Ему не нужны глаза, чтобы видеть её. Ему не нужны уши, чтобы слышать её. Он и так знает, что она - рядом, близко, неотступно... И в то же время - неизмеримо далеко, будто на другом краю вселенной. Где-то глубоко-глубоко, во тьме, там, куда он с трудом может дотянуться угасающими чувствами, он ощущает ее, чувствует неразрывное единство, близость, которую не с чем сравнить, которую не передать словами. Но то, чего он так жаждет - простой физический контакт - просто прижаться, ощутить её влажность и ласковое тепло, ее нежность, её хрупкость и утонченность - это так же невозможно, как если бы их разделяли световые годы... Он тянется к ней. А чувствует только неодолимую силу, стоящую между ними
О, любове моя!..
***
Ей не нужны пальцы, чтобы касаться его. Ей не нужен язык, чтобы чувствовать его вкус. Она всегда знала, что они неразлучны, как солнце и тепло, и также не смогут быть вместе, как день и ночь. Там, куда она уже почти не может дотянуться в ощущениях, на неизмеримой глубине, они являют собой целое, но как же невыносимо, как нестерпимо больно признать поражение, осознать, что она никогда - за то время, что ей отпущено роком - не прижмется к нему, не примет его ласковую силу и неистовую твердость, не ощутит его энергию и тепло... И всегда, всегда между ними - стена, сквозь которую не пробиться, через которую не докричаться...
О, радость моя и печаль...
***
На белёсом небе сквозь призрачно-седую пелену облаков бельмом промелькивает синюшно-белое солнце. От горизонта до горизонта - мертвенно-серые пески. Медленно и почти незаметно для глаза меняют свои очертания барханы, уступая мягким, но от этого не менее настойчивым усилиям ветра. Он изменчив и ненадёжен, единственное, в чем можно быть уверенным - это то, что от него никуда не деться... Пустыню пересекает стена - высокая, уходящая за горизонт бетонная стена, испещренная язвочками кратеров и выбоинок, оставленных на ней губами ветра, обметанных песком, как лихорадкой. С той стороны стены, где песок, кажется, имеет нежный жемчужный оттенок, высокий мощный кактус, похоже, противостоит всему миру. На его мощных бархатисто-зеленых ребрах топорщатся изогнутые, как когти, крупные колючки, чей цвет плавно переходит от черного по выпуклому краю к изысканно-кремовому по краю внутреннему. Их основания укутаны нежнейшими мягкими пушинками. Из-под каждого расходящегося в стороны пучка колючек спускаются трогательно-розовые серёжки. И нет в этой пустыне, в целом мире, укутанном песками и ветром, ни единой мухи, которая, привлеченная запахом свежей крови, источаемым этими сережками, перенесла бы на своих покрытых хитиновыми волосками лапках бесценную пыльцу через стену, туда, где её без надежды и без страха ждут багрово-красные мясистые цветы, так призывно пахнущие разлагающейся плотью, доверчиво раскрытые на верхушке нежно-бирюзового крупного бочкообразного кактуса.