Аннотация: Рассказы "Знамя" и "Праздник" о будущем, рассказ "Закат" о прошлом.
Знамя
Я желаю, чтобы лицемерие обвинило
меня в безнравственности!
Януш Корчак
- Ты понесешь знамя, - сказал учитель, подмигнув Юре.
- Я? - мальчик чуть не задохнулся от прилива восторга, в груди сжалось так, что трудно было дышать.
- Конечно, ты, - учитель потрепал его по волосам. - Эта честь достойна только самых лучших. А ты единственный, кто окончил начальную школу на все пятерки.
- Спасибо! Большое спасибо! - воскликнул мальчик, и глаза наполнились гордой радостью, стекавшей крупными каплями на широкий нос.
Дома он только и говорил о линейке 1сентября, как долго еще ждать - целую неделю! Какая это ответственность, и что он не подведет. Бабушка радостно всхлипывала, приговаривая, какой наш Юрочка молодец, а отец купил ему новый галстук, трехцветный, как у больших, настоящих молодобойцов. Юра даже стал активнее заниматься на турнике и брусьях, чтобы рука не дрогнула, чтобы знамя не покачнулось, а гордо реяло в самом небе. Мама пришивала на белоснежную рубашку яркие нашивки, смотревшиеся как ордена за боевые заслуги: "Отличник учебы" и "Сдал нормы ГТО". Эти нашивки выдали в школе вместе с планкой, стилизованной под воинские награды прошлого века. На планке отмечались года обучения, боевые годы.
Один дед качал головой и неодобрительно цокал языком. "Вы парню башку не забивайте, он в это верит, а как ему дальше жить? Ветер поменяется, и выбросят все ваши знамена в канаву". Мальчик обижался, спорил, даже расплакался, а мама и бабушка гнали деда, чтобы не портил ребенку праздник.
Настал тот самый день, когда во всех школах взовьются знамена, когда суровое и
по-отечески доброе лицо вождя улыбнется с интерактивного портрета, а над школьными плацами прогремит его приветственная речь. Юра стоял впереди, как и положено лучшему ученику. В одной шеренге с ним стояли отличники средней школы, ребята и девчонки, идущие на золотую медаль, но знамя было только у него.
И детская волна тронулась. Восторженные глаза, ликующие улыбки и чистый свет веры разлился по школьному двору, затмевая солнечный свет. Дети шагали в ногу, правильно тянули носок, даже самые младшие делали все правильно, не зря их этому пять лет учили в детсаду. Строй разделялся на потоки, обтекавшие высокую сцену, обтянутую государственным флагом. На сцене играли дети, школьный оркестр, заливисто пели флейты, тревожно и восторженно вела мелодию труба, и шесть самых красивых девочек пели государственный гимн.
Потом на экране появился вождь. Его умное и нестареющее лицо взирало на всех с любовью и вниманием. Дети плакали, плакал и знаменосец, стойко державший тяжелое знамя. У него болели руки, пальцы не разжимались, и Юра чувствовал, что сросся со знаменем, стал с ним одним целым.
Учиться в средней школе было тяжелее, и Юра очень уставал. Он брал на себя больше обязательств, так ему говорили, что он, как знаменосец, должен подавать всем пример. Юра каждый день, даже в выходные приходил в красный уголок и вытирал пыль, мыл полы, расправлял знамя и подолгу смотрел в лица героев страны и вождя. Дед ворчал, что этот вождь переживет внука, за что получал от бабушки и мамы с папой. Юра не понимал, за что, ведь дедушка ничего плохого и не говорил, почему его обвиняли в том, что он погубит будущее внука? Теперь и подумать об этом у Юры не было времени.
Его включили в сборную школы по дзюдо, и он на первых же соревнованиях отстоял честь школы, отстоял знамя школы. Правда сразу же после этого заболел и очень сильно. Из школы в больницу к нему приходили одноклассники, читали ему статьи из сетевой газеты молодобойцов, а одна девочка так переживала, что каждый раз плакала и целовала его перед уходом. Пневмония далась ему тяжело, врачи не разрешали, но Юра не мог бросить учебу, и занимался тайком по ночам.
Вернувшись домой, он первым делом побежал в красный уголок и заплакал - без него никто не мыл пол, на полках и подоконниках лежала пыль, а знамя кто-то засунул в дальний угол. Раньше оно стояло на самом видном месте, был специальный постамент с эмблемой школы. На месте знамени стоял большой телекран, а в корзинах для мусора лежали обертки от снюса и чипсов..
- Давай, вали отсюда, - старшеклассники пнули Юру, когда он в третий раз мыл пол в красном уголке. - Кому сказали, пошел отсюда.
