Петров-Одинец и Вольф Марина : другие произведения.

Ты пришёл

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Ты пришёл

  

Прелюдия

  
   Схватив Артёма за отвороты куртки, Катя сделала подсечку и швырнула соперника на землю. Тот не ожидал броска, грянулся боком и спиной, жалобно вскрикнул:
   - Ой!
   Он больно ушибся - губы задрожали, вот-вот заплачет. Девушке стало жаль соперника, она протянула руку, помогла встать, отряхнула спину от пыли.
   - Тёмка, не сердись. С кем мне еще тренироваться?
   Младший брат шмыгнул носом, часто подышал, прогоняя слезы. Самоучитель по борьбе самбо, раскрытый в самом начале, терпеливо ждал продолжения занятий.
  
   - Ладно, что там дальше? - и она перевернула страницу.
   Сколько Катя себя помнила - лет с пяти, наверное - ей везло. То смятую денежку у сельмага найдет, то рыжиков или опят нарежет немеряно, когда другим и пенька не встретится, то звонок на переменку от двойки избавит. Но, как пятнадцать исполнилось, и отец умер - всё, удача отвернулась. Заколодило, напрочь.
   Мама одна Катьку и Артема поднять не смогла, перебралась к бабушке, в Кирьяново. А там жизнь оказалась гораздо хуже и серее. Уж на что в райцентре - скукота плесневая была, но тогдашняя тусовка теперь чистой сказкой вспоминалась. И школа в селе оказалась - надо бы хуже, да некуда. Десятый с девятым и восьмым занимались вместе - никак иначе, ведь всего двенадцать учеников.
   Парни отбывали время до армии. От них, пятерых выпускников, учительницы слышали не ответы, а хамство да срамные предложения. Шесть девчонок на уроки ходили, но к весне две замуж выскочили, третью не взяли, но брюхо выросло, да и остальным учиться не особо хотелось. Так что всё внимание учителей Кате досталось. Много позже она поняла, как ей повезло - репетиторов нанимать не пришлось. И в порядке исключения зачли ей два класса сразу.
   Единственная в деревне, да и в районе, может, она получила заслуженный аттестат с твердыми пятерками-четверками. И ринулась поступать в университет. Не куда-нибудь, а в Питер! Её вдохновлял пример Михайлы Ломоносова, тоже дремучего провинциала, в дальнейшем - круто утершего носы спесивым столичным жителям.
   И что вы себе думаете - у сельских оценок вес не тот? Как бы не так! Катя Фомина доказала свою состоятельность, поступив на юридический факультет без протекции и взяток. Придя в себя и осознав головокружительность успеха, она помчалась домой. Каникулы-то кончались, а ей предстояло столько дел, больших и малых, важных и не очень, что оставшиеся дни лета пришлось расписать. Иначе никак не успеть!
   Первым делом она намеревалась навестить всю родню и попрощаться, ведь в Питере жить предстояло долго, да ещё искать работу, место для проживания... В общем, дел невпроворот! Сегодня был последний день дома, Катя уже огород прополола, скотину и птицу накормила, еду сготовила, вещи собрала, вот и тренировалась с Артёмом. Ничего, что мал - пусть помогает. Как же иначе освоить приёмы самообороны без оружия, ведь следователь непременно должен их знать!
   Она так ему и сказала, а брат, вдохновлённый надеждой стать - ух, каким крутым! - самбистом, вытер нос тыльной стороной руки, принял оборонительную стойку:
   - Нападай!
  

История первая - Живуха, столетняя ведьма

  
   Новичок в мелком населенном пункте - это вам не фунт изюму! Не хухры-мухры, не баран чихнул. Тут событие крупного масштаба. Будь то деревня или посёлок городского типа - местные жители, так или иначе, знают всех и каждого. Кто хотя бы неделю продержался в деревне, тому косточки перемоют основательно. Заметят и обсудят до мелочей, а кличку прилепят - черта с два избавишься потом.
   В Мироновке, которая много мельче даже Кирьяново, - ну, захолустье, да и только! - Катю не видели лет пять, по меньшей мере. Тогда-то она приезжала с отцом, выглядела голенастой пацанкой, а сейчас, в семнадцать лет - ого!
   - Девка на выданье, а не без изъяна. Шибко умную из себя корчит.
   Так оценила её деревенская молва. Донесла обидную оценку до ушей гостьи - соседка по улице, бабка Загорова. Можно было доказать:
   - Не корчу, а такая и есть!
   Да на кой ляд оспаривать общественное мнение? Неделя кончится, Катя уедет в большой город, навсегда. Она и так в кои веки-то выбралась погостить у бабушки Насти, с папиной стороны. Не по обязанности - по велению души.
   Рукой подать, вот он, совсем рядом - сентябрь, а с ним и первый учебный год в университете. По рассказам, учеба на юридическом факультете требовала полной отдачи, плюс ко всему, денежку надо зарабатывать. Маме Тёмку бы поднять. У Кати, понятно же, с работой на прокорм - свободного времени не останется, и к бабе Насте когда она выберется? Нескоро.
   А доживет ли старушка до следующего посещения - вопрос открытый. Это молодым пять лет - не срок, а когда со здоровьем дела плохи, да тебе уже шестьдесят, да врачей фиг дождешься... Не говоря о "скорой"...
   Надо сказать, Мироновка по праву числилась жутким захолустьем. Сто с лишним километров бездорожья с гордым названием "улучшенная грунтовка" до города - вам не шутка. Собственно, потому районное начальство и разместилось в городе, чтобы ног не марать, идя на работу, в тёплый кабинет.
   Но эти несколько дней Кате удаленность была по фигу, она даже радовалась тишине и покою. Никакого телевизора, никаких машин. Редко когда протарахтит трактор или грузовик. Вечером пташки щебетали за окном и в березовой роще. Днем отовсюду блеяли, мычали, брехали, крякали, кудахтали и кукарекали постоянные обитатели соседских дворов. Баба Настя кормила внучку и старалась не тревожить, всячески отказываясь от ее помощи по хозяйству. Что бы она понимала! Разве Кате в тягость прополоть пару грядок, подоить корову, полить огурцы, обобрать гусениц с ранетки?
   А потом уйти на речку, плюхнуться в омуток и наслаждаться прохладной невесомостью, пока тебя несет к запруде... И ни одного назойливого парня, который шарит по фигуре взглядом, будто уже запустил потные лапы в лифчик. Тут не городской пляж, где не протолкнешься от молодежи. Ее вообще не было. Мироновка вымирала не первое десятилетие. Много пустых домов кричали о демографической катастрофе черными ртами выбитых окон. Наверное, потому царили в селе мир и покой. До сегодняшнего утра.

*

   Катя проснулась от истошного крика бабки Загорихи:
   - Убила! Рятуйте, люди добрые! Убила, стерва!
   Несмотря на преклонный возраст - почти семьдесят - крикунья сохранила голос, дай бог каждому! Вопль вонзился в уши Кати, и сон исчез. Старуха вещала на манер предвыборной агитмашины:
   - Клавка, шалашовка, мужика задушила! Ночью спутала, паскудина, и удавила! Ой, горюшко, ой, люди добрые, единственного племянника моегои со свету сжила! Грицко ты мой, родимый, да как же так! Ой, лышенько! Вяжите ее, люди добрые...
   Вскочив с постели, Катя подбежала к окошку, выходящему на улицу. Кроме Загорихи, шкандыбавшей по обочине - ни одной души в обозримом пространстве.
   - Чего она блажит? Кому? - Сказала девушка, обернувшись в глубину избы.
   - Себе, - ответил голос из кухни, - вдруг кто выглянет, ей и в радость будет новостью поделиться. Трандычиха же местная она, или ты запамятовала? Как же, Загориха спокон веку свободные уши ищет.
   Бабушка Настя отличалась умом и наблюдательностью. А уж язычок имела - острее бритвы! За что внучка в ней души не чаяла. Где ты в наше убогое время почерпнешь уместные поговорки или присказки? В интернете? Там они похожи на засушенную воблу. Зато в устах бабушки слова оживали, обретали объем и силу, краски и яркость. Немудрено, что Катя старательно запоминала обороты, способные выделиться из скудной обыденности штампованных разговоров.
   Вместо вульгарного "да пошел ты!", что никого и никогда не убеждало, бабушка применяла удивительные по сочности выражения, которые внучка обнаруживала позже в литературных произведениях, например:
   - Соблаговолите выйти вон, - или не менее звучное, - избавьте меня от вашего присутствия.
   Как выгодно отличалась эта учительница русского языка, отработавшая почти сорок лет в селе, от нынешних, поражавших Катю своим невежеством. С первого гостевания впечатлилась десятилетняя девчонка речью диковинной и принялась дома выискивать правильное написание в толстенных словарях - помня о грамотной бабушке. Да и пристрастилась читать книги. Поэтому и понимала внучка свою престарелую родственницу, как никто другой. Можно было подержать тему о неуемно говорливой Трандычихе, но - убийство! Кому, как не будущему юристу, заинтересоваться новостью?
   - Баа, кого убили-то?
   - Почему сразу убили? Клавдия нашла Гришу в постели мертвым. Ивановы, помнишь? Третий дом от сельсовета. Ты куда? Катюша, а завтрак?
   Но внучка уже метнулась в горницу, набросила майку, впрыгнула в шорты и в кроссовках на босу ногу побежала к дому Ивановых.

*

   Она успела. Растолкав десяток селян преклонного возраста, оккупировавших крыльцо, Катя толкнула дверь:
   - Здрасть! Эй, тут есть кто? Алё? Чего молчите? - И прошла в горницу.
   Клавдия и ее брат Дима в дальней комнате как раз склонились над кроватью, где в позе распятого лежал покойник. Его руки и ноги, схваченные толстыми веревками, были растянуты между толстыми трубчатыми опорами-спинками широкой двуспальной кровати.
   - Стойте, ничего не трогайте!
   Дима обернулся на приказ незнакомой девушки:
   - Ты кто?
   - Катя, баб Настина внучка, - пояснила брату Клавдия, а продолжила, обращаясь уже к непрошенной вторженке, - чего это нельзя?
   - Надо дождаться следователя или врача, иначе плохо будет, - уверенно заявила Катя, усиливая довод сомнительным и фальшивым аргументом, - я знаю, я на юриста учусь!
   Как ни странно, обман сработал. Дима пожал плечами, не стал развязывать узлы. Он немного постоял, глядя на спину покойника, потом направился к выходу, говоря сестре на ходу:
   - Тогда пусть так и валяется, жди. Я позвоню в район.
   Кате, самозваной юристке, достался комплимент:
   - Ишь ты, какая вымахала, и не признал сразу.
   У крыльца дома толпился не только прежний народ, но и новый. Старики и старухи подходили, узнавали подробности у тех, кто оказался тут раньше. Затем рассаживались, кто на бревнах, кто на завалинке, кто просто на травке. Словно перед началом спектакля, неторопливо, обстоятельно. Надолго устраивались - смерть молодого мужика, это вам событие никак не рядовое. Однако в дом никто не входил. Лишь только Катя появилась в дверях, как стала центром притяжения. Откуда-то всем было известно, что Настина внучка тут за главную, поэтому девушку плотно обступили:
   - Ну, что с Гришкой-то? Неужто Клавка его и порешила? А вечор он с участковым опять нажрался и в Радаевку к сестрам Зиминым, к этим прости... господи, катались...
   Невесть откуда вывернулась бабка Загориха:
   - Так и что с того, что безмужних помял? Да хороший петух всех кур топтать должен! Да, вчера они хороводились, знамо дело. Так и что, спрашиваю? Разговеться мужику нельзя? Я слышала, как Гришка вернулся, почти и тверезый. А не ваше собачье дело, как мужик жену учит! Клавка, паскудина, мало он ее дрючил! Жалел, а вот не надо бы! Она его, племяша моего, она извела! С ведьмой проклятой сговорилась!
   - Точно, она, Живуха, - согласились несколько женщин помоложе, - отомстила мужику за внучку, как грозилась. А нет бы развестись Клавке, если не живется...
   Два или три пожилых мужчины, но не старики еще по внешнему виду, довольно бодрые, опротестовали тезис виновности жены Иванова:
   - Вам бы только оговорить бабу! Кобеляка ваш Гришка, все елду начесать не может... Гад он, чисто гад! Ладно бы по чужим бабам таскался, так зачем он жену смертным боем бил? Вчера мы слышали, как она плакала. Да вон же, вся в синяках...
   Загорова быстро и громко заверещала, не давая никому вставить слова. Катя убедилась в точности характеристики - Тарандычиха! Из сплошного потока слов удавалось вычленить отдельные слова:
   - ...ведьма... живуха... сглазила... поганка... топить в колодце...
   - Заткнись, дура старая, - появился в толпе Дима, Клавкин брат, - и бабушку языком не тронь. Я тебе утоплю, я тебе так утоплю...
   - Вы слышали, слышали? Он меня убить обещает!
   - Не дури, - одернул голосистую старуху коренастый мужчина в милицейской форме, соскочивший с трескучего мотоцикла с коляской. - Клавка где?
   Катя ответила быстро, чтобы поддержать свой статус значимого человека, и не потерять лицо:
   - В хате. Пойдемте.

*

   Спустя четыре часа по деревне протарахтел гусеничный вездеход страшного вида - высокий, широкий и длинный, весь железный. Подняв клубы густющей пыли, он резко тормознул у сельсовета, лихо развернулся на месте, совершенно скрыв себя в клубе светло-коричневой взвеси. Слабый ветерок медленно нес светлеющее облако вдоль улицы, открывая затихшего гусеничного монстра. Перепуганные селяне и пичуги подали голос далеко не сразу.
   - Это кого принесла нелегкая?
   - Чик-чирик, чик-чирик, - робко высказалась пичуга, а вторая и третья согласились с ней, - чик, чик-чирик. Чик-чик-чик!
   - Оперативная группа приехала, - прояснил ситуацию коренастый участковый, выскочив на порог из дома Ивановых.
   Тем временем в боковой стенке гусеничного монстра распахнулась дверь, оттуда спустилась железная лесенка, почти доставшая до земли. Прилично одетый человек, городской по виду, в костюме, клетчатой рубашке, выглянул наружу. Заметив милиционера, спустился и смело ступил в пыль.
   Нога в городской туфле полностью утонула в светло-коричневой пудре. Поняв свою оплошность, городской резко выдернул ногу, безнадежно пропыленную, и вернулся в кузов. Было слышно, как в резких выражениях он пояснил кому-то, что выходить надо на травку, на обочину. Очевидно, шофер понял, так как железный монстр заревел и пополз к обочине, но уже медленно. Но пыль все равно взлетела и окружила машину облаком, только прозрачным.
   Она, пыль, наматывалась на гусеницы, широкой струёй спрыгивала вперед и вздымалась вверх, вкручивалась в открытую дверь. Кто-то изнутри попытался захлопнуть ее, но забытая лесенка помешала. Напоследок лесенка зацепилась за обочину, вспахала с метр, зарылась в траву и согнулась.
   Монстр затих. Городской шагнул на ступеньку, вторую, споткнулся, потерял равновесие. Сельские ждали, затаив дыхание - вот он свалится, да плашмя, да со всего маху! Эх, раскатяшится, перепачкается, заговорит в полный голос! Но горожанин в костюме извернулся, спрыгнул и устоял - ко всеобщему разочарованию.
   Остальные пассажиры спустились без происшествий, молча. Некоторые держали в руках чемоданчики с непонятными надписями. Разнообразие внес шофер транспортера. Увидев погнутую лестницу, он разразился потоком такой брани, что первый горожанин вернулся и резко, но негромко сказал что-то очень неприятное.
   Затем вся компания вошла в дом Иванова. Катя сунулась следом. Старший в группе - как было понятно сразу - показал на тело Гришки Иванова:
   - Бума, займись. Мне нужна причина смерти, быстро. Но прежде...
   Высокий блондин с чемоданчиком кивнул. Катя поняла - это врач.
   - ... ты, Тимофеич. Пробегись по полу, кровати, чтобы он мог работать.
   Плотный мужчина с чемоданчиком поменьше направился в спальню, принялся фотографировать, слепя всех вспышками. Старший группы повернулся к эксперту спиной:
   - Участковый, как вас? Валентин Сергееич, коротко и по сути.
   Коренастый милиционер рассказал, как и когда обнаружили тело, показал пальцем на Клавдию, которая так и сидела у кровати мертвого мужа. Старший прервал рассказ участкового, назвал его на ты:
   - Хорош, Валентин, все ясно. Будешь у меня на подхвате, а пока выведи гражданку Иванову наружу. Пусть там подождет. Ну, а вы сами знаете, что делать. Я только оперов работать не учил!
   Два одинаковых парня улыбнулись и отправились наружу вслед за участковым и Клавдией. Старший уставился на Катю:
   - Вы кто?
   Надо отметить, та успела присмотреться, отметить особенности внешности каждого приезжего. В ожидании следственной группы участковый рассказал, как задерживал преступников, находящихся в розыске. Катя, как будущий следователь, решила тренироваться в составлении словесного портрета. Это просто, когда умеешь. Вот этот, например, хоть и следователь, но совершенно невзрачный. Умные голубые глаза, круглое лицо, нос средний, прямой, с конопушками. Сам среднего роста, светловолосый, стрижка короткая, но давнишняя - лохмы скрывают уши. Рубашка новая, рукава и воротник не затертые.
   Закончить описание Катя не успела. Пауза затянулась до неприличия. Так что следовало поспешить с ответом, и подать себя выгодно, свойской личностью - чтобы разрешили поприсутствовать. Как истая женщина, внучка бабы Насти почти натурально изобразила обольстительную улыбку:
   - Студентка юридического факультета. Я следила, чтобы они ничего не успели скрыть! Можно мне...
   - Понятно. Нам как раз тебя для полного счастья и не хватало! Гуляй отсюда, коллега. Гуляй, гуляй!
   Только что этот человек казался нормальным и умным, но после таких слов Катя увидела - он тупой и ограниченный. Даже не спросил ничего, будто уже все знает! Козел! Мужлан! И лицо у него тупое, нос картошкой, губы толстые, глаза бесцветные, а одет, вообще, словно с помойки! Развернувшись, обиженная девушка выбежала из дома и помчалась к бабушке Насте.

*

   С точки зрения следователя, допрос шел неправильно. То есть, ответы потерпевшей, она же подозреваемая - мешали следствию продвигаться. Невозможно понять, говорит та правду или косит под дурочку. Вроде бы отвечает, но уклончиво, вразрез вопросу и поперек смысла.
   - Связала, и только? А топор у постели зачем?
   - Всегда связываю, как он заснет. А что топор - топор в доме нужен, как без него. Сроду коло печи лежал...
   Матвей Анатольевич Грамотин взором "прессовал" жену внезапно умершего Григория Иванова. Та пожала плечами, отвела глаза в сторону. Зеленые, красивые, с кровоподтеками вокруг - муж избил. В уме следователя мелькнул полузабытый мотивчик.
   "И с правой и с левой, я ей хорошенечко врезал", - так совершенно непрошено, но услужливо прогнулась память кээспешника.
   - Клавдия Емельяновна! Я вас на экспертизу отправлю, побои снять... Что значит, не хотите? Это не просьба! Должен же я документально подтвердить, в каком состоянии вы находились, когда убили мужа?
   Грамотин не стал бы так грубо давить на подозреваемую, но потом же от проверяльщиков не отбрешешься. Они сами ни фига не умеют и не понимают в следствии, зато поучать и контролировать - хлебом не корми!
   "Не просто в позу "а-ля ваш" поставят, а показательно. В госкурятнике - кто выше, у того жердочка всегда чище!"
   Неприятные мысли пришлось гнать энергичным потряхиванием головы. Подозреваемая покосилась на следователя и даже отстранилась, будто он собака, вышедшая из воды - забрызгает. Матвей медленно и верно закипал, накапливая злость на упрямую бабу:
   - Иванова, кроме вас, ни единый человек не входил сюда?
   Клавдия посмотрела на следователя пустым и равнодушным взглядом. Так, наверное, тупо пялятся индийские коровы на автомобили - как на помеху свободному хождению по шоссе. Слов у селянки не нашлось, и вместо ответа гражданка Иванова изобразила пожимание плечами. Следователь сделал глубокий вдох, глубокий выдох и задержал дыхание, насколько хватило терпежа. Так друзья-медики учили снимать напряжение - пока с дыханием борешься, обо всем забудешь. Прием помог и в этот раз, но не совсем:
   "Тупая, что ли? Ну, ты подумай, вот деревенщина! Мымра натуральная. Одета - хуже не придумаешь! Такой серо-синей стеженой дряни, попробуй, добудь где! Музейная фуфаечка. И монолитные сапоги-дерьмодавы. На босу ногу, сто процентов, без капроновых чулков..." - цитатой из песни про "Тамарку-санитарку" внезапно прорвалась неприязнь.
   А следователь обязан быть хладнокровным!
   И в дело пошёл другой прием - на отстранение. Представить Клавдию Иванову изображенной на экране, а себя - отдельно, сидящим в кинозале. Настроился Матвей, указательными пальцами глаза помассировал, чтобы переключение вышло с медленной фокусировкой - это, как резкость постепенно навести.
   Получилось. Возникло впечатление, словно давнее кино смотрит следователь Грамотин, а не с реальным человеком говорит. Сидит в одиночестве и хладнокровно обсуждает качество фильма:
   "Тамарка и есть. Только вместо пилотки платок. Добро бы банданой, а то, как старуха - у подбородка. Напрасно, при таком красивом лице. Синяки придают глазам глубину и выразительность гораздо лучше всяких там теней. Подвести губы помадой, и прелестная ангардистская штучка выйдет - этюд убийцы в багровых тонах..."
   Хороший прием получился у следователя Грамотина, отвлекающий, в натуре. Нервы успокоились, пришли в порядок. А кто станет злиться на плохое кино? Тем более, кино о деревенском убийстве. Навроде сказки о Колобке такой фильм надо комментировать, нараспев:
   "Жила себе простая, как стакан, баба в селе Мироновка. На лицо симпатичная, но косметикой пользоваться необученная... И вот как-то раз завалила она своего мужа, а губы и не накрасила... О, словно подслушала, открыла тюбик, нарисовала рот. Кукольным бантиком - дура деревенская, одно слово!"
   - Так что с топором? Зачем он возле постели?
   - Оставила у точила, поди. Я помню, что ли? Кто позвал-нито, я и бросила, где стояла... Как не точить? Жало сбилось, так зазубрины убрать, чтоб растопку, ежли что, нащипать было...
   Следователь Матвей Грамотин готов рукоплескать ответу. Правда-правда! Он спросил, и ему ответили. Честно ответили. Ни словом не солгали. Вот как есть - так и сказали!
   "Верно. Вот оно, переделанное из швейной машинки ножное точило. Эх, рукодельники, эти селяне. Из дерьма конфетку лепят. И держат в доме, прямо в комнате. А что? Там точилу самое место - неподалеку от кровати. И свеженаточенный топор тоже принято держать в спальне. Привычка у деревенских такая - как топор купили - сразу его к постели поближе! В сказке же солдат суп из него варил? Почему нельзя топор в качестве украшения использовать? То-то будет зашибись, чисто картинная галерея: - а вот деревенское украшение, прелестная штучка эпохи Путина, плотницкий топор..."

*

   Чтобы перевести дух и взять паузу, не заматериться, следователь головой покрутил, осматривая места дома, доступные взгляду. Ему это удобно делать, он лицом ко всем, кто в избе, повернут. Удачно, что Клавдия сидит не на стуле, а табурет взяла. Без опоры под спину она оплыла, слегка сгорбилась - не загораживает перспективу.
   Над её плечом виден дверной проем, который ведет в горницу. Отсюда, из кухни, все обзорно следователю - вон, в спальне эксперт суетится, пол рассматривает. Участковый ему пояснения дает.
   Матвей Грамотин - при виде местного мента, естественно - из только что найденного спокойного равновесия выпал в раздражение, за что мысленно обругал этого коренастого мужика:
   "Дебил ты, Валентин, не простой - стоеросовый. Додумался заявить - колдовское убийство. Будто бы ведьма публично прокляла, предрекла смерть неминучую, мужик и откинулся скоропостижно. Хорошо, что следственная группа не слышала - икали бы от смеха. Взрослый, а в сказки верит!"
   Следователь Грамотин давно не удивляется людскому невежеству, но кондовую дурость каждого индивида на заметку берет - коллекционирует случаи, чтобы было чем козырнуть в кругу коллег. Этот прикол с обвинением ведьмы ему забавен, ведь догадаться, откуда ноги растут, совсем несложно:
   "Надо же, как мощно внедрилась культура в массы - мент впечатлился, не иначе, самим Воландом. Или Азазеллой-Филиппенко. Ведьму нам подавай, экзотично, чтобы, с мистикой, со страшилкой... А проще быть, приземленней, ближе к реальности - не пробовали, господа менты? К примеру - топором мужика долбанули, точнее, обухом, по затылку, вот и все колдовство..."
   Ну вот, от насмешки над чужой глупостью - злость улеглась, Матвей задышал свободно, разрешил себе продолжить допрос подозреваемой:
   - Почему же топор в доме держишь?
   Ответ последовал немедленно, быстрый и совсем не о том:
   - Так сказала же, нет разве? Он припечный, где и быть - у дровец, только. А где еще? Думала, потом растопку нащепать возьмусь, а - нет.
   "Да распротудыт твою растопку с топором припечным!"
   Все! Нервы следователя сдали окончательно. Он вскочил, открыл рот, чтобы заорать на эту деревенскую идиотку, вслух облегчить душу, но отвлекся на более практичное дело. Эксперты, закончившие работу, сделали знак - иди сюда, внимай, что скажем. Медицинский, по кличке Бума, выдал первое заключение - труп целехонек, внешних повреждений нет.
   Матвей скрыл, насколько разочарован, и шепнул:
   - Говорю тебе - она! Не обухом, значит, иным способом. Траванула?
   Эксперт пожал плечами. Криминалист изобразил понятный следователю знак в сторону Клавдии, получил ответный кивок и приступил к взятию отпечатков у подозреваемой. Участковый и шофер вездехода тем временем переложили тело покойника, которого вчера звали Григорий Иванов, на носилки, с кряхтением потащили наружу.
   Следователь закурил, краем глаза наблюдая возню криминалиста, который накатывал пальцы Клавдии и оттискивал на специальный бланк. А та, неуличенная убийца, безвольно позволяла крутить руки и прижимать к нужному месту таблички.
   Сама же посвятила себя другому занятию - провожала труп равнодушным поворотом головы. Словно там и не муж вовсе, а чужой дядя.
   "Конечно, чего переживать. Наоборот, радоваться надо, почему нет? Грохнула мужика, - отметил для себя Матвей Грамотин, а потом внезапно продолжил мысль музыкальной фразой, - вот и славно, трам-пам-пам."
   На последнем такте дверь за медицинским экспертом захлопнулась, громко закончив мизансцену и заставив вздрогнуть. Взгляды следователя и деревенской женщины в синяках - встретились.

*

   Белокурый врач вышел из Ивановской избы последним, вслед за носилками, которые сильно провисли и даже прогнулись под тяжестью тела. Народ притих, все как-то сгрудились, создали проход, пялились на ношу и ждали, как им покажется накрытый одеялом и мертвый Гришка?
   Катя понятия не имела, насколько отличается неживое тело от недавно живого. А надо бы узнать - она следователь! Тем более, что отчетливо помнила покойника, с позавчерашней встречи. Иванов - здоровенный парень, можно сказать, верзила, плохо выбритый и наглый, растолкал очередь в сельмаге, купил хлеб, оценивающе посмотрел на незнакомую девушку:
   - Я Григорий. Ты чья будешь?
   Узнав, что новенькая - родственница бабы Насти, Иванов расплылся в улыбке, пообещал вечером заглянуть в гости. Только Кате хватило и двадцати секунд, чтобы проникнуться неприязнью и омерзением. От крепкого, но уже пузатенького парня воняло застаревшим перегаром, а запах немытого тела должен был отпугивать комаров и слепней. Уж Катю - точно отпугнул. Не то что принимать ухаживания деревенского Дона Хуана, встречаться с таким самодовольным ублюдком не хотелось!
   "Интересно, как Гришка сейчас выглядит? Говорят, лицо покойника становится добрее..." - мысль подстегнула будущего юриста. Катя забежала перед белокурым врачом, чтобы привлечь к себе внимание, обратилась вежливо:
   - На минуточку можно?
   - Маловато будет, вот полчаса бы на разок хватило, - странно ответил блондин, и так красноречиво глянул на грудь без лифчика, обрисованную маечкой, что девушка залилась краской.
   - Как вам не стыдно! Я не об этом, - она решительно отклонила непристойный намек, - мне хотелось бы...
   - Так и мне захотелось, и еще как!
   Положительно, врач не собирался становиться серьезным! Катя топнула ногой, гневаясь на шутника:
   - Ну, правда, хватит! Я студентка юрфака, следователем буду. Мне можно посмотреть на...
   - ... вскрытие? Да без проблем!
   Катя испугалась, когда смысл нового слова дошел до нее полностью: "вскрытие". Это же... это... Жуть! Но отказываться вот так, сразу, она не рискнула.
   Эксперт вошел вслед за носильщиками в медпункт, велел уложить тело на стол. Бывший Гришка Иванов, только что скрытый одеялом, перекатился с носилок и уставился в потолок бледным лицом. Мокрое пятно на его штанах выглядело очень неприятно, да к тому же источало запах, характерный для загаженного вокзального туалета. Катя зажала рот, сдерживая тошноту, и выбежала вон под смех врача:
   - Куда же ты, девочка?

