Ветер волной поднимает с земли ворох кроваво-красных, закатно-рыжих, солнечно-желтых осенних листьев. С пустой наблюдательной площадки для приезжих, на которую мы вышли из большого запустенного парка, открывается незнакомый вид - бескрайняя гладь моря, на горизонте сливается со свинцового цвета небом. Маяк в конце длинного широкого каменного пирса заунывно гудит, размеренно моргая единственным красным глазом сигнального прожектора.
- Выбирай, - он насмешливо улыбается и глядит вдаль. Для такой сырой, пасмурной и ветреной позднесентябрьской погоды одежда на нем слишком легкая - все та же немало на своем веку повидавшая джинсовая куртка, протертая из черного в серый, с надписью Out на спине, джинсы, ботинки и темно-бутылочного цвета майка. Но его это, похоже, нисколько не смущает.
- Что?
- На Элегию или в Ангедонию, - все тем же полусерьезным тоном. - Мы же решили - ты нелегальный эмигрант. Или иммигрант. Это смотря с какой стороны.
- Но почему я? - недоумеваю. Закуривает и косится, задумчиво приподнимая бровь.
- Потому что я так сказал.
- Это майор так отвечает, - раздражаюсь я. Чего конкретно хочет из-под меня теперь этот человек - абсолютно неясно. Из зарослей ежевики слева и чуть позади с шорохом продирается облезлая осенняя кошка, и, требовательно мурлыча, устремляется к нам.
- Его проблемы. Ну так что.. На Элегии всегда тепло, но там одни Джоди, если тебе это о чем-нибудь говорит. В Ангедонии, правда, и того хуже.
- Да, в страшном сне не приснится, - соглашается он и хихикает.
- Голова не пролазит в стакан.
Строчки из Янки сами лезут на ум, потому что ассоциации с Ангедонией слишком прямые.
- Она слишком много пила, вот череп и проломался. Так что?..
Живые картины - огромные пожары мегаполисов, атомная война? Из пламенно-оранжевого огонь перетекает в газовый синий. Детскую площадку сносит ударной волной - я, блять, как Сара Коннор. Плохие сигареты на борту нафаршированного техникой нефтяного танкера; отчаливаем, щурясь провожаю взглядом пылающую сушу. На палубе неожиданно поднимается суматоха - в капитанской рубке кто-то открыл огонь.
- Они захватят это судно. Потому что он так сказал, да. И мы все отплывем.. ты куда хочешь?
Он снова здесь, сидит по-турецки на металлическом полу, влажном от морских брызг, теперь уже облаченный в стандартной зелено-камышовой расцветки холщовую куртку с капюшоном, опять курит, глядит в бушующее море за бортом. Шторм; шатко, холодно и промозгло, так что отказывают пальцы. Больше всего мне хочется навешать всем этим придуркам основательных пиздюлей и хотя бы попытаться выяснить наконец, что же происходит, но температурная индиффирентная слабость сбивает всякое желание. Похоже, этот чертов эмобой меня заразил.
- Я хочу обратно, - единственное, что приходит в голову. Легиона это заявление ужасно развлекает.
- Ты хоть знаешь, где находится твое обратно?
Я ничего не знаю. Космические обезьяны носятся за нашими спинами, строчат из автоматов, расстреливая, по-видимому, представителей высшего командного состава, чтобы лишить матросов их начальников. Рэд появляется откуда-то слева, облокачивается на парапет, стреляет сигарету и долго пытается прикурить от промокших спичек. Наконец выбрасывает коробок за борт и просит зажигалку.
- Меня тошнит, - доверительно сообщает он, стряхивая пепел, который ветром сносит на мех его воротника. Не дожидаясь комментариев, добавляет. - Терпеть не могу блядское море, чего же тут хотеть.
- Это неважно, - отзывается Легион и широко ухмыляется. - Это все абсолютно, нисколько неважно.
Сгущаются сумерки. Он поднимается, выкидывает окурок, набрасывает капюшон и весьма уверенной для такой качки походкой направляется к какому-то люку неподалеку от нас - судя по всему, это спуск в трюм. Открывает крышку и подняв голову, снисходительно нас оглядывает.
- Вы, двое no-good. В люки не падайте.
