоимость товара складывается только как результат труда рабочих. Природная вода, ископаемые, газ и нефть созданы природой без всякого участия человека, поэтому они ничего и не стоят. Сейчас все знают, что в коммунальные услуги входит вода и природный газ. В цену воды и газа входят затраты на добычу и доставку. И ещё загадочная рента, тарифы на которую по непонятным правилам определяется федеральными и местными властями.
После первого курса студентов направили на целину в бывший Целиноград (сейчас Астана - столица Казахстана). Работали сначала на сенокосе, потом на уборке урожая пшеницы. Климат был, как бы сказал А. Райкин, мерзопакостный. Днём жара, а ночью собачий холод. Мы ночевали в вагончиках на колёсах. Посреди вагончика стояла печь-буржуйка. Всю ночь топили буржуйку мазутом (по очереди), но когда просыпались утром (в начале октября), вдоль стенок была изморозь. На полу был слой шелухи от семечек. Поле подсолнечника было рядом со станом. Я работал копнильщиком на комбайне. Тем, кто не знает, что это такое, расскажу: зерно отсеивалось в зерносборник, а солома собиралась в накопитель. Моя задача состояла в разбрасывании соломы по углам накопителя, и малейшая задержка в этом процессе приводила к остановке комбайна, т.к. солома застревала в комбайне. Комбайнёр и его помощник были немцами. Удивительно, но немцы знали наш мат, причём в трёхэтажном исполнении. И когда застревала солома в комбайне и после высказанных "матюгов" в мой адрес, они вдвоём приступали к чистке комбайна. Были и российские комбайнёры. Отличие было разительное между нашими и немцами. Наши специалисты, когда комбайн останавливался, тоже "матюгались", потом садились в кружок и закуривали (отдыхали). Немцы никаких перекуров не устраивали, чистили комбайн, комбайнер отсылал своего помощника к штурвалу и командовал: "Пошёл", а сам оставался у комбайна и подкручивал какие-то гайки. Работал я в две смены, как и немцы - с семи-восьми утра, когда подсыхало поле, и до двух ночи. Кормили нас "на убой". Приезжала машина с флягами, в которых был суп с огромным куском мяса (каждому). К супу давали несколько кусков хлеба. И в конце - холодный компот из сухофруктов. Ужин и завтрак были в стане. Потом комсомольский актив студенческого отряда решил, что работать в две смены - это слишком тяжёлый труд и отныне будем работать в одну смену. Ко мне напарником поставили моего друга Органова. Органов был спортсменом. На полу около стенки он отжимался на руках около 20ти раз. Потом немцы заявили мне: "Ну, его, твоего напарника, работай в две смены, как и мы с помощником". Помню, тогда я очень удивился, зная, какими "матюгами" он обзывал меня во время остановки комбайна. Но я спросил: "А что, какие претензии к моему напарнику?" Он ответил : "Во время его смены остановок было в пять раз больше, чем в твою смену и добавил (похвалил в первый раз): "Хоть я и "матюгал" тебя, но работой в целом я был очень доволен".
Проводы по окончании работ местный совхоз устроил роскошные. Приготовил несколько котлов с тушёной бараниной, ну и выпить было сколько хочешь. Баранину студенты всю съели, а водку оставили. Я заработал в совхозе сто восемьдесят рублей наличными и 600кг пшеницы. Мне выдали документ, по которому я мог получить зерно в любом зернопункте страны. Можно было продать зерно местным жителям по 10копеек за кг. Этим воспользовались в основном москвичи. Органов тоже отказался в мою пользу. Я отдал ему 20рублей и отвёз документы своей матери. 800 кг зерна - это 16 пятидесятикилограммовых мешков. Она доплатила какие-то деньги за помол и привезла четыре мешка муки. Два мешка себе и два мешка сестре Ефросинье. Куры без зерна не неслись, и матери хватило зерна лет на пять. Когда было туго с деньгами, она мешочек грузила на санки, везла на рынок и продавала зерно по 50копеек за кг. Спекулянты продавали по рублю или даже по три рубля. Около санок матери выстраивалась очередь и раскупали всё, что она привезла, за полчаса. Из 160 рублей наличными 50рублей я отослал брату в Ленинград, а на 100рублей съездил в Черновцы посетить двух своих тёток.
Про армию. После четвёртого курса ребят летом направили на прохождение воинской службы. Срок службы был один месяц, считалось, что мы не солдаты, а курсанты. Когда нас доставили на грузовиках к стендам в расположение авиаполка, устроили нам инструктаж, что нужно делать и что нельзя. Встречали нас прапорщик и политрук. Прапорщик сообщил о распорядке дня, что будем мы питаться в офицерской столовой, предупредил, чтобы пилотки при входе в столовую снимали бесшумно. Политрук подсказывает, что у нас будут не пилотки, а фуражки. "Тем более", -- невозмутимо сказал прапорщик. Политрук объяснил чуть позже, что у солдат дурная привычка - зайдя в столовую, они снимают пилотку и бьют ею изо всех сил по столу. В день прибытия нам предстояла баня с переодеванием во всё казённое. Предупредил, чтобы всё личное сдали в коптёрку (кладовку прапорщика). Из построения прозвучал вопрос без выхода из строя и поднятия руки: " Товарищ прапорщик, а мужские глупости тоже сдавать в коптёрку?"
-- Кто задал вопрос? Выйти из строя!
Политрук подтолкнул его в бок и сказал: "Не возникай!". Самое главное впереди. Когда нас провожали, провожать пришёл командир полка, были приглашены трубачи. Командир полка сказал, что очень доволен нашей службой. В ответ выступил комсорг Слава Батутин. В конце он сказал: "Начнётся война, приедем всем составом к вам в полк." Трубачи что-то сыграли. Капитан, который нас сопровождал из института, скомандовал: "По машинам!". Мы со Славой оказались в первой машине. Колонны машин выстроились и капитан скомандовал : "Пошёл!". Первая машина тронулась и тут из-под тента машины раздался истошный вопль: "Стой! Глупости в коптёрке оставил!" Водитель инстинктивно нажал на тормоза. Капитан выскочил из кабины, глянул на полковника. Тот заулыбался, видимо знал о первой выходке нашего комсорга по прибытии в полк, махнул рукой: "Уезжайте!" Когда где-то остановились, капитан злобно прошипел Славе: "Если б полковник не заулыбался, ты бы немедленно загремел на два года в армию солдатом".
Наша служба в армии была приятной пародией на службу. Обедали в офицерской столовой, обслуживали нас официантки, некоторые из которых при прощании плакали, столы были накрыты скатертью, обеды были разнообразные и очень вкусные, ложки, вилки, конечно из нержавеющей стали. С нами обедали и капитан, и прапорщик. Из того, что напоминало военную службу, могу вспомнить только два эпизода: каждому выдали по шесть патронов и требовалось с расстояния десять метров попасть в манекен. Я не попал ни разу и многие так. Бравурный капитан приговаривал: "Эх, вы, салаги". Взял пистолет Макарова и тоже выстрелил шесть раз, попал только два раза Ещё была однажды объявлена тревога в пять утра. Накануне политрук предупредил об этой тревоге, объяснил, что по тревоге надо всем одеться, построиться, зайти в первый склад, взять там что дадут и бегом в расположение аэродрома, он будет с нами. Когда мы прибежали в первый склад, нас действительно ждал кладовщик. Показал в угол склада и сказал, чтобы все брали по одной лопате. Мы выстроились гуськом за политруком и друг за другом побежали к аэродрому. Когда добежали до места, первый вопрос политруку был : "Мы думали, нам дадут в руки винтовку, а нам дали лопату. Зачем?"
-- Окопы вырыты, минут через 15 я приду и, может, придумаю, что делать, а пока отдыхайте (после пробежки).
Мы расположились на бугорке, солнце уже встало и стали по очереди рассказывать анекдоты, кто что знал. Политрук вернулся через 15минут, он велел продолжать отдыхать и присоединился к нам. Анекдоты он не рассказывал, но слушал с удовольствием и хохотал вместе со всеми. Минут через 30 появился прапорщик на велосипеде, он жил недалеко от части, на хуторе, и в части не ночевал. Наш комсорг предложил политруку: "Давайте хоть этого отдубасим лопатами, чтобы кому-то не казалось, что мы зря прибежали к аэропорту". Политрук ответил: "Не рекомендую. Он мужик крепкий". Построились колонной и пошли завтракать.
Как-то приходит политрук и говорит мне: "Ты--Петрищев? Пришла на твоё имя телеграмма с вызовом на телефонный разговор с Котласом. На завтра утром я выписал тебе увольнительную на целый день. Утром поезжай в Днепропетровск, туда тебя отвезут на служебной машине, а вот назад добраться будет проблема. Автобус редко ходит до военной части, придётся добираться на попутной машине." До Днепропетровска я добрался без проблем, высадили меня около какого-то гастронома. Была жара и хотелось что-то выпить. В гастрономе продавали разливное столовое вино. В очереди за вином я оказался за полковником в мундире, стал ждать - а что он возьмёт. Он заказал две кружки вина, я подумал и про себя решил заказать тоже две кружки. Был я в фуражке, и т.е. отличался от солдат срочной службы. Но на всякий случай сел со своим вином на отдельный столик от полковника. Тот один раз глянул в мою сторону и потом уже ни разу на меня не посмотрел. Узел связи я нашёл быстро, посидел в зале часа два в ожидании вызова, поговорил с отцом минут десять "ни о чём", пошёл в парк "Культуры и отдыха". Там уже были танцы. На танцплощадку я не пошёл, а сидел на лавочке и смотрел, как танцует днепропетровская молодёжь. Потом спохватился, было уже девять часов вечера, пошёл на остановку, ожидая автобуса до военной части. Через час я стал ловить попутку. Остановил какой-то грузовик, он оказался из военной части и объяснил, что мне туда и нужно. Он сказал, что место в кузове есть, но у него нет света фар и сигнальных огней. Я согласно кивнул, т.к. мне до одиннадцати надо было вернуться в часть. Как мы доехали, описывать не буду, дорогу солдат знал отлично, но попадались встречные машины. Это было кошмаром - наступила кромешная тьма. Доехали благополучно. На проходной меня встречал политрук и первое, что он сказал: "Слава богу, что ты вернулся, а не заночевал в Днепропетровске." Он провёл меня в столовую, где был готов ужин для меня. Я чувствовал, что дорога назад будет непростая, и на всякий случай прихватил бутылку разливного вина. Политрук со мной не ужинал, но я выставил для него бутылку вина. Мне показалось, что он обрадовался. Я рассказал, как добирался. Он пошутил: "Да, надо будет представить тебя на героя". Предложил мне выпить вино вместе с ним. Я отказался, сославшись на то, что я за день выпил очень много. Гастрономы, где продавали вино, работали до 10часов вечера, и к тому же я очень хотел спать. Выпил он бутылку один и пошёл провожать меня до казармы У меня сохранились воспоминания о политруке самые добрые.
Теперь об отце. Выше я упоминал, что приехал в Москву не только для того, чтобы учиться, но и выручать из беды отца. Хотя, может и звучит это как чувственные побуждения молодого сына. Вообще-то я хотел сначала поступать в Ленинграде в Политехнический институт, где учился брат. После 9го класса я ездил к нему летом в гости. Тогда мы осмотрели Зимний Дворец, ездили на какие-то озёра кататься на лодке и купаться. Институт мне понравился. В столовой института я впервые попробовал мясную солянку. Ни до, ни после такой вкусной солянки я не ел. Это был бульон, видимо, с какими-то специями и кубиками чистого мяса и всё! Как-то мы ели солянку вдвоём с моей невестой в одном из ресторанов Москвы. По сравнению со студенческой столовой в Ленинграде солянка в ресторане оказалась пойлом, в которой были намешаны сосиски, колбаса, ещё что-то мясное, какие-то овощи, но вкус был отвратительный. Но одержимый сознанием, что надо выручать отца, я поехал всё-таки в Москву. Преступление отца состояло в том, что он выдал подотчётные деньги в качестве зарплаты рабочим бригады. Именно на тот момент не выплачивали зарплату три месяца. Когда пришло время разгружать и погружать вагоны для комбината посёлка Коряжмы, рабочие бригады объяснили: "Ты, Емельянович, хороший мужик, но нам нечем кормить детей. Нам наплевать на финансовые трудности комбината. Пока нам не выплатят хотя бы месячную зарплату, разгружать и погружать что-то мы не будем." Отец выдал им месячную зарплату из подотчётных денег. Это было грубым нарушением финансовой дисциплины, а то, что три месяца не выплачивали зарплату -- это "объективные обстоятельства". На комбинате была большая растрата денег. Нашли стрелочника, грубо нарушившего финансовую дисциплину. И суд "впендярил" отцу восемь лет колонии. Когда я пришёл в приёмную Верховного суда РСФСР, меня встретил консультант, посмотрел мои все бумаги и сказал: "Слушай, мальчик, у тебя в жалобе слишком много эмоций, но для суда это -ничто. Постарайся достать из комбината ведомость или копию ведомости о выдаче денег рабочим бригады со всеми подписями. Тебе надо обратиться сначала в Областной суд. Тебе, конечно, откажут, на повторное рассмотрение дела никто не решится. Но откажут они тебе месяца через три. Припиши к своей жалобе просьбу ответить отказом как можно скорее. Я так и сделал, и отказ мне пришёл не более, чем через две недели.
