Геологам, работавшим в горячих точках, посвящается.

Петров С. Ю. "Шкала жизни".

Вместо предисловия.

Описанные в повести события действительно происходили в Мозамбике в 1983 году. Автор не претендует на полную объективность и точность освещения происходившего, повесть построена на воспоминаниях и субъективных впечатлениях одного человека. Тем не менее, всё написанное -правда. Только имена и фамилии изменены.

Автор, сам участник тех событий, был бы очень признателен другим непосредственным участникам за замечания и дополнения, касающиеся интересных и важных эпизодов, которые упущены автором.

Надо, мужики, пока мы живы и что-то ещё помним. Всё-таки, - это часть мировой истории.

Сергей Петров. Ноябрь 2003 год

На табло загорелась надпись: "Пристегнуть ремни". Самолёт выруливает на взлёт, по салону разносится запах аэрофлотовской курицы. Андрей давно замечал, какую власть над человеческой памятью имеют звуки и запахи. Они быстро напомнили ему о былых перелётах. Когда Андрей был студентом, он по два раза в год летал из Москвы в Ташкент и обратно. Потом по работе приходилось часто летать в разные города Союза. В Петропавловск-Камчатский, например, девятичасовой перелёт. А был ещё и двенадцатичасовой...

Андрей закрыл глаза, и вот он уже в далёком 1981 году летит в Южное полушарие с посадками в Одессе, Каире, Дар-эс-Саламе и Мапуту. Из подмосковной зимы прямиком в мозамбикское лето в конце декабря.

Вспомнилось и утро 21 августа 1983 года... База советских геологов на окраине посёлка Морруа. Он проснулся от треска. Что ему снилось? Действительность сразу завладела его вниманием, воспоминание о сне сразу было отметено сознанием, как ненужное. Запомнилось только, что и во сне был этот треск. "Что это?" Андрей посмотрел в окно вагончика, которое было у изголовья его кровати. Сквозь марлю полога и металлическую сетку окна было видно, как в небе над посёлком веером летели красные трассы пуль. "Да это же автоматные очереди! Стреляют трассирующими со стороны главных ворот". "Что, стреляют?" - услышал он голос своего соседа по комнате. "Да". Андрей быстро оделся и вышел из вагончика. Метрах в десяти стоял бульдозер, под его прикрытием справил малую нужду, наблюдая за трассами пуль в небе над головой. В предутреннем сумраке заметил вдалеке бегущих жителей посёлка с узлами на головах. "Бегут в сторону кокосовой рощи", - отметил про себя Андрей.

. У дома геологов и у стоящих рядом жилых вагончиков, которые были метрах в двухстах от посёлка, и откуда Андрей наблюдал за происходящим, не было никаких признаков беспокойства. Он зашёл в вагончик и вернулся с кружкой воды и пастой на зубной щётке, почистил зубы. Заметил, что за ним наблюдают. Это были полуодетые солдаты в белой форме. Один стоял на берегу, другой в реке по колено в воде. "Может, это партизаны переходят Мелелу?" - и Андрей вернулся в вагончик.

Только гораздо позже он понял, что это были убегающие защитники Морруа. Они были без оружия и полуодеты, так как их застало врасплох ночное нападение. На берегу они остановились в нерешительности, потому что их сбило с толку поведение белого кооперанта, с его спокойными утренними процедурами.

Зайдя в вагончик, Андрей начал собираться на случай, если придётся

2

покидать лагерь. Он положил в полевую сумку пакет с сухарями, набрал воды во фляжку, поставил всё это у ножки кровати и пошёл проведать остальных в "основное здание".

В столовой собрались почти все. Никто никуда не собирался уходить. Начальство было хоть и в растерянности, но твёрдо придерживалось инструкции: в таких ситуациях оставаться на месте.

Перестрелка стихала. Это всех успокоило. Андрей вышел на веранду. Там был Бородин, вид у него был встревоженный, он смотрел из-за угла дома в сторону перестрелки.

Андрей вспомнил про площадку для бадминтона. Её ровнял Гриша своим бульдозером. Её ближний к дому угол был глубоко врезан в склон. Андрей подумал об этом угле, как о возможном месте, где можно спрятаться от пуль. Он подошёл к площадке, заглянул вниз и увидел там сидящего Гену Хаврина - тот вспомнил про этот угол раньше. Андрей вернулся в столовую, а вскоре и Гена присоединился к остальным.

Внезапно перестрелка возобновилась с новой силой, но теперь была гораздо ближе, чем раньше. В столовую вбежал Фомин: "Там Мусалия с двумя бойцами отстреливается из-под вагончиков, помахал мне рукой, мол всё в порядке".

Были слышны удары пуль в стену дома и в обшивку вагончиков. Многие перешли в дальнюю от перестрелки комнату, в том числе и Андрей.

Опять вбегает Фомин и почти кричит: "Мусалия уходит за реку. Помахал мне, что нам тоже надо уходить. Что будем делать?!"

Андрей смотрел на окно, затянутое металлической сеткой и представил, как прорывает эту сетку и бежит до развалин, заросших травой и кустарником, которые были метрах в сорока от их дома, и думал, какой шанс попасть под пули.

Минута прошла в оцепенении. Напряжение нарастало. Вдруг, совсем рядом раздался взрыв. Все бросились на пол. Андрей до пола не долетел, под ним уже кто-то оказался, кажется Анвар, Андрей слышал его учащённое дыхание. Послышались резкие команды на португальском и английском, раздалась автоматная очередь. Кто-то из лежащих на полу вскрикнул: "Ай!"

Позже, вспоминая этот эпизод, Андрей подумал, что это мог быть только Миша, и кричал он просто от страха.

Им было приказано выходить с поднятыми руками. Из своего угла комнаты Андрей ещё не видел нападавших. Он снял свою штормовку защитного цвета и бросил на пол. "Чтоб не подумали, что военный", -пронеслось в мозгу почти безотчётно. Потом он отстегнул браслет и бросил на пол часы. "Чтоб не достались врагу".

Через 20 лет после описываемых событий Андрей смотрел на свои часы с тёмно-синим циферблатом марки "Wostok", купленные перед поездкой в Африку на улице Горького в Москве. Те самые.

З

Выходя из комнаты с поднятыми руками, Андрей боковым зрением заметил непривычный свет слева. Это в ближней к бою комнате зияла дыра в стене и крыше, сквозь которую было видно голубое небо. Там взорвалась граната.

Их было 22 человека. Геологи стояли, столпившись у крыльца заднего входа. В доме прозвучала ещё одна автоматная очередь.

Позже кто-то из очевидцев, кажется Сажин, рассказывал, что они расстреливали висячие замки на железных ящиках. Кроме всего прочего,там хранились два карабина, с которыми геологи ездили на охоту. Видимо, открыть ящики стрелявшим так и не удалось, они спешили.

Внизу во дворе возле кухни один из нападавших извлекал из-под стола повара из местных. Тот всем своим видом выражал покорность, и был тут же отпущен.

На крыльце стоял командир нападавших. Сухопарый, небольшого роста, с вытянутыми, совсем не негроидными чертами лица, хотя и чернокожий. Он был в явном замешательстве: что делать с таким количеством белых? Он спрашивал про оружие. На русский язык его вопросы можно перевести так: "Где ваше оружие? Нет оружия? Как, совсем нет оружия?" Чувствовалось, что он привык больше иметь дело с военными.

Из дома вывели окровавленного Каневского, спина его была посечена осколками гранаты.

Какой-то маленький молоденький солдатик взял Андрея за рукав и отвёл немного в сторону. Знаками показал Андрею, чтоб тот снял свои ботинки. Андрей подчинился безропотно. Его сейчас больше занимала мысль: расстреляют их или не расстреляют.

Из дома вывели Петю Сажина. "Спрятаться не удалось", - подумал Андрей.

Их повели в сторону главной площади. "Раз сразу не расстреляли, значит, не расстреляют", - сказал кто-то. Об этом же думал и Андрей. К радости от того, что не расстреляли, добавлялось ещё другое: " Вот оно, настоящее приключение! Это тебе не укусы диких пчёл. Неплохое начало для приключенческой повести", - думал Андрей, ощущая ступнями острый гравий сквозь тонкие носки.

На площади их выстроили в одну шеренгу. Перед ними стоял рослый парень в шортах и ярко-жёлтой майке и набивал патронами магазин своего "Калашникова".

"Кто вы такие?", - спросил он по-португальски. "Русуш Совьетикуш", -ответил за всех Фомин. "Русуш Совье-eтикуш!", - повторил Рослый со значением, растягивая последнее слово. Его интонация не предвещала ничего хорошего. "Всё-таки могут расстрелять", - Андрей с тоской наблюдал, как недалеко от них отпустили группу местных жителей, предварительно заставив повторять какие-то лозунги. "Надо было сказать, что мы немцы", -

4

глупая мысль, как соломинка для утопающего.

Их повели в сторону главных ворот, там, где начинался бой. Это было ночное нападение на спящих.

Они шли по лесной тропе, которая вскоре вышла на дорогу. На дороге стоял Рослый и чертил круг штыком на грунте. "Для противотанковой мины", - догадался Андрей. Неподалёку, в траве действительно лежала большая круглая мина, такие Андрей видел на "военке" в институте.

Выйдя на тропинку, Андрей немного воспрянул духом: по глинистому грунту тропинки, утоптанному босыми ногами местных жителей, идти было намного приятнее, чем по гравию в посёлке.

На одной из остановок кто-то сказал: " Не хватает четверых". Не хватало бульдозериста Гриши Кендинова, буровиков Ковалева и Орлова, и геолога Бородина. Значит, они спрятались. Титов по своему обыкновению громко выражал свои эмоции: "Ну, хитрый татарин, не ожидал от него". Не знали они тогда, что ни "хитрого татарина", ни буровика Орлова уже не было в живых.

Солдаты, навьюченные боеприпасами, захваченными в Морруа, в том числе большим минометом и награбленным барахлом с рюкзаками внушительных размеров, не скрывали своего хорошего настроения. Почти у каждого спереди болталась пластмассовая кантилья (фляга), литров на пять. Когда кто-то их них дал Андрею попить воды из кантильи, оттуда резко пахнуло агуардентой *. "Так вот чего они приняли для храбрости перед атакой".

Ещё раньше из ручья Андрей не стал пить. (Невдомёк ещё было, из каких луж придётся утолять жажду!) Один из солдат, видимо не из самых младших чинов, стал объяснять Андрею, что проточную воду можно пить. Но жажда была терпимой, и Андрей отказался. Этого солдата он окрестил про себя сначала Сержантом, а потом Доброжелательным.

Примерно в то же время Андрей познакомился с Домингу - с бойцом небольшого роста с открытым лицом и с особо мелкими и густыми завитушками на голове. Андрей чем-то поранил ступню и захромал. Домингу дал ему свои резиновые полусапожки. Идти в них было и тесно и жарко, но зато безопасно.

Командира отряда кто-то их пленных окрестил Генералом, так эта кличка и приклеилась к нему. Видя, как его солдаты подкармливают пленных, дают закурить, разговаривают, он решил провести с ними что-то вроде политбеседы. На одной из остановок он собрал их и что-то долго говорил зло и на повышенных тонах. Единственное, что понял Андрей из доносившейся "политбеседы", он перевёл как: "Они продались Самаре" . После этого Домингу забрал свои полусапожки.

* Агуардента - самогон

* Самора Машел - президент Мозамбика

5

Одной из колоритных фигур в охране был Бородатый. Он отличался враждебным отношением к пленным. На одном из начальных отрезков пути он шёл за Андреем и что-то говорил. Когда Андрей стал вслушиваться, он понял общий смысл тирад Бородатого. Тот выражал им своё презрение. Он считал пленных военными и презирал за то, что они "даже не оказали сопротивления". Ещё он говорил, что одежда и обувь у пленных - военная. Спорить с ним и что-то доказывать было бесполезно.

Первая ночёвка. Тёмный лес, дерево рядом. Вокруг костры охраны. Облегчение от окончания дневного перехода и наваливающаяся тревога от осознания положения, в которое попали. При свете костров они видели, как отпускают часть морруанских жителей, которых использовали в качестве носильщиков.

Тоска по миру, который потеряли, с сытными ужинами и услужливыми майнатушами*. Здесь же отношение к ним прямо противоположное.

Некоторые геологи и буровики раньше частенько пренебрежительно отзывались о чернокожих и вели себя соответственно. Теперь они выглядели довольно жалко. Андрей усмехнулся про себя: "Кое-кому полезно прогуляться".

Никакой еды на ужин пленники не дождались. Им выдали одеяла из расчёта два на четверых. Усталость брала своё, сквозь сон Андрей некоторое время слышал хихиканье женщин, разговоры у костров.

Утром женщин отпустили.

Команда "Levantar!" и опять бесконечная тропа, короткие остановки и редкие глотки воды.

На одном из отрезков пути Андрей оказался позади Рослого. Других охранников поблизости не было. Андрей решил поговорить с ним. Рослый охотно откликнулся на разговор, но отвечал, не оборачиваясь. Андрей спросил, как тот относится к апартеиду: "Вы против апартеида?" Тот выпалил: "Мы против апартеида коммунистов". Похоже, он был весьма горд своим ответом. Андрей подумал: "Ну и дурак". На этом их разговор закончился.

Один из эпизодов начала пути чётко врезался в память Андрея, и часто потом вспоминался в виде навязчивой картины все долгие месяцы плена.

Замыкавшие колонну конвоиры и солдаты нашли хорошую воду. Они освобождали от старой воды свои кантильи, и набирали свежую. Оживлённо переговариваясь, они нагнулись к воде. А колонна продолжала движение. Андрей шёл последним и заметил, что сзади никого нет. Сердце бешено заколотилось. Слева от тропинки, метрах в двадцати призывно желтели кусты, за ними начинался негустой лес. Впереди Андрея шёл Оcенин, понурив голову, а перед ним Коля Титомиров. "Коля!" - позвал Андрей, но не слишком громко. Только Осенин чуть повернул голову. Андрей собирался

* Майнатуш - повар.

6

кивнуть Николаю на кусты слева. Но тот не услышал.

Время шло. "Как я побегу босиком по колючкам?" Он вспомнил про колючие семена, которые часто находил в маршрутах. Семена имеют плоское основание и два шипа, торчащие вверх, приспособленные втыкаться в копыта животных. Семена таким образом переносятся на большие расстояния. Чувствуя своими ступнями, изнеженными удобной обувью с носками, каждую песчинку на тропе, он представил, как два шипа длиной по сантиметру втыкаются ему в ногу. Была и другая мысль: "А как же повесть? Как я узнаю, что было дальше?" Если бы он знал, что будет дальше, он бы побежал.

Долго потом эти кусты слева являлись в его сознании, когда было особенно невыносимо. Как призрак близкой тогда свободы, они манили из своего невозможного далёка. Всё происходило так близко от горы Морруа, от которой с каждым переходом они удалялись всё дальше и дальше.

Эти две минуты решили дело. Колонна поднималась на бугор. На бугре стоял Генерал и настороженно смотрел на конец колонны и на Андрея. Их взгляды встретились. Потом Генерал посмотрел на босые ноги Андрея и, видимо решил, что понял, почему этот белый не убежал.

Минут через десять подошли конвоиры, набиравшие воду. Генерал устроил им разнос. Потом он приказал пленным снять обувь под предлогом, что она военная. Рядом ходил "Бородатый" и злобствовал. Для многих начинались подлинные мучения.

Позже Андрей узнал, что Косте Григоряну как-то удалось сохранить свои геологические ботинки, а вот Алексей Умнов расстался со своими вполне цивильными кроссовками.

К Андрею персонально прикрепили злющего солдата, который не спускал с него глаз, один из которых был всегда полуприкрыт. Андрей прозвал его Кривым.

Андрей шёл в хвосте колонны, так как терять ему было уже нечего: босой и без часов. С отстающих солдаты уже несколько раз пытались снять часы и обувь (вдали от начальства и свидетелей). Пуловер с надорванным воротом он уже подарил Домингу: "Уж лучше ему, чем кому-то". А ворот Андрей разорвал ещё в самом начале пути "чтобы меньше зарились". Носки с огромными дырами Андрей уже снял и спрятал в карман - из экономии.

Иногда в хвосте колонны появлялся Генерал - злой, порывистый. На нём уже оказались кроссовки Умнова и пляжная шапочка с козырьком Аванесяна с надписью "Ленинград". "Не устоял-таки! А ведь это не военное обмундирование", - усмехнулся про себя Андрей, нагло разглядывая новые приобретения Генерала.

Имя своего кривого конвоира Андрей не запомнил. Этот злюка постоянно подозревал своего подопечного в намерении убежать. Ему не нравилась склонность Андрея идти в хвосте, он постоянно заставлял его обгонять впереди идущих, и не успокаивался, пока они не оказывались где-то

7

в середине колонны. Когда Андрей просился по естественным надобностям, Кривой не отводил настороженного взгляда и не опускал автомата.

Когда колонна вышла на сравнительно открытое место, слева по ходу, метрах в ста, Андрей увидел несколько бойцов из лесной братии. Они шли по параллельной тропинке. "Боковое охранение!" Интересно, это Генерал позаботился после того случая или с самого начала они там шли? Если второе, то при побеге они наверняка бы нарвались на этих солдат. "Хорошо, что тогда Коля не услышал меня".

Всё время с начала пути Фомин оставался деятельным и энергичным. В то время, как остальные понуро шли, погруженные в мрачные мысли, Фомин активно искал выход, постоянно определял пройденное расстояние, направление движения и примерное местоположение колонны. Несколько раз с заговорщицким видом он подходил к Андрею и говорил с ним, лишний раз подогревая подозрения Кривого. Андрею льстило, что Фомин именно с ним делится своими соображениями, а парнишка - конвойный веселил его своей подозрительностью. Андрей шёл, расправив плечи, слегка развязной походкой. Подошвы его огрубели и больше не беспокоили. Он был полон сил.

На одной из остановок состоялся памятный разговор с Титовым. Андрей рассказал о случае у воды. Это встревожило Титова. Он сказал, что в одиночку или группой нельзя предпринимать никаких действий. На что Андрей спросил довольно язвительно: "А что, ждать распоряжения начальства?" И довольно нелицеприятно прошёлся по поводу способности начальства руководить. "Мы уже в Морруа хлебнули "мудрого" руководства и теперь расхлёбываем. Сидели там, как бараны, когда надо было уходить". Начальство в лице Сергея Котова, опустив голову, молча сносило все обвинения. Тогда Титов сказал, что пока их 24 за них будут бороться, не то, что за 5-6 человек. Этот довод подействовал на Андрея, он задумался.

Вторая ночёвка. Какая-то машамба.* Усталость. Наслаждение от
возможности отдохнуть. И, конечно, голод. Блики костров у хижины метрах в
двадцати, оживлённые разговоры на португальском. Было видно, что место
воякам хорошо знакомо.

Кто-то из солдат накопал маниоки - килограмма три - и бросил пленным. Маниоку разрешили испечь на костре. Казалось, ничего вкуснее Андрей никогда не пробовал.

Сон на грядке, ощущение от прикосновения рыхлой сыпучей земли сквозь тонкую рубашку. Утренняя прохлада. Андрей вспомнил про свой пуловер-мамин подарок - как бы он пригодился сейчас! Их перевели за дом, под деревья.

Днём пришли местные жители. Издали пленные видели, как перед

* Машамба-огород

8

хижиной разложили кучу вещей. Когда их перебирали, мелькнул и Андреев пуловер с надорванным воротом. "Делятся добычей с местными жителями".

Кто-то из геологов узнал своих прошлогодних мокубельских рабочих. И по местности определили, что находятся где-то в районе города Мокубела. В прошлом году работы здесь были прекращены из-за вылазок бандитов. "Понятно, почему здесь у них пропала вся нервозность, чувствуют себя как дома".

Потом был дождь, охранники, спящие под плащами, промокшие одеяла, сырость. Первый горький опыт с незнакомой пищей: Андрей съел сырую маниоку с кожурой. Первое расстройство в плену. Мокрая высокая трава.

Ночь прошла в борьбе с холодом, влагой и в попытках уснуть. Одно одеяло на четверых. Концы одеяла пытались прикрепить к веткам над головой. Андрею удалось немного поспать, прислонившись спиной к дереву у костра. Проснувшись ночью, он увидел, что все конвоиры спали, закрывшись плащами. Невольно подумалось о побеге. Представил свой путь по высокой мокрой траве. "Что там дальше?" "Если уходить, то всем, а незамеченными и без шума не уйти. И далеко ли уйдём?" Под эти мысли он опять заснул.

На утро опять крики "левантар!" и "аванса!". Дождь кончился, солнце согрело озябшую спину.

Они вышли на большую асфальтированную дорогу. Далеко впереди виднелось начало колонны. Конвоир Андрея заметно занервничал, часто поглядывал в небо. Что-то говорит. Андрей из его слов понял, что авиау (самолёт) не прилетит и не спасёт их.

Они шли мимо заброшенных садов, пустых домов и разрушенных школ. "Здесь уже похозяйничали, недаром чувствуют себя как дома, даже самолётов не боятся".

Подошли к апельсиновому саду. Земля под деревьями была сплошь усыпана упавшими апельсинами. Неожиданно раздобрившийся генерал разрешил пленникам набрать себе апельсинов. Они пришлись весьма кстати: сочные, вкусные - на некоторое время они заглушили жажду и голод.

На третью стоянку для ночёвки привели уже затемно. Разместили в каком-то сарае. Вскоре туда заскочил какой-то парень в военной форме, по виду вышколенный офицер. Раньше пленники его не видели. "Значит это какая-то промежуточная база".

Офицер смотрел на пленных при свете факела и что-то кричал. Зачем-то спросил Томилина, как его зовут. Тот назвался. Затем офицер обратился ко всем: "Вы знаете, кто мы?" - спросил он по-португальски.

9

Андрей ответил по-английски: "National Muviment of Resistense".*
Присоединившийся к офицеру другой вояка одобрительно заметил: "Sabe
Muvimento Nacional".** На самом деле правильный полный португальский вариант звучит по-другому, что-то вроде: "Nacional Resistencia de Mocambice"*** .

Теперь офицер обращался к Андрею, спрашивая: "Номе деле?'**** "Томилин", - сказал Андрей, чуть помедлив. Ему не понравилось, что его хотят использовать, как провокатора. Офицер с сопровождающим удалились.

За перегородкой горел свет, слышались оживлённые разговоры, работала рация. Страшно хотелось спать. Не было сил вслушиваться и переводить разговоры за перегородкой. Андрей вынул апельсин из нагрудного кармана рубашки и положил в солому в изголовье. Уже сквозь сон слышал какие-то крики и возню за перегородкой.

Потом, уже глубокой ночью, опять крики. Их поднимали и гнали куда-то. Как не хотелось вставать! Сонный Андрей забыл свой апельсин в соломе.

Позже Гриша и Алик говорили, что это был один из страшных моментов: им казалось, что их могут расстрелять. Андрею же запомнилось, как страшно хотелось спать, и как досадно было за забытый апельсин.

Отвели их в другой сарай неподалёку. Вероятно, просто, чтобы не подслушивали переговоры по рации.

Новый сарай имел выход и на задний двор. Оттуда из-за загородки смотрел конвоир Андрея. В то время, как остальные охранники ушли отдыхать, он остался, чтобы держать пленных под своим неусыпным кривым оком.

Загородка. По одну сторону стоит Андрей, по другую Кривой со своим автоматом наготове и какой-то мальчик из местных лет десяти. Андрей что-то говорит мальчику, тот отвечает.

Это простое человеческое общение поразило Кривого. Что-то не сходилось в его двух извилинах. В его систему, где было всё ясно, либо друг, либо враг, возможно, впервые закралось сомнение. Может, это только показалось Андрею. Во всяком случае, следы недоумения можно было заметить на бесхитростном солдатском лице.

Следующий переход не был большим. Судя по всему, их подводили к большой базе. Стало попадаться много парней с оружием и без. Все с

*"National Muviment of Resistense" - Национальное Движение Сопротивления - /англ./ ** "Sabe Muvimento Nacional" - знает Национальное Движение /порт./

***"Nacional Resistencia de Mocambice" - Национальное Сопротивление Мозамбика /порт./

****"Номе деле?". - Его имя?порт./

10

любопытством смотрели на пленных. Некоторые не скрывали своего ликования, подпрыгивали, что-то кричали.

Вот и сама база. Какие-то хижины и навесы из тростника и капини* и большое скопление людей. Площадка посреди лагеря. Пленникам приказано сесть на землю. В центр площадки принесли трофеи, захваченные в Морруа: оружие, рюкзаки с награбленным барахлом, сапоги и ботинки. Слева от кучи трофеев в две шеренги выстроились участники похода на Морруа. Напротив -начальство, справа - офицеры, не участвовавшие в походе.

В центр вышел один из главных. На голове его была коричневая шапка-ушанка, причём, с опущенными ушами. "Наверное, учился в Союзе в военной академии", - подумал Андрей.

Командир в ушанке произнёс речь. Содержание её Андрей не уловил, но лозунги последовавшие за ней, были понятны: "Энбайшу Самора!", "Энбайшу кубану! Энбайшу русу". При каждом выкрике собравшиеся вскидывали вверх руки с оружием, либо кулаки. "Если "байшу" - это "низ, вниз", то "энбайшу" - это, наверно, "долой", - догадался Андрей.

Потом было ещё хлопанье в ладоши, когда все сели на землю "по-турецки". Гена Хаврин тоже начал хлопать, но потом опомнился, увидев, что никто из своих не хлопает, опустил руки. Андрей поймал себя на том, что чуть было тоже не захлопал.

