Рассказывают, когда-то у аввы Севостьяна была окладистая борода. И он дорожил ею: тщательно ухаживал, каждый день мыл, подстригал, умащивал благовониями.
Но однажды к авве Севостьяну пришел авва Манасия. Подергал его тихохонько за бороду, и заметил неодобрительно:
- Вот ты, авва Севостьян, столько сил своих и усердия кладешь на то, чтобы содержать свои вторичные половые признаки в холе и благолепии. А ведь не ведаешь того, что придет время, и диавол схватит тебя за бороду да утащит в пекло. Может быть, он сейчас уже тебя держит. Не потому ли ты, Севостьян, так сутулишься, будто долу тебя тянут?
Ничего не сказал в ответ старец Севостьян, но крепко призадумался. И перестал с кем либо разговаривать, и молчал он три дня и три ночи, и постился.
По прошествии трех дней отправился он к цирюльнику. И сказал ему твердым голосом: "Сбривай бороду, брат цирюльник. Пусть подбородок будет у меня лыс, как пятка".
С тех пор стал авва Севостьян безбородым. На сухом лице его бродят многочисленные морщины, будто псалмы Давида во время молитвословий. И плечи у старца расправились; да так расправились, что смог бы авва Севостьян сдвинуть гору, если бы нужда была.
ВОРОН-ВРАН
Авва Манасия много трудился на духовном поприще, и совсем заработался. Однажды уставшими словами он стал вразумлять братию: "Медведь - медом ведает. Но авва Севостьян вами ведать не обязан. Воронка ворует воду у реки. А Севостьян - просто вор, он ворует хлеб наш насущный и нашим маслом для лампад приторговывает втихоря".
Братия шарахались от Манасии, который почему-то стал похож на каркающего ворона. "Ворон-вран", - сказали они и заперлись наглухо в своих кельях.
А старец Манасия все каркал-каркал, беспокойно махал руками, будто крыльями, и вдруг - взлетел. Медленно и плавно. Но невысоко. И также каркая и шурша крыльями, кружил он над глиняными крышами келий пока солнце не спряталось за горизонт.
Тогда авва опустился на грешную землю, и стал на колени, и воздел ладони свои к темному небу. И так простоял всю ночь.
ДРУЖЕСКИЙ ПОДЗАТЫЛЬНИК
Однажды авва Севостьян пришел в келью к авве Манасии и ударил его по голове.
Если бы отец Севостьян ударил Манасию по щеке, тот, наверняка, подставил бы другую щеку. А так, - получилось по голове, - легкий, можно сказать, дружеский подзатыльник. Что тут подставишь?
Подзатыльник хотя и дружеский, но рука у Севостьяна тяжелая. Когда-то в молодости он жил в жаркой каменной пустыне, и воду, которой утолял жажду свою, выжимал из скал. Так что, пришлось авве Манасии лечь на пол с выразительным птичьим лицом и с жалобными словами: "За что?"
"Это тебе за то, что ты, авва Манасия, считаешь себя умнее других. Это тебе для того, авва Манасия, чтобы усмирить гордость твою, чтобы ты прошел очищение свое унижением своим", - ответил Севостьян и уронил плевок свой на лысину его.
И разодрал отец Манасия одежды свои, и высыпал все что было в пепельнице на голову свою, и растер пепел вместе окурками похолодевшими руками.
И пошел Манасия к врачевателю, и засвидетельствовал побои свои и унижение свое. А потом отправился в Лесную пустынь, чтобы жить там в одиночестве и пустоте.
Наутро братия нашли в почтовом ящике записку от аввы Манасии следующего содержания: "Ухожу от вас. Ухожу. У меня сотрясенье мозга, а также травма - закрытая черепно-мозговая. Простите меня и не поминайте лихом. И не позволяйте авве Севостьяну унижать себя и бить по голове".