Дочка моей школьной учительницы литературы и русского языка выбросилась в окно с двенадцатого этажа. Оставила в сетях записку с просьбой никого не винить. Молодая, около тридцати, худенькая, говорят, была.
Учительница немного с прибабахом, мы ее до слез доводили, а потом она и совсем с катушек слетела, уже после, в девяностые.
Дочка у нее в город уехала и там и самоубилась. А хоронили ее тут, в селе.
Сейчас это мрачное место. Есть только одно кафе с танцполом, и то за селом, а так танцев и дискотек нет. Две школы есть, а танцев нет. Не предусмотрены танцы путинизмом. И кафе больше нет, кроме одного. И кино нет. Ну, то есть, кино как бы есть, но без сеансов и киноаппарата. Но можно позвонить в кинотеатр и договориться, чтобы вам показали какой-нибудь мультик с компьютера через проектор.
А все кафе, пивные и рестораны, что тут были, теперь закрыты. Когда я тут учился в советское еще время и доводил до слез сумасшедшую учительницу литературы, в селе было три рок-группы. Тогда они назывались ВИА, но играли иглз на русском языке, ну, вы помните, "я люблю безумно Калифорнию, разлучила нас, разлучила нас". "Отель Калифорния" с русским текстом. И каждую субботу все три группы играли на танцах - в двух школах и клубе. Это не считая ресторана, где были свои музыканты.
А село не маленькое, по европейским и американским меркам это типичный город с пятнадцатью тысячами жителей. Которые живут непонятно на что, потому что работы нет нигде никакой. А если есть, то зарплата 5-7 тысяч. Рублей в месяц, да. Или в поле на шпалере под виноградники в сезон можно заработать за день 500 рублей. Или же пойти "на лопату" или иначе "на зерно" во время уборки, но и там реально больше 10-15 тысяч за всю уборку не поднять. Это в том случае, если у вас хватит здоровья не помереть от солнечного удара. А цены между прочим московские, и поэтому молодежь уезжает, как только подсчитаны баллы на ЕГЭ. Потому что реально тут делать нечего и жизни нет никакой.
Даже сады и виноградники исчезли. Вот в буквальном смысле исчезли. Раньше село утопало в садах и виноградниках, а теперь где можно сеют зерно, потому что зерно - это валюта, а вино перестали делать даже для себя. И овощи с картошкой практически не сажают, так, одна-две грядки, и все. Потому что без полива тут ничего не растет, а вода очень дорогая. Гораздо дороже тут вода овощей. И газ очень дорогой, хотя его добывают вот прямо тут, буквально из-под ног. В общем, на коммуналку тут уходит примерно 5 тысяч рублей. Это если без полива огорода и прочих благоглупостей. Поэтому никто не поливает и не сажает ничего.
И вообще непонятно чем люди занимаются, потому что все давно позакрывалось. Пищекомбинат, колбасный цех, винзаводы, всякие ремонтные мастерские - все, все закрыто и заброшено. Большой зимний кинотеатр разрушен до основания, клуб несуществующего винсовхоза стоит без крыши, торговый центр, не одно здание, а целый квартал, где в советское время по вечерам горели декоративные фонари, гуляла публика и из пары-тройки баров и ресторанов доносилась музыка и женский смех, после 5 часов пустынен и пылен, а все магазины с китайским ширпотребом закрыты, и только сетевой "Магнит" работает аж до 7 вечера.
Работа есть у полиции, правда, им делать тоже нечего, и поэтому когда я выхожу купить сигарет, на которые у меня нет денег, потому что у меня нет денег вообще, в принципе, то я всегда беру с собой паспорт, и, бывает, наряд полиции в своем уазике, три-четыре здоровых лба кровь с молоком, в бронежилетах и с автоматами, два-три раза проедет мимо меня, разворачиваясь неподалеку, чтобы вернуться и получше рассмотреть такого интересного дядечку. Но видно паспорт в кармане моих джинсов обладает магическим действием, и на второй год они перестали меня его спрашивать. Ничего страшного, конечно, если не считать, что чувствуешь себя при этом, как блондинка в мини юбке на шпильках, проходящая мимо портового кабака, полного только что вернувшимися из рейса матросов. Ну, ладно, стольким полицейским тут действительно делать нечего, потому что в советское время в селе было три-четыре милиционера, а сейчас их под сотню. И все в брониках и с укороченными калашами.