Юра побледнел, а потом покраснел от гнева. Три парня нагло смотрели на него, а один убрал знамя с постамента и водрузил туда телеэкран. Этого Юра вынести не мог. Он бросился на них со шваброй и, как учили на уроках рукопашного боя, провел серию поражающих ударов в пах, горло и по зубам. Старшеклассники не ожидали отпора мелкоты и валялись на полу, громко крича от боли.
- Не смей трогать знамя! Убью, убью, предателей! - орал на них Юра, норовя ударить первого, кто посмеет встать.
Когда его скрутили, он бился и кусался, кричал и молил, требовал, чтобы обо всем сообщили в партком молодобойцов. Но его заперли в кладовке, связали, а чтобы не кричал, заткнули рот его же галстуком и залепили скотчем. Таким его и забрали домой. Дома его сильно ругали, только дед не ругал. Когда все успокоились или устали орать, он взял внука и увел на улицу. Они просто гуляли по парку, возле прудов, а дед рассказывал, как он в детстве любил бродить один по городу, находить новые места, свои места, о которых бы никто, кроме него не знал.
Юра стал больше времени проводить с дедом. Вместе они делали уроки, запираясь в их двушке, не пуская никого. Дед тогда открывал окно, чего бы не допустила ни мама, ни, тем более, бабушка. В хорошо проветренной комнате упражнения по алгебре и фундамент физики раскрывались гораздо яснее, пропала болезненная тяга сделать больше, сделать быстрее других. Юра понял, как получать от знаний удовольствие. В школе за ним присматривал политрук, объяснявший, доверительно улыбаясь бесцветными равнодушными глазами, что его боль за знамя, за веру и правду оправданна и похвальна, но он был неправ, когда избил отличников учебы, ребят, которые были гордостью школы, победители олимпиад, стоит ли говорить, что они уже обеспечили себе золотые медали.
Юра молча слушал и, как научил дед, ничего не отвечал, только кивал в ответ. А ответы рождались в голове мальчика, ответы на его вопросы: "Почему он неправ?" и "Что значит вся эта вера и любовь?".
Родителям не нравилось, что дед так сильно стал влиять на мальчика, но что они могли поделать, квартира была деда, а жить он, судя по всему, собирался еще долго. Мама, его дочь, кричала, умоляла не портить карьеру ребенку, ведь он испортит себе рейтинг и тогда будет выброшен из города, отправлен в самые дальние края. Юра слушал эти упреки и спрашивал, почему она так плохо говорит о нашей стране? Их в школе учат, что все равны, и каждый край, даже самый удаленный поселок также важен, как и столица, в которой они живут. За что и получал от отца затрещину, а часто, когда не отставал, цитировал наизусть страницы из Устава молодобойцов, отец брал ремень и стегал его через шорты до кроваво-красных рубцов, а мама, его милая мама, такая добрая и ласковая в детстве, приговаривала, что надо было его раньше бить, а то ума не набрался совсем.
Юра убегал из дома. Ненадолго, до поздней ночи, прячась в тайных уголках бескрайнего парка-заказника, носившего гордое звание "Воссоздателя родной природы". Дед уходил на поиски ближе к ночи. Он знал его потайные уголки, Юра сам ему рассказал. И, вооружившись термосом с чаем и бутербродами, дед уходил в "экспедиции". К утру они возвращались, перепуганные родители и бабушка неделю не трогали ребенка, но, успокоившись, все начиналось заново.
Пришел Великий праздник объединенной победы - "Победы сквозь поколения героев!". Этот праздник отмечали две недели подряд массовыми митингами, гуляниями и концертами. Уже было достаточно тепло, чтобы гулять по ночам, и каждый праздник приносил сотни и тысячи залетов у восторженных молодобоек, которых подпаивали политруки и партийные работники на неофициальной части митингов. Забеременеть в эти дни считалось честью, а кто был отец - неважно, сама Родина оплодотворяла юную девицу правильным и чистым семенем, от которого рождались больные дети и было много выкидышей. Этого политинфо не опубликовывала, были лишь крепкие младенцы и счастливые молодые матери, полные любви и дающие пламенные обещания.
- Ты понесешь знамя нашей школы, - сказал политрук, крепко сжав плечо Юры. - Ты этого достоин. Я не забыл, как ты защищал честь нашего знамени! Ты помнишь, что я всегда на твоей стороне.
Юра молчаливо кивнул, как и подобало настоящему молодобойцу. Слова для слабых, а настоящий, сильный молодобоец все делает без лишних слов. Это было очень неожиданно, мама и бабушка сошли с ума, выстирывая и выглаживая его брюки и рубашку, даже самая маленькая точка на белоснежной рубашке уже позор, а неидеальные стрелки на черных брюках достойны порицания и взыскания - это знал даже первоклассник. Отец сам выгладил и завязал галстук сыну, утром он его просто наденет на шею, завязанный, как положено, на шестисложный узел.
После ужина Юра подошел к деду и что-то шепнул ему на ухо. Дед нахмурился, а потом улыбнулся.