*

   Матвей Грамотин следователем быть не мечтал, это жизнь ему подсуропила. Как-то вызвал его начальник и поручил выяснить, кто из соседей "скоммуниздил" у начальниковой тещи набор льняных простыней. А чего выяснять - кому на опохмелку не хватило, тот и стянул их.
   В десять минут Грамотин выяснил, кто вчера гулеванил, в двадцать - сыскал воров, через полчаса изъял краденое у соседки пьянчужек. И заплели Матвея, как лыко в лапоть - крепко и безвозвратно, до полного износа. Да лихо так, обманно заставили учиться, что он и не заметил, как окончил юрфак.
   "Эх, едрит твою в карусель! На кой мне эта командировка? Тут участковому дел на полчаса, а у меня дома своих висяков - гора до потолка!" - вздохнул Грамотин и тупо повторил вопрос, в стотысячный раз:
   - Дрова, говоришь...И что же не нарубила?
   - Чего вы от меня хотите? Не убивала я его.
   "Ага! Вот ты и попалась! Совесть заговорила?" - Матвей вперил проницательный и жестокий взгляд в лицо Клавдии, поймал ответный и сдвинул брови. Жена хвалила именно такой суровый вид, говорила, что до печенок пронимает, если он смотрит долго и с бровями сведенными вместе. Получилось неплохо. Свеженькая вдова первой отвела глаза. Следователь ужесточил напор:
   - Признавайся, как убила? Опоила? Что у тебя за пузырек?
   Эксперт нашел в спальне, на комоде, странный флакончик, в котором подозрительно зеленела пахучая жидкость, а на ярлычке было меленько написано от руки: "Принимать три раза в день по чайной ложке. Будь здорова, Клава!"
   - Баб Лада настой болотника сделала, по женской части мне, не затяжелеть чтобы.
   - Погоди, проверим, что за настой! Ведь неспроста ты мужа связала, неспроста! Ну?! Небось, подлила в водку, и...
   - Не убивала. А связываю всегда. Он, пьяный, меня бьет, потом ...
   "Ох, эти общеизвестные слова! Ими сельская речь пропитана, как весенняя почва водою..." - грустно подумал следователь, мысленно вороша, словно поэт Маяковский, "тонны словесной руды единого слова ради".
   Как Иванова рассказывала - ни один писатель не сумеет повторить в точности. Лев Николаевич Толстой просто отдыхает в сторонке и нервно курит. Русская речь, если без прикрас - убедительна именно простотой. Но в такой "песне" слова приходится заменять, раз выбросить нельзя.
   Кому нужна грубая деревенская прямота? Сказанный Клавкой глагол - в протокольной версии, разумеется - облагородился. Как иначе его впишешь, когда он начинается с буквы "Е"? В результате раздумий на бумаге записалось изящно и понятно - "совокупляет".Берет, значит, свою жену, и совершает с ней половой акт, насильственный.
   Другие слова менять не пришлось. Минуты за три записал Матвей Грамотин, все, что говорила Иванова, кроме повторов. Перечитал протокол, вздохнул.
   Простая и скучная история, непригодная для сериалов. Бабу-убийцу можно понять. И посочувствовать. Гришка Иванов вернулся в село завидным женихом. Десантник, "чеченец"! Одна беда - создавая бойца, армия выбила из парня и без того невеликий разум. А доброты не добавила. Гришка злобился и буянил, приняв на грудь. Но разве пьяное буйство порочит мужика? Да что говорить - на Руси это, скорее, достоинство.
   Углядел дембель Клавдию. Быстро разогнал конкурентов. Кулаками, естественно - иначе не умел! Полгода таким образом ухаживал, и дождался своего часа. Пара месяцев флирта привела к беременности, а там и к свадебному столу.
   Но молодожен оказался востребован многими односельчанками. Свидания проходили по обычному сценарию - водка плюс постель. Могучий организм альфа-самца деревенской общины не удовлетворялся ординарными случками на стороне. Придя домой, подонок желал сравнить жену с только что опробованной любовницей. Так и говорил супруге, безотлагательно приступая к сверке. Неудивительно, почему жена проигрывала конкурс, что ей и сообщалось тут же, на постели. Довольный собой муж засыпал.
   Самое жуткое - Клавдия Иванова супруга не осуждала. Уж, какой есть! У многих не было и такого. От безысходности свыкнешься и со скотством. Однако привычка мужа среди ночи проснуться и опять реализовывать супружеское право - Клавдию категорически не устраивала. Однажды она связала заснувшего изувера, распялив по кровати за четыре конечности. Пометавшись, тот угомонился, а проспавшись - ничего не вспомнил. К воплям, мату и угрозам соседи относились равнодушно - кого колышет чужое горе!
   Своего невпроворот.
  

*

   Катя постояла у забора, пережидая тошноту. Комки подкатывались к горлу и отступали, подкатывали и отступали. Ветерок обдул горящее лицо, успокоил. Глянув на закрытую дверь медпункта, она отказалась от повторной попытки:
   - Нет, это не для меня! Пусть врач сам смотрит, на то он и врач. А я следователь, мне думать надо.
   Легко сказать - думать! О чем? Тот следователь, городской, который так жестоко отказал ей, коллеге - он сейчас Клавдию допрашивает. Участковый, дядя Валя, сказал, что Клавка убила мужа. Вот попробуй, пойми, зачем она так сделала?
   Бил этот гад ее смертным боем, как бабушка Настя говорит. А чего же она не подала на развод, Клава-то? Или заявление написала бы в милицию, чтобы Гришку на пятнадцать суток посадили. Опять же, можно уехать было, сбежать в город...
   Размышляя о странном поведении деревенских женщин, Катя дошла до бабушкиного дома.
   - Чего такая смурная?
   - Баб, а почему Клавдия не ушла, не уехала от него?
   - Куда?
   - В другое село, в город...
   Катя понимала, как хлопотно менять место жительства, её семья три раза переезжала. Но жить вот так, с изувером и терпеть?
   - Непросто решиться, да и как ты без денег устроишься? К тому же, Клава не одна, на ней прабабка. Живухина, наша долгожительница. Так вот она без её, Клавиной, помощи пропадёт. Дима парень хороший, но жена его Живухе, если что, кашу на шиле подавать будет...
   Баба Настя не успела закончить пояснение, как в дверь постучали. На пороге возникла невысокая фигура:
   - День вам добрый, девоньки. Настенька, как твои суставы? Я лекарство приготовила, вот, лечись...

*

   Матвей Грамотин снова перечитал протокол допроса Ивановой, Клавдии Емельяновны. Хотя ни о каком признании или уликах речь пока не шла, в подтексте явственно воспринималось - она и есть убийца. Невозможно нормальному человеку подвергаться таким издевательствам в течение нескольких лет подряд и не рассвирепеть.
   Ну, не рассвирепеть - это он по себе судит - так взорваться, свести счеты. Самому ангельскому терпению когда-то приходит конец. Чаша переполняется, ненависть прорывается наружу и вот вам очередное нелепое убийство. На первый взгляд - немотивированное, но при внимательном рассмотрении - совершенно обоснованное поведением жертвы.
   Ему, опытному следователю, понятны мотивы. Осталось выяснить, как жена убила мужа-истязателя. Этот мерзавец хладнокровно издевался над ней, избивал, насиловал, оскорблял - и все это совершенно безнаказанно. Так и шло бы все, да этой ночью здоровенный, тренированный мужчина в расцвете лет - внезапно скончался. Вот взял себе и внезапно умер. Якобы жена обнаружила утром, что он холодный, и молча собралась схоронить его. Хорошо, что какая-то родственница позвонила участковому.
   Грамотин ожесточённо сплюнул на затоптанный пол:
   - На хрена вот надо было такой шум поднимать? Сдох и сдох - списали бы на пьянку. Мало их от водки сгорает? В городе своих жмуров едва успеваем актировать, так на тебе, вали в район, сто верст киселя хлебать! Да мне за четыре часа грохотом мозги вынесло, и ради этого урода! Рядовая бытовуха!
   Тут Матвей покривил душой - случай ему сразу показался нетипичным. Если и "бытовуха", то художественная, не абы как. С выдумкой. Когда следователь вошел в спальню, труп лежал на кровати врастопырку, словно на круге золотого сечения Леонардо. Вниз лицом. Голова прикрыта подушкой. Уже после первичного осмотра Матвей поразился - на лице умершего застыло выражение ужаса.
   Медик сразу усомнился, что тридцатилетний парень врезал дуба самостоятельно. Но после внешнего осмотра требовалось вскрытие, а ближайший морг - за сто километров. Труп только что потащили в сельский медпункт. На носилках! Через все село! "Вот спектакль учинили - на год пересудов хватит, едрить твою карусель!"
   Недовольство сегодняшним днем нарастало, и сил выпытывать правду из Клавдии Ивановой, вдовы и подозреваемой - просто не оставалось. Требовался перерыв, перекур. На обдумывание.
   - Ждите во дворе, - приказал Матвей, стараясь не смотреть в глаза Клавки. - Я еще вызову, мы не закончили.
   Та покорно вышла, беззвучно притворив дверь. Он отложил протокол допроса в сторону. Облокотился на стол, затянулся дымком и загрустил.
   "Нет, надо бросать эту работу! Чем дальше, тем фиговее..."
   По мнению Матвея Грамотина, вертикаль власти, любовно утолщаемая гарантом Конституции, превратилась в негативный фильтр. Умные, а потому строптивые начальники отсеивались, заменяясь серыми клонами премьер-президента. Инструкции дописывались усердными теоретиками, знающими Россию в пределах столицы. Плодились нововведения, смахивающие на американизацию.
   Он, профессионал, прослуживший без малого двадцать лет, сам стал путаться, где работает. По утрам задумывался - какой закон опять приняли? Под какую вывеску ехать? В криминальную милицию? В прокуратуру? В фиг-знает-как-называется? И какое звание у него, Матвея Грамотина?
   "Какого черта устраивать показательные выезды в глубинку? Ну, сегодня группа четыре часа ехала на гусеничном вездеходе! Ну, расследую я странную смерть на месте, потеряв целый день! Кому нужна показуха, если в районе ни приличной лаборатории, ни морга, ни даже исправной машины? Завтра придется выпрашивать попутку, чтобы добраться до нового трупа. Да растудыт твою, едрена-матрена!"
   В комнату заглянул участковый. Значит, труп отнесли в медпункт, Бума приступил к вскрытию, скоро даст полезную подсказку о причине смерти. Матвей не успел порадоваться, как милиционер снова проявил усердие, оказал помощь:
   - Бабка Загориха просится. Говорит, видела чего...
   Грамотин обреченно вздохнул:
   - Давай, Валентин, заводи.
   Он зря тратил вздох - свидетельница если и врала, то, как очевидец. Прочно оседлав табурет, бабка затрещала хуже сороки. Решительные окрики участкового: "не тарахти, медленней, да не спеши ты, зараза, отвечай на вопросы!" позволили, наконец, получить членораздельную речь.
   Невзрачная старуха стала отвечать, почти не срываясь на монологи. Через полчаса, наверное, картинка произошедшего нарисовалась полностью, и ее удалось перенести на бумагу.
   Очень живо и достоверно - словно в окно поглядывала - Загориха показала, как о многом умолчала Клавка. Не сказала, утаила от следствия такие вот подозрительные факты:
   - ...за отказ и навешал ей по первое число. Душевно месил, не только по харе. Я сперва слышала крики, но потом он ее завалил и долго ... - глагол тоже пришлось заменить на благозвучный, - опосля уснул. Она почти сразу выбежала. Через час в избу шмыганул кто-то шустрый и убег, а потом зашла ведьма...
   - Кто?
   Загориха, сморщенным беззубым лицом похожая на сгнившую картофелину, изобразила улыбку:
   - Живуха. Прабабка Клавкина. Вот тварь, сто лет справила, а смерть ее не берет! Она и мужа и зятя, а теперь вот Гришку приговорила. Почему? А вот! Вошла, свет на кухне включила, а в комнате - нет. Занавески задернула. Не зря ить? Ты не сомневайся, она убийца. Ведь как обещала, ведьма, так и сделала...
   На всякий случай - мало ли что? - Матвей показал свидетельнице флакончик, где ярлык предписывал Клавдии принимать зеленое содержимое три раза в день и быть здоровой.
   - Живухин почерк! Она, зараза! Ведь всему селу лекарства готовит, а мне - ни разу не дала. Я ведь по-доброму просила, так нет, подлюка, Гришеньку отравила из мести!

*

   С трудом выпроводив старуху и отделавшись от потока деревенских сплетен, следователь умничать не стал. Хоть суевериями он и не страдал, но уже второй человек переводил стрелки на некую "ведьму". Хочешь, нет, но если ты ищешь убийцу - пренебрегать подсказками, даже сомнительными - неразумно.
   Участковый отправился за "Живухой", которая жила на отшибе. Как и положено ведьме. Оперативники опросили многих селян, которые про Гришку слова доброго не сказали, зато Клавку выгораживали всячески. Возможно, Иванова и не причастна к смерти мужа, засомневался Матвей Грамотин. Но зачем мудрить, когда есть специалист, обязанный помочь подсказкой? В медпункт полетел звонок:
   - Что ты копаешься, Бума? Не забудь проверить на предмет отравления... Никто тебя не учит! Я вопросы ставлю, и не выдрючивайся...
   Разозленный отказом эксперта, следователь решил уточнить некоторые моменты вчерашнего вечера и ночи, уже в свете показания Загорихи. Все еще подозреваемая Клавдия вернулась на стул против Грамотина.
   - Иванова, не надо врать. Я все равно узнаю правду, пусть не от вас. Почему утаили, что сбегали из дома? Где ночевали? Кто заходил в дом после вас? В каких отношениях вы с Элладой Живухиной?
   Та кивнула - не буду врать, ладно. Уставила наивные, а на самом деле очень хитрые, как теперь дошло до Матвея, глаза. Дослушала вопросы до конца и сразу же улыбнулась одними губами - припухлые симметричные синяки под глазами оказались неподатливы мимическим мышцам:
   - Так это, я не врала... Ходила к брату, жаловалась, и домой потом. А баб Лада, она же родня. Трудно ей, в таком-то возрасте. Одна что может? Ни подоить толком, ни пожрать приготовить. Так я и забегаю, сметанку там, творожок занесу. И по огороду помогаю. Если бы не Гришка, забрала бы совсем к себе. А что, теперь ее убивицей сделаете? Небось, Загориха натрындела, кто ж кроме...
   За полчаса упорных расспросов картина вырисовалась отчетливее. В семь вечера Гришка сперва побил, потом ... того, в общем, жену. Около восьми заснул. Клавдия ушла к Живухе, провела там час, затем вместе направились к брату, Димке. Тот помчался в сельсовет - звонить в район, заявлять на Гришку. Спустя время бабка уковыляла тоже. Клавдия долго сидела, жаловалась братовой жене. Когда Димка вернулся ни с чем, побрела домой. Зашла тихо, прилегла на тулупе, на кухне. Свет не включала, но видела, что Гришка лежит мордой вниз...
   - Погоди. Ты же связала его, когда уходила к Живухе?
   Судя по прошлым показаниям, Клавдия стреножила и стреручила изувера Гришку постоянно, как только упивался тот до скотского состояния и засыпал. Так она избавляла себя от повторного изнасилования среди ночи, вроде бы. Следователь полагал, что и в этот раз несчастная баба сама увязала подонка-мужа. Выходит - нет?
   - Нет. Но я подумала, что Димка, он мне несколько раз помогал...
   - То есть, Дмитрий сюда заходил, когда вы еще оставались в его доме? А потом, когда вернулись сюда, состояние Григория вы не проверяли? Во сколько вы вернулись, говорите? В одиннадцать...
   Грамотин воодушевился. Это уже была не ниточка, а целая веревка, канат, ведущий к другому подозреваемому:
   "По боку колдовство! Чертовщина исчезает, когда появляется воистину подозреваемый! На этот раз - мужик, что существенно меняет дело. Допустим, связал спящего, а если тот вниз лицом, то придавил подушкой и - кранты! Задохнулся Гришка, как пить дать, задохнулся!"
   Напрасно следователь радовался. И вовсе зря звонил в медпункт. Эксперт обошелся без губозаверточной машинки:
   - Не угадали, Мегрэ. Не отравление. Никакой асфиксии. Всего лишь остановка сердца. Внезапная, - а потом ощетинился, - и хватит меня доставать нелепыми вопросами! Нашерлачивайте сами, уважаемый дедуктор, и ждите. Заключение напишу, а сейчас некогда.
   "Ну, погоди, говнюк", - горько и бессильно подумал Грамотин, понимая, что без хрена обидчивого эксперта не сожрешь.
   Тут оперативники завели в избу Дмитрия, брата Клавкиного.
   - Мама дорогая, - чуть не заплакал от жалости следователь, когда рассмотрел это существо, - его же любой комар насмерть засосет, одним укусом.

*

   Бабушка Настя приняла из рук старушки аптечную склянку коричневого стекла, поставила на стол:
   - Эллада Эммануиловна, спасибо! Прямо не знаю, как вас благодарить. Вы меня опять на ноги поставили.
   - Настенька, молочка дашь, и ладно. А благодарности, к чему они?
   Катя взяла пузырек, украшенный длинным листиком. Точь-в-точь, как в книжке про Айболита! Ярлычок был испещрен строчками, где буковки, пузатенькие и с завитушками, лежали ровно и говорили:
   "Олеум гиосциами. Для наружного применения при ревматоидном артрите. Способ применения: налить в ладонь десять капель и растирать сустав до полного проникновения в кожу".
   Бабушка Настя налила трехлитровую банку молока, поставила в авоську и позвала Катю:
   - Помоги Элладе Эммануиловне донести.
   - Настенька, да куда мне столько, - запротестовала старушка, однако отбиться не смогла, да еще и литровую банку сметаны получила в придачу.
   Катя возвышалась над местной лекаркой почти на две головы, и делала шаг там, где Эллада Эммануиловна - три. Из-за такого разногласия в скорости передвижения она решила не терять времени даром и удовлетворить любопытство. Бабка Живухина жила на конце села, в покосившемся домишке, топать туда таким темпом предстояло минут десять, не меньше. А вопросов у Кати накопилось много:
   - Баб Лада, как это вы сами лекарства делаете?
   - Не я, Катенька, природа. Флора наша, пока не загажена, лучше всех таблеток лечит. Только знай, когда какую травку собрать, как приготовить и как применить...
   - Вы, правда, колдунья? Загориха верещала, что вы ведьма, - девушка отважно выдала новость и внутренне напряглась, ожидая истеричной реакции.
   Живуха хрипловато хихикнула, и слегка вплеснула руками:
   - Ага, колдунья... Ты же умная, грамотная, зачем бредням веришь?
   - Да я нет, но она так вопила, что даже смешно...
   - Невежество всегда спешит воздвигнуть пред собою щит. Держать народ во тьме кромешной - вот ключ к правлениям успешным!
   Старушка неожиданно процитировала такой стройный и классически звучный стих, что Кате стало неловко обращаться к ней не по имени-отчеству.
   - Это откуда, Эллада Эммануиловна?
   - Гимн нашего общества просвещения. Я его написала...Ты не найдешь его в учебниках, большевики стерли память о нас. Вот так, девочка... А ведьма, это древнее, исконно русское название женщины, ведающей многое. Оскудел русский язык, утратил тысячи слов, вот и не постигают люди значения истинного, тупо церковникам да властям внимают... Если брать нынешний синоним, то я - фармацевт, которому ведомо действие природных лекарств. А ваши химио-таблетки, они во многом плацебо. Но Загориха права, мне ведомо и ноцебо. Не всем я благоугожу, кого и смертью награжу...
   Старушка закончила стихом. Ошалев от ученого языка, Катя замолчала. Она никак не могла подумать, что вот эта дряхлая бабка, которая выглядела самой старой из всех деревенских, имеет обалденное образование. Понятно же, тут не меньше университета, и не одного, наверно!
   Она бы осмелилась уточнить значение совершенно непонятного "ноцебо", однако перед избушкой Эллады Эммануиловны ждал участковый и недобро улыбался:
   - Ну, все, Живуха, отколдовалась. Пошли к следователю, ведьма!

*

   Перед следователем стоял карлик. Натуральный лилипут. Метр высотой. Двадцать сантиметров в плечах. Одно утешало - глаза на детском по размерам личике Димы сверкали умно и зло. Впечатление не обмануло Матвея Грамотина. Брат Клавдии высказался решительно и бескомпромиссно:
   - Гришка ваш, он тварь и подонок! Хватило бы сил - прибил урода.
   Тут следователь подлил масла в огонь ненависти, чтобы простимулировать деревенского простачка на дальнейшие откровения:
   - Прямо уж, урода! Нормальный человек, по отзывам соседей...
   Дима купился на провокацию и понес выдавать сожаления, намерения и прочие мелкие тайны, интересные следствию:
   - Вся эта бредятина про ушу и карате для слабых, она рассчитана на придурков. Ну, я коричневый пояс, и кому это страшно? В настоящей жизни - только такие слоны, как Гришка, процветают. Он буянит, его участковый покрывает. Он тупо баб трахает, в очередь, как бычара стадо, а те и рады передок подставлять. Бульдозер им, чтобы придавил, чтобы попискивать... Куклы резиновые! Что бы понимали в сексе! Ни любовной игры, ни романтики - подавай скотское тыканье. А бугаина и рад... Секс-гигант, даже к моей Людмиле подкатывался...
   По таким речам диагноз поставит и не доктор. Дураку, не только следователю, понятно, что озлобленный недомерок ядреным бабам свой стручок предлагать пытался, да конкуренции не выдержал.
   "Вот он, мотив на преступление..."
   Грамотин прищурился, включил проницательный немигающий взор и долбанул Дмитрия прямым вопросом:
   - Зачем и как убили Григория? Почему связали?
   - Он не сам сдох? Вот не знал, - карлик удивился вполне натурально и выдал перл деревенского красноречия. - Связал бы, да в хрен он мне не уперся! Заглянул я убедиться, что дрыхнет хряк, и пошел к его кирюхе, участковому. Тот отказал, а в район дозвониться, да еще ночью? В Кремль проще! От сельсовета я сразу к себе. Кто уж бычару кончил, не знаю, но спасибо тому - огроменное.
   Не понравилось Грамотину, что недомерок очень уж спокойно благодарил каких-то посторонних, даже не мигнул под следовательским прищуром со сдвинутыми бровями. Так же спокойно Дима рассказал о первой ссоре с Гришкой, когда заступиться хотел за сестру, да вместе с приемами карате вылетел через окно. От простого пинка в живот.
   - Я чуть не умер тогда. Написал заявление, а участковый меня промурыжил и дал отказ. Конечно, бугаина ему друг, вместе служили, то да се...
   Участковый свысока, снисходительно глянул на карлика, подсунул следователю общую тетрадку, раскрыл страницу с данными брата Клавдии. Краем глаза Матвей просмотрел запись про Дмитрия, скудную, как цитата из личного дела. Тем временем сельский электрик, механик, сварщик и кто-там-еще в одном лице, обстоятельно изливал миру великую, обширнее океана, обиду:
   - Ваша шобла ментовская друг дружку прикрывает. В райотделе завернули, прокурору написал - опять отказ. Козлы, ваше счастье, что разрешение на оружие не дали. Я бы Гришеньке отстрелил шулишки его драгоценные...
   Боль человека, обиженного Судьбой, не каким-то жалким сельским подонком, Грамотина не задевала. Кому роста не достанется, кому ума, кому удачи - чего сетовать? Справедливость - понятие поповское. Понятно, добиться или выпросить её сетованиями - дело дохлое, только в лотерею выиграть, разве. Матвей рассматривал Клавкиного брата, как экспонат, как дивного представителя человеческого рода:
   "Лилипут, а элегантен, изящно одевается! Превосходный костюм, явно заказной, не магазинный. Материя тонкая, немнущаяся, выглядит дорого. Рубашка свеженькая. Ворот с внутренними пуговками, иначе так галстук бы не облегал. И галстук в тон, да. Причем пижонство у пигмея в крови, умеет носить настоящую одежду. Как же он по деревенской грязи и пыли передвигается, что туфли сверкают кремом? Чифирь твою расфуфырь!"
   Мысли следователя энергично крутились, просчитывая неувязку с франтовством недомерка.
   "Всегда так ходит? Переоделся, совершив убийство? Что же за следы могли остаться на прежней одежде? Ни крови, ни пороха... Вот заморочка!"
   Трудно следователю, если нет в руках улик. Голые подозрения и впечатления - ничто! Их к делу не подошьешь, в суд не предъявишь. А разобраться надо - этот типчик мог убить. Мотив есть, обида вселенская. Матвей нутром чуял вероятного преступника, ведь сто раз права поговорка:
   "Мал клоп, да вонюч..."
   Этот "карла" злобен, мстителен, образован и талантлив, непременно. Изобретательность российского люда следователю Грамотину известна хорошо, куда как лучше, чем обычным гражданам. Он в бытность заочником служил надзирателем в городской тюрьме. Такого насмотрелся и наслушался!
   Техническим приспособлением завалить человека, это запросто. Спицей заколоть. Укол под язык поставить. Или с другой стороны тела, в более интимное место. Ток пропустить? Тоже годится.
   "О! Если граммов сто бензина в пластиковый пакет, и на голову - чем не способ? Хотя, убитый же не задохнулся..."
   Встрепенулся следователь, захотелось выскочить, позвонить, задать вопрос Буме-медику, да нарываться на очередное хамство не захотелось. Но технические средства тоже могут помочь, если подсуетиться. Вдруг Дима тут, в избе за какой важный предмет схватился - а тот орудием убийства и окажется? Матвей распорядился, переадресовав Клавкиного брата эксперту:
   - Отпечатки пальцев сними и сравни. Сможешь? Ну, хоть попробуй сравнить!
   Неуличенный пока убийца, вероятный, разумеется - вышел, а милиционер ввел следующего кандидата на эту роль. Следующую. Ведьма явилась.
   "Как там её - Живеха? Ай, нет, Живуха...", - вспомнил следователь, глянул в упор и чуть не ахнул вслух от изумления:
   "Распротудыть твою в бога и триста боженят мать!"