В конце церемонии Генерал, к восторгу лесной братии зарядил миномёт, захваченный в Морруа. Сначала миномёт был направлен в сторону пленных, но, поразмыслив, Генерал велел развернуть его на 90 градусов. Залп, прогремел где-то в лесу, вызвав крики и подпрыгивание от восторга. Потом, их отвели к какой-то полуразрушенной хижине возле мусорной кучи ("Для пущего унижения"), подержали там немного и отвели в "тюрьму".

Тюрьмой была хижина, вернее беседка с загородкой и крышей из травы-капини*. Подстилкой была та же капинь.

Когда стемнело, их построили в колонну по одному и повели куда-то. Вскоре они оказались в беседке с двумя длинными столами - в столовой. "Прислуживали" им два угрюмых парня с автоматами за плечами. При свете двух керосиновых ламп стали раздавать еду. Тарелки были пластмассовые и алюминиевые, на всех их не хватило. Одна тарелка на двоих досталась Андрею с Анатолием. Там было несколько кусочков мяса и немного масы**. Отдельно разливали воду. Вода, конечно, сырая. Но всё равно, ужин стал приятной неожиданностью.

В "предбаннике" тюрьмы был выкопан подпол, куда загоняли на ночь

* капинь - высокая трава из семейства злаковых.

** маса - блюдо из кукурузной муки, либо муки из сушеной маниоки, напоминающее несоленую кашу.

11

троих мозамбикцев. Вероятно, до прихода белых они ночевали наверху. В столовую их также не водили, что, конечно, не способствовало их симпатии к вновь прибывшим. Днём они держались в стороне на площадке перед тюрьмой. Самой колоритной и заметной фигурой среди них был Мафиозу (преступник). Так его называли и пленные и конвоиры. Он отличался большой склонностью к ораторству. Говорил он постоянно и любил театральные эффекты. Андрей стал прислушиваться к его тирадам. Кое-что удавалось понять. Мафиозу постоянно пытался доказать свою лояльность Резиштенсии*, а доказывал тем, что на чём свет стоит ругал правительство, президента, Фрелимо, русских и, в частности, вновь прибывших пленных. Те его сразу невзлюбили и прозвали Мартышкой.

Как понял Андрей, Мартышку захватили, когда он ехал на мотоцикле. Он кричал, что он тоже солдат Резиштенсии, только из другого отряда, что он угонял фрелимовских коров и совершал другие подвиги. Он требовал, чтобы ему дали автомат, и он пойдёт стрелять Фрелимо.

Бoльшую симпатию вызывали два его "сокамерника". Молодой высокий крепкий парень и более взрослый молодой мужчина с добрыми глазами, которого звали Фернандо. Как-то им удалось перекинуться несколькими фразами. Андрею особенно запомнилось, как Фернандо ответил на его вопрос, есть ли тут солдаты из Южной Африки (ЮАР). "Todos!"** -был ответ. "Все они оттуда" - было сказано с ударением и большим убеждением, при этом он обвёл взглядом весь лагерь.

Площадка перед тюрьмой была залита солнцем. Разморенные
охранники попрятались в тень. Пленные тоже лежали и дремали. Только
метрах в двухстах в районе командирских беседок бродили старшие
офицеры. Андрей сидел, прислонившись к одной из вертикальных стоек.
Фернандо - боком к нему метрах в двух и глядя в сторону. На них никто.не
обращал внимания.

Дни тянулись в однообразии. Скупые развлечения доставляли им иногда события на околотюремной территории. Как-то под арест попал Бородатый. Тот самый, что злобствовал на переходах. Что он натворил, они не узнали. Бородатый сидел на брезенте недалеко от тюрьмы с обиженным видом.

Иногда приходил комендант лагеря - персона начальственного вида с красной повязкой на левой руке. Однажды он невольно позабавил пленных, когда, проходя мимо ничего не подозревающего цыплёнка, резко наклонился и с профессиональной лёгкостью поймал его за шею. Потом распрямился, весьма довольный собою, отбросил бедного цыплёнка с повреждённой шеей и пошёл дальше. Видимо соскучился по этому виду спорта, либо не хотел

* Сопротивление

** - Все / порт/.

12

терять формы. На пути из Морруа пленные частенько видели, как лесное воинство ловит кур, проходя мимо жилья. Кур они затем подвешивали сзади под рюкзаком вниз головой.

Как-то в обед Фомина и Костю Григоряна, как знающих португальский, вызвали из столовой в командирскую беседку. Вскоре туда отвели и Андрея, как знающего английский. Кроме командира, который на митинге был в ушанке, в беседке был ещё по виду крупный чин - детина с чёрной бородой и тяжёлым взглядом. Был ещё маленький пожилой человек с печальными глазами, похожий на индуса. С его помощью они предполагали переводить английский Андрея на португальский. Главный вопрос, который их интересовал: все ли пленные коммунисты. Точного ответа на этот вопрос Андрей не знал. Он в самом деле не знал, кто коммунист среди 24-х захваченных, а кто нет, но предполагал что их не меньше половины. Андрей ответил, что коммунистов среди них нет, что они специалисты - геологи, механики. Бородач с сомнением покачал головой. Его заявление сводилось к следующему: "Раз вы из Советского Союза, значит вы коммунисты". Андрей на это возразил, что в Советском Союзе не все коммунисты, ведь в Мозамбике не все коммунисты. Индус (потом выяснилось, что он из Шри Ланки) как-то обрадованно перевёл последнее предложение. Спрашивающие остались недовольны, но эту тему решили оставить.

Во время разговора, где-то близко на территории лагеря, прозвучала автоматная очередь. Из всех дёрнулся только Бородач. Чувствовалось, что ему стало стыдно за свою нервозность. Он продолжал: "Вы знаете, что мы воюем ещё в Анголе?". Для Андрея это в самом деле было новостью, он подумал: "Так эта шатия связана с Унитой?". "Вы знали, что здесь в Мозамбике идёт война?" "Нет, мы узнали только здесь". "Сколько вам платят?" Вразумительного ответа на этот вопрос они также не получили. "Вы знаете, что у нас в плену были болгары?" Индус в английском варианте добавил от себя: "Вы знаете, что они убежали?" Про болгар геологи знали. Андрей захотел уточнить обстоятельства их побега. Он прикинулся, что не понял, о чём речь и спросил: "What kind of escape it was?" Тут уже Бородач с подозрением посмотрел на Индуса, и тот осёкся.

"Как отразится этот разговор на отношение к нам?" - думал Андрей по пути в тюрьму. Проходя мимо командирских хижин, Андрей увидел двух молодых женщин, толкущих в ступе кукурузу. Поочерёдно опуская тяжёлые песты в ступу, они пели, чтобы не сбиться с ритма. Эта песня поразила Андрея. Вроде бы бесхитростный мотив, но задевал за живое. Пели они высокими чистыми голосами. Одна из женщин посмотрела на Андрея

* "What kind of escape it was?" - Какого рода побег это был? /англ./

13

большими печальными глазами. В её взгляде было сочувствие, как показалось Андрею. А от песни осталось ощущение щемящей тоски.

Их продолжали водить в столовую два раза в день.

Как-то после обеда их построили в ряд, и Командир спросил, есть ли среди них механики и показал на мотоцикл. Фомин сказал Титову, чтобы тот вышел: "Посмотри, что там".

В награду за починенный мотоцикл пленные получили сигареты и более дружелюбное отношение, чем раньше.

Потянулись дни, похожие один на другой. Стало невыносимо целыми днями сидеть или лежать, мучаясь неизвестностью. Хотелось перемен.

И перемены не заставили себя долго ждать. А время, проведённое в этом лагере, вспоминалось потом как время, проведённое чуть ли не в раю.

В один прекрасный день обитатели лесного лагеря услышали шум мотора самолёта, летящего на небольшой высоте. Самого самолёта из-под крыши тюрьмы видно не было. В лагере начался переполох. Самолёт начал облёт по кругу, раздалась пулемётная очередь. Видимо били из самолёта по лагерю из крупнокалиберного пулемёта. Пленники видели Бородатого, прятавшегося за стволом толстого дерева и смотрящего вверх. Были и автоматные очереди. Это стреляли по самолёту.

В этот же день база была оставлена. Колонна растянулась на многие сотни метров. В середине шёл обоз: носильщики (соседи геологов по тюрьме), женщины с узлами и детьми и с карабинами за плечами, командование, госпиталь и пленные. Но иногда пленных переводили в голову колонны, видимо, когда опасались засады или минных полей.

Пленных перевели через овраг, а на другом его борту осталось командование. Они о чём-то совещались. Потом пленных поставили цепью и погнали поперёк тропы через кусты и высокую траву. Своими босыми ступнями Андрей сразу ощутил разницу между тропой и целиной, особенно, когда нога попадала в центр пучка капини, где острые сухие обломки стеблей втыкались в ногу. Сзади подталкивали и гнали вперёд конвоиры. Пленные спотыкались, падали, подгоняемые криками: "Avansa, Avansa* !" В какой-то момент около Андрея никого не оказалось (конвоиры не были прикреплены персонально). Опять мелькнула мысль о побеге: "Нырнуть в траву и уходить пригнувшись в сторону". Вспоминался разговор с Титовым, когда решили по одиночке не убегать. "Вот если бы действительно сейчас напоролись на засаду, терять было бы нечего. Может быть даже навалиться на конвоира, отнять автомат..."

Тем временем их вывели на другую тропу. Вперёд опять выходили разведчики и боевое охранение.

Короткие передышки на обочине тропы. Жажда.

* Avansa - вперед (порт.)

14

Следующей их относительно долговременной стоянкой была "Яма", так впоследствии окрестили это место. Их разместили на дне лесной промоины - оврага. Пленные на дне, охрана по бортам, а весь лагерь кольцом вокруг.

Воспоминания о "Яме" у Андрея распадаются на несколько эпизодов. Вот маленький тщедушный солдатик ведёт его вверх по оврагу "по большому делу". Андрей спросил солдата, как это будет на его языке. Тот ответил: "Имамы". "А где говорят на этом языке?" "Там" - он кивнул куда-то в сторону, а потом добавил: "Africa de Sul*". "Значит, солдаты тоже юаровцы, а не только офицеры"; сделал для себя вывод Андрей.

У этого солдатика автомат был необычной формы - с прямым магазином. Про этот автомат Андрей вспомнил через несколько лет, когда смотрел по телевизору события в ЮАР и увидел вооружения солдат и полицейских.

Но остальное лесное воинство в подавляющем большинстве было вооружено автоматами Калашникова. Попадались и странные модификации с белыми пластмассовыми ручками и прикладами. Кто-то говорил Андрею ещё до плена, что ЮАР безо всякой лицензии штампует "Калашникова" на своих заводах.

В один прекрасный день их разделили на две группы и объявили, что поведут мыться на речку ("Тамар банью"). Выдали кусок мыла, которые пленные сразу разделили на два куска.

Группу Андрея повели к реке. Вдоль тропы метров через 50-100 и по всему лесу были разбросаны небольшие навесы из травы на 2-3 солдата. Вокруг шалаша-навеса обычно валялись нехитрые солдатские пожитки и оружие.

Курильщики из числа пленных не упускали случая, чтобы не попросить табаку: "Синьёр, табаку тень?" Андрей не помнит ни одного случая, чтобы в подобной просьбе было отказано. Будь то на марше или стоянке. Это были моменты человеческого общения.

Их подвели к месту, где они должны были мыться. Выше по течению уже мылись человек двадцать солдат. Но выбирать не приходится. Пленные раздеваются и под любопытными взглядами лезут в воду. По очереди намыливаются. Договариваются мыло экономить и трусы не стирать. Андрей простирывает их мылом, которое стёр с себя.По возвращению раскладывает трусы на солому. Андрей потом положил их под голову вместо наволочки, чтобы не спать на грязной и колкой соломе.

Кто-то из второй группы рассказывает, что, когда они мылись "какая-то

* Южная Африка (ЮАР)

15

баба прибегала поглазеть на них".

После купания аппетит, а точнее голод, разыгрывается с новой силой. Но кормить их стали заметно хуже, как бы давая понять, что, если бы войска Фрелимо не пытались освободить их силой, всё было бы по-другому.

Теперь уже белые пленники завидовали своим соседям - пленным мозамбикцам, у которых были свои припасы: кукуруза и фасоль, и они готовили, когда это было им нужно.

Однажды к ним привели пополнение - связанного по рукам и ногам мужчину лет сорока в одной набедренной повязке. Конвоиры щедро награждали его ударами кулаков и пинками, пока не довели до Ямы. Потом его оставили в покое. Видимо, его взяли для переноски тяжестей за крепкое телосложение.

Иногда из лагеря уходил небольшой отряд. Среди бойцов неизменно был знакомый Андрея - Домингу. Первый раз отряд вернулся в весёлом расположении духа, и веселье передалось всему лагерю. Во второй они пришли мрачные, среди них были раненые, Домингу хромал. Поутихло и в лагере.

Однажды в лагере поднялась паника при приближении самолёта. Пленным было приказано закрыться одеялами, а сверху их ещё забросали ветками, хотя самолёт шёл на большой высоте.

Иногда самолёты пролетали совсем высоко. Было в этом звуке что-то от прошлой мирной жизни - что-то спокойное, по-детски безмятежное.

Ночи были тёмные. Как-то среди ночи Андрей был разбужен какой-то вознёй. Свет керосинового фонаря, голоса. "Ага, нас пересчитывают". Человек с фонарём обходил спящих и считал. Потом он стал расталкивать спящих охранников и давать им разгон. Андрей узнал проверяющего - это был один из адъютантов командира - единственный светлокожий из всей лесной братии. Он был небольшого роста, курчавоволосый, с мягкими чертами лица, похожий на португальца. Однажды его видели исполняющим обязанности врача.

Андрей и раньше замечал, что охранники частенько спят мертвецким сном. Мысли о побеге, конечно, будоражили его сознание. Но, было слишком много "но". Опять же всем не уйти, слишком мало шансов. А вдвоём-втроём, конечно проще. Но каково будет остальным, кто останется? Как сможем потом смотреть в глаза их жёнам? А поднять всю ораву ночью без шума и тем более вывести в кромешной тьме из лагеря, где на каждом почти шагу можно наступить на спящего охранника или мину. Недавно они видели уходящих минёров с флажками-указателями - как раз вверх по их оврагу.

Приближение следующего перехода они научились определять заранее по обстановке в лагере: по озабоченным лицам, по окрикам начальников, по сборам солдат. Неподалёку на пригорке, метрах в 30-и от Ямы за столом сидело начальство. Командир сидел лицом к Яме и время от

16

времени поглядывал на пленных. Он ждал связи. Рацию настраивали тут же, неподалеку.

Вскоре лагерь заметно опустел. Часть охранников тоже засобиралась. Андрею показалось, что на белых пленных они смотрели с жалостью и как бы в последний раз. Ему это не понравилось: "Наверное, показалось", -успокаивал он сам себя. Командир тоже как-то по-особому, испытывающе поглядывал на них.

Смеркалось.

Когда совсем стемнело, горел костёр только около дерева у Ямы. К пленникам приблизилась группа солдат. Они встали над ними на пригорке. Заклацали затворы. Андрею показалось, что один приготовился для стрельбы лёжа, из пулемёта.

Пленным было приказано встать. Складывая одеяло, Андрей подумал об их беспомощности. В сознании всплыли кадры хроники из фашистских концлагерей с покорно раздевающимися узниками перед отправкой в печи.

Страха почему-то не было. "При первых выстрелах прыгнуть в сторону, влево, в темноту".

Их вывели из Ямы, и повели куда-то. Метрах в ста их ожидали ещё около двадцати солдат. Они стояли в колонне по три с интервалом два метра -это были рослые отборные вояки. К каждому из пленников прикрепили персонального конвоира, и под приглушённые команды колонна по одному двинулась в темноту леса.

Надежды на ужин растаяли. "Хорошо, хоть не расстреляли".

Идти было трудно. Едва различимая в темноте тропинка изобиловала крутыми спусками и подъёмами, кочками и выступающими корнями деревьев. Они пересекали лесные овраги, ручьи и небольшие речки. О приближении воды узнавали заранее по истошным крикам лягушек. Потом впереди появлялся тёмный провал, и тропа уходила вниз в густые заросли деревьев и кустарников, жавшихся к воде. Внизу лягушачий концерт становился просто оглушительным.

В темноте ступать приходилось наугад. О крокодилах, насекомых и змеях не думалось, страшно было лишь поранить босые ноги.

При переходе одного ручья, сплошь заросшего и увитого лианами, передний конвоир ушёл вперёд, а задний что-то замешкался и отстал. Андрей остался один. Он остановился, оглянулся, посмотрел по сторонам и... продолжил путь. Это было очередное искушение убежать. Потом он не раз вспоминал этот момент и прикидывал, далеко ли ушёл бы тогда. Представлял погоню, фонари, он по грудь в воде в непроходимых зарослях.

Танец трассирующих пуль.

Светила луна. Лес стоял безмолвный и загадочный. Вдруг впереди в

17

просветах между деревьями Андрей увидел странные светящиеся точки, они плавно перемещались в воздухе. "Что это - трассирующие пули? Нет, звуков выстрелов не слышно". Странные огоньки то разлетались в стороны, то опять слетались в полной тишине. Они были впереди справа по ходу. При приближении метрах в пятидесяти от тропы над лесной поляной кружились яркосветящиеся точки. Они двигались по замысловатым траекториям в каком-то завораживающем и жутком танце. Наконец, Андрей догадался: "Да это же светлячки! Вот тебе и трассирующие пули" - посмеялся он над собой. Но жутковатое ощущение от этого танца светящихся точек в мертвой тишине запомнилось надолго.

Лес кончился, они вышли на открытое пространство. Остановка. "Наверное, выслали вперёд разведку".

Травянистая саванна ночью. Сам пейзаж Андрею не запомнился, осталось лишь ощущение чего-то фантастического и таинственного.

Проходят мимо машамб с маниокой. Как хочется есть! Так бы и бросился в сторону, чтобы выкопать и схватить клубень!

Опять остановка. На этот раз недалеко от хижины, на тропе между кустами маниоки. Андрей слышит, как кто-то из своих копает маниоку. А около него трое вояк! Его переполняет обида. Наконец, он решается и начинает копать руками прямо под носом у охраны. " Porque roubar mandioka?" - Почему воровать маниока? (лом. порт.) - один из солдат спросил строго и зло. Мозг Андрея со скоростью компьютера подбирал возможные варианты ответа. Надо было, чтобы ответ понравился солдатам, и он сказал: " Na querra noa roubar " *, а сам подумал: " Скорей бы в рот, пока не отняли ". Солдаты довольно заржали, повторяя ответ Андрея. Ногтями, грязными от мокрой глины, он судорожно очищал маниоку от кожуры, откусывал очищенную часть, и думал, что на свете нет ничего вкуснее сырой маниоки. Один корешок он прихватил с собой, и съел уже на ходу.

Они снова подходили к лесу. Почему-то в памяти всплывает мокрая листва и трава. Роса? Дождя, вроде, не было. Колонна натыкалась на группы спящих солдат. " Значит, зря они с нами прощались ". Солдаты были накрыты плащами и тентами. Значит, всё-таки был дождь.

Утро. Лес оглашается автоматными очередями. Перестрелка приближается. Стреляют уже на опушке их леса, у подножия склона, где находились пленные. Их гонят вверх по склону. Осколок или пуля врезается в дерево метрах в трёх от земли прямо около них. Было слышно, как загудело дерево от удара. Их заставляют лечь и укрыться за маленьким пригорком.

*'Na querra noa roubar" - На войне нет грабить (лом. порт.)

18

Андрей замечает, как охранник пинает Аркашу Соколова, чтобы тот двигался быстрее. Это его взволновало ещё больше, чем перестрелка: " Он пнул Аркашу по заднице! " -говорит он кому-то рядом.

Метрах в пятнадцати от них установили морруанский миномёт и начали стрельбу. Заухали базуки. Вскоре перестрелка прекратилась.

Высокий молодой офицер, стрелявший из миномёта, с довольным и надменным видом, глядя на белых пленных, хлопнул ладонью по кулаку, показывая, как они разделались с Фрелимо.

Их отвели в глубь леса, но совсем недалеко от места перестрелки. "Видимо, настолько уверены, что нападавшие не вернутся ".

Начинался новый этап их плена - Поляна.

Лагерь расположился более широко, чем раньше. Бригада пленных носильщиков метрах в тридцати от белых, а командование и штаб вообще не были видны. По звукам и кострам штаб был где-то метрах в ста от их поляны. Память предлагает лишь разрозненные эпизоды или картины, часто не связанные между собой во времени.

Поляна, полуденный зной, чахлая тень от кустов, увитых сухими вьющимися растениями и где-то высоко куцые кроны деревьев. Тень мигрирует в течение дня, и вслед за ней то одна, то другая четвёрка пленных, объединённая общими одеялами, перемещается на новое место.

По сравнению с Ямой, пленникам здесь дана большая свобода перемещения. Поляна была размером примерно 15 на 20 метров, по её краям разместились охранники. Охрана опять новая. "Зачем так часто меняют охрану?"- недоумевал Андрей. Позже он понял, в чём дело.

Иногда их навещал тот доброжелательный сержант, который объяснял Андрею, когда воду можно пить. Запомнился один из визитов Доброжелательного. Он сидит слева от Андрея на бревне. Рядом на брёвнах, сложенных колодцем вокруг костра сидят остальные пленные. Из разговора стало ясно, что этот двадцатилетний парень очень интересуется техникой. Он спросил, какие машины есть на родине Андрея. Больше всего его интересовали экскаваторы и бульдозеры. Андрей объяснял, как мог, насколько позволял его португальский. Доброжелательный слушал, как завороженный, глядя на огонь костра. Андрей подумал: "Что, в сущности, видел этот мальчишка в своей жизни? При своей молодости он уже семь лет партизанит". "Красивая у вас жизнь"- это было сказано с неподдельной завистью и, как показалось Андрею, с лёгкой горечью. Краем глаза Андрей заметил, что один из охранников придвинулся ближе к ним.

На следующий день пленные остались без ужина, как и в последующие Так они были наказаны за пропаганду. Хотя Андрей понял это

19

намного позже. Его товарищи по несчастью тоже не поняли, иначе ему бы от них досталось.

Доброжелательный долго не появлялся. Как-то он проходил краем поляны по своим делам. Его радостно окликнули, но он ответил на приветствие довольно сухо и неохотно, хотя и без враждебности. Ему пожаловались, что нет ужина, и он обещал сходить на кухню и сказать. Никакого ужина, конечно, не было.

События приближались к Главному Переходу, который едва не стал последним для Андрея.

Опять по обстановке в лагере пленники почувствовали, что приближается Переход. Переходов всегда ждали. Со страхом и надеждой. Хоть на стоянках и была более сытая жизнь, но было больше времени для тягостных дум.

Кажется, по инициативе Фомина начали ходьбу. Для подготовки к переходу они начали ходить по периметру поляны, предварительно, конечно, спросив разрешения. Сначала это было встречено охраной "в штыки", но потом даже с одобрением. Охранники даже пытались окриками заставить ходить тех, кто предпочитал лежать или сидеть, в то время как несколько энтузиастов ходили по кругу.

Андрей не сразу подключился к ходьбе. Как-то неловко было "без толку" ходить по кругу, хотя он и понимал, что размять ноги надо и подошвы постепенно подготовить к переходу тоже.

Однажды днём им притащили целую кучу обуви. Это были бывшие в употреблении штиблеты самых разных фасонов, размеров и степени сохранности. Когда Андрей подошёл к куче, вся обувь была разобрана. "Принесут ещё или нет?" Миша протянул Андрею свои: "Мне не подходят". Это были туфли цвета хаки. Внутрь совать босую ногу было просто страшно. Внутри обувка изобиловала острыми углами швов и рассохшихся стелек. Но Андрей взял их. Больше ничего не принесли. Начальство решило, что и так проявило неслыханную заботу о пленных. Миша остался босым.

Охрана и пленные-носильщики давали им знать, что белых пленных ждёт что-то хорошее. Мартышка-Мафиозо вдруг резко изменил к ним отношение - заговаривал, заискивающе улыбался. И кто-то сказал: "Скоро вы пойдете на свою родину ". Все были взволнованы. Костя Григорян на радостях подарил кому-то из охраны свои превосходные геологические ботинки, в которых он как-то умудрился пройти с самого Морруа. Фернандо предложил Андрею починить "новые" штиблеты и через полчаса принёс их аккуратно зашитыми подручным материалом. Он ничего не клянчил, просто был рад за Андрея.

Как стемнело, их построили, чтобы повести с поляны к центру лагеря. Все прощались с обитателями Поляны. Андрей поискал глазами Фернандо, но не увидел в сгущающихся сумерках. Тогда он позвал его. Фернандо с

20

готовностью отозвался."Адеуш!" "Adeus senior!" Прощай, Фернандо.

На штабной поляне оживление и большое скопление людей. Андрея подвели к командиру: "Скажите своим людям, что вы пойдете на свою родину".

Потом их стали делить на две группы. В общей неразберихе Андрей отошёл к группе, где увидел Снегина и Титомирова. Колонну пленных подвели к колонне солдат, стоящих по одному. Андрей оказался напротив солдата небольшого роста. Впереди что-то выкрикивали и попарно кто-то из пленных и один солдат отходили в сторону. Впереди при свете фонаря один из старших офицеров что-то записывал. Вот и их очередь.'Nome!*" Андрей назвал имя и фамилию, солдат назвал номер автомата.

