канистры это называется, цистерны, а хуй его знает - бродяги набивают железные бочки доверху мятой бумагой и мусором, добавляют в зелье прошлогодних листьев и, сплеснув на счастье спиртным, поджигают. Таким способом они греются. Старые, никчемные алкоголики - не меньшие претенденты на зачистку, нежели манерные геи или киборги. Стремглав называет их недолюдьми. Стены разрисованы граффити, а бляди стекаются стаей вокруг то и дело по бездорожью подъезжающих к поляночке за платформой сверкающих иномарок. Я понял, эта сука меня кинула. Толпа окапюшоненной шпаны шумит на соседней скамейке, но мне все до пизды - я в наушниках. Подмешал туда что-то этот ублюдок, десять минут назад продавший мне порошок. На плохом счету. Это ощущение - окончательно сбившийся с ритма мотор и угрожающий перегрев бензина в венах - давно знакомо. Уже лет восемь как. В прошлый раз закончилось пеной изо рта, галлюцинациями и реанимациями, в этот - прибит к холодной и влажной от предутреннего тумана скамейке заброшенного пригороднего полустанка и покидать киношно приятное место не собираюсь. Потасканного вида азиатка сидит прямо на асфальте справа от меня, ничуть не беспокоясь о том, что миниюбка совсем задралась, выставляя на всеобщее обозрение худые ноги в дырявых чулках, и сосредоточенно чертит что-то черным маркером на собственной ладони. Следовало брать стекло - следовало снова окунаться в тошную и фальшивую атмосферу так называемых хайлайфовых тусовок? К ебеням тусовки; перед глазами бесшумно проносится электричка, увивая за собой плотные клубы синеватой мглы в залихватские барашки. Прохладно; сыро и промозгло, но совсем не холодно. Сигарета выпадает изо рта и приземляется в обычную подскамеечную грязь. Небо за плексигласовым козырьком станции матовое, замызганное и розоватое. Сегодня хип-хоп; один только трек, идеально вписывается в антураж и окрашивает все происходящее в оттенок сытого похуизма. Жжет в глазах, жжет в носу, жжет свежая точка на правом предплечье и дико болит голова. Сплевываю - сонно и голодно, лень даже подняться, обойти заброшенную пристройку, из которой ранее выдавали билеты поддельные кассирши, и направиться обратно в город. По ту сторону полотна, после длинного ряда фонарей, суровых и как обычно разбитых, узенькой протоптанной торчками тропки, кучи бетонных блоков и хилой зеленой поросли, щедро усыпанной чужими машинами, пользованными презервативами и пустыми гильзами, - еще одна стена, за ней большая автостоянка. Виски с содовой, пожалуйста. Водки с колой, пожалуйста. Стакан холодной воды, пожалуйста. Все равно не срабатывает - системные ошибки никогда не действуют мне на пользу, а ни единого из доступных Легиону читкодов я не знаю. Совершенно индиффирентно. Вслед за встряхнувшей заброшенный полустанок электричкой по рельсам из тумана медленно выезжает на арену железная лошадь. Эй, я ее знаю - только вот девушка на лошади такая же железная и механическая, а вместо копыт у ее скакуна теперь колеса. Нет, это не та лошадь. Эта слишком широка и велика - я бы на такую не влез. Определенно. Хуев парад у них, скорее всего. После пятиминутной паузы, которую я убиваю на тщательное прикуривание новой, за лошадью вырисовывается колонна черномазых детей, каждый из которых вооружен букетом разноцветных воздушных шаров. Что за чертовщина. Это дерьмо, которое называется с того света. Лично мне ясно - либо это дерьмо очень чистое, либо наоборот - максимально грязное, а других вариантов нет и быть не может. Заводные брейкеры в самом темном углу круглосуточно отрабатывают брейк. Годятся в пару прибитым к мотоциклам якудза. Воздушные шарики на удивление красиво оживляют пейзаж яркими красками, так что я совсем увлекаюсь - и вздрагиваю от неожиданности, обнаружив вдруг слева от себя азиатку в миниюбке, а справа - давно небритого, разящего перегаром седеющего тунеядца. Она кладет руку на мое предплечье; он с хмурым видом очень оживленно шевелит губами, что-то говорит; автоматически тянусь, оставляя сигарету в зубах, и освобождаю от наушника одно ухо.
- Выгодное дельце, - мрачно сообщает человек и тычет меня локтем в бок. Глядит он в пол, так что я не понимаю, что именно он таким провокационным жестом подразумевает.
