Аннотация: Подборка отрывков из глав невыдуманной повести "Ведьма из КарАчева", повести о матери, ровеснице века (1903-1994), - для предварительного ознакомления.
"Ведьма из Карачева" - рассказ моей матери о своей жизни. А была она ровесницей века (1903-1994) и все перипетии его прошли через её судьбу. Читатель узнает, как жили крестьяне до революции 17-го года и после неё, - раскулачивание, коллективизация, - о жизни в оккупации во время Великой отечественной войны, о тяжелых послевоенных годах. Особенностью повествования является то, что я старалась сохранить слова и местный выговор (Брянская область).
Отрывок из первой главы:
АНТИХРИСТУ ПРЕДАЛСЯ?
Родилася я в тысяча девятьсот третьем году.
Как говорила моя мать, голова у меня был ясная, так что помнить начала рано, годика три мне нябось еще только было, как отец привел к нам в хату молодого учителя... Ваней его звали. Привёл, значить, стал тот у нас жить и я сразу к нему так привязалася! Полюбил и он меня. Бывало, залезем с ним на печку, вот и начнёть мне там книжки читать. А во интересно! Слушаю-слушаю, да и засну... А еще помню, что у него над кроватью висела иконочка, и горела перед ней негасимая лампадка. Горел лампадик этот, горел, а иногда, как и затухал всеодно. Тогда забиралася я на кровать, палочкой скапывала нагар с фитилька, лампадик и загорался снова ярко-ярко! И свет в хате такой радостный становился, такой торжественный! Как в раю божьем.
Потом учитель этот начал часто уходить куда-то, я очень скучала по нём, а когда возврашшался, мамка качала головой и всё-ё так-то говорила:
- Погибнешь ты, Ваня...
Мне становилося страшно за него, и я спрашивала:
- А чего ты погибнешь?
- Хожу я, Манечка, поздно по улице,- от-то, мне, - а там темно, вот мамка твоя и боится за меня.
И вот раз пришел этот Ваня домой да и потушил лампадик! А икону снял... Мамка, помню, заплакала, да к нему:
- Что ж ты сделал! Антихристу, значит, предался?
Я так напугалася! Ведь картинки-то для детей тогда какие страшные рисовали: ад кромешный и черти в нем кубуряются. Как посмотришь на картинку эту, так сразу мурашки по коже и продяруть... Вот теперь Ваня и показался мне таким страшным, что я к нему больше и не подошла. Зовёть, бывало, а я всё-ё убегаю.
Вечерами всё так же уходил куда-то, а потом и уезжать стал и на день, и на два, и на неделю, а когда приезжал, усаживались они с отцом за стол и подолгу разговаривали о чем-то. Я, конечно, не понимала их разговору, а вот только помню, как Ваня так-то и скажить:
- Мне на вашей станции садиться нельзя, тут жандармерия.*
Тогда отец запрягал лошадь и вёз его до другой станции, километров за тридцать та от нас была. И вот раз так-то уехал этот Ваня от нас и больше не возвернулся. Но письмо потом прислал: пишет, мол, вам Ванька Крымкин... Это они с папашкой условились: если жандармы его схватють, то он так о себе даст знать. И больше мы его никогда не видели и ничего о нем не слышали.
* По-видимому, находился под слежкой как революционер или террорист.
-------------------------
Вот так начинается повесть.
Несколько лет записывала я короткие, словно вспышки, рассказики мамы о ее жизни, и делала это просто так, для детей. Потом начала переписывать записанное, осторожно редактировать, стараясь сохранить интонации, местный выговор, отдельные слова, произносимые зачастую "не литературно", и когда прочитала собранное, то подумала: а не "сшить" ли из этих эпизодов "лоскутное одеяло", которое послужит не только моим детям, но и тем, кто захочет узнать: а как жилось простому человеку в прошлом веке? Ведь маме "повезло" быть ровесницей того бурного столетия.
И через несколько лет появится, изданная за свой счет в местном издательстве, книга под названием "Свет негасимый", а позже - для Лит сайтов, - "Ведьма из Карачева".
