Аннотация: Автор Николай Петров, редактор Вячеслав Петров.
Цена жизни
Николай Петров
Вячеслав Петров
Пролог
Степан стоял на коленях перед могильным холмиком, уткнувшись в него лицом, и горестно плакал. Его большие сильные руки лежали вдоль холмика, пытаясь обнять всю его длину; его ладони сжимали кусочки земли, и всё его тело время от времени вздрагивало от вдруг возникавших беззвучных рыданий. . .
Степан не умел плакать. Этот сильный и мужественный человек, проведший всю войну на переднем крае и тылу врага в разведвзводе, плакал всего третий раз в жизни.
В первый раз он плакал на похоронах отца, когда ему было шесть лет. Отца покалечил медведь; отец еще был жив, когда привез его не телеге из тайги дядя Тихон, охотник - промысловик, друг отца.
Подъехав к бараку, он сказал собравшимся здесь женщинам, чтобы они отвели Степку в барак. Тетя Нюра, их соседка в бараке, взяла Степку за руку и повела его вглубь барака. Степан не упирался, покорно пошел за тетей Нюрой, только оглянулся в сторону лежащего на телеге отца, у которого вся левая сторона лица была залита кровью. Степан не сразу понял - что случилось с отцом, и только на похоронах его, когда гроб с телом отца поставили у отрытой могилы на табуретки, и все стали с ним прощаться, к Степану подошла тетя Нюра, подвела его к гробу и сказала:
- Степушка, простись с папкой....
Степка видел, как прощались взрослые дяди и тети, и он также ткнулся своим носом в холодный лоб отца, и тетя Нюра отвела его от гроба.
Степан смотрел по сторонам и искал в толпе свою маму, но ее нигде не было. И только потом он увидел ее, - мама сидела на земле у изголовья гроба, школьная истопница всё подносила к маминому носу какой-то пузырек. Потом закрыли гроб крышкой, и дядя Тихон стал забивать гвозди в крышку.
Степка понял своим детским умишком, что он больше никогда не увидит отца, и что отец никогда не возьмет его в тайгу, что Степка больше не будет гоняться за бурундуками, - и он горько заплакал.
А когда опускали гроб в могилу, он поднял такой рев, что все сразу обратили на него внимание. И тогда его мама, которой всё время помогала баба Дуня, подошла к Степке, обхватила Степкину голову и тихо стала приговаривать:
- Поплачь, поплачь, Степушка...
Второй раз Степан плакал на похоронах матери. Ему было тогда 12 лет, он только что закончил четвертый класс начальной школы.
Маму убили враги советской власти в 1934 году, она была учительницей и в поселок Мышалово она приехала по комсомольской путевке в 1920 году, когда еще во всю полыхала гражданская война.
Хоронить маму пришел весь поселок, из района приехала ее лучшая подруга Елена Григорьевна Байкова.
Когда- то она вместе с мамой приехала в Мышалово на работу учительницей, потом перешла в район. На митинге по поводу похорон его мамы Елена Григорьевна сказала речь, которую Степан запомнил на всю жизнь.
- Дорогие соотечественники. По нашей земле еще бродят недобитые враги Советской власти. Они понимают, что недолго им придется по нашей земле, что земля горит у них под ногами, и скоро придет то время, когда мы их похороним на задворках истории...
Похоронили маму рядом с отцом; на могиле отца стоял деревянный крест, сверкая свежей краской, а вот на могилу мамы поставили небольшую невысокую пирамидку с красной звездой.
И тогда Степан спросил тетю Лену, - почему так?
- Так надо, мой мальчик, - ответила Елена Григорьевна.
С тех пор прошло немало времени, закончилась и Великая отечественная война, и всю войну Степан был разведчиком, и сегодня он плакал в третий раз. Он только что похоронил жену Машу, свою боевую подругу и спутницу жизни. Он до сих пор помнит, как к ним в разведвзвод пришла Маша Пашкова, симпатичная девушка с озорной веселой улыбкой и представилась:
- Младший сержант Пашкова. Буду у вас радисткой.
Степан был уже старшим сержантом и временно замещал командира взвода. Когда началась война, Маша заканчивала 10 класс, а после окончания школы пошла на краткосрочные курсы радистов.
Степан хотел подняться с колен, но какая- то сила его так притягивала к земле, а в его голове бежали мысли, обгоняя одна другую, и вся его жизнь будто уместилась в этот небольшой промежуток времени.
Он вспомнил и первое легкое ранение Маши, и второе ее ранение, более тяжелое. И как он нес ее раненую ночью через линию фронта, и потом сам принес ее в медсанбат и утром хотел ее навестить.
Но этой же ночью их полк получил приказ с рассветом перейти в наступление. Это было ранней весной 1944 года после снятия блокады Ленинграда. И только после окончания войны Степан разыскал Машу в одной деревушке Ленинградской области.
Он вспомнил, как пришел к ней в дом, и как она, увидев Степана в окно, спряталась и не хотела, чтобы он увидел её покалеченную войной. У Маши было тяжелое ранение правого плеча, ампутация левой ступни и ампутация правой кисти руки. Степан узнал об этом еще в госпитале, где ей делали операции.
Когда Степан вошел в дом Маши, а это было 9 мая 1946 года, то за столом сидели все родные Маши, а один стул стоял пустой. Степан представился, сказав, что он Степан Зуев и что он однополчанин Маши.
Наступила пауза. Все смотрели на Степана, на его статную высокую фигуру, на его сверкающие на груди награды и молчали. И только девочка лет шести, видимо, чья-то дочка, тихо сказала:
- А тетя Маша спряталась за печкой в маленькой комнате...
И показала на дверь своим маленьким пальчиком. И мама Маши Дарья Сергеевна протянула руку и открыла дверь, как бы сказав:
- Она там.
Степан вошел в комнату. Там за кирпичной печкой сидела и тихо плакала Маша. Степан, не говоря ни слова, взял Машу на руки. Она, по- детски всхлипывая, уткнулась лицом ему в грудь, обхватив его за шею.
Так они вдвоем и предстали перед родными.
Степан от волнения молчал и не мог вымолвить ни слова. Он правой рукой держал Машу, как ребенка, а левой рукой гладил ее по волосам. И, наконец, он проговорил:
- Маша - моя боевая подруга. Я помню ее красивую и веселую, и не она виновата в том, что сделала с нею война. Я еще тогда ее полюбил, да и сейчас люблю больше жизни? И впредь буду любить ее и беречь. И прошу вас, дорогие родители Маши, разрешения на наш брак, если, конечно, Маша согласна.
