нет. принеси воды - дай сигарету. далее додумано. все додумано.
передо мной - суккуб. дьявольское чувство. я хочу пианино. хочу, чтобы городовой был мой. я ничего не хочу - просто оставьте. почему-то именно в этом состоянии ты в трамвае встречаешь старого сотоварища, которому задолжал пару пиздюлин за предательство - они сдали тебя без малейшего стеснения, за наивность. и хотя совсем не тянет в бой, на забаву людям двое неблагонадежных, несовершеннолетних, независимых, неприкаянных и каких еще "не" вываливаются из трамвая, тщательно пидарасят друг друга, терпеливо дожидаются следующего седьмого, чтобы сунуть голову противника под колесо. сколько весу в трамвае? шесть или восемь тонн - чтобы не переворачивался. забрали мусора, поебли мозги и отпустили. температура за тридцать девять, не дышится. сбоит изображение красивыми золотистыми искорками.
ходишь по траве, глядя то ли в землю, то ли в небо, сосредоточен на удержании равновесия. Лиллиан выдыхает дым, бледнеет, шепчет "ненавижу" и падает в обморок. Нон хмурится и шлет в аптеку за банкой глюкозы, а то прекоматоз. сахар крови. мы ничего не едим. мы не спим. люди ходят из дома в дом.
вогнал ее в рейдж успешно, сначала получил пару женских пощечин, потом пару яростных, наконец - вполне умелый удар в нос. разбила, но не сильно. вчера ночью сидел в ванной на полу, в темном углу, думал и наконец расплакался. Лиллиан проснулась отчего-то, нашла, сказала спокойно - не спится ей одной. хочется кофе, которого нет. много чего хочется. я вру. у меня нету имени. Нина очень красива, Нина отлично пахнет, но она в болтливом настроении и задает глупые вопросы. кормишь ее байками. идешь дальше, наслаждаясь кружевной тенью, запахом мокрого после дождя асфальта, глянцевым блеском свежевыкрашенных в зеленый скамеек.
хочешь ли сесть в моторную лодку и уплыть на середину озера, которое называют морем? как дедушка, именуемый отцом. хочешь на полянку, с хмурым еблом разводить костер. красота черт совершенна, как зашлифованный снаряд, в котором дембеля радостно мешают синьку с пивом. морщась выпивают, хмелеют. руд прикладывается к бутылке, вина хочется, но он не отдает. он курит и курит, наконец чувствительно впадает в патологическое опьянение. мы садимся на всех стройках в наваленные горы песка, цемента, угля, битого кирпича. нас выгоняют из всех кафе. вечером мы неизвестным неизменным способом попадаем обратно. Лиллиан догоняется, она хлещет похожую на шампунь слабоалкоголку одну за другой, осушает бутылки не отрываясь. затем, хотя на улице - жара, жалуется на холод. температура у нее ниже твоей. на ней чей-то длинный джинсовый плащ, то ли Хелла, то ли Сейбла, и мы отчего-то оказываемся на крыше, освещенные готично луной. горячий южный ветер, кислорода нет. раздышавшись после очередного приступа кашля, обнаруживаешь ее на краю, заплаканную и совсем не эмо, она раскидывает руки в стороны, со словами "согрей меня" теряет равновесие, и ты уже в третий раз оттаскиваешь ее от суицида.
когда Лера Липетская в очередной раз колотит ногами в дверь вашей комнаты, грозя высадить нахуй косяк, ты вполне готов раскроить ей череп. потому открывает Лилл. обнаруживаешь в себе странную тягу к классике. приписывают тебе готику. вплоть до найтвиша. ну да, Шелиз права, да только вешать на нее никакой вины никому не хочется. две тысячи новых писем. ненавижу лампочки и светильники. ненавижу песок и глиняных кошечек. а это хуево эмо никак не умрет. никогда не умрет. расчистить весь почтовый ящик - так же невозможно, как убрать с кладбища все зарытые там кости. не наступайте на мою тень. вопрос - кто чья тень. Есть лужи от поливок цветов, от моек машин, от дождя, от прорвавшего водопровода - если правильно встать, они становятся твоей тенью. задержать на полу, пришить, склеить ладони. склеить нейроны старательно, тупые и тяжелые удары сердечного ритма прямо по вискам и оттуда в гайморовы пазухи.
как люди ревнуют? как они признаются в любви? как они женятся? как их сбивают машины? назовите антоним к обороту "очень просто", будет ответ. кому нужно жениться. обе просто хотят, чтобы их любили. этого хотят все. Прошло много времени. Хочу встретиться. А может, встретимся все вместе? ненавижу, ненавижу детей, глупых баб, которые жалуются тому, что их мужья ломают шахматные доски, проиграв, садятся на пол и плачут. зачем. моей матери - всего двадцать восемь, подойдите к ней, скажите ей "Здрасьте! Сын ваш, Этот, пал в боях за родину". лениво проматывает. полигамия - страшная вещь.
(громогласно) ПЕЙ, БРАТ.
нее. у меня ужасно болит голова. и братьев у меня нет. или есть очень много. или все люди братья. или мне похуй. не смотри туда. не смотри сюда. не слушай, о чем они говорят. очень хочется много еды, ограбить например магазин, влезть в отдел, где сырое мясо, и изображать там кровожадную скотину. с гордым видом восхищаются - да ты куришь больше меня. и больше меня. и больше меня. и больше всех.
scored as a Violent. бывает ужасно, бывает странно, а бывает, что очень хочется затушить окурок ей в глаз. кому-нибудь из них. дернуть за руку девочку со стрижкой от Жанны Д'Арк, чтобы перегнуть к себе через стол, полюбопытствовать с грозным видом - ты секретарша фюрера? - оставить синяков на ее белом-пребелом запястье. Лиллиан смеется до обморока, когда ее с ужасом спрашивает Линетт - ты что, блин, в баре подралась? Лиллиан исцарапана. искусана. у нее сигаретный ожог на бедре. и ссадина на локте, там на крыше она так заебала разговаривать, что извалял ее по битуму, увы, дождавшись пока она сняла плащ. потом эти двое трахнулись, потому что был ветер и холодно. может, мы все давно умерли. с голоду. а может, это последний трип какого-нибудь раненого в голову русского солдата, который валяется где-нибудь в Чечне, глядит в потолок невидящим взглядом, а воображение его дало сбой, и ему кажется, что он - это я, и все эти люди вокруг меня на самом деле только хаческая мебель, которая расплывается в тенях угасающего офицерского сознания.
за спиной нет ничего. я не верю в качели. и в поезда, и в лето, и в траву, и в друзей, и в секс. в любовь уж тем более. есть только мономания, централизованная на каком-нибудь человеке. почему на этом конкретно? потому что она напоминает тебе твою мать. или является ее полной противоположностью. или похожа на девушку с постера к очередному бестселлеру, который ты увидел в окно трамвая лет восемь назад, пока тебя шатало по рельсам, отравленного летучими растворителями или накачанного синтетическими заменителями морфина по самое никуда. или отражает твое альтер-эго противоположного пола. было дело, стыло тело. сердце тормозит. не сплю четвертую ночь. сбрасывать вес ему уж тем более некуда, потому он только бледнеет, бледнеет и бледнеет, до такой степени что уже заметен в темноте и скоро станет полупрозрачным. на две трети состою из мышц и костей, на треть - из фарша.
