Петров Александр Петрович : другие произведения.

Искатели счастья - часть 2

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  2. ИДИ И СМОТРИ
  
  Конец лета
  
  Центральная улица Нижнего под названием "Сверловка" удивила. Обычно ведь как? Идешь по ней, идешь, и обязательно начинают мелькать красивые женские лица. Но летом, увы, такого не случилось. Понятно, девушки разъехались кто на юг, кто на дачу, кто домой в деревню.
  
  Может быть поэтому так здорово было увидеть красавицу Юлию. Я ждал её у входа в Народный театр. Она мне запрещала ходить на спектакли с её участием, поэтому иногда я ждал её выхода не на сцену, а на улицу. И вот она вышла... На лице усталая горькая улыбка, вокруг глаз страдальческие тени. Она сдержанно обняла меня, и мы пошли по опустевшей улице.
  
  - У тебя что-то случилось? - спросил я.
  - Да так, - кивнула она, - обычные бытовые дела.
  - Слушай, Джульетта, мы с Олегом собираемся на пару недель съездить на море. Может, ты с нами?
  - Нет, не могу.
  - Ну хоть на три дня. ...И ночи.
  Она глубоко задумалась. Устало, с видимым усилием ступала, как больная, и что-то про себя размышляла.
  - А ты знаешь, - вспыхнула она озорным взглядом, - на три дня, пожалуй, смогу. А, давай!
  
  Следующим утром наша тройка во главе с коренным Олегом вылетела рейсом Горький-Адлер в сторону Черного моря. Решили первые три дня, пока с нами будет Юля, провести в Сочи. У санатория имени Ворошилова наше такси свернуло в гору и мы поднялись чуть не к подножию телевизионной вышки. Здесь на Бытхе, у Олега в своей квартире жила тетка.
  
  Когда поднимались от асфальтовой дороги к искомой пятиэтажке по лестнице, нам навстречу спускалась женщина. Олег ее остановил и сказал:
  - Дорогая товарищ сочинка! Я вижу, какое доброе у вас лицо. Такой человек не сможет отказать усталым жителям севера, приехавшим в ваши благодатные края...
  - ...Есть однокомнатная квартира с видом на море. Десять рублей в день.
  - Берём! Ведите.
  
  Мы чуть спустились обратно вниз и зашли во второй подъезд пятиэтажки, ближайшей к "тетушкиному" дому. Главную достопримечательность этой квартиры составляла просторная лоджия с двуспальной кроватью. Мы сели втроем и замолкли: отсюда открывался роскошный вид на море. Половину пространства занимало голубое небо в белых облаках, а половину - блистательное манящее ласковое море!
  
  Получив трехдневный задаток, хозяйка выдала нам комплект ключей, и мы пошли к тетушке Олега в соседний дом. Нас встретила полная веселая женщина и сразу подвела к распахнутому окну. Там было еще больше неба и еще больше моря! Чтобы уж совсем тетя Галя нас полюбила, мы сбегали в магазинчик, купили вина "Прибрежного" и "Докторской" колбасы. Ординарное вино, которое местные называли "Брежневское" удивило своим приятным вкусом. А к колбасе тетя Галя предложила аджику собственного приготовления.
  
  На стене висела фотография тети Гали. На ней счастливо улыбалась девушка в военной форме с медалями на рельефной груди. Кому? Чему? Победе, наверное, и будущему мирному счастью, которое обязательно должно было наступить после кроваво-огненного ада, через который довелось им пройти. Переводил я взгляд на нынешнюю пожилую женщину. Она работала поваром в санатории. Летом уставала до изнеможения. Одежду на ней хоть выжимай от пота.
  
  В позапрошлом году она похоронила отца, а перед этим два года "сидела" с ним, наблюдая, как рак безжалостно пожирает его; как стокилограммовый богатырь превращается в тридцатикилограммового скелетика. Следом за отцом уходил ее муж - этот умирал несколько месяцев от цирроза печени. Из гроба, который несли по летней жаре на кладбище на руках, текла черная жидкость. После всего этого добрая и веселая тетка стала выпивать, потом пить, потом спиваться... Мы обжигались аджикой, гасили пламя во рту прохладным вином, болтали о пустяках и неотрывно смотрели то на тетку, то на сверкающее море.
  
  В тот день мы купались на многолюдном центральном пляже. Отведали люля-кебаб в шашлычной на Морвокзале, наблюдая, как швартуется огромный шведский корабль "Викинг стар". Гуляли в праздной толпе по набережной, Платановой аллее, парку "Ривьера". На душе так же сияло и сверкало, как на море!
  
  Когда с мороженым в руках присели отдохнуть на теплый парапет набережной, наши глаза бездумно смотрели, как одноногий мужчина, сняв протез, заходит в море. Потом о чем-то говорили, а потом услышали крик: "Человек тонет!" На поверхности воды у самого волнореза качалась в волнах спина инвалида. Когда спасатели с добровольцами вытащили его на берег, было поздно - мужчина не дышал. Посиневшее тело несчастного поспешно увезли на машине "скорой помощи". Вместе с народом погоревали и двинулись дальше.
  
  От концертного зала "Фестивальный" доносились звуки музыки. Подойдя поближе, мы увидели на террасе солярия танцующие пары и расслышали песню - это Алла Пугачева исполняла песню на стихи Мандельштама:
  
  Ленинград. Ленинград,
  Я еще не хочу умирать!..
  
  Юля отказалась танцевать под эту песню, и мы пошли дальше.
  
  Уже в темноте вернулись мы на Бытху, где, усталые, разошлись по квартирам.
  
  На лоджии мы с Юлией сидели на кровати и уплетали персики. Перед нами в вышине сверкали звезды, чуть ниже - серебрилась лунная дорожка и мерцали огни кораблей, светились окна санатория "Магнолия", пансионата "Светлана", гостиницы "Жемчужина".
  
  - Как хорошо-то здесь с тобой, - прошептала она. И вдруг согнулась, положила голову на мое колено и жалобно заплакала.
  - Что случилось? - спросил я. В груди все сжалось.
  - Он там болеет. Живет на таблетках. А я с молодым красивым парнем сижу на кровати и любуюсь морем.
  - Кто он?
  - Гениальный актер. Старый, одинокий и больной. Он любит меня. У него больше ничего нет в жизни: только сцена и я, понимаешь?
  - Понимаю. У меня и сцены-то нет. Только ты.
  - Ты, Юрочка, здоров и молод, у тебя все впереди. А у него что? Одни болезни и зависть коллег по сцене. Ты знаешь, как в театре умеют уничтожать талантливых актеров?
  - Представляю себе, - вздохнул я. - Слышала песню Вертинского?
  
  Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,
  А за Вами, словами звеня,
  Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
  Потихоньку ругали меня.
  
  Кто-то злобно шипел: "Молодой, да удаленький!
  Вот кто за нос умеет водить".
  И тогда Вы сказали: "Послушайте, маленький,
  Можно мне Вас тихонько любить?"
  
  - Вот-вот! "Злобно шипят" - это похоже. Что мне делать, Юра? Как мне всё это пережить?
  - Знаешь, Джульетта, - сказал я, представляя себе несчастного старого актера. - Если еще и женщины не будут нас жалеть, то мир превратится в огромный психдом. Ты люби его, ты жалей его, успокаивай. А обо мне не думай. Ты же сама говоришь, я молодой и сильный - все выдержу, все стерплю.
  - Юрочка, ты не понимаешь: я вас обоих люблю. Его за страдания и талант, а тебя... как девушка парня. Вы оба мне дороги.
  - Ты с ним спишь?
  - Почему ты спрашиваешь? Хочешь меня обидеть?
  - Ни в коем случае. Просто я свою женщину никогда и ни с кем делить не стану. Поэтому, если вы с ним живете, как муж и жена, то я не имею права к тебе прикасаться, как мужчина. Вот такой я деспот.
  - Понимаю, - выдохнула она. - Счастливая будет твоя жена. Но ты меня не бросишь? Мне очень нужна твоя крепкая рука.
  - Не брошу. Я сейчас в душ и спать. А ты выбирай любую кровать: эту на лоджии или вторую в комнате. Спокойной ночи.
  
  В ванной я встал под струю горячей воды. Они летели и лились, шуршали и тихо стекали - струи горячей воды и мои горькие слезы. Я лежал с открытыми глазами и думал, почему со мной всё так неправильно? Почему девушки, в которых я влюбляюсь, обязательно уходят от меня? Там, на лоджии, завернувшись в байковое одеяло, сидела Юлия и неотрывно глядела в черноту южной ночи. Веселая, красивая девочка, маленькая женщина, любимая и совершенно одинокая. За что нам всё это? Почему?
  
  На следующее утро мы провожали Юлю в аэропорт. Когда ее самолет взмыл в синее небо, Олег сказал:
  - Знаешь, в этом отдыхе в Сочи есть что-то пижонское. Давай поедем в Дюрсо - это место для таких, как мы, нищих интеллигентов с романтическим уклоном.
  
  В тот же день, ближе к вечеру, мы сошли с "Икаруса" на берегу моря, уставленного палатками. Олег повел меня мимо этого палаточного лагеря в сторону частных домов. Там уже во втором доме нам предложили свободную веранду с двумя кроватями. Над головами на проволочных рамах густо зеленели широкие листья винограда с тяжелыми гроздьями сизых душистых ягод. В саду кроме летней кухни с дровяной печью стояли фруктовые деревья, в огороде краснели помидоры и возлежали огромные кабачки. И тишина.
  
  Здесь мы прожили счастливые две недели. Купались до синих губ, ловили рыбу, загорали до пузырей. А по вечерам сидели у костра со студентами и преподавателями со всей страны, жарили рыбу, пекли картошку и пели романтические песни про часовых Арбата, огни Маяковки, гостиницу, маленького гнома и - конечно - про горы, лучше которых могут быть только... горы. Иногда по рукам ходила самокрутка местной конопли, маковой соломки, а то и контрабандного "Мальборо" за пять рублей с марихуаной. Но это так, для экзотики, а чаще - обычное крестьянское домашнее вино по цене рубль за бомбу из-под шампанского. За всё время мы с Олегом - он на это обратил особое внимание - не услышали ни единого слова мата.
  
  Примерно раз в три дня мы ездили через перевал в Абрау - подобрать книг для чтения и покататься на ялике по озеру. Раз даже в Новороссийск съездили, правда долго там находиться не могли - уж больно много там было машин и заводов.
  
  Однажды мы оделись в белые рубашки, взяли прочитанные книги и встали в очередь на автобус. Первым подошел ПАЗик со второго отделения, взял на борт половину пассажиров из очереди и уехал. Мы стояли с народом, млели от жары и с завистью поглядывали на резвящихся в прохладной воде. Наконец, к нам подошел знакомый профессор из Воронежа и предложил занять два свободных места в его "москвиче". Мы не без колебаний сели в душный салон, пропахший потом и бензином и уехали в Абрау.
  
  В библиотеке взяли трагедии Шекспира и роман Сомерсета Моема. Съели по порции шашлыка со знаменитым марочным каберне и пошли на лодочную стоянку. Взяли ялик и поплыли на самый центр озера. Разделись, забросили нехитрую снасть - лески с крючком и грузилом, и погрузились в тишину. Поверхность озера казалась зеркалом, в котором отражались сине-черные горы, белые облака и ленивые чайки. Я читал "Гамлета", а Олег следил за поклевкой.
  
  Наконец, мы закончили читать трагедию, поймали десяток карасей с ладонь и решили сойти на берег. Здесь нас ожидала еще одна охота - на раков. Для этой цели мы взяли с собой фонарик. Разрезали карася, разбросали кусочки мяса вдоль берега и по первым сумеркам ходили по колено в воде, светили фонарем и вытаскивали из воды серо-зеленых кусачих раков. Когда с богатой добычей подходили к автобусной остановке, мы обнаружили, что многие женщины в поселке ходят в черных платках. Спросили о причине траура у людей на стоянке.
  