Игнорируя лестницу, он прыгает и скрывается в военно-морских недрах. Последовав за ним, патологически в люки не падаем и оказываемся почему-то в отсеке, более напоминающем помещение, какие встречаются в подводных лодках. Вдоль стен - два ряда коек, на которых расположилось немалое количество абсолютно идентичных друг другу хмурых матросов. Они рассматривают нас лениво и недружелюбно.
- Они клонированные, - удивленно и громко замечает Рэд, следуя за Легионом - тот по-хозяйски возится с вентилем, открывающим дверь в следующий отсек. Некоторое время что-то у него не выходит, но наконец разгерметизация удается и, рывком отворяя железную створку, он чуть не зашибает по голове полковника.
- Что это за das boot? - раздраженно любопытствует последний, причем обращается по непонятной причине ко мне.
- Я не знаю, я НЕ ЗНАЮ, я ничего не знаю, - все это порядком настоебенило, но разобраться в происходящем беспорядке мне явно не светит. За столом в новом отсеке, потолок которого еще ниже, чем предыдущий, так что приходится нагибаться, чтобы не задевать решетки светильников макушкой, сидит Волк и с мрачным видом пьет глинтвейн из большой железной кружки.
- Что мы тут делаем? - едва завидев его, спрашивает Рэд. Кажется, никто толком не знает, что мы вообще делаем.
Рэндалл придирчиво оглядывает его, меня, ставит кружку на стол и жмет плечом.
- Мы плывем, - отвечает он. Недолго молчит, потом добавляет. - На ворованном нефтяном танкере невесть куда.
На рассвете шторм унимается. Из рации, стоящей на столе в капитанской рубке, играет какая-то украиноязычная попса. Почему мы деремся, я не помню - по-моему, оттого, что этот разноцветный придурок меня заебал - но гораздо более мне интересно, почему мы избрали полем боя именно это тесное, кругом стеклянное и заставленное техникой помещение. По объему скорее напоминает кабину строительного крана, чем нечто капитанское. Большой ящик с гвоздями падает с башенки таких же ящиков с гвоздями, задеваемый Легионовым локтем, и забавно звенит. Он встает, раз за разом - на нем ни царапинки, на лице все та же безмятежная ухмылка дебильного ребенка. Даже если я переломаю об него все пальцы. Легион не защищается, хотя в глазах его царит выражение, которого я раньше не видел. Потом ему, видимо, надоедает; он легко выкручивает мою руку и, цепко хватая за волосы - да, за волосы - со всей дури бьет меня головой в стекло. По толстой прозрачной глади с громким треском расползается паутина искрящихся на утреннем солнце трещин. Из-за стального рейджа не больно, но в ушах поднимается оглушительный звон, и в следующий момент я обнаруживаю себя на полу в окружении осколков, каких-то деталек, шестеренок и все тех же гвоздей. Из носу кровь. Легион садится на стол и смотрит на меня, сука, максимально лукаво. Хотя удар пришелся ближе к правому виску, боль просыпается где-то за левым ухом.
- Ну давай, делай свое акисаме, - дружелюбно и несерьезно советует разноцветный ублюдок, спокойно на меня глядя.
- Да пошел ты нахуй, - отвечаю я, и хотя пространство неприятно шатается, поднимаюсь. Тянет блевать.
Дверь распахивается; на пороге Райдер. При виде открывшегося зрелища взгляд его наполняется холодной яростью.
- Если вы разбили радар - я уебу вас обоих, я обещаю, - рявкает он, и, отодвигая меня плечом, приближается к более-менее уцелевшей стойке с приборами.
- Он и бензопилу "Дружба" сожра-а-ал, - сокрушенно жалуется Легион куда-то в сторону. Судя по тому, что майор не спешит приводить в жизнь свою угрозу, радара мы все-таки не разбили. Услышав последнее замечание, он фыркает.
- Не знаю, насколько это может тебе повредить, но закончится все тем, что я эту каноническую бензопилу "Дружба" применю на твою голову, чтобы узнать, откуда берутся подобные идиотские идеи, - сдерживая ухмылку, отвечает Райдер. Еще раз оглядывает пострадавшее помещение - все, что в этом помещении находится, ему явно нисколько не нравится - и направляется обратно к выходу, устало бросая на прощание. - Шли бы вы вон отсюда.
Из рации продолжает оптимистично напевать какая-то украинская дура.
Порт, куда наше судно в конце концов приходит, неизвестно кем ведомое, залит туманом и солнечным светом одновременно. Кругом сплошь булыжная мостовая, готичные фонари и ни души.