"Бывает так, сидишь под утро в лесу, ждешь рассвета, а он всё не приходит и не приходит. Безоблачное небо заволакивается черной вуалью, ещё немного, и чёрная гуашь закапает с неба, капельки покроют высокую зеленую траву, сочные бутоны сонных цветов, не желающие вставать, также как всё вокруг. Ощутишь пару капель на своем лице, не видя их на руках, луна скрылась за вуалью, с хитринкой наблюдая за тобой, а ты всё сидишь и сидишь на траве, перебирая руками бутоны, чувствуя нежность цветка сквозь огрубевшую кожу, сквозь безобразные шрамы на пальцах... и тишина... Вот прощебетала где-то рядом ночная птичка, а может это утренний жаворонок проснулся и чистит свои перышки, ухнула сова, и всё затихло. Внезапно подул ветер, сильный, прохладный, разгоняя предутреннюю духоту, разметая в клочья черную вуаль на небе. Дышать всё легче и легче, хочется встать, сбросить одежду и полностью отдаться во власть этому ветру, пропитаться его силой, пробежаться по полю, не думая ни о чём, просто бежать, бежать, бежать! А навстречу выйдет луна, улыбнется тебе, старой подруге, позовет за собой к речке, поплескаться немного в серебряном свете, пока черное небо не подернется кроваво-красной полосой, и луна не встретится с солнцем. Давние подруги, древние соперницы - в этот час они особо прекрасны, доброжелательны друг к другу. И пускай луне придется уйти, она согласна уступить небо зарождающейся заре, отойти на несколько шагов назад, чтобы тайком наблюдать за солнцем, за его хлопотливыми делами, за его ленью, барством.
Шелестит трава под ногами от ветра, а ты всё стоишь одна в поле, никуда не бежишь, это лишь твои мечты. Нога болит дико, хочется кричать от боли, но ты улыбаешься, смеешься, наконец свободная, живая, не видя себя, не боясь себя и других, и смотришь на луну, которая ласкает тебя лучами в ответ, а в груди кипит любовь, жжёт сердце, томит душу! Хочется побежать обратно в дом, к тебе, тебе! Обнять, поцеловать, пока ты спишь как дух лесной, незаметно, незримо проследить твой последний утренний сон, самый сладкий, самый страшный... и вновь скрыться, облачиться в черные одежды, обмотаться тряпками и уйти обратно в лес, в свою избу, волоча за собой костяную ногу, рыча от боли, наслаждаясь ею, наслаждаясь тем, что ещё живая, живая и можешь любить и знать, знаешь, что тебя тоже любят!"
Варвара закрыла дневник и с улыбкой посмотрела на луну, она подмигнула ей в ответ. Большая толстая книжка упала в траву, за ней опустилась и ручка. Варвара достала из сумки расчёску и стала причёсывать длинные черные волосы, спускавшиеся ей до поясницы. Она очень любила их, благодаря за то, что они остались с нею, единственные, кто знал её прежней. Тело было не её, чужое, но она его любила, а оно отзывалось тупой ночной болью, часто переходящей в невыносимую муку, поэтому Варвара уходила ночью в поле, слушать ночных птиц, разговаривать с луной, гладить цветы своими страшными руками. Иногда она писала, просто для себя, короткие заметки в дневник, служивший для неё раньше ежедневником, но теперь не было срочных дел, а по прошествие лет она понимала, что срочных дел никогда и не было - иллюзия, сказка.
Зачиналась заря. Варвара поспешно встала, слишком резко, едва не провалившись из-за подкосившейся левой ноги, но она устояла, нога медленно, но крепла, борясь вместе с ней за свободу, хотя бы свободу движения. Она подняла с земли холодное платье, ткань была мокрая от росы, холодная и такая приятная, что Варвара даже заплакала от счастья. Вытерев ладонями слезы, она надела маску, не до конца избавившись от гнёта страха перед своей уродливостью, руки она больше не прятала, не зачем это было, он любил её, такой, не зная прежней. Варвара посмотрела на луну и поблагодарила её. Луна ответила смущенной улыбкой и заплела ей в волосы серебряные ленты.
Скоро кончится лето, и придётся возвращаться в бетонную пещеру, а там не будет подруги Луны. Луна в большом городе другая, бесстрастная, неприветливая, как и горожане. Но потом будет зима, и она вернётся к ней, пожить несколько недель в их домике, побыть с лучшей подругой, слушая её бесконечные рассказы, видя её красивое лицо даже сквозь плотные облака.
2. Последний рейс
Много зим назад
Зал гудел десятками голосов. Большинство встало вокруг буфетных столиков, потягивая халявный вискарь и закусывая средиземноморскими деликатесами. Небольшое количество девушек налегало на шампанское с крохотными бутербродами с черной икрой. Тонкие женские пальчики с длинными яркими ногтями ловко цепляли бутербродики, в одну секунду отправляя деликатес в рот, причмокивая пухлыми губками. Все были заняты делом. Основная часть форума уже закончилась, пришло время неформального общения, и каждый выбрал то, что ему было по душе.
Последний докладчик, женщина среднего роста, ещё не растерявшая изящества пополневшей с возрастом фигуры, собирала документы, оглядывая с трибуны эти островки наслаждения халявой и многозначительного пустого трепа. Она проверила прическу, длинные чёрные волосы были убраны в безукоризненный по строгости пучок, такой же строгий, как и её брючный костюм, на шее висел платок фирменных цветов консалтингового агентства, но даже он выглядел чересчур официозным. Она бросила взгляд на прелестных барышень, одетых вполне целомудренные платья, весь форум мучавшиеся рядом со своими благодетелями, и усмехнулась, подумав, когда же эти суровые серьезные мужчины перестанут мериться друг перед другом бабами? И сама же ответила, не задумываясь, никогда! В этом и была сама суть жизни: много корма и лучшая самка, а то и несколько лучших самок, а ещё понты, понты, понты. Понт дороже смысла.
ќ- О, Барбара! -ќ к ней подошёл розовощекий от выпитого виски американец, высокий, полный и малознающий про правила этикета и прочую дребедень, но умело вкладывающий деньги в самые сомнительные стартапы, несущие инвестору одни убытки, а он каждый раз оставался в хорошем плюсе, настоящая акула бизнеса, не бизнес-ангел, а настоящий бизнес-дьявол, подсовывавший трепетной душе стартапера гибельный договор, который надо было подписать кровью, чужой кровью. ќ
- Вы, Барбара, как всегда очень точно, очень точно говорили. Я, когда слушаю вас, всегда думаю о том, что как мало я знаю, как мало, представляете?
- Да, Барри, я видела, как вам было тяжело на первом ряду, пару раз вы проваливались в кому, - ответила она, улыбнувшись ему. Он очень хорошо говорил по-русски, сохраняя акцент в той мере, в какой этого требовали обстоятельства. Он всегда называл её на западный манер, считая, что имя Варвара слишком грубое, для такой прекрасной женщины, а он любил русских женщин, трижды женившись на них, каждую он продолжал обеспечивать, а их дети уже давно учились в США.
- Вам, Барри, эти знания ни к чему, если вы будете часто задумываться о нашем налоговом законодательстве, то потеряете хватку, потеряете нюх, потому что думать больше ни о чём не сможете.
- Гм, Барбара, а вы же правы! Да и зачем мне думать об этой дряни, когда я всегда могу позвонить вам и вы, милая Барбара, всё сделаете, как надо, - он широко улыбнулся и протянул ей руку.
- Идемте к нам, отдохните, пообщайтесь с нашей акульей стаей. Вы же знаете, как мы все вас любим.
- Спасибо, Барри, но я должна уехать, - ответила Варвара, вздохнув с сожалением.
- Да? Сегодня? Но погодка-то полная дрянь, разве в такую погоду самолеты летают? - удивился Барри. -ќ Я бы в такую погоду из дома бы не выходил.
- Летают и ещё как летают, Барри, - ответила ему Варвара. - А мой будет через два часа, поэтому мне стоит поторопиться.
- Да-да, я понимаю, понимаю, - сокрушенно сказал Барри. Работа, я хочу поговорить с Вадимом, мне кажется, что он слишком сильно вас эксплуатирует. Это нехорошо, нехорошо!
- Ого, Барри, мне кажется, что не вам стоит говорить об эксплуатации, -ќ засмеялась Варвара.
- И мне нечего вам возразить, - улыбнулся Барри. - Не буду вас задерживать, но, вы же не откажете выпить со мной бокал шампанского? - спросил он. К ним подошёл начальник Варвары, Вадим, высокий худой мужчина со змеиной шеей и узким птичьим лицом. Барри сделал примирительный жест и сказал.
- Вадим, один бокал шампанского, и нашу волшебницу мы не будем больше задерживать.
- Хорошо, - кивнул Вадим. - Варвара Андреевна, не забудьте, завтра у нас встреча в налоговой.
ќ- Я всё помню и готова, - быстро ответила Варвара.
Барри исчез и через мгновение вернулся с тремя бокалами шампанского и тарелкой с бутербродами с чёрной икрой. Он раздал бокалы и провозгласил тост.
- Ну, друзья, за мое и ваше процветание!
- Ура! - воскликнула Варвара и чокнулась с ним, а потом с Вадимом.
Они выпили, Варвара позволила себе два бутерброда, но под взглядами Барри, съела всё, что он принес, ужасно хотелось есть и спать. Её проводили до такси, Барри сам положил небольшой чемодан в багажник, пока Варвара закутывалась в пальто. Погода в Сочи была отвратительная, дул сильный ветер, дождь перемешивался со снегом, в Москве обещали не лучше, гремела гроза повсюду.
