Аннотация: Часть второго путешествия Болгобыря. Середина трирассказья. В процессе. Посл. обновление 15.03.2015 +3к
Павел Пименов
Болгобырь в Харкуме
Ближе к полудню Болгобырь проснулся, потянулся, повернулся на один бок, затем на другой. Желудочный автопилот, как шутливо называл странник своё умение бессознательно шагать ночами, на этот раз не подвёл. Пригорок покрыт мягкой травой, щебечут птички, ароматы полевых трав делают желанным каждый вздох.
"Так и лежал бы тут целый день, нежась на солнышке, - подумал Болгобырь, наполнил грудь бодрящим летним воздухом и вскочил на ноги. - Но надо идти." Приверженец религиозной доктрины скитальцев, в основу которой была положена идея о вечном движении, он не мог оставаться на месте ни одного дня. Так повелел Ша-она-и-он, так гласила Великая Книга Сдвига.
Тёплый ветерок ласкал мускулистое тело Болгобыря, ворошил копну тёмно-русых волос и приятно обдувал те места, что прикрыты были набедренной повязкой, служившей рослому путешественнику единственной одеждой. Конечно, у странника была и другая одежда, и разные мелкие вещички, но оставлять их на ночь на себе Болгобырь не рисковал. Уж лучше пусть полежат в магическом кошеле, внутри, в желудке, целее будут. Подсознание ничуть не дорожило имуществом скитальца, в темноте бросая закалённое тело сквозь цепкий кустарник или болото.
Другой из неприятных особенностей "желудочного автопилота" было то, что карта за ночь полностью переваривалась, и Болгобырю приходилось ежедневно, то есть ежевечерне, глотать новую. Сам он был не большой любитель карябать значки на бумаге, предпочитая покупать или получать в подарок (что предпочтительнее) карты в попутных селениях.
Одно из таких селений как раз находилось поблизости. Люди, которые обустраивали его, то ли боялись нашествия гигантских кроликов-людоедов, то ли опасались наводнения, и поэтому отгородились от внешнего мира высоченной, в пять человеческих ростов, глухой стеной. "И как только они не устали таскать и прилаживать такие большие камни?" - недоумевал Болгобырь. Дитя вольных просторов, он не мог осознать концепцию настоящего укреплённого города, и хотя встречал их не раз на своём пути, всегда удивлялся. Но правила знал.
На правой створке массивных железных ворот города висела медная табличка, на которой было выгравировано крупно "Харкум. Добро пожаловать!" и ниже, мельче "Вход строго по предварительному звонку". Снизу к табличке для непонятливых жители (или привратники) приколотили дощечку с криво, но очень крупно написанным "ЗВОНИТЕ!!!" Болгобырь прочитал все надписи, оглядел ворота, но ничего напоминающего устройство для звонения не обнаружил. "Видимо, - подумал он, - местные жители носят звоночки с собой, как коровки. Попасутся на лужочке, а возвращаясь, позванивают, чтобы их впустили." Болгобырь, конечно, мог бы отрыгнуть магический кошель, достать оттуда золотые монетки и немного ими позвенеть, чтобы привлечь внимание стражи, но опытный путник знал, что стражники, увидев монетки, могли их отобрать, поэтому звенеть не решился.
Однако метрах в ста вдоль городской стены налево от ворот путник заметил вполне приличных размеров колокол, висящий на деревянной раме. Скрытый от любопытных взглядов со стороны дороги неровностями ландшафта, колокол без сомнения и был тем самым приспособлением для звонения, которым пользовались гости города и жители, забывшие свои звоночки дома. "Как практично! - восхитился Болгобырь. - Такую штуку на себе не утащишь, а подводу к ней не прикатишь."
Рядом с колоколом на деревянной приступочке лежала металлическая палка. Не долго думая, Болгобырь схватил её и звучно долбанул по колоколу.
Чистый звук "ля" первой октавы наполнил воздух, подстраивая голоса птичек в единую мелодию лета. За городской стеной оживились люди и, радуясь погожему деньку, принялись громко распевать: "Ой-ой-ой! пожар-спасите! Ай-я-яй, тащите воду! Ох-ох-ох, и где ж колодец! Трали-вали, мы пропали!"
Болгобырь рысцой подбежал к воротам, но они оставались запертыми. "Так увлеклись, что забыли открыть", - посетовал он и вернулся к "звонку". "Ладно, попробую ещё раз", - решил звонарь-неофит, размахнулся палкой и жахнул по колоколу дважды.