- Куда вы? - строго спросила мать.
- Погуляем немного. Парню надо голову проветрить перед завтрашним днем, - ответил дед. Отец часто закивал, соглашаясь.
- Только недолго, а то выстудишь мальчика! - приказала бабушка, дед только махнул на нее рукой.
Они пришли в гараж, где раньше стояла старая дедовская машина. Ее больше не было, пришлось сдать на металлолом, а на новую денег не было. Гараж оставили ветерану труда, здесь дед хранил все, что не разрешали хранить в его квартире. Бутылку с растворителем, баночку с машинным маслом и алюминиевый порошок они нашли сразу, у деда все было в идеальном порядке. Юра с грустью смотрел на ровные полки с аккуратно разложенным инструментом, как он любил раньше играть здесь, мастерить вместе с дедом скворечники. Юра сделал сам две табуретки, отшлифовал и пролачил, но мама увезла их на дачу, не смотрелись в интерьере.
Они вместе пошли в школу. Система охраны пропустила и деда, хотя у него и не было пропуска. Робот считал пропуск Юры, проверил метку браслета деда, определив их родство. В школе никого не было, свет зажигался и гас по ходу движения. Юра открыл красный уголок, и они вошли. Раньше у мальчика дрожали руки, когда он прикасался к ткани знамени, он гладил его, будто бы оно было живым. Рука без дрожи коснулась ткани, выдернула знамя из пыльного угла. Мальчик все делал сам, дед только подсказывал, не вмешиваясь, Юра хотел все сделать сам. Когда он закончил, что-то внутри него распрямилось, стало легче дышать, и Юра радостно улыбнулся деду.
Руки крепко сжимают древко, глаза смотрят прямо, шея ровная, спина как каменный столб, а ноги шагают так, что земля крутится быстрее. Первая, школьная, юная, молодая и сильная демонстрация - демонстрация будущего. Молодые и красивые, с горящими глазами, а те, кто постарше, опьяненные стопкой коньяка "Дружба", привилегия старшеклассников. От девочек пахнет весной, стиральным порошком и любовью, а от парней, будущих солдат и рабочих, пахнет смелостью, силой и стиральным порошком.
Юра идет впереди, как и другие знаменосцы, все школы столицы идут ровным надежным строем к величественной трибуне. И каждому знаменосцу будет дана одна минута, чтоб всем объявить номер своей школы, поздравить с праздником.
Скоро очередь Юры, и только сейчас началась дрожь в руках. Он улыбнулся шире, глаза сощурились в хитрой усмешке, но этого никто не мог увидеть, все смотрели на сцену, где высокий накаченный мальчик тонким голосом приветствовал всех. И вот очередь Юры. Он взошел на трибуну, подошел к одному из микрофонов.
- МУДОТ СОШ Љ 169875! - громко, как и положено, прокричал Юра и замолк. Все ждали, когда он скажет их приветствие: "Наша СОШ лучшая - нас не убьешь!". Но Юра молчал. Зашевелились партработники позади, Юра услышал, как к нему уже идет женщина в темно-синем костюме с партийным значком на высокой груди. И Юра достал из кармана зажигалку, такие уже не продавались. Щелкнул раз, другой, третий, и маленькое пламя вспыхнуло, старый кремень дал искру, и старый газ зашипел. Юра не стал ждать, дед предупреждал, что газа очень мало, и поджег знамя. Ткань вспыхнула так ярко, а потом повалил густой черный дым, перемешанный с языками голодного пламени. - Никто из вас не достоин этого знамени! Вы все лжецы и предатели!
Юра отбросил горящее знамя и ловко спрыгнул с высокого помоста. Толпа перед ним расступилась, будто бы он был выпачкан в грязи или был заразен. Его догнала девочка в черной юбке и белой сорочке со значком их школы. Ее зеленые глаза блестели, а тугие черные косы топорщились от восторга. Они взялись за руки и шли сквозь строй неподвижных лиц. Теперь Юра скажет ей, признается и, может, поцелует. Они ушли с площади, и никто так и не посмел их остановить. Никто не знал, что надо делать.
22.08.2022 г.
Праздник
- Ты же не любишь детей, - он пристально посмотрел в лицо той, что по закону называлась его супругой или владелец первого уровня кредитной очереди. Она была безупречна во всем, что требовало общество: вырезанная из цельного куска белого мыла, фигура, достойная резца великих скульпторов древности, как все гомосексуалы, они понимали толк в женской красоте, черные прямые волосы, без лишних укладок или сложной челки, в моде была простота "аля рус", с соответствующими нарядами, которые стоили безумных денег. Все портили высокие каблуки, опять восставшие из затхлых склепов в зените безудержной моды.
- Все придут с франшизами, а мы опять одни будем, кто ни с чем, - фыркнула она и встала у огромного зеркала. Зеркало тут же предложило ей новый лук, в правом углу объясняя, какие тени взять и как верно нанести тонкий слой едко-зеленого блеска.