На первых зимних каникулах в Котласе я поехал в Коряжму, чтобы узнать, есть ли в бухгалтерии такая ведомость и нельзя ли получить её или хотя бы копию. Мороз был в 30градусов. В кабине водителя грузовика уже было два попутчика. Он предложил мне ехать в кузове автомобиля, но предупредил, что в кузове на ветру я околею, но, учитывая мой, возраст, может, и выживу (пошутил). До Коряжмы было 18км, высадил он меня около здания администрации комбината. Я, конечно, "околел", но остался жив. Зашёл в парадную здания. Пропуск у меня не спросили. Видимо, комбинат не был "режимным". Отогревался я с полчаса и пошёл в бухгалтерию. В бухгалтерии обещали найти ведомость. Видимо, что-то слышали о судебном процессе. Но относительно выдачи ведомости или копии им было нужно разрешение директора или его заместителя. Я кивнул головой и пошёл на приём замдиректора комбината. Он внимательно выслушал меня, в чём дело, и сказал: "Выдадут такую копию, если найдут". Искали ведомость в бухгалтерии не более получаса, сняли копию и понесли на подпись к замдиректору. Принесли копию с подписью и гербовой печатью. Назад в Котлас я возвращался автобусом. В Москве снова пришёл к консультанту Прокуратуры Верховного суда РСФСР. Он довольно посмотрел на ведомость и сказал : " Желаю успеха, но сильно не надейся на положительный результат. Впереди у тебя Прокуратура РСФСР, Верховный суд СССР и последняя инстанция - Прокуратура СССР. Если там тебе откажут, больше не возникай, бесполезно". Я дошёл до Прокуратуры СССР. В Прокуратуру СССР обращались по вопросам измены Родине или с просьбой о помиловании. Конечно, обращение по поводу наказания за нарушение финансовой дисциплины, думаю, выглядело смешным. Но заявление моё тем не менее приняли. Попал я на приём к заместителю Генерального прокурора, как помнится, Реутову. Мне запомнилась фамилия, т.к. такой же была фамилия моей матери. Я ещё подумал - не родственник ли. С порога кабинета он начал орать, не выслушав меня: "Чего ты ходишь по инстанциям? Твой отец совершил преступление, нарушив финансовую дисциплину и будет сидеть в соответствии с постановлением суда 8лет." Спросил меня: " Ты--студент? Благодари бога, что тебя приняли в институт. Иди и учись. После того, как отец отсидит восемь лет, он имеет право на реабилитацию." Я успел вставить: "Хорошо девки пляшут!" Он крикнул: "Вон" и указал на дверь. Я вышел из кабинета, видимо, побелевший. И даже может быть посеревший. Секретарша участливо спросила: " Отфутболил, да?" Я ничего не сказал. Т.к. похоже, через дверь она всё слышала. Пообещала устроить приём у Генерального Прокурора Руденко и добавила потихоньку, что он - "не такая сволочь", кивнув на кабинет заместителя. Очередь к Руденко три месяца, а по некоторым делам полгода. Пообещала пропустить меня в течение месяца и отдать мою папку помощникам Руденко. Сказала, что если получится, то она пригласит на приём телеграммой, а сейчас велела идти с богом. Телеграмму я получил и явился в Прокуратуру. Руденко встретил приветливо. Кабинет у него был огромный, там присутствовало около тридцати заместителей и помощников.
-- Ну, и на что же вы жалуетесь?
-- На абсурдность решения суда. Мой отец не присвоил себе ни копейки. Он выплатил рабочим бригады месячную зарплату из подотчётных денег. Рабочие не получали зарплату три месяца, а на голодный желудок разгружать и загружать вагоны для комбината Коряжма и даже о чём-то думать нельзя.
-- Не кипятись! Я твою жалобу прочитал, видел копию ведомости о выдаче подотчётных денег, обратил внимание, что сумма будто бы похищенных денег и сумма выданных денег совпадают. Вот справа сидит мой помощник Иванов, он ознакомился с делом и сказал, что текст протеста в Верховный суд СССР он подготовил, мы уже обсудили с ним протест. Найди его кабинет и подожди до окончания моего приёма, у него будут вопросы, например, адрес колонии, чтобы не тянуть время с запросом и ответом. Ну, твой адрес вроде есть. После освобождения вы с отцом имеете право обратиться с гражданским иском в суд о возмещении морального и материального вреда. Желаю вам успехов в учёбе! Благодарен буду, если пригласишь на банкет по поводу защиты первой диссертации!"
Я улыбнулся, взглянул на заместителя Реутова. Он сидел будто на собственных похоронах. Отмечу для тех, кто забыл или не знает этого, что подпись Руденко вместе с подписью Жукова стоит на акте о капитуляции Германии. Через две недели получил телеграмму с вызовом на телефонный узел для разговора с городом Котласом. Удивился -мать никогда не звонила. Не на что было звонить. Услышал в телефонной трубке голос отца, что пришла телеграмма об освобождении из заключения из Прокуратуры СССР за подписью Руденко. Подняли на уши весь лагерь и доставили отца к начальнику лагеря. Начальник сообщил , что получил приказ о немедленном освобождении, открыл ящик и дал денег на дорогу и на проживание в течение месяца. Отец сказал: "Спасибо, Славик, прости, что тебе пришлось потратить столько сил и времени в ущерб учёбе". Я сказал, что можно обратиться с гражданским иском в суд. Он ответил: "Ну их к бешеной матери, никуда мы обращаться не будем, думаю, что я не пропаду и найду себе работу." Первую весеннюю сессию я сдал на отлично.
После пятого курса встал вопрос о прохождении преддипломной практики и о предварительном распределении на работу. Перед прохождением практики нам организовали встречу с "зазывалами". Это были представители режимных министерств. Из министерства "Минсредмаш" приглашали на работу в два НИИ. При поступлении на работу в город Обнинск обещали предоставить общежитие, а в город Мелекес Ульяновской области обещали женатым предоставить сразу же однокомнатные квартиры. Моя невеста ещё училась в МГУ на физическом факультете, и далеко уезжать из Москвы я не решился. Обнинск находится в 100км от Москвы, и я дал предварительное согласие на Обнинск. Решил посоветоваться с отцом (уже можно было позвонить из Москвы прямо на домашний телефон). Рассказал о ситуации, куда распределяться: или в Ульяновскую область, где обещают сразу при устройстве на работу квартиру, или в город Обнинск в 100км от Москвы. Он коротко ответил: "Постарайся распределиться туда, где квартиру получить трудно". Перед направлением на преддипломную практику предстояло пройти режимное "сито" Министерства Среднего машиностроения и медицинскую комиссию. На режимное "сито" ушло два месяца. Что там проверяли, сие неизвестно. Неделя отводилась на мед. комиссию. Мед. комиссия, конечно, не знала о том, где мы будем работать и в каких условиях, но у неё были строгие ограничения по показателям здоровья, отдельно для работы в НИИ и на предприятии. Я шёл по графе НИИ. Беспокоился больше за своё зрение. Но окулист написал без разговоров слово "годен" в карточке медосмотра. Споткнулся я в кабинете врача, где измеряли кровяное давление. Врач сказала: "Низкое верхнее давление". Но видимо, пожалела парня и велела придти дня через два-три, чтобы ещё раз померить. К врачу мы пришли вдвоём, у моего партнёра тоже что-то оказалось не в порядке. Мы встали в очередь и терпеливо стали ждать. За нами стоял какой-то майор в форме. Когда наша очередь подошла, он попытался пройти впереди нас, как бы "шантрапы". Мы встали на его пути грудью, произошла словесная перепалка. На шум вышла мед. сестра и разобравшись, в чём дело, сказала майору: "Пусть пройдут сначала ребята, они у нас уже были". Первым зашёл я, мне измерили давление. Врач улыбнулась: "Видимо, вам помог небольшой скандальчик у двери, давление сегодня нормальное. Пишу "годен" в своей графе".
В Обнинск мы поехали на электричке вчетвером с бывшим комсоргом и двумя теоретиками-теплофизиками. На электричке мы добрались до Наро-Фоминска. Ждать дальней электрички не стали, поехали на такси до Обнинска. В то время такси работали по-честному, со счётчиком. Такси обошлось нам недорого.
Таксист довёз нас до переезда через железнодорожные пути. Мы сказали: "Нам бы до Института доехать, а то заблудимся." Он послал нас к аллаху, в город не поехал. Город стал открытым, но около перрона постоянно дежурит наряд милиции и проверяет паспорта у всех незнакомых. Своих наряды знают в лицо. Вышли из машины, пошли по дороге, она была твёрдого покрытия, но без асфальта. Нас действительно встретил наряд милиции и проверил документы, пообещали, что в милицейском пункте нам всё покажут и расскажут. Так мы добрались до Административного корпуса Физико-Энергетического института (ФЭИ), где нам предстояло пройти преддипломную практику. Нам предоставили место в мужском общежитии. Свободной комнаты не оказалось, и нас поселили в разные комнаты. Снабжение в Обнинске было, на удивление, хорошее, как и во всех закрытых городах "Минсредмаша". При институте была столовая, где кормили вкусно и недорого. Вокруг института было два забора: высокий из прутьев с заострёнными концами и внутренний, небольшой. Поговаривали, что по небольшому забору пропускается электрический ток. Между заборами ходили солдаты с автоматами по дорожке около высокого забора. С солдатами ходила овчарка. Потом солдат убрали и овчарок тоже. Оказалось, что за 10лет было только два случая попытки проникновения на территорию института. Оба оказались сотрудниками института и оба -пьяными. Через пропускной пункт, видимо, не решались пройти.
В режимном отделе нас предупредили, чтобы ни в коем случае мы не разговаривали друг с другом о том, чем занимались на практике. Может быть, из-за того, чтобы мы не разглашали военную тайну, что мы на преддипломной практике практически ничего не делали. Я попал в теплофизический отдел. В лаборатории, в которую я попал, мне обрадовались, а начальник сообщил мне, что я буду ходить в ночную смену на стенд и следить, чтобы стенд не взорвался, со мной будет дежурить лаборант, который может отключать стенд. Один раз я был и дежурил на стенде. При моём появлении лаборант сразу объявил мне, что он идёт на диван спать. В случае аварии велел бежать к нему и тащить к стенду с воплем "авария", но если случится сбой с самописцами - кончатся чернила или застрянет бумага, велел ремонтировать самому, а его не будить! Второй раз я категорически отказался ночевать на стенде. Т.к. мне было понятно, что в результате такой практики диплом не напишешь. Начальник лаборатории предупредил, что отзыв на преддипломную практику будет писать он. Я ежедневно стал ездить в Москву в библиотеку им. Ленина, в поисках темы дипломной работы. Добираться было удобно. От института ежедневно отправлялся автобус и останавливался как раз рядом с библиотекой. Автобус отправлялся вечером в Обнинск в шесть вечера. С трёх до шести я встречался со своей невестой. В Ленинской библиотеке я разыскал книгу "Статистическая теория жидкости" Френкеля. В аннотации сказано, что он умер в 1942году, будучи доктором наук и членом-корреспондентом Академии наук (то ли от голода, то ли в сталинских лагерях, где сидели почти все наши выдающиеся учёные, такие, как Курчатов, Королёв, перечислять всех не буду). Т.е. книга была написана в тридцатые годы и была редким экземпляром. Книгу выдавали только в читальный зал с обязательным возвращением после работы в этот же день. Текст книги оказался очень непростым, но я решил освоить её и написать с её использованием свою дипломную работу. На ознакомление с книгой Френкеля у меня ушло два месяца. Курс статистики был трудным не только для сдачи экзамена, когда достаточно было только что-то запомнить (понимать было необязательно), но очень сложным для того, чтобы сочинить что-то своё. В качестве темы дипломной работы я выбрал "Исследование по вскипанию одной жидкости на поверхности или внутри другой жидкости". Удалось получить, что воду можно перегреть на 168 градусов (может, на 186, сейчас стал уже забывать). Я разработал установку и надеялся поставить эксперимент по вскипанию воды на поверхности ртути. Мне не разрешили работать со ртутью и правильно сделали - ещё не хватало, чтобы установка со ртутью взорвалась в здании лаборатории. И я переключился на вариант воды и эфира, который в мед. практике используется как наркоз. Использовал знания, которые получил в МЭИ. Данных по конкретным характеристикам эфира и, как потом оказалось, пароприёмник, который должен охлаждать пар до состояния жидкости, был слабоватым, и мне пришлось подышать эфирным паром. Лаборант, который был рядом со мной, услышав запах эфира, тут же сбежал в дальний угол помещения к открытому окну. Я же сбежать не мог, т.к. не только фиксировал на самописце температуру жидкости, но и вёл визуальное наблюдение.