Непонятно, что сыграло бОльшую роль, опавшая ржавчина или удача новичка, но Болгобырю удалось извлечь из железяки бодрящее мажорное двузвучие: "до", а затем "ми" второй октавы. Торжественная птичья трель вплелась в первые ноты оратории духа, побудив хор голосов за стеной сменить тональность, мотив и слова. "На нас идёт вода, да-да!" - басили мужчины. "Волна, да-да, сильна!" - вторили им сопрано женщин. "Наводнение", - синкопировали детские дисканты.
Ворота оставались закрыты. "До чего увлечённые пением люди, - подумал Болгобырь. - Неудивительно, что они используют для входа в город колокольчики. Но как же мне до них достучаться?"
За долгие годы скитаний (в первом кругосветном путешествии) Болгобырь вобрал в себя сотни музыкальных произведений различных стилей и направлений, однако примитивизм подручного инструмента ограничивал выбор. Это был настоящий вызов мастерству приверженца Пути. И Болгобырь решился. Он исполнит Счастливую Песню дикарей Залесья. Непростая по ритму мелодия, вершина творчества шаманов диких племён, прозвучит здесь, у ворот Харкума, вблизи легендарного Моря Страха. Почувствовать радость единения с природой, ощутить движение токов воздуха, совместить шелест травы и мельтешение птиц - всё это было просто для босоногого странника. И, сжав покрепче палку, он принялся немилосердно дубасить по колоколу.
Горожане оценили усердие гостя - ворота открылись. Встречать виртуоза-ударника вышла делегация из трёх стражников в доспехах и причудливых шлемах без верхней половины. Нетерпение встречающих было столь высоко, что они пробежали стометровку за считанные секунды, окружили Болгобыря и выставили пики.
- Прекрати! - заорал первый стражник, приплясывая на месте от удовольствия.
- Брось палку! - поддержал товарища второй стражник, ритмично водя своей пикой взад-вперёд.
Третий не сказал ничего. В восторге от мастерства незнакомца он совершал примерно те же движения, что и создатели песни, танцевавшие вокруг костра. И примерно с тем же звериным выражением лица. Понимая, что слушатель вошёл в транс и сейчас начнёт тыкать остриём пики направо и налево, Болгобырь скромно оборвал музыку, финальным ударом выжав из многострадальной железки "си бемоль" второй октавы с первый обертоном натурального звукоряда.
Все замерли, даже птицы.
- Ты что же, гад, творишь? - обратился к виртуозу палки и склянки третий, самый рьяный стражник. - Ты читать умеешь? - и тычет копьём в приступочку.
Болгобырь пригляделся. На боковине деревянной скамейки был вырезан текст, который сначала невнимательный путник принял за причудливый орнамент. Текст гласил:
"Бедственный оповещатель громкий"
"пожар - ударить 01 раз"
"наводнение - ударить 02 раза"
"землетрясение - ударить 03 раза"
"гигантские кролики-людоеды - ударить 04 раза"
и ещё много разных пунктов, штук двадцать, а то и больше.
Опытный путешественик, Болгобырь знал, что лучшим способом решения любого конфликта было движение. Движение с предлогом. В данном конкретном случае, учитывая численный перевес и эмоциональное возбуждение оппонентов, - движение от, то есть побег.
Болгобырь приложил руки к груди: - Ах, простите, я не знал. Извините, не хотел. Ни за что не повторю я ошибочку свою, - при этом кланялся, расшаркивался, незаметно перемещаясь в сторону от круга противников. И пока ошалевшие стражники раздумывали, а не зря ли они набросились на гостя, что всякий может совершить ошибку, и главное, конечно, осознание вины и раскаяние, а не сам проступок, и прочее, и прочее, тренированный ходок на дальние, средние и самые малые расстояния дал дёру.
"Движение вызывает движение," - так гласит основный постулат Книги Сдвига. И действительно, стоило Болгобырю совершить движение, то есть рвануть с места в карьер так, что только пятки сверкали, как стражники, невзирая на амуницию, развили ничуть не меньшую скорость. "Какая мудрая книга, - подумал Богобырь, перепрыгивая через кочки и пеньки, вдоволь натыканные на его пути, - люди, целыми днями посиживающие у ворот, вечерами лакающие пиво и эль литрами, потребляющие жирное, сладкое и прочее вредное в количестве, видимом по их животам, не уступают в движении мне, аскету, подвижнику и бегуну с многолетним стажем." Однако Болгобырь знал и то, что в книге говорилось о законе сохранения движения. Прикинув в уме суммарную массу стражников, включая доспехи и оружие, он справедливо решил, что скорость преследователей будет уменьшаться со временем с коэффициентом затухания 7 и пропорционально квадрату расстояния до цели, то есть до него.