И вот уже их колонна тронулась в путь. По обочинам тропы много провожающих. Все возбуждены, веселы. "Adeus!". Как тут не поверить, что их ведут на свободу?!

Впереди ночной лес и бесконечная тропа, настороженность нового конвоира, которому казалось, что побега этого белого можно ожидать в любую минуту. Первая остановка для отдыха. Откуда-то из головы колонны от одного к другому приглушёнными голосами передаётся долгожданная команда к отдыху. В это время ждали возвращения разведки, которая уходила вперёд на опасных участках. Среди разведчиков Андрей заметил Домингу -он был старшим по группе. Домингу прихрамывал. Давало о себе знать ранение времён Ямы. В группу разведчиков из пяти человек входил один гранатомётчик и один пулемётчик.

"Levantar!","Avansa!" Отдых закончен. Теперь каждый из двенадцати пленных шёл под своим одеялом - новая казнь египетская. Днём на солнцепёке при жаре за тридцать нельзя было открывать лицо. Андрей обнаружил, что недостаток воздуха заставляет забыть даже про сильную жажду. А ещё раньше он узнал, что жажда заставляет забыть про сильный голод.

Рекрутский лагерь

Они переходят вброд большую реку. Андрей вспомнил, как боялись они переходить реку Мелелу в Морруа. Ведь врачи строго-настрого запретили им купаться в местных водоемах из-за шистоматоза - маленьких червячков, которые имели нехорошую склонность проникать через половые органы в мочевой пузырь, и разъедать его изнутри. Теперь об этих страхах он вспоминал почти с издевкой: "Тогда боялись, а сейчас бойся - не бойся, а купайся".

Какая-то деревня. Лесных вояк, сопровождающих пленных, встречают

Nome - Имя (порт.)

21

как своих. Опять бегущие навстречу парни, восторженные крики. Это был тренировочный лагерь, где обучали новобранцев.

Комендант с выступающей вперед нижней челюстью. Маленький паренек Адольфу с огромным автоматом за спиной нерешительно приближается к пленным, что-то протягивает. Андрей улыбается ему, потом спрашивает у коменданта: "Никогда не видел белых?" Тот кивает, улыбаясь. Адольфу тоже заулыбался смущенно.

Потом Андрей рисовал кого-то из солдат. (Комендант принес бумагу и карндаш). Солдат получился не очень похожим, но ему понравилось. Следующим позировал Домингу. Он получился как живой. Но Домингу видимо воспринял рисунок как шарж. Он только усмехнулся: "Estragou com

lapis"*.

Потом относительно обильный мясной ужин. Мясо с масой. Мясо хотя чуть с душком, но его много. А главное - в первый раз за все время плена -хлеб! Всем дали по булке хлеба (стандартная мозамбикская булочка, размером чуть больше кулака).

Андрей отломил половину и положил в нагрудный карман рубашки. Кто-то из солдат, наблюдавший за их трапезой, спросил зачем прятать хлеб. Андрей сказал, что на войне сегодня есть хлеб, а завтра нет.

На следующий день комендант собственноручно принес пленным миску с булочками. Андрей видел, как не дойдя до их навеса несколько шагов, комендант уронил одну булку, но даже не остановился, а поддав ее ногой продолжал путь.

Долго потом Андрей смотрел на лежащую булку, пока её не подобрала обезьяна. Она в этом лагере играла роль козла отпущения: обезьяну звали именем жены президента и издевались над ней.

Утром на площадке перед навесом собрались обитатели лагеря. Построенные в колонну они долго пели песни. Мотив одной был знаком - это был, конечно, гимн Фрелимо, только слова были изменены с изрядной долей ругательств в адрес президента и его жены. Временами поющие поглядывали в сторону навеса, где находились пленные, проверяя, какое впечатление это производит.

После обильной мясной кормежки Ямщикову ночью стало плохо. Пришлось Андрею будить охрану и просить проводить Сашу. Его рвало и несло.

Наутро они отправились в путь, хотя Ямщиков был еще слаб.

Половина булочки каким-то образом выпала из кармана Андрея. Наверное, во сне. Её хватился уже в пути.

Той ночью они выходили из густонаселённого района. Петляли, часто останавливались. Весь путь Андрей выщипывал шерсть из одеяла, делал

"Estragou com lapis"* - Испортил карандашом (порт.)

22

катышки и бросал на обочину тропы у поворотов и за развилками. Или цеплял их за ветки придорожных кустов. Если бы кто-то из охраны заметил это, ему бы не поздоровилось.

К утру вышли в гористую местность. До полудня поднимались вверх по тропе и остановились у небольшой речки. Солнце припекало уже порядочно. Солдаты купались, готовили еду. Что-то перепало и пленным, понемножку. Они попросились искупаться. Им разрешили. Вода была чистая и холодная. Всё дышало спокойствием и благодушием. Они поднялись обратно на пригорок.

Неожиданно со стороны речки, совсем близко раздалась частая автоматная стрельба. Среди охранников замешательство: они не знали, то ли им участвовать в бое, то ли уводить пленных. Почти все растерялись, но только не Арманду - конвоир Андрея. Он не спускал со своего подопечного подозрительного взгляда, а рук с автомата, пока Андрей собирал свои нехитрые пожитки: одежду и одеяло. Затем он крепко схватил Андрея за руку и потом уже не отпускал. Арманду шёл, всё время, оглядываясь на поле боя, иногда пятясь спиной вперёд, прикрываясь Андреем. Когда охранники и пленные побежали, Арманду приказал Андрею не бежать.

Андрей так ни разу и не посмотрел назад, как будто боялся из-за этого получить пулю.

Впереди, метрах в восьмидесяти убегавшие охранники и пленные приближались к какой-то хижине. В этот момент автоматная очередь вспорола солому на хижине. Кто-то из охраны покатился по земле, но потом вскочил на ноги. Арманду этого не видел, так как смотрел назад, как не видел и убегавших в сторону Снегина и Титомирова - они были без охранников.

Андрей видел убегавших друзей, его переполняла обида. У него появилось желание ударить Арманду и убежать.

Перестрелка стихла. Как обычно, после того как ударяли гранатомёты, как после впечатляющего и решающего аргумента в споре.

Они стояли метрах в пятистах от речки, когда стали подходить боевики.

Попугай (так пленные прозвали командира группы за склонность ярко одеваться) сверлил Андрея злым взглядом. "Неужели думает, что я организовал побег? На хрена я вообще вылезаю, перевожу?"

Двоих послали искать беглецов, не слишком веря в успех.

Потом Попугай построил всех и долго давал разнос. Всю речь Андрей не смог для себя перевести, единственно о чём он догадался: теперь, если кто-то убежит, то расстреляют всех. Конвоиры Снегина и Титомирова оправдывались тем, что в начале боя находились у реки, а потом им пришлось принять в нём участие.

Теперь к каждому пленнику сзади привязали верёвку за ремень или за брюки. Второй конец верёвки должен быть в руках у конвоира. "Теперь нас

23

будут вести на привязи, как собак". Наказаны они были ещё и сокращением рациона еды и питья.

Ночью накатила тоска: - "Значит, нас не хотят освобождать путём переговоров. А этим мы нужны, как заложники. До поры до времени".

На ночёвки на этом переходе Андрей объединялся с Мишей. Чьё-то одеяло на землю, чьё-то сверху. Засыпали мгновенно, но несколькими фразами обычно обменивались. Чаще всего Миша жаловался на ноги. Он шёл босиком. Андрей тоже, натерев в "казённых" туфлях кровавые мозоли, чтобы не нести с собой лишнюю тяжесть, подарил их Арманду.

Вскоре они опять вышли в гористую местность, на выходы гнейсов. Тропа была усеяна дресвой - мелкими острыми камешками. С каждым шагом мучения Андрея становились всё сильнее. Видя это, и поняв, что белый пленник много так не пройдёт, Арманду предложил Андрею туфли обратно. Андрей отказался, но, пройдя ещё немного, взял свой подарок назад. Лучше натирать мозоли, чем изводить всю ступню.

Они входили в засушливый район. Лес становился всё безжизненней, дни всё жарче. Чахлая тень не спасала от солнца. Везде видны были следы лесных пожаров: выгоревшая трава, тлеющие стволы деревьев. Под ногами хрустело.

Проходили и сами пожары. Как-то пришлось преодолевать сплошной фронт огня, который шёл им навстречу. Солдаты и пленные разбегались и прыгали через горящую траву. Андрей тоже разбежался и прыгнул. Пахнуло жаром и дымом. Не обжёгся. Дальше можно было спокойно идти по дымящейся золе.

Далеко позади, в конце колонны Андрей услышал отчаянное Мишино: "Ай!" и смех солдат. Это Миша преодолевал фронт огня. Проявление слабости не было в почёте у лесной братии. Это вызывало у них смех и желание поиздеваться над Мишей.

Солдаты прикуривали от горящих и тлеющих стволов деревьев.

Воды нигде не было. Все чувства и мысли вытеснила жажда.

Ночь. Они шли почти в полной темноте. Вдруг впереди показались странные огни. Как будто окна какого-то странного города горели красным на разной высоте. Немного жутковатое ощущение от этого мертвого города и от этой темноты и тишины. Когда подошли ближе, Андрей увидел, что это большие стволы деревьев догорали на разной высоте без пламени, временами сквозь дым, высвечивая ярко-красными углями.

Это было время большой Жажды. Свалился Оганесян - самый старший из группы (ему было 55 лет). Теперь его несли на носилках.

Андрей знал, что у Арманду в кантилье есть вода, но Попугай сказал, что белые много пьют воды, поэтому не могут идти. Он срывал зло за убежавших.

С чувством жажды они ложились спать, с ним же и просыпались. Как

24

наваждение перед глазами стояла горная речка с чистой холодной водой, которую прошли несколькими днями раньше. Эта речка манила к себе со страшной силой и заставляла думать о побеге. "Надо бежать с Мишей, он долго не протянет в таких условиях". "Но с другой стороны, здесь хоть иногда солдаты дают пить, а если бежать обратно, придётся несколько переходов обойтись совсем без воды. Миша не дойдёт. А тащить его..." Андрей чувствовал, что сам слабеет с каждым днём. "А что будет с остальными?" Только спасение Миши оправдывало бы этот побег. Так думал Андрей. Даже с Мишей он не делился этими планами.

Тем временем они уходили всё дальше в глубь сухого леса с пересохшими болотцами. Каждый раз, укладываясь на ночёвку, привязанный верёвкой к Арманду, он представлял, как растолкает Мишу, как они, боясь хрустнуть веткой, будут уходить по тропе назад, к горной речке с хрустально-чистой водой. Как он спрячет Мишу в зарослях, а сам пойдёт добывать пропитание. Он уходил в эту мечту-сказку и засыпал мертвецким сном.

Во время одной из остановок Миша сказал Андрею, что бросится в первую же речку, чтобы напиться перед смертью. Андрей в довольно резких выражениях сказал, чтобы тот не смел об этом и думать. Хотя и не совсем всерьёз воспринимал это Мишино заявление.

На следующий день Аркаша Соколов сказал Андрею, что Миша собирается топиться и просил присмотреть за ним.

Вскоре они подошли к небольшому ручью. Подпруженный, он образовал небольшую лужу метра три в диаметре.

Увидев свежую воду, Арманду стал выливать воду из своей кантильи на землю. Доведённый жарой и жаждой до умопомрачения, Андрей сделал почти неосознанное движение, стремясь подставить голову под струю. Но не успел он оказаться под струёй, как получил удар прикладом по спине от Арманду. Не слушая его злой тирады, обескураженный неудачей, Андрей повернулся к луже. В этот момент Миша увернулся от своего медлительного и туповатого конвоира и бросился в воду лицом вниз. Несколько секунд на поверхности были видны только Мишин затылок, пузыри вокруг него и вздувшиеся рубаха и брюки. Первой мыслью Андрея было броситься вслед за Мишей, окунуться с головой, а потом уже вытаскивать товарища. Но Андрей был привязан верёвкой к бдительному Арманду, а спина болела от удара.

Мишин конвоир тупо смотрел на своего подопечного, пускающего пузыри. Взор Андрея встретился с осуждающим взглядом Аркадия. Тот стоял по другую сторону лужи. Наконец, Мишин конвоир с кем-то из охраны вытащили купальщика из воды.

На следующей остановке, когда, как обычно Миша и его конвоир догоняли колонну и уходили в голову, Андрей увидел неудавшегося утопленника довольного и даже и бодрого. Они встретились глазами. У Миши было прежнее, озорное выражение, как когда-то до плена.

25

Вода стала попадаться всё реже. Как-то в сумерках они подошли к пересыхающей луже, где немного мутной воды было в глубоких ямках в грязи, сделанных копытами диких животных. Андрей не стал тогда пить, опасаясь паразитов, и очень скоро пожалел об этом.

Солнце на следующий день палило как-то особенно немилосердно с самого утра. Ненавистное одеяло не давало дышать. Андрей перестал закрывать лицо одеялом, несмотря на окрики и тычки в спину, которыми награждал его Арманду. Однажды в сердцах он даже сам замахнулся на своего конвоира и увидел удивление в его глазах.

Привал у пересохшего русла. Выдан сверхскудный паёк, кажется, кусочек маниоки. Воды не было. Андрей показывает Попугаю на влажный участок глинистого русла и говорит, что надо копать, и будет вода. Но тот поднимает всех и говорит, что первая группа уже на месте. Пленные выбились из сил, просят отдыха. Андрей переводит, потом переводит слова Попугая, что здесь без воды они умрут, и что надо идти.

Уже на марше Андрей слышит за спиной голос Осенина: "...а он у них на поводу идёт". Догадался, что это о нём и очень удивился. Но ничего не сказал. Он сам уже еле шёл. О конце пути думалось уже с каким-то отчаянием, чувствовал, что не дойдёт.

Бесконечная тропа уходила к горизонту по плоской высушенной равнине. Испепеляющее солнце, сухая капинь, деревья кажу где-то вдалеке. Там тень. Попробовал думать о чём-нибудь приятном, чтобы хоть как-то скоротать эту невыносимую дорогу. Представил холодильник в Нампуле с литровой банкой кислого молока. Соседка Замира привезла какую-то хитрую закваску для молока из Ташкента. Молоко становилось тягучим, как сметана. И очень вкусным. Теперь эта банка стояла перед глазами, как наваждение. Он цеплялся за этот образ как утопающий за соломинку. Тоскливая мысль: "Нет, не дойти".

Стали появляться одиночные деревья - признак близкого жилья. "Вот, дойти бы до того дерева". Но тень такая жидкая, и Арманду не даёт задержаться в ней ни секунды. Следующий ориентир - дерево кажу. "Дойти бы до него". Это стоит невероятных усилий, но привала нет, нет ни секундной остановки! "Avanca, Avanca!"

Низенькое деревце манго, Андрей видит несколько незрелых плодов. Делает шаг к ним, но опять окрик и тычок в спину. Андрей уже не огрызается на тычки и, тем более не замахивается на своего мучителя - нет сил. Изнутри поднимается дурнота. И отчаяние. Неожиданно застучало в ушах. Всё вокруг вдруг стало светлым, как на передержанном и нерезком диапозитиве. И он проваливается в никуда.

Снизу с земли он видит Осенина, Арманду, кого-то ещё. Дают ему воду. Он встаёт, чувствует себя лучше. Опять тропа, солнце. И ни конца, ни края этой равнине и этой тропе.

26

Арманду что-то говорит ему, в голосе нет уже прежней жёсткости. Вроде бы даже испуг. "Испугался, что не доведёт меня до места, не выполнит приказ". Андрей сказал, что ему ничего не надо и что он хочет умереть. Под эту марку он бросил одеяло на землю. Хоть он уже не одевал его на голову, в руках нести тоже не было сил. А что потеряется оно или нет, ему действительно было всё равно. Арманду негодовал, но без злобы: "Nao cera blanketi!" "Ему не надо одеяло, он бросает одеяло!" Одеяло он подобрал и нёс сам.

Он падал без сознания ещё несколько раз. И каждый раз перед этим стучало в ушах, а в глазах возникала белая пелена. Он уже знал тогда, что через минуту упадёт.

Андрей не помнит, как дошёл до деревни. На дороге стояли Попугай и пожилой мужчина - местный житель.

По выражению их лиц Андрей понял, что если сейчас упадёт, ему ничего не будет. Не дойдя до них несколько шагов, он развернулся спиной к обочине и повалился навзничь. Это был долгожданный привал.

К нему подошёл Попугай, присел и спросил, сможет ли Андрей идти. Андрей ответил, что сможет, только надо отдохнуть двадцать минут ("Дешкансар винте минутуш"). Попугай кивнул и поднялся.

Долгожданный отдых. Появился пропадавший где-то Арманду. На его лице сияла счастливая улыбка. Он раздобыл где-то папайю. Андрей ещё на марше просил достать ему папайю, говорил, что это для него лекарство. На что тот отвечал вопросом: "А мы что, не хотим папайю?"

Папайя была превосходная: жёлтая и мягкая от спелости. Арманду что-то говорит Андрею. А Андрей думал: "Хорошо, что я не убил тебя тогда у реки".

Он лежал всё под тем же деревом, где свалился днём, только с другой стороны. Остальные пленные - метрах в пяти под другими деревьями. Принесли Мишу, сгрузили с носилок рядом с Андреем. Вдвоём они уплетали папайю. Казалось ничего вкуснее нельзя придумать. Тут он услышал голос Умнова: "... что один, что второй". Это про них с Мишей. "Да, действительно, нехорошо, они тоже хотят." С куском папайи он поднялся и шагнул к своим. Его остановил грозный окрик Арманду: "Нельзя!" Но Андрей двинулся дальше, говоря: "Para doente"*, показывая на Оганесяна. Когда он возвращался к себе под дерево, Арманду сказал, что больше не будет искать для Андрея папайю.

Когда почти стемнело, принесли ужин. Андрею Попугай лично принёс миску с кусочками мяса и почек. Неслыханная честь! "Видимо очень хочет довести меня до места".

Раньше он проглотил бы всё это за шесть секунд, а теперь

"Para doente" - Для больного (порт.)

27

вдруг обнаружил, что у него нет ни аппетита, ни слюны. Давясь, немного поел. Потом опять подошёл Попугай и спросил, сможет ли Андрей завтра идти. Андрей сказал, что сможет, но попросил идти ночью, пока прохладно. Попросил ещё кипячёной воды (agua fervida). Опять столкнулся с тем, что солдаты не знают, что это такое. Они с раздражением переспрашивали: "Aqua qente?"*. Ему дали полную кружку воды. Вода в ней только начала пузыриться. Поделился с Мишей и Оганесяном.

К удивлению Андрея ночью действительно снялись. Но не прошло и получаса, как стало ясно, что лесное воинство, которое подзаправилось агуардентой местного производства, плутает. К счастью, они не успели далеко уйти и вернулись на прежнее место.

Утром выходили уже по палящему солнцу. Андрей с досадой подумал: "Как быстро оно становится палящим!"

Опять тропа, опять падения без сознания. Умнов потом рассказывал ему: "Ты зачем-то поднял руку и упал". Это Андрей хотел дотянуться до манго.

Крыльцо какого-то полуразрушенного дома, наверное, школы. Короткая передышка под тенью выступа крыши. Вот опять надо идти. Но сил подняться нет. Арманду, потеряв терпение, тянет его за руку, легко волоча по крыльцу. Туфли Андрея скользят по бетонному полу. Рядом на крыльце сидит Домингу и ещё какой-то боец. В их глазах сочувствие. Домингу говорит Андрею: " Amigo, ga shegou, amigo"**. Сам Домингу прошёл весь путь с раненой ногой. Андрей мысленно повторил: "Жа шегоу" - это "уже пришёл", значит, идти осталось немного.

Действительно, пройдя около сотни метров, они вошли в лагерь. Знакомое оживление при появлении пленных. Их строят на какой-то площадке. Андрей уже ни на что не обращает внимания, он ждёт, когда, наконец, можно будет спрятаться от этого солнца.

Их повели в глубь лагеря. Впереди Андрей видит просторную беседку, затем сидящие там тёмные фигуры. "Да ведь это же наши! Значит действительно пришли раньше нас". Андрей узнаёт товарищей из первой группы: Фомина, Горобца, Каневского, Серёжу и Костю Григорянов, Хабибуллина, Титова, Ахмедова, Хаврина, Горидзе, Сажина. Он обнимается с каждым. В их глазах видит то ответную радость, то смущение от такого проявления чувств. И ещё что-то, как у тех солдат. Сочувствие? Естественно, первые вопросы были о Титомирове и Онегине. Им, естественно, завидовали.

Начинался новый этап их плена - лагерь Ширики.

Алексей позвал располагаться рядом с ним: "Андрей, айда к нам!"

* "Agua qente?" - Вода горячая?(порт.)

** Amigo, ga shegou, amigo - Друг, уже пришёл, друг (порт.)

28

Внизу было постелено светло-серое одеяло. Многое потом будет связано с ним. Под головой жгут соломы, далее проём в стене беседки - один из выходов. По другую сторону стенки, кольцом вокруг беседки расположились конвоиры. Двое из них напротив проёма - в двух-трёх метрах от головы Андрея - кто-то из охраны первой группы.

Впервые за долгое время, им дали вволю напиться. Со временем память стёрла этот эпизод, а тогда это было очень важно. Можно было отдохнуть. Но это было не таким уж приятным делом. Тонкая подстилка и одеяло не спасали. Андрей помнит, как жёстко ему было лежать из-за собственных костей. Лежать хотя бы пять минут неподвижно было трудно из-за боли, а ворочаться не было сил. На животе можно было продержаться дольше всего. На боку - коленки давят одна на другую, а тазобедренная кость как будто лежит на камне. Но не это было главной его проблемой тогда.

Вечер. Конвоиры начали жарить кукурузу. Вкусный запах доносится до пленных. Вскоре их угощают жареными зёрнами. Андрею тоже досталось немного. Но сколько ни жевал он, слюна не появилась, сухие крупинки проглотить он не мог. " Я не могу есть!" И привычного голода он не чувствовал.

Утром их повели в столовую на мотобишу (завтрак). К сладкому чаю дали ещё пару клубеньков сладкого картофеля (батата досе). Андрей не притронулся к картофелю, а выпил только чай.

В обед он не стал есть масу. Удивлению поварёнка не было предела: "Он не ест масу!" На следующий мотобишу этот поварёнок насыпал Андрею целых пять ложек сахара, вместо двух, как всем.

Деятельный Фомин попросил у коменданта лагеря курицу, чтобы самим сварить "для больных". Курица была получена. Её варил Ахмедов в котелке на костре недалеко от беседки. Уже в темноте Андрей получил свой бульон (от мяса он отказался). В нём были и крупинки масы, он с трудом но проглатывал их вместе с бульоном.

Так было два или три вечера, когда им давали курицу. Вполне вероятно, что счастливое стечение обстоятельств - спокойная лагерная жизнь, вода и эти бульоны - помогло ему тогда отползти от той черты, за которой была смерть.

О смерти он тогда не думал и поэтому не боялся её. У него были более насущные проблемы.

В первые ночи, кроме пытки от жёсткого ложа добавлялась ещё одна. Из-за слабости ему было трудно терпеть, и он боялся обмочиться. Из-за страха обмочиться он совершил два поступка, которым сам потом удивлялся и за которые ругал себя.

В первую ночь он выполз из проема беседки и помочился лёжа прямо у голов спящих охранников (не дальше метра-полутора). В следующую ночь он вышел через главный выход из беседки, перешагнул через спящего охранника

29

и прошёл метров десять до ближайшего дерева. Сухая трава и сухие листья предательски затрещали. В метре от дерева была стена соломенной хижины, в которой спал кто-то из начальства. Когда трава зашуршала под ногами у Андрея, в хижине кашлянули. Андрей прильнул к стволу и сделал своё дело бесшумно. Тем же путём он вернулся на своё место.

Никому и никогда он не рассказывал об этих своих "подвигах". Если бы его застукали, всё могло сложиться по-другому, ведь душа тогда совсем не крепко держалась в его теле. Досталось бы даже от своих, хотя, конечно, свои его бы не били. А вот охрана...

Сам эти свои поступки позже он посчитал следствием тогдашнего слабоумия на почве обезвоживания и истощения.

Рубашка Андрея была разорвана в нескольких местах, а на спине висела клочьями, так что спина была практически голой. Горидзе отдал свою, у него была ещё футболка.

Андрей вспомнил, как покупал эту рубашку в Детском мире в Москве перед поездкой в Мозамбик. А вот джинсы фирмы "Верея" оказались значительно крепче и оставались целёхонькими. Кто-то из охраны отозвался о них как об "очень крепких". Медную пряжку, которая была на заднем кармане, он наточил в начале похода на случай, если придётся перерезать верёвки.

Кроме того, что он не мог есть, Андрея ещё больше, пожалуй, беспокоило то, что он давно не ходил "по большому". Походы в туалет, стоившие усилий, кончились безрезультатно. Сам он передвигался ещё с трудом, его поддерживали под руки. Как-то его сопровождал Титов. Узнав про проблему Андрея, он посоветовал воспользоваться мылом.

Соломенная загородка туалета. Куски глины, летящие в загородку. Это охранник "намекает" ему, что пора выходить. Позже Андрей пожаловался Алику: "Мыло осталось там, а ничего не получилось". Но на следующий день он всё же решил эту проблему при помощи соломины из той же загородки. Это заметно улучшило его настроение. Алексей сказал: "Ну, вот, приходишь в норму".