При построении опытной установки самым трудным оказалось достать металл, который сплавлялся со стеклом. Выручил меня профессор МЭИ Шпильрайн. Он связался со знакомым из секретного института металлов и сплавов. Он сказал: "Есть такой металл, называется ковар, пусть зайдёт твой студент через неделю". Назвал адрес и внутренний телефон. Пароль Шпильрайн. Институт оказался недалеко от метро Бауманская. Я пришёл ровно через неделю. Позвонил, мне сказали, что ко мне подойдёт сотрудница. Минут через 20 она, действительно, подошла и предложила выйти на улицу. Когда мы свернули за какой-то угол, она с облегчением достала из-под юбки мешочек с порядочным куском металла. Я спросил, как вас отблагодарить, она замахала руками и велела спрятать в мешочек в портфель поглубже и не вздумать кому-то показывать или называть слово "ковар". И пожелала мне успеха. Я отправился в Обнинск.
Металл я отдал стеклодуву. Оказалось -он знал о таком металле. Я сделал две опытные установки. Стеклодув выпросил у меня половину куска металла. Я был доволен результатом его изысканной работы и согласился. Вода в чайнике закипает при нормальном атмосферном давлении при температуре 100 градусов по Цельсию. Почему вода не перегревается сверх 100 градусов? Причина одна: гетерогенная структура поверхности чайника. Если наблюдать, как вскипает вода в чайнике, то можно обратить внимание, что вскипает она не объёмно, а в каких-то точках дна, как бы в активных точках. Поверхность же воды является идеально гладкой, как в геометрическом , так и в энергетическом отношении. Дипломную работу назвал "Вскипание одной жидкости на поверхности или внутри другой жидкости". Режимные органы поставили на рукописи диплома гриф "для служебного пользования". Читать они, конечно, не читали диплом, но так как диплом выполнен по материалам преддипломной практики, то желательно не пускать его по посторонним и не "допущенным" рукам. Защищать мне диплом пришлось в ФЭИ. Руководитель поставил мне четыре как якобы научный руководитель. Объяснил почему. Я не ходил на стенд ни в ночное время, ни в дневное. Думаю, что он смог прочитать в лучшем случае введение. Рецензент, кандидат физ.-мат. наук, диплом посмотрел и сказал мне, что работа солидная, но не может за диплом ставить оценку выше, чем у руководителя.
На защите дипломной работы присутствовало около сорока научных сотрудников института. Похоже, меня "пустили" перед заседанием Учёного Совета института. Присутствовали научный руководитель института академик Украинской Академии Наук Лейпунский, два будущих академика, доктора наук, начальник отдела Субботин, в отделе которого я проходил практику, Марчук -руководитель математического отдела, учёный секретарь института Лазарев. Дипломная работа вызвала интерес у присутствующих. Я рассказал о своих теоретических изысканиях и о результатах своих опытов. Назвал цифру, на сколько градусов можно перегреть воду до вскипания. После защиты были вопросы, в основном по опытной установке. Один поднялся и сообщил, что только что прочитал американскую статью, где описывались опыты по перегреву воды в жидком металле. Согласно их данным, они сумели перегреть воду до температуры лишь на два градуса ниже, чем у меня. В зале загудели. Смысл шума заключался в том, что, конечно, теоретические изыскания и эксперимент должны отличаться. Видимо, или вода была не совсем чистой, либо металл. Гул я воспринял как одобрение моей работы. Государственная аттестационная комиссия оценила мою работу на "отлично" и выдала рекомендацию в аспирантуру. После защиты ко мне подошёл Марчук Гурий Иванович и сказал: "Нечего тебе делать в теплофизическом отделе, приглашаю тебя в математический отдел". Я сказал, что я бы с удовольствием, но у меня направление в теплофизический отдел. Марчук сказал: "Вот сидит Лазарев, прислушиваясь к нашему разговору, он и поможет". Когда я пришёл к Лазареву, он сказал: "Поздравляю тебя с успешной защитой и с тем, что Сам Марчук пригласил тебя в свой отдел, через неделю приходи в математический отдел". Что я и сделал.
В первый же день пригласил меня Марчук. Сказал, что он взял в библиотеке мою дипломную работу, на защите читать не получилось, работа ходила из рук в руки, в основном держал в руках начальник теплофизического отдела Субботин В.И. Первое впечатление Марчука от устного изложения на защите подтвердилось, но работа математического отдела очень разносторонняя. В отделе доказываются не гипотезы Пуанкаре, мы помогаем решать нематематическим отделам их задачи и проблемы. Спектр методов, которыми должен владеть математический отдел, очень широкий. Порекомендовал поступить, учитывая мои способности, проявленные при написании диплома, на заочное отделение механико--математический факультет МГУ на поток для инженеров. Инженеры освобождаются от всех социальных предметов и изучают четыре года только математику.
В августе месяце я поехал поступать. Сдавать пришлось четыре вступительных экзамена, как после средней школы. В сентябре я приступил к занятиям в МГУ. Приходилось заниматься по рекомендованным учебникам. Каждый месяц нужно было выполнить контрольные задания, да ещё не одно, а парочку. Каждый экзамен длился три-четыре часа. Обычно экзаменатор брал себе десять-пятнадцать студентов. Экзаменовал их параллельно. Однажды на одном из экзаменов молодой преподаватель как бы "обнаглел". Он забыл о содержании билета, на который я уже ответил и стал задавать дополнительные вопросы такого толка: попробуйте доказать справедливость утверждения . Я глянул на часы -шёл уже десятый час вечера, а в 10 с чем-то отправлялась последняя электричка до Обнинска и сказал ему: "Я постараюсь доказать после экзамена, а сейчас я тороплюсь на последнюю электричку".
-- Ох, извините, что же вы меня не предупредили? Конечно, отлично! Быстро нашёл зачётку, поставил оценку.
И я побежал из аудитории. Я крепился всю дорогу, чтобы не заснуть, в вагоне было мало народу, и я боялся заснуть и проспать Обнинск, что и случилось. Я очнулся только, когда Обнинск уже проехали. Сошёл на следующей станции Шемякино. Первая электричка из Малоярославца отправлялась часов в пять утра. В Малоярославце был железнодорожный вокзал. Я, выйдя из вагона, сразу же пожалел, что не доехал до Малоярославца. В Шемякино никакой будки, кроме как для кассира не было, и пришлось мне в двадцатиградусный мороз идти пешком по путям в осенних туфлях и в лёгком осеннем пальтишке до Обнинска. Шёл я по встречной полосе навстречу товарным поездам. При каждом новом поезде приходилось спрыгивать с путей в глубокий снег. Потом увидел какой-то свет в избе около путей. Это была изба путеобходчика. В избе была жарко натопленная печь. Встретила меня пожилая женщина, у печки я обогрелся, но туфли оставались мокрыми. Подсохли только изнутри. Хозяйка посоветовала мне обернуть ноги газетой и показала, как пройти к автомобильной дороге в надежде, что кто-то из проезжающих машин остановится. И действительно, довольно быстро остановился какой-то грузовик, и водитель пригласил в кабину. В кабине было тепло и сухо. Спросил у меня только, куда мне надо. Водитель оказался разговорчивым, он расспрашивал меня, как я попал в такую передрягу, высадил меня около посёлка Обнинское. До квартиры оставалось километра полтора-два, но я уже обогрелся и бодро побежал по асфальту. На квартиру я заявился где-то часа в четыре утра. Жена спросонья спросила: "Ну, что приехал? Иди поешь приготовленный ужин". Водителю в знак благодарности я отдал одну французскую булку, пару булок оставил себе для семьи, для детей. Я откусил булку раза два или три и завалился спать. Утром мне предстояло отвести детей в ясли и садик.
Я всё это написал, чтобы было понятно, что деятельность учёного не только трудная, но и опасная. Учёные жили скромно, если иметь в виду зарплату и жилищные условия.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТРУДОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.
3.1 Работа в математическом отделе ФЭИ.
В математическом отделе мне пришлось столкнуться с новой для меня, выпускника МЭИ, областью знаний: разностные методы решения системы нелинейных дифференциальных уравнений в частных производных гидродинамики вязкой жидкости. На семинаре в МГУ на секции по тематике моей работы было только девять участников семинара, включая руководителей секции. Пришлось осваивать самостоятельно программирование. В математическом отделе стояла ламповая ЭВМ М-20. Года через два - три её поменяли на полупроводниковую ЭВМ М-220. Языков программирования ещё не было. Программировали в кодах ЭВМ. Труд был адский. Писались программы на отдельных листах, на каждом из которых было 48строк, а в каждой строке коды нужно было записать в виде шестизначных чисел. Языки программирования появились лет через десять с эффективными трансляторами в структуре ЭВМ, которые переводили программу на языке в коды ЭВМ. Ну, а десять лет приходилось писать в кодах ЭВМ. Потом шёл процесс отладки программы. В конце своей работы в качестве программиста одну из программ я написал на 50-ти страницах. Она прошла практически без отладки. Когда я стал завкафедрой, у меня появились помощники, и с программированием я больше не связывался.
Параллельно с работой в математическом отделе я учился в МГУ на механико-математическом факультете и в заочной аспирантуре ФЭИ. Я должен был за четыре года написать диссертацию, сдать три так называемых кандидатских экзамена. Экзамен по спец. предмету трудностей не вызывал, да и каких-либо занятий по нему не было. Не ходил на занятия по марксистко-ленинской философии, т.к. эти занятия мне были не по "нутру" и отнимали у меня драгоценные вечера. Ходил на занятия по немецкому языку. Одновременно моя молодая жена продолжала учиться. Не прерывая учёбы, она родила двух дочерей и мне, и себе. Первая дочь родилась через 10 месяцев после регистрации брака. Про второго ребёнка она ничего не сообщила ни в деканат, ни в профком. Ей полагалось 100 рублей. Сумма была солидная. Напомню, что стипендия была 40 рублей. Пока моя Галенька была невестой, стипендию ей не платили, а когда вышла замуж, стали платить стипендию. Помогал супруге сдавать экзамены (на лекции она, конечно, не ходила, училась по учебникам) и помог написать диплом, который она успешно защитила в МГУ. В профкоме ФЭИ дали нам комнату в коммунальной квартире.
У меня был пропуск с правом входа на территорию института в любое время суток. Когда летом, во время каникул, супруга уезжала к родителям, я сутками находился на работе. В коммуналку не ходил ночевать. Работал до полуночи, а в полночь ложился на диван спал до семи утра. В семь утра приходила уборщица. Один раз она застала меня на диване под занавеской с окна и воскликнула: "Так вот почему одна занавеска мятая!". Принесла мне что-то типа накидки и подушки. Стали думать с ней, куда их положить до прихода сотрудниц, чтобы избежать насмешек и пересудов. Нашли-таки место вне рабочей комнаты. Отвлекали от работы так называемые друзья из теплофизического отдела. Один упрашивал меня написать трёхмерную программу расчёта реактора, а два других экспериментатора приставали с анализом данных своих экспериментов. От первого (Лёни Парафило) я отбивался изо всех сил, но тот пошёл к начальнику своего отдела и через него давил на моего начальника, что работа очень важная. Начальник мат. отдела объяснил мне, что наша задача помогать другим отделам оказанием математической помощи. Лёня отнял у меня месяца три времени. Проект оказался провальным из-за того, что постановка задачи оказалась не отвечающей реальности. Он писал отчёт под двумя фамилиями, в соавторы не взял даже начальника лаборатории. Состоялось обсуждение отчёта на семинаре в лаборатории. Решение семинара: отчёт не пропускать, не позорить лабораторию. Заступался за нас двоих только начальник лаборатории. Он говорил, что это - первый опыт трёхмерного расчёта реактора. Постановку задачи, конечно, надо бы уточнить. Лёня спросил у меня, будет ли работать моя программа, если поменять кое-что. Я кивнул - будет, но месяц ещё придётся ухлопать. На том и порешили. "Друг" спросил, в каком состоянии программа, есть ли подробное описание, как ею пользоваться. И сказал, что сам постарается изменить исходные данные и попробует что-то посчитать. Через две недели, разыскивая кого-то, я заглянул в зал заседания НТС (научно-технический совет) отдела и обомлел, увидев в качестве выступающего своего Лёню. Похоже, ничего он не переделывал и не считал, просто переделал плакаты. Не знаю, удалось ли ему протащить отчёт через НТС отдела. Я был рад уже тому, что отделался от него. Так из Лёни ничего путного и не получилось. Как говорит пословица: " На обмане далеко не уедешь".