*

   Живуха выглядела колоритно. Портретной внешности у нее, почитай, не осталось. Лицевой череп, он черепом и был. Пергаментная кожа, ссохшиеся в щель губы. Глубоко утопленные глаза почти завешены складками, которые некогда составляли верхнюю часть век. При слове "здрасьте" обнажились штук восемь длинных, желтых зубов на тонкой ножке. Белоснежная пакля реденько прикрывала голову. Зато ровно и гладко. Прическа собиралась сзади в жиденький хвостик, изящно перевязанный черным бантом.
   Натуральная Баба-Яга. Не в исполнении Милляра, которого Грамотин обожал за несравненный талант - гораздо страшнее. И не горбатая.
   - Охти мне, какой прикид моднячий! - Мысленно, конечно, но вскричал Матвей.
   И было отчего. Если исключить комнатные тапки - войлок на резиновой подошве, то одежда поражала необычностью.
   Бог знает сколько лет назад заплиссированная юбка-миди элегантными складками свисала с костей таза.
   Фиолетовая вязаная кофта изображала кардиган, вольготно ниспадая с тех мест, где прежде существовали плечи.
   Блузон, да не синтетический, а китайско-шелковый - крепдешин, если следователь не ошибался в названии - съехал на одну сторону, держась за тонюсенькую индюшачью шейку.
   "И - мать моя женщина! - карга носит бюстгалтер, иначе, зачем ей бретелька?"
   - Офигительная красота, - едва сдержал улыбку следователь.
   Ведьма подслеповато прищурилась. Милиционер подстраховал мумию, приземлил на стул. Та поерзала, закрепилась. Узловатые пальцы вытащили из кармана кофты современный футляр, извлекли модные узкие очки, водрузили на нос. Подрагивая, заправили дужки за уши. На вопрос, кто она, старушечий голос ответил неожиданно бодро:
   - Ведьма, как меня аттестуют. Колдунья, если желаете иное толкование. Знахарка. По паспорту - Эллада Эммануиловна Живухина. Когда родилась? О, так вы меня поздравлять станете? Тогда на сто седьмой день рождения многая лета хотелось бы услышать. Пометьте, как заявку, милостивый государь...
   Не просто ехидная, а язвительная шутка у грымзы получилось, хотя формально придраться не к чему - тут тебе не вульгарный матерок. Чтобы расшифровать такую издёвку, надо хоть раз услышать зачин церковного речитатива могучим диаконским басом и зычный ответ хора. Матвей - слышал, потому шпильку оценил:
   "Однако, непроста бабка! Но, спокойствие, только спокойствие... Ведьма, так ведьма. Получу данные вскрытия, тогда и разберемся с твоим колдовством, - не стал реагировать Грамотин, - и сто с лишним лет твои мне побоку, если вменяемая..."
   Он задавал долгожительнице обязательные вопросы, оформлял протокол и удивлялся грамотной речи, редкой даже в устах городского жителя. Несомненно, Эллада Эммануиловна родилась не здесь. Такое образование в церковно-приходской школе не получишь. За плечами старухи, пусть и в далеком прошлом, но ощущались Питер, Москва, и как их там - гимназии с институтами, университетами, академиями.
   Крепло и подозрение. Матвей понимал - эта образованная старушенция вполне способна изобрести способ убийства хитрый и скрытый, неявный. Тем более - надо тщательно искать доказательства. А они должны быть, просто обязаны, иначе, зачем он сюда загнан начальством? Такая развалина не в состоянии убить здоровенного мужика грубой силой - прекрасно! Кто бы спорил! Изощренные способы ничуть не хуже:
   "Грибочками отравить, беленой, чем там еще? Конечно, ведьма ты наша, у тебя есть аква тофана! Флакончик с зеленой жидкостью - вот он, приобщен к делу. Дома химики проверят, что за гадость в нем... Найдем, найдем, бабуленция, мне лишь намек нужен..."
   - Это вы готовили? Для чего?
   - Болотник-то? Контрацептив природный. Незачем Клаве беременеть от проспиртованного выродка. На роль яда такой отвар не годится. Если литра два испить - сработает, как легкое слабительное и мочегонное.
   На этом кончились вопросы, где смысл еще мог найтись. Как быть - ляпнуть старухе: "Да ты ведьма!", по примеру Ивана Грозного в знаменитом фильме? Следователю срочно требовался ответ на вопрос - что послужило причиной смерти. И он возопил в душе:
   - Где ты, змей на рюмке? Где ты, медицинский эксперт?

*

   Тот немедленно нарисовался, будто телепатия сработала. Красивый, высокий, по-барски вальяжный. Артистически откинул длинные соломенные локоны с лица. Осмотрел комнату на предмет зрителей, ведьмой пренебрег - для ходока по женской части она не составляла интереса. Швырнул на стол заключение. Сел на свободный стул. Заложил ногу на ногу.
   "Наглец. И ведь не выгонишь - нужен!"
   Прочитав несколько листов, обильно усыпанных полуразборчивыми знаками, Грамотин потребовал комментариев. Бума послушно перевел. Изложение позволило понять все. И огорчиться. А кто обрадуется, схлопотав полный облом? Вот такой:
   - Уровень алкоголя в крови - далеко не смертельный. Никаких внешних следов, кроме тех, что на конечностях. Мочевой пузырь и прямая кишка - опорожнены. Возможно, не в агональном состоянии, а незадолго перед смертью. На вскрытии - внутренние органы без особенностей. Причина смерти - остановка сердца. И это на фоне абсолютного здоровья!
   Эксперт поправил слегка задравшийся носок. Попробовал позу "нога на ногу", не удовлетворился - снова сел "по-американски". Матвей разозлился - он, следователь, мучается, вычисляет убийцу, а этот наглый деятель удобные позы принимает. Вместо того чтобы понять бред собственного заключения о смерти Григория Иванова и сделать вывод! Гнев проявился, заморозил слова, звякнул металлом:
   - Так не бывает, - вразумил бестолкового эксперта мудрый следователь, - чтобы здоровущий лось, и на полном скаку копыта отбросил. Или на плыву - ласты склеил. Или на сидю - преставился. Его убили. Ты обязан найти следы и доказательства.
   Зря звучал металл в голосе, напрасно холодок пренебрежения веял на Буму. Эксперт не слушал - с высоты своего сидячего роста он рассматривал ведьму. Не просто глазел, а изучал с интересом первооткрывателя Америки.
   Матвей замолчал, тоже пристально смотрел, но на породистое лицо эксперта. Там сперва сияло незамутненное изумление, затем брови взлетели вверх, в глазах сверкнул восторг. Оценил красу, значит.
   - Абрам Францевич, вы со мной? Вы меня понимаете? Обязаны дать мне доказательства причинения смерти...
   - Могу высказать соображения, но доказательства, товарищ дедуктор, ищите сами. Как я говорил, в легендах про ниндзя, Шао-Линь, колдунов вуду или ведьм есть доля правды, - понес Бума, тайком показывая на мумию и одобрительно вздымая большой палец. - Если резко ткнуть человека в нужную точку, то рефлекс может остановить совершенно здоровое сердце. Акупунктура, как наука, довольно точно установила, что игла оказывает воздействие, создавая разность потенциалов. Но сразу убить таким уколом - невозможно! Этот человек умер сам.
   Блондин воодушевился, как всегда, стоило ему немного захмелеть:
   - Разумеется, способы причинения смерти многообразны. Мстительность женщин общеизвестна, а изощренность бабьего ума преуменьшается. Электрический ток порой, даже слабенький, тоже убивает. Ввести яд можно, способы известны. Но все это оставляет следы на коже, на слизистой, на внутренних органах...
   Эксперт молол чушь, вернее, излагал теоретические знания вперемешку с его собственными представлениями о роли и месте прекрасного пола в современном мире. Добро бы польза от разглагольствований была, а так - чистый бред и трата времени! Грамотин слушать записного бабника и ярого антифеминиста не захотел. Плюс, этот гад постоянно дышал в сторону следователя. Обонять запах медицинского спирта, недавно принятого экспертом внутрь! Чего ради? Матвей грубо ссадил эксперта с любимого конька, повторив:
   - Так что ты полезного нашел на трупе?
   Бума обиделся, изобразил губами мокрые звуки, похожие на те, что издает противоположная часть тела, огорченная несварением желудка. Это означало - "ничего"!
   - Больше того. Я поднял медицинскую карту. Он недавно прошел обследование. Полное. Сюда выездную поликлинику загоняли. Этот здоровяк годился в космонавты. Его сердце не могло отказать. Но остановилось! Если уважаемому Шерлоку так хочется найти причину, можно за уши притянуть колдовство, только я лично - пас.
   Забытая на стуле ведьма неожиданно рассмеялась, точнее, задребезжала, схоже с надтреснутым поддужным колокольчиком:
   - И напрасно. Вас, кобелей, не колдовство, а собственный страх убивает. В полном соответствии с Фрейдом. Бессознательное...
   Бума едва не упал в обморок от восторга:
   - Повторите, бабушка! Что с Фрейдом?
   - Измельчали мужчины, выродились. Героев нет, добытчиков нет, одни пьянчужки и хвастуны. Самцы убогие. Либидо тетешкаете, пенисами меряетесь, частотой коитусов хвастаетесь... Я ему сказала, Клаву не трогать. Иначе порчу наведу, и он умрет в постели. Он побил. Я сказала - теперь ты умрешь. Он и умер...

*

   Катя проводила Элладу Эммануиловну до самого крылечка и теперь с трепетом ждала, когда та выйдет наружу. На всякий случай, чтобы слышать, о чем речь, девушка пробралась вдоль стенки и села под раскрытым окном. Во-первых, так будет слышно, о чем конкретно следователь говорит, а во-вторых, какие ответы будут. Хотя, понятно же, такая старушка никогда не сможет причинить зла человеку. Так чего ее допрашивать? Но прошло пять, десять минут - беседа затягивалась.
   Когда врач вошел и громко прочел заключение, Катя убедилась, что никакого убийства не было. Врала Загориха! Но следователь, если судить по настойчивости, в это не верил. И тут Живухина отчетливо прошлась по Фрейду с его сексуальными выдумками, припечатала всех мужиков: "либидо тетешкаете!" Катя прыснула от смеха, потом чуть не в полный голос засмеялась. Пришлось отбежать в сторону, чтобы себя не выдать.
   Из селян, с утра дежуривших во дворе Ивановых, осталось всего душ пять-шесть. Остальным надоело ждать, раз новостей никаких, только дурацкие расспросы от приезжих повторяются: "кто мог убить Гришку?" Ответы им все давно дали, и одинаковые - "никто", но сейчас, между собой, тему обсуждали уже всерьёз. Кто-то же приговорил молодого мужика, если его убили-таки?
   - Да никто! Кому этот урод нужен?
   - Нет, он надоел всем хуже горькой редьки...
   - Хамло, ага. Деда Фиму на ... послал, когда тот за огурцы сказал, ну.
   - Степку ударил на покосе, так то разве повод к убиванию?
   - На месте Клавки я бы ...
   Катя не стала слушать наивные версии, вернулась под окно. Там как раз шел разговор о немощи Живухи, которая двухметрового Гришку, якобы, топором зарубить грозилась. Катя от такого безумного предположения опять расхохоталась и убежала прочь. Нет, подслушать что-либо стоящее ей никак не удавалось!

*

   Обличив мужчин и развенчав Зигмунда Фрейда, как сексуально озабоченного импотента, двинутого на этой почве, старая карга снова "задребезжала". Тоненько так засмеялась, но долго веселилась, порой беззвучно, хрипловато похохатывая. Если бы так ржал молодой человек, Матвей предположил бы у него истерику. Тогда следовало прикрикнуть или дать воды. Но перед столетней старушенцией он растерялся и ждал, когда та сама остановится.
   Живуха всё смеялась с хрипотцой, а он ждал и думал о своём. Так похрипывали старые пластинки, когда запись кончалась. Следователь до сих пор хранил дома старый патефон и раз в год ставил на него любимую пластинку. "Нинон", как называлась песня. Они с женой слушали незнакомый язык, испанский, наверное. А потом пили вино и поздравляли друг друга.
   Их первая любовная ночь, каких-то двадцать лет назад, так и выглядела. Романтичной, спонтанной и умопомрачительной. Словно волшебство их накрыло и толкнуло друг к другу. Хоть Нина и утверждала всегда, что встречалась с уймой парней до Матвея, но следователь верил, что оказался первым. И единственным. Слишком много тому доказательств он помнил. За что жену ценил, втайне гордился ею.
   "Ангидрит твою перекись марганца! Сегодня годовщина, а я, как проклятый, сижу напротив сумашайки из приволжской глубинки!"
   Следователь отвлекся, соображая, как и чем компенсировать себе упущенный праздник. Жена-то не откажет, но свечи, вино и танец нагишом придется отложить - Нинон утром на работу, а он не зверь.
   Ведьма отсмеялась, смолкла. Медицинский эксперт Абрам Францевич Семеренко воспользовался паузой, напомнил ей о Зигмунде, который предложил миру странный взгляд на секс:
   - ...это признанная теория, общепринятая. Вы в ней хоть что-то понимаете?
   - Лекцию хотите, юноша? Я понимаю многое. А поймете ли вы? Ныне примитивизм востребован, невежество лезет по власть. Конечно, знания не деньги, ин манус нон реципе**...
   Запах оскорблений следователь Грамотин воспринимал мгновенно и в дичайших разведениях - как пустой флакон "Пятой авеню" в мусорном контейнере. Здесь ими не пахло, но обидчивый Бума окрысился:
   - Хоть по-латыни! У меня высшее медицинское образование, между прочим.
   Ведьма удостоила его длинным ответом:
   - О, возбудился, набросился, куспидэ эректа**. Не знаешь ты настоящей латыни, пуэр**, так что пожалею, упрощу. Твой Зигмунд наплел сто верст до небес и все лесом, когда секрет прост. Не в либидо дело. Все животные имеют копулятивный аппарат, но только человеческие самцы сделали из него фетиш. Фрейд комплексовал, несостоятелен был по мужской части, вот и свел все к подавленной сексуальности. На самом-то деле, секс - дело десятое. Тут психология важна. Кто чего боится, на том и ломается. А надломился - и пошла душа на небо, только пятки замелькали. Понял?
   Эксперт рот распахнуть не успел, как Живуха продолжила:
   - Считается, что мужик всему голова, а зря. Главенство не пенисом, но головой даётся. Оглянись, почти все подкаблучниками норовят устроиться, как спокойнее.
   - Ну, так уж все? - вставил Бума, но старуха пренебрегла возражением.
   - Вы почему над бабами изгаляетесь? От страха, что они прочней вас. Вот Гришку, пока малый был, все колотили. Мать, отец, братья. В армии тоже унижали, издевались на первых порах, он в письмах жаловался. А вернулся - конкурентов нет. Вот и осмелел, принялся комплекс свой тешить. Стремился всех течных самок лично покрыть, самоутвердиться. На то много ли усилий надо - мужского населения в деревне и не осталось. А Клавдию он унижал специально. Чуял, что не ровня. На ней и дитя, и хозяйство держалось. Да и деньги в дом она приносила. А этот изверг рода человеческого все пропить норовил, да...
   Следователь оборвал старушенцию:
   - Вы по существу - зачем и как Григория убили.
   Бума следователя шепотком попросил:
   - Нет, пусть продолжает, так быстрей проговорится. Ишь, как на пенис вызверилась, - но к ведьме обратился громко. - Так где твоя психология или бессознательное, бабка? Давай трактовку!
   Живуха откликнулась на реплику:
   - Держи, юноша! Я телом слаба, зато головой и духом сильна. Он знал, Гришка-то, но хотел доказать, что тело важнее. Самурай деревенский, недавно пришел ко мне домой, кулаком доски заборные крушит и меня пугает. Вот так, говорит, башку твою проломлю. Я ему и сказала - Клавдию тронешь еще раз, так я той же ночью явлюсь и смерть с собой принесу. Грубо сказала, как никогда, чтобы понял - он ведь глуп и необразован, возвышенное не постиг бы. Пообещала обречь на смерть, приговорить. Мол, от ужаса в штаны наложишь, молить о прощении станешь, а все одно не пожалею. Скажу слово заветное, наговорное - изыди-сгинь, ничтожество. И голову тебе словом, как топором снесет...
   Следователь обрадовано воскликнул:
   - Ага! Вы ему угрожали! Угрожали зарубить топором?
   - Ой, дурак ты, Мотя, - удрученно шепнул Грамотину эксперт, - она мышь задавить не справится, а ты топор ей в руки мастыришь. Ну, кто в такое поверит? Двухметровый мужик?
   За окошком кто-то звонко расхохотался. Матвей дернулся было посмотреть, шугануть, но спохватился: "Несолидно".
   ______________________________________
   **ин манус нон реципе - в руки не возьмешь, куспидэ эректа - подняв копье, пуэр - мальчик.

*

   Живуха расслышала шепоток медицинского эксперта и смешок под окном, улыбнулась мудро, опротестовала собственную немощь:
   - Он тоже смеялся и не верил. А я тем же днем на него зарок навела. Народ собрался, участковый ваш, покрывальщик его подвигов, прикатил, высмеял меня. Что оставалось, не отступать же? Я прилюдно его прокляла, затем показательно смерть на Гришку навеяла. Пудрой в лицо дунула, и сказала, что мороком гибельным овеяла. Он побледнел, отпрянул - значит, сломался, струсил. Деревенские-то ворожбе и колдовству податливы. Невежество, оно в том виновато...
   Вот в этот ужас покойного Григория Иванова следователь легко поверил. Когда такая страхолюдина, сама на смерть похожая - разве что без капюшона и косы - проклянёт, то забоишься, поверишь и в чёрта!
   - Участковый его уговорил, они тут же пошли, напились и к бабам. Назло. Пьяные, вы всегда храбрые. Он Клавдию и побил. Тогда я пришла, - голос ведьмы отвердел, - разбудила ирода, чтобы меня видел. Поколдовала, слово заветное произнесла, - в этот момент старушечье дребезжание и, словно, сожаление появилось в голосе, - тогда страх и убил его...
   На том внятный разговор иссяк. Живуха понесла полную чушь, помянула Нострадамуса, Вангу. Похвасталась, что любого мужика насквозь видит. Бума принялся ржать. Ведьма его окоротила, предрекла скорую импотенцию, если с девками по баням не прекратить шляться. У того челюсть отпала. Но выправился ходок по женской части, показал на Матвея - что про него видишь?
   Мумия угадала, больно ударила следователя ниже пояса. Так и заявила, что слабость Грамотина на чужих бабах - штука, наведенная словами. Заговор сотворила жена, потому и стояк настоящий ему лишь с нею. Зато до ста лет.
   "Вот, раскудрить твою березу, провидица!"
   Выставил следователь из кабинета Живуху и Буму. Зазвал криминалиста, тот раскинул по столу карточки с отпечатками пальцев. Топор лапали ведьма и Клавдия. За точило хватались все - покойник, его жена, её брат. Кроме Живухи. Вязал - фиг знает кто. На веревке следов не обнаружить. Спинки и прутья кровати не трогал только лилипут. Ручки двери дергали все, кого следователь прочил в убийцы. Пристрастно рассуждай или беспристрастно, а вывод одинаковый - не сошелся пасьянс.
   "Вот это расследование получилось! Никаких доказательств, только пустые домыслы. При трех подозреваемых - в остатке шиш. Без масла. Дмитрий в убийстве не признался. Клавдия - тоже. Только ведьма заявила о причастности к убийству. Да что - причастности! Призналась".
   Но настолько странно, мистически выглядит убийство, что лучше бы тоже отреклась. Перечитав признание Эллады Эммануиловны Живухиной, следователь Грамотин повторно загрустил. Что предъявлять? Убийство колдовством?
   - Угу. Сейчас, только "Молот ведьм" в библиотеке закажу, часть третью.
   Когда-то давно, пролистав перевод "Гексенхаммера", Матвей поразился педантичности немецких юристов-иезуитов. Без признания - ведьму нельзя было осудить! Для того и пытали. Описания чародейств тоже произвели впечатление.
   Может, с тех пор в голове затаилась вера в невозможное, паранормальное? Положа лапу на сердце, что ведьма про него сказала - правда. Матвей в жене души не чаял, да простить ей не мог позорной импотенции. История позора секретилась, но себе врать не станешь? Он и не врал, вспомнил, как оно было.

*

   Праздник тогда получился скомканный. Кээспэшники планировали собраться большой оравой, но не склеилось. И приехали в "Дом Колхозника", так называлась самая дешевая районная гостиница, всего десять человек. Стол накрыли, напитки выставили, но скучно мелкой компашкой - переругались. Патефон, который Матвей взял на тусовку для прикола, никому не понравился.
   Только Нина, дежурная по гостинице, завороженно слушала старинную пластинку "Нинон". Матвей предложил ей присоединиться. А что? Молоденькая, симпатичная. Принялся ухаживать, и вечер для них закончился постелью.
   Через месяц поженились. В первую брачную ночь на патефоне крутилась заветная пластинка. Вино, свечи, обворожительное тело молодой - довели Матвея до бешеного желания. Глядя на законно предназначенное ей, несгибаемое произведение природы, Нина сделала несколько пассов, словно сбрызгивая воду с пальцев:
   - Заклинаю тебя страшным заклятьем - стоять всегда, до последних дней хозяина, не меньше, чем сто лет, и только для меня!
   Матвей поулыбался милой шутке, и только. Через года четыре... Или три? Уже неважно. Новый районный эксперт, Бума, начал работу с приглашения коллег в баньку. Кто бы сопротивлялся? Там оказались неприхотливые девочки.
   Основательно поддавший Матвей махнул рукой на супружескую верность - что, от него убудет? И опозорился. Несгибаемость превратилась в расслабленность, едва он вспомнил слова Нины.
   Списал случай на усталость и водку. Попробовал с одной из старых подруг. Осрамился. Выслушал участливый совет - поесть сметанки, орешков, меда. Даже не уточнил - сметана зачем? Домой вернулся понурый, а как Нина обняла - откуда что взялось! Так славно все отстоялось, не раз и не два.
   Утомленная, но любящая жена не отказала, само собой. Сонная, а похвалила - неуемный ты мой, секс-маньяк. С тех пор пробовать на стороне Матвей не решался - ржавой острогой засело в памяти "страшное заклятье".
   Воспоминание мелькнуло и ушло, вызвав желание найти реальную причину смерти Григория Иванова. Не хотел следователь Грамотин верить в сверхъестественное. Не хотел!

*

   Пока Катя унимала смешинку, брат Клавдии пришел к избе, что-то наскоро прожевывая. Пообедал, видать. Будущий юрист и следователь поймала молодого мужчину за лацканы, оттеснила к городьбе:
   - Дима, о чем спрашивал следователь? Он подозревает, что Гришка не сам умер?
   - Кать, отвяжись. Я что, знаю, какая чухня в его башку вдарит? Там баба Лада, я за нее волнуюсь...
   Дверь распахнулась, высокий белокурый врач вышел, посторонился, дал дорогу Живухе, ехидно уточнил вслед:
   - Так-таки импотенция? Безоговорочная? Что-то я не замечаю...
   - Заметишь, поздно будет. От тебя зависит, паренек, - незлобиво ответил Эллада Эммануиловна, примеряясь, как одолевать ступеньки вниз.
   Дима бросился навстречу, подхватил престарелую родственницу под руку, помог спуститься с крыльца. Откуда-то вывернулась Клавдия. Они увели бабушку, отбившись от расспросов разочарованных селян.
   Тем временем все приезжие собрались в избу почти одновременно. Участковый вошел последним, неся в руках корзинку с едой, выпрошенной у Загорихи.
   Начался дождь. Унылый, мелкий, но плотный и непрестанный - первый привет подступающей осени. Селяне разошлись. Катя постояла в задумчивости, потом направилась к дому Живухи. Ей очень хотелось самой найти ответ - кто убил Гришку, если того вообще убивали, конечно.
   Судя по отношению Клавки и Димы, бабку оба искренне любили, что предполагало ответную любовь не меньшего градуса. Тогда конопатый следователь прав, подозревая Элладу Эммануиловну.
   Катя не сомневалась, что "ведьма" могла сварить любой яд. Но какие-то приспособления ей для этого нужны? Обязательно. Это стоило проверить.
   Подойдя к двери и постучав - для проверки, а вдруг кто есть? - будущий следователь осторожно вошла. Она надеялась, что сейчас обнаружит пусть не кабинет химии с колбами, перегонными кубами и мензурками, однако настоящий алхимический уголок. И тогда утрёт конопатому следователю нос!

*

   Следственно-оперативная группа собралась в избе Ивановых. Оперативникам похвастать оказалось нечем - полный пшик. Деревенские не верили, что Гришка убит, или скрывали свои мысли на этот счет. Тогда Матвей коротко изложил итоги:
   - Версия у меня одна. Доведение до смерти. Кто подозреваемые? Жена убитого, брат её, Дмитрий, и старуха Живухина. Бабка призналась, что она ведьма и что убила словом. Что ха-ха? Вполне возможно, только не от слова, а от конкретного воздействия на нервную систему. Типа, боль невыносимая. Скажем, парня чем-то напоили, чтобы он простое прикосновение воспринял, словно шок... Как глаза режет, если из темноты сразу на свет... Или слух... Короче, он и умер от пытки такой. Но доказательств у нас нет.
   Следователю Грамотину и самому версия не казалась толковой, но кривые ухмылки коллег по следственной группе разозлили:
   - Не нравится? А какого ... рожи строите? Сами мне ни хрена не нашли, вот и приходится из пальца высасывать! Бума, если ты такой умный, скажи, как может сердце у такого бугая остановиться без причины? Тогда заткни язык в ... и помалкивай! Едем обыскивать ведьмино жильё, и попробуйте не найти там отраву, ясно?
   Эксперты и оперы неохотно согласились изучить, что водится в избенке Эллады Эммануиловны. Но прежде - пообедать. Участковый подсуетился, приволок корзину еды и самогон.
   У кого он реквизировал немудреную пищу - бригада не спрашивала. Стрескали оладушки, яйца, сало, овощи, приняли по дозе мутной и вонючей гадости. С удовольствием опрокинул стакан и допил остатки из бутылки только участковый, отчего рожа его раскраснелась и потно заблестела.
   "Зачем, пьем, спрашивается, - подумал Грамотин, глядя в лица коллег, - если не нравится? Хреновая обязанность. Мужчина если, то - надо, должен, вроде. Отказаться боимся. Позор, типа..."
   Спустя час вездеход медленно протарахтел в конец деревни, уже без пыли - мелкий дождь прибил ту и промочил до полужидкого состояния. День медленно перерождался в длинный сумрачный вечер. Покосившаяся халупа ведьмы светилась незашторенными окнами.
   Живуха сидела в потёртом кожаном кресле, с книгой в руках, показывая что-то девушке, стоявшей спиной к окошку. Когда следователь постучал, и вся компания вошла, старушка снова рассмеялась:
   - Видишь, Катюша, не ты одна такая подозрительная. Ладно, иди, девонька, завтра уже расскажу про Авиценну...
   Грамотин вспомнил, что именно эта девушка, студентка юрфака, пыталась навязаться ему в помощники. Скептически хмыкнув, он принялся демонстративно осматриваться, дожидаясь, когда закроется дверь за непрошенной энтузиасткой. Изба оказалась заставлена книгами, вкруговую. Полки, полки и полки - сверху донизу. На потемневших корешках золотились не только русские, но также и иностранные надписи.
   Матвей попробовал разобрать - ничего не понял. Спросил Живуху.
   - Испанский, латынь, немецкий и английский. Всякая всячина. Учебники, монографии, много художественной. Хотела завещать библиотеке - те отказались, позапрошлый век, дескать, с ятями и фертами. Никому не нужны... Помру, пропадет, повыкидывают, или на растопку пустят, - посетовала ведьма.
   Против обыска она ничего не имела. Эксперты и оперативники шурудили, перебирали немногочисленное имущество и молчали. Никаких склянок, трав, сушеных мухоморов, жаб и мышей они не обнаружили. Из химии в избе оказалась лишь скромная косметика на потемневшем трельяже. Шкаф с одеждами почти пустовал - десяток древних нарядов и все. Обувь тоже стояла на виду - резиновые сапоги, кирзовые сапоги, валенки. Тапки.
   Внимание Грамотина привлекли портреты на стене. Мужчины в парадных мундирах - от царского до советского вида - и женщина в наряде до пола, с кружевным воротником и ридикюлем в руках.
   - Кто это?
   - Мама, муж, сын и зять.
   Матвей заполнил протокол обыска, спросил для порядка:
   - Это верно, что вы все село лечите своими препаратами, отварами и прочими самоделками? И давно занимаетесь травничеством? Кстати, разрешение есть на это дело?
   - Зачем мне оно, - пожала сухонькими плечиками старушка, - а диплом химика и врача, так вон они, в ящике.
   Следователь проверил, удивился виду диковинному, дате, стилю оформления, и признал подлинность - такие подделывать никто не станет, смысла нет. Участковый, красномордый и сильно захмелевший, громко сказал:
   - Скольких ты отравила, ведьма?
   - Где власть бессильна и порочна, - странно ответила Эллада Эммануиловна, - там зло укоренится прочно.
   - В доме проверено все, - доложил оперативник.
   Группа с тоской посмотрела на Матвея - им не хотелось лезть наверх, в пыль и паутину чердака. Следователь внутренне согласился и распорядился прекратить осмотр.
   - Значит так, Эллада Эммануиловна. Это подписка о невыезде и надлежащем поведении. Черканите здесь. Вас, Клавдию и Дмитрия я подозреваю в убийстве Григория Иванова.
   Бума замотал головой, пытаясь остановить Грамотина, но тот уже принял решение и отступать не собирался. Живухина кивнула, подняла сухонький указательный палец, чтобы оспорить:
   - Вы умны, юноша, но...
   - Не перебивайте! Доказательства я найду, так и знайте. И не надо меня убеждать в невиновности, я не дурак, знаете ли! Все, закончили!
   Обрадованная бригада погрузилась в транспортер. Старая карга напросилась по пути, до Клавдии. Отказать ей у Матвея не хватило духу.
   Высадив Живухину, а чуть дальше - участкового, вездеход заревел в полный голосище и помчал в город, выплескивая грязь из колеи.