На каждом чуть ли не втором доме безнадежная надпись "продается", да кто ж их купит, ну, нет, желающие есть, вон целый Дагестан под боком, а там вообще мрак, даже по сравнению со здешним, там люди счастливы работать за еду, и приезжают работать за еду даже сюда, и работают на своих же, на дагестанцев, даже и не за 500 рублей за полный рабочий день в поле под палящими лучами безжалостного солнца, но за тонну зерна, которую в Дагестане отдадут их многочисленным голодным семействам.
Желающие бы нашлись, но у них нет денег, и они не понимают простой вещи, что когда они переселятся сюда, а последние русские, побросав свои дома, уедут в Россию, которой сто лет как нет, то тут уже будет точно такой же Дагестан, только вместо гор выжженная полупустынная степь. Это простая вещь - понять, что деваться нам некуда, ни русским, ни нерусским. Потому что враг у нас один и тот же, как его ни назови. И от него не убежать.
А вот Аня, так звали дочку сумасшедшей учительницы, убежала, но недалеко и ненадолго, и наложила на себя свои худенькие ручки. Нет, я ее не знал, даже и не видел, наверно, но что с того?
И привезли Аню хоронить сюда, в село, из которого она не смогла убежать. И я не смог. Или не захотел. Или не захотели те, кто может осуществлять свои намерения. Это не суть.
И вот ее похоронили. А могилку ей копал ее сверстник, русский парень, который остался в селе. И в общем-то жил, как все, непонятно на что. А после похорон он пошел и повесился.
Ну, ладно, танцы - это мелочь, хотя в юности мне так не казалось, и в самые густопсовые андроповские времена мы отплясывали на дискотеках за будь здоров. Но вот скажите мне, если народ перестает танцевать, он же чем-то свои танцы заменяет?
Вот не надо только говорить мне про алкоголь. Алкоголь прекрасно сочетается с танцами, с весельем и гулянками до утра. А когда люди уже не ходят в бары и кафе, и на дискотеки, потому что нет ни того, ни другого, ни третьего, ни, естественно, денег на все это, а есть нечто такое в воздухе, что давит, гонит и толкает в окно тридцатилетних молодых женщин, а потом гонит в петлю тридцатилетних молодых мужчин, это есть, и это реально, то это нечто ведь чем-то питается? Оно тянет жилы и пьет соки людей, и те сидят по домам и смотрят телевизор или пишут в социальных сетях, как бы общаясь, но что толку от этого общения и какая польза от лайков к предсмертной записке с просьбой никого не винить в смерти тридцатилетней худенькой женщины? Какая от всего этого польза и какой от всего этого прок?
И второе самоубийство, оно заставило ведь о чем-то задуматься, и собрались люди, которые участвовали в похоронах Ани и хорошо знали того парня, кто копал ей могилу, а потом неожиданно повесился, собрались люди, посидели, выпили, поговорили. И среди них был одноклассник второго самоубийцы, он знал и Аню, и он нес крест на ее могилу. У него было все нормально по нашим временам, во всяком случае так говорят, даже собирался вскоре жениться. А когда все разошлись после той пьянки, после тех поминок, он, несший крест самоубийцы, пошел и повесился.
И это вот все случилось на днях, как бы оправдывая зловещую репутацию августа, но понятно же, что дело не в политике и не в безработице, и не в безденежье, и не в экономической катастрофе, в которую мы все погружаемся с головой. Дело не в Путине - гореть ему в аду вечность и еще вечную вечность. Дело не в войне с Украиной, когда в газете бесплатных объявлений читаешь "требуется разведчик", "требуется механик-водитель", "требуется переводчик", так что понятно, что нужен полный танковый экипаж. Дело не в безработице и не в нищете, а вот во всем этом вместе и в целом. И не в последнюю очередь дело в том, что людям негде потанцевать, да и поводов для веселья давно уже нет.
Я пишу этот рассказ, этот документ, а луна светит так ярко в высоком-превысоком небе, что светло, как днем. И не видно ни тучки, ни облачка, на котором могла бы присесть душа худенькой Ани, прежде чем отправиться в свое долгое скитание между мирами и миражами загробной жизни. А у меня все хорошо, я готов к борьбе, хотя у меня нет ничего, ни копейки денег, ни планов, ни... Я говорю себе "не ной, Петухов, ты и так уже мертвец, у-у-у!
" Да я и не ною. Мне только жалко моих людей, они мне нужны, каждый человек мне нужен, и каждый человек у меня на счету, потому что это мои люди и мой народ.
А сегодня уже четвертый человек залез в петлю. Четвертый. Человек.