Почему ведьма?.. Об этом - во вступлении к повести, а сама она построена из ста тридцати небольших главок, и на этой странице помещаю небольшие эпизоды только из восемнадцати, чтобы читатель мог представить себе: как и о чём пойдет речь. Если понравится, то всю повесть "Ведьма из Карачева" можно скачать на SamoLit. Ru
----------------------------
Из главы второй:
КАК В ИЗВОЗ МУЖИКИ ХОДИЛИ
(Начало двадцатого века)
... Спокон веку деды наши и прадеды жили и работали на земле. Крепостными они никогда не были, а поэтому летом дома трудилися, а зимой подряжалися к купцам в Брянске: или овёс куда отвезти, или пеньку, вино, или еще какого товару. Этим занималися все обапальные деревни: Масловка, Вшивка, Трыковка, Песочня, Рясники. У кого лошади хорошие... что ж, стоять, они чтолича будуть? Ведь хлеб, картошка, масло, крупа, мясо - это все свое было, - а на расходы-то деньги нужны? Вот в извоз мужики и ездили.
Помню, когда отец возвращался, то всегда нам гостинцев привозил, а для матери вынимал из кармана деньги. И вот помню: как только начнёть сыпать на стол золотые пятерки, а они блестять, как живые!
Из главы четвёртой:
КАК ВРЕМЯ-ТО МАХНУЛО!
... Дед мой и лампу семилинейную (фитиль в сосуде с керосином и под стеклом) первым на деревне купил. Мужики, бывало, как зайдут, как ахнуть: о-о, свет-то, мол, какой яркий! Ча-асто дивиться на неё приходили, и наши бабы уже под лампой под этой, а не под лучиной и пряли, и дела все делали.
А потом дед и самовар привез. Бо-ольшой! Ведра на полтора, должно. Сейчас как закипит он, так бабы откроют окно и выставят его на подоконник. Вот соседи и сходилися на него посмотреть только: диво-то какое!..
Из главы шестой:
ПРАБАБКА МАРИЯ
... Звали мою бабку Мария, и была она с Песочни. Мать ее умерла рано, и пятеро девок остались с батей. Вот он потом и не считался с ними: как чуть подрастёт какая, присватается к ней кто, так и отдаст сразу.
Одна девочка, правда, в лесу заблудилася, и пробыла там аж шесть недель. Потом лесник и нашел ее, и привез домой, но она недолго что-то прожила и все молчала... то ли с испугу, то ли с голоду? И я уже помню: висела у бабушки в углу иконка "Изыскание душ погибших", и она всё-ё молилася возле этой иконы, и под ней всегда лампадик горел...
Из главы тринадцатой:
СЕРЫЕ ПЛАТЬИЦА С ЧЕРНЫМИ ОБИРОЧКАМИ
...Заболел отец тифом, и с ним жар приключился, да такой, что он весь красный сделался, а через день ему и вовсе худо стало, - метался, бредил. Привезли батюшку, причастили, пособоровали. Мать стояла у его изголовья и держала икону в руках. Стала у отца и память отходить. Мать плачить:
- Дети, идите, отец вас видеть хочить...
Подошли мы... а папашка посмотрел-посмотрел на нас какими-то мутными глазами, а потом поднял руку да как толкнёть меня!.. Я аж упала, испугалась, заплакала! Он же меня так любил, а вот теперь и оттолкнул!
Пошили нам серенькие платьица с черными обирочками, купили черные платочки, купили по новым ботинкам.
А в Чистый Четверг, под Пасху, отца хоронили.
Было жарко. Гроб забили, и мы всё плакали:
- Зачем закрыли нашего папашку, зачем?..
Но приехал батюшка, дьячок певчий. Батюшка дал нам по красному яичку, и мы вроде как успокоилися.
Дети ж! Много ли надо?..
Из главы двадцать восьмой:
СИДЯКА
... И вот раз ляжить этот Сидяка на печке и вдруг открывается дверь и входить к нему Данила.
А этот Данила уличный вор был. И хатка у него была ма-аленькая, по курному еще топилася. Детей у этого Данилы было штук двенадцать, так он, бывало, все ташшыть с чужих дворов: у кого - курицу, у кого - рубаху какую, если ночью оставють сушить на веревке. Лупили, конечно, мужики его за это, но в суд не передавали, входили в его положение: надо ж было ему детей как-то кормить?..
И вот, значить, входить этот самый Данила к Сидяке, а тот как раз ляжить на печке и думаить: и зачем это он ко мне? Брать-то у него совсем нечего! И вдруг видить: как валить следом за Данилой артель цельная! Сидяка присмотрелся так-то, а это - черти! Копыта-то у них лошадиные, а хвосты дли-инные, как у коров! У маленьких чертенят рожки небольшие, а у самого Данилы аж калачом завернуты, главный он у них, значить.