С двумя другими приставалами отделался я легко. Для своей супруги (она устроилась на работу в теплофизический отдел) я написал программу метода наименьших квадратов для обработки экспериментальных данных. Один из них освоил эту программу и сумел защитить диссертацию на учёную степень кандидата физ.-мат. наук, хотя в математике он мало что знал и понимал. С другим мы занимались расчётом гидродинамики и теплообмена в замкнутой области, мимо которой протекал поток жидкости. В уравнении гидродинамики есть такой параметр -число Рейнольдса, характеризующий вязкость жидкости. При определённых значениях числа Рейнольдса в области возникал один вихрь, при другом числе Рейнольдса -два вихря в противоположных направлениях вращения. Мой друг отыскивал где-то иностранные данные экспериментов и сравнивал результаты экспериментов с моими расчётными данными. Мы с ним оформили статью и ни много ни мало послали в английское издательство. Статью приняли. Я работал с этим теплофизиком заинтересованно, т.к. результаты работы были упомянуты в моей первой диссертации. Потом он предложил рассчитать теплообмен в замкнутой области. Для этого пришлось с уравнением гидродинамики решать и уравнение теплообмена. Вновь сравнили полученные данные с экспериментальными данными, с распределением температуры на стенках области. Данные удивительно совпали. Но в отличие от данных эксперимента, я рассчитал ещё температуру жидкости внутри вихрей. Снова послали статью в Англию. Статью приняли и прислали оттиски статьи. Подробно я содержание статей в своей диссертации не описывал, лишь только упоминал о них. Мой друг диссертацию защитил, не настаивая на математических расчётах, и получил учёную степень кандидата технических наук.
Марчук Г. И в дальнейшем принял активное участие в моей карьере. Вначале я расскажу как я получил свободный график нахождения на территории ФЭИ. Пленум ЦК партии объявил о создании и развитии движения за Коммунистический труд. Собрание в отделе проводил заместитель Марчука - Николайшвили. Собрание должно было решить, будет ли отдел участвовать в движении за Коммунистический труд. Первым выступил Николайшвили. Он говорил о важности создания такого движения. Потом приступил к ответу на вопросы. Первый вопрос был, а в чём заключается участие в движении, как изменятся условия нашей работы. Николайшвили уважали в отделе, и я тоже. Он сотрудникам сказал, что вот он берёт повышенные обязательства. Вопрос - может ли он привести пример повышенных обязательств. По простоте душевной он ответил, что он берёт обязательство уделять время жене не менее 20ти минут. Я тоже по простоте душевной без всякой претензии на шутку сказал, что что-то, Шота Сергеевич, двадцати минут маловато. Сотрудники дружно захихикали, а кое-кто громко захохотал. Постановили ещё подумать, но пока на участие в движении согласия не давать. Из командировки вернулся Марчук и снова устроил собрание сотрудников математического отдела. Выступил. Сказал : "Вот у нас есть молодой специалист Петрищев и, благодаря его "шуточке", отдел отказался от участия в движении за Коммунистический труд. Отчасти я согласен с Петрищевым. Новое движение должно включать не только обязательства коллектива, но и принципиальное изменение в условиях работы. Я сейчас оглашу, какие я изменения наметил, которые отвечают целям движения. У нас очень строгий режим по дисциплине, но я добьюсь, чтобы сотрудникам, имеющим высокие показатели в работе, был предоставлен свободный график нахождения на территории института. Ведущим программистам предоставлю право лично участвовать в работе за пультом управления ЭВМ и днём, ночью. Сейчас работу ведут операторы ЭВМ, запускают программы, выдают результаты о каких-то сбоях в работе программы. Хотя сбои могут быть разные и устранимые с пульта управления. Но способен на это только автор программы, который способен работать за пультом ЭВМ. Для рядовых сотрудников объявляю о благоприятных условиях работы: никаких проблем с оформлением отпусков, с предоставлением отгулов, с выходом за пределы ФЭИ по неотложным личным делам. Дам начальникам лабораторий указание, чтобы не расспрашивали очень долго, что это за дела. Надо -- так надо. Будут изменения и в выделении премий за высокие показатели в работе. Готов рассмотреть любые предложения по поводу условий работы, но только тем, кто примет участие в движении. Предлагаю проголосовать ещё раз. Кто "за", прошу поднять руки. " Первым проголосовал я, а за мной и все остальные. Удостоверение участника движения за Коммунистический труд за N 1 выдали мне. Меня же выдвинули в Совет Ком. Труда, как представителя от мат. отдела. Марчук выполнил все свои обещания. У меня стал свободный график, и я получил возможность работы на ЭВМ за пультом.
Ездить в Ленинскую библиотеку на первых порах мне ещё не было нужно. В библиотеке ФЭИ книг по математике было "по горло". Институт на книги денег не жалел. Но приходилось нередко ездить с супругой в МГУ на зачёты и экзамены. Приходилось брать с собой детей. Возвращались вечером, т.е. у меня для работы выпадал день. Ещё на мою беду у меня открылись способности к шахматам. Пришлось принимать участие в соревнованиях между отделами института в составе сборной команды математического и физического отделов. В математическом отделе было всего 159 сотрудников, столько же и в физическом отделе. А, например, в теплофизическом отделе было 600 сотрудников. Я играл в сборной команде на 4й доске, пятая доска была женская. В составе мужской части команды было два кандидата в мастера, один перворазрядник. У меня никакого разряда не было, ставили в протоколе римскую цифру 2, что означало 2й разряд, хотя никакого разряда не имел. Я не знал теории шахматной игры, над каждым ходом надо было думать "самому". Но команде я приносил только очки, т.е. не было ни разу поражений, но это всё отвлекало от работы. Всё это написал, чтобы было ясно, в каких условиях я начинал свою научную деятельность.
Теперь о самом главном: о моих первых публикациях. В теории разностных схем в конкретном приложении я продвинулся вперёд очень быстро. Я имею в виду открытые публикации. Первая статья появилась ни много, ни мало в престижном журнале "Известия Академии Наук СССР". Режимные органы статью пропустили без всяких придирок, т.к. упоминаний о ФЭИ и работах в ФЭИ не было. Месяца три ушло на рецензирование. Петрищева как автора тогда не знали, да и рецензенты, похоже, не торопились. Возможно выполняли эту работу на общественных началах. Рецензии, как потом выяснилось, были весьма положительные. Потом я стал регулярным автором этого журнала. И решил отвезти в редакцию статью сам, минуя почту. Редактор встретил меня приветливо. "Так вот какой ты, Петрищев", --только и сказал. Был он хромой, видимо вследствие ранения. Закричал в соседнюю комнату через стенку: "Маша, найдётся у тебя место в очередном выпуске для нашего постоянного автора?"
--Сколько страниц?
--Семь машинописных страниц.
-- Найду!
Редактор сказал, что уже перестали отсылать мои статьи на рецензию. Ещё сказал, что посмотрит статью корректор, и уже через месяц журнал будет в магазине "Академкнига", а я получу оттиски. Когда я посчитал задачу об обтекании цилиндра, послал статью во Францию как доклад на всемирный семинар. Во Францию меня, конечно, не пустили. Один из сотрудников режимных органов пошутил, что есть опасность: меня, такого ценного работника, во Франции украдут спецслужбы США, Англии или Франции. Но я воспринял это спокойно, т.к. не знал ни английского, ни французского языков. Официальным языком семинара был английский. Перевели статью на английский переводчики ФЭИ. Я же поехать на семинар и не мог. Через полтора месяца мне прислали оттиски моей статьи. Каждый оттиск - в красивой обложке. Я сохранил несколько экземпляров до сегодняшнего дня. Оказывается, я решил эту задачу впервые в мире. В статье я привёл рисунки, показав что происходит за цилиндром: как зарождаются вихри, вырастают и смываются вниз по течению, и всё это во времени. Считал я это обтекание на ЭВМ по ночам два раза в неделю. Желающих лично работать на ЭВМ было немало, и потратил я на это два месяца. В конце ночной смены я сохранял промежуточные результаты не только на магнитной ленте, но и на твёрдых носителях, т.н. перфокартах., т.к магнитные носители были ненадёжные. Через два года американцы повторили мои расчёты. Не знаю, воспользовались ли моим алгоритмом, или придумали что-то сами. Французский оттиск я отнёс Марчуку. Марчук посмотрел, сказал просто: " Молодец! Я в тебя поверил после защиты диплома". В моей карьере он сыграл если не принципиальную, то значительную роль.
Однажды он вызвал меня к себе и поинтересовался, как я учусь в МГУ. Я ответил, что по моей оценке неплохо, молча достал зачётку и протянул Марчуку. Он посмотрел на оценки, на предметы, какие я сдавал. Были у меня там в основном пятёрки, вернул зачётку, удовлетворенно кивнув головой. Объяснил, зачем меня вызвал. В математический отдел пришло приглашение в одном экземпляре на Всесоюзную школу-семинар для молодых математиков. Школу проводит Член-корреспондент Академии Наук СССР Самарский.
-- Вы, конечно, помните его. Он выступал один раз у нас в отделе со своей последней статьёй по своему методу решения разностных уравнений . Я тоже был на его выступлении. В конце выступления он сказал, что привёз в Обнинск несколько экземпляров статьи для заинтересовавшихся работой сотрудников отдела. Помню, как вы подскочили с места и, снимая пиджак, спросили: "Кому вы дадите экземпляры, кто шустрее и сильнее?" Самарский улыбнулся и сказал, что торопиться лично мне не надо, один экземпляр он оставит для меня. На семинаре молодых математиков будут выступать академики Дородницын, Тихонов, Соболев и, может быть, Канторович. Среди приглашённых и я (Марчук). Возможно, я и приеду на неделю в Киев - это моя Родина.
Он подал мне приглашение и сказал, что у нас в отделе много молодых специалистов из Днепропетровского, Киевского университетов, но он бы хотел, чтобы поехал именно я как самый перспективный сотрудник. Рекомендовал ознакомиться дома с программой, обсудить с женой, может ли она отпустить меня на три недели на школу-семинар, и велел придти завтра к нему. В случае согласия институту надо оплатить взнос за участника и через неделю выезжать в Киев.
По приезде в Киев меня вместе с участниками семинара поселили в гостиницу рядом с ВДНХ. Кормили участников семинара в ресторане на Крещатике. Кормили очень вкусно, запомнился украинский борщ с чесночными пампушками. Как-то, проезжая мимо Киева на машине, я привёл свою супругу в тот ресторан. К сожалению, в меню борща не оказалось, которым я хотел угостить супругу. Я был недоволен.
На семинаре выступал в основном Самарский. По одному выступлению было у Дородницына и Тихонова и три выступления Соболева. На первом выступлении Соболева было 400 участников семинара, на втором 40, на третьем я не был. Педагогом, похоже, Соболев не был, да и его теоремы и доказательства меня не заинтересовали. Говорят, что на третьем выступлении присутствовало не более десяти участников. Канторович не приехал. Выступал и Марчук с одним сообщением. Выступление его было содержательным, для меня очень понятным и ёмким. Он выступил один раз, но с утра и до обеда. Это было самым интересным выступлением. Были перерывы, но по моей оценке ни один участник семинара не покинул его лекцию до конца. Говорил Марчук не только умно, но и изысканно, я бы сказал -стихами. По окончании семинара оргкомитет зафрактовал пароход и организовал поездку в город Канев. Там стоял памятник Тарасу Шевченко. Плыли ночью. Оргкомитет прихватил с собой несколько ящиков вина, коньяк и водку. Были все приглашённые и 400 участников семинара. Были все академики и член-корреспондент Академии Наук Марчук Г. И., но на палубе они не появлялись. Видимо, пили свой коньяк в каютах. На палубе среди участников был только Самарский. Была чудная украинская ночь. В каютах было душно, и большинство участников проводило время на палубе. Самарского несколько раз переносили с кормы на нос. На носу поддувал ветер, а на корме жрали комары. В Каневе сходили к памятнику Шевченко, вернулись на пароход и поплыли в Киев. На вечер был назначен банкет в ресторане Прага (на ВДНХ). В ресторане Прага Было около 200 участников. Остальные, видимо, уехали до банкета. А столы были накрыты на 400 участников. На моё удивление присутствовали все академики и Марчук. К столу подали пражские шницеля. Они оказались очень вкусными, таяли во рту. Со мной в комнате жил коллега, который только что защитил кандидатскую диссертацию. Предприятие оплатило ему и взнос, и дало деньги на возможные расходы. Через день он ходил в ресторан Прага и рассказывал по возвращении, какие вкусные пражские шницеля. По вечерам я ходил ужинать в кафе под названием "Ласково просимо". Однажды нашёл в салате муху и после этого в кафе не ходил. Объедались мы июньской клубникой, продавали её в ларьках на улице по 50 копеек за килограмм.