выкидыши. две правых скобки. забавная тема, по-вашему? Шелиз хочет всех, Лиллиан хочет, чтобы ей не мешали валяться на диване и заниматься рассуждательством. Линда хочет повыебываться. можно ли винить во лжи? а зачем? хуево эмо. Ян-то как раз никакое не эмо. ты - эмо. Хелл - эмо. но это существо, оно излечилось походу, оно сидит со своими блядь рыжими кудряшками на антикварном позолоченном стуле в стиле барокко за толстым слоем плексигласа, развалясь курит, делает своей хуевой пианистской лапкой туда-сюда, зажмурившись и противно улыбаясь, и можно хоть голову разбить об этот плексиглас - оно оттуда не уйдет. оно таким омерзительным способом свалило на тебя все свои проблемы. черепахи, которые облетели луну, а после вернулись на землю и жили дальше с обычными черепахами - нет, не главное, что они летали в космос. они вернулись пидараситься, жрать свои колючки, ебстись со своими очень неповоротливыми самками, или откладывать яйца медленно, как балерины, вертящиеся в шкатулках. проще было бы остаться подвальной крысой. влажный запах теплотрасс, решетки тенями на вставленных лицах, грязной воды по щиколотку, облавы, забитые до отказа приемники, чужие карманы, чужие окна, чужие замки, чужие яблоки. а тут - рядом с тобой томное кошачье существо с дорогой сигаретой и дорожной сумкой, которое хочет твой кайф, дороги, ключи, виолончель в футляре, вода, таблетки от тошноты, кофе, синька, совершенно одуряющий запах жасминового масла, который почти не смывается и не выстирывается - и вот ты здесь.
один отстой и руки, кривляющие лапы от носоройки. потом перераспределяли, перераспределяли - ты тусовался в холле по ночам, хотя это все слава богу проебали - и доперераспределялись, что оказался в комнате с длинной девушкой, сильно смахивающей на сестру старшего лейтенанта Волкова. и абсолютно неясно было, что последует далее, до того момента, как девушка эта успешно опрокинула на себя полную чашку горячего кофе, которого ты с утра жаждал более чем всех остальных благ вселенной. запястья мои исцарапаны до такой степени, что кажется, что они побывали в вентиляторе. спать невозможно - ни лежа, ни стоя, ни сидя, ни на кровати, ни на полу, ни под столом, ни на подоконнике, ни в ванной. нечеловеческие вопли, совершенно оглушающие - в самое ухо.
выпинываешь из темных уголков долговременной памяти. очень хочется упасть и удариться виском обо что-нибудь острое, чтобы вытекла с-п-и-н-н-о-м-о-з-г-о-в-а-я жидкость. все мутировали. все вырождаются. всем вокруг умирать нельзя - они последние экземпляры. полукровка от полукровки от полукровки от полукровки. мне совершенно поебать на свое происхождение. я не считаюсь. общеизвестный факт. That punk monkey broke my fence again. those punk monkies are throwing rocks at cars, call the cops! ужас какой. из обезьян в свою очередь хороши только гориллы. у них на лице написано, что они заебались из года в год относиться к обезьянам. окружают? меня окружают?
треклятые существа. они давно спят. гады. меня окружают одни треклятые существа. все из рук вон плохо, оттого так все и нравится. все предметы, все люди - просто сверкают. пора бы всех перебить и устроить конец света. и добиться того, что солнце скоро погаснет. скрипит мерно соседская кровать. в комнате никого нет. я не считаюсь.
язык - неважно, не хуже чем - плохо.
=====
(2).
рот глаза волосы язык руки запястья пальцы бедра щиколотки сиськи талия живот спина ребра трогательно выступающие. о нет, я никто.
нету ничего, в этом проблема. и быть не может. не хватает духу, не хватает причин подойти и сказать, сделать. делал, говорил. горделиво задирает длинноватый нос - этот нос - и сообщает в старом закосе под автобиографию: я плохая плохая плохая сука, я разбиваю ему сердце. все давно разбито. как вычистить
как это убрать? волков, впадающий в то же примерно состояние при виде фионы. хелл при виде фионы, при виде анжелики, при виде ады. сейбл при виде линды. скриншот при виде лиллиан. всем очень надо. в особенности надо Лиллиан. я боюсь.
я боюсь Лиллиан, Лиллиан становится devoted to me. я не хочу. меня надо убрать.
у меня не осталось устройства чтобы вдыхать, и теперь я выплевываю собственные мозги. почему они красные?
изображение приступообразно расплывается в толпе, в маршрутке. мы наверное едем на какое-то дело. руд смотрит пристально. "you look ill". ветер яростно гнет тополя к земле. пальцы свело намертво вокруг поручня, чтобы меньше трясло, чтобы не сблевать на пассажиров. или сблевать на большую-большую женщину с салатовой сумкой, которая совсем не выглядит ill. женская рука ложится на плечо, темный локон виснет в углу картинки. "ах, твои волосы. прекрасные волосы". Линда. с другой стороны Нон - циничная наглая сука. "А Сейбл - твой отец. а Линда - твоя мать". вкрадчиво. прекрасное заявление. не трогайте моего отца, да и мать не надо, и приписывать меня в какие-то прайды хуевы.
Он вставил не тот ключ в замок - теперь не может вытащить. ключ оказывается провернутым, едва я его касаюсь. а, склад медикаментов - у него и не могло быть того ключа, а меня нагло наебали. кто-то раздражает меня байками об обезьянах. другой проводит братские параллели между мной и волковым, заявляя - ты не любишь обезьян, он не любит слонов и китов. я тоже не люблю слонов и китов, и неясно, кто вообще их может любить. я падаю в обморок, меня обеспокоенно приводят в чувство - нелегко. вечером к нам в комнату приходит Шелиз. она к лиллиан. длинные пальцы с острижеными ногтями ритмично укладывают шерсть нашего кота волосок к волоску. нашего? у меня нет кота. лиллиан. вполне в моей власти сказать, что я не хочу видеть шелиз никогда больше. но у меня нет права. у меня есть право кусать Лиллиан и гасить о нее бычки, и даже врезать ей по ебалу, но у меня нет права на использование этого права в отношении чего-то, что Лиллиан не касается.
я иду в ванную, по нычке занюхиваюсь. когда возвращаюсь, тяжелоэйфоричный, Шелиз уже нету, и кажется что ее не было никогда. я говорю, говорю, говорю, заткнуть меня невозможно. я резонерствую, а Лиллиан пытается прислушиваться. потом ее заебывает. рядом неожиданно оказывается Нина. нина все время есть. она пахнет теплом и домом. "у меня нет анамнеза" - пытаюсь ей растолковать, мне грустно и голова болит. еще такое чувство, будто в меня насильно залили пинту серной кислоты. Нина пьяна. она целует мое запястье и лезет мне под футболку. Лиллиан сидит и запихается печеньем. от голода у всех здесь темные круги под глазами и голова кружится совсем некстати. меня покидает рассудок. кажется, глаза у меня горят в темноте неверным светом.
- кто?
- я. а кто еще?
- конечно, я.
хочется в поле. или в лес. или в парк. или в сено. или в сени. или в дом. все, что я ни скажу - звучит или слишком грубо, или слишком жестко. мы извиняемся весь день, мрачные. надо попросить руда и переехать. и что потом.
потом радостно застрелиться. я на войну хочу. а мне говорят - подожди год. за год я выхаркаю свои лобные доли и забуду, что такое год. за год я истерзаюсь до дурдома и кататонии.
Шелиз - кукла, очень красивая кукла с выдуманным прошлым, техногенная, блестяще зашлифованная под человека. Шелиз работает от солнечных батарей. самая большая - у нее в голове, плоская, как в часах, но широкая. Шелиз обогревается множеством мелких капроновых капилляров с горячим гранатовым соком внутри. еще внутри Шелиз самый пиздатый на свете динамик. ее центральная нервная система выполнена столь совершенно, что тело ее иннервируется без каких-либо недостатков, ее мышление работает безотказно. Шелиз по желанию греется и остывает.
очень хочется ее поломать. хочется гранатового сока, много. Лиллиан - не кукла. она умеет плакать. Шелиз - наверняка тоже умеет, но ни разу не догадалась задействовать это сильное средство.