Маша, сидя у Степана на руках, молчала, тихо всхлипывая, и в знак согласия с его словами только крепче обняла его за шею.
Наступила пауза.
- Поверьте, я никогда и ни в чем ее не обижу, - продолжал Степан.
- Да, ладно, чего уж там, - промолвил отец, - а ты, Мария, чего молчишь?
- Знакомьтесь. Это мой фронтовой товарищ, - проговорила Маша, освобождаясь от объятий Степана и поправляя кофту.
Родные и близкие Маши, собравшиеся праздновать День Победы сегодня, познакомились с внезапно появившимся у них Степаном. Выпили за знакомство, разговорились. Степан произнес тост за Победу и встал, и все поднялись за столом. Потом еще пили и пели в этой шумной праздничной многоголосице ....
Степан вспомнил, как через неделю после празднования Дня Победы он нес Машу до сельсовета, и после регистрации брака обратно до самого дома. Дарья Сергеевна и Иван Петрович сопровождали молодоженов. Родители взяли с собой стул на всякий случай, если Степан устанет, но стул потребовался самому Ивану Петровичу с его больными ногами.
Маша родила Степану двоих детей, дочку Дашу и сына Ванечку, названных так в честь ее родителей. И вот сейчас они стоят за спиной отца и тихо плачут, а его верная подруга и жена Маша лежит в этой сырой земле.
Все давно разошлись уже после похорон Маши, и только Степан стоял на коленях перед Машиной могилой и плакал, по детски всхлипывая. Он как бы потерял счет времени, и вся его жизнь будто бы сложилась в этот промежуток времени; он перестал ощущать и слышать всё происходящее, и медленно стал входить в то состояние, когда всё становится ему безразлично.
Зачем теперь ему жить без Маши, всё кончено, и весь белый свет стал ему ненавистен. Степан стал входить всё глубже и глубже в состояние безысходности.
Вдруг он почувствовал, что кто-то гладит его по волосам. Степан поднял голову и не поверил своим глазам, - перед ним стояла его Маша в военной форме со своими наградами. Пилотка со звездочкой слегка наклонилась в правую сторону, а с левой стороны торчал непокорный локон. Степан подумал, что он сходит с ума, он хотел протереть заплаканные глаза, но руки его были испачканы землей. Тогда он сильно тряхнул головой, но видение не исчезло. И снова окинув взглядом видение, Степан понял, что перед ним стоит его дочь Даша, одетая в военную форму матери. И только сейчас он понял, как же дочь похожа на свою мать. Всё то же, только нет той озорной улыбки Маши Пашковой, младшего сержанта.
Даша поняла, как её перевоплощение подействовало на отца, и она тихо сказала:
- Папа, пошли домой.
- Да, да, Даша, пойдем...
И какие-то силы внутри его заставили всё переосмыслить и вернуть его к действительности.
Степан постарался сам встать, но у него это не получилось после длительного стояния на коленях. И тогда Даша и Ваня подняли отца, и он, обхватив их обоих и прижав к себе, смотрел то на одного, то на другого, повторяя про себя, что вот в них его жизнь продолжается. Так они втроем и пошли с кладбища, не спеша, и каждый думал по- своему, как пережить им это тяжелое невосполнимое горе.
ГЛАВА 1. ПРАБАБУШКА, КРЕПОСТНАЯ ДАРЬЯ
Степан Зуев помнил тяжелое время после Гражданской войны и себя маленьким лет с пяти. Они - дети часто слышали это слово война, и сами играли в войну, и понарошку убивали друг друга, не понимая порой, почему это взрослые дяди убивают друг друга по-настоящему.
Степан рос любознательным, ему было интересно и в войну играть с мальчишками, и в тайгу ходить с отцом, - смотреть, как бегают бурундуки и дятлы стучат своими крепкими клювами о кору деревьев.
Отец Степана Егор Зуев был лесником. Еще шла гражданская война, а Егор уже охранял лесное богатство молодой Советской страны. Кругом рыскали банды недобитых белогвардейцев, и Егор вместе с рабочими леспромхоза брали охотничьи ружья и защищали свое поселение от набегов бандитов.
После трагической смерти Егора воспитанием Степана стал родной брат Егора Василий. Дядя Вася, как потом Степан называл его, семнадцатилетним пареньком по комсомольской путевке уехал в Кемерово на шахту. Узнав о смерти своего брата Василий вернулся в поселок Мышалово.
Мама была учительницей младших классов начальной школы и все свободное время проводила в школе, а порой и замещала родителей тем детям, у которых родители входили в отряды самообороны.
Приехав в Мышалово, Василий полностью взял на себя обязанности по воспитанию племянника. Он устроился в тот же леспромхоз лесником, начальство этой организации знало Василия еще подростком и сейчас доверило ему такое большое лесное хозяйство. Степану было уже семь лет и Василий стал брать его частенько в тайгу, но в отличие от его отца Егора не только показывал Степану тайгу, но и много интересного о ней рассказывал. Василий в детстве много читал и порой просиживал за книгой всю ночь. А книги он брал у купца Мышалова, у которого была большая библиотека.
Когда Степка пошел учиться в первый класс, а учительницей его была его мама, Степан стал задавать много вопросов, на которые его мама порой не могла ответить. Она их запоминала, поднимала соответствующую литературу и потом доходчиво объясняла сыну непонятное. Кроме этого, она заметила, как благотворно влияет Василий на ее сына, и она попросила его рассказать Степану о родословной семьи Зуевых, кто они, и откуда и как попали в это глухое поселение Мышалово.
Василий сначала возразил, что может быть еще рано беседовать с племянником на эту серьезную тему, но потом вспомнил, как он сам приставал к отцу с таким же вопросом. И когда Степан стал учиться во втором классе, Василий в школьные каникулы Степана брал его с собой в тайгу, рассказывал все о том, о чем рассказывал ему когда то его отец и дед Степана Семен Зуев.
Василий начинал рассказывать о родословной семьи Зуевых как бы издалека, припоминая и то, как ему самому рассказывал его отец, и где-то с собственными добавлениями не искажая главной сути. Василий был грамотным м начитанным и кое что из рассказа отца не только добавлял но и обобщал своим собственным воображением, и, конечно, в пределах детского восприятия и мышления Степана.
