Это мытарства - мы даже не успели отогреться как следует в чертовой насквозь промерзшей пустой хатке, где из всех бытовых приборов фурычит, похоже, только духовка, а по деревянному заиндевелому полу наспех раскидана кем-то неизвестным - быть может, случайно сбитой посредством канонического грузовика фермершей - дикая конопля, из которой мы разумно догадались двумя часами ранее наварить некое подобие чифиря. Дверь распахивается пинком - Легион снимает с головы наушники и ухмыляется торжествующе:
- Валите отсюда все бы-ы-стро. Куда глаза глядят - туда и валите. Танки и вертушки, вертушки и танки - не ваши, ребята, бомбежка и танки.
Вначале сказанная им фраза не производит на нас, с комфортом расположившихся под каленой духовкой на полу, никакого впечатления по причине своей бредовости. Придурковатый разноцветный уберменш никогда не выражается внятно - какие танки, какая бомбежка, мы едва успели избавиться от желания упасть в обморок от холода, потому что зима наступила весьма неожиданно и прямо посреди поля - я даже толком не заметил, когда асфальт успел смениться сугробами и морозом. Единственные, кто вскакивает сразу же - это Флойд и Райдер. Первый недолго думая направляется к дверям; второй нагибается, хватает за локоть некую Анну, аутистку с плейером, поднимает с корточек и агрессивным толчком отсылает к Легиону.
- Убери ее отсюда, - бросает коротко. Снаружи доносится какой-то шум - невнятный механизированный гул, что ли. Легион, послушно вцепясь в девушку, утаскивает ее прочь - исчезает в снежной белизне неправильной зимы. Из ванной выбегают полуодетые Линда и Марк - он глядит через дверной проем на улицу и, поскольку видит из коридора больше, чем все мы из кухни, комментирует только пораженным "еб твою мать". Этого замечания вполне хватает для того, чтобы паника наконец-то поднялась - из-за употребленной конопляной настойки все ведут себя куда более суматошно, чем обычно, всей толпой пытаясь протиснуться к дверям. Бабы к тому же решают, что наконец-то наступил тот самый момент, когда можно наораться всласть. Я поднимаюсь с пола и ищу по карманам сигареты - мне до такой степени херово, что даже танковая рота не вызвала бы во мне паники. Кроме меня стоять посреди кухни остается неизменный майор, отсутствующе наблюдая за срочной эвакуацией остальных. Первый взрыв - промах, где-то совсем рядом с домом ухает так, что с потолка сыпется штукатурка. Райдер переводит взгляд на меня.
- Съябывай давай, чего стоишь, - говорит он. Каждый раз, когда он так говорит - мне кажется, что он имеет в виду три наряда вне очереди. И почему он тогда стоит.
- Мне.. - договорить я не успеваю - этот человек, который так не любит, чтобы его трогали, цепко хватает меня за локоть и, в два шага достигнув большого замалеванного изморозью окна, рывком распахивает створку. Трещит лед; подоконник низкий, до середины бедра, так что когда майор выпихивает меня в проем, я падаю наружу в нетронутый снег, почти сразу же начиная задыхаться от обжигающе морозного воздуха. Он вываливается из здания следом за мной, очень вовремя - следующий снаряд взрывается внутри, проломав, очевидно, ветхую крышу, и со звоном и грохотом нас осыпает стеклянными осколками, щепками, бетонной крошкой. А потом наступает извечная дезориентация и сплошная каша; бомбы падают на нас, Райдер волочет меня куда-то по направлению к горизонту. Оглядываюсь - только чтобы увидеть, как наши уносятся кто куда, врассыпную, как зайцы, под огнем трех больших танков со стороны так называемой дороги. Кружа над останками хатки, мерно строчит пулеметом крупногабаритная вертушка. Пахнет порохом и жженым деревом. Майор разжимает пальцы; я продолжаю бежать, по колено проваливаясь в блядский сугроб, по-прежнему оборачиваюсь - их всех хорошо бы спасти, но каким образом я могу это сделать. Сцена бомбежки скрывается в сизом пороховом дыму, но вертолет исправно летит где-то над нами, с мерным холодным "та-та-та" стреляет очередью, поднимая тут и там мелкие столбики снега - от них на белой глади остаются отчетливые мелкие и глубокие дырки.