- Я думаю, что это плохая идея.
- А мне плевать, что ты думаешь. Это мой праздник! - зло прошипела она и пошла к выходу. Дверь дома заранее отворилась, впуская в дом свежий летний ветер с запахом настоящих цветов и сырой земли. Она поморщилась, но промолчала. В чем-то она должна уступать, так гласило правило жизни, которое она всосала с молоком кормящего автомата. - Я ушла, выбери сам, только чтобы они были на нас похожи.
Дверь закрылась, робот-охранник вздохнул писком отработанной команды. Он посмотрел на дверь и кивнул в камеру, техника в доме понимала его гораздо лучше, чем близкие. И кто их так назвал, близкие? Кто для него была эта женщина, кроме как живая кукла, которую одевали, кормили, выгуливали и трахали, а кто для него были "родители", этот термин так и не ушел из свода законов, сохранение традиций и культурного нарратива, не более, вот только внутри пустота - эти слова уже ничего ни для кого не значили.
Он открыл настежь окно, кондиционер выключился, и в зале запахло летом. Он не забывал этот запах никогда, запах его первого настоящего лета, когда он стал свободным, как ему казалось, когда его забрали "родители" из Комбината, повинуясь тогдашней моде на полные семьи. Надев очки, он стал листать каталог франшиз, которые предлагали ближайшие Комбинаты, ехать далеко за экзотикой было уже немодно, нужны были близкие по крови, хотя бы по разрезу глаз.
Он листал долго, не находя в идеальных кукольных девочках и мальчиках ничего, что искал. Он пока не мог понять, что на самом деле ищет, и листал дальше, в самый конец списка, где обычно находились аутсайдеры, франшизы с низким рейтингом. Здесь редко кто бывал, поэтому система три раза интересовалась, не ошибся ли он, не надо ли его вернуть в топ-100.
Выбирая игрушку на вечер, он и не заметил, сколько прошло времени. Перебирая тысячи портфолио, он нашел тех кого искал. Девочка была старше, он так и хотел, чтобы дочь была старшая. Она была похожа на него, такие же непослушные кудрявые рыжие волосы, веснушки на поллица и гордый взгляд, с затаенным вызовом. Нос был как у супруги, ровный и красивый, не его, большой и с горбинкой. Мальчик был на три года младше, всего пять лет, веселый, улыбка до ушей, темно-рыжие волосы и большой нос с горбинкой. И он сделал заказ и сразу оплатил, чтобы супруга не смогла отменить сделку и выбрать другую франшизу.
Лиза сидела за рабочим столом и внимательно читала. Уроки давно закончились, но идти играть в каменном дворе она не хотела. Ей не нравились искусственные трава и деревья, особенно после того, как их сводили на экскурсию в ботанический сад, ей захотелось там остаться навсегда, стать кустом или цветком, лишь бы не возвращаться обратно. Она читала про растения, далеко вперед уходя по курсу, система не препятствовала этому, наоборот, поощряла, добавляя малые доли к рейтингу, формируя будущий профиль взрослого. Лиза знала, что ее судьбу решит компьютер, поэтому решила делать только то, что ей интересно, не пытаться подыграть компьютеру. Она не могла знать, как это работает, но внутренне понимала, что этого и не знают учителя-наблюдатели, ходившие за ними постоянно.
- Лиза, у тебя завтра праздник, - сказала учитель-наблюдатель, входя в пустой класс. Увидев удивленное лицо девочки, она усмехнулась. - Тебя выбрали, представляешь?
- Это ошибка, - без сомнения ответила девочка, с тоской смотря на гаснущий экран рабочего стола, система верно определила, что учиться ей не дадут, и сохраняла сессию.
- Я тоже так думаю, но заказ оплачен. Если ты все испортишь, и нам понизят рейтинг, то тебя ждут большие неприятности. Ты на полгода будешь лишена экскурсий, а в ботанический сад и музеи больше никогда не пойдешь. Ты меня поняла?
- Да, я все сделаю, как надо, - Лиза сглотнула горькую слезу.
- И чтобы не лезла ни к кому с вопросами. Ты знаешь, в чем твоя задача, отработаешь, тогда получишь вознаграждение.
- Я все сделаю, как надо.
На следующий день за девочкой приехала большая белая машина, она такие видела только в учебных фильмах про прошлое столетие. Автомобиль был стилизован под начало индустриального века, роскошный, с широкими отливами боков и натертым до болезненного блеска хромом. Лиза боязливо села, дверь учтиво открыл высокий молчаливый мужчина в черном костюме и черной маске, власти объявили оранжевый уровень эпидемиологической опасности, поэтому все служащие и обслуживающие должны были носить маски. Детей в Комбинате постоянно тестировали, изолируя при первых проявлениях насморка. Лиза, в отличие от других, не сопротивлялась, тогда к ней никто не приставал, и она могла спокойно изучать все, что хотела.