*

   Следователь Грамотин радовался, что шум глушил все, делая разговор невозможным. Ему не нравилось сегодняшнее дело. Вроде бы он разоблачил преступников вопреки их запирательству, но полной уверенности не было. Механизм убийства остался "тайной, покрытой мраком". А почему, собственно, не спросить у ведьмы напрямую?
   - Стой. Назад. Я должен уточнить.
   Игнорируя поскучневшие лица коллег, Матвей вылез у дома Ивановых. Стукнул. Открыла Клавдия. Она не удивилась:
   - Вы к баб Ладе?
   Эллада Эммануиловна сидела за столом, пила из стакана молоко. Ведьма, колдунья, знахарка, и кто-то еще в одном лице - она дождалась, пока следователь сел, велела Клаве подать гостю чай. Затем некрасиво улыбнулась во все восемь зубов:
   - Передумал, никак? Арестуешь?
   - Вас? Нет. А вот Клавдию и Диму, - внезапно и вдохновенно соврал следователь, понимая, что только на такой испуг и можно взять эту странную "ведьму", - их я прямо сейчас заберу в тюрьму. Собирайтесь, Клавдия Емельяновна.
   - Не надо их, - дрогнула Живуха, - я же призналась, меня и сажай.
   Тупое равнодушие, которое весь день не покидало красивое лицо Ивановой, мгновенно сменилось страхом:
   - Баб Лада, ты с ума сошла! В чём призналась? - Клавка всплеснула руками. - Товарищ начальник, не верьте ей! Из ума стара выжила! Я, я Гришку придушила! Меня и забирай...
   - Не дури, - строго сказал Дима, выходя из спальни, - меня надо арестовать. Они здесь ни при чём, обе. Я пришёл, когда их не было, и крутил ему яйца, пока тот не сдох от боли...
   - Нет, не ты! Он мой муж, я и убила!
   Грамотин изумлённо следил за карликом и недавней вдовой, которые ожесточённо оспаривали право называться убийцей, и понимал, что совершенно не разобрался в характерах героев деревенской драмы. Живухина безуспешно пыталась остановить спор, но её слабый голос тонул в криках правнуков. Не выдержав, следователь грянул кулаком по столу:
   - Тихо! Оба вы врёте. Его никто не душил и ничего не крутил.
   Убедившись, что Дима и Клавдия унялись, Матвей обратился к Живухе:
   - Только вы способны так расправиться с человеком, что следов не осталось. Но как? Чем можно довести до смерти здоровенного мужика, прошедшего Чечню? Не колдовством, сто процентов. Так чем?
   - Колдовства нет, верно. Знания есть, юноша, сиречь, ведовство. Его убил страх, как я и говорила. Иное дело, чем я страху нагнала. Вот твой друг белокурый, викинг этакий - он Фрейду верит, не мне, а зря. Импотенция его будущая, как и твои постельные неудачи с чужими женщинами - они сродни Гришкиному страху. Все корни изнутри идут, от неуверенности в себе. И от веры в нашу силу. Клаша, Дима, погуляйте на улице.
   Живуха дождалась, пока закроется дверь, продолжила:
   - Ты догадлив, не то, что участковый наш. Не дано ему понять тонкости, а тебе сгодится на будущее. Клавдия с братом непричастна, им даже невдомек, что и как я учинила. Слушай. Петли на руки-ноги изверга рода человеческого лично мною приготовлены, заранее. Он же не почивать изволил, а беспробудно дрых, пока я вязки накидывала, пока крепила. А как в его омерзительную рожу водой плеснула - встрепенулся, принялся орать и дергаться. Тут я ему обещание умертвить напомнила - он протрезвел. Вполпьяна же, голова немного соображает, смерть навеянную помнит. И я нагнетала страх, темнотой пользуясь. Театральное прошлое пригодилось, чтобы жуть его пробрала до костей. Зашипела кошкой, спросила, кто ноне сильнее? Топор показала, точить принялась. Он все видит, все слышит. Искры от камня летят... Молить меня принялся, обещать. Я жало еще повострила, к шее им примерилась - он обмочился. Подушку ему на голову, прощай, говорю, ирод, и...
   Следователь затаил дыхание. Он так и представлял себе изощрённое убийство, но последний штрих, тот самый нюанс, завершающий мазок, что оживляет картину - где же?
   - ... тресь ребром тапка по шее!
   Закрыв глаза, Матвей прикинул на себя чувства здоровенного мужика, беспомощно распластанного мордой вниз: "Да, жутко. Ай, ведьма, сильно придумала!" И вздрогнул от горестного девичьего вопля:
   - Эллада Эммануиловна, зачем вы признались? - из спальни выбежала девушка, которая перед обыском ушла из дома ведьмы. - Это же невозможно доказать! Что вы наделали!
   - Ой, про тебя я и забыла! Не хотела, чтобы кто-то знал, - сокрушённо покачала головой Живуха, зачем-то оправдываясь перед никчемной, с точки зрения Матвея, соплюхой, - ну, да ладно... Ты и без меня поняла. Ради детей на всё пойдёшь, Катюша. Даже на смерть, даже на убийство. А теперь - выйди.
   Следователь сам выдворил осточертевшую студентку, накинул крюк на дверь, вернулся к столу, задал последний вопрос:
   - Дмитрий зачем приходил?
   - Мне точило с места не сдвинуть. Я попросила, чтобы в спальню пронес.
   Живухина поставила витиеватую роспись под признанием. Грамотин встал, попрощался, находясь под впечатлением, в размышлениях, ранее несвойственных. И услышал в спину:
   - Вот еще что - хочешь, к девкам без позора ходи. Я с тебя заговор сняла. Не хотела, а получилось. Ненароком, от нервов, - старуха шумно вздохнула, издала странный звук, словно сглатывала слёзы. - Тяжко это, человека убивать, впервой, не впервой ли. Оно, хоть словом, хоть делом, все равно противоестественно... Ой, худо мне, как худо!
   Изумлённый Матвей оглянулся. Живуха стояла, прижимая ладони к груди, а на иссохшем лице влажно блестели две дорожки:
   - Прости, если можешь. Не ради корысти убила, дитя защищала. А не простишь, так мне скоро грехи спишутся. Или зачтутся...

*

   Глубокой ночью группа добрались до города. Транспортер прогромыхал прочь и все стихло. Пересаживаясь в свою машину, Бума горячо выговорил Грамотину:
   - Ты меня убей, Мотя, но колдовства не существует в природе!
   - Не существует, - твердо согласился следователь. - Самопроизвольная остановка сердца, ты прав.
   Подходя к дому, он вынул из папки протокол признания и подписку о невыезде гражданки Живухиной Эллады Эммануиловны, порвал в мелкие клочки. Глядя, как ветер растаскивает обрывки по улице, отмечая ими каждую лужу, опытный и умный следователь шептал:
   - Живи с нечистой совестью, если можешь. Бог тебе судья... Ошиблась ты со мной, Живуха, хитромудрая убивица! Матвей Грамотин - не Гришка Иванов. Ты думаешь, я тупой самец? Обрадуюсь, и к девкам, проверять потенцию? Ага, разбежался! Нинон моя тоже немало ведает... Эх, Бия-мать, перемать, угораздило же меня - мало, что полюбил ведьму, так еще и женился на ней!
  

Интерлюдия

  
   Катя распрощалась с бабушкой Настей и уехала на попутке. Назавтра после поминок Живухи. Та мирно скончалась на второй день, как перебралась в дом Клавдии. Элладу Эммануиловну пришли проводить все, кроме Загорихи. Схоронили ведунью на другом конце кладбища, подальше от Гришки - так решил Дима. Живухины книги он отдал бабе Насте:
   - Она переживала, что пропадут, а кто, кроме вас, их читает-то... Мне без надобности, Клаве - тем более. Только не выбрасывайте, ладно?
   Дима припряг Катю, вдвоём они в несколько рейсов перевезли полки и библиотеку. Девушка помогла бабушке рассортировать, переписать и расставить книги. Перед отъездом выбрала себе на память "Травник" с изумительными иллюстрациями и "Введение в фармакологию". Несмотря на обилие твердых знаков и необычной буквы "эф", читать обе книги оказалось легко.
   В Питере Катя сняла угол в коммуналке, устроилась на работу. Три ночных смены на хлебозаводе должны были обеспечить деньгами на проживание и удешевить прокорм. Главное, конечно, учёба, но хлеб насущный - дело не последнее. Голодное брюхо к знаниям глухо...
   А еще ведь хотелось побывать в театрах, послушать знаменитые оперы, посмотреть балет, спектакли. И музеи, Питерские музеи. И усадьбы художников. И Петергоф. И...
   Господи, как многого хотелось деревенской девчонке, вырвавшейся в северную столицу, легендарный Ленинград!
  

История вторая - Слишком чистые руки

  
   Перед купе, где лежал труп, начальник поезда остановился:
   - Подробно, с чего началось, как узнала и когда.
   Сказать, что Катя не волновалась - солгать. Трудно оставаться хладнокровным, если обнаруживаешь пассажира мертвым. Точнее - убитым.
   - ... тот вопит, как резанный, и я подбежала сюда. Он лежал, как и сейчас, - Катя посторонилась, чтобы начальник поезда мог заглянуть внутрь купе, - весь в крови, и я зашла, чтобы проверить, живой он или нет. Да, дверь была открыта. Тронула его за руку, проверила, есть ли пульс. Ну, тогда отошла, сфотографировала общий план. Вот, тут и время на фотографиях, видите, девятнадцать двенадцать.
   - Да убери его! Как ты не боишься?
   Начальник поезда отклонил мобильник, даже не глянул на экран. Похоже, он не собирался входить в забрызганное кровью купе. Его красное лицо было искажено гримасой то ли брезгливости, то ли страха. Хотя, чего бояться? Вида покойника? Это да, можно понять.
   Все-таки, по жизни далеко не каждому привычен вид крови. Одно дело порезанный палец и другое, совершенно непохожее - дырка в голове человека. Зрелище неаппетитное. Сейчас отвратительный запах крови и мозга выветрился из купе, но, когда Катя туда глянула в первый раз - омерзительные сгустки ещё сползали со стекла, оставляя широкие потеки.
   - Вот что, зайди, проверь, есть у него документы. Сможешь? Только ничего больше не трогай! Я бы сам должен, но не могу...
   - Да ладно, посмотрю. Вы хоть гляньте, одним глазком.
   - Не могу, меня вывернет! Как у тебя духу хватает?
   Проводница пожала плечами. Зачем рассказывать каждому, как она тренировала себя для будущей работы, ходя с друзьями-медиками в анатомку? Ну, так ей это для будущей работы нужно было - она учится на юриста, на следователя.
   Сегодня оправдалась многократная пытка с посещениями анатомического театра. Медики, они настоящие приколисты, если секционные столы с распотрошенными трупами так называют. После жути анатомки уже мало от чего затошнит, а в обморок от порезанного пальчика - точно не бросит!
   Катя вынула из кармана тонкие резиновые перчатки. У нее всегда была в запасе пара-две. Удобная привычка - места не занимают, но руки всегда защищены, что бы ни пришлось делать.
   И опять спасибо друзьям-медикам! Приучили беречь кожу от случайностей, типа царапин, бактерий, порезов, грязи всякой. А потом она увидела в кино, что и следователю удобно - собственных отпечатков не наляпаешь при осмотре места.
   Как вот сейчас - осмотр места, несомненно, преднамеренного убийства. Поэтому следует зафиксировать картину поподробней. Мобильник с фотокамерой, пусть слабенькой и без вспышки - лучше, чем ничего. Катя теперь щёлкала все подряд, естественно, не сходя с места. С порога. Должно получиться.
   В кадр несколько раз попал пассажир, лежащий на нижней правой полке ногами к двери. В его лбу красовалась дыра от пули. Судя по брызгам на стене, подушке, столике, занавесках и на стекле - пуля прошла насквозь и вылетела в чисто поле, где её теперь ищи-свищи.
   Сквозь дырку в окне, окруженную трещинами, и в открытую фортку влетал легкий вечерний ветерок. Сзади, за спиной, Катя слышала шумное дыхание начальника поезда - тот волновался. На фоне тишины, особенно заметной после недавнего перестука колес, пыхтение немного раздражало.
   - Что ты там возишься? Нашла документы?
   - Сейчас, сфотографирую обстановку. Чего торопиться-то, все равно получаса стоять, сами же говорили?
   - Не нервируй меня, быстрее! Мне еще разбираться во всем, а ты чем попало занимаешься!
   Начальник так взвизгнул, что стало понятно - нервы у него на взводе и напряжены до предела. Катя поморщилась - вот так всегда! Блестящая возможность проявить себя представилась ей, а расследование станет вести этот жирный бугай. Тупой, как городской автобус и трусливый, как сто зайцев при волке!
   "Ему, видите ли, поручено! Он, видите ли, вправе разобраться!"
   Студентка третьего курса юридического факультета что-то такое помнила про первичное следствие на судах, в экспедициях и прочих места, куда трудно добраться. Но входит ли в такой перечень поезд? Чёрт знает!
   Кодекса под рукой нет, а спорить - она что, дура? Лишаться подработки проводником из-за сомнения в праве начальника Катя не собиралась.
   Их состав стоял в поле, и тишина нарушалась только отдаленным и частым буханьем ружей. Ясно, когда произошло убийство - совсем недавно. Прежде чем совсем остановиться, они медленно ползли по мосту через озеро или ленивую реку. Там канонада была такой оглушительной, что расслышать в ней пистолетный выстрел - фига с два удалось бы!
   Почему пистолетный? Так вот же она, желтая сбруя пустой наплечной кобуры, поверх пиджака убитого, на крючке у двери. Катя обыскала карманы, нашла записную книжку и паспорт. Раскрыла, прочитала:
   - Дрыгин Семен Григорьевич, московская регистрация, - протянула документ в коридор, - вот, Аркадий Назарыч, нашла.
   Еще раз оглядев купе, она отступила назад, задвинула дверь, закрыла на ключ. Начальник поезда вернул ей паспорт убитого:
   - Держи у себя. А ты соображаешь, перчатки надела! Вот что, собирай всех пассажиров, сколько их? Трое с этим? Николай, - окликнул он старшего проводника, - закрой тамбурные двери на замок, потом иди сюда!
   Мирский, пассажир, который первым обнаружил труп, сидел в своем купе у окна, курил. Его дверь была открыта. Увидев Катю, он встрепенулся:
   - Что? А, понял. Иду, - погасил сигарету в раковине, выбросил в окно, принялся ополаскивать руки.
   Второе купе было закрыто. На стук ответил хриплый вопрос:
   - Какого хрена? Сплю я!
   - У нас в вагоне несчастный случай. Начальник поезда собирает всех пассажиров. Выйдите к нам, пожалуйста.
   - Ладно, иду. Оденусь только.

*

   Владелец хриплого голоса Кате решительно не нравился с самой посадки. Здоровенный мужик, косая сажень в плечах, с низким лбом - Чезаре Ломброзо торжествует! Мало того, что внешность бандитская, так пассажир ухитрился сразу поссориться с Дрыгиным. Тем самым, что лежал сейчас с дыркой во лбу.
   Тогда еще живой, веселый и полупьяный, в окружении друзей, Дрыгин подбежал к вагону, помахивая дорогим кожаным кейсом. Не замедляясь, сунул Кате билет и попытался протиснуться между ней и героем Ломброзо, слегка отстранив высоченного и здоровенного "бандита". А может, и без кавычек, натурального бандюгана и драчуна, как выяснилось в ту же минуту:
   - Порядка не знаешь, скорохват? Так я поучу.
   Удар плечом отбросил веселого Дрыгина чуть не на метр от входа в вагон. Возмущение весельчака и трех друзей мгновенно увяло, когда "учитель" опустил чемодан и нехорошо улыбнулся золотыми зубами. Как-то сразу стало понятно, у кого все шансы оказаться победителем.
   Сейчас Катя вспомнила тот эпизод, сложила факты в непротиворечивую схему.
   Ссора и убийство Дрыгина сочетались вполне гармонично, и подозрения не родились бы только у дебила. Поделившись соображениями с начальником, Катя подчеркнула:
   - Смотрите, он самый первый подозреваемый, у него мотив есть - неприязненные отношения.
   Аркадий Назарович удивленно поднял брови, но уточнять ничего не стал.

*

   Первым в купе проводников вошел Мирский. Приятного в его облике тоже было мало, по оценке Кати. Она так наловчилась составлять словесные портреты, что даже с закрытыми глазами могла описать. Ничего сложного, если сравнения находить точные, как учит мнемоника, наука запоминания. Мирский, кареглазый, круглолицый, невысокий, плешиво-лысый, жирный и дряблый, с тремя подбородками. Олешинский толстяк, один из трех.
   Здоровенный пассажир заполнил проем двери, оглядел проводников из-под нависающих надбровных дуг пронзительными блекло-синими глазами. Стриженные под ежик волосы треугольным островком вкупе с глубокими складками низкого лба добавляли выразительности и вселили тревогу в сердце Кати: "Ломброзо не ошибается. Это убийца!"
   Начальник поезда ляпнул смаху:
   - У нас рядом труп, а кто убил - неизвестно. Сядьте вот сюда и сюда, чтобы вас видно было... Я доложил... Вы подозреваемые, поэтому не выходите из вагона. Милиция или приедет сюда, или уже на станции встретит, если тронемся... Тут это, впереди авария, не надолго, сказали... Но я должен, как это? Расследование начать, вот. Кто что странное и необычное видел, а? Сейчас сказать должны, непременно. Вдруг это окажется и важно! Поняли, о чем я?
   "Всё не так, - подумала Катя, - зачем ему, если скоро приедем? Или СОГ доберется. Опять же, он всех вместе собрал, а зачем? Надо по одному, и чтобы никто не переговаривался, запереть по разным местам. Сказать ему, что я будущий юрист, что знаю лучше, как надо делать?"
   Пока она колебалась, Аркадий Назарович толкнул ее к столику, куда звучно шлепнул новенькую амбарную книгу:
   - Сюда будешь записывать. Начнем с вас, товарищ. Документы!
   Здоровенный амбал протянул паспорт, дополнительно напугав синими наколками на кисти и на каждом пальце. Катя подавила страх - она же не одна здесь, чего труса праздновать, собственно? - записала: "Ларин, Николай Николаевич".
   Страх, и впрямь, сдулся, ушел в пятки, наверное, раз сердце оттуда вернулось на законное место. Душа студентки юрфака возликовала. Она не первый сезон подрабатывала проводницей. Всякое бывало раньше - кражи, мордобой, поножовщина. Но такое подвернулась впервые, и уж тут она не оплошает, отличится!
   Почему нет? Голова у нее работает, знания есть. Крови и трупа, как некоторые, она не боится. Чего далеко ходить? Старший проводник, дядя Коля, до сих пор в себя не пришел. Кате пришлось бежать к начальнику поезда, выслушивать матюги и пережидать долгий разговор по рации. И первичный осмотр места преступления - тоже она...
   Воспоминания оборвал вопрос Аркадия Назаровича:
   - Это... Ну... Короче, Ларин, скажите, а что вы видели и слышали сегодня? Катя, записывай!
   Ломброзовский Ларин оказался никудышним свидетелем:
   - Ничего. Спал, пока вы не подняли. Из купе не выходил.
   - Выстрел слышали?
   - И не один, - все встрепенулись на усмешку здоровяка, напряглись в ожидании, но тот закончил шуткой, - даже сейчас слышу.
   И сделал жест в сторону окна. Действительно, отдаленная пальба не смолкала. Открытие охоты на водоплавающую дичь, так назвал канонаду старший проводник, когда Катя удивилась внезапной и одновременной стрельбе. У них в деревне Мироновке никогда и никто не заморачивался такой ерундой, как утиная охота - домашнюю птицу во дворе поймать куда как проще. Да и вкуснее она.
   Настала очередь Мирского, обитателя смежного с убитым купе. Толстяк оказался словоохотливее "бандита". Он зачастил, как обнаружил труп, как позвал проводников, и молол с такой скоростью, что записывать было трудно.
   Постоянно переспрашивая, Катя заполнила страницу, и тут пассажир задохнулся - видать, весь воздух на трепотню истратил. Начальник поезда наморщил лоб, соображая, что бы еще узнать, и под конец паузы выдал главный, по мнению Кати, вопрос:
   - Не понял, как вы в его купе очутились и чего делали, а?
   Отдышавшись, Мирский посетовал:
   - Черт меня дернул с ним пить! Я и не хотел сначала, просто в картишки перекинуться зашел. Банчок сообразили, чего за так играть? А там уже, слово за слово, стопка за стопкой, и увлеклись. Мы выкушали-то сперва одну бутылочку. Не хватило чуток, вот Дрыгин и заказал добавку и колбаску...
   Оттараторив это, свидетель сделал долгий вдох, помолчал, потом выпустил воздух. Повторяя этот прием, он словно угас. Даже внешне сдал, потерял энергию, став похожим на апатичную жабу.
   Уже медленно, с расстановкой, Мирский описал, как старший проводник вагона, Николай Ильич, мухой летал за водкой и закуской, как радостно прятал деньги в карман.
   Катя заскучала от многословия, но продолжала заносить "словесный понос" на бог знает, какой лист. Не выдержала и ручка - приказала долго жить. Студентка юрфака предложила прогрессивный вариант стенографирования:
   - Аркадий Назарыч, я возьму ноутбук? На клаве быстрее.
   Тот кивнул. Мирский и Ларин закурили, ожидая продолжения. Вынув "Эйсер" из чемодана, Катя дала волю пальцам, и те запорхали по клавиатуре:
   "Допрос свидетеля Мирского, продолжение..."
   - ...играли во что? В дурачка, а что? Кто проиграл, тот и заказывал водку... Он естественно. Нет, я точно знаю, что баксы. Вы сами видели, Дрыгин целую пачку достал из кейса... Как это - когда? - Мирский возмутился, даже голос повысил, напоминая Аркадию Назаровичу. - Вы, товарищ бригадир, вошли, и стали орать за нарушение порядка...
   - Не бригадир, а начальник поезда. И не орал, а замечание сделал!
   - Я и говорю, Дрыгин вас послал и погрозил пистолетом. Вы ушли, пообещав вернуться с милицией...
   Катя под присягой могла подтвердить, так оно и было! Потом дядя Коля к толстяку подошел и сказал - за пару стольников отмажу его от начальника и от ментов. Она слышала тот разговор и видела, две бумажки по сто долларов.
   Мирский продолжал:
   - Дрыгин пистолетом постоянно играл. Шутил он так, наверно, даже в меня целился, когда я пить отказывался, заставлял... Когда вторая бутылка кончилась, я ушел к себе, меня затошнило. Да я в жизни столько не пил! Пока прополоскал рот, умылся. А покурить захотел и вспомнил - сигареты и зажигалка остались у него на столе . Стукнул, открыл, а он убитый, и кровь везде. Я выскочил, а никого нет же, зову, и тут в том тамбуре - вижу, ушел кто-то, спина мелькнула за той уже дверью...
   Катя насторожилась. Она точно помнила - когда возвращалась из вагона-ресторана, ей никто не встретился, а Мирский уже причитал в купе проводников.
   - Ерунда, я в это время шла к нашему купе, и дядя Коля там бельё пересчитывал. Кто мог пройти незаметно, если дверь открыта? И куда спрятаться?
   Старший проводник тоже усомнился. Начальник поезда погрозил Мирскому - 'не врите!' Тот огрызнулся:
   - Я знаю? Может, убийца в туалете переждал? Ну и что, что закрыт? Может, кто из ваших, с ключами? Насчет времени, сто процентов! Семь - начало охоты. Пальба началась. Поезд как раз шел по мосту, потом остановился, а напротив островок и охотников человек десять. Понимаете, утки мечутся, а мне спортивный интерес - попадут или нет. Вот и смотрел, пока не отъехали. Потом вошел к нему...
   - Стоп, - предложил Ларин, - надо проверить туалет. И еще. Кейс тоже надо проверить, вдруг, что и прояснится. Если он деньги оттуда вынимал, как ты говоришь, то посмотреть надо, сколько их.
   - Вы кто такой, чтобы командовать, - возник было Аркадий Назарович, но громадный "бандит" встал во весь рост и вышел из купе.
   Не отпускать же его одного? Все потянулись следом, по очереди заглянули в туалет, который оказался открыт, и окно в нем - опущено. А вот кейса в купе Дрыгина не обнаружилось.
   - Я точно знаю, что был, - перекрестился для убедительности Мирский, - был!
   - И мы видели кейс, - подтвердил старший проводник, а Катя кивнула.

*

   Под напором пассажиров начальник поезда согласился поискать, пока не стемнело. Разойдясь цепочкой, они прочесали насыпь и кювет. Распахнутый кейс и вещи убитого нашлись неподалеку от последнего вагона
   - Бабла нет, значит, - многозначительно недоговорил Ларин, с высоты своего роста недобро посматривая на жабообразного толстяка.
   Аркадий Назарович предложил вернуться и закончить разговор. Расселись прежним порядком - пассажиры напротив проводников. Мирский отодвинулся от Ларина максимально, открыл рот, но встрепенулся старший проводник:
   - Э, народ! Я тоже смотрел в окно, и помню вот, как и говорили... Это, особо странное. Один селезень не боялся, совсем рядом плавал, под окном. Как раз мост проезжали. А вспорхнул, когда что-то плюхнулось... Из купе убитого! Не кейс, не бутылка, точно. Пистолет, а? Кать, ты не заметила, случаем?
   Катя пожала плечами - делать ей нечего, ага, на бегу в окна пялиться! Мирский стал похож на жабу еще сильнее, потому что надул щеки, отклонился назад и крикнул проводнику:
   - Вам спьяну померещилось! Я когда в окно смотрел, не было рядом ни утки, ни селезня. А девчонка вашу за бутылкой бегала, вы же ее сами послали, вместо себя. По третьему разу устали, небось, водочку нам таскать?
   - Так, - внезапно вызверился на Николая Ильича начальник, - ты опять, Николай? Выпру я тебя, как бог свят, выпру! Это что же получается? Я за порядком слежу, а ты водкой снабжаешь?
   Лицо Аркадия Назаровича налилось кровью, губы не успевали смыкаться, отчего слова вырывались со слюной. Обрызганный ею проводник внезапно прослезился:
   - Да как же! Я не для себя, помилуйте! Ну, сын же, последняя надежда на операцию, а врачи... Без денег никак... А он единственный... Куда я без работы? Не выгоняйте!
   Страшно выглядели слезы на впалых щеках сутулого мужчины. Он размазывал их ладонями, словно маленький ребенок. Но то, что умиляло в младенцах, здесь выглядело жалко. И потому вызвало у Кати доверие к дяде Коле. Недолгое. Начальник вдруг завопил:
   - Как я не допёр сразу? Ты его убил, конечно, ты! Если бы успел, сбросил бы с моста в болотину, и ищи-свищи его в трясине! А денежки - вот они, у тебя! И не только на операцию твоему недоноску хватит... Ай, молодец, Коля, ай умник! Сколько хапнул, признавайся? Сейчас обыщем, найдем же, так что признавайся, пока добром можно!
   - Да вы что? Да как? Да я, разве... - старший проводник задохнулся от страха, потерял дар речи и лепетал отрывками. - Как вам не стыдно? Чтобы я? Вы же меня сто лет знали! Да как же!
   - Да так же, - передразнил начальник. - Где деньги спрятал? А ну-ка, пошли смотреть!
   Все последовали за ним. В купе проводников под матрасом мирно лежали пистолет и триста долларов. Николай Ильич упал на колени и зарыдал:
   - Нет, я не убивал! Подбросили, подбросили! Как же вы не видите, я не могу, мне нельзя в тюрьму! Да за что, лю-ю-ю-ди-и-и?!!
   С молчаливого одобрения начальника поезда Ларин залепил проводнику оплеуху, от которой тот сменил направление защиты:
   - Тогда и Катьку вяжите, она ему водку покупала, последнюю поллитру. Она убила, больше некому! Чтоб я деньги под матрасом? Я что, вовсе дурак? Так бы спрятал, хрен нашли!
   Дядя Коля кричал, стучал кулаком по столику, пока Катя приходила в себя от такого обвинения. Да, она сбегала за водкой для Дрыгина, но когда вернулась - его труп уже нашел Мирский. И вообще, она даже не знала, сколько у этого пассажира денег! И стрелять она не умеет!
   Начальник поезда с сомнением выслушал ее, покачал головой и высказался насчет 'славной пары гуся да гагары'. Катю словно горячим душем окатили. Она вдруг поняла, каково это - быть подозреваемой. И мгновенно успокоилась, будто валерьянки напилась:
   - Аркадий Назарович, еще минута - он и вас обвинит. Предлагаю последовательно проверять всех, а не валить сразу на дядю Колю. Подбросить пистолет могли, пока я за вами бегала, а он убитого караулил. Наше купе открытым оставалось.
   - Дело говоришь, - негромко высказался Ларин, стоявший позади всех, в проходе.
   Начальник сперва покраснел, потом побелел. Брызгая слюной, он матерно напомнил, что старший проводник уличен. Проорался, перевел дух. Заявил, что с идиотами он иметь дела не собирается. Ларин протиснулся вперед:
   - Заткнись. Меня на понял не возьмешь, понял? Я таких, как ты, на чем надо вертел. Ты был в его купе? Был. Значит, такой же подозреваемый, как мы все, понял? Когда мне реально лет десять отсвечивает, я никому не спущу. Ни девке твоей, - палец с татуировкой уперся в Катю, - ни тебе.
   - Какое вы имеете право, - отважилась возразить девушка, - если ничего не понимаете в расследовании! Да я...
   - Ты много понимаешь! Бабье дело суп варить, так что заткнись и посапывай в две норки. Вопрос, кто и зачем вашего Дрыгина завалил? Втихаря. Спящего. Это заказуха...
   Катя воскликнула возмущенно, услышав настолько несуразную версию убийства:
   - Да что вы мелете! Не видели, так нечего ерунду пороть! Он, если и спал, то проснулся, сел или даже вскочить хотел! Как бы ему голову навылет, чтобы пуля потом и стекло пробила?
   Ларин удивился, поднял лохматые брови:
   - В натуре? Тогда не киллер, мог и случайный фраер. Кейс с баблом на хапок взял, тут терпила вскочил, пришлось мочить его... А ну, подними волыну, платком, дай мне ствол понюхать. Воняет. Значит, из неё шмальнули.
   Немного помолчав, "бандит" удивил уже Катю, сделав логичный и непротиворечивый вывод:
   - Тогда проводник не при делах! Фуфло здесь, подстава. Он что, дурак, кейс на поляну выбрасывать, а волыну не утопить? Не ты ли, красотка, под него сработала?
   Обрадованный Аркадий Назарович воскликнул:
   - Да она с Колькой в сговоре!
   Ларин полоснул того ненавидящим взглядом и рыкнул:
   - Заткнись, сказал! Понты колотить и следака корчить не надо. Теперь я главный. Цыц всем! Я вас, паскуд, сам вычислю. Слишком ты на мужика гнал, значит, расчет есть его подставить. А мы спляшем от печки. От водки, значит. Его могли отравить, усыпить, потом уже застрелить. Ты, - палец уперся в Катю, - приведи сюда, у кого покупали, а мы пока обыск у меня и у Мирского сделаем, для чистоты совести.
   Мирский подобрал живот и выпрямил спину, отчего подбородки вытянулись в дряблую висюльку, как у индийской коровы или игуаны. Начальник поезда потоптался дурак-дураком, соображая, как обойти Ларина, но сдался, присел напротив замолкшего Николая Ильича.