До нормы было, конечно, ещё далеко. Переход ещё давал о себе знать. Гноились раны-мозоли на ступнях. Визиты к фельдшеру, которые входили в утренний ритуал, пока ничего не давали.

Мозоли промывали какой-то ярко-жёлтой жидкостью, которая вспенивалась на ране. Процедура была совершенно безболезненная, но и бесполезная.

Когда утром опять собирали желающих посетить "медпункт", Андрей вызвался снова. "Пора кончать с ногами".

За загородкой медпункта он увидел знакомого лекаря, который сопровождал их группу на последнем переходе. Тот сидел

30

с весьма невеселым видом. Андрей взял веселую ноту: "Рог que esta triste?"*

Тот улыбнулся. Потом пожаловался на здоровье, в частности на диарею. Андрей сказал, что у них у многих понос. Сошлись на том, что всё дело в местной воде. Андрей показал свои мозоли и сказал, что надо резать. Было больно, но терпимо. С нарочито безразличным видом Андрей разглядывал всё вокруг, подручных санитаров, которые тоже наблюдали за ним. Наконец, всё было прочищено и забинтовано. Возвращался с хорошим настроением: ещё одно дело сделано.

Как-то в беседке по рукам пошёл осколок зеркала, его, видимо, одолжил кто-то из охраны. Андрей не стал смотреться в него. Ещё раньше он обратил внимание на свои руки: они были чужими, костлявыми. Ещё он заметил, что самой толстой частью на ноге стало колено.

Как-то утром Алик предложил ему сделать массаж. Что ж, чтобы скоротать время, всё сгодится. Андрей лежал на животе, подложив под лоб руки. Алик поглаживал, давил, разминал его костлявую спину. Нельзя сказать, что это была приятная процедура, но в конце, когда полагалось расслабиться и полежать под одеялом пять минут, он почувствовал приятную усталость.

С тех пор они делали друг другу по утрам массаж. По началу охранники проявляли любопытство. Некоторые в шутку предлагали свои услуги, показывая приклад автомата.

Возможно, и массажу Андрей обязан тем, что выкарабкался тогда. По мере того, как Андрей стал приходить в себя, он стал больше присматриваться к обитателям лагеря. Самой примечательной фигурой среди них был команданте Ширику. Почти всегда навеселе, он либо слонялся по лагерю, либо заходил в свою "каптёрку" и выходил с очередной бутылкой. Несколько раз он угощал и пленных: зайдя в беседку, он разливал всем понемногу. Андрей вспоминает эти "наркомовские" 50 грамм сладковатой бражки, иногда довольно крепкой, хмельную волну, ударяющую в голову и мысль о том, что лучше бражка, чем вообще ничего. По мере того, как он шёл на поправку, возвращались и аппетит и голод.

Мотобишу со сладким чаем и редко со сладким картофелем лишь на короткое время заглушали голод. Что, впрочем, можно было сказать и об обеде. На обед обычно давали несколько кусочков козлятины с порцией масы, либо к несолёной масе подавали варёную фасоль с солёной подливкой. Масу брали рукой, макали в подливку, ей же захватывали фасоль. Досыта наедаться не удавалось. Поэтому одно из навязчивых мечтаний того периода было вырваться на свободу и наесться вволю масы. Именно масы! А также покормить ею дочь, ведь это такая вкусная вещь! Сходные мечты были и у

Рог que esta triste - Почему грустный? (порт.)

31

Алика.

Те вечера у Ширики были наполнены португальской речью, потрескиванием костров, у которых собиралась охрана, звуками африканской музыки из транзисторных приёмников. Иногда под особо зажигательную музыку один-другой конвоир не выдерживал и пускался в пляс, выделывая ногами замысловатые кренделя. Андрей сам как-то еле удержался, чтобы самому не попробовать, заодно и научиться. Удерживало то, что выглядеть это наверняка будет смешно, охрана будет ржать, а свои осудят. Да и "спортивная форма" его тогда оставляла желать лучшего.

К запаху дыма примешивался дразнящий запах жареной кукурузы. Иногда кто-то из охраны угощал своего бывшего подопечного по маршу, либо кто-то из пленных не выдерживал этой пытки вкусным запахом и просил у своего бывшего конвоира или у знакомого охранника немного кукурузы. Отказа обычно не было. Кукуруза аккуратно делилась между своими. Это был один из вечерних ритуалов, помогавший скоротать время и "Matar fome*" перед сном.

После похода в туалет наступало время отбоя. На какое-то время каждый оставался наедине с собой и своими мыслями. Эти минуты Андрей не любил. Надо было гнать от себя то тоску, то тревогу, которые имели обыкновение наваливаться неожиданно и мощно. Хотя обычно засыпал он быстро и крепко. Если его не донимали следствия расстройств желудка или другие неприятные причины бдения, то высыпался он хорошо.

По ночам в туалет их не водили, поэтому при расстройствах, которые не были у них редкостью, ночь могла пройти без сна и в страхе обгадиться. Алик научил Андрея, что, если лежать на правом боку, то можно дотерпеть до утра. Андрей попробовал, действительно, на правом боку легче.

Каневский чаще других страдал расстройствами. Задолго до наступления утра он сидел в своём углу беседки и ждал со страдальческим лицом, когда, наконец, какой-нибудь охранник соблаговолит отвести его в туалет.

Обычно снов своих Андрей не помнил. А те, которые запомнились, были из прошлой жизни. Как-то приснилось ему, что он в Москве, стоит в очереди за тортом. Торт в витрине за стеклом - большой и аппетитный. Потом оказалось, что стоять надо было в очереди с другого входа, в результате торта ему так и не досталось. Проснувшись, он всерьёз подосадовал, что не удалось поесть торт даже во сне.

Однажды ночью Андрей проснулся с каким-то радостным и светлым чувством. Не сразу сообразил, что это было связано с тем, что он вспомнил мелодию песни, которую пели женщины, толкущие кукурузу в первом лагере.

32"Matar fome" - убить голод (порт.)

Но на утро, вспоминая события ночи, Андрей с досадой обнаружил, что опять забыл эту мелодию. Чтобы не вспомнить её уже, наверное, никогда.

Утро. Он любил время, когда все ещё спали, а восток только-только начинал розоветь. Он смотрел на небо за кромкой леса, и ждал когда запоют птицы.

Птичий концерт начинался всегда резко и в одно и то же время, чтобы также резко оборваться через несколько минут. И потом весь день лесные певуны не выдавали своего существования. Андрей вспоминал многочисленные встречи в лесу с охотниками с обыкновенными рогатками в руках.

Следом начинал просыпаться лагерь. То тут, то там начинали подметать, и вот уже и охрана у беседки собрала свои подстилки и, поднимая клубы пыли, подметает свою "спальню".

Вот и в беседке народ начинает привставать. Наиболее "страждующие" с нетерпением ожидали похода в туалет. Обычно охрана с этим не спешила. Вели сначала одну группу, затем другую. Споров, кому, когда идти обычно не возникало.

Знакомый путь. Тропа между деревьями и хижинами и просто лежащими или сидящими на подстилках солдатами. Курящие успевали стрельнуть табаку и поговорить со знакомыми солдатами. Возвращение в беседку.

Чтобы скоротать час другой до завтрака, самое время подавить вшей. Делать это надо не торопясь, обследуя один шов за другим. Найти и прикончить вялоползущую взрослую вошь - дело не хитрое. Отыскать мелюзгу или яйца, чтобы раздавить их между ногтями, сложнее. При всей скрупулёзности этого занятия ещё оставалось время до чая. Обычно оно проходило в томительном ожидании. Все время от времени поглядывали в сторону кухни и столовой. Вот и долгожданный зов. Сначала одна группа, другая ждёт своей очереди. Не проходит и десяти минут как первая возвращается.

Ближайшим соседом Алика и Андрея был Синьёр Александр. Это Андрей придумал так его называть. Просто по имени неудобно, все-таки 52 года. По имени отчеству (Александр Рафаэлевич) тоже не то, да и язык сломаешь. Охрана называла его Matara ("старик").

Алексей Умнов и Александр Горнист были оба из Казахстана, работали в ранге экспертов, постоянно жили в Мапуту. Поехали с инспекцией в поле и сразу же загремели в плен. Андрей усмехался про себя в первые дни плена: "Не повезло штабникам". Отношение геологов-полевиков к экспертам из Мапуту было примерно такое же, как когда-то у фронтовиков к штабным военным и тыловикам. Но за время главного перехода Андрей сблизился с ними и даже подружился.

Как-то Синьёр Александр, чтобы как-то разнообразить досуг предло-

33

жил Алику и Андрею вспоминать названия оперетт и их авторов.

Андрей лежал, глядя в соломенный потолок беседки, пытаясь вспомнить хоть одно название, но тщетно. "Ну вот, приехали, уже мозги с голодухи начали рассасываться". Но он все же надеялся, что это временно и он все вспомнит. Игра в оперетты закончилась, не начавшись. Алексей тоже хранил молчание.

Ещё одно "развлечение" - поход в баню. Баня была в дальнем конце лагеря и представляла собой загородку из капини. На подставке - столе из жердей стояли два бака с водой. Вода в обоих баках холодная. Каждой группе было выдано по куску мыла. Полотенец, конечно, никаких не было.

Андрей намылил трусы и тёр себя ими вместо мочалки. Воду с себя стёр руками, как когда-то один парень в душе на Студенческой, забывший полотенце.

Когда все помылись и сидели в беседке, в неё вбежал один из командиров - Комиссар, как его прозвали пленные. Таким взбешённым его никогда не видели. Комиссар вытащил пистолет из кобуры и размахивал им, что-то крича. Андрей только понял, что тот собирается очистить всё в беседке с помощью пистолета. Общими усилиями удалось выяснить, что кто-то из пленных украл кусок мыла из бани. "Кто это мог сделать? Какой стыд! Сами же себе вредим".

Никто, конечно, не сознался в содеянном. Почему-то многие подумали на Осенина, но тот начисто всё отрицал. Кто это сделал, так и осталось тайной. Титов сказал: "Наверняка в первую же ходку в туалет выбросил". Но были и моменты, когда авторитет белых пленных повышался в глазах обитателей лагеря. Кто-то из солдат принёс в беседку неработающие часы. Система была незнакомая, но Титов храбро взялся за ремонт. Часы пошли. Потом были ещё часы разных марок и систем и мотоцикл.

Солдаты прозвали Титова Моторишту. Однажды Ширику, который был склонен к ораторству, прочёл целую лекцию охране у беседки, о том, что они охраняют специалистов высокой квалификации.

В качестве награды за ремонт пленные получали то пачку сигарет, то кусок мыла. Однажды они получили в дар целую буханку хлеба. Буханка была нормального размера, нормального вида и вкуса. Хлеба они не видели давно.

Сигареты оказались малавийскими, из чего пленные заключили, что лагерь Ширики находится недалеко от малавийской границы, и что его люди частенько наведываются за кордон.

Так появилась мечта о Малави. "Вероятно, нас привели сюда, чтобы передать домой через Малави".

Вершиной комфорта того периода стал радиоприёмник,

34

который начальство милостиво разрешило послушать. Андрей помнит волнение от звуков родной речи по московской радиостанции. Все ждали, что вот-вот о них что-нибудь передадут, и что-то прояснится. Но ни тогда, ни в последующие несколько раз о них никто ничего не передавал, как будто их и не было на свете.

Иногда Андрей ловил на себе взгляд Арманду - внимательный и, как показалось Андрею, испытывающий. Андрей решил, что немой вопрос относится к его башмакам. "Арманду, наверное, думает, что пора башмакам перейти к нему. Ничего, подождёшь, неизвестно, сколько нам ещё топать до обещанной свободы". А Арманду тогда ещё, вероятно, знал, что пленным дадут другую охрану, а их отправят куда-то дальше. Конвоир Алика что-то говорил об этом, но Андрей не воспринял это всерьёз. Ещё по дороге к Ширике конвоир Алика говорил, какие радужные перспективы перед ним откроются, когда они выполнят приказ по доставке пленных. И домой-то его отпустят и отправят куда-то учиться. Вполне возможно, что они привыкли к вранью своего начальства, но верить во что-то хорошее хотелось, и они верили, как в приятную сказку. И от лагеря Ширики они ожидали большего, судя по тому, как они рассказывали о нём в дороге и по их унылым лицам в первые дни в лагере.

Имя конвоира Алика Андрей забыл. Этот был гораздо мягче Арманду, и Алику сходили с рук его проделки, за которые охрана и окрестила его Мафиозу. Например, по пути к Ширике в самый тяжёлый и голодный период Алик стал подбирать очистки кожуры зелёного манго, которые бросал, срезая ножом, кто-то из впереди идущих солдат. За это Алик незамедлительно получил тычок в спину и приказ не делать этого больше. Но Алик продолжал поднимать и есть кожурки, не смотря на тычки. В конце концов, конвоиру надоело и он перестал кричать и пихать Алика в спину.

Андрей вспомнил лицо этого парня, когда тот вернулся из "увольнения" в соседнюю с лагерем Ширики деревню. о существовании этой деревни пленные догадывались по отдалённым крикам петухов и звукам барабанов. Конвоир Алика делился с Андреем своими впечатлениями. Андрей понял, что тот каким-то образом договорился с отцом девушки. Глаза парня блестели, подёрнутые пережитым сладострастием. Когда он показал, какая у девушки грудь, его глаза закатились от накатившей на него волны, и он только качал головой. Андрей отметил про себя, что давно уже не испытывает никаких желаний. Подумал об этом скорее с лёгкой досадой, чем со страхом, и как о чём-то ненужном.

Энергичный и деятельный Фомин договорился с начальством, чтобы пленным разрешили ходить вокруг беседки. Теперь каждый день перед заходом солнца все желающие ходили по кругу. Охрану поначалу это страшно веселило. Потом они поняли, что их подопечные должны быть "в

35

форме" и пробовали заставить выходить на разминку всех остальных. Но выходили не все. Не сразу стал выходить Андрей. Он был ещё слаб, но всё же убедил себя, что рано или поздно их погонят дальше, и случиться это может в , любой момент. При своём появлении на кругу заметил усмешки среди охраны, но подумал: "Да плевать я на вас хотел, смейтесь на здоровье". Ходили все по обыкновению в трусах, которые теперь казались непомерно широкими с торчащими из них ногами-спичками.

Как-то его подозвал наблюдавший за разминкой Попугай (его хижина была в десяти шагах от беседки). На этой базе он утратил свой надменный вид, видимо ему здорово попало за двух убежавших.

Андрей присел перед Попугаем на корточки. Его вопрос Андрей перевёл для себя так: "Как случилось, что ты стал таким?" Попугай показал глазами на фигуру Андрея. Тот ответил на ломаном португальском: "Наверное, потому, что вы давать приказ не давать нам воды". Похоже, Попугай был удовлетворён ответом.

Один круг, второй, третий. Андрей почувствовал себя страшно усталым. "Наверное, поносы измотали", - решил он.

Он подошёл к Мише, который лежал с краю у центрального входа.

Попробовал уговорить его ходить. Миша отказался, ссылаясь на медленно

заживающие ноги. И в разговоре доверительно сознался Андрею: "Я ду-

мал,что они гуманные". Андрей вскипел: "Чтобы тебя одного отправили домой?" В Мишиных глазах он прочёл утвердительный ответ.

Мишу уговаривали ходить всем коллективом. Его отказ вызывал даже злость. "Тебе дело говорят. Ну и валяйся, раз такой дурак." Андрей обронил: "Он надеется, что его, как больного отправят домой". Миша услышал и крикнул: "Нет!" В его голосе была и обида и отчаяние. Позже Андрей осуждал себя за эту жестокость и за то, что оставил Мишу без внимания, поглощённый своей болезнью.

Дни тянулись тоскливой чередой в одуряющем однообразии. Что перемены грядут, они узнали очень скоро. Обычно по утрам радист Ширики выходил на связь. В то утро, как всегда, Ширике принесли радиограмму. Кто-то заметил, что, прочитав её, он схватился за голову. Потом он зашёл в свою каптёрку и, наверное, выпил. И несколько дней после этого ходил угрюмым и пьянее обычного,

И вот, прошли эти несколько дней, и лагерь Ширики наполнился незнакомыми солдатами. Это было большое воинское соединение. Одних только носильщиков ящиков с патронами было человек двадцать. Командирская беседка тоже наполнилась незнакомыми крупными чинами (судя по виду и поведению).

Перемены почувствовались сразу. Чая с сахаром на следующее утро они не дождались, как и во все последующие. Да и кормить стали откровенно хуже и меньше.

36

В один из первых дней вновь прибывшее начальство наведалось в беседку к пленным. Все, кто сидел или лежал, повскакивали. Андрей заметил, что вошедший первым, слегка опешил. Андрей ещё раньше узнал, что "у них" выражать почтение и покорность, принято сидя, а не стоя. Возможно, ещё кто-то из пленных знал это, но сработал рефлекс почтения перед начальством. Андрей и сам не понял, как оказался на ногах, как будто какая-то сила подняла его. Опять "стадное чувство?"

Одного из вошедших Андрей определил, как командира, второго, как замполита. Второй сразу не понравился пленникам. Он смотрел на них зло и говорил витиевато и непонятно. По отрывочным понятным фразам и словам Андрей перевёл для себя смысл его речи, содержащей угрозы в адрес президента, в одной фразе: "Он хочет воевать с нами, пусть идёт, мы готовы". Тоска, которую давил в себе Андрей всё это время, теперь дала о себе знать с новой силой. Никто в беседке не испытывал восторга от таких перемен. Не похоже, что эти чины прибыли с таким количеством вооружения и солдат, чтобы передать советских геологов властям.

По утрам замполит собирал всё воинство на "линейку" и проводил "воспитательные беседы". Говорил обычно долго и замысловато, смакуя свою речь и энергично жестикулируя. Иногда эти жесты указывали на беседку с пленными и можно было разобрать слова "советские" и "кооперанты", а по тону сказанного можно было догадаться, что ничего хорошего о кооперантах не говорилось. И действительно, солдаты, возвращающиеся с линейки, смотрели на кучку пленных уже без былого дружелюбного любопытства. Замполита окрестили Коршуном (в отличие от Ширики - "Ширику" - "соловей" по-португальски).

Вместо масы из кукурузы пленным стали давать масу из толченой маниоки сомнительного качества. Вода тоже стала хуже. Это сразу отразилось на желудках пленников. Опять пытка по ночам и страх обгадиться.

Однажды с одним из них это и случилось. Бедняге пришлось терпеть осуждение своих и издевательства охраны. Но потом им было разрешено будить охранников ночью, чтобы пойти в туалет.

Как-то издалека они услышали как будто раскаты грома, но потом догадались - это пушки. По поведению обитателей лагеря скоро стало ясно -приближается марш.

Звуки канонады приближались.

Андрея, пожалуй, больше беспокоило не то, что очередные надежды на освобождение растаяли, а то, сможет ли он идти или нет. Он с сомнением смотрел на свои ноги - кости, обтянутые кожей. Хотя он и участвовал в тренировочной ходьбе, страх перед переходом заглушал все остальные страхи.

37

Коршун заходил в беседку ещё несколько раз. В один из приходов он принёс ксерокопию с фотографии. Там был какой-то корабль, сфотографированный с самолёта. Коршун сказал, что это советский корабль привёз вооружение для режима. И говорил это так, как будто обвинял в этом лично сидящих в беседке.

В другой раз он зашёл, чтобы сделать внушение пленным. На этот раз Андрей понял его почти дословно. Коршун, сказал, что если пленные будут сидеть и молчать с мрачным видом, командование подумает, что они хотят убежать. И если они не будут разговаривать и улыбаться, он очистит беседку. Андрей уже знал, что "очистить" означает расстрелять всех.

Нельзя сказать, что подобное обещание добавило радости пленным или заставило их улыбаться. Ещё один запомнившийся эпизод того периода. Колонну пленных останавливают у командирской беседки. Там стояло всё командование. Один из командиров спросил, обращаясь к пленным, кто из них знает язык...(последовало название языка.) Андрей слышал его впервые и впоследствии забыл.

Он знал, что вопрос относится к нему, но промолчал, и колонна двинулась дальше.

Он знал только одно слово на этом языке. Но и оно вызвало целый переполох в лесной братии.

На одном из переходов (на каком именно, Андрей не помнит), просясь пойти "по-большому", вместо привычного португальского "кагар" он употребил слово "имамы". Он слышал это слово в разговорах конвоиров, которые договаривались, кому вести пленного и по какому делу. Позже у Ямы маленький солдатик со странным автоматом сказал Андрею, где разговаривают на этом языке.

Долго пришлось тогда Андрею объяснять, переполошившимся солдатам, откуда он узнал это слово.

Навык "ловить слова на лету" он приобрёл, изучая португальский. Ведь он приехал в Мозамбик, не зная ни одного слова, не имея ни учебника, ни словаря. Переводчика он видел один или два раза в Мапуту. А остальное время приходилось обходиться своими силами: ведь надо было и покупать еду и общаться с рабочими - мозамбикцами, когда выезжал на полевые работы.

В лагере Ширики шли сборы. Основная часть солдат уже покинула лагерь. Наконец, в сопровождении небольшой группы охранников из числа людей Ширики, цепочка пленников двинулась на северо-восток, примерно туда, откуда всходило солнце. Первое время шли по каменистой почве с выгоревшей или засохшей растительностью. Миновали открытое место и спустились в довольно густой, но светлый лес с ненабравшими ещё листву акациями. Остановились в лесном овражке с густой высокой травой и кустами. По пути им несколько раз попадались перепуганные местные

38

местные жители с узлами. "Беженцы! Боятся мести властей, за то, что живут в согласии с партизанами".

Миша, который пошёл сначала сам, очень скоро сломался, и его несли на сделанных из подручного материала носилках. Андрей радовался, что дошёл сам. Ноги-спички на удивление не подводили.

До вечера просидели в кустах. Надежды на ужин растаяли, когда с наступлением темноты их подняли и повели куда-то. Когда выходили из оврага, услышали автоматную перестрелку. Стреляли совсем близко, не дальше километра.

Перестрелка быстро прекратилась. Конвоиры заставляли идти тихо. Это тоже говорило о близости войск Фрелимо. Андрей опять начал думать о побеге.

Титов, проходя мимо Андрея, сказал: "Ничего не понимаю: Ширика оставил с нами так мало охраны!". Андрей подумал: "Действительно, почему? Неужели хочет, чтобы мы убежали???".

Если все более-менее передвигали ноги, то Миша передвигался только на носилках. Как-то Андрей даже посочувствовал охране, видя их мучения с Мишей. Как с ним бежать? Тащить его? Как не напороться на мелкие группы солдат в лесу, к тому же эти местные жители, бегущие от правительственных войск, сразу заложат, как только увидят? Придётся давать большой крюк в сторону от боевых действий.

Андрей поделился своими соображениями с Фоминым. Тот первым делом воскликнул: "Ага, значит, ты тоже думаешь о побеге!" - как будто уличил его в чём-то. Когда разобрался в чём дело, сказал: "Нет, всем не уйти". Но согласился, что другой возможности не будет: "Надо уходить, они спят ночью, спят, как сурки". Ещё он сказал: "У них рука не поднимется стрелять в белого". Андрей спросил: "Значит, самых слабых оставить и бежать? А как ты потом их жёнам в глаза смотреть будешь?" Фомин ничего не ответил.

Чуть позже Титов передал Андрею свой разговор с Фоминым: "Он хочет бежать, говорит, что из-за нескольких развалин не собирается здесь подыхать". Андрей подумал, что под категорию "развалин" он сам сейчас вполне подходит.

Вопрос был поднят на "общем собрании", и после бурной перепалки Фомин обещал не затевать побега.

Титов говорил тогда, что ценой побега Снегова и Титомирова стала болезнь Миши, Оганесяна и Андрея. И что следующий побег может обойтись дороже.

Ночью Андрей проснулся от смутной тревоги. У нижнего ряда одеял он
увидел стоящую фигуру. Это был Томилин. "Ты что? Ложись!" Андрей
растолкал Синьёра Александра. Вместе они уговорили Игоря лечь.

Проснулся Алик. "А что, бежим!" Синьёр Александр сказал ему тихо: "Ты с ума сошёл!" Наконец, все угомонились.

39.

Утром Андрей проснулся с тем же чувством тревоги. Сразу поискал глазами Томилина, нашёл и с облегчением вздохнул. И тут услышал: "Семёна нет, Анвара и Константина!"

Среди общего возмущения Андрей обратил внимание, что Аркадий ни на кого не смотрел и не принимал участие в перепалке. "Явно знал, что они убегут или даже видел, как убегают. Он и спал-то вместе с Анваром на одном одеяле".

Спустя годы Анвар рассказал Андрею, что Аркадий, когда его звали с собой, отказался бежать, сказал, что у него не хватит сил. И подарил Анвару цветок. Это было накануне дня рождения Анвара. Андрей подумал: "Эх, Аркашка, лучше бы ты убежал тогда. И не сил у тебя не хватило, а совести, вернее бессовестности, чтобы бросить остальных".

Титов ругался, на чём свет стоит. Особенно доставалось Фомину: "Если я выберусь на свободу, я ему в морду плюну, сволочь!" Вспомнились угрозы Коршуна расстрелять всех, если кто-то убежит. Андрей себя успокаивал: "Нет, не должны. Если бы мы им не были нужны, то давно бы расстреляли. Но ничего хорошего ждать не приходится. Ну, сейчас начнётся, охрана обнаружит пропажу..."