В аэропорту её ждала огромная очередь, неизвестно почему, но на этот рейс решило купить билеты такое множество людей, и что им было надо? Варвара послушно стояла в очереди, немного расстегнув пальто. Её знобило, как при лихорадке, она думала, что заболевает, вот уже какую неделю заболевает. Вадим и другие коллеги полетят ночным рейсом, Варвара сама захотела улететь раньше, чтобы выспаться в своей постели. Как важно стало для неё спать у себя дома, в своей кровати, пусть и пустой, но в своей. Она очень любила свою квартиру, ещё недавно, после развода с мужем, казавшуюся ей холодной, пустой. Да почему недавно? Варвара улыбнулась себе, прошло уже больше семи лет, а может и больше или меньше, память отказывалась ей помогать, как незаметно летит время, незаметно. Она уже успела стать бабушкой, только дочка никак не может выйти замуж.
Пройдя регистрацию, Варвара вошла в зону вылета. Сев в кафе, она заказала кофе и какую-то выпечку, она не особо выбирала, хотелось просто что-нибудь съесть и поскорее. Завибрировал в сумочке телефон, это звонила Лиза, её дочь.
- Да, Лизочка, - ответила Варвара.
ќ- Мама, а ты сегодня прилетишь? - напористо спросила дочь.
ќ- Да, через несколько часов, а что?
- Как что?! Я же тебе говорила, что улетаю! Ты же мне обещала, что возьмешь Стейси к себе!
- Если обещала, то возьму, - спокойно ответила Варвара, привыкшая к нападкам дочери.
- Мам, а ты может из аэропорта проедешь мимо меня? Я тебе всё подготовлю, а? - А то нам завтра рано вставать, а ещё к тебе Стейси отвозить.
- Ты можешь её пока Димке отдать, он будет рад, - предложила Варвара. - Он же недалеко живет, а мне через весь город ехать придется.
- Димке?! Да ни за что! Он плохо с ней обращается, а ещё у него ребенок, он будет мучить мою бедненькую Стейси!
- Тогда отдай её своему отцу, он не будет против, - предложила Варвара. ќ А я её завтра у него заберу. Лиза, я устала, очень устала.
- Папе не могу отдать, - ќ Лиза замялась и добавила шепотом, словно ей было стыдно. - Он едет с нами, точнее это он меня и Соньку решил отвезти на Мальдивы. Он обещал там меня познакомить с нужными людьми.
- Ясно, - вздохнула Варвара, напоминание о бывшем муже, имевшем две семьи и дочь от другой женщины, расстроили её. Варвара подумала, почему ей до сих пор важна его жизнь? Почему она не может забыть, что эта Соня родилась в тот же год, что и их дочь, Лиза. - Ладно, приеду, заберу, не переживай.
- Спасибо, мамочка! Ты самая лучшая! - обрадовалась дочь. ќ Ты только позвони мне, как будешь подъезжать, хорошо?
- Хорошо, -ќ ответила Варвара и убрала телефон. А раньше, когда они ещё жили все вместе, Лиза просила её звонить каждый раз, как она прилетала, как самолет только-только касался шасси полосы.
Телефон зазвонил опять. Это был Дима, старший сын.
- Мама, привет, -ќ голос был охрипшим и усталым.
ќ- Здравствуй, Димочка. У тебя всё хорошо?
- Всё нормально, так, Маринка буянит, мозг выносит, а так ничего, терпимо. У тебя как, ты решила лететь?
- Да, я сегодня прилетаю. Не надо меня встречать, я уже заказала такси.
- Да нет, давай встречу, -ќ сказал Дима. - Отмени такси, я приеду, давно не виделись же, ты всё время в командировках. Павлик всё спрашивает, где баба, где баба. Короче, я за тобой приеду, договорились?
- А Маринка не будет против? Ей тяжело одной, пойми. Как у неё дела, она ходила к врачу?
- Да, ходила. Она же вроде тебе всё написала? - удивился Дима.
ќ- Да, я читала, просто спросила, - вздохнула Варвара.
- Ладно, мам, тогда до встречи. Там что-то у меня раскричались все, - сказал Дима, на заднем плане кричал ребенок, а на него кричала мама, объясняя, почему ему нельзя это брать.
- А дай мне с Маринкой поговорить? - попросила Варвара, в трубке зашелестело, и она услышала грозный, но в тоже время тонкий красивый голос жены сына.
- Добрый вечер, Варвара, - поздоровалась Марина, было слышно, что она ушла в другую комнату, заперев дверь.
ќ- Здравствуй, Мариночка. Как ты себя чувствуешь?
- Терпимо. Живот растет, - ответила Марина. - Вы когда к нам зайдете? А то Павлик уже извел меня, а вы его приструните, он после общения с вами такой послушный.
- В субботу, раньше не смогу, у нас завтра разговор в налоговой, - ответила Варвара. - Я могу забрать его на все выходные, погуляем, в кино сходим, а вы отдохнете.
- Круто, можете хоть на неделю забрать, а то я его убью! И Димку тоже!
- Тогда точно заберу! - засмеялась Варвара.
Они долго болтали, Варваре было легко и интересно разговаривать с Мариной, а ей с ней. Они сразу быстро нашли общий язык. Марина была совсем непохожа на её дочь, хотя внешне они были похожи, обе высокие и худенькие брюнетки, только Марина никогда не накачивала губки, как подружки Лизы, не пропадала днями по салонам, покоряя естественной красотой, да и в голове у неё было гораздо больше, чем у Лизы.
В самолете было душно, непрерывно кричали дети разных возрастов, передавая вахту по крику друг другу, а на них кричали родители, уже не стараясь скрыть от всех своё истинное лицо. Варвара сидела между мужчиной у окна и толстой женщиной у прохода и думала, что погода бывает нелётной не только для самолётов, большинство из тех, кто суетливо входил на борт воздушного судна, с удовольствием остались бы на земле переждать непогоду, но бессмысленная суета жизни влекла их в даль, заставляя бросить всё и нестись куда-то. Варвара смотрела на этих неотдохнувших отпускников, попавших в мерзкий сезон вместо хороших склонов и солнца, на этих уставших и от этого злых людей, застрявших на месте в поисках виноватого, на детей, не желавших возвращаться домой, ещё совсем маленьких, хотевших есть и спать, а вместо этого их пихают в душный ящик с крыльями, волшебство полёта уже не было таким заманчивым. Она вспомнила, как она вместе с мужем, маленьким Димой и едва родившейся Лизой, повинуясь общему психозу отдыхать не реже квартала, по четыре раза в году, измучила себя и детей, особенно крошку Лизу, так и не поспавшую нормально за все шесть часов полёта. И теперь в этих замученных матерях она видела себя, ей хотелось помочь им, успокоить детей, но Варвара душила в себе эти порывы, прекрасно понимая, что любая помощь будет принята в штыки, а совет обернётся потоком брани. Значит, так и должно быть: каждый должен пройти этот путь сам, кто-то поймёт, но многие забудут, повесив всю вину на другого, усилят воспитание детей, превращая отдых в новый этап образовательной колонии поселения, но с видом на море или белоснежными склонами, поощрение, так сказать, за хорошую работу или авансом.
Варвара углубилась в обдумывание социального государства и жизни семьи в нём, сравнивая порядки колоний поселения, колоний строгого режима с принятыми правилами контроля за жизнью человека, за его расходами, доходами, часто не совпадающими, скопленными крохами на депозитах или вложенные в облигации, спрятанные на инвестиционных счетах, жалкие гроши, на которые государство положило свою жирную ладонь, предав все прошлые обещания, втоптав в грязь призывы к населению вкладываться в экономику, не держать накопления под матрацами, помочь стране, стать внутренними инвесторами в развитие общего будущего. Всё было свежо, она совсем недавно готовила отчет для клиентов их агентства о правилах жизни в колониях. Варвара не знала, почему это так заинтересовало клиентов, но вскоре последовали аресты некоторых иностранных инвесторов, владельцев инвестфондов, и тогда пазл сложился. Никто из них пока не получил реального срока, отсидев много месяцев в СИЗО, эти люди не ждали ничего хорошего, не понимая сути обвинения, которое ещё не было готово, посадили так, для надежности, чтобы были посговорчивее. Шутки ради, а может по велению сердца, Варвара написала статью о том, что общего в современной жизни честных людей, ну или тех, кого ещё не осудили, на кого не завели дела, с колониями поселения и колониями строгого режима. Разложив всё по полочкам, педантично и методично, как называл это Вадим, её начальник, получалась неутешительная картина. Вадим сам отправил эту статью в бизнес издания, реклама их консалтинговому агентству не помешает. Варвара достала телефон и просмотрела сайт газеты, которая первой напечатала её статью. Варвару читали, ей это нравилось, она понимала, что это тщеславие, пусть так, она не была религиозным человеком, по праву считая, что без тщеславия человек подобен тряпке, которую можно намочить, ей можно вытереть, её можно бросить, наступить на неё, лишённой гордости, не знающей наслаждения тщеславия, на веки вечные обречённой быть тряпкой.
- Ну, сейчас взлетим! - торжественно сказал мужчина у окна, он посмотрел на крыло самолёта, серебряной стрелой уходящей в чернеющее небо, словно ничего рядом не было: ни взлетной полосы, ни здания аэропорта, оставшегося где-то слева, невидимого, исчезнувшего. - Я всегда стараюсь сидеть у окна, с самого детства мечтал об этом, дал себе обещание, летать только у окна. Особенно интересно смотреть, как работают подкрылки, как там всё открывается и закрывается, уезжает куда-то внутрь! Простите, я вас утомил своей болтовней.
