Как-то в детстве - совершенно случайно, так сказать, в качестве побочного эффекта - я изобрел юмор. Дело было так. Мы гостили у моего дяди. Он со своей семьей жил и потом умер в одном южнорусском степном селе. А я был городской штучкой, такой начитанный серьезный молодой человек где-то семи лет.
Времена тогда были простые, тоталитарный режим мучил бессонными ночами мозги еврейских юношей, но остальное население с охотой занималось домашним хозяйством, а политикой считало смешную артикуляцию генерального секретаря всего на свете прогрессивного. Домашнее хозяйство было жизненной необходимостью, потому что в магазинах продавались, в основном, только те товары, которыми торговали еще купцы Киевской Руси - соль, куртки из ГДР, черно-белые телевизоры. Поэтому, чтобы не тратить деньги, которых было всегда мало, и постоянно становилось все меньше, народ выращивал продукты прямо у себя во дворе. Точно так же, как, повторюсь, это делалось в Киевской Руси и Новгородской республике. Прогресс вообще сильно преувеличен, пусть сотовый телефон в кармане не вводит никого в заблуждение. Я легко могу представить себе какого-нибудь каменотеса, болтающего по сотовому, не отрываясь при этом от строительства пирамиды Хеопса. В Советском Союзе сотовых не было у обычных людей, но были радиотелефоны у офицеров госбезопасности, наводивших в свое рабочее время ужас на еврейских юношей, но это так, к слову. В магазинах продавался также хлеб, он был дешев настолько, что его покупали мешками и кормили им домашний скот. После этого вряд ли кто будет удивляться тем же пирамидам, не правда ли?
У моего дяди, естественно, тоже было домашнее хозяйство. Ну и что с того, что он работал в сельском хозяйстве? После большого всенародного сельского хозяйства дядя приходил в малое домашнее сельское хозяйство. Это же так естественно, когда крестьянин, проработав весь день на выращивании пшеницы, вечером покупает мешок хлеба и кормит им свою свинью и корову. Это можно сравнить с тем, как если бы пианист после концерта отдыхал бы, играя на губной гармошке "семь-сорок". И, кстати, сегодня на просторах свободной Руси крестьяне живут точно так же, правда, у них появились сотовые телефоны. Это не может не вызвать подозрений, что крепостное право все же не отменили, а просто назвали другим словом. Ближе всего по смыслу мне видится слово "демократия", но я не уверен.
Я говорю о политике не случайно. Просто, когда в пять лет я самостоятельно учился читать, выспрашивая взрослых о значении разных букв, эти буквы я брал из томика Маркса. Постепенно буквы стали складываться в слова, слова в предложения, и я прочитал этот томик полностью. Это было интересно. Другой моей любимой книгой в то время был сборник новелл Стефана Цвейга, если вы понимаете, о чем это я. Цвейг писал тоже интересно, особенно мне запомнился рассказ о любви какого-то психа к проститутке. Она по сюжету давала всем, кроме него. Ему она не давала даже за большие деньги, а только издевалась над ним, смакуя подробности своей трудовой деятельности. Знаете ли, полезно в пять лет узнать психологию женщины, это мне сильно помогло в дальнейшем.
Так что к семи годам, узнав о жизни практически все необходимое для понимания сути событий, я оказался во дворе дядиного дома под палящим южным солнцем и решил осмотреть сельское хозяйство лично. Вероятно, неосознанно я подражал простодушным манерам генеральных секретарей, любившим ходить по полям и растирать в руках колосья. А может быть, я подумал что-то вроде: "Раз уж мне пришлось оказаться в этой дыре... Почему бы не ознакомиться с жизнью простых людей?" Дети, знаете ли, бывают о себе высокого мнения гораздо чаще взрослых.
Что произошло в дальнейшем, мне известно со слов моего покойного дядюшки, любившего рассказывать эту историю в лицах и в излишне живописных с моей точки зрения красках. Особенно при малознакомых людях. Отвращение к такой неуместно хорошей памяти моего дяди, вероятно, и стерло мои собственные воспоминания. А может быть, я просто не придал тогда значения этому мелкому эпизоду. Подумаешь, ну изобрел юмор, что тут такого? Несерьезно это.
Итак, я зацепился штанишками за гвоздь и повис на заборе. (Вот в чем беда с этими социальными и политическими философиями? Они дают вам ощущение понимания исторического процесса, но оказываются совершенно бесполезным грузом, когда, как космонавт на бреющем полете, висишь в воздухе. И - да, - миф об Антее явно списан с натуры.) Мой дядюшка, Царствие ему небесное, утверждал, что он услышал панические крики "мама-мама!", но я думаю, что в его сознание произошло психическое замещение, и он выдавал свою собственную панику за мою. А паниковать ему, конечно, была масса причин. Начать с того, что человечество едва не лишилось своего лучшего представителя, ну и остальное, уже по мелочи. Я же уверен, что просто хотел поделиться со своей матушкой какой-нибудь свежей политической концепцией, так что мое "мама-мамочка!" следует переводить строго как "эврика!" Что, кстати, полностью подтверждает дальнейший ход событий.
Добрейший и нежной души человек - мой покойный дядя, через двадцать лет умиравший в страшных мучениях от рака, в то время как его жена, гулявшая по-черному, демонстративно приводила своих ухажеров к ним домой, такой вот ебаный-стефан-цвейг... Так вот, он подбежал ко мне, чтобы снять, спасти ребенка от гвоздя.
