Почему бы не ввести это в привычку. Плюс нравишься вместо люблю. Плюс быстро вместо быстрее. Графу нравится изображать - в самом деле, ведь более одинокой ночи нынче, пожалуй, не найти. И farsch, и недолюди - разве что кататься по полу, подобно некоторым, так что ничего лучшего, кроме как вернуться знакомой дорогой в покинутое и прокуренное здание, он изобрести не в состоянии.
Придти и обнаружить в сверкающем ворохе елочных украшений; в отшибающем всякое чутье аромате женских духов; в удушающих, одуряющих запахах обычной предпраздничной кулинарии и невыносимом верхнем свете. Придти, я полупьян. Ты полупьян, полутрезвая массовка. Что здесь вообще происходит - запах бытовой техники и сотовые детальки, в ярости расшвырянные по полу.
Кто тебя обидел, может это был не я.
Во всем этом - нечто стервозное, нечто на-грани, традиционно, и мои челюсти сводит невнятной жаждой чего-то в твой адрес невыполнимого. Нет-нет, ничего в этом сексуального - я ведь не завожусь, ничего в этом садистского - я ведь стыжусь; никакой любви, боже сохрани. Кто тебя обидел, кто тебя обидел - головы им с плеч, долой, покажи пальцем, пока-покажи, никакой внятности.
В особом аромате елочных шаров и капельке хвойной смолы на чешуйчатом древесном стволе, в волшебных пламенных огоньках торжественных гирлянд, в воздухе, кажется - даже в самих часах, в этой мишуре и такой типичной суматохе скрыто, глубоко зарыто нечто, уязвляющее и оскорбительное само по себе до самых обиженных детских слез. Я тыняюсь по зданию с бутылкой наперевес, доминируя самого себя, чтобы не хватить лишнего - одинокая тоска нарастает во мне, выплескивается через край обрывистыми попытками поздравить с наступающим кого-то совсем несущественного. Хоть к кому-то приткнуться, подтвердить-ся? - вроде бы, это жалко, унизительно и неизбывно. Привыкли. Я нахожу тебя в большой, сверкающей дождиками гостиной, улавливаю сразу же - будь здесь пресловутая девочка, и она бы на твоем месте рыдала в три ручья. В чем дело - не знаю, не дознаюсь. Не хочу знать, не могу - я и так знаю, неважно, кто и в чем отказал тебе на этот раз. Это неважно, перестань пытаться спрятаться за несуществующим своим злорадным весельем - твою несладкую растерянность я ловлю с первого взгляда.
- Убеги со мной.
Убеги со мной. Отсюда. Ото всей фальши, от всех безуспешных попыток вписаться в кавайный контекст приличий, как водится, от бесконечных ласковых тормозов, которые приходится применять на Регине, и автоматических возвратно-поступательных, которые неизбежны при всяком сексуальном контакте. Взаимопонимание? На данный момент у меня единственный элемент взаимопонимания. Непонимающее взаимопонимание, ходячее - мне неважно, я знаю. Ты сделаешь то, что я захочу, чтобы ты сделал, потому что я знаю, как заставить тебя хотеть того же, чего хочу я, потому что ты хочешь, чтобы я заставлял тебя хотеть, потому что я.. Лента Мебиуса; непрерывная винтовая лестница куда-то прямиком в преисподнюю. Туманный светлый вечер; клыкастый мороз с хрустом отгрызает чувствительность наших пальцев. Молча и пешком, в магазин, за вином. Литр; помедлив, еще два-три. Сухое красное. Воспоминанием всплывает на языке терпковатый благородный вкус настоящего.
Бутылка бехеровки. Этот запах невыносим для меня - будто в перцовку сыпанули корицы - но я и текилу не особо жалую. Отказываюсь, когда ты без слов - фонишь чувством вины - предлагаешь отведать дорогого напитка. Не сегодня, меня ломает, меня знобит от этого веселья, царящего вокруг и прочно экранизированного от нутра, будто в противогазе по команде, я и так полупьян окружающей поддельностью, безмерной тоской по утерянному счастью, твоим сладким, шоколадным, едва уловимым ароматом. Мне хватает двух глотков - холодное и кислое, бутылочно-бордовое и на редкость тошнотворное вино, кажется, всасывается прямиком в мозжечок, откуда шатает и заплетает язык, увивает мысли в безнадежный клубок. Не распутать. Замолкаю и с усилием отрываюсь от привычного напитка. Отмерзают руки, отмерзает нос. Оба мы подскакиваем с каждым новым неожиданным встрескиванием экспериментального фейерверка где-то позади. Банк; банк; закрытый банк; бордель, после - бар, далее закрытый магазин женского белья и за ним, ослепляющий массивной неоновой вывеской, заново отстроенный кинотеатр "Round the Clock". Автоматически я приглядываюсь к афише.
- Ты хочешь в кино?
- В кино?
Пауза. Я, гипнотически наблюдая за хороводом крупных снежинок на обледенелом предновогоднем асфальте, просто жду.
- Я очень давно не бывал в кино.
Я жду этого.
Три часа чего-то французского, короткометражного. Хлебнув лишнего из прилагающейся тары, большую часть сюжетов пропускаю, увлекаясь бессвязными размышлениями; те же, за которыми сознание уследить успевает, доводят едва ли не до слез. Сеанс хорош. Перепутав мою руку с по-прежнему задвинутой в ряд спинок рукоятью от кресла, вцепляешься крепко, на каком-то моменте, отчаянно - заметив ошибку, поспешно и виновато руку убираешь. Проблема в повинности, кажется - либо здесь вообще нет проблем.
Шесть-шесть-шесть, the number of the beast, и я не могу решить, как обозначить это чувство, это состояние, это отношение - не любовь, не доминация, не подчинение, не ненависть, не влечение, не желание, не обладание, не доверие, не симпатия, не взаимовыручка, не сотрудничество. Как это. Как.
Ты, очнувшись от очередного настигшего на улице обморока, говоришь много, тихо, неразборчиво, яростно, громко, неопределенно - я не вслушиваюсь. В данном случае это неважно, ты пьян и голоден, в тебе без пяти минут литр перцовки с легкой приправой из корицы. Как это можно пить - у меня от бехеровки отшибает голосовые связки. Как это обозначить - я смотрю на тебя. Почти ничего эротического, разве что этот женский, странно притягательный рот, на котором от рождения твоего стоит слишком высокий акцент, но это - все равно что местная анестезия. Проигрывает по сравнению с общей, и справиться с эхом эха прихода ни малейшего труда не составляет. Напрочь тебя, или меня, заглушают салюты и фейерверки за окном. Звук почти такой же, как при бомбежке или артиллеристских перестрелках. Фугас. Это просто двенадцать ночи. Мы всего лишь шагнули в очередной год из дешевого отеля для шлюх, из номера с единственной кроватью и деревянной обшивкой по стенам, из совместного одиночества и непрерывного взгляда друг другу в глаза. Не знаю, как это называется. Я могу назвать как угодно - впрочем, в наименованиях ты преуспел похлеще своего фюрера, кажется. Я прикладываюсь к бутылке и не отвожу взгляда, ввергая тебя в очередную степень патологической растерянности, которой ты нескрываемо жаждешь уже очень давно. Самое крутое впереди, будет веселее, системные ошибки и глюки - одно и тоже, вследствие чего знаю наверняка я на данный момент лишь одно - вир зинд глюклих.
Кто тебя последним видел - может, это был не я.
Wir sind glucklich.