  Оказалось тот "Икарус", который пришел в десять утра и забрал всех желающих из Дюрсо - не вписался в поворот и упал в пропасть. Падал он на заднюю часть корпуса - именно там обычно мы с Олегом устраивались у окна. Половина пассажиров погибла, остальные - с тяжелыми переломами и увечьями попали в больницу. У меня по спине пробежали волны холода, Олег тоже побледнел. Если бы не профессор со своим "москвичом", мы попали бы в эту мясорубку.
  
  - Тебе не кажется, что смерть как-то уж слишком близко ходит рядом с нами, - сказал Олег, с трудом разжимая посиневшие губы. - Может, нам домой пора?
  - Похоже на то, - кивнул я.
  - Знаешь, Юра, кажется, я впервые в жизни с огромным удовольствием буду собирать картошку на родных российских просторах.
  - Аналогично.
  
  Вам взлёт!
  В первый день учебного года в деканате меня ожидала радостная новость. Объявила её наша всеобщая любовь и "мать родная" - очаровательная секретарша Ниночка. Она даже встала, вышла из-за стола и, улыбаясь, как Софи Лорен, торжественно провозгласила: за отличные успехи в учебе, донорстве и художественной самодеятельности меня наградили почетным местом в общежитии. А еще - тут девушка даже подпрыгнула - еще: повышенной стипендией в пятьдесят пять целковых!
  
  Я сбегал в бухгалтерию, получил стипендию за три месяца, потом сбегал в гастроном и купил торт "Киевский" (за три рубля семьдесят копеек, самый дорогой и красивый, с хрустящей прослойкой безе и мармеладными розами) и вручил этот шедевр кулинарии Ниночке. Она хлопала в ладошки и радовалась так, будто это лично её осчастливили и осыпали бесценными дарами.
  
  Общежитие!.. О, сколько раз я проходил мимо этого здания с архитектурными "излишествами" с трепетом в сердце! Каким волнением наполнялась грудь, когда я, навещая друзей, входил под его священный кров! Это сооружение в стиле барачного барокко пятидесятых годов двадцатого века представлялось мне то королевским замком, то коммуной хиппи, то студенческим раем с суровым цербером-вахтером у тяжелых дубовых врат.
  
  И вот, наконец, я энергичной походкой вхожу в общежитие на законном основании. Комната на шесть человек на втором этаже - бывшая рекреация, отгороженная фанерной перегородкой от коридора, - мне показалась чем-то средним между местом на сочинском пляже под тентом на лежаке и камерой в Бутырке. Там сидели пьяные мужики в майках, пили портвейн "777", закусывали деревенским салом и курили "Север" с "Примой". Следом за мной зашли еще двое, и нас стало шестеро - комплект. И вот мы уже сидим вместе за столом, пьем за знакомство, скидываемся "на еще портвейн и еще колбасу" и медленно, но верно становимся друзьями.
  
  Да, я не ошибся: общежитие было именно тем местом вселенной, где домашние мальчики становились мужчинами, где разнородные отдельно взятые человеки воссоединялись в мощную общину студенческого братства. Там ты не умрешь с голоду и от одиночества, там каждому найдется друг и не один, там даже самому тупоумному объяснят, что такое эпюр Монжа, дифференциал и предел текучести. Там даже глухие играют на гитарах, а безголосые поют баллады "Биттлз", слагают стихи пятистопным ямбом и учатся грамотно ухаживать за дамой. Там девушки легко меняют байковые халаты на белые джинсы в обтяжку, холодных самодовольных красавчиков - на прыщеватых, но крайне душевных юношей с радужной перспективой в скромном взоре ясных глаз. Там нет неинтересных, нелюбимых и бесталанных. Это полигон для выращивания будущих гениев! ...Ну, в крайнем случае, - скромных руководителей производства.
  
  Первые недели после картошки представляли собой учебно-алкогольный запой. Наконец, деньги у всех кончились, долги выросли до критической отметки, здоровье упало ниже уровня земли - и мы решили изменить свою непутевую жизнь в правильную сторону. Мы одновременно взялись и за учебу и за работу. Утром аккуратно посещали лекции и занятия, днем аврально делали домашние задания, а вечером надевали телогрейки и рабочей походкой вразвалку топали на ближайший завод. Там нас ждал свой лобби - один из старшекурсников, который и раздавал наряды.
  
  По несчастью ближайшее промышленное предприятие оказалось винзаводом. Самое престижное место работы находилось в разливочном цехе и на складе готовой продукции. Но туда попадали в основном старшекурсники. Нам чаще всего доставались погрузо-разгрузочные работы на железной дороге или на заводском наружном холодном складе. Но где бы ты ни работал, по окончании смены в твоих карманах и в желудке весело плескалось вино. И за этот спорт на свежем воздухе с премиальным вином мы еще получали за укороченную смену в пять-шесть часов целых семь рублей пятьдесят копеек! Ну, не счастье ли это!
  
  Ближе к весне мне удалось перезнакомиться и подружиться чуть ли не со всеми жителями общежития и рабочим коллективом винзавода. Конечно, этому способствовало постоянное наличие у меня запасов вина и мое довольно крепкое здоровье. Коллоквиумы, курсовые проекты, зачеты и экзамены чаще всего проходили так. Мы садились от преподавателей как можно дальше, чтобы ненароком не отравить их ядовитым перегаром изо рта. Преподаватели так же старались дышать в сторону, чтобы ненароком не отравить ядовитым перегаром студентов. Мы знали, "что они знают, что мы знаем", но интеллигентно не подавали вида - это считалось неприличным. Так мы проявляли друг о друге трогательную заботу. Так мы выживали сами и позволяли жить другим.
  
  Как-то еще в детстве мама приучила меня к двум особым дням недели: рыбному и молочному. Считалось, что эти "разгрузочные" дни благоприятно сказываются на здоровье и душевном состоянии. Так же по привычке, я соблюдал эти дни и в своей студенческой жизни. Молочным днем я встречался с Юлей, а в рыбный день - с Олегом.
  
  Как это случалось и раньше, мои отношения с красивой девушкой плавно перешли из состояния горячей влюбленности в спокойную дружбу. Я ей сочувствовал, она это принимала и выражала мне сердечную благодарность. Иногда девушка позволяла себе эмоциональный всплеск, горячо прижималась ко мне, но я восстанавливал безопасную дистанцию и возвращал взаимоотношениям дружескую высоту. Может быть поэтому, а может по какой-то другой неизвестной мне причине, только мы с Юлей медленно, но неуклонно отдалялись друг от друга.
  
  Олег же, в отличие от меня переживал свежий роман. Однажды он завалился ко мне в общежитие. Как он прошел мимо вахтера пьяным, до сих пор остается загадкой. Но он не только прошел и пронес в нашу комнату целую сумку коньяку с тушенкой, но еще всех напоил, а меня вытащил из-за стола и увёл к себе домой. Там Олег рассказал жуткую историю своей трагической любви.
  
  Оказывается, он вместе с московским другом отца, подполковником КГБ, "пошел на дело". Особист затащил его на воровскую малину в качестве знатока игры в тысячу. Это такой, упрощенный вариант преферанса для заключенных и студентов технических вузов. Олег сидел за карточным столом и в паре с подполковником играл в тысячу за государственный счет по-крупному. К концу вечера воры проиграли все наличные деньги и предложили сыграть ва-банк на девушку. Когда девушка вошла в прокуренную комнату, уставленную антикварной мебелью, и встала под свет люстры венецианского хрусталя, Олег понял, что умрет, но отыграет эту красавицу. Отыграл. Потом последовала драка на ножах, потом бегство на "волге" с форсированным двигателем по ночному городу от бандитского "мерседеса". Закончилось всё ко всеобщему удовольствию без жертв. И даже с благодарностью от руководства КГБ. Но самый важный боевой трофей получил Олег - девушку необычайной красоты.
  
  Как-то в рыбный день и я удостоился чести быть представленным роковой красавице. Как сказать... В ту пору моей шальной юности, мне уже довелось немало видеть и общаться с красивыми девушками: и в школе, и в институте, и в обществе Олега. Да что там! Как уверял Олег, Сверловка еще со времен великого академика Ландау славится на весь мир самым высоким процентом красивых женщин на душу населения. По словам Олега, эта сакральная цифра в иные дни достигает 69-72%! Преувеличивал патриот города, как всегда. Сидел я на той скамейке, на которой любвеобильный академик вычислял свой процент - никогда у меня он не превышал 40%. Правда, и это неплохо. Так я не об этом.
  
  Когда мы с Олегом подошли к ресторану "Нижегородский" и вошли в просторный зал, я был готов к тому, что увижу нечто сверхдиковинное. Но не увидел ничего: девушки за столом не было.
  - А ты как думал! - улыбнулся Олег, поправляя прибор трясущимися руками. - Воспитанная девушка никогда не приходит вовремя. У нас с тобой еще целых семь минут, чтобы успокоиться и морально приготовиться к встрече с дивом!
  
  Столик был заказан заранее, поэтому ждать официанта нам не пришлось. Олег сразу налил нам по стакану водки, выпил и только после этого унял вибрацию конечностей. Он еще забрасывал в рот остатки салата, как я увидел её. У меня не было сомнения, что эта девушка - именно та, из-за которой Олег пошел ва-банк, на воровской нож и бегство от бандитской погони. Ради такой девушки любой пошёл бы на всё!
  
  Она двигалась плавной невесомой походкой. Нежная белозубая улыбка сияла на ангельском лице. Одета она была с первого взгляда скромно и со вкусом, и только приглядевшись, можно было понять, что это бежевое платье привезено из Парижа и стоит безумные деньги. Но что тряпки! Что деньги и всё на них покупаемое! Я видел живое совершенство, и оно благосклонно кивнуло мне очаровательной головкой. Мы с Олегом стояли на вытяжку. Я был в шоке и не мог сказать ни слова.
  
  - Анжелика, - пропела она. Она на самом деле будто пела чудным неземным голосом. И протянула мне... руку. И я, урод-уродом, коснулся руки этого божества, но сказать хоть что-нибудь в ответ так и не смог. Видя наш ступор, девушка изящно махнула ручкой и снова пропела: - Мальчики, садитесь, пожалуйста. Уже можно.
  
  К нам подскочил официант и налил даме шампанского, положил ей на тарелку салата и еще чего-то. Я ждал, что Олег оттолкнет наглеца. Я понимал, что трактирщик здесь только из-за неё, чтобы хоть как-то к ней приблизиться и хоть что-то для неё сделать, чтобы она обратила внимание и на его персону. Но Олег молча смотрел на девушку и, казалось, ничего больше на свете не замечал. Потом мы что-то пили и ели, о чем-то говорили. Лика показывала фотографии, где они с Олегом бегали по острову и жарили шашлыки. Там Лика была в купальнике. И что бы она ни делала, с какого ракурса её бы не фотографировали - девушка всюду выглядела великолепно. Под конец этого замечательного вечера Лика сумела полностью развеять мой ступор и стала другом. Я искренно радовался за Олега, хоть и предполагал, что неприятностей с ней придется хлебнуть немало.
  
  
   Следом за гордой птичкой
  "Веселие Руси в питии еси", - любил говаривать Олег. Мне же эти слова казались чем-то вроде подмены. Или измены. Мне представилась возможность убедиться в том лично, пропустив одно событие через сердце.
  