Вот так постепенно и не навязчиво шла их беседа, в основном, в школьные каникулы Степана.
Корни семьи Зуевых происходят из Тамбовской губернии, села Старовойтово, названного в честь родовитого и богатого помещика, отца Ильи Андреевича Старовойтова. В 1860 году, еще при крепостном праве, у пары крепостных крестьян поместья Старовойтова родилась дочь, и назвали ее Дарьей. А в следующем году по указу царя Александра П было отменено крепостное право. И Илья Андреевич, будучи законопослушным помещиком, предоставил право выбора всем крепостным крестьянам, находящимся у него в имении в то время.
На "вольные хлеба", как тогда говорили, ушло небольшое количество крестьян. А многие остались у помещиков, потому что податься было некуда, да и начинать свое хозяйство было не с чего. Ни кола, ни двора. Остались и родители Даши, жили как обычно, в людской, а статус имели вольнонаемных.
У помещика Ильи Андреевича было большое хозяйство, и работы всем хватало. Старовойтов, в основном, культивировал хлеб и картофель. Большую часть урожая государство у него закупало и по заключенным обязательствам отправляло заграницу, в основном в Европу.
Когда Даше исполнилось пять лет, внезапно умерла ее мама. Отец Даши с детства не блистал здоровьем, и окончательно подорвал его на тяжелых пахотных работах. И вслед за матерью Даши через полгода распрощался с этим миром. Даша осталась круглой сиротой.
Илья Андреевич хотел отдать Дашу в приют, но потом раздумал, пожалел ее и решил оставить сироту у себя. У Ильи Андреевича была своя дочь Поля двумя годами старше Даши. Илья Андреевич был вдовый, мать Поли умерла вскоре после рождения дочки от какой-то неизвестной инфекции. Полю кормила грудью женщина из бывших крепостных, у которой был свой ребенок, и молока у нее хватало на двоих.
Когда Поля подросла, ее забрала в город дальняя родственница Старовойтовых на воспитание. На лето Поля приезжала к отцу в поместье, и выглядела бледненькой, и даже где то с отставанием в росте. И Илья Андреевич решил оставить Полю у себя в поместье, а сиротку Дашу приблизить к своей семье.
И так Даша перешла жить в помещичьи покои, и целыми днями они вместе с Полей проводили свое детство.
К десяти годам Даша стала понимать - кто она и кто ее подружка Поля. Хотя Дашу и не заставляли что-то делать по дому, но Даша понимала, что детство кончается, пора приобщаться к какой-то работе. Она самостоятельно брала или веник или метлу и помогала прислуге убираться в доме и во дворе.
Эти самостоятельные увлечения в работе Даши действовали благотворно и на Полю. Иногда и Поля брала метлу и помогала Даше. Илья Андреевич, порой наблюдая за девочками издалека, восхищался Дашей, и мысленно про себя рассуждал, как крестьянские дети рано постигают тяжелый крестьянский труд. Поля из худенькой и бледной девочки с каждым днем становилась и крепче здоровьем, и не такой капризной, как дети богатых родителей.
Несмотря на то, что девочки учились в разных школах, домашние задания они выполняли вместе, и тут Даша во всем повиновалась Поле, и слушала ее будто учительницу.
Когда Даше исполнилось 12 лет, к этому времени она закончила 4 класса церковно приходской школы. Даша и дальше хотела учиться, но Илья Андреевич сказал, что для крестьянской девочки и этого достаточно.
А Поля осенью уехала в город учиться в гимназии. Даше стало скучно без Поли, да и неудобно стало жить в доме Ильи Андреевича, и она попросила Семена Семеновича, управляющего делами у помещика, разрешить ей жить в людской. Но Семен Семенович сказал Даше, чтобы она сама по этому вопросу обратилась к самому Илье Андреевичу.
Даша не то, чтобы боялась Илью Андреевича, но просто напрямую к нему не обращалась. У нее все житейские вопросы решались через Полю.
И вот однажды, когда Даша подметала двор, ей навстречу шел Илья Андреевич. Когда он подошел к Даше, она ему поклонилась, как это всегда делали все взрослые в имении и в селе Старовойтово. Даша хотела его попросить перейти жить в людскую, но не знала - как к нему обратиться: То ли по-детски назвать его дядей Ильей, или по взрослому -Ильей Андреевичем.
И Илья Андреевич понял ее смущение, и погладив ее по головке, спросил:
- Ну, и что там у тебя... Вижу, что-то случилось. Небось, соскучилась по Полюшке то?
- Очень соскучилась, сказала Даша, разрешите мне перейти жить в людскую.
Илья Андреевич пристально посмотрел на Дашу:
- А не трудно ли тебе там будет? Ведь там все взрослые...
- Нет, нет, не будет...- проговорила девочка.
- Ну, хорошо, я скажу Семену Семеновичу, чтобы он для тебя подготовил комнатушку, а обедать ты всё же приходи к нам. И об этом я распоряжусь.
Даша поклонилась и уже по взрослому сказала:
- Спасибо вам, Илья Андреевич...
И Даша перешла жить в людскую.
Людской назывался большой одноэтажный дом с центральным входом. С правой стороны дома находилась общая кухня, а слева общая прачечная. Весь дом был разделен на небольшие комнаты. В каждой комнате находились дверь в коридор и окно. Все другие удобства находились на улице сразу за домом.
Илья Андреевич был зажиточным помещиком и имел большое хозяйство. Одних лошадей у него насчитывалось около 25, это только рабочих, не считая молодняка. Из мелкой живности он содержал только птичник.
По большим церковным праздникам Илья Андреевич разрешал всей людской ходить в церковь, которая находилась на краю села. Особенно на это шествие интересно было смотреть в Пасху. И даже люди, враждующие порой между собой, встречались на этом пути, обнимались и целовались, повторяя веками заученные слова : "Христос воскрес". Так говорили первыми те, кто помоложе. А кто был постарше отвечали : "Воистину воскрес", и принимались целоваться. Особенно этим "грешили" еще не старые "старички" с длинными жесткими усами, касаясь румяных девичьих щечек, а те издавали заливистый смех, который раздавался то тут, то там.
А детишки школьного возраста выбирали небольшую лужайку и катали пасхальные крашеные яйца навстречу друг другу. Побеждал тот, у кого это пасхальное яйцо было крепче.