Во время банкета ко мне подошёл Самарский. Видимо, вспомнил меня по семинару в математическом отделе ФЭИ и предложил выступить на банкете от имени участников. Я выступил. Сказал, что мы, участники, очень довольны семинаром, что лекции Самарского были очень интересными и полезными, что мы искренне благодарим Самарского за организацию семинара. Говорил что-то ещё я, закончил так: "Гурий Иванович Марчук до сих пор является только членом--корреспондентом Академии наук и до сих пор Академия наук не присудила ему звание академика, что является позором для Академии наук. Обращаю внимание на это присутствующих академиков". После моего выступления подсела какая-то девица и сказала, что ей очень понравилось моё выступление и что ей понравилась моя причёска, сделанная в киевской парикмахерской. Она была откуда-то из Подмосковья, сообщила мне время отправления её поезда, номер вагона и даже номер купе. Как я сейчас понимаю, она хотела бы, чтобы я проводил её на вокзал, но провожать я её не стал по разным соображениям. Наверное главное это то, что надо было вставать рано утром, а я был измочален поездкой в Канев и банкетом в Праге. На банкете во дворе участники банкета танцевали популярную в то время "летку-енку". Танцевали все, в том числе и академики, и мой Марчук.
Подготовил кандидатскую диссертацию и защитил её в конце 68 или в начале 69года в Вычислительном центре Академии наук СССР на Совете по присуждению докторских диссертаций. Председателем Совета был Академик Дородницын. Рецензентом у меня был доктор физ-мат наук Чудов. Перед защитой я ему давал свою диссертацию, т.к. он был в активе семинара академика Яненко. Он оказался очень дотошным, отметил карандашом две недостающие, как ему показалось, запятые и постоянно брюзжал -это не так, то не так, в частности, что я не так аппроксимирую граничные условия и что я не так доказываю сходимость итерационного процесса. Встречи наши проходили в городе Каневе на семинаре Яненко. На семинаре была, кстати, моя жена и присутствовала на всех разговорах с возможным оппонентом Чудовым. Насчёт граничного условия я долго объяснять не мог и оставил на потом. Насчёт сходимости я пытался объяснить ему, что так строится доказательство в работах Яненко и Марчука. Он сказал, что настаивает на том, чтобы я построил доказательство как в книге профессора МГУ Годунова. По возвращении я вырвал две страницы из диссертации и написал новые страницы доказательства по Годунову. На защите был ещё оппонент, но из членов Учёного Совета. На защите он отметил, что в диссертации предложен принципиально новый и эффективный метод организации итерационного процесса. Чудов в своём выступлении отметил, что Петрищев первый разобрался в эффективности метода неполной факторизации. В целом похвалил диссертацию, но высказал свои претензии о том, как я аппроксимирую граничные условия. Но я был готов к этому и продемонстрировал два плаката, которые разительно различаются в мою пользу (по результатам решений своей задачи с помощью традиционного метода аппроксимации граничного условия и моего). В диссертации был ещё неожиданный результат. Я предложил, как решать систему нелинейных разностных уравнений методом включения вектор-функции и решать разностные уравнения одновременно. Я был специалистом в матричной алгебре, какими не являлись другие разработчики алгоритмов. Члены Совета проголосовали единогласно. После защиты подошли поздравлять меня лично Тихонов и Самарский. Я предложил Самарскому поехать в Обнинск на банкет на рафике, который стоял около подъезда А.Н. СССР. Он сказал: "Извини, но сегодня никак не могу! С раннего утра у меня будут неотложные какие-то мероприятия". Марчук в то время уже работал в Новосибирске и не принимал никакого участия в моей защите.
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
Всего за время работы в математическом отделе в течение восьми лет я опубликовал около десяти научных работ. К сожалению, моя дипломная работа так и не была нигде опубликована, о чём я жалею до сих пор. Тема дипломной работы никак не вписывалась в мою работу в математическом отделе. Я уже писал, в каком временном режиме я работал в мат. отделе. 24х часов в сутки мне не хватало для работы. И отвлекаться на написание статьи по вскипанию жидкости позволить себе я не мог. Переписать содержание дипломной работы было нельзя. Она оказалась бы мало кому доступной из-за сложности текста. Хотя работа оказалась очень важной, а доработка содержания, не снижая научного уровня, потребовала бы немало времени. Через три года после защиты диплома мне позвонил начальник отдела Громов -доктор физ-мат наук. Названия отдела не было из-за секретности. Занимался отдел разработкой и исследованием реакторов для подводных лодок и пригласил, видимо, согласовав вопрос с Марчуком, на совершенно секретный семинар в аббревиатуре режимных органов с грифом СС. На семинар пускали только по списку. На семинаре были в основном сотрудники отдела Громова, теоретики теплофизики и технологи, я был единственным представителем математического отдела. Обсуждался вопрос об аварии на одном из стендов, который, попросту говоря, сгорел. Стенд имитировал один из блоков реактора для подводных лодок. В качестве теплоносителя в реакторе использовался в первом контуре жидкометаллический теплоноситель. Во втором контуре использовалась вода. Авария случилась после попадания в первый жидкометаллический контур воды из второго контура. Физики -- теоретики объясняли аварию изменениями ядерных свойств теплоносителя с попаданием воды. Объяснения были очень туманными. Я на семинаре не выступал. После семинара Громов пригласил меня в свой кабинет. Громов сказал: "Я вспомнил о содержании вашего диплома по вскипанию жидкости и хотел бы, чтобы вы высказали своё мнение о причинах аварии". Я был готов к ответу на этот вопрос и просто объяснил, что вода при попадании в первый контур не закипала сразу, а где-то в трубопроводе, будучи перегретой на сотню или более градусов, причём вскипала сразу объёмно. Это вызвало турбулизацию потока жидкого металла, что приводило к повышению сопротивления (дополнительной вязкости) потока жидкого металла и при неизменной работе насосов к снижению скорости потока металла и к снижению его охлаждающих свойств. Громов спросил: "Не можешь ли ты оценить, на сколько снижается скорость потока металла? Я сообщу тебе данные о количестве воды и другие данные, которые тебе потребуются?" Я пошёл в библиотеку, взял свой диплом и стал "кумекать". Через три дня я позвонил Громову, что получил предварительные расчёты. Громов пригласил меня к себе. Я назвал цифру 20%. Громов удовлетворённо кивнул и сказал: "этого достаточно, чтобы сгорел контур". О судьбе своих результатов я так и не узнал.
Ну, и ещё кратко о влиянии Марчука на мою судьбу.
Мой руководитель лаборатории после защиты своей докторской диссертации стал очень много и долго болеть. Ему без объяснения вырезали одно лёгкое, после операции он проходил реабилитационные курсы по восстановлению функций организма. Его часто не было на работе. В конце концов он умер от рака лёгкого. Замечу, что никогда в жизни он не курил. Я использовал его кабинет в рабочее время. В комнате, где я сидел, было шесть женщин, не считая гостей. Весь день были бесконечные чаепития и бытовые разговоры, что конечно, отвлекало меня от работы, несмотря на усилия не обращать никакого внимания на разговоры. Однажды появился неожиданно Булеев (начальник лаборатории) и, зайдя в свой кабинет, строго спросил: "Что это вы без моего разрешения сидите в моём кабинете за моим столом и на моём стуле?" После этого наши отношения испортились. Позвонил мне сам Лейпунский, академик УССР, научный руководитель института (директором был генерал, который выполнял только административные функции) и просил зайти к нему. Я явился в назначенное время. Секретарь спросила, по какому поводу. Я просто ответил -"по приглашению". Лейпунский встретил приветливо и сообщил, что ему из Новосибирска позвонил Марчук и сказал, что к нему намедни приезжал Булеев и жаловался на аспиранта Петрищева, будто он норовит занять его место зав. лабораторией. И что попросил взять Петрищева под свою опеку и создать ему необходимые для работы условия. Лейпунский мне сказал, что он уже позвонил начальнику отдела Громову. Громов сказал, что с удовольствием возьмёт меня в свой отдел, что он отлично помнит меня по результатам дипломной работы, о том, что я принимал участие в совещании по причинам аварии на одном из стендов. Высказывалось много мнений, в частности теоретиков-физиков с не очень простыми объяснениями. "Петрищев высказал в моём кабинете своё мнение о причине аварии, это мнение оказалось самым убедительным".
" Зайдите к Громову, чтобы обсудить условия вашей дальнейшей работы",--обращаясь ко мне, сказал Лейпунский. "Есть один деликатный вопрос, как не поскандалить с явно больным Булеевым. Формально вы являетесь его аспирантом и состоите в штате его лаборатории. На раздумья я дал Громову только один день. Когда я пришёл к нему, он сказал: "Рабочее место уже для вас приготовлено, зарплату какое-то время будете получать в мат. отделе, а премии - у меня. Командировки тоже будете оформлять у меня. Свободный график посещения института у вас останется. Если что-то не так, сразу обращайтесь ко мне".
Последняя моя работа была посвящена теме расчёта турбулентных течений. До сих пор речь шла о ламинарных течениях. Отличаются друг от друга они так же, как мирная жизнь отличается от жизни во время масштабной войны. Кстати, во время работы в ФЭИ я выполнил объёмную работу для ЦАГИ, очень большой организации, конечно, секретной, по разработке и испытаниям различных летательных аппаратов и подводных лодок. Было две лаборатории, которые занимались проблемой недопущения турбулентности при обтекании аппаратов. Для крыльев самолёта турбулентность означает возникновение недопустимой вибрации крыла и разрушения крыла в полёте. Одна лаборатория занималась отсасыванием потока воздуха с поверхности крыла. А вторая лаборатория - вдувом воздуха. Первые эксперименты проводились с анализа обтекания потоком воздуха пластины. Один из сотрудников ЦАГИ обратился (узнав о моих работах) к начальнику мат. отдела за разрешением привлечь меня к работам двух лабораторий. Сотрудник оказался хитрым, результаты моей работы он включил в свою книгу в виде параграфа или даже главы, за что я получил первый гонорар ( от издания книги), потом включил результаты в свою докторскую диссертацию. Для меня работа оказалось не слишком сложной (проще, чем задача по обтеканию цилиндра), причём мне было всё равно, вдувается ли воздух с поверхности пластины или отсасывается. Результаты экспериментов и моих расчётов тех параметров потока воздуха, которые экспериментально можно измерить, удивительно совпали. Я рассчитал и те параметры, которые по техническим причинам измерить было нельзя.
При написании последней статьи по расчёту турбулентных течений я исходил из того, что статья будет основной главой моей докторской диссертации и т.е. при написании статьи я исходил из того, что это первая редакция моей диссертации. Статья получилась ёмкой и содержательной. С этой статьёй я поехал на семинар Яненко, который проходил в Алма-Ате. Прихватил с собой жену как сотрудницу теплофизического отдела и двоих дочерей. Туда ехали поездом в отдельном купе с кондиционером. Дети развлекались тем, что целыми днями смотрели в окно. На улицу из вагона мы их не выпускали. Был уже конец июня, жара стояла на улице около 35ти градусов. За окном было что смотреть: и Аральское море, и пески пустыни, осликов и верблюдов. На остановках они рвались на перрон посмотреть вблизи на живого верблюда. Я объяснил, что на перроне очень жарко и что верблюды "плюются".
В Алма-Ате мы с женой отправились в гостиницу, а детей отправили к родственникам жены. На семинаре я выступил с докладом, жена присутствовала. Регламент выступления был 20минут. Мой доклад длился два часа, вместе с обсуждением. Участники семинара в мнениях о докладе разделились. Наиболее горячие головы говорили о том, что турбулентность по определению описать нельзя, другие высказывали мнение, что работа принципиальная, является светлым лучом в тёмных решениях проблемы турбулентности, которыми наука и практика пока владеют. После моего выступления объявили перерыв на обед. После своего выступления я оказался в растрёпанном состоянии, жена ждала, когда я приду в себя. К нам подошли трое мужчин. Как потом оказалось, сотрудники сильно секретного института-предприятия Арзамас-16. Главный из них был начальником ВЦ института, Зам. директора института. Двое других -начальники лабораторий. Ничего не объясняя, главный из них сказал: "Приглашаем вас к себе, в институт (какой, конечно, не назвали). Далее состоялся диалог между мною с женой и приглашающими . Жена сразу спросила:
-- На каких условиях?
-- Про условия работы я подробно говорить сейчас не могу. Скажу только -должность зав. лабораторией с окладом в 500р в месяц + ежеквартальные и ежегодные премии. На какой вы сейчас должности? (обратился он ко мне)
На тот момент я был в должности мнс (младшего научного сотрудника). Потом спросил и жену, какой у неё оклад. . Она скромно ответила 130р. Он пообещал, что будет 300р. Спросил
--Какая квартира?
-- Двухкомнатная
-- Будет сразу по приезде трёхкомнатная. Не вздумайте прихватить с собой шкафы, кровати, холодильники, телевизоры. Квартира будет готова к проживанию
--А где вы находитесь? (жена решила схитрить и задала этот вопрос, чтобы узнать, где же находится этот загадочный институт)
-- Мы с вами в одном министерстве, я пошлю приглашение в министерство. Если там удовлетворят наше приглашение, вам объяснят, куда ехать и как проехать
-- А можно ли съездить в Москву на один день?