Ввалилися они в хату, да и протопали гуртом пря-ямо к святому углу. И что там делали... в святом-то углу?.. Сидяка уж и не помнил, а только, как дверь от них ослобонилася, свалился кубарем с печки, да как стреканул чуть ни голый к брату! Забился у того на печку и ни-ичегошеньки не выговорить.
Ну, и что ж ты думаешь? Так перепугался, бедный, что всего с полгода только и прожил. И в хату свою больше не вернулся...
Из главы тридцать девятой:
ТАК-ТО И НАЧАЛАСЬ ВОЙНА
(1914 год. Россия вступила в первую империалистическую войну.)
... Зиму проработала я на фабрике, а летом война началася.
Помню, пришли мы на работу, а там уже суматоха:
- Война! Война с немцем...
Уже на другой день на лошадях едуть, пушки здоровенные вязуть, по мостовой гремять, по булыжникам, улицы сразу набилися народом, солдатами...
Стала с каждым днем таить и наша фабрика, мужиков-то на войну забирали. Поташшыли их и из деревень. Помню, вышли мы так-то за ворота, стоим, смотрим... А напротив судья мировой жил... тот дом и сейчас цел. Смотрим мы, значить, а по дороге идёть баба деревенская и в голос убивается:
- Милый ты мой сыно-очек! Голубчик ты мой ненаглядный!.. - А этот ненаглядный ташшытся по дороге и рубаха-то у него холщёвая, дли-инная, и штаны-то ши-ирокие! А баба причитаить: - Туды-то идешь ты цельный, а оттудова возвярнесси размялю-южжанный!
Топчить, значит, она за сыном, а мировой судья вышел на крыльцо да к ней:
- Ну что ты страдаешь! По ком плачешь-то? Во, чучело идет огородное: в лаптях, лохматый, неграмотный... - Баба посмотрела-посмотрела на него так-то и ни-ичего не сказала, а он опять: - Вот я проводил сына: красавец, умный, образованный...
А мамка слышить всё это да как вскинется:
- Твой красавец, значить... И тебе он жалок, значиьт... А этой-то... что безграмотный, лохматый так и не жалок? - Как начала его песочить! - Что ж, не так она его рожала, чтолича, как твоя? Не так он у нее сиську сосал, как твой? - И пошла, и по-ошла! Она ж острая на язык была! - Да чтоб тебя за эти слова!.. да чтоб ты за это...
И что ж она на него только не обрушила.
Постоял он, постоял, посмотрел-посмотрел так-то на мамку, да повернулся и ушел. А наш хозяин, Владимир Иванович, слышал все это да как начал хохотать:
- Дуняш, это ж мировой был! Что ж ты так с мировым...
- Да черт с ним, что он мировой! Такие слова сказать при матери!
Никак мамка не успокоится, а Владимир Иванович все смеется:
- Ну, молодец! Ну, отутюжила мирового!..
Из главы сорок пятой:
И СТАЛИ БУРЖУЕВ ГРОМИТЬ
(После большевистского переворота в ноябре семнадцатого года.)
... Ну, а вскорости добрался до престола Ленин.
Но зима прошла спокойно, а летом... Летом стали буржуев громить. И начали с Кочергина. Он же самый крупный промышленник в Карачеве был: масло гнал, складов с мукой у него много стояло. Помню, как вздорожаить хлеб, а он и пустить его подешевле, вот и собьёть цены. Злилися за это на него остальные купцы, что тоже хлебом торговали, но ничего поделать не могли.
А вот теперь и арестовали этого Кочергина. Так что?.. Жена его подхватилася да к Ленину, - училися они, вроде, вместе с ее мужем. Съездила и привезла от него бумагу, чтоб освободили мужа. Ну, а пока ездила, Кочергина и расстреляли.
И еще человек семь с ним...
Осталися дети... Один, правда, уже взрослый был и не знаю: куда его потом дели? А двое других, Вася и Маня, моя ровесница... Когда осталися они совсем одни, то поограбили их потом, пообчистили, кто мог, тот и ташшыл что надо.
А эта Маня... Холод же как раз был, зима, а она собралася в платьице белое, в одежонку летнюю и - к матери на могилку. Пала там... рыдала-рыдала!.. Там-то ее и нашли. Привезли домой, а у нее - воспаление легких. За три дня она и готова.
А Вася выжил. Бывало, смеются над ним, как над дурачком каким: буржуйский сын, буржуйский сын... А чего смеялись? Темнота!