- Вовсе нет, - улыбнулась ему Варвара, мужчина был немного смешной, толстенький, с копной чуть вьющихся каштановых волос, торчавших в разные стороны, большой нос, большие губы, большое лицо - он располагал к себе, открываясь перед всеми добрым, и отзывчивым человеком. На вид ему было не больше лет, чем Варваре. - Вы инженер?
- О, нет, что вы! - с чувством воскликнул он. - Я учитель математики, но в технике я понимаю очень мало. Не сочтите это за нахальство или харассмент, но у вас очень красивые глаза. Мне даже вспомнилась одна строчка одного поэта, я забыл, как его звали: "И в глубине прозрачных синих вод погиб отважный флот". Наверное, я что-то забыл, я же говорю, что я очень болтливый. У меня есть семья, вот, посмотрите, я поздно женился, вот мои дети и любимая жена.
Он открыл на телефоне фотографии, протянув его Варваре. Она взяла телефон и стала листать фотографии. На неё смотрели двое мальчиков дошкольного возраста, точные копии отца, а рядом с ними смущенно улыбалась миниатюрная женщина с большими карими глазами. Она смотрела с любовью то на детей, то в камеру, на фотографа. Фотографии были простые, без попытки выстроить композицию, угадать правильное положение освещения, и от этого виделись естественнее. Варвара отдала ему телефон и открыла папку с фотографиями на своем, передав аппарат соседу.
ќ- А это мои. Старшему уже двадцать пять, я отстрелялась почти сразу после школы, родила на третьем курсе института, а дочке сейчас двадцать два года. А это мой внук, - объясняла она, сосед подолгу рассматривал фотографии, посматривая на неё.
- У вас прекрасная семья, очень красивые дети, дочка очень похожа на вас, ќ сказал он.
- А внук ну просто копия вашего сына! Такой сорванец, наверное.
- О, да! Ещё какой. Заберу его на выходные, я уже планов настроила, куда мы с ним пойдем, - ответила Варвара.
Женщина справа недовольно фыркнула, демонстративно отвернувшись и выставив локоть на территорию Варвары. Сосед отдал ей телефон, самолёт тронулся, выруливая на взлётную полосу. Варвара послушно выключила телефон, крепко пристегнув себя.
Взлёт показался ей слишком долгим. Самолёт как-то странно оторвался от земли, весь задрожав, но взлетая всё выше, стал успокаиваться. Сосед пояснил, что внизу слишком много туч, потрясёт немного, пока не выйдут на эшелон. И правда, самолёт трясло ещё минут двадцать, он то проваливался в ямы, то вновь прыгал вверх. Пассажиры примолкли, вжавшись в кресла, даже дети притихли.
Полёт продлился недолго, Варвара быстро уснула, не смотря на неудобную позу, сосед слева пытался освободить для неё подлокотник, но обширность фигуры не позволяла, ему было неудобно, и он ерзал весь полёт.
- Какая гроза! - услышала Варвара голос соседа, самолёт начал снижение, нервно звенел сигнал оповещения, предупреждая о турбулентности.
- Да, страшная гроза, - согласилась Варвара, взглянув в иллюминатор, за бортом бушевала настоящая буря, молнии били высоко и близко, ослепляя, пугая до смерти.
Варвара побледнела, от очередной вспышки молнии у неё встало перед глазами жуткое видение: на взлётном поле лежал горящий самолёт, разломанный на три части, его хвост лежал далеко от основного фюзеляжа. Видение было секундным, но достаточным, чтобы всё внутри неё сжалось.
- Ничего. Самолёт хороший, крепкий, - решил успокоить её сосед, как вдруг молния ударила прямо в самолёт.
Всё в одно мгновение погасло. В этой темноте, без звона предупреждения, без свиста кондиционера, становилось жутко. Пассажиры дышали громко, тяжело, наращивая в себе панику, готовую вот-вот вырваться наружу. Включили свет, тусклый, жалкий, все выдохнули, всё в порядке, главное сесть. Варвара заметила, как на соседнем ряду молодой парень снимает посадку на телефон, снова закричали дети, которых перекрыл уставший голос командира экипажа. Передав вкратце то, что в самолёт ударила молния, но жизнедеятельности самолёта ничего не угрожает, что штатно отработали все системы резервного питания, командир быстро ушёл из эфира.
Самолёт долго снижался, дергаясь, заваливаясь на левое крыло, потом выравниваясь, резко, как после неумелой команды или подклинивающего механизма, Варвара вспомнила, что так поворачивала её машина, когда стёрлась от старости рулевая рейка или раздолбило червяк, она уже не помнила подробностей, запомнив на всю жизнь как у неё клинило руль.
Самолёт наклонился влево, стал виден аэропорт, показалась полоса, совсем рядом, можно было до неё рукой достать. Самолёт как-то странно шел на посадку, кренясь влево. Перед самой полосой он дернулся, выровнялся и задрал нос вверх. Посадка была жёсткая, Варвару кинуло вперёд на опущенное кресло, она сильно ударила нос. Завизжали от страха пассажиры, а самолёт, не смог ухватиться за полосу и взлетел.
Второй удар, более страшный. Варвара не успела затянуть ремень туже и разбила нос о стоящее впереди кресло, у неё пошла кровь, зубы болели, ей показалось, что она выбила два передних резца, как-то странно они отогнулись внутрь. Она не смотрела, что происходит рядом, самолёт подкинуло вверх, секунды, может меньше, и он рухнул на полосу.
Варвара на несколько секунд потеряла сознание, ремень не спасал от удара об кресло.
Был и четвёртый удар, самый страшный, тогда самолёт уже развалился на части, по инерции прокатившись вперёд по полосе. Она открыла глаза, не в силах пошевелиться. Все кричали, громко, истошно. Нечем было дышать, лёгкие раздирало от дыма, голова кружилась, проваливаясь в короткое забытьё. Варвара повернулась к соседу, а его уже не было, это был не человек, а горящий труп, в который врезались куски фюзеляжа, осколки иллюминатора. Сверху текла горящая жидкость и капала горящая пластмасса, справа на полу кряхтела соседка, пытаясь ползти в сторону выхода.
Варвара ощутила жгучую невыносимую боль, всё её лицо горело, будто бы по нему хлестали огненной плетью. Она дотронулась до лица руками, пальцы были горячие, они горели, её руки горели, а она этого не чувствовала, не понимала! Мелкие осколки иллюминатора лопнувшего от удара, от взрыва, который она не слышала, провалившись в короткий обморок, куски горящей пластмассы Варвара выдергивала из своего лица, на секунду задержавшись взглядом на горящих кистях - пальцы были до кости прорваны осколками, на них горела пластмасса, перемешанная с топливом, липкой массой прожигая её насквозь. Варвара попыталась сбросить с себя эту горящую смолу и наконец заметила, что её левая нога горит, что она рассечена куском фюзеляжа, частями кресел, обнажая белую, невыносимо белую кость голени. В бедро были воткнуты крупные осколки, затыкая собой кровотечение, а липкая горящая масса обволакивала кость с остатками мышц и сухожилий, застывала, как магма на холодной земле. Варвара ничего не слышала, она кричала от боли, не могла отщелкнуть замок ремня, не в силах двигаться, чувствуя, что умирает.
Кто-то схватил её, потом срезал ремень и потащил по полу. Боль, страшная невыносимая боль, от которой уже не кричишь, нет сил, нет воли, боль овладевает тобой полностью, перекрывая все остальные сигналы. Её сбросили в эвакуационный трап, кто-то поймал внизу, она ещё горела, внезапно божественный холод накрыл Варвару. Она смогла открыть глаза, сделать глубокий вдох израненных лёгких, видя только белую пену, которой её обливали. Сильные руки бережно накрыли чуть-чуть успокоившееся тело шелестящим легким одеялом, оно тоже было холодное, не прикасалось сильно к телу, почти не доставляя боли. Она поняла, что её положили на носилки, уже куда-то везут в машине. Быстрый укол, три секунды, и она провалилась в глубокую черноту, где не было боли, не было этого ужаса, чёрное ничто поглотило её, съедая без остатка гаснущие искорки сознания.
3. Вспышка
Вспышка, ещё одна, ещё, и в глаза больно ударяет яркий слепящий белый свет. Нет, он не белый, он желтый, а теперь голубой, теперь опять желтый, красный. Вспышка, бьющая молотом в затылок, и чернота, глубокая вязкая чернота...
Варвара увидела себя в своей квартире. Обстановка была незнакома, какие-то дурацкие обои с крупными цветами, новая мебель, всё новое, пахнет клеем и штукатуркой, старый знакомый запах новизны. Но всё же это её квартира, она это чувствует, понимает по еле уловимым признакам, по маленьким картинкам в простых тонких матовых рамках, которые она привозила из Европы, на полке шкафа стоят глиняные колокольчики, их привез ей в подарок Дима, когда они с классом ездили на экскурсию в Ярославль. Она подошла к шкафу и попробовала открыть, дверца не поддавалась. Варвара приложила большее усилие, и дверца открылась, а на хромированной полосе дверной панели, которая страшно скрипнула, сдвинувшись вправо, остались куски её кожи. Она посмотрела на свои пальцы, из них капала кровь, ярко алая, чистая, но было не больно. Варвара долго рассматривала свои пальцы, вглядываясь в обнажившуюся косточку, затем взглянула на правую ладонь - она была полностью без кожи, чистое кровоточащее мясо. Странно, но она не испытала никаких чувств: ни ужаса, ни отвращения, Варвара всегда была терпима к виду крови, ещё с детства мечтая стать врачом. Это так и осталось детской мечтой, по-своему наивной, благородной, чужой жизнью.