на вопрос - зачем было надо? последовал холодный ответ - мне тебя захотелось. холодно. на улице жарко. я хочу дождь с солнцем, запах озона. я хочу раннюю осень и сильный туман, чтобы видеть на метр впереди себя, чтобы сидеть с влажными ресницами у спуска в подземку и дышать запахом ромашек из цветочного магазина. удивляться тому, как застывает шоколад, не теряя при этом изюм. слушать шум проезжающих мимо товарняков и угадывать, чем они гружены. лежать, глядя в шесть часов летнего вечера, на мокрой крыше здания и курить, чтобы дым растворялся под северным ветром еще до того, как выдохнешь его до конца. болтаться на качелях до одури в грозовую погоду, вымокая и продуцируя дурацкий авантюризм. напиздить амбарных замков в парадных, с дверей, ведущих на чердак, и навешать Лиллиан на джинсы - по два на шлевку, закрыть заботливо, не имея ключа. пойти на заброшенный стадион рано поутру, смотреть, как двое твоих знакомых вяло имитируют баскетбол. хочу это. не хочу быть эмо.
сначала она - devoted to you, но стоит тебе стать devoted to her - вся бешеная любовь с ее стороны обрывается. становится скучно. все - садо-мазо. поэтому я никогда не помешаюсь на Лиллиан.
"хочу... хочу ПЕЛЬМЕНЕЙ" - делириозно устремляя взгляд вникуда, сообщает хрипло Югаси. но даже она удивленно открывает рот, когда ты с надменным выражением на лице осыпаешь ее чужими новенькими банкнотами. много не говорит, а уже через час прямо на полу в кухне, руками, жадно ест. зачем я? чтобы повыебываться, видимо.
Регина пахнет винтажем и женскими раздевалками в дорогих магазинах. довольно странно смотреть на кого-то сверху вниз. когда нас всех убьют - она расплачется. мы все расплачемся. а Рекрута насильно обрядим в королеву викингов и заставим петь военные песни. жизнь не коротка - она заебала. Rape Studios. наверное, характер у меня испортился. или он бракованный. любой разозлился бы, проснись он оттого что на него смотрят.
=====
(3).
волна бесчувствия откуда-то из хребта быстро распространяется на все тело. через минуту я проваливаюсь в никуда, еще через одну - стою перед двумя принадлежащими женщинам трупами.
чахоточно и необыкновенно легко на душе - наблюдать этих девушек мертвыми. не кричат, не стоят, не сидят, не курят, не смотрят, не говорят, не требуют, не красивые, не живые. настолько легко, что тянет запеть. что-нибудь вроде следи за собой. тоннель, руки забрызганы кровью, лицо забрызгано кровью, у шелиз вскрыта глотка, лиллиан выглядит так, словно ее терзала стая голодных волков. белые тела, как гибкие манекены в витринах модных бутиков. подтасовка.
там не менее чем здесь. там так же сыро, так же потягивает подвалом. так же вяло покачивается лампочка на проводе с низкого потолка. там пахнет кровью и духами шелиз. все естественно, все хорошо и прекрасно. выход ли это. это уже произведено. отойти, не поворачиваясь к трупам спиной, дальше и дальше от лампочки - четкий круг света выхватывает вяло отброшенную руку брюнетки и часть торса блондинки, обнаженного, искалеченного - сливаясь с темнотой и тишиной. скоро тоннель раздается вширь - если он есть - влажные выщербины древних кирпичей ускользают из-под пальцев. абсолютное молчание нарушается лязгом и хохотом со спины, совсем не страшным, никаким, ты все не можешь отвести от мертвых девушек взгляд. тебя заботливо обходят, осматривают, осмеивают несколько человек. не вижу их лиц, вижу бряцанье побрякушек, длинные черные волосы женщины, которая ближе всех, и чей запах мне слабо знаком, или не знаком вообще. сценарий здесь свой.
глотку сводит - давишься внутренностями и резко приходишь в себя. тебя не было всего минут пять - солнце на рассвете движется так быстро, что по нему можно отмечать короткие временные отрезки. сразу вслед за вдохом накатывает тошнота, ты неровным шагом идешь к краю крыши и механически блюешь вниз выпитым кофе и парой колес. что это было? нет, не так - что конкретно это было, или микс, или реакция, или бессонница, или голод, или асфиксия, или рисунок вен, отчетливый на левой кисти и почти незаметный на правой? сила земного притяжения возрастает в сотни раз, так что ты валяешься по битуму высотки, не в состоянии подумать связно. прохладный рассветный ветер лениво играет с твоими волосами.
огонек пустой зажигалки то чуть теплится, то разгорается до размеров небольшого факела, так что ресницы я опаляю, пока прикуриваю. ко мне подходит небольшой худой кот, которого я не знаю, смотрит, недоуменно прищурившись, и идет дальше. вокруг - коктейль из образов и мыслей, мною же в рейдже разодранных в клочки. моргают стеклами окна соседних домов, появляются и исчезают вчерашние ночные мотыльки. экстатическим танцем развлекают искусственные кленовые листья, спизженные в супермаркете. катится большое зеленое яблоко, дразнится, исчезает, прежде чем мне удается поднять руку и протянуть ее по направлению к глянцево-свежему импортному фрукту.
ах, какой же скандал. какие же вопли оскорбленно-хриплые толкают тебя на потребление всего того, что способно вогнать в это состояние. какая драка, как красиво бьются рюмки в осколки от фарфоровых чашек в кухне. как же прекрасно капает кровь с порезанного пальца на блевотно-салатовый пол. какое торжество захлестывает, когда одерживаешь верх. боевой дух смывается женскими слезами, становится отчаянно стыдно, стыдно от эгоцентризма при мысли о том, что думаешь, как тебе стыдно. щелчок двух пальцев - большого и указательного - характерный, как когда выкидываешь окурок, прогоняет тебя из этого общества нахуй. в ванную, где сначала яростно извлекаешь битое стекло из предплечий, ладоней, колен, оголенных драными джинсами, потом смываешь кровь, которая продолжает индиффирентно литься из пореза на скуле, смываешь и смываешь.
чтобы не промахнуться, долго встраиваешься в общий атмосферный ритм и стартуешь возвращение в здание. верх, низ, лево, право мешаются в звенящий фарш, потому фиксируешься на промелькнувшей в этой мясорубке двери и считаешь шаги до нее - ровно шесть. мимо ступенек идешь, с грохотом вываливаешься на лестничную площадку, ободранный о перила локоть вяло побаливает. лифт распахивает пасть, выпуская пассажира, который спотыкается о тебя, оборачивается, идет дальше. статус как положено. встаешь долго, попадаешь куда-то в толпу, там мерзко настолько, что, оказавшись в вестибюле, садишься на скамейку с ногами, утыкаешь нос в колени и замираешь, оградив уши ладонями от шума, непрекращающегося жужжания, пустой болтовни, ругани, отхаркивающих грузчичьих звуков, женского визга.
рука ложится тебе на макушку, так что ты, увлеченный вихрем кобальтовых звездочек на черном фоне зажмуренных глаз, от неожиданности вздрагиваешь. девочка, рыжая, бледная, очень ангельская, знает меня. каждый светлый или отражающий свет предмет оставляет на сетчатке почти непрозрачный белый отпечаток, силуэт картонных людей на рекламном стенде. сломленный чужими локтями, ногами, руками, ртами, взглядами, идешь покорно, глядишь только на узкое запястье в серебряном браслете, да на покрасневшие в твоей ладони хрупкие музыкальные пальцы, которые волокут прочь от масс. на лестницу, в лифт, из лифта, далее по коридору и наконец - хлопок спасительной двери. тихо, высоко, светло, пахнет книгами.
лежишь на полу без движения, уставившись в раскрытое окно. на тебя смотрят две пары фиалковых глаз - будто инк и ина - невиданные человекообразные звери, пристальные, как два биолога, и наблюдающие, как две потрескавшиеся от времени каменных гаргульи. девушка спрашивает что-то, едва шевеля узкими четко очерченными губами, гротескно алыми на синевато-белом лице. не понимаешь вопроса - не понимаешь ответа. потерял дар речи, утратив власть над собственными нервными окончаниями. только касаешься ее подбородка, различаешь в скупом потоке издаваемых ею звуков слова "а глаза разные". чувства оставляют тебя вторично.