Девушка нервно ерзает, также задевая мое колено и бедро.
- Пойми, - оживленно и угрюмо продолжает мужчина. - Единственное, что от тебя потребуется - это делать приличный вид и внимательно слушать. Но запомни - не будешь делать вид, не выйдешь живым, не получишь наград. Кому такие нужны, но ты подожди. Подожди, я как только тебя увидел - я сразу понял.
Я слушаю молча. Мне лень выдвигать контрпредложение насчет того, чтобы он свалил. Азиатка тоже разражается какой-то тирадой, но говорит слишком тихо, чтобы сквозь музыку ее можно было расслышать, так что я делаю новое усилие и окончательно перемещаю наушники с головы на шею.
- ..здесь забыл, мудак, ебись оно все раком, - я кошусь на девушку - она явно обращается ко мне. - Сколько я вас таких перевидала, бляди хуевы. Посмотри на себя.
Послушай, предложение прибыльное. Ты понимаешь о чем я? Это неважно, понимаешь или нет, посмотри на себя, на что ты похож. А ты думал, батька мед пьет? Ха-хха-ха-ха-ха-ха. Ха-ха. Пора бы вытаскивать из своих ебаных карманов все свое бабло, знаешь ли, это дельце что надо, неважно, понимаешь или нет. Тебе нужно просто отдать все свои ебучие деньги и проваливать, пока живой. Я вспорю тебе брюхо и скурю твое сердце. Тебе нужно просто.. вспороть тебе брюхо и скурить твое сердце? Что ты об этом скажешь. Хотя неважно, что ты об этом скажешь. Слушай меня, поганая ублюдина.
Я не вникаю. Хороший полицейский; плохой полицейский. Беру сигарету левой рукой; правую ладонь кладу на ощутимую выпуклость под розовой ее майкой с кружевной отделкой, глажу до декольте и просовываю в вырез, под лифчик, стискиваю одну из целлулоидных приличного размера сисек с твердым соском. Ее красивый рот искажен в ненавистной гримасе, и не переставая нести оскорбительную беспредметную херь девушка чуть подается вперед, под мои пальцы. Я выдыхаю дым ей в лицо и искоса гляжу на рельсы - да, парад там и надувные безухие слоны, слишком синие и чересчур худые, чтобы походить на слонов. Совершив ораторский жест, немолодой алкаш справа хлопает ладонью по моему колену и оставляет руку на бедре. Пожа-алуйста Ватари, это не Ватари. Пожа-алуйста, Ватари, освободи меня от треклятого незримого кино хоть ненадолго.
- Ты должен! - он лапает меня за ногу. В инвентаре нет ничего огнестрельного, равно как и ничего холодного. Сквозь непрошибаемое равнодушие и патологическое недоумение неожиданно и мощно продирается извечное желание поблевать, в результате которого я обнаруживаю, что меня тошнит пеной прямо между ее раздвинутых колен. От этого делается очень несерьезно и традиционно смешно.
- В-вечно все вы м-маменькинкы сынки, пидарасы и тряпки, - оскорбленно говорит девушка и гладит меня по голове. Я пытаюсь сказать, что - да-да детка помоги мне блевать - но, кажется, успешно позабыл, каким образом люди разговаривают. Выяснив, что пальцы на правом моем бедре плавно и настойчиво едут вверх, я поспешно соскальзываю со скамейки, падаю на четвереньки и, дернув за женскую шлейку, увлекаю за собой азиатку. Когда всякое желание поблевать временно утихает - смею предположить, ненадолго - вытираю лицо и отплевываюсь. Сигарета снова проебалась. Какой кавай.
- Постой! - вскакивая со скамейки, рявкает незваный оратор. От хохота начал потихоньку икать; прилежно и настойчиво тяну девушку за локоть, поднимая на ноги.
- Нет, спасибо, - я не ем, спасибо, а больше произношения никаких слов вспомнить не могу. - Нет, спасибо.
Скучного и банального вида андроиды с мерным шумом маршируют по шпалам. Подхожу к краю платформы; несильный толчок между лопаток заставляет обернуться. Эти пародии на бледных ниггеров швырнули в меня пластиковой бутылкой, но нет на них ни автомата, ни пулемета, ни раздражения, к тому же все это очень забавляет - забавляет и ноги не держат, так что дальнейшее приземление следует за последним рядом андроидов, странно еще что не еблищем об рельс. Если бы мои вещи не были черными, на них сразу обнаружилось бы немало мазутных пятен. Нечто, правда, доставляет мне некоторый дискомфорт. А, это солнце. Развеявшее туман ослепительное и яркое солнце в чистом утреннем небе. Попытки преследовать колонну человекоподобных машин с треском проваливаются; от хохота я с трудом иду. Вновь оборачиваюсь на короткий деревянный стук за спиной - это каблукастая азиатка спрыгнула на шпалу следом за мной. Она угрожающе хмурится и тычет в мою сторону пальцем; малиновый лак на ее длинном ногте давно облупился, оставив лишь глянцевые следы своего пребывания.