--Можно
Потом оказалось, что от предприятия до Москвы ежедневно летает служебный самолёт. После обеда на семинар мы не пошли, стали обсуждать предложение. Конечно, 800р в виде только оклада заинтересовало жену. Оставили вопрос до Обнинска, поскольку ответа немедленного не требовалось. Ходил посоветоваться к Громову, рассказал, какие условия будут предоставлены мне на работе и в быту. Громов мне сказал: "Штатное расписание каждого отдела определяется министерством. Мне, например, дают дополнительно на очередной год одну единицу старшего научного сотрудника, а математическому отделу, по моему-- в два года. У меня в очереди стоит кандидат наук, который защитился на два года раньше вас, да ещё он возглавляет партком отдела. Меня съедят с потрохами, если я дам тебе должность раньше его. Если что не понравится вам на новом месте, возвращайтесь ко мне, написав письмо, чтобы я успел пробить должность зав. лаборатории и соответственно старшего научного сотрудника для вас. " Cоветоваться ни с Марчуком, служебный и домашний телефоны у меня были, ни с Лейпунским я не стал. Объясню, почему. На мой вопрос, каким будет наше решение на предложение, жена ответила твёрдо: "Поедем". А решения жены в нашей семье были окончательными. В наших отношениях был откровенный матриархат. Я, посоветовавшись с режимными органами ФЭИ, стал собирать документы, имея в виду, что без третьего режимного "сита" не обойтись. Одновременно стали собирать и упаковывать личные вещи: документы, результаты моей работы в ФЭИ, которые могут потребоваться на новом месте, готовить к переезду детей. В августе неожиданно позвонил на домашний телефон какой-то мужчина. Трубку подняла жена и поинтересовалась, кто спрашивает Вячеслава Семёновича. Ей он не представился. Я подошёл к телефону. Мне он представился: "Я--Малашинин Иван Иванович, директор нового в Обнинске института ЦИПК - Центрального института повышения квалификации руководящих работников и специалистов предприятий и НИИ Министерства среднего машиностроения, и что звонит он вот по какому вопросу: в Управлении кадрами Министерства я увидел папку с Вашим личным делом сотрудника ФЭИ. Узнал я и о приглашении на работу в Арзамас-16. " Спросил, всё ли у меня нормально с крышей над головой.
-- Куда Вы собираетесь уезжать из Обнинска? Это Нижегородская область, организация сверхсекретная, расположена внутри тщательно охраняемой зоны. Зона с двумя кордонами из колючей проволоки, охраняется круглосуточно солдатами с овчарками. Зона, где расположена организация, находится ниже уровня моря, и в случае прорыва плотины на протекающей рядом реки, вся зона окажется затопленной, кроме административных и производственных зданий и Соровского Монастыря. Ваши родители, если у них чистые биографии, только раз в год смогут вас навещать. Никаких друзей и товарищей приглашать нельзя. В командировки и в отпуск отпускать будут, но во время отпуска за вами будут приглядывать, чтобы не прилипла "какая-нибудь шпионская грязь".Т.е. пребывание в зоне будет похоже на нахождение, пусть и благоустроенной, но всё-таки в тюрьме. Я сейчас формирую кадровый состав института, в моих планах предусмотрено создание кафедры "математические методы в управлении производственной деятельностью". Я вас приглашаю (вы наверное уже прощаетесь с ФЭИ) в мой институт. Обещаю в течение года кафедру, получать вы будете у меня уже сразу около 400рублей. Жене, правда, придётся остаться в ФЭИ. 500 рублей, обещанные Вам, получите года через три. Трёхкомнатную квартиру вы получите в течение года. Оклады у нас, к сожалению, определяются нормативами, которые зависят, в частности, от стажа научной или педагогической деятельности. К окладу будут какие-то доплаты за научную работу, за условия работы, т.к. вы будете иметь контакты со всеми ведущими организациями министерства, будете посещать, в частности, и Арзамас-16.
Я пересказал жене содержание телефонного разговора и, в частности, о том, что нам предлагают в Обнинске и спросил, каким будет её решение. Она подумала и ответила, что ей что-то не хочется ехать в Нижегородскую область за колючую проволоку, там наверное много комаров, и стоит остаться в Обнинске. Как я писал выше, её решение в моих с ней отношениях не обсуждались. В конце телефонного разговора в случае, если я дам согласие в его институт, он лично сообщит об этом в Управление кадрами в Министерство и берёт на себя оформление всех бумаг, связанных с переводом меня в свой институт. Надо сказать, что мне повезло в жизни и в этот раз. Сейчас Малашинина нет в живых, и вспоминаю о нём сейчас не только как о директоре, но и как о близком мне человеке. Кстати, свои обещания он выполнил на 100процентов. Зав. кафедрой я стал буквально в течение года. Через два года я получил трёхкомнатную квартиру, в которой мы живём сейчас вдвоём с супругой после того, как дети с внуками разъехались кто куда. Если не считать кошки, которую всучила нам старшая дочь при отъезде из Москвы. Говорят, что кошки быстро привыкают к первым своим хозяевам и к дому, где они родились и проживают, возвращаются домой за полторы тысячи километров от дом, если их увезти. Наша кошка обрадовалась тому, что у неё теперь будет восьмикомнатная квартира . Комнатами она считает и кухню, и туалет, и ванную, лоджию и даже кладовку. Жила она в Москве в одной комнате, в общежитии. Хозяев своих поначалу она видела редко, и нас с женой она полюбила "всеми фибрами своей души". Сейчас мы не знаем, кто у нас хозяйка квартиры, похоже, кошка считает себя хозяйкой.
3.2 Работа в ЦИПК в качестве завкафедрой "Математические методы в экономике"
С переходом в ГЦИПК область моей трудовой деятельности поменялась на 180 градусов. Мои успехи в разностных методах решений дифференциальных уравнений в ГЦИПК не потребовались. Пришлось осваивать вопросы алгоритмизации и оптимизации технологических и экономических процессов. Особенно трудно мне давались экономические вопросы из-за бестолковости социалистической экономики и даже используемых терминов. Однажды, в очередное посещение института министром Минсредмаша, он поинтересовался у зав. кафедрой экономики, что такое "фондоотдача". Тот, как оказалось, не понимал чётко, что это такое и минут пять объяснял что -то. Министр пять минут слушал, махнул рукой и пошёл дальше по коридору. Было понятно, что министр ничего не понял. После отъезда министра Малашинин вызвал и зав кафедрой экономики и меня и сказал: " Я чуть со стыда не сгорел, выслушав твой ответ." Когда мой коллега ушёл из кабинета, Малашинин обратился ко мне: "А ты-то знаешь, что такое фондоотдача?" Я сказал, что определение простое: если прибыль рассматривается как показатель эффективности производства, то фондоотдача измеряется как отношение прибыли к стоимости основных фондов предприятия и имеет смысл, сколько даёт прибыли каждый рубль стоимости основных фондов. "Что ж ты молчал?" -- заорал Малашинин.
-- Меня никто не спрашивал. Потом были опасения, что после моего ответа министр мог бы снять зав кафедрой экономики с занимаемой должности.
Министр был очень категоричным человеком и если ему уж кто-то не понравился, он показывал пальцем и говорил: "Немедленно уволить." Если же что-то понравилось, говорил: "Выдать премию".
Про министра рассказывали о случае его посещения одного из предприятий отрасли. Осматривал предприятие, зашёл в один из цехов, где всё сверкало и шипело как надо. Он достал носовой платок из кармана, провёл платком по верхней полке одного из шкафов, платок оказался грязным от пыли. Повернулся к сопровождавшему его директору и сказал спокойно: "Начальника цеха наказать!". Об этом случае стало известно на всех предприятиях отрасли и в Министерстве.
Министр должен был приехать через неделю. Это был первый его визит в институт после сдачи института в эксплуатацию в полном объёме. Малашинин тут же собрал актив института и был объявлен недельный аврал. Все службы института были поставлены "на уши". Работники АХО (административно -хозяйственный отдел) внепланово натирали паркетные полы мастикой, уборщицы мыли окна и тщательно вытирали пыль там, куда мог дотянуться министр. Был министр очень высокого роста, и поэтому уборщицам пришлось поработать крепко. С работниками института была проведена недельная репетиция по приёму министра. Кстати, ЦИПК строился под его финансовым покровительством. Что он посетит в институте, по каким коридорам пройдёт и в какие аудитории заглянет, было, конечно, неизвестно. Расставил всех по местам, кого в коридоре, кого по аудиториям и предупредил, что если не знаешь что ответить на возможный вопрос министра - не пытайтесь дурить министра и нести отсебятину и просто скажите, что чётко ответить не готовы и подсказать, к кому конкретно обратиться с этим вопросом. Мне досталось дежурить в лаборатории с расчётными машинками "мерседес". Была в институте ЭВМ, называлась "Днепр", очень "плюгавая". Около ЭВМ дежурил начальник ВЦ. Министр оказался очень простым в поведении. Зашёл ко мне в лабораторию, спросил: "Ну, чему вы, молодой человек, учите наших руководителей производства?"
-- Тому, что можно и нужно применять в управлении производством математические методы. Вот методические разработки, где демонстрируется эффективность применения математических методов.
-- Хорошо. Не плюются начальники цехов, директора предприятий после твоих лекций?
--Таких случаев замечено не было.
-- Ты не обижайся. Я расскажу тебе вот о чём. У меня есть друг, большой партийный работник. Его однажды укусила собака, он пришёл к врачу в Кремлёвскую поликлинику. Очереди в кабинет врача, конечно, не было. Но какой-то пациент у врача был. И от нечего делать стал читать, что написано на плакатах. Один из плакатов был на тему, что нельзя делать, если укусила собака. Во-первых, нельзя принимать алкоголь. Мой товарищ сказал: " Нет, мне такое лечение не нужно". Извини, тебе не говорят после лекции: "Нам такое обучение не нужно"?
-- Не знаю, таких случаев не было, я по крайней мере подобных высказываний не слышал.
Что происходило дальше. Малашинин объявил отбой, и сотрудники разошлись по своим рабочим местам. Забегает ко мне Малашинин и говорит: " Я тебе выписал премию. Иди в бухгалтерию, получи". Оказалось, что, выйдя из лаборатории, министр сказал Малашинину: " Выдать этому сотруднику премию, сегодня".
Были у меня внеплановые премии и потом. Писать об этом не буду, чтобы не утомлять возможного читателя. Расскажу только о моей внеплановой премии в математическом отделе, где я работал тогда. Вернувшись из очередной командировки в Академгородок, мой новый начальник математического отдела рассказал мне, что он был у Марчука и привёз ему последние работы математического отдела. Особенно внимательно он смотрел мои научно-технические отчёты и опубликованные работы. И сказал : "Какой молодец, Петрищев! Он разработал простую и убедительную схему аппроксимации конвективных членов уравнений гидродинамики. Схему второго порядка аппроксимации и монотонную. До этого никто не додумался в нашей стране и за рубежом тоже". Поясню, что понятие "монотонный оператор" ввёл в 30е годы профессор МГУ Годунов. Это оператор, который переводит монотонную функцию тоже в монотонную. Новый начальник мат. отдела выписал мне внеплановую премию. Я спросил: " За что?"
-- За то, что вас похвалил сам Марчук.
Уже работая в ГЦИПК, я столкнулся с внушительной статьёй в журнале "Вычислительные методы в математике" доктора физ-мат наук Толстых. Это тот самый Толстых, с которым я жил в одной комнате в гостинице во время проведения школы-семинара Самарского. Он писал о разностных схемах третьего и высшего порядка, обосновывал степень аппроксимации. В конце статьи он посетовал, что при решении разностного уравнения методом итерации в решении на каждой итерации возникают осцилляции. И он предлагает сглаживать эти осцилляции какой-то гладкой функцией. И это всё пишет доктор физ-мат наук в своей публикации. Я опубликовал свои работы по построению монотонных разностных операторов второго порядка 10лет назад в трудах семинара Яненко. Но, похоже, большинство учёных чужие работы не читают, а читают только "свои" работы.
В ГЦИПК мне предстояло создать кафедру алгоритмизации и оптимизации технологических и экономических процессов, вопросов согласования интересов отдельных производственных коллективов и систем их в целом. Начинал я с нуля. Для начала нужно было определиться, какие процессы происходят на предприятии и какую квалификацию предстоит повышать. Пришлось посетить основные предприятия отрасли, обсудить с руководством предприятий, какие проблемы существуют на предприятиях, познакомиться с работой функциональных отделов Министерства, окунуться в литературу и публикации по теме управления производством. Нашёл монографию члена-корреспондента Академии наук СССР Вентцеля " Исследование операций". На кафедре я организовал научный семинар. Я отыскал две монографии о согласовании непротиворечивых интересов субъектов (профессора МГУ Гермеера и доктора физ.-мат. наук Буркова) и статью в переводе на русский язык итальянского социолога Парето. Он оказался добротным математиком. Он доказывал, что согласовать интересы можно двух субъектов. А трёх - нельзя. Из-за этой фамилии я однажды чуть не погорел. Начальник Управления Кадрами Министерства заявил на заседании Учёного Совета, что мол Петрищев в своих лекциях упоминает Парето, а ведь Парето являлся итальянским фашистом. Я с красными ушами в перерыв побежал в библиотеку и открыл БСЭ. Там было написано, что Парето был математиком, на старости лет ударился в социологию и что умер он в таком-то году, как оказалось, до прихода фашистов к власти. Я облегчённо вздохнул. Начальник Управления, видимо, понял, куда я ходил, улыбнулся и показал жестом -садись. Вентцель, Гермеер, Бурков позволили мне определиться со специализацией на кафедре преподавательского состава. На научных семинарах кафедры мы определились с курсами по повышению квалификации руководителей и специалистов предприятий отрасли. Я добивался как мог, чтобы курсы были конкретными и доступными для слушателей (так назывались те, кто приезжал в институт на повышение квалификации). Одновременно я поставил задачу о написании доступных методических материалов о специализации кафедры. Стал ездить на научные семинары Москвы по моей личной специализации. Настаивал на посещении семинаров всеми сотрудниками кафедры.