В машине сидел заплаканный малыш в матросском костюме, стилизованном под французских моряков доиндустриальной эры. Мальчик тер кулачками глаза и размазывал сопли по мордашке.
- Не плачь, не надо бояться. Они тебе ничего не сделают. Я тебе помогу. Меня зовут Лиза, а как тебя? - девочка вытирала его слезы белоснежным платком с золотой вышивкой, который она должна была демонстрировать, но ни в коем случае не использовать. Лизе было все равно, она об этом даже не думала.
- Динар, - прохныкал мальчик и прижался к ней, обхватив шею тонкими, но крепкими ручками.
- У нас есть немного времени, - сказал водитель. - Мы можем заехать в парк и немного погулять, если вы не будете убегать.
- Спасибо, мы не убежим! - обрадовалась Лиза.
Он не обманул, привез в парк, подальше от гуляющих взрослых, чтобы не привлекать внимания. По правилам для франшиз они не должны были свободно гулять по улицам, только в присутствии учителя-воспитателя. Дети покатались на карусели, водитель крутил сильно, так что дух захватывало. А потом раскачал их на ватрушке, Динар держался за Лизу, а она за него, чтобы не вылететь и не улететь. Когда ватрушка взлетала в высшую точку, они видели в глазах друг друга этот страх и любопытство, а как это будет, если полететь?
К особняку они приехали веселые, румяные и немного счастливые. Оставалось отработать вечер и часть ночи, но свою долю праздника они получили. Лиза договорилась с Динаром, что он будет ее слушаться, мальчик не возражал, он не хотел отходить от нее, часто прижимался, как ласковый котик, и у Лизы набухали слезы на глазах. Она заметила, что водитель, глядя на них, часто трет переносицу и трет глаза, а когда он наклонился, чтобы поправить Динару матросскую шапочку, выровнять помпон, Лиза заметила на его шее небольшую татуировку, как и у нее и Динара, сзади, у основания шеи.
Их привезли до прихода гостей. Красивая холодная женщина инструктировала Лизу, как старшую, что и как она должна делать, чтобы она и мальчик называли ее и высокого рыжего мужчину мамой и папой, а, главное, чтобы играли в умные настольные игры и не баловались, тем более, не бегали по дому. Лиза кивала и запоминала, она уже знала, чем займет Динара и чем займется сама. На игровом столе была настольная игра "Наш лес". Она устроит Динару настоящую прогулку по волшебному лесу. Когда вырастет, она совершит ее по-настоящему, найдет Динара, и они вместе туда сходят, а, может, там и останутся жить.
Пока Лиза мечтала, стали приходить гости. Она умело отыгрывала роль, Динар повторял за ней, но было видно, что он делает это с трудом. Мальчик хотел убежать и спрятаться от всех этих улыбающихся равнодушных лиц, сбежать от других франшиз, опытных и умелых кукол, напоминавших продвинутых фарфоровых роботов. Дети, как и было положено, играли вместе первое время, для услады взрослых. К ним то и дело подходили "мамы", спрашивали, подружились ли они, хотят ли они еще поесть или, может, пора подавать мороженое. Взрослые женщины упивались своей ролью, расчесывая до острого возбуждения древний материнский инстинкт, шепча своим супругам о том, как они хотят сегодня ночью и с кем. Мужчины улыбались и кивали в знак согласия, слишком открыто поглаживая своих спутниц и их подруг.
Эта игра продолжалась очень долго. Уже стемнело, и дети устали. Даже самые опытные клевали носом, резко просыпались и делали искусственное милое лицо - все знали, что от отзывов зависит их рейтинг. Динар дремал у нее на коленях, а Лиза читала большую живую книжку, напечатанную на настоящей пластиковой бумаге, о животных и растениях индустриальной эры. Она видела, как "папа", задумчивый рыжий мужчина, увидел ее интерес к игре "Наш лес", и положил ей эту книгу на стол, незаметно, так, чтобы никто не видел. Он вообще весь вечер был в стороне, часто смотрел в окно, не притронувшись к еде.
Наконец, гости стали расходиться по комнатам, и дом затих. У окна остался стоять хозяин дома, в отражении стекол следя за детским уголком. Хозяйка больше часа назад покинула гостей, уйдя в обнимку с одной девушкой, свободной претенденткой, еще не определившейся с супругом, которых на вечере было три.
Детей уложили спать в большой гостевой комнате. Лиза и Динар, немного поспавший, не могли уснуть. Они так и сидели на кровати в одежде и слушали, как шелестит листва за окном. Там были деревья, живые, не те роботизированные макеты, что стояли повсюду.
- Не спите? - спросил рыжий мужчина, садясь с ними рядом. Он тоже прислушался к ветру и листве, улыбнулся и предложил. - Хотите, я вам покажу звезды?