Но охрана как будто продолжала спать. Решили, что лучше самим сказать. Это была самая доброжелательная охрана за всё время. Теперь и им, и оставшимся пленным не поздоровится.

Днём пришёл Ширику. У него было явно хорошее настроение, и как будто своим подопечным он нёс хорошую весть. Когда ему сообщили о случившемся, улыбка слетела с его лица. "Что же они наделали. Меня же теперь убьют!" - сказал Ширику или что-то в этом роде.

Ширику поговорил с начальником охраны. Тот оправдывался, сказал что-то про народ в лесу.

Ширику шёл впереди, чуть позади кучкой шли понурые кооперанты. Андрей шёл сразу за команданте. Ширику показал под ноги. Прямо на земле лежало гнездо с тремя пёстрыми яичками не крупнее голубиных. Кто-то сказал: "Пусть лежат". Первые прошли справа и слева от гнезда. Но по звукам за спиной Андрей понял, что яйцам конец: "Всё-таки сожрали, жадюги чёртовы!"

На следующей ночёвке их связали по двое: за кисти рук и за ноги у щиколоток. Титов сказал: "Скажите Фомину спасибо".

Ширику отправили на фронт, а пленных взял под личную опеку Коршун. Начинался самый тяжёлый период плена.

Нет, был ещё один день со старой охраной. Сначала был переход, после которого им дали хорошо напиться. Вместо того парня, которого Ширику отчитывал за убежавших, старшим остался один из охранников. Лица его Андрей, к сожалению, не запомнил. Но запомнил слова, правда, в

40

русском переводе: "Будете пить сколько захотите". Это был настоящий праздник! Сначала выпили сразу по литровой кружке. Потом прикладывались ещё. Несколько раз старший охранник посылал солдат за водой к роднику, который был метрах в двухстах от места их привала.

Пошёл дождь - предвестник сезона дождей. Первый за два с лишним месяца. Солдаты собрали своё имущество, одеяла пленных и накрыли брезентом. Пленным разрешено было раздеться, но только до трусов, не более. Андрей смотрел на худую спину Алика и бегущие по ней грязные струи. Дождь мог в любую секунду кончится, надо было успеть размазать воду по телу и руками же стряхнуть с себя вместе с грязью. Алик всё-таки ухитрился снять трусы и простирнуть их под дождём. "Мафиозо и есть Мафиозо," - подумал Андрей. Последовал окрик, но не слишком грубый, да и несколько запоздалый.

Дождь кончился. Подул свежий ветер. Почувствовав дрожь, Андрей обнаружил, что в теперешнем своём состоянии не в силах сопротивляться даже слабому холоду. Он откинул угол брезента и устроился на груде одеял, укрывшись брезентом.

Выглянуло из-за туч заходящее солнце, и Андрей уплыл куда-то на волнах умиротворения и покоя.

Да, хорошее почему-то запоминается лучше. Или запоминается то, чего было меньше? Почему-то чувство голода, мысли о еде, которые после купания должны были обостриться, не запомнились. Андрей готов поклясться, что голод был, но в памяти остались только блики ласкового солнечного света сквозь мокрые листья и ощущение покоя. Прямо идиллия какая-то. Странно.

В тот вечер по тропе мимо пленных кооперантов прошло много солдат, среди них были и старые знакомые. Конвоир Алика почему-то не выразил ответного восторга при встрече. А незнакомый парень поделился земляными орешками - амендуином. Андрей вспоминает, как кладёт несколько полупустых амендуинов в нагрудный карман рубашки - про запас.

На этом идиллия обрывается. Потом был Коршун и была стоянка, где умер Миша.

Пришёл Коршун, осмотрел пленных ненавидящим взглядом, опять говорил что-то про чистку.

Опять новая охрана и новый переход. Кажется, именно тогда в охране появился Жирный. С ним познакомились на марше. Был приказ пленным идти под одеялом и не высовывать лицо. Опять эта казнь египетская. Жара, жажда, а тут ещё нечем дышать! Жирный подстерегал каждого, кто приоткрывал одеяло и бил веткой по лицу.

Когда нечем дышать, забываешь о жажде! Андрей не очень удивился этому открытию. Его больше удивило, что ноги каким-то образом переставляются, и он до сих пор не свалился.

41

Чтобы не задохнуться и избежать ударов Жирного, приходилось "работать". То есть постоянно быть настороже, чтобы, улучив момент, распахнуть одеяло, охладиться и подышать. Поэтому не удивительно, что Андрей потом и не мог вспомнить местность, по которой их вели.

Какой-то совсем безрадостный лес с сухой травой, редким кустарником и голыми деревьями. От солнца некуда спрятаться. В поисках более тенистого места охрана несколько раз меняла место стоянки. На одном из переходов с места на место, Андрей заметил несколько перчиков пири-пири на засохшем кусту. Как они были рады пири-пири! Он напомнил им о далёких счастливых днях с обильной едой и свободой.

Кормили их теперь раз в день помалу и исключительно фасолью (фижау). Повара из охраны не утруждали себя мытьём фасоли перед варкой. Варево получалось с "бульоном", глинистым раствором. Тем не менее, это была самая дефицитная часть "блюда" - её всегда тщательно делили. Миша был совсем плох. Вероятно, его опять роняли носильщики. Он постоянно плаксивым голосом просил, чтобы его убрали с солнца в тень. Он уже несколько дней отказывался от еды. Миша всё больше раздражал остальных. И отказом от пищи и бесконечными капризами. Он ослаб настолько, что не мог сам передвигаться. Двигать его приходилось постоянно, т.к. чахлая тень всё время уходила.

Потом, по прошествии многих лет Андрей пытался поставить себя на его место. Теперь в его капризах (до сих пор стоявших в ушах) он слышал отчаяние. Его надежды на гуманность лесной братии и на то, что его, как больного, в первую очередь передадут властям, таяли. Он чувствовал, что умирает.

Миша стал терять сознание. Андрей как-то увидел, как сидящий Миша вдруг повалился назад и ударился головой о выступающие из земли корни дерева.

Когда однажды Миша обмочился, все напустились на него, и громче всех Титов. Но потом он взял над Мишей шефство, передвигал его и носил с кем-то ещё на несколько шагов к кустам.

Андрея Миша тоже уже сильно раздражал своим безволием и бесконечными капризами. И ещё он не мог простить Мише хитрости и притворства. Хотя притворяться больным Мише теперь уже не было необходимости: он был действительно уже серьёзно болен. Это был скелет, обтянутый кожей, как на документальных кадрах о жертвах фашистских концлагерей. Совсем недавно и Андрей был таким же и, как говорится, недалеко от него ушёл. Он помнил, как заставлял себя есть, помнил куски твёрдой пищи в сухом рту, которые невозможно проглотить. Но даже Андрею уже трудно было представить при диком голоде, как это можно не хотеть есть. Не говоря уже об остальных. Мишу ругали все и в самых резких выражениях, и Андрей не мог не заступиться за него, он сказал, что с

42

ним было подобное. Но Мише сказал: "Если не будешь есть, то долго не протянешь! Ты должен бороться. Если бы я не боролся, меня бы уже не было".

Да, но с той только разницей, что у Миши теперь не было ни сладкого чая, ни куриного бульона.

Андрею никогда не забыть той делёжки фасоли и Мишиного крика: "Почему вы мне ничего не даёте? Мне надо хоть что-нибудь есть!" Все настолько увлеклись делёжкой, что просто забыли про Мишу. Андрей уже получил свою порцию: около 50 грамм варёной фасоли грязно-бурого цвета и почти всё съел. Все почувствовали неловкость. Хорошо, что "бульон" ещё не делили и большую его часть отдали Мише.

На следующий день кто-то крикнул: "Миша умер!" Андрея охватило оцепенение, он боялся посмотреть в Мишину сторону. "Может, просто без сознания?" - спросил кто-то. Титов подошёл, проверил: "Нет, умер". Сообщили охране. Те передали начальству. Пришли два солдата, завернули Мишу в брезент, на котором он спал, и унесли в сторону оврага.

После освобождения, в Мануту, их спросили: "Вы хоть совершили обряд, похоронили его?"

С наступлением темноты охрана как обычно начинала готовить для себя, а пленным оставалось ловить дразнящие запахи. Звучала музыка. А Миши не было.

На следующий день пришёл Коршун. Они уже научились встречать его сидя. Он говорил, как всегда долго и непонятно. Андрей уловил лишь, что продовольственный отряд ушёл за "кумидой" и что скоро будет много еды. Глядя на несколько растерянный вид Коршуна, Андрей со злорадством подумал, что тому вероятно попало от высокого начальства по рации за то, что не уберегли пленного. Коршун ещё говорил их любимую ложь, что они сами питаются так же плохо, как пленные.

Что особенно запомнилось в этом эпизоде - это возглас Кости Григоряна: "Не надо улыбаться!" Это относилось к своим. Когда было сказано, что скоро будет много еды, у многих на лицах появились улыбки. Андрей, годы спустя, почти с ужасом думал, что улыбка могла быть и на его лице. Это он связал с проявлением рабской психологии и своим тогдашним слабоумием на почве голода и страха. Страха? Пожалуй, больше растерянности, чем страха. Всё это было. И поэтому улыбка могла быть. Григорян же призывал не терять своего достоинства. Андрей сильно зауважал его после этого.

Все были подавлены. Пессимисты опять стали подавать голос. "Вот так все тут подохнем один за другим" - это Хаврин в своём амплуа. Ещё раздавались голоса, что надо более жёстко требовать улучшения своего положения, а не идти у них на поводу. Это Андрей уже принял на свой счёт, т.к. переговоры вёл либо он, либо Костя Григорян. Андрей тогда сказал:

43

"Потребовать-то можно, но как бы не было ещё хуже". Он вспомнил злое и мстительное выражение лица Коршуна, когда ему говорили о каких-то требованиях пленных. "Наверняка это Коршун дал приказ сократить нам пайку после побега тройки, и любые требования только обозлят его".

Так оно потом и получилось.

Чего Андрей испугался тогда, так это волны безнадёжности и пессимизма, которая подкатилась и к нему. "Только не поддаваться, не опускаться, бороться", - твердил он себе почти как молитву. Он ощущал себя не так далеко от того края, за которым теперь был Миша.

Когда все коротали самое жаркое и томительное полуденное время, и внимание охраны было ослаблено, он ухитрился поймать в траве саранчу, вспомнив о её съедобности по литературе. Ему также удалось подойти к кострищу с ещё горячей золой. Какой-то щепкой он разгрёб её, быстро бросил туда саранчу и засыпал снова. Через несколько минут достал уже подрумяненную. Откусил половину со стороны головы. Вкусно! Съесть всё не позволила совесть. Он подошёл к Алику и протянул вторую половину: "Ешь!" Тот с недоверием посмотрел сначала на брюшко, а потом на Андрея: "Что, прямо так?" "Ешь, не сомневайся". Алик съел и одобрительно кивнул.

Теперь внимание Андрея привлекли мелкие ящерицы, снующие в старой листве. Одну величиной с палец удалось поймать. Ящерку постигла участь саранчи.

Удивляясь себе тогдашнему, Андрей отметил отсутствие жалости. Он тогда равнодушно следил, как шевелился пепел над живой ещё ящеркой. Голод подавлял все другие мысли и чувства.

Двадцать лет спустя он хотел повторить эксперимент с саранчой, но не смог, выпустил её на свободу. И дело не в брезгливости или отсутствии аппетита - просто стало жалко губить живое существо с такими красивыми глазами и крыльями.

Съев половину ящерки, Алик сразу решил заняться их ловлей, но делал это по своему обыкновению слишком прямолинейно и тут же был остановлен окриком охраны и водворён на место.

В охране Андрей давно уже выделил двух молодых солдат. В иерархии лесной братии они имели самый низкий статус и выполняли самую чёрную работу. Да и с питанием у них было хуже, чем у других. А главное, к пленным они относились с большим сочувствием, чем остальные. Как-то Андрей заметил, что эти двое едят какую-то зелёную травку. Он издали спросил что это такое и попросил попробовать. Те разрешили Андрею подойти к ним и дали горсточку травинок. Травка была с мясистыми почти цилиндрическими листьями, довольно безвкусная, но явно съедобная.

44

несколько человек начали сооружать навес из соломы. Уже когда были под навесом, пришёл Коршун, а с ним солдат с миской варёных кормовых бананов с небольшим количеством сладкого картофеля. Отдав миску пленным, Коршун встал в стороне, наблюдая. Началась привычная делёжка. На Коршуна уже никто не обращал внимания, все были поглощены этим занятием громко давая советы "дивидору" (делилыцику). Андрей посмотрел на эту картину глазами Коршуна и ему стало неловко за своих. Коршун подошёл, взял один банан: "Не надо делить, ешьте так," - перевёл его слова Андрей. Но никто не слушал ни Андрея, ни Коршуна. Андрей подумал, что Коршун сейчас, наверное, испытывает чувство превосходства и презрения, видя, как "господа белые" с жадностью набрасываются на кормовые бананы. "Возможно, он отыгрывается на нас за какие-то прошлые унижения".

Наконец, наступил долгожданный день прибытия продовольственного отряда. В глубине лагеря появились люди, ведущие и несущие коз, мешки и корзины с продуктами.

Одну козу, отчаянно блеящую, провели мимо узников к костру начальника охраны. Присутствовавший там Коршун сказал пленным, что коза для них. Опять мучительное ожидание и сознание того, что охрана украдёт большую часть мяса.

Уже в темноте им принесли блюдо с кусочками козлятины. Андрею достались два кусочка мяса размером меньше половины спичечного коробка и такой же кусочек варёной кожи.

Хотя было темно, он зажмурился от удовольствия, как грызущая кость собака. Ничего вкуснее он, казалось, никогда не ел. В одном кусочке был хрящ, его Андрей разгрыз и прожевал, а в другом была кость. На этой кости Андрей сломал зуб, тот самый, который пломбировала кубинка-стоматолог в Нампуле.

Обрабатывая зуб, она спросила, есть ли у него женщина. Он сказал, что здесь, в Нампуле, нет. И она прижалась животом к его руке, продолжая работу.

На этом их усиленное питание закончилось, и их стали кормить так же, как и до смерти Миши. Опять стали раздаваться голоса, что надо требовать лучшего обращения, что надо пожаловаться на охрану и что надо чуть ли не потребовать кормить их в офицерской столовой, как их кормили раньше. Понимая всю абсурдность этих требований, Андрей перевёл это Коршуну. Он прямо сказал, что охрана ворует их еду и что раньше в других лагерях они ели в офицерских столовых. У Коршуна лицо сразу стало злым, он сказал, что подумает и ушёл.

Андрей ждал репрессий со стороны охраны, но ничего не изменилось, так же, как и с кормёжкой. Только однажды он услышал от начальника

45

охраны в свой адрес: "So animigo"*.

Ночной бросок

О приближающемся переходе пленные узнали по приготовлениям солдат. Сработала также примета с навесом и соломой: как только обустроились, значит скоро в поход. Андрей за этими приготовлениями наблюдал с беспокойством: выдержит ли новый переход? Последний период был самым голодным за всё время. Накопить сил не удалось, наоборот, они таяли.

Вечер. Суматоха сборов. Отрывистые команды. Лесная братия заметно нервничала.

За Андреем закрепили здоровенного солдата. Кто-то из солдат назвал нового конвоира Андрея Мафутой. Mafuta - насколько знал Андрей - это "здоровяк, толстяк". Ещё он знал дерево - pao mafuta (толстая ветка).

Первые неуверенные шаги, крепкая хватка Мафуты с силой тянущего за руку, стоило только Андрею замешкаться. И удивление Андрея, что ноги каким-то чудом передвигаются.

Команды передавались приглушёнными голосами, как будто вот-вот можно было ожидать нападения.

Остановки были довольно частыми. Это радовало. Андрей с наслаждением опускался на землю на обочине тропы после команды: "Descansar!"**или "Farar!"*** Но вставать потом было тяжело.

На одном из привалов над ним возник тёмный силуэт на фоне ночного неба. Неожиданно прозвучал вопрос на чистом английском языке: "What are you responsible for?" Вопрос прозвучал резко и зло, как показалось Андрею. От неожиданности он переспросил: "What am I responsible for?". Последовало резкое: "Yes!" Андрей соображал: "За что я несу ответственность? За что отвечаю?" И он ответил, что отвечает за свою работу. Смысл ответа наверняка так же не дошёл до спрашивающего, как и вопрос до Андрея. Спрашивающий скрылся так же резко, как и появился, оставив Андрея в полном недоумении. "Что ему было надо? За что я несу ответственность - за что меня взяли в плен или за что я отвечаю в группе пленных? А в плен меня взяли, потому, что я работал геологом". Короткий эпизод, но прочно врезавшийся в память. Лица незнакомца не было видно в темноте: обычный силуэт короткостриженной африканской головы. Справа от головы на небе была луна, полузакрытая тучами.

Вспоминая этот эпизод, много лет спустя, Андрей находил это небо

*So animigo - просто враг (порт.) **Descansar!" - отдыхать(порт.) ***Farar!" -остановиться!(порт.)

46

красивым. Но тогда ему было не до красоты.

Ещё эпизод. Они проходят мимо группы офицеров, среди них Симпатичный Радист, который нарочито громко и, как показалось Андрею, специально для него произнёс: "Чтобы обмануть сегурансию". Слово "обмануть" по-португальски Андрей потом забыл, в памяти остался лишь смысл фразы, т.е. перевод на русский. Это было, когда их порядочно помотали вперёд и назад.

Этот радист был знаком пленным ещё с первого лагеря и отличался доброжелательным отношением. Андрей решил, что радист как бы извиняется за эти глупые перемещения по тропе, суматоху и неразбериху. При очередном повороте назад, в общей панике, в какой-то ложбине-овраге Андрей зацепился ногой за корень, но тут же был выдернут Мафутой. Туфля осталась в овраге, а они побежали дальше. Сзади набегали конвоиры, пленные, носильщики с мешками и корзинами - всё смешалось в неразберихе и темноте. Останавливаться и искать туфлю было немыслимо. Андрей лишь ругнулся.

Единственно, что было хорошо во всей этой бестолковщине, так это то, что не надо было закрываться одеялом, и не было солнца.

Потом, уже в более спокойной обстановке Мафута заметил пропажу: "A onde sapato?"* Андрей ответил: "Perdeu"**. "Perde-eu?!" Потерять обувь в лесной жизни для него, наверное, было всё равно, что потерять голову. В его возгласе было столько же удивления, сколько презрения и сознания никчёмности этого белого.

Потом была большая поляна. Пленникам было отведено "почётное" центральное место. Вокруг горели костры, готовилась еда. Для начальства мясо, для солдат попроще и еда проще - жареная кукуруза. Пленным же ничего не дали. Они засыпали голодными, мысленно или вслух обозвав лесное воинство сволочами или чем похуже.

Андрей, засыпая, видел ночной переход в лесу, летающих светлячков, похожих на сонные трассирующие пули, кружащиеся в каком-то жутком танце.

На утро был путь обратно. Тропа была усеяна зёрнами кукурузы, которые высыпались из дырявых мешков. Вспомнив высказывание Симпатичного Радиста, Андрей подумал, что дыры в мешках наверняка были сделаны специально, чтобы обмануть службу безопасности. А неразбериху они создавали, чтобы запутать следы.

Одиночные зёрна кукурузы сменялись цепочками и даже кучками. Можно было, улучив момент, подхватить на ходу несколько зёрен. Андрей заметил, что не он один занимается этим промыслом. Кроме пленных,

Ј "A onde sapato?" - Где туфля? (порт.) ** "Perdeu"** - Потерял (порт.)

47

кукурузу подбирали и носильщики - недавние пленные из числа местных жителей. Но у них было больше свободы, чем у Андрея. Тем не менее, примерно горсть зёрен приятно давила грудь в районе кармана. Можно было позавтракать на ходу. Зёрна были твёрдыми как камень, и вот уже второй зуб за время плена не выдержал нагрузки: большой его кусок Андрей выплюнул на землю.

Места были знакомые, несомненно, они приближались к своей стоянке, покинутой накануне. Вот и родник - яма с водой. И ведь совсем близко от лагеря! А как часто им отказывали в воде под предлогом, что вода "очень далеко!"

Андрей подводил итоги ночной встряски: ноги ещё ходят - это хорошо, несколько кукурузных зёрен, тоже неплохо. Но сломанный зуб - плохо, а потерянный башмак - вообще никуда не годится. Оставалась ещё слабая надежда, что туфлю найдут и передадут. Но никто ничего не передал.

Он пожаловался своим на свою беду, и ему дали две портянки с верёвками, которые остались от Фомина. Тот благополучно проходил в них все переходы до побега. Интересно, почему оставил? Чтобы не возиться с верёвками при побеге, или, всё-таки, "забота о ближнем"?

"Самое главное - научиться их завязывать, чтобы не развязывались на ходу" - думал Андрей.

Долго ждать перехода не пришлось. Но перед этим был один странный визит Коршуна. Опять тот говорил много и непонятно, и смысл сказанного дошёл до Андрея уже после ухода Коршуна. Тот спросил, слышали ли они выстрел. Действительно, вроде бы был недавно одиночный выстрел. Коршун говорил про какого-то "комиссара", который пришёл один воевать с ними, и был расстрелян. Андрей подумал, что это был кто-то из сегурансии и пришёл он, чтобы найти их, советских геологов, а нашёл свою смерть.

И вот снова переход. Поначалу Мафута скептически оценил новую Андрееву обувку. Но потом, через несколько километров, чувствовалось, что он одобрил нововведение. "Бывалый вояка, сколько ходил по лесу, а такого не видел. Пусть мотает на ус, может пригодится", - думал Андрей.

В портянках идти было хорошо, комфортно, но до тех пор, пока они не разматывались. Ногам было уютно, мягко и легко, ничего не натирало ногу ни сверху, ни снизу. Но когда одна из портянок разматывалась, надо было либо дождаться привала, неся её с верёвкой в руке, либо останавливаться, лихорадочно завязывая, что в спешке приводило к тому, что через сотню метров портянка опять разматывалась. Это уже выводило Мафуту из терпения.

Андрей продолжал гадать, почему к нему приставили самого здорового охранника и явно не из рядовых (судя по тому, как к нему относились другие вояки ). "Чтобы тащить меня, когда упаду, или всё ещё опасаются что убегу?" " Нет, вероятно, сильного, чтобы тащить, а опытного, чтобы не поддавался пропаганде" .

Ещё один эпизод примерно того же времени. Короткая остановка на тропе. Передышка стоя. Кто-то из незнакомых солдат раздобыл у местных жителей варёный банан. От горячего банана поднимался аппетитный парок и светился на солнце. Андрей попросил. Солдат легко расстался с куском банана. Это был один из симпатичных доброжелательных парней, которых так много в Африке. До чего же вкусный банан! Андрей почувствовал, что кто-то из стоящих впереди смотрит на него. Он поднял голову и встретился глазами со своим нампульским начальником Котовым. Тот стоял в нескольких шагах, повернувшись в пол-оборота. "А ни хрена не получишь" - Андрей был зол на Котова. "Я больной и имею право на дополнительное питание", - думал он. Не знал он тогда, что голодные глаза Сергея будут смотреть на него сквозь пар от банана и время ещё очень долго, наверное, всю жизнь.

Этот переход не был большим. "Опять повезло", - Думал Андрей.

Они остановились в негустом лесу, но в нём было больше свежей зелени, чем в предыдущем.

"Ми ингрыдыфуна кулья"

Когда Андрей вспоминает эту стоянку, то в первую очередь перед глазами возникает очень светлый лес, блики солнца сквозь молодую ярко-зелёную листву, начинающую давать тень, и шуршащие сухие листья под ногами.

Охрану опять почти полностью поменяли. Начальник охраны тоже другой.

Возможно, жалобы пленных возымели действие, и им теперь разрешено готовить самим. Для них построили травяной сарайчик-беседку со стенами и навесом. Кажется, это были только две стены с солнечной стороны. Козинейру (повар) был тоже свой - из добровольцев. Ну а продукты выделял начальник охраны - мордатый, нахальный парень. Он почему-то считал своим долгом часть готового варева забирать себе. Это очень нервировало пленных. Обычно кто-то из них наблюдал сквозь стену беседки и комментировал происходящее: "Ну, вот, этот Нахальный подходит к нашей лате с миской, сейчас будет воровать". "Да успокойтесь вы, всё равно они украдут своё".

Случалось, правда, что и повара из своих тоже поддавались искушению перехватить ложку-другую из общего котла, пока тот стоял на костре. Костёр разжигали метрах в семи от беседки, за её стеной, так что находящиеся там не могли видеть, что происходит у костра. Однажды Андрей услышал комментарий одного из охранников: "Козинейру кумер муйту". Он перевёл это соседям по одеялу: "Охранник говорит, что повар много жрёт". "Мало того, что эти

49

воруют, так ещё и свои!". Скандал раздувать не стали, но козинейру решили заменить.

В этом лагере они, наконец, осуществили свою задумку - сделать шашки. Сначала была найдена лакированная доска размером примерно 17 на 25 сантиметров. Кто-то из энтузиастов нёс её от лагеря Ширики. На фоне тёмного лака доски были процарапаны светлые квадраты. В качестве шашек хорошо подходили округлые семена масалы медово-жёлтого цвета. Оставалось найти семена потемнее. И вот, на последнем переходе была найдена масала с более тёмными красноватыми семенами. Шашки были готовы! Как скрашивали они потом часы, дни и месяцы плена!