- А-а, бляди, у нас муляжи, а у них - эм-сто тридцать четыре, - зло выкрикивает майор. Эм-сто тридцать четыре ни о чем конкретном мне не говорит. Клятая вертушка - когда я задираю голову, никого в кабине разглядеть не могу - прочно избрала нас своей целью, но попасть почему-то ни разу не может, мы бежим почти автоматически. Холмы, долины, ямы, снова холмы - я выдыхаю пар, но никак не могу избавиться от иллюзии, что это дым. Наконец на ничем не запятнанном горизонте - ни леса, ни строения, ни даже машины - показывается какой-то черный забор, к востоку от нас, туда мы и сворачиваем. Когда мы приближаемся к цели, выясняется, что это железная изгородь высотой ненамного больше меня, обледенелая, скользкая и отвратительно холодная. Я преодолеваю ее легко; больше меня удивляет, с какой легкостью через нее перемахивает этот бесконечно полуобморочный человек. Впереди не очень глубокий крутой обрыв, но стрельба сверху неожиданно, на несколько минут прекращается - вероятно, они заряжают новую ленту - и потому в какой-то момент мы стоим неподвижно и осматриваем открывающийся взору вид. Неожиданно Райдером овладевает шумное веселье.
- Это судьба, - с хохотом говорит он и тычет пальцем куда-то вперед и вниз. Глядя в указанном направлении, я замечаю внизу, в нескольки метрах от нас, открытый, зияющий черной пастью люк. Я очень не хочу в люк - эти системные ошибки, баги и читкоды, которыми беспрестанно бредит проклятая Белоснежка, перестают казаться пустым звуком - но возобновившееся мерное таканье сверху заставляет меня сделать несколько шагов вперед. - Дава-ай, - радостно вопит майор и, практически без разбега, аки истинный трейсер, прыгает - высоко и далеко, рассчитав как обычно верно, так что по достижению конца траектории точно скрывается в единственном черном пятне на весь пейзаж. Я не умею прыгать как трейсер и в лучшем случае ебнусь головой о край люка, оставшись при этом снаружи, так что делаю попытку спуститься по краю, но, как водится, спотыкаюсь, скольжу и п.а.д.а.ю. в конце концов в блядский люк, как все эти твари и предсказывали. Лечу я, как мне кажется, слишком долго, чтобы не сломать себе шею, почти как Алиса, но приземляюсь наконец на что-то мягкое и пыльное - на поверку выясняется, что это куча осенних листьев, которые, вероятно, намело сюда ветром в более теплый сезон. В люке - в шахте-теплотрассах-катакомбах, не в люке, или где это мы находимся - ощутимо теплее и далеко не так темно, как должно было бы по идее быть. Так что я даже вижу стоящего в нескольки шагах от меня майора и темнеющий за его спиной тоннель.
- Ах мои ушки, ах мои усики, - мрачно отмечает он, завидев меня, после чего продолжает сосредоточенно изучать свои руки. Я поднимаюсь, отряхиваюсь и подхожу ближе к нему.
- Что такое? - спрашиваю. Он демонстрирует мне окровавленную ладонь.
- Это, - отвечает.
Он занимается детальным самоосмотром до тех пор, пока не обнаруживает, что глубоко ранен в левое плечо. Ругаясь, как стая похмельных пиратов, Райдер снимает с себя френч и рубашку, потом с нецензурными проклятиями отдирает от последней рукав.
- Лучшего материала для перевязи не найти, - говорю я. Тоже проверяю себя на предмет повреждений; как ни странно, ни одного не обнаруживаю.
- Это бинт, его здесь нет, - туманно отзывается майор, затягивая на руке черную ткань. - Если ты, конечно, заботливо не припрятал один где-нибудь неподалеку.
К шуму лопастей за время недолгого, но отчаянного отступления, я настолько привык, что вспоминаю о вертушке лишь тогда, когда этот самый шум начинает затихать. Что за идиотизм - впрочем, подобными вопросами я задаюсь лишь по старой привычке, потому как все происходящее нуждается в объяснении, начиная от танкера-подлодки и заканчивая основными неотложными целями, с которыми мы вообще сюда прибыли. Лестницы наверх нету; белеющий зимним небом просвет расположен не меньше чем метрах в десяти над нашими головами. Как в лабораторной ловушке для крыс, единственным выходом остается идти вперед, в тоннель. Майор бросает остатки рубашки на полу, обратно надевает френч и, порывшись по карманам, нервно закуривает. Я всматриваюсь в ожидающую нас глубь - до меня вдруг доходит, что кромешной тьмы здесь нету потому, что фосфоресцируют стены. Они пористые, как ракушняк, и по непонятной мне причине склизко блестят - оттого и источают слабое зеленоватое сияние. Да, катакомбы. Все это напоминает идиотскую компьютерную игру.
- Томб Райдер? - неожиданно приходит мне в голову. Он фыркает и дергается.