*

   У Кати вдоль позвоночника пробежала неприятная волна. Низкий хриповатый голос этого "бандита" с рисунками на каждом пальце звучал угрожающе. Таким тоном хорошо каток во дворе замораживать. Но вслед за страхом пришла разумная мысль -сейчас Ларин на ее стороне. Чего бояться? Это успокоило, а другая мысль, более достойная будущего следователя, выглядела очень весомо:
   "Начальник поезда не имеет права вести следствие, как же я сразу не сообразила? Тогда зачем Аркадию Назаровичу нужно балаган затевать? Не скрыть ли что хочет? А почему бы и нет? Тогда надо ситуацию раскручивать самой..."
   И Катя предложила лукавый вариант выхода из конфликта:
   - Слушайте, давайте не будем ссориться. Я предлагаю, как у Агаты Кристи - всё проверять, и всегда быть вместе. Сами же понимаете, убийца - один из нас. Давайте его вычислять путем перебора возможных способов проникновения в купе и выстрела под шумок. Начнем с меня...
   - Один из нас? Какого... ты мелешь! А из других вагонов?
   Это возник Мирский, но Катя горячо запротестовала и напомнила, что за пару минут, даже десяток - с начала канонады - никто посторонний не успел бы пройти в вагон и так же быстро выйти, да еще и успеть выстрелить.
   Ларин задумался, постукивая громадным татуированным кулаком по стене, отчего та прогибалась, кажется. Все посматривали на уголовника с опаской, ожидая непредсказуемой реакции.
   По внутренней связи начальника поезда позвал машинист, обрадовал сообщением: "зеленый дали". По степи разнесся гудок, поезд тихонечко качнулся, скрипнул застоявшимися сочленениями, словно старик. Пересчитывая стыки, состав покатил в сгустившуюся темноту степи. За время паузы все успели помолчать, наверное, что-то обдумать. "Бандит" продолжил разговор, словно и не прерывался:
   - Ну, если по времени так выходит, что кроме нас - некому его завалить, тогда тем более сами разберемся! Вы! Сечете, о чем я? Шмон делаем, у меня и у него!
   Ларин зыркнул на Аркадия Назаровича, на Мирского - те согласились, отправились проверять. Ворошить оба купе доверили Кате. Та выкидывала вещи в коридор, перетрясала чемоданы, подушки, матрасы - ничего предосудительного не нашлось.
   Начальник поезда язвительно одобрил вариант убийства, когда Мирский стрелял под шум охотничьей канонады, и подбрасывал пистолет проводникам. Жабовидный запротестовал, Николай Ильич отверг:
   - Я не выходил из купе!
   Аркадий Назарович сделал второй ход - предложил Мирскому парировать такое высказывание:
   - Ну не Ларина же подозревать?
   - Не умничай, ты, - оборвал комбинацию синепалый "бандит". - Как раз на меня и повесят, вместе с алиби. Ментам спасибо, научился думать, как они. Все поняли, что у меня и у Мирского ничего не нашли? Погнали к вашему торгашу, где пойло брали!
   "А собственно, что мы искали у этих двоих? Деньги Дрыгина, что ли?" - запоздало сообразила Катя, пока "взаимно подозреваемые" тащились к шефу вагона-ресторана. Полупустые вагоны они прошли молчаливой цепочкой. Проводники и пассажиры то ли спали, то ли затаились. Хотя, вряд ли кто в поезде знал об убийстве.

*

   После нескольких мощных пинков в дверь заведующий вагоном-рестораном открыл купе. Ларин могучей лапищей сгрёб за грудки и вытащил шеф-повара в коридор, объяснил, что происходит, задал вопрос.
   Испуганный шеф подтвердил, что Николай Ильич водку брал дважды, а закуску - только в первый раз. Про Катю он ничего сказать не успел. На упрек встрепенувшегося начальника поезда - "как ты посмел продавать так поздно, в нарушение правил?" - последовал изумленный ответ:
   - Аркаша, не выделывайся, а? Ты тоже у меня купил, когда с обхода вернулся! Святоша выискался. Тебе можно левых пассажиров, да? А я рылом не вышел подрабатывать, так?
   - Что плетешь? Какие леваки? - возмутился оппонент. - Ты ври, да не завирайся, смотри, какой чегевара сыскался! Давно тебя за неакциз и паленку не трахали? Так я подскажу им - вазелина не напасешься!
   - Ах ты, чистоплюй! - Рассерчал уже шеф-повар, и пригрозил. - Ну, все, хрен тебе теперь, а не диета! И лапы свои грязные у меня мыть не смей, засранец!
   - Когда это я в твоем мойдодыре плескался?
   Катя в пол-уха слушала, как эти двое открывали слушателям секреты Полишинеля. Ну, продаешь ты водку втридорога, ну, возишь левых пассажиров! Это же не убийство, чего собачиться? И вдруг задумалась - зачем начальнику поезда мыть руки здесь? Почему не в своем купе?
   - Аркадий Назарович, а где и чем вы испачкали руки? И когда?
   - Чего ты лезешь? - краснорожий и потный начальник, заведенный спором с шеф-поваром, только что не взвился. - Да оступился в тамбуре и упал! Руки испачкал.
   Но высказанное девушкой подозрение понравилось всем. Ларин проворчал:
   - Специально лапы измазал...
   Мирский добавил:
   - ...чтобы кровь скрыть!
   Катя попросила Аркадия Назаровича показать, где забрызганная мойка.
   - Какая кровь? Совсем сдурели! Меня подозревать? Стадо непуганых идиотов!
   - Не скажите, господин начальник поезда, - заторжествовал Мирский, - не скажите. В купе Дрыгина заходили? Заходили! Денежки в кейсе видели? Видели! А там у него миллион, не меньше. Скажем, вы денежки хапнули и уходить, а он проснулся, вскочил? Вы с испугу пистолетик цопэ и в лоб ему - бах! Не вашу ли спину я в конце коридора заметил?
   - А ну, подробней, - приказал Ларин Мирскому, отчего тот расплылся в печальную жабу, - а ты, как тебя, Катя? Записывай. Что за спина? Точно, в мундире? Значит, кто-то из вас, проводнички! Ну, предъявите руки! И ты, шеф. И ты, Катя. Мирский, понюхай, у кого мылом пахнет? Только у Аркадия? Идем проверять, где он лапы мыл, нет ли там кровушки...
   Начальник поезда попытался возразить, но Ларин ткнул его в спину, кивком указал направление. Молчание у этого сурового мужчины получалось убедительнее слов. Шеф-повар двигался первым, следом Мирский, Николай Ильич, Ларин с Аркадием Назаровичем и Катя.
   В кухне все стали полукругом. В ярком свете серые пятна на кафеле стены и мраморе стола выделялись отчетливо. Катя сфотографировала их, затем тронула пальцем, поднесла к глазам:
   - Крови не видно, только грязь. Экспертизу надо, но вряд ли найдут следы...
   - Менты все найдут, если захотят, - буркнул Ларин, - ты их не знаешь.
   Он вытащил сигарету, почиркал зажигалкой, потряс, глянул на просвет, выбросил. Мирский достал свою, роскошную, золотую или золоченую, поделился огоньком, закурил сам. Николай Ильич встрепенулся, лихорадочно заговорил, обращаясь ко всем:
   - Прошу вас, прошу, давайте все проверять, ну прошу! Верьте мне, это надо, иначе меня посадят, им только дай волю. Они сынка моего изувечили, позвоночник сломали мальчику, сломали... Нестабильность называется, он такие боли терпит и на костылях уже не может. А я не убивал, не убивал, мне деньги на операцию набрать надо, восемьдесят тысяч... Долларов. Я все продал, а двух тысяч не хватает... Но не убивал, как можно, сынок без меня погибнет, а меня в тюрьму? Как можно... Давайте искать убийцу, давайте...
   Он шептал так, пока обыскивали купе начальника поезда, пока разочаровано шли назад. Его лихорадочный шепот, суетливые руки, трогающие всех за рукава, выглядели совершенно безумными. Он походил на юродивого из 'Годунова', и настолько страстно уговаривал, что шеф-повар не выдержал:
   - Ой, уберите его, а то с ума сойду!
   - Заткнись, - негромко повторил Ларин и уткнул палец в горло шефа, отчего тот поперхнулся, - а лучше подумай, где Аркадий мог испачкаться. И почему отмывался не у себя? Одни вагон не дошел. Почему? Думай, убедительно прошу, пока я терпение не потерял...
   Толстенный палец, поросший рыжими волосами, примкнул к остальным собратьям, образовав громадный кулак. Размером с футбольный мяч. Его Ларин легонько примерил к носу шефа, затем предъявил начальнику поезда:
   - Ну? Или сам расскажешь?
   Аркадий Назарович отмолчался, Катю кулак миновал.
   - Ты молодая-красивая, тоже думай. А ты, - тычок в бок, как приказ, остановил причитания старшего проводника, - дурбецало припудренное, не причитай, а мозгуй. Время у нас - до ментов. Не сообразите, кто убил, они мне и вам дело пришьют. А с тобой, жирный мой дружок, мы сейчас иначе потолкуем. Нестыковка про селезня и бумажник тут прорезалась... Я как-то не вдруг просек, только по зажигалке въехал...
   Мирский сглотнул слюну и опустился мимо лавки, на пол. Ларин легко приподнял тушу, встряхнул и переместил напротив себя:
   - Карманы выверни. Выкладывай на стол.
   - Вот, пожалуйста. Это мой бумажник, там три тысячи долларов. Все, что есть. Да. Зажигалка моя. Подарок, вот гравировка. Я разве не сказал? Да, забрал ее со столика, когда увидел, что он убит. Но она моя! Не ...
   - Ты с ним в карты на интерес резался. Проиграл. Так откуда у тебя капуста?
   Ларин снова тряхнул жабу, слегка долбанул затылком об откидную полку. Посыпались новые признания:
   - Да только свои доллары забрал, только свои. Ему уже все равно, а мне нужно, вы поймите, кризис, каждая копейка на счету, а я ему полторы тысячи в буру проиграл! Да, это его бумажник спугнул селезня, я его сразу в окно выкинул...
   Катино лицо затопила краска стыда. Конечно, следствие начинается с обыска карманов, а она! Какой-то уголовник Ларин вместо нее ищет, где собака зарыта! Отчаяние и стыд за собственную беспомощность внезапно споткнулись о слово - 'зарыта'. Грязные руки...
   - Где можно рыться? Ларин, послушайте, я поняла! Надо искать в угле! Дядя Коля, где у нас его много?
   - В тамбуре плацкартного, перед рестораном. Он же старый. А в наших угольных титанов нет, тут электричество...

*

   Ночь еще не до конца вычернила степь, когда поезд подкатил к разъезду, где стояла следственная машина. Суровый милиционер и не менее суровый следователь в гражданском отметились грязными ботинками на ковровой дорожке вагона. Эксперты вошли последними.
   Николай Ильич проводил представителей закона до купе проводников. Там их ждал связанный начальник поезда. На столике лежал пистолет и грязный пластиковый пакет с пачками долларов. На возмущенный вопрос следователя:
   - Что это значит? - Ответил хор свидетелей из коридора:
   - Мы поймали убийцу!
   Катя вручила ошарашенному мужчине флешку и несколько листков бумаги:
   - Здесь протоколы допросов, фотографии и его признание.
   Реакция последовала бурная и ожидаемая:
   - Так, все вон! Без сопливых разберемся. Лейтенант, перепиши данные каждого!
   По степи опять разнесся гудок, состав покатил дальше. Загнав свидетелей в пустое купе, милиционер отобрал паспорта, уточнил личности, должности. Сбегал к следователю, через полчаса отвел к нему шеф-повара.
   Катя просматривала снимки места происшествия, переносила в ноутбук. Она предвкушала, как похвастается перед однокурсниками, и сожалела, что не отважилась напроситься к следователю помощницей.
   Мирский смотрел в окно на последнюю багровость заката. Николай Ильич сидел, зажав руки между колен, что-то шептал себе под нос, упоминая сына. Наверное, молился.
   Ларин изучал то свои кулаки, то потолок. Вдруг он проверил дверь:
   - Закрыто, это хорошо, - и поймал взгляд Кати, - мы тут посоветовались...
   Его лицо совсем не выглядело бандитским. Возможно, Чезаре Ломброзо ошибался в обобщениях. Просто высокий, широкоплечий - как принято говорить, здоровенный - мужчина кивнул на старшего проводника, подмигнул девушке.
   Та ответила кивком и улыбкой, стала к двери, спиной заслонив проход - на всякий случай, если откроют внезапно. Ларин золотозубо улыбнулся Мирскому, звучно хлопнул громадным кулаком о громадную ладонь:
   - Пока суд да дело, мы тут посоветовались, и ты решил... Как что? Пожертвовать старшему проводнику на лечение сына две тысячи долларов. Много? Хорошо, три! Много? Хорошо, четы... Ну, если согласен - дари, пока цена не повысилась!
  
  

Интерлюдия

  
   Летние каникулы кончились. Зачеты, курсовые, рефераты, экзамены - будущий юрист Фомина старательно училась, ухитряясь подрабатывать на дорожающую жизнь. Конечно, походы в театры пришлось сократить. Потом и вовсе не осталось времени - только работа и учеба, работа и учеба. Редкими свободными вечерами замученная девушка выбегала посмотреть кино, в основном про любовь. С которой как-то все не складывалось. Те, кому нравилась она - не нравились ей.
   Катя до сих пор не встретила парня, который задел бы сердце. Несколько случайных поцелуев с симпатичными студентами после вечеринок, которые питерская молодежь называла "пати", не походили на любовь. Ничего не загоралось внутри, не возникало желание продолжить знакомство. А ложиться в постель ради опыта - на фиг нужно!
   Любовь должна сразу заявить о себе, чтобы сердце замерло, чтобы ноги подкосились, чтобы дурацкий вопрос - а тот ли он? - даже не возник. С этой мечтой Катя втискивалась в подушку, надеясь, что во сне придет к ней подсказка, где искать принца...
   Подоспели зимние каникулы. До мамы ехать - три полных дня. Назад - столько же. И уйма денег на дорогу. Короче, накладно встречать Новый год в семейном кругу. А в Питере - с кем? Поэтому Катя решила дописать работу, что вела в студенческом научном обществе. Для этого тридцать первого заскочила в прокуратуру, где брала материал. Володя Кириллов, только в прошлом году кончивший универ, куратор Кати по СНО, распивал коньяк в компании следователей. Симпатичной гостье обрадовались, плеснули на донышко и принудили:
   - Ты нас уважаешь?
   - А то, - мужественно ответила студентка, морщась от клопового запаха и жжения во рту.
   Слово за слово, мужская компания выпытала у Кати всё. Спиртное ли, новогодний настрой - но следователи взяли шефство над одинокой девушкой. Для начала предложили поучаствовать в работе СОГ.
   - Следственно-оперативная группа, это, я тебе доложу, мощный инструмент, - слегка покачиваясь, читал лекцию Антон Пряжкин, совершенно лысый и толстый, похожий на добродушного слона.
   - А ты со следующей практики, - мудро наставлял высокий, деликатный очкарик Кириллов, - бери тему работы, которую прокурор может себе в докторскую воткнуть, по рецидивной преступности...
   Только один из всех собутыльников помалкивал, строгий и неулыбчивый, весь такой... такой... изысканный, что ли? Одним словом, франт или денди лондонский, судя по костюму. Уж в таких делах у Кати глаз наметанный, она сразу отличает дорогую вещь от ширпотреба. Лацканы так приглажены, так туго прилегают, что видно - не "Большевичка" сшила, а "Бушерон", как минимум.
   Так вот, помалкивал этот строгий, да слушал, как девушку обхаживают. Но едва только пауза образовалась, он ее и заполнил. Глубоким и бархатистым голосом, звучно и низко, почти баритоном:
   - Вы, Катя, хотите вместе со мной сегодня поработать? Мне, неудачнику, выпало дежурить по району. Кстати, нас не познакомили, так я сам, не возражаете? Владислав Кусаев.
   Когда она протянула ему руку для пожатия, он поднес кисть к губам, слегка склонился в полупоклоне, не сводя с девушки глаз. Сердце Кати обмерло - впервые в жизни мужчина поцеловал ей руку.
  

История третья - Письма к будущему сыну

  
   Так начался головокружительный роман.
   Владик умел ухаживать. На второй вечер он подкатил к общежитию на вишневой девятке, вынес букет алых роз и миновал вахтершу без слов, заворожив служебным удостоверением. Катя ахнула, когда на пороге вырос джентльмен. Не "одесский", что периодически возникали на телеэкране в пошлых белых шарфиках и с пошлыми ужимками. Владислав Игоревич Кусаев выглядел достойно и вел себя - соответственно.
   О да, он умел быть неотразимым! Кажется, так несложно говорить женщине правду. Но большинство мужчин сбивается на вульгарный обман, порет чушь, лишь бы поскорее заполучить очередную партнершу в постель. А вот Владик всегда говорил искренне. Его баритон заставлял сердце замирать, как описано Хэмингуэем, хотя недавно Катя была уверена, что это лишь выдумка избыточно восторженного писателя!
   Любовь росла, мешала работать, учиться, но разве что-либо имело значение? Близилась весна, пора экзаменов. И тут случилось ужасное - Владик исчез. Он не ответил на звонок, его не оказалось в служебной квартире. Идти к нему на работу девушка не рискнула, чуя недоброе. Но позвонила в приёмную. Секретарь не узнала Катин голос и сухо ответила, что следователь Кусаев переведен в другой город. Можно было побеспокоить Володю или Антона, чтобы узнать адрес. Но уподобляться несчастной влюбленной из "Служебного романа" и преследовать мужчину? Нет, сказала себе Катя:
   - Значит, не нужна. Настолько, что даже сказать "прощай" не заслуживаю. Случайная постельная партнерша. Спарринг-партнерша для отработки сексуальных приемов. Почти что шлюха с Невского, только платил он мне не деньгами, а ласковыми словами. Лживыми, как он сам. Боже, какая я дура!
   Стиснув зубы, она продолжила жить. По инерции, словно ледышка на катке, когда ту пнут сильно. Учеба, работа. Учеба, работа. Экзамены, зачеты... Но почему судьбе надо, чтобы задержалось то, что раньше приходило регулярно, как часы? Проверка у гинеколога показала - случайности нет места в жизни Кати. Все закономерно. Потеряв любимого мужчину, она должна получить дополнительный удар. Беременность, только её сейчас и не хватало!
   Токсикоз начался немедленно, сразу вслед за получением ответа. Девушку выворачивало наизнанку, организм отказывался принимать пищу, а сил - не осталось вовсе. Скудные накопления растаяли за неделю, голова отказывалась вспоминать выученное. Два экзамена она сдала на трояки, а один - завалила.
   Предупредив телеграммой, к ней приехал брат с мамой - попробуй, откажи? И все выяснилось. Мама резко пресекла даже мысли про аборт:
   - Не будь дурой! А вдруг потом родить не сможешь?
   Проплакавшись, Катя согласилась. И все сразу стало проще. Взяв академический отпуск, незаконченный юрист под конвоем мамы вернулась в Кирьяново. Там предстояло пережить токсикоз, выносить, родить и докормить ребенка до года. Тёмка остался в Питере, он собирался в мореходку.

*

   В деревне Кирьяново жизнь замедлилась и потекла, словно вода по болоту - тихо и скучно. Токсикоз унялся, беременность протекала нормально, живот рос и рос. Незаметно для себя Катя стала ходить степенно, отклонившись назад.
   До родов оставались считанные дни, так сказала Селена, уже опытная акушерка, которая Катю опекала почти по-матерински. Наверное, потому, что тоже так и не вышла замуж, но родила уже второго. Для себя, как она отвечала всем.
   Катина мама с утра убегала на ферму, и домашнее хозяйство вела дочь. Собственно, того хозяйства оставалось - кот наплакал, лапкой сгреб - много ли нужно на прокорм женщине, если Тёмка остался в Питере? Корова, куры и свинья с подсвинком требовали немного забот. Огород? Так разве это сложно, пробежаться, собрать, что созрело, выдрать сорняк, что пробился, собрать гусениц и полить грядки?
   На улицу или в магазин Катя старалась не выходить - неприятно встречаться с людьми, которые так и судачат за твоей спиной: "Нагуляла...". Но что делать, если на чужой роток не накинешь платок? Отвечать каждой - да, нагуляла, а вы что, завидуете? - сил и желания не наберешься.
   Девушка стискивала зубы, шла, в сельмаг, здоровалась, улыбалась в ответ, терпеливо стояла в очереди. И уходила домой, чуя обжигающие взгляды в спину, почти слыша ехидные перешептывания. Но высоко держала голову и не оглядывалась.
   Лишь дома давала себе волю, плакала, пока не уставала жалеть себя, дуру наивную. А потом приходила в себя: "Чего ради выть в подушку? Свободные минуты лучше потратить на чтение книг, доставшихся от Эллады Эммануиловны. Вон их сколько! Только русской классики - хватит читать и перечитывать не на год, не говоря уж о переводной..."
   И она погружалась в мир, нарисованный Тургеневым и Куприным, которые почему-то влекли к себе четким слогом и героями. Но мысли вдруг меняли направление, Катя откладывала томик, доставала дневник и писала в нем что-то короткое и очень личное.
   Однажды её сморил неожиданный сон. Мама вошла тихонько, увидела тетрадку, упавшую на пол. Подняла, да нечаянно и раскрыла. А потом уже не смогла оторваться, читая письма Кати к будущему сыну:
   "Как мне тебя назвать? Сказали, мальчик. Здравствуй, мой маленький! Не переживай, что мы остались одни, я без мужа, ты - без отца. Да, я одинока! Но плакать не буду... Обязательно не буду. Вот еще немножко пореву и перестану. Ты знаешь, я ненавижу этого гада, папашку твоего...
   Вчера мне приснилось, что он вернулся. Подошел ко мне и сказал, что любит меня неимоверно, что это работа ему помешала... Я поверила, чуть не заплакала от счастья. Но потом вспомнила, что это сон, и я же знаю, он врал, он врет, он будет врать... Он не может не врать! А потому собрала самое кислое и пренебрежительное лицо из всех, что в зеркале отрепетировала, и так ему, небрежно, через губу:
   - Ах, как трогательно, сударь! Столько благородства - и в одном человеке. Ты уж слишком-то не напрягайся, а то через край хлынет - до горшка не добежишь!
   Ну, зачем я так сказала? Пусть и во сне, а зачем? Он обиделся и ушел, а я проснулась и опять ревела всю ночь...
   ...Здравствуй, маленький! Тебе уже шесть месяцев, ты знаешь? Знаешь, вон как толкнул ножулькой! Ты у меня мальчишка. По ультразвуку я даже не поняла, но врач говорит - не девочка, вот кокушки вижу...
   ...С днем рождения! Ой, я совсем сдурела - то есть, днем зачатия! Ну и что, а мама сказала - китайцы так возраст считают, да. Она меня за прошлое молчание пилить перестала и не допытывает, кто твой папаша. Вот и хорошо. Мне невмоготу вспоминать...
   ...Ты умница, меня уже не мучаешь, только капризничаешь. А ко мне Сёма с Томкой приезжали, после Чукотки. Полную банку икры привезли - краснющая! А я ее всю одна и стрескала... Для тебя. Все три литра... Даже хлебушком стенки подтерла... Во что ты со мной творишь! Томка рожать собирается сразу после института, через два года. А я уже скоро. На следующий год можно продолжать учебу, но я чего-то не хочу уже следователем. Не мое это....
   ... вчера посчитала, сколько трупов уже видела, и вспомнила, как мне противно всегда. Особенно теперь. Женщина должна давать жизнь, сохранять её, продлять, а я все возле покойников... Никакого удовольствия - воры, вруны, обманщики, насильники, драчуны... Надоели они мне все.
   Спать хочу... Сейчас Нюську подгребем, пусть мурлычет рядышком..."

*

   Селена не ошиблась с подсчетом. Но Катя отказалась ехать в район. Наверное, правильно сделала. Она успела дойти к медпункту с помощью мамы, когда схватки только начались. Через десять минут она лежала на столе, а спустя два часа - в кровати, и заносила в дневник свежие впечатления:
   "Ой, да что же со мной делается? Почему никто не сказал, что это так больно! Не хочу, не хочу, мама! Отстань, Селена, буду орать! Ну и что, что ты два раза рожала, мне от этого не легче! Буду орать, буду! Пусть все слышат, как мне больно... ох, отпустило... Я думала, спина сломается...
   Так это и есть схватки... Ох... обалдеть! Сынок, ты зачем такой крупный удался? В папашку своего длинного? Ну и зря... Он тебя никогда не увидит, никогда!
   Ой, мамочка, да что же мне так больно, мамочка! Ленка, ну, дай мне что-нибудь, а то я умру! Ну и пусть охрипну, а мне невмоготу...
   Отпустило... Маленький мой, не сердись на меня за крик - мамке твоей больно... Но она выдержит. Уже немножко осталось, дотерплю... Если бы не главная боль! Сынок, не хочу, чтобы и у тебя когда-то так болела душа...
   ... эта боль - хуже всяких схваток... И не отпускает... И не покричишь - никто не поймет, ведь ее не видно...
   Ой, как ты рвешься наружу! Ну, больно же мне, больно! Сейчас меня разорвет пополам, спину сломает, я умру! Да что же ты делаешь, Ленка! Ну, дай обезболивающее, у вас есть, я же знаю, знаю! Мне говорили, что своим даёте!!! Ой, мамочка моя, я умираю...
   Как всё? Я родила? Покажи!
   Здравствуй, мой маленький. Какой ты смешной! И уже с волосиками! Изящный, с крантиком... Радость моя, лапонька... Дай его мне, Селена, дай! Он кричит, как я - у меня научился! Ой, какие ручки! А ноготки? вот это да! - тонкая работа... Ах ты, мой масенький, крошечка ты моя, лопотулечка...
   Он жаба, твой случайный родитель, забудем про него... Занес пыльцу своей тычинкой - и пшел вон! Кто он нам - да никто, и звать его - никак! Вольный кобель, случайный самец, донор спермы - кому он нужен?! Уж точно, не нам с тобой...
   Всё, теперь мы не расстанемся, масенький ты мой золотулечка... Теперь мы вдвоём...
   И никогда не будем одиноки!"
  

