Бес приоткрыл один глаз, повел вокруг мутным взглядом, и снова сомкнул веки, намереваясь досмотреть сон, а если повезет - то, и не один.
“Давай, Бес, хорош валяться.”
Бес присел и откинулся спиной к холодной стене Крысятника. Через сетчатую щель, расположившеюся под самым потолком, смотрело солнце, что могло означать лишь одно - полдень на исходе. На цементном полу, наполовину скрытом под фанерным щитом - грязной заплатой - тощий кошачий матрас - днем на нем отсыпались местные кошаки, ночью - Бес и Доктор, а с утра - вновь котяры - тощие и голодные. На матрасе - в ботинках без шнурков, в драповом пальто с одной пуговицей, повисшей на толстой белой нити - Доктор.
Доктор. Сухой и длинный. Именно - длинный, а не высокий. Как все длинные - сутулый. На лице, цвета порченной вишни - седая и редкая, неровная щетина. Отмороженные и вывихнутые к затылку - мочки ушей. Бесцветные глаза. Все, как положено человеку умершему раньше, чем смерть смогла его услышать.
“Шо зенки вылупил? Недопил шо ли вчера?Подем, Бес ... Ритка звала. Товарняк привалил на базу. Во-т я, и прикидываю: три деревяшки за день - три пузырика на куст. Ништяк. Ты, токмо, быстро ... а то я, значит, валю сюды, а мне - лоб в лоб - Мороз и Ганс, а глаза ихние ... значится ... красные, як твои, хитрющие. Нюхальником, поди, чуют волчары подлые, где спиртяга зарыта.” Доктор задохнулся, закашлялся, ругнулся беззлобным, как присказка, матерком. Сплюнул. Харчок полетел на солнышко, чуток не долетел и расплылся на самом краешке фанеры, чтоб - опустив секунды две - подобно слизняку, сползти на цементную крошку.
“Ладно. Не бухти. А то варежку раскроешь - хоть барана крови и клади. Балаганщик ты, Доктор. Понял?”
Бес достал чинарик, заначенный накануне меж двумя половинками расколотого кирпича, добил его тремя зобками и встал.
“Потопали.” И они пошли.
Путь лежал через пустырь, прозванный в Черкешенке - греческим, и еще один длинный, что кишка чорта, квартал. Спугнув не меньше десятка сусликов или хорьков - кто их разберет? кто их узнает? - хрустом сухих сучьев, связанных желтой обезвоженной травой, Бес и Доктор вышли на цивильную дорогу - то есть тропу цивилизации. Лето в нынешнем году было жарким и угарным. Мостовая не только не успевала за ночь остыть, но даже вновь обрести законную границу, стать твердой. Впереди - прыгающей походкой кузнечика - босопятый Бес. За ним - также молча, но с одышкой - шелестел Доктор.
“Погоди ... ты ... шустряк ... успеешь яще ... потаращиться на кралю свою ... успеешь ... А меня, вона, загонишь ... И куда ты тода?.. и с кем? А? Мне ж пятьдесят годков ужо ... Или сорок?.. Не-е, все-таки - полтинник ... Да стой ты ... Не гони, горный ...”, шепотом захныкал Доктор, “я так нико...да не скалькулирую - сколь мне. Вот, смотри, три зимы, как мы с тобой в Крысятнике ... и до того сезонов пять отмахал я - под мостом - со Знахарем ... ну ты, это знаешь ... пока тот копыта не задвинул ... Пять и три ... Восемь ... и в ящике командировочку мытарил ... Счас, по справочке ...”, Доктор достал из правого кармана пальто почти чистую бумагу с расплывшейся - подобно недельному синяку - печатью, “Ага, тринадцать ... Тринадцать и восемь ... это будет ... это будет Восемь и Тринадцать ... Тринадцать ... Тринадцать ... и восемь ...”
“Двадцать пять”, наобум залепил Бес.
“Во-во, двадцать ... а контора повязала ... аккурат, намедни двух дюжин. Фьють. Тюк. Сорок четыре. Фьють. Эт- тебе - не плюшки со стола ... ... понимать надо. Уваженье - так сказать - поиметь. Тюк. Фьють.”
“Поимею, поимею. В начале - тя. Опосля - уваженье.”
“Падла ты, Бес.” И они пошли.
А дальше вышел казус.
Метров за двести до товарняка заметили они, что какие-то фраера - здоровые, лысые, что “харе кршна”, и по-рождению лишенные лица - метелят то ли пацана, то ли пацанку - за тридцать метров, и не разберешь ведь. Метелят ногами. Лежачего (лежачею?).
“Не-е, ты глянь, че - сучары творят. Может встрянем? А?”
“Доктор, у тебя ребра лишние есть? А паспорт? Не справка - ксива?.. Жить достало? Стащил поди чего - вот, и получает свое ... простигоспода. И ты будешь чалить. Молчком ... Вдоль стеночки гнедой ...”
Но вдоль стеночки не вышло. Нога Доктора случайно наподдала по почти полной бутыле пива, стоявшей на рельсе, да и еще ботинок слетел, и пока Доктор возвращал обувку на обетованное ей место, рожи медленно двинулись к нему.
“Шо ж это я наделал”
“А ну расступись, стерва шакалья!!!”
Боковым зрением Доктор уловил Беса, несущегося на шоблу с ломом, раскручиваемым по часовой стрелке. Затем - Бес слегка задвинул железякой Доктора, и продолжения случайный герой уже не видел.
“У-у-у-у-у-у-у-у ... хорошо-то как ... прям ... остановись ...”
“Ну, и долго ты подыхать будешь, герой Варяга? Давай сюда пальто ...”
Доктор снял пальто, оторвал пуговицу, затем подошел к девке, накинул ей на плечи свою амуницию и повел на базу, к товарняку.
Пока Доктор и Бес кидали свои три вагона, Ритка травничала над девахой. И к завершенью работ праведных, битая пришла в свою норму: слезы исчезли - не растворились только ссадины и синяки.
“И куда ты теперь?”
спросил, хотя это и было ни к чему, Бес, прихлебывающий мятный чай, сидя по одну сторону от стола с Маргаритой.
“А ... туда”
и пацанка неопределенно мотнула головой.
“Понятно”
Через сорок минут Бес и Доктор вернулись в свой Крысятник.
“Знаешь ... а я ведь сегодня чуть не сказал ...”
“Заткнись, Фауст ... Дай поспать ... Год Крысы, ведь.”
И Бес аккуратно, с любовью, слизнул засохшуюся капелку крови с указательного пальца, повернулся на бок и засвистел. Доктор сидел у стены - еще очень и очень долго - глядя на луну.