- Ты.. - поспешно возвращаю наушники в прежнее положение. Поезда я, пожалуй, не услышу. Прохожу несколько шагов, педантично стараясь не наступать на гравий, и снова останавливаюсь. Она шла быстрее, из-за этого на меня наткнулась. В ту ли сторону я иду. Невдалеке, метрах в пятиста, маячит четкий и чистый хребет виадука.
Встраиваясь в ритм, кое-как обретаю заново контроль над вестибулярным аппаратом; по мере продвижения к намеченной цели стряхиваю с себя идиотическое веселье, сразу же сменяющееся прежним равнодушным онемением. Для того, чтобы видеть по-прежнему ясно, приходится раз за разом намеренно фокусироваться, но картинка все равно разъезжается. Что за хуйня. Что это за дерьмо, которое называется с того света. На обочине, на поляночке ниже насыпи, с трех сторон огороженной насквозь проржавевшими гаражами, пасется немногочисленное стадо коров. Пастух, комплекция которого более подходит боксеру в супертяжелом весе, следит за мной и - оборачиваюсь - по-прежнему шагающей за мной азиаткой - мрачным и внимательным взором. Ннее, ненене, чувак. Виадук кажется то ближе, то дальше, обретает геометрическую ясность и вновь теряется в замыленной дымке, будто объектив мой только что побывал под дождем. Некоторое время еще преодолеваю расстояние до моста, задумавшись вдруг над тем, а не кажется ли мне этот мост и нахуй он вообще сдался - но после сносит-таки, равновесие шаткое и с насыпи я неосторожно сваливаюсь, больно ушибив локоть об особенно острый камень. Подбираю лежащие неподалеку наушники и рассеянно наблюдаю, как с оглушительным грохотом проносится по рельсам надо мной, сотрясая почву, товарный состав. Это выходит - негаданной спутнице вроде бы пиздец, но не тут-то было. Стоит мне дойти до новых попыток подняться на ноги - цепкие женские пальцы уверенно хватают за правое плечо и, с прежними нелестными проклятиями, девушка волочет меня куда-то вперед, не давая вновь упасть. Наушники застряли в левой ладони - когда отголоски железнодорожного грохота затихают вдали, вновь становится различим похуистически-жизнеутверждающий текст хип-хопа. Трава здесь зеленая, сочная, высокая, будто весной - да и вообще, будто весной, кто-то из нас двоих смеется, а кто-то ругается. Хлопки, щелчки и чьи-то базары; заставив себя поднять голову, неожиданно обнаруживаю перед глазами одну из тех самых начищенных тачек, которые приезжают под станцию за блядьми. Ччерт подери - даже этого внятно не получается. Ччерт подери. Гостеприимно распахивается под когтями с облупленным маникюром черная дверца. Красной тканью зияет пасть заднего сиденья. Сопротивление мое слишком символично для того, чтобы для азиатки предстало проблемой его подавить. В салоне пахнет сигарным дымом - за рулем некто, как мне кажется в зеркало заднего вида, совершенно ужасный, портретно напоминающий древние маски североамериканских индейцев. Впихнув меня внутрь, она настойчиво толкает в плечо, вынуждая подвинуться, и вскоре приземляется рядом, осмотрительно закрывает дверь за собой. Водитель, стартуя, разражается многословной тирадой, скептически оглядывая меня через плечо, но из всего, им произносимого, от меня не ускользают разве что лающие интонации. Он говорит по-ацтекски, видимо. Слабо тут, смешно и душно. Все окна закрыты; не затемнено только заднее, в него я и смотрю, откинув голову на спинку сиденья, покуда хамская девица старательно выдирает наушники из сведенных судорогой пальцев. Позади остается живописный лужок; равномерная пыльная серость проселочной дороги. После многочисленных прыжков и подбрасываний выезжаем на широкую трассу. Ссигаре-еты. Здесь жарко, нет - здесь слишком душно и очень тесно, впрочем это она жмется ко мне бедром, так что, снимая куртку, я случайно заезжаю локтем ей в висок, сшибая с азиатской головы свое же воспроизводящее устройство. Врешь ты все раскосая свинья, очень хочется ответить на все эти безосновательные выпады в мой адрес. Они так много блять говорят, они говорят автоматически, они заполонили всю планету. Вернув музыку на место, девушка, правда, затыкается. Равнодушно покачивает головой в такт; когда я от нечего делать совершаю над собой усилие и, чудом не промахнувшись мимо обтянутой темным чулком ноги, лезу под ее