Толстые веревки натянулись. Лошади испугано дернули ушами и двинулись с места. Повозка легко поддалась, освободившись от груза. Большая глыба мрамора соскользнула на землю, послышался гулкий стук. На неровную поверхность камня легла большая твердая ладонь. Пыль постенно улеглась, покрыла ровным слоем сандалии мастера. Темное от загара, его лицо осветилось улыбкой. Он погладил камень, как самое дорогое в жизни, как будто прижал его к сердцу, согрел улыбающейся душой. Блок доставили в мастерскую. Он занял центральное место в большом зале с мягким светом, просачивающимся сквозь отверстия в крыше и широкие прорези в стенах. Когда голоса рабов затихли под навесом в тени, а стук лошадиных копыт слился с полуденной тишиной, мастер остался наедине с камнем. Он гладил его и пристально всматривался в его твердую белизну.
* * *
Статуя была почти готова. Точнее, статуя была готова совсем, но ему не хотелось сознаваться в этом, даже самому себе. Если бы не данное обещание, он ни за что не расстался бы с нею. Сейчас, как и все предыдущие вечера, она стояла напротив него, потупив взор, слегка склонив голову. Ее левая рука, не то стыдливо прикрывала округлую грудь, не то, наоборот, указывала на нее. Тоненькие прожилочки - вены на руках, казалось вот-вот начнут пульсировать в такт биения его сердца. Один из локонов выбился из прически и упал на округлое плечо. Правая рука, в нерешительности, продолжала придерживать легкую ткань вокруг бедер. Он смотрел на нее, на ее белизну, на движения ее рук и на поворот головы, на тонкие и устойчивые пятки, на стремительную линию голени и ему казалось, что она излучает свет. Все терялось вокруг нее, отступало к стенам, исчезало во мраке. Великий мастер ни за что не мог бы сказать, что в ней особенно хорошо. Она была хороша вся, прекрасна в своей законченности, гармонична в движениях и изгибах тела. Когда пришла пора расстаться с нею, он сам укрыл ее, заботливо, как мать укрывает ребенка. Лично проследил за тем, как ее готовили для дальнего путешествия, как заботливый отец, собирающий в дальнюю дорогу любимую дочь.
* * *
Это было очень очень давно. Воспоминания стали похожи на сон. Вокруг были только темнота и пустота, был холод. Я не знаю сколько времени это продолжалось, для меня оно было вечностью. Потом, что-то начало согревать меня. Я ощущала тепло идущее откуда-то издалека, с самых дальних окраин моего сна. Приходя в себя, постепенно, я начала узнавать его. Сначала, я научилась узнавать его прикосновения. Они не были похожи ни на чьи другие. Они обжигали меня в первые мгновения, затем отдавались густым теплом, наполняли все мое естество. Затем, я научилась узнавать его присутствие даже тогда, когда он уже не смел прикасаться ко мне. Мне не нужны были глаза, чтобы видеть его. Я воспринимала его всей поверхностью так, как будто она была покрыта сплошным слоем невидимых глаз. Когда он был рядом, его тепло наполняло меня, и я ощущала, что излучаю сияние. Это было очень очень давно. Затем, он исчез. Я снова погрузилась во мрак. До меня, сквозь тяжелый и глубокий сон лишь иногда долетали обрывки фраз и вспышки света.
* * *
Я был не в духе. День с утра не задался. Впрочем, как и все дни последних шести лет. Моросил дождь. Сам не помню как, я очутился в музее. Бесцельно бродя по залам, я был где-то далеко.Внезапно, сознание вернулось ко мне. Я увидел себя, стоящим перед статуей. Она занимала центральное место в большом зале с серо-зелеными стенами. Свет падал на нее сверху. Она стояла, потупив взор, слегка склонив голову. Ее левая рука не то стыдливо прикрывала округлую грудь, не то наоборот, указывала на нее. Тоненькие прожилочки - вены на руках, казалось вот-вот начнут пульсировать в такт биения моего сердца. Один из локонов почему-то выбился из прически и упал на округлое плечо. Правая рука, в нерешительности, продолжала придерживать легкую ткань вокруг бедер. Я смотрел на нее, на ее белизну, на движения ее рук и поворот головы, на тонкие пятки, на стремительную линию голени. Все терялось вокруг нее, отступало к стенам, исчезало во мраке. Я не мог бы точно сказать, что в ней особенно хорошо. Она была хороша вся, прекрасна в своей законченности, гармонична в движениях и изгибах тела. Я не помню, сколько времени я простоял так перед ней. Она притягивала меня, а я не мог сопротивляться ей.
* * *
Впервые, за нескончаемые века, я ощутила его присутствие рядом. Мой сон был так глубок, а пробуждение настолько внезапно, мне казалось, что я этого не перенесу. Какая-то сила тянула меня из небытия, вырывала из пелены. Я поняла, что вновь стою в центре большого зала с мягким светом, просачивающимся сквозь крышу и широкие прорези в стенах. Вокруг не было никого. Он стоял напротив и пристально всматривался. Это был не мастер, но от незнакомца исходило то же тепло, только слабое, неуверенное. Он стал приходить ко мне каждый день. Я ждала его появления, я нуждалась в его тепле, я ощущала, что с ним, тепло наполняет мою грудь и что-то сладостное разливается по всему моему телу.
* * *
Я приходил в этот зал каждый день. Останавливался напротив статуи, изображающей молодую женщину и не сводил с нее глаз. Порой, мне казалось, что она начинает излучать свет. Я сам смеялся над собой. Я хотел, сам не знаю чего. Я знал, что передо мною всего лишь статуя, мрамор. Произведние великого итальянского мастера. Да, тут же, на табличке у ее ног были указаны и годы его жизни и красивая легенда о том, что, потеряв любимую дочь, он изваял ее из самого лучшего каррарского мрамора. Я понимал все и, тем не менее, не мог отвести глаз от ее тонких пальцев. Время чудесным образом пощадило ее. Она была так же свежа, как и десятки веков назад. Меня тянула к ней странная сила, сопротивляться которой я не мог. Несколько раз я пытался дотронуться до нее. Но заставлял себя не делать этого, боясь безумия, боясь самому себе показаться смешным.
* * *
В ценре большого зала известнейшего музея, перед античной статуей, стоял человек. Его рука медленно поднялась. Пальцы легли на белоснежную голень молодой девушки. От неожиданности, он отдернул руку. И снова прижал ее. То, к чему прикасалась его ладонь, было нежным, как кожа ребенка и теплым. Он ощущал только ее тепло, видел только ее красоту. И, если присмотреться, становилось видно, как она излучает сияние.