Поэтому он успокоился, вошёл в ритм и плавной летящей походкой понёсся вдаль. Слева расстилались поля, на головой синело небо, справа тянулась городская стена. Впервые в истории Харкума гость, не попавший внутрь, совершал забег вокруг городских укреплений. Сбывалось древнее пророчество.
Жители Харкума знали о страшном проклятии, наложенном на их обиталище при возведении городских стен могущественным гигантом Зару, которому власти города не только не заплатили за перетаскивание и установку каменных глыб, но и посмеялись, обозвав кроликом-переростком.
Проклятие Зару было комплексным: во-первых, он увеличил размер обитавших в округе кроликов до гигантских размеров, выше себя самого, чтобы на их фоне выглядеть поменьше и тем самым показать лживость прилепившейся к нему клички. Во-вторых, понимая, что такие мегакролики долго на морковке не проживут, он сделал их плотоядными, точнее, всеядными, а также снабдил инстинктом стадной миграции. Созданные им монстры собирались в стаи, опустошали поля, леса и города подчистую, а затем перебирались на новое место. Тем самым Зару предохранил кроликов, учитывая их плодовитость, от вымирания. И создал страшное бедствие для всего подлунного мира по эту сторону Моря Страха.
Поэтому харкумцы не спешили обнародовать своё невольное участие в создании столь свирепой напасти. Они хранили проклятие и все связанные с ним обстоятельства в большой тайне. Но знали все, от стариков до школьников. В назидание, как урок, что не стоит насмехаться над могущественными существами и не платить им за выполненную работу.
Однако Зару на этом не остановился. После создания гигантских кроликов-людоедов у него оставалось ещё немного проклятущего зелья из корня клисапедры, которое, как известно, быстро выдыхается, и он наложил дополнительное, малое проклятье, объявив, что стены Харкума падут, когда над странником, ищущим приюта в черте города, посмеются и прогонят прочь, но отвергнутый не сдастся и обежит вокруг города полный круг. Запутанность и сложновыполнимость этой части проклятия была связана с малым количеством клисапедрового зелья. Тем не менее вероятность существовала.
Эта часть также не афишировалась харкумцами, но по другой, тоже вполне понятной причине. Чудаков и бродяг на свете великое множество. Многие обезумели настолько, что искали славы, сжигая храмы, разрушая мосты и круша многометровые статуи. Так что нетрудно представить себе толпу, да что там толпу, вереницу! очередь, уходящую за горизонт! нескончаемый поток! денно и нощно желающих найти себя, совершить "подвиг", запустив проклятие. Деструктивная самореализация по-научному, совсем не весёлый диагноз. Поэтому "кругобежка полная, один заход" не упоминалась в списке бедствий в инструкции к аварийному колоколу. Более того, власти Харкума хранили тайну даже от собственного населения, справедливо полагая, что предатели могут найтись и среди жителей города. А недовольных царившим в Харкуме матриархатом было предостаточно.
Из трёх гонящихся за Болгобырём стражников о проклятии оббега знал только один, а и то исключительно потому, что был женат на дочке главной матриарщицы, кстати, вредной и заносчивой особы, которая не нашла для зятя места получше.
Узнав о необычном спортивном состязании за чертой, но вблизи Харкума, Верховная Мать побледнела и сжалась на своём инкрустированном самоцветами троне.
- Аниса, - позвала она, жестом отпуская вестника.
Из задних покоев выпорхнула статная молодая женщина с толстой русой косой. Подобрав длинные юбки, она опустилась перед Верховной Матерью голыми коленями на мраморный пол.
- Да, Наставница, - прошептала Аниса, склонив голову.
- Представь себе, мой зять-болван гонит бедного странника по периметру города. Ещё немного и сбудется секретная часть проклятия Зару. С этим надо что-то делать. Я не хочу войти в хроники как правитель, при котором рухнули стены Харкума, - сказала Мать.
- Можно провести перевыборы, госпожа, - предложила доверенная ученица Верховной Матери. - Через пятнадцать минут вас уже отстранят от власти.
- Что?!
- Быстрее никак, о Великая. - Аниса виновато согнулась ещё ниже. - Если поторопить Кариссу и принести на носилках старую Гураксу прямо сюда, всё равно Агнес...