миниюбку - только для того, чтобы проверить, как она на это отреагирует - бросает на меня единственный недоуменно-раздраженный косяк. Очень нет воздуха, очень сильно хочется пить, и ехать теперь мы будем от рассвета до заката, от заката до рассвета прибитые к этой адской машине, что опять за бред он повсюду. В единственном светлом окне видно теперь только глубоко синее небо, оттененное торопливыми ляпами рыжих облаков; его там много, оно пахнет и темнеет, очень удачно сопровождаемое саундтреком, который доносится из азиаткиной головы. Размыто и неярко, будто краски на глазах выцветают под давлением очередного читкода; через плечо тыкает рулевой в мою сторону большим пальцем, сопровождая ацтекским комментарием. Девушка выходит из задумчивости и касается моего подбородка, хмуро отирая - с большим трудом ловлю в зеркало самого себя и отмечаю пену, живописно как из крана, во рту ее очень много и если перестанет вытекать оттуда, то начнет сбегать через нос, но им не объяснить и вообще. Вообще что происходит. Я теряю фокус чем дальше, тем больше, яркость меркнет на глазах и а мне так не хочется обратно опять в треклятую глухую тьму здесь так забавно играл хип-хоп, но кроме разноцветных паучков, которыми разрисовывают нервные импульсы внутреннюю поверхность век, когда я зажмуриваюсь, нет в арсенале больше ничего и что что же теперь. Кажется что сразу же - может, и сразу же, прихожу в себя оттого, что меня трогают. Машина стоит; точно на такую же лужайку, как та, с которой мы отправлялись, вытаскивают сообща из салона. Боже собственной персоной тут царит и кавайная живописность повсюду - не хватает разве что Вилли Вонки, потому что цвета теперь слишком яркие и зеленочно-салатовая трава под ядовито-голубым небом. Как водится, на руках этот треклятый ацтек волочет меня, куда-то к высокому дощатому, окрашенному в флуорисцентно-фиолетовый забору, после - за распахнутые ворота. Что за хуйня и шаткие деревянные строения, подтверждающие свою шаткость недвусмысленными раскачиваниями. Стада гусей, уродливых детей в непосредственной близости от моей головы, все это ужасно шумит и путается в ногах у бывшего водителя - так что если он меня упустит, гуси свой шанс не проебут. "Ими давяться гуси". Ими давяться гуси. Ебаные гуси. Побренчав для приличия ключами, азиатка проскальзывает в нескольки сантиметрах от меня, задевая плечом и окатывая вдруг ароматом дешевого рыночного дезодоранта, некоторое время возится со скважиной, после распахивает кривую, скрипучую дверь в дом. Внутри темно и на удивление просторно - с виду и не скажешь, что в ветхой постройке помещаются такие площади. Ободранный холл; высокие стены, ряды напольных часов, надрывно тикающих; обитый коврами потолок и поворот в кухню, где кто-то гневно гремит кастрюлями. Проклятая тварь не желает меня отпускать, хотя, впрочем, скорее всего он даже не знает, что я в сознании - сил хватает только на scanning area и даже язык не слушается. Девушка юлит перед ацтеком, пятясь задом, то и дело натыкаясь на полчища непрерывно мельтешащих детей, всех один в одного уродливых вопящих дебилов, и направляет его путь - сперва через большой зал с окнами во всю стену и крупных габаритов хрустальной люстрой, угрожающе свисающей на единственном проводке с облупленного потолка. После - короткий узкий кишкообразный коридор, увешанный безвкусными абстракциями. Они наводят на меня дискомфорт, хотя куда уж больший дискомфорт. Подъем по лестнице; меня больно зашибают коленом о широкие перила. Дверь, деревянные лакированные панели на стенах, короткий коридор, снова дверь - небольшая и светлая комната с солдатской одинарной кроватью, столом и комодом. На эту самую кровать ужасный индеец меня и кладет. По-прежнему, видимо, пребывая в уверенности, что я не подаю признаков жизни, оба они поворачиваются ко мне спиной и шагают в направлении выхода, переговариваясь при этом на такой скорости, что оба раздражающе пищат. Створка со скрипом захлопывается; совершив над собой обычное усилие, я заставляю себя сесть, едва он покидает помещение. Черкнув каблуками по деревянным половицам, азиатка становится в полоборота ко мне и изучает с заинтересованным удивлением. Дай воды. Дай воды. Дай воды, ссука.