  Это случилось в тяжелые дни зачетной сессии, когда волей-неволей приходилось сдавать все свои "хвосты", чтобы получить вожделенный зачет. Мало того, что нагрузка по учебе была максимальная, а здоровье в связи с морозами и длительным винопитием помаленьку начинало сдавать. А тут еще это несчастье.
  
  Уж не знаю почему, но наблюдая за Анжеликой, я постоянно ощущал безотчетную жалость к ней. Подспудно ожидал от неё неприятностей, и судя по степени её красоты, немалые. Поэтому когда однажды ночью к нам в комнату ворвался Олег и перебудил всё население, я уже заранее знал: сейчас он скажет что-то о Лике, и это вряд ли будет приятным.
  
  - Анжелику украли, - сообщил он, присев на край моей кровати, не обращая внимания на ворчание сокамерников.
  - Постой, что значит украли? - задал я идиотский вопрос, тряся головой, просыпаясь. - Она же не вещь какая, чтобы её вот так взять и унести.
  - Она уже три дня не приходит и не звонит. Она мне оставила ключи от своей квартиры. Я там был. Её нет. Ни записки, ни вещей, ни-че-го.
  - Ну и что, - хлопнул его по плечу, - Может, решила девушка съездить к маме домой на родную Смоленщину.
  - Если бы! - захрипел Олег, оглядываясь. - Мне с полчаса назад звонили бандиты, у которых я её отбил. Я проверил телефон через милицию. Звонили из Сочи, из номера гостиницы "Жемчужина". Пахан тот сказал, что, мол, попользовался и будет с меня. Сказал, что если я с моим кагэбэшником буду её искать, то они ей горло перережут, но нам не отдадут. Представляешь, раскрыли моего контрразведчика, гады!
  - Слушай, Олег, друг мой! А, может, это и к лучшему? Ну не наша эта птичка! Не из нашей стаи. Чужая. Понимаешь?
  - Да пошел ты! - Вскочил он. Но я положил руку на плечо и усадил обратно.
  - Олег, а давай мы ее забудем, а тебе нормальную девушку найдем, добрую, ясноглазую, скромную. А не воровскую. Да ведь жить с такими как Лика - это как на пороховой бочке сидеть и ждать, когда рванет. Причем, рванет-то обязательно, вопрос только - когда? Ты меня понимаешь, друг? Радуйся, что им не пришлось тебе ножичком животик распарывать. Это вполне в жанре такой криминальной мелодрамы.
  - Ты всё сказал? - Он снова встал. Лицо его окаменело. Он казался неживым.
  - По большей части...
  - Пойду, - прогудел он чужим голосом и вышел из комнаты.
  "Теперь и он пропадет", - почему-то подумал я и пошел закрывать за ним дверь.
  
  Так и вышло. Олег ушел в черный запой. Иногда я видел его на лекциях. Тех самых, когда в больших аудиториях собирается весь поток. Он ходил и сидел с каменным белым лицом, никого не замечая.
  
  Потом наступили черные дни. Как сорвавшись с цепи, все начали пить в "вчёрную". На консультации перед экзаменами часто мы с Женькой и с сокамерниками приходили малотрезвыми. Что с нами случилось?.. Будто всех накрыла невидимая мутная волна отчаяния. Новогодние праздники стали апофеозом безумия. Мы перемешали шампанское с водкой и вином. Почти ничем не закусывали. Творили что-то невообразимое.
  
  Забрались по козырьку в соседнее женское общежитие. Вахтер вызвал милицию. Нас увезли в отделение и бросили вначале в обезьянник, потом в КПЗ на голый дощатый пол. Потом бравые блюстители порядка вызвали нас на собеседование и предложили скинуться по рублику и выпить ради Нового года. Мы и с ними напились. Потом перед рассветом нас освободили, пообещав не сообщать в институт. Сообщили. Ниночка изъяла грозную бумагу из почты и подарила нам на память, чтобы "мы прекратили безобразничать".
  
  После освобождения из застенков мы снова напились "За свободу!".
  
  ... В ту ночь я провалился в черную дыру и долго летел в бездонную пропасть. Жестко упал плашмя, но как ни странно не разбился. Лежал на мокром холодном камне и дрожал от холода и страха. Всей спиной и затылком я чувствовал чей-то испепеляющий злобный взгляд, но повернуться и посмотреть на того, кто там надо мной стоял, не было сил. Вдруг меня схватили за плечи чьи-то цепкие ручищи и стали трясти. Это продолжалось мучительно долго. Вдруг все вокруг озарилось синими молниями, раздался гром. Нет, это был не гром, как во время грозы, а голос - страшный и беспощадный: "Этот, что ли, хочет от нас вырваться? Ха-ха-ха! Да бросьте вы! Он наш! Вы посмотрите на него - с ног до головы черный!"
  
  Я еще больше испугался и что было сил заорал: "Господи, помоги!" - и тьма в миг рассеялась и я проснулся весь мокрый на своей скрипучей кровати в прокуренной комнате общежития.
  
  В ушах все еще стоял грохочущий злобный бас. Потом его сменил более мягкий и даже вкрадчивый голос: "И когда вся стая полетела зимовать на юг, одна маленькая, но гордая птичка сказала: "Лично я полечу прямо на солнце". Она стала подниматься все выше и выше, но очень скоро опалила свои крылья и упала на самое дно самого глубокого ущелья".
  
  "Приснится же такая муть!" - только и смог произнести, тряся тяжелой головой. Но страх снова рухнуть на дно той черной пропасти остался, и пить я перестал.
  
  
  Самоубийца в открытом космосе
  Жили вроде бы весело, но иногда и у нас появлялось желание оторваться от земной суеты и взлететь ввысь. Не последнюю роль в таких событиях играл "Космос" - кафе на "Сверловке". Оно официально закрывалось в девять вечера, но там подолгу еще горел притушенный свет и звучала музыка. Это нелегальное состояние точки общепита называлось "Открытый космос". Во всяком случае, мы с Олегом, бывало, уходили оттуда и под утро. Кафе находилось в географическом центре академической части Нижегородского района, поэтому сюда стекались студенты и преподаватели со всех ВУЗов города.
  
  Хозяйкой там за стойкой бара возвышалась монументальная Тамара, которую за глаза называли "Валентиной Терешковой". Ассистировала ей уборщица баба Ганя, которую иногда прозывали "Руслановой" - за веселые частушки и бойкий нрав. Чаще всего звучала частушка пацифистская, наверное, ввиду активного миролюбия певицы. Пелась она проникновенно, тонким голоском, с закатыванием глаз к пластиковому звездному небу: "С не-е-еба звё-о-о-о-оздочка упа-а-а-ала прямо ми-и-илому в штаны. Пусть бы всё-о-о-о там оторва-а-а-ало, только б не-е-е-е было войны!" После её исполнения обязательно находился сердобольный посетитель, который с рыданием в голосе, бия кулаком в тощую грудь, надрывно произносил: "Нет, только русская баба способна на такое! Отказать себе в самом большом удовольствии в заботе о мире во всем мире!"
  
  Баба Ганя за небольшие комиссионные подрабатывала еще и официанткой, поэтому всегда находилась в гуще народных масс и знала всё обо всех. У нее можно было за полстакана портвейна получить консультацию по любому вопросу. Например, как вытащить из КПЗ друга-студента, попавшего туда в нетрезвом виде? Или, скажем, где достать джинсы "Вранглер" по цене не выше ста рублей? Или, к примеру, с кем за недорого разделить одиночество долгой зимней ночи? Иногда баба Ганя слишком увлекалась разговором с каким-нибудь душевным студентом. Тогда в "Космосе" раздавался звук, подобный рокоту взлетающего ракетоносителя - Тамара звала подчиненную. В таком случае баба Ганя полушепотом пела, как бы извиняясь: "Звезды Млечного пути запели страдания!" - и вприпрыжку неслась к стойке.
  
  У нее на субподряде работал старик по прозвищу Рафинад. Он как-то очень по-научному выгонял самогон из сахара-рафинада, осаждал сивушные масла марганцовкой, добавлял ваниль, сахар и растворимый индийский кофе - в результате получалось "виски" под названием "Байконур". Соотношение цена-качество напитка ценили не только студенты и люмпен-интеллигенты, но и линейная милиция, которая заглядывала погреться зимой или освежиться летом. Цена за стандартную поллитровую емкость из-под газировки "Байкал" колебалась от рубля до трех в зависимости от времени суток. Так что в кафе почти на каждом столе бутылка с наклейкой "Байкал" мирно соседствовала с кофе и омлетом.
  
  ...Девушка сидела напротив и говорила.
  Еще она выпивала, закусывала, курила и смотрела по сторонам.
  Я ей не верил.
  
  Она меня тихо ненавидела, как, впрочем, и всех остальных. Мой друг так и не пришел. Это с ним случалось все чаще. Олег находился в запое, продолжая медленное самоуничтожение вполне сознательно. В душе моей чернел открытый космос. Вот уже с неделю, ближе к ночи во мне открывалась зияющая пустота, требующая заполнения. Это примерно, как голод, только не в желудке, а где-то в области сердца. С этим нужно было что-то делать.
  
  Вдруг она сказала:
  - Я решила покончить с собой. - Она спокойно смотрела в мои зрачки и ожидала реакции. Я смотрел в ее переносицу и недоверчиво молчал.
  - Первая попытка не удалась. Вот, смотри, - она подняла рукав. На запястье левой руки краснел свежий шрам от пореза.
  - Это убедительно, - кивнул я. - А причина?
  - Он был самым красивым и умным мужчиной в мире. Я смотрела на него, как на Бога. А он меня прогнал и ушел к моей подруге.
  - Более-менее ясно. Ну что ж, если ты так решила, значит, тебе все равно?
  - Что все равно?
  - То, что будет между этим твоим решением и последней минутой жизни?
  - В общем, да... - Она опустила глаза и задумалась.
  - Тогда давай сделаем напоследок что-нибудь полезное.
  - Например?
  - Это мы придумаем. А если не придумаем, то само случится.
  - Хорошо. Давай. - Она впервые взглянула на меня без презрения.
  
  Мы встали и вышли в ночь. Навстречу шагали редкие прохожие. Смеялись пьяные компании, одинокие понуро плелись, опустив лица. По дороге безучастно пролетали автомобили, такси и частные извозчики медленно катили, высматривая потенциальных клиентов. На лилово-сером небе поблескивали тусклые звезды. Пахло духами, сигаретным дымом и пригорелым мясом.
  
  - Сейчас что-то будет, - сказал я, чувствуя мелкую вибрацию в солнечном сплетении. - Обязательно что-нибудь произойдет.
  - Посмотрим, - хрипло отозвалась девушка.
  
  Мы обогнули площадь Горького и свернули в переулок. Слева от нас тянулась пустынная дорога, справа - частные дома с заборами. Вибрация ожидания нарастала. Мы превратились в пару чутких ушей, прослушивающих окружающее пространство слева и справа, сзади и спереди, снизу и сверху. Но пока ничего, кроме собственных шагов и приглушенного шума телевизоров за маленькими окнами, - не слышали.
  
  Мы были готовы ко всему. Мы искали и ждали чего-то, что обязано было произойти. И все-таки, когда к нам из подворотни бросилась женщина и закричала, - мы с девушкой вздрогнули.
  - Ребята, помогите! Он умирает.
  - Кто? Куда идти? - спросил я, схватив ее за плечо, будто опасался потерять.
  - Сюда, за угол. - Она вывернулась из моего захвата, сама вцепилась в мой рукав и потянула к ветхому мещанскому особнячку. На лестнице, у самой двери, она обернулась и, выпучив глаза, попятилась: - Простите меня, я ужас как боюсь смерти и покойников. Дальше вы, ребятки, сами идите. Умоляю, помогите ему! - И почти мгновенно исчезла в темноте.
  