О-о, Господи! Ведь что тогда делалося-то! Народ осатанел прямо! Все ж агитировали большевики: буржуи во всем виноваты, буржуи! Вот народ и не давал прохода этому Васе, никто его и не призрел...
Из главы пятидесятой:
НИКТО ИЗ НАС ДАЖЕ И НЕ ЗАПЛАКАЛ
(Год 1919-й)
... Ну, а к весне совсем стало плохо. Голод начался и люди всё сдирали на хлеб: траву, кору разную. Помню, принесешь кусок хлеб, а в нем ржи-то... Овес один! Режешь кусок, а колючки так за ножом и волокутся, так и тянутся. Попробуй-ка, милая, съешь такой-то!
А вскорости еще и эпидемия тифа началася, тифа-возвратника. Вот и повезли гробы... а то и просто: завернуть покойника в попону, да и на кладбишше. Кто в силах - могилку выроить, а кто нет - в снег зароить, да и ладно.
Заболели и мы этим тифом... Лежим, бредим, мечемся, каждый своё лопочить!
Помню, я одумалася так-то чуток и слышу:
- Паравоз, паровоз я! Не цепляйтеся за меня! - А это мамка кричить на всю хату. - Не довезу я всех! Отстаньте, отцепитеся от меня!
Ка-а засмеялась я, как захохотала!.. и аж память отошла.
Ну, стали потом соседи заходить, в хате протопють, поесть кой-чего принясуть, и начали мы понемногу поправляться.
А чем кормиться-то?.. И хранилася у нас еще редька под полом, вот мы и давай эту редьку... Достанем кой-как, начистим, нарежем и грызем, как мыши.
А после болезни этой были... как не в своем уме. Мамка как задеревенела всеодно, а Динка... она ж еще меньше меня была... так и вовсе дурочкой стала: соображала плохо и все только есть просила.
И вот тут-то и случилося у нас самое страшное.
Помер наш братик Коля...
Из главы пятьдесят восьмой:
ЭТОТ БЕДНЫЙ КОМБЕД
... К весне сорганизовался у нас бедный комбед. И всем стал заправлять: когда и что сажать, когда картошку окучивать, когда рожь убирать... И еще отбирал у помешшыков всё, что еще оставалося. Вот и начали с Дахнова, в лесу его владения были. А помешшык он был крупный, мно-ого пахотной земли имел.
И земли-то какой! У него ж стада в лесу отгуливалися, и коровы были запушшены... не доилися, значить. И вот, бывало, глядишь на этот скот: ну такой гладкий да справный, что вода на нем не держится! Как постоить гурт полдня в загоне, так и удобрить его, назавтра перегонють его на другую делянку, а он - и там... А потом делянки эти рожью засевали.
А после, когда помешшыков разорили-то... так эти делянки за два года кустарником позаросли. Лес же... вот и наступил сразу, да так, что и не найдешь, бывало, этих делянок. Ходили ж мы потом по ягоды-то...
Ну, а тогда на Дахновских землях эта коммуна и сошлася. Захватили коммуншики земли, дома помещичьи, поселилися в них. И всё-ё тогда еще говорили про этих коммуншиков, что будуть они теперича с одного котла и есть, и спать под одним одеялом уляжуцца. Вот, бывало, и думаешь так-то: да как же это самое одеяло и шить, если под него всю коммуну уложить можно? Но они, правда, этого не делали, под одно одеяло не укладывалися, а вот черпать... так черпали с одного котла. Правда, когда коровки, телятки помешшычьи оставалися, так можно было котел устраивать, а вот когда все поприкончили... Хлобохлыстнику наварють и попробуй теперя, заставь кого есть! Не каждый-то и полезить к котлу этому. Вот комбед этот бедный и развалился...
Из главы восемьдесят первой:
И СТАЛИ В КОЛХОЗЫ СГОНЯТЬ ВСЕХ
1927-й
... Сначала не очень на мужиков давили, это потом, после двадцать девятого года (тогда началась массовая коллективизация), нажали так, что и деться стало некуда. А тогда еще только все агитировали! Сгонють всех, выйдить представитель и начнёть:
- Надо все хозяйства объединять! Надо в колхоз всех...
А Гарася такой-то встанить да и скажить:
- С кем же я объединяться буду? У меня три коровы, две лошади, овцы, гуси... А у соседки моей только коровенка одна, да и та чуть жива. Зато детей - семеро. Куда ж ей работать от такой оравы? И вот теперЯ, значитЬ, я отдай всё в колхоз, иди, работай там, а потом с Танечкой этой всё и раздели? Как же это так получается?