Даша тоже играла раньше в эту игру, но когда ей исполнилось 13 лет, а выглядела она чуть старше своего возраста, она только смотрела на это уже глазами взрослого человека, стоя в сторонке и улыбаясь победителю.
На летние каникулы в имение приехала из города и Полина. Это была совсем другая, не сельская девушка, а городская барышня. Поля ходила в городских нарядах, носила большую красивую шляпу, и когда она шла по селу, то взрослые крестьяне кланялись ей, видимо считая ее помещицей.
Однажды в жаркий июльский день Даша пригласила Полю вместе сходить на речку искупаться.
- Что ты , Даша, разве можно купаться в такой грязи, - ответила Поля, - Там же лошадей купают.
- Лошадей купают в самом низу заводи, а мы пойдем выше,- возразила ей Даша.
- Нет, нет, Даша , я не пойду. Если ты хочешь искупаться, то пойди одна... А, впрочем, я пойду с тобой, только купаться не буду.
И Поля одела красивое городское платье, свою большую шляпу, взяла книгу, и они пошли купаться. Придя на речку, Поля уселась на берегу, а Даша, скинув платье и, оставшись в нижней рубашке, прыгнула в воду.
Когда Даша искупавшись вышла на берег, Поля окинула ее внимательным взглядом и проговорила :
- Даша, ты всё в рубашке купаешься?. Это же прошлый век. В будущем году я куплю тебе в городе купальник.
Когда закончились летние полевые работы, Дашу перевели работать на скотный двор. Там она помогала и дояркам, и скотницам. Это были разные группы работников. Доярки занимались только тем, что было связано с молоком, то есть, после дойки молоко сливали в большие бидоны и отправляли по назначению. А в обязанность скотниц и скотников входило кормить, поить и убирать за коровами.
Даше нравилась эта работа. Взрослые работницы делали ей послабление, не заставляли делать тяжелую работу. В ее обязанности входило кормить и поить молодняк, и убирать за ними подстилку.
Так в труде и заботах пролетела и зима и весна. Особенно Даше нравился весенний отел коров. Даша целыми днями, а порой и вечерами пропадала на скотном дворе. Но больше всего Даша любила в это время поить молоком самых маленьких телят. Их маленькие мордашки, облитые молоком, она после кормления протирала чистой тряпочкой, а они, телята, словно малые дети, терпеливо ждали своей очереди, когда их оботрут. И телята, словно понимая, что она их кормилица, тыкались в нее своими мордочками, а Даша, тихо отстраняясь от них, приговаривала:
- Не шалите, смотрите у меня...
Так пролетела и весна, и Даша стала ждать приезда Поли. Узнав, что она приезжает завтра, Даша отпросилась у старшей скотницы, чтобы встретить Полю. Около дома Ильи Андреевича собралась толпа зевак, всем хотелось посмотреть на Полю.
И вот, показалась закрытая кибитка и остановилась у подъезда дома. Дверцы открылись и оттуда вышли две девушки. Поля с приезжей девушкой прошла мимо толпы зевак, где стояла и Даша, даже не взглянув на эту толпу, держа за руку свою подругу.
Илья Андреевич поспешил навстречу дочери. Поля обняла отца и сказала:
- Папа, это моя подруга по гимназии Настя, Она будет у нас всё лето....
- Хорошо, хорошо,- проговорил Илья Андреевич и, обняв обеих девушек, повел их в дом.
Все разошлись, и только Даша еще стояла, не понимая - почему Поля так поступила, даже не взглянув в ее сторону.
На лето Дашу перевели со скотного двора на полевые работы, так как скот , в основном, был на выпасах, и ухода за ним было меньше. Всё лето Даша так и не видела Полю, а когда пришло время провожать Полю в город, то Даша, обидевшись на нее, просто не пошла на эти проводы.
На зиму Дашу перевели работать на конюшню в помощь конюху Захару Матвеевичу. Захар был вдовый, жена его умерла лет десять тому назад, и он жил один. Практически Захар всё время проводил на конюшне. Жил он как и все работники в людской, как наемный работник, а по сути он был крепостным. В его маленькой комнатушке всё было просто: деревянная самодельная кровать, небольшой столик и две табуретки. Еду он себе готовил, как и все, в общей кухне. Около двери на вешалке висел чистый кафтан, в котором он иногда посещал церковь. Так же жили и все обитатели людской, работая по 12 - 14 часов в сутки, а когда требовалось и больше.
Даша сразу привязалась к этому на вид угрюмому, но доброму и работящему человеку. Она плохо помнила своего отца, и вот дядя Захар напомнил ей отца, в ее детских и далеких воспоминаниях.
Захар всю тяжелую работу брал на себя, а Даша занималась с молодняком.
Работая на конюшне, она заметила такую особенность лошадей, какие они умные и, как и чем отличаются они от коров. Однажды, придя чуть раньше Захара на конюшню, Даша заметила, как все лошади сразу повернули головы в сторону входа, но, увидев ее, потеряли сразу к ней интерес. И тут появился Захар, и лошади тотчас стали его приветствовать тихим ржаньем. И пока Захар шел вдоль конюшни, лошади вытягивали шеи и просили "гостинца".
И Захар давал каждой лошади небольшой кусочек хлеба, взятый с помещичьей кухни. И они в знак благодарности слегка помахивали или кивали головами.
Захар заходил в стойло каждой лошади, ворчливо что-то говорил и смотрел, все ли у них в порядке, не пустые ли у них кормушки. И когда Захар входил в стойло, хозяйка или хозяин этого стойла слегка отстранялись, пропуская его внутрь, и как бы извинялись, если что-то не так у них получилось...
Даше очень нравилось то время, когда весной появлялись маленькие жеребятки, и она обнимала их за шею и приближала их головки к себе. А они своими бархатными губами щекотали ей шею и уши.
Когда лошадей переводили на подножный корм, часть работников конюшни переводили на полевые работы. Перевели на лето и Дашу, ей этой весной исполнилось 15 лет. Свидетельство о своем рождении, ее единственный документ, который был у нее, Даша бережно хранила.
Даше никто и никогда не отмечал дни рождения, в крестьянских семьях, особенно в бедных, это не было принято.
Наступал сенокос, самое любимое время года для Даши. И она целыми днями сушила и сгребала сухое сено в небольшие копны, которые потом стоговали. Даша любила после трудового дня броситься в копну душистого сена и вдыхать его пьянящий аромат и лежать неподвижно, ни о чем не думая. А потом пойти на речку и броситься в её ещё не остывшие воды.. ..