  Звонка здесь не было, в дверь, обитую ветхим дерматином, стучать бесполезно. Я резко вдохнул, медленно выдохнул и, взяв девушку за холодную руку, вошел в дом. В сени из комнаты через полуоткрытую дверь лился мягкий розовый свет. В комнате, освещенной лампочкой под красным кисейным абажуром, пахло лекарствами. В углу на кровати с никелированными спинками полулежал старик.
  
  Бывают же красивые пожилые люди! Сквозь глубокие морщины, пепельную седину и ржавые пигментные пятна желтоватой кожи проступала красота. Он показал на стулья и жестом пригласил подсесть поближе к нему.
  
  - Вы простите ради Бога мою соседку, - сказал он полушепотом. - Хоть и готовился я к этому событию половину жизни, а все равно чувствую внезапность. Такая долгожданная неожиданность. Как вас зовут, молодые люди?
  - Юрий.
  - Надя.
  - А мое имя Василий, отчество Павлович. Мне, ребята, нужна ваша помощь. Не беспокойтесь, у меня есть возможность неплохо вам заплатить за вашу услугу. Так что в накладе не останетесь.
  - А что нужно делать? - спросил я.
  - Вот адрес священника, - протянул он листок бумаги. - Возьмите такси и привезите его ко мне. А вот деньги на такси. Когда привезете отца Феодора, такси не отпускайте. Дайте таксисту деньги и просите подождать часа два.
  
  Надежда осталась с умирающим. Я дошел быстрым шагом до площади, поймал такси и съездил за священником. Проживал он в обычном панельном доме. Одет был так же обычно, в костюм и плащ. Только бородка и глаза выдавали его профессию. Хоть я его и разбудил, собрался он быстро, подхватил портфель, и мы спустились на лифте вниз. Сели в машину и доехали до стариковского дома.
  
  Когда мы вошли в дом и снимали верхнюю одежду, из комнаты доносились голоса старика и Нади - они говорили о кладбище и памятнике. Девушка все аккуратно записывала в блокнот. Священник попросил нас перейти на кухню: умирающий должен в последний раз исповедать свои грехи за всю жизнь.
  
  На кухне Надя поставила чайник.
  - Слушай, Юра, он мне дает кучу денег, чтобы я устроила похороны и установила надгробье с крестом. И еще он тебе деньги даст. Вот дедуля! А еще он мне сказал, что торопиться мне туда не стоит. Ну, ты понимаешь - куда... Нужно успеть в земной жизни сделать добрые дела. Нужно помогать людям. Слушала его и поняла, что я истеричка, эгоистка и полная дура. Когда мы с тобой получим деньги, я не буду тратить их на шмотки и разную ерунду. Я очень хорошо подумаю, на какие добрые дела их потратить. Понимаешь?
  - Понимаю, Надюш. Кажется, умирающий старик заразил тебя желанием жить.
  - Да! Именно. Он тут рассказал о своей жизни. И мне моя показалась каким-то полным бредом. Василий Павлович сказал, что у меня есть возможность жить по-хорошему. Да еще и денег дает, чтобы я изменилась. Вот какой человек! А?
  
  Вошел отец Феодор и сказал:
  - Замечательный человек! Как он исповедовался! Я такого покаяния перед смертью ни разу не слышал. Пойдемте, ребята, к нему. Теперь можно.
  
  Мы вошли в комнату. Здесь горели свечи и пахло медом и хвойным ладаном. Старик лежал на высоких подушках и устало улыбался. Мы подсели к нему. Он смотрел с любовью, как отец на детей. Что-то очень значительное происходило в этой комнате. Я не мог обозначить этого словами, только чувствовал нечто вроде торжественного волнения.
  
  - Наденька, Юра, - сказал он тихо. Придите в Церковь. Полюбите ее - это дорога в рай. В лоне Церкви, с Христом в сердце - не страшно умирать. Я верю, что Бог простил меня и после смерти по Своей милости даст мне упокоение в раю. Детки, я прожил большую жизнь, и много в ней было разных событий. Но сейчас, перед смертью, понимаешь, что жил я только тогда, когда служил Богу: стоял в церкви на литургии, исповедовался, причащался, раздавал милостыню, утешал больных и обиженных, бескорыстно помогал людям. Всё остальное - не важно и ничего не стоит. Поверьте умирающему старику: жизнь только там, где Христос.
  
  Он замолк, прикрыл глаза. Священник держал его сухонькую руку и сосредоточенно молился. Мы с Надей молча во все глаза смотрели на них. Через несколько минут отец Феодор глубоко вздохнул, положил руку Василия Павловича ему на грудь и спокойно сказал:
  - Преставился раб Божий Василий. Царствие ему Небесное.
  
  После отпевания священник сел в такси и уехал домой. Мы с Надей остались с покойником одни. Пожалуй, впервые в жизни я не боялся мертвеца. Смерть верующего человека не принесла с собой обычные в таких случаях страх и тоску. Мы с Надей понимали, что человек этот не умер, не погиб, а перешел в иной мир, гораздо лучший земного.
  
  Надежда поблагодарила меня за этот вечер, за эту ночь, за то, что я не дал ей наложить на себя руки. Она по просьбе покойного будет заниматься похоронами и до поминок сорокового дня останется жить здесь, в доме покойного.
  
  - Желание покончить жизнь самоубийством исчезло? - спросил я девушку.
  - Теперь у меня, Юрик, одно желание - умереть так же красиво, как Василий Павлович и встретиться с ним в раю.
  
  
  Вальпургиева ночь
  В канун майских праздников установилась солнечная погода. После зимних морозов и длинных черных вечеров душа и тело требовали солнца и тепла. Еще дня за три Максим и Виктор стали звать нас на пикник в район Теплого озера.
  
  Ребята эти жили в районе под названием Сортировка. С тех пор, как район Канавино утратил дурную славу самого бандитского района Нижнего и превратился в обычный торгово-развлекательный центр, Сортировка переняла криминальную эстафету. Эти двое сортировских мачо носили железные вставные зубы и тяжелые подбородки. Лица их покрывало множество шрамов. Кулаки их всегда были сжаты и по-боксерски чуть согнуты в запястьях, выражая тем самым постоянную готовность вступить в кулачный бой и дать самый решительный отпор. Виктор - тот казался букой, ходил всегда один, потому что его боялись. Макс, напротив, был общительным, имел сильный высокий голос, виртуозно владел гитарой и был вторым солистом в институтской рок-группе "Кипарис".
  
  Так как девушек в нашей группе было маловато, мы с Женей пригласили "японок". Как-то в начале учебного года мы обнаружили их поселение в дебрях общежития. Вообще-то девушки приехали из Якутии, но мы их так называли, а они не были против. Эти девушки вообще всегда были только "за!". Они казались нам еще сильно молодыми и, с нашей точки зрения, нуждались в мудром руководстве опытных студентов, прошедших естественный отбор выживанием в трущобах городского дна, двух сессиях и стройотряде.
  
  Еще девушки привлекали нас тем, что у них всегда имелось, что покушать и даже выпить. Часто мы с Женей приходили к ним голодными среди ночи, и они безропотно доставали из-под кровати посылочный ящик с черной икрой и коньяк "Большой приз". Ну, коньяк ладно, а вот икру мы долго учились употреблять так, чтобы не причинить ущерба здоровью. Дело в том, что икра была то ли прессованная, то ли подвяленная. Она напоминала черный соленый пластилин и приставала к зубам. Еще девушки были чудо как свежи и приятны лицом.
  
  Среди них выделялась Маша, с виду лет тринадцати с нежным белым личиком и светло русыми волосами. Глаза, впрочем, как и у всех якуток, у нее были черные, раскосые и бесстрастные. Наверное, чтобы её принимали всерьез, она объявила себя потомственной ведьмой и великим знатоком Кама-сутры, поэтому мы её уважали и держались на дистанции. Остальные "японки" просто были веселыми и общительными, без всяких там комплексов и претензий; и никогда ни в чем нам не отказывали. Вот и на майские согласились ехать на пикник сразу и без лишнего кокетства.
  
  Еще я пригласил с нами Олега, чтобы после затяжного стресса парень получил хоть какие-то положительные эмоции.
  
  Ехали мы туда на электричке. Как вышли из вагона и спустились под горку, - перед нами открылась дивная картина. Среди просторного березняка в высоких травах белело небольшое озеро, над которым стоял парной туман. Вода в озере была на самом деле необычайно теплой, градусов за двадцать пять. Причину её необычной температуры объяснил Макс: сюда стекала отработанная вода соседней ТЭЦ. Но вода была чистой, не зря же тут постоянно плескалась рыба. Кроме нас там уже веселились две небольшие компании с палатками и удочками.
  
  Мы тоже поставили три палатки: две для мужчин, одну для девушек. До самой ночи мы купались, загорали и ловили рыбу. А с наступлением сумерек разложили на траве ужин. Тут нам "потомственная ведьма" японка Маша и объявила, что эта ночь издавна называется Вальпургиевой, потому что ведьмы слетаются на священную гору для шабаша. В среде комсомольцев стало происходить либеральное брожение. Кто-то защищал День солидарности трудящихся всего прогрессивного мира, а некоторые малосознательные граждане изъявили порочное желание отметить языческий шабаш нечистой силы.
  
  Мы с Олегом и Максом, призванные соблюдать порядок во вверенном нам коллективе, предложили либералам-уклонистам накрыть для себя отдельный стол и кушать пикник в стороне от честных тружеников. После этого объявления Макс высвободил от брезентового чехла гитару, пару раз громко брякнул по струнам и запел звонким голосом на всю округу что-то сильно импортное на заграничном языке. Разумеется все девушки сразу забыли о ведьмах и окружили певца. Уж не знаю, то ли сказывался профессионализм, то ли ему от природы досталась луженая глотка, только пел он почти без перерыва до глубокой ночи.
  
  В это время вокруг сгущались мрачные тучи черной мистики. Народ сильно злоупотребил вина, стал кричать, танцевать и купаться в озере нагишом. Мы с Олегом почти не пили, с аппетитом кушали печеную свежую рыбу и развлекали двух интеллигентных девушек, которые смущенно отворачивались от белеющих тут и там обнаженных тел. Макс услаждал публику вокалом. Поэтому печальными глазами наблюдали мы падение моральных устоев общества. Тут еще и соседи ругаться пришли. Четверо пьяных парней с дубинами в руках встали перед нами и потребовали, чтобы мы немедленно затихли. Мы им, оказывается, мешали культурно отдыхать. Макс поднялся, аккуратно прислонил гитару к березе и нырнул в палатку. Оттуда вышел с пистолетом в руке и вместе с Виктором они подошли к визитерам. Те не унимались. Прогремел выстрел в воздух, и парней с дубинами как ветром сдуло.
  
  Но тут Маша, видимо решив восстановить уважение к своей полудетской персоне, объявила, что она устроит спиритический сеанс столовращения. Достала кусок ватмана с написанными кругообразно тушью алфавитом и цифрами. Сверху положила перевернутое чайное блюдце. Маша с еще одной японкой Кирой наложили на блюдце пальцы и Маша попросила что-нибудь спросить у духов. Кто-то предложил назвать день рождения бабушки. Девушки поводили блюдцем, касаясь краем букв и цифр, и объявили дату. Она оказалась правильной. Посыпались вопросы, на которые девушки отвечали так же конкретно и точно.
  
  Мне стало не по себе. Я реально ощущал присутствие нечистой силы и подсознательно её остерегался. У меня были еще сильны воспоминания о падении на дно адской пропасти. Олег вдруг перекрестился, протянул руку к ватману и решительно порвал его. На него набросились любители оккультизма, но он даже не взглянул в их сторону.
  