- Спасибо, муляжейника хватает, - отвечает. В три тяги приканчивает сигарету - мне пока следовать его примеру не хочется, от перепада температур барахлит изображение, голова кружится и восстановить дыхание окончательно до сих пор не удалось. Я ужасно заебался, я хочу только спать. Райдер выкидывает окурок и решительно направляется по единственно возможному пути; я следую за ним автоматически. Некоторое время мы молча идем рядом, но проход постепенно сужается - так что рано или поздно места для двоих не остается. Майор идет передо мной - нет, он отчаянно ломится куда-то вперед, хотя потолок здесь, как я замечаю, тоже существенно ниже, чем в начале пути, так что на меня накатывает слабая неприятная тошнота пробуждающейся клаустрофобии.
- Куда прешь, - интересуюсь я. Он резко останавливается, так что я натыкаюсь на него от неожиданности.
- Заткнись, - раздраженным полушепотом советует майор и указывает вперед. - Там поворот, ты что, не видишь?
Как я могу что-то видеть, если он находится передо мной и как следствие закрывает обзор - ему в голову не приходит. Затыкаюсь - старший приказал - и возобновляю шаг вслед за ним. То ли фосфора здесь меньше, то ли я на глазах теряю зрение, но вскоре для того, чтобы не чувствовать себя потерянным во тьме, приходится нащупать скользкую стену и далее координироваться с ней. К запаху подвальной сырости присоединяется еще один - хоть убей, но отвязаться от идеи о том, что пахнет старой доброй винтоварней, я не могу. Райдер тормозит меня локтем в грудь, разворачиваясь, очевидно, спиной к стене - становится виден и поворот, и едва заметные оранжевые блики вроде как пламени на блестящей пористой поверхности ракушняка. Беззвучно, по стеночке, майор делает несколько шагов по направлению к повороту - по неуклонной традиции при попытке последовать за ним я спотыкаюсь, и он сокрушенно цыкает.
- Что вы там щимитесь, - неожиданно раздается из неизведанного пространства знакомый голос, сопровождаемый звуком шагов и явным щелчком затвора. К нам приближаются. Кто-то очень знакомый - нет, это не треклятый Легион.
- Кошка? - осеняет меня. Доносится разочарованное междометие; человек сворачивает к нам и, совсем не церемонясь, освещает фонарем наши лица, так что на некоторое время мы совершенно слепнем и можем только беспредметно ругаться.
- Вы? Какими это судьбами.. - удивленно говорит Марусецкий, опуская фонарь. Я чувствую некоторую радость по поводу этой встречи и пытаюсь сообщить ему, что бомбы падали на нас и вынудили в конце концов упасть в люк, но майор перебивает меня, первым делом любопытствуя:
- Это не муляж?
- Муляж, - кратко отвечает Кошка. Райдер лишь сплевывает. Марусецкий долго не ждет и, делая несколько шагов назад, зовет. - Пошли.
Тоннель, как мы выясняем, последовав его приглашению, оканчивается небольшим помещением с дверью в дальнем углу. Его освещает старенькая, потертая и ржавая, керосиновая лампа, пристроившаяся на грубом деревянном столе рядом с большой бутылью мутного, явно спиртного пойла. За столом, на каких-то колченогих облезлых табуретах сидят Кошкины старые знакомые - одна блондинка, одна брюнетка - и, жмурясь, с отвращением потягивают это же пойло из граненых стаканов. Картина маслом. Брюнетка лишь косится; блондинка же при нашем появлении заметно оживляется и, давясь спиртным, тычет пальцем в направлении Райдера.
- Опять он, - поскольку ее компаньонка никак на это заявление не реагирует, лишь лениво осмотрев сначала майора, потом меня, с ног до головы, она решает обратиться непосредственно к нему. - Опять ты!
- Опять я, - устало констатирует факт Райдер, подходит к столу, и, без спросу взяв тару, отчаянно присасывается к горлу.
Тянет курить; на поверку выясняется, что по пути сигареты мною успешно проебаны, поэтому я обращаюсь с просьбой к Кошке - у него курево есть всегда и везде, это закон. Он бросает автомат на пол, протягивает мне честер и указывает на брюнетку.
- Это Михаэла, а то Анфиса. Это Волков, это майор, - это он нас так знакомит. Кошка, видимо, снова намешал какой-то аптеки - приглядевшись, я обнаруживаю, что он совершенно не в себе, он еле стоит. Блондинка - Анфиса - дарит мне кривую полупьяную ухмылку, а в голову лезет мысль о том, что портретно она здорово похожа на Кристину Агилеру.
Я успеваю также прикурить и затянуться - все это время Райдер, не отрываясь, пьет. Когда он наконец опускает бутылку - самогона там поубавилось не менее чем на треть, если не наполовину. Майор, судя по всему, заебался максимально - он даже не допускает никакой критики, ни напитка, ни женщин, ни ситуации - он молча закуривает и, за неимением в комнате других табуретов, садится прямо на пол.