Вот и в этот трагический июньский день Даша пошла на речку искупаться. Как и обычно она пришла на свое любимое место, где густые заросли скрывали этот плес. Обещанного купальника она так и не дождалась. Сбросив платье, она прыгнула в воду и долго плавала, наслаждаясь её прохладой.
Стало смеркаться, и Даша, выйдя из воды и немного не дойдя до своего платья, вдруг почувствовала, что кто-то сильно схватил её сзади за шею. Даша попыталась освободиться, но те же сильные руки опрокинули ее на спину. Даша попыталась позвать на помощь, но руки еще сильнее сжимали ее шею. Она почувствовала резкую боль во всем теле и потеряла сознание.
Очнувшись, Даша почувствовала, что кто-то легонько бьет ее ладошкой по щекам. Открыв глаза, Даша увидела, что рядом с ней сидит Петр Зуев, сын старосты. Увидев, что Даша открыла глаза и застонала, Петр произнес:
- Ну, слава Богу, - встал и быстрым шагом направился вверх по тропинке.
Даша сразу поняла, что Петр над ней надругался, и она залилась горючими слезами. Она дождалась, когда стало совсем темно, и одев платье, медленно побрела к себе в людскую. Закрывшись в своей комнатушке, Даша всю ночь проплакала, проклиная и Петра Зуева, и свою несчастную судьбу.
На другой день был какой то церковный праздник и Илья Андреевич разрешил людской до обеда отправиться в церковь. Даша в церковь не пошла, осталась в своей комнатке и вдруг вспомнила, как в эту "пасху", когда она была в церкви и молилась вместе со всеми, низко кланяясь, а когда она подняла голову, увидела, что на нее смотрит Петр Зуев. Она тогда не придала этому никакого значения, и после всеобщего ликования по поводу праздника, и совсем забыла об этом случае.
Даша на свое здоровье не жаловалась и, поэтому все содеянное вчера, не отразилось на ее здоровье. На другой день вместе со всеми она вышла на работу, но это была уже другая девушка. Из веселой и жизнерадостной она превратилась в свою тень.
Так пролетело лето, и Даша стала замечать, что она порой плохо себя чувствует, и с её организмом стали происходить какие-то изменения. Она поняла и ужаснулась, - она беременна.
Однажды проплакав всю ночь, и не видя из этого выхода, она решила утопиться. Эта мысль засела в ней так глубоко, что она решила это действие не откладывать, пока не передумала. С вечера она одела чистую рубаху, подаренное Полей платье, и, дождавшись утра, пошла на сельское кладбище как бы проститься с родителями.
Даша обошла всё кладбище, хотя и не знала, где могилы её родителей, и подошла к часовенке, находящейся в конце кладбища. Подойдя к часовне, она увидела, что дверь ее приоткрыта, и в глубине часовни был виден распятый Христос. Даша встала на колени на верхнюю ступеньку, чтобы лучше видеть распятие, и стала молиться. Она знала все молитвы и медленно их повторяла:
-Отче наш, сущий на небесах! да святится ...
В конце молитвы Даша попросила Господа простить её грех. Потом она хотела попросить Господа покарать Петра за его злодеяние, но тут на её плечо опустилась рука. Даша вздрогнула, сразу подумав, что вот она, Божья кара снизошла с небес, и еще ниже наклонила голову. Но рука не исчезала, и Даша повернула голову.
Перед ней стоял Петр Зуев.
- Ты что тут делаешь, Даша, - спросил Петр.
- Вот, грехи и твои и свои замаливаю, - всхлипывая ответила она.
- Какая же ты еще глупенькая. Да разве можно так над собой глумиться?
Ведь мы с тобой живем в таком жестоком мире, где высший свет стоит на самой высокой ступени этого общества и диктует и повелевает над теми, кто стоит на нижней ступени этого общества. И не мы с тобой придумали этот мир, видимо, так и Богу угодно. Тебе, Даша, это трудно понять, но с этим надо смириться, и тут ничего не поделаешь. Я вот тоже был на могиле своей матери, уезжаю за границу на длительный срок, может быть, мы с тобой больше и не увидимся, ты прости меня, Даша за это...
С этими словами Петр снял с себя золотой крестик на серебряной цепочке и надел его на шею Даши. Потом быстро пошел к выходу.
Даша долго смотрела ему вслед в смятении до тех пор, пока он не скрылся из виду. Потом встала, подождала, когда высохнут слёзы, и медленно побрела к речке. Она шла таким путем, чтобы не встретить никого из знакомых. Подойдя к речке на своё место, Даша сняла с ноги ботинок и потрогала воду, как она всегда делала перед купанием. Вода была холодная, но сейчас это было для нее уже не важно. Она представила, как завтра выловят её труп, и конечно конюх Захар скажет: "Что же ты наделала, девонька..." и на его суровом лице появится неподдельная скорбь, и скупые мужские слезинки поползут вниз по его небритым щекам.
И тогда вдруг ей пришла неожиданно в голову мысль всех обмануть, будто она утопла случайно. "А как же Господь Бог, ведь его не обманешь... Но я же попросила у Бога прощения"
И тут Даша задумалась - как же ей поступить. Но эта мысль быстро ушла, но другая мысль, сидевшая где-то глубоко - глубоко, постоянно толкала её в эту пропасть. Повинуясь ей Даша быстро сняла платье. Оставшись в рубашке, сняла с головы косынку, сняла с шеи крестик и положила на платье. Ботинки сняла перед самой водой, и только хотела шагнуть в бездну, как внутри ее словно что-то кольнуло, и она на мгновение задумалась.
"А он то, тот, который внутри меня, он то в чем виноват..."
И какая -то неведомая сила оттащила её от воды. Даша долго сидела раздевшись. Потом ей стало холодно и она оделась, повязала косынку, надела на шею крестик, и перед тем, как одеть ботинки, ополоснула ноги и медленно зашагала от речки.
Проходя мимо помещичьего дома, Даша поняла, что приехала ее детская подруга Поля, и она решила тут же пойти к ней и рассказать Полине всё, что с ней случилось в последнее время.