После перехода в ГЦИПК сотрудники ФЭИ не переставали приставать ко мне со своими просьбами. Особенно настойчивым был начальник одной из лабораторий ФЭИ Турчин Н.М. Его интересовали параметры потока жидкости (жидкого металла) в магнитном поле. Задача мне была понятна, и много времени на её решение не требовалось. Однако время всё равно требовалось, и я злился, но со всеми расчётами довёл работу до конца. Турчин сумел по результатам моих расчётов написать и опубликовать в приличном журнале "Магнитная гидродинамика" три статьи (в соавторстве со мной).
Со временем я стал не только слушателем на семинарах, но и стал выступать как автор своих докладов по отдельным вопросам своей специализации. По результатам докладов в МГУ (на семинаре академика Петрова) о согласовании интересов отдельных производственных подразделений и предприятия в целом я написал статью. Статью опубликовал в самом престижном журнале "Доклады Академии Наук СССР". В журнале публиковались только академики и авторы с рекомендацией одного из академиков. Я уже осмелел и решил показать статью академику Петрову. Он прочитал и сказал
-- Я заинтересовался вашими работами уже на моём семинаре после ваших двух выступлений. Статья написана лаконично, доступно и, что главное, убедительно. Правда, в плановых отделах предприятий и, тем более, Госплана СССР читать её вряд ли будут, хотя логическим продолжением статьи является решение проблемы согласования интересов отдельных отраслей и предприятий с экономическими интересами страны в целом.
Небольшое отступление от разговора. Однажды я присутствовал в Политехническом музее Москвы на лекции зав. кафедрой кибернетики МГУ. Похоже, он читал лекцию по линии общества "Знание". Присутствующие были не только из Москвы, но и из регионов. Тема лекции: об алгоритме распределения бюджетных средств между отраслями промышленности. Показал, что решение проблемы сводится к системе взаимосвязанных дифференциальных уравнений. Уравнения я записал в своём блокноте, но, к сожалению, плохим почерком и без всяких пояснений. Похоже, что он пытался доступно рассказать о результатах своей докторской диссертации. Почему "взаимосвязанных уравнений" -- потому что инвестиции в развитие одной отрасли влияют на развитие других отраслей и в конечном счёте -на развитие рассматриваемой отрасли. Первый вопрос после выступления от присутствующих : "Пользуются ли Вашими решениями в Госплане СССР?". Отвечает: "Думаю, что нет. Мои работы там не читают, т.к. там сидят очень простые ребята и девчата, которые руководствуются т.н. партийными решениями. Ежегодно с меня требуют представить годовой отчёт деятельности кафедры в Госплан СССР. Сначала я писал на 20-30 страницах. В ответ - "ни ответа, ни привета". Последние годы годовые отчёты пишут рядовые сотрудники кафедры в регламенте полторы-две страницы текста. Похоже, в Госплане никто отчёты не читает, просто подшивают и направляют в архив для будущих поколений экономистов и партийных органов.
Разговор с Петровым закончился так: он достал авторучку и подписал на углу статьи: "Рекомендую к опубликованию в ДАН СССР (Доклады Академии Наук СССР) и размашисто расписался -- "академик Петров". И сказал: "Отсылай в редакцию ДАН, а лучше - поезжай лично, чтобы ускорить процесс выхода статьи". Статья вышла чуть ли не через месяц. Я купил журнал в магазине "Академкнига". У меня он в личном архиве есть. На углу статьи напечатано: "статья рекомендована академиком Петровым (с инициалами).
Публиковать свои статьи в 90е годы мне было негде. Был такой журнал "Кибернетика". Но там публиковались в основном частные статьи. Например, по проблеме так называемого "чёрного ящика". Я тоже посвятил какое-то время этой проблеме. Решение проблемы сводится к решению обыкновенных дифференциальных уравнений. Решением дифференциальных уравнений является ряд по экспонентам. И задача состояла в отыскании параметров этих экспонент. Я предложил решение дифференциальных уравнений разностным методом и показал, как коэффициенты разностного уравнения связаны с показателями экспонент. Алгоритм оказался не очень сложным. До меня использовались решения для оценки параметров экспонент путём решения нелинейной задачи, к тому же слабо обусловленной (некорректной) задачи. Такой проблемы в моём алгоритме не было, хотя и были какие-то "но". Свою работу я так нигде и не опубликовал. Так она и осталась в моих устных сообщениях на научных семинарах. Писать статью мне было просто некогда.
Я уже тогда работал над текстом докторской диссертации. Для подрастающего поколения скажу, что работать над диссертацией в рабочее время мне не удавалось. Я писал диссертацию по ночам. Вставал в три часа утра, одевал непременно белую рубашку и садился за большой письменный стол в своей комнате. Заметил физиологический эффект: хотя я сидел за своим столом неподвижно и около окна, около которого был прохладный воздух, но через два часа после начала работы я начинал чувствовать запах пота.
Вспомнил о редакции журнала "Известия Академии наук". Там меня помнили по публикациям, когда я работал в математическом отделе ФЭИ. Но по новой тематике поначалу они отправляли мои статьи на рецензирование.
В списке научных трудов перед защитой докторской диссертации за время работы в ФЭИ и ГЦИПК у меня оказалось свыше 100 публикаций. Защищал я свою диссертацию в Сибирском Университете в "Академгородке". Председателем Учёного Совета был проректор университета по науке академик Мироносецкий. Перед защитой он сказал, чтобы я выступил на трёх семинарах: в Экономическом институте, в Вычислительном центре и в Институте Прикладной математики. Самым неприятным и тяжёлым было выступление в ВЦ, который когда-то возглавлял академик Марчук Г. И. после Лаврентьева. Про Лаврентьева я ничего не знаю. На семинар в ВЦ я прибыл в шесть часов утра в Новосибирск самолётом. Семинар был назначен на девять утра. За три часа я успел только доехать до гостиницы в Академгородке, побриться-умыться, выпить чашку растворимого кофе и дойти до ВЦ.
Академгородок строился с размахом, институты находились на приличном расстоянии друг от друга, идти надо было через лесопарк. По пути приставали (попрошайничали) белки, проблема была ещё - не заблудиться. Добирался до ВЦ от гостиницы я где-то полчаса. Конференц-зал был уже заполнен. У парня, который помогал настроить проектор со слайдами, я тихо спросил: "Кто здесь присутствует?" Он также вполголоса ответил: " Параллельные программисты". Когда потом, после семинара, я узнал, что это такое, я пришёл в ужас. Диссертация-то у меня была посвящена экономике (предприятия). А участники семинара - разработчики ЭВМ и системного программного обеспечения. Когда я спросил у Мироносецкого, зачем он устроил мне такой семинар, он ответил, что некоторые работники ВЦ являются членами Учёного Совета.
Я объявил название диссертации, не успел открыть рот для сообщения о диссертации, как какой-то старикан на весь зал громко заговорил: " А...экономика. Какие там могут быть проблемы? В экономике всё ясно!" Прерывал моё выступление он несколько раз. Так, ему не понравилось название второй главы "Анализ плохих данных". "Если они плохие, то и нечего их анализировать". После окончания выступления подошла пожилая женщина и сказала: "Вы сильно не переживайте. Он у нас немного "малахольный". Он бесцеремонно себя ведёт на всех семинарах". Я ей ответил, что успокоюсь, если узнаю, что он не является членом Учёного Совета у Мироносецкого.
--Чем он конкретно занимается?
-- Не знаю, но знаю, к сожалению, что членом Учёного Совета у Мироносецкого он является. Имеет степень доктора физ.-мат. наук и титул член--корреспондента Академии Наук СССР.
После семинара меня пригласил в кабинет начальник какой-то лаборатории. Как оказалось, член Учёного Совета. Он бегло посмотрел введение, а также выводы и поморщился, что у меня есть раздел "27 основных выводов диссертации". И начальственным голосом сказал: "Оставить только три". Я связываться с ним не стал, вернулся в гостиницу, и стал думать, как 27 выводов свести к трём. Но как сокращать, если каждый результат работы мне казался важным?! Сократил "скрепя сердце" число выводов до семи. Я позвонил ему и сказал, что сумел сократить до семи. В ответ он прошипел: "Хрен с вами" и положил трубку.
На следующий день мне предстояло выступить в Институте Экономики. Там, на семинаре, слушали меня внимательно, не прерывая. Я уже был опытным выступающим и знал один секрет: если регламентом предусмотрено на выступление, скажем, 20минут, то надо уложиться не более, чем в 18минут. При обсуждении первым выступил, как оказалось, мой будущий оппонент. Сказал, что он внимательно ознакомился с диссертацией и что, по его мнению, она весьма содержательная. На этом обсуждения практически закончились. На семинаре присутствовали, похоже, махровые экономисты, которые в школе по математике учились на тройки.
Ещё через день мне предстояло выступить в Институте Прикладной Математики. Семинар был очень доволен моим выступлением. Особенно доволен был мой будущий оппонент. После семинара я доложил Мироносецкому о том, что прошёл семинары. Он сказал, что если после защиты будет один два голоса "против", на решение ВАКа это не повлияет.
--В каждом Учёном Совете по присуждению учёной степени "доктора наук" должно быть в составе не менее шести докторов наук по специализации диссертации, так что единого мнения у членов Совета и не должно быть. Я, как вы знаете, одно время занимался вопросами оперативного управления производством. По крайней мере, в перечне научных работ, которые использовались в вашей диссертации, есть моя монография. Диссертация ваша очень добротная во всех аспектах и решение ВАКа будет положительным и, думаю, не долгим по времени, т.к. авторитет Учёного Совета университета в ВАКе высокий.
На защиту я ездил с женой. Везли с собой плакаты, по рекомендации Мироносецкого: слайды воспринимаются плохо. Ехали на поезде. Поселились в гостинице Академгородка. Защита была назначена на 14часов. Утром я позвонил секретарю Учёного Совета поинтересоваться, всё ли готово к проведению защиты диссертации. Она сказала, что уведомление о защите и автореферат диссертации были доставлены по почте каждому члену Учёного Совета с уведомлением. И поинтересовалась, а готов ли текст моего выступления на защите.
--Зачем? У вас же будут стенографисты.
--Да, будут. И не одна, а две. Но они будут записывать только вопросы на защите и ваши ответы А Учёный секретарь Совета будет следить за соответствием того, что написано в тексте выступления с тем, что вы говорите. Конечно, он этого делать не будет, зная по предыдущим защитам, хотя и обязан.
Я положил трубку и схватился за голову. С 9ти до 14ти часов предстояло написать текст выступления каллиграфическим почерком. Уши, оказывается, у меня покраснели. Жена ходила на цыпочках, и только периодически подносила мне чашечку кофе. К часу я закончил работу. Получилось более 20ти страниц текста выступления.
Перед выступлением Учёный секретарь Совета только огласил название диссертации, оппонентов, откуда и от кого пришли отзывы. Мироносецкий был умным человеком. Перед защитой он не только протащил меня через сито трёх семинаров, лично назначил оппонентов, ну и ещё назвал, откуда и от кого обязательно должны быть отзывы на автореферат. "Ты упоминаешь -- сказал он мне -- в автореферате о своей статье в журнале ДАН СССР, на которую была рекомендация к публикации от академика Петрова. Я читал вашу статью в этом журнале. Очень желательно, чтобы отзыв на автореферат был от Петрова. Нужен отзыв и от Буркова. И, наконец, от Вычислительного Центра АН СССР". За отзывом я пришёл к Петрову со своей скромной редакцией отзыва. Он прочитал "свой" отзыв и сказал следующее
--Отзыв у вас слишком скромный, но сойдёт, и я подпишу его без единой правки. Для защиты Вашей диссертации достаточно только одной главы про материальные балансы с учётом длительности производственных циклов на отдельных переделах производства продукции на предприятии. Под моим покровительством (при подготовке докторской диссертации научный руководитель диссертации не полагается) защищено около 10ти докторских диссертаций. Все они построены на основе модели материальных балансов Леонтьева--лауреата Нобелевской премии. До модели балансов с учётом длительности производственных циклов никто не додумался. Описания твоей модели в диссертации недостаточно. Её прочитают только оппоненты, и один экземпляр будет храниться только в Ленинской библиотеке. Я предлагаю Вам написать после защиты диссертации монографию о своих балансах. С изданием монографии я помогу, т.к. без рекомендации никакие монографии не издаются. После издания монографии я направлю предложение в АН СССР избрать Вас академиком--
Это было второе обещание рекомендовать меня в академики. Первым было обещание академика Яненко на одном из его семинаров, о чём я расскажу чуть позже.