Видимо слух о шашках дошёл и до начальства. Молодой врач из свиты Коршуна пришёл поиграть в шашки. И потом приходил почти каждый день. Андрей пытался наладить с ним контакт, чтобы как-то с его помощью улучшить положение с питанием. Но врач упрямо повторял, что сами они плохо питаются.

Однажды врач проходил мимо беседки пленных, в руках у него была убитая птица. Андрей окликнул его, попросил у охраны разрешения подойти к врачу. С птицей врач расставаться не захотел, но охотно пообещал подстрелить ещё одну для кооперантов. Это обещание так и осталось обещанием. Не помогли и уроки английского языка, которые Андрей давал врачу. На обложке какой-то ученической тетради он написал несколько фраз на португальском языке с английским эквивалентом. Начальник охраны тоже с интересом стал прислушиваться к этим урокам. Английский у Нахального, что называется "не пошёл", но они разговорились и почти подружились. Может быть, это слишком сильно сказано, но, во всяком случае, Нахальный стал мягче относиться к пленным.

Андрей как-то попросил Нахального сказать несколько фраз на его родном языке. На той же тетрадной обложке появились записи: "Я хочу пить", "Я хочу есть", "Я иду купаться", "вода" и эквиваленты на языке Нахального в русской транскрипции. Память, к сожалению, сохранила только одну фразу: "Ми ингрыдыфуна кулья" - "Я хочу есть".

И вот настал день следующего перехода. Охрана собралась и ждала приказа выступать. Кто-то из пленных попросил воды. Многие испытывали страх перед переходом, будет ли там вода? Ни один из охранников не согласился идти за водой. И тогда Андрей попросил Нахального на его языке: "Я хочу пить". Если бы Андрей знал, чем всё это закончится, он бы не стал просить.

А произошло чудо: Нахальный не смог отказать! Он поднял одного из бойцов, используя громкую ругань. Они взяли по лате и пошли за водой. Когда они ушли, появился Коршун и приказал выступать. Ему рассказали про воду. Он что-то выговорил зло и повторил приказ.

Нахального они больше не видели, ему, видимо, здорово попало от

50

Коршуна. Лишились они также двух своих лат.

Опять переход. Но теперь надо было закрываться одеялом. Это при жаре за тридцать и при жажде с самого начала пути! Опять Жирный с веткой в руке подстерегал зазевашихся. Бедняге Грише Рамову вместо одеяла досталась какая-то прорезиненная ткань. Как-то на глазах Андрея Гриша упал. Но быстро встал и пошёл дальше. "Как он вообще идёт под этой резиной?" - изумился Андрей.

Опять его опекал Мафута. Андрей скоро понял, что ему повезло с Мафутой. Хоть и строг, но по-своему заботится о своём подопечном. Тот вероятно тоже удивлялся, как этот ходячий скелет прошёл уже довольно много и продолжает идти. При любой возможности он старался подкормить чем-нибудь Андрея. Но Мафуте не нравилось, что Андрей делится едой со своими товарищами, он несколько раз предупреждал, чтобы Андрей этого не делал.

Мафута идёт сзади и расхваливает то место, куда они идут. Зная этот приём, Андрей слушал весьма скептически. Ну, то, что там будет речка - куда ни шло, что их там будут каждый день водить купаться - уже маловероятно, а вот то, что там будет навалом жратвы и даже рис - это уже слишком. Андрей позволил себе усомниться: "Арож пара нош?*" Рис для пленных - большая роскошь. Недоверие оскорбило Мафуту. Он даже замолчал от негодования, хотя сам, наверное, знал, что это враньё, на которое не скупится начальство. Или он так вдохновенно врал, что сам поверил. Или хотел верить.

Андрей не раз просил достать ему манго, но Мафута видимо считал, что это баловство. Андрей хитрил, говорил, что в манго витамины, что это лекарство ("ремедио") для него, чтобы сил было больше. Это, наверное, подействовало, и на одной из остановок Мафута бросил перед Андреем три небольших зелёных плода. Манго! "Это манго для тебя, если отдашь кому-нибудь - больше ничего не принесу". Скорей всего Мафута сдержит свою угрозу, но как жрать в одиночку, когда рядом свои смотрят голодными глазами? Андрей бросил два плода сидящим поблизости. Мафута дал понять, что его терпение кончилось.

Это было на этой же остановке. Последней остановке этого перехода. Одним из последних подошёл Аркаша Соколов. Андрей испугался. Аркашку было не узнать. На Андрея смотрел измученный шестидесятилетний старец. Он сказал: "Андрюша, я всё". "Что - всё?" "Всё, возьми мои часы, нож, обручальное кольцо, потом передашь жене".

Теперь до Андрея дошло, о чём речь. "Да ты что! И думать об этом не смей. Ничего не возьму! Дойдёшь! Должен дойти. Должен бороться. Если бы я не боролся, давно бы сдох ". Под энергичным напором Андрея Аркадий забрал свои вещи. Но смертельная тоска осталась в его глазах.

Они были почти у цели, в каких-то ста метрах от будущей стоянки на берегу ручья, где их действительно выводили купаться каждый вечер,

* "Рис дя нас?"

51

действительно кормить стали лучше. От последней Аркашкиной стоянки. Их привели под большое дерево с густой кроной и такой же густой тенью на берегу ручья.

Дошёл! Андрей с удовлетворением отметил, что на сей раз обошлось без падений без сознания. "Ещё поборемся!" Приятно было растянуться на одеяле, сознавая, что не надо никуда идти.

Очень скоро он забыл про разговор с Аркашей. Ведь они дошли!

Теперь все мысли были обращены к кухне и поварам. Наконец, наметилось какое-то шевеление. Большая лата была поставлена на огонь. "Наверное, для нас!" Когда почти стемнело, а в лате булькало немудрёное варево, их повели купаться. Ручей оказался совсем рядом, буквально в десяти шагах. Нельзя сказать, что купание доставляло удовольствие: худое тело слабо сопротивлялось даже слабому холоду. Андрей отметил, что все здорово похудели. "Мафиозо скоро меня догонит, доконали его переходы и поносы". А что особенно поразило Андрея - это яма вместо ягодиц у Алика. Потрогал себя сзади - то же самое.

После купания Хаврин сказал Андрею: "Да, ты здорово похудел". Андрей подумал, что слово "похудел" мало подходит. Всё равно, что сказать "повысился аппетит", вместо "голоден, как зверь". Именно последняя формулировка подходила к тогдашнему их состоянию.

Купание усилило и без того ощутимые муки голода. "Ага, лата уже снята с костра!" Теперь перетерпеть эти последние, самые мучительные минуты, когда принесут, наконец, лату, и кончится делёжка. И вот самый блаженный миг. Андрей получает свою порцию фижау (пару горстей несолёной фасоли). Теперь главное - не торопиться и просмаковать каждую ложку. Ложка была вырезана на одной из стоянок Главного перехода до побега Титомирова и Снегина. Кто-то из охраны дал нож, и многие из их группы вырезали себе деревянные ложки. Посудиной служила скорлупа масалы. Скорлупу с ложкой связывали бечёвкой и привязывали к поясу или вешали на шею. В масале помещалась пара горстей варёной фасоли.

После такого ужина сытым себя не назовёшь, но утешало сознание, что и этого могло не быть. Сквозь полог веток с крупными листьями, шелестящими и как будто что-то шепчущими, Андрей смотрел на белёсое ещё небо. Все улеглись, и можно было побыть наедине с этим деревом, лесом и небом. Лес ещё оставался для него частью той, прежней жизни, которая теперь казалась вся сплошь счастливой.

Одна из колоритных фигур в охране - Мельник. Он единственный, кто прошёл с ними от первого лагеря. Он был самый злой из той команды конвоиров, и только его и оставили. Как-то Андрей слышал, как Мельник ругал Фрелимо. Раньше у него была мельница, но её у него отняли. Отсюда и кличка. Видимо, всю злобу на власть он

52

переносил на пленных. От Мельника никогда никто из пленных не получил ни зёрнышка кукурузы, хотя сам он даже в тяжёлые времена питался неплохо. Как-то проходя мимо брезента Мельника, Андрей увидел, что на стенах кастрюли, которая была подготовлена для мытья, остался толстый слой масы.

Ещё более колоритной фигурой был Жирный. Этот расстелил свой брезент, чуть ли не в центре поляны, на самом видном месте. Характерная особенность: он постоянно что-то ел. Запомнилась такая картина: Жирный стоит на брезенте в коричневых брюках с почему-то закатанной одной штаниной. На шее какой-то пёстрый галстук на голое тело, и он пританцовывает под музыку из своего транзистора. Рядом с транзистором лежит автомат Калашникова и несколько плодов манго. Но это ещё не полная картина: при этом он ещё ест что-то из тарелки. Это тот самый, который хлестал их веткой по лицу, если оно показывалось из-под одеяла на марше.

На второе купание Аркадий не пошёл, сказал, что не хочет. Его долго уговаривали, но он остался. Ему тогда уже стало хуже. Но Андрей никак не связал это с их разговором на привале и вообще почти забыл о нём.

Андрей считал, что пора расслабиться и копить силы для следующих переходов. Его мысли в основном были в направлении на еду и всё, что с ней связано. Как-то он увидел в лесу в отдалении обезьян. Завёл с одним из солдат разговор об охоте, спросил, сможет ли тот подстрелить или поймать обезьяну, надавил на тщеславие. Обезьяна была обещана, но и только.

Но именно тогда, когда всё было спокойно, всё налаживалось, Аркаши не стало.

Андрей помнит, как вскочил Сажин: "Аркашка умирает!". Страх, растерянность, шок.

За день до этого, когда кто-то с тревогой говорил о состоянии Аркадия, тот сказал с улыбкой: "Слух о моей смерти сильно преувеличен". Он шутил и вовсе не был похож на умирающего.

Как и Мишу, Аркашу унесли куда-то два бойца. Мельник, специально пройдя через лежбище пленных между расстеленными одеялами, зло цедил сквозь зубы. Его слова Андрей мысленно перевёл так: "Все вы тут подохнете один за другим". Он не стал переводить это вслух. Эта мысль и так, наверное, сверлила каждого.

И на фоне страха и растерянности гаденькая, но сладкая мысль: "Теперь кормить будут лучше". Голод глушил всё.

Появился испуганный Коршун. Опять злорадная мысль, что тому попало по рации от начальства.

Опять обещания кормить лучше.

Появился растерянный доктор. Он пожаловался, что от него скрыли болезнь Соколова. Андрей подумал: "Какую болезнь? О которой шептались мужики? О выпадении кишки? Но разве от этого умирают?" А доктору он сказал, что голод провоцирует слабость, а слабость провоцирует болезнь. "Провоцирует" - "провока" - он подцепил в недавнем разговоре с кем-то, и

53

теперь это слово как раз пригодилось. Ещё он добавил: "Похоже, резиштенсия хочет убить нас голодом". Это было, возможно, слишком сильно сказано, да и небезопасно для говорящего. Доктор ничего не смог возразить на это, только покачал головой.

Кормить их стали действительно лучше. Это была та же грязная фасоль, но уже не треть, а половина латы, а то и две трети. Теперь ужина хватало на две масалы. Андрей иногда оставлял часть ужина на утро. Утром хорошо было коротать за завтраком время, когда все ещё спали. Делать это надо было так, чтобы не заметил бдительный Жирный. И тот всё-таки однажды заметил, что белые пленные (Blanketti, как он их называл) что-то едят, соколом рванулся к беседке, но когда подошёл ничего не увидел. А обыск, видимо решил отложить, на время, когда всех уведут купаться или в отхожее место.

Неудачей закончилась и попытка Жирного отнять соль, которую подарил Падре.

Падре прозвали тихого человека, который ходил всегда без оружия. Он часто навещал пленных, играл в шашки. Андрей видел, что шашки тому очень нравятся, и он пообещал подарить их, как только они получат свободу. Андрей попытался расспросить Падре про Малави, но, увидев испуг на его лице, понял, что ничего узнать не удастся.

Соль была забытым лакомством. Каждому досталось примерно по чайной ложке. Целое богатство! Даже пресловутое фижау с солью становилось деликатесом, ну а варёная милю (кукуруза) вообще лакомством.

Полдень. Один из охранников - молодой парень из новичков спит посреди поляны на своей подстилке. Автомат лежит в полуметре от него.

Пришёл Коршун, что-то зло выговорил, потом взял автомат и ушёл. Молодого разбудили, издеваясь и смеясь. Молодой с заспанной и недовольной физиономией пошёл за автоматом.

Небольшого роста полноватый солдат по кличке Швейк Андрея называл "профессором"(учителем). Швейк вызывал симпатию у пленных своим незлым и весёлым нравом. Однажды они с Андреем разговорились. Оказывается, когда Швейк ушёл в партизаны, его семью убили, а дом сожгли. Андрей не хотел этому верить, но в глазах Швейка, весельчака Швейка, он увидел глубокую безысходную тоску. "Почему ты называешь меня учителем? Я никогда не был учителем". Швейк лишь с удивлением посмотрел на Андрея и ничего не сказал.

Андрей попробовал со Швейком завести разговор об охоте и обезьянах. Швейк спросил, ел ли "профессор" людей. Андрей сказал, что никогда. "Если

прошу подстрелить обезьяну, значит, думает, могу и человека съесть". Швейк с лукавой улыбкой сказал, что однажды ел человека и показал на свою ляжку,

54

но через минуту сказал, что пошутил. "Nunca comer pesoas" , - добавил он уже серьёзно.

В один прекрасный день заявился Коршун в сопровождении радиста и врача. Стал читать по бумажке, запинаясь. Не сразу догадались, что это были три фамилии: "Оганесян, Иванов и Захарчук", но перековерканные до неузнаваемости. Что бы это значило? Набор фамилий говорил о том, что речь шла о трёх самых слабых на тот период, когда убегала тройка Фомина: "Наши беспокоятся? Требуют освободить?" - слабая надежда шевельнулась в Андрее.

А потом было то, о чём ему стыдно вспоминать. Когда врач стал всех осматривать, он стал говорить о своих язвах во рту. Язвы (типа стоматита) были, врач о них знал. В один из почти ежедневных визитов он дал Андрею пластиковую пилюлю - антибиотик. Язвы начали проходить - эти лохмотья кожи по всему рту. Солдаты, которым рассказывал Андрей о своей беде, смеялись и говорили, что это от фижау, то есть от той грязной фасоли, которую постоянно ели. Им это, видно, было знакомо. Стыдно, что смалодушничал, стал выпячивать свою болезнь, чтобы получить преимущества перед другими. Этому соблазну поддались многие. Кто-то жаловался на живот, другой - что кружится голова. Инстинкт самосохранения подавлял все остальные мысли и чувства.

Прошло немного времени, и Андрея, а также Умнова и Рамова вызвали в штаб. Похоже, они просто выбрали самых тощих. Пришёл кто-то из "среднего" начальства, выкрикнул три фамилии, и приказал накрыть всех одним одеялом и сопроводил в штаб. Идти втроём под одним одеялом было неудобно. Андрей помнит их раздражение по поводу одеяла: "Идиоты, зачем внутри лагеря одеяло?"

Накануне в беседку к пленным зашёл Коршун и сел в углу. Начал задавать вопросы Андрею, которые уже не раз задавал. Смысл их сводился к следующему: "Вы опять приедете в Мозамбик?" Андрей, как только мог проникновенно сказал, что хватит, с него достаточно. Притворяться ему не надо было. Он даже сказал: " Up to the chin" - по-английски, "сыт по горло". Хотел ещё ребром ладони провести по своему горлу, но передумал. Он не был уверен, что Коршун его правильно поймёт. Тут Коршун сказал одно слово, но с выражением: "Teacher" . Вероятно хотел показать, что знает английский и знает прозвище Андрея. И сделал это так, что понял один Андрей.

Вот они уже в расположении штаба. Это было нетрудно определить по работающей рации и по обилию мальчишек-поварят на командирской кухне. Кухня, как обычно, при штабе.

* "Nunca comer pesoas" - Никогда не есть людей (лом. порт.)

* "Teacher" - учитель (англ.)

55

Похоже, слова Падре подтверждаются. За час-полтора до вызова в штаб, беседку пленных посетил этот тихий и странный член лесной братии.

В этот раз Падре смотрел на шашки и говорил тихо и непонятно, но и ещё как-то заговорщицки. Разговаривая с Андреем он не смотрел на него. Наконец, Андрей понял, что Падре говорит про свободу. Андрей лишь спросил: "Когда". И услышал ответ: "Agora mesmo". "Прямо сейчас? Ври, да не завирайся", - привычно подумал Андрей. Этих обещаний про свободу пленные уже наслушались предостаточно.

Падре, конечно, рассчитывал получить обещанные шашки, полагая, что Андрей либо хозяин шашек, либо может распоряжаться их участью.

В штабе впервые за два месяца их усадили за стол. На столе Андрей увидел бумаги Красного Креста, какие-то бланки, письма. Письма! Письма были только двоим - Горобцу и Хаврину. Бумагами распоряжался Коршун. Раздал бланки, ручки. Имя, фамилия, адрес, ещё что-то. Уже дописывая адрес, Андрей решил изменить номер дома: "Вдруг и там достанут? Эх, надо было и город изменить".

Симпатичный Радист сказал, что их сейчас повезут на свободу. Его радостное участие и улыбчивость натолкнули на мысль попросить немного поесть перед дорогой. "Хватило бы сил", - это всегда его беспокоило перед маршем.

Через несколько минут их действительно накормили и чем - едой по тем временам царской: варёной кукурузой. Это были белые шаровидные варёные зёрна кукурузы, очищенной от шелухи на особой мельнице. О, это была еда! Они поели ещё добавки. Маленький глазастый поварёнок с любопытством смотрел на них.

Алик эту трапезу вспоминал потом часто: "Кукуру-узки поели...", смакуя само слово "кукурузки" и растягивая на ударном слоге.

По дороге из штаба Андрей заметил невдалеке маленькую хижину и сидящего в дверном проёме Падре. Вид у него был печальный. Андрей улыбнулся ему и помахал рукой. Тот ответил тем же.

Они вернулись под свой навес. Еды им оставили. Андрею стало неудобно, когда Синьёр Александр сказал: "Этот Жирный тут бесился, мы бы и так оставили".

Шли недолгие сборы. Надо было взять одеяло. Андрей спросил: "Ну, что, я возьму это серое?" Своё-то он отдал Арманду. Он взял одеяло, которое приютило его когда-то в лагере Ширики. Дальнейших слов прощания Андрей не помнит, кажется, ещё раз пообещал Титову рассказать правду про Фомина.

Уходили через ручей - туда, где они ещё не были. На поляне за ручьём Андрей оглянулся: лагеря не было видно в густой растительности. Чуть

56

отставшие Коршун и начальник охраны в весёлом расположении духа что-то напяливали на голову Алика.

Пленных сопровождало человек тридцать, в том числе Симпатичный Радист, Шашист-врач, незнакомые бойцы и сам Коршун.

Этот первый день прошёл под знаком хорошего настроения Коршуна и всего сопровождения. Андрей хорошо помнит радиста, протягивающего им несколько прекрасных спелых плодов манго - предел мечтаний.

О манго Андрей мечтал ещё у Ширики. Когда он сказал об этом Алику, тот спросил: когда поспевает манго. "В конце ноября", - был ответ. "Нет, я не собираюсь здесь торчать столько времени", - решительно заявил Алик.

До этого им перепадали только зелёные мелкие плоды. А эти были круцные, сочные и страшно вкусные. Манго помогли им поддержать силы до вечера.

А идти было тяжело. После долгого бездействия ноги были слабы. Особенно изматывали подъёмы. Каждый гребень был заветной вершиной -дотянуть бы, а там будет легче - спуск. Но с гребня был виден следующий, а за ним другой, и это приводило почти к отчаянию. В который раз Андрей удивлялся, что ноги ещё как-то переставляются.

Уже в сумерках они подошли к какому-то хуторку, остановка. "Ну, кажется, на сегодня отмучились".

Пленные сидели в темноте. Костёр горел где-то в стороне, там готовился ужин, были слышны приглушённые разговоры. Охранники были незнакомые, сидели они близко. Вдруг один из охранников, сидящий в метре от Андрея, что-то сказал другому по-английски. Когда они замолчали, Андрей спросил: "Do you speake English?".* Охранник явно тоже обрадовался возможности поговорить по-английски. Они обменялись несколькими фразами. Но, когда Андрей спросил, где тот изучал английский, охранник резко сменил тон, сказал, что не будет больше говорить. Потом, спустя минуту, чтобы смягчить грубость, уже миролюбивей сказал, что, когда захочет говорить, скажет.

Услышав английскую речь, Андрей воспринял это, как добрый знак, он решил, что их ведут в Малави - англоязычную страну. Неужели сбывается его мечта о Малави?

Усталость начала побеждать даже голод. Он почти заснул, когда принесли, наконец, ужин. Им принесли тарелку с масой и мясом. О, это было блаженство! Они старались не спешить, чтобы продлить удовольствие, но это было невозможно. Тарелка опустела очень быстро.

Они сидели на земляном полу, чисто подметённого двора, освещенные бликами далёкого костра. Они ещё не знали тогда, что это был их последний ужин и вообще последняя трапеза в плену.

* "Do you speake English?" - Вы говорите по-английски? (англ.)

57

Засыпая, Андрей перебирал в памяти события этого хорошего, в общем-то, дня. Перед глазами проплывали удивительные розовые цветы, похожие на российские прострелы, только никакого стебля видно не было, цветы выглядывали прямо из земли. Свежая зелень, диковинные цветы, плоды манго и он уплывал в эту сказку южноафриканской весны.

Годы спустя, вспоминая этот лес, Андрей подумал, что mato* как будто прощался с ним .

Приближался новый день - один из самых трудных за весь плен - день освобождения.

Утро. Никакого завтрака. Всё было, как всегда на марше, обычное рядовое утро. Поэтому, наверное, Андрей не помнит деталей начала этого дня. Помнит только настроение Коршуна и всей сопровождающей команды -оно резко изменилось. Почему-то они стали злыми, нервными. Вечерние переговоры по рации? Можно было только гадать.

Обеда тоже не было. А были короткие остановки и бесконечные подъемы и спуски, подъёмы и спуски. У Алика опять вышел конфликт с охраной. Он второй уже раз за день просился "по-большому". Охрану это раздражало. Они говорили, что белые слишком много едят манго. "Манго нам теперь не видать" - подумал Андрей с раздражением. Но он решил поддержать Алика, а то придётся потом останавливать колонну ещё раз из-за него. Делать это пришлось под наблюдением охраны. Трое охранников стояли метрах в пяти и смотрели, действительно ли нужда заставила или пленные хотят потянуть время и отдохнуть.

При ходьбе Андрей стал испытывать неприятные, даже болевые ощущения в тазобедренном суставе с левой стороны. На привале он пожаловался на боль Алику. Тот стал массировать больное место. Внезапно Андрея пронзила острая боль. От неожиданности он даже вскрикнул. Ему сразу стало стыдно этого крика: за ними наблюдали Шашист и Радист. Нетерпение к боли не в почёте у лесной братии.

Андрей это знал, он и сам не любил нытиков и уже презирал себя, невольно раздражаясь и Аликом. Надо было встать и идти. Идти оказалось не так уже и больно, но он прихрамывал. Откуда-то взявшийся начальник охраны довольно грубо стал подталкивать его в спину, чтобы быстрее шёл. Врач и радист что-то закричали тому возмущённо. "Всё-таки сочувствуют", -подумал Андрей.

Местность становилась всё гористее, а Коршун и охрана всё злее. Андрей совсем не запомнил своего последнего конвоира. Запомнил только жёлтую пластиковую канистру (кантилью) литров на пять. Эта кантилья была единственным, положительным моментом в этом переходе, а именно то,

58

что она всё время была доступна .

Когда пленные на одном из привалов лежали пластом в изнеможении в тени кустов, подошёл Коршун. Он чистил маниоку ножом. Коршун опять закатил малопонятную тираду, из которой Андрей понял, что надо выбирать: оставаться тут (расстрелянными) или идти. Андрей приподнялся (из вежливости), опёршись на локоть, и сказал, что им нужен отдых и нужна еда, чтобы восстановить силы. Коршун отвёл глаза в сторону и, глядя куда-то в даль, отрезал кусок маниоки и положил в рот. "Comida ade vir"*- процедил он, при этом глаза его стали ещё злее. Через минуту он поднял колонну.

Теперь они шли не просто по пересечённой местности - они подымались на каждую гору. "Специально, чтобы нас угробить", - думал Андрей. В нём закипала злость, он был уже готов выложить всё, что думал о Коршуне ему самому в лицо. Знания португальского и португальских ругательств было явно недостаточно, чтобы выразить всё, что накипело.

"Зачем карабкаться на кручу, если гору можно обойти?". Но со следующей горой всё повторяется, и они опять взбираются по крутой тропе прямо на вершину. И это в жару с шерстяным одеялом на голове!

Андрей тогда не знал, что Коршун и его команда плохо знали дорогу, а им надо было найти деревню Монгвэ, и они искали гору, с которой она видна. Тот последний подъём запомнился. Ноги уже не слушались, они деревенели. Конвоир, уже не стесняясь, грубо толкал в спину. До вершины оставалось метра три, когда Андрей свалился. Он хотел выиграть минуту, чтобы передохнуть, попросив воды. Видимо вид у него был не совсем симулянтский, так как конвоир сразу дал ему воды из кантильи. "Ну, вот, совсем другое дело!" Он встал. В метрах пяти впереди стояли Коршун и его помощники. Гриша с Аликом тоже уже прошли вперёд и стояли там же. Коршун с перекошенным от злости лицом стал срывать накидку с головы Гриши.