Оказалось, что Поля приехала еще утром, и сейчас она встретила Дашу в роскошном домашнем халате. Но увидев заплаканную девушку, вопросительно взглянула на нее и повела Дашу в свою комнату. Там Даша плача всё ей рассказала, и Поля, не говоря ни слова, взяла ее за руку и повела к отцу. Там она бесцеремонно открыла дверь кабинета и спросила:
- Пап, к тебе можно?
Илья Андреевич разбирал за столом какие-то бумаги. Подняв голову и увидев двух девушек, бывших подруг, сказал:
- Да, да, заходите...
Тогда Даша, подойдя поближе, опустилась перед ним на колени, не зная, как начать свой рассказ. Тогда заговорила Поля. Она сказала отцу, что над Дашей надругался Петька Зуев, и вот теперь она беременна.
- Это правда? - спросил Дашу Илья Андреевич.
- Да, Илья Андреевич, - только и проговорила она и горько заплакала.
- Каков подлец! Ну, я ему устрою суд чести. Так позорить своего отца. А когда это произошло? - спросил Илья Андреевич.
- В начале июня, - ответила за Дашу Поля.
- Ну, ладно, идите... а я завтра же схожу к старосте и расскажу ему, что натворил его блудный сын. А ты, Полюшка, распорядись, чтобы Дашу перевели на более легкую работу.
-Хорошо, папа, я завтра все и сделаю.
Поля взяла Дашу за руку и повела к себе в комнату. Там она рассказала Даше об окончании учебы в городе, и теперь она будет помогать отцу по хозяйству.
К старосте Илья Андреевич пошел только на третий день после разговора с девушками, так как у него здесь были неотложные дела. Однако должного разговора у них не получилось. Оказалось в итоге, что Петр уехал за границу, а староста Иван Петрович с раздражением говорил о своем непутевом сыне, любителе мотаться по заграницам. Илья Андреевич подумал и не стал говорить старосте о своем деле, понимая, что это еще более расстроило бы старика. Так они поговорили о том, о сем, и Илья Андреевич ушел к себе ни с чем. Дома он сказал Поле, что не стал говорить старосте, что натворил его непутевый сын.
Так это дела и не нашло продолжения.
А весной следующего года у Даши родился чудесный мальчик. Она назвала его Семеном в честь своего отца
ГЛАВА 2. СЕМЕН ЗУЕВ
Целый год Поля помогала Даше, несмотря на те прошедшие отчуждения, когда они почти целый год не виделись. После рождения Семушки, как стала называть его Поля, их дружба вспыхнула с новой, еще более яркой силой. У Поли неожиданно проснулся инстинкт материнства, и всё свободное время она приходила в людскую, чтобы понянчить Семушку. Семен рос крепким, подвижным и спокойным мальчиком, но и он порой начинал капризничать, если долго не появлялась Поля. А иногда Поля забирала Семку к себе на два, на три дня, и всегда возвращала его Даше в новом костюмчике и с кульком гостинцев.
Для Поли Семка был вроде живой куклы или игрушки. А для Даши эта была ни с чем несравнимая помощь. Но чем старше становился Семка, тем реже и реже брала его Поля. А когда Семену исполнилось 5 лет, то Поля совсем перестала общаться с Семкой. И он стал задавать маме и такие вопросы:
- А почему к нам не приходит тетя Поля. Она меня забыла?
Даша иногда отшучивалась, говоря, что у тети Поли появилось много других забот, а иногда и просто не знала, каке ответить на вопросы сына. И тогда она обнимала Семку, прижимала его к себе, приговаривая:
- Вот какой ты мужичек, у меня вымахал, и разве нам с тобой вдвоем плохо?
И Семка с пяти лет стал ходить с мамой на конюшню. С детьми своего возраста он не очень любил играть, а побывав один раз на конюшне, его все больше и больше тянуло бежать к маме на конюшню.
Теперь конюшня стала постоянным местом работы Даши. Поля однажды спросила её:
- Даша, как ты там на конюшне справляешься, тебе не тяжело?
- Ничего, я привыкла. Ведь конюх Захар не дает мне делать тяжелую мужскую работу, сам убирает навоз и подносит корма к конюшне, а я только раскладываю их по кормушкам. А еще я смотрю за тем, чтобы все лошади были напоены. Ну что же здесь тяжелого?
Конечно, Даша не стала рассказывать, что у конюшни стояла большая деревянная бочка, и рабочий водовоз целый день развозил воду то на скотный двор, то на конюшню. В бочке была деревянная затычка, и Даша , открыв ее , наполняла водой бадейку и поила лошадей. А в летнее время рабочих лошадей поили прямо из пруда, то есть распрягали и водили на пруд в короткие минуты отдыха.
А Поля не зря спрашивала Дашу об условиях работы на конюшне. Дело в том, что она всё больше и больше стала вникать в свое большое хозяйство. Она подолгу вместе с управляющим Семеном Семеновичем обходила помещичье хозяйство, и все время что-то записывала.
А потом и сам Семен Семенович пропал, и хозяйством стала управлять Поля.
Семке исполнилось семь лет, и он стал, как взрослый помогать матери. И сам Семка стал понимать, что детство кончается, будто услышав, как когда то говорил Илья Андреевич о раннем постижении крестьянскими детьми тяжелого сельского труда, и надо вникать в эту взрослую жизнь.
В обязанности Семки входило только одно - кормление молодняка.
Он брал небольшую охапку сена или корзину со свежей травой, а порой и какую-нибудь вико-овсяную смесь, заходил в загон молодняка и раскладывал это все в большое деревянное корыто. Семка смотрел, как этот положенный им корм исчезает в этих еще небольших утробах. Это слово он слышал несколько раз от взрослых, когда они кормили коров или лошадей:
-Ну, ненасытные утробы...
И ему порой становилось жаль этих маленьких лошадок, почему это они едят такую невкусную пищу. И не найдя на это ответа он принимал существующее как должное.
Конюх Захар наблюдал за Семкой, думая про себя: " Какой хороший помощник матери растет..."
И однажды похвалив Семку за работу и назвав его внучком, Захар предложил Семке покататься верхом на маленькой лошадке.
- А можно, дядя Захар, а я не упаду с нее? - быстро проговорил Семка.
- А давай попробуем, - предложил Захар.
Конечно, Семка видел, как взрослые дяди верхом ездили на лошадях, и не только шагом, но и бегом. Они зашли в загон к молодняку, и Захар позвал к себе годовалого жеребенка, назвав его Малышом. Малыш недоверчиво посмотрел на конюха, но всё же сделал шаг вперед, видимо надеясь, что конюх даст ему кусочек хлеба. Захар взял на руки Семку и посадил на спину Малыша. Малыш взбрыкнул и начал подкидывать задние ноги к верху, конюх еле удержал Семку, чтобы тот не свалился.