Варвара взглянула в шкаф: нет ни одного платья, ни одного костюма, а вместо этого странная чужая одежда, какие-то черные балахоны, длинные белые рубашки в пол, кожаные штаны, а на полке снизу лежали куртка мотоциклиста и шлем. Она закрыла шкаф и посмотрела на себя в зеркало. На неё смотрела она, только двадцать лет назад, красивая, серьезная, неестественно бледная, скорее даже чуть голубоватая, словно её освещала луна, хотя в комнате горел яркий свет. Девушка в зеркале стояла в этой же комнате, но другой. Мебель, обои - всё было то же самое, но не было света, лишь ночной лунный свет, холодный.
Варвара дотронулась до зеркала, капельки крови втянулись в него, девушка напротив не сразу протянула к ней руку, забрав эти капельки. Девушка долго смотрела на них, потом неприятно улыбнулась и уставилась на Варвару блестящими иссиня-чёрными глазами. Это были её глаза, от своего взгляда Варваре стало дурно, тело сковала мелкая дрожь, ноги отяжелели, а голова не в силах была отвернуться, спрятаться от этого взгляда.
Девушка напротив стала кусочек за кусочком, лоскут за лоскутком снимать с себя кожу, легко, без эмоций, стягивая отвратительные куски, превращавшиеся в её руках в черные зловонные ошмётки. Варвара, не мигая, следила за её действиями, она слышала этот запах, её тошнило от этого запаха, а девушка в зеркале уже содрала кусок мяса с левой ноги, обнажив кость. Потом она принялась за лицо, с силой дергая кожу, пока не содрала всю, остались лишь горящие синей чернотой глаза и хрящи, вместо носа. И только сейчас Варвара поняла, что девушка в зеркале была голой, всё время на ней не было ничего, как и на самой Варваре. Из девушки струями хлестала кровь, она пронизывала Варвару взглядом, приказывая ей посмотреть на себя. Варвара взглянула и увидела, что всё её тело покрыто уродливыми шрамами, грубо прижившейся кожи, пальцы больше не кровоточили, они затянулись шрамами, будто бы неумелый сапожник решил сшить из остатков кожи перчатки. Варвара дотронулась до лица - его не было, шрамы, грубая кожа, туго обтягивающая челюсть, какой-то нарост вместо носа, глубокий шрам через весь лоб, который вдруг исчез. Она потрогала волосы, они грязными прядями остались в её руке.
Вспышка, вспышка! Яркий слепящий свет поглотил собой всё. Страшная невыносимая боль пронизала всё тело, и Варвара проснулась. Она увидела над собой жгуты трубок и проводов, белый потолок, рядом кто-то стонал. Она повернула голову вправо, на соседней койке лежало тело, обмотанное бинтами, а где-то просто открытое, с полями гниющего мяса, обмазанного каким-то желтым раствором. Тело тяжело дышало, Варвара почувствовала нестерпимую вонь гниющей ткани. Ей показалось, что тело рядом, это была девушка, вроде девушка, в этом нагромождении боли вместо человека было трудно понять, оно кричало, кричало от боли, неистово, дико. Варвара смотрела и смотрела на неё, пока не поняла, что тело рядом молчит, почти не дышит, а кричит она, кричит от боли, не в силах её больше терпеть, не в силах принять, что это всё происходит с ней, здесь, сейчас!
Свет мерк в глазах, сменяясь красными кругами и яркими вспышками, отдававшимися долгим эхом в затылке. Над ней встала черная фигура, длинные руки. О, какие они огромные, большие и страшные. Эти руки что-то делали над ней, что-то втыкали в мешок, от которого к ней шла тонкая трубочка.
"Потерпите немного, сейчас пройдет, пройдет", - услышала она мужской голос, живой, настоящий. Из глаз прыснули слёзы, они больно жгли израненное лицо, но это была другая боль, почему-то от неё становилось легче... И снова ничего, полная чернота, но это не обморок, она не потеряла сознание, она видит её, может пощупать эту черноту, потрогать её, будто бы она имеет форму. Она одна здесь, точно одна. Варвара сделала шаг вперед, на мгновение она провалилась вниз, полёт был недолгий, а может и очень долгий, время больше не существовало здесь, оно могло жить только там, в мире живых. Варвара приземлилась на твердую поверхность и огляделась... ничего, как и до этого, но она же ещё не умерла, это всего лишь плоды её больного воображении, её бред. Рассудок, он не покинул её, значит, она ещё жива.
Перед ней вырос большой многоквартирный дом. Он был красивый, новый, ей всегда такие нравились, с кирпичными фасадами, делившими дом на три разноцветных блока, но по правде сказать, она бы ни за что не променяла свою квартиру на Проспекте Мира даже на самый новый и хороший дом. Там была вся её жизнь, её детство с родителями, покинувшими её десять лет назад, как-то незаметно умершими с разницей в полгода друг за другом, они ничего не рассказывали ей о своих болезнях, не желая мешать её жизни, катившейся под откос. Варвара захотела вернуться к себе домой, но этот дом не уходил, больше ничего не было, сплошная чернота.
В доме горели все окна, она даже различала фигуры жильцов, снующих из комнаты в комнату. Кто-то курил на балконе, выставив указательный палец вперед, она поняла, что показывают на неё. Внезапно все жильцы бросились к окнам, она увидела их горящее глаза, бледные встревоженные лица. Жильцы что-то говорили друг другу, над домом летела лента чата, уходя ввысь пустыми словами и косноязычными выражениями. Дом стал раздвигаться, разделяться на блоки, а потом и на отдельные квартиры, всё дальше и дальше отъезжавшие от одной единственной, оставшейся стоять на длинных пилонах, как на сваях. Эта квартира, этот бетонный блок загорелся, загорелись бетонные сваи, окуренные едким черным дымом, с медленно ползучими вверх языками пламени. Всё это напомнило ей реконструкцию домовины, бревенчатого сруба, в котором древние славяне сжигали умерших. Варвара увидела, что это была именно она, домовина, её домовина. Она улыбнулась своей догадке, как странен мозг, как он ни к месту и к месту выуживает из просторов забытого знания жемчужины, давно брошенные в воду, закопанные в иле безысходности быта бессмысленности существования, часто и неверно принимаемого за жизнь.
Она подошла к горящему бетонному домику, дотронулась до пламени, оно охладило её, по телу прокатилась блаженная волна ледяного ветра, холод сковал тело, боль отступила. Горящий домик спустился к ней, и она вошла внутрь сквозь стену. Это снова была та же квартира, с той же мебелью, с тем же запахом, но в зеркале не было больше той девушки, не было её прошлой, только она настоящая, одетая в мотоциклетную куртку с защитой, на голове шлем, плотные кожаные штаны с защитой и странная металлическая конструкция на левой ноге. Варвара подняла забрало шлема, на лице ее была черная маска, закрывающая всё, кроме глаз. Она не решилась снять шлем и маску и подошла к окну. За окном всё горело, горели дома, улицы, люди. Казалось, что это горит она, её бетонное убежище, но нет, это горели они, убегавшие от неё, а позади была сплошная чернота, спокойная, холодная.
Варвара отключилась. Врач ещё некоторое время стоял у её койки, тревожно смотря на монитор, а потом повернулся к медсестре.
ќ - Я ей вколол двойную дозу, а она только-только уснула.
- Ей больно, - шепотом ответила молоденькая медсестра, она поправила русые кудри, выбившиеся из-под шапочки. Из голубых глаз скатилась одна слезинка, девушка быстро вытерла её руками, ощутив болезненный зуд и жжение, она больше не могла плакать, слёзы почти все кончились, так говорила старшая медсестра.
- Пойдем, я тебе укол сделаю, - сказал врач, беря девушку под руку.
ќ- Я нормально, Пётр Михайлович, -ќ слабо запротестовала она, а сама дрожала нервной судорогой.
- Пошли, один укольчик, поспишь немного, а я послежу, и Галя последит. Ну, Оленька, пошли, - он вывел её из палаты, где лежало шесть человек, шесть обожженных человек, ещё живых, страшных, тех, кого привезли из Шереметьево в тот вечер.
- Мы, мы, - медсестра обернулась назад, уставившись большими глазами на койки. - Мы же не можем им помочь, не можем, да?
- Можем и помогаем, но мы не боги, не боги, - задумчиво проговорил врач.
- Идем, тебе надо поспать. У тебя какая смена? Когда ты домой ездила?
ќ- Я не ездила, - прошептала медсестра. - Как они поступили, так я и не уходила.
- Так не годится, я тебя утром сам домой отвезу, тебе никто не оплатит эти двухнедельные дежурства, понимаешь?
- Да причём тут деньги?! - в сердцах воскликнула медсестра, с мольбой посмотрев на врача. - Они же выживут, правда, выживут?
- Не все, -ќ ответил он, после долгого молчания. - Не все, и я бы не назвал это жизнью. Прости, не хочу тебе врать.
Медсестра уткнулась лицом в его плечо и затряслась от беззвучного плача. Он обнял её одной рукой и повел в комнату отдыха. Уложив её на кушетку, он сделал укол, шприц был заранее приготовлен и лежал на металлическом подносе на столе. Она быстро уснула, а он сидел рядом, следя за её сном, как она дергается под простынёй, как неприятно лязгают крепкие молодые зубы, а по лбу струится холодный пот. Он отер ей лоб, приоткрыл окно, чтобы свежий воздух заместил собой гнетущую атмосферу, и вышел.
Вернувшись к палатам, он проверил всех больных, оглушенных большими дозами обезболивающего, они мирно спали, неподвижно, ещё живые, но похожие на живых мертвецов.