Экспозиция: висящий на заборе курятника городской мальчик. Время: начало семидесятых - золотой век нелепейшей советской власти, нелепейшей, абсурдной, но, по-своему, и реально осуществленной Утопии, которая больше нигде и никогда не повторится. Место: двор с хозяйственными постройками под палящим солнцем.
И, как рассказывал он потом всей нашей многочисленной в то время родне на многолюдных в то время семейных торжествах, я сказал, спокойно глядя ему в глаза: "Я звал не тебя, а маму!"
То есть, ребенок, висящий на заборе, пошутил. Хочется думать, что интуитивно я догадался скрестить руки на груди, завершая мизансцену.
"Дядя, ты не видел мою матушку? У нее с утра побаливала голова, я беспокоюсь, приняла ли она таблетку."
"Давай я помогу тебе, мой племянник."
"Ну что вы, дядюшка, здесь - НАВЕРХУ! - не так душно. Легкий полуденный ветерок освежает, знаете ли".
Что самое поразительное - дядя побежал назад в дом и привел к ребенку его маму. Потому что благородство человека - врожденное свойство. И начинается оно с понимания важности такого нелепого предрассудка, как свобода. Даже если это свобода висеть на заборе в ожидании близкого и родного человека, перед которым не стыдно показать свою слабость и нелепость. Материалист Маркс с бухгалтерскими счетами в руках так никогда и не смог понять "этих русских", но он и не очень-то и пытался.
Есть ситуации изначально "смешные", даже у обезьян они вызывают здоровый коллективный смех, я уверен. Идет человек на симфонический концерт, поскальзывается на банановой кожуре, падает лицом в грязь - это очень смешно. Здоровый такой местечковый чаплино-голливудский юморок. Но это еще не юмор. Юмор, это когда человек встает и, поправив галстук-бабочку, говорит громко: "Что-то у меня настроения нет сегодня слушать Равеля". То есть юмор - попытка сохранить человеческое достоинство, когда обстоятельства делают нас посмешищем в глазах других. А теперь вопрос на миллион: а что, бывают какие-то другие обстоятельства?
Тот же мой дядя на последней стадии рака, когда он сидел в кресле и уже почти не мог ни дышать, ни просто жить, но был вынужден смотреть своими очень красивыми и добрыми глазами на мерзкие кривляния своей блядской женушки - ведь он был смешон. Сама ситуация была по-обезьяньи смешная, вот тётка и веселилась. Стефан Цвейг мог бы навалить на этом месте кучи "психологии", а дело-то в обычной физиологии на уровне рибосом и митохондрий. Стая пожирает слабых, слабые привлекают других особей своим запахом - с точки зрения нашего сознания это выглядит как эмоциональная разрядка в виде смеха. Согласитесь, есть сородичей гораздо комфортнее - психологически, по-цвейговски, удобнее, - когда это смешно и весело, не правда ли?
Добрый человек добр от сердца, изнутри, из своих печенок-селезенок. Именно таким был дядя. Доброта как секреция гипофиза, ее не сыграешь. Эта доброта наращивалась в русском народе веками, тысячелетиями. Она впитывалась с молоком матери, с колыбельными, с запахами на свадьбе, с плачем на похоронах, с ладаном в церкви на холме, с краюхой хлеба, поделенного пополам в голодные годы. И только поэтому русский человек - изначально добр.
В томике бородатого Маркса о доброте не было сказано ни слова. Жизнь, история, политика - все один большой гешефт. Трудно было ожидать иного от еврея, не правда ли? Однако попав на русскую землю, марксизм из материалистического словоблудия превратился в странную религиозную идею. Религию, в которой исповедовали Бога, Которого нет. Помню одну шутку времен позднего православного атеизма: "Бога, конечно же нет, но пути Его неисповедимы". Как обычно во всех удачных шутках, здесь высказана та правда, которую все знают, но понятия не имеют, как ее выразить словами. Так вот, реальный Маркс сведя историю человеческого рода к бухгалтерским подсчетам дебета-кредита, в жизни практиковал сплошного Стефана Цвейга. Ну, ебал там жену Энгельса, который его кормил-поил и прочее. Это известный исторический факт. Русские же, по обыкновению похерив всю нудную бухгалтерию, применили томик Маркса в качестве оружия против цвейговщины. Потому что цвейговщина, дай ей волю, сожрет все человеческое в людях. Останутся одни душевные кривляния и мерзкие психологические ухмылки. Я понял все это потом, когда было уже слишком поздно. Цвейг распоясался, Маркс сдулся.
А тогда там - на заборе - в моем мозгу внезапно произошло короткое замыкание, и в яркой вспышке мне явилась истина. Она проста, как юмор, но далеко не тривиальна, как и юмор. Люди смешны и жалки, их жизнь нелепа, а поступки абсурдны, но одно единственное слово может придать смысл всему этому балагану.
Вот тут и приходит он - юмор с обоюдоострым двуручным мечом в бронированных доспехах и разносит всех смешливых уродов вдребезги, вхлам, ровняет их с землей, а потом тщательно утрамбовывает почву. И кладет сверху толстый слой асфальта. Потому что оказывается, что человеку недостаточно упасть лицом в грязь, чтобы потерять достоинство. Или лишиться умения думать и делать разумные выводы. Или сострадать. Или проявлять милосердие. Или смеяться над собой.