Итак, первые свои деньги я заработал в 13 лет в геофизической партии на севере Свердловской области. В то время областью руководил Борис Ельцин, и чем все это закончилось, мы прекрасно знаем.
Да, мне пришлось соврать, будто мне уже четырнадцать, но оно того стоило. Несколько часов в хорошую погоду надо было ходить по просекам, вбивать в землю щупы и снимать показания с прибора. Вечером в лагере геологов - несколько палаток в пойме реки - возле костра были песни под гитару, картошка с тушенкой в котелке, чай, крепкий, сладкий и с дымком, и разговоры обо всем на свете. Геологи были из Питера, молодые и современные, но никогда я не чувствовал никакой дистанции с нами, деревенскими пацанами с Урала. В дождливые дни работы не проводились, и костер с гитарой начинался с утра.
Вторая работа у меня была на следующее лето. Мы с отчимом месяц собирали комбайн из металлолома на станции МТС в колхозе. Приходилось крутить тысячи ржавых гаек и набивать смазкой сотни узлов, а потом натягивать десятки ремней. Но комбайн мы восстановили, хотя лето закончилось и поработать на нем мне не пришлось. Зато мы успели покосить травы, я стоял в прицепе, куда сыпалась зеленка и разгребал ее по всему кузову. Одежда пропитывалась травяным соком, хоть выжимай, а потом дубела.
Третья работа у меня была на току в Ставропольском крае, когда там руководил Михаил Горбачев. Чем все это закончилось, мы прекрасно знаем. В первый день пришлось работать часов 16-ть, машины с зерном шли непрерывным потоком, а мы, школьники, сгребали зерно деревянными лопатами в кучу. В перерывах между приездом грузовиков я ложился, подкладывая под голову лопату, и сладко спал. Так продолжалось пару недель без выходных, пока у меня на шее не вскочил огромный фурункул. Но кормили хорошо.
Четвертая работа у меня была блатная, мне ее сосватал мой тренер по самбо. Кстати, пиздеж Путина про дзюдо, которым он якобы занимался, это именно пиздеж, потому что в СССР никакого дзюдо не было и в помине, а было самбо. Так вот, тренер предложил мне работу дворника при Доме пионеров на 2-й Фрунзенской. Я тогда был студентом второго курса философского факультета МГУ, занимался в секции самбо, а тренер в этом Доме пионеров вел еще одну секцию. Мне дали квартиру в том же Доме, и черт побери, это было лучшее время в моей жизни. В мои обязанности входило убирать территорию вокруг Дома пионеров, и это занимало пару часов, максимум. Зато у меня была квартира, зарплата рублей в 60, стипендия 55 рублей, библиотека в Доме пионеров с дореволюционным приложением к журналу "Нива", и Достоевского я прочитал полностью с ятями, и полным собранием сочинений Пушкина, которое я тоже прочитал полностью и открыл для себя Пушкина; у меня была трофейная пишущая машинка "Мерседес" из того же Дома пионеров, в которой не было литеры С, и ее приходилось дописывать вручную, и прекрасный спортзал, весь пол которого был покрыт матами.
Я пропускаю всякую мелочь, вроде разгрузки вагонов на овощебазе, где за ночь можно было заработать солидный советский червонец, а также картошку в сентябре, потому что за нее не платили. Но вот стройотряд в Казахстане смело потянет на пятую работу. И это был ад. За каким-то хером нам досталось разбирать полуразрушенный свинарник до стен, очищая его от свинячьего говна, разбирая прогнившие доски потолка и крыши, причем все это одновременно. Бывало доска под будущим философом ломалась, и он висел на потолке, а остальные его вытаскивали, как из проруби, потому что падение вниз это практическиски верная смерть в свинячьем говне с кучами досок и бревен, в которых тебя поджидают ржавые гвозди остриями вверх.
Забавный, кстати, был случай. Один будущий философ из нашего свинарникова отряда наступил на ржавый гвоздь. И тут неожиданно приезжает какой-то хер из руководства стройотрядами по Казахстану и всех нас собирают для инструктажа по технике безопасности. И вот наш раненный тоже, естественно, идет на собрание, кое-как ковыляляя и становясь скромно с краю. А высокий хер заводит речь о том, что надо работать в ботинках, а не в кедах и тапочках. Потому что вот только что в соседнем районе произошел трагический случай. Студент наступил на ржавый гвоздь. Началось заражение крови, и врачи вынуждены были ампутировать ступню.
Мы стояли полукругом и я хорошо видел лицо Вовочки, а так звали нашего раненного, причем на любые другие формы своего имени он сам не отзывался - только Вовочка, толтко хардкор. Вовочка в это время побледнел, как простынка новобрачной девственницы.
Но оказалось, что заражение пошло выше, и хирурги отрезали неведомому мученику в степях Казахстана ногу уже по колено, поведал нам хер из руководства стройотрядов.
Вовочка истекал потом, а лицо его было белее мела.
Но и ампутация голени не остановило заразу и гангрена проникла в бедро.
Я видел зримое воплощение языкового штампа "побелевшее от ужаса лицо". Вовочка стоял как соляной столп посреди пустыни в окрестностях Содомы и Гоморра.
И заключительным аккордом после драматической паузы прозвучало:
- Он умер. Так мы потеряли бойца стройотряда...
Мать моя женщина! А мы вот прямо тут чуть не потеряли будущего философа Вовочку.
Шестая работа была незаконной и аморальной: я расклеивал объявления для частного репетитора по математике. Он был полный псих, но изобрел некий метод обучения математике на основе зрительных образов. Из его объяснений я не мог понять ни слова, хотя на факультете мы прошли курс высшей математики. Но это не важно, потому что метод работал и от клиентов не было отбоя. Мне этот псих платил за каждый звонок из того района, где, как предполагалось, я клею пачки его объявлений, по двадцать пять советских полноценных рублей, и в месяц меньше пятихатки не бывало.
В это время в Москву переехал Горбачев и Ельцин. Мы прекрасно помним, чем все это закончилрсь, не так ли?
Я брал на себя все больше и больше районов и станций метро и подключил своих друзей и приятелей. Естественно, я платил им половину от двадцати пяти за звонок, но они были счастливы, потому что за ночь разгрузки вагонов с картошкой на овощебазе они бы заработали полновесный червонец. А тут двести пятьдесят в месяц, прогулявшись возле метро.
Я ездил на такси, завтракал в кафе, а обедал в ресторанах. К тому времени Дом пионеров закрыли, здание снесли, и на этом месте до сих пор пустая площадка. Горбачев знал, что делал.
Ну, а седьмая моя работа была в институте иностранный языков имени Мориса Тореза. Закончив философский факультет, я узнал, что никакого распределения нет, и надо самому поискать работу. Я так и сделал. Идя по Метростроевской (ныне Остоженка), в двух остановках троллейбуса от 2-й Фрунзенской, где к тому времени было пустое место от Дома пионеров, я увидел старинное здание с вывеской института иностранных языков, зашел на кафедру философии и предложил свои услуги. Невероятно, но меня взяли на должность ассистента, а через год я уже читал лекции. Мне было 22 года, а напротив, через дорогу от нашего института, стоял тот самый особняк, в котором Герасим холил и пестовал дворняжку Муму.