4. Неужели пришло лето?
"Уже весна, весна! А может, может лето? Неужели уже настало лето?" - думала Варвара, глядя в окно из своего пылающего дома. Она видела, как по улицам гоняют на самокатах дети, весёлые, живые. Иногда детвора останавливалась на месте и подолгу смотрела в её сторону, некоторые указывали пальцем, смеялись, и не было в этом смехе ничего обидного, злого, просто детская игра, страх перед бабаем, который обязательно должен быть где-то рядом. Потом приходили их мамаши, расфуфыренные, в очень коротких шортах и обтягивающих футболках, как бы намекая, что они готовы завести ещё одного детеныша и прямо сейчас. Мамаши уводили детей, за что-то их ругая, дети сокрушенно поворачивали назад, изредка оглядываясь на Варвару, кто-то помахал ей рукой, толстенький белокурый мальчик, и Варвара заплакала. А перед её окном вновь вырос непроходимый лес многоэтажных домов, хмурых и безликих в своей одинаковости, и она просыпалась.
Подобные сны были редкостью, она им очень радовалась, устав находиться большую часть времени в вязкой черноте, в которой она начала разбирать кое-что. Она хорошо видела узкую дорожку, окруженную безмолвной пропастью. Один шаг, и полетишь неизвестно куда, Варвара даже пыталась так сделать, но дорожка всегда оказывалась у неё под ногами. Варвара пробовала спрыгнуть с неё много раз, но всё тщетно, пока она не поняла, что этой дорожкой управляет она сама. А лето действительно наступило, Она слышала это по запаху, который доносился с улицы, когда медсёстры проветривали палату, сладостные минуты, когда жизнь врывается в этот склеп с ещё живыми людьми, которых становилось всё меньше. Лечащий врач сильно удивлялся, что у Варвары сохранилось обоняние, она чувствовала запахи даже сквозь бинты, которыми обвязывали её лицо, чтобы мазь лучше работала, потом повязку снимали, оставляя жуткий запах мази и собственного тела, невыносимую вонь, от которой тошнило. Врач проводил с ней небольшие опыты, принося разные запахи, то кофе, то шоколад, перец, духи, жареную картошку, от которой у Варвары потом долго болел желудок, обрадованный запахом нормальной пищи.
Палата пустела, нет, никто не выздоравливал. Девушку рядом увезли первой, ночью, когда Варвара была в своем пылающем доме. Она видела в окно, как её уводят, необожженную, необмотанную бинтами и мазью, опутанную порванными нитями датчиков. Девушка уходила из города в черноту, Варвара не видела её лицо, только спину и ноги. На ней был белый балахон, который по мере приближения к черноте становился черным. Девушка сняла его, она была красивая, ещё совсем молодая, Варваре показалось, что она узнала её - это была хорошенькая стюардесса, которая своей улыбкой успокаивала орущих детей и их родителей, всегда улыбающаяся шатенка с темно-карими глазами. Она поманила Варвару за собой и вошла в черноту, скрывшись навсегда. Когда Варвара проснулась, койка была уже пуста, а утром, во время обхода, Варвара, не в силах ещё нормально разговаривать, она говорила очень тихо, еле шевеля тем, что раньше было губами, лёгкие и гортань были сильно обожжены, и каждое слово рождало за собой невыносимую муку. Она спросила врача о ней, с трудом выговорив слово "стюардесса". Врач очень удивился, он не мог поверить, чтобы Варвара, находясь в полубредовом состоянии все эти месяцы, смогла разглядеть в этой бедной девушке, потерявшей всё, кого-то определенного. Он потом долго расспрашивал медсестёр, кто и как мог проговориться, они и не отрицали, что часто называли больную стюардессой.
На следующий день Варвара попросила его рассказать о ней, показать ей фотографию этой бедной девушки. Он пришел вечером, открыв на планшете её профиль на facebook. Молодая, всего-то двадцать пять лет, красивая, со сказочным именем Каролина, девушка смотрела с фотографий, не стесняясь улыбаться, смеяться, было видно, что она любит и много смеется, точнее смеялась. Варвара узнала её, ќ это была она, зовущая Варвару за собой в бесконечное ничто - она до сих пор слышала этот зов. После этого у Варвары три дня были дикие приступы боли, не помогали никакие обезболивающие, она кричала всё время, пока мозг не отключался, чтобы после пробуждения кричать опять, раздирая криком горло, надрывая лёгкие.
Через две недели ушёл другой человек, потом ещё один, ещё... Варвара всех их провожала в своем пылающем доме, не спрашивая никого, кто были эти люди. И к лету она осталась одна в палате. Лето, его приносила с собой в волосах добрая медсестра, с большими голубыми глазами на мягком круглом лице, смешной нос картошкой и коса русых волос, спрятанная под шапочкой, из-под которой выбивалась непослушная чёлка, падая на нос, заигрывая с её мелкими веснушками. Девушка всегда улыбалась Варваре, что-то рассказывала, простое, незатейливое. И Варвара улыбалась ей в ответ, сквозь бинты, улыбалась глазами, и медсестра видела это, заботливо, искренне переживая за неё. Варвара видела всё в её глазах: и затаенную боль, и переживания, и разлуку с любимым, и трудную бедную жизнь на одну зарплату, бесконечные дежурства, чтобы было на что есть, было чем платить за убогую комнату в вонючей хрущевке. Варвара могла днями обдумывать то, что тайком видела в её глазах, высмеивая себя за то, что думает, будто знает, видит человека насквозь. Смешно, просто смешно, так ей думалось, и всё чаще она вспоминала о сыне, дочери, которая ни разу не приходила, медсестра не смогла ей соврать. А Дима приходил, в первые недели каждый день, его не пускали, но он приходил, приносил нужные лекарства и даже бинты. Теперь он приходит реже, раз в неделю, так просила его Варвара, нашептав письмо для него медсестре. Дима приходил, в точности выполняя указания врача, бегая по городу в поисках нужных препаратов, и передавал матери письмо, небольшое, он никогда не любил писать, с трудом сдавая сочинения. Медсестра читала ей его письма, короткие, простые, но в которых он передавал ей всю жизнь, как растет внук Павлик, что Маринка вот-вот родит, как они все переживают. Медсестра бережно складывала эти письма на тумбочку так, чтобы Варвара могла их видеть, прижав листы банкой с мазью из темного стекла. Варвара смотрела на них, с трудом поворачивая голову, и мысленно перечитывала каждое и так тихо засыпала без дозы обезболивающего, которое врач ей всё равно вводил в капельницу, чтобы она не проснулась среди ночи от дикой боли.
Осенью её перевели в отдельную палату из реанимационного отделения. Здесь было ужасно тихо, не сопел и не хлюпал рядом ИВЛ, не пищали десятки датчиков, пластиковыми и резиновыми лианами обвивавшие мониторы. Большая кровать с водяным матрасом, напротив телевизионная панель, куча каких-то пультов, вделанных в панели слева и справа, удобно ложащиеся под руку, всё новое, чистое, кроме неё. Унижение, неспособность делать самое простое, то, что не хочется никому демонстрировать, и пускай те, кто видели это, убирали за ней, люди привычные, это их работа, но от этого не легче. Состояние Варвары улучшалось, ей повезло, как говорил лечащий врач, смотря на неё усталым строгим взглядом черных глаз, а она смотрела на него, своего ровесника, но уже седого, насквозь прокуренного сигаретами и болью пациентов. Он никогда не подавал вида, всегда строгий, без эмоций на лице, но Варвара видела, как всё болит внутри него, как кричат его глаза, когда он вместе с медсестрой осторожно ворочали её тело, осматривали живую ещё пока ногу, почти полностью лишенную мышц, а она орала от боли, ей было стыдно, она пыталась сдерживаться, терпеть, пока он не приказал ей больше никогда так не делать.
И да, ей повезло, удивительно и ужасно одновременно. Она всё ещё была жива, её лечили, и лечение уже давно вышло за рамки всех страховок, Варвара боялась спрашивать, откуда Дима берёт деньги, пару раз напомнив ему, что у него есть генеральные доверенности на всё её имущество, она сделала их два года назад, на всякий случай. Дима писал, чтобы она не думала об этом, а лечилась, он хотел придти к ней, но она не пускала, хотя к ней уже могли пускать посетителей, ненадолго, на полчаса, не больше. Лечащий врач подробно рассказывал ей обо всем, что с ней делали, верно определив, что ей лучше говорить всё, как есть.
С части спины, ягодиц у нее вырезали куски кожи, растянули их на тонкие сеточки, наложили на пораженные участки тела, старая технологи, надежная и простая. Заживало медленно, организму не хватало стройматериала, энергии. Варвара ела с трудом, сначала через капельницы, зонд, потом пыталась есть сладкую жижу, которой её кормила веснушчатая медсестра, как маленького ребёнка, рассказывая о том, что вместе с ней в квартире живет ещё одна семья с маленькой девочкой, и она её кормит, когда бывает дома, играет с ней. Оленька, так называли все эту медсестру, рассказывала Варваре стихи, как маленькой девочке, а она слушала и улыбалась, иногда плакала, чем тревожила Оленьку, боявшуюся, что она что-то сделала не так. Её пытались кормить часто, с каждым месяцем увеличивая объем, но этого было мало, катастрофически мало - организм требовал, организм пожирал сам себя, желая быстрее восстановиться. Варвара сильно исхудала, кожа да кости, так это обычно называется. Ей усилили белковое питание, неприятная бурая масса со странным вкусом, её хотелось есть больше и больше. Лечащий врач хвалил Варвару за аппетит, но не разрешал давать больше.