крыши, аромат мокрого асфальта, дождь, крыши, аромат мокрого асфальта, дождь, дождь, аромат мокрых крыш, асфальт приближается, крыши, аромат дождя, асфальт, мокро приближается, бортик, мокрый аромат скользкого дождя, скользкий бортик, отдаляется крыша, приближается мокрый асфальт, мельтешащий каплями грязной воды. успевая услышать хруст собственной шеи, сломанной столкновением с мокрым ароматным асфальтом, приходишь в себя. ина курит, запивая молоком, глядя в окно, сидя рядом с тобой на ковре возле кровати. места мало, они живут на последнем этаже, в помещении, помеченном как мансарда. кругом книги, книги, книги, стол с компьютером, за которым, уставясь в монитор, расположился инк, пол с окурками, разбросанными шмотками, грязными чашками, содранными с ног ее босоножками и нами. способность говорить возвращается к тебе, что совсем не радует, и ты выжимаешь из себя хриплую просьбу закурить, которую ина молча выполняет.
цвета все еще искажены, искрят синим и красным, и в этом странном освещении пасмурного дня внешность ины кажется божественно прекрасной. как же хорошо, что она не тратит слов. протягивает молча полстакана молока, который ты молча принимаешь и осушаешь в два глотка. потягивается лениво и, склонившись, целует тебя, проводя языком по твоим зубам. ты не уйдешь отсюда до вечера, или до полуночи, или до следующего рассвета, или до следующего скандала - пока тебя не выгонят. приспособляемость.
=====
(4).
Распахиваю окно и вдыхаю ночную глушь.
- Ты опять это сделал! - гневно констатирует факт Регина и приседает, как гражданские в игре по "Чужому", прикрыв голову руками и зажмурившись. В помещение разом попадает около шести ночных мотыльков с кухонного стекла. У нее светлые волосы, оттого насекомые и падают на нее с таким упорством. Повожу плечом - мне похуй. Я в припадке клаустрофобии.
Забери меня отсюда, заведи за угол, пристрели в затылок, только не бросай одного в царстве теней. Они играют со мной. Я жажду почувствовать запах твоей артериальной крови. Не дразни меня, не надо, это больше не интересно. I'm broken. Я покидаю здание, шатаюсь по городу, долго стою в задумчивости у входа в "Городового", потом возобновляю свой путь - мне не хочется спиртного и старых знакомых. Все сидел, ждал за семью печатями. Ты все сделала правильно. Избавься от меня. Избавь меня от оглушающей попсни, доносящейся из окон чужих автомобилей.
Уши так не зажимаются, глаза так не зажмуриваются. Я хочу массовых убийств. Я все поломал и теперь нравлюсь. А сигареты - занимают меня все больше. Don't leave me now. Why are you going away. Я путаю, конечно, слова. Я не такой фанат "Стены" пинк флоида, как ты. Положение безвыходное.
Все положения безвыходны, лишь сновидения, галлюцинации, кривые, описываемые тенями, пока солнце проносится с бешеной скоростью над моей головой. Я в пустыне, я никогда не видел воды. Потому что отражения слишком страшны.
Жужелица падает за холодильник. Кот с хрустом пожирает бабочку. Сидишь на полу. Регина задремала, облокотившись о твои голени и положив голову к тебе на колени. Твоя кисть с сигаретой возлежит на ее макушке, и тебя нисколько не ебет, что пепел может упасть ей на лицо. Нехуй спать на службе. Нехуй мне доверяться.
Люди на улицах ругаются, употребляя слово "мама" в качестве непечатного ругательства, до такой степени часто оно в их речи встречается. Очень жаждется выйти и произвести массовую зачистку. Искусственный отбор. Пройтись по опустевшим улицам, про себя повторяя Tainted Love снова и снова, прислушиваться к гулу в ушах.
Я - Кошка? Хочу быть живомертвым котом Эрвина Шрёдингера. Не знаешь, когда он умирает. Коробка закрыта. Black box. Квантовая механика находит отклик в моей душе. Додумался ли хоть кто-нибудь, до того, что в общем-то газенваген повторяет опыт с живомертвым котом? Арестовать. И на съеденье тиграм его отдать.
Спускаться в библиотеку, строить из книжек гроб. Теряя себя, думаешь о Горьком. Пешков? Пешков. И Набоков. Лужин выбросился из окна... кажется. О, Господи, ты все спутал, ты читаешь с двух рук. В старой выварке - свиная голова. Дико и душно.
=====
(5).
КАК ОН ОКАЗАЛСЯ В ПОЛЕ КАК ОН ОКАЗАЛСЯ В ПОЛЕ КАК ОН ОКАЗАЛСЯ В ПОЛЕ КАК ОН ОКАЗАЛСЯ В ПОЛЕ КАК ОН ОКАЗАЛСЯ В ПОЛЕ КАК ОН ОКАЗАЛСЯ В ПОЛЕ
нет нужды, нет смысла объяснять, что. что надежность проверена временем и увлекшись яркими слайдами перед глазами ты оказываешься порой в самых неожиданных местах.
почему раздавленные голуби встречаются мне сегодня повсюду? почему, почему раздавленные голуби встречаются мне сегодня повсюду?
да потому, черт побери, что эти долбоебические птицы не догадываются - если на тебя едет машина, то пора съебывать. кошке плевать на духи. кошке плевать на все.
мотоцикл. давай угоним. зачем. поедем в поле, встретим рассвет. там хозяин. я успею. давай пешком пойдем. пешком я не дойду. глядит в небо, завораживаясь ветками деревьев. ступор. совершенно - истерически, то плачет то смеется, а рыжая удивляется, чуть ли не сует пальцев в рот. и заглядывает в глаза, натыкаясь на расширенные зрачки. пусто. нет, я не в деле.
уличные? нет, домашние. от них пахнет квартирой. от тебя не пахнет квартирой. у меня нет дома. индиффирентно. она красивая, без меди в волосах, зато с золотом. спинной мозг. межреберные тараканы. пчелы в пылесосе. имеешь свойство смотреть презрительно, констатация факта и ничего дельного. нету, ни прошлого, ни имени, нихуя. цепко когтями под кожу, раздражая, блять, непосредственно нервные окончания. и когда глядит томно, и когда просит огня - дальше и глубже перебирает.
хуже. хочется курить. раскрасили кисточкой в индейские краски все неодушевленные предметы. что думает квантовая механика по поводу термина "неодушевленные предметы". черт, не шумите, заткнитесь. перерезал сорок человек, сидит на стуле не отирая крови из разбитого носа, и ржет как дурак. о нет, только дожидаясь пока раздраженные, радостные, восхищенные или удивленные не покинут помещения, абсолютно бесконтрольное хамство и эмо. почему ты не тормознул мне? потому что, джек, это было не оно. это был бензин. бензин делают из бензина. и я не слежу за собой. блять. меня сбили все машины. почему ты думаешь, что я вру. Большой чемодан, старый, с приятным лязгом, с глухим стуком, с колесиками. открывает жестом фокусника. вынимает аккордеон. играет, глядя вникуда. aww oh my dear friend. I've missed you so. рваная мешанина. перед глазами расплываются. чертовы ветки.
красивая. красивая. девочка с утеса, той самой ранней осенью болтающая худыми ногами с самого краю. красное ретро-платье. сейчас - не хочется говорить, касаться, просто сиди, играй. она так чувствительна. парцелляция. она мурлычет, полузакрыв глаза, сливаясь с инструментом. играет катюшу, без слов. а ты вертишься на заевшей пластинке и повторяешь все по два раза. ты увяз в маниакально-депрессивном психозе по колено. день сменяется ночью, которая сменяется днем, так быстро, что ты не успеваешь сказать "нахуй". замерзнуть в снегу. любишь снег. не любишь снег. он - как без рук. он имеет вес, имеет глаза, блестит на солнце агонально.
=====
(6).
чего только здесь не увидишь. и суицид - совсем не эмо - неудавшийся, от нечего делать. и бешеный врач, штопающий руки нитками. и каждый - хуже другого, а я - хуже всех. на песчанике моя тоска. тоска размазана по всем стенам, скапливается на языке, горько хрустит на зубах. покинутые трамваи, кондуктора, которые ездят пассажирами, контролеры зайцами. зачем ты это сделал? мне было скучно. на один вопрос не находишь ответа, на другой, все окружающие не находят ни на что. наглатываешься колес, вобравших всю духоту летнего дня, вставляешься, звереешь. орешь песни невпопад, тычешь пальцами в прекрасные женские глаза. это находят привлекательным. а регина чувствует себя виноватой, со своим кетаминовым голоском.