- Дай воды.
Ухмыльнувшись, она протягивает руку, наугад нащупывает замок и щелкает задвижкой. После лезет в потрепанную старую сумку, до сих пор свисающую с плеча, и извлекает оттуда красную пачку тонких дамских сигарет. По-прежнему стоя в недосягаемости, издевательски протягивает мне.
- В-О-Д-Ы, - воды, тупая сука. Я оторву косой шлюхе голову без подручных инструментов и с превеликим наслаждением, едва только это дерьмо, которое называется с того света, меня попустит. Пока что знаю наверняка - попытки принять вертикальное положение лучше оставить, потому как от постоянных ударов головой единственная шестеренка, вмонтированная в мой череп, грозит покинуть даже привычное положение "набекрень" и окончательно сойти с катушек. Она отвечает нечто, но я не разбираю, ибо теперь неприятность случилась то ли со слухом, то ли с восприятием - говорит она быстро и совершенно неясно, будто на другом языке. Жмет плечами и, бесцеремонно сплюнув на пол, снова лезет в свой полотняный аксессуар. Подходит поближе и протягивает, сжалившись, сверкающий хромированный термос. Блядские проблемы с координацией - крышку я отвинчиваю битый час, но наконец справляюсь и, обжигая глотку, присасываюсь к горлу. Внутри определенно зеленый чай, хорошо хоть она додумалась не класть туда сахару. Заябывает; емкость с остатками напитка падает на пол, я снова откидываюсь на спину. От постели пахнет хлоркой; за окном над кроватью снова треклятое синее небо. Тянет дымом; неожиданно, простукав каблуками разделяющие нас два шага, азиатка, избавившаяся от сумки, с сигаретой наперевес закидывает на матрас длинную ногу и взбирается на меня сверху, глядя снисходительно и насмешливо. Нет, нет, ннее, я не хочу ебаться, я не могу ебаться, но что треклятым сукам нихуя не объяснишь никогда и сейчас тем более. Не разбираю ни единого слова; под острыми неухоженными ногтями расстегивается одна пуговица на рубашке за другой. Пепел с тонкой сигареты - фильтр красный - обжигает, падая мне на грудь. Больше всего мне хочется спать. И пить. И уйти отсюда к ебеням. Небрежным щелчком она избавляется от окурка; кончиками больших пальцев зацепив за край розовой майки, тянет вверх и снимает, оставаясь в черном лифчике. Потом склоняется и целует, прочно вцепясь мне в нижнюю челюсть. Я понял, эта сука меня кинула. Да, кстати, где уже проебались мои наушники. Узким и скользким языком лезет мне в рот; другая ее ладонь следует вниз по груди, по животу, и забирается в джинсы. Все эти бляди со станции изначально были заодно; я не хочу ебаться, я не могу ебаться, ссука. Сама, небось, этого дерьма и не нюхала. Она даже ширинку, кажется, умеет расстегнуть насмешливо; хищные пальцы смыкаются на моем болту, проворный язык настойчиво исследует мой рот, скулы, щеки и нос. Чего уж там, теперь я в курсе, сколько у нее извилин; координация по-прежнему очень далека от нормы, но я преодолеваю застежку ее лифчика, ибо такая штука как сиськи, если уж ей очень хочется, действует в подобных случаях куда более безотказно. Сиськи у нее знатные, только вот, боюсь, ненастоящие. Кого это ебет. Добившись от меня желаемого состояния - я слабо что ощущаю и понимаю по ее реакциям - треклятая тварь вновь выпрямляется, после чего переходит к основной части. Нет, я точно уебу эту суку при первой же возможности - с упоением скачет на мне, запрокинув голову и крепко ухватившись за мои колени, и, главное, громко и беззастенчиво стонет, будто мы по меньшей мере снимаем коллекционное, блять, порно. Даже если хуй у меня и стоит, и так ясно, что кончить в таких условиях невозможно, ибо щель у нее разъебана и в таком положении я не чувствую вообще ничего, кроме недоумения, слабости, неудаляемой тошноты и извечной глухой ярости. Впрочем, черт ее знает, какие там далеко идущие планы, главное. с раскручивающихся размышлений разом сшибают нежданные тиски стальной хватки, сомкнувшейся вокруг моей глотки; узкие темные глаза экзотического животного глядят на меня с ненавистью и пальцы ее никак не разжать, ничего не поделать никак не избежать безуспешные хриплые попытки вдохнуть и набирающие силу разноцветные квадратики-треугольнички, которыми с каждой проведенной в удушье секундой все сильнее и сильнее подергивается пространство какая патетичная смерть кажется когда экран вторично за день погружается во мрак, но. Эта сука меня кинула, бллять, снова, кислород в дыхалку разом набивается ледяным наждаком, покуда я судорожно кашляю, после того как ладони ее разжимаются, а она проворно соскакивает с кровати на пол и с удовлетворенным видом приводит себя в порядок. Ччерт подери этот первый опыт в асфикции позволяет судить о том, что асфикция - это совершенно не круто. Блядская сука стучит каблуками по комнате; кладет сигареты на стол, подбирает с пола покинутую сумку, щелкает задвижкой. Снова совершенно невнятно что-то говорит и, с издевкой на лице отсалютовав, скрывается, захлопывая за собой дверь, в коридоре.