Телевизор Варвара почти не смотрела, выбирая в длинном списке радио, где круглосуточно крутили классику. Иногда смотрела новости, от первых звуков крик-шоу ей становилось плохо, непослушные пальцы жали не на те кнопки, желая скорее переключить канал. От этих криков она испытывала физическую боль, пальцы на руках дрожали, кровоточили, она тогда очень боялась, повинуясь нападавшей на неё панике. Она знала, что лица у неё больше нет, чудом сохранились глаза и лоб, шея обгорела, но хорошо заживала, странно, но волосы остались целы, подпаленные, но не сожженные. И пускай её побрили наголо, пускай, она вся обмотана бинтами, на ней по несколько раз в день меняют повязки, наносят толстые слои прохладной мази, после которой дышится легче, несмотря на её противный запах, она знала, что хотя бы волосы отрастут. Это немного тешило её женскую гордость.
Руки были целые, обгорели кисти и предплечья, не страшно, их можно закрыть одеждой. Грудь и живот пламя не тронуло, как и спину, ягодицы, бедра, немного подпалив левое бедро. Варвара осторожно ощупывала себя, с опаской трогая те места, где с живота брали немного её кожи, ощущая режущую боль на ягодицах, они заживали быстрее всего, легко восстанавливая отобранную ткань. Хуже было со спиной, она ужасно чесалась, невыносимо, страшно чесалась. Варвара понимала, как сильно она исхудала, превратившись в скелет, в старуху, но почему-то, это не доставляло ей сильных душевных терзаний, ей хотелось одного - жить, а как будет, так будет.
5. Каролина
Сегодня ей разрешили встать. Никогда раньше Варвары бы не радовалась тому, что может встать с постели, привычная обычная жизнь, оставшаяся в прошлом, далеко от неё, всегда сводилась к постели, и чем старше ты становился, тем сильнее тебя тянуло лечь. Уже не были интересны развлечения молодости, когда постель была полем игр, писком наслаждения, всё приедается, особенно тогда, когда не находишь того самого. Варвара так и не нашла, отдаваясь полностью детям, не находя ответной реакции от мужа, бывшего мужа. Странно, но он ей больше не снился, во всех её нынешних кошмарах, а кошмары ли это, она так и не определилась, его не было. Один раз ей показалось, что она увидела его в окне, он бегом пронесся мимо, даже не взглянув на пылающий дом, будто бы её не существовало. Но всё это пустое - ей сегодня разрешили встать и сделать несколько неуверенных шагов к окну!
Варвара лежала на кровати, возбуждённая, переживая эти минуты заново, повторяя их про себя, жмурясь от удовольствия. Да, у неё сейчас болело всё, всё, что только может болеть, и это тоже было счастье. Она ощущала себя живой, способной на движение, пускай и малое, осторожное, смелое, порывистое, жадное. Она и не подозревала, что Оля, эта милая девушка, окажется такой сильной. Встав и сделав свой первый неуверенный шаг, Варвара провалилась, теряя связь с пространством, в голове её зашумело, прижившаяся кожа ответила острой болью, а ослабленные мышцы застонали, прося пощады. Оля легко подхватила её, помогла выпрямиться, став для неё опорой под левую руку, мягко поддерживая за локоть, левая нога Варвары не могла больше секунды держаться, проваливаясь, ломаясь. Так они дошли до окна, ещё было лето, самый конец, когда в сладком теплом ветре уже чувствуется тихая красота осени. Эта минута у окна была прекрасна, она мало что могла разобрать сквозь потоки слез, исчезавших в белоснежных бинтах, за окном шумели деревья, слышался шум улицы, шуршание шин, громкие голоса прохожих, смех. Оля отвела её назад на кровать, и Варвара тут же уснула, переполненная новыми старыми ощущениями.
Пока она спала, Оля вместе с другой медсестрой успели сделать всё то, что вызывало у Варвары тягостные мучения, жаркий стыд. Они обмыли её, лечащий врач осмотрел приживающуюся ткань, пощупал левую ногу, на голени которой осталась одна кость и слабые волокна мышц. Варвара ничего не почувствовала, она потеряла чувствительность на левой ноге, которой могла двигать, управлять, поэтому осмотры хирурга, травматолога, и многих других, несколько раз в неделю приходивших к ней, не доставляли ей дискомфорта. Варваре было даже интересно наблюдать за этими серьезными мужчинами, вполголоса удивлявшимися, как нога ещё не отмерла, ещё живет, движется.
Варвара старалась не смотреть на ногу, её пугала эта "костяная нога", она сама назвала её так. Её пугала она сама, во снах, когда она подходила к зеркалу, на неё всегда смотрела женщина в чёрной маске, она не видела своего лица, будто бы оно больше ей не принадлежало, а снять маску она не решалась. Так же, как и не решалась взять в руки телефон, который передал ей сын. Он присылал каждый день новые фотографии, писал сообщения, звонил, но Варвара боялась телефона, что-то непонятное творилось в ней, когда телефон начинал вибрировать от входящего звонка или полученного сообщения. Поэтому он продолжал писать ей короткие письма, передавая их через Олю. Варвара писала в ответ, не сразу, на следующий день или позже, обдумывая каждое слово, словно боясь напугать, прикоснуться и... она не знала, почему себя так ведёт. Может от того, что стыдилась себя, может боялась, что они не будут любить её такой, уродливой, убогой.
Она спала, забыв про обед, про всё. Сон был яркий, она гуляла в лесу, густом, шевелящемся сотнями жизней, шепчущемся с ней. Деревья и кустарники расступались перед ней, она гладила их ветви, листья. Вот пробежал перед ней олень, остановился, подошёл ближе, покорно склонив голову, опасно подставляя шею. Варвара гладила его, но олень опустился на передние ноги, выражая полную покорность. И тут Варвара заметила, что в её руках большой нож, с чёрным лезвием, страшно острый, она видела, как блестит остриё лезвия на солнце. Олень ждал, когда она одним ударом рассечёт его шею, вскроет артерии, отделит голову от туловища, ждал и не дрожал от страха, покорный, смелый.
Варвара опустила нож, не в силах убить животное. Она часто об этом думала, в прошлой жизни, сможет ли она убить хотя бы курицу? Эти мысли приводили её, совсем юную, в ужас, тогда ей казалось, что по рукам течёт горячая живая кровь, разъедая кожу, оставляя незаживающие язвы. Этот детский страх не сделал из неё вегетарианку, она здраво разделяла убийство и промышленное производство животных, разделяла право есть мясо и право его не есть, выбирая для себя право есть. Нож исчез, а в руке появилась сочная морковь. Варвара села на землю, во время сна она была легка в движении, не чувствуя боли, и стала кормить ею оленя. Красивое животное с благодарностью принимало угощение, прижимаясь мордой к её лицу. Скоро Варвара заметила, что рядом с ними сидели и другие обитатели леса, большие и малые, хищники и их жертвы, не нападая, не рыча, не соперничая.
Она встала и пошла на опушку леса, звери шли за ней до самого края, а когда она вышла из леса на поляну, где стоял её пылающий дом, звери остановились и исчезли, как исчез и дивный лес, сменившийся вязкой чернотой. Варвара подошла к дому, он присел перед ней, и она вошла внутрь, как и в прошлые разы не используя дверь, просто пройдя сквозь стену, расступавшуюся перед ней.
Здесь не было ничего нового, тот же запах, та же мебель, даже обои те же. Варвара подумала, что стоит их поменять, но кто-то постучал в дверь. Она открыла, на пороге стояла девушка в длинном белом балахоне, а на голове был надет капюшон, скрывающий половину лица, Варвара смогла увидеть лишь плотно сжатые губы.
"Входи", - сказала Варвара, как бы про себя, не издав ни единого звука. Девушка вошла, как только она переступила порог, балахон сполз с неё, неведомой силой вырванный обратно в черноту. Дверь захлопнулась, а перед Варварой стояла Каролина.
Девушка подняла на Варвару грустные глаза, длинные волосы красиво упали на обнаженную грудь, подергивающуюся от озноба, девушка вся дрожала, красивое молодое тело покрывалось мурашками, бледнело, а зубы её стучали.
Варвара взяла её за руку и отвела в ванную комнату. Девушка села в ванну с горячей водой, Варвара долго мыла её, начисто счищая запах того мира, откуда она пришла. Она чувствовала его, даже от себя, но не могла до конца понять, что это за запах, странный, густой, без ярких или резких нот, забивающий дыхание. Каролина согрелась, порозовела и стала улыбаться. Варвара вытерла её, намазав тело маслом, потом долго расчёсывала длинные чуть вьющееся волосы, Каролина жмурилась от удовольствии, как маленькая девочка, когда её расчесывает мама.
Каролина, чистая и прекрасная, сияющая, взглядом спросила разрешения у Варвары и вышла из ванной. Открыв шкаф, она достала с полки ночную рубашку, короткую, с розовыми кружевами снизу и узорами на вороте. Одев её, Каролина с удовольствием осмотрела себя, высокая, стройная, с красивыми длинными ногами, едва скрываемыми невесомой тканью. Она стала заплетать косу, блестя глазами и изредка пощелкивая зубами. Варвара улыбалась, смотря на неё? А затем, услышав запах пирогов с кухни, ушла туда. В духовке стоял жаркий противень с пирожками. Варвара и не знала, что готовила это, что она умеет это готовить, выпечка у неё всегда получалась не очень. Переложив пирожки на блюдо и достав из холодильника бутылку молока, она пошла в комнату к Каролине. Девушка уже сидела на её кровати и с нетерпением ждала еду. Варвара поставила нагретое от пирожков блюдо ей на колени и села рядом. Каролина взяла верхний пирожок и разломила его на две равные части, протянув одну из них Варваре. Варвара взяла и откусила кусок. Пирожок был с мясом, не сказать, что очень вкусный, мясо показалось ей странным, старым и сладковатым. Каролина же набросилась на пирожки. Она ела жадно, задыхаясь, давясь, словно не ела много-много дней. Она пила молоко большими глотками, тут же запихивая в себя пирожок.