гуляешь кругами. куришь чужие. где это находится? Михаэла и Анфиса. о, черт, я всевластен. я всепрощающ. они спорят, обсасывают старательно мелкие детали дешевого чтива. он не стал бы из-за этого так париться. но и тот бы не остался в долгу. потому что они не любят (громко). ты не можешь не откомментить: обсуждают, будто выяснить это - цель их жизни. вздрагиваешь под пристальным фиалковым взором. конечно, говорит, жмет плечами, заманивая тебя в капкан. стоишь, как гончая, нюхаешь воздух в надежде поймать металлический оттенок. а в чем должна быть цель жизни? раздумываю, вычерчивая пальцем круги на столе, поднимаю глаза. абсолютно набор слов, одержать над ней верх в споре не составляет проблем - она слишком ленива, чтобы подумать как следует. неприятно чувствовать, как она говорит подтекстом. как может быть цель у чего-то, чего нету? роняет спичечный коробок, окружает со всех сторон. то есть ты считаешь,что тебя не существует. как будто ты не знала, фройляйн, глупая курица, эмо-герла, ходячий предменструальный синдром, гордая шлюха, как же я тебя хочу. а какие у тебя доказательства того, что я существую? она хмыкает, выдыхает дым мне в лицо. я не кашляю больше, какая фрустрация. ты сидишь передо мной, говорит, жмет плечами, прикрывает глаза, добавляет полушутливо - ты весь в моей власти, я могу дотронуться до тебя... с троеточием. с целым безмолвным рассказом эротического содержания. пересиливая себя. и какие же у тебя доказательства того, что это доказательство того, что я существую? и ты существуешь? и все это существует? никаких.
никаких. как же ты умен. я? я давно провдыхал насквозь все свои мозги и выхаркал их, как продукт обмена. полемика. серьезнеет, глядит в лицо, как в витрину модного бутика, погружается в раздумье. пустая. пустая, заносчивая, горячая, страстная. у меня температура. я глотаю колеса. все острые углы смазываются. экран шатается. who cares? жалуется на жару, цепляет большим пальцем, стаскивает нервно футболку, сверкает маленькими темными сосками по центру двух небольших, твердых, круглых сисек. отросшие волосы играют локонами на ключицах. о, эта непрерывная казнь. тянет блевать. разбавляя компанию, разряжая напряжение, приземляется рядом ухмыляющаяся во весь рот Агата, кладет руку на плечо, зарывает пальцы в волосах. прибытие подкрепления. прекращение приключения? вовсе нет.
ты обнаруживаешь себя слизывающим вишневое варенье с ее точеного запястья. в бреду перестаешь осознавать, целуешь, кусаешь нежное бледное предплечье, сливаясь с тенистыми образами диких зверей по углам. немного насмешливая, надменная, идеально спокойная. неужели. неужели. она высвобождается из крепнущих объятий, обшарив языком твой рот, уши, нос, глаза. оглушает брошенной на пол ложкой, хихикает, прикрывая ладонью рот, покидает кухню. прилив асфиксии, истерика сильнее меня. в полуастматическом припадке, охлаждаясь слезами, валишься на пол. что же это было, что же. а может, весь цирк, устраиваемый бестелесными созданиями вокруг, не связан ни с одним из принятых препаратов. может, ты просто сошел с ума. ничего кроме двух слов - Михаэла и Анфиса - ты выговорить озадаченному полковнику с бинтами на руках, который выходит в кухню с сигаретой, не в состоянии. хочешь - вмажу, предлагает серьезно и мрачно, оглядывая представшую картину трагического галлюциноза.
ты проебываешь момент за моментом, свет слишком ярок, тени слишком темны. гортань стискивает железная лапа клаустрофобии, рука немеет от перетяги. на-ка-чай, раздельно произносит Джек; серые глаза волчьим светом горят в темноте. Нон рисуется у окна, с сигаретой. почему снаружи светло, а внутри темно? рассвет? закат? адское пламя? бешеный поджигатель? бешено кудахчут подожженные куры. что со мной. странно, никогда такого не видел - констатирует врач без присмотра, жестикулируя в ритм танго в гарлеме, которое несется громко из плохих колонок - это такое цыганское бешенство? чьи-то руки удерживают от драки. Юки истязает и без того уставшие глаза фонарем. сиди, рявкает Руд, делая третью попытку загнать в центряк. пытаешься, не выходит - слева жуткое существо, приземистое и непонятное, угрожающе кудахчет-бешеными-подожженными-курами. продолжаешь ощущать яркий, наконец-то извлеченный контроль внутри машины, чувствуешь каждый эритроцит. поршень вдвигает в тебя рояльную дрянь, а на лицо будто надели кулек, дышишь шумно, пытаясь освободиться от темных сетей рассветной кухни. кто-то оглушающе требует клея, бензина, краски, лака для ногтей, хоть чего-нибудь - а, это ты, забившийся под стол, лицезреешь себя со стороны.
я-вхожу-в-самадхи. медленно и хорошо. впервые в жизни. существа - обитатели грязных углов и черных бутылок - не ушли, но притихли, сверкая радужными пуговицами в самых неожиданных местах. вмазывают Джека. вылазь оттуда, говорит Нон, заглядывая под стол. следуешь его совету. тело слушается тебя так, будто ты был ржавый киборг, которого лишили чувств, разобрали, почистили, смазали хорошим машинным маслом и аккуратно приладили все на место. Юки никак не может перестать светить гребаным фонарем. а, да. героин сужает зрачки. а, да. она никогда не видела таких глаз. Хелл глядит молча, но с любопытством. вот это комеди дель арт, всем комеди дель арт пример, - замечает Нина с нескрываемым восхищением. полковник перехватывает твой взгляд, когда ты настороженно оборачиваешься на нечто, занявшее место в темном кухонном умывальнике. он слегка циничен, а может, это мне так кажется. может, мне все они кажутся? не хочется ничего - угощая тебя сигаретой, Нина исполняет единственное оставшееся желание. все вы молча пялитесь на пролетающий в розоватом рассветном небе самолет, пока он не скрывается за оконным проемом. завтра он упадет в океан, с некоторой надеждой произносишь ты. так забавно - все утонут. никому из них не выдадут спасательных жилетов, а если и выдадут - их сердца остановятся в ледяной воде в считанные секунды. океан непременно будет северным и ледовитым. а несколько пассажиров попадают на лед и раскроят свои американские головы. и никто не придет им на помощь.
американцы тут не летают, томно возражает Джек. они вообще не летают, сообщаешь по секрету и, приятно ощущая передвижения воздуха в комнате, который появился так же неожиданно, как исчез несколько часов назад, проходишь в пустующую гостиную. там ты занимаешь место на диване и глядишь в потолок. дым с конца сигареты поднимается двумя идеально ровными, параллельными прямыми. вокруг так тихо - хорошо, что кто-то заткнул музыку - слышно, насколько громко часы передвигают секундную стрелку. единицы времени - что-то очень условное и шаткое, как заборы на детских рисунках, где один брус куда толще другого, и в их ширине не наблюдается никакой закономерности, просто руки у художника младенческие и кривые. одна секунда длится ощутимо дольше другой. часы неритмичны. цокает каблуками по полу, садится рядом с тобой не менее накачанная наркотиками Линда, косится устало и весело. я-а-а тебя люблю, произносит она сладко-сладко, и ты отвечаешь ей: а я тебя - потому что слова нихуя не выражают эмоций, они их только продуцируют - и вы целуетесь, с наслаждением и не спеша. приходят другие, располагаются молча на стульях, на столе, на полу, на подоконнике. делается очень хорошо, кажется, что все вдыхают одновременно. даже обитающие в тенях - то ли анимированные твари, то ли заводные вещи - явно чувствуют себя комфортно и теряют прежнюю агрессивность. хорошо бы на данной ноте покончить с собой, но мне очень лень вставать и что-то делать. пусть побудет.