Ну а те, у которых ничего не было, свое гнули:
- В колхоз... Конечно в колхоз!
Вот и начнется: шумять, кричать! Водой разливали... А агитаторы слушають да все на ус и наматываюьт, повысмотрять, повыслушають, кто против объединения этого и - в сельсовет: тех-то ликвидировать надо, тех-то...
Ну и пошло!
С Гарасиных как раз и начали. Самого-то его уже не было в живых, так с его сыновей... Сначала за младшего принялись, за Петьку, а у него детей штук семь было, но пришли, посажали всех на сани и повезли... А старшего, Гаврюшку, тогда-то не тронули, он же георгиевский кавалер был... ну, а в тридцать втором и его подгребли. И георгиевские, и всякие тогда в Сибирь загремели.
Потом за Козлова принялись. Так малых дочек сестра его к себе взяла, а остальных погнали в Сибирь. Сам Козел еще в дороге помер, а Козлиха года через два и возвратилася. Хата ее была еще цела, вот и разрешили ей там жить.
А старшую дочку её не отпустили, так она сбежала и приехала домой, но ее снова схватили и назад отправили...
Из главы восемьдесят девятой:
ПОБРОСАЛИ ДЕТЕЙ НА ВОЗ И ПОВЕЗЛИ
(Конец тридцатых годов)
... Принялися и Буниных раскулачивать. А Дуня-то из бедных была, только замуж вышла за крепкого мужика, жили зажиточно и тогда у нее шестеро детей уже было, а что б там обувки, одёжи какой для них... почти ни у кого не было! Да где ж их, шестерых, обуть-одеть в крестьянстве-то? Если копейка какая у мужика и заводилася, то старался прежде купить что-либо по хозяйству: лошадку получше, коровенку, поросеночка лишнего... И вот, помню, как начали их собирать!.. А во что? У Вальки, что к нам сейчас ходить, хоть ботинки какие-то были, но когда бросилася их искать, один-то нашла, а другого и нет! Провалился куда-то и всё. А в поспешах же гонють-то!.. Так в одном ботинке и посадили в сани. Побросали и остальных детей на воз, кой-как попонками прикрыли и по-овезли... и крестницу мамкину среди них, Райку. И вот везут-то их от дома, а Райка и кричить:
- Мамочка! - тогда крёстных матерей мамками звали, - Мамочка, не отдавай меня!
А что сделаешь, моя милая? Тут же милиция!..
-----------------------
Хотелось бы еще предложить отрывки из глав о том, как вдова с двумя детьми уехала искать спасения на Украину, о голоде и людоедстве там, о расстрелах тридцать седьмого года, но...
И поэтому только ещё - из Великой отечественной и о житье после войны.
------------------------
Из главы девяносто первой:
ТАК И НАЧАЛАСЬ ОККУПАЦИЯ
... А немец к Карачеву уже подходить.
Вырыли мы с Витькой ямку в огороде, спряталися в неё, сидим: я, Динка, её двое детей, моих двое... а тут еще и соседи своих приташшыли... Сами-то разбежалися ухватить поесть им что-нибудь, а я и осталася с оравой цельной: Собакиных двое, Кутеповых двое, Бариновых трое...
Сбились все в этой ямке, сидим, ждем... Вотани! Стреляють, шумять, несутся на танках по болоту прямо!.. да к нам уже... с луга-то мчатся!
Ну, думаю, сейчас со слепу наедуть танками своими на нашу ямку и прямо тут и передушуть всех как котят слепых!
Да выскочила из этой ямки и ка-ак начала вышвыривать детей оттудова!.. Подъехали немцы, вылезли из танков, окружили нас... Стоять и по-своему что-то гормочуть... а потом ка-ак начали хохотать! Вижу: детей считають: во, мол, крольчиха-то вылезла! Потом воды попросили, попили, а после завернули танки свои и по-оехали дальше... Тут-то у меня и от сердца отлегло. Я-то думала, что сейчас начнуть нас всех расстреливать, а они... как и люди всеодно оказалися. Смеялись даже...
Из глав девяносто третьей:
И НЕ ПРИВЕДИ, ГОСПОДИ!
Ох, и тяжко ж было смотреть, как наших пленных немцы гнали!.. Плятутся еле-еле, друг друга ташшуть! Поднесу к колонне ведро с нашим варевом, а они как бросятся к нему! А немцы-то кричать, стреляють!