- Дура! - взвилась Верховная Мать.
- Эээ, Агнес и вправду небольшого ума, но...
- Дура - ты! - заметила владычица Харкума.
- Вы прозорливы как никогда, о Высочайшая, но...
- Я не собираюсь уходить в отставку, - разъяснила Верховная Мать.
Аниса удивлённо посмотрела на выборного главу городской демократии:
- Но что же мы можем сделать?
Верховная Мать поднялась с трона. Высокая, худая, с жёлтой кожей и острым носом, она изрекла громовым голосом:
- Сей странник должен быть остановлен. Любой ценой.
Аниса в раздумьях спускалась по лестнице Башни Совета.
В глубине души послушница недолюбливала общественное устройство Харкума и свою наставницу в частности. Посвященная в тайну малого проклятия Зару, Аниса и своего мужа Йошку подговаривала совершить круг-о-бег. Йошка отказался, он был патриотом родного города. И вдруг представился такой уникальный шанс. Чужак, не ведающий о пророчестве, сам, по собственному желанию воплощает сокровенные чаянья женщины в жизнь.
Так стоит ли передавать приказ Верховной Матери считать действия бегуна-стайера коварным нападением со всеми вытекающими последствиями: стрелами, кипящей смолой и камнями? Или промолчать, дав босоногому страннику возможность воссоединить семью Анисы и Йошки, разделённую бесчеловечным законом "о ворах и их наказании"? По грубым прикидкам получалось, что незнакомцу нужен всего час, чтобы завершить начатое. А если он свернёт? Устанет? Откажется от неведомой ему цели? Плюнет на всё и убежит в поля?
Аниса вздрогнула. Верховная Мать не прощала предательства или нерасторопности. Если послушница не передаст приказ страже, а оббег не случится и стены не падут, то Аниса лишится возможности закончить ученичество, что означало низкооплачиваемую работу служанки или уборщицы, отсутствие пенсии, запрет посещения библиотеки. Тогда о дорогостоящей нелегальной медицинской операции для Йошки придётся забыть навсегда.
Расстояние между Болгобырём и преследователями достигло такого размера, что позволяло бегуну сделать привал, перекусить и немного вздремнуть. Чем Болгобырь и решил заняться.
Выбрав удобное местечко с мшистой мягкой стеной и густой упругой травкой, отвергнутый гость Харкума отрыгнул магический кошель и достал оттуда последние остатки еды, припасённой на чёрный день: кусочек чёрного хлеба, ломтик зелёного сыра и бутылку Шато-де-Брильи. Но не успел усталый бегун насладиться изысканным полдником, сделать первый глоток вина, занюхнув чернушкой с плесенью, как идиллия была разрушена меткой арбалетной стрелой, пробившей и бутылку, и бутерброд с сыром.
"Это к беде," - понял опытный странник, слизывая капли вина с руки. И был прав. Сверху, откуда и прилетела вестница несчастий, прозвучал голос:
- Эй, ты, голопузый!
Болгобырь поднял голову.
- А ну давай лезь сюда, а не то мы тебя в ёжика превратим, - пригрозил стражник со стены, показывая рукой на верёвочную лестницу.
- А может, я лучше через ворота пройду, а? - спросил Болгобырь и попытался вжаться в стену, уйдя из сектора обстрела. За что тут же получил камнем по голове.
- Не пытайся скрыться, босяк. А ну поднимайся. Живо.
Пришлось подчиниться.
Взбираясь по шаткой лесенке, Болгобырь думал о правоте Книги Сдвига. Ситуация, в которой он оказался, была похожа на иллюстрацию, где шарик, сжатый с двух сторон, подпрыгивал вверх.
Ведь движение неумолимо. И импульс, заданный первым рывком от колокола, не может пропасть бесследно. И если он, Болгобырь, воспротивился закону вселенной и остановился, то судьба, изменив вектор движения, вновь подтолкнула его к пути.
"Какая мудрая книга," - в который раз восхитился Болгобырь.
"Интересно, - рассуждал Болгобырь, сидя в тёмном сыром подземелье, служившим городским властям Харкума в качестве тюрьмы, - куда делся импульс теперь? Ведь я неподвижен, насколько можно быть неподвижным, оставаясь живым. А импульс? Движение? Куда и кому передалось оно?"