=====
(7).
и корабль плывет. под дождем бежать, фосфорным, чтобы блевать на чужие ботинки светящимися жучками. совсем охуев. под консервным ножом измучившись. тебя самого ужасает стук в дверь, хотя стучишь ты - ничего не можешь с собой поделать. уже третьи сутки. открывает спокойная, тихая. спасение мое. я не могу спать. у меня твари. у него твари. у тебя нету? нету, знаешь, я подумал. глядит внимательно. Анфиса вздыхает устало, встает. распахивается в дощатом полу черная пасть люка. пошли, говорит Михаэла. иду, пропуская ступени. если бы он мог думать - удивился бы площадям подземного пространства, а так он лишь задыхается, теряется во тьме, пока ладонь его не оказывается стиснута в чьей-то, теплой, уверенно ведущей. идем, слышу. идем, идем, идем, пошли. в конце тоннеля свет, лестница выводит в большую комнату со множеством дверей, освещенную слабо горящей свечой в углу.
как это. что это. где это. целые лабиринты коридоров, полуподвальный храм, двум женщинам принадлежащий. у них нету - нету этих, хотя разные звуки покоя не дают. в самом конце, зал ли это с потолком в метр восемьдесят, в центре расцветают дьявольским огнем черные глаза. сидит на стуле божественное существо. освещается огнем камина. на колени пред нигерийской принцессой, приказывает Анфиса, ты чуть было не следуешь ее совету, но вовремя обращаешь внимание на тихое замечание Михаэлы - не шути. темная, кучерявая, нечеловеческая глядит пристально из-под длинных ресниц, играет тенями на высоких скулах, эбонитовая кожа матово отливает закатным оттенком пламени. выдыхает дым сизыми клубами, затягивается задумчиво знакомой самокруткой. Кошка, это Джерри, нигерийская принцесса. Джерри, это Кошка. он сошел с ума. обыденно говорит блондинка. джей-ри, шепчет едва слышно в ухо индейская женщина. африканское божество на стуле, прекрасное до кончиков пальцев, молчит, смотрит изучающе.
что-то ты ешь в молчании, что-то пьешь, что-то куришь - все это, смешиваясь, вставляет и головокружит - не в состоянии не смотреть. отводишь взгляд старательно, все равно не выходит. Джерри не произнесла ни слова за все полтора часа твоих адских мук. ты никогда такого не видел. она совершенна. Анфиса умудряется читать при таком освещении, из больших наушников на ее голове доносится узнаваемый Dead Can Dance. твой локоть соприкасается с предплечьем Михаэлы - она жарче огня. не может быть. они все мне кажутся. три воображаемых девочки? случайно произносишь вслух, выпадаешь в полуобморок, когда нигерийская принцесса, не отводя от тебя томных внимательных очей, сверкает кривой ухмылкой, насмешливой и снисходительной. почему я здесь. почему она здесь. они прячут ее, потому что красой своей она затмит солнце. тогда оно и погаснет.
молча, тихо ужрались в стельку. нетрудно - самогон мешать с настойкой, настойку со средством, закусывая автоматически овощами. с ленивой страстью обращаются с предметами темные руки, грациозные, как кошачьи лапы. смуглые монгольские скулы движутся мерно, хрустя огурцом. светлые волосы, бледное бедро источает свет. надо спа-ать, произносит Анфиса нараспев, опуская подбородок на мое плечо. их жилище чисто. здесь - никого постороннего. много маленьких, пропахших знакомым запахом плесени, комнат с кроватями. свисающими с закопченных потолков странными светильниками. здесь был пожар? здесь не было пожара. кто говорит, не знаю. растворяется элегантный силуэт в черном проеме, ныряет в ночь богиня тьмы, на прощание пробрав до дрожи сверкающим взглядом. прижимаясь, целует в щеку ароматная анисовая Анфиса, покидает вас двоих в коридоре, и ты успеваешь заметить, как она валится ничком на застеленную кровать, прямо в одежде, не выключая света.
Михаэла останавливается дальше по коридору. молча извлекает откуда-то из многочисленных карманов своего хитроумного одеяния небольшую бутылочку, вернее - пузырек. внутри - очередное средство, не верь ты в чудеса - решил бы, что она носит с собой хлорофиллин, такого жидкость интенсивно зеленого цвета. она не произносит ни слова, с хлопком вынимает пробку и опрокидывает в себя все содержимое бутылочки. жмурится, шумно вдыхает. господи, чего они только не хапают. и как хапают. в этом лабиринте не хватает только факелов, хотя их вполне успешно заменяют запыленные бра разных форм и размеров. она улыбается углом рта, как обычно, когда встречается с тобой взглядом. вылечу, говорит неожиданно. продолжает размеренный путь по своим владениям, не глядя в распахнутые двери комнат. следуешь за ней, слегка пошатываясь, следишь за ее точеными щиколотками и икрами, мелькающими в складках длинной, до пола юбки. сегодня она босиком. пол из каменных плит, шаги гулко отдаются по всем помещениям.
она садится за стол в какой-то из комнат, извлекает из ящика колючие коробочки растительного происхождения, похожие на застывшие шоколадные цветки. ты знаешь что это. семена Datura stramonium L, более известного как дурман обыкновенный. она сосредоточенно выковыривает в ложку маленькие черные пирамидки. протягивает тебе. у нее много таких плодов, целый деревянный ящик, и вы набиваетесь ими в полной тишине, запивая водой, по вкусу напоминающей колодезную. семена жуются на удивление легко и похожи на пережаренные кофейные зерна. появляется чувство, что ты куда-то едешь, а потом - потом перед твоими глазами появляется жуткое существо с полифонией, оно свисает с экрана вниз головой, говорит, не раскрывая рта, на неизвестном языке, то почти шепотом, то повышая голос до оглушающих высот. лицо его - каменная маска, ни один мускул на треугольной голове не движется, рот искажен в типичной для кришнаитского божка гримасе. самое ужасное - глаза существа, совершенно круглые и перламутровые, без зрачков, переливающиеся всеми цветами радуги. оно маячит перед тобой, куда бы ты не подался, ты ползаешь на четвереньках по сырому каменному полу с воплями, натыкаясь на качающуюся на спине тихо хихикающую Михаэлу, ты не осознаешь уже, что это Михаэла, ты не знаешь, где ты, где она, где божок, где пол, где стены, где сон, где явь, а потом из углов нарастает знакомое хихиканье, божок открывает свой рот, и тебя накрывает темнотой.
=====
(8).
сквозь пыльные техасские дороги на невидимых лошадях. по искрящимся ледяным горкам, идеально прозрачным, с замороженными внутри мамонтами - воздух заполняет легкие, звеняще морозный, голова экстатически пуста. зелья, зелья, банки, бутылки, пузырьки, порошки. жесткая солдатская койка, раскаленное тело, стиснутые зубы. дьяволы, скалящиеся в усмешках, по углам, по щелям, по почкам. необузданное расслоение на составляющие, собираешь болтики-гаечки языком. лед на лбу, женские локти. страсть. секс. падающие насекомые. абортированная вытесненная агрессия шипит-корячится на полу. шкуры на стенах. руки на шкурах. эйфория как что-то неожиданное, как снег в июле, в жаркий день тающий на макушке, стекающий ручейками по переносице, изображающий слезы на щеках. царапины обжигают лопатки. набор образов, наезжающих один на другой, склеивающихся, распадающихся. обрывки мыслей, коими усыпано все вокруг.