  - Хватит ерундой заниматься! - рявкнул он. - Всё! Банкет закончился. Всем спать.
  
  После бессонной ночи отсыпались до обеда. Потом позагорали, поели рыбки и ближе к вечеру мы с Олегом поехали на вокзал. Зачем? А чтобы съездить в Москву и слегка проветриться. Вот такая фантазия взбрела нам в голову.
  
  Подключение
  В кассе остались билеты только на полуночный экспресс и только верхние полки купе. Мы имели возможность купить предлагаемые билеты, но не имели желания. Посовещались с товарищем и приняли решение ехать десятичасовым поездом на третьей полке. До подачи поезда оставалось полтора часа, и мы решили провести их с пользой.
  
  Для начала в буфете ресторана купили шоколадку для проводницы. Потом зашли в универмаг в отдел бытовой радиотехники. В этом таинственном месте мы наблюдали за появлением новинок проигрывающих устройств. Олег тщательно изучал и сравнивал технические характеристики "Эстонии", "Мелодии" и "Юпитера". Я с трепетом притрагивался к адаптерам, стереоколонкам, ручкам настройки, вычисляя в уме, как накопить и на чем сэкономить, чтобы набрать сумму, указанную в ценниках.
  
  В это время у прилавка стояла странная пара молодых людей: длинноволосый лет под тридцать и домашний мальчик лет пятнадцати. Мальчик слушал и кивал, а длинноволосый горячо шептал, постоянно облизывая толстые красные губы. До нас долетали только обрывки: "у аппаратуры высшего класса давление иглы на винил не превышает двух грамм, дунешь - и адаптер улетел", "штаны нужно носить "Вранглер" и "Лэвис", причем обязательно потертые", "бриться - лезвиями "Шик", они долговечные, хватает на месяц", "нейлон - лажа, я тебе достану фирменный джинсовый батник и лапшу".
  
  - Слышишь, Юра, как фарцовщик подрастающее поколение подключает?
  - К чему?
  - К своей системе потребления. Не правда ли, похоже на общение паука и мухи? Жестокий паук заманивает несчастную муху, потом закручивает в паутину, чтобы медленно и с наслаждением пить кровь.
  
  Следующей торговой точкой, которую мы регулярно посещали, был отдел грампластинок. На полках ничего приличного там не бывало. Но можно всегда пошушукаться с продавцом, или с крутящимися тут же темными личностями. Нас отводили в сторону и протягивали тетрадные листочки. Если там писалось "Дорз - 8" или "Ти Рекс - 7", то читать нужно было: диск группы "Дорз" продается за восемьдесят рублей, а "Ти Рекс" - за семьдесят. Конечно покупать винил за такие деньги с рук было равнозначно самоубийству, поэтому мы лишь приценивались, чтобы узнать, какие диски ходят по рукам.
  
  Пока мы шушукались, у нас за спиной снова послышалось: "сейчас особо продвинутые слушают джаз-рок, это такие группы, как "Чикаго" и "Кровь, пот и слезы"", "если нужно что-то для компании с девочками, то лучше "Биттлз" или "Бони М"". Тот же длинноволосый с бордовыми губами натаскивал "мажорчика" с печатью скрытого порока на милом личике и наличием папиных денег.
  
  На поезд мы, как всегда, чуть не опоздали. У Олега это было в привычке. Он таким образом "держал марку" и "щекотал нервы". Когда мы через подземный переход выбежали на третий путь, поезд уже набирал скорость. Мы запрыгнули в открытую дверь последнего вагона и сунули проводнице шоколадку в комплекте с тремя рублями. Пока она шипела, что в случае появления ревизора она нас не видела и нас не знает, мы резво забрались на третью полку пустого купе и там затаились. Проехав Дзержинск, мы спустились на вторые полки и спокойно заснули.
  
  Утром проснулись в Москве. Сонные и помятые, но довольные, вышли на залитый солнцем перрон Ярославского вокзала и для начала решили привести себя в порядок. Вокзальный туалет был набит битком. Кто брился, кто умывался, кто стоял в очередь к кабинкам и писсуарам. Тут же сновали вездесущие темные личности и что-то продавали. Мы побрились, умылись, причесались и даже вспрыснулись "Шипром" из автомата.
  
  - Куда нам с тобой в первую очередь? - спросил Олег.
  - На Беговую за штанами.
  - Верно.
  
  И мы спустились в метро. На Беговой вышли и для начала прошлись по переходу. Там толпились фарцовщики, но атмосфера была напряженной: не ровен час, нагрянет ОБХСС с облавой. Олег потащил меня наверх к стеклянному фасаду комиссионного магазина.
  
  Здесь он подошел к знакомому фарцовщику по имени Рафаэль, одетого в затёртую до дыр джинсовую пару, и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул и быстрым шагом направился в сторону ближайшего жилого дома. Мы за ним. Там он позвонил в квартиру на втором этаже, дверь открылась, и мы вошли в логово фарцовщиков. Всюду стояли картонные коробки с джинсами, лапшой, батниками. Олег выбрал чуть потертые "Вранглер" и "Лэвис", мы померили и сторговались на ста двадцати. Еще мы купили по лапше и по паре ботинок на платформе. А еще Олег купил солнцезащитные очки каплеобразной формы под названием "Макнамара". Всё это нам упаковали в фирменные полиэтиленовые пакеты "Мальборо", мы сунули покупки в сумки и вышли на улицу. Дело сделано. На год-полтора мы одеты.
  
  Дальше наш путь лежал на "Калпроспект" - Калининский проспект. Там у магазина "Мелодия" Олег спрашивал диск "Бони М", но над ним только потешались. Наконец, один мужичок лет сорока утвердительно кивнул и повел нас в переулки. Снова мы вошли в квартиру и оказались в логове. Мужичок потребовал купить диск "Бони М" в комплекте с польским диском "Это рок-н-ролл". Мы согласились. Дальше мужичок повел себя необычно. Получив деньги и вручив диски, он посадил нас в кресла и достал бутылку виски и стаканы. Он поставил свой диск "Бони М" на музыкальный центр "Панасоник", и мы погрузились в музыкальный шторм.
  
  Да, такого качества и такой необычной музыки мы еще не слышали. Это был прорыв в иное измерение, новое музыкальное течение. Мощные ритмы раскачивали нас на огромных океанских волнах, вокал казался необычайно отточенным и богатым по звуковой палитре, звуки вихрем кружились вокруг, заполняя каждую клетку тела, врываясь в тебя, как затяжной взрыв. Выходили мы от этого меломана-фарцовщика чуть подавленные. Особенно после того, как он по секрету озвучил цену музыкального центра - шесть тысяч рублей.
  
  Пообедав в пивбаре "Жигули" пивом с креветками, мы решили сходить в комиссионку радиоаппаратуры на Садовом кольце у площади Восстания. Там на прилавках стояли музыкальные системы по страшным ценам: от полутора до сорока тысяч рублей. Это если, к примеру, зарабатывать, как академик по тысяче рублей и все деньги откладывать на такой вот муз-центр, то придется копить три с лишним года! Немыслимо! Но если это здесь стоит, значит, есть такие люди, которые могут себе это позволить. И явно это не простые труженики, даже пусть осыпанные почестями и наградами. Ой, как в этой Москве пахнет нехорошо - грязными деньгами и престижем!
  
  Обратно решили ехать по-прежнему на третьей полке. Только на этот раз пришли к поезду необычно рано и могли спокойно выбрать вагон и степенно договориться с проводницей. Когда мы забросили вещи на третью полку и вышли подышать на платформу, я увидел нечто потрясающее.
  
  В десятке шагов от меня Юля стояла в обнимку со старым дядькой в шляпе и с поднятым воротником плаща. Они сжали друг друга в объятиях и медленно раскачивались. Вот объявили об отправлении поезда, проводницы стали загонять пассажиров в вагон. Старик оторвал Юлю от себя - и я узнал его. Он снимался в кино, его фотографии висели в кинотеатрах и театральных фойе, он был знаменит. Я вспомнил слова Юли о том, как его травят в театре, и понял, какая это ложь. Да этот актер считался мэтром, имел государственные награды и был недосягаемой величиной для простых смертных. Он был вне театрально-киношных дрязг, он находился выше этого уровня. Видимо, пожилой ловелас использовал этот расхожий приёмчик под названием "давить на жалость" для обольщения наивной девочки. Я обязан сказать ей об этом! Предупредить!
  
  Убедившись, что купе, как всегда будет полупустым и никто не посягает на наши места, я обрисовал Олегу свою ситуацию и прошел в соседний вагон. Юля стояла в проходе и смотрела в окно. Я подошел и поздоровался. Она стояла, словно каменная статуя, и ни на что не реагировала. Тогда я положил руку ей на плечо и легонько встряхнул.
  - Привет, Джульетта.
  - А, это ты, - произнесла она чужим голосом. - Ты тоже ездил в Москву?
  - А я узнал твоего старичка.
  - Не смей так говорить! - Она гневно сверкнула глазами. - Ты и мизинца его не стоишь.
  - А я и не собираюсь прицениваться. Я же покинул рынок, где торгуют невестами и женихами. Помнишь?
  - Да. Ты что-то говорил. Не важно.
  - Послушай меня, пожалуйста. Ты сейчас похожа на зомби. Это не любовь, понимаешь! Это страсть, болезнь, сумасшествие. Это пройдет, и ты останешься у разбитого корыта. Мне жалко тебя, Юлия!
  - Уйди. Прошу тебя. Не могу тебя видеть.
  - Вот видишь, ты меня уже ненавидишь. А любящее сердце не может любить и ненавидеть одновременно. Если человек любит, то любит всех! Ладно, я уйду. Как хочешь. Только помни, я остаюсь твоим другом. И ты всегда можешь прийти ко мне, если надо будет с кем-то поделиться.
  - Уходи!
  - Прощай.
  
  В купе Олег в очках "Макнамара" на носу беседовал с пожилым мужчиной. Они пили коньяк и закусывали бутербродами с салями на черном бородинском хлебе. Где-то я уже видел нечто подобное. А! "Семнадцать мгновений весны", сцена в поезде с участием немецкого генерала и Штирлица. "И у вас есть коньяк и салями! Значит, мы снабжаемся из одной кормушки".
  
  - А вот и наш Ромео, - сказал Олег седому мужику, кивая в мою сторону. - Минуту назад его Джульетта дала ему полную отставку, предпочтя юного и подающего надежды пожилому, но заслуженному человеку при кормушке.
  - Так было всегда, - прохрипел седой. - И так будет всегда. Женщины выбирают сильных.
  - А я утверждаю, что это работает система подключения, - упрямо настаивал Олег. - Выбирают тех, кто посочней и послаще, зомбируют их и высасывают кровушку. Только мы с Юркой никогда в эту систему не попадем. Гарантирую!
  - Ой, не пугайте девушку широкими плечами, - хрипел седой. - Сам вон, поди не в пластмассовых очках за рупь-сорок из универмага сидишь, а в фирменных, целковых за пятьдесят. Пройдете по костям, возматереете и так же станете пить кровь.
  - Не дождетесь! - Потом Олег долго смотрел на меня, седого и, перед тем как окончательно упасть головой на стол, произнёс: - "Макнамара" - это вещь!
  
  
  Позови меня в даль светлую
  По приезде в Нижний на перроне Московского вокзала Олег спросил:
  - Что-то я совсем из времени выпал. Не помнишь, какое там у нас расписание занятий?
  - Еще два дня и зачет, - ответил я, вытягивая шею в поисках бедной Джульетты. Впрочем, безуспешно.
  - Тогда сегодня отдыхаем. Только надо бы как-нибудь красиво. А то от Вальпургиевой ночи и притонов столицы такой осадок мутный остался, будто мы в аду побывали.
  
