На улице солнце, иду босиком, и мысли лежат на асфальте. 
И думаю я, размышления о том, не позвонить ли мне Кате. 
Достал телефон, улыбнулся ему, но солнце вдруг загрустило. 
Я испугался: "Кате потом, ты не ругайся, светило". 

Но тучи нависли, капает дождь, а тучи сухие, как книжка. 
Навстречу мне улыбается бомж, кивает, "Здорова, братишка!" 
Бомж возле помойки, пьяный сидит, сидит в такой курточке рваной. 
"Здорова!" - я ему говорю, а дождь так и сыплет на раны. 

Последнюю мелочь ему отдаю, а он пузырь мне толкает. 
Прости, говорю, сегодня не пью. Он меня понимает. 
И вновь по асфальту иду босиком, звонит мне какая-то Даша. 
Беру телефон, льются слова, но в мыслях какая-то каша. 

Она что-то быстро мне говорит, молча в ответ ей киваю. 
Рад слышать тебя, ей говорю, звони мне еще, дорогая. 
Вновь солнце печет, такая жара, один я в кожаной куртке. 
В парке повсюду кричит детвора, в озере крякают утки. 

И на дороге стоит музыкант, грустно он как то мурлычет. 
Люди проходят мимо него, зеваки пальцами тычут. 
Узбек рядом плитку кладет на траву, что то бубнит по-узбецки. 
Один я тихо, молча курю. Курю так просто, по детски. 

Мысли такие, совсем как вода - слились все в сточную яму. 
Но что-то осталось (трудно писать), осталась какая-то дама. 
Не помню ее, мешает дурман, дым от горящей страницы. 
В сердце как будто гудит ураган. И что-то висит на реснице. 

Уже темнота, я не один - одинокие спрятались дома. 
Со мною Москва, чьи-то слова, это уже по-другому. 
Луна в темноте, и тучи под ней, тучи - словно ладошки. 
Я прихожу тихо в себя, иду я в себя понемножку. 

Холодная ночь, погасли дома, на улицах ли'ца не видно.
И остается во мне пустота, это немного обидно. 
Сел на асфальт, смотрю на кусты. Ветер меня обнимает, 
Он говорит мне: "Давай я спою" и головою  качает. 

"Кто ты? Кто ты?" - тихо бубню, обращаюсь к холодному камню. 
"Серый, я ведь тебе говорю, в мире нет виноватых". 
Вата, вата в моей голове. Не белая, черная вата. 
Любимая, я и тебя не виню. Ну разве ты виновата?