просыпаешься от нестерпимой, долбящей головной боли, оттого, что сердце стучит так громко. свет, еле заметный, слепит. отворачиваешься, чтобы уткнуться в стену - утыкаешься в черные волосы мирно спящей Михаэлы. аромат неповторим. это приключение, что надо. малость штормит, чуть сбивается помехами изображение. кофе в жестяной банке. самокрутки со шмалью. молчаливое утро. безмолвный уход. где бы я ни появился, где бы ни остановился, везде - потусили. aieeeee, не всем выпадает честь пить с нигерийской королевой. или принцессой. утро крайне туманно, ты старательно шагаешь по большим булыжникам мостовой, понемногу вымокая, чувствуя мелкие капельки на лице. очень светло и безлюдно. ты перестал различать реальности уже довольно давно. с сегодняшнего утра тебе поебать, где - какая. устав от тошноты, cуешь руки в рот и сблевываешь в общественном парке, наслаждаясь косыми пенсионерскими взглядами. делишь трамвайный вагон со старыми знакомыми, которые старательно отводят глаза. тот, который постарше - его звали длинным, а теперь он короткий, старше тебя на год и ниже на голову - выглядит так, будто его голова побывала в вентиляторе. стреляешь у выфранченного сноба на сигареты, он занят знакомством с девушкой и дает, чтобы ты отстал.
в общежитии кумарно и утренне. странно. неужели она умудрилась избавить меня. от всего. супершаманы. шелиз не волнует более. ты более не кашляешь. ты более не мучим страшными вещами-из-тени. Джек разводит на перетереть, слушает с интересом. Агата, похожая на главную героиню эксел-саги, сует под нос зеркало, оттуда смотришь на себя, белый как мел, с темными кругами под глазами и диким взглядом, растрепанный и неприкаянный. убери. у меня спектрофобия. кажется, что меня месяц не было. сколько не было меня? двое суток.
=====
(9).
Где я не буду никогда. мне херово, в рыдания я ударяюсь автоматически. Оттого, что все настолько непоколебимо. Оттого, что у меня нет дома. Оттого, что приходится полагаться только на себя и свою удачу. Оттого, что все вокруг чужое. Свобода? Свобода есть в поле. Среди чужого свободы нет и быть не может.
И деньги падают с неба. Почти мне на голову - стольник. Славно потусим. Я даже представляю, как. Так, что потом можно будет подвести итог - потусили. Отчего же все так нехорошо. И Джеку не лучше. Он сидит, курит, серьезно глядит на прохожих.
- Моя мама находила деньги повсюду, - впервые слышу, чтобы он рассказывал о своей матери. Может, травит очередную байку. А может, ему совсем грустно. Он затягивается, молчит недолго, затем продолжает. - И знаешь, что она делала? Она бежала за людьми и отдавала им обратно. А я заебся жрать один виноград. И попал в пиздорез.
Более чем туманно, но проникновеннее некуда. Какой же дурак был Том Сойер, завидовавший Гекльберри Финну, мать его. Мы не дети, не подростки, не люди и не личности. Мы - волки, вечно голодные и беспринципные, сочетающие в себе эстетов и жлобских кашеваров, хвастливые, лживые и садистски настроенные. Спасибо - хочется сказать неизвестным родителям. Фиктивным родителям. Алкоголическим родителям. Фригидным суррогатам родителей. Спасибо, что произвели на свет чудовищ. Господи, я говорю, как Рейдж. Что ж - мне поебать. Может, я и Рейдж. Я не знал своего отца.
Мне просто очень хочется отдохнуть. Я устал от бесконечного фронта. Мне хочется иметь тыл, знать хотя бы о его существовании. Думать о том, что кто-то меня ждет. И что кому-то интересно со мной. Мне хочется, чтобы и меня любили. И мне охуенно хочется съебаться из того пустого круга, который вокруг меня, аки вокруг проклятой собаки, рано или поздно образуется. Одиночкой быть вовсе не так прикольно, как кажется на первый взгляд. Цыгане? У цыган есть. Есть дом на колесах, табор, другие цыгане, обычаи и семьи. У меня нет других цыган. Я беспризорник в полном смысле этого слова. Я имею право иногда впасть в эмо. Все равно мое эмо никого не ебет. Мне везет, не везет, я сплю или курю, и каждую ебаную секунду понимаю все отчетливее - ничего не изменится. никогда. оттого я и занимаюсь всем этим мудрствованием навязчивым, в попытках оправдаться оттого, что все проебалось так быстро, что я не успел даже заметить, что это было. Сам с собою, как истый шизофреник. Почти никто вообще ничего не слышит. Слышит Джек, потому что он Волков. Сейбл слышит, потому что он детдомовский пьяный ковбой. Рэд слышит, потому что он - идеальная машина для убийства - оказался в непредвиденных обстоятельствах и ему уж точно все интересно. Все эти люди тоже в одиночку в окопах, отстреливающиеся от воображаемых врагов. Врагов слишком много и они реальны. Ничто не реально, я понимаю. но я вижу, слышу, обоняю, осязаю. меня так заебло. меня так заебло. будьте осторожны, пожалуйста.
=====
(10).
вам знакомо буйное помешательство? думаю, нет. А болезненно-бледная блондинка вообще отродясь им не страдала. Со своим кетаминовым голоском, поглядывающая каждые пять минут вправо-влево, как на светофоре. Будто в ушах ее - беспрерывным саундтреком - вторая часть восемнадцатой сонаты Моцарта. племянница фюрера находит особое утешение в леденцах на палочке. садистское, можно сказать, утешение. и вы едете в лифте с ней и своим новым знакомым, мучительно оба краснеете, не в состоянии отвести взгляда от возвратно-поступательных движений стеклянно-алой прозрачной сладости у нее во рту, и по мере того, как воображение ваше разгорается, выдавая каждую секунду все новые варианты того, что может заменить эту сладость на практике, Регина неожиданно поднимет на вас глаза, посмотрит с явным презрением, насмешливо и по-взрослому. Ах, какая фрустрация. Постепенно ты вовлекаешься, играешь в игру в игру в игру. Она оценивает по-взрослому тебя на твой возраст, ты проделываешь то же самое по отношению к ней. Особенно забавно наблюдать за всем, что попадает к ней в рот - и Рэйджер занят тем же. Регина ходит, задрав немецкий нос, и, как мы выясняем, ест весь день. Вряд ли специально для нас. Она просто много ест.
=====
(11).
медленно приближаясь. у пауков нет глаз - у них бусинки, наклеенные на булавочную головку, разрисованную иглой, потому что все пауки, которых вы видели - механические. настоящие пауки больше, красивее и страшнее. настоящие пауки моргают и издают низкие глухие звуки - как маленький маяк. настоящие пауки похожи на Рэда. тру. вы идете, спотыкаясь отчаянно, по ночному городу - ты, Нина и Сейбл - и продолжаете обсасывать свое положение, вяло, сбиваясь с темы на адские догадки. самая страшная казнь, которую можно придумать - когда ты просыпаешься, а ты уже шар. а сознание человеческое. да, отзывается Сейбл, глядя в сторону и дрожа от осеннего холода. кому-то из них приснился кошмар, в котором этот человек боялся шарика. шарик катался по земле, презирая закон всемирного тяготения. закон сохранения энергии. отчего нету закона своевременности.
для своевременности нужна современность. в ногу со временем по инерции. Нина идет и глядит вдаль, подмигивая желтым фонарям, тоскливым и яростным одновременно. сентябрь. дело к дождю. квадратные тела прохожих, вместо голов - мешки с песком, в которые хаотично натыканы искуственные волосы от кукол. болеешь куклами с детства. где детство? я проебал. особо тяжкое преступление - не уметь оформлять мысли в слова. деморализовать рельсы. издеваться над травмированной знакомой, которая сжавшись в комочек плачет в туалете. только потому, что ты сам истязаешься депривацией сна. оттого, что ты валяешься по утрам на полу и, хватая женщин за ноги, сообщаешь им - бабочки были по три килограмма. и с клыками. а деревья были все с пиздатыми ветками, чтобы выдержать трехкилограммовых бабочек. а клыки им были затем нужны, чтобы ловить мух. а мухи были по килограмму.
чем дальше - тем больше хочется тебе щупать чужие сердца, легкие, печени, селезенки. натыкаться на узлы сухожилий, вен и артерий. осеннее обострение. обжигающее дыхательные пути влажностью, так что ни вдохнуть, ни выдохнуть. волшебные палочки Коха. герр Генрих Герман Роберт Кох, великий волшебник, дирижировал бациллами целым складом других микробиологов. да, я читал о вас.