- Ну, ладно, мы тебя обуздаем и подготовим к верховой езде, а сейчас пока гуляй.
С этими словами Захар Семку с Малыша и тот успокоился.
- Дядя Захар, а почему ты его называешь Малышом, ведь он такой же как и все остальные?
- Видишь ли, Сема, когда этот жеребенок родился, он был самым маленьким. К тому же его мать, уже старая кобыла пала, то есть попросту, умерла. А мы все, кто работает на этой конюшне, его выхаживали. Что только мы не делали. И головы то мешками закрывали другим кобылам, имевших своих жеребят, чтобы покормить сиротку. И мордочку то ему обмазывали молоком той кобылы, которой хотели его покормить. Ведь кобылы очень умные твари и очень заботливые матери для своих жеребят. Они не любят кормить чужих деток, мол, вдруг своему не достанется.
- И все-таки, Семка, мы, люди умнее их, лошадей, и сиротку выходили. Смотри, какой он красивый, наш Малыш, а кличка Малыш так за ним и осталась. А теперь смотри, он ничем не отличается от своих, если можно так сказать, сверстников.
С этими словами Захар вышел из загона молодняка пошел на конюшню. А Семка побежал рассказывать маме как дядя Захар хотел покатать его на маленькой лошадке, на Малыше. А Малышу это не понравилось, и он чуть не сбросил его на землю.
Семка рассказывал маме и видел, как мама улыбается, одобряя дружбу старого и малого и общую их любовь к лошадиному семейству. Потом уже в дверях Семка спросил маму:
- А почему дядя Захар называет меня внуком? Он что, мой дедушка?
- Нет, Сема, он просто тебя любит. А у дяди Захара не было своих внуков, да и теперь уже не будет. А у тебя есть дедушка, только он не знает, что ты есть и стал вот таким большим. Он хоть и родной тебе, но совсем чужой человек...
Для Семена было трудно воспринимать эти слова своим детским умом, и он больше не стал приставать к матери с этим вопросом. А Даша боялась другого вопроса, ведь когда-нибудь Семен спросит и об отце, и она часто задумывалась над тем, что ответить сыну на этот вопрос. Но вопроса такого пока не было, и Даша думала, что на это еще не пришло время.
Когда подошло время идти в школу, Семен стал учиться в той же церковно-приходской школе, где когда- то училась и его мама. После занятий в школе, положив тетрадки и книжки, Семен бежал на конюшню. Теперь он стал больше помогать дяде Захару, у того стали сильно болеть ноги, особенно осенью и зимой.
Вот и сегодня он как всегда побежал на конюшню. Его любимец Малыш был уже в стойле. Увидев Семку, он слегка заржал, требуя кусочек хлеба, и Семка об этом никогда не забывал.
Конюх Захар подолгу сидел на скамейке при входе на конюшню, и закрыв глаза, что-то про себя тихо говорил. Вот в таком состоянии и застал его Семка. Он рассказывал дяде Захару обо всех школьных делах и чему новому его там научили. И как трудно ему дается этот "закон Божий".
Захар слушал и радовался, - вот она, молодая поросль, напоминает и ему его далекое детство и почти также всё происходит веками, и ничего не меняется. Он так же с малых лет бежал к отцу на конюшню, хотя прошло и немало времени, но он помнил отца. Тот рано ушел в мир иной.
И Захар задумался, - ведь как бы ни была тяжела жизнь, но кто-то тебе ее дал, и ты должен ее прожить, не гневя Бога. А есть и другая жизнь - в блеске и роскоши, и ты только под старость задумываешься - почему всё это так происходит? И никто не может ответить на этот вопрос. Видимо, так устроен и весь мир, - одним одно, другим другое....
И Захар прекращал думать, закрывая глаза и медленно погружаясь в дремоту. Семка, видя, что конюх дремлет, сам стал воображать себя конюхом. Он с деловитым видом шагал вдоль конюшни, заглядывая в кормушки лошадей, и как Захар, ворчливо объяснял нерадивой лошади, что жевать корм надо над кормушкой, а не разбрасывать возле нее. Убедившись, что кормушки у лошадей не пустые, он шел к маме в закуток, где стояли пустые ведра и бадейки.
Потом он спросил маму, перебивая ее разговор со скотницей:
- Мама, а ты лошадей не забыла напоить.
- Нет, нет, сынок, напоила... а второй раз буду поить попозже...
И когда Семке уж совсем нечего было делать, он садился рядом с конюхом, толкал его в бок и просил рассказать что-нибудь интересное.
А конюх за всю свою долгую жизнь знал много историй и случаев, именно связанных с лошадьми, но только происходившими в его селе Старовойтово, а больше он нигде и не бывал.
Вот так, всю свою жизнь Захар провел на этой конюшне. Он был даже постарше родителей Даши, Семкиной матери, и помнил, как они уходили в мир иной один за другим. Он потерял счет времени и своим годам, он даже был постарше и самого помещика Ильи Андреевича, помня его еще мальчишкой. В людской он также многих пережил. Там многие уходили к праотцам раньше времени тяжелого непосильного труда, будучи крепостными.
Захар пережил несколько "поколений" лошадей, если так можно выразиться применительно к лошадям. Вот и сейчас, почувствовав легкий толчок в бок, Захар открыл глаза. Рядом сидел Семка и всем своим видом просил конюха что-нибудь рассказать. Захар так полюбил Семку, что ни в чем ему не отказывал. Он обнял мальчишку, прижал его к себе и решил рассказать ему самую удивительную историю, произошедшую с ним очень давно. Захару и самому в это не верилось, но ведь это было, и запомнилось ему на всю жизнь...
Когда Захарке было 6-7 лет, у помещика, то есть у отца Ильи Андреевича было еще больше лошадей, наверное, более тридцати. И каждый летний вечер после трудового дня лошадей на отдых перегоняли на ночное пастбище. А до пастбища их загоняли в заводь, отходящую от речки в виде рукава. Там их поили, купали, чтобы смыть пот от тяжелого труда. Лошади сами знали дорогу, в глубоких местах переплывали, а где помельче, просто переходили по воде на другой берег в сторону мелколесья. И там их встречал пастух ночного пастбища.