- Да, - прошептала Лиза, а Динар закивал, зажав ручками рот, показывая, что он будет молчать.
Они вышли во двор, где их уже ждал водитель. Он был без маски, гостей рядом не было, а хозяин дома не боялся заразиться. Водитель уже поставил на яркой от цветов зеленой лужайке большие матерчатые качели, на которых можно было бы сесть всем сразу, а, при желании, и поспать.
- А как вас зовут? - спросила Лиза и чуть не разрыдалась, она совсем забыла, что задала запрещенный вопрос. Теперь ее точно накажут.
- Олег. Не бойся, я никому не скажу. А этого молчаливого мужчину зовут Андрей, - он кивнул водителю, тот улыбнулся в ответ, с грустью посмотрев на детей.
Лиза и Динар сели, ткань даже не прогнулась. Было очень удобно, ветер раздувал платье, и Лиза скоро стала подмерзать. Динар прижимался к ней и во все глаза смотрел на звезды. Водитель Андрей принес пледы и укрыл детей, а Олег вернулся из дома и принес им по кружке с органическим какао, не той сублимационной каше, что разводили в Комбинате, от того какао была изжога и оно пахло как в санузле после приборки. Олег сел рядом с Динаром, похлопав мальчика по плечу. Динар хохотнул и крепче прижался к Лизе, игриво посматривая на Олега.
- Андрей, и ты садись. Или тебе тоже какао принести? - Олег подмигнул водителю, тот усмехнулся и аккуратно, чтобы не касаться девочки, сел рядом.
Олег рассказывал про звезды. Он показывал на небо, чертил руками замысловатые фигуры, рассказывая о том, как древние люди видели это небо, когда они еще не знали, что звезды очень далеко, и жизни человека не хватит, чтобы долететь до них. Дети слушали, Динар открыл рот от удивления, перестал бояться и уже прижимался к руке Олега. А Лиза думала, мечтала.
- О чем ты мечтаешь, Лиза? - спросил Олег. Она вздрогнула, учителя-наблюдатели говорили, что заказчики никогда не запоминают имена франшиз.
- Я хочу полететь к звездам.
- Но ты же не сможешь до них долететь. Жизнь человека слишком коротка для таких путешествий, - Олег внимательно посмотрел ей в глаза .
- А это неважно - я буду свободна в этом полете, навсегда! - восторженно прошептала девочка и спрятала глаза.
Олег нахмурился, а Андрей тяжело вздохнул. Олег еще немного рассказал про небо, про другие планеты, а когда дети уснули, принес из дома матрас и подушки, и вместе с Андреем они уложили их спать на воздухе. Он уже оставил высший бал, отправил длинный отзыв. До самого утра они сидели на траве возле детей и молчали.
Лето закончилось, как и осень. Лиза так и не попала больше в ботанический сад, а за то, что она вернулась в мятом платье, ее наказали. Не хотелось об этом вспоминать, но обида часто душила ее по ночам, и девочка плакала. Особенно она скучала по Динару, как он рыдал, не хотел уходить. Учителя-воспитатели его Комбината отодрали его от Лизы, а она бросилась на них с кулаками, и если бы не Андрей, то все бы кончилось еще хуже. Лиза это понимала, чувствуя в себе новое чувство, душащее, разъедающее и горячее, она еще не понимала, что это ненависть.
В самый холодный день, когда мела жуткая метель за окном, в комнату девочек вошли злые воспитатели. Они приказали Лизе собираться, дав не больше получаса. Потом ее повели по длинному коридору, она еще не была здесь. Лиза не понимала, что она такое сделала, дети рассказывали, что за этим коридором начинается тюрьма для детей. Лиза молчала, не поддавалась на тычки и злобное шипение.
Ее вывели на улицу. В пурге она не сразу заметила большую белую машину, возле которой стоял Андрей в черном пальто и мальчишка в ярко-оранжевом комбинезоне. Мальчик побежал к Лизе, радостно крича. Лиза упала на колени и обняла его, прижимая к себе. Динар что-то кричал, смеялся, но Лиза ничего не слышала и не могла понять, она рыдала, захлебываясь от радости, выпуская наружу скопившуюся обиду и злость, выдавливая из себя гной ненависти.
- Олег не мог быстрее. Ты его прости, это всегда долго, - сказал Андрей, встав рядом с ней на колени.
- Опять на праздник? - с радостью и тоской спросила Лиза.
- Нет, домой, - улыбнулся Андрей и добавил шепотом, быстро взглянув на перекошенные лица воспитателей. - Этой дуры там больше нет, не бойся.
Лиза кивнула, что поняла, но она ничего не поняла. Она была счастлива, и даже колючий снег был сейчас самым милым и добрым. Ветер пел ей веселую песню, подгоняя, чтобы она не теряла времени, счастье не терпит промедления.
23.08.2022 г.