О-о, сколько ж их тогда гнали! Сплошной колонной...
Потом и холода началися, а пленные-то раздетые, босые почти! Или в тряпки какие завернуты... И уже к ведру моему не бросалися, сил не было, а следом немцы на лошадях ехали... подберуть какого, швырнуть в сани... Ля-ежить какой мертвый, зубы оскалимши, а какой и помираить только...
Ох, Господи!
Были ли лагеря пленных в Карачеве?
А как же?.. И не один. Вот там-то, за базаром, церковь стояла, "Преображение" называлася. При советской власти её на театр переделали, а теперь вот... Сколько ж в ней пленных этих было набито!.. Так-то спустють сверху банку какую и просюьб: водички, мол!.. налейте хоть водички!
А еще лагерь был... Вот как идешь сейчас на базар, так по левой стороне тут-то... Проволока в несколько рядов вокруг него была натянута, за ней-то они и находилися. Грязные, обросшие и до того отошшавшие, что в чём только и душа держалася. А еще к больнице как-то раз я пошла, настряпала кой-чего и пошла. Боже мой. А там всё этими пленными забито! И лежать прямо на полу, стонуть, доктора зовуть! А тут еще таких же машину цельную подогнали, просють оттудова: сымите нас, сымите!
Нет, не могу и вспоминать больше про это... И не приведи, Господи, пережить такое вам и детям вашим!
Из главы девяносто седьмой:
ОХ, И ИЗДЕВАТЕЛИ Ж БЫЛИ!
... Жили мы тогда уже в своей хате, немцы к зиме нас всё ж впустили, отгородили мы себе уголок за печкой, там и толклися.
Питались чем?.. Да тем, что бог пошлёть. Немец-то угошшал нас чтолича? Помню, когда начали они скот губить, так пойду, наберу требухи, печёнки, селезенки... они ж все это выбрасывали, потом вымочу в воде, накручу, котлет нажарю, вот вы и едите.
Какими немцы были? Да разными. Были и добрые, всё так-то хоть печеник какой вам сунуть. И совестливые попадалися. Выстираешь, выгладишь ему белье, он и даст буханку хлеба. А были и издеватели.
Сварила я раз щи из крапивы, приправила требухой, а она ж пахнить-то... не мясом жареным. И вот сидите вы, едите. Смотрю, Курт входить. А вре-едный немец был! Посмотрел-посморел на вас, носом так-то подвигал, поводил, а потом подошел к столу, перегнулся через Виктора да как плюнить ему в щи!
- Руссишь швайн!
Свинья, значить, по-ихнему.
А что я?.. Покачала головой, покачала, да вылила миску и налила другую...
Из главы девяносто девятой:
КТО НИ ПРИДЁТЬ К НАМ, ДОБРА НЕ ЖДИ!
... И помучили ж они нас!
Днями, бывало, воду грею, стираю на них. Они ж только теплой водой умывалися, и вот как-то раз заходить командир ихний, а я и ворчу при нём:
- И что ж это за вояки такие! У нас дети, и то холодной водой умываются. Да разве ж выдержуть они морозы наши без закалки?
Послушал он, послушал да к переводчику: что, мол, Мария говорит?.. А переводчик, видать, и объяснил. Вот он и скомандовал солдатам своим: хватит, мол! С тех пор они и довольно просить воды теплой.
А стирать... все так же на них стирала. Они ж такие чистюли были, как чуть белье поносил, так и стирай! Особенно мучитель один был! Что раз удумал: сегодня, мол, я сам стирать буду. Да взял рубашку, три носовых платка и начал... Виктор таскаить воду, я - грею. Виктор носить, я - выношу... И так двенадцать вёдер воды только для него одного принесли! Ну ты подумай только: какой издеватель попался!
А-а, они все, кто к нам ни придуть... китайцы, французы, японцы, - все такими будуть! А финны?.. Издевались хуже немцев! Один у нас стоял и что раз отмочил:
- Топи, матка, печку, я сам картошку варить буду.
И поставил чугунок туда-то, наверх, где мы сами греемся. Я ему объясняю: русские, мол, варють в печке, а не на печке, там-то она никогда не сварится. А он - своё! И вот сам носить дрова, а я топлю, носить, я топлю... Вижу: печка моя уже вся раскалилася... как домна! И ты знаешь... Принёс он еще охапку дров, нагнулся так-то её сбросить, а я... Ка-ак хватила топор! Всё-то у меня в глазах потемнело!.. И что меня остановило? Кто-то из вас, должно, крикнул... тут-то только у меня и прочнулося сознание: да что ж это я?.. помилують они нас чтолича?