Отец Захарки тоже был конюхом. Он сопровождал табун верхом на лошади, а передав лошадей пастуху ночного пастбища, возвращался домой пешком в людскую. На этом его трудовой день заканчивался, а в конюшню приходил сторож....
На этот раз отец решил взять с собой Захарку. Паренек уверенно сидел на лошади и нередко просил отца взять его с собой перегонять табун. Отец посадил Захарку на спокойную кобылу, и они отправились в путь.
Возглавлял табун, как всегда жеребец Гром, прозванный так за свое громкое ржание. Он первым вошел в воду, а за ним поплыл весь табун. Кобыла, на которой сидел Захарка, держалась чуть сбоку и не плыла, а просто по воде переходила заводь. Отец ехал последним и внимательно наблюдал за табуном, все ли лошади переплывали-переходили на другой берег. Порой табун растягивался на всю заводь, занимая всё водное пространство.
Захарка сидел на лошади, радовался и болтал босыми ногами в еще теплой, не успевшей остыть воде, доходящей ему до щиколоток. Как только кобыла, на которой он сидел, дошла до середины заводи, вдруг стала ложиться в воду. Захарка не понял, что происходит, и испугался, все еще держась за гриву лошади. Дальнейшего никто не мог предположить, лошадь стала "кататься",переворачиваясь с боку на бок. Очутившись в воде, Захарка отцепился от лошади и громко закричал, потом стал уходить под воду. Его рубашка надулась пузырем, а сам он стал барахтаться в воде. Плывший неподалеку жеребец Гром, услышав вскрик Захарки, повернул голову в его сторону, резко развернулся и подплыл к вздувшейся рубашке Захара. Он схватил ее крепкими зубами, приподнял Захарку над водой, продолжая плыть к берегу. Выйдя на берег Гром бережно опустил Захарку на землю.
Отец Захарки всё это видел издалека, и когда он на своей лошади, переплыв заводь и вышел на другой берег, то увидел такую картину: Захарка лежал на земле, а жеребец Гром своей большой головой слегка перекатывал его сбоку на бок. А все переплывшие лошади смотрели в сторону Грома застыв на месте.
Отец, схватив Захара за ноги, стал трясти его вниз головой, думая, что тот наглотался воды. Но в тот момент, когда Захарка свалился с лошади, у него сработал инстинкт самосохранения, и он просто закрыл рот. Отец нес Захарку до ночного пастбища, и весь табун покорно шел за ними, будто понимая, что не надо разбредаться.
Сдав табун пастуху, отец так и понес Захарку обратно, а у самой людской Захарка неожиданно оклемался, крепко обнял отца за шею и проговорил:
- Папа, а почему эта лошадка хотела меня утопить?...
Отец не знал, что ответить на это Захарке. Если сказать, что у некоторых лошадей есть врожденный инстинкт ложиться в воду, но он проявляется очень редко, и об этом конюх должен бы знать, а он просто упустил это из виду. И он просто сказал Захарке, чтобы тот ничего не говорил маме.
Захар помолчал, вспоминая давно прошедшее происшествие, потом произнес, потрепав Семку по волосам:
- Вот потому, Семка, я всю свою жизнь и связал с лошадьми. А когда Гром стал совсем старым и управляющий делами помещика решил сдать его на бойню. Я слышал, как отец его отговаривал подождать немного, думая, что Гром сам падет от старости. Но отца не послушали, и Грома увезли на бойню в большой деревянной клетке. Мне тогда было лет 14-15, чуть побольше, чем тебе сейчас. И я сам видел, как Гром спотыкаясь по настилу переступал в эту клетку, стоящую на телеге, запряженную парой лошадей, а у него текли слезы. Тогда я спросил у отца:
- Папа, разве лошади могут плакать?
- Могут, Захарка, могут. Лошади очень умные, и Гром понял, куда его повезут....
Я пробежал за телегой немного и поравнялся с Громом. Он повернул голову в мою сторону, вроде бы кивнул головой, будто прощаясь со мной :
"Не печалься, каждому свое".
И глядя на него, я тоже заплакал. А чтобы никто не видел моих слез, я быстро возвратился в конюшню. Я стал искать отца, но его нигде не было. Тогда я заглянул в бывшее стойло Грома. Отец стоял около кормушки Грома и скупые мужские слезинки текли по его лицу.
Моя мама тогда работала в полеводстве, и осенью, разбрасывая навоз на поля, простудилась и умерла. Отец после этого даже не дожил и до лета, умер ранней весной. Вот, Семен, такова наша жизнь и какова ей цена.
Семка почувствовал, как конюх откинулся на стену. Он посмотрел на Захара. Тот сидел закрыв глаза и по его колючей щеке медленно поползла вниз слеза. И он, не открывая глаз, проговорил:
- И всё же сейчас мы стали жить лучше. После отмены крепостного права сейчас мы имеем хотя и небольшую комнатушку, где можно поставить кровать и стол, да и табуретки. А тогда мы жили все вместе, перегораживались друг от друга - кто старым одеялом, кто куском материи, а кто просто старой рогожей. Поэтому и смертность у людей, живущих в людской, была очень большая. Держись за маму, Сёма, и береги ее. У неё тоже была непростая жизнь....
- Ну, а теперь, - сказал Захар, - пойдем, посмотрим, что там у наших лошадок.
- Сидите, отдыхайте, дядя Захар, - остановил его Семка. Я недавно проверял, у лошадей в кормушках все есть. А через два часа, мне мама сказала, что они с тетей Глашей будут их поить, а я сейчас пойду делать уроки.
Семка заканчивал второй год обучения. Была весна, и выйдя из школы он заторопился домой. Вдруг около него остановился экипаж. В нем сидела тетя Поля, мамина детская подруга, и рядом с ней высокий красивый дядя в военной форме.
Семка растерялся, поздоровался с тетей Полей, слегка приседая, как учили их в школе. Тетя Поля громко засмеялась, сказав своему спутнику:
- Это мой дружок, Семушка.
И уже обращаясь к Семке, она сказала:
- Садись к нам, Семушка, мы тебя подвезем...
Кучер соскочил с козел и помог Семке забраться в экипаж. Пока они ехали, тетя Поля стала расспрашивать Семку об его успехах в школе, как ему дается "закон Божий". Смущаясь Семка сказал, что успехи у него ничего, а вот "закон Божий" дается с трудом.