Закат
- А давайте пойдем по рельсам? - предложил Серега, смотря за уходящими вглубь лесополосы рельсами.
- Да ну, зачем туда идти? - фыркнул Юрка, ему больше хотелось где-нибудь остановиться и поприставать к Нинке.
- Пошли! - уверенно сказала Нинка. - А мы куда придем?
- Куда-то точно придем, - пожал плечами Ваня, нахмурился и снял очки. Платок был грязный, но после бесцельного гуляния по лесу, где он успел потолкаться с Юркой, очки были еще грязнее. - Это интересно. Можно и до водохранилища дойти.
Четверо ребят пошли вперед по рельсам. Позади осталась станция, на которой безразлично курили мужики и бабы с набитыми сумками на колесиках. Электрички ходили раз в полчаса, поэтому ребята стали выпендриваться перед Нинкой, устроив забеги по шпалам. Вперед вырвался Юрка, разогнавшись по встречному пути. Бегать было тяжело, потрепанные кроссовки скользили на жирных и влажных шпалах, Ваня поскользнулся, и крепко приложился лбом, не успев вовремя выставить руки.
Проверив очки, он встал и попробовал отряхнуть грязь с джинсов, но они были все в чем-то вязком и пахнущим сладковатой горечью. Руки и лицо тоже пропахли, но ему это не мешало, было что-то в этом запахе приятное. Уже позже, окончив институт, он будет разбираться во всех оттенках нефтепродуктов, останется один любимый запах креозота, напоминающий о детстве, когда и дороги были прямыми, и небо было светлее, вот как сейчас, ни облачка, ни тумана.
- Дурачки, - весело сказала Нинка, проходя мимо Вани. Она шла между путями, светленькая, склонная к полноте, еще не перешедшая зыбкую грань между девочкой и девушкой. Нрав точно оставался девчоночий.
Ваня пожал плечами и пошел за ней по шпалам, контролируя шаги, широко расставляя ноги. Идти было неудобно, но и пасовать перед Нинкой он не хотел, хотя она ему и не нравилась. Он пока не понял, кто ему нравится.
- Лошье! Я вас всех сделал! - гордо воскликнул Юрка, задыхавшийся после бега. Руки у него были грязные, ладони все черные. Он тоже поскользнулся, но группироваться он умел.
- Сам лох, - огрызнулся Серега.
До следующей станции шли молча. Юрка рядом с Нинкой, гарцуя на рельсах то с одной, то с другой стороны, Серега и Ваня шли позади. Станция оказалась пуста, электричка не всегда останавливалась здесь, в основном по выходным, забрать дачников. Стало смеркаться, и Нинка поежилась.
- Брр, холодно!
- Держи,ќ Юрка снял свою куртку и набросил ей на плечи.
- А ты? Заболеешь же.
- Я никогда не болею, - хвастливо ответил Юрка и сделал гимнастическое па на рельсе, переходя в ласточку.
Нинка засмеялась и толкнула его в грудь. Юрка не ожидал, едва не упав навзничь на шпалы. Успели подбежать Ваня и Серега, поймав хвастуна.
- Ой! - Нинка закрыла лицо руками. - Я больше не буду.
- Дура, - буркнул Серега и, обернувшись к Юрке. - И ты дурак.
- Ты че, ох...?! - бросился на него с кулаками Юрка, забыв про то, что Серега его только что поймал.
- Хватит! Хватит! - закричала Нинка, но не сдвинулась с места. Она смотрела, как дерутся мальчишки, уже почти взрослые парни.
Ваня подошел к ним и с трудом оттащил Юрку, уже повалившего на гравий Серегу, готовясь молотить его большими кулаками.
- Мудак, - с чувством сказал Серега, выплевывая кровь изо рта. - Вот и спасай таких мудаков.
- А я и не просил меня спасать! Я бы сам! - кричал на него Юрка, еще горячий, готовый драться и непонимающий, почему он не может вырваться из рук Вани. Юрка вдруг понял, что этот очкарик сильнее его, и хрипло прорычал. -ќ Отпусти, очко, а то линзы вправлю.
Ваня оттолкнул его от себя и пошел вперед с Серегой.
- Мальчики, давайте мириться, - предложила Нинка, но никто не захотел.
Через десять минут Ваня остановился и стал прислушиваться. Серега тоже встал, но как ни старался, ничего не слышал.
- Что там наш индеец услышал топот ковбоев? - насмешливо сказал Юрка, когда Ваня сел на корточки и потрогал рукой рельсы встречного пути.
- Скоро электричка пройдет. Надо вон туда пройти и спуститься под откос. Помните, как нас географ учил? - Ваня показал вперед, где начинался небольшой овражек, а железная дорога оставалась на искусственном возвышении.