Вот так они и все будуть, как финны эти... Кто ни придёть - добра не жди.
Из главы сто седьмой:
ТАМ ЖЕ ВОЛКИ!
Помню, после войны дрова на базаре санками продавали, так пойдешь, возочек купишь, вот вечером и протопишь печку. А потом кому-то это помешало, и запретили дрова эти на базаре продавать. Что делать? Да пошла и выписала торфу, начала возить. А до туда, до болот этих, двенадцать километров было. Наберешь его там, уложишь на санки, привезешь... а потом еще и мучаешься с ним. Он же совсем сырой был, ледышки одни! Затопишь печку, тлеить-тлеить этот торф... Хата дыму наберется, а тепла и нетути. Недаром же чернила ваши и на грубке (верхняя полка из кирпича на печке) замерзали!
Раз так-то поехала за этим торфом... а метель уже начиналася. Ну, пока туда дошла, пока в мешки его набила... калоша возьми да и порвись. И вот как ты думаешь?.. Метель, мороз двадцать градусов, а я - в одной бурке этой (что-то вроде валенок, но из стеганой плотной ткани на вате. Шили сами). А уже темнеть стало, зимой-то ра-ано темнеить! Тяну я эти санки, гляжу: лошадь меня догоняить, и пар от неё - столбом аж! Догоняить лошадь, приостанавливается... Богдатьев!.. Царство ему теперь небесное.
- Что ты здесь?.. - Знал же меня немного.
- Да вот, торф везу... - отвечаю.
А он хвать мои санки скореича на воз... да по лошади - кнутом!
- Там же волки! - мне-то. - Они ж за мной гонятся!
Боже мой! Да как начал погонять!.. А лошадь сильная была, крепкая, вот и ушли от волков этих, не догнали нас... Да и метель видать помогла, во всю уже разыгралася!..
Из главы сто шестнадцатой:
ОТ БЕДНОСТИ ЧЕЛОВЕК ДУРЕЕТ
... Закончил и Виктор школу, во время войны-то он не учился, а только теперь... Кончил, значить, десятый класс и уехал работать в деревню учителем физкультуры. Разошлися мои ребята в разные стороны, разлетелися...
И было это как раз в тот год, когда запретили дрова на базаре продавать, а я увязалася за торфом ездить... И чуть себя не погубила. Прямо в пропасть какую-то лезла! И волки меня чуть не съели, и в речке чуть не утонула. Да и корову свою... Одурела, чтолича? А что ж, от бедности и забот человек дуреить.
Мы-то коровку эту после Орла сразу купили и она хоть старая была, недорого за нее отдали, но молоко давала. А сено ела самое последнее, оборыши одни! Да и то не всегда могла я его купить... А в эту зиму бардой (отходы от выгонки спирта) ее и отпаивала, километров девять до ней было. Сведу к спиртзаводу, как напьется она этой барды!.. так еле-еле назад идёть. Да и сама несу два ведра на коромысле, а в поле еще и жневника мешок надеру, приташшу, отдышусь... а на ночь резь ей сделаю, бардой перелью, вот она и сыта была.
И вот раз пошла под Велик день... А половодье уже начиналося, воду несёть, мосточек-то через речку еле-еле дышить! Но крыг еще не было... не было еще крыг, а то б я тогда подумала, что если свалюсь с мостика-то, то ухвачусь за крыгу и выплыву. И вот иду я по этому мосточку... А ветер!.. И мост-то подо мной весь ходуном ходить! Только перебралася через него, а он... р-раз и сорвись в воду! Мостик-то... Я как пала со своей ношей на коленки!.. и молиться: Господи, слава тебе, что сохранил меня!.. А то юркнула б в воду эту темную, да там-то меня и нашли... с ношей этой. Опомнилася чуть, глядь: мужик какой-то идёть! Куда деваться? А ну как увидить меня? "А-а, значить, и вправду ты ведьма, - скажить. - Кто ж еще под Велик день ночью пойдёть сюда?" Да спряталася за куст, отлежалася чуть на своей ноше, а потом уже и пошла домой.