  Дома у Олега нас ожидало застолье. Старые коммунисты третий день праздновали Первомай. Отец Олега пожал мою руку. Сурово оглядел сына и ткнул пальцем в глубокую носогубную складку, сын послушно чмокнул его в щеку и приобнял. На бравурное приветствие Олега: "Салют старым коммунистам, верным детям Ильича!" последовало саркастическое ворчание пьяненьких ветеранов.
  
  - Как думаешь, эту негативную реакцию на Ильича, можно считать предвестником грядущих перемен? - Пробурчал Олег, закрыв дверь своей комнаты. Он поставил на свой "Арктур - 004" диск "Бони М", откупорил бутылку чешского ликера "Бехеровка" с утонченным привкусом резинового клея и плеснул в крохотные рюмки. - Прими желудочных капель из аптеки пана Яна Бехера и одевайся во всё фирменное, пойдем выйдем в свет.
  
  Под песню "Реки Вавилона" я стал наряжаться в бело-голубые джинсы "Лэвис", синюю лапшу; на ярко-красные носки натягивал фиолетовые ботинки на платформе, которые обещали протираться бордовыми залысинами. Ну что сказать?.. В зеркале я увидел дивной красоты молодого мужчину в самом расцвете сил, с ног до головы "упакованного в фирму". В таком наряде не стыдно было появиться в самом престижном месте любой столицы мира. Мне так казалось.
  
  В это время Олег изучал в газете раздел "В кинотеатрах города".
  - Во! То, что нам нужно! "Позови меня в даль светлую". Замечательный фильм по Шукшину!
  
  Он глянул на меня и вдруг зашипел, тыча пальцем в ботинки:
  - Ты с ума сошел! Да у них вид неприлично новый. Немедленно пройдись по поверхности наждачной бумагой. У меня где-то в столе "нулёвка" валялась.
  
  Дверь открылась, и зашли двое бордовых лицами ветеранов. Один из них протянул свой стакан к "Бехеровке", другой подставил седую голову под стерео-наушники, прозванные в народе "лопухи", и заорал во всю глотку: "Ух ты! Какая музыка! Объёмная!".
  - Имей ввиду, дядь Леша, эта музыка - не иначе, как идеологическая диверсия! Ты поосторожней! А то заявят на тебя! В соответствующие органы. Друзья-собутыльники.
  - Эти могут! - солидно кивнул дядя Леша. - Этим палец в пасть не клади - всю руку по самую подмышку отхватят.
  - Давай я специально для тебя "Май течет рекой нарядной" поставлю. Конспихация, батенька, и еще раз конспихация!
  - Поставь, Олежек. И чтобы обязательно "...по широкой мостовой!" и погромче! Какая смена растет, Пашка, - обратился он к любителю "Бехеровки", смахивая нечаянную слезу с морщинистой щеки, - Какая у нас хорошая молодежь! Есть кому знамя из наших ослабших рук подхватить! И понести в светлые коммунистические дали!
  
  ...Смотреть с Олегом кино - занятие не для слабонервных. Он каждую вторую фразу обмусоливал и смаковал, как любитель пива воблу.
  - Нет, я не могу: "маслице на хлеб"! Это он про сивушные масла! И гроб для себя строгает, чтобы в спину сучок не вонзился. Смотри, что Любшин из себя вытворяет! А ты помнишь его в кино "Щит и меч"? Какой он там умница, красавец, в эсэсовской форме! А тут - алкаш-алкашом. Слышь: "Ох, как в нос шибает!" Мы сейчас с тобой тоже шампанского возьмем.
  
  Вышли мы из кинотеатра повторного фильма, прошлись по Пушкинскому садику и направились на площадь Горького в гастроном. Выйдя оттуда с двумя бутылками шампанского, чуть не столкнулись с Ирэн. Она прогуливалась в обществе худенькой брюнетки и держала за руку очаровательную светловолосую девочку лет четырех: "Моя племянница Даша, а это сестра из Вильнюса - Кристина". Обе молодые женщины были одеты в красные короткие пальто. Дашенька - в розовом комбинезончике. Олег пригласил дам полакомиться шампанским. Они согласились.
  
  Как-то так получилось, что Даша оказалась на моих плечах. Я её взвешивал на всех весах, которые попадались нам на пути. Причем, вес её постоянно увеличивался с 19 до 22 килограмм. Я учил её английским словам. И где-то на подходе к Кремлю талантливый ребенок уже выучил слов 20.
  
  Мы прошли территорию Кремля насквозь и вышли через пролом в крепостной стене к дорожке над Почаевским съездом. Перед нами внизу шумела Маяковка, над крышами домов виднелась Волга. Той весной разлилась река до самого горизонта. Мы сели на лавочку и Олег налил в пластмассовые стаканы шипучее вино. У женщин оказался с собой фотоаппарат со слайдовской немецкой пленкой ORWO. Мы кормили сизых воркующих голубей, пили пенистое шампанское, звонко смеялись, по очереди подбрасывали "до самого синего неба" визжащую от страха и счастья Дашеньку - и всё это непрестанно фотографировали.
  
  Олег стал пересказывать Кристине фильм про светлую даль и даже порывался сводить её в кино непременно сейчас:
  - Как можно продолжать спокойно жить, если ты не видела этот шедевр! - Вопил он на всю округу. - Знаешь, что там Ульянов говорит? Что в русской тройке-птице сидит жулик! Тройка-птица - это образ Руси, а там в коляске - вор! Представляешь!
  - А мы вчера там же смотрели "Осень", - сказала Кристина. - Его называют первым секс-фильмом в СССР. Там всю дорогу герои валяются в постели и пьют пиво.
  - Кому что!.. - вздохнул Олег.
  
  А Ирэн в тот день была удивительно тихой и чуть грустной. Она прижалась ко мне плечом, достала из сумочки журнал "Юность" и открыла повесть Анатолия Тоболяка "История одной любви". Поискала нужное место, прошептала: "Так они познакомились" и прочла вслух:
  "ИЗ ДНЕВНИКА КРОТОВА
  "25 июня 1972 года, в полдень, на оживленном перекрестке Москвы произошло столкновение. В сводках ГАИ оно не значится. Один пешеход, развив недозволенную скорость, налетел на другого пешехода.
  Яблоки посыпались из авоськи и запрыгали по мостовой, как радужные мячи. Девушка закусила губу.
  Молодой человек кинулся собирать плоды райского сада. Когда он разогнулся, она уже уходила. Ее плечи были возмущенно расправлены, лопатки под платьем сошлись, как тиски. Черная негритянская нога с силой поддала одно из яблок. Оно запрыгало на середину улицы.
  Вся ее фигура источала гнев и презрение. Гнев и презрение.
  В тот день у меня была уйма свободного времени. Я направлялся в кинотеатр, но всю дорогу колебался, стоит ли убивать три часа на мексиканскую мелодраму. Я киногурман, к вашему сведению.
  Девушка с облегченной авоськой шагала, не оглядываясь.
  Я сунул несколько яблок за пазуху, одно обтер и надкусил.
  Она вошла в метро...
  ... Прежде чем шагнуть с движущейся ступеньки, она оглянулась. Как дикая птица, почувствовала взгляд охотника из-за куста.
  "Хвост" обнаружен. Преследование потеряло тайну.
  Я с хрустом отгрыз кусок яблока.
  Из туннеля вылетел, как бешеная, вопящая гармошка, поезд. Из дыр в его мехах повалили люди. Она скользнула внутрь, я - следом, с куском яблока за щекой.
  Рванулись и понеслись в темный зев туннеля.
  Посмотрит или нет?
  Взглянула.
  Я помигал яблоком, как фонариком.
  Она отвернулась.
  И тут мы влетели под своды "Краснопресненской".
  Металлический голос подтвердил надписи на стенах.
  Теперь мы поднимались. Я плыл на десять ступенек ниже. Ее ноги, как два ослепительных черных луча, били в глаза.
  Затем ее поглотила телефонная будка.
  Я прислонился к пустому лотку из-под мороженого. Яблоко в моей руке взлетало.
  Итак, телефонный разговор.
  "Алё, Света, это ты? Я звоню из автомата с Краснопресненской. Со мной приключилась ужасная история. Какой-то тип преследует меня. Да, да, преследует. Идет по пятам и грызет мои яблоки. Вон он стоит напротив, ждет, когда я переговорю. Какой из себя? Блондин, лет восемнадцати, высокий, с голубыми глазами. Что мне делать, как ты думаешь?"...
  ...А вдруг:
  "Але, шеф! Говорит Марианна, по кличке "Газировка", Ваше поручение выполнила, достала яблоки по рупь двадцать. Обнаружила "хвост". Он имитировал столкновение. Пытаюсь сбить со следа. Какие будут указания?"
  Мама, Вити, Света, шеф... Опасные соперники! Пора действовать!
  Румяным яблоком я выбил по стеклу будки три точки, три тире, три точки. Сигнал SOS.
  В ответ гневный взгляд карих глаз.
  Шевелящиеся губы... Розовая мочка уха, прижатая трубкой...
  Я выкинул вверх три пальца - символ автоматного лимита.
  Дверца будки распахнулась. Мы стоили лицом к лицу.
  Я превратился во фруктовое дерево.
  - Ваши яблоки,- сказал я и посыпался плодами в ее авоську".
  Красный свет - неприязнь, испуг.
  Желтый - раздумье, колебание.
  Зеленый - доверие.
  Три раза мигнул светофор в ее глазах. И вот уже я держу авоську, как победный трофей преследования.
  Почему смолк город? Куда пропали прохожие? Их нет; мы - два космонавта под одним шлемом в безвоздушном пространстве".
  
  - А это очерк главного героя, - сказала Ирэн тихо и серьезно. Так она говорила, когда прикасалась к чьему-нибудь таланту. - Он привез его в редакцию из командировки на пастбище. Представляешь, ему лишь восемнадцать! Чуть больше, чем тебе, когда ты мне читал свои стихи и рассказы. Послушай, Юра:
  
  "И двинулся аргиш! Вскинули олени головы с раскидистыми ветвями, переступили тонкими под коленом и широкими у копыта ногами, пробуя твердость земли, закатили выпуклые, со слезой глаза, задрожали всей кожей - и пошли... Первые дни авалаканчика, шаткого и податливого на малый порыв ветра, первые дни жизни длинноногого уродца с круглым взором, отражающим весеннее величие земли, протекают в полнейшей беззаботности. Мать кормит его молоком, а человек-пастух следит за его сердцебиением. И уже в эту пору косой надрез на ухе новорожденного определяет его судьбу. Быть ему домашним зверем и служить ему человеку!
  
  Окрепнут его ноги, пойдут в рост бугорки на темени, прикрытые пока светлой шерсткой, заживет порез на ухе. Но уже нельзя ему надеяться на даровое молоко матери. Летом будет он кружить вместе со своими собратьями в мучительном хороводе, подгоняемый оводами и мошкарой, осенью познает сладость первого гриба, зимой обдерет рога в тесных просветах между лиственницами и проверит силу копыт, разбивающих пласты снега вплоть до ягеля... Всем наделила его природа. Только крыльев ему не дано, чтобы летать в небесах на птичий лад".
  
  Она закрыла журнал и опустила его на колени. Перед нами простирались зовущие светлые дали. Занимался голубовато-золотистый закат. Стояла тишина. Даже трамваи прекратили звенящий бег по рельсам. Даже голуби притихли и расселись по траве.
  
  - Это, как полёт в небо! - говорила она взволнованно. - Это как пощечина всем нам, ползающим по земле. Это... счастье быть таким возмутительно гениальным.
  - Дай почитать, - сказал я. - Прошу.
  - Возьми, конечно. Это я для тебя взяла из библиотеки. Мне этот Кротов моего друга детства Юрочку напомнил.
  