Съев всё, она стала терять сознание, проваливаясь в сон. Варвара убрала блюдо, бутылку и уложила её на подушку. Каролина уснула мертвецким сном. Варвара вытерла её рот, шею от крошек и остатков молока и вышла из комнаты на кухню. Прибравшись на кухне, она прошла мимо комнаты, Каролина спала, не шевелясь, так, как её положила Варвара. Варвара затворила дверь и пошла убираться в ванной. Она несколько часов отмывала чугунную ванну от жирной грязи, которая слезла с Каролины. Вымыв всё, и ванную, и пол и стены, на которых были грязные потёки, Варвара вышла из ванной комнаты. Сколько она так работала? За окном была уже глубокая ночь, а Каролина пришла в полдень, Варвара хорошо помнила, что все стрелки были наверху. Каролины не было в комнате, она сидела на кухне за ноутбуком. На ней не было ночной рубашки, она сидела голая, поджав ноги под себя. То, что она видела на экране, терзало её, било. Варвара видела, как после каждого щелчка мышки Каролина вздрагивала, а по её тонкому нежному телу пробегала судорога. Она тихо постанывала, а из глаз капали слезы, или кровь. Варвара подошла к ней и отерла ладонью её щеки, - из глаз девушки капали слёзы, перемешанные с кровью.
"Не надо, не мучай себя", - также про себя сказала Варвара, не услышав своего голоса. Она закрыла крышку ноутбука, мельком увидев фото на страничке facebook, на котором молодой красивый парень прижимал к себе полненькую блондинку с большим порочным ртом и огромным бюстом.
- Ты разрешишь мне уйти? - спросила её Каролина, не открывая рта, голос её зазвучал внутри Варвары, красивый, очень красивый голос, она вспомнила его, когда Каролина, ещё живая, разносила всем кофе.
"Да, если ты этого хочешь", - ответила Варвара. Она обняла девушку, Каролина заплакала ещё сильнее.
Достав из холодильника большой кусок буженины, она поставила его на стол перед Каролиной. Девушка в одно мгновение проглотила мясо, с жадностью облизнув пальцы. Варвара достала из холодильника котлеты, какой-то старый салат, суп - ќ всё съела Каролина, но не насытилась, даже живот у нее не стал выпирать, еда пролетала в неё, как в бездонную бочку. В холодильнике оставалось только сырое мясо и рыба. Варвара достала их, положив в эмалированную чашу. Каролина схватила мясо и с яростью зверя вгрызлась в него. Только сейчас Варвара заметила, какие у неё были длинные и острые клыки. Справившись и с мясом и рыбой, Каролина вытерла кровь с лица и облизала пальцы. Кровь накапала на её грудь, живот, рот улыбался, довольный, сытый - она была ужасна, как дикий зверь, и прекрасна, как древняя богиня. Глаза Каролины светились от счастья и благодарности.
"Идем, тебе надо одеться", - сказала Варвара.
Каролина послушно пошла за ней. Она долго умывалась в ванной, смывая остатки трапезы. Войдя в комнату, Каролина открыла шкаф, где не было вещей Варвары, ни чёрного плаща, ни шлема, ни другой странной одежды - это был шкаф Каролины, с красивыми легкими платьями, скромными, но волнующими. Она достала длинный, в самый пол, белый сарафан с мелкими полевыми цветами, подвязала волосы голубой лентой.
- Я красивая? - спросила её Каролина.
"Ты очень красивая, Каролина. Куда ты хочешь пойти?", - спросила Варвара.
- К нему, - твёрдо ответила Каролина.
Она вышла из комнаты и подошла к входной двери. Дверь сама отворилась, открывая выход в мир живых, туда, где стоял глухой забор из бетонных домов, где была слышна жизнь, шум машин, запах города. Варвара подошла к ней и поправила волосы. Потом достала из ниоткуда амулет на черном шнурке, это был чёрный камень, сквозь который проглядывал кроваво-красный змеиный глаз. Она надела его на шею Каролине, девушка пискнула от радости и бросилась обнимать Варвару. Каролина сняла с неё черную маску и расцеловала, шепча добрые слова. Выпорхнув, она растворилась в городе, Варвара только слышала её запах, чистый, нежный и медовый, но с несмываемыми нотками того вязкого тошнотворного вкуса, с которым она пришла.
Варвара проснулась, нет, не столько от боли, сколько от понимания того, что по её лицу что-то течёт. Она потрогала лицо,ќ это была кровь, её кровь. На лице не было повязки, бинты валялись рядом, слева от неё. Было больно, но ей это даже нравилось - лицо дышало, жило. Страшно было до него дотрагиваться, страшно узнать, какой она стала. Она села на кровати, это было легче, чем обычно, и вызвала медсестру. В черном экране напротив вместо телевизионной картинки она увидела нечёткое лицо, её лицо. Она испугалась, что ей станет страшно и зажмурилась, но страха не было. Варвара открыла глаза и стала вглядываться в себя, а перед глазами всё ещё стояла счастливая Каролина, шепчущая ей простые и добрые слова, будто бы вырванные из другой реальности, той, которая давным-давно погибла под натиском урбанизации, под натиском прогресса.
6. Фотографии
- Вы что-нибудь чувствуете? - спросил Варвару невролог, прощупывая левую ногу колодкой с иглами.
Варвара задумалась, ей хотелось понять, что она чувствует, но ответа от ноги не было. Она специально не смотрела за его действиями, уставившись в потолок, чтобы мозг не обманулся, приняв зрительный образ за ответный нервный импульс. Рядом стоял лечащий врач, он внимательно следил за Варварой, и кривыми графиками на мониторе.
- Нет, я ничего не чувствую, - ответила Варвара.
- И даже сейчас? - невролог с силой вдавил колодку с иглами в ногу. Варвара отрицательно повертела головой. Тогда он взял со столика длинную острую иглу и глубоко воткнул её в костлявую голень, практически уперев острие в кость.
- А сейчас?
- Ничего, - повторила Варвара. Из-под иголки засочилась кровь, сердечный ритм чуть скакнул, но она была спокойна.
Невролог вынул иглу, обработал место удара антисептиком и, ничего не говоря, воткнул иглу в бедро.
- Я же тебе говорил, - сказал неврологу лечащий врач.
- Да, Я помню. Хорошо то, что вы, Варвара Андреевна, не утратили возможности управлять вашей ногой. Вы можете пошевелить пальцами? - попросил невролог, Варвара пошевелила. - А теперь на правой ноге?
Варвара пошевелила, это далось ей гораздо легче, чем на левой. Левая нога будто бы спала, не сразу воспринимая команду, приходилось её мысленно проговаривать.
- Прекрасно, а теперь поднимите ногу, сначала одну, а потом другую, - попросил невролог. Варвара подняла сначала правую, легко, непринужденно, плавно опустив на койку, а потом приподняла левую. Мышцы забились диким спазмом, она поняла это потому, что не смогла выше поднять ногу, с трудом удерживая на весу. Сердце бешено заколотилось, стало не хватать воздуха, она уронила ногу на койку.
- Подышите, успокойте дыхание. Не торопитесь, Варвара Андреевна, - сказал лечащий врач. - Я думаю, что на сегодня всё. Завтра продолжим.
- Хорошо, - кивнул невролог, внимательно следя за глазами Варвары, на лицо была наложена свежая повязка, а на уже неплохо зажившей шее только гель, ей всё больше предоставляли свободы от бесконечных повязок, чтобы кожа начала сама выкарабкиваться, дышать и крепнуть.
Она не заметила, как ушли врачи. Варвара осталась одна, проваливаясь в короткие сновидения с картинами прошлой жизни. Здесь были все: и бывший муж, и Дима, Лиза, Марина и весёлый внук Павлик, с укором смотревший на неё, спрашивая: "Когда же ты придёшь, баба?". Он ещё плохо говорил, не выговаривая много звуков, родители часто его не понимали, а она понимала с полуслова, поправляя его речь, подталкивая пробовать выговорить каждый слог, каждую букву правильно. И мальчик старался, быстро уставал, убегал играть, затягивая и её в свой неведомый взрослым мир, чтобы через полчаса, через час вновь повторить то, чему учила его баба. Баба, поначалу Варваре это очень не нравилось, какая же она баба? Да и бабушка тоже звучало не очень, она чувствовала себя ещё молодой, Павлик родился, когда ей было сорок пять с небольшим. Она старалась общаться с Мариной как старшая подруга, не желая превращаться в типичную свекровь. Марина легко пошла на контакт, но продолжала называть её на "вы", часто, особенно в присутствии других, называя её ещё и по отчеству. Варвара злилась, внутренне ругаясь на Марину, и вспоминала себя, как трудно ей было общаться с родителями бывшего мужа, и как здорово, что она с ними больше не должна общаться. Её родители давно умерли, а его были живы и, судя по всему, решили пережить всех.
Она проснулась, увидела Олю, наводившую порядок в её палате, и улыбнулась.