Я удалю эту суку, чего бы это мне ни стоило. Откашляв положенное и приведя в относительную норму дыхание, я застегиваю ширинку и, преодолевая проснувшееся желание опять потерять сознание, делаю попытку встать. Я отчаянно этого хочу, так что попытка оказывается успешной; пространство беспощадно кружится, наводя морскую болезнь. Хочется закурить, но курение великодушно оставленных на столе зубочисток в мои планы не входит. Где мои сигареты, где моя музыка и где я нахожусь и что это вообще все за ебаный мистический триллер с рейтингом НЦ-21, мать его. Единственное, что удерживает меня на ногах, это ярость - стертая по причине глобального онемения, но, тем не менее, над остальными чувствами превалирует, а значит ведет. Приятно прохладная дверная ручка; скрип дверных петель и коридор. Мне не надо ничего - мне нужен только нож и раскосая свинья, которую нужно незамедлительно зарезать, а за ножом - на чертову кухню, которая находится на первом этаже, а спуск на первый этаж.. неожиданно очнувшийся автопилот очень радует, но добавляет проблем, ибо я за ним не успеваю и все время теряюсь, следуя стенам. Дьявол выносит на проблематичную в таком состоянии лестницу очередное дебильное дитя женского полу; узрев меня, большелобая девочка искажается гримасой ужаса и, разражаясь вдруг нещадным воем, жмется к стене. Не попадая в ступеньки, я успешно миную ее, придерживаясь перил, и оглядываюсь, потому что хоть она и дебильная - а много ума не надо, чтобы напасть со спины. Нет; видимо, вид меня нанес ей непоправимую психотравму, потому как она по-прежнему взирает на меня, будто на персонификацию всех своих дебильных страхов, шумит и не шевелится. Боже что это за дурдом, его надо немедленно сжечь вместе с гусями и абстракциями, и почему здесь так знакомо пахнет чем-то химическим. Достигаю, наконец, первого этажа, чудесным образом избежав традиционных падений с лестницы, и с первой попытки путаю дверь, попадая, по-видимому, в столовую. Бетонные стены здесь кое-где покрашены баллончиками, стекол в окнах нет, а из интерьера - единственно большой круглый стол, за которым кавайно обедает отряд недочеловеческих размалеванных блядей. Все они звенят ложками столь старательно, что, кажется, делают это специально. Прежде, чем они меня замечают, я съябываюсь обратно в коридор, успевая зафиксировать, что в мисках у них, кажется, чистая вода, которую все бабы прилежно хлебают. В коридоре, перед самым входом в кухню, сконцентрированы остальные дети - один из них контузит меня надрывными рыданиями в ответ на залепленную ему оплеуху. Я не имею никакого интереса в том, чтобы ходить и пиздить даунов, но они не дают пройти. Наконец, все же, в желанное помещение попадаю. Да, точно, пахнет именно отсюда, и пахнет отсюда винтом. Кастрюльки и мисочки, замеченные на плите, только подтверждают догадку; а потом взгляд мой падает на повариху, и - о ужас, как же я ненавижу треклятые системные ошибки, баги и читкоды, здесь снова блядская Анфиса, она и ее клоны рассованы, судя по всему, повсюду, где мне когда-либо предстоит появиться. Легкое черное платье в белый горошек; недоуменно приподнятая ее тонкая бровь; защищая продукт, блондинка устремляется ко мне, дабы я ненароком не смахнул одну из технически важных емкостей. Мне не надо это все, мне нужен только нож и азиатская блядина, но говорить тяжело, очень тяжело и явно неправильно, потому что в ответ на попытки все рамсы разложить Анфиса только хмурится.