Бурков написал отзыв сам. Отметил в своём отзыве, что я внёс принципиальный вклад в развитие теории активных систем.
Отзыв из ВЦ писал не знаю кто, но внизу стояла подпись доктора физ-мат наук. Начальника одного из отделов. Отзыв был положительным.
На защите выступали два оппонента. У одного, из Института Прикладной Математики был восторженный отзыв. Второй, из Института Экономики, просто сказал, что автор диссертации заслуживает присуждения доктора наук. Третий оппонент был из Москвы, который, сославшись на плохое самочувствие, не приехал, но прислал очень положительный отзыв. Отзыв его огласили полностью. Было в отзыве одно замечание, что раздел управления качеством продукции написан слишком лаконично, хотя этот вопрос очень важный.
Далее стали выступать с вопросами члены Учёного Совета и присутствующие на защите. Выступил и начальник лаборатории из ВЦ, говорил он не очень чётко, (чувствовалось, что педагогом он не был). Понял я только, что нет у меня ничего про параллельное программирование. Выступил и "старикан" из ВЦ с вопросом, почему у меня много работ в соавторстве. Я ответил, что я занимался не доказательством "гипотезы Пуанкаре", а разработкой и реализацией конкретных проектов для предприятий отрасли, которые требовали участия сотрудников кафедры. Разработанные мною решения сформулированы в диссертации и в основных выводах. Больше уже старикан не возникал. Защита прошла успешно, был только один голос против. Думается, что это был голос "параллельного программиста". Защита состоялась в пятницу, а в понедельник мне нужно было вылететь в Усть-Каменогорск на предприятие, с которым я работал в рамках научно-исследовательской работы. После защиты я спросил у стенографисток, когда можно поучить стенограмму. Желательно в субботу. Старшая из них показала стенограммы и ответила: "Ну, что вы, мы только в понедельник можем приступить к написанию", но потом посмотрела на меня сказала: "Ладно, приезжайте в субботу часов в шесть вечера". Назвала адрес в Новосибирске. Я позвонил Мироносецкому в воскресенье утром и сказал, что в стенограмме встречается два раза слово "трамвай". Он сказал -конечно подправь и вопросы, и ответы, но не очень, т.к. стенограмма идёт в архив Учёного Совета". Занимался я этим всё воскресенье, в понедельник с утра пошёл в Университет, чтобы напечатали текст моего выступления на защите и стенограмму. Ну и ещё ряд бумаг. Начальница маш. бюро, к которой я обратился, спросила меня, когда мне нужен текст. Я ответил, что до обеда. Она вытаращила глаза и спросила, не рехнулся ли я после защиты диссертации, но потом сказала: "Ладно". Сообщила, правда, сколько будет мне стоить каждая страница. Подключила к работе сразу трёх машинисток. Участвовала в качестве машинистки и сама. В половине двенадцатого работа была выполнена. Работы у них оказалось много, но я и заплатил в полтора раза больше, чем просили. Мне было ясно, что кроме того, что надо было напечатать, ещё и надо было состыковать тексты. Я отнёс бумаги в секретариат Учёного Совета. Секретарша тщательно просмотрела все бумаги, скрепила всё как надо и сложила всё в папку. Сказала, что надо подписать у Мироносецкого и пожелала успеха в ВАКе. Я подарил ей полкилограмма кофе в зёрнах.
Извещение о том, что диссертацию ВАК утвердил, я получил на домашний адрес уже через месяц. По слухам, иногда на это уходило до двух лет. Почти во всех случаях направляли докторские диссертации так называемым "чёрным" оппонентам. Было ли это недоверием к решению Совета или ещё что, я не знаю. После получения извещения о получении учёной степени доктора наук, я устроил небольшой банкет для тех, кто был за меня рад. Директора я не приглашал. Но банкет проводился в комнате для гостей столовой института и, видимо, потребовалось разрешение директора на проведение банкета. На банкет он пришёл и без моего личного приглашения. В своём выступлении, как бы поздравлении, он не удержался и ляпнул: "Жалко только (!), что Петрищев готовил диссертацию втайне от меня, и я узнаю о защите диссертации только на банкете".
Теперь небольшое отступление. Скажу о первом обещании представить меня в академики со стороны академика Яненко. Я уже работал в ГЦИПК, но на семинары Яненко меня приглашали по-прежнему, помня о моих результатах работ в математическом отделе. Темы семинара меня перестали интересовать, но я выполнил однажды походя работу по оптимизации разностных операторов. Специалистов по разностным методам решений дифференциальных уравнений было много, и стало появляться немало специалистов по математическим решениям оптимальных задач. Но вот специалистов одновременно и в теории разностных уравнений и в теории оптимальных решений не было. Я выступил на семинаре Яненко и привёл результаты построения оптимального разностного оператора. Они оказались поразительными. Точность решения с использованием оптимального разностного оператора на тестовых задачах для обыкновенных дифференциальных уравнений оказалась на порядок выше решений, получаемых до сих пор. Но дело не только в точности. Применение оптимальных разностных операторов для уравнений с частными производными позволят "покончить" раз и навсегда с проблемой организации итерационных методов решений разностного уравнения за счёт построения факторизуемого оптимального разностного оператора.
После обсуждения моего доклада Яненко подошёл ко мне, положил руку на плечо и в присутствии участников семинара сказал: "Построишь факторизуемый разностный оператор - мы с Марчуком представим тебя в академики". Так как я тогда активно работал над докторской диссертацией, которая никак не была связана с разностными методами, алгоритм решения я написал, но написать программу реализации оказалось некому, а сам программировать я уже не стал.
Монографию, о которой говорил Петров, я так и не написал, т.к. мне надо было зарабатывать для кафедры деньги и ждать для начала получения звания профессора, чему очень препятствовал мой новый директор ГЦИПК: он очень завидовал мне. Достаточно сказать, что в течение шести лет он не представлял меня на звание профессора. После вопросов членов Учёного Совета института, почему Петрищев ходит в доцентах, он цинично отвечал: "Представим, представим". И это "представим" длилось в течение шести лет. Когда один из членов Учёного Совета поставил вопрос о моём представлении на звание профессора как решение Учёного Совета, он вынужден был поставить на голосование Совета. Голосование было тайным. Члены Совета проголосовали единогласно "за". После заседания Совета, проходя мимо, прошипел: "Думаю, что тебя в Министерстве Высшего Образования не утвердят в звании". Это прозвучало, как "я надеюсь". На что он мог надеяться? Мои данные удовлетворяли всем условиям присвоения звания и по стажу педагогической деятельности, и по наличию учёной степени доктора наук, и по наличию учебных пособий и монографий, изданных государственными издательствами. Было у меня выполненных под моим руководством пять кандидатских диссертаций. Одного последнего условия было бы достаточно. Видимо, директор задумал придержать решение Совета в сейфе учёного секретаря лет эдак на шесть (ещё).
Склонности к конфликтности я у себя не замечал. У меня всегда были корректными и даже дружескими отношения с сотрудниками кафедры и коллегами по институту. Я уже давно не выхожу из квартиры, но вот с товарищами и друзьями по институту я встречаюсь регулярно (приходят ко мне в гости навестить меня). Со всеми директорами филиалов ГЦИПК у меня просто приятельские отношения, особенно с директором Московского филиала. Много вместе ездили по предприятиям отрасли в командировки для ведения поочерёдно занятий со специалистами и руководителями предприятий. Был он доктором технических наук - профессором. Кстати, директор ГЦИПК уволил его с поста директора филиала. Он якобы нарушил финансовую дисциплину тем, что приплачивал поварам и работникам своей столовой из хоз. договорных денег, заработанных на предприятиях отрасли. Конечно, я переживал за него. Он устроился профессором МИФИ, который он закончил в своё время, а года через три стал ректором МИФИ. Я, грешным делом, два раза воспользовался нашими приятельскими отношениями, когда требовалось содействие в организации защиты диссертаций моих аспирантов.
В заключение перечислю свои значительные награды за мои творческие успехи. В первую очередь наградой были (для меня) все мои публикации. Второй такой же наградой было единогласное решение на защите диссертации на соискание учёной степени кандидата физико-математических наук. Теперь о наградах в виде медалей или учёных званий. В 36лет, уже работая в ГЦИПК, я получил звание Лауреата Государственных премий Совета Министров СССР. Представил меня к премии ГЦИПК (Малашинин И.И,) за создание и развитие кафедры "Математические методы в экономике". Для любопытных скажу, что размер премии Совета Министров СССР был равен в то время размеру Ленинской премии. Государственная премия "стоила" в то время в два раза меньше. Суммы я не называю, т.к. они сейчас могут показаться прежде всего для молодого поколения смешными.
Где-то после 40лет я получил "За особые заслуги в атомной энергетике" отраслевую медаль (весом 100грамм, похоже, изготовленную из урана. Надеюсь, это не обогащённый уран -238. На всякий случай детям я дал посмотреть, но играть медалью не разрешил. Спрятал в дальний ящик письменного стола). Следующей наградой стал "Диплом" об утверждении докторской диссертации и, наконец, "Аттестат" о присвоении звания "профессора". Государственная награда "За выдающиеся достижения в развитии науки в России была вручена Губернатором Калужской области. Подобные награды москвичам вручались в Кремлёвском Дворце. Наградное удостоверение подписано Путиным В.В. - на тот момент и. о. президента (2000г). Получил множество поздравлений, прозвучавших на страницах газет--областных и городских, а самое главное - от детей и зятя. Не получил поздравление только от своего директора, который узнал о награждении из газет. Приложением к удостоверению был значок Лауреата. К сожалению, какого-либо "конверта" не дали.
Сейчас мы живём с женой на мою высокую пенсию. Свою она посылает в Англию, где сейчас проживают шесть внуков. Высокую пенсию я получаю за звание Лауреата Государственной Премии Совета Министров СССР, все остальные награды никак на пенсию не влияют. Пенсионным фондом они рассматриваются как почётные грамоты за труд в течение года или даже квартала. Когда мне назначили пенсию по исполнении 60лет, но продолжал работать, то она оказалась на 100рублей меньше, чем у лаборанта кафедры (секретаря). Хотя я получал в течение всей жизни, когда работал, зарплату раз в пять больше. Лаборантка мне объяснила как дурачку, что пенсия зависит только от стажа, что мол я после окончания школы пошёл учиться в институт и аспирантуру, а она после школы пошла на двухмесячные курсы машинисток и устроилась на работу. Сейчас я с болью думаю о том, что наши профессора, доктора наук, заведующие кафедрами получают пенсии ниже своих лаборантов, хотя лаборанты заканчивают свою работу, имея дачные участки и имея возможность по здоровью работать на этих участках, в то время, как у профессоров уже и здоровья нет и часто - участков. Я знаю таких бывших заведующих кафедрами, оказавшихся в подобной жизненной ситуации. В настоящее время при назначении пенсии не учитываются ни заработки во время работы, ни стаж. Я получил эту информацию в ПФ.
Напишу кратко о своей семье. У меня две дочери, как оказалось, очень талантливые. Старшая закончила Московскую Консерваторию с отличием ( в приложенной к диплому ведомости нет ни одного "хорошо", только "отлично"). После окончания Консерватории через три года защитила диссертацию на соискание учёной степени "кандидата наук". Сумела устроиться на работу старшим преподавателем в РГГУ (бывший "историко-архивный").У неё уже была семья и трое детей. С первым мужем, она развелась. Вскоре после защиты она написала и выпустила книгу "Музыка и бытиё" с перспективой защитить докторскую диссертацию. Книга была выпущена официальным издательством за наш счёт. Тираж книги разошёлся очень быстро, что компенсировало наши расходы. Вышла замуж второй раз за англичанина. Родила в Англии ещё трёх детей и стала домашней хозяйкой, матерью своим детям. Двое старших русских детей закончили ВУЗы в Лондоне, а третий ещё учится в Королевской Академии Музыки. К сожалению, в Англии высшее образование платное, и всем им пришлось брать, правда, льготные кредиты на образование. Младшему за талант платят небольшую стипендию.
Младшая дочь успешно закончила физический факультет МГУ, удачно вышла замуж, и сейчас они живут и работают в Германии. Дети её учатся в ВУЗах Германии бесплатно, как в добрые советские времена. В Германии она защитила кандидатскую диссертацию. Мы им не помогаем, посылаем только посылки ко дню рождения с лучшими российскими конфетами и названиями из советских времён.
Я прожил насыщенную творческую жизнь и сейчас удовлетворён этой жизнью.