Примерно об этом же думала и Аниса, пробираясь тайным ходом за пределы города. Нет, она не бежала от гнева Великой Матери, так как в точности, ну, почти в точности выполнила её поручение. Заменив, правда, "убить" на "не дать уйти", что в итоге всё равно превратилось в "поймать" к вящей радости доблестных стражников и простых обывателей Харкума. И тем, и другим теперь было на кого сваливать все проблемы и неприятности последних лет, ведь странный незнакомец, несомненно, был великим колдуном и злобным нудистом.
Где та грань, что отделяет начатый ритуал от почти свершённого? Где тот предел закрутки магических сил, за которым собранная энергия уже не рассеивается в пустоту, а рикошетом бьёт по вызвавшему? Где та черта, за которой заклятье обретает вещественность, пусть не полную, но достаточную для свершения в нашем мире?
Аниса бежала посоветоваться со своим мужем Йошкой.
Уже смеркалось, городские ворота были заперты на ночь, и ученице Верховной Матери пришлось воспользоваться одним из официальных тайных ходов, прокопанных под землёй для срочной эвакуации должностных лиц. Лаз, оборудованный санной колеёй, выводил за черту города неподалёку от местообитания Йошки и других персон нон грата Харкума.
Малая проплешина - так назывался палаточный городок, где обитали изгои харкумского общества. Располагался он на голой возвышенности, клином входящей в густой лес, и путник, впервые оказавшийся в этих местах, мог бы подумать, что название пошло от формы пустоши, напоминавшей залысину на шевелюре леса. Но правда была как всегда причудливей и проще. В городке собрались те, кого природа, случай или жестокий закон матриархов лишил волос на голове. Перепись никто не вёл, но численность "малоплешей" колебалась в районе сотни человек. Причём первых и вторых было подавляющее большинство. Третьи же, профессиональные уголовники, испытав на себе "шапку вора", не стремились оставаться поблизости от негостеприимного Харкума и отправлялись промышлять в другие места, а вот те, кто по естественной причине облысел, возмущённо ставили палатки на Малой проплешине и ежедневно общались с близкими, получая от них и пропитание, и моральную поддержку.
Одним из таких лишенцев был Йошка. Дородный детина под два метра ростом с мастеровитыми руками, он случайно попал под струю горячего пара, и, в соответствии с законом "о воровской деятельности", был изгнан из города. На Проплешине Йошка пользовался уважением за рассудительность и незлобивость, способность удачной шуткой разрядить обстановку, что было как нельзя кстати в замкнутом мужском коллективе, где случайные люди, несхожие по характеру, образованию и интересам, вынуждены много месяцев терпеть общество друг друга.
- Йошка, у меня такие новости! - закричала Аниса, откидывая полог мужниной палатки, и тут же прикусила язык. У Йошки в такой поздний час были гости. В сумраке стоящей на столе свечи поблёскивали лысины и глаза десятка угрюмых мужчин. Все были в шляпах. В их направленных на женщину взглядах читалась настороженность и недоверие.
- Кхм, - сказал хозяин палатки, - знакомьтесь, товарищи. Это моя жена Аниса.
Несколько мужчин привстали в знак приветствия, остальные продолжали сидеть и хмуриться.
- Думаю, на сегодня заседание окончено, - продолжил Йошка, - встретимся завтра в то же время.
Прощаясь по очереди с хозяином, каждый из собравшихся совершал странный ритуал: снимал головной убор, хлопал себя по голове, произносил "я лысый и горжусь этим", затем нахлобучивал шляпу обратно чуть ли не до бровей.
Аниса посторонилась, пропуская выходящих. Её было тревожно. Слухи о том, что Малая проплешина готовится к смене политического строя в Харкуме, ходили давно, чуть ли не с самого дня принятия закона "о ворах", но пока эти слухи не подтверждались.
Своё недовольство изгои выражали лишь пикетами и митингами у городских ворот, да ещё однажды срубили несколько тонких сосен, приволокли к Харкуму и подняли на них огромный плакат с лозунгом "Дуры - в лес". По решению молниеносно собранного городского совета через пять минут сосны были повалены городской стражей, сборище лысых разогнано, и перепуганные "малоплеши" две недели боялись нос высунуть из лагеря.
Оставшись наедине, Аниса подошла к мужу, обняла и спросила:
- Йошка, милый, неужели ты связался с недовольными?
- Из-за несчастного случая я лишился волос на голове, и меня выгнали из города. Разве могу я быть доволен? - Йошка снял шляпу.
Аниса провела рукой по безволосой коже мужа:
- Ты знаешь, о ком я говорю.
Йошка не ответил. Вместо этого прижал жену к себе так, что та пискнула, и впился поцелуем в её губы. Затем оторвался, усадил Анису на скамью, сел рядом, обнял, погладил по плечу.