Гриша потом рассказывал, что он думал, что недостаточно закрыл лицо и, наоборот, старался закрыть.

Коршун, наконец, сорвал накидку - прорезиненную ткань, под которой шёл Гриша. Даже в той обстановке Андрей был поражён видом Гриши: тот как будто постарел за один день на тридцать лет.

Алик и Андрей сняли одеяла сами. Коршун подозвал их и стал показывать на домик в километрах трёх внизу на противоположном борту межгорной долины.

Говорил Коршун, как всегда, непонятно. Ещё пять минут назад Андрей мечтал хоть как-то расквитаться с Коршуном. Одуревший от марша под душным одеялом, он не совсем понимал, что происходит. Тем более, что Коршун вдруг преобразился, став дружелюбным. Андрей всё-таки уловил,

Ј "Comida ade vir"* - Еда будет (порт.)

59

что идти надо к этому домику. Коршун вдруг стал трясти руку Андрея, что-то горячо повторяя. "Резиштенсия умана". "Умана, умана", - повторял про себя Андрей. "Ага, резистенсия гуманна!" Он понял, что их отпускают. Ошарашенно глядя на Коршуна, он только кивал головой.

Алик с Гришей прошли чуть вперёд. В заднем кармане брюк Алика Коршун заметил какой-то предмет. Это оказались скорлупа масалы и деревянная ложка. Коршун приказал их выкинуть. Со своим "шанцевым инструментом" пришлось расстаться и Грише. Ложка в заднем кармане джинсов "Верея " была и у Андрея, но снаружи её не заметили, а копаться в кармане не стали.

За спиной Коршуна стояли Шашист и Симпатичный Радист. Андрей подумал, что надо было пожать руки и им, но передумал. По опыту он знал, что его проявления дружелюбия могут обернуться против этих людей. Он только ещё раз обернулся, уходя, посмотрел на всех, помахал рукой и сказал: "Adeus!"

"Трогательное прощание - это хорошо, но если сейчас будет автоматная очередь, надо кубарем покатиться вниз по склону вон к тем кустам", - думал Андрей спокойно. Страха действительно не было. Была какая-то ошарашенность и какое-то новое чувство. Это были первые шаги на свободе!

Пройдя метров сто вниз по склону, Андрей предложил присесть "по-большому". Алик запротестовал и сказал, что надо идти. А Гриша поддержал Андрея. Впервые за три месяца с лишним они делали это на свободе. О, это было хорошо! Отметив таким своеобразным образом свободу, они продолжали путь.

Теперь они пошли почти по горизонтали направо к ближайшей хижине, показавшейся из-за деревьев. Они догнали Алика. "Зайдём?"

У хижины сидел мужчина и смотрел на три странные фигуры, приближающиеся к нему.

Андрей думал: "Малави это или Мозамбик?"

Из хижины вышла женщина, но увидев троицу, скрылась опять. Андрей подошёл к мужчине, поздоровался. Мужчина смотрел на Андрея как-то странно, но без страха. Спокойно ответил, что это Мозамбик, как будто каждый день отвечал на подобные вопросы. Андрей спросил, не найдётся ли немного воды и еды. Мужчина кивнул утвердительно. Вышла женщина, подала ковш с водой и зашла в хижину снова. Тогда Андрей спросил: "Fome tern aque?"* Опять утвердительный кивок. "О brigado, comemos ali"**, - и Андрей показал в сторону каменного дома, куда они направлялись. Они проходили мимо деревьев манго. Один зелёный плод висел совсем низко

"Fome tem aque?" - Здесь есть голод? (порт).

** "О brigado, comemos ali" - Спасибо, поедим там. (порт.),

60

- в сантиметрах пяти от вытянутой руки. Первое манго на свободе, вот оно, бери его! Андрей хотел подпрыгнуть, но к великому своему удивлению и досаде, не смог этого сделать: ноги не отрывались от земли. Впору было заплакать. Он сделал ещё попытку, но результат был тот же. "Я не могу подпрыгнуть!" - пожаловался он Алику. Тот лишь нетерпеливо бросил: "Пошли, пошли!" - и сам пошёл вперёд.

Навстречу им бежало несколько солдат, одетых в военную форму, похожую на форму Фрелимо. Но в такую же форму иногда одевались и партизаны. Андрея вдруг стали одолевать сомнения, не другой ли это отряд Резиштенсии?

На лице ближайшего солдата была радостная улыбка, он сказал: "Кооперантуш магриньуш" (Худенькие кооперанты).

Андрей спросил, кто они. "Frelimo esta aque!"* - гордо ответил солдат. Он почти ласково обнял Андрея за спину, поддерживая, как умирающего. Навстречу бежали другие солдаты. Радостные лица, улыбки. Сомнения, что это не Фрелимо, рассеялись.

Алик и его сопровождающий ушли далеко вперёд - метров на двести. Гриша почему-то отстал, и вся процессия растянулась на полкилометра.

Вот и главный особняк. Их встречало несколько чинов. Встреча была уже более сухой. Главным был, как определил Андрей, пожилой мозамбиканец с властным выражением лица. Сама встреча с ними запомнилась куда меньше, чем встреча с солдатами. Андрей рассказал, как мог, как их отпустили и что около тридцати солдат Резиштенсии находятся где-то рядом. На встрече присутствовали ещё врач и продавец магазина. Продавец настойчиво приглашал их посетить магазин. Магазин находился где-то на другом конце посёлка. Андрей вежливо отказывался, говорил, что у них нет денег. Но продавец не отставал. Андрей думал: "А вдруг он агент Резиштенсии?" И представил, что их опять захватывают в магазине. "Уж лучше мы обойдёмся без товаров".

Появилась молодая симпатичная женщина, вероятно жена Главного с весёлыми озорными глазами. Она с любопытством разглядывала прибывших. Андрей невольно засмотрелся на неё.

Им предложили искупаться, принесли чистую одежду и какие-то прорезиненные тапочки. У Андрея на ногах были туфли. Перед последним маршем портянки Коршун приказал снять и выдать Андрею другую обувь. Это были какие-то туфли, но они не запомнились так, как первые.

Перед тем, как мыться, Андрей посмотрел в окно, чтобы наметить возможный путь эвакуации на случай заварушки. Надо было спрыгнуть из окна второго этажа и добежать до зарослей метрах в пятнадцати от дома.

* "Frelimo esta aque!" - Здесь Фрелимо (порт.)

61

Как приятно было смывать грязь плена! Алик тёр ему спину, когда действительно началась перестрелка. "Чёрт возьми, помыться не дадут", -сказал Андрей с досадой. Они никуда не побежали, не захотелось прерывать приятную процедуру. Казалось бы морруанский опыт должен был научить их другому. Алик продолжал тереть спину Андрея. Перестрелка быстро закончилась. Зашёл врач, увидел кучу грязной одежды в углу, спросил, надо ли стирать. Андрей ответил, что лучше сжечь. Прощайте джинсы "Верея" и их обитатели - вши.

Но потом у Андрея было чувство, будто он предал друга. Джинсы служили ему верой и правдой все 103 дня плена и оставались целехонькими, тогда как рубашка давно уже превратилась в лохмотья.

uQue se pasou?"* - спросил Андрей у врача, кивая в сторону затихшей перестрелки. Врач ответил, что бандиты сожгли один дом, кого-то ранили. Врач стал снова спрашивать, как их отпустили. Похоже тогда, в первый раз, они не обратили на слова Андрея никакого внимания, может быть из-за того, что вместо "бандитуш" он сказал "солдатуш".

Все трое с нетерпением ожидали приглашения к столу. Вот, наконец, этот желанный миг настал.

Большой стол и стулья из красного дерева. Во главе стола сидел Главный. Слева от него расположились Григорий и Андрей. Алик обошёл Главного сзади и сел справа. В дальней части стола стояло блюдо с масой.

Когда Андрей сел, он почувствовал боль, как будто сел на два камня. Он невольно посмотрел под себя: стул, как стул, промежутки между досками были не больше пяти миллиметров. Эти болевые ощущения давали две тазовые кости, упирающиеся в доски стула.

О, сколько масы на одного! Да ещё несколько кусочков козлятины -предел мечтаний! Трапеза проходила в молчании. Когда всё было съедено, Главный предложил ещё. Андрей поблагодарил, отказываясь. Что-то сказал про то, что надо оставить остальным. Он имел в виду тех нескольких офицеров, которые были постоянно в доме, но к столу их почему-то не пригласили. Алик с Гришей промолчали, выходило, что Андрей ответил за всех. Наверняка, каждый из них не отказался бы ещё от пары таких порций.

Поблагодарив за угощение, они зашли в свою комнату, и стали делиться впечатлениями: "Вы как на стуле сидели, нормально?" " Я думаю, что такое: как на два камня сел!" "И я тоже".

Растянулись на кроватях. Благодать! "Жаль, что они манго к столу не дали". "А пойдём, сами соберём". " Пошли".

Андрей сказал главному, что они пойдут погуляют тут неподалёку: "Vamos passear aque perto". Главный кивнул.

*Que se pasou?" - что случилось (порт.)

62

И они пошли к ближайшим деревьям, стоящим чуть в стороне от домов. Под каждым деревом можно было найти по нескольку жёлтых плодов. Они были слаще мёда.

Когда они возвращались, какая-то женщина встретила их с полной миской крупных и спелых манго. Видимо, вся деревня была в курсе их промысла. Они поблагодарили женщину. Да, эти манго не сравнить с падалицей, до чего сочны и вкусны! Андрей подумал, что манго как будто создано специально для них: не даёт ни оскомины, ни расстройства и прекрасно восстанавливает силы.

Потом, через много лет после освобождения, Андрей подумал: "Вот где нам надо было бы пожить подольше, чтобы пройти адаптацию - в Монгвэ. А не в Мапуту, где не было фруктов, и не в Москве с обильной кормёжкой и выпивкой и где они стали страдать отёками ног.

Первая ночь на кровати. Ещё утром их гнали и толкали в спины солдаты Коршуна. И они совсем не были уверены, дойдут ли туда, куда их ведут. И Андрей чуть было всё не испортил своим желанием расквитаться с Коршуном.

Три месяца с лишним они спали на соломе, одеялах, а то и просто на земле.

Они обменивались впечатлениями. Алик просто смаковал свои ощущения. Даже молчаливый Гриша выразил своё одобрение в двух-трёх словах.

Они заснули быстро, в их головах проносились отрывочные эпизоды этого дня - 30-го ноября - дня их второго рождения.

Детали событий следующего утра почти стёрлись из памяти Андрея. На завтрак, кажется, был сладкий чай. Потом он попросил у офицеров бумагу и то, чем писать или рисовать. Ему принесли розовую полупрозрачную бумагу и шариковую ручку. Он сидел в кресле на веранде и рисовал колонны веранды на фоне горы Монгвэ. В поле зрения попал фрелимовец, сидящий на каменных перилах. Подошёл ещё один, повернулся спиной, глядя вниз. Так они и запечатлены на уцелевшем до сих пор рисунке.

Потом Андрей не раз жалел, что "не нарисовал мужиков". Надо было нарисовать их раздетыми, чтобы показать, до какой степени истощения они дошли. А ещё портреты, ведь потом они такими уже не будут. Тогда эта идея просто не пришла в голову.

На кухне готовили масу. Алик стоял, не дыша, рядом сс козинейру, глядя, как тот священнодействует. "Обязательно сделаю дома, хочу, чтобы дети попробовали". Удивительно, но тогда они не мечтали ни о европейских, ни о среднеазиатских блюдах: вкуснее и желаннее масы для них ничего не было.

Пришёл врач и сказал Андрею, что народ хочет поговорить с ним. В комнате, куда привёл Андрея врач, сидело человек десять, среди них две женщины.

На вопрос, как с ними обращались бандиты, он рассказал, как мог, всю правду. Чтобы проиллюстрировать, как их кормили, он обтянул штаниной ляжку левой ноги - она была тоньше колена. При этом врач хихикнул, как будто Андрей показал что-то непристойное.

Потом он пожалел, что пошёл на это собрание, ведь там могли быть люди, связанные с Резиштенсией. Тогда это отрицательно скажется на оставшихся в плену. "Чёрт тебя дёргал за язык, болтун хренов", - ругал он себя.

Вечером за ними пришла бортовая машина с солдатами в белой форме (как у защитников Морруа). Это был видавший виды студебеккер, который ни в какую не хотел заводиться (Как будто знал, что на дороге его ждёт мина!)

Наконец, они тронулись. Троица в кабине, справа от шофёра, упираясь друг в друга костлявыми боками. Солдаты разместились в кузове.

Не проехали они и нескольких километров, как мотор заглох и уже окончательно. Солдаты соскочили с кузова и с большим трудом вкатили машину на пригорок, чтобы на спуске завести. Но это ничего не дало. Студебеккер доехал до следующего подъёма, но так и не завёлся.

Солдаты в белой форме ярко выделялись на фоне сумрачного леса и тёмной дороги. "Самый момент для резиштенсии забрать нас обратно", -думал Андрей, но без особого страха.

Пришли в Монгвэ они уже ночью. Нельзя сказать, что Главный обрадовался их появлению. Они оставили свои тапочки, все перепачканные глиной, у порога.

Последний привет от Коршуна

Наутро приехал какой-то высокий военный чин. Внушительного вида и с громким голосом. Он с ходу начал распекать одного из офицеров. Тот, кивнув в сторону присутствовавшего при этом Андрея, сказал, что гость понимает по-португальски. Генерал, как сразу окрестил его Андрей, несколько озадаченно посмотрел в его сторону и смягчил тон.

Теперь они покидали Монгвэ на двух легковых уазиках. Прощай Монгвэ! Ты всегда будешь звучать волшебной музыкой в ушах бывших пленников.

Генерал сказал, что поедет со своим другом, имея в виду Андрея. Андрей подумал: "Когда это мы успели подружиться?" Первое время ехали в молчании. Чтобы преодолеть неловкость, Андрей спросил, не бывал ли его собеседник в Советском Союзе. Генерал сказал, что был. Самыми яркими впечатлениями остались холодная зима и русская водка. Русский язык он забыл, кроме двух-трёх слов.

64

Навстречу уазику ехал фрелимовец на велосипеде. Сзади под багажником болталась курица. У солдата было напуганное лицо. После короткого выяснения отношений курица перекочевала в машину к генералу.

Проехали мимо покосившегося грузовика. "Мина!" - подумал Андрей. На его вопрос Генерал ответил, что бандиты думали, что кооперанты поедут вчера на грузовике. Сказано было так гордо, как будто это заслуга Генерала, что студебеккер вчера заглох, и они не подорвались. Андрей отметил для себя, что мина была с правой стороны дороги, как раз тогда они сгрудились все втроём в кабине справа. Это был последний привет от Коршуна!

Подъехали к ближайшей от взорванного грузовика хижине. Там суетилось несколько солдат. Что-то доложили Генералу. Генерал громко объявил: "Nao vialecia, nao ceimar, nao eery!" "Значит, они обычно поджигают хижины, рядом с которой партизаны подкладывают мины?" -подумал Андрей. Курица была явно отсюда.Он вспомнил про Швейка.

Горная местность постепенно сменилась равнинной. Они ехали вдоль полей, машамб и хижин. Вот какой-то городок. Въехали в расположение войсковой части. "Наверное, солдатам здесь не очень сытно живётся", -подумал Андрей, глядя на тощих и, как показалось ему, унылых солдат. Многие подходили к машине, приветствовали прибывших, но делали это весьма сдержанно. Один из подошедших в соломенной шляпе и со свистком на груди буквально приковал взгляд Андрея. Его же он видел в лесу!

"Не может быть, зачем же ему тогда подходить так близко". Тот стоял в пяти шагах и со спокойным и, может быть, даже с нахальным видом выдержал взгляд Андрея и лишь в конце слегка опустил глаза. "Чёрт, наваждение какое-то. Или не он? А, может, его брат? Может, многие шастают туда-сюда". С такими мыслями Андрей выезжал из города.

Вскоре они въехали в красиво расположенный город - Меланже. Живописная долина обрамлялась не менее живописной горной цепью. И сам город был красив: с чёткими линиями ухоженных деревьев, со ступенчатой аллеей, поднимающейся на гору к роскошной вилле-дворцу.

С веранды дворца открывался ещё более впечатляющий вид. Вдали за большой рекой в дымке возвышались крутые горы. Не там ли Малави? "Эх, так и не удалось туда попасть". Да, страсть к путешествиям так и не отбилась у него за эти три с лишним месяца. "Неисправимый путешественник" - это определение он даст себе потом.

Их встречал гуверну (губернатор, как определил его статус Андрей). Небольшого роста, довольно симпатичный пухлый человек интеллигентного вида. К африканской крови в нём, видимо, подмешалась ещё индийская.

*Nao vialecia, nao ceimar, nao cery!"- Не насиловать, не поджигать, не хочу! (порт.)

65

После вежливых расспросов о здоровье, дороге, гостей провели в их апартаменты (генерала отдельно). Да, такой роскоши они давно не видели: мягкая дорогая мебель, зеркала, вазы, балконы. Странно, но почему-то их комната и общая обстановка запомнились Андрею куда меньше, чем дом в Монгвэ. Из поистине царского обеда запомнил лишь то, что там был рис. И что за обедом вспомнил своего конвоира Мафуту, яростно обещавшего рис "на стоянке у реки".

Посуда и приборы были какой-то причудливой формы. Генерала не было. Андрей подумал: "Пошёл есть трофейную курицу".

Потом они вышли на балкон и любовались видом. Жаль, что он не рисовал тогда.

Им предложили поехать на экскурсию на чайную фабрику. Конечно, они согласились, только Алик почему-то без энтузиазма.

Их сопровождал Генерал. Дорога всё время поднималась вверх. Вот и небольшая фабрика на склоне горы в тени больших деревьев.

Экскурсоводом был молодой индус, он подробно рассказывал о технологическом процессе приготовления чая. По правде сказать, из долгой экскурсии и подробных объяснений Андрей мало что понял. Вереница залов, какие-то сита, чаны, печи. Понял лишь, что из одного исходного сырья получают шесть сортов чая.

Их привели в зал готовой продукции и подарили каждому по килограмму чая, упакованному в фанерный ящичек. Генерал стал выпрашивать и себе упаковку. Индус с неохотой, но дал.

Они тепло попрощались с экскурсоводом и другими работниками фабрики.

Гостиная. Губернатор и Андрей сидят на диване, а Генерал важно расхаживает по комнате, размахивает руками и говорит о том, как успешно воюют его войска, и что болгар они начали освобождать на месяц позже, чем русских. Он сказал, что сам участвовал в той операции. Андрей подумал: "Так это та перестрелка, когда убежали Снегин и Титомиров! А, это ты дал дёру, когда ударила базука. А, может, оно и к лучшему, а то бы и нас перестреляли к чёрту". Потом сказал, что тоже был там. Генерал ничуть не смутился и сказал, что и потом успешно вёл войска в наступление для спасения советских кооперантов. Андрей не выдержал и сказал, что не меньше, чем за три дня партизаны знали о наступлении и ушли в лес. Губернатор перевёл недовольный взгляд с Андрея на Генерала. Тот не знал, что ответить, смутился, но не надолго.

Когда Генерал ушёл, губернатор подсел поближе к Андрею и стал расспрашивать о жизни в плену. В конце он спросил, почему именно их троих отпустили. Андрею следовало немного подумать, прежде чем отвечать. Но он ответил, что их отпустили, как самых больных. В глазах рядом сидящего губернатора Андрей увидел сначала замешательство, а затем страх. Он тут же

66

отодвинулся от Андрея. Андрею стало смешно, едва сдерживая улыбку, стал объяснять, что они просто оказались самыми худыми из пленников, и бандиты боялись, что они умрут следующими. Объяснение слегка успокоило губернатора. Они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.

Утром тройку бывших пленных повезли в аэропорт. Их провожал губернатор, перед посадкой в самолёт он сказал, что сожалеет, что с ними случилось такое. Андрей хотел сказать что-то про интернациональный долг, что настоящая дружба требует жертв или что-нибудь в этом роде. Отвечать надо было быстро, а знаний португальского не хватало. И он сказал только: "Amizade e amizade". Губернатор повторил удовлетворённо: "Si, amizade e amizade!"*

Вот уже их подвозят к самолёту. Какие-то три женщины, стоящие там, громко возмущаются. "Видимо их сняли с рейса из-за нас".

Самолёт был маленький, почти игрушечный. Андрей никогда не видел таких. "Avietka", - услышал он и, не успев пригнуться, ударился об крыло головой.

Их радушно принимал здоровенный кубинец - пилот. Алик попросился сесть рядом с пилотом. Он восторженно смотрел на приборы, трогал наушники. "Ну, прямо - мальчишка", - подумал про него Андрей, но поймал себя на том, что тоже хотел бы сесть впереди. Он сидел за спиной пилота.

И вот внизу уже поля, потом леса. Прощай Меланже! Андрей подумал, что внизу вполне могут быть партизаны, и что летят они в зоне досягаемости пулемётов и, тем более, ракет типа земля-воздух. Фотографию такой трубы с ракетой он видел в партизанском журнале, который ему показывали в лесу. Андрей тогда сказал, что это "para aviau"**. Солдат сразу зауважал Андрея, а потом вполне вероятно доложил своему начальнику. "И что меня тогда тянуло за язык?"

Они подлетали к грозовому фронту. Он стоял серой стеной на их пути от горизонта до горизонта. Из серой стены временами вылетали молнии. Лишь один небольшой просвет в стене туч и дождя виднелся впереди. Пилот направил авиетку прямо туда. "Muito perigozo"*** - сказал он, но от его могучей спины веяло таким спокойствием, что его замечание воспринималось как шутка.

Они благополучно миновали фронт, авиетку лишь слегка качнулс несколько раз. Они подлетели к городу Мокуба.

На аэродроме их встречал советский военспец, одетый в штатское Сразу много вопросов к ним. Оказывается, он встречал группу Фомина. Имя

*"Si, amizade e amizade!" - Да, дружба есть дружба (порт.) ** "para aviau" - для самолётов (порт.) ***Muito perigozo" - очень опасно (порт.)

67

и отчество встречавшего Андрей сразу забыл и окрестил его про себя Полковником. "Когда они появились, мы хоть узнали, где вы находитесь". Андрей подумал: "А нам что от этого, легче стало?"

Полковник начал говорить об успешной подготовке наступательной операции для освобождения пленных. Андрей с тоской подумал: "Значит, с переговорами дела швах, всё отдали на откуп военным, а эти только дров наломают. Плохи дела, долго мужикам там маяться".

Тут они узнали о гибели Кендинова и Орлова 21-ого августа. Их застрелил солдат, который ворвался в дом буровиков. Последними словами Гриши были: "Синьёр, Синьёр. Эх, Синьёр...". На чердаке прятался Ковалев и всё слышал.

Полковник опять начал хвалить Фомина. Пришлось прервать его тираду и передать поручение группы, рассказать правду. Полковник смотрел как-то напугано. "Так не надо, ребята, если бы не они, мы бы не узнали, где вы". "И что, нам от этого легче стало?" - Было озвучено уже вслух.

Появился ещё один товарищ в штатском - симпатичный мужчина, который представился именем-отчеством одного из космонавтов (поэтому Андрей его запомнил). "Наш человек нам передал, что вас освободили, но почему-то сказал только про двух".

Появился хозяин виллы - "местный чекист", как про себя назвал его Андрей. "Свой на 110%", - сказал про него тёзка космонавта, когда Андрей заколебался при ответе на один вопрос, касающийся плена.

Угощение было поскромнее, чем у Губернатора, но тоже изысканное. Но единственно, что запомнилось Андрею - это блюдце с орешками кэшью. Хозяин заметил, что гостям нравятся орешки, и он дал их им с собой.

В Мокубе они пробыли всего несколько часов. На аэродроме их ждал транспортный "АН" с советским экипажем - пятью крепкими ребятами с простыми русскими лицами. Просто удовольствие пожать им руки. "Ну, как, тяжело пришлось?" "А бежать не пробовали?" "Неужели нельзя было захватить оружие и прорываться к своим?"

"Да, эти бы и захватили и прорывались", - Андрей вспомнил обессиленных и немолодых уже геологов, сгорбленных под навесом из

капини.

Лётчики рассказали, как после захвата геологов они прилетели в Морруа, как разбежались от самолёта с автоматами в разные стороны, опасаясь нападения. Они забрали тогда Ковалева и Бородина (живых) и Кендинова с Орловым. Как мучились с гробами.

В самолёте тёзка космонавта рассказывал о том, как трудно было добиваться их освобождения: через США и Англию связались с ЮАР, а те уже с бандитами. Резистенсия требовала в обмен на геологов своих, а тех оказывается, уже расстреляли.

Андрей показал деревянную ложку - сувенир оттуда.

68

Герман Николаевич, назовём его так, попросил её себе на память, но Андрей не дал, не для этого он выносил её из леса.

Аэропорт Мапуту. Прямо у самолёта много людей. Возгласы: "Они, они!" "Нас что ли встречают?" Но никто не подходил к ним. Лица были незнакомые. Один из мужчин обратился к Андрею: "Как там Котов?" "Отлично, он самый здоровый из всех".

Их отвезли в один из особняков в центре города, а не в дом для приезжих на окраине, где останавливались геологи. Особняк имел два этажа, внешний и внутренний дворик с папайей и манго.