  - Поду-у-у-умаешь, - пропела Дашенька, ковыряя ботиночком траву на газоне, - я тоже дядю Юру люблю! А когда я вырасту и стану большой, ты будешь со мной в стогу сена кувыркаться?
  - Почему в стогу сена? - спросил я девочку, слегка ошеломленный.
  - А потому что, когда в кино любовь показывают, дядя с тетей в стогу кувыркаются и смеются. Я тоже так хочу.
  - Обязательно, Дашенька, - сказал я как можно серьезней под ехидное прысканье взрослых, - разве я смогу отказать такой очаровательной принцессе, как ты?
  - Договорились! А можно я опять тебе на шею сяду?
  - Можно, конечно!
  Девочка шустро заняла свое место на моем загривке. Я обхватил её тонкие ножки одной рукой, другой взял под руку Ирэн и мягко спросил:
  - Что с тобой?
  - Меня Виктор бросил...
  - Ну, и ничего! Ты у нас самая красивая и умная. У тебя нежное сердце. Этот белый волчара и мизинца твоего не стоит.
  - Правда?
  - Конечно, девочка моя! Ты самая лучшая девушка Нижнего Новгорода и прилегающих окрестностей. Вот этих. Посмотри, - я показал рукой на обширный разлив Волги до самого горизонта и расплавленное золото высокого неба. - И ты...Представляешь, от Олега я такое о женщине слышал впервые: ты че-ло-век! Как уверял нас великий Горький, - ты звучишь гордо!
  - Спасибо, Юрочка, - выдохнула она, благодарно пожимая мое предплечье. - Знаешь что, приходите ко мне завтра часикам к пяти. Я вас с Олегом отблагодарю за сегодняшний день.
  
  Серость!.. Она, как сырая плесень, проникает повсюду. Для неё, кажется, нет преград. Серость не производят, просто она появляется, когда удушают всё живое, солнечное, радостное. Сначала - в себе самом, потом - в ближайшем окружении, а если силы есть, то и дальше - до самых до окраин. Это очень удобно, если в себе самом всё живое успешно выжег злом. Смотрит такой в себя, на себя, а сердце разум, личина - всё в плесени. А он уже за пультом управления. Перед ним экраны мониторов, рычаги, кнопки. Видит - живое на экране шевельнулось, рука тянется к рыжей кнопке, как у Геббельса к пистолету, - уничтожить! На другом экране - какой-то вызывающе молодой, разумный, ясноглазый - да неважно, что он там говорит. А просто за то, что живой еще - запретить. Будет продолжать трепыхаться, не послушает - приказ на уничтожение!
  
  Когда живое затоптано, эта вездесущая сырая плесень проникает в одежду, в поэзию, в музыку, в книги, в поведение людей, в их мозг, а потом и в сердце. Ты видишь пепельные лица, ниже - мышиные одежды, слушаешь пустые слова, унылую музыку, прославляющие её величество смерть. Стоп! Как там писал романтик-Пешков, пока еще не стал Великим Горьким? "Лучше тридцать лет питаться свежим мясом, чем триста лет мертвечиной". Смерти - нет! Хотите - убейте меня молодым, но я не стану жрать вашу мертвечину!
  
  Примерно, об этом говорили мы с Олегом, когда шагали к Ирэн в дом на набережной. Видимо, отец моей другини сделал неплохую карьеру, если окна их просторной квартиры выходили на Волгу. Родители её - вот удача! - отъехали на дачу. Впереди намечался вечер психоделической музыки.
  
  В большой комнате на низком журнальном столе стояли блюда с салатами и канапе, бутылки с вином. Вокруг на матрасах, накрытых пледами, валялись подушки. На стене висел большой белый экран. Напротив него - слайдоскоп. Ирэн оделась в нежно-голубые джинсы, белую свободную рубашку распустила каштановые кудри по плечам. Смотрела весело и ласково. У меня от всего этого перехватило дыхание и сладко-тревожно забилось сердце. Олег, напротив, был мрачно-усталым, улыбался через силу. Но улыбался...
  
  Сначала мы, обнявшись, как три товарища, лицезрели просторные дали, залитые большой водой. Честно сказать, я бы так и простоял у окна до утра, если бы другиня не напомнила о программе вечера. Потом возлегли на ложах и правой рукой вкушали яства и питие. В это время хозяюшка показывала слайды майских праздников, где фигурировали и мы с Олегом. То ли потому, что фотографировали без подготовки, то ли день был такой, полный импровизации, только мы там выглядели радостными, раскованными. В этих картинках, вспыхивающих на экране, жило столько воздуха, простора, улыбок, шуток, радостного детского смеха, голубиного воркования. И Дашенька в розовом комбинезончике, и девушки в красных пальто, и мы с Олегом в новой потёртой "фирме"... А над нами - высокое синее небо, а под нами - зелёная трава, и бегущие трамваи, а дальше - голубые крыши домов и купола церквей Маяковки. А перед нами до самого горизонта - сверкающие воды великой реки, а еще дальше, в сизой дымке - зовущие светлые дали. "Зачем, почему тогда не думал я?.."
  
  А потом... Потом хозяйка включила магнитофон "Akai", вздрогнули мембраны больших динамиков, на миг всё стихло - и раздались первые аккорды фантастической музыки. "Пинк флойд"! Звучали неторопливые гитарные раскаты, синтезатор издавал немыслимые богатейшие звуки, тарелки почти шёпотом обозначали ритм. Музыкальный ветер то струился ручейком, то затихал, нашёптывая сказку, а то взрывался ураганом, чтобы оглушить и снова внезапно стихнуть и погрузить слушателя в парящий покой. То из одной, то из другой колонки раздавались голоса солистов. Нас вопрошали, утешали, убеждали; звали в необычный мир, сотканный из тонких светящихся нитей нашей мечты. Космический корабль наш грузно отрывался от земли, набирал скорость, вдавливая наши тела в мягкие кресла. Потом кабину сотрясали отстрелы первых ступеней ракеты-носителя, потом нас вынесло в ультрафиолетовые бездны космоса. И вот мы уже летим среди звездных скоплений, а в окне иллюминатора меняются картины - одна другой роскошней.
  
  Ирэн, расстаралась! Мы пили восхитительное вино, ели вкусные салаты и крохотные канапе с икрой и салями. Музыка уносила нас прочь от обыденности в величественные космические просторы. А на экране менялись фотографии звездного неба, сюрреалистические картины, горные, океанические и пустынные пейзажи...
  
  Давай русское!
  За праздники народ сильно приустал. Учеба не шла, пить больше не было сил. Мы сидели за столом, пили чай и слушали чтение конспекта. Читал Женя, как самый бодрый и ответственный. Наконец, у нас наступил "предел восприятия" и мы решили для разгрузки послушать музыку. И тут Женя сказал нечто, запавшее мне в память. Пожалуй, эти слова открыли новую главу в книге моей жизни.
  
  Итак, он сказал:
  - Только давайте послушаем наше, русское! - И побежал к соседям за магнитофонными записями.
  
  Дело в том, что я привык, что "наше русское" - это то, что поют ряженые под старину тетки с неприличными румянами на толстых мордах. Или, вроде того, чем пичкают по радио и телевизору из репертуара "официально-протокольного". Мое сознание противилось этой муре.
  
  Но тут произошло следующее: Женя поставил бобину на магнитофон, и из динамиков нашего потрепанного "Маяка" зазвучала музыка, полная жизни! Там чувствовалась профессиональная обработка мелодий, богатая оркестровка. Там пели красивыми сильными голосами, и пели по-русски!
  
  Говорят, что любовь забывается
  И калитка от меня закрывается.
  Говорят, что ходил всё напрасно я,
  Говорят, что мы с тобой люди разные.
  
  Налетели вдруг дожди, наскандалили.
  Говорят, они следов не оставили.
  Но дошла в садах сирень до кипения.
  И осталась ты во мне вся весенняя.
  
  На нас будто пахнуло свежим весенним ветром! Истерзанный революционными праздниками народ очнулся и стал упорно подниматься из руин внутренней разрухи. "Еще и еще!", - требовали их засиявшие глаза.
  
  Ты проснешься на рассвете,
  Мы с тобою вместе встретим
  День рождения зари.
  
  Как прекрасен этот мир, посмотри!
  Как прекрасен этот мир! ...
  
  Мы полностью были согласны с мнением товарища оратора! То есть, певца. Или автора песни... Не важно! Но нам очень нужно было, чтобы мир, в котором живем, выглядел прекрасно. "Еще давай!", - кричали мы. Евгений повернулся ко мне и сказал:
  - А сейчас, Юрка, ты услышишь слова, которые я от тебя уже слышал.
  
  Твердишь ты, что расстаться нам пора,
  Что ты в своих надеждах обманулась,
  Что вся моя любовь к тебе - игра...
  Не слишком ли,
  Не слишком ли игра подзатянулась?
  Милая моя, скрытная,
  Кто тебе дал из грешности
  Эти глаза магнитные
  И руки нежнее нежности?
  Если из них, любимая,
  Будет петля устроена,
  Сделай же так, чтоб жизнь моя
  Была бы её удостоена.
  
  В этом месте Женя поднял палец к потолку, привлекая моё внимание:
  - Вот, сейчас!
  
  Сердце моё не спеша сдави
  Так, чтоб слабея силою,
  Видел глаза я долго твои
  И губы твои, любимая!
  Глядя в очи остылые,
  Смейся, смейся, не бойся...
  Пусть все подумают, милая,
  Что мы оба смеёмся.
  
  - Точно! - воскликнул я. - Это же стихи Федорова!
  - И еще кое-что услышишь, - пообещал Женя.
  
  Рабочий день окончен, можно отдохнуть,
  В тени бульваров вволю воздуха глотнуть.
  На перекрестке шумных улиц, у витрин
  Я как и прежде, как и прежде все один
  
  Ведь у меня одна она, она одна,
  Ни незнакомка, ни девчонка, ни жена
  Как в сновиденьях - будто есть, и будто нет,
  Одна на этот весь огромный белый свет.
  ...
  Джоконда Мона Лиза
  В ночных туманах этих -
  Одна Джоконда на целом свете!
  
  - Вот это да! Первая строчка про рабочий день мне знакома. Может, краем уха и песню эту слышал?
  - Тайна эта за семью печатями. А сейчас, товарищи, будет песня, которую можно считать гимном студентов. Я предлагаю её выучить и петь в торжественных случаях.
  
  Во французской стороне,
  На чужой планете
  Предстоит учиться мне
  В университете.
  
  До чего тоскую я -
  Не сказать словами.
  Плачьте, милые друзья
  ...
  Ну, так будьте же, всегда
  Живы и здоровы!
  Верю, день придет, когда
  Свидимся мы снова.
  
  Всех вас вместе соберу,
  Если на чужбине
  Я случайно, не помру
  От своей латыни.
  ...
  Если насмерть не упьюсь
  На хмельной пирушке,
  Обязательно вернусь
  К вам, друзья, подружки!
  
  Вот стою, держу весло,
  Через миг отчалю.
  Сердце бедное свело
  Скорбью и печалью.
  
  Тихо плещется вода,
  Голубая лента.
  Вспоминайте иногда
  Вашего студента
  
  - А теперь предлагаю вернуться из французской стороны в нашу родную.
  
  Ненаглядная сторона
  
  Тихо дрожит вода,
  Ивы глядятся в пруд.
  Так каждый раз спешу сюда,
  Словно меня здесь ждут.
  
  Дарят простор поля,
  Дарят покой леса.
  Как ты смогла, скажи, земля,
  В сердце вместиться вся?
  
