Джесси шла на шаг позади, склонив голову чуть-чуть набок, вдыхая холодный воздух. Почувствовав взгляд, подняла глаза, нагнала, коснулась плечом. Люблю, люблю. Как можно не любить её? Родная, такая знакомая, вся моя. Мы шли под фонарями, хрустя свежим снегом, оставляя следы - мои большие, её маленькие. Снежинки мягко садились на её спину, на её плечи. Мягкий сумрак, редкие запоздалые прохожие. Впереди под деревьями резвились влюблённые - он хохотал, бросал в неё снегом, она уворачивалась, хватала его за руки, тянулась к шнуркам шапки. Совсем молодые. Проходя мимо, с улыбкой наблюдаем за ними. Поворот к шоссе. Погуляем дальше или назад, домой? Морозно, но в такой тихий вечер хочется подольше под небом. Свернули.
И оказались почти лицом к лицу с той вчерашней парой: высокий круглолицый он в пуховике с меховой оторочкой, грациозная она с чуть вытянутой головой, с аккуратными ушками.
- Зажигалки не найдётся? Свою дома забыл, а купить здесь негде, закрыто всё уже.
Пока он прикуривал, я смотрел на его спутницу. Сегодня она понравилась мне ещё больше: среднего роста, фигура округла, женственна, но подтянута, скрытая сила в движениях. Коричневая шубка, свет фонарей переливается на изгибах форм, вспыхивает на кончиках шерстинок. Смотрит в ответ, чуть прищурясь, а в лице то ли интерес, то ли жалоба. Отвернулась, переступила стройными ногами. Её спутник, дымя сигаретой, уже несколько секунд протягивал мне зажигалку назад, но протягивал неторопливо, как бы наполовину, наблюдая за мной.
- Хороша погодка! И всю неделю такую обещают.
- Да.
- Ну, счастливо!
Через минуту я обернулся и застал их на повороте, уже полускрытыми углом дома: её узкая гибкая спина, упругий шаг. Скрылись.
Ночью, обнимая Джесси, лаская её нашими любимыми, привычными путями, я думал: "как её зовут, ту?" Она не шла у меня из головы. Джесси отвечала мне, прижималась, дышала горячо и ласково, и я чувствовал благодарность. Я целовал её в губы, сжимал шею, зарывался лицом, огонь разгорался - но мне вдруг исподволь представилось, что не Джесси, а та в моих руках. И я вспыхнул, и отдался фантазии, и было так упоительно - она, она, коричневая жаркая шубка, гибкая спина... Но нет! Я вскочил. Что за наваждение! Я пошёл на кухню, зажёг свет, напился из-под крана. В ночном окне чернота, бледные отражения шкафчиков, бледное лицо. Постыдная слабость. Но как её зовут? Вернулся в комнату, сел, нащупал одеяло. Джесси уже спала.
- Как её зовут? - спросил я на следующий вечер, делая безразлично-вежливый голос.
- Найда, - ответил он. - Я её у гастронома подобрал, вот такусенькой. Нравится?
Пухлые щёки, нос крючком, румяный, здоровый. Над его головой - месяц, ровно срезанным, белым ноготком. Найда и Джесси стоят в стороне, коричневая и белая, пар изо ртов. Изящный профиль, чуть вздёрнутый носик, нежный разрез глаз. Что толку оттягивать?
- Послушай... Ты не хотел бы...
- Не хотел бы что? - перебивает он.
- Ну... Ты и Найда, я и Джесси, мы могли бы...
- Что?
- Могли бы внести небольшое разнообразие.
Он затягивается и выпускает дым вверх, откинув голову, изображая смятение.
- Ну ты резвый! Не знаешь, что ли, что за это бывает? Забыл, в какой стране живём? Это тебе не Нидерланды, брат. Я, конечно, широких взглядов человек, но моя свобода мне дорога. Да и пыл уже не тот, чтоб так рисковать зазря. А ты горяч! Что, прискучила? - он кивает на Джесси и глядит насмешливо, - Голдены, они такие, слишком ровные, знаю.
Не желая продолжать подобный разговор, я отвернулся и сделал шаг назад, уходить, но он задержал меня за рукав, сказал быстро и тихо:
- Час - десятка, ночь - полтос. Пойми, брат. Жизнь есть жизнь.
Я вырвался и пошёл, кивнув Джесси. Найда прощально улыбалась мне, и от этой улыбки сладкая дрожь пробежала по моей спине. Чудовище! Так вот каков он! Проклятый сутенёр! Забыть, забыть.
Но забыть не получалось. Найда, Найда, чуть вздёрнутый носик, улыбка... Я думал о ней дома, думал на службе, не мог не думать, и это злило меня. Прочь, ты мешаешь мне! Уходи!
И в четверг, чтобы выпустить пар и поставить точку, я поехал в муниципальный дом терпимости. Час - пять, ночь - двадцать. Листая каталог в холле, я искал её кровь и не находил. Мадам ненавязчиво предложила помощь, и я описал Найду, как мог. Это вероятно риджбек, сказала мадам. У нас как раз свободна Милли, ласковая молодая девочка, ступайте в номер, она сейчас поднимется.