Из главы сто восемнадцатой:
ХЛЕБНУЛИ ГОРЯ ВСЯКОГО
А-а, настрадалися мы, хлебнули горя всякого при советской власти. Сталин-то, когда царствовал...Его и назвать не знаешь как... ни то дракон, ни то еще как? Помню, как поставили его после Ленина, так люди сразу и заговорили: Ленин, мол, в ботинках ходил, а Сталин - в сапогах, напролом теперича, мол, полезить, и ничего под ногами разбирать не будить. И точно. Сколько-то он еще продержался, а потом как начал зажимать, как начал замуздывать! Аресты начались, расстрелы! Пойдет муж на работу, и не знаешь: вернется ль?
Потом Маленков заступил. С Маленковым дело стало получше, но он же мало правил. Потом - Хрущёв. Он сначала Сталина разоблачил, а потом как попёр в дурь! Все: горшочки, горшочки, кукуруза*... это запретить, то запретить. Яблони налогом обложил, мужики сады выпиливать стали, у кого корова есть - продать немедленно!
Помню, стоять на базаре мужик, его баба с матерью... коровку свою продають. И мать-то так плачить, так убивается, что света божьего из-за слез не видить!
- Знаешь, - говорить, - если б сейчас меня похоронили, то семье легче было б, чем корову продавать! Дочка сейчас двойню родила. Что ж она делать будить с детьми без коровки-то? Да ведь не только мы пропадём, всю деревню обобрали!
* Компания по выращиванию рассады в горшочках и повсеместным посевам кукурузы.
Из главы сто двадцать четвёртой:
НЕ СТАЛО СЛЫШНО ЗВОНА КОЛОКОЛЬНОГО
... Спрашиваешь: когда церкви громить начали?
Да их закрывать и рушить начали прямо после Ленина, когда он до власти добрался*. Но с тридцатых годов уж так стали с ними расправляться, что пыль столбом стояла. Помню, приехала раз в Карачев, гляжу... Казанскую церковь ломають! Ту самую, которую купец первой гильдии Кочергин...
Да я уже рассказывала тебе, как его расстреляли... Так вот, он эту Казанскую церковь электричеством осветил, украсил, икон надарил, а теперь смотрю: пыль стоить над этой церковью, кЫрками ее рушуть. И всё - молодые, комсомольцы... а кирпичи на строительство военной бызы отвозили, там-то, в лесу её как раз и строили. Через год от этой Казанской и места не осталося.
А потом за Тихоны взялися... И по-ошли, и пошли! Тут уже громили беспошшадно, только и слышишь, бывало: там-то церковь ломають, там-то... Не стало слышно звона колокольного над Карачевом, колокола все посняли и увезли.
Всё-ё молодежь сейчас упрекають, что стариков, мол, не уважаить. А сами-то уважали нешто? Ведь все поразломали, поуничтожили, что их деды построили.
Вот и религию... Авера в Бога приучаить человека к тому, чтобы он не только о себе думал, но и не делал зла другому. И с малых лет это надо в души чистые закладывать, вот она, душа-то человеческая, и привыкнить к добру, пока не зачерствела. Видишь, как дети встречають меня, когда подойду к ним перед сном? "Бабушка, перекрести нас!" - просють. Значить, чувствують они что-то, значиьт, ребенку приятное есть в том, что говорю:
- Господи, да дай же ты им здоровьица! Да дай же ты им ума-разума! Помилуй и сохрани ото всяких бед и напастей! Спите с Богом.
Перекрешшу.. и заснуть. И с таким-то настроением хорошим.
*В 1919 году Совнарком принял секретное постановление: Церковь, священников, Архиереев и всех монашествующих предписано было уничтожить как класс.
Из последней главы:
ТУТ-ТО И ПОДВЕЛА ЧЕРТУ
... И на нонешний день другого не желаю, и не жду. Все дети мои труженики, не пьяницы какие-нибудь, все живуть честно, сыты, обуты-одеты, у всех есть крыша над головой. Да и сама не жду, чтобы мне кто пятерочку или десяточку сунул, а только на свои руки и надеюся, как и предки мои... покуда руки кой-как скорябають, да ноги мало-мальски передвигаются.
И ещё: дай-то Бог, чтобы в этом гнезде прожить до конца дней своих, дождаться своей очереди! А когда придёть черёд и понесуть меня на погост, то чтоб люди вослед не сказали: во, мол, подлеца-то понесли!.. а наоборот: хорошего человека, хорошего.
----------------------
Вся повесть помещена на ПРОЗА.РУ в сборнике "Ведьма из КарАчева". Невыдуманная повесть".
Дорогой читатель!
Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много моих фото пейзажей. Веб-адрес для поисковых систем - - http://galinasafonova-pirus.ru