Умнова на второй день отпустили домой (его семья жила в Мапуту).Андрей подумал:"Не надо бы тебе сейчас к жене, ты еще слишком слаб".

А Андрею сообщили, что его семья уже вылетела из Нампулы. Когда его позвали во двор, жена с дочкой подходили к калитке с улицы. В калитку сначала вбежала Юля. Он поднял её на руки, и поцеловал.

Всех приходивших и спрашивающих Андрей не помнит. Они, в основном, интересовались обстоятельствами смерти Захарчука и Соколова.

Когда пришёл крупный мозамбикский военачальник и начал рассказывать, как они успешно воюют против бандитов, Андрей выложил ему прямо, что он об этом думает, несмотря на попытки советских сопровождающих остановить его. Минуя переводчика, Андрей лепил правду-матку на португальском. Он сказал, что силой пленников не освободить, а можно только погубить и что нужны переговоры.

Высокий военный чин ушёл весьма озадаченным.

Андрей помнит визит консула. Он немного поговорил с Гришей, потом долго разговаривал с Аликом, а с Андреем вообще не говорил. Это Андрея слегка озадачило, даже обидело. Может, его в чём-то подозревают?

Эти посещающие с их глупыми вопросами стали раздражать. Последней каплей стал корреспондент "Известий". Он засыпал Андрея вопросами типа: "А вы зубы там чистили? А женщины там были? Ну, как у Лермонтова в "Кавказском пленнике", женщины носили вам воду?"

В конце концов, Андрей не выдержал и сказал, что плохо себя чувствует, и что ему надо лечь. Он лёг, но Бочкарёв продолжал стоять у кровати и задавать свои вопросы. Тогда Андрею пришлось намекнуть попрозрачнее, что он не хочет с ним разговаривать.

Запомнилась ещё игра в шахматы с начальником контракта и его фраза:

69

"Беру с тебя пример - бороться до конца". И ответ Андрея: "Свою шкуру спасти - не велика заслуга".

Кто-то пересказал историю Снегина и Титомирова с их слов, о том, как они бежали, как кожа на спине у Снегина "натянулась, как барабан в ожидании пули". Когда их спросили, как там Иванов, Титомиров сказал: "Да там всё на нём держится". Хоть и лестно это было слышать Андрею, но это не соответствовало действительности. И он сказал об этом.

Как-то пришёл тёзка космонавта с двумя парнями небольшого роста. Речь зашла о местах захоронения Миши и Аркаши. Андрея просили показать на топографической карте, где это могло быть. Андрей сказал, что может показать лишь примерно и сначала вообще отказывался это делать, ссылаясь на то, что выпил. Перед этим они с Аликом и Гришей действительно выпили бутылку вина. Герман Николаевич всё же настоял, и Андрей ткнул пальцем в карту. Потом он жалел, что это сделал. "Эти два парня - наверняка добровольцы, согласившиеся найти тела. Да этих ребят просто посылают на верную смерть!" Он вспомнил их собранность и внимательный взгляд.

Ему сказали, что из Нампулы прилетели жёны оставшихся в плену, и что надо к ним съездить.

Он вошёл в холл гостиницы, где его уже ждали. Женщины сидели и стояли полукругом. Андрей подошёл к каждой и поцеловал в щёку. Некоторые из них смутились, а жена Аркаши Соколова даже отвела голову в сторону, не дав поцеловать. Она спросила: "От чего умер Аркаша?" Андрей ответил, что знал: "У него был геморрой" "Но от геморроя не умирают!" Андрей не знал, что ответить. Про их разговор на последнем переходе он рассказывать не стал.

Неловкое молчание быстро нарушили женщины, они стали расспрашивать про своих мужей. "Как мой там?" Андрей, как мог, старался успокоить их.

Он был один на встрече, так как оба его друга попали в больницу с малярией. У Гриши было аж четыре "креста" .

По приезде в Мапуту, Андрей спросил советскую докторшу, надо ли им пить делагил (для профилактики от малярии). Та сказала, что не надо: "Мы потом пролечим вас одним хорошим лекарством". Это "потом" обернулось-таки малярией, так как комаров в Мапуту было много. "Весь плен проходили без малярии - и на тебе!" - думал Андрей.

Вскоре и сам Андрей с высокой температурой загремел в госпиталь. Его сразу положили под капельницу. В вену на тыльной стороне ладони воткнули иглу со шлангом. Шланг был соединён с пластиковой ёмкостью высоко поднятой на подставке. Мучения Андрея начались через некоторое время, когда он начал ощущать сильные позывы по малому делу. Дозваться санитара оказалось не так просто, а делать это приходилось часто. Когда ёмкость на штативе стала опустошаться, пришла медсестра-мозамбиканка.

70

Что-то у неё не заладилось, и огромные пузыри воздуха к ужасу Андрея двинулись по прозрачному шлангу к его руке. Рядом стояла его докторша, она отнеслась к виду пузырей спокойно. Если бы её не было, Андрей бы не стал дожидаться пузырей и выдернул бы иглу из руки.

Температура не спадала. Подошедший врач сказал: "Да у тебя не малярия, а ещё что-то!" "Что же, они сначала лечат, а потом думают?" -подумал Андрей с раздражением.

На следующий день температура спала, и его выписали. Андрей так и не понял, что у него было. От врачихи вразумительного ответа добиться не удалось.

До вылета в Союз оставалось ещё несколько дней. Андрей посвятил их в основном рисованию. Сделал несколько рисунков карандашом Юльки, а также дерева манго и папайи, растущих во дворе их дома.

Запомнился поход в долларовый магазин. Он, жена и дочь возвращались оттуда с покупкой: итальянскими пластиковыми туфельками на платформе - сабо. Юля сразу же их надела и гордо объявила: "У золушки тоже такие были!". Её спросили: "Во дворце на балу?" "Нет, когда она у мачехи работала". Туфельки хоть и были пластиковыми, но стоили немало.

Потом был перелёт в Москву. В Шереметьево их встречали представители треста Зарубежгеология и Министерства геологии. Когда Андрей с семейством подходил к таможенному пропускному пункту, он услышал, как один из встречающих сказал таможеннице: "Они самые". Та взглянула на Андрея немного испугано и кивнула, чтобы они проходили без досмотра. Он даже не успел поставить чемодан на просвечивание.

Потом в Бронницах у себя дома он обнаружил в этом чемодане штык-нож от автомата Калашникова.Жена нашла его в районе стрельбища под Нампулой, где они с подругой (женой Титомирова) часто гуляли.

Потом пошла череда встреч с друзьями, знакомыми с раздачей сувениров и застольями. Как-то пришёл один его старый знакомый, соратник по былым полям. Андрей рассказывал о перипетиях плена, но делал это с юмором, как это было принято в их среде. Рассказывая про мину на дороге (последний привет от Коршуна), Андрей одновременно искал заварку, чтобы заварить чай. Выяснилось, что заварка кончилась, и тогда он вспомнил про ящичек чая, подаренный на чайной фабрике в Меланте. "А, может, и здесь мина?" - высказал вслух он своё предположение, отрывая фанерную крышку стамеской. Громко смеявшийся Валера на мгновение притих и как-то весь напрягся. Потом они расхохотались оба. Валера сказал: "Вот, а ты предлагал выпить. Нам ведь и так хорошо". "А ведь и действительно, алкоголь - это искусственная стимуляция общения", - подумал Андрей.

При отсутствии врачебного контроля и из-за беспорядочного питания у него стали отекать ноги. Ходить стало труднее, чем на ногах-спичках в плену, Как назло почти каждый день приходилось ездить в Москву. Заместитель

71

директора Зарубежгеологии Юрий Александрович говорил, что их хочет видеть министр. Но у министра были дела, и встреча каждый раз откладывалась на следующий день.

Наконец, им сообщили, что их примет министр. Из Зарубежгеологии они пошли пешком в министерство. Юрий Александрович оборачивался и подгонял отстающего Андрея. Алик и Гриша страдали от отёков меньше. В министерстве выяснилось, что министр занят, но их примет зам.

Им вручили медали "За заслуги в разведке недр" и предложили машины и путёвки в Сочи.

Андрей узнал ещё в Нампуле, что "Волгу" можно купить за 15000 чеков, а продать за 42000 рублей. Купить на общих основаниях не так просто: надо было записаться в очередь и долго ждать или давать взятку. А тут им предлагалась "Волга" без очереди. От машины он отказался. Ездить на машине, как он считал, ему было некуда. На работу и с работы их возил служебный автобус. Поля по три-четыре месяца. И просто не хотелось лишних хлопот. А брать машину для продажи... Тогда он был далёк от таких мыслей. Он считал, что заработал достаточно, чтобы освободить голову от забот о деньгах на долгое время.

"А вот в санатории подлечиться не помешает", - подумал Андрей и сказал, что возьмёт путёвку. Его примеру последовал Гриша, а Алик отказался.

Заплатив в кассе министерства полную стоимость, Андрей и Гриша получили путёвки в санаторий "Металлург".

Вторая, третья и четвёртая вёсны за полгода

Из морозной подмосковной зимы в феврале они попадают в сочинскую весну. Это уже вторая весна, первая - южноафриканская - в ноябре. Но перед этим Андрей попадает в больницу. Перелет из жары в холод, утомительные поездки в Москву дали о себе знать: он свалился с высокой температурой. Участковой врачихе он проговорился, что болел малярией в Африке, и тут же загремел в районную инфекционную больницу. Там его разыскал Горидзе. В дневнике Андрея появилась запись: "Позавчера приходил Костантин. Чувствуется, что у него на душе не совсем спокойно. Часто опускал глаза. Спросил, как там мужики. Я сказал, что когда мы уходили, все чувствовали себя нормально. Он стал рассказывать о побеге их тройки: "Когда Фомин с Кысметовым ушли, я тоже хотел уходить, этот сволочь (охранник) перевернулся, я опять лег. Потом смотрю - спит и тоже пошел". Рассказал, как чуть не нарвались на отряд "этих сволочей". Потом, как долго искали где стоит Фрелимо, как местные жители "сильно помогли". Спросил насколько хуже нам стало после их ухода. Я рассказал как было. Мы разговаривали с ним через стеклянную дверь бокса, ведущую в больничный двор".

Вот от санатория осталось впечатление умиротворения и покоя. Немного досаждали уколы витаминами группы "Бэ". Остальные процедуры были более приятные: ванны, несколько разновидностей душа. Кормёжка была обильная и качественная. На ночь (в 11 часов) можно было выпить кефира за себя, и ещё за тех, кто не дождался кефира и пошёл спать.

Врачиха, прослушивающая его со спины, спросила: "А это что у тебя?" "А что там у меня?" "Шрам". Андрей подумал: "Наверное это Арманду оставил автограф своим прикладом".

Процедуры, хорошее питание, прогулки на свежем воздухе делали своё дело: они стали чувствовать себя намного лучше. Только однообразие санаторской жизни и бездеятельность стали понемногу тяготить их.

Андрей нашёл себе партнёра для игры в настольный теннис, ходил в бассейн. Вместе с Гришей ездили на экскурсии. Побродили в окрестностях озера Рица.

Они частенько звонили домой, и когда узнали, что освободили остальных, и что они скоро будут в Москве, Гриша засобирался в столицу. Андрей уговаривал его остаться ещё на день, но Гриша не согласился. А Андрей остался, он ещё надеялся как-то наладить личную жизнь. Этот последний день прошёл, но он так и не решился заговорить с медсестрой, которая ему нравилась.

Но вот он уже в гостинице, где остановились бывшие пленные-заложники. Они пьют коньяк и засыпают друг друга вопросами. Титов, когда увидел его, сказал: "Молодец!" Очевидно, он имел в виду внешний вид Андрея. Это уже был не тот ходячий скелет, которого они видели у Коршуна. Ещё Титов сказал, улыбаясь: "Недавно видел на улице негра - и ничего". Андрей тоже улыбнулся. Вспомнился их бурный разговор в беседке у Ширики, когда Титов в сердцах заявил, что если увидит в Москве негра, даст по морде. Андрей возмущался: причём тут негры в Москве и вообще негры? Титова поддержали ещё несколько человек, а Андрей приводил примеры бескорыстной помощи простых солдат.

Серёжа Григорян сказал: "Вот, Андрюша, ты мне говорил там, что мы ещё в Союзе армянский коньяк будем пить. И мы пьём".

Стали вспоминать некоторые эпизоды плена. Сергей Котов напомнил Андрею о перестрелке у реки: "Помнишь, когда очередь ударила прямо по соломенной крыше хижины? Они так и покатились по земле".

На встрече были не все: кто-то плохо себя чувствовал, кто-то проводил время с женой и детьми.

Они спросили его про санаторий, он сказал, что дело стоящее. Разговор всё время перескакивал с одного на другое.

"После вас стало совсем плохо. Кормить стали опять мало". "Мы уже не могли давить вшей, вши появились и в голове".

"Когда нас привезли из Малави, власти нас на сутки заперли в

73

гостинице на пятом этаже и кормили, как на убой. Пива было неограниченное количество, пей - не хочу. Потом только отдали своим".

Он спросил их о Томилине и Хаврине. Он уже знал, что они остались там. "Когда их повели, мы договорились, что в случае, если их поведут на свободу, они отдадут ремень младшему из охраны. Когда пришли охранники, ремень был как раз у того, кого надо. Но они пришли неожиданно быстро, злые и угрюмые. По ночам нас связывали. Кормить стали хуже".

"Когда нас переправили в Малави, у Саши Ямщикова подвинулся рассудок".

"Там нас сфотографировали в шортах. Но из шорт торчали ноги-спички, и они решили переделать". Андрею подарили две фотографии: на одной все двенадцать были сняты до бритья и стрижки, а на второй - после.

Андрею было суждено встретить ещё две весны в том году: в марте в родном Ташкенте и в апреле в Подмосковье.

В Бронницы к Андрею приезжали Костя и Серёжа Григоряны, Саша Ямщиков. В Ташкенте он виделся с Каневским, который приезжал туда по работе. По их рассказам Андрею удалось составить более цельную картину событий после освобождения их тройки.

Условия содержания пленных резко ухудшились после ухода Хаврина и Томилина. Так всегда бывало после побега. И, похоже, во время побега они погибли.

Из документов МНС, захваченных правительственными войсками на одной из баз (стенограмма переговоров): "... вы же знаете, что их нет в живых". Из рассказа Саши Ямщикова:

"Вши. Мы уже не могли их давить. Руки нам связывали этими верёвками из коры. Иногда стягивали так, что руки синели". На лице у Саши знакомое просительно-жалкое выражение, он поднимает сжатые у запястья руки: "Синьёр, смотри, уже посинели".

"А на ночь связывали по трое. У того, кто посередине, обе руки связаны с соседями. Ночью, когда надо было повернуться, договаривались".

"Как они били тогда Оганесяна!..." Андрей переспросил: "Били?!" " Да, когда он потянулся к автомату. Этот ушёл, бросил автомат, а другой, у навеса, заметил, закричал!" Андрей представил, как все накинулись на Оганесяна. Нервная разрядка.

Саша продолжал: "Оганесян потом рассказал, что хотел застрелиться, не мог уже".

Потом, сказал Саша, его, Сажина и ещё кого-то (Андрей забыл уточнить, кого) втроём повели под одним одеялом около полусотни километров до лагеря Ширики. Как тот долго не подходил к ним, и как они решили отдать Сашино обручальное кольцо. Как обрадовался Ширика, тряс им руки, чуть ли не обнимал. После этого им принесли целую миску мяса. Потом Ширика сказал, что их поведут обратно к остальным и дня через два-

74или три поведут на свободу.

Остальные не поверили (сколько уже раз обещали!). Но дня через три на самом деле повели. Не гнали. Колонна растянулась на сотни метров. Саше было очень плохо, и он почти ничего не помнит.

Из рассказа Каневского: "Когда все начали валиться один за другим, Коршун достал из личных запасов манку, сгущёнку и сварил нам кашу. Потом мы плыли на лодках мимо многочисленных островов".

Ямщиков тоже помнил реку, лодки. Андрей спросил: "А где был Коршун?" Саша ответил в сердцах: "Какой он Коршун, он - стервятник! Стервятник тоже доплыл со своими ординарцами до середины реки, а потом повернул обратно. Боялись, что с лодки Стервятника по нам откроют стрельбу, но потом вздохнули облегчённо".

Саша, рассказывая, оглянулся себе за спину, как бы на Стервятника, потом перекрестился и вздохнул с облегчением.

Наконец, противоположный берег. Их поразило обилие коров и коз на пастбищах. Спросили у местных жителей, где полицейский участок. Потом их долго спрашивали, почему их двенадцать, а не четырнадцать. Английский немного знали Костя Григорян и Синьёр Александр.

Их привезли в какие-то казармы. Выскочили солдаты, начали стрелять в воздух, что-то кричали. Саша сказал: "Мне тогда что-то стукнуло в голову, что это опять бандиты". Андрей подумал: "Бедный Саша, немудрено было получить психическое расстройство".

"Нас сопровождал какой-то чёрный, который, оказывается, неплохо знал русский. Он сказал усмехаясь, что нам не обязательно стоять "смирно" и показал, что одну ногу можно расслабить".

"Да, пришлось мужикам хлебнуть", - подумал Андрей. И всё же, в глубине души он завидовал им: они повидали Малави. И он был там нужен со своим знанием английского.

Андрею вспомнился один эпизод, связанный с Сашей Ямщиковым. Это было после побега тройки.

Жара, жажда. Наконец, один из охранников приносит почти доверху наполненную лату. Сверху на воду была положена ветка какого-то дерева с широкими листьями. Охранник вручил лату Андрею, а сам начал черпать большой алюминиевой кружкой. Первым посчастливилось схватить кружку Сажину. И он выпил залпом целый литр воды. Остальные стали пить по половине. Лата пустела с ошеломляющей быстротой. Андрей с ужасом наблюдал, как кончается вода. Аркаша перехватил его взгляд и успел зачерпнуть своей самодельнй пятидесятиграмовой пластиковой кружечкой и дать попить Андрею. А Саше Ямщикову не досталось совсем. Когда он увидел, что вода кончилась, он заплакал.

Немногословный и немного угрюмый Осенин принял Андрея в Кокчетаве по-своему радушно. Ничего нового для себя Андрей не узнал, за

75

исключением того, что Володя, оказывается, сохранил его рисунок. Он положил перед ним рисунок карандашом, на котором был Домингу с автоматом Калашникова. Сразу вспомнился рекрутский лагерь в начале Главного перехода.

Там же в Кокчетаве в экспедиции Андрей встретил Бородина. Вышли на улицу покурить. Вадим спросил, что слышно о двоих. У Андрея не было новостей. Стали вспоминать 21 августа. Андрей спросил: "Наверное, натерпелся ты тогда страху под мойкой?" " Не то слово - "натерпелся". Вадим тогда спрятался под мойкой. Сапоги его должны были быть видны снаружи. Один из нападавших прошел в одном шаге от мойки, но ничего не заметил.

Позже Вадим опубликует свои воспоминания в газете "Природно-ресурсные ведомости" за 2002 год в повести под названием "Убойный контракт".

В Ташкенте Андрей нашёл Кысметова . Встреча была тёплой, даже горячей. Они крепко выпили. Рассказ Анвара Андрей записал на следующий день, что смог вспомнить.

Из рассказа Анвара : "Я сказал себе, всё, не могу больше. День своего рождения я должен встретить на свободе. Аркаша подарил мне цветок. Он сказал: "Я тебя больше не увижу, возьми этот цветок".

Ночью мы шли, днём тоже. Ложились спать вечером, пока земля держала тепло. Когда выпадала роса, опять шли.

Один раз мимо нас совсем близко прошёл отряд Резистенсии. Наткнулись на колодец. Я спустился в него с кантильей (мы утащили одну кантилыо). И выпил сразу два литра воды! Когда поднялся, сказал: "А вы знаете, что у меня сегодня день рождения?" И мы выпили ещё воды по две стопочки".

Потом их подвезли на какой-то машине до посёлка.

Андрею долго потом снились плен и жизнь до плена. Африка не хотела отпускать его. В его картинах долго доминировали африканские сюжеты. Друзья смеялись: " Ты теперь всю жизнь будешь Африку рисовать, как фронтовик войну".

Один из эпизодов полевой жизни до плена вспоминался особенно часто.

Это было на дороге Морруа-Нампула. Они летели в горящей машине в кювет. А перед этим в кабине легкового уазика резко запахло бензином. Сидящие на заднем сиденье Кысметов, Титомиров и Иванов, почувствовали запах раньше и стали говорить Титову - старшему по машине, что надо бы остановиться и посмотреть, в чем там дело.

Пока они обсуждали этот вопрос, из-под приборного щитка на водителя полыхнуло пламя. Водитель, не долго думая, открыл дверцу и выпрыгнул из машины. Местных мозамбикских водителей геологи называли пилотами за

76

то, что они слабо разбирались в материальной части машины и умели только рулить.

После того, как "пилот" "катапультировался", уазик на полном ходу покатился в кювет. На их счастье кювет оказался довольно пологим, и машина не перевернулась.

Кысметов, а за ним и Титомиров последовали примеру водителя,
выпрыгнув через левую заднюю дверь. Машина тем временем продолжала
движение, ломая кусты маниоки на какой-то машамбе. Титов перебирался на
место водителя. Андрей, видя, что машина замедляет ход и переворачиваться
не собирается, в левую руку взял полевую сумку с фотоаппаратом и
штормовку, а правой открыл дверцу, чтобы улучшив момент, покинуть
горящую машину. Как только она остановилась (видимо ее остановил Титов),
Андрей с мыслью "надо делать ноги, пока она не взорвалась", сделал три
шага в сторону. В это время он услышал крик Титова: "Песок!!!". До Андрея
дошло, что Титов хочет забросать пламя песком. Бросив штормовку с сумкой
на землю, он подбежал к открытому уже капоту. Вместе они забросали пламя
песком, который брали тут же из-под ног. Им повезло, что почва была
песчаной.

Появились поцарапанные о кусты маниоки Титомиров и Кысметов, а потом и водитель с виноватым видом. С помощью местных жителей вытолкали машину на дорогу.

Интересно, что в этом коротком эпизоде как бы смоделированы их характеры и поведение в более крутой передряге - плену. Титов оставался в горящей машине до конца.

Вспоминался эпизод в посольстве в Мапуту за несколько месяцев до плена. Клерк с равнодушным видом протянул Андрею какую-то бумагу: "Будете оформлять?" На бумаге жирным шрифтом было выведено: "Завещание". Андрей после секундного замешательства помотал головой: "Нет". Клерк с таким же равнодушным видом забрал бумагу назад.

Как-то перед мысленным взором Андрея на весах добра и зла на одной чаше весов оказалась лата с водой ("Будете пить, сколько захотите"), а на другой - все заботы о бывших пленниках со стороны советских чиновников. Оказалось, что эта лата перевешивает!

Из записной книжки Андрея: "Странное дело: ностальгия не только по Африке, но и по тем дням! Из-за чего? Братство мужиков? Единая вера в спасение? Трудности, делимые на всех? "Землю, с которой вдвоем голодал, мне не забыть никогда"?

И еще: "Из книги Тазиева "На вулканах". "Спросите Алена Гамбара, давно изучающего психологическое состояние и физическую возможность выживания потерпевших кораблекрушение, а также опыт людей, прошедших через гитлеровские концлагеря, и он скажет вам: здесь все решает психика."

77

Летчик Гайоме, ценой невероятных усилий сумевший остаться в живых после вынужденной посадки в Андах, позже сказал о себе: "Я такое сделал, что ни одной скотине не под силу".

Лев Разгон, "Непридуманное": "Точно знаю, что никакое животное -ни корова, ни свинья, ни собака - не выдержали бы того, что выдерживали заключенные в лагерях".

Андрей продолжил работу в родной Бронницкой геолого-геохимической экспедиции, выезжал в поля. По началу к своему ужасу он обнаружил, что красоты природы его уже не волнуют, как прежде, как будто внутри него кто-то умер. В своей записной книжке он написал:"Смерть удобно поставлена в конце жизни".Козьма Прутков. А если в середине - тогда как?" Но позднее всё ( или почти всё) восстановилось, художник в нем остался жив.

На Камчатке ему пришлось трое суток с большим рюкзаком идти через заснеженный перевал, потому, что они с напарником опоздали на вертолет. Обходя проталины в густом тумане, он с удовлетворением подумал, вот бы тех конвоиров сюда, взял бы над ними реванш, даже если он с рюкзаком, а они без.

Конечно мечтам Андрея о том, что он будет смаковать каждый день на свободе, каждый кусок хлеба, каждый глоток воды - не суждено было сбыться. И дело тут не только в избирательности человеческой памяти, (плохое быстрее забывается). Человеческие потребности имеют свойство множиться: как только удовлетворяются одни, сразу появляются другие. Чувства сильного голода и сильной жажды быстро забываются, их даже невозможно вспомнить, не испытав вновь. И невозможно постоянно наслаждаться тем, что можно, например, свободно дышать. Человеку свойственно не ценить или даже не замечать то, что у него есть и стремиться к чему-то большему. И ценится лишь то, что теряется.

Иногда в суете будней взгляд Андрея случайно падает на деревянную ложку, лежащую в серванте среди раковин из Индийского океана, в ней два чуть подгоревших зерна кукурузы, и его вдруг, как током бьёт, встряхивает и возвращает ТУДА. Где солдаты Резистенсии заставляли изучать шкалу жизни с самого начала, где человеческие потребности совпадают с потребностями животных, и где непросто оставаться человеком.

78