новое приобретение, цацка для Линды, кошмар Регины - Рэд сидит и сосредоточенно ест орехи. лучше не давайте ему мяса. его приписывают тебе в братья. хлебом не корми, а дай присовокупить к чужой семье. у них нет семьи. они лишние, неприкаянные, чужие, они мешают одним своим присутствием. чуть ли не бегать за прохожими девушками с воплями - позаботьтесь обо мне. полюбите меня, помогите мне. нет, ты невыносим. странное состояние, погружение в высоту. всыпьте как полагается. положили лед. больничные койки, потери сознания, сон насильно. изнасилованные аристократки. перед вами в очереди - Мазаль Тов. замечательно пахнет, отлично выглядит. сама сексуальность, замороченная и сведущая в юридических терминах. дергая за светлый локон - ах, сколько книг тебе пришлось изжарить и сожрать?
нет, это им непонятно. ясен пень. меня окружают обезьяны. с положительным резус-фактором. восемьдесят процентов из всех - обезьяны, имитирующие людей. пятнадцать - люди, имитирующие обезьян. пять - оказываются на самом дне, которое поначалу иногда путают с аллеей славы. честолюбие спотыкает.
=====
(12).
Такого не бывало еще ни одной осенью. Тупое опустошение. Дикое одиночество. Полное отсутствие. Объективом камеры отмечаешь мокрые от дождя желтеющие листья кленов. Игру солнца с булыжной мостовой. Автомобиль, норовящий затормозить на тебе, измученном и болезненном. Глупое чувство. Будто что-то отняли. Ангст. Агонизирующая летучая мышь вместо сердца. На Шелиз засматриваются оборванные студенты медина. Марк идет молча, яркий и яростный. По нему никогда не скажешь, вмазан он или нет. Сейбл успешно скрывает те же ощущения, что испытываешь ты; его выдает только взгляд, когда он рассматривает замызганное окно трамвая, тоскливый, задумчивый и очень тинейджеровский. Рэд внимательно следит за прохожими. Тебе с ним нравится. Да, у тебя не может быть друзей. Но это еще не значит, что у тебя не может быть собеседника. Даже Джек сегодня целиком погружен в себя, бледен и малохолен.
Половина четвертого сентябрьского дня. Аккуратно подстриженная трава светится в лучиках кислотно-зеленым. Девушки спотыкаются о тебя взглядом. Колли путается в стаде очередных туристов, цедит злостно: "Хуле вы тут, блять, забыли осенью? Уебывайте обратно в свою сраную Америку...". Розовые бусинки винограда, обвившего старое, красивое, очень городское здание. Как роботы, тормозим на светофоре, переходим дальше. Опускаемся, наконец, на утопающую в грязи скамейку. Ждать? Да хоть до утра. Это лучше, чем возвращаться в опустевший хостел, где пустынно, холодно, где бессильная ярость на ситуацию вперемешку с ностальгией и нафталиновой пылью выпотрошенных шкафов стремится доломать твою и без того кренящуюся психику. Мы балансируем на спичечном коробке. А что будет, если он под нами просядет?
Я задумываюсь о Городе-В-Грязи, где все одиноки оттого, что не имеют возможности пойти в гости, а то увязнут в болотах. Пару десятков лет назад город был полноценен и знаменит своими ярмарками, но после сезона дождей, необычного в тех местах, остались лишь маленькие островки более или менее надежной земли. На них и выстроили новые дома. Те, кому посчастливилось выбраться на эти островки. Грязь там такая густая, что в ней увязают любые весла, она набивается в мотор и глушит лодки. Она такая зыбкая, что не выстроишь ни единого моста. Люди, которым улыбнулась удача, нашли себе на островке сирую пару и размножаются. Менее везучие вымирают. Каждый из них умирает от скуки, они воют по ночам на луну. Кто-то охрип от воплей, кто-то онемел от горя. Чей-то яростный сын утонул в грязи, пытаясь установить связь с новыми людьми. Обезьяны - существа социальные.
Он был цыган? Он был нетипичный цыган. И в чем выражалась его нетипичность? Ну, он был худой. Это нетипично для цыгана? Это типично для цыгана. Просто он, блять, был БЕЛЫЙ. Ты не разъяснишь им на пальцах, ты не втолкуешь им в письменной форме. Ты просто не хочешь с ними разговаривать. Это не надо ни тебе, ни им. Рано или поздно твое терпение лопнет, и тогда ты им нахамишь, они расплачутся и все останутся при своем. Все всегда остаются при своем. И жизни их расписаны по строчке. Если бы люди и обезьяны остались без контроля, начался бы великий хаос. And you'll pass this on, won't you? Не приспособлен к подражанию, приспособлен к приспособлению. Дождь всех вас посмывает, люди-ктулху, потому что вы пусты изнутри. Вопишь из окна. Ну да, они пусты, возражает Джек нервно, кумарный и злой. Они-то пусты, но они не утонут. Они всплывут, как пробковые уточки.
Ты когда-нибудь видел пробковых уточек? - Нет, не видел. Я их делал. Лаконично. Зажмурившись, кавайно делает кавайных уточек. Словесная игра в фонарщика. Идеальный способ убить время. Только Инк вписывается в пустое здание. Инк не воспринимается, как живой. или как заводной. или как мертвый. Он воспринимается, как Инк. Забываешься, плюешь на себя, дрожью в позвоночнике отзывается растущая температура. Следишь за окружающими с аутистическим видом. Скоро рассвет, а никто не спит. Джек пробовал, но не вышло. Регина - одинокая и замученная Рэдом - совсем стала трешевой, с кругами под глазами, молчаливая и растрепанная, делает кофе, звенит ложками. Трогает твои волосы.
Ничего в них не изменится. Они - биомасса. Пушечное мясо. Они говорят слишком тихо, слишком громко, слишком нудно, слишком долго. И они никогда нихуя не слышат. кусаешь пальцы, кромсаешь запястья, а на это почти всем поебать. я урод, знакомые мои уроды. знакомые или товарищи? нужное подчеркнуть. Набело откроется потом. Остается только ждать. Сверкать глазами из темноты. Ронять фразы, пугая ночных сторожей. Пиздить чужое счастье из карманов, снюхивать его в парадной, ломаться под холодным дождем. Зачем мы были нужны. Топить таких, как котят, и выйдет идеальное общество. Эти бабы, у них ни на что не хватает ума.
=====
(13).
they should never be discussed here. so keep it to yourself.
как же я устал. я утомился от чего-то, что вертится шестеренкой у меня внутри. и что-то не дает мне покоя, я не сплю и схожу с очередного заимствованного ума.
- Она невыносима, да, Кошка?
- Пошла она нахуй. И все они - пошли они нахуй.
- Хаха (ха-ха). ты все еще...
- Да идите вы оба нахуй.
(...)
- Кошка, чего ты здесь.
- А что, нельзя?
- спросить тоже нельзя?
- Регина, ты хочешь чтобы я ударил тебя в глаз. Ты хочешь, чтобы я был такой плохой-преплохой. А знаешь что... иди-ка ты нахуй, Регина.
как же меня заебали все эти вымышленные оправдания непростительному поведению. Как же я заебал сам себя.
Как же я тебя ненавижу, у тебя даже нет имени.
Меня интересуют только револьверы, их стоимость и где их приобрести.
Я хочу пулю в висок.
These are uncertain feelings. но очень, очень хочу.
Кто расплачется? да никто.
Никто не расплачется.
а мне будет наплевать.
Я хочу положить на все это хуй. Не могу. Я так хочу, чтобы мне было на все это поебать. а у меня нету вспоможных средств. И денег на них тоже нет. Потому что вечер, потому что прохожих на улицах нету, а в магазинах мало людей.
so be it. лучше задыхаться от безмерного раздражения, от невыносимости каждого предмета вокруг? нет. лучше сидеть и глядеть в пространство, пока перед твоими глазами мелькают слайды чего-то, чего еще не случилось.