Интерлюдия

  
   Спустя полгода Фомины перебрались из Кирьянова в Питер. Хозяйство они продали, на выручку купили комнатёнку в коммуналке, где основное место заняла библиотека. Да только после родов Катя перестала читать художественную литературу - как отрезало. Вместо этого принялась восстанавливать английский язык. Просто брала книжку и читала вслух, разыскивая забытые слова в словарях. Артем учился в мореходке, мечтал о загранице и тоже долбил инглиш. Он так обрадовался - нашел собеседницу! - что полностью перестал говорить с сестрой на русском. Мама сидела с Сашенькой.
   Катя меняла работы и постоянно думала о прошлом. Она хотела вычеркнуть из памяти неудачный роман, начавшийся в стенах городской прокуратуры, а получалось наоборот. Возвращаясь к воспоминаниям, она видела, что вела себя не так. Бежала к Владику по первому зову, бросив дела, подчинялась любому его капризу. Ни разу не заспорила с ним, ни разу не выразила свое мнение, хотя часто ей очень хотелось этого!
   Зачем нужно было терпеть пренебрежительное высказывание Владика о классических постановках? Тот вслед за кучкой пресыщенных снобов рукоплескал жалким потугам на оригинальность какого-то Питера Штайна, хотя в театры-то стал ходить по Катиному настоянию.
   Она, завзятая театралка, знающая историю и предысторию каждого спектакля, умеющая распознать под кичливым фантиком бездарное содержимое - смолчала! И так всегда. В споре о ширпотребном Майкле Джексоне, навязанном американцами в качестве эталона, о расхваленных эстрадных однодневках - всегда уступала, всегда признавала его правоту. Зачем? Зная, что права - сдавалась, чтобы сделать Владику приятное. По сути, отказалась быть личностью, и поплатилась:
   - Дура, тряпка! Правильно он меня бросил.
   Катя дала себе слово - впредь никогда не поступаться собственным мнением. Тогда и пришел черед пересмотра детской мечты. Она вспомнила сомнения, одолевавшие её во время беременности. Хорошенькие впечатления: умерший со страху Гришка Иванов, застреленный Дрыгин и толпа похожих трупов... Работа следователя, густо замешанная на крови, воровстве и убийствах, предстала во всей неприглядности. Катя с содроганием осознала, чем увлекалась совсем недавно. Она - следователь? Мэгре? Мисс Марпл? Боже, какой бред!
   - Нет, это не для женщины. Во всяком случае, не для меня. Не хочу окунаться в такую грязь, чтобы потом нести её домой, к сыну!
   Прочитав объявление в детской поликлинике, Катя устроилась младшей медицинской сестрой в травматологию. Раньше эта должность называлась менее звучно - нянечка или санитарка. Но ничего сложного в такой работе не оказалось, зато сменный режим позволил свободнее распоряжаться собой. И к собственному изумлению, Кате понравилось ухаживать за больными. Когда очередной вылеченный пациент уходил из отделения, она чувствовала удовлетворение, словно сама исцелила бедолагу, который совсем недавно лежал пластом.
   Прошла осень, минула зима. Весна незаметно переросла в лето. "Травма" стала знакомой, как дом родной. Когда несколько девчонок-санитарок пошли в мединститут, подала документы и Катя. На вечернее отделение. Экзамены её абсолютно не волновали - а, как судьба распорядится, так и будет! Возможно, эта легкость и сработала. Она набрала проходной балл и в сентябре уже надела белый халат для первого визита в анатомический театр. Раньше Катя ходила туда с Томкой, для тренировки воли и бесстрашия, а теперь? Как оно будет?
   Получилось совершенно по-иному. Спокойно и равнодушно студентка Фомина рассматривала тела, сама препарировала, и ничто в душе не трепыхалось, как раньше, в бытность юристкой.
   Ко второму курсу студентка мединститута разобралась в себе и поняла, что изменилось в ней. Кате нравилась будущая работа, поэтому всё воспринималось радостно, со знаком плюс. Раньше в анатомке перед ней, следователем, лежали тела, как жертвы преступников. А теперь, врач, пусть тоже будущий, видела в них всего лишь учебные пособия. Вот где крылось отличие!
   Первые два года учёбы пронеслись незаметно и стремительно. В отделении разбрасываться прилежными и старательными работниками не привыкли, так что младшая медицинская сестра Фомина давно работала в операционной, пока на подхвате. Еще не Екатерина Дмитриевна, но уже не Катька, она училась обрабатывать раны, иссекать, ушивать - работала на перспективу.
   Личной жизни у неё почти не было. Подруги? Так у них семьи! А Катя замуж не спешила и мужчин старательно избегала. Тем более что свободное время заполнить легко, если брать любые дежурства, особенно в праздники. Хотя можно было трудиться не до изнеможения - мама помогала. Как только Сашенька пошел в ясли, его бабушка устроилась консьержкой в соседнем доме. Две зарплаты в руках экономных женщин - это уже серьезно! Они сменили мебель, обзавелись бытовой техникой. Жизнь налаживалась. Катя снова открыла для себя театры и музеи.
   Незаметно кончилась учёба. Артем после мореходки устроился совсем неплохо. Каботажное плавание дало ему хорошую практику, репутацию он заслужил, и вскоре Катя благословила брата в первое заграничное плаванье. Вскоре уехала и сама, с полевым госпиталем на Кавказ, откуда возвратилась уверенным профессионалом, хотя значительно более циничной, нежели прежде.
   Бабушка Мария радовалась за внука, который не доставлял особых хлопот. Однажды она почувствовала себя плохо, прилегла отдохнуть и тихонько ушла навсегда, оставив молодые поколения Фоминых одинокими в громадном и безжалостном мире. Но травматолог Екатерина Дмитриевна на судьбу не сетовала. Как ни верти, а все при ней: жилье, прекрасная работа почти рядом с домом, непьющий брат, умный ребенок. Она соглашалась - да, грех жаловаться. Лишь наедине с собой, по ночам, тихонько вздыхала:
   - Где же ты, мой Суженый?
  
  

История четвёртая - Новогоднее дежурство

  
   Дежурная травматология, да еще в Новогоднюю ночь - не приведи бог попасть сюда! Приемный покой выглядит, как фронтовой госпиталь - повсюду бродят, сидят, лежат придурки с переломами, вывихами и разбитыми головами. Пьяные. Из-за этого в теплом и несвежем воздухе не витает, в стоит - хоть топор вешай - аромат свежего и давнего перегара. Разговоры пострадавших с теми, кто их доставил, густо замешаны на стонах и скреплены незатейливыми матюгами.
   Патруль снисходителен - люди в форме тоже "приняли на грудь" в честь праздника, поэтому делают вид, что обеспечивают порядок, предпочитая долгие перекуры снаружи. Им жарко, и куртки с погонами лишь изредка мелькают в приемном покое, неглубоко заныривая в толпу.
   Очередная мигалка возвещает о серьёзном случае. Румяные, естественно, по новогодней причине, а не с морозцу, фельдшеры скорой вкатывают пострадавшего. Сестра перехватывает их, показывает, куда рулить, сама направляется к врачу:
   - Екатерина Дмитриевна! Травматическая ампутация стопы, скорая...
   В голосе - ни сострадания, ни удивления, ни нотки переживания. Двадцать лет вытравили из Капитолины Фадеевны всё, присущее нормальному человеку, оставив голую функцию - дежурная медсестра приемного отделения.
   - Иду, Капа, уже иду.
   От стола с остатками новогоднего чаепития Катя бредёт до каталки, мысленно обругивая всех пациентов и тем самым выстраивая защитную стену в душе. Иначе невозможно. Только отстранившись от переживаний, сохранишь способность правильно оценивать и устанавливать очередность оказания помощи пострадавшим:
   "Боже, как мне надоело брать все праздники подряд! Каждый раз - одно и то же... Выпил, подрался - порезали. Выпил, погеройствовал - сломал руки с ногами. Выпил, полихачил - врезался... Всегда - выпил, потом - варианты... Образцовый российский бардак. Привычный, противный и безысходный, как вся моя жизнь..."
   На каталке лежит мужчина, укрытый одеялом. Наметанный глаз врача отмечает утолщение в области голеней:
   - Понятно, отрезало. Не мог попасть под трамвай завтра.
   Доктор Фомина задает вопрос, нужный, но глупый, как "хау ай ю?" в фильме ужасов. К ней поворачивается довольно молодой человек, с правильными чертами лица. Что характерно, оно напоминает Екатерине Дмитриевне о театре, точнее, о занавесе перед сценой. Мгновенное воспоминание выглядит, как вспышка молнии - озарило сожалением: "как давно я там не была!" и тотчас угасло. Страдальческая театральная маска, гипсово белая, кривится и выдает разумный ответ:
   - Хреново. А вы, потеряв ноги, как себя почувствуете?
   Отвечать врач Фомина не собирается, не для того спрашивала - ей требовалось оценить состояние. Что она и сделала, мысленно выставив пометку:
   "Не в отрубе. Теперь посмотрим, что отрезало... Так, что осталось от ножулек, насколько тебя укоротил общественный транспорт?"
   Запах крови и взрывчатки, скопившийся под одеялом, шибает в нос Капитолине и Кате. Обе немного отшатываются и понимают - тут не трамвай! Брючины раненого распороты до паха, бинты пропитаны кровью. Левая стопа почти отсутствует. Правая выглядит целой, но кровит сильнее. Врач Фомина в свое время насмотрелась подобного и представляет, что именно произошло с этим парнем. Заряд небольшой, если оторвало не до колен:
   "Без осколочных ранений, значит, не граната, - подсказывает чеченский опыт, - а воняет похоже..."
   Осмотр закончен, решение принято - оперировать немедленно. Девочки готовят пострадавшего на стол. Пока бригада моется, мнения Кати, Толика-интерна и анестезиолога про десять новогодних дней совпадают:
   - Спаивают народ.
   А Катя добавляет мысленно: "Уж я бы не пропивала деньги, зато рванула на север, оттянулась..."
   Но мысли о горных лыжах, о сыне, ради которого она хапает дежурства, о деньгах, которых не хватает, о туче проблем матери - не должны отвлекать от дела. Это незыблемое правило! Дежурный врач-травматолог Екатерина Дмитриевна Фомина выбросила посторонние соображения из головы, склонилась над операционным полем, оценивая предстоящую работу:
   - Окопчение, обширное отслоение и разрывы кожи, размозжение мягких тканей, многооскольчатый перелом берцовых, дефекты костей стоп... Точно, взрыв! Толовая шашка. Жаль, парень, стоп не спасти... Быть тебе Маресьевым. Или попробовать собрать?

*

   В ординаторской Катю ждал сюрприз. Безукоризненно выбритый и дорого упакованный, а когда встал - стройный, как прежде, - ей улыбался Владик. Точнее, Владислав Игоревич Кусаев, следователь, как представил его старший ординатор.
   - Ты не представляешь, как я счастлив тебя встретить, Катяба, - походя ранил женское сердце благоухающий "Хьюго Боссом" хлыщ.
   Екатерина Дмитриевна словно пощечину получила. Она стиснула зубы, чтобы не сорваться, не сказать те слова, что когда-то копила и готовила для такой встречи. В ней пыхнуло негодование:
   "Нет, какой гад! Предатель, он даже думать не затрудняется, каково мне слышать былое прозвище! Я тебе покажу - Катяба!"
   Но Катя, наивная девчонка, беспамятно влюбленная в этого типа, рванулась из памяти, отодвинула умудренную женщину:
   "Как ему к лицу белая водолазка - я такую же дарила на именины..."
   Слава богу, восемь лет травматологии вкупе с безмужием закалили! Врач Фомина справилось с собой, а постное лицо и сухой голос у нее всегда наготове. Коварный выпад игнорирован:
   - Слушаю вас.
   - Не надо игры, Катя, - подлый иезуит подпустил в баритон мурлыкающие оттенки, бархатистые и вызывающие вибрацию воспоминаний там, глубоко, где власть сознания слаба, - давай на ты, как старые друзья...
   "Друзей ищешь? Думаешь, я забыла, каким местом ты дружишь? Ах ты, козлина! По чужим огородам блудил, а я тебе Пенелопа, выходит, - опять вознегодовала доктор Фомина, давая волю привычному недоверию к смазливым самцам, - ножки вместе держала и мечтала, как ты их раздвинешь?"
   - На ты можно, но я гусыня, так что зря хрюкаешь, товарищ. Тебе кто нужен?
   - Егоров. Ну, которого взорвали... Мне с ним когда поговорить можно? Хорошо, приду послезавтра, а теперь - твоё мнение...
   Тут не открутишься. Егоров-Маресьев получил тяжкие телесные повреждения, и Катя делится соображениями о механизме травмы, последствиях и так далее. Сколько таких, кто, просыпаясь от наркоза, первым делом даёт показания, прошло через "травму" - сам чёрт не упомнит!
  
  
  

*

   Галантный Владик перехватил Катю перед автобусом. Чёрная машина на тротуаре нагло демонстрировала зализанные обводы и необщедоступность. Сигнал, низкий и глубокий, как рёв обиженного быка, заставил Катю вздрогнуть. Владик приглашающе открыл дверку. Отказываться, если голова трещит, автобуса - Аллах знает, когда дождёшься, и маршрутка не ходит? Катя капризничать не стала. Принципы хороши на сытый желудок и в тепле!
   - Специально ждал?
   - Ждал.
   Удобное сиденье, негромкая музыка, плавное движение по полупустому проспекту. Красивый профиль, ухоженная причёска, глубокий баритон... Штампы Владика не изменились. Сказать правду, помноженную на искренность. Отпустить комплимент, деликатно прикоснуться - снять соринку с шеи. Приложиться губами к ручке, удивиться тонкости пальцев. Гладить взглядами, чтобы растаяла дурочка, поверила - в ней видят ЖЕНЩИНУ!
   Хорошо, что усталость валит с ног, глаза закрываются, а то бы доктор Фомина заподозрила в себе желание согласиться на возврат былых отношений. С чего бы приятное тепло и влага проявились в месте, которое уже давненько никем не востребовано?
   Десяток минут, и она у своего подъезда.
   Галантный мужчина распахнул дверку, помог выйти из машины, вопросительно посмотрел. Даже с высоты нажитого опыта Катя вынуждена признать - классно обхаживает, котяра, практически неотразимо, но дважды в одну реку не входят:
   - Спасибо и прощай, Владик.

*

   Начальство удалилось в кабинет, оставив следователей в зале совещаний. Кто-то из коллег зло прокомментировал:
   - Похмеляться пошли, годзиллы хреновы!
   Кусаев разговор не поддержал, из вящей предосторожности - стукачей в новом коллективе не сразу выявишь, а рисковать репутацией, зарабатывать ярлык фрондёра и вольнодумца? Благодарю покорно! И только уединившись в кабинете, позволил себе стукнуть кулаком по столу:
   - Вот повезло, называется! Первое дело, и сразу - покушение на убийство. Подорвали мужика, да настолько нелепо! Взрывом снесло обе стопы. Может, он на мину наступил? С другой стороны, как в асфальте её установишь? Или есть такая, что просто кладёшь? Нет, скорее, прилепили к автомобилю снизу пластический заряд... Или гранату бросили...
   Следователь Кусаев впервые пожалел, что не служил в армии:
   "Потому и не понимаю, чем граната отличается от мины".
   Но сожаление мелькнуло мимолётно, как безнадёжно глупое - вот ещё, стоило там время терять! Запёрли бы в горячую точку, где плёвое дело под пулю попасть. И вообще, надо экспертам-пиротехникам поручить, они зарплату получают, пусть голову ломают над загадками! Такими: "Размер заряда, взрывчатое вещество, способ применения..."
   Вопросы расползлись на всю страницу. Подписав готовый документ, Владислав Игоревич спрятал его в папку настоящей крокодиловой кожи. С удовольствием подумал о предстоящей встрече с доктором Фоминой:
   "Хм... Врач-травматолог. Кто бы мог подумать!"
   Когда-то давно, по первому году его службы в прокуратуре появилась в приемной шефа девчушка. Катя, студентка юрфака, искала неформальную стажировку по будущей специальности. Кто откажет молоденькой и восторженной?
   Дело подвернулось простое, но выигрышное, где следователь Кусаев проявил себя во всей красе. Он талантливо сыграл роль Мегрэ. А затем пару месяцев привечал в служебной квартире влюблённую в него Катю-Катябу. Непорочная, как первый снег, доверчивая, как дитя, Катяба с восторгом осваивала любовные игры. Её чистота выигрышно смотрелась на фоне искушённых постельных партнёрш Кусаева. Ему нравилось сравнивать впечатления от настолько разного секса.
   Развлечение длилось, пока не пришло назначение в районную прокуратуру Пскова. Во избежание слёз, уговоров и прочей неизбежной бабской визготни при расставании, Владик исчез из жизни Кати незаметно. Просто собрался и уехал. Всё давным-давно забылось. Даже то ощущение чистоты напрочь затёрлось иными женщинами. Он не гадал, что встретит Катю здесь, в Питере. Какой следователь? Той простушке светило место в периферийной нотариальной конторе, максимум.
   И вдруг - врач. Да какой! Уверенная, властная и статная красавица выросла из, пусть симпатичного, но "гадкого утёнка". Не "гусыня" - "лебедь" явилась следователю Кусаеву, и дух перехватило от желания обладать ею. Даже в жутком салатном комплекте, уродующем всю хирургическую братию без гендерных аспектов - доктор Фомина выглядела ослепительно красивой. Если её нарядить, как даму...
   - О, а это идея!

*

   Дома властвовала тишина новогоднего утра. Храпенье Артёма подчёркивало полное отсутствие жизни, которая вчера переполняла квартиру и выплёскивалась наружу. Катя постояла над братом, неудобно скрючившимся на диване, поправила подушку:
   "Во сколько угомонились, черти?"
   Сын свернулся клубком и сладко посапывал. Одеяло сбилось на сторону, босая ступня торчала наружу. Кроссовки, носки, свитер, рубашка - отмечали путь к постели. Знакомая и неистребимая привычка, неизвестно, от кого подхваченная. Или он сам таким получился?
   "Даже обувь у порога поставить - лень. Ох, разгильдяй! И в кого ты такой уродился? Не в папашу, точно. Тот на порядке помешан..."
   Мысли повернули в запрещённую сторону. Катя дала зарок никогда не вспоминать о Владике, чтобы ненароком не проговориться сыну. Тот взрослел и всё чаще задавал важный для него вопрос - кто папа?
   "Никто, Саша. Ты Александр Дмитриевич Фомин, но родитель твой - неизвестен. Никто. Поэтому отчество - придуманное. Лучше я буду в твоих глазах глупой и ветреной девчонкой, что залетела от случайной встречи... Не заслуживает он имени. Недостоин иметь сына... Столько лет без него прожили и дальше проживём..."
   Сегодняшнее появление Владика взбаламутило память брошенной женщины. Поэтому, наверное, так трудно было "Катябе" вернуться к мыслям о сыне, игнорируя его родителя. Но врач Фомина умела настраивать себя. Она и сейчас выкинула размышления о Кусаеве из головы, просто вычеркнула, переключившись на бытовые мелочи.
   Проведя стремительную уборку, Катя вернулась к сыну, подсунула его босую ногу под одеяло, заметила грязные ладошки:
   "Без умывания лёг! Правильно, мамы нет, а дяде пофиг. Поросёнок, ладони грязнющие. Где ты, шалопут, лазал, так угваздаться? И вонь пороховая. Значит, ракеты пускали? Ну, Артём, ну паразит, - загружая стирку, Катя дополнила список грехов брата, - говорил же, что ничего не привёз!"
   В прошлый раз Саша прожёг варежку китайской ракетой, опалил брови. И вот на тебе, Артём нарушил строжайший запрет. Тридцатилетний идиот! Так и остался хулиганистым мальчишкой. Разбудить бы и дать выволочку! Но сил нет, все остались у операционного стола. Хорошенькое ночное дежурство выдалось... Кроме взорванного - два ножевых, огнестрел и дорожная, тоже с ампутацией.
   Доктор Фомина вздохнула, представляя завтрашнюю и послезавтрашнюю ночи. Дежурства спокойными не будут. Люд российский встречал Новый Год истово, безудержно. И успокаиваться на достигнутом не собирался, как показывала практика. На всю неделю ей, дежурному травматологу, предстоит не менее напряженная работа за операционным столом.
   Усталость одолевала, наваливалась на плечи. Ноги гудели, глаза закрывались. Зевнув, Катя забралась под одеяло и моментально заснула. На полу перед диваном - чтобы брат обязательно прочёл - Артёма ждала записка:
   "До двух не будить. Не вздумайте уйти из дома, убью!"

*

   Владик появился в ординаторской, когда Катя доедала завтрак:
   - Не ожидал тебя встретить.
   - У меня сегодня день, - так врач Фомина озвучила часть правды и сосредоточилась на отпиливании очередного куска антрекота.
   Незачем следователю знать, что ей еще предстоит и ночь, вторая подряд. Больничное начальство - главные, заместители, заведующие, старшие медсестры и прочие - отдыхает. И пусть, зато менее состоятельный персонал подзаработает. Пока медики получают сущие гроши - хрен кто станет харчами перебирать!
   В смысле - отказываться от дежурства под предлогом усталости. Нормальный хирург в любом состоянии - хирург, это Катя усвоила, пока госпиталь стоял в Чечне.
   "Как и следователь - всегда следователь", - проскочило сравнение, навеянное Кусаевым.
   В докторе Фоминой вспыхивает мгновенное сожаление о профессии, изначально выбранной, что не состоялась по её собственной глупости. Если бы не беременность - она бы давно закончила юрфак. И сейчас не Кусаев, а Катя вела бы расследование, разыскивала виновников и восстанавливала справедливость...
   Ах, верна пословица! Бодливой корове бог рогов не даёт.
   Винить Владика не в чем, мужской кобелиный нрав переделать никому не удавалось - это врач Фомина постигла давно и неоднократно удостоверилась в азбучной, но истине. Она, женщина, уже тогда должна была соображать, чем чревата уступка чувствам. Любовь любовью, а предохраняться надо! Но повторись та ситуация, всё равно Катя не стала бы делать аборт. Как можно, отказаться от Сашки?
   Мысли увели Катю так далеко, что она забыла про гостя, что заставило Кусаева нахмуриться:
   - Мне бы с твоим инвалидом поговорить, - так он, вроде просительно, но настойчиво заявил о своих правах, - забрать его одежду, обувь, вещички, что были с ним там... Катя, прости, что отвлекаю, но надо. Со мной эксперты. Ждут. Распорядись, плиз...
   Доктору Фоминой пришлось посмотреть на собеседника. Выглядел следователь импозантно, убедительно. Кожаная папка в руке, роскошное перо, не меньше "Паркера". И ждущее выражение лица.
   - Сейчас.
   Катя представила старшей сестре Владика и сопровождающих его лиц, выложила историю болезни на стол:
   - Надо, нет? Я на обход.
   У постели Егорова-Маресьева она удивилась активности больного - тот пялился в маленький компьютер, назвав его "лэптоп".
   - Смешная фирма, - слукавила Катя, чтобы не признаваться в невежестве.
   - Не фирма, - отрывисто поправил больной. - Так называют переносные. Или ноутбук.
   Вертикально стоящая доска в торце кровати, у спинки, маскировала почти полное отсутствие левой стопы, натягивая заправленное туда одеяло. Но взгляд больного нет-нет, да проверял - не выросла нога?
   Дежурный врач Фомина отметила и такие изменения внешности больного, как синеву под глазами, сухость губ. Лицо Егорова обросло щетиной, отчего тот выглядел слишком благородно, словно киношный американец. Неприязнь к смазливым мужчинам встрепенулась в Кате, язвительно зашипела:
   "Ну, крутой, аж ловить нечего! По фигу деревне, что пол-ноги отрезали, а вторая - всмятку! Изображает из себя! Герой, кверху дырой..."
   Однако уважение к этому крепкому, неплаксивому мужику всё же пробилось сквозь привычную неприязнь, взяло верх, а следом и обидное понимание этакой змеёнкой выползло, чувствительно куснуло:
   "Что это с тобой, Катерина? Ведь ты не так просто психанула - разлетелась пожалеть обезноженного, да обломилась! Вот и..."
   Врач Фомина тряхнула головой, отрешаясь от женского подхода, спросила по делу:
   - Он вам зачем, компьютер, - но заметила, что вопрос звучит мягко, и ужесточила его, - работаете? Не надо бы, лишняя нагрузка!
   - Какая, к чёрту, нагрузка. Я так отвлекаюсь. Чтобы о ногах не думать. И читаю. Предлагайте другие занятия, если есть, - опять без доброжелательности, резко и отрывисто ответил, почти прогавкал Егоров.
   Дежурному врачу Фоминой это понравилось:
   "Бравада. Скорее, похвальная, чем предосудительная. Сколько народу на третий день, с раздробленными ногами, сунется в компьютер? Депрессию выберут, ой, я инвалид, ножка болит, мне полный писец, ах-ах, - профессионально отмечает она, - а этот не скулит, говорит зло, может, и читает, несмотря на боль".
   Быстрый осмотр верхней части ног больного - цвет кожи и температура? Дальше следует поручение сестре, чтобы позвала на перевязку, и реверанс в сторону Кусаева, который терпеливо ждал за спиной:
   - К вам следователь.
   Тот немедленно продемонстрировал элегантного себя, длинно представился полным титулом, который запомнить невозможно, раскрыл роскошную кожаную папку, приготовил золотое перо:
   - Дмитрий Васильевич, в подробностях. Итак, примерно в час ночи...
   Катя успела удивиться - у соседнего дома? Но её позвали в приёмное отделение.
   Праздники продолжались...

*

   Праздники продолжались, а следователю Кусаеву было не до них. Пять дней прошли впустую. Вот и сейчас Владислав Игоревич допрашивал старого придурка, а уже понимал - пустышка! Хотя, как сказать, тут ведь тоже очевидное преступление, пусть иное, не покушение на убийство.
   Уволенный военрук решил испортить директору новогодний праздник, напугав гранатой. Учебная лимонка, зажатая в горсти, и демонстративное выдергивание чеки произвели на всех гостей должный эффект. А уж директор перепугался настолько, что тут же написал и вручил шантажисту новый приказ - об отмене прежнего.
   Торжествующий вояка вернулся домой и продолжил отмечать, теперь уже на радостях. Пока милиция собралась проверить заявление - престарелый хулиган упился до поросячьего визга и гулял по улице, периодически предлагая встречным компаниям купить гранату. Шутил он так, называется!
   Кратко объяснив "шутнику", что шесть лет, как минимум, тот теперь просидит в колонии за захват заложников и угрозу оружием, Владислав Игоревич вернулся к основному делу. Покушение на убийство успешного бизнесмена Егорова после нескольких нераскрытых заказных - встревожило начальство. Да еще приезд премьер-министра в Питер!
   Давили на всех следователей, кто вёл "мокрые" дела, так что отличись Кусаев с раскрытием - можно рассчитывать на внеочередной классный чин. Он старался, как мог, отрабатывал даже бредовые версии типа пороховых самоделок, хотя заказной характер покушения был налицо. Пострадавший только открыл дверь автомобиля и спустил ноги на тротуар, как прогремел взрыв.
   Экспертная лаборатория пыталась вычислить, чем подорвали и почему так аккуратно, одного Егорова. Плохо, что никто ничего не видел и не слышал в общем грохоте салютов. Чёртовы праздники!
   Может, проверить дурацкое утверждение самого пострадавшего?