- Что с тобой, - спокойно говорит она, оглядев меня повнимательнее. - Ты выглядишь так, будто тебя изнасиловали десять человек, друг мой.
Я тебе, бллять, покажу друга моего. От раздражения что-то во мне опрокидывается, результатом чего является обычная тирада неконтролируемых ругательств, на удивление внятных - хотя, впрочем, автоматизм тоже делает свое дело. Позволяет сделать вывод - дикция возвращается к нам и диссоциация не навсегда.
- Ши, - только и говорит Анфиса, с удивительной проницательностью умудрившись извлечь основной смысл из моих речей, хотя я сам слабо слежу за произносимым и не имею целью ничего ей объяснять. - Это Ши, она ненормальная из Грим-сити.
Ши, не Ши, мне совершенно похуй - я хочу уебать эту ненормальную из Грим-сити, больше ничего. Дай мне нож, белобрысое твое ебало, и можешь проваливать с чистой совестью. С первого раза блондинка не улавливает, но последующие повторы все-таки оказывают свое влияние.
- Нет, - очередные пальцы хватаются за мой локоть. Это уж слишком. Пока она, старательно и упорно игнорируя все попытки освободиться, волочет меня обратно на улицу, я до крови кусаю ее за обнаженное плечо. На улице - о господи, как же здесь много воздуха, воздуха, неба и треклятых гусей, которые вперемешку с детьми шумят до такой степени сильно, что, кажется, бомбежка тише. - Нет, нет, не сегодня, - она говорит взволнованно и тащит меня к знакомому автомобилю, черт бы его побрал вместе с ужасным ацтеком. Почему не сегодня. Не сегодня? Я подорву нахуй эту винтоварню, и из-под земли достану раскосую свинью, так почему же не выполнить план сегодня. Я долго пытаюсь выяснить причину такого странного запрета; наконец, когда машина уже совсем рядом, Анфиса наконец понимает меня.
- Сегодня же рождество, - о боже мой. Боже мой. Она глядит на меня до такой степени честно и наивно, хлопая большими черными глазами, что возразить делается нечего. Да и нет способа это сделать - подобная причина неизбежно будит во мне треклятый хохот. Садиться в death car я категорически отказываюсь - мало ли, куда попаду на этот раз - но блондинка демонстрирует удивительное благоразумие и, сомнительно поклявшись передо мной здравостью своего рассудка, что все будет хорошо, приступает к переговорам с подоспевшим индейцем. Странное дело - хоть Анфиса и я относительно ясно понимаем друг друга, она без проблем общается также и с ним, хотя его речь остается для меня такой же невнятной. Единственное - это лающие интонации. Мои сигареты. Мои наушники. Мои наушники, ссука! Я категорически отказываюсь от всего, если мне не отдадут музыку, о чем блондинке, перебивая переговоры, незамедлительно и сообщаю. Думает Анфиса недолго; прикладывает пальцы к губам и решительно свистит, в очередной раз травмируя мой слух. Господи, по-моему такой головной боли я прежде никогда еще не испытывал. Из бесконечного броуновского движения биомассы дебильных детей выныривает некое смуглое и приятное в общем контексте на вид школьного возраста существо, половую принадлежность которого я определить затрудняюсь. Анфиса разговаривает с существом на незнакомом языке - кажется, никогда раньше я такого не слыхал. Понятливо кивнув, младший научный сотрудник удаляется в дом. Стало быть, ненормальная из Грим-сити по-прежнему в здании.
- Как ты вообще сюда попал, - хмуро интересуется Анфиса, покуда мы ожидаем гипотетического возвращения моих наушников - хуй с ними, с сигаретами. В любом случае я сюда вернусь. Да и курить в сочетании с этим самочувствием не очень-то и тянет, как ни странно. Но как же я могу дать ответ на этот вопрос. Как я вообще могу дать ответ на вопрос.
- Так, - отвечаю наконец, указывая на автомобиль. Анфиса оборачивается, бросив на кошмарного шофера единственный взгляд, после вновь уставляется на меня. Лицо ее, по-северному привлекательное, приобретает выражение недоуменного сочувствия.