- Оленька, - хрипящим, не своим голосом, позвала её Варвара. Она стала свыкаться с этим хрипом, вместо её голоса, гортань сильно пострадала, и никто не мог дать никакого обнадеживающего прогноза, что будет дальше. Лечащий врач, Пётр Михайлович, объяснил ей, что она должна радоваться, что у неё в принципе остался голос. Гортань восстанавливалась, неповоротливая, каждое слово отдавалось десятками острых иголок в горле, и всё же было несказанно приятно слышать свой голос, говорить.
- Да, Варвара! Вы уже проснулись? Это не я вас разбудила? - Оля подошла к ней, с улыбкой смотря на Варвару. В больших голубых глазах светилась искренняя радость и усталость, Варвара хорошо это видела в ней, как эта молодая цветущая девушка погибает на работе, вместо того, чтобы гулять, влюбляться, жить.
- Нет, я сама проснулась. Я и так очень много сплю.
- О, нет, вам надо больше спать, тогда вы быстрее поправитесь, - ответила Оля, расправляя простыню на кровати. - Может, поедим? Вы ещё не проголодались?
- Да, спасибо, - ответила Варвара. Оля хотела убежать за подносом с едой, но Варвара успела схватить её за руку. - Постой.
- Да, - улыбнулась Оля.
- Оленька, - с трудом выговорила Варвара и закашлялась. - Оля, ты когда отдыхать будешь? Ты каждый день здесь.
- Не знаю, - честно ответила Оля. - Знаете, сколько здесь больных? Я не могу просто так уйти, а у нас штат оптимизируют. Девчонки увольняются, я тоже думаю об этом, но пока не могу.
- Если есть лучше, - Варвара задержала дыхание, чтобы боль стихла. - Ты не должна здесь помирать.
- Я знаю, я уже всё решила. Мне Пётр Михайлович посоветовал, получается так, что я буду здесь отрабатывать одну смену, а в другой клинике, в коммерческой, она здесь рядом, дорабатывать. Там вообще просто, надо анализы отбирать, обещали обучить до лаборанта.
- Хорошо, а зачем тебе здесь работать? Я знаю, что здесь не платят.
- Я не брошу Петра Михайловича, и вас не брошу, и других! - твёрдо сказала Оля. - Это мой долг, и не думайте, что это так, просто сказала. Я так и думаю, так чувствую! Я с детства хотела работать в больнице, у меня мама отработала всю жизнь медсестрой, потом заразилась гепатитом и умерла, а папа нас бросил ещё в школе. У меня ещё два брата, они остались там, в Коврове. Я пойду за обедом, а то вас ждет ваш сын, он уже больше часа сидит. Может, вы с ним поговорите? Он сильно переживает.
Варвара вздрогнула, Дима здесь, совсем рядом. Она закрыла глаза, борясь с собой, и кивнула в знак согласия. Оля погладила её по рукам и убежала.
После обеда к ней пустили Диму. Сын за почти год ещё больше исхудал, небольшого роста, с коротко стриженными черными волосами и тревожным взглядом умных чёрных глаз. Варвара боялась, что он ужаснётся от её вида, но сын не отреагировал, он радостно улыбался, с любовью смотря на мать, а внутри него всё переворачивалось.
- Здравствуй, мама, - он сел рядом на стул, боясь дотронуться до неё.
- Дима, - прошептала она и протянула к нему руку, он хотел дотронуться до неё, но Варвара быстро одернула руку назад, пряча под простынёй.
- Мне твой врач всё рассказал. У тебя отличная динамика, может весной выпишут тебя домой.
- Покажи, я так и не смогла, - Варвара покосилась на тумбочку, где лежал её телефон, который заряжала Оля.
- Ничего, вот, смотри, - он достал из сумки планшет и поставил так, чтобы ей было видно.
Фотографии сменяли одна другую. Измученная, но счастливая Марина с крохотным комочком на руках, а рядом Павлик, иногда Дима. Они радуются, обнимаются, а теперь ругаются, Марина грозит кому-то пальцем, а теперь смеется, кормит дочку, плачет. Вся жизнь, несложная, трудная, счастливая, весёлая, усталая - вся жизнь в сотне кадров. Презентация пошла по второму кругу, Димка всё сделал по порядку, словно это была раскадровка фильма, он всегда обстоятельно подходил к любому делу, с раннего детства, и в этом так был похож на отца Варвары.
- А ещё тебе Маринка хотела привет передать, - сказал Дима, он включил видео.
На экране появилась Марина с ребёнком на руках, а рядом на диване возился Павлик.
ќ- Варвара, милая Варвара, - начала Марина, - голос её дрогнул, она быстро собралась и продолжила. Мы все очень скучаем по вам, по тебе, видишь, я смогла это сказать. Не торопись, набирайся сил, мы тебя ждём, очень ждём.
Марина ухватила рукой сына и посадила его рядом. Утерев слезы, она строго сказала ему: "Павлик, скажи то, что ты хотел сказать бабушке."
Мальчик насупился, уставившись в пол, но вдруг резко вскинул голову, смотря прямо в камеру. Какой он был серьёзный в этот момент.
- Бабука, я тебя очень люблю. Папа сказал, что ты сильно болеешь, что ты будешь другой. Я тебя всё равно буду любить, ты не станешь другой, я знаю, точно знаю. Мама и папа очень переживают, боятся за тебя, а я не боюсь, ты сильная и всё сделаешь правильно!
Марина прижала к себе сына, поцеловала его в лоб, а он, стал вытирать с её лица слёзы платком, приговаривая: "Мама, ну хватит плакать! Прекрати, плакать должна только Маша, потому, что она маленькая, а ты уже большая!"
Видео закончилось. Варвара стала ерзать, желая удобнее сесть. Дима встал, желая помочь, но она остановила его, выставив руку вперёд.
- Я сама, - прошептала она.
- Хорошо, но ты если что, говори, -ќ сказал Дима и сел.
Они долго молчали, смотря друг другу в глаза. Варвара видела, что сына что-то гложет, что-то плохое, сильно мучившее его. У неё было время подумать, подсчитать расходы на её лечение, у сына таких денег не было, у неё на счете тоже было мало денег, год назад она закрыла все депозиты, отдав деньги сыну, чтобы тот взял ипотеку на большую квартиру в новом районе.
- Говори, не молчи, - прошептала она.
- Мама, ты знаешь, что я бы никогда так не поступил, - начал сын и осекся. - Но я не снимаю с себя ответственности!
- Прекрати, не надо, - Варвара смогла дотронуться до него, погладив сына по руке. - Я знаю, ты продал мою квартиру и машину?
- Да, - Дима сокрушенно уронил голову. - Надо было платить за твое лечение, а у меня денег нет совсем. Помнишь, ты сделала на меня генеральные на квартиру и машину?
- Помню, и хорошо, что сделала. Не переживай, ты сделал всё правильно.
- Нет, -ќ Дима помотал головой. ќНе говори, что это правильно.
- Правильно, машина мне не нужна, а квартиру давно было пора продать, пока она в цене.
- Мама, ты как всегда рассуждаешь, как бухгалтер! - нервно воскликнул Дима. - Короче, я присмотрел для тебя другую квартиру, это на окраине города, но там хороший район, новый дом, рядом большой лесопарк, практически лес.
ќ- Только небольшую, мне не нужны хоромы, - улыбнулась Варвара.
- Квартира небольшая, типа студии, метров сорок с небольшим. Я сделаю в ней ремонт, как раз к твоей выписке. Мне Пётр Михайлович дал несколько рекомендаций, всё будет готово в срок. Тебе же ещё предстоит подобрать протез, я нашёл хороший, ты сможешь с ним ходить сама. Если хочешь, можешь пожить с нами, Маринка не против.
ќ- Я против, - ответила Варвара. - У вас своих дел много, а я сама хочу.
- Я так и думал, что ты так ответишь, - вздохнул Дима. Я тебе буду помогать, и Маринка тоже, ты же не против?
- Нет, но сначала я должна привыкнуть.
- Понимаю, мне Пётр Михайлович говорил об этом, что ты стала такой упрямой.
- Стала? - Варвара удивленно посмотрела на него.
- Всегда была, - усмехнулся в ответ Дима.
ќ - Как Лиза? Ты с ней давно общался?
- Лиза? - Дима поморщился, ему не хотелось говорить, что при продаже квартиры матери, Лиза требовала свою долю, угрожала судом. - Да как она, как обычно, только о себе и думает.
- Да, так и есть, - вздохнула Варвара, - это мы с твоим отцом виноваты.
- Нет, это он её избаловал. Мама, я же всё помню! - возмутился он.
В палату вошла Оля и показала на часы.
- Вам пора, Пётр Михайлович дольше не разрешил, -ќ сказала Оля.
- Да-да, мы уже заканчиваем, - ответил Дима, и Оля ушла, плотно затворив дверь.
- Тебе пора, - сказала Варвара, ей было приятно, что Дима никак не отреагировал на её ужасный голос.
ќ- Да, мама. Я тебе оставлю планшет, хочешь?
- Да, оставь, пожалуйста, - попросила Варвара.
- Там ещё есть видео, фотографии старые, много чего.
- Спасибо, Павлик такой взрослый стал. А Маринка очень хорошо выглядит, ты береги её и Машеньку.
- Хорошо, я стараюсь, но иногда не получается, ругаемся, - улыбнулся Дима и вновь погрустнел. - Мама, прости.
- Прекрати, ты всё сделал правильно. Я уже об этом думала.
ќ- А, ты всё уже подсчитала, -ќ улыбнулся Дима.
- Да, это же моя работа, - ответила Варвара.
- Кстати, Вадим передавал тебе привет. Он хорошую сумму перевел тебе на счёт, я её пока не трогал, пусть лежит.
ќ- Вадим? - ќудивилась Варвара. - Вот не ожидала. Он такой сухарь.