- Я по тебе соскучился. Почему ты не пришла днём?
Аниса отстранилась:
- Потому что была занята. Вы тут сидите в своей берлоге и ничего не знаете. Иди за стол, поешь пирожков, пока горячие. Я сейчас всё тебе расскажу.
Только вкуснейшая выпечка жены помогала Йошке не сидеть с постоянно открытым ртом.
- Нам нужен этот странник, - резюмировал услышанное Йошка. - Он станет символом сопротивления матриархату и примером бесчеловечности действующего режима.
- Кому это "нам"? - прицепилась Аниса.
На этот раз Йошка не стал скрывать правду или увиливать:
- Да, любимая, я вступил в ряды несогласных.
Аниса всплеснула руками, уткнулась в ладони, на глазах предательски выступили слёзы.
- Тебя убьют, Йошка.
- Ну-ну, родная, успокойся. Не настолько же Верховная Мать обезумела, чтобы физически уничтожать мирную безоружную оппозицию.
- Ох, Йошка, - только и смогла ответить на это ученица и приближённая властительницы Харкума.
- Всё образуется, - попытался успокоить жену лишенец. - Нам бы только зарегистрироваться на выборах. А с такой эмблемой, как этот несправедливо арестованный гость города, победа нам гарантирована. Надо только вытащить беднягу из тюрьмы и привести сюда, в лагерь. Уверен, путешественник, привыкший к свободе, поддержит нашу программу.
- Но как это сделать? Я не смогу освободить его в одиночку.
- Сможешь. Есть у меня одна придумка, - сказал Йошка и задул свечу.
Болгобырю не спалось. В подвале было душно и на удивление жарко. Да ещё чадил, пофыркивая, оставленный на ночь промасленный факел. Привычный к вольным просторам странник ворочался на топчане, пытаясь уловить дуновение ветерка в затхлом тюремном воздухе. Карась на сковородке - и на ощупь, и по запахам.
"Поесть бы, - подумал Болгобырь, лишённый стрелой последних запасов продовольствия. - Рыбки или хотя бы жареной картошки. А лучше - и того, и другого. И с луком."
Желудок призывно заурчал, требуя если не ужин, то хотя бы карту. "Хорошую карту на рисовой бумаге тоже неплохо бы съесть, - подумал Болгобырь. - Или пряник. Расписной пряник с картой окрестностей." Болгобырь однажды ел такой. Сладкий, с черничной прослойкой и тёмной глазурью. Но пряника или хотя бы бублика в камере не было. Чашка с водой и пресный сухарь - вот и всё, что досталось Болгобырю от щедрот харкумского гостеприимства. Нет, не такой приём ожидал путешественник в цивилизованных краях. Совсем не такой.
И мучительно захотелось Болгобырю оказаться сейчас в родной кроватке со взбитой мамой периной, и чтобы в окошко вползал ночной туман, щекоча пятку, выставленную из-под одеяла, и чтобы звёздная светомузыка убаюкивала в такт шороху листьев, и чтобы...
Ведь сон - это движение. Движение мысли, освобождённой от тела. Парение духа над гладью дневной обыденности. А какое может быть движение, если дух заперт, скован железно-каменной клеткой?
Да ещё и сосед попался склочный. Знакомый, как оказалось, ещё по прошлым приключениям. Не успели Болгобыря завести в камеру, как этот сморчок тут же кинулся придираться:
- Я тебя, варвар, помню. Негодяй, клеветник, каналья! Это из-за тебя, голь перекатная, меня ославили на весь научный мир! Дрянь, ничтожество, шушера!
От обилия незнакомых слов, извергаемых без передышки старожилом харкумской темницы, Болгобырю стало не по себе.
- Извините, любезный, вы меня с кем-то спутали, - сказал он, приложив ладонь к груди. - Честное слово, и половиной названных вами личностей я никогда не был.
- Ах, не был, - продолжал накручивать себя старожил-сиделец. - Ты, оглоед, паршивец, шелупонь гопотовая, распускал обо мне сплетни в Столице?
- Где-где? - притворно удивился Болгобырь.
- В Столице, городе Куманской равнины.
- Слышал, но никогда там не был, - соврал Болгобырь. - Это где-то за Морем Страха?
- Да, это "где-то за Морем Страха", - сморчок наставил на Болгобыря грязный указательный палец. - И ты там был, подлец, проходимец, ничтожество. Или я не Юрий Зильдерборг!