  Сколько у тебя таких, как я,
  Сыновей родных и дочерей!
  Но хватает всем, земля моя,
  Любви твоей, души твоей.
  
  Снежную люблю, люблю в цвету,
  Лишь одну тебя зову родной,
  Стану я, земля, когда уйду,
  Твоей листвой, твоей травой.
  
  Снова шумят хлеба
  Там, где прошли бои,
  Где, заслонив собой тебя,
  Спят сыновья твои.
  
  Вечною быть тебе,
  Ну, а придет черед -
  Кто-то другой, как я теперь,
  К травам твоим прильнет.
  
  Ненаглядная сторона,
  Только здесь я дома, только здесь.
  В синие очи смотрю любя,
  Ты - все, что было, все, что есть!
  
  Снежную люблю, люблю в цвету,
  Лишь одну тебя зову родной,
  Стану я, земля, когда уйду,
  Твоей листвой, твоей травой.
  
  Есть! Слава Богу, и у нас есть талантливые авторы настоящих песен. Самое удивительное - это как им удалось пробиться сквозь нашу совковую серую тупость. Но, получилось! Значит, еще будут и другие песни, не менее хорошие.
  
  У меня есть мечта
  Олег, пользуясь доступом своего отца к закрытой информации, часто подбрасывал мне сенсации. Например, вот это:
  
  Открытое письмо Ф.Ф. Раскольникова Сталину (17 августа 1939 г.)
  Я правду о тебе порасскажу такую,
  что хуже всякой лжи.
  Сталин, вы объявили меня "вне закона". Со своей стороны, отвечаю полной взаимностью: возвращаю вам входной билет в построенное вами "царство социализма" и порываю с вашим режимом.
  Ваш "социализм", при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решеткой, так же далек от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата.
  Что сделали вы с конституцией, Сталин?
  Испугавшись свободы выборов, как "прыжка в неизвестность", угрожавшего вашей личной власти, вы растоптали конституцию, как клочок бумаги, выборы превратили в жалкий фарс голосования за одну-единственную кандидатуру, а сессии Верховного Совета наполнили акафистами и овациями в честь самого себя. Постепенно заменив диктатуру пролетариата режимом вашей личной диктатуры, вы открыли новый этап, который войдет в историю нашей революции под именем "эпохи террора".
  Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности. Никто, ложась спать, не знает, удастся ли ему избежать ночного ареста. Никому нет пощады. Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный, колхозный крестьянин и полпред, народный комиссар и рабочий, интеллигент и Маршал Советского Союза - все в равной мере подвержены ударам вашего бича, все кружатся в дьявольской кровавой карусели.
  Вы прикрываетесь лозунгом борьбы с "троцкистско-бухаринскими шпионами". Но власть в ваших руках не со вчерашнего дня. Никто не мог "пробраться" на ответственный пост без вашего разрешения.
  - Кто насажал так называемых "врагов народа" на самые ответственные посты государства, партии, армии и дипломатии?
  - Иосиф Сталин.
  - Кто внедрил так называемых "вредителей" во все поры советского и партийного аппарата?
  - Иосиф Сталин.
  С помощью грязных подлогов вы инсценировали судебные процессы, превосходящие вздорностью обвинений знакомые вам по семинарским учебникам средневековые процессы ведьм.
  Над гробом Ленина вы принесли торжественную клятву выполнить его завещание и хранить как зеницу ока единство партии. Клятвопреступник, вы нарушили и это завещание Ленина. Где старая гвардия? Ее нет в живых. Вы расстреляли ее, Сталин. Вы растлили и загадили души ваших соратников. Вы заставили идущих за вами с мукой и отвращением шагать по лужам крови вчерашних товарищей и друзей.
  В лживой истории партии, написанной под вашим руководством, вы обокрали мертвых, убитых и опозоренных вами людей и присвоили себе их подвиги и заслуги. Вы уничтожили партию Ленина, а на ее костях построили новую "партию Ленина - Сталина", которая служит удобным прикрытием вашего единодержавия. С жестокостью садиста вы избиваете кадры, полезные и нужные стране: они кажутся вам опасными с точки зрения вашей личной диктатуры.
  Накануне войны вы разрушаете Красную Армию, любовь и гордость страны, оплот ее мощи. Вы обезглавили Красную Армию и Красный Флот. Вы убили самых талантливых полководцев, воспитанных на опыте мировой и гражданской войн, во главе с блестящим маршалом Тухачевским.
  Вы уничтожаете одно за другим важнейшие завоевания Октября. Под видом борьбы с "текучестью рабочей силы" вы отменили свободу труда, закабалили советских рабочих и прикрепили их к фабрикам и заводам.
  Вы отняли у колхозных крестьян всякий стимул к работе. Под видом борьбы с "разбазариванием колхозной земли" вы разоряете приусадебные участки, чтобы заставить крестьян работать на колхозных полях. Организатор голода, грубостью и жестокостью неразборчивых методов, отличающих вашу тактику, вы сделали все, что бы дискредитировать в глазах крестьян ленинскую идею коллективизации.
  Вы душите советское искусство, требуя от него придворного лизоблюдства, но оно предпочитает молчать, чтобы не петь вам "осанну".
  Вы лишили советских ученых, особенно в области гуманитарных наук, минимума свободы научной мысли, без которого творческая работа исследователя становится невозможной. Вы истребляете талантливых русских ученых.
  Где лучший конструктор советских аэропланов Туполев? Вы не пощадили даже его.
  Уничтожая везде и повсюду золотой фонд страны, ее молодые кадры, вы истребили во цвете лет талантливых и многообещающих дипломатов.
  В грозный час военной опасности, когда острие фашизма направлено против Советского Союза, когда единственная возможность предотвращения войны - открытое вступление Союза Советов в международный блок демократических государств, скорейшее заключение военного и политического союза с Англией и Францией, вы колеблетесь, выжидаете. Во всех расчетах вашей внешней и внутренней политики вы исходите не из любви к родине, которая вам чужда, а из животного страха потерять личную власть.
  Как все советские патриоты, я работал, на многое закрывая глаза. Я слишком долго молчал. Мне было трудно рвать последние связи не с вами, не с вашим обреченным режимом, а с остатками старой ленинской партии, в которой я пробыл без малого 30 лет, а вы разгромили ее в три года. Мне было мучительно больно лишиться моей родины.
  Ваша безумная вакханалия не может продолжаться долго.
  Бесконечен список ваших преступлений! Бесконечен свиток имен ваших жертв! Нет возможности все перечислить. Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых, как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов".
  
  Я только пожал плечами и произнес первое, что пришло в голову:
  - Как пауки в банке. Друг друга сожрали. Одно совершенно правильно - эта власть не народа, а партийной кучки.
  - А ты знаешь, - сказал Олег, - что в ООН наш политический строй приравнивается к фашизму?
  - Примерно, так и есть. Правда, сейчас мы с тобой имеем возможность это обсуждать. И не только мы. В каждой кухне рассказывают политические анекдоты - и ничего.
  - Ну да, шушукаются с кукишем в кармане.
  - И все-таки, думаю, сейчас можно жить. Просто брезгливо не лезть в политические дебри, честно работать и растить детей в любви. Самое главное - идти к истине. Хоть по маленькому шажку в день.
  
  Как-то в аудитории ко мне на колени из конспекта выпал листок, исписанный почерком Олега. Вспомнилось, как он, потрясая им перед моим лицом, возмущался: "Да ведь красные поддерживают Лютера Кинга! Они его считают прогрессивным деятелем. А самую знаменитую его речь ты нигде не прочтешь полностью. А почему? Там о вере в Бога - вот почему! Вот эта речь. Я ее у отца на столе обнаружил и себе на память выписал".
  
  Я расправил листок бумаги и внимательно прочел:
  
  "На ступенях мемориала Линкольна в разгар борьбы за равноправие и справедливость, 28 августа 1963 года, Кинг произнес 250.000-ной аудитории свою знаменитую речь, в которой выразил веру в братство всех людей:
  
  "У меня есть мечта, что в один прекрасный день нация поднимется и поймет... что все люди созданы равными... Я мечтаю о том дне, когда... явится слава Господня, и узрит всякая плоть спасение Божие... В этом наша надежда и наша вера. С этой верой мы сможем проложить себе дорогу с горы отчаяния на скалу надежды. Эта вера поможет нам работать вместе, молиться вместе, отстаивать свободу вместе, зная, что наступит день нашего освобождения. Но по дороге к праведному месту мы не должны совершать неправедные дела..."
  
  Прочитав текст, я обратно положил листок в общую тетрадь и задумался. Мне казалось, что в мечте есть что-то детское, наивное. Слово "мечтатель" считалось в моем окружении оскорбительным. Но именно мечта негритянского лидера провела через застенки, побои, покушения к главной цели жизни - освобождению негров от сегрегации. Значит, мечта способна создавать нечто великое!
  
  А у меня есть ли мечта? Конечно есть! Может быть, не такая могучая, как у доктора Кинга, но есть. Может, я еще не способен её так четко и ясно сформулировать... Так надо попробовать. Я прислушался к голосу преподавателя, понял, что ничего нового не услышу, открыл тетрадь в середине и стал писать.
  
  "У меня есть мечта!
  Еще в детстве я возненавидел ложь. Чуть позже узнал, что зло существует повсюду, и даже внутри меня самого. Мое сердце сжимается, когда я вижу издевательства сильного над слабым. Я не могу спокойно смотреть, как смерть сначала медленно убивает человека, а потом забирает его в свою черную бездну и навечно хоронит самое прекрасное существо на земле - человека! Я ненавижу мрак и ненависть, трусость и лицемерие - и никогда не могу полюбить это.
  
  Да, у меня есть мечта!
  
  Мне удалось узнать, что за любовь часто принимают страстное влечение или восторг перед физической красотой, но это не так. Я уверен, что любовь способна разглядеть и во внешнем уродстве красоту - душевную. Я уверен, что любовь способна царить и править миром, как управляет она в семьях, где родители любят друг друга и своих детей, а дети любят родителей, братья - сестер, молодые - стариков.
  
  Я мечтаю о таком обществе, где любовь будет самой главной созидающей силой. Где зло обречено и побеждено. Где люди, сбросив маски уродства, обратят друг к другу свои настоящие лица - прекрасные, добрые, искренние.
  
  Я мечтаю о таком времени, когда не будет ночи и холода, а останется лишь весна и непрестанный свет. Когда запахи смертельного тления исчезнут, и всюду будут разливаться ароматы цветения и плодородия.
  
  Я мечтаю о таком времени, когда ложь и неведение пропадет, а истина откроется всем. Я верю, что истина прекрасна и несёт в себе только свет.
  
  Я верю, что есть Бог. Не раз Он меня спасал от гибели и продолжал мою жизнь. Я Бога не видел, как видел Его Адам в раю. Но Адам согрешил и был изгнан из рая. Он жил 900 лет, а мы - всего 70. Значит, мы еще хуже Адама, еще более уродливы и слабы, еще более грешны и виноваты перед Богом. Вот почему Бог не является нам лично, а скрывает Свое лицо от человека. Мы не достойны видеть Бога! Но это не значит, что Бог забыл нас. Если присмотреться к нашей жизни, мы обязательно увидим, как Бог управляет человеком, как ведет его по жизни и помогает ему делать добро. Ведь мы по сути только и делаем всю жизнь, что выбираем между добром и злом, истиной и ложью, светом и тьмой.
  
  Я мечтаю о встрече с Богом. Не знаю, как это произойдет и когда, но почему-то уверен, что это обязательно случится. Потому что Он меня ведет, а я иду к Нему навстречу. Я точно знаю, что миг нашей встречи станет самым счастливым временем моей жизни.
  
  Да, у меня есть мечта. И я всеми силами буду идти к ней навстречу".
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"