*

   Готовя бутерброд, Катя обратила внимание, как во двор дома вкатились сине-жёлтая машина с мигалкой и фургончик - "следственная". Несколько человек засновали по старому детскому городку, осматривали теремок, притрушенный снегом.
   - Саш, что за суета, знаешь?
   - Неа. Сбегать?
   Сын готов на всё, лишь бы удрать на улицу, к дружкам. Ему скучно дома, с мамой, а нужен лишь бутерброд с колбасой и сыром. Дядя ещё позавчера сбежал к своим корешам-мореманам, не дожидаясь, пока сестра проснется и сто шкур с него спустит.
   "Чует кошка, чьё сало съела!" - Катя многозначительно пригрозила в адрес Артёма, устроив Сашке допрос про новогоднюю ночь.
   Четвёртое января, разгар гуляния. Первоначальной безудержности нет, но огни и шутихи бахают, озаряют питерские небеса. Ночью, конечно. Днём не только Катя отсыпается - город тоже. Продрав глаза, народ тщится пересмотреть все программы конкурирующих каналов. Хорошо тому, кто пишет их на видик или новомодные диски. Доктор Фомина в этом плане круче крутого - благодарный пациент приспособил для записи фигню от компьютера, твердый диск, кажется. Или жёсткий?
   Славный мужик, и толковый. Жаль, женат. У Кати принципы, она семьи не разрушает. Да... Прогнать-то легко. Что ж так пусто на горизонте, появись, избавитель от одиночества!
   - Ах, бабоньки, застоялась, - сладко потянулась она, - мужика бы, чтоб помял, - и тотчас задушила его, желание, на корню.
   Безрадостны эпизоды, где ВРИО принца, нетрезвый мещанин, убого реализует постельное продолжение случайного знакомства. Да и то, раз в год по чайной ложке. Нет времени вырваться в ночной клуб или куда ещё, где бродят потенциальные женихи, нет вовсе! А высматривать белого коня под балконом, ждать предложения руки и сердца - устала доктор Фомина. Отчаялась.
   Катя отвела душу на Саше, заставляя чинно съесть суп, второе, выпить компот. Надувшись, сын чавкал, чмокал, облизывал пальцы - выпрашивал подзатыльник.
   Получил и обрадовался, видя, как переживает мама, потому что давно знает её слабое место. Она всегда корит себя, если не сдержалась, шлёпнула сына по деревенской ещё привычке воспитывать оплеухами, следовательно, отпустит сына на улицу...
   Так и случилось. Дверь хлопнула. Минута - по лестнице, в обгон медлительного лифта, и Александр Дмитриевич Фомин возле кучки пацанов. Кто-то указал в сторону Невского, на крышу. Служебные машины укатили, оставив троих в штатском. В окружении ребятни те зашли в первый подъезд...
   Вечером сын доложил, что менты ходят по квартирам, чьи окна на проспект, ищут, кто в бизнесмена гранату из окна швырнул.
   - А, я знаю, - подбрасывает Катя сведений сыну, для поднятия его дворового авторитета, - мы оперировали, который на ней подорвался. Бизнесмен? Надо же! Выглядит типичным спортсменом. Хотя, ноутбук, конечно!

*

   Из аналогичных дел за последние два года следователь Кусаев отметил подрыв гранатой, пластиковой взрывчаткой - типично бандитские разборки, и украденным зарядом, где отличился ревнивый проходчик метростроя. Пролистал дела, ничего похожего не отыскал. По следам на одежде - химик пластиковую отмёл напрочь. Оставшиеся два варианта казались равноценными.
   Однако мнения спецов разошлись. Пиротехник считал, что мощность походила на гранату, но медик не соглашался - ранений от осколков нет. Читая заключения, Владислав Игоревич подивился, поскольку Катя отвергла гранату сразу, ещё в приёмном отделении. Так следовало из истории болезни.
   "Откуда у неё такой опыт? Проверить" - легла заметка на будущее.
   Следовательно, надо искать среди взрывников метростроя. Проверить хищения со склада, пройтись по перечню тех, кто имел доступ и мог держать зло на Егорова. Но это - только после праздников. А сейчас - искать свидетелей! Не может быть, чтобы никто не видел, как под машину бросают взрывчатку с горящим шнуром. Или без шнура?
   Да, вот ещё вопрос пиротехнику - можно запал от гранаты применить для метростроевской взрывчатки? Или не от гранаты. Вчера задержали дембелей, которые украли десяток взрывпакетов и спьяну убили соседскую собаку - бросили один в будку. А если бы все десять сработали?
   Владислав Игоревич читал труды криминалистов, прикидывал объём поисков и всё сильнее мрачнел. Дело, казавшееся простым, на поверку становилось неподъёмным. Висяк корячился.
   - Хорошенькое начало, следователь Кусаев!
   Нет, так никуда не годится. Надо сглаживать будущий негатив. Пожалуй, стоит организовать банкетик по поводу, и там неформально потолковать с начальством, когда оно "подшофе".

*

   Врач Фомина может собой гордиться - она сделала невозможное. Снимок и осмотр раны подтверждают это:
   "Правая стопа выглядит очень прилично и внушает надежду, что сохранит свою функцию. Конечно, сейчас многое видно лучше, чем в мешанине сразу после взрыва. Да, поправить бы косточки не мешало, свод восстановить, но это уже пластика, кто же ей разрешит? Хотя, почему нет? Поговоритьс заведующим, показать, заручиться согласием самого больного..."
   - Дмитрий Васильевич, - обращается доктор Фомина к больному, - есть возможность правую ножку довести до ума, чтоб стала, как прежде. Надо лишь изменить положение трёх отломков, пока не срослись окончательно...
   - Если можно, делайте! - соглашается тот. - А левая?
   Доктор сочувственно цокает, озвучивая то, что Егоров и сам подозревает:
   - Левая стопа разрушена так сильно, что пальцев не осталось совсем. Собственно, уцелела пятка и то, что рядом с ней.
   Но одновременно доктор Фомина себя хвалит, не вслух, конечно: "Слава богу, не зря собирала отломки в голени - выше сустава безнадежно размозжённые вроде бы ткани оживают и срастались. Жаль, что ниже рана загноились, зона некроза оказалась слишком обширной..."
   Вот последнее она честно признала:
   - В одном месте дела похуже. Пришлось развести шов...
   Тот нахмурился. Фомина приготовилась к упрекам - а как иначе? Всегда виноват врач, такая привычка в стране. И то, найди убийцу, который подорвал тебя! А доктора искать не надо - вот он и ответит за потерянные ноги!
   - Спасибо вам, Екатерина Дмитриевна, - совершенно вразрез ожиданиям чеканит Егоров, - что не оттяпали до колена. А гноится - не берите в голову, заживёт. Главное, кость сохранили, для протеза чем длиннее, тем прочнее. Я ещё на горных лыжах спущусь!
   Пока сестры заканчивают перевязку, врач Фомина становится Катей, которая интересуется, где, на чём он начинал, рассказывает о себе, о Сашке, которого поставила на лыжи в три годика. И радуется, что есть собеседник, понимающий и разделяющий её страсть.
   - Ах, как здорово мчать по склону, утрамбованному ратраком, и плавно выписывать змейку! Не рекорды ставить - это молодняк любит покрасоваться в слаломе. Была охота кувырком лететь, да лыжи по склону собирать! Истинный кайф ловится в плавном скольжении, которое сродни вальсированию, - горячо доказывает она, - и хочется петь в такие моменты... Не уходи, ещё не спето столько песен, ещё звенит в гитаре каждая струна!
   Егорова уже везут в палату, Катя идет рядом с каталкой, восторженно описывает первые впечатления, когда навыки гладких лыж и коньков вдруг объединились, безо всяких тренеров.
   - А соревнования, азарт? - перехватывает тему Дмитрий Васильевич, вспоминает фирн, затем свежий глубокий снег. - О, когда загружаешь пятки, идешь, как плывёшь, словно глиссер, усы по сторонам! Я тоже удержаться не могу, ору во весь голос - бэсамэ, бэсамэ мучо...
   Когда Егоров переместился на койку, врач Фомина села напротив - в палате нет никого, почему не поговорить? Им хорошо вдвоём - не простое взаимопонимание сложилось, а полное, с полуслова, с полужеста. И говорят они уже на "ты", как давние знакомые, не заметив, как нарушили общепринятую условность отношений. Вот Дима похвастал: "вертолёт, парашют, ледник...", а Катя ответно расхвалила Мончегорск...
   Они времени не замечали, горнолыжники, да прервали их друзья Егорова, ввалившиеся в палату. Шумные приветствия выдавили доктора Фомину в коридор, где чёрствая ладонь реальности дала ей оплеуху:
   - Он безногий! Какие горные лыжи? Дура, нашла собеседника, размечталась, - и вернула в реальность.

*

   Брат даже не пробовал спорить, просто стоял и ждал, когда Катя устанет бушевать:
   - И ты мне врал, чтобы втихаря попускать фейерверк? Пока я на дежурстве? Ты что, никогда не повзрослеешь? В твоём возрасте не ракеты племяннику, а презервативы себе покупать надо, и с женщиной новый год встречать!
   В голосе её такая свирепость, что брат ежится. Неделю он скрывался, пируя и ночуя у друзей, а пришёл переодеться и - попал. Сопротивляться или "лепить горбатого" бесполезно - Сашка сдал дядю с потрохами. Рассказал, как запускали сигнальные ракеты. Как красиво те взлетали над домом и грохали, освещали двор. И как одна, которую Артём доверил племяннику, срикошетила от ветки. Хорошо, отлетела к воротам, где бахнула, распугав гуляющий народ. Саша и сам струсил, шмыганул домой.
   - Если бы он стал заикаться, я бы тебя убила, не посмотрела, что брат! Идиотина, лучше бы ты ему что из вещей подарил, чем деньги на ерунду тратить...
   - Хва орать, Катюнь, ну что ты завелась? Ничего я не покупал, это халявные ракеты, морские. Мы на подходе к порту подняли шлюпку, пустую, а там они и пара спасжилетов. Ну, мы с каптёром заныкали и разделили. Я Сашку надувной жилет привёз, а ты полкана спустила...
   Звонок в дверь прервал родственную разборку. Сашка выбежал из своей комнаты, где переживал за дядю, открыл:
   - Вы к кому?
   - Здравствуйте, молодой человек. А вы кто будете?
   Сашка представился, и бархатный баритон тотчас принялся устанавливать хорошие отношения. Катя насторожилась, поспешила в прихожую, но не успела - сын по малолетству сдал и себя и маму, не осознавая того. Гость продолжил строительство хороших отношений:
   - Очень приятно, Александр Дмитриевич Фомин, что позволили величать вас Сашей. Меня можно звать - дядя Слава. И сколько же вам лет? Хм... - сделал паузу, достаточную для простейшего арифметического действия, и сменил тон на радостный. - Да вы совсем взрослый! Мама дома?
   Та появилась с очевидным намерением выставить Кусаева и задала вопрос тоном намного холоднее уличной температуры:
   - Чем обязана, Владик?
   Гость вежливо обрадовался, продемонстрировал невинное лицо и ничем не проявил своей догадливости. Катя отложила выдворение опасного посетителя, чтобы у сына и брата не возникло подозрений - чего это она лютует? На знакомого, совершенно приличной наружности, и так набросилась, за дверь выставила? Пока она соображала, как себя вести, Владислав Игоревич сделал следующий ход - познакомился с Артемом. После обмена рукопожатиями он обратился к хозяйке дома, отвечая на вопрос.
   - Мимо проходил, решил заглянуть...
   - Врать не надо, - разоблачает его Катя и строго указывает на несоответствие, - выглядишь слишком торжественно.
   - Ты права, у меня день рождения. Поехали в ресторан?
   Катя облегченно вздохнула. Значит, ей показалось, что следователь понял то, чего знать не должен. Тогда сыну и брату тем более незачем видеть ее тревогу. И почему бы не отдохнуть, если сегодня она свободна от дежурства?
   Но марку надо держать, и Кусаев должен получить выволочку, непременно! Чтобы знал свое место! Чтобы чувствовал, что она не рабыня и не игрушка ему!
   Она вяло, с большим сомнением и неохотой произносит:
   - Ну, не знаю... Ты не сказал заранее, а у меня большие планы на сегодня. Разве что ненадолго... Ладно. Проходи, располагайся, жди, пока соберусь.
   - Катя, это обычный вечер, никакого праздника, - поясняет Кусаев, а потом опрометчиво предлагает снизить планку женственности. - Ты всегда прекрасно выглядишь, так накинь что-нибудь, и поехали...
   Это как раз то, что нужно Кате для расстановки акцентов:
   - Что? Я в таком виде, и поеду куда-то? Ты сдурел! - после категорического отказа она позволяет себя уговорить, но уже сама ставит условия. - Час в запасе? Ничего, подождут твои гости... Артём, займи Владика разговором, чайку налей...
   Она торжествует, что настояла на своём, не унизилась до согласия на его условиях, как было некогда. Жалкий лепет Кусаева, мол, все соберутся, а нас ещё нет - парируется величественно и пренебрежительно:
   - Опоздание? Это проблема приглашающей стороны. Не мешай мне!
   Катя готовила себя к выходу в свет без суеты. Перед ней стояла одна задача - выглядеть достойно. Это удалось. Во всяком случае, в зеркале она себе понравилась. Владик был сражён и признал это:
   - Боже, как ты хороша! Так и хочется склониться в поклоне - Ваше Величество!
   - Надеюсь, мы едем не в такси? Извольте подать карету, сударь мой.
   - Разумеется! Полагаю, чёрный "Ауди" соответствует вашему статусу?
   - О да, я помню вызывающий вид твоей машины!
   Пока они спускались в медлительном лифте, Кусаев признался, что обнаружил квартиру доктора Фоминой совершенно случайно:
   - Увидел в списке жильцов, расследуя дело взорванного Егорова. И это мой единственный успех в расследовании. Я ничего не нашёл. Веришь, впервые - предчувствие полной безнадёги. Все следы затоптаны, никаких доказательств... Ой, ну его к чёрту, это дело! Имею я право на праздник? Возраст Христа, как-никак, - и котяра попытался нежно притиснуть нарядную спутницу, поцеловать, как делал много лет назад.
   - Насчёт безнадёжности, это зря. Ты удачливый, у тебя всё получится, - подбодрила следователя "королева" и отстранила соблазнителя, покачав пальчиком у его носа. - Забываетесь, сударь. Не тёлку сняли, а королеву пригласили! Прочувствуйте разницу...
   Галантный кавалер намёк понял, дистанцию соблюдал и держал фасон - распахивал дверцу, подавал руку, сопровождал до дверей ресторана, усаживал рядом с собой, не допустив ни единой оплошности. Катя ловила оценивающие взгляды сослуживцев и приятелей Владика, игнорировала ревнивые, обжигающие - немногочисленных женщин. И гордилась собой. Почему нет?
   "Завидуете, вешалки для бижутерии? Так вам и надо! А я не раскоровилась, а я стройная, а я вот как двигаться умею! И пусть вас завтра ваши мужики гнобят..."
   Катя вдохновенно вальсировала в конкурсном стиле, не думая, а наслаждаясь танцем, и тело само вспоминало все движения. Она видела себя в зеркальной стене, и радовалась, что в пируэте вечернее платье выгодно обрисовывало крутое бедро, высокую грудь. Открытая спина с родинкой, которой когда-то восторгался Владик, изящная шея и волосы, поднятые заколкой в эффектную причёску - зажгли огонёк интереса даже в рыхлом прокуроре.
   Владик угадывал её движения, поддерживал, оттенял, глядя так выразительно, что после банкета Катя осталась в его квартире. Завершение встречи оказалось приятным, хотя показало, что кое в чём она теперь просвещена лучше, нежели он, первый учитель. Когда томление сошло на нет и сменилось полным удовлетворением, Катя решительно поднялась с постели.
   - Ты куда? Останься, - изумился Владик, помнящий её былую.
   Но не на ту напал. Ныне Катя точно знала - как ни хорош вечер, ночевать женщина должна в своей постели. Иначе сказка кончится, карета превратится в тыкву, а принцесса - в Золушку, готовящую завтрак на чужой кухне.
   Несколько таких заповедей ей отыскали в интернете и красиво распечатали, но запомнилась эта, которой доктор Фомина следовала, даже если возвращаться приходилось пешей. Владик не посрамил честь джентльмена. Около четырёх утра женщина, оттянувшаяся на всё катушку, наконец, заснула в собственной квартире.

*

   - Замечательно выглядите, - выдал комплимент Егоров, когда обход добирался к его кровати, - улыбка, глаза блестят. Одно удовольствие на вас смотреть...
   - Разве не я должна это сказать вам? - Парировала доктор Фомина, чтобы скрыть внезапное неудобство.
   После таких слов у неё стало слишком много рук, да и те не по месту выросли. Ну, явно из... из тазового пояса, как язвит завотделением, распекая. Для начала Екатерина Дмитриевна уронила температурный листок. Дернувшись подхватить - сбила с тумбочки книгу, ноутбук, пакетик с конфетами и ещё какую-то ерунду, шумно заскакавшую по углам.
   - Какого черта вы здесь всякую фигню понаставили? Софья Ивановна, - достался выговор неповинной сестре, - вы давно проверяли, что у больных понапихано? Словно не знаете, как быстро они всё замусорят и запакостят! Тараканов ждете? Я за вас это делать буду?
   Доктор Фомина бушевала, прекрасно понимая, что неправа, но попробуй, совладай с собой, если больной смотрит уже без улыбки, будто угадал, почему она так выглядит. Прорычавшись, она взялась за край одеяла:
   - Ну, посмотрим ножульки...
   Егоров не дал откинуть одеяло с простыней целиком, придержал на уровне колен.
   - Что за фокусы?
   - Я не одет.
   Такую глупость доктор Фомина услышала впервые за свою медицинскую карьеру. Более идиотского заявления сделать невозможно! "Планка" готова упасть окончательно, однако что-то в глазах больного остановило Екатерину Дмитриевну. Она внимательно посмотрела на одеяло и заметила возвышение в интимном месте мужчины, которое Дмитрий Васильевич и пытался замаскировать. Ее бросило в краску:
   "Это он на меня так реагирует?"
   Мгновенное замешательство - взгляды встретились. Больной тоже залился румянцем, сигналя доктору Фоминой:
   "Я понял, что вы заметили, что я..."
   - Мне что, как Авиценне, по веревке ваше состояние определять? Позвольте, - и рука врача все-таки сдвинула одеяло немного выше, но так, чтобы только рассмотреть состояние кожных покровов на ногах.
   Что уж там ощутил больной Егоров, пока она трогала его, сравнивала температуру - доктор Фомина не думала, однако паховые узлы у него проверять не стала. Как-то не захотелось ввергать симпатичного горнолыжника Диму в еще более глубокое смущение.

*

   Следователь Кусаев сводил воедино доказательства по делу. Эксперт-пиротехник нашёл в опаленной брючной ткани осколок коричневой пластмассы и признал взрывное устройство патроном П-2. Не граната, не взрывпакет, не метростроевская "сосиска", а светозвуковой сигнал, которыми оснащаются морские суда.
   "Какой-то придурок чиркнул по запалу, заряд отлетел под ноги Егорову и взорвался. Новый год, фейерверки, - Владислав Игоревич словно заранее оправдывал виновного, - понятно, что непредумышленно, а случайно. Пострадавший настаивает, будто видел, кто и откуда выстрелил. Утверждает, что лица запомнил. Врёт, там расстояние больше пятнадцати метров".
   Пятна копоти от запуска аналогичных зарядов отыскали на крыше детского городка. Снег сохранил отпечатки обуви - мужской и детской. Жаль, свидетелей запуска не нашли - все пялились в небо, на городской фейерверк, а не вглубь двора. Но следы подошв есть - надо искать, а те или не те отроем, покажут следы копоти на обуви. Ну и жёсткий допрос, само собой. Три дома по восемьдесят квартир - невпроворот народу, и тьма обуви:
   "Ломовая работа, а придётся... Распечатать следы, раздать каждому и - вперед, спрашивать китайские кроссовки и финские сапоги, да ставить каждый лапоть на листок, пока какой-то не совпадёт".
   Кусаев перестал врать себе, признался - начинать следует с хорошо известной ему квартиры. Слишком многое сходится, слишком многое! Лучше бы он не заглядывал в гости! Беспокойство сгоняет его со стула, отправляет натаптывать круги по кабинету:
   - Катя, Катяба, зачем ты мне снова встретилась? Брат твой, полный придурок, хвастанул, что мореман, что неделя, как из плавания. А сын рассказал про громкие и яркие ракеты, которые они с дядькой запускали. Обувь совпадёт, Сашка соврать не сумеет, и присядет Артём года на два-три... И кем я для тебя стану, Катяба?
   Вдохновлённый восхитительной ночью с женщиной, которая всё чаще казалась ему единственной кандидаткой в супруги, Кусаев пытался найти наиболее выгодный вариант поведения. Процессуальные сроки позволяли не спешить, и он решил положиться на судьбу:
   - А, пусть будет, как будет! По наитию!
   Сделав распечатку следов в натуральную величину, следователь вышел из кабинета. Петербург, отошедший от гулянок, восстановил допразничную плотность движения, так что по дороге к знакомому дворику Владислав Игоревич морально подготовился к неприятной беседе:
   - Артём Дмитриевич, где Саша? На улице, очень хорошо. У меня несколько вопросов. Покажите вашу обувь...

*

   Очередной обход застал Егорова в германском электрокресле, привезённом друзьями. Тот катался туда-сюда, вызывая неприкрытую зависть сопалатника, "укороченного" без шансов на протезы:
   - Димка, зараза, душу травишь. Мне на такое никогда денег не набрать...
   Загипсованный "костыльник" посмеялся и высказал идею:
   - Кто бы жаловался! На вокзал или к собору - безногим хорошо подают. Орденов навесь, под военного инвалида косить.
   Совет выглядит настолько неприятно, что доктор Фомина собралась резко одёрнуть советчика, но Егоров опередил:
   - Не позорься. Серьёзный мужик и побираться? Да, кресло дорогое, только я в нем долго кататься не намерен... А тебе подарю, когда ходить начну, на костылях. Екатерина Дмитриевна, что мне еще делать будете?
   Та почти преодолела неловкость, что сковывала её в присутствии странного пациента. Памятная вспышка гнева, вовремя подавленная, заставила осознать, что Дмитрий Васильевич, то есть, Дима - во многом похож на "принца". Того самого, из мечты, верхом на белом коне который. Положа руку на сердце, циничная, порой чересчур грубая хирургиня оказалась польщена "мужской" реакцией, затаенной Димой под одеялом. Тем более что теперь он всегда краснел, едва доктор Фомина входила в палату.
   - Вторую операцию бы надо, но не разрешили, - сокрушённо разводит она руками, - а если ждать, пока левая культя зарастет...
   - Кто не разрешил? - вспыхивает Егоров. - Завотделением? Лукин? Вам?
   - Да, рекомендует вам пластику в платной клинике, где более опытные врачи...
   Врач Фомина добросовестно передает мнение заведующего отделением, хотя прекрасно понимает, что Лукин просто хочет получить комиссионные за богатого клиента. Дмитрий Васильевич тоже понимает нехитрый умысел заведующего, почему и протестует:
   - Тогда мне здесь делать нечего!
   Из-за этого он отвлекается от управления, кресло резко наезжает на гантели, лежащие у кровати. Катя бросается подстраховать накренившуюся колесницу, но Дима уже дал задний ход. Да, реакция у спортсмена - позавидуешь! И темперамент - тоже:- Когда меня выпишут?
   Доктор Фомина понимает - такой пациент убежит, сколько не ври про осложнения, нагноения, сепсис. Более козырный аргумент? Есть. Она готовит пространный ответ, но звонит мобильник. Сын громко предъявляет претензии, отчего его звонкий голос слышен всей палате:
   - Ма, ты мои кроссовки куда задевала? Ну, высокие! А кто, кроме тебя! Дядь Тёмы дома нет, он срочно трусы надул, записка вот... Не, мои кросы ему малы, ты что? Никуда я не засунул... Правильно, все бы так делали, в шузах по слякоти... Ну, ладно, чмоки!
   Расстроенная жалобой Сашки и внезапным отъездом брата, Катя сухо отвечает Егорову:
   - Спадёт температура, тогда посмотрим, - и уходит, мучая мобильный телефон кнопкой быстрого набора Тёмки.
   Тот ответил, когда палец устал нажимать кнопку повтора. Давненько стены ординаторской не слышали набора суровых слов, которыми доктор отчитала беглого брата:
   - Не ври о срочных делах! Балбес и бестолочь, опять накосячил? Господи, выдать бы тебя, шалопая безбашенного, за толковую бабу! И чтоб она тебя поварёшкой каждый день лупила, по тупой башке, да почаще!

*

   Двое мужчин собрались обсудить результаты расследования. Один прискакал в ординаторскую на костылях, второй уже сидел там и ждал, раскрыв элегантную кожаную папку. Оба стройные, молодые, энергичные, они бы могли быть друзьями, наверное. Но сейчас выглядели враждебно.
   Так показалось Кате, когда эти двое холодно поздоровались, неласково посмотрели друг на друга и сели по разным сторонам врачебного стола. Владислав Игоревич Кусаев кратко доложил, что дело о покушении на убийство Дмитрия Васильевича Егорова вел он. Но преступника найти пока не удалось.
   - Я на иное и не рассчитывал, - холодным тоном прервал доклад Егоров, - так что давайте по существу, и я пошел. Не можете вы, так сам отыщу, кто это сделал...
   В голосе Дмитрия Васильевича нет ни огорчения, ни злобы - ровная речь уверенного в своих силах человека. Владислав Игревич скривил губы, возразил:
   - Не надо самодеятельности. Заподозрите кого, сообщите, тогда возобновим следствие, а инициативу - вы это бросьте!
   - Не волнуйтесь, мстить не собираюсь, тем более, ноги у виновника отрывать. Но дело так не оставлю, принципиально - человек мне жизнь сломал, и я ему - тоже...
   Врач Фомина прислушивалась. Она специально села за соседний стол и делала вид, что работает с историей болезни. Ей понравилось, как говорил Дима. Таким словам - поверишь. Этот найдёт обидчика и не пряниками кормить станет, тут к бабке не ходи. Катя как-то раз примерила на себя его шкуру. Доведись до неё, за Сашку или Тёмку она воздала бы лютую кару:
   "По кусочку бы ноги отрезала, пока "помидоры" до земли не достали! И вообще, на фиг, всю самецкую красоту отсекла!"
   Встреча пострадавшего со следователем закончилась быстро и усилила взаимную неприязнь. Оба холодно попрощались, Кусаев быстро ушёл. А доктор Фомина встала и проводила Егорова, который сейчас ей ещё больше понравился, и она поняла, почему:
   "В нем звенит сталь, образующая характер. У Владика тоже есть характер, но - труба пониже, да дым пожиже..."
   Катя удивляется, как же раньше это ей в глаза не бросалась? И соображает - закон масштаба сработал. Когда настоящую величину увидишь, тогда и сравнивать есть с чем. С Кусаевым - не за каменной стеной, за фанерной, разве что. А Егоров может всё, что угодно, не только обидчика найти. И пусть сейчас он скачет неловким трехногим кузнечиком, опираясь на почти зажившую правую ногу, но идти с ним рядом намного приятнее, чем с его недавним оппонентом.
   - Ох, Дима, неласковый ты человек, - присаживается напротив Катя, чтобы поговорить по делу, ничего большего! - Лукина вот отругал за меня, так он дал разрешение на операцию. Послезавтра. Почему нет?
   - Парни договорились, в Германии меня ждут на протезирование. Там решат насчёт формы левой культи, и правую стопу доработают заодно. Платит страховая компания...
   У больного Егорова исчезает жесткость с лица, он подвигается, предлагая сесть к нему на краешек кровати. Нельзя так, доктор Фомина, вдруг кто зайдёт в палату, увидит!
   А та пересаживается, трогает мощное горячее предплечье. С таким мужем зимой приятно под одеялом... И не только нежиться...
   Катя спохватывается - мечты увели слишком далеко. Она слегка отстраняется, держит спину прямо, чтобы совсем не прислоняться к горячему телу больного. И дослушивает рассказ Димы, поражается его дальновидности. Надо же, застраховать себя на несколько миллионов! Ну да, чемпионаты, травмы... И всё равно, для тупого спортсмена Егоров слишком предусмотрителен. Так она и ляпнула. На "тупого" - тот расхохотался:
   - Так вы по чёрным баскетболистам судите! И то среди них есть очень толковые парнишки... Опять же, бизнес прост, если занимаешься своим делом. Я держу сеть спортзалов, что в них сложного? Кстати, за границей работать намного легче, а если есть деньги - страховаться принято от всего на свете. Все под богом ходим...
   И вдруг он зажмурился, покрутил головой, втянул в себя воздух, задержал. Обеспокоенная Катя наклонилась, тронула лоб, схватилась за пульс:
   - Что?
   Наверное, ей показалось, как блеснула слеза, когда Дима выдохнул, снова задержал дыхание и ответил:
   - С каким бы удовольствием я пригласил вас, Екатерина Дмитриевна, прокатиться со мной по Альпам. Какие там горнолыжные курорты, вы себе не представляете...