Милли, неприлично потрёпанная для своих лет, действительно чем-то напоминала Найду, но это подобие было скорее насмешкой. Сутулые плечи, низкие коленки, вульгарный прикус... Она села рядом и прижалась ко мне, но я отстранил её. Стало гадко. Я просидел на кровати полчаса, читая журнал, потом отбросил. Сейчас где-то там, в похожей комнате, кто-то с Найдой! Подлец бесстыдно торгует ею! О, это невыносимо!
- Сколько ты хочешь за неё?
- Я же тебе сказал.
- Нет, не на час и не на ночь, а насовсем.
Он присвистнул.
- Ты чего это, парень? Сколько я хочу, лихой какой. А куда ты свою Джесси денешь? В подвале спрячешь? У нас в подъезде жил один такой находчивый, с двумя сестричками-близняшками. Гулял с ними по очереди, будто бы с одной и той же. Долго не погулял, повязали. Хороших людей много на свете, вот и донесли на него. И поделом! Потому что с двумя сразу - это разврат и вырождение.
- Это моё дело, куда дену. Двоюродный брат согласен, - соврал я легко. Присутствие Найды, милой Найды, только руку протяни, окрыляло. - Так сколько?
- Двоюродный брат? Ну-ну, - он фыркнул, и Найда повернула голову. Пленительный профиль, такой близкий и такой недоступный. - Но я в чужие дела не лезу. Если документы в порядке будут - не вопрос. Сто тысяч.
- Сколько??
- А ты сколько хотел? Дураков нет, дружище.
Сто тысяч! Да он с ума сошёл! Сто тысяч! - думал я всю ночь, весь день. Мы ужинали под звуки радио, и я старался не смотреть на Джесси, а она ничего не замечала. Откуда у меня такие деньги! Пока я их заработаю, Найда станет старушкой. Всё крутилось и переворачивалось у меня в голове. Поторговаться? Эта сволочь не скинет, по морде видно, только наоборот поднимет. Взять кредит? Таких кредитов не дают. Одолжить? У кого, столько! Продать квартиру? Даже этого не хватит. Если сразу и квартира, и кредит, и одолжить, тогда быть может, быть может, но подумать только - отдать всё этому гадёнышу! А Джесси?
В тоске я встал и обнял Джесси, и она ткнулась мне носом в ухо, как я любил. Я прижимал её к груди, тёплую, податливую, и слышал, как бьётся её сердце. Нестерпимо! Выступили слёзы, пульс прыгал. Я не мог больше есть и выбросил ужин в ведро. Я не мог больше думать. Надо решаться прямо сейчас, решаться и действовать. Я пошёл в комнату, выбрал два крепких пододеяльника, выбрал крепкие нитки, и стал большими спешными стежками соединять их в мешок.
Я прощался с Джесси у книжного магазина, закрытого на ночь. Она немного беспокоилась, но верила мне. Родная, ты же знаешь, как я тебя люблю... Но ты же видишь, что со мною творится... Я себе больше не принадлежу, мой рассудок помутился, прости меня, прости! Жди здесь, родная, ведь ты такая молодая, такая умная, такая красивая, тебя найдёт очень-очень хороший человек, лучше, чем я, и ты будешь навсегда счастлива!
Затаившись за углом, я ждал. Ноги мёрзли, но тело вспотело. Луна, как белый ноготь. И тут послышался вой. Неужели Джесси? Одиночество, зима и луна? Тише, тише, Джесси! - шептал я в сторону воя. Он услышит тебя и заподозрит неладное! Тише! Шаги. Чёрные кусты нестройно колебались на ветру, колебались тени, и я выглянул. Он. И Найда поодаль, любимая. Ближе, ближе. Слышит вой, крутит румяной головой, зовёт Найду поближе. Пора!
Гантелей по стриженому затылку, и - Найда, Найда! Иди сюда, не бойся меня, теперь мы будем вместе! Попятилась, так я и знал. Бросился, схватил, навалился. О, первое прикосновение! Мешок оказался впору, будь осторожна там, любимая. Ты совсем невесомая, как птичка! Я бежал к вокзалу - успеть на последнюю электричку. Три пересадки до Бреста, ползком через границу, хоть бы вьюга началась, а там как-нибудь в Нидерланды - таков был мой план.
- Ваши документы.
Я дёрнулся спросонья, ноги больно затекли. Рослый патрульный, за ним ещё двое. Какая-то станция. Незаметно погладил Найду через мешок - всё хорошо, всё хорошо, любимая. Протянул билет и паспорт. Он скептично изучил.
- Что у вас в мешке?
- Вещи.
- Покажите.
- Не имеете права!
Я отталкивал его руки, и двое обошли меня сзади, взялись крепко. Меня колотило. Что толку кричать? Патрульный долго возился с узлом, и наконец распутал. Найда высунула голову - аккуратные ушки, утончённый профиль - и улыбнулась.
- Да, это он, тот самый. Вяжите его.
Они вмиг ловко скрутили, связали меня, и повели на выход. Рванувшись - патрульный споткнулся, потерял равновесие и сел на сиденье - я изо всех сил обернулся и крикнул: