- Я - не такая! Я не из этих... Я тебе не дешевая блядь!
Она распаляется на глазах, хорошея все больше и больше, а он чувствует себя старым и никчемным. "Сполоборота", - приходит ему в голову:
- Да знаю, знаю я, любимая, успокойся.
Но ее уже не остановить. Святая Жанна увидела замок ненавистного короля-предателя и во что бы то ни стало доберется до его рыхлого и дряблого тельца.
- Ты привык иметь дело со шлюхами, думаешь, что и со мной можно так обращаться! - бросает она обвинение с напускным спокойствием Вышинского на политических процессах.
- Нет, что ты, ты - особенная, не как все... - говорит он примиряюще и в то же мгновение понимает, какую ошибку он допустил. Непоправимую. Роковую.
- Что ты хочешь сказать? Что я гоблин?
"Так, перешли к издевкам", - обреченно думает он. И говорит с напускным энтузиазмом, зная, что его ответ, в общем-то абсолютно искренний и правдивый, только раззадорит ее:
- Ты красивая!
- Я тебе не нравлюсь? - в ход идет тяжелая артиллерия.
- Ты мне очень нравишься... - он еле удерживается, чтобы не прижать ладони к сердцу в фальшивом театральном жесте.
- И поэтому ты пришел ко мне без цветов... Даже шоколадку не принес. К своим любовницам наверное с шампанским приходишь, а ко мне можно только себя в подарок принести, да? - она была в том состоянии, когда он не мог понять уже, издевается она, прикалывается или действительно возмущена его гипотетической несправедливостью. Поэтому он однажды решил принимать все три варианта вместе.
- Ну, я... - "боже, как жарко".
- Что? Говори! - она уставилась на него своими глазищами раненной цапли.
- Я спешил... - промямлил он, потея.
- Дешевые отмазки! "Он спешил"... Не смеши меня! Тебя не было два дня, и не звонил... Опять с этой овцой встречался?
- Я работал, дел много было, - сказал он, кожей ощущая нелепость подобной отговорки. Дел и правда было много. Последнюю неделю он крутился за троих, а в эти сутки ему удалось вздремнуть от силы полчаса. Но он знал, что для нее его заботы не являются оправданием, поскольку у нее не хватит воображения, чтобы поверить, что есть какой-то там мир, где смешные, нелепые и некрасивые людишки, вроде него, занимаются какими-то непонятными делами. Более того, иногда он думал, что она забывает о нем сразу же, как только он пропадает из поля ее зрения. Это было очевидно не так, потому что она могла позвонить ему в четыре утра и потребовать, чтобы он забрал ее с другого конца города. Он ехал и забирал.
- Я тоже работаю! И еще я учусь. Я - студентка, ты знаешь? - она перешла на издевательски вежливый тон.
"Может, пронесет?" - подумал он с надеждой.
- Не говори мне ничего о свой работе... - сорвалось у него. Впрочем, особо терять уже было нечего.
- Ты - пошляк! Кретин... - на ее глазах большой неуклюжей и поразительно грациозной птицы навернулись слезы.
Он попытался взять ее за руку, но она небрежным жестом стряхнула его руку, отворачивая лицо, пряча даже не слезы, а только намек на них, возможность того, что слезы могли бы появиться на свет и единственной их причиной был он, и только он один. Вот из-за таких моментов он и поддерживал весь этот нелепый спектакль, моментов, когда среди грубо размалеванных декораций полусумасшедшие актеры бубнят какую-то унылую ерунду, а у тебя вдруг начинает щемить сердце.
И у него защемило сердце.
- Я, может, сильнее занята, чем ты, - говорит она, вышагивая перед ним, закуривая и нервно затягиваясь сигаретой. Ее жесты угловаты и одновременно пластичны, как танцы жирафов. - У меня тоже было много работы, дохрена много работы! Отстань со своими поцелуями... Тебе бы только о глупостях думать.
В который уже раз он чувствует себя четырнадцатилетним подростком, который впервые попытался обнять одноклассницу, но та только повела плечами, стряхивая его руку.
- Мне просто нравятся твои пальцы... - он пробует взять ее ладонь, но она отдергивает ее, задирая свой нос классической формы.
- Пальцы как пальцы! Ей ты тоже это говоришь? Ты наверное всем это говоришь. "Пальцы-пальцы"
И все-таки он ее поцеловал, и как всегда неожиданно она ответила на его поцелуй, нежно постанывая.
... Сколько сейчас времени?
Он посмотрел на часы, подумал, и сказал:
- Мне, наверно, пора идти, - на него навалилась усталость, бессоница и нервотрепка последних дней. Последних дней на Земле. Последних дней Земли. Господи, куда же нас несет?
- Позвони мне, как приедешь домой. И завтра звони, но не с утра, к обеду позвони или, лучше, вечером, - она вошла в образ заботливой мамаши. Впрочем, так всегда заканчивались их свидания. Ну, почти всегда. Он потер веки, прогоняя дремоту, встал, осторожно поцеловал ее в щеку и вышел из комнаты.
Спускаясь по лестнице, он закурил. В подъезде воняет старыми газетами и кошками. Он громко и отчетливо говорит: "Блядский бордель!"
На улице он вдыхает полной грудью ночной воздух, влажный от дождя и чьих-то слез.
В машине, заведя мотор, он некоторое время смотрит вперед, на капли дождя, стекающие по лобовому стеклу, потом включает радио, и хрипловатый голос мертвой певички пытается ему что-то втолковать, и на долю секунды ему кажется, что он ее понял.