- Э-э.. - наконец отзывается девушка. Знаменательно также, что я, вероятнее всего, имею честь лицезреть Анфису за работой и - в самом деле, от обычной ее ленивой вялости не заметно и следа. Очевидно, вялость помогает ей должным образом отдохнуть. Блондинка замолкает, вздыхает и морщится. Потом продолжает. - Этот дебил принял тебя за девушку, если хочешь знать, - во время допускаемой ей паузы я отмечаю: этот дебил - второй на очереди. Расстрел. - Так что если бы не Ши, поверь мне, тебе в таком состоянии пришлось бы, возможно, куда хуже.
- Куда хуже, - автоматически уточняю я - неясно, что здесь происходит и что происходит вообще, поэтому даже самые конкретные предположения следует проверять. Недаром.
- Хуже - разбирался бы сейчас уже в борделе, - фыркает Анфиса, пожав плечом. Ччерт подери, неизвестно еще, кто из них второй на очереди. Примерные представления о системе, по которой работает подобный бизнес, на данный момент мне не даются, так что я растерянно молчу, а девушка снова отступает к ацтекскому ублюдку, возобновляя туманные переговоры. Единственное, что я могу различить, это сказанное раздельно "чрезвычайная комиссия, ты понимаешь или нет". Если на этом его лице можно прочесть какое-то конкретное выражение, то его можно охарактеризовать разве что как дебильное недоумение. А, ну да. Чрезвычайная комиссия. Чрезвычайная комиссия скоро навестит это дьявольское место в полном составе, я лично за всем этим прослежу, мать их. Входная дверь скрипит; путаясь в гусях и своих товарищах, существо появляется на арене вновь, успешно выполнившее свое задание - наушники с болтающейся на другом конце провода флешкой зажаты в детском кулаке. Эксклюзивно одинокий в плейере трек по-прежнему спокойно играет - когда предмет занимает положенное место на моей шее, думать становится существенно легче. Наконец, судя по всему, эти двое приходят к какому-то соглашению - блондинка приближается ко мне и криво усмехается, заявляя:
- Он отвезет тебя в часть, если хочешь. Хочешь - в город отвезет.
Ага, бллять, куда хочешь отвезет.
- А где гарантия, - отвечаю я. Похоже, эти практические занятия идут на пользу речевым функциям, поскольку результат улучшается на глазах. Хоть за что-то слава богу. - Что он отвезет меня куда хочешь, собственно говоря. Дай мне нож - я буду спокоен, а так..
- Если я дам тебе нож - ты прирежешь его, не успеете вы только выехать с фермы, - перебивая, возражает Анфиса. Она права. Окажись в моих руках нож - выжила бы из всего состава, может быть, одна только блондинка. Да и то - еще не факт. Она задумчиво почесывает нос и глядит мне в глаза. - Он говорит, ему очень стыдно, и вообще он боится военных, так что можешь не беспокоиться. Езжай, не будешь же ты идти до части пешком.
Вот блять. С другой стороны - я смогу узнать дорогу от части до так называемой фермы только если поеду с ним, потому как находимся мы явно за чертой города и неизвестно в какой от столицы стороне. Ебись оно в рот. Вновь оказавшись в знакомом краснотканном салоне зарубежного автомобиля, я бросаю на водителя, занимающего отведенное ему место за рулем, единственный взгляд - ей-богу он слишком нелицеприятен, чтобы наблюдать за ним непрерывно - и открываю окно, когда мы выезжаем с фермы. С Анфисой не прощаюсь - чуть только приду в себя, снова встретимся, а этот момент наступит, я думаю, совсем скоро. Тянет курить - но я лучше умру от никотиновой недостаточности, чем стрелять его сигареты. Едем долго, минуя бесконечные, залитые скромным солнцем поля, проезжаем леса и поселки, прежде чем выруливаем в знакомые пейзажи стиллхаусской трассы. Кто бы мог предположить. Слежу внимательно - немного раньше поворота на столицу, он честно сворачивает на шоссе, ведущее к родной части. Странно приятной кажется мысль о том, что там, в части, л.ю.д.и., все они знакомые и более-менее не враждебные. Да, и пятьсот человек этих людей. Кажется, сие дело - первой важности. Возглавляет список - нет, возглавляет список все-таки эта ненормальная раскосая свинья из Грим-сити. Далее на очереди неизбежный кошмарный ублюдок за рулем - всласть набоится военных, сукин сын. И да - осеняет неожиданно - как же я мог забыть, еще совершенно необходимо удалить ту ебаную тварь, которая впарила мне это чертово дерьмо, которое называется с того света.