- А еще надо лечь между рельсами, если попадешь между двумя поездами, а то засосет под колеса! - добавил Серега. Они переглянулись и засмеялись, вспомнив лысого географа, замещавшего ставку учителя ОБЖ. Географ был добрым и совершенно нетребовательным и очень любил рассказывать про свои путешествия на научно-исследовательском судне. Как дельфины плыли перед носом судна или совсем рядом, соревнуясь со стальной махиной, играя во вспененной воде, подставляя спины под тугие струи из-под корабля. И все этим пользовались, когда надо было отвечать у доски или урок был скучным - его просили рассказать про дельфинов или синего кита. Ваня всегда слушал с интересом, не посмеиваясь над пожилым человеком, понимая, что в отличие от многих других учителей, географ действительно любил детей.
- Это для трусов, идите прячьтесь. А я останусь, - сказал Юрка.
Все услышали гул приближающегося поезда. Рельсы стали трястись отчетливее, и ни у кого не было сомнений, что скоро здесь пройдет электричка.
- Да делай, что хочешь, - махнул на него рукой Серега. - нам по ...!
Ваня, Серега и Нинка пошли к откосу и спустились. Смотреть на проезжающий поезд даже отсюда было страшновато и завораживающе. Когда огромная машина несется на большой скорости и тянет за собой бесконечные зеленые вагоны. Окна мелькают перед глазами, ветер бьет по лицу так, что слезы выступают из глаз. Если повезет, то можно разглядеть неподвижные лица пассажиров, Ваня всегда удивлялся, почему они выглядят такими неподвижными, будто бы человек в поезде перестает существовать и становится нарисованной картинкой, или нет, вырезанным из фанеры манекеном, который неизвестно кто посадил у окна, как в детских поездах сидят безликие человечки.
Юрка остался стоять на свободном пути. Он гордо смотрел на всех, Нинка крутила пальцем у виска, но в глазах ее светился заинтересованный испуг. Она подначивала своим взглядом Юрку, проверяла, сдрейфит или нет.
Машинист увидел фигуру на встречном пути и загудел. Электричка неслась на полном ходу, гудела, но тормозить он не стал, увидев, что мальчишка на путях присел. Поезд прогрохотал совсем рядом, у ребят заложило уши, а грудь была полна непонятного и неописуемого восторга. Нинка визжала, будто бы ее кто-то щипал.
Когда поезд скрылся, Юрка так и сидел на корточках, обхватив в голову руками. Ваня подошел к нему и потянул вверх. Юрка был весь бледный, на его большом лице дрожал мелкий страх.
- Дурак! Мог под поезд попасть, а нам за тебя отвечать, - сказал Ваня и больно толкнул его в плечо. Юрка не полез драться, а поплелся следом.
- Я устала! - прогундосила Нинка, когда до следующей станции оставалось несколько километров.
- Скоро дойдем, обратно на электричке поедем, - буркнул в ответ Серега и пошел быстрее.
Когда они подошли к станции, небо стало сиреневым с красно-фиолетовым отливом. Серега и Юрка молчали, Нинка ныла, что устала и хочет пить. Ваня смотрел на закат, как осеннее солнце тает в небе, растворяется в этой синеве, наполняя ее всполохами кровавых брызг и ярких линий, будто бы кто-то ударом меча разрезал горизонт, и на небо полилась кровь мира. Серега встал рядом, и они вместе смотрели на закат.
Юрка с Нинкой куда-то ушли, вернувшись за несколько минут до прихода электрички. Они принесли сиську "Очаковского" синего. Нинка все предлагала ребятам, но ни Ваня, ни Серега не захотели, сев через три ряда от них. Лет через десять железную дорогу обнесут заборами, установят камеры и сигнализацию, Юрка и Нинка сойдутся в десятом классе, она залетит и сделает первый аборт. Серега уйдет на военную службу и останется там на долгосрочном контракте, а Ваня окончит институт и будет мотаться по стране.
Каждый встроит для себя крепкие заборы для безопасности, удобства жизни, превратив свою жизнь в бесконечную железную дорогу, где всегда известно, куда приведет этот путь, какая будет следующая станция. Но иногда Ваня, уже инженер, Иван Александрович, выйдет из столовки вахтового поселка и пойдет не в общежитие, а взберется на ближайший холм. Внизу гудит неспящий ГОК, пылят дорогой и дымят дрянной соляркой Камазы, вдали виден карьер, страшная рана в теле Земли, Ваня дождется заката. Будет смотреть на заходящее вечно живое и молодое солнце, не чувствовать вокруг себя заборов, не видеть неизбежного пути с обкатанными тысячами судеб рельсами, и чувствовать свободу, ненадолго, пока солнце не сядет окончательно и станет так темно, что до общежития придется добираться чуть ли не на ощупь. Он много раз рассказывал это жене, пытался показать ей, но она была слепа, как и все остальные. Только младший сын, Сережка, такой же упрямый, как и его друг, смотрел на закат во все глаза.