*

   Несколько дней у доктора Фоминой держится прекрасное настроение, что вызывает множество шуток и добрых подначек от коллег, но в конце января Владик напрашивается в гости:
   - У меня серьёзный повод. Желательно, пока Саши нет дома, с утра.
   Особого желания встречаться с ним Катя не имела. Честно, так совсем не хотелось. После того вечера. Почему-то, заходя в палату Егорова, доктор Фомина стеснялась тогдашней слабости и сердилась. Можно подумать, она не свободная женщина! Сейчас ей хочется отказать Кусаеву, но врождённая строптивость заставляет согласиться.
   Алые розы Владик вручил, переступив порог:
   - Надеюсь, не замерзли.
   - Ну, что за дело у тебя, настолько важное и секретное? За кофейком его можно обсуждать, или только в чопорной беседе, за столом переговоров? - съязвила Катя, удивлённая лоском гостя:
   "Чего ради котяра выфрантился"?
   Не зимние сапоги на Владике, а туфли - и сияют глянцем. Чёрный костюм - лацканы плотно прилегают. Пуговицы на рукавах - ровный ряд, и ни единой ниточки не торчит. Воротник белой рубашки отстрочен идеально - недешёвая штучка, узел галстука - идеален, в кармашке - уголок галстучной материи. Парфюм - не "Хьюго", но острый, под экстрим, диссонансный! Щеки выскоблены до синевы, волоски в ушах и в носу подстрижены, ногти недавно обработаны.
   Большой квадратный пакет Кусаев пристроил на журнальный столик, и кофе не стал пить, отставил чашечку:
   - Предлагаю тебе руку и сердце. Прошу стать моей женой, - неторопливо опустился на колено, дополнил. - Я был полным дураком, когда прошёл мимо такого сокровища, как ты, Катя.
  
   Ба-бах! Словно снаряд взорвался в комнате, выбив Катю из реальности. Она онемела, зажмурилась и потрясла головой. Но это проверенное средство не помогло вернуться в реальность. Секунды растягиваются, и Екатерина Дмитриевна Фомина видела происходящее, словно со стороны, в замедленной съёмке:
   "Владик стоит на колене... смотрит снизу вверх..."
   Вот интересно, найдётся в мире женщина, которой такое предложение не понравится? Речь не о согласии, тут факт важен - тебя избрали, тебя оценили, замуж зовут. Приятно? Естественно!
   И некогда оскорблённая пренебрежением Катя вспомнила, как мечтала о сатисфакции. В кои веки вольный самец сдаваться пришёл! Такой случай грех не использовать!
   Она выкупала "жениха" в ехидстве:
   - Почему был? Полагаю, и остался. Не припоминаешь, как мы расстались? Кто-то просто исчез, не потрудившись...
   - Катяба, кто старое помянет... Зато теперь точно знаю - нет лучше тебя. Ты не представляешь, насколько ревность жжёт, что другие мужчины воспользовались моим отсутствием! Ты такая, такая...
   В баритоне Владика звучала страсть, но не та, наигранная, доведенная до совершенства, что применялась им для соблазнения однодневок. Настоящая. Катя видела искренность в жестах, слышала её же в неправильных предложениях и жалела, по-бабьи жалела его и себя:
   "Как поздно!"
   Не восторженная девушка сидела напротив красивого, первого мужчины, а повидавшая виды женщина. И понимала, умудренная жизнью - придётся делить этого холёного красавца с другими самочками, менее занятыми работой. Увы, Кусаев есть Кусаев. Не сразу бросится изменять, конечно, но...
   - Ты слишком любишь себя, Владик, чтобы я поверила...
   - Нет, Катя. Хочешь знать, насколько я люблю? Больше жизни. Я для тебя ничего не пожалею...
   - Угу, люблю, как конфеты по рублю, - старой маминой присказкой припечатала его Катя, намереваясь жёстко проводить женишка до порога, - хватит, дружок!
   Хитрила она, скрывала главную причину отказа. Прискакал белый конь, уже почти под окном гарцует, и наездник так похож на единственного, что - не сглазить бы. Тьфу-тьфу-тьфу! Потому и ни слова о надежде, одно ехидство и яд в словах:
   - Ты напрасно подумал, что можно вернуть утраченное. Я согласна иногда устроить вечер половых воспоминаний, если самец понадобится, но и только...
   Однако Владик не внял отказу, а продолжил убеждать, что Саша ему нравится, якобы. А затем высказал уверенность, что тот его сын. Катя была так давно к такому заявлению готова, что даже не изменилась в лице. Но разубедить следователя Кусаева ей не удалось - тот проявил дивную настойчивость, даже настырность:
   - Я сразу понял, что он мой. Потом посчитал. Он зачат, когда мы были близки. Не ври, я прекрасно умею считать. И делать выводы - тоже. Хочешь генетическую экспертизу?
   - Ладно, ты прав. Но что это меняет? Ты зря обрадовался. А попробуешь открыть ему глаза - я сделаю все, чтобы он ненавидел тебя!
   Владик услышал, наконец, в голосе Кати такую решительность, что поменял тактику. Теперь он сделал упор на то, что красивая и умная женщина не должна оставаться одинокой. И очень важно, что Владиславу Игоревичу Кусаеву, зрелому мужчине, нужна именно такая семья. Катя вспомнила, что тоже училась на юриста, поэтому язвительно отклонила аргумент, как утративший силу за истечением срока давности. Тогда Владик стал очень серьезным и произнёс страшные слова:
   - Да я ради тебя на служебное преступление пошёл!
   - Что?
   И тут следователь Кусаев исповедался, как обнаружил на заснеженном козырьке терема отпечатки подошв, как все квартиры дома подверглись досмотру на предмет поиска соответствующей обуви, как Артём неумело врал, затем выдал себя поспешным бегством, а Сашка "заложил" дядю рассказом о неудачном запуске сигнальной ракеты:
   - Пиропатроны пэ-два без стационарного пускового стакана и мужчине в руках удержать очень трудно, а пацану? Заряд вылетел на Невский и взорвался, оторвав прохожему...
   У Кати похолодело между лопаток:
   "Он прав. Конечно, я должна была сразу сопоставить все факты, ведь училась же на следователя! Но неужели..."
   Догадка мелькнула, но совпадение показалась таким страшным, что надежда подсказала вопрос:
   - Ну, не Егоров же?
   - Он.
   "Ба-бах!" - простое слово опять выбивает её из реальности.
   Обездвиженная шоком, Катя превратилась в ледяную статую. В голове заметались обрывки мыслей, началась самая настоящая паника. Ей захотелось убежать куда-то в темный уголок, спрятаться там, накрыть голову одеялом, чтобы воображение перестало разворачивать жуткую картину катастрофы:
   Принц на белом коне получает материалы расследования, меняется в лице, проклинает Катю и ее сына... А затем разворачивается и скачет прочь, в свои Альпы, где она никогда уже не побывает и никогда не встретит его, своего Суженого...
   Бежать, бежать, спрятаться от будущего! Но нет сил двинуться с места...
  
   Слова Кусаева наложились на картину, которую его же слова и породили:
   - Не бойся. Ты говорила, Артём раз в год сюда наведывается, а после моего предупреждения - моментом упорхнул. Его никто не опознает и не сдаст. Кроссовки твоего сына, единственное доказательство, я забрал и уничтожил. Егорову, хоть он Сашку и видел, ни ума, ни времени не хватит, чтобы его отыскать. Так, дешёвые понты колотит, не беспокойся...
   Баритон Владика не убедил застывшую Катю, не стёр картину - белый конь снова и снова скакал прочь, унося Принца. Звонок заставил взять мобильник и поднести к уху, отчего стало ещё хуже - радостный голос Егорова обжёг новостью:
   - Екатерина Дмитриевна, Катя, через неделю я лечу в Германию. У меня предложение - полетели вместе? В качестве кого? Ну, скажем, персонального доктора, хотя лучше... Нет, это нахальство, я понимаю... Не по телефону, ладно?
   "Ба-бах!"
   Время снова останавливается. Катя, выбитая из реальности, плотно прижимает мобильник к уху, чтобы ни единого звука не вырвалось наружу. Зачем? Она и сама не понимает, но хочет скрыть хотя бы это от всезнающего следователя Кусаева. Кажется, удалось - на лице Владика читается не подозрение, а ожидание.
   "Ну да, ему не терпится продолжить важный разговор..." - догадывается ледяная статуя.
   Но жар от уверенного голоса Егорова копится, расплавляя Катин ужас. Тот ищет выход, почему-то через глаза - и ей приходится встать, уставиться в окно, незаметными движениями снимая капли с ресниц. А голос в мобильнике от радости сбивается, переходя с "ты" на "Вы" и обратно:
   - ... Катя, вы мне очень нравитесь, а прерывать наше знакомство на месяц или больше - не знаю, как быстро станут немцы готовить протез - боюсь. Вдруг вам покажется, что симпатия продиктована жалостью, и я потеряю вас...
   Бедная Катина голова разрывается от издевательской нелепости ситуации. Суженый предлагает ей руку и сердце - она не тупица, она прекрасно читает между строк.
   "Но поздно, поздно, безнадежно поздно!"
   Ей никогда не исправить того, что сломано руками брата и сына. Никогда не шагнуть навстречу Принцу - такая пропасть возникла между ними... Хотя сам Дима о пропасти пока не знает. Пока...
   Катя так долго слушала милый голос, что ужас растаял, и она вернулась в реальный мир. Осталось самое трудное - собраться с силами, отказаться от предложения, сказать жестокие слова, чтобы убить в Диме надежду, чтобы никогда он больше не звонил и не искал встреч с ней.
   Но в комнату вошёл Сашка:
   - Привет! Нас отпустили, каникулы по гриппу.
   Поздравив мальчишку с неплановым отдыхом, Кусаев потянулся к столу за коробкой:
   - Это тебе.
   Разве может мать отвернуться от сына, который беседовал с родителем, не подозревая, что долгожданный отец - вот он, напротив? Нет. Катя ловила каждый звук, чтобы пресечь попытку Владика ляпнуть Сашке правду, и поэтому не нашла слов на отказ Диме. "Придется ехать к нему", - решила она и пообещала:
   - Вечером.
   А тот, ничего не подозревая, закончил разговор финальным аккордом:
   - ...неделя для начала. Возьмите отпуск. Или отгулы. Сыну будет полезно покататься с вами, экскурсий там - несчитано! И я с ним познакомлюсь, наконец...
   "Господи, да что же сегодня творится при твоем попустительстве! - к небу или его обитателю обратила укор Катя, на мгновение отворачиваясь, чтобы утереть глаза. - Почему все сразу-то, и так нескладно!"
   Короткие гудки прекратили одну пытку, но вторая лишь отсрочена, она ждет за спиной, она никуда не делась. Ах, если бы свершилось чудо! Вот Катя сейчас обернется, а у стола только Сашка. И никакого Владика. И пытка ей только пригрезилась...
   Накопившаяся слеза сорвалась крупной каплей. Катя смахнула следующую - незачем показывать слабость, никому, даже детям, не говоря уж о следователях. И медленно повернулась. Мизерная надежда на чудо тлела в глубинах измученной души. Но следователь Кусаев не исчез. А сын деловито примерял новые кроссовки "Найк". Мальчишка светился от неожиданного подарка и был благодарен дяде Славе, который коварно сделал первый шаг к тому, чтобы из неизвестного родителя превратиться в долгожданного отца.
   Катя как бы со стороны смотрела происходящее, на Кусаева, на Сашку и на себя - так легче, так не разрыдаешься. И сетовала, как бы со стороны, как бы не сама:
   "Что за неведомая сила рушит все Катины надежды? Почему ей так не везет? А вот таким, как Кусаев, вечным счастливчикам, всегда все удается. Что за ведьма ему ворожит?"
   И тут ей вспомнились собственные слова, сказанные две недели назад:
   "Насчёт безнадёжности, это ты зря, Владик. Всё у тебя получится".
   Пророческие, как оказалось, слова.
   "Я что, сама себя сглазила? Я ведьма, вредящая себе! А ведь говорила Живуха - сначала себе добра желай, потом другим пророчь!"
   И всё стало понятным, логичным и безнадежным. Обреченная на одиночество женщина прикусила нижнюю губу, чтобы не пасть на колени и задавить болью, удержать рвущийся из души крик:
   - За что ты со мной так, Господи?

*

   Чувств не осталось - они выгорели в какие-то несколько минут. Владик заметил изменения, попытался участливо спросить. Тональность ответа ему не понравилась, зато заставила уняться:
   - Погоди, не при Саше.
   Сын тоже понял, сопротивляться не рискнул и безропотно выслушал указание, к кому из друзей идти, играть и не отлучаться. Выпроводив сына, Катя приступила к его защите. Она уже поставила жирные кресты на ожиданиях, отрешилась от надежд и воспринимала себя не женщиной, а помесью воинственной амазонки с беспощадной ведьмой. И двигала ею одна мысль, концентрированная:
   "Ладно, любовь, семейное счастье - не для меня. Это уже понятно. Но Саша, мой единственный сын - он заслуживает нормальной жизни..."
   Уже не Катя, а закаленная жизнью Екатерина Дмитриевна Фомина решила довести разговор со следователем Кусаевым до конца. До победного. Усадив его напротив себя, она внимательно посмотрела в глаза мужчины, обеспокоенного резкой переменой в собеседнице:
   - Замуж за тебя я не пойду. Ни-ког-да. И забудь об этом.
   Не столько металл, как холод и размеренность голоса убеждают щегольски одетого мужчину, что отказано ему окончательно и бесповоротно. Это не те игривые "нет", которые значат "может быть" и "да" - отнюдь. От Катиного слова "никогда" веет основательностью Чернобыльского саркофага.
   Владислав Игоревич хочет покинуть чужую квартиру. Ведьма останавливает его:
   - Куда? Рано. Теперь речь о другом. Ты сказал, следствие закончено?
   - Почти. А в чем дело?
   - Как ты закроешь его, Владик? Нет-нет, я не считаю тебя скотиной. Но не успела убедиться в порядочности.
   - Ну, знаешь!
   - Ещё не знаю, - гасит его показное негодование ведьма и настаивает, - но хочу получить обещание, что ты не тронешь сына!
   - Катя, я сделал тогда ошибку, непоправимую, как вижу. Жестоко обидел тебя, понимаю. Ну, что же. Сам виноват.
   Владик поднялся, все такой же элегантный, статный, утонченный. Но доктор Фомина не собиралась искать в нем мужские и человеческие достоинства. Она смотрела в лицо следователя, будто держа его на привязи, на цепи, чтобы тот не ушел, оставив ее в тревоге за сына. Следователь молчал, и Катин взгляд всё чаще обращался на нож, что лежал неподалёку - не повторить ли поступок ведьмы Живухи, если что?
   Но это в крайнем случае. Ведьма уже просчитала самые простые варианты - не зря же училась на следователя? Расклад получается в её пользу. Почти.
   "Если отвергнутый и обиженный Кусаев доведет дело до конца, виновным признают Артёма. Тому судебное разбирательство пойдёт на пользу - полечит от хронической дури! Как Сёме в свое время тюрьма вправила мозги. Кстати, надо и его подключить будет, он уже в горпрокуратуре, и не самый последний человек. А может, и не нужно подключать? Скорее всего, не посадят брата, условно дадут..."
   Что касается сына - расклад гораздо хуже. Сашка, конечно, малолетка - ему не грозит уголовное наказание. Но совестливому мальчишке, и узнать, что сделал человека инвалидом? Это сломает его навсегда, сделает трусом и убьет в нем надежду. Жить с чувством вины может взрослый, но не ребенок!
   "Нет, об этом надо молчать! И молчать должны все. А в первую очередь - Кусаев!"
   Ведьма нервничает, сверлит Владика взглядом, и тот принимает решение:
   - Мужем мне не быть, понятно. Но отцом я все-таки останусь, хоть ты и против. И сына не сдам. Это железно. Прощай.
   Дверь за следователем Кусаевым, великодушным и порядочным человеком, закрылась. Катя прошла в спальню. Села на постель. Потом упала на нее ничком и позволила себе разрыдаться. Подушка приняла всхлипы, почти заглушила.
   Жалость к себе, неудачливой и несчастной дуре, долго выливалась слезами, но и она кончилась. Осталась пустота.
   Вытерев нос, Катя посидела, бездумно глядя на выключенный телевизор. В темном экране виднелась она, изуродованная отражением, но живая.
   Живая.
   С этой мысли предстоящая жизнь стала казаться менее отвратительной и жалкой, нежели её зарёванное лицо с красными глазами. Остудив горящие щёки под краном, Катя долго смотрела в нормальное зеркало. Да, она не уродина! "В человеке всё должно быть прекрасно" - да, Чехов прав, должно. Почему нет?
   Она приняла горячий душ, просушила волосы. Пока маска работала над кожей лица, руки помогли себе с маникюром.
   Дальше дело пошло веселее:
   - Причёска... Не всё узел носить, сегодня - локоны! Платье... Я женщина, а салатные портки, в которых щеголяет травматология - скрывают стройные ножки... Значит - темные колготки! Туфли - в пакет, переобуться... Ниточка темного жемчуга в тон мэйкапу - макияж вечерний... И пикантный аромат "Симияки"... Я неотразима!
   Только короткие ногти выдавали хирурга в обворожительной даме, которая пристраивала подушку к батарее - сушиться. Рыдая в неё, доктор Фомина вспомнила, как бьётся за жизнь пациентов, вытаскивая из клинической смерти. Почему не борется за собственную? Что, собственно, произошло?
   - Здесь нет вины, - главная мысль укоренилась в Кате, набрала силу и распускала побеги, - это нелепая случайность, никто не хотел, надо объясниться, он поймёт...
   По дороге в отделение она сосредоточенно размышляла, выстраивала прогноз на грядущую встречу.
   "Конечно, Дмитрий Васильевич должен знать правду, и я сама скажу. А там - будь, что будет. Нет, не так - я попрошу его ничего и никогда не говорить Сашке. Нет, даже не никогда - только до повзросления сына. Разве это так сложно? Помолчать лет пять, всего-то. Но как поступит он?"
   Хладнокровно думать не получалось. Мысли путались, возвращались к воспоминаниям о леденящем ужасе, когда Кусаев обвинил собственного сына. Её сына. Бедный Сашка! Он не перенесет, если ему сказать об этом, он всю жизнь будет бояться, в каждом инвалиде станет видеть свою жертву! Нет, такого нельзя допустить!
   Стиснув зубы, доктор Фомина возвращалась к обдумыванию сценариев встречи с Егоровым. Странно, что посторонних мыслей почти не было, но главные и очень важные - разбегались непослушными овечками. Однако их удалось собрать вместе, и грубо прикинуть, что может случиться, когда она выплеснет правду. Всю, без утайки.
   Вариантов получалось немного, всего два. Наилучший, если Дима поведёт себя, как Принц. Особа королевской крови. Тогда всё получится классно. Великодушие, это королевская привилегия, как гласит пословица.
   - Дима - такой, он подарил безногому соседу электрическую коляску...
   Да, он поймет. Он согласится с ней, он помолчит, пока Саша не вырастет. И будет молчать потом.
   - А если нет?
   Несчастную мать бросает в жар, накрывает удушливой волной, затем холодом, едва вспоминается видение, как Принц проклинает её и сына.
   - Если я в нем ошибалась? И - ошиблась?
   На этом страхе - заколодило. Катя мучила себя, пыталась представить, как вести, что придумать, если Дима - не Принц? Неприятная версия упорно не хотела выстраиваться.
   Вот и родная травматология. Ноги сделали своё дело, довели хозяйку до дверей отделения, не мешая размышлять, а ничего особо толкового в голове так и не зародилось.
   Оставалось одно - положиться на... Удачу? Нет, Катя в неё давно не верила. Так что это оказался "Авось". Но не простой. С большой буквы.
   В ординаторской доктор Фомина переобулась, привела себя в порядок, звякнула на сестринский пост - вызвала Егорова. Узнала, где дежурные травматологи:
   - Заняты, приступили к операции? Нет, просто уточнить... Кто в приемной, Капа? Нет, я по своим делам, пока, девочки.
   Она глянула на себя в зеркало, поправила прическу, успела подумать: "Все заняты, славно".
   Егоров прихромал на костылях, сияя улыбкой:
   - Едем, без раздумий, без отговорок. Вы же знаете, - и раздел её взглядом, - как много значите для меня...
   Оба слегка покраснели, одновременно вспомнив случай с одеялом. Катя справилась с собой раньше, даже поторжествовала немного, порадовалась за себя поверх главной заботы, поверх тревоги:
   "Ах, ты не ожидал, Дима, что я настолько эффектная женщина? Жаль, молоденькой не застал, когда кожа была персиковой, а душа - чистой. Ну, а теперь..."
   Одержав малюсенькую, но психологически важную победу, Катя двинулась навстречу неизвестности, где призом является обещание молчать. Совсем немного, всего шесть - семь лет, пока Сашка не повзрослеет, чтобы принять известие о том, что он натворил!
   Она закрыла дверь и не просто - на ключ. Егоров понял:
   - Чтобы никто не помешал? Значит, это серьезно... Я слушаю, Катя!
   - Дима, есть разговор, - замялась Катя, - нюанс, который...
   Словно она на лыжах, на вершине. Надо лишь толкнуться, заскользить по незнакомому спуску. Дух замирает - опасно! Можно не устоять на повороте, разбиться о дерево. Или влететь в сетку ограждения, переломаться.
   А Егоров потемнел лицом, улыбку утратил. Знала бы Катя, как ухнуло сердце мужчины в яму отчаяния. Потому, что вспомнились ему взгляды следователя, которые тот бросал на врача Фомину.
   - Было, было между ними!
   Много примет говорят постороннему наблюдателю об отношениях, если и не интимно близких, то почти таких. Которые вот-вот перерастут в...
   И скрипнул зубами Егоров:
   - Я безногий, а тот красавчик - здоров. Сложно сообразить, у кого преимущество, и кого предпочтет женщина?
   И гнев вскипел на того, кто изувечил, отнял здоровье и - неужели это так? - счастье с этой женщиной, за которую он готов биться со всем миром! Сжались кулаки, закаменели скулы, брови сошлись - глыбой застыл влюбленный мужчина, ожидая приговора.
   Но Катя занята своей тревогой, и хоть видела, заметила, как изменился он, а не поняла, отчего. Она отстранила от себя теплое чувство к Диме, и предложила сесть на стул больному Егорову. Тот выбрал низкое кресло - из непонятного самому чувства протеста.
   Костыли мешали.
   Инвалид уложил их на пол, пряча, задвинул назад, чтобы не видеть унизительного символа неполноценности.
   - Понимаете, тут такая нелепость. Я готова сойти с ума. Ему всего восемь лет...
   Катя невольно вернулась на официальный уровень "Вы", заговорила сбивчиво, торопливо, объясняя, защищая и оправдывая глупого мальчишку, который ничего не понимал тогда и ничего не знает сегодня и не должен знать завтра, потому что...
   Дмитрий Васильевич слушал и не слышал. В нем бушевала неизбытая злость. Ампутированная стопа болела в районе большого пальца, которого нет, и никогда не будет.
   - И что с того, что этот оболтус, этот щенок не знал, не хотел!
   - ... Сашка сделал вас инвалидом...
  
   Дмитрий Васильевич наливался лютой мечтой о мести. Справедливой! Жестокой!
   - И страх в глазах увидеть, насладиться им!
   Воображение рисовало картину мести, подсказывало сжать пальцы на шее щенка, согнуть в три погибели и ткнуть мордой в жуткую, уродливую, сине-багровую культю!
   - Смотри, что ты натворил, смотри! Нравится?
   Любование картиной мести длилось несколько сладостных секунд, пока растущий гнев не упёрся в простую мысль:
   - И что дальше? Ну, ткнул. Получил удовлетворение. А потом?
   Инвалид Егоров понимал, что стопа никогда не вернется, что бы он не совершил, как бы изощрённо ни отомстил, сколько бы удовольствия не извлёк из процесса мести. Ему предстояло жить таким, как он выглядит сейчас. С тем, что ему осталось. А осталось - полторы ноги и длинная жизнь...
   Можно отомстить мальчишке, жестоко отодрать за уши, потыкать мордахой в жуткие швы на ноге, чтобы поплакал от страха, почувствовал, что он натворил, сколько боли причинил...
   И что от этого изменится? Что получит молодой, полный сил, практически здоровый, за малым исключением, мужик взамен кратковременного наслаждения местью?
   - ... поймите меня... Умоляю!
   Гнев Егорова отступил, давая место другим мыслям. Обиженный на судьбу, мир и всех здоровых людей инвалид тоже уступил место мужчине, который осознал, что перед ним стоит женщина, которая недавно казалась самой желанной.
   Почему казалась? Она по-прежнему выглядела прекрасно, лишь глаза полны испуга и слез, а голос дрожал. И просила эта женщина его, Диму, о том, чтобы он молчал, не говорил её сыну...
   "Её сыну? Что не говорил?"
   До Егорова только сейчас дошла суть просьбы, но он не понял, зачем упомянута фамилия следователя:
   "Почему этот смазливый тип всегда рядом с Катей?"
   Уже не врачу Фоминой, а именно Кате, адресуется уточняющий вопрос:
   - Не понял, что Кусаев?
   Непринуждённость у Егорова не получилась, голос сел, хрипнул, и тем самым выдал, что это слишком личный, важный момент. Наверное, поэтому доктор Фомина сумела заметить его волнение и понять причины, если ответила полно, в деталях:
   - Владик просил моей руки и рассказал про Сашку. Обещал, что никому, никогда...
   Инвалид, опять инвалид, - именно он перестал дышать от такого ясного ответа:
   "О, как неприглядна правда! Как беспощадна! И логична, тут не поспоришь..."
   Инвалид понял, что ему дан отказ... Нет, ему зачитан приговор! У Кати не было выбора - она вынуждена стать женой Кусаева.
   "Конечно, ради сына... Тоже умоляла, как меня сейчас... И он воспользовался. А кто бы отказался? - никнет Дима. - Он отнял у меня всё..."
   Но у спортсмена и бизнесмена Егорова есть, на что опереться - самолюбие поможет. Он гордый, он докажет женщине, желанной сильнее, нежели прежде, и теперь уже недоступной, что он-то, хотя инвалид, но благороднее и великодушнее счастливчика, который беспощадно обокрал его:
   - Ладно, сделаю вам подарок на свадьбу, буду молчать тоже. Теперь извините, я пойду...
   Сильная рука опустилась на пол, нащупывая костыли и не находя. А голова не может помочь и напомнить - "за креслом!" - она занята, она борется с бешеным гневом отвергнутого и униженного мужчины, пытается устранить обиду, доказать, что это не оскорбление, что он и сам так решил бы...
   - Какая свадьба? Я ему отказала.
   Защитная стена, которую Дима почти возвёл, отгораживая себя от жестокого и несправедливого мира - рушится. Он ищет в глазах Кати подтверждение. Находит. Мужчина протягивает раскрытые ладони - желанная женщина вкладывает туда свои.
   Взгляды замолкшей пары неотрывны, на них держится взаимопонимание и светится надежда на большее, словно только что переброшенный верёвочный мост через пропасть - пусть непрочный пока, шаткий, но с чего-то же начинается возведение монументальных построек?
   В дальнем затишке, где ещё клубилась зависть к целёхонькому красавчику Кусаеву, появилась странная мысль:
   "Почему так? Я без ноги, но с Катей - всё благодаря её сыну... Благодаря? Нет! Однако, если она - то и он... Вытерпеть и свыкнуться? Смогу. Но вот простить..."
   Мысль не исчезла, а трусливо юркнула в глубину, может быть, чтобы вернуться, если придёт время. А недавняя горечь полностью выветрилась из души, уступив место радости - вот она, едва не утраченная избранница! И снова прозвучал вопрос, наверное, ненужный, если напротив - глаза, полные слез:
   - Так ты летишь со мной?
   Несостоявшаяся ведьма кивает, слабо улыбается и опускается на колени перед креслом, чтобы стать вровень с Принцем, который что-то шепчет ещё, неразличимо тихо... А затем дерзко, по-хозяйски вторгается рукой в прическу любимой женщины, приближает её к себе, касается губами губ...
   Тревога за сына, страхи и переживания сегодняшнего дня плавятся в Катиной душе, становясь истовым, безбрежным восторгом:
   "Ты пришел, Суженый..."
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"